Бесплатный фрагмент - Счастье, как солнце

Глава 1. Подруги

Нет, девчонки, всё-таки моя закадычная подруга Танюшка — это что-то с чем-то!

Мужики называют её чумой ходячей, бабы — оторвой. И только я одна знаю, какая она мировая девка — самая что ни на есть подружистая подруга.

С ней мне ничего не страшно: из любой передряги выйдет сухой, и меня вытащит. А на вид такая щупленькая, воздушная — на феечку похожа, только летать не умеет.

— Людмилка! — говорит она мне. — И в кого ты уродилась такая спокойная, непробиваемая? Если скрестить удава и медведицу, то всё равно это будет только половина тебя. Я бы давно взорвалась и всё на вилы подняла, а ты только улыбаешься и глазами хлопаешь.

Другая на моём месте давно бы на неё обиделась, но я то знаю, что Танюшка ничего дурного не имела в виду — просто она человек прямолинейный и все свои умозаключения выдаёт от чистого сердца, без злого умысла.

Хорошо сказала: умозаключения! Нужно будет перед ней козырнуть, а то подружка моя говорит, что у меня очень простецкий характер, и говор тоже простецкий, уж очень деревенский — не тянет на разговор интеллигентной барышни. А вот говор Танюшки — тянет. Подружка моя вообще может быть любой: хочешь — закоренелая деревенщина, хочешь — интеллигентка до мозга костей.

Однажды она так приезжего парня разыграла, что он поверил, будто девушка приехала к родственникам «на побывку» из самого Парижа. Поверил ведь — поверил! Потом так ухлёстывал за ней — всё цветочки носил: лютики-василёчки. А подруга их козе соседской скармливала.

Ей бы в артистки пойти! Та ещё была бы звезда — не чета нонешним. Да куда с нашими совхозными доходами-расходами, и неполными семьями? Ни у Танюшки, ни у меня отцов нет. У подруги отец умер, когда ей едва 12 исполнилось — она его до сих пор помнит и любит. Семья у них была хорошая, дружная. Тётя Валя, её мать, больше замуж не вышла, хотя и сватались к ней мужики: один даже из области приезжал. Да облом ему вышел: поездил, поездил, (а это не ближний край — 120 км), но понимания так и не нашёл — вскорости и отвалил.

Танюшка курсы медицинские закончила и в нашем ФАПе Павлу Иннокентьевичу (старенькому фельдшеру) ассистирует по мере сил и способностей.

Да и у меня — одна только мамка с замечательным именем Анисья. Сразу Анисья из «Тихого Дона» на память приходит, верно? Только моя маманя похожа на ту Анисью лишь своей дородностью, и боле ничем. Та Анисья красоты несусветной, а моя маманя — простая колхозница, да ещё и рябая: оспу она в детстве перенесла, вот её личико и поковыряло.

Маманя и вышла бы замуж, да никто не звал. Даже тот, кто меня на свет произвел, убежал, как наскипидаренный. Честно признаться: характер у моей Анисьи Павловны — не сахарный, даже мне достаётся от неё и за дело, и без дела.

Поэтому с самого раннего детства я мечтала о самостоятельности и росла очень настырной и своевольной, что мамку мою приводило иной раз в полный нервоз. Правда бить она меня не била, только грозила, что выпорет. А в старших классах и грозить перестала: я научилась укрощать её одним взглядом. Однажды Анисья Павловна призналась тёте Вале, что она меня побаивается: очень уж взгляд у меня тяжёлый, сурьёзный.

Я хоть и училась лучше подруги, но вынуждена была идти на курсы парикмахеров — на большее, как выразилась Анисья Павловна, у нас средств не хватит. И вот теперь я, вместо того, чтобы крутить хвосты коровам, завиваю хвосты нашим бабам. Говорят, что это у меня неплохо получается: любую могу сделать красоткой. Особенно хорошо получается с Танюшкой — она такая красавица, что ей грех ходить непричёсанной. Танюшка в шутку называет меня личным парикмахером.

Так вот о моём спокойствии, которым подруга так восхищается: что ещё остаётся, когда все проделки начинает она, а я потом пытаюсь их разгрести, а тут без хладнокровия не обойтись. Однако, не смотря на моё хладнокровие, подруге всё же удаётся иной раз втравить в свои проделки и меня.

Сколько их было я уже и со счёта сбилась. Взять хотя бы этот, о котором я хочу рассказать. Хотя толчком к тем событиям всё же послужила не она, а моя мамка — Анисья Павловна.

Это она мне всю «плешь проела» своими приставаниями:

— Коды в замуж, девка, пойдёшь? Сколь годков жду-пожду от тебя внучка али внучку, а воз и ныне там… Видать и не дождуся.

Ладно мне бы одной мозги полировала, так ведь и до подруги моей добралась.

— Танюшка, а Танюшка, — говорит, — тебя ещё мать поедом не съела?

— Почему, тётя Анисья, она меня должна съесть? — не поняла та.

— А потому что вы с моей Людмилкой двадцатник разменяли, а до сих пор нам с Валентиной внуков не отковали, — в качестве претензии заявила моя мамка.

— Как же мы можем вам отковать внуков, тётя Анисья, — выразила свой протест Танюшка, — когда мы обе не замужем?

— Вот и я о том же, — недовольно пробурчала в ответ Анисья Павловна. — Ваши вертихвостки одноклассницы по второму заходу пошли, а вы всё в девках ходите!

— Так мы же с Людмилой не вертихвостки какие-то, — улыбнулась ей в ответ Танюшка. — Мы порядочные девушки. И потом сейчас в больших городах уже не выскакивают замуж в 21 год — не принято это.

От этих слов моя маманя совсем взбеленилась:

— Где ты тут большой город увидала?! Я так в упор его не вижу. И вам, дурындам, не советую!

Мы уже с Танюшкой решили, что на этом претензии окончены, ан нет — маманя продолжила выговаривать:

— Аль парней мало на вашу голову? Вон сосед, Мишка Найдёнов — дюже справный парень. Была бы я помоложе — вперёд вас ухватила его.

— Да он двух слов рядом связать не может, тётя Анисья! — возразила Танюшка. — Всё ну, да ну… Людмилка ему три дня назад правильно сказала: — «Не понукай, не запряг!» Мишка только лапы протянул, чтобы её ухватить — Людмилка его слегка оттолкнула, он и с ног долой, и лапки вверх. Третий день десятой дорогой обходит — опасается.

— Ну, девки! Ну, заразы! — воскликнула в экстазе маманя. — Да разве с парнями так себя ведут?! Им нужно улыбаться, хлопать глазками и во всём соглашаться…

— Только и всего, тётя Анисья? — засмеялась в ответ Танюшка. — Во всём соглашаться? А если они на сеновал звать станут — тоже соглашаться? Тогда уж точно вам внучата будут.

— Да разве вас на сеновал затащишь?! — возмутилась мать. — Вон вы какие языкастые… И себе на уме… Слишком.

Вот так всегда: Танюшка что учудит, а виноваты обе — мы ведь подруги.

Анисья Павловна тогда от нас отстала, но Танюшка разговор тот не забыла, и недели через две заявила мне:

— Я тут, Людмила, с женщиной одной познакомилась, когда за лекарствами для ФАПа в район ездила. Женщина, скажу тебе, умереть — не встать! У неё оказывается в райцентре своя «Служба знакомств» организовалась… До чего же прогресс шагнул и в нашей глубинке!

— Ну, и что? — не поняла я. — А ты к ней каким боком?

— Не боком, Людмилка, а напрямки! — возразила подруга. — Как узнала эта женщина, что я не замужем, да ещё не одна, а с подругой, так и расцвела вся. Вы, говорит, девушка колоритная (подруга у вас, видать, вам под стать) … Я на вас такую рекламу сделаю, что женихи со всего света к нам сбегутся. И вас в надёжные руки пристрою, и себе имя в бизнесе сделаю.

Я даже бровью не повела в ответ на сию рекламу, а Танюшка и не думала останавливаться:

— А и вправду, Люд, в деревне нашей кроме Петровича хромого и Мишки Найдёнова женихов днём с огнём не сыщешь… А дама та сунула мне в руки проспект и сказала: — «Приезжайте через недельку. Мы вам такое портфолио сделаем — закачаешься! И в тираж запустим».

— Какое такое портфолио?! — возмутилась я. — Какой такой тираж?! Уж не сорт ли колбасы какой? Я слышала, что на рынке в районе человечинкой один му… мужчина приторговывал.

— Враки всё это, Людмила! — запротестовала подруга. — Это наша бабка Анюта-сарафанное радио язык полощет, народ смущает: её внучка в район собралась ехать учиться, вот она и пугает её страшилками. За Мишку Найдёнова хочет спихнуть девчонку, чтобы самой с ней голову не морочить.

Посмотрела на меня Татьянка как-то странно и сказала:

— В твоём возрасте, подружка, негоже быть такой доверчивой. Пора бы уж сказки самой рассказывать… Портфолио — это не колбаса. Это папочка такая, в которую собирают красивые фотографии, чтобы показать товар лицом… И другими местами.

— Чьи фотографии? — поинтересовалась я.

— Твои, например, — ответила подруга.

— Ты же знаешь, что я в последний раз на выпускном фоткалась! — напомнила ей. — Не люблю я это дело. Не получаются у меня красивые фотки, потому как личико у меня не фотогигиеническое.

— Фотогеничное, — поправила меня Татьянка.

И добавила:

— Это не важно. Женщина сказала, что у них столько фоток нашлёпают, что просто «умереть — не встать».

— А-а-а, — протянула я, — так это деньжат небось стоит на те — ну те…

— Не без этого, — согласилась подруга. — Красота — она во все времена денег стоила. Так мы мамок своих потрясём, если они хотят, чтобы их дочурки удачно замуж вышли.

— Моя не даст! — осадила я её. — Ни в жизнь не даст: прижимиста больно. Она и на выпускной мне деньги на платье с воем дала. Была бы её воля — она и в затрапезном виде меня на выпускной отправила, если бы директор наш Борис Илларионович её не застыдил. Сказал ей проникновенно:- «Ваша Людмила, Анисья Павловна, чуть-чуть до медали не дотянула, а вы хотите ей платье на выпускной из „весёлого ситчика“? Разве так можно красивую девушку обижать? Я в вас, Анисья Павловна, начинаю разочаровываться». Только этим и пронял мою непробиваемую маманю.

Помолчала я немного и, поняв, что этим упёртую подругу не пронять, добавила уже конкретно:

— Ну, нет! На спор с Анисьей Павловной я не пойду — она всё равно перебрешет.

До сих пор помню взгляд подруги: он был таким красноречивым, что я чуть язык не прикусила. А Татьянка надула свои капризные губки, отставила в сторону мизинчик и выдала весьма артистично:

— Фи, Людмила Васильевна, что за слово такое некультурное?! Девице на выданье не след так выражаться. Воспитанная девушка на вашем месте сказала бы: — «Татьяна Георгиевна, я не могу спорить с маменькой, потому как она меня всё равно переспорит».

И так мне понравилось то, как и что сказала подруга Татьянка, что я повторила и интонацию её и голос почти один в один:

— Фи, Татьяна Георгиевна, где же взять воспитанных девиц в нашей деревне? Уж тут бери, что дают.

При первых словах у моей подруги глаза «полезли на лоб», а потом она начала хохотать, как сумасшедшая. Я не удержалась и тоже начала смеяться.

Услышала наш хохот маменька и заявилась в мою комнату во всей красе.

— Ну, и что вы ржёте, как кобылы? — поинтересовалась она. — Жеребцов поблизости вроде не наблюдается.

Я вздохнула и подвела итог:

— Вот видите, Татьяна Георгиевна, откуда у нас могут быть воспитанные девушки? Тут только кобылы и жеребцы.

Видимо, у меня был такой вид, что маманя сразу поняла — не ко времени заявилась.

— Я опять что-то не то ляпнула? — спросила она более миролюбиво.

— Да уж, — ответила я, опуская голову вниз, чтобы не расхохотаться.

— Ну, звиняйте, девки… Звиняйте.

Маманя ушла, а мы с Танюшкой рассмеялись уже совсем не весело, осознавая свои ограниченные возможности.

— Ничего, — отреагировала подруга. — Беру тётю Анисью на себя. Я не я буду, если не уговорю!

Не поверила я ей тогда — думала этим дело и закончится. А она взяла и уговорила.

Глава 2. Путешествие в район

Прошла почти неделя, и в один из вечеров маманя призвала меня к разговору, а у самой в глазах столько всяких чувств намешано, что и понять сложно: ругать будет или хвалить. Хотя я уже не помню, когда в последний раз она меня хвалила — всё больше претензии и недовольства в мой адрес: и то те этак, и это — не так.

Уже приготовилась отпор давать, а мать неожиданно говорит:

— Танюшка твоя сказала, что в район вам нужно смотаться… Мол дела у вас там очень важные. Не соврала?

— Нет, не соврала, — ответила ей с удивлением.

— Ну, смотрите девки, если набрехали! Дорого это вам станет. — посмотрела она на меня с недоверием.

— О чём ты, мать? — моё удивление было весьма натуральным. — Разве в твоей жизни мало врали? Одной вракой больше, одной меньше — какая разница?

— Не такой ответ я от тебя ожидала, — ответила она, поняв, что от меня ей ничего не добиться. — Теперь даже не знаю давать тебе денег, или нет.

— Дело твоё — ответила ей, изобразив на своём лице полное равнодушие.

— Ты это… Рожи мне тут не строй! — вскипела мать. — Коль тебе это безразлично зачем вписалась с Танюшкой?

— Никак тебя не пойму, Анисья Павловна! — теперь встала в позу я. — Что ты от меня-то хочешь? Тебя же никто не заставляет — хочешь давай, не хочешь — не давай… В таком случае я поеду с Танюшкой просто так, для сопровождения.

— Ишь чего выдумала? — проворчала мать. — Для сопровождения.

— Не бойся, Анисья Павловна, — усмехнулась в ответ. — Денег у тебя просить не стану: на дорогу туда-сюда у меня и своих достанет. Меня и такой вариант устраивает — развеюсь хоть немного, отдохну.

Так хотелось сказать: отдохну от тебя, от твоего вечно недовольного вида, но поняла, взглянув матери в лицо — не стоит.

— Её устраивает?! — продолжала наступать та. — А вот меня не устраивает! По твоим гримасам на физиономии вижу, что ты считаешь меня жадноватой!

— Прижимистой, — поправила я.

— Эх, дочка! — неожиданно с такой болью и обидой выдала она, что я даже съёжилась. — Не понимаешь ты меня… Словно чужая.

Сказала и ушла. А я осталась сидеть, как пришибленная. Первый раз в жизни мать показала, что душа у неё есть, и что она у неё может болеть.

Утром на тумбочке возле моей кровати лежал свёрток с деньгами. По нашим меркам это были немалые деньги.

Через день мы с Танюшкой ехали в район на милицейском УИЗике. В тот день только участковый Николай Иванович ехал в район — пришлось ехать с ним.

Николай Иванович, которого в народе все называют Колобком, всю дорогу развлекал нас шутками-прибаутками и анекдотами. Иногда, начиная новый анекдот, он вдруг спохватывался:

— Нет, девки, это не для ваших ушей!

И переходил на другой. Некоторые анекдоты, действительно, были юморными, и мы с Танюшкой смеялись от души. Другие явно не дотягивали до уровня, но мы, чтобы не обижать Колобка, всё равно посмеивались. Дорога неблизкая — больше семидесяти километров, и её нужно чем-то заполнить, чтобы не показалась нескончаемой. Ну, хотя бы анекдотами, если другого в репертуаре нет.

Дорога до района давно и вдрызг разбита, колея глубокая: чиркнешь «пузом» — кардан полетит «однозначно», потому ехали больше часа.

Водила вёл УАЗик очень осторожно: запчасти для него доставать трудно, да иной раз Колобок заставляет покупать их за свой счёт — вот и осторожничает Петрович.

Колобок, наконец, не выдержал.

— Шуруй, Петрович, по полю! — велел он.

— Как можно, шеф? — удивился Петрович. — Это же пшеница — кормилица наша.

— Скажи ещё поилица! — засмеялся шеф, но настаивать не стал.

— Рассказали бы чего, девки! — неожиданно выдал Колобок, — а то у меня уже мозоль на языке образовалась.

Я только плечами пожала, а Танюшка пояснила:

— Да не знаем мы, Николай Иванович, что рассказывать. И анекдотов не знаем — я их вообще не запоминаю: в одно ухо влетает — в другое вылетает.

— Ну, хоть спели что — всё веселее было, — предложил участковый.

— Мне медведь на ухо наступил, — ответила я.

— А у меня ни слуха — ни голоса, — добавила Танюшка.

— Ясно, — буркнул Колобок. -Толку от вас, девки, как от козла… Больше николи с собой не возьму.

Чтобы он не досаждал нам, Петрович включил радио на милицейскую волну. Колобок скривился, как среда на пятницу, и приказал:

— Переключи!

Петрович нашёл какую-то волну, на которой гоняли песни, и Колобок успокоился, а потом под музыку даже похрапывать стал.

Татьяна что-то хотела сказать, но Петрович сделал знак рукой, чтобы она молчала. Оставшуюся дорогу был слышен только рык мотора, песни, пробивавшиеся сквозь него и похрапывание Колобка. Так и доехали до места назначения.

Когда остановились у райотдела полиции, Колобок открыл глаза, огляделся и сказал:

— Что уже приехали?

Потом обратился к Петровичу:

— Я в отдел, а ты девок довези, куда скажут.

— Да тут недалеко, — начала Татьянка.

Колобок строго посмотрел на неё и сказал водителю:

— Всё равно довези, мне их матери наказывали доставить до места назначения целыми и невредимыми.

— Спасибо, Николай Иванович! — хором выдали мы, а Колобок махнул рукой и вразвалку направился к дверям райотдела.

Заведение в которое мы ехали оказалось, действительно, рядом — в двух кварталах. Петрович довёз нас, увидев вывеску «Служба знакомств» хмыкнул, но ничего не сказал, а когда мы с ним попрощались, выдал:

— Часов в пять мы с шефом в обратку двинем. Если, девки, успеете к тому времени, подходите к райотделу — довезём до дому с ветерком.

— Да уж, с ветерком! — засмеялась в ответ Танюшка. — Наши дороги ветерка не предполагают.

Петрович махнул в ответ рукой и укатил.

Стоим мы напротив входа и на вывеску, глаза таращим — никак не осмелимся первый шаг сделать. И тут вдруг открываются двери и на крыльцо выходит сухощавый мужчина, лет этак за сорок, примерно моего роста, со странной стрижкой: оба бока под ноль, а сзади волосы в хвост собраны, как у коня строптивого.

Достал мужчина сигарету из пачки, а потом на нас уставился и замер. Он смотрит — мы смотрим. Смотрим и думаем: кто первый заговорит. Заговорил он:

— Девчонки, вы не к нам?

— Ну, если ваша начальница Ленара Валерьевна, то к вам, — ответила Танюшка, поправляя локон, который я ей с вечера навертела.

— Тогда точно к нам, — ответил мужчина. — Да вы не тушуйтесь, девчата, заходите, она уже на работе. А я сейчас покурю и тоже буду.

Когда мы поднимались по ступенькам, я поинтересовалась:

— Не знаешь кто такой?

— Не бери в голову, — ответила Танюшка, — сотрудник, наверное. Не одна же она в этом салоне работает.

Помещение, в которое мы поднялись, было довольно просторное, но ещё не совсем обустроенное. С одной стороны стояла пара парикмахерских кресел перед столиками с зеркалами. С другой стороны что-то вроде фотоателье со всеми необходимыми прибамбасами. В глубине салона две двери, одна из которых приоткрыта.

— Есть кто живой? — звонко поинтересовалась Танюшка.

— Да-да! — ответил женский голос. — Я сейчас… Сейчас.

Не прошло и пары минут, как из кабинета вышла высокая, статная женщина с остатками былой красоты на породистом лице. Лицо это было весьма ухоженным — женщина явно берегла его, как зеницу ока, в крайнем случае, как дорогую вывеску.

— Танечка?! — воскликнула она с непритворной радостью. — Как же я вам рада! Проходите, проходите… Сейчас появится Роман — мой помощник, он ждёт машину, которая должна доставить кое-какую мебель… Сами видите: до конца ещё не обустроились.

— Наверное мы не вовремя? — начала Танюшка.

— Нет-нет! — запротестовала хозяйка. — Вовремя! Ещё как вовремя. Сейчас подвезут диван, пару кресел и журнальный столик — и мы во всеоружии!

Едва она произнесла эти слова, как открылась входная дверь, и мужчина, который встретил нас на крыльце, командным голосом объявил:

— Ребятушки, заносите! Давай, давай, не тушуйся — не съедят вас! Наши девчонки смирные — даже не кусаются.

Кто-то зычно загоготал в ответ и в просвете двери появилась широкая мужская спина и седоватый затылок.

Зычный голос запротестовал:

— Эй вы, архаровцы, нельзя ли повежливее толкать?! Вас двое — я один… Я сказал: нежнее! Если толкну я, то будете катиться до самой машины без остановки.

Через десять минут диван и кресла со столиком уже стояли на месте, а мы, по приглашению женщины, расположились на диване. В одном из кресел устроилась, как я поняла, хозяйка, доверив помощнику расплатиться с доставщиками.

— Ну, девушки, давайте знакомится? — с улыбкой поинтересовалась она. — Я Родина Ленара Валерьевна — хозяйка этого заведения.

— Щукина Татьяна Георгиевна, — представилась подруга.

— Привалова Людмила Васильевна, — наклонила голову я.

— Девчонки, вы для меня такая находка! — обрадовалась хозяйка. — Спортсменки, красавицы, да ещё с такими говорящими фамилиями!

Я засомневалась:

— Танюшка, конечно, красавица, а вот о своей внешности я бы так не сказала.

— Вы недооцениваете себя, Людмила, — улыбнулась Ленара Валерьевна. — Мы сейчас преобразим вас, сделаем фотографии и вы убедитесь, что были к себе несправедливы.

Она обратилась к вернувшемуся помощнику:

— Роман Викторович, вызывайте нашу молодую поросль — мастера и фотографа.

И тут же опять к нам:

— Девочки пара часов у нас, надеюсь, есть?

— Есть, — твёрдо ответила Татьянка, хотя у нас было намного больше времени, и я решила, что у неё ещё какие-то дела в райцентре.

— Пока прибудут наши молодые специалисты, — деловым тоном начала хозяйка, — мы с вами составим договор, ознакомимся с ним и подпишем к обоюдному согласию.

Ленара поднялась с кресла и мы тоже, решив, что должны идти за ней.

— Сидите, девочки, сидите! — остановила хозяйка. — Сейчас к вам подойдёт наш юрист и вы совместными усилиями составите договор, а у меня, простите, дела. Но через час я вернусь и мы вмести посмотрим, что у нас получилось.

Женщина скрылась за одной из дверей, а через пять минут из кабинета вышла худощавая девушка в очках и стрижкой каре, которая ей совершенно не шла.

— Да, — мысленно решила я, — не у того ты, подруга, стрижёшься. Конечно, сама стрижка выполнена очень технично, но вот чувство стиля — отсутствует напрочь… А это в профессии парикмахера одно из главных достоинств.

Едва мы успели согласовать с юристкой все условия, приемлемые для нас и для нашего кошелька, как появились «специалисты», о которых говорила хозяйка салона. Они, действительно, оказались молодыми: парень лет двадцати пяти с шикарной, неиспорченной ножницами, шевелюрой, которого я сразу окрестила фотографом, и девушка — нашего с Татьяной возраста. Странно, но её головка была в полном порядке. Этот «сапожник» явно был со своими «сапогами». Но почему окружение так его подвело?

Присмотревшись повнимательнее к девушке я уловила знакомые черты в её лице, только пока не поняла чьи они.

Парень тем временем обвёл нас с Танюшкой с головы до ног, явно оценивающим взглядом, и поинтересовался:

— Это с вами, уважаемые дамы, мы будем сегодня работать?

Татьянка ответила с достоинством:

— Девушки!

И добавила строго, чтобы пресечь какие бы то ни было вольности со стороны персонала:

— Да, с нами.

— Ну, что же, девушки, — заулыбался глазами «персонал», — хорошо. Будем работать.

Глава 3. Преображение

Оказалось, что я ошиблась: девушка Валерия была фотографом, а парнишка — Владимир, парикмахером. Посмотрела на него удивлёнными глазами, и в его глазах усмотрела вопрос — мол: «что от меня нужно?». Не призналась что нужно — доверия пока он у меня не вызвал.

— Так, девушки, в этом будем сниматься, или переоденемся, чтобы потом причёски не испортить? Кстати, меня Владимиром зовут. Так и обращайтесь.

— Меня Татьяной, — ответила Танюшка.

— А меня — Людмилой, — добавила я. — Где у вас можно переодеться?

— Гримёрная направо, — подала голос девушка.

И добавила:

— Я Лера. Валерия то есть.

Мы подхватили свои сумки и скрылись в указанном направлении.

К сожалению платьев у меня нормальных всего два: одно то самое, что мне шила наша совхозная портниха на выпускной вечер, и оно ей несомненно удалось и другое — из тонкого трикотажа, что я прошлый год купила в области на свои честно заработанные деньги, но оно так не понравилось моей Анисье Павловне.

У Танюшки с платьями напряга не было никогда — во первых: она худенькая и ей всё идёт, а во вторых: тётя Валя для неё живёт, а не для «своей кубышки». В нашей семье всё наоборот.

Надела выпускное: оно любимое, да и идёт мне больше, хотя, если честно, оно мне впритык.

Едва мы появились в зале, как Владимир полоснул по нам взглядом и сказал:

— Татьяну — в работу, А Милу… в полукарсет! Размер… 48… Попробуем. Валерия займись девушкой… Пожалуйста.

И Валерия занялась. Она заставила снять моё любимое платье, а потом так затянула в этот полукорсет, что я дышать перестала.

— Почему не дышишь? — полюбопытствовала Валерия.

— Если не ослабишь шнуровку — дышать не смогу, — едва выдохнула я.

— Как скажешь, — выдала девушка, ослабляя путы. — Так пойдёт?

— Уже лучше, — ответила ей.

— Теперь надевай платье, — приказала Валерия. — Увидишь разницу.

Разница была ощутимой, но дышать всё равно было трудновато.

— Привыкнешь, — заверила Валерия. — Потом спасибо скажешь.

— Не уварена, — ответила я, прекрасно поняв красноречивый взгляд девушки: есть нужно меньше.

Ответила недовольно:

— У меня просто кость широкая.

Валерия улыбнулась не зло:

— У всех нас кость широкая. Я пару лет назад тоже на кость ссылалась. Как оказалось: не такая уж она и широкая.

Когда мы вернулись в салон, Татьяна уже сидела в кресле, и мастер собрался отчекрыжить её прекрасные, золотистого цвете, волосы под самый корень, а ля Роман Викторович, орудуя ножницами, как если бы он подстригал зелёную изгородь. Я представила Танюшку оболваненной и мне стало плохо. Забыв про свой корсет-вериги, ринулась в бой:

— Ну, парень, ты даёшь! Руки у тебя, конечно, ловкие, но чувство стиля отсутствует напрочь! Тебе бы не в дамский салон, а в мужской: там всех можно под ноль оболванивать. Разве непонятно, что не пойдёт это… Татьяне Георгиевне? Не тот тип лица!

— Советовать все мастера, — усмехнулся в ответ парень, продолжая устрашающе щёлкать ножницами. — А попробовать самой слабо?

— А ну отойди, мастер! — отодвинула я Володьку и сама встала у кресла.

Через полчаса все смотрели на меня восхищёнными глазами, включая новую девушку, появившуюся, как по мановению волшебной палочки, самого Володьку и, вернувшуюся хозяйку.

Татьянка встала с кресла, как модель с картинки, которая висела наискосок от второго кресла.

— Да вы просто кудесница, Людмила! — восхитилась хозяйка.

— Может кудесница и себе сделает причёску? — съехидничал Владимир.

Я внимательно посмотрела на парня. Он с трудом, но всё же взгляд мой выдержал. Указав на одну из картинок, висевшую на стене, спросила:

— Такую ассиметрию сможешь?

— А то! — хмыкнул он в ответ.

— Давай, валяй! — подбодрила его.

И тут же предупредила:

— Если испортишь, руки сзади узлом завяжу.

По взгляду поняла: поверил.

Стриг заинтересованно и с удовольствием. Когда закончил, я оглядела свою голову со всех сторон и сказала:

— Молодец, Владимир свет Батькович, стрижки делать умеешь.

Парень засиял, как медный пятиалтынный, но я его сразу поставила на место:

— А вот укладку я тебе не доверю.

Владимир пожал плечами и отошёл с таким видом, словно хотел сказать «хозяин — барин».

Попросила Танюшку в ассистентки — она и дома под чутким руководством время от времени укладывала мои непослушные волосы. Получилось и на этот раз.

Все зааплодировали нашим совместным усилиям.

— Мариночка, — обратилась хозяйка к новенькой девушке:

— Пришло твоё время. Колдуй!

— Беру первой Людмилу, — как-то странно улыбнулась та в ответ, и я подумала: будет мстить за Володьку, и готова была уже «дать дёру».

Но оказалось, что девушка была довольна тем, что я поставила этого «выскочку» на место.

— Будет знать, как задирать нос! — сказала она.

За время макияжа я многое узнала о их коллективе — прелестный ротик «почётной визажистки» не закрывался ни на минуту. Оказалось, что Валерия дочь хозяйки, но работает здесь не потому, что мама её протежирует. Лера, действительно, очень классный фотограф: неоднократно побеждала в конкурсах, участвовала в выставках.

— Вообще Валерия обретается в Москве, — рассказывала Марина, — мать попросила её помочь на первых порах, пока мы не встали на ноги. Собрала нас «по сусекам». Меня от конкурентов сманила. Владимира из области привезла, ну а Валерия — уже знаешь.

— А Роман Викторович откуда? — как бы между прочим поинтересовалась я.

О, как резанула меня взглядом визажистка.

— Даже не думай! — предупредила она.

— О чём? — не поняла я.

— О Романе даже говорить запрещено, — понизила голос Марина. — Он собственность Ленары Валерьевны.

— Да он мне «и даром не надь, и за деньги не надь», — повторила я фразу из одного мультфильма. — Просто интересно из какого бора эта сосенка…

В комнату заглянула хозяйка, словно почувствовала неладное.

— Скоро вы? — спросила она, вглядываясь в мои глаза.

Я даже не моргнула.

— Ещё несколько штрихов, Ленара Валерьевна, и всё будет готово, — ответила Марина, делая вид, что целиком увлечена своей работой, и ничем больше.

Через минуту она резко развернула моё кресло к зеркалу, и я замерла: на меня смотрела совершенно незнакомая девушка. Причём красивая девушка.

— Это не я! — восхищённо выдала я, ошеломлённо глядя на Марину.

Та вздохнула и ответила с радостной улыбкой:

— Именно этих слов я ожидала от тебя, Мила.

Заинтересованная публика встретила нас аплодисментами, чем меня невольно смутила. И так, с пылающими от смущения и волнения щеками, я перешла в руки Валерии. Та крутила меня, как юлу, и я ей подчинялась, на удивление беспрекословно — даже вздоха не выдала, хотя дышать было по прежнему трудно.

Потом пришла очередь Танюшки. Было видно, что и она взволнована не меньше моего, только вида старается не показывать.

Потом мы собрались все за столиком и болтали весьма заинтересованно о том, о сём, я даже о корсете забыла. В это время Валерия колдовала со снимками, распечатывая наши с Танюшкой изображения в нескольких форматах. Когда она, наконец, предъявила свою работу все были в полном восхищении. Хозяйка прямо при нас начала сортировать их по разным стопочкам: портфолио, для рекламы, для размещения на сайте. В качестве «презента» нам.

Она выбрала четыре больших фотопортрета и сказала:

— Вот эти — в витрину! Потом ещё добавим, когда пойдут другие клиентки.

— Боюсь, что ТАКИХ уже не будет, — озадаченно выдала Валерия.

— Ничего! — улыбнулась в ответ Ленара. — Тогда мы вас с Мариночкой сделаем красотками и разместим. Чем не претендентки на мировую известность?

— Да ну вас, Ленара Валерьевна! — засмеялась в ответ Марина. Скажете тоже…

Часы показывали уже третий час, когда мы, наконец, вырвались из салона. В наших сумках лежали договора, по несколько фото и мой подарок — полуграция. Брать не хотела, но хозяйка настояла.

— Я хочу, чтобы она стала тебе впору… Честное слово, Людмила, ты всем нам так понравилась, что мы были бы рады видеть тебя в качестве нашей сотрудницы… Ты не только классный дамский мастер, ты и человек… Объёмный — во всех смыслах. Вы обе девчонки классные!

Мы пообедали в кафе на вокзале, заскочили в «Универсам» и около пяти часов были уже возле райотдела полиции. Петрович заметил нас издалека и вышел из машины, призывно помахав рукой.

— Николай Иванович уже спрашивал про вас, — доложил он. — Пошёл… По своим делам. Сказал, если через десять минут вы не появитесь — отчалим. Хорошо, что успели.

Вскоре появился и Колобок.

— А, девки, успели всё ж? Хорошо. А что сияете, как луна в безоблачную ночь? Всё путём?

— Путём-путём! — ответил за нас Петрович. — Залазьте, девчонки — пора ехать, шестой час уже пошёл.

Обратной дорогой Колобок уже не развлекал нас: он был хмур и чем-то очень озадачен. Во всю теперь старался Петрович. Я уже подумала, уж не проболтался ли он, куда нас отвёз, а теперь напускает тень на плетень.

Несколько раз ему выговорил Колобок:

— Смотри на дорогу, говорун! Кардан жахнешь — я с тебя три шкуры сдеру.

— Не боись, шеф! — смеялся в ответ Петрович. — Всё будет путём.

Сглазил Петрович: почти на въезде в совхоз карданный вал он всё же сорвал. Не выдержал и матюкнулся, тут же попросив у нас прощения.

Участковый посмотрел на Петровича очень недовольным взглядом, но ничего не сказал.

— Пошли, девки, — обратился к нам. — Пусть этот болтун сам выпутывается, как знает.

До дома было километра три. Так и дошагали в молчании.

— Ну, девки, удачи! — сказал Колобок. — Передавайте привет мамкам.

И, ссутулившись, двинул в сторону своего дома, а мы направились к своим.

Мать была уже дома. Обычно она возвращалась домой гораздо позже. Я вздохнула обречённо: придётся предъявлять доказательства о том, как и на что потратила деньги, которые она оставила на моей тумбочке. А траты не все были по делу. Мы купили с Танюшкой кое-что из косметики, по лёгкому шифоновому шарфику, которые очень приглянулись и так нам шли, решив, что будем ими меняться время от времени, и ещё кое-что по мелочи, без чего вполне могли обойтись.

Мы почти молча поужинали, лишь изредка обмениваясь по ходу репликами. Странно, но мать не потребовала от меня отчёта — я сама пошла на контакт. Принесла ей договор, показала все фото, которые достались нам, рассказала, как нас с Танюшкой преобразили в красоток.

— А ведь и впрямь — красотки, — отреагировала мать. — Даже не ожидала такого. Вот ведь живут люди в городах… Как человеки живут. Всё у них есть… Салоны разные… Магазины большие… Дороги заасфальтированные…

Я даже слегка растерялась, не зная, что думать.

А мать неожиданно выдала:

— Может нам в район, дочка, переехать? А что продадим дом здесь и купим там какой-нибудь небольшой домик…

Я в ответ взяла и ляпнула:

— А мне, мам, там работу предложили.

— Вот видишь, — отреагировала она, — один только день побывала в районе, а уже и работу предложили…

Глава 4. Счастье и на кривой козе не объедешь

Топали мы вечером с Танюшкой по дорожке домой и смеялись.

— Ну и как тебе наше похождение? — поинтересовалась Танюшка.

— Умереть — не встать! — с чувством выдала я.

Это точно, — подтвердила подруга, — не встать… Сколько денег ухлопали не понятно на что.

— На причёски и пару красивых фотографий, — уже без улыбки поддержала я.

— Не забудь про договор с подписями и печатями, — напомнила подруга.

— Разве что договор, — согласилась я. — Было чем от мамки отбрехаться.

— Опять? — укоризненно посмотрела на меня Танюшка. — Чтобы я от тебя в последний раз слышала это слово!

— Есть, товарищ начальник! — козырнула я, прикладывая другую руку к голове в виде козырька, чтобы всё было честь по чести.

На следующий день уже весь совхоз знал, где мы были с Танюшкой, зачем и почему. Не понятно кто разболтал. Только через несколько дней узнали, что «слабым звеном» оказался Петрович. Встретила я его на следующий день, посмотрела в его «подлые глазки», которыми он хлопал, как китайский болванчик головой, и сказала:

— Брехло ты, Петрович, как бабка базарная. А ещё мужиком прозываешься. Стыдно за таких, с позволения сказать, мужиков.

Петрович начал багроветь, намереваясь, видимо, что-то сказать в своё оправдание, но я его слушать не стала: плюнула под ноги и ушла.

Потом он моей мамке высказывал:

— Ну и Людмила у тебя, Анисья! Больно скора девка на язык — даже слова сказать не дала.

— А ты разве ещё не набрехался? — удивилась в ответ мамка. — Весь совхоз твою брехню неделю по косточкам разбирает. Може хватит брехать? Так ведь и без работы остаться недолго: в милиции нужно уметь держать язык за зубами, а у тебя и в заду вода не удержится. Куда пойдёшь тоды, брехун старый?

Развернулась и ушла, а Петровичу не осталось ничего иного, как плюнуть с досады. Что он в это время подумал — неизвестно, но рожа, говорят, у него сильно посерела.

Всю неделю после возвращения из района я только и делала, что стригла совхозных баб «а ля Людмила» и «а ля Татьяна». Им было совсем не важно: идёт эта стрижка, или нет. Пришлось изобретать варианты: кому левую ассиметрию, кому правую, кому, как у Танюшки, а кому нечто иное, подсмотренное в салоне: фотопортретами с различными стрижками там полстены было увешано.

Наши женщины ходили гордые, выставляя свои головы напоказ, чтобы другие завидовали.

Много ли нашим женщинам нужно: немного внимания, ощущение, что ты нужен кому-то, немного счастья?

Счастье — оно ведь круглое, как солнышко, и такое же тёплое. Только тучи это солнышко иной раз застят, и оно становится невидимым.

Говорят, что своё счастье и на кривой козе не объедешь. Ой ли? А если оно заплутало где-то и дорогу к тебе никак не может найти, что тогда? Ждать, когда оно, наконец, найдёт эту дорогу, или бежать ему навстречу? В нашей Ивановке его точно не дождаться: на весь совхоз два жениха, да и то — один беззубый от старости, второй недотёпа, каких свет не видывал.

Несколько раз мысленно возвращалась к предложению мамани переехать в район, но с того вечера она даже словом на эту тему не обмолвилась. Решила, что просто в тот день у мамки на работе что-то не склеилось, вот она и «запаниковала», хотя паникёршей её назвать трудно. Тут мы с ней похожи, как две капли воды. Она молчала — я молчала. Только в выходной мамка, наконец, не выдержала.