Бесплатный фрагмент - Сбывшаяся мечта

Вместо предисловия

Как когда-то великий поэт,

Я задумалась, вдруг, о времени и о себе…

Иванова Анна Ивановна…

Незатейливо и банально…

Родилась, ходила в садик, училась, замуж вышла, работала

От начала до сейчас в одном посёлке-городе.

Муж, одноклассник, — тутошний.

Знакомые с нежного детства подруги.

Любую улицу, хоть переназванную- перепланированную,

Помню все до единой, и как было.

В фотографиях — коллектив танцевальный,

Ушедшие папа с мамой,

Дружеские встречи-вечеринки,

Близлежащих парков картинки…

Одиозная история развода.

Поиски себя на долгие годы…

Да, трудилась честно, выживала честно.

До глупости бываю доверчивой.

Отпустила детей. Вышла на пенсию.

Махнула рукой на то, что женщина.

Радуюсь внуку и огородику.

Кропаю в стол стишонки убогонькие.

Не тороплюсь подводит итоги,

Падать духом, кривить душой.

Решаю задачи по мере поступления.

Не очень дружу с денежками.

Хочется чего-то большего,

А чего? Знает кто ж его!

Попутешествовала заграницу и по России,

Да теперь уж не тянет куда-то сильно.

Мир сужается до внутреннего.

Нет! Я совсем не ухожу в себя,

Не боюсь обретать попутчиков,

Чтоб прийти куда нужно.

Намечаю перспективы и дали.

По-прежнему умею мечтать,

Но только желания мало,

Не сдвинется дело, если лень поощрять.

Оправданий находится миллионы.

Всё какие-то дела, препоны.

Обещания, себе данные,

Выполнять необязательно надо.

Между пальцев время течёт.

Множится грусть о несбыточным.

Мне опять подставляет Бог плечо,

Чтоб смогла воплотить мечты свои.

На Ивановых Россия держится

(Особенно, если в девичестве была Сидоровой.

Это — забавный анекдот моей жизни).

Поэтому укрепиться на корнях Рода

Имеет приоритетный смысл.

Мускулистые руки дубов

Подпирают веками небо.

Будоражат памяти кровь.

Превращают в быль небыль.

Я — не я босая бегу

Под откос к мосту на Славянке.

Туфли трепетно берегу.

В них я буду в клубе отплясывать.

А на завтра, также бережно,

Босиком пройдёт по бережку

Сестрёнка моя в платке цвЕтистом,

Чтобы туфли обуть перед церковью.

Только пара туфлей одна на двоих.

Оттого сберегаем их.

Не осталось папки с мамкою,

Запрягайся в работы лямку.

Сёстры разные, но похожие,

На любую работу пригожие.

Ну и что, что плечи девичьи,

Сами счастье себе обеспечим мы.

И на дальних лесных покосах

Коровёнке сена накосим,

А потом мужичкам приплатим,

Чтоб стога, что успели сметать,

Помогли довезти до дома.

Нет коровки — совсем бедово…

Без труда не бывает будней,

Как и праздников нет без драки.

Вот опять идут друг на друга

Деревенские забияки.

Край Колесников на Кольцов край.

Эй, ребята! а ну, наподдай!

Поволтузили, вздули, подбили… Отдохнули.

Опять наступили трудодни

На пашне, на грядке.

Всё проходит своим порядком.

Вот малина катИт именитая,

На Россию всю знаменитая.

Кто стрижёт её, кто-то"дОит».

На продажу в Питер готовит.

Здесь раздолье рукам загорелым.

Есть «рыжьё», есть золото белое.

А в Антропшино, диво-дивное!

Летом золото малиновое.

Как пойдёт малиновый вал,

Так при деле и стар, и мал.

Уж и есть её не хочется.

Уж и руки все исколоты…

Но ссыпается"злато"в набирочки,

А с набирочек — на рыночек.

Постепенно на-нет сошла страда огородняя.

Привалила зима холодная…

…Я иду по парку,

Снегом запорошенному,

Вижу по порядку

Воспоминанья прошлые…

…Скрип полозьев, дым в небо от каждого дома.

В Павловск едут сметана и творог.

И старушка-дворяночка запросто

Завела разговор с мужиком простым.

— Эй, Семён, нынче снегу весь двор.

Что с ним делать, как быть?!

— Да, барыня, печку топить!

— Забери его весь! Могу приплатить.

Вот под этот задорный прикол-разговор

Мужичок успевает всё разгрузить,

В рукавицу копейку припрятать,

И обратно, до дома, до хаты…

Так и бабёнкам не с руки витать в облаках:

Вон, вояки в гусарских полках

Все завшивели, не обстираны.

На Славянке у проруби вальками отбить,

Раскрасневшими пальцами чуть отжать, прокалить

На морозе трескучем,

Утюгом с угольками перегладить всю кучу.

Да на санках до Царского довезти восемь вёрст.

Там ещё прихватить работушки воз.

Для хозяйства любая копейка «в строку»,

Вот и некогда бабам лежать на боку…

Растянулась вдоль речки деревенька большая.

Кто-то кум, кто-то сват, и сосед не один…

Здесь в ходу прибаутка такая:

«Мы портянки сушили под солнцем одним.

Потому и родня!»

Вот такая она, история…

…Вижу, словно вживую,

Картинки были, поросшей быльём.

Я о ней не тоскую. Смотрю, как кино.

Здесь и корни, и ветви.

Здесь предки мои.

Взбудоражили памяти кровь

Дубы-колдуны.

Камертон чистой любви. Сказ о любви первой пары в моем Роду

Во времена старые-стародавние,

Во времена, за забвеньем спрятанные, как за горами,

Когда, рассказывают, воевали меж собой древляне и поляне,

Жили красна девица Дуня и молодец-богатырь Горан.

Дуня, нравом ласковая и лёгкая,

Как дыхание, как дуновение осторожное,

Что удерживает в воздухе пёрышко,

Заставляет его не падать, но летать, куда хочется.

Род её земледелием занимался

И был в искусстве этом весьма продвинут.

Трудолюбием да умениями разными славился.

Стержнем — воля и дух свободы были у них внутри. Не мякина!

И пахали они, и торговлею занимались,

Бересту расписывали знаками разными,

Но жизнь мирную набеги древлянские портили,

Татей бессовестных, тащивших всё, что ни попадя.

В стычках тех погибали мужчины-защитники,

Перекладывая хозяйственные тяготы на женские плечи.

Так и в Дуниной семье не осталось мужчин.

Сами женщины и ткали, и жали. Всё в единые руки: и с оралом, и у печи…

А Горан из древлян был, как раз, родом-племенем.

На медведя ходить с ножом не боялся.

И так ему, порою, хотелось хлебушка,

А не только всё мяса да мяса.

Где же хлебушек взять? У соседей!

Сговорились ватагой, да к полянам собрались.

Да поход свой задумали совсем не по времени:

Весна посевная, у полян и самим зерна не осталось

Подобрались разведчики, наблюдают явление:

Две девчонки впрягаются в лямки,

За соху сзади держится третья.

Не назвать бороздою ту ямку,

Что от их поту́г сзади тянется…

Тут услышали девчонки: будто что-то звякнуло,

То ли ветка хрустнула…

Похватали в руки защитные палки.

И спина к спине стали кру́гом.

А разведчики (и Горан среди них),

Аки дикие кони заржали:

«Мы сейчас этих горе-воительниц

В лоб щелчком убьём без ножа!»

Но девчонки, оказывается, не пальцем деланы:

Неизвестным боевым искусством владеют.

Мужики здоровые и не заметили,

Огребли по полной и попали в плен.

Поднялась тревога и сумятица.

От супостатов поляне отбиваются.

Во́ время девчонки спохватились.

Всю деревню спасли своею бдительностью.

А на древлян пленённых вся деревня поглазеть собралась. Смотрят, смеются,

Улюлюкают, поддевают: «Словам не поверили бы,

Кабы сами не у́зрели,

Как девчонки богатырей палками охаживали,

От воровства непотребного, как последних дурней отваживали!»

Стыдно Горану и его ватажникам.

Лица к земле опрокинули, глаз не кажут.

Рассудили тогда старейшины деревенские:

«Не пускать же на барабан шкуры немытые.

Вот пускай эти тати за свои непотребства ответствуют,

В услужение рабское идут к тем, кто их спеленал-пленил».

Так достался Дуне Горан в ошейнике рабском.

В землянке холодной ночь переспал, и — на пашню.

Теперь Горан сивкой сделался.

Изредка погоняла его Дуня, чтоб шустрее бегал,

Чтоб ро́вненько ложились борозда к бороздке на пашне.

Так устал Горан, глаза закроет, а перед ними земля всё мелькает, мелькает…

За день и притормозили-то

Всего пару раз:

Краюху хлеба пополам разделили, да выпили квас.

Пока едою обменивались,

Нет-нет один другого рукою заденет.

Дуня, ру́ку быстрей отнимает

Да, как маков цвет, вспыхивает.

А Горан глаза опускает,

На девку глупую бесится.

Уж вечерняя зо́рька растаяла,

Когда о́труб они допахали свой.

Поглядели на небо,

Там голубая звезда разгорается.

Отстегнула Дуня с Горана рабский ошейник:

«Ступай восвояси».

А он от голода да усталости

Шага два вперёд сделал, да на землю брякнулся.

Дуня и сама умоталась за́ день.

Кое-как до родника добрела, набрала водицы в жбан,

Поплескала в лицо немного,

Ополоснула усталые ноги,

Плат с головы намочила-отжала

И обратно побрела до Горана.

Отёрла его тряпицею влажною,

Напоила водою прохладною…

На съедение зверям диким в ночи не бросишь живую душу.

Решила, что наберёт веточек, костерком обогреет-обсушит…

После подумает, куда его..

Дуня сама свободу любила

И другим поло́на не желала…

А ещё… Она, будто в яви, ощутила

На своей ладошки сильные пальцы мужские.

Вот в прохладный час предутренний

Очнулся Горан, смотрит вкруг себя:

Зябко съёжилась Дуня,

У костерка, пеплом запорошенного, прикорнула.

Бери, что хочешь с нею делай…

Да, ладно. Оставил нетронутой и целой.

Он за ёлку метнулся ла́пчатую.

Был Горан — и нет его, словно растаял…

…На о́трубе том Дуня овёс посеяла,

Чтоб урожайней он был,

С душою чистой обнажённая дева

Земле молилась-кланялась и песни обрядные пела.

Хоро́ш овёс взошёл, зацвёл, колоситься начал…

А что Горан? Он-то где пропадает?

К своим древлянам вернулся, было.

Все, кто поминал его позорный плен,

Получили в рыло.

Отделился Горан от своих на выселки.

Часто бродит возле Дуниного овса поблизости.

Запала молодцу в ду́шу бойкая девица.

Вроде как ненароком,

Хочет он время улучшить и с нею встретиться.

Вот вошёл овёс в спелость молочную,

Стал приманкой мишке бурому, до сладкого охочему.

Дуня, как назло, пришла поле наведать,

А там посерёд сидит огромный медведь обедает.

Вокруг, что не съел, то вырвал, примял, притоптал.

Если сейчас же выгнать злодея, то можно ещё спасти урожай.

Подобралась девчонка к нему со спины,

Да неожиданно крикнула.

Должен был бы со страха сгинуть-удрать косолапый мишка,

А он пятачком своим поводит-принюхивается,

На задние лапы встаёт, чтоб сверху обрушиться.

ЧтО́ рогатина в руках у деви́цы супротив того супостата?!!!

Тут, откуда ни возьмись, на помощь к ней — Горан.

Ушатали вместе великана лесного.

Мо́лодец к девице подбегает, сверху донизу ощупывает глазами,

Беспокоится за неё: цела ли?

А она разревелась от обиды и страха.

На грудь ему бросилась, намочила слезами рубаху.

Он приобнял её, лицо поднимает,

Губами и пальцами нежно слёзы её горючие утирает.

Так в деревню вошли, обнимаючись.

К старейшинам в ноги бросились, благословенья испрашивая.

А как с полей урожай сняли,

Тут и свадьбу честны́м пи́ром сыграли…

Так вот начался Род наш великий

От влюблённых Дуни с Гораном.

Через годы любовь пронесли они

И потомкам своим наказали:

Жить в любви, помогать другу дружка,

Не ссориться в труде, и в беде, и в веселье поддерживать.

Не доказывать, кто главнее, кто лучше,

А решать обоюдно, полюбовно и взвешенно.

Сказ о самой красивой любви в Роду

Когда-то (подумать страшно!)

Не было ни мобильников, ни телевизоров,

А страна наша большая

Работала, и денно, и нощно, строила коммунизм.

Рабочие, кто посменно, кто вахтовым методом,

Осваивали заводские мощности,

Разворачивали первые пятилетки,

Раскочегаривали индустриализации паровоз.

Дома, когда отдых, наконец, выдавался,

Соседи целой общиной у радиоприемников собирались,

Были здесь и стар, и млад.

Новости слушали и к культуре приобщались.

Слушали подряд все классические оперы.

Слово боялись из партии пропустить.

Хоть глаза не видели, но воображение дорисовывало

Всё, что в спектакле происходило

А потом, под впечатлением,

Распевали, даже дети,

Из «Онегина» арию Ленского,

Или об изменчивых красавицах Риголетто

Так любил подтрунивать Минька

Над соседской девчонкой Олюшкой.

(Она хоть старше немного была,

Но такая красивая! Просто что-то!)

«Я люблю вас Ольга! Я люблю вас, Ольга!»

Девчонка только развернётся, чтоб приставалу отходить

Холщовой сумкой с учебниками, а он — в бега.

Догони, попробуй! Уже и след простыл его!

Уже позднее по воскресеньям в клубе кино

Стали показывать.

Чаплин,«Багдадский вор»,

«Большой вальс»…

«Тарам_тарам_тарам-пам-пам,

Тарам_тарам_тарам-пам-пам»…

А в сорок первом нагрянула война.

Настала для страны година грозная.

Пошел мальчишка в райвоенкомат.

Он сразу повзрослел и стал серьёзным.

Вдруг, в лихолетье отступлений,

В землянке низенькой сырой

Знакомое услышал пенье:

Вальс Штрауса тихонько напевала Оля.

Ошеломительная встреча,

Рывок сердец. Биенье в унисон.

Стал для девчонки с парнем этот вечер

Иного измерения основой,

Когда нет «я», а только «мы».

И никого вокруг, а только «мы».

Глаза-в-глаза… есть только «мы».

В одном дыханье и порыве, только «мы»…

Над полем промелькнула тень от Мессершмитта,

И очередью пули резанули,

А Ольга, телом Мишиным укрытая,

Сначала не поверила, очнувшись,

Что всё ещё жива,

И что кругом — затишье,

А после поняла,

Что Миша тоже дышит.

К землянке санитарной

Дотащить бы надо.

Там обработать раны,

Спасти любимого солдата.

И Оля, упираясь в землю,

Сцепила зубы (и откуда силы взялись!)

Доставила парнишку к медикам,

А после операции тихонько пела, над бойцом склонясь…

И Михаил, когда открыл глаза,

Сказал: «Любимая, не плачь!

Теперь, когда мы вместе, знаю,

Ни смерти нет, ни горя, ни печали!»…

А я, для Рода излагая эту сказку,

Слова великие желаю повторить

Вслед за Евгением Львовичем Шварцем:

«Слава храбрецам, которые осмеливаются любить,

зная, что всему этому придёт конец.

Слава безумцам, которые живут себе,

как будто бы они бессмертны!»

(«Обыкновенное чудо»).

И снова о любви

По-над речкою, над Славянкою,

Растянулось поместье графское.

Там в большой красивой усадьбе

Проживал мальчуган Николашечка.

Занимались воспитанием мальчика

Учителя различные иностранные.

И латынь тут, и математика,

Музицирование, рисование.

А ещё, литература, риторика,

Да, по мелочи, физика-астрономия…

В общем, родичи из Николаши готовили

Для себя продолжение достойное.

Вот в какую-то по́ру, слякотную, серую,

Когда свечи и днём жечь приходится,

Отыскал Николаша в библиотеке

«Похождения дон Кихота».

Он влюбился в произведение.

Потянуло его на подвиги.

И назначил своей Дульсинеей

Кухарку графскую, девку дородную.

Называл не иначе как Дульсинеей Антропшинской,

И, будучи мальчиком в еде разборчивым и привередливым,

Доедать стал всё, до последней крошечки.

(А впрочем, может, организм растущий этого требовал).

В заграницах отрок учёбу продолжил.

В саму́ Италию на долгие годы уехал,

Но образ румяной Дульсинеи Антропшинской

О России напоминал и согревал ему сердце.

А потом повзрослевший Николашечка

Получил в Дворянской Думе должность какую-то,

И когда законы придумывал,

В голове держал Дульсинею свою.

Вот такую любовь, платонически-чистую,

Зародившуюся из мечтаний-фантазий,

Пронести Николаша сумел через жизнь.

Осветляла и облагораживали она его память

О корнях, о России-матушке,

Об имении по-над Славянской,

Где когда-то ценности-принципы складывались

У мальчугана в большой красивой усадьбе…

Ну, а Дуне, девушке из Антропшино,

От любви той ни жарко и ни холодно.

Стала музой и идеалом? Так что ж!

Сама она того не знала и не загадывала.

Прожила по-честному жизнь

В заботах и труде.

Жена для мужа верная.

Нарожала деточек,

Вынянчила внуков.

Сказки им о былом рассказывала,

Словно и как-будто

Жизнь переживала заново.

Так пускай же в веках сохраняются

Сказки, истории и былины,

В которых мудро отображается

Неприметная и тихая любовь к России!

Сказ о том, как девица судьбу выправила

Не далеко, не близко

Жила-была красавица Василисушка.

Косы — в три обхвата, цвета ржи спелой.

Руки — ловкие, быстрые

Ко всякой работе умелые.

Вот прядёт она нить тонкую,

А голосом нежным песнь ведёт звонкую:

— Как под жёлтым солнцем

Голубой ленок

Вырос-разросся

Мягок да долог.

Я помну-побью тот лён,

Как лень свою.

Изомну-растреплю

Как грусть-печаль.

Расчешу-распушу,

Как радость свою.

Нить скручу-заверчу

На судьбу счастливую.

А спряду нить,

Выкрашу в красный цвет,

Чтобы вышить розы с бутонами.

Как побольше роза, —

То муж мой любимый.

А поменьше роза, —

Я сама, красавица.

Как бутончики яркие, —

Детушки наши…

Уж и будут здоровье, достаток и счастье

В нашем доме налажены»…

Наготовила Василиса приданого.

На гулянье отдала свой платочек белый

Другу желанному…

Цветом яблоневым май расцвёл,

Свадьбу назначили.

А невестушке стал сон

Сниться ночами:

Заперты двери щелясиые

К их с милёночком счастью

На амбарный замо́к на чугунный, глухой,

А где ключ от замка́, —

То не знает никто.

Рассудила Василиса:

«Со свадьбой такой не надо бы торопиться…

Хоть и мил мне дружок,

Знать, не время гулять.

Может прав тот резон:

Свадьба в мае — потом жизнь всю маяться?»

Неприятно представить красавице,

Что про счастье мечты разбиваются,

А заедят его быт с рутиною,

Оплетёт его лжи паутина…

Нелегко с роднёй договариваться,

Что велит сердце свадьбу

На после откладывать.

У милёнка из рук всё валится,

На Василисушка исподлобья поглядывает.

Она — с лаской к нему и с нежностью:

«Ты прости-поверь,

То не глупость моя.

Уж люблю тебя я по-прежнему.

Только знаю-ведаю я,

Что случится всё поперёк,

Коли мы обручимся-поженимся

Торопливо в неправильный срок».

Так любил её друг ненаглядный,

Что поверил-доверился ей.

Порешили свадьбу праздновать,

Как сберут урожай с полей.

Та живая вода доверия

Все их мысли и чувства омыла.

Любовь, проверенная терпением,

Для двоих свои клады открыла.

Интуиция Василисина,

Как волшебный чёрный кот,

Фамильяр ведуньи,

Помогла молодым заглянуть вперёд

И отвести кручину-беду.

Жили долго они душа-в-душеньку,

Любовь да деток взращивая.

Василиса своё сердце мудрое слушала

И во всех делах мужу правду подсказывала.

Сказ о том, как любовь мир и лад навсегда в Роду поселились

Во времена суровые, тяжёлые, лихие

Уроки личной долюшки-судьбины

В одном Роду две девы проживали.

Их, каждую отдельно, жизнь ломала.

Она их раскидала далеко-далече,

И каждой отвалила испытанья горькие…

То время всех перекалечило.

И сёстрам похлебать досталось с го́ркой…

Одна в кольце блокады оказалась,

И как могла, так выживала.

Мужчину раненого повстречала,

Его из армии комиссовали.

Он — инвалид хоть, но бурлит энергия.

(Не умирать же молодому инвалиду с голоду!)

То, что теперь зовём коммерцией,

Тогда преследовалось по закону.

Договорились с рыбаками из районов прибрежных,

Скупали их улов и перетаскивали

На своих горбах в рюкзаках заплечных,

Чтоб потом на рынке продать-обменять.

«Приподняться"и разбогатеть не успели.

«Спекулянтов"взяли «на деле»

И отправили в дальние дали

На север работать, на лесоповал.

А когда освободились подчистую,

Домой обратно вернулись,

Попыталась женщина свою родню отыскать,

В посёлок отправилась, где до войны жили сестра с матерью.

Удалось найти сестрёнку,

Только смотрит волчицей она в её сторону.

Оказалось, что пока одна в краях отдалённых скиталась,

Другая успела похоронить их мать.

И последние переживания у мамы были

За кровиночку ро́дную, которая где-то сгинула.

«Где была ты, когда в тебе так нуждались?!

О себе лишь заботилась?!!Вот и сейчас, пошла вон!

Знать тебя не желаю больше!»

Развернулась старшая и ушла с порога, коли гонят…

А у младшей внутри все кипит и булькает.

Слёзы непрерывным потоком, как горошины крупные, катятся.

Уж и так она, и эдак про свой поступок думает,

Но сестре не находит в сердце своём оправдания.

Вот идёт она с го́рем своим к мудрой женщине,

И пока рассказывает ей происшедшее,

Будто вновь проживает, что прожито,

Через какие страданья-потери пройти пришлось

Вместе с мамой за годы военные…

Как вернулись домой к гнезду разорённому…

Как разбитое сердце пришлось по осколочкам склеивать…

У неё получилось худо-бедно, а у мамы — нет…

Ведь совсем была и не старая,

Когда сердце стучать перестало…

А девчонке осиротевшей пришлось не просто сидеть-оплакивать,

А в одиночку мероприятиями погребальными заниматься…

В качестве социальной помощи

Выделил фабком буханку хлеба на поминки,

Пачку папирос, да двух ко́пщиков —

Немцев пленных, чтоб могилу выкопать.

Эти обессиленные заморыши

Целый день мартовскую землю лопатами рыли,

То и дело присаживаясь отдышаться на песок промороженный.

Хорошо хоть, управились до темноты…

Женщина мудрая рассказ нехитрый слушает,

Головой покачивает, сочувствует

Вполне понимает на сестру обиды девичьи,

Что, когда плохо было, не оказалось той рядом-вместе.

Не помогут сейчас никакие советы-назидания.

Чтоб хоть чуть душа от горя освободилась,

Пускай девчонка проплачется.

Оттого женщина просто слушает, да помалкивает…

Проплакалась, стало чуть легче дышать.

Сестру не простила, но вспоминает часто.

Проходит время некоторое, и вот опять

На пути ей другой мудрый человек встречается.

Не осуждает он девушку за чувства злые и обидные слова, что вылетели,

Но ненавязчиво, по-доброму пытается втолковать, что одна на всём белом свете осталась у неё сестра.

Единственная родня по крови.

— Чтоб простить обиды, много силы надо.

Тот, кто сам без вины,

Может бросить в грешника камень.

Мы же все, пока живем на земле,

Не святые вовсе.

Если осознаешь своей обиды грешность,

Самой станет проще.

И раскрылись-таки у девушки за спиной крылья Рода…

Отыскала сестра сестру — в объятия бросилась:

— Позабыть не смогу, но прощаю, и ты прости!

Нам держаться друг за друга надо,

Чтобы Род сохранить.

Вот такая была устроена проверка на прочность Роду нашему.

Погрести бы воспоминания об этом в забытье-беспамятство,

Но УРОКИ силы прощения и принятия обстоятельств

Не должны исчезать бесследно,

Но потомков вразумлять

ЧТО, действительно, ценно,

А ЧТО — на месте втором, иль десятом.

Как оставаться честным и цельным

В виду любых обстоятельств.

Чтоб Любовь, Мир и Лад

Навсегда в Роду поселились,

Научиться надо других прощать

И смирять свою гордыню.

Сказ о самом большом сокровище Рода

Закружило предновогодье близкое

Память в хороводе волшебных искорок.

Действие, самое незатейливое и простое,

Смыслами тайными, вдруг, наполнилось.

В дивные видЕния и ассоциации

С каждым вдохом, как в снег пушистый, проваливаешься.

Сознание сказочным образом расширилось.

Переплетаются в нём небыль и быль.

И как лёгкий взмах крыла бабочки

Реальности одну на другую меняет,

Так и обычный ёлочный шарик,

Не иначе магически, обращает время вспять.

Шарик на ниточке длинной раскручивается…

Светотени мелькающие, блеск причудливый…

Как в диапроекторе, в воспоминаниях включаются

Картинки различных семейных счастий…

Вот однажды в декабре,

Забежав к родителям,

Три сестрёнки чудо-ель нарядить решили.

Чтоб стариков порадовать,

Каждая по шарику

На веточку подвешивает

И, мимоходом, весело

Про жизнь свою рассказывает.

«Я, — начинает старшая, —

С мужем и ребёнком

Ла́жу, слава Богу.

Квартиру заработали

В самом центре города.

Работали-трудились,

Мечту осуществили.

Живём мы интересно.

Покупаем книги.

Уже на полках тесно,

И всё их перечитываем.

Многие завидуют

Библиотеке нашей.

Есть, чем нам гордиться.

Посмотришь — сердце радуется.

Соберёмся дружно вместе,

Отправляемся гулять.

Это каждому известно:

Чтобы город лучше знать,

Ты его пешком пройди

Переулками-дворами.

Неизвестные пути

Помогают узнавать

Душу города и Дух,

Запах, звуки, краски…

Осознать, что он — твой друг,

Интересный, сказочный…

Муж с роднёй общается,

Пишет письма в Казахстан.

А недавно дочка

Завела собаку»…

Средняя сестрица

О своём рассказывает,

Как с чухонцем-мужем съездили в Финляндию.

Сам он хоть из местных,

Но родня имеется

И в ЭССР,

И за страны пределами.

Их там привечают

И общенью рады,

Приехать собираются

В гости к ним и сами.

«Встретим их достойно,

Ведь не зря работаем.

И дом наш — чаша полная,

И в дневниках"пятёрки»

У деток наших, школьников.

Домашние колбаски,

Чудо-консервации,

Компоты и варенье,

Пирожки, печение.

Чистота, уют кругом.

Всё разложено по полкам.

На книжке сбережения…

Есть во что одеться…

Всё слагается, как надо,

Как задумано по плану.

Не совру, если скажу,

Что как в масле сыр лежу».

И младшенькой есть, что сказать.

Как-то получается,

Постоянно прирастает

Их семья друзьями.

«За тесным кухонным столом

Кто только не просиживал!

Чай пил часами напролёт

И делился мыслями

О том, о сём, о важном,

Тайно-сокровенном…

Или просто наслаждался,

Отдыхал душой и телом.

Хорошо, что уши есть,

Которые услышат,

Вот и нравится сидеть

В тесноте, да не в обиде

А бывает, стол большой созываем в праздник.

Щедрый, вкусный, хлебосольный

Для друзей-товарищей.

Для родни, п о крови близкой,

Иль не очень близкой, но…

Всех мы рады в гости видеть

Валом, скопом, заодно!»

Матушка дочурок

С улыбкою подкалывает,

Что они, до кучи,

Собрали ей в зятья

Узбека и чухонца, и скобаря упрямого…

Замесили славный

Интернационал.

А потом серьёзно,

С теплотой-любовью,

Шарики погладив,

Произнесла присловье,

Как хру́пко счастье женское,

И сто́ит поберечь его.

«Только сердцу чуткому

Счастье отзывается,

Потому-то вам, дочурки,

Я его желаю

Обернуть стараться

В вату благодарности

И тепла душевного.

Тогда лишь сохраняются

Для Древа украшения

Самобытно-яркие,

Дающие потомкам

Возможности выращивать Собственные счастья.

Из стекла расплавленного

Выдувать их форму,

А потом расписывать

Каждый, кто как может.

Пусть сохранится на века

Любовь, объединяющая поколения.

Пусть мужчины со своими женщинами, в руке рука,

В прекрасном настоящем прекрасное будущее делают!

Никогда не завидуйте чужому счастью,

Но всегда друг друга поддерживайте.

Когда-то, со временем, истину эту простую вы поймёте и осознаете,

Что главное богатство — сильный Родовой стержень».

О примирении мужского и женского в Роду

Давно когда-то жил на свете Род могучий.

Сохой пахали землю мужики.

Избёнки крепкие стояли по-над кручей

У полноводной матушки-реки.

В избёнках дружно жили семьи,

В которых деток куча мал-мала.

Спокойно, не спеша, размеренно.

И всем хватало хлеба и душевного тепла.

С улыбкой дома пахарей встречали жёны

И величали их«защитой и опорой».

Спешили расстараться с похвалой.

За стол садились всей большой семьёй.