Бесплатный фрагмент - Seattle Overdrive

DISCLAYMER

Прочтение может вызвать негативные эмоции у некоторых групп граждан. Автор не пропагандирует: насилие, нездоровый образ жизни и асоциальное поведение. Не рекомендуется к прочтению лицам не достигшим совершеннолетия

Nick Bachman — Seattle Overdrive

Copyright© Nick Bachman, 2014.

Иллюстрации предоставлены Kate Bronx.

www.instagram.com/katebronx69

Текст публикуется в авторской редакции.

Пролог

Я Марлон Лавджой, расскажу вам одну не слишком длинную исто­рию, из места, которому нет названия. Не ждите эпических сраже­ний и спасений мира — мой рассказ простой, как и моя жизнь. Я не супер­мен, не ходячий рентген, а вполне обычный человек: я не умею ле­тать, поднимать автомобили и обо мне, скорее всего, никогда не услы­шит мир. Начну свое повествование с довольно давнего времени, при­прав­ленного беззаботностью и глупостью — отличное время надо ска­зать. Эх, были времена, когда казалось, что сам куешь свою судьбу, тебя точно ждет успех и где-то на пути лежит огромная конфетина. Думалось, что достаточно лишь выбрать направле­ние и не сворачи­вать, достаточно постараться и все полу­чится: «Я знаю, чего хочу», «Я все могу, если захочу», «Все будет так, как я хочу». Мечта и цель, успех, стремление. Тогда я не знал, что все эти формулы жизни, так и сочащиеся из каждого — не работают. Поло­вина важнейших слов во­все не имеют значения. Ничего не рабо­тает, никакая логика черт ее побери. Миром правит неумолимый аб­сурд и хаос. Вера в эти форму­лы, слова, поп-психологию, мотивацион­ные фразы, имеет все минусы содержащиеся в вере как таковой. Минусы в том, что всегда есть поле для от­хода, всегда есть фраза с тысячью смыслами за которой можно укрыться, — доказывать что-либо тут бесполезно и глупо. Системати­ческая ошибка выжившего маячит на горизонте каждой судьбы и об этом стоит всегда помнить, чтобы не было потом слишком больно и неприятно. Стоит сказать, что информационный ландшафт все чаще исключает истории неуспеха, так что мой рассказ будет мало кому интересен. Как видно я не стараюсь вас чем-то зацепить, так что мож­но просто закрыть и не читать дальше, хотя пару сюрпризов я все-же приберег.

Ладно, тогда продолжу. Более конкретно.

Сколько людей скинула волна мейнстрима? Был блюз, глэм-рок, гранж и так далее и так далее; в литературе было бит поколение, гонзо. Ну… вы поняли — примеры всюду, примеры мировой славы и веч­ной жизни в своем искусстве. Однако на одного счастливчика, прихо­дится тысяча неудачников. Как по мне, неудачник не так уж и отличается от счастлив­чика: счастливчик видит тревожные сны о том, как он не справляется с упавшим грузом хрупкого счастья и забывает­ся в радости проснув­шись; неудачник видит во сне более лучший мир, кошмары при­ходят только после того как он открывает глаза. Поэтому я так люблю поспать.

Я буду говорить в настоящем времени, так проще вспоминать, но могу и в прошедшем, если воспоминания унесут слишком далеко. Еще я могу говорить урыв­ками и вообще как угодно… А ладно, извиняюсь за излишнюю болтливость, что-то занесло меня, думаю, пора уже начинать.

Part 1

Chapter 1 «We»

Сиэтл. Приятный летний вечер тысяча девятьсот девяносто шесто­го года. Обыкновенный дом наполнен необычными людьми. Вокруг нас вращается солнце, мы в центре вселенной — мы вечны.

Ричард — светловолосый, голубоглазый парень социально прием­лемого вида. Усердно пытается порезать ли­мон для текилы на столе, рядом с большим и переполненным народом диваном; сок растекается струйками по стеклу не вызывая оскомину разве что у моей бабушки живущей в Английской деревне. Одет Рич всегда с иголочки: чистые кожаные ботинки, брюки и белая «поло»; с иголочки у него не только внешний вид, а еще и настроение. Вообще у многих моих знакомых с иголками через чур близкие отношения, но не об этом. Характер Рича, конечно, скверный и наглый, но обычно, там, где надо. Рич чертовски не похож на меня, хотя мы с ним не раз­лей вода, — вместе с «коляс­ки». Он был тот — на кого можно рассчиты­вать. Возможно, из-за само­любия, которое заставляло его быть принцем в блестящих доспехах, — ведь даже у хороших поступ­ков могут быть непредсказу­емые, темные мотивы. Если он выставлял себя примерным малым, то, как правило, это было бросанием пыли в глаза, а то и камней в голо­ву. Частенько Рич вел себя не особо адекватно: то бесновался, то манерничал, ино­гда был слишком правильным, иногда валял дурака вместе со мной, тут не угадаешь. К пространному описанию могу доба­вить, что у Рича несколько лиц — и все они бывали полезны. Несколь­ко личностей в од­ном человеке, надо признать — очень удобно.

Джейк — тип за которым обычно ходят охранники в супермарке­тах. Любит выпить и покататься на своей кроссовой хонде в понедель­ник утром, как все «нормальные» люди. В данный момент с нетерпе­нием наблюдает за расправой Рича над лимоном с того самого дивана. На вид Джейк ху­дой беспризорник, с короткой прической «ежик»; в черной кофте, с капюшоном на голове — хоть и в помещении; на джинсах видны следы очередной пьяной аварии. Парень он чертовски испорченный и злой, но, что удивительно, с мозгами, — луч­шее соче­тание, на мой взгляд. Человек который всегда горит — чело­век живой. Мы были похожи, — от части, — нас нельзя было оставлять друг с дру­гом на одной территории с острыми, колющими, режущими и во­обще любыми предметами представляющими опасность, а то мы вмиг по­калечились бы заигравшись как малые дети. Понятие — «веселье», ино­гда носит искаженный характер. Еще у Джейка была пассия — Линда: пример вежливости и приличия, но почему-то разбавляющая им свою чистоту. В общем Джейк такой чело­век, который не даст за­скучать — свободный, грешный дух.

Алан — мой старинный друг, добродушный парняга с боль­шими планами; не понятно было зачем он вообще водился с нашей компа­нией. Одевался он в обыч­ные шмотки — ему было все равно, этим он мне и нравился. Я чувствовал себя каким-то олухом и ребенком на его фоне, как будто я чего-то не понимаю, — расселся тут, знаете ли, в своем воздушном замке верхом на фиолетовом драконе и мозолю гла­за нормальным «поверхностным» людям. Алан пухлый здоровячек, как в рекламе фермерского магазина или магазина автозапчастей; высоко­го роста, немного неловкий и неказистый. Алан не слишком разговор­чивый — поэтому сложно рассуждать каков он в своей сути. Общались мы каждый день с самого раннего возраста по причине того, что он жил через дорогу, — довольно удобно. Будучи детьми, а потом учась вместе в школе я был на переднем плане, вылезал вперед при каждой возможности, сейчас я конечно понимаю, что так я хотел скрыть ощу­щение собственной глупости витающее всегда поблизости. Мне кажет­ся, что это вообще свойство всех дураков и неучей.

Вообще здесь много всяких людей, но мне лень всех описывать: вчерашние одноклассники, просто знакомые, некоторых в первый раз вижу. Черт побери, это же мой дом, а тут ходит непонятно кто…

— Кто сюда всех подряд пускает, что за больной ублюдок?! — Рык­нул я максимально громко. Никто и глазом не повел.

— Не парься Мар, все свои. Расслабься братишка, — ответил мне один Джейк со спинки дивана.

— Все, хватит людей пускать, уже человек тридцать набежало, — ска­зал я с долей отчаяния, ведь это было уже не остановить — точка невозврата.

О, точно, забыл сказать: среди этой кучки придурков ходит осо­бая де­вушка — Мишель, к которой я давно присматривался. Черноволосая, каре­глазая стер­вочка, бледная и похожая на фарфоровою куклу — краси­вую и пугающую одновременно, мне это как раз по душе. Я с ней так толком и не разговаривал, — не представлялось мо­мента, может я пасовал, конечно. Вы только подумайте: волосы — шлейф черного дыма, по ним плывут красные отблески от неоновой вы­вески «кока-кола» прикрученной к стене. Мы с Джейком и Аланом, кстати, с за­правки стянули ее, на прошлой неделе, — просто ради весе­лья. Не сложно догадаться, чья это была идея. Я тогда сказал в шутку, что она мне нужна, — эта вывеска, а Джейк воспринял это все­рьез, выдрал ее с куском стены и мы все побежали сломя голову, помо­гая Джейку с его ношей. А что поделать? Дело уже сделано — нужно ноги уносить. Как говорит мой отец: «Умный не тот, кто по­пался, а кто вовремя съебал­ся». Недавно я приметил старый неоновый логотип «Texaco» в одном баре…

Немного сбился. Мм-м… о чем я?

Совсем забыл описать себя. Ну, так вот, мне сейчас два­дцать лет. Я музыкант, не профессиональный, но по крайней мере, хочу им стать. У меня много татуировок, набитых по глупости в своем большинстве: на шее, руках, ногах. Часто набивка происходила на мероприятиях подобных этому и все рисунки получились не слишком удачные — «Slut» на лодыжке, нельзя назвать удачей, — хотя забавно конечно. Черные неухоженные волосы до плеч, еще я довольно худой, глаза непонятного болотистого цвета. Черты характера описывать не буду, само собой по ходу рассказа все бу­дет понятно, да и в самоанализе смысла немного — никогда знаешь, кто ты на самом деле, как со сто­роны тебя видят, — по край­ней мере, я так себя и не понял.

Дом мой довольно обычен для окраины. Не то чтобы я бедный — всего вроде хватает, но хотелось бы большего: денег там, славы, ну вы понимаете, — я молод, мне все можно желать и о чем угодно гре­зить; если считаете меня меркантильным, значит что-то от себя скры­ваете. Так вот… Родители уехали к друзьям во Флориду, а пока их нет — это здание принадлежит нам; свет от неоновой вывески, о которой я уже упоминал, делает обстановку праздно-инфернальной; пара лава–ламп и стробоскоп дополняют обстановку в стиле вечно злой молоде­жи. Я всегда любил много небольших источников раз­нообразного све­та; атмосфера для меня очень важна, она также невозможна без нуж­ных людей. Когда все вме­сте — время летит, все забывается, думаешь только о том, что происходит сейчас, — как все это деструктивно и глупо звучит, на самом деле я это понимаю, м-да. Набрался я, уже будь здоров… Надо на диван завалиться.

Тут от размышлений меня оторвал Джейк:

— Слушай Мар, можешь занять мне немного денег, даже машину за­править нечем? — спросил он наивно и простодушно, даже не по­мыслив о возможности отказа.

— Джейк, у меня у самого ничего не осталось, все на выпивку и хэш ушло для вечеринки. Голяк полный, — я же не работаю пока что.

Джейк скрутил себе тугой и длинный, — это он умел. Начал смо­лить и говорит:

— Черт, понимаю, ладно. Значит, поеду на работу на автобусе. Нена­вижу общественный транспорт, так и тянет кого-нибудь прикон­чить. Потные тети и дяди наступают на твою обувь, потом ты доста­ешь охотничий нож своего отчима, просишь всех заткнуться, блокируешь двери, убива­ешь водителя, угоняешь автобус, уезжаешь на нем в лес. Хм. Потом выходишь из авто­буса, обливаешь его бензином и все во­круг поджигаешь, включаешь трек MC Hammer на бумбоксе и бегаешь с криками вокруг! Все в автобусе от страха и шока начинают смеяться!

— Ладно! Хорошо черт тебя дери! Как тут откажешь, с таким то рас­сказом — один он стоит пару баксов. Ублюдок, мать твою… Сейчас из заначки достану тебе немного. А ну иди сюда говно собачье… На черный день оставил. Решил ко мне лезть?.. Вот всегда так — тратишь деньги на черный день, когда весело и хочется еще. Забавно…

— Точно, спасибо мужик, отдам после зарплаты обязательно. Только напомни. Хотя конечно я не забуду, — напомни, что сам не за­был.

— Ха-ха. Не парься. Давай лучше выпьем — праздник все же.

— Да, давай. А какой праздник то? — поинтересовался Джейк.

— Эмм… Не знаю, за спасение мной целого автобуса многостра­дальных пассажиров.

— Точно. Повод что надо.

Так мы и сидели, пока не раздавили на двоих полбутылки псевдо-мек­сиканского поила, разлитого, скорее всего, где-то неподалеку. Но тут возникла трагедия циклопического масштаба — лимон отдал по­след­ний кусочек своего тела. Лимон, не лайм. Последний лайм был потрачен три часа назад.

— РИЧ! — крикнул я, пытаясь голосом пробиться через музыку.

— Что?!

— Где лимон… ты чего весь стол загадил?! — крикнул я снова, чуть не надорвав голос.

— Извините, лимон давно кон­чился, — сказал Рич, разведя руки, скорчив рожу и показав два сред­них пальца. Обожаю его. Определен­но.

— Ладно, обойдемся, поэтому я и не люблю текилу — слишком сложно с ней. Толи дело джин — просто и не банально.

— Давай уже, — сказал Джейк, сгорая от нетерпения.

Мы выпили с Джейком еще пару тройку раз, после чего я вышел во двор: там был небольшой бассейн и всякие принадлежности для отдыха; акку­ратный газон, — за ним очень следил мой отец, даже слишком, можно считать, что это было его хобби — газон. Чтобы тра­винка к травинки. Ни­когда не понимал таких пристрастий, но каждому свое, каждый по сво­ему уходит от реальности: кому наркотики, кому несколько часов мани­акальной обсессивно-компульсивной чистки ковра от катышков с помощью собственных паль­цев.

На шезлонге в одиночестве разлеглась Мишель. Была там одна — странно. Я набрался смелости и решил подойти:

— Привет, как ты? Почему одна тут?

— Все хорошо, смотрю на звезды. Просто устала от людей. Реши­ла побыть в тишине, — сказала Мишель, очень спокойно и размерен­но. Слова текли и пелись — а не просто прого­варивались.

— Тут их почти не видно, мы же в городе… Да и тучи, вон все за­волокло, — говорил я словно робот-разрушитель всякой романтики и красоты. Еще и лицо нахмурил как полицейский учуявший запах кана­биса в машине.

— А ты романтик, я прямо покорена, — сказала Мишель еще тише и спокойнее чем ранние.

— Извини. Покорение не моя тема, — говорил я залившись крас­кой.

— Ничего. Я слышала, ты музыку пишешь?

— Это громко сказано — а вообще есть такое дело. На до­суге. Ни­чего особенного…

— Сыграешь мне? Я бы хотела послушать, все же в Сиэтле отлич­ные музыканты, но лучшие, правда, в Абердине.

— Не сегодня, я совсем не в форме. Шумно и вообще время не­подходящее. В следующий раз. Слово скаута, правда я им нико­гда не был, — говорил я пытаясь всячески улизнуть от темы.

— Ладно, я напомню потом обязательно — не отвертишься.

— Ха, — ухмыльнулся я. — Хорошо. Ты где-то сейчас учишься? Рабо­таешь?

— Учусь на юриста — решила самое оно будет. Не работаю пока, но ищу. А сам?

— Раньше на журналиста учился. Ушел после первого курса, — тут я почувство­вал стыд и еще большую скованность. — Решил, что мне оно не нужно, у меня другая дорога, все такое и в этом духе. Уче­ба в принципе не мое — направление не имеет значения. И не рабо­таю, ужас какой-то…

— Решил все поставить на эту свою дорогу — не боишься? Как без образования быть в наше время?

— Наверное, нет. Кто хочет, тот найдет, не знаю, — что лучше подходит? Или что там обычно люди говорят? Скорее мне просто не хотелось учиться. Сильно ограничивает это все, да и если бы я себя видел кем-то и ради этого учился — то понятно, а так я себя больше никем не вижу, так зачем себе зад­ницу надрывать собственно? Хотя идеи есть — даже планы.

Я решил не стоять над душой и расположился на шезлонге рядом, закурил сигарету а Мишель продолжала:

— Круто, я бы так не решилась, да и идей у меня нет по­мимо уче­бы больше. Если выбор между образованием и ничем — то от­вет оче­виден. Может, как-нибудь увидимся вдвоем… А, Мар? Так ведь тебя друзья называют?

— Да, так. Конечно, давай увидимся, как время будет, — говорил я и делал вид, что мне все равно, наверняка слишком переигрывая. Только потом это по­нял, как обычно впрочем.

— Ага. Пойду я домой, уже поздно. Спать тут у тебя, судя по все­му, негде будет. А если и будет где — то приставать будут или огра­бят… Сброд у себя ты собрал отменный.

— Это да. Пока Мишель. До встречи.

— Увидимся.

Еще немного полежав, ощущая странное чувство отупения, я ре­шил вернуться в дом и увидел, как он изменился за двадцать ми­нут моего отсутствия: на полу валялись стекляшки, стол лежал ножками вверх, за диваном кто-то спал или уже сдох — черт его знает; люди выдавали невиданные для меня движения, — как только это у них выхо­дит? Не люблю танцевать — чувствую себя бревном; иногда мне ка­жется, что я самый не пластичный человек на земле. Так вот. Было очень шумно, громко играла музыка, кто-то орал на втором этаже — не удивительно, что сосед смотрел злым взглядом из окна, как он еще не застрелил меня из своего ружья, про­кравшись ко мне в комнату в одну из ночей? Творился полный погром и хаос, который неизвестно как потом ликвидировать. Ну да ладно, ночь еще не подошла к концу, не стоит расстраиваться. Когда не знаешь, что со всем этим делать — стоит выпить, — так говорил мой дед, пока пьяный не перевернулся на лодке во время рыбалки и не уто­нул.

Тут я увидел Линду, — заметил по ярко-рыжим волосам.

— О, Линда, дорогуша, как дела? Я тебя не видел, давно тут?

— Привет Мар, недавно. Дела хорошо — только есть охота, ужас как. У вас тут столько всего и ничего из нормальной еды — одна вар­вар­ская пища. Ты умрешь от закупорки сосудов или диабета в муче­ниях, если продолжишь так питаться.

— Это да. Есть сосиски, — недавно с гриля; пиво, чипсы. И… мне совершенно нечего тебе предложить, — сказал я расхохотавшись.

— Никакой ответственности, но не мне тебя учить. Марлон, такой Марлон, — сказала Линда свысока.

— Я надеюсь, ты Джейка не салатами кормишь. Вдруг еще больше нервничать начнет, пришьет еще кого-нибудь. Тебя, например, — сказал я, понимая, что давно пора остановиться, но уж больно хоте­лось попрыскать ядом.

— Пытаюсь приучить. Ты — то, что ты ешь.

— В таком случае я корова, а ты овощ… Морковка! Теперь буду тебя так звать. Ты не против?

— Не смешно. Конечно против. Остановите поток своего искро­метного юмора, пожалуй­ста, — сказала Морковка.

Видимо начала дуться. Вегетарианцы вообще довольно обидчивы, хотя это я должен себя так вести, съедая вместе с мясом животный страх перед смертью и его агонию. Морковка как-то внушала мне по­добную проповедь. В общем, я ре­шил прекратить этот разговор и пе­ревести тему:

— Кстати, Джейк уснул на лестнице — сидя, бери его и идите спать на второй этаж. Думаю, он достаточно навеселился, — сообщил я.

— А ты не против? Пусть пока отдохнет, позже я его уведу наверх.

— Конечно не против. Что уж там.

— О, спасибо.

— Нет проблем, — сказал я, прихватив со стола сосиску и показа­тельно откусив кусочек, затем пошел искать денег для Джейка. И все-таки я слишком добрый, обычно это при­гождается… всем кроме ме­ня.

Уже пять утра, все понемногу начали расходиться, часть людей остава­лась спать у меня. Рич еще сидел на диване и смотрел вперед отрешен­ным взглядом, я решил присоединиться и потупить вместе с ним.

— Рич, — сказал я максимально задорно. — Как жизнь? Ты чего за­вис?

— Да неплохо старик, вот сижу, думаю, — сказал Рич, только мак­си­мально отрешенно.

— О чем?

— О том, как в карамельку, начинку наливают — прикинь? За­гнался я что-то. Голова болит. Черт…

— Эмм… может, пройдемся? На воздух хочется.

— Да, давай. У тебя есть кофта? — спросил Рич, потерев ладони.

— Сейчас достану.

Мы пошли вниз по улице, — ни единой души, — фонари еще го­рели, хотя было уже более-менее светло. Легкая утренняя дымка. Я наки­нул капюшон и закурил сигарету. Мы шли и разговаривали в основ­ном о том, что будет дальше, — в смысле какую роль играть в этой жизни, кем прикидываться. Шли и искали смыслы — это нас за­нимало, разговоры с очевидной бесполезностью в плане ответов. В то время мы часто разговаривали с Ричем о наших дальнейших планах. Иногда было не по себе, — от этих разговоров, — но была уверенность в том, что все сложится нормально — привычка восприятия, заложен­ная еще в детстве, когда думаешь космонавтом или пожарным стать? Родители думают, может тебе стать врачом? Или юристом? никто не думает, что воз­можно станет наркоманом или бродягой, убийцей… и откуда то­гда они все возьмутся в будущем, если не из нас самих? Хотя это тоже выбор. Со временем мы будем далеко, а наши судьбы будут все разительней отличаться друг от друга. Наверняка это будет осо­бенно очевидно через двадцать лет после окончания стар­шей школы, на встрече одноклассников. Эта встреча превратится в эда­кий иппо­дром, — величайшее соревнование длиною в жизнь.

Так вот, шли мы так и шли, погруженные в свои мысли, то и дело вы­плескивая их наружу, пока не добрели до Пайонир — Сквер.

— Мар, слушай, может, по пиву раздавим? А то у меня уже похме­лье, да и прохладно. Согреться было бы круто.

— Давай, вот только где? — сказал я без особого желания.

— Если свернуть через два квартала налево — то там будет бар круг­лосуточный.

— Ну, потопали, время есть. Надеюсь, они дом не спалят или не зато­пят, пока нас нет… не устроят оргию или не убьют кого-нибудь, а то еще потом ковер оттирать.

— Они уж все спят, наверное. Как младенцы… милые, пьяные — мла­денцы.

Я пил колу, после этой фразы она брызнула изо рта и носа от мощ­ного смешка.

— Надеюсь, что ты прав, — сказал я весь облитый.

Свежий воздух был как нельзя кстати; мы быстрым шагом дошли до бара, сели в самый дальний угол. Там даже еще были люди, выгля­дели они, как будто тут всю жизнь просидели. Мы заказали по стакану пива и закурили по сигарете. Лучи утреннего солнца пробивались через ячеистые окна паба; коричнево-крас­ное дерево казалось осо­бенно красивым в клубах сизого дыма. У меня и Рича виднелись круги под гла­зами, напоминающие о веселой ночи; запах перегара преду­преждал о предстоящей утреней расплате в виде похмелья. Ричард оперся лицом на свою ладонь, в которой к тому же тлела сигарета. Я решил его взбодрить:

— Эй, Рич, проснись! — я дернул руку, которой он опирал лицо. Рич чуть не угодил лицом в пепельницу.

— Я и не сплю, чертов ублюдыш. Просто задумался…

— Да не обижайся дружище.

Красный взгляд Рича, — с паутинками вен, — был абсолютно спо­кой­ным, он как будто слился с пространством и обстоятель­ствами: взгляд — воина бездействия, апологета пассивности. Пепел со­рвался с сигареты и упал на стол. Человек — хайку.

— Думаешь-то о чем опять? — спросил я, пытаясь развязать разго­вор.

— О тяжести бытия, черт, вообще ни о чем. Давай допьем пиво и пой­дем, а то поздно уже… или рано, не знаю… Спать хочется. Я у тебя лягу… ты не против?

— Нет проблем.

Мы допили пиво, выкурили еще по сигаретке, посидели немного молча, затем вышли на улицу. Уже шесть тридцать утра — совсем светло. Особенное время, когда все только просыпается: воздух чист, пока автомобили еще не подняли пыль и не насытили выхлопами воз­дух. «Я так редко вижу это время суток»: подумал я.

Мы направились вверх по улице. Магазины, кафе, и прочие забе­га­ловки готовили к приему посетителей. Люди с угрюмыми ли­цами шли на работы, а в мыслях уже сидели на своих трудовых местах.

— Всегда было жалко тех, кому приходится вставать в такую рань, это же мука смертная, — сказал Рич.

— А мы еще и не ложились. Вот выход из ситуации: можно не ло­жится, чтобы не вставать; можно не трезветь, чтобы не было похме­лья. Ох, голова бо­леть начинает.

— Зато было весело, — подбодрил меня Рич

— Это точно. Убираться только замучаюсь. Завтра утром или сего­дня днем… ну ты понял… а зачем мы вообще куда-то пошли? Что мы тут забыли? К чему это все? — Спросил я, скорее риторически и не ожидал какого-либо ответа.

— Ни к чему. С чего ты взял, что во всем должен быть смысл? — изрек Рич неожиданную сентенцию.

— Ну, да…

Мы дошли до моего дома. Дверь была нараспашку; на диване, чу­дом, спало человек десять; лечь было негде, даже в родительской и, черт возьми, в моей комнате все было занято. Рич умудрился найти местечко на моей кровати с краю от еще пяти тел. Спать на полу я был не наме­рен: пошел на кухню, сделал кофе, заглянул во двор и разва­лился на шезлонге, снова закурил.

Странно, но спать не хотелось; я подумал о Мишель, настроение стало лучше. Надо будет ее позвать куда-нибудь, а еще я обещал песню спеть, — над этим надо поразмыслить, чтобы ей понравилось, что-ни­будь романтичное что ли. Не думал, что дойду до такого, ну да ладно… Почувствовав запах жженого фильтра, выки­нул бычок в ста­кан с допитым кофе. Я стал засыпать, а еще немного времени спустя уснул вовсе.

Проснулся я около полудня, проспал бы дольше, но мне стало очень жарко — припекло что надо, на открытом то солнце. Все бо­лело — особенно голова; отлежал я все, что только возможно. Хо­рошо, что хоть расплавиться не успел. Пошел я в дом: там мало что измени­лось — большинство людей спали в тех же вычурных позах, несколько человек сидели на кухне: завтракали, пили кофе, Линда жарила всем яич­ницу. Какой-то парень спал свернувшись калачиком около бата­реи, двое под столом, один вообще составил импровизированную кро­вать из табуреток и стульев. Помниться я сам так пару раз делал, — если чувствуешь, что упадешь через минуту — и ни такое придумаешь.

— О, Мар, ты встал. Тебе сделать кофе и поесть? — спросила Линда.

— Хотелось бы. А Джейк где? Что-то его не видно, — спросил я, а после этих пред­ложений, даже перестал ее ненавидеть.

— Не знаю… Исчез куда-то утром. Надеюсь найдется вскоре как обычно.

— Я тоже.

Все еще болела голова, но это ничего. Я сел за стол; Линда уже поло­жила мне завтрак: яичницу с беконом и кофе. Я осматривал лю­дей сидевших за столом и ждал с нетерпением когда они, наконец, уйдут. Поев и немного прибравшись, я пошел в свою комнату: лег на кровать, взял в руки гитару, закурил сигарету. Сочинить ничего не получа­лось. Немного побренчав, я снова уснул.

***