Бесплатный фрагмент - Семь Кругов по краю земли

Мои будни

Собачий рев глушил людской нрав.

Беззубые клевали витамин, адреналин втирали в кожу.

— Вишу, -вишу на петлях между гардеробом и прихожей в комнате пустой без окон.

Бытие мое в незнании соседки с бигудями на затылке.

— Варит варенную сгущенку, мажет на щеки.

Виртуоз спустил штаны, гоняет мух.

Граммофон выруби с третьего этажа,

— рыжая, в ночнушке, умалишенная старуха.

Гвозди бьет мужик с самого утра, бьет мне в голову

девять часов — оторвать ему рукава.

Грустная дылда со двора лижет леденец в девятом классе,

— отсталая немного. Губастый Валера курит у забора.

— тянет папиросу, засасывая в свой водоворот.

Харкает свинья рылом его.

Грамм — молекулы, дескать, живет.

— Право есть, держи морда.

Хата

Ломоть сухой хлебакорки лежал сверху газеты комсомолка.

Рядом — сало кусок завернуто в листок из тетради по математике, исписанный Вовкой Ляшкиным, соседом через три дома.

Луна висела в небе, надгрызан посередине мышами сырными.

— Стакан граненный через отражение — наглое лицо,

— перекошенное, Вити Чепалыгина.

Полотенце висит, гвоздь ржавый держит,

залапанный для рук огрызок мыла хозяйственного,

— мыльнице из пластмассы вырезанной из бутылки ситро.

— Покуда рукава закатал, лезет жратвой давится, полкопейки не выложил, а жрать охота.

Бабка помыла полы в коридоре, ботинки маслом натирает, жует нитки штопать штанину Витьке — лазал по деревьям, полудурок.

Темно — за свет не уплачено, одна свеча.

Проглотить то проглочу — прогноз очевиден.

— Свеча потухнет, будем спать — Витьке в школу рано вставать.

Принцесса Жанна

Мертвым пером петуха живые строки излагаю.

На пряном лоскуте бумаги — духам французским он под стать пропах.

Причина сего письма — нестрастные глаза принцессы Жанны нависали.

Жанна в прихожейая из прихоти прихорашиваться любила.

Прогулки вечерние вдоль рассыпчатого неба садово — огородного двора.

— Сгрести в карман все звезды неба.

Седьмую — на голову надеть.

Святоша

— Жанна запрягла коня,

Скачкообразный конь

Скачок в атмосферу

— от греха, ибо Жанна — привередливая.

Статуэтка пылится на полке старой, лак потерся,

— среда средневековая — сравнять с землею.

— Что посеешь, то искушаешь.

Стремительно точь-в-точь.

Она хронический экстаз, завораживает

— Ночной кошмар, туши свечи.

Хохочут, хохочут хохотушки, хохотуньи.

— Хромой несет воду умываться.

В придворном доме цок-цок-цок

Чаще бьется сердце, петух

— лежит на бойне, бульон не ждет.

Чернозем, красные брызги —

абстрактная картина.

Черные руки под ногтями, петух

Не чирикает, булькает.

Подали ложки-матрешки деревянные к обеду маманя ждет.

— Чисто-начисто скатерть устелена перед носом Жанны.

— Чмак-чмак — съели петуха.

— Перья остались — сгодятся.

Чернила подарила.

Шепелявишь читать надо, больше надо.

Щеки надула распутная

высечь мокрым полотенцем.

Щепотку туда, щепотку сюда — суп

Не доглядели.

Утро доброе

Трезвый иль ноги перекошены, крестами вяжет.

— Кто такой?

Свистишь свистком по губам.

— Дети спят в лохмотьях рваных, свисти, окаянный.

— Денег нет, свисти свистун свистунчатый, свистоплюй.

Свисти, пока крышу не снесет, сарай домом не обзовешь.

Одеколоном несет с порога терпким.

Луком сырым в-добавок.

Фу.

Рукожопый рукожоп.

Самородок с боку набок гниль катишь,

сгребать со стола крошки.

Сдался, сдался, сдался.

— На сдачу плюху получил.

Склянка чернил — вымажи лицо.

Не видеть рожи слюнявой, -слюнтяй смазливый.

— С маху как дать.

Сглажу, сглажу, сглажу.

Слово за слово — в карман не лезу.

Дырка в нем еще с прошлого года.

— Посчитай до получки,

— споткнулся с порога — нос плашмя.

Сотни сотни кружатся без кружева, понятно — голяк.

Одежда для работы специальная:

замасленная с дырками на локтях.

— Спецодежда, рельсы, рельсы, шпалы, шпалы.

Клал на всех Юрка кучерявый.

Велосипед

Я смотрел в глаза ее томные ряжей покрыты, облик усталой женщины, волос жжёный блондинистый собран в пучок.

Палаты больничные, повисли призмою стены, давили своей чернотой.

Я плакал от вида твоего, сметая слезы в рукава.

Я отцу звонил, прийти его просил — он молча бросил трубку.

Мама, помнишь — шестнадцать мне было лет?

Новый велосипед ты мне подарила.

Без отца меня растила, все дразнили — Евгений Мороз, брошенный я рос.

Лишь помню обрывки картин: он был красив, высок, с большими глазами, бородка провисала.

Щекотала мои щеки, когда прижимал он к себе.

Я мал был в то время, ты знаешь, мама, как мне было больно.

Когда он нас бросил, ведь семья мне помниться:

счастливо горели глаза средь синевы.

Выразить весь слой обид не смею перед вами.

Иногда я вспоминаю, провожая взглядом

пробитое колесо старого велосипеда:

он так и не вернулся поменять колесо.

Бездомный

Вы знаете, бездомный тоже человек, бомжом прозвали люди,

будто бомж — отдельный вид людей.

Но все мы сделаны из костей и плоти, которым свойственно ломаться.

Я не поэт, просто мысли излагаю на этом лоскуте бумаги.

Лежит он слабо на картоне, прижимая рубли в ладони.

У тротуара мчатся колеса машин, пыль, отбивая, ложится ровным слоем.

Он спал, свернул себя калач, хрип исходил оттуда.

Я, мимо проходя, не смог его не заметить.

Привет ему сказал, опустился на колено.

Эй, друг, живой? — спросил его.

Бродячий ответил зло: Уйди собака

А ведь он прав отчасти.

Я помочь тебе хочу, встань, я подлечу.

На что ответил он глазами с красными зрачками.

Я протянул ему батон, домой нес к обеду, возьми, ты годен, поди.

Травить пришел? Вон пошел, или своей дорогой.

Бездомный подскочил, руками в стороны махая, прогоняя.

Я хотел ему помочь, ничего не понимая.

Оставил пятьсот рублей, в карман ему пихая.

Бродячий посмотрел мне в-след.

Я брел домой в голове, сюжет вспоминая, а ведь он чей-то сын и где мать его родная.

Кусая батон, как в детстве горбушку прогрызая.

Спешил к обеду, жена будет злая.

Свинцовые слезы

В затворах пьяные глаза ступая снежные полюса, прикрываясь от мокрого дождя

плащом слащавым.

Усыпана хворостом земля, брызги грязи на спине повисли.

Веяло меня туда-сюда, как вертель на конце ножа.

Повеял дымный шлейф костра, как червь,

Я полз сквозь черно- бурый лес к нему на встречу.

Картуз повис на ветке, сходу промокла голова.

Я убегал от злой шутки, я убегал от тебя, чепуха неслась в след протоптанных сапог. Чем глубже я черпаю ад, тем меньше времени назад.

Счесанный лоб, чернила в место крови, отказ был твой жесток, не хватало мужества мне отстояться.

Четырех-недельный ужас перерос в язвительный эксцесс.

Упал на колени, рыдал свинцовыми слезами, зализывая раны.

В-дали от всех наполняя яловые ямы.