Бесплатный фрагмент - Седьмое путешествие Сизифа

Седьмое Путешествие Сизифа

«Три истории из реальной жизни» (Любовь и музыка. Трудная работа. Дорога к дому)

Каждый из нас, кто научился в детстве читать и чувствовать, обладает своей системой важного и неотъемлемого. Мы выросли из русских сказок, из сказок других народов. Да только так мы устроены, что нам тесно в нашем пространстве, и мы устремляемся в сферы других народов, чтобы понять себя в сравнении. И что мы видим?

Мифы древней Греции. Как давно это было! Что самое удивительное, все они дошли до наших дней и присутствуют в каждом из нас, как и русские народные сказки. Кто-то старательно донёс их до наших времён и вложил в глубины нашего сознания, создав аффинную систему координат, по которой мы раскладываем проекции на хорошо и плохо.

Легенды — это о героях. Мифы — это о смыслах, а значит, и о нас. Каждый человек, проживая свою, казалось бы, простую жизнь, решает проблемы, сравнимые с теми, что боги Олимпа пытались решить и оставили для нас на разрешение. Мораль — это не о законах божьих или земных. Мораль — это сравнение себя с прошлым человечества. От этого невозможно отречься.

Что оставляют люди после себя? Дома? Квартиры? Замки? Нет. Люди оставляют после себя смыслы. Именно об этом эта весёлая и немножко грустная книга. Всё в стиле жанра «литературный импрессионизм».

Приглашаю в путешествие вглубь себя.

Вторник, 21 мая 2024 г.

Часть I. Красная Луна

1. День первый

Вечернюю Москву заносило снегом. Ему это даже понравилось вначале: простуды и последствий он не опасался. Танатос знает своё дело. Вот и сейчас он оказался буквально перед крыльцом круглосуточного гастронома и за час до закрытия касс для отпуска коньяка (что, впрочем, знать на тот момент он никак не мог). «Словно бы и не уезжал отсюда с довоенных годков». Пошарил в карманах меховой куртки мелочь, а нашёл бумажник с ассигнациями нового образца и какие–то пластиковые карточки на имя Каменева Сизифа Эолановича. «Не умеет он без шуток. А как я теперь представляться в обществе стану? Товарищ Каменев? Так Вас же расстреляли — возразят мне тут же. Да судя по одёжке здесь давно уже и не товарищи, а господа доморощенные. И ведут себя странно… словно в мыльницы смотрят и наговаривают. Доносы на себя или на соседей по старой привычке строчат, заучивают?». В этот момент и у него в куртке что–то завибрировало и заиграла мелодия. Старый патефон — «Валенки, валенки, эх да не подшиты стареньки». На него начали оглядываться люди у входа в гастроном, а он не знал, что с этой мыльницей делать.

— Что, дядя, пальцы замёрзли? Ща нажму.

Развязный молодой человек ткнул куда–то пальцами в недовязанных варежках без пальцев — «Поизносился что ли?» — не успел подумать, как услышал отчётливо бесконечно знакомый голос.

— Ну, с прибытием тебя. Извини, не успел объяснить все обстоятельства, но я старался. Денег тебе хватит надолго. Увидишь цены — сразу не реагируй. Кобуру я отстегнул. Число, месяц и время на телефоне увидишь. Там и прогноз погоды. В общем, у тебя на всё про всё недели две, не больше, пока не хватятся. Твой камень я на вершине оставил. Если припечёт, то он покатится вниз и это для тебя сигнал возвращаться. Привези мне что-нибудь эдакое на память, ну и для души. Всё, пока. Связь в роуминге дорогая. На коньяк точно уже наговорили. Мне сам не звони. Да ты и не умеешь. Ищи бесплатные сети. Короче: иди в магазин и грейся.

— А это что за этикетки такие?

— Это не этикетки. Это карточки банка. Он обанкротится через месяц. Так, что гуляй на полную катушку.

— А как с ними гулять?

— Очень просто. На людей поглядишь и научишься. Приложил к аппарату, циферки набрал и был таков.

— Какие циферки?

— Год твоего рождения. Вы же с Прометеем ровесники. Ты даже старше на полгода.

— Ты меня не пугай и не путай. Просто назови.

— Называю: 4523. Четыре миллиарда лет тому назад, в мае месяце, числа 23–го, в среду ты и появился.

— Что, прям в среду?

— Ну да, так между двух миров, между добром и злом пропадаешь. Да ещё 23–го. Через минуту после полуночи.

— И что, нельзя было метрику переписать на 22–е?

— Нет, нельзя. Ты же знаешь, какой у тебя папаша принципиальный. И сам Близнец.

— Да, теперь есть повод и за коньяком зайти.

Всё это время разговор шёл на греческом, который ни один из современников товарища Каменева и понимать–то не мог. Товарищ Каменев обернулся, обрёл былую уверенность и обратился к собравшимся вокруг зевакам уже на современном партийном языке:

— Ну чего это вы, товарищи, уставились? Партийного руководителя давно в живую не видели? Где тут у вас гастроном по карточкам?

— Да вот он.

Кто–то в изумлении показал пальцем на дверь под вывеской «Зебра–24».

— Интересное название. Неожиданное. Следуйте за мной в отдел коньячной продукции.

— Только если Вы угощаете.

— Угощаю, угощаю. И закуску закажите от моего имени в номенклатурный набор.

Никто за ним не последовал, кроме того парня в поношенных варежках без пальцев. «На беспризорника похож. Жалко его, тяжёлая година. А порядка опять нет». С высоты крыльца товарищ Каменев обвёл взором улицу… заметил огни, оживлённое движение автомобилей, весёлых и нарядных людей повсюду. Опять подумал об этом оборванце в рваных варежках и с дырами на штанинах, вздохнул, положил руку на плечо, а про себя подумал: «Что ж тебе–то так не повезло, как остальным? Ну пошли выпьем», — последнее предложение прозвучало вслух и по–русски.

— А лет то тебе сколько?

— Все двадцать, студент и паспорт с собой!

— Ишь ты и паспорт уже имеется. И за границей был?

— Был. По всей Европе промчался и в Америке даже месяц провёл. Чуть в солдаты не загремел

— Да, помотало тебя. А в ссылке?

— А за что меня в ссылку?

— А за границу тебя за что сослали?

— Так это… обмен опытом.

— И что? Есть у них что перенимать теперь? Маркса проходят?

— Теперь не уверен, а до недавних пор было чему поучиться.

— Вот, правильно мыслишь: своё надо строить, товарищ. Веди меня по лабиринтам.

— А как мне Вас называть?

— Называй просто — товарищ Каменев.

— Что–то имя будто бы знакомое.

— Да нет, это моего однофамильца тогда расстреляли. Я выкрутился.

— Так Вы что и сидели?

— Я и сейчас сижу. На пару недель отпустили погулять. В седьмой раз.

— Круто. То–то я и гляжу, что странно себя как–то ведёте и изъясняется на сленге.

— Какой такой сленг? Это мой родной язык.

— Круто. А за что Вас посадили… в первый раз.

— Не поверишь, за антирелигиозные убеждения. Главного объегорил.

— Так это выходит, что по экономической статье?

— Какое там. Чистая политика.

— Так Вы из протестных? Уважаю. А сколько накинули?

— Поначалу пожизненное. Но всегда же есть добрые люди. Помогли.

— А знаете, я, наверное, пойду. Вы сами коньяк пейте. У меня характеристика, анкета.

— С виду пролетарий, а сознательности нет. Ну что ж, иди, студент. Без ссылки учение твое будет оставаться неполным. А я опытом поделиться собирался.

На том и расстались.

Воскресенье, 4 февраля 2024 г.

2. Мирона

Мирона не находила себе места. Она то разгоралась, то гасла. Всё выстраданное в ней горело, все надежды — тускли. Особенно она не выносила своё настоящее имя — Миропа. Это глухое «п» убивало её. Она всегда знала, что из всех сестёр она — самая бледная. Нет, она даже не Мирона, она — Мириам!

Она почувствовала, что он опять на Земле и ждёт встречи с ней. Он всегда ждал встречи только с ней. Это убивало её и удерживало в жизни. «Мужчина живёт делом… женщина телом». Как это пошло, думала она, и вспыхивала ярче других, а потом вспоминала, что он ждёт её там… совсем ненадолго. И гасла. Чужим теплом — его теплом — наполнялся свет её души. И ничего она поделать с собой не могла и не смела. Мирона, рождённая плеядой Миропой — самой тусклой из всех сестёр, самой поруганной… она, Миропа, стала Мириам и вскормила брошенного её же ребёнка, как чужого. Эту тайну знал один единственный земной человек. Он всё это и придумал. Бедный Одиссей… ему так и не довелось узнать, кто и почему кидал его по морям и островам десять долгих лет, кто его учитель хитрости.

В ней всё горело. Она сдерживала себя, но Красная Луна властвовала над чувствами женщины. В который раз она разгорелась ярче своих тусклых сестёр, желая оставаться самой неприметной из них… особенно сейчас «Они не могут простить мне такое счастье — счастье быть женой смертного. Сизиф, я чувствую, что ты опять со мной. Я иду к тебе».

* * *

«Что он там говорил о прогнозе погоды? Он же не просто так это упомянул».

* * *

— Эй, парень, постой. Какая погода будет завтра?

— Ясно и солнце.

— А ночью?

— Ты что, дядя, не видишь? Снег проходит, Луна появилась. Ясно будет ночью.

— Ясно… ясно. Красная Луна. Уходи. Ты мне больше не нужен.

— Я уйду, но ты-то вообще ни во что не врубаешься. Где ночевать-то будешь?

— На конспиративной квартире. Это какая улица?

— «Ополчения». И что?

— Не знаю такую.

— А ты хоть что-то здесь знаешь? Или ты из дурки сбежал?

— Знаю. У меня есть деньги. Дай мне два дня, и я узнаю всё. Два дня из вечности.

— Ладно. Есть вариант. Руки покажи. Татуировки твои хочу посмотреть.

— Их нет у меня.

— Ну как же: сидел, семь ходок.

— Ты меня по-своему понял. Что за вариант?

— Тётка у меня тут рядом живёт. Сдаёт вторую квартиру. Мне помогает. Тебе надолго?

— На две недели, вряд ли дольше. И почему ты мне тыкаешь?

— Не знаю. Вроде и вижу в первый раз, а что-то родное в лице, знакомое.

— Ладно. Тыкай. Веди, оборванец. Да не туда, а в магазин сначала веди, подскажешь. Не с пустыми же руками к тётке твоей заявимся.

* * *

«Мирона, бедная, любимая моя, Мирона. Я опять ненадолго смог вырваться из того мира, оставив камень с души на вершине, что с каждым разом становится всё тяжелее и тяжелея от скорби моей по тебе и от глупости этого мира! Но я не откажусь от тебя. Ты единственная из сестёр достойная любви смертного. Да и смертен я разве, если всякий раз нахожу повод увидеться с тобой вот уже… никто не скажет сколько лет. Я любил тебя, жестоко поруганную; я отомстил за тебя — пусть и чужими руками. В седьмой раз я пришёл на эту землю, чтобы встретить тебя и заключить в объятия. Мы с тобой изменили этот мир до неузнаваемости тогда, когда мой камень казался простым шариком… теперь наш камешек подрос… от скорби нашей общей. Но что скорбеть, если миг свидания впереди. Я жду тебя, моя Мирона».

* * *

— Ну вот: квартирка чистая. Холодильник на кухне, телевизор. Ванная. А вещи твои где?

— Покажи, как это всё работает. Не спрашивай, а просто покажи.

* * *

— А так каналы переключаешь. Если захочешь CNN или BBC, то листай за 300.

— Наши поставь.

— Который из наших? Первый, Россия 1, Звезда или Спас? Что тебя интересует?

— Поставь по порядку то, что перечислил и уходи.

— Не, ну нормально? А спасибо? Или деньгами?

— А что кроме денег тебя интересует, оборванец?

— Дядя, я тебе помог, а ты обзываешься?

— Да, ты мне помог. Помоги ещё. Научи обращаться с мыльницей. Пожалуйста.

— Тут всё просто. Всё на иконках, только тебе зарядка нужна. Ты почти на нуле.

— У тебя есть эта зарядка? Продай мне.

— Есть. Возьмите. Не надо денег. Извините.

— Как мне позвонить тому, кто со мной говорил?

— Сейчас подключу к сети и посмотрю историю. Только номер какой-то странный.

— Только ли номер?

— Он у Вас один в контактах. На трубочку жмёте и там ответят… наверное.

— Спасибо. А имя у тебя есть?

— Есть. Толя. Точнее Анатолий.

— И она дочь Атланта. Лихо подстроил шутник. И лицо знакомое.

— Может быть я ещё номера внесу? Или свой запишу, если что-то срочное вдруг?

— Запиши и уходи. Спасибо за помощь. Я отблагодарю.

* * *

«Первое впечатление обманчивое. Это совсем чужой для меня мир. Не тот, что я в прошлый раз оставил. Должен ли я буду его изменить? Потом, всё потом. Сейчас я хочу думать только о тебе, моя Мирона».

Понедельник, 5 февраля 2024 г.

3. Камень неподъёмный

Он три дня пролежал на диване перед телевизором с книжками из шкафа. Удивлялся буквально всему. Особенно его потрясло с какой легкостью люди убивают друг друга. Он освоился с пультом, но от этого его скорбь только возросла. «Я насчитал на трёх каналах в пяти сериях центурию убитых людей людьми в погонах. В какой мир я попал? Прошло совсем немного лет. Что пошло не так, где произошёл слом в общественном сознании? Откуда опять эти кресты и храмы повсюду? Где крест — там и кровь. Вот она и льётся! Да, я знал одного чудака, что мнил себя философом в переписке с женщиной, которую предал. Он даже оправдывал костры и пытки, зверства и мракобесие от имени Христа и во имя Спасителя в Европе. Сетовал, что мы не взяли от их народов божественное просвещение. Неужели это всё плоды его идей? Я разве это им внушал? А книжки, что стоят в шкафу, собрания сочинений? Эти книжки учат нас совсем другому. Они несут учение о добре, о единении, об осмыслении жизни в целом для поиска своего пути не к призрачным надеждам, а к своему счастливому будущему. Какое будущее возможно среди того, что я вижу теперь? Поднял пистолет и выстрелил, вздёрнул автомат и изрешетил; сделал замечание и очнулся в больнице. Они сошли с ума. Христиане. С этими людьми мой камень скоро станет неподъёмным. Опять всё напрасно».

Он походил по комнате — от двери к окну. Появился соблазн набрать тот номер и…

«И что? Я уйду с тяжёлым камнем. Закачу его на гору и сам пну ногой с горы! Почему так много глупости вокруг? Неужели это всё только для того, чтобы прилавки были полными, чёрт знает чем забитыми?! Вы только этим и живы сегодня? А эти книги в переплётах не для вас были писаны? Зачем они вам, если я первым их только прочитал? Кто ваши дети?».

Товарищ Каменев не находил себе места.

«Вам была дана уникальная возможность проявить свой творческий потенциал. Вы обрели право на мысли, право на творчество. Вчерашние оборванцы превратились в учёных, академиков, писателей. Посмотрите, что вы сотворили — шедевры литературы, шедевры научной мысли. И всё это разменяли на полные полки? Жизнь поколений, что стремились вырваться из заточения мрака и бесправия, вы всё разменяли вот на это?».

Он понимал, что не просто так Танатас послал его в этот мир в седьмой раз. Его возбуждение не помогало понять причину. Он изнывал. «Мирона, моя Мириам, вскорми меня новыми смыслами. Я гибну в этом мире»

Телевизор погас. Воцарилась тишина. Через окно пробивался свет полной луны. Он смотрел на неё и пытался разглядеть знакомый силуэт. Всё напрасно. Она не появляется в лунном свете. Она появляется тогда и только тогда, когда уже жить ему не хочется, когда пора отправляться под гору и катить тяжёлый камень на вершину, а он с каждым разом всё тяжелее и тяжелее. Только она и могла смягчить его на вековое мгновение…

В квартиру позвонили. Он вздрогнул от неожиданности и несмело пошёл открывать. На пороге стояла хозяйка с двумя пакетами из «Пятёрочки». Он отметил про себя, что она привлекательная… лицо знакомое, доброе.

— Я мимо проходила. Свет в окнах увидела. Вам же одиноко, а я ужин приготовлю.

— Ужин?

— Ужин. Никак не могу привыкнуть готовить на одну себя. Хотя бы вместе покушаем.

Музыка: Rolf Lovland & Secret Garden — Aria

Пятница, 9 февраля 2024 г.

4. Элегия

С появлением Ирины в доме всё преобразилось. Стало намного теплее и уютнее. А запах её духов уносил в воспоминания, которым сейчас совсем не время предаваться. Она, одетая в фартук поверх чёрного дорогого платья, готовила на кухне овощное рагу; он притулился на табуреточке за столиком, а потом она, неожиданно, обернулась, достала упаковку фарша и растерялась.

— Это смешанный фарш. Там свинина и говядина, а Вы, евреи, свинину не едите?

— С чего это Вы, Ира, решили, что я еврей?

— Так по виду, и вопросом на вопрос отвечаете… Извините.

— А Вы — еврейка?

— Я — нет… кажется.

— Тогда, что там с ужином?

— Опять вопросом на ответ.

Ей стало ужасно неловко за свои бестактные слова и намёки, а он, напротив, успокоился и продолжил любоваться хозяйкой.

* * *

Его мысли хотели улететь в далёкое прошлое — в те времена бесконечного счастья с любимой Мироной, когда она… «Нет, не сейчас. У меня мало времени. О Мироне я буду думать у себя на горе или под горой. Сейчас рядом со мной другая женщина. Сказать, что она прекрасна — это ничего не сказать. Она добрая, немного пышная, о себе заботится, да и обо мне, как о муже. Сколько тёплых слов хочется выплеснуть из себя, из того озера навсегда забытого блаженства».

* * *

— Вот всё и готово.

Ирина поставила перед ним подносик, на подносе уже покоилась широкая тарелка из китайского сервиза с содержимым, что могло бы покорить сердце любого мужчины: подушечка из белоснежного риса в виде вулкана, а в жерле его пережаренный фаршик с лучком, морковкой и перчиком, приправленный томатами.

Ирина поднесла две ладошки к лицу, и молитвенно их сложив спросила:

— Ну как Вам?

— Божественно. Я такого кушанья лет сто не пробовал или больше.

— Ну вот: хотя бы сейчас без вопросов на вопрос.

Они оба засмеялись, а она всполошилась. Увидела, что не подала приборы. Открыла ящик с приборами, а там ничего не оказалось, кроме одной алюминиевой вилки. «Ой, это прошлые жильцы. Вилки и ножи-то им зачем? Стыд-то какой! Хорошо, что кухонные ножи не тронули. То-то я гляжу, что и все приправы пропали. Что же вы за люди такие?!»

Так она и стояла, повернувшись к столу, с этой вилкой, опустив голову и рыдая.

* * *

Необыкновенная волна нежности нахлынула на него. «Что такое русская женщина? Она именно такая и есть. Чужую вину на себя берёт и совестью мучается».

— Я могу к соседям позвонить, они не откажут.

— Да, времена. Раньше к соседям за солью и спичками ходили, а теперь за ножами и вилками.

— А как же? Не руками же есть?

— А так же: нам и одной, что есть на двоих хватит. Это же счастье, Ириша, из рук в руки.

Она окончательно разрыдалась, а он встал и обнял её. Запах духов погружал его в дурман давно забытых грёз, а она — сама природа соблазнов. Он боялся за себя.

«Мирона, не смотри на меня сейчас. Я устою, но это неправильно. Любовь не может быть небесной, любовь — всегда земная. Я мог бы полюбить эту женщину всей душой. Я не могу обещать ей вечной любви, как тебе. Мирона, я не властен над собой: во мне живёт жажда любви».

Суббота, 10 февраля 2024 г.

5. Любовь моя земная

Ирине не хотелось расставаться с этим малознакомым и любимым ею человеком. Она боялась обмануться, давно потеряв веру в мужчин.

Он взялся проводить её до дома на другой конец улицы до подъезда. Она хотела всей душой пригласить его к себе, но вспоминала о множестве мошенников и негодяев разного рода. «Они испачкали все святые, светлые чувства!». Они попрощались под козырьком, он развернулся и отправился в обратный путь на съёмную квартиру через два перехода. Она задержалась у подъезда… рука не поднималась открыть дверь. Ирина обернулась.

В этот миг огромная чёрная машина неслась по дороге, виляя из стороны в сторону с гиканьем и громким бацаньем странной музыки.

Ира увидела, как он поднял руку и в тоже мгновение машина ударилась в ограждение у метро. Она встретилась с ним глазами и услышала голос, который слышать не могла:

«Я знал такого прежде. Его звали Фаэтон. Первый мажор на этом свете. Его остановил не я в тот раз. Это сделал Прометей… скорпион. Никто другой не посмел бы восстать, только он. Недоросль выпросил у отца колесницу под уговоры вселюбящей матери, заранее взяв слово с отца Гелия, что тот исполнит просьбу, поклявшись священными водами Стикса. Ох уж эти смертные. Они не знают, как жить со своей скоротечностью, завидуя бессмертным богам. Тогда случилось ужасное. Если бы не Прометей, то не было бы вас всех сегодня в живых. Что изменилось с тех пор?

Но и это далеко не всё. Он гнался, чтобы взять силой мою Мирону с бесшабашным Орионом. Это были существа без чести. Фаэтон упал в священную реку Эридан, а сами кони и колесница разлетелись на множество осколков, которые окружают Землю от смертных дураков поясом его имени. Это первая защита от подобных безумцев, но не на Земле. Внутри Земли защиты от них нет. На Земле их остаётся слишком много. И я беру на себя смелость останавливать их в те редкие дни своего присутствия».

* * *

Зазвучали сирены, прилетели машины с мигающими огнями. Всё было кончено. Осталось только на месте составить протоколы и перевезти тела в морг. Целая компания.

* * *

Ирина машинально поднялась к себе в квартиру, открыла дверь. Застыла у порога, а потом развернулась и постучала каблучками по лестнице вниз. Этот человек не отпускал её. Магия его обаяния заключалась в тайне личности. Это не женские загадки, это другая тайна.

* * *

Она нашла его там же. Он словно ждал её: спокойный, уверенный, с грустными глазами.

— Кто ты?

— Я — человек. Смертный.

— Ты убил его, я видела!

— Да, я сделал это. Не его, а их.

— Как ты мог?! Это же мальчики, совсем дети.

— Я тебе всё объяснил. Они не должны жить.

— Это ты так решил?

— Да. В этом и моя воля.

— Кто ты?

— Тебе лучше не знать.

— А как я с этим буду теперь жить?

— А как я живу с вашей болью?! Как?! Вы же нелюди, хоть и люди снаружи.

— И я нелюдь? И я только снаружи?

— Ты другая. Я смогу тебя полюбить.

— А я тебя не смогу!

— Так и забыть не сможешь. Прощай, любовь моя земная.

Воскресенье, 11 февраля 2024 г.

6. Беззвучие любви

Ирина ушла в свою квартиру, окнами смотрящую на метро. Единственный свидетель. Не выходили из сознания его глаза и внутренняя убеждённость правоты. Ни толики сожаления к погибшим… буквально его же руками. Не раздеваясь, она подошла к окну. У метро всё ещё горели мерзкими огнями мигалки на полицейских машинах и стояла скорая помощь, чтобы забрать тела. Но что странно, ей совершенно не хотелось выйти и рассказать, как всё случилось. В глубине души она соглашалась со своим новым квартирантом. Вспомнила себя, свои страхи, когда возвращалась поздно вечером домой с зачётов. Любимец всех парней, преподаватель общей физики, доцент Владимир Николаевич задерживал всех до закрытия Института на зачётах. В последний день декабря она, молодая девчонка, вынуждена была идти тёмными улицами до метро три километра, а потом к себе домой через парк, чтобы не замёрзнуть в ожидании троллейбуса. Свой зачёт она получила… вместе с воспалением лёгких и страхами на всю жизнь. А он просто поднял руку — и, возможно, лишил другую такую же, как она, только юную, подобных страхов.

Ирина вышла на улицу. Постояла в сторонке, наблюдая как отъезжает Скорая, увозя тела погибших; равнодушно посмотрела на дознавателя и ушла в темноту переулка подальше от места событий. Она словно бы почувствовала облегчение на душе. Пропал страх темноты. Чтобы проверить себя, Ирина зашагала к той квартире с жильцом самой темной улицей и… опять через парк.