Бесплатный фрагмент - Сделка с Богом Смерти

Авторские права © 2025 Валентина Зайцева

Все права защищены.

Никакая часть этой публикации не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись или другие электронные, или механические методы, без предварительного письменного разрешения издателя.

История, имена, персонажи и происшествия, изображенные в этой постановке, вымышлены. Никакая идентификация с реальными людьми, живыми или умершими, местами, зданиями и продуктами не предполагается и не должна подразумеваться.

ГЛАВА 1

ЗЛАТА

305 г. до н.э.

Девушка, лежащая в моей постели, скоро умрет. Боль от этой мысли пронзает меня насквозь.

Она находится на последней стадии чумы, стадии, от которой никто никогда не выздоравливает. У нее лихорадка, ее веки опухли несколько часов назад, а в швах ресниц, где раньше были ресницы, образовалась корочка засохшего гноя. Ее волосы выпали, включая брови.

Мне повезло. Когда я заболела чумой, мои волосы не выпали. Они стали серебристо-белыми.

Некоторые жертвы чумы выздоравливают. Как я.

Почему я выжила, когда многие не выживают?

Почему я, а не она?

Эта девушка, эта драгоценная и родная девушка.

Она хихикала со мной в тени деревьев, когда ей, Дане и мне было по четырнадцать лет, и мы сбегали с занятий, чтобы жевать хлеб с соленой рыбой в дворцовых садах.

Два года назад она танцевала со мной на праздновании моего двадцать первого дня рождения.

Я смотрю на нее. Кожа у нее бледная, хрупкая, растянута над нарывами и покрыта тошнотворно-белыми пятнами.

«Лана.» Мой голос, как натянутые струны, изношенный, запятнанный кровью и страхом. «Лана, милая, я здесь.»

Это все, что я могу сказать. Все, что я могу сделать.

Быть здесь, рядом с ней.

Оба дворцовых лекаря умерли в начале эпидемии чумы, шесть месяца назад. Они так старались спасти наш народ, но количество энергии, необходимое для лечения хотя бы одного человека от этой смертельной болезни, было слишком большим. Практически это была жизнь за жизнь. Они умерли, оставаясь прекрасными, щедрыми и сострадательными, после того как истощили всю свою энергию ради моего отца, затем моей мамы, затем моего старшего брата, а затем…

Я не могу сосчитать, сколько любимых и родных душ я потеряла за это время. Перечислить их всех было бы для меня невыносимо. Друзья, семья, слуги, стража, и еще много других за воротами дворца.

Всего три недели назад, на следующий день после смерти Дамира, меня короновали на мрачной церемонии. Дамир, мой храбрый старший брат, который взял на себя эту роль с единственной и отважной целью — победить эту чуму и спасти наш народ. Так, я стала Царицей Ильменского царства, или того, что от него осталось.

Он умер в муках, сломленный тем, что он считал своей собственной неудачей.

Когда это закончится?

Это ведь должно когда-то закончиться?

«Злата.» Раздался резкий голос у двери моей спальни.

Я поворачиваюсь, и все внутри меня опускается. «Дана?»

Она стоит в дверном проеме, стройная, худощавая девушка моего возраста. У нее выразительные зеленые глаза, бледная кожа и локоны серебристо-белых волос, которые указывают на нее, как на выжившую.

Ее тон, ее лицо — они как лезвия, заточенные надеждой. Но надежды уже не осталось, не так ли? Все новости, которые я получала в последнее время, были ужасными. Смерть и еще раз смерть. Голод, потому что никто не может работать. Чума распространилась не только по городам, но и по сельской местности нашего когда-то процветающего царства.

«Злата, я нашла ее.» Дана протягивает мне книгу, которая едва ли является книгой — просто набор желтых страниц, сшитых вместе грубой нитью, и старый кожаный переплет.

«Это обряд, который тебе нужен. Тот самый, который вызывает повелителя мертвых», — говорит она.

Чернобог.

Я нежно сжала пальцы Ланы и положила ее руку обратно на кровать. Я встала и чуть не упала.

С тех пор как я переселила Лану в свою комнату, я часами сидела у ее постели, отмахиваясь от слуг, которые предлагали мне еду. Я все еще старалась выступать с обращениями к моему народу, согласовывала поставки продовольствия, и подписывала распоряжения, которые мои подданные должны были выполнять в этой чрезвычайной ситуации. Даже в своем горе — я оставалась Царицей, и у меня были обязанности, которые нужно было выполнять.

Наверное, мне стоит что-нибудь съесть.

Думаю, если я съем, меня вырвет.

«Обряд.» Мой голос раздражает голосовые связки. Наверное, мне тоже нужно выпить воды. «Дана, была глупо с моей стороны предлагать совершить этот обряд. Это нелепая идея.»

Но это не так, и мы с ней обе это знаем.

Я имела в виду то, что сказала вчера вечером, когда я ходила по комнате и кричала в потолок, когда я угрожала самим богам, клялась, что уничтожу их, если они не остановят этот отток жизней. Я поклялась вытащить Бога Смерти, Царя мертвых, самого Чернобога, из его ямы и потребовать, чтобы он проявил милосердие.

Я имела в виду каждое слово.

Мой дедушка клялся, что однажды видел бога — высокого мужчину с неестественно длинными конечностями и черной кожей, горящей живым пламенем. Но это было в стране, которая находится далеко отсюда — в Болгарском царстве. Наше Ильменское царство расположено далеко на севере и без богов на наших берегах.

Если только…

Я знаю одно место. Место, куда мой дедушка водил меня, когда мне было двенадцать лет. Широкая дыра в земле, обсаженная извивающимися черными лозами. Яма, уходящая в центр мира.

«Один из входов в загробное царство Навь», — как говорил мой дедушка.

Мир мертвых, в котором живет сам Чернобог.

Я почувствовала это тогда — ползучее покалывание ужасной магии. Холодную, сырую, широкую пасть чего-то неестественного, пустого и жаждущего моей теплой крови и моей хрупкой души.

«Ты знаешь, где находится вход в его царство», — говорит Дана. Она протягивает мне книгу, ее глаза умоляют меня принять ее.

«Мы не можем спасти ее, Злата. Но, возможно, мы сможем спасти других. Я помогу тебе это сделать.»

«Это безумие», — шепчу я.

«Твои родители и твой брат перепробовали все остальное. Может, пришло время для небольшого безумия.»

Я пристально посмотрела на опухшее, пятнистое лицо Ланы, которое раньше было таким красивым, и взяла древнюю книгу из рук Даны.

Я открыла ее на странице, которую она отметила черной лентой.

«Ты читала этот обряд? Что для этого требуется? Я посмотрела на Дану и мое сердце учащенно забилось от медленного страха.

«Я читала.» Она не хочет встречаться со мной взглядом.

«Три жизни, Дана. Три души. Нам придется пожертвовать людьми, чтобы вызвать его.»

«Нет, не совсем так…» Она подошла ближе и поморщилась, указывая на нацарапанные буквы и символы. «Три жизни — для власти, удачи и защиты. Чтобы призвать и связать его, нужно втрое больше.»

«Девять душ», — хрипло говорю я. «Дана, я не могу…»

«Мы должны попытаться.» Ее глаза наполняются слезами. «Мои младшие сестры сегодня заболели, Злата. Моя мама заботится о них, я уверена, она будет следующей. Пожалуйста.»

«О, Боги.» Я медленно отошла от Даны, потому что, если я обниму ее прямо сейчас, я не смогу быть сильной ни для нее, ни для Ланы, ни для своего народа.

Я сломаюсь.

А я не могу сломаться. Потому что, если я сломаюсь, не останется никого, кто будет пытаться сохранить это царство целым.

Тяжелый шелк моего черного платья шуршит по ковру. Черт бы побрал это платье. Я бы не стала носить его сейчас, но через час мне нужно встретиться с советом, и они ожидают, что их Царица сохранит некоторую степень формальности и контроля.

Я сильно прикусила внутреннюю щеку. Я в последнее время часто это делаю. А также сжимаю челюсть до боли и впиваюсь ногтями в ладони до крови. Любая небольшая боль, чтобы сосредоточить меня, заземлить, сохранить внешнее спокойствие.

«Может, где-то еще остался лекарь», — отчаянно говорю я. «Я могла бы найти кого-нибудь, кто вылечит твоих сестер…»

«Ты же знаешь, что лекарей больше не осталось. Ни одного, кто владел бы волшебством, во всяком случае. Исцеление кого-либо от чумы — практически смертный приговор для всех, кроме самых могущественных лекарей.»

Я продолжаю ходить по комнате, прижимая к себе древнюю книгу. Подойдя к арочному окну, треугольные стекла которого покрыты льдом, я понимаю, что мне так не хватает моего отца и брата, людей, которые могли бы снять с меня все тягостное бремя принятия решений.

Время морозов. Самое худшее время, чтобы оказаться в ловушке такой чумы. Не то чтобы любое количество солнечного света могло вылечить людей от этой страшной болезни, но оно определенно не повредит.

«Мы могли бы… использовать людей на последних стадиях чумы», — хрипло говорю я.

«Кровь должна быть пролита вокруг одной из ям Чернобога», — говорит Дана. «Ты нам рассказывала, что твой дедушка водил тебя посмотреть на одну из них.»

«Да, я знаю, где яма находится. Это недалеко.» Я сглатываю, чувствуя сухость в горле. «Скоро у меня встреча с Советом. После этого нам нужно будет собрать необходимые вещи для обряда. Мы можем отправиться к яме, как только все будет готово. Чем дольше мы ждем, тем больше людей погибнет.

Но если я действительно смогу призвать Чернобога, подчинить его своей воле хотя бы на несколько мгновений, я смогу приказать ему прекратить это. Он Бог Смерти. Он может остановить поток душ в свое царство, не так ли? Бог должен быть в состоянии сделать что-то, чтобы помочь нам.

«Я очень надеюсь на это», — говорит Дана. «Я начну сбор принадлежностей для обряда, пока ты будешь на встрече с Советом.»

«Спасибо. Когда я закончу с Советом, я поговорю с некоторыми неизлечимо больными людьми здесь, во дворце. Может быть, я смогу найти тех, кто готов… готов… о, Боги.» Я прижимаюсь лбом к холодной каменной стене возле окна.

Может быть, я найду тех, кто готов умереть. Пожертвовать собой ради других.

Когда вы находитесь на последней стадии чумы, у вас нет шансов выжить, но все же… это огромная просьба. И как я должна их попросить об этом?

Вы в любом случае умрете, так что могу ли я перерезать вам горло на краю ямы Чернобога?

Я не могу это сделать! Кто вообще согласится на такое?

Хриплый стон, доносившийся с кровати, отвлекает мое внимание от Даны и снова фокусирует его на затонувшей фигуре под простынями.

Рука Ланы поднимается, дергается, ее указательный палец пытается согнуться, чтобы поманить меня ближе. Я подбегаю к ней, шелестя своим платьем.

Она хватает меня за запястье — спазматическая хватка, которая, должно быть, мучительна для ее поврежденной кожи.

Губы у нее потрескались, несмотря на то, что я сотни раз промокала их водой и выдавливала капли жидкости ей в рот. Лане трудно раздвинуть губы, чтобы говорить, и я едва слышу слова, вырывающиеся из ее опухшего горла.

«Используй меня, Злата», — хрипло говорит она.

Она все это время слушала. Я думала, что она почти без сознания, но она в большем сознании, чем я предполагала. Осознание того, что она страдает, находясь в сознании, внутри своего измученного тела, делает все намного хуже.

«Я не могу, Лана», — задыхаюсь я. «Я не могу так с тобой поступить.»

«Сделай это», — настаивает она. «Я готова. Сделай это.»

Я поворачиваюсь и смотрю на Дану.

Всего год назад мы все были олицетворением молодости и здоровья — темные волосы, гладкая кожа, яркие глаза и светлое будущее.

И теперь наша самая дорогая подруга просит нас принести ее в жертву ради всех остальных.

Внутри меня зарождается напряженный, маниакальный смех, но он срывается с моих губ тяжелым рыданием.

«Лана, милая, мы даже не знаем, сработает ли это.»

Грудь Ланы вздымается, ей хватает воздуха, чтобы произнести одно слово. «Попробуй.»

***

Яма, которую мне показал дедушка, находится в нескольких часах езды на карете. Я беру с собой только Дану, пару своих стражников, которые уже пережили чуму, и двух слуг, также выживших, которые могут помочь с телами больных.

Мы представляем собой мрачную процессию, мой экипаж и пара занавешенных карет, в каждой из которых находится по четыре-пять жертв чумы, достигших последней стадии — точки невозврата.

Каждому из них объяснили, что мы делаем и почему. Каждый человек согласился на этот план с готовностью, которая разбила мне сердце. Их согласие является доказательством того, насколько мучительным стало их существование.

Я оставляю занавески кареты открытыми, наблюдая за пробегающей линией черных деревьев за окнами. В столице нашего Ильменского царства лежит снег, и здесь тоже, он нанизан на ветви и покрыл дорогу коркой. Лес, окружающий нас, образует паутину цветов из черного дерева и слоновой кости.

Возможно, этот вид показался бы мне более гнетущим, если бы я уже не чувствовала себя в такой ловушке.

Дана сидит напротив меня, держа в руках древнюю книгу, тщательно завернутую в лоскут ткани. Между нашими коленями лежит большая сумка из черной кожи, в которой находятся свечи и благовония, обычно используемые при поклонении Чернобогу. Она получила эти предметы из святилища в городе, пока я была на заседании Совета.

Я не рассказала Совету о своем плане. Не посчитала разумным поставить их в известность.

Чтобы я им сказала?

«Уважаемые советники, я решила сжечь свечи вокруг выгребной ямы и перерезать горло девяти подданным в надежде поднять и заманить в ловушку древнего бога, который, возможно, сможет остановить эту чуму, а возможно, и нет.»

Это была бы именно та возможность, которую искали боярин Синеус и его союзники — шанс объявить меня психически нездоровой и свергнуть.

Нет, лучше держать это в тайне. К концу дня только Дана, два стражника, два слуги, и я сама будем знать о моем идиотском плане, сработает он или нет.

И на моих руках будет кровь девяти моих подданных.

«Злата.» Дана кладет руку мне на колено.

Я отвожу взгляд от окна и смотрю на нее. Холодный бледный дневной свет мерцает на ее бледной коже. Где-то над тяжелым покровом серых облаков скоро сядет солнце, огненное и оранжевое.

Я знаю, как выглядит закат, но я не видела его уже несколько недель. Мое сердце больше не помнит такой красоты — только гнойные язвы, и мучительный кашель в освещенных огнем комнатах, и тошнотворный смрад смерти.

«Ты так хорошо с справляешься со всем, Злата.» Голос Даны теплый, нежный.

Слезы тут же наворачиваются на глаза. «Нет, Дана, я не справляюсь.»

«Да, ты справляешься. Ты сделала все, что могла, учитывая ужасные обстоятельства твоего правления. Честно говоря, я не знала, что в тебе есть что-то подобное. Ты всегда любила пропускать сложные моменты — уроки фехтования, чаепитие с родителями, танцы с сыном боярина Синеуса, Софронием, по праздникам.»

Несмотря на обстоятельства, уголок моего рта дернулся. Конечно, Дана сказала это намеренно, чтобы заставить меня улыбнуться.

«Мой большой палец левой ноги все еще болит, когда идет дождь, с тех пор, как он наступил на него на танцах в прошлом году.»

Дана фыркнула. «Я все еще думаю, что он сделал это намеренно.»

«Я знаю только одно, он намеренно схватил меня за задницу.»

«Какой подлец!» Она качает головой. «И все же он все еще здесь. Говорят, он даже не заболел. Проживает в изолированных покоях в особняке своего отца. У них миллион мер предосторожности, чтобы он не подхватил чуму.»

«Не у всех есть такая роскошь.» Я осторожно провожу руками по своим бледным, заплетенным в косы локонам. «Однако я не виню его в том, что он не хочет заболеть. Это была самая худшая неделя в моей жизни.»

«Мое сердце все еще колотится, когда я поднимаюсь по лестнице, и есть одышка», — признается Дана. «И у меня нет прежних сил.»

«Когда все это закончится, мы снова начнем тренироваться», — уверяю я ее. «Мы будем наращивать и восстанавливать наши силы вместе.»

«И мы будем танцевать», — размышляет она, и на ее лице появляется мечтательное выражение. «Мы будем танцевать с красивыми молодыми дворянами и прекрасными торговцами. Ты найдешь себе культурного, подтянутого принца, а я найду кого-нибудь гораздо более интересного — пирата, может быть, или разбойника.»

Я знаю, что она пытается меня подбодрить, дать мне надежду, отвлечь меня от того, что мы собираемся сделать, поэтому я улыбаюсь. Но улыбка мне кажется искусственной и натянутой.

Думаю, я забыла, как по-настоящему улыбаться. Но я стараюсь, потому что у нее дома две больные младшие сестры, но она достаточно бескорыстна, чтобы подбодрить меня.

Родная Дана. Я смогу сделать это только ради нее. Я знаю ее сестер, и пока буду делать то, что должно быть сделано, я буду думать о них.

«Мы почти приехали», — говорю я, в тот момент, когда карета начала трястись. Снаружи, я слышу пугливое ржание лошадей.

Когда я приезжала сюда с дедушкой, у лошадей была похожая реакция. «Они чуют смерть и магию», — сказал он мне тогда.

Я отодвинула маленькую дверцу, через которую могу поговорить с извозчиком. «Остановись здесь, пожалуйста, Тихомир. Мы подъехали достаточно близко.»

Темная магия Черногора просочилась в сам лес, окрасив деревья черным цветом, более темным, чем любой естественный оттенок. Щупальца чернильной, потусторонней пустоты ползут вверх по стволам и вдоль ветвей.

Вены из лоз ведут внутрь ямы, змеиный клубок плетется по земле, пока не сливается в яростную извивающуюся массу в центре поляны.

Мы перенесли девять человек из кареты к яме, я отказываюсь называть их «жертвами», в круг по окружности ямы, головами к ее краю и ногами в сторону. Они все завернуты в толстые одеяла от холода — лучшее, что я могу сделать для их комфорта в эти последние минуты.

Между телами Дана расставила высокие свечи на металлических подсвечниках. Для поклонения Чернобогу используется особая смесь благовоний — опиум, черный базилик, сандал, белый шалфей, лаванда, кедровая щепа и смола мирры. В результате получается темный, пряный и неожиданно приятный аромат. Глубокое вдыхание дыма помогает мне немного подавить тошноту.

Я взяла с собой любимый кинжал моего брата. Было так много других ножей, которые я могла бы принести из дворца, но делать это с оружием Дамира кажется странно правильным. Как дань уважения к его памяти.

Он был намного старше меня, на пути к власти. Наши пути расходились больше, чем пересекались, но, каким-то образом, он смог показать мне свою привязанность и заботу в те короткие часы, когда нам удавалось быть вместе.

Мы катались на лошадях в лесу, плавали в речке, гонялись друг за другом по дворцовому саду. Он всегда учил меня чему-то новому, новые игры, фехтование, политика.

Горе жжет мне глаза, поэтому я проглатываю воспоминания и сосредотачиваюсь на Дане, которая внимательно изучает древний обряд, проверяет, все ли мы правильно сделали.

Она поднимает глаза, смирение и страх борются с надеждой в ее глазах. «Все здесь в соответствии с обрядом. Мы готовы начать.»

Я должна начать с прекращения жизни. Сначала одну жизнь, а потом еще восемь. За это, я буду гореть в аду.

Я встала на колени рядом с Ланой. Здесь нет мягкой земли или покрова снега, только ребристые черные лозы, которые впиваются в коленки.

Лана едва шевелится под одеялом. Она уже в предсмертном состоянии.

«Пожалуйста», — хрипло говорит она. «Прекрати эти муки.»

Это милосердие. Единственное исцеление, которое я могу даровать своей подруге детства.

«Я люблю тебя, Лана», — шепчу я.

По другую сторону, Дана встает на колени. «Мы обе любим тебя, дорогая. Желаю тебе найти мир и покой в подземном царстве Чернобога.»

Я никогда никого не убивала. Моя рука дрожит, когда я поднимаю кинжал, когда я приставляю его лезвие к горлу Ланы. Я хочу попросить Дану сделать это. Но она уже сделала больше, чем ей положено.

Эту ношу я вынесу в одиночку.

«Боги, Злата, сделай это быстро.» Голос Даны сдавлен от слез.

Ее отчаянная настойчивость подстегивает мою решимость, и я быстро и уверенно наношу удар прямо по яремной вене. Из горла Ланы начинает хлестать кровь, алая с прожилками болезненно-белых полос.

Я вздохнула с облегчением, дело сделано, ее мучения наконец закончились. Теперь она может отдохнуть, моя Лана, моя милая, прекрасная Лана.

Я наклонила к ней и поцеловала ее в лоб. Дана сделала то же самое.

Как ужасно произвольна смерть, как непостоянна. Как бесстрастна и ненавистна в своем выборе, кого взять, а кого оставить.

Я иду дальше, перерезая горло за горлом, забирая жизнь за жизнью, по кругу, на резком холоде, размытом туманом ароматного дыма.

Моя рука и кинжал, кажется, отделены от остальной меня. Действия мои, и в то же время не мои.

Два моих стражника и два слуги сгрудились в кучу на краю поляны и наблюдают за кровавой бойней.

Дана следует за мной, подтаскивая тела ближе к яме, чтобы их кровь стекала вниз, по лозам в ее черные глубины.

Мои пальцы теперь промерзли до костей, их разрывает острая боль от холода. Я забыла взять перчатки. Даже если бы их я надела, они все равно бы испачкались и промокли от крови.

Мой кинжал прорезает бледную, гниющую кожу восьмого горла, и я перехожу к девятому.

Я наклоняюсь над ним. Его шея — это масса нарывов, а глаза смотрят в серое небо, незрячие и затянутые пеленой.

Мое сердцебиение замирает.

Возможно, чума лишила его зрения. Вот почему он выглядит так, как будто он…

Как будто он уже мертв.

Все остальные дышали, я слышала это, характерный хрип жертв чумы. Но этот — ничего. Ни звука.

Я разорвала его одежду и прижала ухо к его груди.

Ничего.

«Злата?» В голосе Даны звучит резкая неуверенность. «Что случилось?»

«Он уже мертв.» Я сгибаюсь, склоняюсь, мои окровавленные пальцы сжимают рукоять кинжала, прижимая его холодную рукоять ко лбу.

«Мы не можем завершить обряд. Нам придется вернуться во дворец и найти еще девять добровольцев и попробовать еще раз завтра», — говорю я.

«Нет. Нет, мы не можем начать все сначала. Нам нужно сделать сейчас. Мои сестры, Злата, они такие маленькие. Ты же знаешь, как быстро чума убивает детей. Ни один ребенок не выживает. Я не могу смотреть, как умирают мои сестры, Злата, я не могу…»

«Что ты хочешь, чтобы я сделала?» В отчаянии я поднимаю на нее глаза, слезы обжигают мои холодные щеки. «Будет ли его кровь действовать, если он уже мертв?»

«Ты читала обряд, Злата. Жертвоприношение должно состоять из девяти жизней. Только добровольная смерть способна вызвать Чернобога. Этот человек не будет жертвоприношением, так что его смерть не будет принята в счет.»

«Тогда нам придется начать заново. Провести обряд в другой день и, на этот раз, привезти еще одно или два тела…» Я останавливаюсь, меня тошнит от самих слов, которые я говорю.

Дана смотрит в сторону, в сторону слуг и стражи.

Я с трудом сглатываю горький комок в горле. «Я не буду просить никого из них умереть, не после того, что они пережили, Дана.»

«Ты права», — слабо говорит она. «Это то, о чем я не могу просить никого, кроме себя.»

Прежде, чем ее слова успели закрепится в моем сознании, она выхватывает из-за пояса кривой ножик, которым она тысячу раз пользовалась, чтобы срезать цветы в саду или измельчать травы для благовоний.

«Скажи моим сестрам, что я сделала это ради них», — говорит она и проводит лезвием по шее, в то время как кровавый крик вырывается из моего горла.

ГЛАВА 2

ЧЕРНОБОГ

Зов тянет меня за нутро, вытаскивая фрагменты моего разума из их блужданий по царству Навь, собирая мое сознание воедино.

Меня вызывает человек.

Опять?

Меня успешно вызывали лишь несколько раз. Можно подумать, люди могли бы делать это чаще.

Но, на удивление, очень сложно правильно подобрать ингредиенты и их количество в смеси благовоний. Еще сложнее найти один из входов в мое царство, а не просто очень глубокую яму.

Правильное количество и ориентация свечей имеют решающее значение, и они должны быть зажжены в определенном порядке. А еще есть небольшая задача — собрать девять живых жертв и расположить их в правильной конфигурации, чтобы ни одна из них не сопротивлялась и не убегала.

Даже тогда не любые жертвы подойдут.

Я появлюсь за девятью убитыми душами, но мое появление не доставит радости призывателю. Если жертвоприношения не добровольны, я поднимаюсь из Ямы и утаскиваю вниз тех, кто их убил. Призыватель умирает в муках, а его душа остается скитаться, крича, без всякой надежды на вечный покой.

Чтобы вызвать и заманить меня в ловушку, нужно девять добровольных жертв.

К счастью, очень сложно найти людей, готовых умереть за чужое дело.

Тот факт, что меня вообще можно призвать, — это колоссальная шутка, которую сыграли со мной мои благочестивые «сестры» Макошь, Лада и Зоря Вечерняя.

Опьяненные чистой космической энергией какого-то метеоритного дождя или чего-то подобного, они объединились, чтобы возложить на меня это бремя. Им никогда не нравилось, что я не завожу любовников среди людей или богов. Сколько бы раз мои божественные напарники ни пытались соблазнить меня, я никогда не проявлял ни малейшего интереса.

Другие божества меня не понимают. Они рождены светом, а я рожден тьмой. Они заботятся только о себе, а я забочусь о справедливости и правосудии. В конце концов, я темный баланс их света.

Они никогда не вмешиваются в трагедии и радости людей. Я презираю человеческую жестокость и караю ее без жалости.

Когда я встречу того, кто меня призвал, я буду совершенно беспощаден.

Призыв сжимает сердце моего существа тошнотворным кулаком, охватывает меня с силой, которой я не могу сопротивляться. Сила вытягивает меня из трона, тащит с невероятной скоростью через колонны моего дворца без крыши, вверх, к тяжелому подбрюшью человеческого мира, которое нависает над моим царством, как тяжелое небо.

Дыры пронзают это небо, каждая из которых является каналом, ведущим в разные части человеческого мира.

На другом конце одного из этих каналов, сгорбившись среди окровавленных жертв, находится злодей, которому я должен буду противостоять. Я быстренько его прикончу, — это почти всегда человек, ищущий себе бессмертия, а потом я вернусь на свой трон к долгому забвению.

Сила зова дергает меня в одну из темных дыр. Я устремляюсь вверх, подстегиваемый не только зовом, но и гневом от того, что меня потревожили.

По пути наверх я выбираю себе любимую форму — нечеловечески высокую, закутанную в черные одежды, с роговыми отростками, растущими из моего черепа, и мхом, покрывающим мои черные волосы.

Я мог бы сделать форму идеальной, но мне нравится оставлять пробелы — что-то, что может сбить с толку людей, например, впадина обнаженной кости в центре моего лба, гнилая дыра на щеке или глаза без зрачков, напоминающие пустоту смерти. Что-то, что напомнит им, что я древний, как сам мир.

Ревущий ветер несет меня вверх по темному туннелю, окаймленному черными лозами, которые извиваются, словно измученные змеи, в буре моего прохождения.

Я вылетаю из Ямы в лютый мороз. Я не привык чувствовать холод, жар или что-то еще. Только когда меня вызывают, я испытываю ощущения, и ни один из этих опытов не был особенно приятным. В каждом случае мне удавалось быстро завершить свои дела и вернуться в свое царство мертвых.

На этот раз что-то кажется по-другому.

Металлический привкус крови висит в воздухе, смешиваясь с ароматом благовоний, правильно смешанных и сожженных в нужных количествах.

Вот тела, девять из них — нет, десять. Странно.

Я глубоко вдыхаю, ожидая почувствовать горечь убийства, витающую в воздухе.

Но вместо этого мои чувства пронизывает мягкий аромат поражения.

Это не потерпевшие, а добровольные жертвы. А это значит, что я не могу наказать их убийцу и вернуться в свое царство.

Нет, на этот раз, я крепко и по-настоящему связан.

Для меня это худший возможный сценарий. Это значит, что я попал в ловушку несчастного смертного, сумевшего правильно меня вызвать. Я могу лишь надеяться, что его просьбу будет легко выполнить, и я смогу быстро разорвать эти оковы.

Я ступаю на край Ямы, моя мантия волочится за мной, и осматриваю лесную поляну в поисках своего призывателя.

Это не группа из четырех дрожащих смертных, обнимающих друг друга на опушке леса.

Не десять мертвых тел.

На краю Ямы скорчилась фигура, плечи ее трясутся. Тонкие, окровавленные пальцы сжимают одежду мертвой девушки, и одна снежная прядь волос ниспадает вдоль горла трупа, впитывая в себя кровь. Рядом лежит кинжал, поблескивающий алым цветом.

Это трусливое, хныкающее, беловолосое существо — человек, который призвал и пленил меня?

Этот человек даже не может подняться, чтобы приветствовать бога. Какое неуважение.

Ничто в этой сделке не говорит, что я должен быть любезен со своей призывательницей.

Поэтому я делаю шаг вперед и глухим, космическим, смертоносным голосом божества говорю. «Ну, вот я здесь. Что тебе нужно, смертная?»

Возвышаясь в три раза выше обычного человеческого мужчины, я нависаю над своей призывательницей.

Она такая маленькая, сидит скорчившись подо мной.

А потом она подняла взгляд.

Множество человеческих лиц прошли через мой божественный очаг. Я видел, как менялись их черты, когда божественный огонь открывал все их деяния в жизни, хорошие и плохие. Я был свидетелем широкого спектра человеческих эмоций. От холодной, нераскаявшейся злобы до крайнего страдания и благодарного облегчения.

Эта девушка передо мной — у нее лицо богини и волосы цвета лунного света.

Но ее красота ничего не значит для меня. Я видел красоту смертных и богов. Извращенность и разложение души всегда скрываются за маской красоты.

Нет, это ее глаза заставляют меня остановиться.

Они бледно-голубые и серые, те, что меняют оттенок в зависимости от освещения. Два колодца оглушительной скорби, бездонная боль, кружащаяся в их глубинах. Старые глаза. Глаза, которые не принадлежат такому молодому лицу.

Пока я смотрю, в ее взгляде вспыхивает еще одна эмоция. Холодный огонь, ярость, рожденная несчастьем.

Она поднимает кинжал с земли и встает, ее темная меховая накидка расправляется вокруг нее.

Она по-прежнему меньше моего роста, но если разница и пугает ее, то она этого не показывает.

«Чернобог. Ты пришел.»

«У меня не было выбора.»

«Ты не похож на свои статуи в святилищах.»

«Ты это имеешь в виду?» Черный дым на мгновение проносится в воздухе, а затем появляется моя маска — древний череп и рога огромного оленя. Она прилегает к моему лицу, кость к коже.

Глаза девушки слегка расширяются. «Да, но я видела и другие твои изображения.»

Я развеиваю маску и переключаюсь на другую свою любимую форму — кожа, черная как ночь, глубокие синие глаза, которые светятся злобой. На мне доспехи, которые подчеркивают мою жестокость и силу, а волосы такие же темные, как и мои намерения. «Как эта?»

«Это не повод для тебя хвастаться», — резко говорит девушка.

Я немного задет тем, что она не впечатлена. Также недоволен тем, что она не проявляет ко мне ни малейшего почтения.

«Ты ведь понимаешь, что призвала бога, не так ли?» Я иду к ней, угроза на каждом шагу.

Она вызывающе поднимает свой маленький подбородок. «Я понимаю, что поймала тебя в ловушку. И теперь ты должен мне подчиняться.»

«Подчиняться?» — усмехаюсь я. «Я позволю тебе всего одну просьбу, и как только она будет выполнена, я вернусь обратно в свое царство.»

«Очень хорошо. Моя просьба — прекратить убивать моих людей.»

Черные цепи поднимаются изо рта каждого трупа вокруг Ямы, и я настороженно наблюдаю за ними, но они не обвиваются вокруг меня, как обычно, когда выражается желание призывателя. Они колеблются, извиваясь, как змеи, готовые нанести удар.

У меня есть божественное сознание того, где я нахожусь в плоскости смертных — северные земли Русов и самодостаточное Ильменское царство. Прославленные земли, на самом деле. Я получил необычно большое количество душ, стекающих из этой ямы из-за продолжающейся чумы.

«Тебе придется быть более конкретной», — говорю я. «Я не убиваю твоих людей. Их убивает чума.»

«Чума, которую ты создал», — говорит девушка.

Я тяжело вздохнул. «Ах, вы, смертные. Убеждены, что за все отвечает высшая сила. Нет, маленький человечек, я не создавал чумы и не посылал ее на вас. Все, что происходит в этом мире, отчасти неконтролируемый хаос, а отчасти естественный результат человеческого выбора и его логических последствий. Боги мало к этому причастны. Единственный раз, когда мои сородичи вмешиваются в развитие человека, это случайное сердечное слияние бога и человека в любовной страсти, который приводит к появлению смертных с магией, вроде ваших лекарей и прочему. Кстати о лекарях — почему некоторые из них не могут вам помочь?»

«Эта чума слишком сильна. Мне нужна помощь бога, и ты поможешь мне, потому что мы сделали все, что ты хотел для этого обряда.» Ее голос становится тише, сдавленный от горя.

«Все, что я хотел? Ты думаешь, я наложил это нечестивое заклинание? Что я хочу быть привязанным к хнычущему смертному?»

«Я не знаю и меня не волнует, чего ты хочешь. Я знаю, что мне нужно от тебя, и это меньше смертей от чумы среди моего народа.»

Это открытое утверждение, которое может связать меня навечно, если я не буду осторожен. Цепи начинают двигаться в мою сторону.

«Мне нужна конкретность, смертная», — прошипел я. «Сколько жизней ты хочешь, чтобы я сохранил? И знай, я не буду щадить души без разбора. Я не проявляю милосердия к недостойным. Мне нужно будет определить, кто из твоих людей заслуживает шанса на более долгую жизнь.»

Она нахмурилась. «Хорошо. Ты пощадишь всех жертв чумы, которых сочтешь достойными более долгой жизни, в течении следующего года.»

«Что?» Цепи летят в мою сторону, обвивая мои конечности. Паника охватывает мое тело, когда я чувствую, что затвердеваю, принимая более телесную, человеческую форму.

Я уменьшаюсь с роста трех человек до роста одного человека — все еще на голову выше среднего роста человека, но я не могу контролировать изменения, и это пугает меня. «Год? Ты с ума сошла?»

«Почему бы и нет.» Она смотрит на меня снизу-вверх, в ее глазах горит безумный серебряный огонь. «Я думаю, возможно, так оно и есть, учитывая обстоятельства.»

Цепи туго затягиваются вокруг моих конечностей, и я рычу на нее сквозь стиснутые зубы. Моя ярость безгранична. Никто никогда не осмеливался удерживать меня целый год. Самое долгое, что я провел в мире людей, было три дня.

Но торговаться с ней слишком поздно. Цепи сомкнулись вокруг меня. Они исчезли почти мгновенно, но я чувствую их, как призрачное прикосновение ледяного металла к моей коже — чужеродное ощущение, которое мне глубоко не нравится.

Разъяренный, я делаю еще один шаг к девушке.

На этот раз она отступает. И ее пятка соскальзывает с края Ямы.

Широко раскрыв глаза, она машет руками и начинает падать в Яму.

Я мог бы позволить ей упасть. Она погибнет, пройдя через огненную реку в Нави и ее хватка надо мной исчезнет.

Но я справедливый бог, и как бы я ни ненавидел ее за то, что она связала меня, эта смертная не несет зла.

Я могу спасти ее и быть верным себе.

Или позволить ей упасть и стать свободным.

ГЛАВА 3

ЗЛАТА

Я падаю в пустоту Ямы. Я умру.

Мой идиотизм сделает жертву Даны бессмысленной.

Чья-то рука хватает меня за руку. Вытаскивает меня обратно на твердую землю.

Чернобог тянет меня дальше от края Ямы. Я навалилась на него, задыхаясь от шока, от того, что едва не произошло.

Мантии бога смерти исчезли, когда он начал приобретать человеческую форму, а его голая грудь стала такой гладкой и идеальной, словно он действительно вырезан из мрамора. Твердые мускулы перекатываются под атласной кожей, когда он хватает меня за плечи и уводит от Ямы.

«Неуклюжая, глупая девчонка», — говорит он тихо и сердито. «Неудивительно, что тебе нужна помощь. Полагаю, ты какая-то правительница, да?»

«Царица», — говорю я в ответ, сквозь зубы.

«Некомпетентная Царица, которая спотыкается насмерть о собственные ноги.»

«Ты заставил меня упасть.»

«Я не заставлял тебя ничего делать. Ты восприняла угрозу и отреагировала глупо.»

Мои нервы напряжены, ярость и горе кричат во мне, воют в моем мозгу. Мне хочется закричать во весь голос и разорвать его ногтями.

Вместо этого я поднимаю руку и сильно бью его по лицу. Его голова откидывается в сторону от силы удара. Мои замерзшие пальцы так онемели, что я почти не почувствовала этого, когда ударила его.

Внезапно я ощущаю пустоту в своих руках, и я лихорадочно осматриваю черные лозы в поисках кинжала Дамира. «О, нет… нет, нет…»

Я уронила его. Я уронила его в эту бездонную яму.

В моей груди набухает кровавый клубок, готовый вот-вот лопнуть. Я зажимаю переносицу, пытаясь не заплакать перед повелителем мертвых.

«Смертные.» Его тон наполнен насмешкой.

«Я только что потеряла кинжал своего покойного брата, придурок.» Я поворачиваюсь к нему спиной и иду к опушке леса, где меня ждут мои стражники и слуги, их лица застыли от страха.

«Все сделано», — тихо говорю я им. «Бог смерти здесь, и он поможет нам. Вы четверо никому об этом не скажете, поняли?»

Они молча кивают.

«Мы сбросим девять тел в Яму», — продолжаю я. «Нет смысла везти их обратно в город, нам все равно придется их сжечь. Но тело Даны мы заберем с собой. Ее похоронят с самыми высокими почестями…»

Мой голос срывается.

«Спасибо», — говорю я стражнику. «Можете приступать к делу. Я разберусь с ним.»

Стражники и слуги спешат прочь, а я поворачиваюсь лицом к Чернобогу.

«Ты можешь что-нибудь сделать с этим?» Я указываю рукой на него. Черная кожа и синие глаза.

«А что?»

«Моему народу в этом году пришлось пережить многое, и я не хочу, чтобы они еще и видели демона ко всему этому», — огрызаюсь я.

Его глаза сужаются, но он делает мне шутливый поклон, раскинув руки, синие глаза устремлены на мое лицо. «Как пожелает Ваше Величество, конечно. На данный момент.»

Низкий тон последних трех слов заставляет дрожь пробежать по моему позвоночнику. Я втягиваю воздух, пытаясь скрыть свое изумление, когда цвет его кожи меняется, принимая светлый загар, а цвет ярких синих глаз тускнеет, приобретая цвет темно-голубого неба.

Чего бы я не ожидала от бога, это был не этот красивый мужчина с выразительными скулами, пухлыми губами и идеально подтянутым телом.

Не то чтобы что-то из этого хоть как-то меня затрагивало.

Когда он впервые вырвался из Ямы, в своей невероятно высокой, неземной форме, и заговорил этим громким эхом, я чуть не закричала. Его появление было слишком сильным для моей шаткой нервной системы. Я думала, что могу сойти с ума.

Но мне удалось направить свой страх в ярость. Ради его появления погибла Дана. Будь я проклята, если не подчиню его себе и не спасу жизнь ее сестер.

Оставив Чернобога у кареты, я помогаю своим слугам и стражникам с телами. Я сама беру на себя Лану, осторожно подтягиваю ее к краю ямы, прижимаю ее руки к груди, прежде чем прошептать последнее «прощай» и отправить ее кувырком в темноту.

Разрозненные мысли проносятся в моей голове, когда я стою на коленях у Ямы.

У меня будут синяки на коленях от этих отвратительных лоз.

Два моих ногтя сломаны.

Кровь засохла на моих пальцах, она трескается и шелушится там, где сгибаются костяшки.

Я так голодна, что меня тошнит. Когда я ела в последний раз?

Я не уверена, хватит ли у меня сил снова встать.

Но ничего из этого не имеет значения.

Я на самом деле не ожидала, что бог смерти появится. Но он появился, и теперь мне нужно придумать, что с ним делать. Он ест? Спит? Ходит в туалет? Какую одежду он любит носить? Потому что он определенно не может ходить по дворцу полуголым.

Прежде чем я разберусь со всем этим, я должна отвезти его прямо в дом Даны. Он пощадит ее младших сестер, и, может быть, тогда я смогу осознать тот факт, что за один день я потеряла двух своих лучших подруг.

Стражники обернули тело Даны в покрывала, а затем унесли ее во вторую карету. Я подобрала с земли древнюю книгу обрядов и забралась в свой экипаж, жестом показав Чернобогу следовать за мной.

«Год», — тихо рычит он. «О чем ты думала?»

Карета начинает трогаться с места.

«Я удивлена, что никто другой не пытался связать тебя так долго.»

«Они все высказали свои запросы коротко и лаконично», — парирует он. «Я быстро их выполнял и возвращался в свое царство. Вот как это должно работать.»

«Твое царство и души в нем — будут ли они в порядке без тебя?»

«Какое-то время, да», — неохотно отвечает он. «Деятельность моего царства более или менее управляется моей волей, даже когда меня нет рядом, чтобы непосредственно за этим следить. Но мне никогда не приходилось покидать Навь на такой долгий период. Я не уверен, что произойдет в подземном мире, если я буду отсутствую целую неделю, не говоря уже о целом годе.»

Я чувствую, как он смотрит на меня.

«Полагаю, когда придет мое время прибыть в твое царство, я пожалею об этом», — говорю я.

«О да. Я лично прослежу за судом над твоей душой.» Злобное ликование окрашивает его тон.

«Делай со мной, что хочешь», — рассеянно говорю я. «Пока ты привязан ко мне, и я могу спасти как можно больше жизней, мне все равно, как ты меня потом накажешь.»

ГЛАВА 4

ЧЕРНОБОГ

Я, может, и не очень интересуюсь интимными отношениями, но я много узнал о них из деяний душ, прошедших через мое Горнило Душ.

Когда прекрасная Царица прислоняется головой к окну кареты и шепчет. «Делай со мной, что хочешь… Мне все равно, как ты меня накажешь», по моему телу пробегает волна незнакомого ощущения.

Это слабый, вибрирующий жар в сочетании с внезапным осознанием нежной линии ее шеи, угла ее челюсти, мягкой бледности ее щек и хрупкости ее тонких пальцев.

Ее слабость по сравнению с моей силой. Ее податливая плоть, мягкая и гибкая под моей, пока я наказываю ее за то, что она поработила меня таким образом.

От этой мысли у меня в животе пробегает еще одна волна жара, и я ерзаю на мягкой скамейке кареты, хмурясь и недовольный собой.

«Ты ешь и спишь, пока ты в мире смертных?» — спрашивает она.

«Да. Мое тело телесно, если не смертно. Оно функционирует», — я кривлю губы от отвращения, — «как человеческое.»

«Ты презираешь нас, не так ли?»

«Точно так же, как олень презирает белку.»

«Я не белка.» Она возмущается моим высказыванием.

«Ты предпочла бы быть крысой?»

«Ты говоришь ерунду.»

На самом деле, так оно и есть. Я ни с кем так не разговаривал — даже не могу сосчитать, сколько лет прошло с тех пор, как у меня был настоящий разговор. Души, приходящие в мой мир, не совсем настроены на дружескую беседу. Не то чтобы я потакал им, если бы они даже и были настроены на дружескую беседу. И мои собратья-боги не любят мою компанию, как и я их.

Некоторое время мы с Царицей сидим молча. Меня раздражает то, что меня заперли в таком маленьком пространстве. Здесь, в смертном мире, я не могу позволить своему сознанию свободно расширяться — оно заперто в моем черепе. Я чувствую, что должен вырваться из кареты, подпрыгнуть в воздух и взлететь. Терзаемый невыносимым беспокойством, я двигаю ногами и телом так и этак, пытаясь устроиться поудобнее.

«Перестань ерзать», — шипит Царица. «Это раздражает.»

«Хорошо», — рычу я, снова меняя позу.

«Ты совсем не такой, каким я тебя представляла», — говорит она мне.

«Это должно задеть мои чувства?»

«Я думала, ты будешь темнее, страшнее.»

В ответ я позволяю магии вытечь из меня в извивающихся тенях, которые взбираются по салону кареты, скользя к Царице. Она внимательно смотрит на них, но не съеживается, когда они ее касаются.

В то же время я вновь вызываю свою маску из черепа оленя — уменьшенную версию, поскольку настоящая маска никогда не поместится в этом пространстве.

«А теперь, я ужасен?» — нараспев говорю я глухим, бездонным голосом бога.

«Нет», — говорит она, словно удивленная собственным ответом, сбитая с толку тем, как мало она меня боится.

Я потерял хватку. Раньше я был превосходен в том, чтобы пугать смертных.

Стиснув зубы, я решаю, что к концу этого она будет бояться меня. Я позабочусь об этом.

Мы едем молча, пока лес не сменяется фермами, окраинами того, что я предполагаю, является царским городом. Наша карета проезжает по мосту, а затем по улицам, застроенными зданиями. Дорожки вдоль улиц пусты — лишь один-два человека спешат, сгорбившись под плащами, с шарфами, закрывающими нижнюю половину лица.

Царица отодвигает маленькую дверцу, которая позволяет ей поговорить с извозчиком. Она дает ему указания — конкретную улицу и дом.

«Куда мы едем?» — спрашиваю я.

«Один из наших девяти добровольцев жертвоприношения умер слишком рано», — говорит она мрачным голосом. «Моя лучшая подруга покончила с собой, ради завершения обряда, в надежде на то, что ты сможешь спасти ее младших сестер. Вот куда мы направляемся.»

Если и существуют люди, которые мне действительно нравятся, так это маленькие. Те, кто еще не испорчен. Те, у кого широко раскрыты глаза, радостные улыбки и открытые сердца. Каждый ребенок, прошедший через мое Горнило Душ, получает место в самом прекрасном уголке моего царства.

Если, конечно, они действительно не злые. А я встречал нескольких, у которых с рождения было пристрастие к боли и жестокости.

Когда карета останавливается, Царица наклоняется вперед. «Эти маленькие девочки очень больны», — тихо говорит она. Затем она замолкает и откидывается на спинку сиденья.

Ее мысли где-то в другом месте, возможно она думает о своей мертвой подруге. Когда мы выходим из кареты, я вижу, как пара стражников выносит из другой кареты завернутое тело.

Царица откидывает назад прядь своих светлых волос. Его кончик покрыт коркой засохшей крови.

Она медленно приближается к двери двухэтажного деревянного дома богатой семьи, насколько я могу судить по его состоянию. Как и другие улицы, эта пуста. Мокрые черные булыжники отражают бледный свет нескольких уличных масляных ламп. Большинство окон в высоких деревянных особняках затемнены, но несколько прямоугольников золотистого света освещают мрачные стены зданий.

Ледяной холод касается моей голой кожи и крошечные бугорки поднимаются по всему моему торсу. Я никогда не испытывал ничего подобного. На мне ничего нет, кроме кожаных штанов. И хотя я пытался снова вызвать свои одежды, после того, как сменил свою форму, я не смог. Я полагаю, что моя магия несколько неустойчива или частично ограничена из-за моей зависимости от человеческой Царицы.

«Оставайся позади меня и ничего не говори», — говорит мне Царица через плечо.

«Я бог. Я не подчиняюсь твоим приказам», — возражаю я.

Она не успевает мне ответить, как дверь открывается, и нас впускает в дом слуга.

Я не часто вижу горе с этой стороны. Я принимаю души умерших. Я не имею дела с теми, кто остался.

Мне очень интересно наблюдать, как Царица скорбит вместе с семьей погибшей девушки. Родители покойной едва не падают в обморок от горя, их рыдания и стоны разрывают тишину дома, застеленного коврами.

Царица обнимает их, гладит, утешает, а слезы нескончаемыми реками текут по ее собственным щекам. Она не кричит и не причитает, как они. Она почти не издает ни звука.

Наконец, она представляет меня им как лекаря из далекой страны, недавно прибывшего на судне.

«Дана умерла, чтобы он благополучно добрался сюда», — говорит Царица скорбящей семье. Они поднимают на меня опухшие от слез глаза, глядя с беспомощной благодарностью. Интересно, понимают ли они, что я не человек? Если они подозревают что-то подобное, они этого не говорят.

Они ведут меня в спальню, где на огромной кровати лежат две маленькие фигурки. Их лица опухли, руки в пятнах и волдырях от чумы.

«Всем выйти», — приказываю я.

«Я останусь», — говорит Царица.

Я не протестую.

«Все в порядке», — говорит она семье, провожая их в коридор. «Это займет всего лишь минутку.»

ГЛАВА 5

ЗЛАТА

Бог смерти сел на край кровати и откинул прядь волос с лица пятилетней сестренки Даны. Мне следовало бы заставить его прикрыть свою мускулистое тело накидкой или чем-то вроде того. Семья Даны, должно быть, считает очень странным, что я привела лекаря без рубашки в такую холодную погоду в их дом.

Или, возможно, такие вещи их сейчас не волнуют.

Чернобог наклоняется дальше через широкую кровать и прижимает ладонь ко лбу каждого ребенка. Через мгновение он кивает.

«Если я не вмешаюсь, они умрут», — тихо говорит он. «Но они заслуживают большего.»

«Ты пощадишь их?»

«Я сделаю это. Как я уже говорил тебе, смерть не предопределена, и ее предотвращение не меняет какого-то великого вселенского плана, потому что такого плана не существует. Смерть может быть естественным завершением жизни, или она может быть результатом неудержимой катастрофы или результатом неудачного выбора. В данном случае их обрекли и катастрофа, и обстоятельства. Но, как Бог Смерти, я могу пока отказаться принимать их кончину. Я не могу их исцелить, им придется терпеть боль этой болезни, но я могу гарантировать, что они поправятся и проживут долгие годы, только, если не будет какой-нибудь другой болезни или несчастного случая.»

«Ты не можешь их исцелить? Тогда, не можешь ли ты оставить какой-нибудь знак их родителям, какое-нибудь доказательство того, что они не умрут?»

Бог смерти вздыхает. «Люди. Всегда такие подозрительные, и у вас нет веры. Хорошо. Я оставлю на них след.»

Он кладет большой палец на лоб сначала одной девочке, потом другой. Когда он убирает руку, крошечные переплетенные символы светятся синим цветом на их гноящейся коже.

Чернобог встает и подходит ко мне. Несмотря на мое раннее утверждение, что он меня не пугает, я не могу сдержать нервозность, когда он так близко.

В тесном пространстве кареты я уловила его запах — кедр и мирра с ноткой шалфея. Я снова чувствую его запах. Даже его кожа кажется ароматной, настолько, что мне хочется наклониться и вдохнуть, особенно в этой комнате, которая пахнет кислой болезнью.

Вместо этого я разворачиваюсь и выхожу через двери спальни обратно в коридор, где родители, тети и бабушка Даны в тревоге ожидают новостей о маленьких девочках.

«Они должны перенести эту болезнь, но они будут жить», — объявляет им Чернобог. «Мне бы очень хотелось вылечить их немедленно, но я это сделать не могу. Но я могу обещать вам, что они выживут. Если кто-то еще в доме заболеет, пошлите весть во дворец, и я приду.»

Мать берет его руку в свою и целует ее. «Спасибо, спасибо вам.»

Бог Смерти смотрит на ее заплаканное лицо с отстраненным интересом, слегка сочувственно. Он осторожно убирает руку.

«Дайте мне знать, когда вы планируете похоронить Дану.» Слова кажутся мне странными. «Все, что вам нужно, обращайтесь, я сделаю все, если это в моих силах…» От горя мой язык становился свинцовым.

Мать Даны обнимает меня. «Мы знаем, Злата. Я имею в виду, Ваше Величество.»

«Для вас я всегда буду Златой», — шепчу я ей в плечо.

Она сжимает меня сильнее, мы обе испытываем взаимную боль.

У меня не было таких объятий уже несколько дней. Может, недель.

После долгой паузы я заставляю себя отстраниться, и мы прощаемся.

Я должна вернуться во дворец и попытаться немного поспать. Мне придется приказать подготовить комнату для моего плененного бога.

Так странно даже думать об этих словах. Дана и я — мы призвали самого Бога Смерти.

Я положила руку на ритуальную книгу, лежащую рядом со мной на сиденье кареты. Может быть, перед сном я прочту что-нибудь из нее. Возможно, на этих страницах есть больше информации о том, как обращаться с эгоцентричным богом.

ГЛАВА 6

ЧЕРНОБОГ

Молодая Царица — Злата, как ее называли в доме семьи покойной девушки, уснула в карете. Ее шея свисает вперед под ужасным углом. Она выглядит почти сломанной. Она издает сдавленный хрипящий звук, как будто ее дыхательные пути частично сужены. Это действительно очень раздражает.

Я все еще в своей «человеческой форме лекаря», не то, чтобы меня это волновало.

Но так много странных и раздражающих ощущений. Когда я последний раз был в этом мире, я не помню, чтобы меня все так раздражало. Конечно, тогда я, в основном, находился на улице. Меня уж точно не возили в карете и не подвергали пытками храпа измученной царской особы.

Какого черта эта отвратительная тишина исходит от такой благовоспитанной девушки?

Нет, к черту. Я отказываюсь терпеть остаток этой поездки с этим шумом.

Я наклоняюсь через пространство между сиденьями. Я осторожно протягиваю кончики пальцев и толкаю ее в лоб, прижимая ее спину к сиденью.

Но ее голова просто откидывается назад в прежнее положение.

Хорошо. Это требует более жесткого вмешательства.

Я обхватываю ее плечи обеими руками и прижимаю верхнюю часть ее тела к стенке кареты. Несмотря на мои попытки удержать ее в вертикальном положении, она скользит вперед, ее щека волочится по замерзшему окну. Храп становится сильнее.

Рыча от разочарования, я перекладываю ее ритуальную книгу на сиденье, на котором сижу, и сажусь рядом с ней.

Под новым углом я беру ее за плечи и снова корректирую ее положение. При этом мое предплечье задевает ее грудь. На ней все еще тяжелая меховая накидка, но под ним очевидна выпуклость ее груди. Она одарена в этой области.

Мое сердцебиение ускоряется, и я останавливаюсь на мгновение, чтобы мысленно оценить ощущение. Я не уверен, почему это произошло.

Когда я тянусь к ней вот так, ее запах пронизывает мои чувства, проникает в мой разум. Она пахнет знакомо — медной кровью, ладаном, телами, которые только начали разлагаться, потом на лихорадочной коже. Она пахнет смертью.

Она пахнет домом.

Боль в центре моего горла.

Когда я снова толкаю ее голову в угол кареты, ее брови хмурятся, и она издает тихий, расстроенный стон.

Жар пронзает мое тело, мгновенный и всепоглощающий. Он в основном сосредоточен в моих гениталиях. Кровь приливает вниз. Это очень тревожное чувство.

Я был рядом со многими человеческими женщинами. В основном мертвыми. Может быть, около сорока живых женщин за время моих различных пребываний в смертном мире. Ни одна из них не заставляла меня так реагировать, как эта Царица.

Я отталкиваюсь от нее, потрясенный.

Я не лучше, чем низкорожденный смертный или один из моих развратных братьев-богов. Это девушка вырвала меня из моего удобного места для отдыха и затащила в свой мир резкого холода и крошечных жертв чумы.

Это девушка, которая ударила меня по лицу, и я бы наказал ее за это оскорбление, если бы она не была так обеспокоена потерей безделушки своего брата.

Почему я так на нее реагирую?

Она вздыхает, поворачивает тело и наклоняется вправо, ко мне. Я колеблюсь на секунду дольше, чем нужно. Она падает на меня, ее голова оказывается чуть ниже моего плеча.

Теперь, если я пошевелюсь, она тут же упадет и проснется. И тогда она может заметить, как твердая длина упирается в мои штаны.

Лучше оставаться там, где я есть, пока эта абсурдная физическая реакция не утихнет.

Теперь она дышит тихо, не хрипло. Слава Звездам хотя бы за это.

Я смотрю на книгу на сиденье напротив меня. Это одна из немногих книг, в которых содержится обряд моего призыва. Кто знает, какие еще мои секреты она может нести? Мне придется избавиться от нее позже.

Проходят долгие минуты, в течение которых я злюсь и киплю, придумывая самые гнусные и уничижительные имена, какие только могу придумать, для Царицы, противостоящей мне. К сожалению, некоторые отвратительные имена возбуждают меня еще больше, чем следовало бы. Эта человеческая форма слаба, склонна к нелепым приступам первобытного ощущения.

Когда мысленное оскорбление Царицы не срабатывает, я пытаюсь изменить свою форму. Я могу изменить цвет своей кожи, заставляю рога появится и исчезнуть, дать себе когти и клыки или убрать их, но я не могу изменить свой рост или объем, и я не могу изменить текстуру своей кожи. Я не могу заглушить нежелательные ощущения. Я, как оголенный нерв, раздетый до дрожащей наготы, открытый всем изменчивым человеческим чувствам.

Эта сделка другая. Девушка-царица как-то изменила меня, и я это ненавижу. Как она это сделала? Это были временные рамки ее требования или что-то еще?

Карета грохочет по новой поверхности. Быстрый взгляд в окно показывает, что мы проезжаем через арку во двор.

Мы прибыли во дворец.

ГЛАВА 7

ЗЛАТА

«Ваше Величество.»

Тихий, немногословный голос, знакомый, Тихомир, слуга, который управляет моей каретой с тех пор, как умерло большинство наших царских извозчиков от чумы.

Я плыву в теплом тумане, не в силах понять, где нахожусь и почему он со мной разговаривает.

«Ваше Величество, мы приехали», — продолжает Тихомир. «Я подъехал к Восточной башне. В данный момент рядом никого нет, но, я думаю, нам следует поспешить внутрь вместе… с ним.»

Другой голос, похожий на гром и грохот катящихся валунов, соединился в единый доминирующий звук. «Ты будешь говорить обо мне с уважением, смертный, или я отрежу тебе язык.»

Новый голос вибрирует по всей карете и проникает в мое тело. Глаза все еще закрыты, я хмурюсь, когда мой утомленный разум начинает проясняться.

Новый голос вибрирует по всей карете и проникает в мое тело. Глаза все еще закрыты, я хмурюсь, когда мой утомленный разум начинает проясняться.

Опять голос Тихомира, на этот раз пронзительный от страха. «Простите меня, Всевышний Чернобог, Владыка тьмы, Повелитель бедствий, Творец катастроф, Властелин…»

«Помолчи, дурачок», — усмехается Чернобог. «Неужели ты не можешь придумать лучших названий? Я позволю тебе дожить до завтра. Предлагаю тебе потратить время на составление списка прекрасных названий для меня.»

Его голос совсем близко. Слишком близко.

К чему я прислоняюсь? Не к стене кареты…

Мои глаза резко открываются.

Я прислоняюсь к гладкой плоти руки Бога Смерти.

Ох Боги, Боги…

Я выпрямилась, провела руками по лицу, проверив, нет ли слюней, и откинула волосы назад. Как Чернобог оказался на этой стороне кареты, и почему я прижалась к нему, как будто он пуховая подушка?

«Ваше милосердие не знает границ, Мой Бог», — говорит бедный Тихомир, кланяясь. «Я придумаю лучшие титулы, чтобы восхвалять ваше имя.» Он отступает, все еще кланяясь, а затем убегает из моего поля зрения, вероятно, чтобы присмотреть за лошадьми.

«Ты не можешь убивать моих слуг», — говорю я Чернобогу. «Мы призвали тебя в этот мир, чтобы ты спасал жизни, а не отнимал их.»

«Ничто в нашей сделке не мешает мне отнять жизнь, если я того пожелаю. Кроме твоей. Как ни прискорбно бы это не было, мне не позволено забрать твою жизнь. Но если бы ты умерла случайно…»

«Но я почти умерла», — напоминаю я ему. «Я чуть не упала в Яму. Ты мог бы позволить мне умереть, но не сделал этого.»

«У меня был момент идиотизма», — рычит он.

«Хм.» Крошечное пятнышко света пробуждает жизнь глубоко в моей груди, и в огромной тьме, которой стало мое сердце, его тепло вызывает привыкание, как само солнце. Я алчно жажду большего количества этого света, чем бы он ни был — надеждой, юмором, удивлением, я больше не могу сказать. Я совершенно оцепенела и опустошена, если не считать этого единственного пятнышка живого, трепещущего света.

Я наблюдаю за Чернобогом, а он смотрит на меня, пока вдруг он не зарычал и не выскочил из кареты.

«Тихо!» — шепчу я ему, хватая ритуальную книгу и выбираясь вслед за ним. «Нам нужно незаметно провести тебя внутрь. Я не хочу, чтобы кто-то спрашивал меня, почему я обнималась с незнакомцем с обнаженной грудью в своей карете, в то время как мои люди болеют и голодают.»

«Мы не обнимались», — говорит он надменно. «Ты упала на меня. Так же, как чуть не упала в Яму. Тебе действительно следует лучше себя контролировать.»

«Помолчи и иди внутрь.» Я уперлась обеими ладонями в его голую спину, пока один из моих стражников держал открытой дверь в Восточную Башню. Стражник практически прятался за дверью, когда Чернобог проходил через нее.

«Сначала ты бьешь меня по лицу, теперь ты меня толкаешь», — ворчит Чернобог. «Я должен наказать тебя за эти нападения.»

Я слегка дрожу, от холода, может быть, или от страха. «Я попрошу кого-нибудь приготовить тебе комнату для сна. До тех пор ты будешь ждать в моих покоях.»

Мы останавливаемся у бетонной мойке прямо внутри башни. Другие бетонные мойки, подобные этой, занимают все входы во дворец. Я уже перенесла чуму, поэтому больше не могу нести ее или заразиться ею, как и мои стражники. Поэтому нам не нужно слишком тщательно мыться, как делают незараженные люди каждый раз, когда уходят из дворца или возвращаются. Но мы все равно моем руки и лица, по привычке.

Я рада избавиться от крови на руках. Но моя меховая накидка все еще заляпана ею.

Чума — коварная штука. Она распространяется по воздуху, цепляется за кожу и дыхание. По какой-то милости она не может передаваться через одежду или предметы, по крайней мере, мы не верим, что может. Но она в воздухе, переносится ветром, и нет эффективной защиты от такой всепроникающей заразы.

Единственное преимущество заключается в том, что в коридорах пусто и тихо, так как большинство служащих дворца больны, мертвы или переутомлены работой. Я могу провести Чернобога наверх, в царское крыло дворца, и никто этого не заметит, кроме еще одной пары стражников, которые, кажется, слишком устали, чтобы обращать на это внимание.

Тихомир все еще с лошадьми, но другая сопровождавшая меня служанка, Алена, следует за нами, позади двух моих стражников. Я останавливаюсь, на мгновение, и отступаю, чтобы поговорить с ней.

Алена неразговорчива, и у нее, похоже, не так много друзей среди других слуг, и это одна из причин, по которой я взяла ее с собой на вызов Бога. Она менее склонна сплетничать о том, что она увидела в глубинах старого леса.

«Ты, должно быть, очень смущена и напугана», — говорю я тихо. «С тобой все в порядке?»

«Немного напугана, Ваше Величество, но не смущена», — говорит она. «Я понимаю, почему вы это сделали. Но я беспокоюсь за вас. Он опасен.»

Она кивает вперед, в сторону широкой спины Чернобога. Он намного выше моих стражников, а его плечи огромны. Когда он идет, мышцы его спины напрягаются и двигаются самым отвлекающим образом. У меня возникает странное желание узнать, как эти напрягающиеся мышцы ощущаются под моими ладонями.

«Опасен», — рассеянно повторяю я. «Конечно, он опасен.»

«Но вы, кажется, не чувствуете этого так, как все остальные из нас.»

Она бросает на меня быстрый взгляд искоса. «То, как вы с ним разговариваете…, и вы ударили его по лицу! Он выглядел таким злым, я думала, он убьет вас за это. Моя госпожа, пожалуйста, пожалуйста, будьте осторожны. Вы нам нужны. Если с вам что-нибудь случится…»

«Тогда Совет назначит нового правителя», — уверяю я ее и почти добавляю, что, возможно, более опытного, чем я. Но я не говорю этого вслух. Царица не должна высказывать свои сомнения тем, кто на нее полагается.

«Я буду осторожна», — говорю я. «Но я должна снова попросить тебя сохранить это в тайне, Алена. Никто не должен знать, кто он на самом деле. Если кто спросит, то это лекарь из чужой страны, который услышал о нашем тяжелом положении и приехал нам помочь. Давай назовем его Дариусом. Скажем, он родом из…»

Я напрягаю мозг, пытаясь вспомнить какую-то далекую страну, о которой мы мало что знаем, какое-то темное место с магией. «Парфия. Да, так и будет. Дариус из Парфии.»

«Да, Ваше Величество.» Алена немного спотыкается, и я читаю в ее опущенных плечах ту же усталость, которую чувствую и я.

«Иди в свои покои и поспи немного», — говорю я ей.

«Но ваша кровать, Ваше Величество, я не знаю, менял ли кто-нибудь постельное белье, с тех пор, как там покоилась госпожа Лана. Я уверена, простыни грязные. Я проверю, и…»

«Иди спать», — решительно говорю я. «Я могу сама сменить себе простыни на этот раз. Иди, сейчас же. Твоя Царица приказывает тебе отдохнуть. А вы двое…» — я повышаю голос, обращаясь к своим стражникам. «Найдите еще пару стражников, чтобы сегодня ночью присматривали за моей комнатой. Вы и так достаточно потрудились сегодня. Если кто-нибудь спросит вас двоих, куда мы ездили сегодня днем, вы помогали мне привезти нового лекаря, Дария из Парфии.»

«Кого?» — тупо говорит один из стражников.

Другой стражник бьет своего товарища по плечу и кивает в сторону Бога Смерти, который остановился и стоит, скрестив руки, сердито глядя на нас всех.

«Аааа», — медленно говорит первый стражник, и в его глазах просыпается понимание. «Дариус из Парфии. Новый особый лекарь. Верно.» Он мудро кивает.

«Идите, тогда», — призываю я их. «Всем спать, и пришлите мне пару новых стражников.»

Каждый из них слегка кланяется мне, прежде чем направиться в коридор. Я прохожу мимо Чернобога и поворачиваю налево, приложив обе ладони к богато украшенным позолоченным дверям царских покоев.

Мои родители делили эту спальню. Также, у них были отдельные спальни, потому что мой отец спал беспокойно, а мама предпочитала свое собственное пространство. Их брак был счастливым, сотканным из взаимного уважения и страсти, которую они ради приличия подавляли на публике.

Их отсутствие вызывает во мне сильную печаль каждый раз, когда я вхожу в эти комнаты.

Когда я стала Царицей, я хотела остаться в своей старой комнате, но Совет настоял, что эти покои безопаснее. Из них есть два пути эвакуации, а стены и двери укреплены от землетрясений, взрывов и подобных опасностей.

Главный вход в покои открывается в просторную гостиную с кирпичным камином, в котором мерцает унылое и низкое пламя. Широкий белый мраморный очаг усеян пеплом.

Диваны и кресла в гостиной обтянуты красным бархатом, украшены подушками с цветочной вышивкой золотого оттенка. Огромные урны из белого мрамора раньше вмещали изобилие сезонных цветов, но теперь они пусты. Просто не хватает слуг, чтобы обеспечить все маленькие прелести царской жизни.

Полоски позолоченной отделки разделяют кремовые панели стен гостиной. На некоторых панелях крошечные картины изображают сцены из нашей истории — сражения, договоры, романтические отношения, смерти.

Справа от меня находится комната моей матери, где я сплю, где Лана боролась с пытками своей болезни. Слева от меня комната моего отца, закрытая и затемненная. Не используется. Обе спальни также имеют отдельные двери, ведущие в коридор.

Справа от камина есть еще одна дверь, ведущая в огромную купальню. Она зовет меня, но я не уверена, что система нагрева воды во дворце уже отремонтирована. Вот уже как два месяца система неисправна.

Я останавливаюсь в центре комнаты, глядя на простор бархатных диванов и маленьких расписных столиков. Такой маленький огонь для такого огромного пространства. Кажется, он больше охлаждает комнату, чем согревает ее.

Мне нужно попросить еще дров для камина. Мне нужно снять постельное белье, на котором спала Лана, и постелить свежее постельное белье. Мне нужно снять заляпанные кровью ботинки и одежду.

Мне нужно подготовить комнату на ночь для повелителя мертвых.

Мне нужно что-нибудь съесть.

Мне нужно смыть кровь Даны с волос.

Мне нужно смыть кровь Даны с волос.

Мне нужно… о, Боги, кровь Даны…, Дана….

Моя Дана, моя Лана.

Никого не осталось, все мертвы.

Крик, который нарастал в моей душе, снова нарастает в моей груди, выпирает из грудной клетки, расширяется в моем горле.

Я почти не знаю и не обращаю внимания на то, что Чернобог стоит позади меня, что он закрыл двери в покои, что он бормочет что-то саркастическое по поводу обстановки в комнате.

Я достигла предела. Я сейчас лопну.

Только не перед ним.

Зажав рот рукой, я швыряю книгу обрядов на диван и бегу в купальню.

Я падаю на колени и меня тошнит в белый мраморный туалет на полу. В животе пусто, но мое тело выплевывает то немногое количество желчи, что есть.

Содрогаясь, рыдая, я вытираю кислую слизь с губ тыльной стороной запястья. Я распадаюсь на части, я развалюсь на куски от ярости хриплых рыданий, вырывающихся из моей груди.

Я подползаю к краю затопленной мраморной ванны. Дотягиваюсь дрожащими пальцами и поворачиваю рычаги. Вода журчит, и она горячая, слава богам.

Мне нужно смыть кровь. Я не могу думать ни о чем другом.

Я лихорадочно срываю с себя теплую меховую накидку, затем платье, ботинки, толстые чулки, сорочку, нижнее белье. Моя грудь болит от силы моего горя, и я все еще хочу кричать, и все еще не кричу.

Я не могу, пока еще нет.

Подтянув колени к груди, обнаженная, дрожащая на краю ванны, я жду, пока вода поднимется немного выше. Дыхание застревает в моих легких, крошечные глотки, мгновенно извергаемые длинными гортанными стонами, ужасными звуками, которые я не могу остановить, потому что Даны…, потому что Ланы… моих родных подруг больше нет.

Скрип шагов в дверях ванной заставляет меня резко обернуться.

Чернобог неторопливо входит в купальню.

«Что ты здесь делаешь?» — кричу я, вытирая мокрый нос.

«Я думал, ты умираешь. Думал, что смогу насладиться зрелищем твоей кончины.»

«Иди к черту», — выдавливаю я срывающимся вздохом. «Убирайся!»

«Почему?»

«Потому что я голая.»

«Все входят в мое царство голыми», — небрежно говорит он. «Поверьте мне, я видел всевозможные вариации смертной формы.»

«Уходи. Прочь.»

«Как я уже говорил, я не подчиняюсь твоим приказам, маленькая Царица. Ты оставила дверь открытой. Если ты хотела уединения, тебе следовало ее закрыть.» Он идет через купальню, проводя кончиками пальцев по мраморным столешницам, поглаживая бронзовые ручки кранов в раковине, поглаживая края настенной плитки. Когда он подходит к корзине с душистым мылом и подносит одно к носу, его глаза расширяются.

«Мое Горнило Душ», — бормочет он. «Это чертовски вкусно пахнет.»

Он снова вдыхает, затем берет еще один кусок мыла. Его темные ресницы закрываются. «Звезды небесные, что это?»

Я почему-то перестала плакать. Яростное раздражение временно вытеснило мое горе. «Это мыло», — говорю я с раздражением. «Ты моешься им, когда купаешься, и потом пахнешь им.»

«Мыться, да… да, я знаю, что это такое.» Его жадный взгляд останавливается на ванне и журчащем кране. «Я никогда этого не делал. Никогда не было необходимости. Боги никогда не бывают грязными. Ну… некоторые боги любят пачкаться. Но мне нравится запах смерти, понимаешь. Запах гнили и костей, болезни и разложения. По крайней мере… я думал, что мне это нравится. У этого тела, похоже, другие идеи.» Он нюхает третий кусок мыла.

«Вся Навь пахнет отвратительно?» — спрашиваю я. «Я думала, что некоторые его части приятные. Мирные.» Нужда терзает мою душу, я должна знать, что мои подруги и родные будут счастливы в загробной жизни.

«Конечно», — отвечает Чернобог. «Я живу недалеко от входа в Навь, в том месте, которая поглощает часть запаха и разложения, которые души приносят с собой из моментов своей смерти. Но некоторые части моего царства довольно красивы.

Никаких болезней, вечная молодость, обильная еда и удовольствия — эти наслаждения принадлежат душам достойных. Чем более несправедливым или жестоким человек был при жизни, тем меньше удовольствия он получает после смерти. И некоторые души заслуживают боли и возмездия, а не только лишений. Для них есть отдельное место.»

«И ты решаешь все это. Кто получит загробную жизнь, а кто будет наказан?»

«Это то, для чего я был создан. Чтобы обеспечить равновесие и справедливость.»

Все еще держа кусок мыла, он смотрит на меня. На этот раз, это не беглый взгляд, как когда он вошел в купальню, а долгий, аналитический взгляд, который заставляет меня краснеть.

Поскольку мои ноги поджаты к подбородку, он не может видеть некоторые части моего тела. Но яркий свет в его глазах дает понять, что я, каким-то образом, на него влияю. Кажется, он ненавидит то, что видит. Он грозно хмурится. Свирепо глядя на меня, он подносит мыло к носу и долго вдыхает. Его хмурое выражение тут же разглаживается.

Бог Смерти, умиротворенный ароматом мыла.

Истерический смех вырывается из моего горла, и я закрываю рот, пытаясь сдержать его. Но я уже неудержимо смеюсь и снова рыдаю — сопли, слезы, смех и жалость. Вместо того, чтобы сесть на краю ванны и попытаться справиться со своими эмоциями, я бросаюсь в воду лицом вниз.

И под водой я кричу.

ГЛАВА 8

ЧЕРНОБОГ

Царица плавает лицом вниз в огромной утопленной ванне, глянцевый белый мрамор обрамляет ее фарфоровое тело. Она слишком худая, приближается к истощению, выступы ее позвоночника образуют цепь вниз по спине, заканчиваясь прямо между изгибами ее гладкого зада. Ее снежные волосы распускаются вокруг нее, переплетаясь с ее вытянутыми руками.

Сила ее крика рябит воду.

Она всплывает, вытирая лицо обеими руками, втягивает воздух и ныряет, чтобы снова закричать.

Я стою неподвижно, прикованный, пойманный в засасывающую силу эмоциональных течений, незнакомых мне.

В ее горе есть сила, в ее ярости — блеск. Это девушка, которая, если бы обладала магией, могла бы сравнять города с землей одной лишь силой своего бурного сердца. Это Царица, которая проникла в царство мертвых, схватила бога за горло, вытащила его и заковала в цепи, только чтобы ничего не просить для себя, а для своего народа.

Медленный холодок пробегает по моему телу, когда она вдыхает воздух, погружается в воду и снова кричит под водой.

Я не понимаю столкновение чувств внутри меня.

Царица появляется из воды, ее глаза сверкают льдом, ее полные груди, блестящие и мокрые, вздымаются, ее длинные волосы как бледный водопад. Вода в ванне обхватывает ее бедра, дрожащая водяная линия проходит по нижней части ее живота. Она бросает на меня испепеляющий, властный взгляд.

Еще один холодок пробежал по моей коже.

Мне следует встать на колени перед ней…

Звезды небесные. У меня никогда не возникало желания встать на колени перед кем-либо.

«Дай мне мыло», — говорит она.

Я протягиваю его ей, а затем отдергиваю руку назад. «Не это.» Я пробую еще два мыла, затем бросаю одно ей.

Она ловит его и нюхает. «Сирень и мята. Хороший выбор. Теперь ты будешь смотреть, как я купаюсь, или уйдешь?»

Выдавив из себя надменную усмешку, я выхожу из купальни и сажусь на один из диванов в гостиной. Ритуальная книга лежит рядом со мной, поэтому я кладу ее на колени и начинаю осторожно листать страницы. Этот том невероятно древний, он вот-вот развалится.

Я могу сжечь его сейчас. Тогда никто не сможет использовать его, чтобы снова вызвать меня.

Через мгновение появляется Царица, закутанная в мягкую, объемную белую мантию, словно облако. Ее волосы лежат мокрыми атласными лентами на плечах. Сквозь вырез на ее мантии я вижу складку ее декольте.

Теперь ее лицо чистое, розовое от горячей воды.

«Что ты делаешь с этой книгой?» Ее глаза сужаются от подозрения.

«Я.… читал ее.» Я бросаю на нее уничтожающий взгляд. «В ней содержится мой обряд призыва. Я имею полное право прочитать его.»

Она идет ко мне, придерживая одной рукой полы мантии. «Ее нашла моя подруга. Отдай книгу мне.»

Стиснув зубы, я передаю ее ей, но это огромный том со сломанным корешком, и несколько страниц начинают выскальзывать, когда она пытается взять его одной рукой. Она отпускает мантию, чтобы поймать падающие страницы, и когда мантия распахивается, меня атакует аромат сирени от ее свежевымытой кожи, а также вид ее кремовых грудей, тяжелых, полных и восхитительно округлых…. Звезды небесные.

Царица берет книгу обеими руками и отступает, наклонив голову. «С тобой все в порядке?»

«Да», — хрипло говорю я.

«Я позову слугу принести еды. Ее будет немного, потому что царство практически голодает, но это лучше, чем ничего.»

Она подходит к стене и открывает скрытый шкаф, вытаскивая конусообразное устройство, сужающийся конец которого соединяется с тонкой металлической трубкой, исчезающей в стене. Она звонит в маленький колокольчик, а затем говорит в конус, вероятно, общаясь со слугой.

Когда она закончила говорить через устройство связи, я спросил ее. «У тебя есть какая-нибудь одежда, которую я могу надеть?»

«Разве ты не можешь менять одежду так же, как ты меняешь свою форму?» — парирует она.

«Я мог. Пока ты меня не связала. Теперь я могу сделать только это…» Поднявшись, я принимаю форму из черной кожи с рогами и синими глазами, — «но я не могу изменить свою форму дальше этого или сменить одежду.»

Ее глаза слегка расширяются.

«Хорошо», — решительно говорит она. «Ты можешь проверить гардеробную моего отца. Не трогай одежду моего брата в передней части шкафа, но в комоде сзади должны быть старые вещи моего отца. Ты можешь надеть их. Имей в виду, они будут слишком короткими в туловище, в руках, в длине… Нам придется сшить для тебя одежду. Ты очень высокий.»

«Да, я высокий». Я подхожу ближе, возвышаясь над ней, позволяя своему взгляду скользить по всей длине ее тела. Она прижимает книгу к груди.

«Мне нужно сменить простыни в другой комнате», — говорит она, задыхаясь, и практически убегает.

Морщась, я дергаю свою обтянутую кожей промежность и направляюсь к шкафу ее отца.

ГЛАВА 9

ЗЛАТА

Существует только один вид горя, который приемлем среди людей. Глаза, блестящие от печали, медленный поток слез, несколько искренних рыданий. Но полностью рухнуть? Кричать, реветь и стонать от агонии своего сердца перед другими?

Нет, это недопустимо, потому что это заставляет других чувствовать себя неуютно в их меньшей скорби, в их беспомощности. Ваше горе мешает их спокойному сочувствию. Им кажется, что вы, по каким-то причинам, поступаете неправильно, расстраивая всех.

Вот такое горе я показала Чернобогу. Несмотря на мой нарочитый контроль, он видел, как я трескалась, истекала слезами, был свидетелем взрыва моей души.

Я ненавижу его за то, что он это видел.

Когда я вхожу в свою спальню и исследую состояние кровати, я обнаруживаю, что уборки тут потребуется больше, чем простая смена простыней. Что ставит меня перед проблемой — где мне спать?

В этот час, слуги, которые не болеют чумой, либо присматривают за другими, либо сами спят. Я не могу беспокоить их сегодня вечером и просить, они тщательно очистили мое постельное белье и матрас. И мне не хотелось бы просить их подготовить еще одну комнату для меня.

Большинство комнат в этом крыле закрыты, а постельное белье отдано больным. Другая проблема, связанная с чумой, — она порождает невообразимое количество грязного белья.

Мне нужно, чтобы Чернобог был со мной, чтобы я могла присматривать за ним. Похоже, единственное решение — отдать ему спальню моего отца, которую использовал мой брат во время своего недолгого правления, а я заняла бы один из диванов. Он слишком высокий, чтобы поместиться на одном из диванов.

Убрав книгу ритуалов в комод, я зашла в гардеробную и оделась в длинную ночную сорочку. Это одна из моих любимых вещей — изысканно мягкий розовый материал с нежной белой вышивкой вдоль выреза на груди.

Рукава выполнены из кружева, они скользят по моим плечам, а затем расширяются к локтям, спускаясь почти до земли, являя собой образец изысканной ручной работы.

Я смотрю на себя в высокое зеркало на стене. Я бледна как смерть, мои голубые глаза остекленели от усталости. Румянец от горячей воды в купальне исчез, оставив меня бледной и грустной. Я тень прекрасной принцессы, которой я когда-то была.

Испуганный писк из соседней комнаты пугает меня. Я спешу в гостиную, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чернобог спасает поднос с едой из бессильных пальцев кухонной служанки. На нем другие штаны, но он по-прежнему без рубашки, во всей своей рогатой красе и черной коже с синими глазами.

«Черт», — говорю я. «Купава, ты никому не можешь рассказать о нём, поняла? Ты не должна ничего говорить.»

«Это… это…» Она поднимает дрожащий палец. «Бог Смерти. Бог Смерти!»

«Да, да, тише! Он здесь, чтобы помочь нам, но ты не должна говорить о его присутствии во дворце.» Ужас гнетет мое сердце, потому что эта трепетная маленькая служанка, похоже, не очень-то способна хранить драматические секреты.

«Мне убить ее?» — предлагает Чернобог.

«Боги, нет!»

Он пожимает плечами. «Кажется, ты стремишься сохранить мою личность в тайне, вот и все. А эта, похоже, не одарена самообладанием.»

«Я.… я умею хранить секреты», — задыхается Купава. «Правда, я умею, Ваше Величество, умею!»

«Все в порядке», — успокаиваю я ее. «Не возвращайся на кухню, не в таком состоянии. Иди в свои покои и поспи.»

Чернобог вопросительно смотрит на меня, но ничего не говорит.

«Спасибо, Ваше Величество. Ночной повар говорит, что ему жаль, что еда не очень вкусная», — говорит Купава. «Он сварил большую кастрюлю супа для больных и тех, кто за ними присматривает, так что здесь две миски супа и немного хлеба с вареньем. У нас заканчивается варенье. И мука. И бульон пришлось разбавить водой, но…»

«Пахнет вкусно.» На самом деле, от аромата супа мой пустой желудок сводит судорогой. «Беги. И ничего не говори о том, что ты видела.»

Купава выбегает из комнаты и останавливается в дверях.

«Ваше Благородие», — говорит она Чернобогу испуганным и дрожащим голосом и слегка кланяется.

Он поставил поднос на один из низких столиков в гостиной и с любопытством начал разглядывать еду.

«Я думала, ты убиваешь только тех, кто заслуживает смерти», — говорю я сердито, смотря на него.

«Все люди заслуживают смерти и спешат к ней. Некоторые заслуживают ее больше других. И иногда определенная смерть — это лучший способ обеспечить достижение цели или завоевать уважение. Моя роль — не справедливость в этой жизни, а в царстве Навь.»

«Странный набор правил. Можно сказать, что это оправдания, чтобы ты мог делать все, что захочешь. Как это похоже на бога — использовать огромную власть таким эгоистичным, импульсивным образом.»

«Осторожнее, маленькая Царица. Я могу быть связан твоими целями, но я все равно могу сделать твою жизнь несчастной, если ты проявишь ко мне неуважение. И я могу сделать ее мучительным существованием за пределами могилы.»

«Ты это уже мне упоминал», — сухо говорю я.

Он берет ложку и пробует бульон из одной миски. «Вкусно», — говорит он удивленным тоном.

«Дворцовые повара — лучшие в Ильменском царстве. Даже с меньшим количеством припасов, чем обычно, им удается готовить вкусную еду.»

Мои конечности ослабли от голода, поэтому я падаю на коврик возле стола и начинаю есть, даже не утруждая себя тем, чтобы сесть как следует и держать миску. Я просто оставляю ее на подносе и перекладываю шатающиеся ложки в рот, пока Чернобог наблюдает за мной.

«Тебе следует воспользоваться собственным советом», — говорит он. «Ты продолжаешь говорить всем, что им следует поспать, когда очевидно, что тебе нужен отдых больше, чем любому из них.»

Сначала я думаю, что это довольно мило с его стороны, но затем он говорит, скривив губы. «Люди, такие хрупкие и нуждающиеся. Пленники своих мясистых тел и своих низменных желаний.»

Он откусывает большой кусок мягкого белого хлеба с малиновым вареньем и напевает от восторга, как будто не может сдержать звук.

Мне снова хочется смеяться. Короткий импульс, быстро утонувший в новой волне боли, когда я вспоминаю, как Дана заставила меня сегодня улыбнуться.

Я уже смирилась с потерей Ланы. Я не думала, что потеряю и Дану.

За последние месяцы я поняла, что боль — вещь разноцветная. Иногда она грубая и красная, как воспаленная рана. Иногда она сворачивается, желтая и желчная, в моем желудке или бурлит зеленым ядом через мои зубы. Иногда она твердая и белая, как кость. Чаще всего это бесконечная лужа чернильной грязи, поглощающая меня.

Теперь это похоже на ил, густой, маслянистый и сочащийся, засасывающий меня в забытье.

«Что это?» Чернобог берет что-то с подноса и подносит к своему лицу.

Я выхватываю это у него из руки. «Записка от одного из управляющих дворцом. Должно быть, он прислал ее вместе с едой.»

Отложив ложку, я открываю записку.

«Я так понимаю, плохие новости», — говорит Чернобог.

«Я только сегодня встречалась с Советом по поводу продовольственного кризиса», — бормочу я. «Они хотят снова встретиться со мной завтра утром, по срочному вопросу. Что они вообще хотят обсудить, что не может подождать до нашей запланированной сессии через два дня?»

Меня огорчает записка от Совета. В ней есть что-то слегка обвинительное. Или, может быть, я воображаю себе этот тон. Во время сегодняшнего заседания Совета, я почувствовала враждебную атмосферу, когда меня засыпали множеством вопросов, на которые у меня было мало ответов.

Они знали, что у меня не будет ответов. Члены совета знают, что я рассчитываю на их советы. Однако, сегодня, они сплотились для словесного натиска, против которого у меня не было защиты. Если бы я не была так отвлечена, мысленно планируя призыв Бога Смерти, их атака могла бы ранить сильнее.

Я знаю, что я плохо подготовленный монарх для этого времени кризиса. У меня не было подготовки к таким событиям, только мои собственные поспешные исследования и мой здравый смысл. Не то чтобы любое количество тренировок могло подготовить даже такого опытного человека, как мой отец, к борьбе с этой чумой. Несмотря на все усилия по управлению, болезнь распространилась, как лесной пожар в сухой сезон. Мы мало что можем сделать, кроме как ждать, пока она не пройдет сама собой.

Теперь, когда Чернобог у меня на службе, все изменится. Но я не могу показать его Совету как доказательство своей компетентности. Возникнет слишком много вопросов, слишком много людей захотят использовать его в своих личных целях.

Я не могу представить его как «Бога Смерти». Возможно, я могу использовать ту же ложную предысторию, которую я дала слугам, что он чужеземный лекарь. Но, у членов совета будет больше вопросов. Как он сюда попал? Где его судно и его команда? Какая у него фамилия? Из какого города в Парфии он родом?

Лучше приберечь официальное представление до тех пор, пока я не узнаю, чего они от меня хотят. Возможно, это простой вопрос, легко решаемый.

Но мое сердце говорит мне, что это нечто большее.

Если бы только у меня была Дана, с которой можно было бы поговорить… она всегда давала мне лучшие советы.

Советы милой Ланы обычно заключались в том, чтобы добровольно дать кому-нибудь по лицу от моего имени.

Я с трудом поднимаюсь на ноги, шатаюсь и падаю на ближайший диван. Голова кружится, веки опухли, стали толстыми и тяжелыми.

«Ложись спать, глупая маленькая Царица», — говорит Чернобог.

«Я буду спать здесь.» Я подкладываю подушку под голову и закидываю ноги на диван. «Ты займешь кровать моего отца. Там.» Я неопределенно киваю в сторону спальни, закрывая глаза.

«Я думал, ты готовишь себе свою кровать», — говорит он недовольно.

«Она слишком грязная. Нужна тщательная чистка», — бормочу я. «Иди спать.»

Шаги Чернобога удаляются в сторону большой спальни, но через несколько секунд они возвращаются. А затем он просовывает свои руки под мое тело, подхватывая меня.

Мои глаза распахиваются.

«Убери от меня свои руки, или я позову стражу!»

«В этой кровати достаточно места для нас двоих. Океаны пространства. Ты можешь спать на одной стороне, а я на другой. Ты Царица. Царицы не спят на диванах.»

«Может быть, во время кризиса они так и делают.» Моя щека касается горячей, гладкой кожи его груди, когда он шагает через гостиную. Теперь он вернулся к своему человеческому облику — без рогов и синих глаз, его кожа вновь приняла загорелый оттенок. Черные штаны, которые на нем надеты, предназначены для отдыха — свободные и шелковистые. Я не помню, чтобы мой отец когда-либо носил их. Возможно, это был подарок.

Бог Смерти несет меня в темную спальню, оставляя двери открытыми, чтобы проникало немного света от камина в гостиной. Он сбрасывает меня на покрывала.

Я начинаю подниматься с кровати, но, через секунду, он уже настигает меня, прижимает меня обратно к кровати, его тело твердое и непреклонное над моим.

«Успокойся», — шипит он. «И отдохни, маленькая Царица.»

Мое ноющее тело реагирует внезапно и интуитивно на его вес. Мне нужен этот вес. Мне хочется тяжести, давления твердых мышц, костей и кожи. Я хочу, чтобы он раздавил меня, крепко и твердо удержал меня вместе. Тогда, это могло бы удержать меня от утопления в черной тине моей боли. Я думаю, что он мог бы успокоить трепетную тревогу в моей душе.

Я замираю под ним.

Он также неподвижен, напряжение сковывает его плечи. Я едва могу различить его черты в темноте, но в его глазах есть слабое синее свечение, даже в этой форме.

Его мышцы дергаются, словно он собирается отстраниться от меня.

Я обхватываю его талию руками, чтобы удержать на месте.

Я не знаю, почему. Он — Смерть и божественная магия. Я чувствую его потустороннюю сущность.

Держи меня. Успокой меня, спаси меня.

Мой уставший мозг несет чушь.

«Я не могу понять, хочешь ли ты сразиться со мной, маленькая Царица», — шепчет он, — «или что-то совсем другое.»

Мои руки соскальзывают с его талии. «Ты можешь спать там», — говорю я сухо, указывая на другую сторону кровати.

«Как великодушно с твоей стороны.» Он отстраняется, обходя кровать, с другой стороны.

«И люди спят под одеялом, а не поверх него. Ты ведь знаешь это, не так ли?»

«Есть много вещей, которые я знаю, но еще не испытал на себе. Боги отдыхают, иногда по сто лет или больше, но мы не спим, как люди. Хотя я сейчас чувствую себя немного тяжело в голове, как будто я немного волочусь, и было бы приятно лечь.»

«Ты устал.» Я ерзаю под одеялами и простынями. Их поменяли сразу после смерти Дамира, и, с тех пор, к ним никто не прикасался. Они немного пахнут затхлостью, но они чистые, и, на данный момент, я бы спала на голом деревянном полу, если бы пришлось.

Спать в этой кровати тоже больно, но я едва это чувствую. Просто еще одно ведро в мое море агонии.

Тишина, гнетущая, как смерть, опускается на комнату. Я не хочу засыпать, не тогда, когда я делю кровать с Богом Смерти, но мое тело не дает мне выбора.

«Не трогай меня», — бормочу я, уплывая прочь.

«Не бойся этого. Но ты не дай мне проснуться от твоих червивых человеческих конечностей, извивающихся вокруг меня. Я знаю, что моя красота неотразима, но, на самом деле, ты должна постараться не поддаваться ей.»

«Боги, заткнись уже», — стону я, поворачиваясь к нему спиной.

А потом я скатываюсь по черному склону, по наклонной скале, настолько крутой, что я не могу остановить свою ужасающую скорость. Меня отбрасывает с края во тьму, кружа в пустоте, где из темноты мне подмигивают выпученные больные глаза, а потрескавшиеся губы открываются широко, нарушая тишину подавленными криками, изрыгая на меня шершавых ползущих тварей, и я кричу, размахивая руками.

Мои руки касаются твердой плоти. Пальцы сжимают мои запястья.

«Тише. Это кошмар, ты просто спишь», — говорит мне тихий голос.

Но я не знаю этот голос. Я слепа, потеряна в темноте, чешуйчатые ноги извиваются по моему телу. Я снова кричу, и когда чья-то рука нажимает мне на рот, я кусаю, сильно.

ГЛАВА 10

ЧЕРНОБОГ

Маленькие зубы Царицы пронзают кожу между моим указательным и большим пальцами, вызывая кровь.

Она — дикое маленькое существо, ее мягкие конечности стали жесткими, окаменевшими, превратившись в оружие. Я отдергиваю руку от ее рта и прижимаю ее к кровати своим телом. Мой вес, казалось, успокаивал ее раньше, возможно, это сработает снова.

«Это кошмар», — рычу я ей. «Успокойся, человек. Ты в безопасности.»

Внезапная боль пронзает мои лопатки, и я задыхаюсь, мое сердце содрогается, мое левое легкое разрезано и протекает.

Кто-то вонзил меч мне в спину.

Я поворачиваюсь, рыча, захлебываясь кровью. Затем меня оттаскивают от Царицы два слишком ретивых стражника, швыряют на пол, снова наносят удар, на этот раз, в грудь…

«Остановитесь!» — кричит Царица.

Стражники замирают.

«Ваше Величество», — говорит один. «С вами все в порядке?»

«Идиоты», — кипит она. «Это чужеземный лекарь, которого я привезла, чтобы помочь нам. И вы нанесли удар ему мечом!»

«Он был на вас, Ваше Величество», — запинается стражник. «Вы кричали, мы думали…»

«Я ценю вашу бдительность, но, теперь, вы можете идти. Считайте, вам повезло, что он может исцелить себя сам.»

«Наши глубочайшие извинения», — бормочут стражники, отступая.

Через мгновение дверь в покои закрывается.

«О, Боги», — стонет Царица. Она выскакивает из кровати и шарит вокруг, умудряясь зажечь свечу. «Теперь все будут говорить о том, как мы с тобой были в постели вместе. Боги, ты в ужасном состоянии. Ты можешь исцелиться, я надеюсь? Ты немного более человечен, как ты сказал, но все еще не смертен.»

Я уже чувствую, как мое тело сшивает разорванную плоть. «Да, я могу исцелиться», — хрипло говорю я. «Звезды, как больно!»

«Твоя кровь на моей стороне кровати. И на ковре», — недовольно говорит она.

«Какая благодарность.» Я поднялся с пола. «Ты пустила первую кровь. Это последний раз, когда я попытался успокоить тебя после кошмара.»

Я касаюсь своей груди, и мои пальцы становятся алыми. Царица немного отшатывается от меня.

«Ты видела много крови и проливала ее тоже», — говорю я ей. «Неужели, сейчас это тебя пугает?»

«Нет», — говорит она. Но когда я протягиваю свои окровавленные пальцы, она резко вздыхает и уклоняется в сторону. «Иди умойся.»

«Почему бы тебе не помыть меня?» — предлагаю я с кривой улыбкой. «В конце концов, это твоя вина, что стражники пытались меня убить. Думаю, они думали, что я убиваю тебя.»

«Или что-то еще.» Она отводит глаза.

«Навязываю себя тебе? Думаешь, я бы это сделал?»

«Кажется, ты не испытываешь угрызений совести по поводу убийства.»

«Это другое. И количество людей, которых я на самом деле убил, очень мало. Я могу разбрасываться угрозами, но я предпочитаю осуществлять свою месть или правосудие другими способами. Перевоплощением, например. Это один из моих любимых способов.»

Я подхожу к тому месту, где она стоит, прижавшись спиной к комоду.

Ее глаза широкие и влажные, глаза лисы, загнанной гончими собаками в угол, или глаза лани, удерживающей взгляд охотника.

Первобытный, хищный инстинкт гудит в моих венах. Указательным пальцем я провожу по ее губам, окрашивая их в алый цвет своей собственной кровью.

И она слизывает ее со своего рта, почти инстинктивно.

По моему телу пробегает волна удовольствия.

«Скажи мне, маленькая Царица», — тихо говорю я. «Заставил бы я тебя подчиниться мне?»

«Ты бы даже не захотел меня», — шепчет она. «Поэтому бессмысленно строить теории.»

Хочу ли я ее, эту изможденную выжившую в нежно-розовой ночной сорочке?

Это вопрос, на который я не могу ответить. Я больше не знаю себя.

Возможно, я уже давно не знаю себя.

Может быть, моя неуверенность видна в моих глазах. Определенно что-то меняется в ее глазах — сила и осознанность заменяют затравленный взгляд, который был в ее глазах минуту назад. Она оценивает меня, заглядывает внутрь меня. Это тревожит. Никто никогда не смотрел на меня так, как будто я что-то иное, чем бог.

Она отталкивается от комода. Берет мою укушенную руку в свою. Рана уже зажила, но кровь там засохла.

«Пойдем», — спокойно говорит она. «Я покажу тебе, как мыться.»

ГЛАВА 11

ЗЛАТА

Я чувствую вкус крови Бога Смерти на своем языке. Соленый, с горьким привкусом. Не знаю, почему я облизнула губы. Инстинкт, я думаю. Какая-то часть меня реагирует на него примитивно, интуитивно, за пределами рационального мышления. Мне это не нравится.

Судя по часам на стене моей спальни, я, должно быть, поспала несколько часов, но я все еще чувствую себя уставшей, настолько уставшей, что у меня кружится голова, и меня тошнит. Мне нужно снова лечь спать, и как можно скорее.

Но сначала…

Масляные лампы в купальне были включены, когда мы пришли этим вечером, и я выключила их, когда закончила принимать ванну. Когда мы с Чернобогом вошли, я снова зажгла несколько ламп.

Есть еще один источник света. Кирпичи в задней части камина в гостиной не так прозаичны, как кажутся. Это полупрозрачные хрустальные блоки, окрашенные так, чтобы с лицевой стороны они выглядели как кирпичи. Часть сияния и тепла от этого камина также проникает в купальню.

Вода в моей ванне уже давно утекла, поэтому я включаю воду для Бога Смерти. Единственный ресурс, которого мы не лишены в Ильменском царстве, — это чистая вода. До сих пор, благодаря мерам предосторожности, принятым моим отцом и продолженным моим братом, наш запас воды не был загрязнен мертвыми людьми или другими побочными продуктами чумы.

Я сую свою руку в воду, не зная, насколько горячую ванну может выдержать Бог Смерти. Может быть, обжигающе горячую?

«Твое Горнило Душ действительно сделано из пламени?» — спрашиваю я его. «Вызывает ли она агонию у тех, кто проходит через него?»

«Речь идет больше о просветлении, чем о разрушении», — говорит он. «Горнило Душ раскрывает все деяния человека в жизни. Иногда просмотр таких сцен может причинить боль духам. Но Горнило Душ, само по себе, не является методом пытки.»

Что-то скользит по полу, и когда я оборачиваюсь, я вижу, что Чернобог сбросил свои окровавленные штаны.

Он также вернулся к своей божественной форме — черной коже, синим глазам и рогам, которые кажутся ужасно острыми на концах. Я не уверена, почему он изменился. Он кажется одновременно злым и встревоженным, хотя он ответил на мой вопрос достаточно вежливо.

Я пытаюсь удерживать взгляд прикованным к его лицу, но его темная кожа почти атласная, сияющая в мягком свете. Я не могу не восхищаться блестящими изгибами его груди, талии, бедер…

Боги, я посмотрела туда. Я позволила себе украдкой взглянуть на то, что висит между этими мускулистыми бедрами.

Оно длинное. И, эм, симметричное. Привлекательное. Соблазнительное, можно сказать.

Мой взгляд снова возвращается к его лицу. Его глаза прикрыты, его рот кривится в полуулыбке.

«Залезай в ванну», — шиплю я.

Он идет ко мне, великолепно обнаженный, и я почти паникую.

«Мы говорили об этом, маленькая Царица», — мурлычет он. «Не отдавай мне приказов. Молись мне, и я, возможно, сочту нужным исполнить твою просьбу.»

«Я никогда не была хороша в молитвах.»

Он касается моего подбородка большим пальцем. «А как насчет того, чтобы просить? Ты хороша в этом?»

Я отхожу, делая вид, что достаю мочалку из ящика. Затем я достаю из миски кусок мыла — кедр и мед, с ноткой корицы.

Чернобог опускает свое длинное, подтянутое тело в воду. Такой высокий. Нечеловечески высокий. Обезумевшая от горя семья Даны поверила в мою историю о нем как о чужеземном лекаре, но я не уверена, что многие другие поверят. Возможно, мы сможем убедить их, что все люди Парфии такие большие.

В конце концов, правда о нем выплывет наружу. И у меня должен быть план на случай, если это произойдет.

Чернобог погружается глубже в воду, резко вдыхает, затем смотрит на меня с удивленным восторгом.

Я сжимаю мочалку и мыло сильнее.

Он выглядит как мальчишка, но в то же время богоподобно. Я никогда бы не подумала, что такое сочетание возможно, и нахожу его опасно очаровательным.

«Итак, ты натираешь мылом мочалку, вот так, а затем трешь мочалкой кожу.» Несмотря на все мои усилия, мой голос звучит немного запыхавшимся. «Или ты можешь использовать только мыло. Хотя мочалка лучше подходит для мытья. Я пойду спать. Наслаждайся.»

«Это так приятно.» Он не берет мочалку, которую я протягиваю, просто вытягивается во всю длину в воде. Как бы велика ни была ванна, он почти охватывает ее всю. Его угольно-черные волосы развеваются вокруг него. «Звезды, я мог бы остаться здесь навсегда.» Его темно-синие глаза закрываются.

«Горячая вода — одна из радостей жизни.» Поскольку его глаза закрыты, я позволяю себе еще раз на него посмотреть. Он прекрасен. Неестественный. Форма, полная власти над жизнью и смертью, власти, которую я только мельком увидела в Яме. Он изысканно смертоносен.

Я бросаю в него мыльную мочалку, и она со шлепком падает ему на грудь. «Я пошла спать.»

Я не уверена, как долго он остается лежать в ванне, знаю только, что я уснула, и когда он вернулся, это меня разбудило. Сейчас я нахожусь посередине кровати, вдали от окровавленной части простыней. Нам по-прежнему достаточно места, чтобы оставаться порознь, нашим телам не нужно соприкасаться, но он располагается так близко ко мне, что я чувствую на его коже остаточное тепло ванны.

Мой разум запутан сном, размыт и мягок. Я ерзаю под простынями, пока не касаюсь его, мой позвоночник на одной линии с его длинной рукой.

Он не отстраняется.

***

Когда я проснулась, я обнаружила, что лежу, свернувшись калачиком рядом с Богом Смерти, под его подмышкой, мой лоб прижат к его ребрам, а колени к его бедру. Аромат кедра и меда исходит от его кожи, восхитительная смесь, которую я вдыхаю с каждым вдохом.

Ошеломленная и сбитая с толку, я резко встаю.

Он не спит, лежит, уставившись в потолок глазами, которые светятся слабым синим светом. Он даже не смотрит на меня.

Как долго он не спит?

Боги, спасите меня, я знаю его меньше двух дней, и уже дважды использовала его как подушку.

Говорят, незнакомцы могут стать близкими друзьями гораздо быстрее во время кризиса, и обстоятельства столкнули меня и Чернобога так, как я никогда не ожидала. Но я бы не сказала, что мы друзья. Осторожные знакомые с долей враждебности, может быть. Он, вероятно, считает меня врагом, и, в некотором смысле, как Бог Смерти, он также мой враг.

Он определенно не тот, с кем я хотела бы снова делить постель. Начиная с сегодняшнего дня, у него будут свои собственные покои, даже если мне придется подготовить их самостоятельно.

Но у меня не будет времени их подготовить, не так ли? Потому что главный управляющий обычно приходит, когда я завтракаю, и мы обсуждаем положение дворцового хозяйства. После него заходит капитан стражи или его заместитель, а затем я спешу в тронный зал, чтобы послушать просителей в течение часа или двух.

Затем я делаю обход, проверяю больных стражников и слуг. Иногда я еду в город, раздаю лечебные настойки, продовольствие, одеяла и вино из дворцовых запасов. Всегда есть бесконечное количество мелких проблем, которые нужно решить, заданий, которые нужно выполнить, отчетов, которые нужно выслушать, документов, которые нужно прочитать и подписать.

Но обычная работа подождет. Сегодня утром у меня встреча с Советом, а затем я планирую провести Чернобога по дворцу и заставить его поставить отметку на лбу каждого, кого он сможет спасти от смерти.

Затем мы поедем в город, улица за улицей. Возможно, мне следует заставить подданных выстроиться вдоль улиц со своими больными. Это облегчит задачу, он мог бы просто ходить между рядами и выносить приговоры. Но такое расположение может также распространить инфекцию среди людей, которые еще не заразились.

Взглянув на часы, я слезла с кровати, злясь на себя за то, что так долго спала. Я спешу в гостиную и звоню в колокольчик, чтобы дать знать слугам, что я проснулась. Затем я иду в купальню, чтобы справить нужду и почистить зубы.

Когда я возвращаюсь в гостиную, Чернобог, рогатый и красивый, расчесывает пальцами свои длинные волнистые волосы. На нем черный шелковый халат, который он, должно быть, нашел среди вещей моего отца. Он свободно подпоясан, открывая большой треугольник его груди.

«Маленькая Царица», — тихо говорит он.

По моему животу пробегает дрожь.

Я тут же разозлилась на себя за это.

«Ты знаешь, куда попали Дана и Лана? Мои подруги, которые вчера умерли? Тебя там не было, чтобы присматривать за Горнилом Душ. Попадут ли они в нужное место в загробной жизни?»

«Я могу заверить тебя, что они будут в хороших условиях. Как я уже говорил, процесс идет гладко без меня, или, по крайней мере, будет идти несколько дней. После этого, с твоего разрешения, я вернусь, чтобы проверить, как обстоят дела в моем царстве. По крайней мере, я должен убедиться, что мои гончие не разбрелись по миру.»

«Гончие?»

«Души, которые творили зло, которых я наказал лично. Они — гончие тени и огня, которые служат мне, выслеживая другие жестокие души, чьи грехи настолько вопиющие, что они заслуживают ранней смерти. И у моих зверей есть и другие обязанности. Но они непостоянны, и им нужна сильная рука, чтобы контролировать их, иначе они начнут выбирать добычу по своему усмотрению.»

Я не могу позволить Чернобогу вернуться в Яму. А что, если он не вернется ко мне и не выполнит свою часть сделки? А что, если он пытается обманом заставить меня отпустить его?

Он понимающе смотрит на меня. «Я связан с тобой на год, так что тебе не нужно бояться, я вернусь», — говорит он.

«Сначала мы посмотрим, сколько людей ты сможешь спасти за несколько дней», — говорю я ему. «А потом поговорим о твоем возвращении в Навь. Одевайся и смени цвет кожи. И избавься от этих рогов. Полагаю, свой рост ты не можешь уменьшить, не так ли?»

Он смотрит на меня с надменной насмешкой.

«Хорошо. Ты можешь позавтракать, когда принесут еду, а потом сиди здесь тихо, пока я не приду за тобой.»

Бросив на меня еще один суровый взгляд, Чернобог исчезает в спальне моего отца.

Я удивлена, и немного разочарована, что он не стал возмущаться из-за того, что я снова отдаю ему приказы.

Я возвращаюсь в свою комнату, чтобы выбрать себе наряд на день, что-то элегантное, но довольно практичное. Не совсем траурное, поскольку мы приносим людям надежду, но все равно мрачное, из уважения к мертвым. Я выбираю темно-синее платье, плотное и теплое.

Пока я заплетаю волосы в простую косу, в мою спальню входят две служанки, неся свежие простыни.

«Приносим извинения за состояние вашей комнаты вчера вечером, Ваше Величество.» Говорящая служанка, Агнеша, выглядит так, будто вот-вот заплачет. «И мне жаль, что мы не пришли достаточно быстро, чтобы помочь вам одеться сегодня утром. Нас теперь так мало, и мы не сразу поняли…»

«Не думай об этом, Агнеша», — уверяю я ее. «Пусть мои стражники помогут вам с матрасом, он слишком тяжелый для вас двоих.»

«Вы богиня, Ваше Величество», — горячо говорит она, и другая служанка кивает с пылкой благодарностью.

«Ничего подобного. Мы будем держаться вместе и помогать друг другу, чтобы пройти через это, не так ли?» Я втыкаю длинную шпильку в волосы. «У меня гость из другого царства — лекарь из Парфии. Он очень скрытный человек и предпочитает оставаться здесь, в моих покоях, пока я не буду готова отвезти его в город. Не разговаривайте с ним и не сообщайте никому, что он здесь. Мы не хотим вызывать ложных надежд, вы понимаете?»

«Да, Ваше Величество», — хором отвечают они.

Я спешу обратно в гостиную, где служанка Купава ставит на стол поднос с завтраком — чай, пшеничная каша на молоке и хлеб с вареньем. Я взяла чашку ароматного ромашкового чая, и вышла в дверь. На полпути по коридору я встретилась с главным управляющим.

«Докладывайте мне, пока мы идем», — говорю я ему. «У меня сегодня более плотный график.»

ГЛАВА 12

ЧЕРНОБОГ

Прошлой ночью, перед тем как Царице приснился кошмар, я лежал в постели, охваченный ощущением этих фантомных цепей, сжимающих мое тело, словно темные линии льда.

Когда я удерживал Царицу, пытаясь успокоить ее от кошмара, а затем позже, когда я вошел в горячую ванну, эти ощущения исчезли.

А во второй половине ночи, когда она прижималась ко мне, я вообще не чувствовал цепей. Вместо этого моя кожа наполнилась покалывающим теплом, где ее тело соприкасалось с моим. Звук ее ровного дыхания убаюкивал меня, и, хотя я проснулся рано, нуждаясь в меньшем отдыхе, чем люди, я оставался совершенно неподвижным, просто отдыхая в ее присутствии.

Моя близость, казалось, тоже ее успокоила. Больше не было кошмаров.

Теперь, когда я иду через гостиную, скольжение шелковистого черного халата по моему телу также приглушает мое чувство цепей. А когда я начинаю есть завтрак, принесенный Купавой, цепи полностью исчезают.

Видимо, человеческие ощущения облегчают мое осознание собственной зависимости.

Я не уверен, что это идеально, хотя для меня это определенно стимул попробовать множество новых впечатлений.

Во-первых, мне нужно более тщательно проверить свою магию, чтобы увидеть, насколько меня ограничивают узы. А затем мне нужно снова найти ту старую книгу и посмотреть, есть ли в ней что-нибудь, что объяснило бы, почему этот конкретный призыв так отличается.

«Купава», — зову я служанку. Она занята тем, что подбрасывает дрова в камин, украдкой поглядывая на меня. «Иди сюда, маленький человек.»

Она бросает панический взгляд в сторону спальни Царицы, где двое стражников и две служанки убирают грязное постельное белье и матрас, унося все в чистку.

«Не зови их», — командую я. «Подойди ко мне.»

Она приближается, дрожа. Я жду, пока не удостоверюсь, что остальные покинули покои Царицы, а затем поднимаю запястье Купавы и провожу кончиком когтя по его нижней стороне.

«Мне нужно провести небольшой опыт, Купава», — бормочу я. «Маленький тест магии. Это может быть страшно, но не волнуйся, все будет хорошо.»

«Да, Ваше Благородие», — шепчет она.

Сначала я прижимаю ладонь к ее лбу, читая пятна на ее душе. Мое Горнило Душ показывает все в четких деталях, но я и сам могу оценить ценность или доброту души. Если Горнило Душ — это яркое солнце, то моя собственная сила — фонарь по сравнению с ним, более тусклый, но света достаточно, чтобы видеть.

Эта девушка в целом хороший человек. Несколько случаев лжи, немного сплетен, многократная ругань с братом, когда они были младше, кража яблок, нет, груш, она порядочный человек, хотя и немного глуповатая.

Удовлетворенный, я накладываю на нее сон смерти. Она закрывает глаза, становится серой, как статуя, парализованная там, где стоит.

Я жду несколько мгновений, а затем щелчок моих пальцев отпускает ее. Она немного ошеломлена, но, кажется, не знает, что ее заколдовали.

Затем я проверяю свои тени, позволяя им соскользнуть с моего тела и скопиться по всей комнате, заставляя их обвиться по ее ногам в чулках и вокруг талии. Я рад, что все еще полностью контролирую их.

После того, как проверил вызов своих теней, я проверяю еще одну свою силу — мое любимое наказание для тех, кто обидел меня. Будучи повелителем мертвых, я способен менять течение времени. Я могу остановить его ход, или наоборот, ускорить. Я даже может повернуть вспять годы и века. Я могу ускорить признаки старения в человеческом теле, а затем отмотать их обратно. Но после того, как маленькая Царица сковала меня в свои узы, я не могу повернуть время вспять дальше, чем в настоящий день. Я не могу превратить Купаву в маленького ребенка, например. Я даю ей обвисшую кожу, морщины, пигментные пятна и скрипящие кости, а затем возвращаю ее к ее нынешней молодой форме.

Наконец, я превращаю Купаву в кошку. Я держу ее в этом состоянии достаточно долго, чтобы убедиться, что сила перевоплощать других все еще принадлежит мне, даже если я больше не имею полного контроля над своей собственной формой.

Есть еще несколько мелких магических действий, на которые я способен, но я удовлетворен, на данный момент.

Когда я возвращаю Купаву в человеческую форму, она визжит и начинает убегать от меня прочь.

Я хватаю ее за руку. «Позволь мне поблагодарить тебя за твое время. Эта метка убережет тебя от любой смерти на протяжении семидесяти лет. Это не то, что я могу дать каждому, но ты помогла мне и была молодцом.»

Я прижимаю большой палец к ее лбу, и там светится символ — другая метка, чем та, которую я дал двум маленьким больным девочкам. Это метка, знак того, что она пользуется благосклонностью бога. Метки привязи привязывают душу к энергии бога-дарителя на определенное время, даруя человеку здоровье или другие особые милости, в зависимости от сил бога.

Чем сложнее метка, тем больше благосклонность, и тем дольше она продлится. Однажды я даровал метку человеку, который призвал меня, — семьсот лет молодой внешности и иммунитет к смерти. Простая задача, легко выполнимая. Не то что требования напряженной маленькой Царицы, которая намерена держать меня в ловушке целый год.

Купава уходит с дрожащим шепотом благодарности, благоговея перед своей новой неуязвимостью. Когда она уходит, я захожу в спальню Царицы, все еще жуя хлеб с яблочным вареньем. Очень хорошая штука, хлеб. У него затягивающая текстура, и в сочетании со сладостью фруктов это совершенно несравнимо ни с чем.

Я протянул другую руку ладонью наружу, выискивая тонкие вибрации магии в комнате. В одном из столбиков кровати спрятан зачарованный кинжал. Интересно, знает ли маленькая Царица, что он там.

Но, пока я не изучу его, я не могу быть точно уверен. Я думаю, что кинжал был заколдован кровью богов, а это означает, что он может убить бога или серьезно ранить его, сделав его беспомощным на десятилетия или дольше. Оружие крови богов может быть создано только смертным, уникально одаренным талантом к обработке металлов и магии огня.