Бесплатный фрагмент - Счастливый убийца

Часть Первая

Никогда не думал, что мне придётся писать об этом человеке, который в глазах окружающих был типичным, как принято называть таких сегодня — лохом.

Я знал его давно, ещё с тех времен, когда все мы были новыми репатриантами.

Так получилось, что мы около двух месяцев вместе учились на языковых курсах.

За всё это время он ни с кем не подружился и вообще вёл себя замкнуто.

Да и с ним сблизиться никто особо не старался.

Публика на курсах была довольно разношерстная — от советских инженеров до бывших военных. Молодые и старые, мужчины и женщины, среди которых были с семьями и без, в том числе и одинокие молодые женщины, как правило уже с детьми.

Эти женщины часто искали себе спутника жизни или хотя бы «друга».

Но никого из этих женщин он не заинтересовал.

Сейчас мне трудно сказать, почему этот человек ни у кого не вызывал интереса.

Может потому, что все были в то время заняты своими собственными проблемами, а может из-за его замкнутости.

Говорил он очень редко, никто ни разу не слышал от него шутки.

О нём было известно, только, что приехал он с мамой и уже очень старой, больной бабушкой и где-то работает.

Единственной его особенностью или скорее странностью этого человека было постоянное занятие письмом.

Он всё время что-то писал, причём на всём подряд, что было у него под руками.

За все годы, прожитые в купленном на ипотеку роскошном доме, он так ни с кем из соседей и не подружился. Если его о чём-то спрашивали, то отвечал он односложно и всем своим видом показывал, что хочет побыстрее закончить общение. Главной его чертой я бы назвал незаметность: уходил он рано, приходил уже в сумерках. Правда, курил много — буквально прикуривал одну сигарету от другой.

Соседи и знакомые жены считали его странным, называя «вещью в себе». Едва ли они осознавали смысл подобного определения. Но от них этого никто и не требовал, а они, в свою очередь, таким образом выражали своё непонимание странного человека.

Не знаю, был ли он доволен своей жизнью, но он никак не выражал своего недовольства — то ли привык, то ли смирился с отведенной ему ролью ломовой лошади, а точнее, коня в обширном хозяйстве тестя и тёщи.

С тех пор, когда мы жили по соседству, прошло много лет. Но у меня хорошая память на лица, тем более, что он почти не изменился внешне, только волосы поседели да взгляд изменился — сейчас его глаза возбуждённо блестели и смотрел он как будто вглубь самого себя. Меня он, скорее всего, не помнил. Окружающие его никогда не интересовали. Идя по улице, смотрел он всегда прямо перед собой, погружённый в собственные думы и никого не замечая вокруг. Поэтому я и представился так, как будто мы встретились впервые.

— Моя фамилия Т., я общественный защитник, и протянул ему свою визитку.

Так я всегда начинал разговор с моими подзащитными. При этом одни смотрели на меня с недоверием, другие — оценивающе, третьи — с надеждой. А этот посмотрел на меня с недоумением и даже досадой:

— Зачем вы здесь? — спросил он. — Я могу защищать себя сам.

— Это не мы с вами решаем, — ответил я.

— А кто?

— Таков закон, в соответствии с которым я и назначен защищать вас в суде.

— В этом вся беда, — вдруг сказал он. — Если бы мы могли сами решать, что нам делать и как жить, то не было бы убийств.

— Вы полагаете, что после совершённого вами убийства сможете жить так, как вам хочется?

— А я уже живу, — не задумываясь, весело ответил мой подзащитный. — Более того, теперь я по-настоящему счастлив, — добавил он.

Я был полностью обескуражен.

Он действительно выглядел, как совершенно счастливый человек. Скажу больше: за все годы своей работы следователя и адвоката я ещё ни разу не видел такого счастливого убийцы, не просто счастливого, а пьяного от счастья — глаза блестели, движения энергичные… Когда я смотрел на него, он ассоциировался у меня с сильной птицей в клетке.

— Вы, наверное думаете, что я сумасшедший? — будто угадав мои мысли, сказал убийца и весело усмехнулся. — Вы не в силах понять: как можно убить целую семью и стать от этого счастливым?

— Честно говоря, да, — ответил я. — У меня это с трудом укладывается в голове.

В ответ он рассмеялся буквально мне в лицо.

— Остаток дней вы проведёте в тюрьме, — сказал я. — Неужели в тюрьме вам будет лучше, чем на свободе?

— А по-вашему то, как я до сих пор жил, было свободой и вообще жизнью?

— Теперь ваша жизнь станет намного хуже.

— Я не знаю, какой станет моя жизнь потом и будет ли у меня вообще эта жизнь, — ответил он. — Но сейчас никто не мешает мне в моём творчестве и я ещё никогда не был так свободен, как сейчас! У меня ведь никогда не было времени для себя — всю жизнь я жил для чужих людей. Вы вообще представляете себе, что значит не иметь времени задуматься о том, кто ты, чего хочешь, для чего живёшь?! Зато теперь у меня вдоволь времени для всего — целая вечность!

Он внимательно посмотрел на меня и после паузы сказал:

— Неужели вы этого не понимаете? Если вы не можете понять и объяснить суду такие простые вещи, то как собираетесь защищать меня?

Как особо опасного преступника его держали в одиночной камере. Условия содержания — отнюдь не санаторного типа. Тюрьма была старой и очень прочной. Построили её турки триста лет тому назад. У меня сложилось такое впечатление, что строители продумали каждую мелочь для того, чтобы сделать жизнь заключённых совершенно невыносимой. Летом здесь было душно, а зимой холод пробирал до костей. Камеры тесные, потолки низкие. Такое ощущение, что потолок придавливает тебя к полу. Мрачное учреждение. Может быть, поэтому здесь и после турок продолжали содержать под стражей наиболее опасных преступников?

Но мой подзащитный, похоже, не обращал внимания на окружавшую его обстановку, а может, просто свыкся с ней и с утра до ночи что-то без конца писал, а в перерывах бегал из угла в угол, вернее, делал несколько широких шагов то в одну, то в другую сторону, как зверь в клетке, иногда напевая любимые песни.

— Я могу понять мотивы убийства, но принять, а значит и оправдать — увольте, — ответил я после длинной паузы. — Свою задачу я вижу в том, чтобы смягчить наказание, но, поверьте, это будет не просто.

Убийство, совершённое им, относилось к разряду предумышленных, да ещё при отягчающих обстоятельствах.

— Вам не нужно искать оправдание. Единственное, что вам требуется, — это понять. Понять, что у меня не было другого выхода, — возразил мой подзащитный.

Всю жизнь проработав в прокуратуре, я так и не научился безошибочно определять убийцу по каким-то явным признакам. Более того, за время моей богатой практики в качестве следователя и затем адвоката, мне довелось повстречать немало пай-мальчиков и пай-девочек, преданных сыновей и дочерей, отличников и просто добрых, отзывчивых людей, которые вдруг оказывались жестокими убийцами. Ничто ни в их лицах, ни в поведении, ни в образе жизни не указывало на какую-либо предрасположенность или намерение совершить это самое страшное из всех преступлений, совершаемых людьми. Вот как определить убийцу, скажем, по лицу или по манере поведения? Может быть, вы знаете? А может, на убийство способен каждый из нас?

Однажды, ещё в начальной школе, я с удивлением обнаружил, что отличники ничем не отличаются от остальных учеников и если нас всех построить в один ряд, то едва ли кто-то посторонний догадается, кто из нас отличник, а кто — самый обыкновенный ученик. Позже, уже во взрослой жизни, я обнаружил то же самое среди людей богатых и влиятельных. Не всегда, но довольно часто они, эти представители элиты, не отличались ни особым умом, ни какими-либо выдающимися дарованиями. Может быть, поэтому наша повседневная жизнь такая серая? Ведь это они определяют её стиль и содержание. Не могу сказать, что большинство преступников, с которыми меня столкнула жизнь, были какими-то особенными. Разве что одни из них отличались особой дерзостью, другие — изворотливостью, но больше всего среди них было просто малограмотных дураков. Самые умные и изворотливые никогда за решётку не попадали — для этого у них всегда находились дураки. Пожалуй, единственным, что было общим для этой категории людей, — им было тесно в установленных обществом границах. Правда, есть и другая категория людей: тех, кто весьма ловко используют существующие законы и лазейки в них для собственной выгоды. Но мой предполагаемый подзащитный никогда не принадлежал ни к одной из этих категорий: не пытался использовать, изменить к своей выгоде или разрушить те жизненные обстоятельства, в которых оказался.

Часть Вторая

Он всегда старался занимать как можно меньше места в жизни.

У матери моего подзащитного жизнь не сложилась. Оставшись в восемнадцать лет одна с ребенком, спустя какое-то время она оставила трехлетнего сына с родителями и попыталась снова создать семью. Все ее попытки заканчивались плачевно прежде всего для нее самой. Мать начала пить и окончательно поссорилась с родителями.

Ребенок рос замкнутым, его не любили ни во дворе, ни в детском саду за то, что он никогда не улыбался. В школе учился плохо, к тому же был неуклюж, что являлось предметом постоянных насмешек над ним. В добавок ко всему он был еще и неряшлив. Ругать и наказывать его было бесполезно: от этого ребенок никак не менялся к лучшему.

Досадуя на него, старики попрекали мальчика наследственностью и причитали о том, сколько усилий и средств им стоит воспитывать его.

— «Все дети как дети, один ты выродок!» — ворчала бабка. Дети от двух других дочерей прилежно учились и обнаруживали способности кто к языкам, кто к музыке, а кто к спорту.

А моего подзащитного все, включая самых близких, считали бездарью, чтобы не сказать ошибкой природы.

Дед, будучи мастером на все руки, пытался учить его ремеслу маляра, сантехника и многому другому. Но внук к учебе относился с неохотой, дед злился и говорил, что что руки у него растут не оттуда.

Внук же чувствовал себя лишним в этом мире чужих людей. Однако он не впадал от этого в депрессию, а научился жить в своем собственном мире-мире фантазий и размышлений, много читал и раздумывал над прочитанным, а если учителя или старики выговаривали ему за «лень и безответственность», он в это время представлял себя, например, аквалангистом или водолазом, погружающимся на таинственное дно океана, которым на самом деле было его собственное сознание…

— Зачем ты читаешь все эти книги, если в школе у тебя одни двойки?! -возмущалась старуха.

Но чтение и врожденные способности, дремавшие в нем до поры до времени, вдруг дали неожиданный результат: Где-то в классе восьмом он вдруг вместо сочинения написал разгромную статью на роман Толстого «Война и Мир».

Роман ему не понравился- он не почувствовал в нем искренности, язык тяжелый, напыщенность… Он написал то, что думал, а не то, к чему его заставляли тянуться всю жизнь и был уверен, что после этого его выгонят из школы- к чему собственно он и стремился.

На самом же деле все вышло совершенно иначе.

Литературу преподавала Учитель, а не училка, которая по достоинству оценила написанное им.

— «Есть в тебе искра Божья», -сказала Учитель.

В школе она пробыла недолго, но успела укоренить в душе моего подзащитного веру в свое дарование.

Правда мечты его об учебе в Литературном институте так и остались мечтой-вместо этого была суровая школа выживания — когда человек один, он всегда не живет, а выживает.

Но гораздо хуже для него было отсутствие дома или хотя бы собственного угла. Дома у него никогда не было. Ни когда он жил у стариков, ни позже, в общежитии профтехучилища, завода или армейской казармы.

И вся жизнь стала для него борьбой за собственный угол, нишу, пускай самую крохотную, где не нужно слушать ничьих назиданий о необходимости иметь востребованную профессию, где можно быть самим собою и жить так, как хочется, а не как должно.

Когда страна развалилась, он собрал свой скудный скарб в вещмешок и улетел искать свой угол за океан.

Но нашел он здесь совсем не то, что искал. Вернее, едва ли кто-то мог предположить, что все сложится именно так и для него, и для его жертв. Впрочем, кого в этой истории считать жертвой тоже спорный вопрос.

Спустя какое-то время после приезда он познакомился с пожилой, но очень энергичной семейной парой и их давно перезревшей вечной невестой-дочкой.

Тесть с тещей не понятно по каким причинам, всегда считали себя людьми светскими. Деньги у них водились еще с прежней жизни в Ташкенте, где у них все было «схвачено».

Теща всю жизнь вертелась в торговле, а ее муж был тоже не последним человеком в местной иерархии.

Деньги они любили настолько, что если бы их вдруг поставили перед выбором: кошелек или жизнь, то они, вероятно, не задумывясь выбрали бы первое.

Они любили вспоминать свою жизнь, как познакомились и как поженились и постоянно об этом рассказывали новым знакомым, видимо желая произвести на незнакомых людей хорошее впечатление.

Но говоря о своем муже, она каждый раз говорила: -«Я сразу поняла, что это именно тот человек, который мне нужен». О любви она не говорила никогда.

Общительные, энергичные и нахрапистые, в первые два года своей жизни на новом месте они спали по три-четыре часа в сутки, все остальное время работая.

И еще, была у них удивительная способность отовсюду, разве что кроме воздуха, выжимать деньги. Первое время после приезда, отработав 12—14 часов на уборке, старик отправлялся стричь где-нибудь газоны, мыл подъезды или белил стены. Возвращаясь домой, он по дороге успевал еще набирать полный капюшон яблок, слив, груш или еще каких плодов, если дело было в сезон. Под два метра ростом, он легко обрывал плоды с деревьев росших за забором вилл и свесивших свои ветви на дорогу.

Если был не сезон, то он успевал, возвращаясь домой, набрать целый мешок пустых бутылок.

Потом они купили машину и старик тут же начал «бомбить».

Не отставала от него и жена.

Руки у нее росли «оттуда», как теща сама говорила. Она была и парикмахером, и поваром, и педикюр делала, и сидела с больными стариками.

поселившись в престижном районе города, они быстро обзавелись знакомствами с вип-персонами, несмотря на слабое знание языка и оба были, особенно старуха, сама услужливость.

Старуха на добровольных началах взялась ухаживать за немощным стариком-отставным военным, не то полковником, не то бригадным генералом. Дети и внуки поначалу ей не очень доверяли, но в конце-концов привыкли и даже уже не представляли себе, как смогут обходиться без своей помощницы.

Однако после смерти старика разразился страшный скандал: он оказывается доверил ей свой банковский счет и кредитную карточку, а старуха не преминула этой возможностью воспользоваться.

С юридической точки зрения к опекунше было не подкопаться — ведь он сам выдал ей доверенность на пользование своими банковскими счетами.

Короче говоря, до суда дело не дошло, а вскоре старики открыли собственный магазин и кафе, которое позже превратили в маленький ресторан.

Они давно мечтали о «собственном деле», но для этого нужны были деньги и немалые, которых им и не хватало. Поэтому старуха готовила для соседей-с ее то общительностью, а старик развозил.

Покупка магазина и кафе произошла как-то вдруг и вскоре после эпопеи со стариком-соседом. Дело у них пошло и они навсегда закрепились здесь, купив собственный дом.

Тут можно было бы сказать, что жизнь удалась, если бы не их вечная боль- некрасивая, избалованная и вздорная старая дева-дочь, от которой сбегали все мужики.

Единственным, кто задержался на всю жизнь в их доме был мой подзащитный.

По натуре он был тюфяк и они, находившие применение каждому человеку и каждой вещи, нашли применение и ему.

Облапошили они его просто.

Сначала помогли ему найти квартиру на съем, потом стали у него гарантами, бесплатно стригли, приносили ему приготовленную старухой еду, дарили поношенные вещи, подсказывали и помогали в трудных ситуациях если его например обсчитывали в зарплате или давали банковскую ссуду под высокий процент.

Еще Ницше очень точно подметил, что одинокий человек, даже при всей своей нелюдимости, слишком спешит пожать протянутую ему руку.

Так произошло и с моим подзащитным, который все принимал за чистую монету.

Потом они познакомили его со своей дочкой, которая была старше его лет на десять, а то и на все двенадцать. Сразу же после свадьбы они тут же взяли своего зятя в оборот, заставив взять на себя кучу ссуд и обязательств.

С тех пор он работал на них с утра до ночи, став ломовой лошадью в их доме.

Такова была, вкратце, печальная история этого бедолаги, которую он сам рассказал мне чуть позже.

— За десять лет я не написал ни строчки, ни единой строчки! — вскочив в отчаянии крикнул он рассказывая мне свою историю.-Я жил как зомби: затемно вставал и работал до самой ночи.

Потом однажды я заболел и когда стал выздоравливать, то снова начал писать… Это была моя единственная отдушина в жизни- я купил переносной компьютер, научился с ним работать и выкладывал свои рассказы в сети.

— Кому это мешало?! -вдруг снова крикнул он. -И если бы эти упыри оставили мен эту отдушину, не мешали творить, клянусь, я бы покорно тянул свою лямку и не роптал. Но им нужно было все, все до последнего миллиметра, до последней капли моей жизни!

Я урывал минуты и часы от своего короткого сна, чтобы успеть побыть немного человеком…

Но они считали это непозволительной роскошью для меня… Если бы вы знали, какое это удовольствие убивать таких упырей! — воскликнул он.-Когда убиваешь их, перед тобой вдруг открывается во всем великолепии безбрежное царство свободы!

Я слушал его и думал о том, что пожалуй можно рассчитывать на результаты психиатрической экспертизы-он явно неадекватен и пожалуй это наш единственный шанс на суде.

— Необычное это дело, -сказал мне мировой судья, передавая папку этого горе-писателя.

— Почему? -спросил я.

— Видишь ли, тут не корысть, не ревность, не пристрастие к алкоголю…

— Причин может быть много -убивают и за просто так, — возразил я.

— Но тут-графомания, -усмехнулся судья.

— Графомания?! -удивился я.

— Ну да, убийца заявил на следствии, что убил их за то, что жертвы высмеивали его опусы и требовали, чтобы он закрыл свою страницу на литературном сайте и перестал заниматься ерундой.

Да он сам тебе все расскажет.

И он рассказал.

— Я давно хотел убить их всех. Я не просто хотел: я жаждал этого. За что? Скорее почему. Они были уверены, что скованный по рукам и долгам ссудами и обязательствами, я не смогу сбежать. Но они просчитались!

Когда мы еще встречались с ней она была самой понятливой, самой чуткой, самой нежной девушкой на свете. Она принимала меня таким, каков я есть: со всеми моими недостатками и слабостями.

Я ведь от природы человек слабый, с кучей всяких комплексов и проблем. Да я ведь уже рассказывал об этом…

Мне не верилось, что меня можно полюбить: ничем не примечательного серого человечка. А она все время убеждала меня, что наоборот, есть за что, потому что я добрый, чуткий, а это ведь в наше время такая редкость.

Она не была красавицей, скорее даже наоборот: жирнозадая, с красной рожей.

Пока мы встречались, она цитировала мне заученные строки классиков и латинские поговорки на языке оригинала.

Но, когда мы стали жить вместе, я ни разу не видел в руках у нее книжки или хотя бы газеты. Видимо она уже успела все прочитать…

Как-то быстро оно все закрутилось: свадьба, ипотека, новая квартира… С тех пор я работал как проклятый с утра до ночи.

Меня ведь всю жизнь считали размазней. Да так оно и было.

Вместо того, чтобы уйти от нее, я терпел эту истеричку и ничтожество, а заодно и ее родственников, у которых все разговоры были о деньгах. Они вечно упрекали меня в отсутствии востребованной профессии, в неумении заработать, в равнодушии к семье.

Я работал все эти годы с утра до ночи, я все терпел. Она разжирела еще больше и внушала мне отвращение.

Но я же вечно был всем должен: родителям, учителям, родине, семье…

Они все злорадствовали, что я никогда не вырвусь из этой кабалы. Но они просчитались. Теперь они жертвы, а во всем виноват я — жестокий убийца.

От нее я прятался в работе, а от каторги- в творчестве.

Может быть я бы так же тихо и прожил до конца своих дней. Но им показалось мало меня растоптать как личность. Они обнаружили мою страницу на писательском сайте и стала смеяться.

Во время семейного застолья, где присутствовал и неизменный друг семьи, они дружно смеялись над моими опусами… Вот тогда-то я и решился.

Часть Третья

При этих словах его глаза вспыхнули торжеством-он буквально ликовал, как-будто совершил Бог весть какой подвиг.

Убийство это относилось к разряду громких, даже очень громких. В нашем городе, сами жители которого различают друг друга не в последнюю очередь по принципу старожил-приезжий, убитая семья была известна каждому, благодаря своим деньгам и влиянию.

Ресторан, принадлежавший убитым старикам, был традиционным местом встреч не только для местной бизнес- элиты и политиков в городском совете от партии приезжих, но и для более высоких гостей, таких, как лидер этой партии, его спонсоры и ближайшее окружение.

Реакция горожан на убийство была неоднозначной: одни злорадствовали, другие пришли с постными лицами на похороны, но мысленно ликовали, избавившись от конкурентов. Но немало было и таких, у кого совершенное убийство вызывало искреннее возмущение и страх, который они, впрочем, пытались скрыть за гневными речами.

Даже сам лидер партии приезжих, лично присутствовавший на похоронах, произнес гневную речь, превознося деловые и личные качества жертв и клеймя «подлое убийство, совершенное жалким и завистливым ничтожеством».

Люди подобные лидеру партии приезжих, как, например, члены городского совета из того же списка, воспринимали насильственную смерть стариков их дочери и друга семьи точно так же — как личный вызов себе: вызов неудачника людям успешным.

— «Жаль, что у нас давно отменили смертную казнь», -досадовали они, -«Этого подонка следовало бы четвертовать!»

— «Ну да ничего, в тюрьме ему тоже будет не сахар!» -успокаивали себя успешные люди.

Больше всего их возмущал сам факт того, что человек ничем не примечательный, несчастный, забитый неудачник, посмел поднять руку на людей целеустремленных, успешных и во всех отношениях достойных.

За всем этим негодованием явно ощущался страх перед призрачностью того, что мы обычно называем незыблемостью нашего бытия. Когда происходят подобные события, человек успешный, обладающий солидными деньгами, властью, или, как правило, и тем, и другим, вдруг совершенно теряется, осознав, что ни то, ни другое, никак не влияет на здоровье, долголетие и даже от банальной зубной боли не всегда может защитить.

Вот ведь, был процветающий бизнес, успешная, счастливая семья и вдруг… Из-за нелепой случайности, из-за какого-то идиота, все рухнуло за какие-то считанные минуты!

Если бы убитые стали жертвами организованной преступности, к примеру, людям успешным было бы не так страшно, поскольку, во-первых, это более объяснимо: в противоборстве двух сильных противников всегда побеждает если не сильнейший, то, во всяком случае, более удачливый.

Во-вторых, даже с более сильным врагом можно попытаться и договориться, перехитрить, сбежать в конце-концов…

Но как полностью защититься от таких вот нелепых случайностей?!

Ведь более нелепой смерти и придумать нельзя, хотя старики все вроде бы предусмотрели.

Дом, где жили жертвы и их убийца представлял собой маленькую но очень хорошо охраняемую крепость: повсюду скрытые камеры слежения, датчики, а в огромном дворе-чудовищных размеров пес, человеконенавистнической породы. Ко всему, старик держал дома оружие — у него было несколько пистолетов, один из которых он постоянно носил в кобуре.

Им было чего бояться, потому что они были ненасытны и семью эту ненавидели многие. У каждого, кто столкнулся в жизни с этой семьей, была веская причина для ненависти.