18+
Сборник её жизней

Объем: 334 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Предисловие

Астрологический прогноз обещал Дейдре отличный день, но будто в насмешку у неё с утра уже ничего не складывалось. Сегодня она проспала и, опоздав на работу, получила нагоняй от менеджера. Как будто Дейдра опаздывает каждый день! Она ведь объяснила, почему опоздала, и чего Том так взъелся на неё, посетителей совсем мало, недоумевала Дейдра. Она обслужила всех клиентов и теперь тихонько сидела в уголочке, чтобы не мельтешить перед Томом, она скрывала от него одно обстоятельство. Узнай он о нём, ей не избежать новых упреков. Когда Дейдра уже решила, что её неприятности закончились на сегодня, как она, как назло, сильно обожгла левую руку, а ведь ей предстояло работать ещё целую смену! Дейдра смазала ожог мазью и теперь, поглядывая на вход в ожидании новых посетителей, дула на обожжённую руку, становилось чуть-чуть легче, мазь почему-то мало помогала. Дейдра неохотно покинула своё место и подошла к только что вошедшему старику. Она, несомненно, подошла бы к нему несколько позже, она же видела, что он ещё не выбрал заказ, этому искусству она быстро научилась, но Том пристально смотрел на неё, Дейдре ничего не оставалось делать, как встать и подойти, она дежурно улыбнулась и спросила:

— Вы готовы сделать заказ, сэр?

Дейдра удивилась, услышав ответ — да. Она подосадовала на Тома, и, злясь на себя, пошла за пончиками и кофе для старика. А через двадцать минут Дейдра непроизвольно вскрикнула, из рук выпал блокнотик, куда она записывала новый заказ. На её крик поспешил Том, пооборачивались немногочисленные посетители. Дейдра же, оставив клиентов, поспешила к старику, ещё минуту назад он спокойно ел свои пончики, а сейчас его голова покоилась рядом с тарелкой. Дейдра успела к старику раньше Тома, и первое, что она сделала, это осторожно потрясла его за плечо. Старик и в этот раз не оправдал ожиданий Дейдры, ведь она была уверена, что это ничего не даст, и старик будет также лежать, потом подойдёт Том, и возьмёт всё в свои руки. Но глаза старика открылись прежде чем Дейдра убрала с его плеча свою ладонь. А, открыв глаза, старик тут же поднял голову, и когда подошёл Том, он уже сидел, как ни в чем ни бывало.

— Сэр, с вами всё в порядке? — раз уж Дейдра первая оказалась у старика и, похоже, с ним всё было в порядке, она не желала теперь уступать его Тому.

— Да, мне уже лучше, благодарю, — ответил старик, голос его звучал бодро, он рассеивал последние сомнения Дейдры относительно состояния его здоровья. Но на всякий случай она задала ещё вопрос:

— Вы уверены? Может, вам вызвать врача?

— О нет, благодарю. Я в порядке, уверяю вас, — он улыбнулся. — У вас вкусные пончики, спасибо. Я, пожалуй, пойду.

Том, увидев, что Дейдра справляется сама, уже отошёл. Ей же вдруг захотелось ещё сказать старику несколько фраз. Это было совсем необязательно, но ей захотелось.

— На вашем месте я всё же обратилась бы к врачу, сэр. Здесь рядом есть больница, это хорошая больница, уверяю вас.

— Увы, я не могу воспользоваться вашим предложением …, — старик нашёл на её груди бэйдж с её именем и закончил, — Дейдра.

— Почему? — искренне удивилась девушка.

— Я лечусь только у одного доктора, а он не работает в больнице за углом.

— Наверное, это очень хороший доктор. Обязательно покажитесь ему как можно быстрее.

— Вы очень заботливы, Дейдра. Прощайте, и всего вам хорошего. — Старик протянул к ней руку, а затем похлопал руку Дейдры как раз по обожжённому месту. Странно, она не почувствовала никакой боли, ей были даже приятны его чуть влажные прикосновения.

Старик ушёл, Дейдра вернулась к своей работе. А через некоторое время она обнаружила, что у неё превосходное настроение, просто замечательное. Чем это объяснить, Дейдра не знала, она лишь подумала, что звезды не обманули её сегодня. Даже рука перестала болеть, не осталось и следа от ожога, видимо мазь, наконец-то, подействовала.

А старик вышел из закусочной, сел в машину, проехал два квартала и припарковался у первого попавшегося бара. Войдя туда, он заказал водки. Залпом выпил, и попросил ещё, он тихо произнёс после второй порции, словно извиняясь за свою неурочную выпивку:

— Сегодня я потерял друга, давнего друга. И мне надо поторопиться, чтобы успеть на похороны. Мне придётся лететь через океан, а это очень долго. — И старик ушёл.

Глядя вслед уходящему старику, бармен еле слышно произнёс:

— Счастливого пути, мистер.

Стив и Тень

Стив брёл по улице городка, притулившегося к самому берегу океана. Тень его ползла рядом с ним, Стив не любил её, свою тень. Чем ближе подходил он к углу, где требовалось ему свернуть, тем короче становились его шаги от того, что, повернувшись, тень ляжет перед ним, и Стив будет вынужден смотреть на неё. Дойдя до угла, Стив остановился, постоял некоторое время, рассуждая про себя. Идти позади тени не хотелось, но до бара было уже рукой подать, его было даже видно. С другой стороны, если повернуть назад, домой, тень будет позади него. А купить бутылку виски можно и в магазине по пути, и напиться дома. Но проблема была в том, что он не хотел возвращаться к себе трезвым, и вдобавок ко всему, дома он будет совсем один, а сейчас оставаться одному Стиву чертовски не хотелось. Он ещё немного потоптался на углу, взглянул на солнце, оно сияло всё так же ярко, ни тучки не было на небосводе, Стив шумно вздохнул и свернул за угол. Он приложил столько усилий, чтобы не опускать глаза вниз, на тень, что когда он зашёл в бар, на его лбу, висках, волосатой груди, блестели капельки пота.

— Чёртова тень, эта чёртова тень, она не оставляет меня в покое, — бормотал Стив, нервно оглядывая бар, и шагая к стойке. — Ральф, налей мне виски.

Бармен плеснул дешёвого виски в мутный стакан и пододвинул его Стиву.

— Неважно ты сегодня выглядишь, парень.

— Да, Ральф, меня достала эта чёртова тень, — Стив задыхался. — Я пойду, сяду туда. — Стив кивнул в самый тёмный угол бара. — Принеси мне бутылку.

Ральф принёс Стиву бутылку виски, и забыл о нём, Стив не доставлял много хлопот. Обычно он сидел и пил, зачастую засыпал, а, проснувшись, снова тянул своё виски до того момента, пока Ральф не закроет бар. Порою, он что-то бормотал себе под нос, но редко разговаривал с кем-либо, хотя его легко запоминал каждый, даже раз заставший здесь Стива. Потому что Стив вонял, вонял так, как будто гнил заживо. Но клиентов этого бара не смущал не только запах, распространявшийся Стивом, они не гнушались ни выпивкой сомнительного качества, ни заплёванным полом и грязной стойкой. Они приходили сюда, чтобы заключать грязные сделки, здесь замышлялись преступления, отсюда порою тайком выносили трупы, и бар процветал. Казалось сюда, как на алтарь зла, стекаются все пороки, присущие человеку. И щупальца зла, выросшие здесь, простирались далеко вдаль от этого заведения.

Через час бутылка Стива была ополовинена, но виски сегодня ему мало помогал избавиться от голоса, голоса, принадлежащего его тени. Тень не покинула его у бара, как бывало раньше, она зашла с ним внутрь и теперь разговаривала с ним. Создавалось впечатление, что Стив говорит сам с собой, ведь то, что говорила ему Тень, слышал только он, голос раздавался в его голове. И бармен, владелец этого сомнительного заведения, и клиенты, не вслушивались в бормотание Стива, а даже если бы и попробовали, то не поняли бы ничего из его слов. Напиваясь, Стив говорил на незнакомом им языке. Однако сегодня он говорил громче обычного, отдельные слова долетали и до барной стойки.

— Однако, что-то разговорился сегодня наш приятель, — заметил, обращаясь к Ральфу Сол, один из постоянных посетителей.

— Да, он уже три дня бубнит не переставая. И с каждым днём напивается всё больше.

— Бормочет непонятно чего. Давно хотел тебя спросить, Ральф, откуда вообще взялся здесь Стив?

Бармен в ответ лишь пожал плечами.

— Я даже не знаю, сколько лет он здесь живёт. Однажды он появился в моём баре, с тех пор приходит сюда почти каждый день

— Тринадцать лет, тринадцать лет я здесь, — отчётливо раздалось вдруг от столика Стива.

Сол и Ральф изумлённо оглянулись, и уставились на Стива. Стив будто слышал, о чём они треплются. Хотя он сидел на приличном расстоянии, и в баре к тому же не стояла мёртвая тишина, да и Сол с Ральфом разговаривали вполголоса, так что Стив никак не мог их слышать. Но он ответил на их вопрос! Однако он даже не смотрел на них, он пристально вглядывался в пол, там была его тень, и сейчас Стив слышал в своей голове её голос, шипящий от ярости:

— Тебе было приказано убить девчонку, но вместо этого ты сбежал!

— Но что тебе сделала эта маленькая дрянь? — попробовал возразить Стив. — И вообще, почему я должен подчиняться тебе? — алкоголь придал голосу Стива агрессивность.

— Тебе было заплачено за её убийство. И гораздо больше, чем тем, кого зачастую нанимают для убийств в этом баре.

— Я нашёл эти деньги, они не твои, — возмутился Стив.

— Верно, они не мои. Но как бы ты их нашёл, если бы не получил подсказку от меня? А не хочешь ли знать, чьи это деньги? — пауза, потом голос продолжил: — Это очень богатые люди, и они всё ещё жаждут получить свои доллары назад.

— Но как я найду эту девчонку? — заскулил Стив сдаваясь.

— Найдёшь. У тебя есть кое-что, — холодно ответил голос в его голове, — вспомни.

Стив сглотнул слюну, каждый раз, когда раздавался в голове голос, Стив ощущал неприятный металлический привкус во рту. Может, от этого он стал пить? Дешёвый виски лучше всего избавлял Стива от этого тошнотворного привкуса. Но Стив был не прав, именно виски усиливал этот ужасный привкус, когда голос начинал звучать у него в голове, и именно голос Тени однажды привёл его в этот городок и этот бар.

Забытое обещание

Калитка отворилась и через неё во двор шагнула стройная темноволосая девушка. Она остановилась и некоторое время постояла возле калитки, словно ожидая чего-то, после медленно пошла по дорожке к дому, то и дело оглядываясь по сторонам. На её лице легко читались недоумение, и даже некоторая тревожность. Мощёная дорожка привела её к крыльцу, девушка поднялась на него, и, поднеся уже руку к звонку, внезапно развернулась и, спустившись с крыльца, обогнула дом и направилась в сад. Пробыв там не более пяти минут, этого времени было вполне достаточно для беглого осмотра, девушка вернулась к крыльцу дома, вновь поднялась на него, и только попыталась открыть дверь, та оказалась заперта. Девушка позвонила в дверной звонок раз, затем ещё, но, как и в саду, никто не поспешил на её зов. Порывшись в сумочке, девушка достала ключ, открыла замок и вошла вовнутрь. В доме её встретила полнейшая тишина, уже догадываясь, что никого здесь нет, она всё же громко произносит с порога:

— Бабушка! Бабушка Вера, это я Варя, я приехала, ты дома?

Никто не отзывается в ответ, не спешит ей навстречу. Варя проходит по коридору, заглядывает сначала в кухню, расположенную сразу слева от входной двери, затем в маленькую комнату напротив кухни, предварительно постучавшись, мельком, одной головой, в спальню бабушки, и после входит в зал. Убедившись воочию, что бабушки действительно в доме нет, Варвара, покружив по комнате, усаживается в кресло. Отсутствие бабушки девушку озадачило, и немного встревожило, встревожило, едва она открыла калитку, и не увидела бабушку, она совсем не предполагала, что бабушки дома она не застанет. Может, ушла в магазин или к соседке, размышляет Варя, барабаня по ручке кресла. Хотя нет, если бы бабушка пошла в магазин, они бы встретились на дороге, а если была бы у соседки, то обязательно бы уже вышла на звук подъехавшей машины. Здесь, на краю деревни, шум, издаваемый автомобилем, слышался издалека, и бабушка прежде всегда выходила встречать гостей на крыльцо. Что-то сейчас не так, Варе становится не по себе. Или ей всё только кажется подозрительным? Она звонила бабушке утром, никто не ответил, а сейчас её нет дома. Варя вскакивает с кресла, телефон находится здесь же, в зале, как обычно на своей этажерке, Варя снимает трубку, раздаётся длинный гудок, телефон в порядке. Выходит, когда она звонила бабушке утром, той уже не было дома?

Неужели, что-то всё-таки случилось? Варино лёгкое беспокойство начинает усиливаться. Может, предполагает Варя, бабушка звонила ей, Варе, а, не дозвонившись, поехала к ней в город? Варя набирает домашний номер телефона, и долго ждёт ответа. Но, так и не дождавшись ответа, кладёт трубку на аппарат. Очевидно, бабушки в городе нет, по крайней мере, у них дома. Варя вспоминает, когда же она последний раз разговаривала с бабушкой? Да, конечно, последний раз она говорила с ней позавчера, ранним утром. Да, тем утром, когда бабушкин звонок разбудил её и прервал её странное сновидение.

Варе снилось, что идёт она жарким летним днём по пустынной дороге. Она босая, но данное обстоятельство её совершенно не удивляет, как не удивляет и непривычная одежда — на ней красная широкая юбка почти до пят и белая блуза, с обнаженными плечами и пышными рукавами. Впереди, позади Вари, куда ни кинь взгляд, лишь нескончаемые колосящиеся поля, наверное, это пшеничные поля, хотя Варя и не совсем уверенна в этом. Ей нравится наблюдать за тем, как гуляет по ним ветер, как получаются пшеничные волны и как они набегают одна на другую. И она идёт по дороге среди этих полей, высоко в голубом небе светит яркое солнце, ей так хорошо! Ветер задирает её широкую юбку, Варя смеётся, она не задаётся вопросом, как она здесь очутилась и куда собственно направляется, она просто всё идёт и идёт вперёд, по этому нескончаемому пути. Звук сирены бесцеремонно врывается в райскую тишину полдня, одинокая путница вздрагивает, оборачивается и видит несущуюся на неё карету «Скорой помощи». Варя замирает на месте, она парализована этим невесть откуда взявшимся автомобилем, ещё мгновение и он проносится мимо, едва не сбив её, а прерывистый звук сирены всё продолжается, даже когда машина скрывается из глаз, звук походит на что-то очень знакомое. Варю злит, что он так долго нарушает гармонию окружающего её мира, и она… просыпается. Звук, сиреной ворвавшийся в её сновидения, оказывается телефонным звонком.

Варя берёт трубку и хриплым, неузнаваемым со сна голосом говорит в неё:

— Я слушаю.

Из телефонной трубки слышится взволнованный бабушкин голос:

— Наконец-то, Варя, деточка, с тобой все в порядке? Ты очень долго не снимала трубку.

— Бабушка? — удивляется Варя. — Ну конечно со мной все в порядке, я спала, поэтому и долго не снимала трубку, зачем ты меня разбудила? Ещё так рано, — бормочет Варя, и её глаза непроизвольно закрываются.

— Уже восемь часов, милая, вставай и приезжай немедленно ко мне, — безапелляционно заявляет ей бабушка.

— Я не могу, — ошарашено отвечает Варя, сражённая бабушкиным тоном.

— Почему?

— У меня сегодня экзамен.

— Как экзамен? — теперь удивляется бабушка. — Сегодня ведь двадцать четвёртое, а значит, последний экзамен у тебя был вчера.

Варя прерывает бабушку вздохом и объясняет:

— Вчерашний экзамен перенесли на сегодня.

— Вот, как, — разочаровано, протягивает бабушкин голос, и повисает молчание, видимо бабушку этот факт совершенно сбил с толку.

— Алло, бабушка Вера, — зовёт Варя бабушку.

Бабушка откликается сразу, но её голос звучит несколько потеряно:

— Варюш, а приезжай-ка ты ко мне сразу после экзамена. Во сколько он начнётся?

— В два часа, но я не знаю, в котором часу освобожусь.

— Не важно, когда освободишься, главное приезжай, — снова настойчиво просит бабушка.

— Ба, но сегодня же последний день сессии, семестра и второго курса.

— Ты хочешь сказать, что у вас намечена вечеринка на сегодняшний вечер? — испрашивает бабушка внучку.

— Да. Мы идём в «Миллениум», в клуб, — поясняет Варя и начинает прощаться, — я завтра тебе позвоню, хорошо? А сейчас мне надо позавтракать, а потом просмотреть конспекты.

— Погоди, Варюша, значит, ты не сможешь приехать сегодня?

— Нет, ба. Давай я приеду завтра, хорошо?

— Завтра утром? — уточняет бабушка.

— Ой, нет, утром не получится, пожалуй, ближе к обеду, я обещала проводить Наташу, она уезжает завтра в Крым. Поезд около двенадцати, и я с вокзала уеду к тебе на электричке, хорошо?

— Хорошо, — соглашается бабушка и чуть погодя добавляет, — я буду тебя ждать, Варюша.

— Бабушка, а с тобой всё в порядке? — Варю встревожила вдруг интонация, с которой бабушка произнесла последнюю фразу. Бабушка отвечает с заминкой, но такой короткой, что Варя её пропускает.

— Со мной? Да, со мной, деточка, всё в порядке, я переживаю за тебя, ты ведь уже три дня, как одна, — спокойный бабушкин голос тотчас же прогоняет все Варины сомнения, и этот же голос тепло добавляет, — до завтра, Варенька.

— До завтра, бабушка.

Варя почти положила трубку, и тут до неё доносится вздох и бабушкин голос: «может так будет и лучше». Тут же поднеся трубку обратно к уху, Варя услышала лишь короткие гудки. Может, последняя фраза ей просто почудилась? Перезвонить? Нет, пожалуй, сейчас не стоит, решает Варя, может попозже, перед тем как пойду на экзамен. Но Варя не перезвонила бабушке ни в этот день, ни на следующий. И о своём обещании приехать, она вспомнила на день позже назначенной даты.

После бабушкиного звонка, так бесцеремонно вклинившимся в Варино сновидение и связавшим сон с явью, Варя сперва позавтракала, затем села за конспекты. Предмет она знала, но повторить решила ещё, на всякий случай. На экзамен пришла заранее, как обычно очень волновалась, но как обычно, напрасно, сдала на «отлично», как всегда сдавала все экзамены, или почти всегда.

Варе нужна была только пятерка за экзамен, меньшее её не устраивало. Она дала себе слово, что окончит институт с красным дипломом, в ней всё ещё жило уязвлённое самолюбие за ускользнувшую золотую медаль в школе. Минус, так нелепо пропущенный ею в экзаменационной работе по математике, лишил её золотой медали. Прошло уже два года, а Варя так и не смогла смириться, даже осознание того, что уже ничего не поправить не успокаивало. К тому же, как ещё оказалось, злосчастный минус лишил её не только золотой медали, но и железного спокойствия на экзаменах. В Варе поднималась волна страха, когда она думала об экзаменах. Она запаниковала и побоялась ехать поступать в Москву, институт был выбран здесь, в родном городе. Она на отлично сдала вступительные экзамены, но, несмотря на это, её страх никуда не ушёл. Учёба в институте не создавала ей никаких проблем, если бы не сессии. Они становились настоящим кошмаром для Вари, потому что ей приходилось бороться не только с собой, своим страхом перед очередным экзаменом или зачетом, ей ещё очень не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил эти её страхи, и она тщательно скрывала данное обстоятельство даже перед Наташей, своей лучшей подругой. После сессии Варя ощущала себя выжатым лимоном, и не было, вероятно, в институте студента, или студентки, кто бы с большим облегчением вздыхал, сдав последний экзамен.

Оттого на вечеринке в «Миллениуме» у Вари достаточно было поводов славно расслабиться: последний экзамен в семестре, а значит, окончание семестра и курса, а впереди летние каникулы и целых полгода благодати, до следующих ненавистных экзаменов. Последним выпитым коктейлем отметили Натальин завтрашний, вернее уже сегодняшний отъезд, поскольку время давно перевалило за полночь, и, наконец, стали расходиться. К этому времени их компания изрядно поредела, остались самые стойкие, в их числе и Варвара с Натальей, и в итоге обе оказались дома под утро. Варя, прощаясь с подругой, ещё раз клятвенно пообещала зайти к ней пораньше, помочь собраться и проводить на поезд.

Варя продолжала сладко спать, когда включился телевизор по настроенному времени, разбудили её много позднее лишь киношные взрывы, шёл какой-то боевик. Она проспала! Соскочив с постели и побегав суетливо, к тому же совершенно без толку по квартире, Варя сообразила, что проводить Наташку она опоздала. Опоздала и со своим звонком, впрочем, до неё это дошло, когда она уже набрала Наташкин номер, та уже должна быть на вокзале. Варя только собралась отключиться, но не успела, в трубке, после пары гудков, Варя услышала невразумительное бормотание, всхлипы и отбой. «Наташка проспала, как и я, ну конечно, иначе она обязательно мне бы позвонила», — ахнула Варя и стала торопливо одеваться. Через семь минут, судорожно дыша от пробежки, звонила подруге в дверь, но порога переступить ей не пришлось: на звонок резко открылась дверь, и появились вещи, следом — Наталья. За двадцать две минуты до отправления поезда Наташа с Варей вылетели из подъезда и бросились ловить машину. Как это обычно бывает, когда спешишь, машину удалось поймать не сразу, пока ехали, останавливались на каждом светофоре, время летело с молниеносной быстротой, Наташа каждую минуту умоляла водителя:

— Побыстрее, пожалуйста, я опаздываю на поезд, — водитель, кажется, вообще не реагировал на Наташины просьбы, по крайне мере так решила Варя, но пересаживаться в другое такси не было времени, оставалось только молиться, что они успеют. Наверное, хоть раз в жизни, на поезд опаздывает каждый человек, но в данную минуту эта истина не могла для Натальи служить даже слабым утешением, Варя ошиблась, сказав ей это. Подруга взглянула на неё так, будто это была исключительно Варина заслуга в опоздании на поезд, направляющийся в Крым. Сил на гневный взгляд хватило ненадолго, уткнувшись в сумку, Наталья начала всхлипывать. Варе стало безумно жаль подругу, всю всклокоченную, понурую и она с яростью взглянула на водителя, видимо тот наконец-то проникся ситуацией, и, к Наташкиному счастью, нажал на газ, у Вари появилась слабая надежда на спасение.

Ещё в машине, подъезжая к вокзалу, Варя разглядела на табло номер платформы, до отправления поезда оставалось не более трёх минут, но всегда есть шанс, что поезд чуть задержится с отправлением. Они побежали изо всех сил под аккомпанемент громкоговорителя, объявляющего об отбытии Наташкиного поезда. И они успели! Вбежав на платформу, подруги увидели открытую дверь одного вагона, махая билетом, Наташка пулей влетела в вагон, за ней, с Натальиной сумкой, заскочила в вагон и Варя. Поезд тронулся так плавно, что Варя только и смогла сказать на это: — Ой, — когда поняла, что выскочить обратно она не успеет, проводница закрывала дверь.

— Повезло ж вам, девоньки, в последнюю минуту заскочили. Что, какой вагон? А, шестой, это туда, — проводница махнула рукой.

— Мы тогда пойдём? — как-то уж очень робко испросила Наталья, не в пример захвата вагона.

— Ну да, девоньки, идите к себе.

Девушки проскользнули в тамбур, и в тамбуре соседнего вагона Наташка неожиданно громко всхлипнула и запричитала.

— Господи, какая я дура, почему, как всем нормальным людям, мне не уйти было вчера вовремя? Что теперь делать? Как ты выйдешь? Поезд сейчас далеко увезёт, он не скорый, но часа всё равно через три или четыре остановка, наверное, — свистящим шёпотом выдала Наталья под конец тирады.

Варя пожала плечами:

— Что делать, что делать, ну выйду на ближайшей станции, какие ещё варианты.

— А проводница? Что ей сказать?

— Ничего пока не говори, — приказала Варя, — сейчас придём в твой вагон, отдашь билет, может, она меня и не заметит. Суета в вагоне пока, когда ещё все рассядутся, успокоятся, бельё возьмут, а там и станция будет, и я сойду, а ты покатишь в свой Крым.

— Так просто, думаешь?

— Увидим, пошли, — постановила Варя. И тут же помотала головой. — Нет, — и остановилась, — пожалуй, в таком виде, как мы с тобой, лучше не показываться другим людям, доставай зеркало и расческу.

— Ты права, — захохотала Наталья, взглянув на себя в зеркало, — сегодня мне было ни до умывания, ни до расчески, да и тебе, похоже, тоже.

— А кто говорил в клубе, что завтра выспится в дороге и поэтому может гулять до утра? — поддразнила Варя подругу в ответ.

Они волновались, что проводница может увидеть Варю, что будет скандал, но на сей раз волновались зря, всё сложилось удачно, рядом с Наташкиным местом, оказалась свободная полка, Варя пристроилась на ней.

— Варь, а может, ты со мной в Крым махнёшь, а? Полка есть свободная, — подкалывала Наталья подругу. — Тебе, как всегда, везёт.

— Ты о чём? — поинтересовалась Варя.

— Тебе всегда везёт, Варя, ты всегда легко выпутываешься из всех щекотливых ситуаций. Преподы верят тебе на слово, даже мальчишек-драчунов можешь усмирить.

— Выдумываешь ты всё.

— Не-а, если бы не ты сегодня, не попала бы я на поезд.

— Ага, и я вместе с тобой.

Девушки посмеялись, поезд подъезжал к станции, Варя, с Наташиной помощью, готовилась выскользнуть из вагона, не привлекая ничьего внимания. Подруги смешались с компанией из соседнего вагона, выходя на перрон, их маленькая афера удалась, никто не обнаружил безбилетную пассажирку.

Варя, таким образом, выполнила обещание, данное подруге, и посадила ту на поезд, правда всё случилось не совсем так, как предполагала она. Обратно девушка возвращалась долго, обратного поезда пришлось ждать больше двух часов. Она попала домой ближе к полуночи, от поездки в душном вагоне, от нервов, и похмелья, её мутило, и единственным её желанием было принять душ и лечь спать. Чтобы её никто не разбудил, она отключила телефон. Варя не вспомнила в тот момент ни о бабушке, ни об обещании приехать к ней сегодня.

На следующий день после Наташиного отъезда Варя проснулась рано, потянувшись в кровати, нашла, что чувствует себя замечательно. На улице светило солнце, день обещал выдаться погожим. Понежившись с полчаса в постели, Варя встала, умылась, стала готовить завтрак, и тут обнаружилось почти полное отсутствие продуктов. Те, что купила мама перед отъездом, закончились, а Варя за четыре дня, минувших с родительского отъезда на курорт, в магазине покупала лишь хлеб один раз. И первое, что предстояло сделать после завтрака это пройтись по магазинам.

О бабушкином звонке Варя вспомнила внезапно. Она допивала любимый жасминовый чай и смотрела телевизор, вдруг вздрогнула, посмотрела на часы, они показывали 8.15 позавчера, в это же самое время ей позвонила бабушка. Она ведь пообещала приехать, приехать ещё вчера, но даже не позвонила! Отставив чай, Варя потянулась за телефонной трубкой, удивилась, услышав в ней тишину, и только потом вспомнила, что сама отключила вчера телефон.

Варя набирала бабушкин номер несколько раз, но бабушкиного ответа так и не дождалась. Надо было ехать, ехать как можно скорее. Варя начала торопливо собираться, хотела сначала ехать автобусом, потом передумала, душно, жарко и решила ехать на вокзал, на электричку, так быстрее, идти потом лесом с разъезда, но хоть прогуляюсь, подумала Варя. Перед уходом ещё раз позвонила бабушке, опять тоже самое, к телефону никто не подошёл. И здесь, стоя у порога, Варя круто поменяла решение. Она вернулась в свою комнату, и из ящика письменного стола достала водительское удостоверение. Всего лишь месяц назад она окончила курсы и получила права, и ещё ни разу не садилась за руль одна. Секунду поразмышляв, она решила, что надо же когда-то начинать, сунув права, документы на машину в сумочку и отправив туда же ключи от гаража и машины, Варя выбежала из дома и быстро направилась к гаражу. Он находился в десяти минутах ходьбы, так что дорога не заняла много времени, и Варя передумать не успела.

Из гаража на машине Варя ещё не выезжала, равно, как и не въезжала. Она надеялась освоить все тонкости вождения после возвращения родителей из санатория, под отцовским руководством. Вообще, по его настоянию Варя пошла на курсы. Он невзлюбил ездить к тёще, потому что после таких поездок у него случался очередной приступ язвы. Кстати, и первый приступ сразил Вариного отца как раз после возвращения из деревни, год назад. Отец объявил бабушку причиной его болезни и наотрез отказывался ездить к ней. Переубедить его оказалось не под силу даже Вариной маме, делать было нечего, и Варя записалась на курсы по вождению. После окончания курсов она ещё ни разу не садилась за руль, началась сессия, и стало не до автомобиля, к тому же особого желания овладеть премудростями вождения она не испытывала. Но сейчас она испытала чувство благодарности к отцу, за то, что он заставил её пойти на эти курсы, и она имеет сейчас право водить автомобиль.

Она не испытывала ни страха, ни сомнений, это была словно не она, как будто она наблюдала за своими действиями со стороны, впрочем, в данную минуту ретироваться было поздно, Варя открыла гараж и села за руль. Три раза проверив передачу, боялась, что вместо выезда из гаража въедет в стену, а это ведь не учебный автодром, Варя наконец-то решилась нажать на газ и… благополучно выехала. Закрыв гараж, Варя теперь тронулась смелее, но как только выехав со двора, она влилась в поток движущихся автосредств, ей стало нехорошо. Одно дело ездить с инструктором, другое — в полном одиночестве. С мокрыми ладонями и бешено бьющимся сердцем, Варя вела «восьмёрку» по городу. В глазах рябило от дорожных знаков, казалось, их стало в два раза больше, чем в прошлый раз, когда она вела машину с инструктором. Ах, если бы Варваре представилась сейчас возможность трястись в душном, битком набитом автобусе, она бы, безусловно, ею воспользовалась, но пути назад уже нет, и Варя старательно вела «восьмёрку», мёртво вцепившись в руль, по всем правилам дорожного движения.

Наконец, Варвара выехала из города, отсюда до бабушкиной деревни ехать не более получаса. Если не считать, что она один раз заглохла на светофоре и пару раз подрезала, то можно констатировать, что Варвара успешно влилась в лоно автолюбителей. Здесь, на трассе, без бесчисленных поворотов и светофоров, она почувствовала себя намного увереннее. Догадалась, наконец-то, опустить стекло и ветер, тотчас же ворвавшийся в салон, пришёлся очень кстати, он выгнал духоту и принёс с собой запах свежей зелени. Ничто больше её не пугало, и она постепенно стала влюбляться в это занятие — вождение автомобиля. Вернулось беззаботное утреннее настроение, теперь уже ей не казалось, что с бабушкой что-то случилось и что она, Варя, совершила ужасно нехороший поступок, не приехав к ней вчера и даже не позвонив. Мало ли что происходит непредвиденного, бабушка, Варя была уверена, её простит. И вообще, рассуждала Варя, бабушка могла быть в саду или у соседки и не слышать телефона, когда я ей звонила, или вообще уйти, вот будет сюрприз для неё, когда она увидит меня за рулем. Её размышления прервались, Варя въезжала в поселок, и вот уже виднеется и бабушкин дом. Окошко, что под самым коньком, её. Там летняя Варина комната, где она жила кряду все летние месяцы лет с десяти. Туда вела крутая лестница и никто, кроме Вари, ею не решался воспользоваться. На зиму мансарду закрывали, она не отапливалась. В остальное время Варя занимала маленькую комнату, через стенку от бабушкиной спальни, бывшая детская комната Вариной мамы. Остальную жилую часть дома занимали зала, самая большая комната дома и кухня с прихожей. С двух сторон дом опоясывала веранда, ещё одно любимое Варино место в доме. Здесь, на веранде, Варя училась кататься на своём первом трёхколесном велосипеде, настолько веранда была широкой. Очень часто здесь обедали и ужинали, на веранде стоял большой овальный стол, скрипучая качалка. После обеда можно было подремать в гамаке, подвешенном тут же. Ещё Варя устанавливала здесь старый мольберт и рисовала, а осенью сюда сносился весь урожай яблок, и до заморозков ящики с яблоками оставались здесь, наполняя веранду дурманящим ароматом. Сад занимал большую часть бабушкиной усадьбы и жизни. Яблони, вишни, цветы, а подальше от глаз — огород, о нём заботилась Варина мама, бабушка, с такой любовью ухаживающая за садом, терпеть не могла овощные грядки.

У самого бабушкиного дома Варю снова охватило чувство вины и смутного беспокойства, она не стала открывать ворота и въезжать во двор, торопилась, оставила машину у ворот, и пошла к калитке.

Стив и его воспоминания

На следующее утро после разговора с Тенью, когда Стив сдался и пообещал ей закончить начатое, он вышел из своей квартиры и твёрдым, уверенным шагом направился на автостоянку, где пылилась его машина. Он не садился за руль уже несколько месяцев, потому что все эти месяцы он беспробудно пил, но сейчас он был даже не похож на человека с похмелья. Стив выглядел так, словно накануне он не выпил ни капли алкоголя, и вообще ведёт здоровый образ жизни. А если бы его увидел Ральф, или кто-нибудь из постояльцев бара, то они навряд ли бы признали в этом мужчине Стива. Стив был всегда небрит, его волосы грязными сосульками свисали на одутловатое лицо, глаза были мутные и припухлые. Такого Стива они знали, но не этого гладко выбритого мужчину, с чистыми волосами, зачесанными назад и собранными на затылке резинкой, с ясным взглядом голубых глаз. Они с изумлением обнаружили бы, что Стив красивый мужчина. У него пропала сутулость и шаркающая походка. Сейчас Стив шёл пружинистым шагом, и у него оказалось отличная осанка. Единственное, что роднило вчерашнего Стива с сегодняшним, это запах. Всё тот же гнилой, тухлый рыбий запах, возникающий, едва Стив открывал рот. Но сегодняшний Стив постарался заглушить неприятный запах парфюмом, освежителем для рта и жевательной резинкой.

Но Стив никого не встретил, никого, кто мог бы удивиться метаморфозе, произошедшей с ним, это был слишком ранний час для его приятелей. И всё же, дойдя до стоянки, Стив огляделся вокруг, убедившись, что за ним никто не наблюдает, поставил в автомобиль аккумулятор, что принёс с собой, и уехал. Он заправился на выезде из города, и направился в столицу этого небольшого государства. Добравшись до столицы, Стив снял номер в приличном отеле, и продолжил начатую смену имиджа. Он коротко подстригся, больше ему не придётся стягивать резинкой волосы, и не будет болеть затылок, принял ещё ряд косметических процедур. Вместо джинсов и футболки, на нём появился дорогой костюм. Стив стал похож на солидного бизнесмена, как раз то, что он и хотел. Стив недолго пробыл в столице, у него было только одно дело. Тринадцать лет назад он положил кое-что на хранение в одном из банков. Сейчас Стив только проверил на месте ли его вещи, и оставил их там же, пока.

Стив уехал на модный курорт, туда, где отдыхают преимущественно иностранцы. Во-первых, он не хотел, чтобы его приметил кто-либо из его криминальных знакомых, а таковых за столько лет образовалось немалое количество, и многие промышляли как раз в столице, а во-вторых, ему надо было попрактиковаться в языке, он не говорил на нём очень давно, а русские в последнее время здесь не редкость, не то, что прежде. Вместе с языком, он активно принялся восстанавливать и своё здоровье, подорванное чрезмерным употреблением алкоголя. Он тщательно соблюдал все предписания врачей, увлёкся здоровым питанием. Также Стив занимался в тренажёрном зале, ещё он ходил к массажисту, а вечером плавал в бассейне. Он не брал в рот ни капли алкоголя, и он не испытывал потребности в нём. Через месяц Стив решил, что его физическая форма и восстановление навыков разговорного русского языка позволяют ему приступить к следующей фазе. К поставленной цели он двигался на ощупь, не зная, каким будет его следующий шаг, но Тень больше не появлялась, так что Стив сделал вывод, что все предпринятые шаги совершены в правильном направлении.

Вернувшись в столицу, Стив теперь мог взять футлярчик, где хранилось то самое кое-что, о чём упоминала Тень. Надо сказать, что Стив все эти тринадцать лет очень старался забыть о том, что он нёс сейчас в кармане пиджака. Но память была безжалостна. Она вернула Стива на двадцать с лишним лет назад, когда он был молод, беден и честолюбив. Но его амбиции были гораздо выше его способностей, и это уязвляло его самолюбие. Он не был сыночком богатых родителей, а значит, ему приходилось всего добиваться самому. В принципе Стив был не против, но добиться определённых успехов, и собственно денег, а именно это было самым главным для него, он сможет только лет через десять-пятнадцать, а, то и двадцать. Как же это долго! Стиву всё надо было сейчас, он был молод, а значит должен жить сейчас, как он хочет, а он вынужден отказывать себе во всём. Стив хотел шикарной жизни, иметь большую квартиру, дорогую машину, модно одеваться, гулять с красивыми девушками. Но сколько Стив не думал, как получить всё сразу, ему ничего не приходило в голову.

Но однажды его посетила Тень, после одной пирушки, тогда ещё Стив подумал, что у него глюки после травки и решил, что ему пора завязывать. И Стив действительно перестал употреблять алкоголь, курить травку, он испугался голоса, звучащего у него в голове, он решил, что сходит с ума. Но Стив ошибался, Тень стала приходить к нему и без травки и алкоголя. Но однажды Стив заметил, что когда он пребывает в алкогольном опьянении, он меньше её боится, вот с того момента и началось его пьянство. Тень не появлялась вовсе, если Стив выполнял её приказы. Возможно, она не появилась бы сейчас, если бы тогда он всё исполнил. И был бы сейчас свободен, свободен от Тени, она ему это обещала. Он был бы богат, доволен своей жизнью. Многие начинают с убийства, уверяла его Тень, но Стив струсил, струсил и сбежал. Он испугался не возможного наказания, как он уверял Тень позже, он просто не смог убить младенца физически. И сам себе Стив не мог объяснить, почему всё так случилось, ведь он был готов уже к убийству.

А начиналось всё так хорошо. Он нашёл деньги, много американских долларов в заброшенном доме, туда он пошёл по настоянию Тени, не особо ещё веря ей, и в неё, он тогда ещё думал, что это с его головой не всё в порядке. Тень пообещала ему ещё денег, если он выполнит одно задание. Какое задание, тогда она об этом ему не сказала. Впрочем, ошалев от такой кучи денег, Стив пообещал исполнить всё, что она захочет. К его немалому удивлению, она сказала Стиву, чтобы он начал изучать русский язык, Тень сказала, что вскоре ему надо будет побывать в СССР, даже назвала город. Спустя четыре месяца юноша въехал в Советский Союз по туристической визе, тогда его ещё не звали Стивом.

Стив, углублённый в воспоминания, не заметил, как дошёл до отеля, поднялся к себе в номер, на дверь повесил табличку «Не беспокоить», и закрылся. Он сидел за столом и вертел в руках маленькую коробочку. Его пальцы слипались от пота, пот струился по лицу и капал на рубашку, но Стив ничего не замечал. На сей раз он боялся не Тени, а своих воспоминаний. Того ощущения, что возникло у него тогда, в больничной палате. В палате роддома с новорожденными. Стив открыл футлярчик, и на его ладонь выпала бирочка, клеёнчатая бирочка, какие привязывают к ручкам и ножкам новорожденных. Стив больше не находился в отеле, он перенёсся в прошлое, за тысячи километров отсюда. И он шёл по коридору роддома, сжимая в руке эту самую бирку. Он должен был найти младенца с точно такой же бирочкой. Медсестра плохо завязала бирку на ножке, и та упала на пол. Никто не заметил бирки, валяющейся на полу. Стив нашел её. А то, что бирка будет лежать там, ему сказала Тень. В тот раз Стив приехал в город, куда велела Тень, он следовал указаниям Тени безоглядно. Она сказала ему об убийстве, а он даже и не пробовал возражать тогда. Он сам подготовил план, а Тень назначила день, вернее ночь убийства.

Стив проник в роддом, открыв двери отмычкой, этой дверью пользовались редко, поэтому Стив не боялся, что его заметят, к тому же с ним была Тень, пока ещё была, она исчезнет позже. Наверное, если бы она была с ним и в палате с новорожденными, то он бы смог совершить убийство. Но она сопроводила его только лишь до нужного этажа, и исчезла. Стив поднялся по лестнице, ещё внизу он надел белый халат и шапочку, а на лицо повязал маску. В родильном отделении наступило затишье. Врачи, акушерки пошли отдыхать, а по коридору, к новорожденным крался Стив. Он знал, что должен сделать, но страх пришёл только на пороге палаты. Тогда-то он и поднял бирку, она была точно там, где указала Тень. Его охватила паника, после накатил ужас. Здравый смысл подсказывал ему бежать, но жадность пересилила, ведь он взял уже аванс, а после ему обещано было ещё.

Деньги подтолкнули сделать его первый шаг, и предвкушение будущей роскошной жизни. Яхты, драгоценности, автомобили, красивые девушки плясали перед глазами Стива. Он нашёл ребёнка, его промедление было секундным, Стив лишь сунул бирку в карман и вытер мокрые ладони. Потом он переступил с ноги на ногу и протянул к ребёнку руки, младенец не спал и смотрел на него ясными голубыми глазками. Казалось, он знал, что задумал Стив, Стиву пришлось отвести взгляд. Стояла полнейшая тишина, Стив огляделся на всякий случай, все остальные младенцы спали. Стив позволил себе улыбнуться и подумать, что через несколько секунд всё закончится. Стив был прав, действительно всё закончилось, только не так, как он предполагал. Едва Стив протянул руки к младенцу, сначала слева, затем справа и сзади раздался детский плач. Малыши заревели один за другим, как по команде, Стив вздрогнул от неожиданности и отдёрнул руки от новорожденной. Он растерялся, секунды убегали, а он лишь потеряно озирался. Уходи, приказывали ему остатки здравого смысла. Убей ребенка, приказывала ему алчность. Победила алчность, Стив вновь протянул к ребёнку руки. Этот ребёнок не плакал, хотя все другие уже заходились, он смотрел на Стива, и когда тот взглянул на новорожденную девочку, в её глаза, то не смог отвести взгляд. Младенец словно загипнотизировал его! Стив стоял не в силах пошевелиться, у него было обездвижено тело, но он всё слышал и видел, только никак не мог понять, что с ним такое происходит.

Лишь когда в палату влетела медсестра, а за ней дежурный врач, гипнотический транс сошёл со Стива, к нему вернулась подвижность. Младенцы заходились в плаче, персоналу было не до Стива, и он сбежал из палаты с новорожденными. Его никто не остановил, он спокойно вышел из роддома. Там опять появилась Тень. Голос в голове Стива вновь призывал его убить ребёнка. Но, несмотря на все уговоры и угрозы Тени, Стив так и не смог больше приблизиться к младенцу, которого ему требовалось убить. Поддаваясь голосу, Стив приходил в роддом две следующие ночи. Но его ноги становились ватными, руки потели и дрожали, едва он приближался только к палате, где пока ещё находился ребёнок. Странно было и то, что Тень, неотступно преследующая его все эти дни, пропадала, как только он переступал порог роддома. Но как только он выходил, Тень набрасывалась на него с новой силой, она была в ярости, она не оставляла его ни на минуту. Стиву постоянно приходилось разговаривать с ней, то есть говорить с тем, кого не видели окружающие. На него странно смотрели в гостинице, его избегали другие туристы, что прибыли вместе с ним, он чувствовал, что ещё немного, и его могут отправить в психушку. Ко всему этому, у него вдруг появился этот неприятный запах изо рта. Стив не знал, что запах был и до этого момента, просто он его не замечал прежде, а теперь тухлый запах усилился от нервного напряжения, что он испытывал. К тому же Стив не мылся с того дня, когда он первый раз попытался убить девочку, всего три дня, но Стив буквально начинал обливаться потом, и источал зловоние, когда переступал порог роддома. Но он просто был не в состоянии следить за собой, он почти не спал, мало ел, он расчёсывал до крови кожу, которая зудела от пота, но не догадался сменить одежду и принять душ. На третью ночь, после очередной неудачной попытки, когда Стив добрался до гостиницы, он сказал Тени, что ему надо отдохнуть, хорошенько выспаться, он завалился спать, голос пропал. Стив не стал дожидаться его появления вновь, он сбежал. В гостиничном номере остались его вещи, не было среди них только документов. Стив сбежал, сбежал от Тени, и она не смогла его остановить, он напился вдрызг. Стив хотел забыть этого младенца, забыть эту страну, своё поручение, свой страх. Он пил несколько недель подряд, и всё это время он пытался избавиться от голоса в голове. Он подумал, что уехав на другой конец света, он освободится от призрака, преследующего его, ведь Тени он нужен был там, там, где младенец, ну так пусть она поищет себе другого наёмника. А там, где-нибудь далеко-далеко, он начнёт новую жизнь, и Тени ничего не останется, как забыть его.

Утрата

Вот уже полчаса Варвара находится в бабушкином доме, а бабушки всё ещё нет. С каждой проходившей минутой растёт беспокойство девушки, она больше не может спокойно сидеть в кресле и ждать. Она встаёт. Из залы имеется выход на веранду, Варя, открыв двери, проходит туда, но почти сразу возвращается обратно, снова обходит комнаты, внимательно осматривая всё вокруг, может, она, что и найдёт, записку, например, но везде привычные вещи, ничего особенного не обнаружив, Варя возвращается в зал. Снова берёт телефон и звонит домой и снова в трубке лишь длинные гудки, прослушав около десяти гудков, Варя кладёт трубку. В доме есть ещё одна комната, куда Варя не заглянула, это её мансарда. Там она не была сегодня, что не удивительно, бабушка редко поднималась туда. Варя выходит в сени, поднимается на чердак, в свою мансарду, там всё так, как Варя оставила в прошлый раз, бабушка здесь точно не была. Девушка спускается с чердака, осматривает вновь кухню, здесь царит идеальный порядок, как и везде, выходило, что бабушка никуда не торопилась, и оснований для беспокойства нет, очевидно же. Но Варю грызёт чувство вины, она представляет, как её старенькая восьмидесяти восьмилетняя бабушка блуждает сейчас по жаре в городе, или трясётся в пыльном автобусе, а в доме у них нет лифта. Девушке не сидится спокойно, покружив по зале, она подходит к двери бабушкиной спальни, надо ли осмотреть бабушкину комнату, задаётся она вопросом. Как бы бабушка после не злилась на Варю за это.

Варе вспоминается случай, произошедший почти год назад, когда бабушка на пустом месте закатила скандал, из-за того, что зять без спросу зашел в её комнату за журналом в её отсутствие. Варин отец разозлился, они собрались и на ночь глядя уехали домой в город.

— Она сходит с ума, — кипел Варин отец на обратном пути, — у неё маразм в натуральном виде. Я что рылся в её нижнем белье? Взял со столика, стоящего практически у входа, журнал! Я — невоспитанный мужлан, я — кандидат наук!


Но я не буду ничего трогать в бабушкиной комнате, и говорить ей не буду, что заходила сюда, обещает себе Варя. Когда ещё был жив Варин дед, дверь в их комнату никогда не закрывалась. В то время Варя часто проводила время в этой комнате, играла на ковре у печки, или слушала, как дед читает ей сказки. Но после смерти деда, бабушка постепенно отвадила домашних от своей спальни. Только в крайних случаях разрешалось войти в её комнату, а, уходя, бабушка всегда крепко закрывала дверь, с совсем недавних пор ещё и на ключ бывало. Этот запрет распространялся на всех домашних, на Варю, Варину маму, и Вариного папу. Такой порядок установила её бабушка, поэтому Варя лишь мимоходом заглянула в бабушкину спальню, когда приехала сегодня, и комната, кстати, не закрыта на ключ сегодня.

Варвара направилась к бабушкиной комнате и вдруг осознала, что может быть, мама была права, когда сказала совсем недавно, что с бабушкой происходит что-то неладное. Бабушка как-то изменилась за последний год, и всё это началось с той ссоры с зятем, и бабушка даже обрадовалась, когда дочь с зятем собрались в отпуск на всё лето, а Варю не взяли с собой. Варя немного обиделась на родителей, они не отпустили её на море с Наташкой, за бабушкой же должен кто-то присматривать. Варе, скрепя сердцем, пришлось согласиться остаться дома. И вот не успела Варя сдать последний экзамен, как бабушка высказала такое резкое требование приехать к ней. А может, всё началось уже давно, после смерти деда, а они начали замечать это только сейчас? Бабушка осталась одна в доме… Сколько лет она уже живёт совсем одна. Неужели ушла неизвестно куда? Ведь даже не оставила никакой записки! Где же бабушка пропадает? Но сегодня дверь её комнаты на ключ не закрыта… Осмотрю внимательно комнату, прежде чем искать бабушку по посёлку, решилась наконец Варя, сколько можно стоять пред дверью, и нажала на ручку. Дверь приоткрылась с лёгким скрипом, Варя замерла перед приоткрытой дверью, только посмотрю, пообещала она себе ещё раз, и распахнула дверь настежь.

Её пристальный взор ничего неординарного не обнаружил, как и в первый раз. С порога комнаты Варя наблюдала совершенно обычную обстановку, знакомую с детства, ничем особо не отличающуюся от остальной обстановки дома, разве что здесь было больше синего цвета, любимого цвета бабушки, обивка кресел была насыщенно синей (после смерти деда, бабушка перетянула кресла в яркий синий цвет), сине-бело-голубой ковёр на полу, в шторах, стенных обоях также наличествовал синий цвет. Этой весной бабушка не разрешила им с мамой даже провести генеральную уборку в комнате.

— Умаетесь только, помогать-то некому, — скорбно сжала губы бабушка. А кто виноват, подумала Варя, могла бы и извиниться перед зятем. Отец довозил их с мамой до калитки бабушкиного дома и уезжал, забирая их от бабушки, редко заходил даже на крыльцо дома. Однако ситуация щекотливая, если бабушка войдёт и увидит, что Варя вкрадче осматривает её комнату, будет неловко, и тут же девушка разозлилась на бабушку, с какой стати ей испытывать неловкость, даже если её и застукает бабушка сейчас, и Варя бесцеремонно обшаривает комнату внимательным взглядом.

Кажется, мебель немного переставлена с прошлого года, подмечает Варя, тогда она заходила сюда последний раз. Изножьем к двери располагается широкая кровать, она расправлена, Варя стоит сейчас как раз напротив. Её взгляд с кровати перемещается влево, в самом углу платяной шкаф, два окна, выходящие в сад, между окнами втиснулся узкий шкаф со стеклянными дверцами, как в музее, в этом шкафу бабушкина коллекция фарфоровых статуэток и прочих бабушкиных безделушек (до дедушкиной смерти шкафчик стоял в зале). Возле дальнего окна у противоположной стены — древнее бюро, его плохо видно из-за развернутого к нему большого, с «ушами», кресла, над бюро висит портрет юной девушки, очень красивой, в старинной одежде, бабушка никогда не говорила, чей это портрет. Справа от Вари, с другой стороны кровати — туалетный столик с зеркалом, дальше, в самом углу комод, выступ печи, и вдоль печи ещё одно кресло, торшер, журнальный столик, на полу ковер с толстым ворсом. Вот, пожалуй, и всё, что увидела Варя, она, было, хотела тут же закрыть дверь, но странное несоответствие имелось в комнате — не заправленная кровать, при идеальном порядке, здесь царящем во всём остальном. Варя ещё раз обежала взглядом комнату: так и есть, вновь она не заметила ни одной брошенной вещи, всё убрано. А кровать расправлена: белоснежное постельное белье, откинутый край одеяла — приглашение прилечь, на спинке кровати аккуратно свернутое висит покрывало. Куда же так торопилась бабушка, если она не заправила кровать? Или бабушка совсем не ложилась?

Зайти, или выйти, колеблется Варя. Может, вместо того, чтобы нарушать бабушкин запрет, надо было просто узнать о бабушке у соседки, тёти Даши? Если бабушка не оставила даже записки, то, может, она сказала что-то соседке? Но, пожалуй, сначала надо войти в бабушкину комнату и рассмотреть всё как следует, а то с порога даже не ясно, примята ли кровать после сна, спинка кровати не даёт такой возможности. Может, бабушка сегодня встала второпях, как вчера она сама, и поэтому не заправила кровать, ведь могут же у бабушки появиться какие-то срочные дела? Может, она и звонила ей, Варе, но у неё был отключен телефон и бабушка, таким образом, не дозвонилась и не сказала, что её дома не будет, вот с такими мыслями Варя переступила порог. Очутившись в бабушкиной спальне, Варя невольно стала примерять комнату на себя, выглянула в окно, провела рукой по жирным листьям бабушкиного фикуса, стоящего на одном из подоконников, полюбовалась фарфоровыми статуэтками. Затем подошла к кровати, не похоже, что кто-то спал на ней этой ночью. Девушка оглянулась в задумчивости и вздрогнула, на стене, на вешалке с тремя рожками, (её не было видно с порога, закрывала дверь), на среднем рожке висело платье на плечиках, именно оно слегка напугало девушку. Варя подошла посмотреть платье, очень элегантное, она и не помнит его на бабушке, чёрное (крепдешиновое?) платье с белыми крапинками, на полу, под платьем, стоят чёрные туфли на невысоком каблучке. Бабушка достала это платье для поездки в город, но потом ей показалось, что платье слишком шикарное для поездки в деревенском автобусе? Интересно, из каких годов это платье? Сороковых, пятидесятых, шестидесятых или семидесятых? Как оно сохранилось в таком состоянии до девяностых? Варя не помнила его на бабушке. Она была заинтригована, но ведь бабушка сохранила каким-то образом коллекцию фарфоровых статуэток, про которую говорила, что это статуэтки ещё дореволюционного производства, а лишиться такого платья, было бы просто преступлением. Варваре всё больше и больше нравилось быть в бабушкиной комнате. В доме стоит тишина, с улицы не доносятся никакие звуки. Эта тишина притупила Варину тревогу, но вот девушка стряхивает оцепенение, опять оглядывается вокруг. Может, записка на бюро? Бабушка написала записку, и просто забыла положить её на стол в зале. Варя шагает к бюро, но прежде, чем оглядеть столешницу, Варин взгляд останавливается на портрете, не доходя до кресла, Варя останавливается и несколько минут разглядывает портрет незнакомки на стене, кажется, сегодня незнакомка на портрете чем-то озабочена, как и Варя, девушка усмехается этим мыслям, и переключается на бюро. Но если портрет рассматривать было лучше на расстоянии то, чтобы увидеть столешницу бюро Варе требуется обойти кресло, сейчас она видит только ящички бюро, с такими замечательными ручками, что хочется их потрогать, поэтому Варя шагает ближе, всего на шаг. Этот шаг открывает ей возможность полностью обозреть столешницу бюро, и увидеть на ней пишущую машинку деда и лежащий рядом с ней конверт. Увидев написанное на конверте своё имя, Варя делает ещё шаг и протягивает руку к конверту, наклоняется и краем глаза замечает в кресле бабушкин халат. Но халат не брошен, лежит не просто так, он на что-то одет. Варя опускает глаза и видит ноги в тапочках, прикрытые до середины икр подолом халата, это бабушкины ноги, осознает Варя и понимает, что в кресле сидит её бабушка. Варя мгновенно покрывается ледяным потом, во рту же становится сухо, она пытается сглотнуть, но не может, комок застревает в горле, не в силах произнести слово или перевести взгляд, Варя так и стоит, не шелохнувшись, с протянутой к конверту рукой. Между тем тишину комнаты вновь никто не нарушает, разве что слышно, как бьётся Варино сердце, бабушка молчит по-прежнему. Наконец, в Варе будто что-то разжимается, она судорожно вздыхает, переводит взгляд на бабушкино лицо и видит, что бабушкины глаза закрыты, голова наклонена набок. Варя пытается произнести:

— Бабушка, — но из её горла вырывается лишь какой-то свист. Мокрой, дрожащей и холодной рукой Варя дотрагивается до бабушкиного плеча и тихонько тормошит, но не получает никакой реакции. Тогда она берет бабушкину руку в свою, но не может понять, тёплая ли бабушкина рука, потому что у неё самой руки ледяные, к тому же, всё ещё влажные от пота. Варя вытирает свои руки о джинсы и затем пытается нащупать пульс, надеясь, что бабушка находится в бессознательном состоянии, и она не опоздала, но пульса на руке бабушки нет. Варин рассудок отказывается воспринимать очевидное — бабушкину смерть. Минуту Варя ещё смотрит на неподвижное тело, не зная, что же ей делать, а потом выбегает из комнаты, из дома — прочь. Её останавливает на крыльце яркое солнце и лёгкий ветерок. Девушка возвращается в дом и идёт к телефону, она ведь должна позвонить в «Скорую» и, наверное, милицию. И здесь, у телефона Варя обнаруживает, что держит в руке конверт. Потом, решает Варя. Потом, после, она вскроет конверт, Варя сгибает его пополам и убирает в задний карман джинсов. Она звонит, объясняется со «Скорой» и милицией, затем выходит во двор и садится на скамеечку. Варя просидела на скамье до тех пор, пока её не окликнули:

— Варюша!

Варя оборачивается, у забора стоит бабушкина соседка, Дарья Михайловна, Варя встаёт и направляется к ней, пока она идет, Дарья Михайловна успевает засыпать её градом вопросов:

— Уже сдала сессию, а когда приехала? Я смотрю, под окнами машина ваша, ты уже сама водишь, не страшно? А бабушка переживает, что ты не едешь, а где она? Я её сегодня ещё не видела.

— Дарья Михайловна, кажется, бабушка умерла, — Варин голос звучит как обычно и соседка недоверчиво переспрашивает:

— Как умерла, Варя, что ты говоришь такое, с тобой все в порядке?

— Бабушка у себя в комнате, сидит в кресле и… холодная совсем, — Варин голос срывается, она замолкает. Справившись с собой, она добавляет:

— Я позвонила в милицию, «Скорую», я не знаю, что делать. Мама с отцом в санатории.

Старушка безмолвно смотрит на Варю, она не верит её словам, это читается у неё на лице. Варя и сама с трудом осознает случившееся, как ей хочется, чтобы всё оказалось сном. Она предлагает Дарье Михайловне:

— Пойдёмте, ещё посмотрим.

Старушка кивает, и они вдвоём проходят в дом. В спальне бабушкино тело покоится в той же позе, Варе становится не по себе, сознание мутнеет и, не пробыв в доме двух минут, девушка возвращается во двор, соседка, причитая на ходу, семенит следом. Варя не помнит, как Дарья Михайловна ведет её к себе, как укладывает на диван.

Придя в себя, и обнаружив себя лежащей, Варе несколько мгновений чудится, что она у себя дома, услышав шаркающие следы, она пытается сесть, на глаза падает мокрое полотенце, убрав его, Варя замечает Дарью Михайловну, входящую в комнату.

— Лежи, лежи, Варюша.

— Нет, — мотает головой Варя, — я пойду.

— Я пойду с тобой, тебе не надо быть сейчас одной.

Варя встаёт и соглашается:

— Хорошо.

Варя не решается зайти в бабушкин дом и садится всё на ту же скамеечку, Дарья Михайловна присаживается рядом, они сидят молча, лишь изредка Дарья Михайловна что-то произносит, но Варя не понимает, что она говорит.

Наконец, приезжает милиция и врач. Признаков насильственной смерти врач не обнаруживает, время смерти предположительно около полуночи. Участковый осматривает тело, в кармане халата находит таблетки валидола. Варя уверяет, что бабушка никогда не жаловалась на сердце, и таблетки она видит впервые. Участковый осматривает дом, сад, но не находит ничего, чтобы указывало на присутствие посторонних. Все вещи, как показывает Варя, находятся на месте. После осмотра он задает Варе и Дарье Михайловне несколько вопросов и уезжает. Через некоторое время приходит ещё машина, и бабушкино тело увозят в морг.

Варя стояла за оградой, и всё смотрела и смотрела вслед машине, увезшей бабушку. Неизвестно, сколько бы она так простояла, если бы Дарья Михайловна её не окликнула.

— Варя, пойдём ко мне, я тебя покормлю, отдохнёшь. Пойдём.

Варя очнулась:

— Что?

— Пойдём ко мне, Варюша.

— Нет, я не могу, мне надо домой ехать, позвонить родителям, номер телефона записан дома. До свидания.

В дом Варя зашла на минутку, взять сумку, и тут же вышла. Она тщательно закрыла дом, ворота, калитку. Дарья Михайловна наблюдала молча, но когда Варя направилась к машине, то соседка вновь подошла к ней.

— Варя, а может, ты не поедешь домой на машине, а? Оставь её здесь, я пригляжу, а скоро автобус пойдёт, поезжай на нём.

— Нет, — Варя мотает головой, — не могу на автобусе. Я тихо поеду, Дарья Михайловна, не волнуйтесь.

Варя абсолютно не запомнила обратную дорогу домой, как поставила машину в гараж. Она осознает, что уже приехала, когда стоя перед собственной дверью, достала ключ. Дома Варя с большим трудом дозвонилась до санатория, администратор на её просьбу соединить с номером родителей ответила, что их нет в номере.

— Хорошо, я позвоню попозже, — сказала Варя.

— Их не будет три дня, — сообщила администраторша.

— Как не будет? — поразилась Варя. — А где они?

— Я не знаю. Этого они не сообщили, — и затем предположила, — может на экскурсию уехали или к родственникам.

— Нет у нас там никаких родственников, и потом у папы же процедуры, — машинально произносит Варя, — а когда уехали?

— Сегодня утром.

— Значит, они должны приехать лишь послезавтра, — констатирует Варя. — Мне они очень нужны, пожалуйста, если они приедут раньше, сообщите, чтобы срочно позвонили дочери, — просит она.

— Хорошо, я оставлю записку.

— Спасибо, до свидания.

Бабушкино письмо выпало из кармана, когда Варя раздевалась перед сном. Она совсем забыла о нём. Варя подняла с пола конверт, обнаружила, что он запечатан, прочла надпись на конверте: «Моей единственной внучке — Варваре». Варя вскрыла конверт и достала написанные от руки листки и несколько денежных купюр. Она прочла письмо, но единственное, что она чётко поняла из письма, что бабушка желает, чтобы её тело кремировали. Варя была виновата перед бабушкой, если бы она приехала к бабушке, как обещала, возможно, бабушка сейчас была бы ещё жива. И поэтому Варя твёрдо решила исполнить пожелание покойной о кремации. Ночь прошла для Варвары без сновидений и бессонницы, она провалилась в сон, как только голова коснулась подушки.

На следующий день Варя узнала в морге, что вскрытие ещё не делали, а раз в бабушкиной смерти ничего криминального не обнаружили, то патологоанатом сказал, что это и не обязательно, всё-таки солидный возраст, смерть от старости. Девушка согласилась. И в самом деле, зачем делать это вскрытие? Бабушка, вероятно, и в самом деле чувствовала себя неважно, просто никого не хотела беспокоить. Умерла от сердечного приступа, таково было заключение. В этот же день Варе выдали заключение о смерти, и девушка тут же приняла решение кремировать бабушку. Поэтому день этот выдался для Вари суетливым: ей пришлось заниматься похоронами, прежде она с этим не сталкивалась, дед умер уже давно, поэтому Варя и не знала толком и с чего начать, а родственников, чтобы помочь у неё здесь не было. Варина мама была единственным бабушкиным ребёнком, у самой бабушки тоже не было ни братьев, ни сестер, у Вариного отца была сестра, но она жила далеко, так что пришлось Варе все формальности улаживать самой.

Варя, получив свидетельство о смерти, узнала о возможности захоронения на кладбище, рядом с дедом. Получила какой-то скользкий ответ, и, да и нет. Наставать Варя не стала, наоборот, обрадовалась. Она согласно кивнула, когда ей назначили дату кремации, и только дома Варя поняла, что кремация назначена на послезавтра. Вечером Варя снова позвонила родителям, получила ответ аналогичный вчерашнему. Дата кремации назначена, а она не может сообщить родителям о смерти бабушки, а если она не сможет и завтра дозвониться до них? Что же ей тогда делать? Назавтра рано утром Варя поехала бабушке за платьем и заодно сообщить Дарье Михайловне о кремации, кроме соседки, о бабушкиной смерти она сообщила только маминой ближайшей подруге, но и то только потому, что Варина мама могла позвонить ей, ведь Вари целый день не было дома.

Варя не была в бабушкином доме один день, а ей показалось — дней сто, казалось, бабушка давным-давно покинула этот дом. Варя обошла дом, сад и в самую последнюю очередь прошла в бабушкину спальню, не отдавая себе отчета, она повторила тот же самый маршрут, когда приезжала в прошлый раз. Единственно, дверь в спальню была уже не заперта, а распахнута настежь. Из комода Варя достала бельё, выбирать не пришлось, оно лежало сверху, опять вопрос, откуда у бабушки французское бельё? Если шёлковое платье можно ещё сшить, то бельё? Платье и туфли Варя взяла те, что были приготовлены самой хозяйкой этого дома. Аккуратно свернув, она положила вещи в пакет, Варя торопилась, ей необходимо было вернуться назад. Не только из-за платья, которое надо отдать в похоронное бюро, она всё ещё надеялась сообщить матери о бабушкиной смерти, тогда, возможно, кремацию удастся отложить до приезда родителей. Варина мама будет звонить домой, вряд ли она наберёт бабушкин номер. Варя собралась уже уходить, как вдруг у неё закружилась голова. Присев в кресло подле печки, Варя ждала, когда пройдёт головокруженье. Головокруженье прошло, но появилась слабость и тошнота. Наверное, перегрелась, решила Варя, жара стояла невыносимая, в тени +30°С. Встав, пошла на кухню. Там она сделала мокрую повязку на голову, и сразу стало легче, захотелось морса, пошла за банкой засахаренной клюквы к холодильнику, и вид еды разбудил в ней зверский аппетит. Варя достала из холодильника сметану, творог, яйца, молоко, всё деревенское, из яиц и молока приготовила омлет. Пока омлет запекался, смешала творог со сметаной, после набросилась на еду с незнакомой доселе жадностью, и только утолив голод, вспомнила, что ела в последний раз утром того дня, когда поехала к бабушке, вчера она только пила, к еде же не притрагивалась совсем.

За едой снова показалось, что прошла целая вечность с того момента, как она, приехав позавчера, обнаружила мёртвую бабушку, хотя она сейчас и ест еду, заботливо купленную бабушкой для неё, Вари. Бабушка, она же ждала её, на Варины глаза навернулись слёзы и закапали в тарелку с остатками творога, на кусок испечённого бабушкой калача, что Варя держала в руке. Выплакавшись, Варя принялась наводить порядок, странно, но больше она не торопилась назад. Дом производил впечатление забытого, Варя проветрила все комнаты, вымыла полы и протёрла пыль, полила цветы. Перед отъездом зашла к Дарье Михайловне сообщить о кремации, договорились, где встретятся завтра. До родителей Варя так и не дозвонилась, но кремацию откладывать не стала, ей почему-то показалось, что бабушке бы это не понравилось. Раздумывать над этим Варя не стала, очень уж странные мысли появлялись у неё после смерти бабушки и непонятное бабушкино предсмертное письмо, за лучшее Варя сочла забыть пока об этом.

На кремации присутствовали только Варя, Дарья Михайловна, и подруга Вариной мамы, тётя Света, как звала её Варя. Уже после кремации, при выходе из зала, Варя увидела высокого старика в чёрном плаще, наглухо застёгнутом, может, это бабушкин знакомый, подумала Варя, но тут же усомнилась, она не сообщала никому о бабушкиной смерти: не догадалась поискать у бабушки записную книжку, Варе пришла эта мысль только сейчас, впрочем, ей не хотелось бы сейчас видеть незнакомые лица. Пока она размышляла, старик куда-то исчез. После кремации Варя, тётя Света и Дарья Михайловна поехали помянуть бабушку к Варе домой. Посидели за столом, повспоминали бабушку. Первой ушла тётя Света, ближе к вечеру и Дарья Михайловна засобиралась домой, Варя предложила старушке отвезти её домой на машине, но та отказалась. Сказать по правде, она боялась ехать с Варей, но признаваться в своём страхе Варе не хотела.

Проводив Дарью Михайловну на остановку, Варя прилегла на диван в гостиной и погрузилась в воспоминания. Смутно припомнилось раннее-раннее детство, когда в этой квартире они жили все вместе, она, её родители и бабушка с дедушкой. Пятнадцать лет назад бабушка с дедушкой переехали жить в дом, что служил у них дачей. Дед тогда уже не работал в госпитале, вышел на пенсию. Через три года дед умер, но бабушка так и не вернулась жить обратно в город. Варе было восемь, когда деда не стало, в её памяти он остался в коротких обрывках воспоминаний. Варя могла сказать, что он был военным хирургом, был ранен, и после ранения его перевели в родной город, что пока дед мог, он работал в госпитале, но каким он был человеком, пожалуй, она не знала.

Почти все каникулы кряду Варя проводила у бабушки. Дача перестала называться дачей, а стала бабушкиным домом. Дом не походил ни на один из домов в округе, дед его купил недостроенным у какого-то начальника, неожиданно быстро получившего назначение и переехавшего в Москву, этим и объяснялись большие размеры земельного участка, выделенного под постройку дома. Бабушка обосновывалась здесь всерьёз и надолго, дивный сад, выращенный ею, являлся для Вари символом неизменности существующей здесь жизни. Она даже не задумывалась, что бабушка может покинуть этот мир, что она смертна, как и все живущие на земле. Бабушка никогда не жаловалась на нездоровье, в доме не держались лекарства что, несомненно, странно для человека её возраста и, кажется, в последние десять лет бабушка никак не изменилась внешне.

Телефонный звонок прозвучал неожиданно, Варя аж подпрыгнула на диване, сердце забилось часто-часто. Снимая телефонную трубку дрожащими руками, она думала, как скажет матери о смерти бабушки, но облегчённо вздохнула, услышав Наташкин голос, захлёбывающийся от восторга.

— Алло, Варя, это ты? Привет! Я приехала, я просто в восторге, здесь так классно, супер! Море тёплое, я чуть не сгорела, кстати, доехала нормально, познакомилась в поезде с пацанами, так что ехала не скучно. Варя, почему ты молчишь? Ты меня слышишь? Алло, Варя, ты где, алло!

— Всё нормально, Наташа, я тебя слышу, я рада, что у тебя всё хорошо. А вот у меня не совсем. У меня умерла бабушка, сегодня была кремация, — Варя не могла говорить больше, перехватило горло.

— Как умерла, — поразилась подруга, — когда?

— В день твоего отъезда, я должна была ехать к ней, а поехала провожать тебя, может быть, если бы я приехала в тот день, бабушка сейчас была бы жива.

— Я сожалею, Варя. Прости меня, — смущённо пробормотал в трубке Наташкин голос.

— Поговорим после твоего приезда, хорошо?

— Хорошо, хорошо, Варя. Пока, держись, — заторопилась Наташа и отключилась, не дождавшись ответа подруги.

Комок в горле пропал, Варя облегченно вздохнула, она не ожидала, что говорить о бабушкиной смерти будет трудно, считала себя сильнее. Через час позвонила мама.

— Алло, Варюша, здравствуй.

— Здравствуй, мама.

— С тобой всё в порядке? Как ты там живёшь? Как сдала последние экзамены? У нас с папой всё замечательно, мы ездили на трёхдневную экскурсию на автобусе, увидели массу интересного, зафотографировали две плёнки, надеюсь, снимки будут чудесными. Но почему ты молчишь?

— Тебе передали мою просьбу позвонить?

— Да, конечно, мы только что приехали, очень устали, а что случилось, почему ты звонила?

Мамин голос звучал спокойно и даже в последнем вопросе, Варя не услышала ни нотки тревоги, здесь так восхитительно, что ничего страшного, поэтому, произойти не может, казалось, подразумевал он.

— Так что у вас там произошло, Варя? Как бабушка? — спрашивает ещё раз мама.

Варя представила, что верно мама сейчас сидит в кресле, большом и мягком, в одной руке она держит телефонную трубку, а другой расчёсывает волосы, как часто делала она дома. Следующую фразу Варя произносит медленно и очень четко:

— Мама, бабушка Вера умерла. Сегодня была кремация.

— Что? Что ты сказала, Варя?

— Бабушка умерла, мама.

Далее Варя слышит шорох в трубке и взволнованный голос отца:

— Варя, что ты сказала маме? Она плачет.

— Папа, умерла бабушка, сегодня была кремация, я не могла до вас дозвониться.

Вновь в трубке слышится мамин голос, прерывающийся всхлипываниями:

— Варя, когда это случилось?

— По всей видимости, 25 вечером, так значится в заключение о смерти. Я приехала 26, не могла дозвониться, я нашла её сидящей в кресле в её комнате.

— Ты зашла к ней в комнату?

— Разумеется.

Варя слышит голос отца:

— Выпей воды, родная.

Варе становится не по себе.

— Мама, с тобой все в порядке? — спрашивает она обеспокоено.

— Уже лучше. Ты то, как там одна?

— Всё уже закончилось.

— Варя, а почему бабушку кремировали? Ведь рядом с дедушкой есть место.

— Мне сказали, что нельзя там хоронить.

— Как только я куплю билет, сразу приеду.

— Может, тебе сейчас лучше побыть с папой?

— Но ты ведь там совсем одна?

— Со мной всё в порядке. Честное слово. От того, что ты приедешь, ничего ведь не изменится, а вы так давно не отдыхали, а папе надо подлечить язву.

— Ты действительно не хочешь, чтобы я приехала? — сомнительно спрашивает Варю мама.

— Я просто считаю это не самым лучшим вариантом, но решай сама. А когда вы вернётесь, мы захороним урну с бабушкиным прахом в дедушкину могилу все вместе.

— Не знаю, мы с папой обсудим всё, — мама всё ещё колеблется, — я позвоню тебе завтра, Варюша, до свидания. А деньги, где ты взяла деньги на всё? — спохватывается Варина мама.

— Неужели ты думаешь, что я бы не нашла, где взять деньги? — вопросом на вопрос отвечает Варя и тут же добавляет: — Я не потратила ещё ни рубля с тех, что вы оставили мне, ещё у меня есть свои, и я знаю где стоит спрятана бабушкина шкатулка с деньгами.

— Хорошо, дочка, до свидания.

— До свидания, мама, до завтра — прощается Варя и кладёт трубку, она не упоминает о бабушкином письме и деньгах в конверте.

Стив находит себе подручных

В Москве, с трапа самолета спускался Стив. Девятнадцать лет назад сбежав из этой страны не оглядываясь, он и не предполагал, что когда-нибудь вернётся сюда вновь. В Москве он не стал задерживаться, поиски Стив решил начать оттуда, откуда сбежал. После полудня этого же дня, когда Стив прилетел, поезд мчал его на восток. Тогда, девятнадцать лет назад Стив вернулся домой после неисполненного дела, там были его деньги. Он и так, находясь в СССР, боялся что кто-нибудь обнаружит его клад, а вернувшись, стал бояться ещё больше. Но он не мог вывезти из страны столько денег враз. Но Стиву нужно было уехать как можно дальше, и ему всё-таки удалось выехать из Венгрии со всеми своими деньгами. Он мотался по миру, пока тринадцать лет назад не осел в городке у океана. Стив не заимел ни яхты, ни дорогого автомобиля, а девушки — он избегал их. Он даже не попытался устроить свою жизнь, как мечтал. А у него были возможности начать свой бизнес легальный, или криминальный, но вместо этого он предпочёл растрачивать деньги на дешёвую выпивку в заплеванных барах. Изредка появлялась Тень, как будто желая убедиться, что он ещё существует, так казалось Стиву. Очевидно, Тень устраивала такая жизнь Стива, ведь он принадлежал ей, и когда подходящее время пришло, она вытащила его на свет божий и вновь заставила делать грязную работу.

Стив был уверен, что найдёт ребёнка, правда он вырос и не следует исключать того факта, что родители могли увезти девчонку из города куда угодно. А времени у него было в обрез, он это чувствовал, но откуда взялась, эта уверенность, он не мог объяснить. Прибыв на место, и устроившись в отеле, Стив принялся осваиваться в городе. Ещё находясь на курорте, Стив попробовал вспомнить русский язык, и с удивлением обнаружил, что он понимает почти всё. Хуже было с разговорным, но Стив читал газеты на русском, смотрел русское телевидение, и при любой возможности, общался с русскоязычными туристами. Поэтому прибыв в Россию, Стив уже не испытывал языкового барьера.

Стив начал поиски с телефонного справочника. У него была фамилия матери, и в справочнике обнаружилось девяносто семь таких фамилий. Хорошо, что фамилия была не очень распространённой, и Стиву не придётся проверять несколько сотен семей, а в городе с населением более полумиллиона человек, это было очень даже возможно. Но даже при объёме в девяносто семь адресов, Стиву нужен был помощник, а лучше и не один. Вот здесь, как нельзя кстати, пришлось его редкое качество, Стив притягивал людей с дурными наклонностями. Он легко находил с ними общий язык, и у таких людей он вызывал безграничное доверие. В кабачке у Ральфа, к Стиву многие подсаживались просто так, говорили о своих проблемах. Одни спрашивали, как насолить тёще, или жене, или как избавиться от надоедливой соседской собаки, так, чтобы их не заподозрили. Другие приходили и просили совета, как ограбить, убить, изнасиловать. Стив никогда не давал советов по существу. Он никогда не произносил имен наёмных убийц, продажных адвокатов, угонщиков автомобилей, наркоторговцев или тех, кто за ваши деньги сделает для вас всё, что угодно. Стив отделывался короткими репликами, а порой просто бурчал что-то невразумительное, но, как ни странно, почти все, кто обращался к нему, получали желаемое. Стив предполагал, что без Тени здесь не обходилось, и он являлся всего лишь её проводником в этом мире.

Поэтому в незнакомом городе Стив находился без помощников недолго, через пару дней, срезая путь к отелю, он наткнулся на тройку молодых бездельников. Они сидели на лавочках, под «грибком», где в недалёком прошлом сиживали зачастую с утра до вечера пенсионеры-доминошники. Сейчас они редко появлялись на пятачке, место это стало довольно мрачное и замкнутое, кругом настроили гаражи крутые парни, загородив, таким образом, пятачок от домов. С другой стороны пятачок загораживали густые кустарники. Дорожка, что вела между гаражей, ныряла в эти кусты, и неизвестно, что могло ждать за ними. Оттого-то местные жители редко пользовались этим путём. И сюда проторили дорожку те, кто желал уединения, или хотел укрыться. Здесь торопливо тискались парочки, здесь распивали бутылку-другую, или раскуривали косячки местная шпана. В последнее время пятачок был облюбован Руней, Дэном и Буром.

Парни были мелкими хулиганами, хотя от этого определения они должны бы уже были отойти. В их возрасте либо уже твёрдо идут по криминальной дорожке, либо выбрасывают из головы уголовные забавы. Эти парни могли стащить то, что плохо лежит, но задумать и воплотить что-то серьёзное, у них не хватало то ли решительности, то ли мозгов. И хотя они уже не были сопляками, старшему из них, Руне, уже исполнилось двадцать пять, о своём будущем не задумывался ни один из них.

— Здорово, пацаны, — произнёс Стив, оглядев ребят быстрым взглядом. Крепкие парни, ему подходят. — Скучаете? — Стив не дал им времени для ответа. — Пиво у вас, похоже, уже закончилось, не хотите подзаработать?

— Погрузить чего-нибудь надо? — поинтересовался Руня угрюмо.

— Да, нет, — усмехнулся Стив. — Из вас кто-нибудь умеет водить машину?

Ребята загоготали.

— Ну, ты, мужик, даёшь, конечно, умеем.

— И права есть?

— Есть, — подтвердил Руня.

— Отлично. Время свободное, как я вижу, тоже у вас есть? Рабочий день, а вы прохлаждаетесь с пивом.

— Говори, что надо-то, — не выдержал Руня.

— И автомобиль можете достать?

— Мужик, да не тяни ты резину, — включился в разговор Дэн, — и машину найдём, если надо. Ты говори дело.

— Ребята, — Стив присел под грибок, — я не местный. Город не знаю, а ездить приходится много. Машина мне на целый день нужна. Частника каждый раз ловить неудобно, то он ждать не будет, то туда не едет. Таксисты болтают много, а у меня дело конфиденциальное, вопросы мне не нужны. А помощники надёжные будут кстати, если договоримся, я хорошо заплачу.

— Ну, продолжай. Что ты нам предлагаешь? — продолжил Дэн.

— Да я ведь уже всё сказал. Мне нужны колеса, завтра с утра. Вы вообще-то, чем занимаетесь?

— Да так, всем понемногу, — ответил Дэн.

— Так можете мне устроить машину с шофёром?

— Устроим, — пообещал Дэн.

— Значит, завтра в восемь утра я жду вас во дворе.

— Нам что всем приходить? — заинтересованно спросил доселе молчавший Бур.

— Работы хватит на всех. Платить буду хорошо, а работа непыльная. Так что если есть желание, жду всех, — Стив встал, намереваясь уйти.

— Постойте, — остановил его Дэн, — а как вас зовут?

— Вот завтра и познакомимся, если вы примете моё предложение.

Они приняли. Назавтра Стив рассказал, что ищет девушку, но что он собирается с ней сделать, этого он им не сообщил, незачем, а они и не спросили, получив солидный аванс. Своё имя незнакомец тоже не назвал, велев обращаться к себе просто — Босс.

Бабушкино наследство

Следующие два дня после похорон Варя проводит дома, погода неожиданно меняется в одну ночь, северный ветер приносит резкое похолодание и дожди. Варя почти не выходит из дома. Смотрит телевизор, листает старые семейные альбомы с фотографиями. Некоторые снимки очень старые, ещё дореволюционные, это были всё дедушкины фотографии, Варя не нашла ни одной довоенной бабушкиной фотографии. Самое раннее её фото, общая фотография персонала госпиталя конца 1944 года. На снимке есть и дед и бабушка. В альбоме были ещё несколько дедушкиных снимков времён войны и последняя фотография, запечатлевшая бабушку в госпитале, это тоже общий снимок, но уже 1945г., послевоенный. Следующая бабушкина карточка свадебная, дед в форме военврача, бабушка в простом, без украшений, платье, но с большим букетом цветов. Варя знала, что познакомились они в госпитале во время войны, поженились в 1946г., деду тогда было уже за сорок, бабушке было уже тридцать восемь, и это был её первый брак, дочка Танечка, Варина мама родилась через четыре года. Вот и снимок, где они втроём, маленькой Танечке год. Далее в альбоме в основном фотографии деда или Вариной мамы, бабушка встречается лишь на общих семейных снимках всего шесть раз. В двух других альбомах также госпитальные фотографии деда, фотографии встреч военных врачей, снятые в годовщины празднования победы в Великой отечественной войне. Целый альбом маминых снимков в школе, институте, Варе наскучило их смотреть, она никого не знает на всех этих снимках, и, не досмотрев, она откладывает последний альбом. А за окном дождь всё льёт и льёт, как осенью. Он прекратится поздно ночью, когда Варя будет сладко спать, к утру ветер принесёт жаркий воздух с юга и к полудню термометр вновь поднимется до 32 градусов в тени. В это время Варя, поев собранную первую в этом году садовую землянику, будет отдыхать в гамаке на веранде бабушкиного дома.

К этому времени, когда Варя засыпала, покачиваясь в гамаке, она успела переделать кучу дел и вполне заслуживала отдых. Нынче утром она встала слишком рано для каникул, в полседьмого утра, на улице было уже 20 градусов тепла и поэтому Варя решила съездить в деревню, надоело безвылазно сидеть одной в квартире. Не было ещё и восьми утра, когда она приехала сюда, разумеется, на «восьмерке», так как без машины себя уже не представляла. Варя сразу отправилась поработать в сад, энергия так и бурлила в ней, а когда немилосердно палящее солнце выгнало её из сада, пообедала, достала гамак и повесила на веранде.

Варя почти смирилась с неожиданной бабушкиной смертью, перестала терзать себя. Даже приезд сюда, одиночество, которое неминуемо ждало её здесь, больше не пугали Варю. Она не заметила, как уснула. Проснулась, когда жаркие лучи солнца добрались таки до веранды и вынудили Варю покинуть гамак и спрятаться от солнца в доме. Слегка перекусив, Варя посмотрела телевизор, но ничего интересного не показывали, скучая, она зашла в бабушкину комнату и села к бюро. Бюро представляло собой удивительно красивую вещь, и, наверное, дорогую. Варя была уверена, что бюро — это настоящий антиквариат. В нём обязательно должна быть какая-нибудь загадка, решила Варя. Она стала открывать ящички бюро и рассматривать содержимое, но ничего особенного не обнаружила.

— Ничего интересного нет, — произнесла Варя вслух.

И всё это как-то неестественно, — подумала Варя вслед за этим. И как-то непонятно, бабушка прожила долгую жизнь, а Варя обнаружила в бюро всего ничего — бабушкины документы: метрику о рождении, свидетельство об окончании медицинских курсов, трудовую книжку и свидетельство о браке. Ещё нашла початую пачку бумаги формата А4; детские Варины рисунки; шкатулку со скромными бабушкиными драгоценностями. Варя не нашла ни записной книжки, ни чьих-нибудь писем. Да, у бабушки не было никаких родственников, но ведь подруги должны же были быть, если не сейчас, то прежде. Бабушка о себе никогда не говорила, не рассказывала о своей жизни, когда бывало Варя задавала ей такие вопросы, бабушка отделывалась общими фразами — жизнь по всякому складывалась, было и хорошее и плохое. А если Варя начинала пытать бабушку, та сразу находила массу дел, которые надо сделать тотчас же. Впрочем, иногда у бабушки вырывались пара фраз о себе. О её жизни до замужества с дедом, Варя знала, что родители бабушки рано умерли, и она росла у родственников и друзей, и жила в разных местах. Поэтому Варя и допытывалась до бабушки, где она жила, бабушка всё обещала рассказать Варе после, когда подрастёт. Но когда Варя выросла, ей стала больше интересна её собственная жизнь, подружки, мальчики, стало не до бабушки.

Нет, подумала Варя, совсем не была похожа бабушкина смерть на смерть от внезапного сердечного приступа. И письмо, Варя вспомнила о бабушкином письме, что же в нём было? Варя попыталась вспомнить, но кроме бабушкиной просьбы о кремации её тела, Варя ничего вспомнить не смогла, помешала заглянувшая соседка, Дарья Михайловна. Варя просидела с ней целый час, говорила в основном Дарья Михайловна, Варя же ограничивалась вставками из двух-трех слов. Уходя, Дарья Михайловна настойчиво зазывала Варю к себе, приглашала её ночевать:

— Тебе, Варя, верно боязно ночевать пока в доме одной-то, так ты приходи ко мне, не стесняйся. Я буду только рада. Вдвоём-то веселее.

Ночевать здесь, в бабушкином доме, Варя пока действительно не хотела, даже в мансарде, но приглашение Дарьи Михайловны принимать не стала, уехала домой. После ужина Варя вспомнила о письме, найденном ею возле мёртвого бабушкиного тела, и достала перечитать.

«Дорогая моя Варюша!

Мне очень трудно писать эти строки, но быть может, говорить с тобой, было бы ещё труднее. Мне пора, пора уйти, пришло моё время проститься с жизнью. Прости, что взваливаю на твои плечи хлопоты, связанные с моей смертью, прошу, позаботься о моей кремации, моё тело должно сгореть в огне, а мой прах, я заклинаю тебя, захорони в тех местах, что я укажу. Твоя мать, я знаю, была бы против моей кремации, поэтому твои родители в нужное время уехали. Я начала подготовку к этому дню более полугода назад, но уверяю тебя, это не самоубийство, просто я знала, когда наступит мой срок. И до сего дня мне казалось, что свою смерть я спланировала идеально, единственное, что я не предусмотрела — это твоё опоздание, поэтому я пишу сейчас это письмо, вероятно, оно окажется путаным, но я ждала тебя до последнего — больше у меня времени нет. В моём бюро, с обратной стороны есть ящик, в нём ты найдёшь мои записи. Я попробовала записать свою жизнь, может это описание хоть чем-то поможет тебе. Уничтожь мои записи, когда прочтёшь, как и это письмо. Ключ от ящичка находится в шкатулке, которую ты вероятно уже нашла в бюро, в ней двойное дно, украшения, что в шкатулке, отдай своей матери, мне их подарил Татьянин отец, я знаю они ей очень дороги, тебе же они ни к чему. Я завещаю тебе дом и всё, что в нём есть, всё это твоё. Мысли начинают путаться, о чём же я ещё хотела написать? Я тебя люблю, ты очень сильная, ты справишься, только слушай себя. У меня к тебе огромная просьба, не показывай никому это письмо.

Прощай.

Твоя бабушка.

25 июня

PS. Я оберегала тебя до сих пор, теперь пришёл твой черёд заботиться о себе»

Долго сидела Варя, обескуражено сжав в руке бабушкино письмо. Странно, что сегодня она и не вспомнила о бабушкиной подсказке, и не осмотрела бюро с обратной стороны. Из задумчивости Варю вывел мамин звонок. Татьяна вняла Вариному совету и осталась в санатории, о предсмертном бабушкином письме Варя ей ничего не стала говорить, не столько из-за бабушкиной просьбы, сколько из нежелания расстраивать маму. Варя знала, что мама, как и она, чувствует себя виноватой, и мама будет только ещё больше нервничать, узнай она, что написано в этом письме, а этого Варе совсем бы не хотелось. На следующее утро Варя поехала обратно, ей хотелось разобраться во всём самой и одной. Как же хорошо, что родители в санатории, подумала Варя, садясь за руль, ей не требуется ни перед кем отчитываться.

В доме всё было так, как она и оставила. Впрочем, что здесь могло измениться за одну ночь? Пройдя в бабушкину комнату, Варя села к бюро, достала шкатулку, открыла. В шкатулке лежали два кольца с камнями, ещё одно обручальное, три пары серёжек, цепочка с кулоном и брошка, все бабушкины драгоценности, какие Варя помнила, бабушка изредка надевала их. И в шкатулке действительно, как и было написано в письме, обнаружилось двойное дно, и в тайнике лежал ключ. Вынув ключ и положив его себе на ладонь, Варя несколько минут задумчиво его разглядывала. Что ж, придётся отодвинуть бюро, решилась, в конце концов, Варя. Варя понимала причины своей нерешительности. Сейчас она была игрушкой, проводником бабушкиной воли. Но ведь бабушка умерла, так зачем нужна была ей эта непонятная игра? Также непонятно, как и нежелание бабушки пускать, кого бы то ни было, в свою комнату. Что ж, вероятно Варя получит ответ в бабушкиных записях, ну, а если нет, тогда она просто забудет всё это. Это будет цепь совпадений, и только. И её сон с каретой «Скорой помощи», что прервал бабушкин звонок, и её опоздание в деревню на сутки, и кремация, которой могло и не быть, ведь рядом с дедушкиной могилой было место для захоронения.

Бюро оказалось не таким уж тяжелым, как предполагала Варя, так что она справилась с ним без особых усилий, когда убрала печатную машинку. В задней стенке она нашла замочную скважину, провернув в ней ключ до упора, открыла потайной ящик, в нём лежала папка, на ней — пухлый конверт, рядом — связка ключей. Вытащив всё, Варя закрыла ящик и вернула бюро на прежнее место. Найденная папка была самой обычной, картонной, такие продаются в любом магазине канцелярских товаров. Развязав тесёмки на папке, Варя просмотрела мельком содержимое, пухлый конверт, пачку листов, напечатанных, очевидно, на печатной машинке деда. Дед намеревался написать мемуары о своей жизни, работе в госпитале, но успел только приобрести подержанную машинку, и написать несколько глав. Бабушка, очевидно, успела больше, Варя снова завязала папку, положила её в свою сумку, прочесть рукопись девушка решила дома. В пухлом конверте из папки, девушка обнаружила ещё одно бабушкино письмо и деньги, ровно шесть тысяч долларов.

Деньги предназначались ей, Варе, на конверте стояло её имя. Эта таинственность снова заставила Варю задуматься о бабушкиной вменяемости. Варя всё ещё не могла ответить на вопрос, бабушкина смерть естественна, или это всё же запланированное деяние? Иногда бабушкины слова, или поступки приводили Варю в недоумение, и неужели бабушка теперь, боясь старческой беспомощности, решилась покончить с собой, пока у неё были на это силы? Но от кого прятать деньги, если тут же, в письме, подробно объяснять, как найти потайной ящик? Варя развернула послание бабушки, куда оно пошлёт её?

«Варюша!

Прочти это очень внимательно, это только сначала мои слова покажутся тебе странными, после всё встанет на свои места, иначе быть не может. Тебе никуда не уйти от своего предназначения, от дара, которым ты обладаешь и пока не желаешь признавать. Я знаю, как трудно владеть тем, что тебе непонятно, чья сила тебе не известна, а иногда тебе и не подчиняется. Я оставляю тебя одну с тысячей вопросов, ты сама вынуждена будешь искать ответы на них. Мне бы хотелось написать бесконечное письмо, но время, время невозможно остановить. Очень жаль, что я не увижу тебя напоследок. Я напрасно медлила с нашим разговором, а теперь ясно, что он не состоится. После моей смерти у тебя начнётся иная жизнь, ты ведь знаешь, не могла не догадаться, что ты не такая как все. У тебя есть Дар, особый Дар, он передаётся через поколение. Твой дар перешёл к тебе от меня, знай, он — твоя тайна, никто и никогда, кроме твоего наследника, того к кому перейдёт этот Дар, не должен узнать эту тайну. Пока ты не родишь наследника, у которого проявится дар, ты бессмертна. Я выполнила свой долг, и я ухожу, ты остаёшься одна, почти одна. Есть ещё один человек, он такой же, как ты и как я, у него тоже есть дар, не могу сказать, где он сейчас, но поверь, однажды он найдёт тебя.

Прощай, и верь мне.

Р.S. Не забудь сжечь это письмо и мои записи, когда прочтёшь. И ещё, моя девочка — вот места (…), где прошу захоронить мой прах, и деньги на поездку, и ещё — загляни в подпол под комнатой».


Это письмо оказалось ещё чуднее, чем предыдущее, в подполе Варя ничего особенного не нашла, стояла лишь вереница пустых банок на полках, да несколько банок с прошлогодними заготовками, и Варя решила не думать больше о странных письмах, а своё внимание сосредоточить на деньгах. Откуда у бабушки такая сумма денег? Да ещё в долларах, бабушка никогда не говорила об имеющихся у неё деньгах, у неё, обычной пенсионерки, с обычной пенсией. Варя направилась к Дарье Михайловне, может, бабушка что-нибудь говорила о деньгах ей?

Старушка была дома, пила чай, Вариному приходу обрадовалась, посадила за стол, налила чаю, стала угощать свежеиспечёнными пирогами. Побеседовав о погоде, урожае, Варя невзначай спросила:

— Дарья Михайловна, расскажите, как вы познакомились с бабушкой?

— Как? Да как твой дедушка здесь дом купил, вот тогда и познакомилась, — Дарья Михайловна отхлебнула чай и продолжила — я же местная, здесь родилась, выросла. А твои приехали сюда уж после войны, дом-то ваш недостроенный тогда ещё был, начальник какой-то строил, потом, говорили, его в Москву срочно перевели, он дом и продал.

Старушка замолчала, погрузилась в воспоминания, Варя не торопила её, ждала, когда Дарья Михайловна заговорит сама. Действительно, та начала говорить без понуждения:

— Дом по осени куплен был, я за ним приглядывала, старый хозяин попросил, у меня и ключи были от дома. Зиму так вот дом и простоял, по весне наведался новый хозяин, дом достраивать начали, муж мой, покойный, помогал ещё. А Вера Андреевна приехала, когда уж середина лета стояла, первый год жили они недолго, может месяца два. Да и то сказать, Евгений Александрович против был, Танечка то едва родилась, вот дед твой всё переживал как они тут одни. Мы в ту пору с Верой Андреевной мало общались, я на работе день, да хозяйство у меня, всё успеть надо, дети маленькие, за ними глаз да глаз нужен, да и робела я перед ней, всё-таки бабушка твоя меня старше намного. Мне тогда и тридцати не было, а Вере уже за сорок, да и Вера не простая была в общении.

На зиму они обратно в город уехали, я осталась смотреть за домом, а следующей весной приехали, едва снег сошёл. Вера Андреевна с Таней здесь жили с весны до поздней осени постоянно, Евгений Александрович приезжал на выходные, частенько с гостями. С нашими, деревенскими, Вера не зналась, сторонились её наши бабы, не похожая она на нас была, вот и жила Вера сама по себе, в магазин только реденько выйдет и всё. Молочное она у меня покупала, а чего другого ей Евгений Александрович из города привозил, хлеб она сама пекла, я помню, удивилась, когда узнала. А Вере здесь нравилось, много всего незнакомого насадила в огороде, я как-то спросила её, что она высаживает такое, она рассказала. Помню, я спросила её: «И откуда вы, Вера Андреевна, знаете все эти растения?», а она усмехнулась и отвечает: «Я, Даша, раньше далеко отсюда жила».

Как Таня в школу пошла, наезжать в деревню стали в каникулы, но Вера приезжала при любой возможности, сад без присмотра не любила надолго оставлять. Снова Вера переезжать сюда стала ранней весной, когда Таня в институт поступила. С тех пор Таня здесь редко бывать стала, всё с отцом в городе. Таня ведь вообще к Евгению Александровичу больше тянулась, а он уж в своей Танечке души не чаял, любил её до беспамятства, и она ему тем же отвечала. Он и песочницу для неё сделал, и качели смастерил, лишь бы Танечку свою позабавить. А Вера была строгой матерью, частенько Танюшке попадало, особенно если ушла без разрешения, за это Вера её строго наказывала, а ребята что, играют возле дома, потом соскочили и бегать наперегонки, в конец улицы убегут, их и не видать. А Вера выйдет за ворота Таню посмотреть, а той и след простыл, вот Таня и опять наказана, на следующий день мои ребята мне и рапортуют, что Таню опять со двора не отпускает Вера Андреевна. Не знаю с этого пошли между ними разногласия, али нет, но чем Таня старше становилась, тем меньше ладила с матерью, и после института уехала совсем в другой город. Вера переживала, не хотела отпускать дочь, но та не послушалась. Куда сказала, распределили, туда и поеду. Вера после отъезда Тани изменилась, всё какая-то нерадостная была, даже за садом без прежнего прилежания ухаживала, тогда он и зарастать помню, стал, пожух как-то. Вернулась Таня домой года через три, кажись, уже с тобой новорожденной, Вера сразу и воспрянула духом, а то я уже за неё переживать стала. От твоего рождения счастлива была она безмерно, сад Верин даже расцвёл сразу, весной тебя привезли, до этого Вера и ничего не говорила мне, после проговорилась, что скрывала Таня свою беременность. Да, долго мы после тот год поминали, какие цветы у Веры наросли, ты бы видела, шапка одна пышней другой, а сколько яблок было, а крыжовник, листьев не видно, одни ягоды, да всё наросло, помню. У меня капуста до чего ядрёная выросла, кочаны не обхватить, а картошка, ну чисто поросёнок, а не картошка, а скотина, сердце радовалось глядя. И здоровая, и приплод рос как на дрожжах, у меня какой кабанчик вырос, и молока от коровы столько никогда не было, а куры неслись всё двухжелтковыми. А сколько ягод-грибов наросло в лесу, не успевали мы поспевать за всем, а какой урожай был в колхозе, в центральной газете даже пропечатали. Ты всё лето здесь прожила с Таней, Вера тебя с рук не спускала, казалось, все разногласия её с дочерью остались в прошлом. Таня вернулась на работу, уехала, а когда вернулась с мужем, опять что-то между ними произошло. Может, решение Веры переехать с Евгением Александровичем сюда насовсем, их поссорило, а может, ссора какая и вызвала этот переезд, не знаю. Знаю только, что Таня против этого переезда была, отца уговаривала вернуться, но напрасно. Недолго только Евгений Александрович тут пожил. После его смерти Вере конечно труднее стало, но возвращаться она и не думала.

Привыкла я к Вере за эти годы, как вот сейчас буду жить, не знаю, одиноко мне без неё вмиг стало. И зимой здесь мало кто живёт, дачники все дома скупили, я тоже к сыну уеду, урожай соберу и уеду, — решительно заключила Дарья Михайловна.

— Дарья Михайловна, я пойду, спасибо за чай, и за рассказ, — поднялась Варя.

— Да ты что, Варенька, посиди ещё, — встрепенулась старушка.

— Да нет, мне пора, до свидания.

— Ты Варюша заходи, когда приедешь, навещай меня, не забывай.

— Хорошо, Дарья Михайловна, я буду заходить, — пообещала Варя.

— Я тебя провожу, — Дарья Михайловна встала и засеменила за Варей.

У калитки они попрощались.

Выезжая, Варя взглянула на соседскую калитку, Дарья Михайловна стояла всё ещё там. Варя помахала ей на прощанье из машины, и вздрогнула, встретившись с выцветшими печальными старушечьими глазками. У неё появилось предчувствие, что старушку она видит в последний раз. Варя смогла прогнать неприятное ощущение, лишь выехав на трассу, я приеду завтра, Дарья Михайловна, пообещала она себе, и, наконец, смогла спокойно вести машину.

Городской шум, спешащие толпы людей вернули Варе городскую суетливость и заботы, тягостное ощущение о старушке улетучилось. Она вспомнила, что холодильник пуст, и решила проехаться по магазинам. Сумка заполнилась покупками, папка так и осталась лежать невостребованной на самом дне. Варя не вспомнила о ней, пока не наткнулась вечером следующего дня, когда, увидев сумку, решила, что та лежит не на месте и, взяв её, обнаружила папку. Варя не уехала в деревню, так как это невозможно было сделать: ещё с вечера начался дождь, он лил, не переставая целый день, а садиться за руль в такую погоду Варе совсем не хотелось. Целый день она баловала себя разными вкусностями и смотрела телевизор, бездельничала, одним словом.

К вечеру дождь не прекратился и, кажется, стал ещё сильнее, и похолодало. Варя озябла и встала с дивана, надеть теплый свитер, тогда-то она и наткнулась на сумку, брошенную в её комнате возле шкафа. Взяв сумку, чтобы убрать её на место, Варя машинально заглянула в неё. Вынув из сумки папку, Варя с минуту рассматривала её с таким недоумённым видом, будто видела то, что держала сейчас в руках, впервые, будто не она вчера достала эту папку из бабушкиного бюро. Осторожно положив папку на диван, и надев всё же свитер, Варя затем села на краешек дивана рядом с ней. Какие мысли бродили в Вариной головке, чем смущала её эта папка? Только ли тем, что рукопись явилась полной неожиданностью для Вари? Или тем, как бабушка обставила появление этих записок? Размышляя, Варя, не отдавая себе отчёта, устроилась поудобней на диване, открыла папку и углубилась в чтение.

Рукопись

Розелин. Часть первая

Меня зовут Розелин Годе, такое имя я получила от родителей. Родилась я в маленьком городке на юге Франции в 1320г. Покинув это место в четырёхлетнем возрасте, туда я больше не возвращалась. Я была единственным ребёнком в семье, мой отец был мастеровым, он умер незадолго до моего четырёхлетия, помню, как мама сказала в день моего рождения, что папа сейчас смотрит на меня с небес. Болезни отца я совсем не помню, его просто не стало, вскоре слегла и мама. Передо мной и сейчас оживает картина, как мама лежит на кровати, у неё распущенны волосы, они свисают до самого пола, а я сижу на полу у её изголовья и играю мамиными длинными, шелковистыми волосами. Несмотря на все мои старания, я никак не могу заплести их в косу, но не прекращаю своего занятия. Я помню мамины глаза, огромные серые, они с такой печалью смотрят на меня. А мне весело, мама разрешает делать мне всё, что угодно. Я тормошу её, тяну её поиграть со мной, но у неё хватает сил только слабо улыбаться мне в ответ. Так проходит несколько дней, мама почти не встаёт, а однажды вечером в нашем доме появляется незнакомая мне женщина, мама говорит, что это моя бабушка Карен. Казалось, мама ждала только её приезда, в ту же ночь она умерла.

Бабушка мне не понравилась, отогнав меня от маминой постели, она велела мне ей не мешаться. Она была большая, сильная, громкоголосая, рыжие косы короной уложены на голове, взгляд её зеленых глаз пугает меня, всякий раз бросая меня в дрожь. Я уселась на лавку и боялась пошевелиться, пока бабушка что-то делала с мамой. Я ждала, когда бабушка уйдёт, и мы вновь останемся одни с мамой, я вспомнила, что папа давно не приходил домой, я уже успела соскучиться по нему, но я боялась спросить у бабушки, почему его так долго нет. Я не заметила, как уснула, а, проснувшись, я уже мамы дома не застала. Бабушка не сказала мне, где мама, но объявила, что мы сейчас уезжаем. У нашего дома уже стояла повозка. Я заплакала, стала звать маму, бабушка принялась меня успокаивать, но я не внимала её словам, в моём сознании она ассоциировалась с маминым исчезновением, и я была уверена, как только уйдёт бабушка, снова появится моя мама.

— Уходи, ты плохая, уходи. Мне надо мою маму, — твердила я ей.

Отказываясь ехать, я вцепилась в какой-то крюк и бабушкины усилия уговорить меня оторваться от него, ни к чему не приводили. Бабушка не отвечала на мой вопрос, где мама и это обстоятельство ещё больше убеждало меня не соглашаться на её уговоры. Я уже устала держаться за этот крюк, устала плакать, а мама всё не появлялась. Я поддалась на бабушкины увещевания лишь после слов, что мама скоро приедет за мной, а сейчас мама уже далеко и мне с бабушкой тоже пора уезжать.

Этот отъезд стал моей первой болью. Меня увозили из родного дома, оттуда, где я была счастлива, где жили мои родители, увозила незнакомая мне женщина. Уезжая, я горько плакала, мне было страшно и одиноко. Дом там, где сердце. Я покинула любимый дом слишком быстро, не осознав, что он уже пуст, покинут любимыми мною людьми.

У меня началась новая жизнь, но я находилась в том возрасте, когда этого ещё не осознаешь. Я долго ждала маминого возвращения после переезда к бабушке. Но однажды я поняла, что мне не увидеть больше никогда, ни мамы, ни отца, потому что они умерли. Я играла с ребятами, и один из мальчиков больно толкнул меня, я упала, заплакала и сказала, что всё расскажу маме.

— Где, где твоя мама, беги, беги, расскажи ей, — стали дразнить они меня, — у тебя нет мамы.

— Есть, у меня есть мама, — закричала я.

— Ну, где, где твоя мама? — стали допытываться ребята.

— Она… она умерла, — я наконец-то вспомнила слово, которое случайно услышала недавно от бабушки. Она разговаривала с кем-то и также ответила на вопрос, где моя мама, — и она скоро приедет ко мне, — уверенно заключила я.

После моих слов наступила тишина, а потом кто-то произнёс:

— Если она умерла, значит, никогда не приедет. Её закопали в землю, как старуху Клоде.

Верно, вспомнила я, совсем недавно хоронили старуху Клоде, и я знала, что старуха умерла. Несколько минут я стояла и пыталась найти объяснение, затем мне пришло в голову, что может быть я неверно истолковала бабушкины слова, и побежала домой, спросить её.

— Бабушка, бабушка, — закричала я, вбежав в дом, — скажи мне, где моя мама? — не в силах дождаться ответа, я задала новый вопрос: — Моя мама умерла?

— Да, твоя мама умерла, Розелин, — подтвердила бабушка.

— И её закопали в землю, как старуху Клоде?

Бабушка не смогла ответить, только утвердительно кивнула, в её глазах появились слёзы, я подбежала к ней, уткнулась головой в её юбку и заплакала. Мне было почти пять, я и предположить не могла, что пройдёт немногим более семи лет, и я буду вынуждена бежать из бабушкиного дома, ставшего уже и моим домом и снова лишиться семьи.

Бабушка Карен зарабатывала на жизнь знахарством. За всю свою дальнейшую жизнь я не встретила повитухи искуснее, чем была она. Бабушку знали далеко в округе, и иной раз приезжали к ней за помощью издалека, очень часто это были состоятельные люди. Нужды и бедности мы не испытывали, хотя бабушка и предпочитала иметь пациентов из простых людей. Когда я подросла, она стала обучать меня искусству врачевания, но это не совсем ей удавалось, меня решительно не тянуло к таким занятиям. Я не верила, когда она говорила, что я наследница её дара и мне предназначено пойти по её стопам, я же хотела, чтобы моя жизнь была похожей на мамину. Я мечтала о таком же уютном домике, в каком родилась, о своей собственной семье и дождаться не могла, когда вырасту, смогу выйти замуж и таким образом осуществить все свои желания. Один случай, произошедший со мной в девятилетнем возрасте, заставил поверить меня в мой дар, но это событие никоим образом не повлияло на моё отношение к занятиям по врачеванию.

Моим самым лучшим другом в пору моего детства был соседский мальчик Ив, с ним-то и связан этот случай. Как-то раз бабушка дала мне поручение отнести лекарство её больному, Ив увязался со мной, идти было далеко, палило солнце, мы возвращались обратно, скисшими от жары, у нашей липы, как по команде, мы рухнули оба. Довольно долго мы передыхали в тенёчке липы, Иву быстрее, чем мне надоело бездельничать, и он принялся кидаться в меня щепочками, я не реагировала, мне даже было лень поднять голову, это его похоже раззадорило и он, во что бы то ни стало, решил меня растормошить. Когда щепочки закончились, в ход пошли мелкие камешки, один из них попал мне в нос, меня это разозлило, я вскочила и попыталась стукнуть Ива. Но он уже ждал нечто подобного, легко увернувшись, он отбежал, я с криком:

— Сейчас я до тебя доберусь, — бросилась за ним.

Я уже почти догнала его, ещё мгновение и я бы схватила его, но в ту же секунду Ив резко повернулся, и моя рука поймала лишь воздух, но Ив не пробежал и пяти шагов, вдруг споткнулся и упал, взмахнув руками.

— Попался! — с торжествующим возгласом я бухнулась рядом с ним на траву и ткнула Ива кулачком.

Ив молчал.

— Ив, — позвала я и затормошила его, он не откликался. Тогда я перевернула его на бок и увидела его странный взгляд, он был такой жуткий, что я закричала от испуга, а потом увидела как кровь, пульсируя, вытекает из его шеи. Не осознавая, почему я это делаю, я зажала рану сначала одной ладошкой, затем и второй. Я чувствовала, как кровь заструилась между моими пальцами, и как с каждым мгновением этот поток становился всё слабее, пока не прекратился совсем. Услышав мой крик, на поляну выбежал отец Ива.

— Скорее, скорее зовите бабушку, бабушку Карен, — велела я ему и повторяла эти слова непрерывно, словно заклинание. Я не отнимала свои ладони от шеи Ива и не отводила взгляда от его лица, когда глаза Ива закрылись, мне стало ещё страшней.

Наконец-то прибежала бабушка. Опустившись на колени около Ива, она приказала мне отнять руки от его раны, но я не смогла этого сделать, словно мои пальцы намертво прилипли, к тому же мне казалось, что если я отниму руки от раны, Ив непременно умрет. Поэтому я в ответ лишь помотала головой, говорить я уже не могла, в бабушкиных руках появилась склянка, откупорив её, бабушка стала поливать на мои пальцы жидкость зеленоватого цвета, она хоть и казалась густой, как-то очень быстро протекла между моих пальцев на рану Ива. Я смогла отнять руки, мой страх, что как только я отниму руки, кровь из раны Ива хлынет вновь, не оправдался, кровь даже не сочилась. Бабушкино снадобье впитывалось в рану на шею Ива, как желе, эта масса колыхалась в ране Ива, но удивительно цепко держалась в ней, и не давала крови вытекать. Кроме нас с бабушкой никто не видел этого зрелища, бабушка не велела подходить близко, поэтому никто не увидел и истинного размера и глубины пореза. Желеобразным вещество оставалось недолго, вскоре вещество стало вязким, дождавшись загустения до корки на ране Ива, бабушка наложила на неё повязку, и позволила его отцу унести сына домой. Меня тоже бабушка повела домой, как мы дошли до дома, я не помню, почти не помню и последующих двух суток. В себя я приходила ненадолго, бабушка успевала чем-то напоить меня, и я снова проваливалась в забытье. У неё были встревоженные глаза, и я всё хотела сказать, что со мной будет всё в порядке, но не могла вымолвить ни слова.

Наконец, я пришла в себя, но была так слаба, что ещё сутки бабушка не давала мне встать с постели. Мне не давали покою мысли об Иве, как можно скорее мне хотелось увидеть его самой, несмотря на бабушкины уверения, что хоть Ив все ещё находится без сознания, опасность миновала. Бабушка позволила навестить Ива на пятый день, я уже не только вставала, но и уже могла ходить по дому. Но прежде, чем мне отправиться к нему, между нами состоялся разговор.

— Ты спасла Иву жизнь, — так бабушка начала этот разговор.

Я и сама это знала, как знала и то, что рана, полученная им неизвестно откуда взявшимся во дворе осколком серпа, была смертельна.

— Тебе уже восемь лет, Розелин. Я хочу тебе кое-что рассказать. Ты помнишь, что ты сделала, когда увидела рану на шее Ива?

Я кивнула. Бабушка продолжила:

— Своими ладошками ты закрыла рану, но одно это обстоятельство не спасло бы его от смерти. Ты помнишь, как твои ладошки словно вросли в рану?

Я снова кивнула.

— На них выступил норт. Именно нортом ты спасла жизнь Иву, когда зажала ему рану на шее, из твоих ладоней стал сочиться норт такой консистенции, какая позволила связать рану Ива. Это очень сложно получить норт нужного качества, это даётся не сразу, необходим определённый душевный настрой и долгие годы тренировок. Твоё желание исцелить Ива затмило всё, твой разум подчинил тело только этой цели, и инстинкт заработал. Инстинкт спасения жизни.

Я понимала, что бабушка говорит вещи неприемлемые, это испугало меня. Между тем бабушка продолжила.

— Все эти дни я очень боялась за твою жизнь, ведь твоё недомогание, это последствие слишком большое количество норта, выработанного твоим организмом для Ива. Ты ещё слишком юна и совсем неопытна, чтобы уметь вовремя, без последствий для себя останавливать вытекающий норт. Ты видела, что я вылила из склянки на шею Ива? Это тоже норт, мой норт. Мы с тобой рождены не такими, как все, моя девочка. И норт — это не единственное наше отличие от обычных людей, среди которых мы живём с тобой. Ты постепенно узнаешь их все, а сейчас тебе достаточно знать, что ты не похожа на других детей, ты должна это понять и хорошенько запомнить. Не старайся быть такой, как они, тебе это всё равно не удастся. Теперь ты можешь идти к Иву, но я тебя прошу, никому, даже Иву, не рассказывай о норте и о том, что я тебе сказала сейчас. Хорошо?

Я молчала, не знала, что сказать.

Бабушка снова спросила:

— Ты поняла меня, девочка? Спроси меня, если тебе что-то неясно.

— Всё, — ответила я шёпотом.

Бабушка огорченно вздохнула:

— Наверное, я плохо объяснила, я не готова была к такому разговору, да и тебе ещё рано было узнавать о таких вещах. А знаешь что, Розелин, может тебе на время об этом забыть? А потом мы с тобой ещё поговорим.

— Бабушка, я хочу быть такой, как мама.

Бабушка в ответ покачала головой:

— Нет, милая, такой, как мама ты никогда не станешь.

Я горько вздохнула и прошептала:

— Я пойду к Иву.

— Будь у него недолго, он ещё слаб, и помни, о чём я тебя просила.

Ив вскоре поправился, на шее у него остался шрам, а я действительно будто забыла наш с бабушкой разговор, и бабушка не напоминала мне о нём, ждала, когда я буду готова к продолжению разговора. Надо сказать, я восстанавливалась гораздо дольше Ива, прошёл месяц, а я всё ещё не могла обрести прежнее физическое состояние. Я очень быстро уставала, меня мучили головные боли, ближе к зиме я подхватила простуду, первый раз в жизни, и опять слегла. Бабушка встревожилась не на шутку, прекратив всю свою лечебную практику, она занялась исключительно моим здоровьем.

Для начала бабушка, несмотря на все мои сопротивления, коротко остригла мои волосы, я стала похожа на мальчишку, но бабушка на этом не остановилась, она побрила меня налысо, объяснив мне, что если этого не сделать, то норт, втираемый в кожу головы будет впитываться в волосы, а не в кожу. После лечения нортом, уверила меня бабушка, мои волосы очень быстро вырастут. Затем ежедневно, в течение месяца, перед сном бабушка намазывала меня нортом. Кроме норта, бабушка поила меня своими лечебными настойками, ещё заставляла есть каждые два часа, я должна была съедать как можно больше еды, порою мне казалось, что я стану скоро похожа на колобок. Я редко выходила из дома во время лечения, во-первых, не хотела никому показываться остриженной, а во-вторых, бабушка не разрешала мне выходить со двора дома. Я никого не видела, кроме бабушки, она не разрешала даже Иву приходить ко мне. Никогда ещё зима для меня не тянулась так долго, выйти на прогулку бабушка позволила мне лишь весной, когда стало уже совсем тепло, к тому времени я поправилась совершенно, мои волосы отросли, выросла и я сама. Вскоре я стала часами пропадать на улице, навёрстывая упущенное за время болезни, и домой появлялась только поесть. Наша жизнь вернулась в прежнее русло, и казалось, такой наша жизнь будет ещё очень долго, по крайне мере, пока я не стану совсем взрослой.

Прошло три года с того момента, как с Ивом произошёл несчастный случай, и я узнала о своём даре, всё это время мы с бабушкой жили тихо и счастливо, в моей душе царило то же умиротворение и покой, что и прежде, когда я жила в родительском доме. Бабушка то исподволь, то невзначай всё же старалась мне передавать кое-какие свои премудрости. Однажды, в реке, мы с ребятами выловили щенка, у него оказались сломаны две лапы, он плыл из последних сил, ещё немного и он обязательно утонул бы, я не знаю, нарочно кто-то бросил его в реку, или случайно он там очутился. Я принесла находку домой, маленький дрожащий комочек, с бабушкиными подсказками я вылечила щенка. Мы назвали его Брошкой, я думала, что она всегда будет маленькой, но Брошка росла и росла, пока не превратилась в огромного волкодава.

В один из августовских дней последнего нашего с бабушкой лета, она повела меня в лес, мы провели там целый день, она рассказывала мне о целительных свойствах незнакомых мне трав, попутно напоминая, как готовятся отвары и настойки. Сперва я слушала очень внимательно и старалась запомнить всё, о чём она мне говорила, что показывала, потом я устала, было очень жарко, меня разморило, бабушка же, несмотря на жару, была энергична и готова была бродить по лесу бесконечно. Однако, заметив, что я перестала воспринимать её слова, бабушка дала мне возможность передохнуть, мы выбрали полянку и расположились на отдых. За то время, пока мы ходили сегодня по лесу, я набрала целую охапку цветов и теперь плела венок, бабушка не делала ничего, лишь наблюдала за мной. Когда я закончила и надела венок себе на голову, она сказала мне:

— Послушай меня, Розелин, ещё немного. Ты видишь, какое множество растений тебя окружает, ты не в состоянии запомнить их все, но к счастью, этого можно и не делать. Я рассказала тебе о свойствах многих трав сегодня, тех, которые, на мой взгляд, тебе пригодятся в первую очередь. Но тебе может случиться покинуть эти места и попасть туда, где растительность иная, где ты не найдёшь привычные цветы и не будешь знать, какое растение тебе нужно. Тогда сделай так: сорви растение и разотри его, запах, вкус откроют тебе его секрет, тебе останется лишь прислушаться к себе и довериться внутреннему голосу. А теперь попробуй сорвать вон тот цветок и расскажи, для чего его можно использовать.

Хотя в данную минуту больше всего мне хотелось лишь продолжать лежать в душистых травах и ни о чём не думать, слушать бабушкин голос, с еле заметной ноткой тревоги и задремать, я протянула руку к цветку и послушно исполнила бабушкино указание. Спустя некоторое время я рассказала бабушке о свойствах растения, она выслушала меня и не согласилась с моей оценкой, заявив, что я ошиблась и это растение обладает совсем иными свойствами. Я растеряно смотрела на неё, пока она говорила, в заключение она произнесла:

— Ты поняла, как в действительности надо использовать его?

Я не знала, что ответить, я была уверенна в своём мнении, снова я растёрла цветок между пальцев и опять пришла к прежнему выводу, этот цветок нельзя употреблять для лечения простуды, как сказала бабушка, и я произнесла расстроено:

— Должно быть, мой внутренний голос не такой, как у тебя, потому что я слышу, он говорит мне прежнее, значит, он меня обманывает? И я не смогу стать такой, как ты.

Я замолчала и погрузилась в себя, бабушка также не торопилась нарушить молчание. Как ни странно, меня глубоко задела моя оплошность. До сих пор я полагала, что одного моего желания достаточно, и я стану знахаркой не хуже бабушки. Неужели это не так? И в одну минуту мне неожиданно и неудержимо сильно захотелось походить на бабушку, во что бы то ни стало научиться тому, что умеет она. Бабушка угадала мои мысли, она привлекла меня к себе, крепко обняла и сказала:

— Никогда не иди против себя, не следуй советам и указаниям, если они противоречат твоему внутреннему голосу, даже если авторитет, дающий тебе эти советы, для тебя незыблем. Этот касается не только цветов. Ты поняла меня, моя девочка?

Я кивнула и с надеждой спросила:

— Значит, я была права насчёт того цветка?

— Ну конечно права. Это был небольшой урок, который, как мне кажется, пойдёт тебе на пользу.

Мы возвращались домой, и я думала о том, что наша с бабушкой жизнь теперь станет иной. Она действительно стала иной, но совсем не такой, о какой я мечтала, шагая рядом с бабушкой в тот последний день нашей прежней жизни. Сейчас мне кажется, что бабушка предчувствовала, что нас ждёт впереди и этот наш поход был её последней попыткой доказать мне, что я её наследница и мне никуда не уйти от своей судьбы.

У дома нас поджидала миловидная незнакомая девушка, она обратилась к бабушке с просьбой выслушать её. Я прошла в дом, бабушка осталась с девушкой во дворе. Через несколько минут бабушка зашла и объявила мне, что она срочно должна уйти, девушка, ждущая бабушку во дворе, позвала её осмотреть свою госпожу, жену одного из самых богатых горожан нашего города. Бабушка ушла, так и не дождавшись её возвращения в тот вечер, я поужинала одна и легла спать, я знала, бабушка может и совсем не прийти. Быть одной в доме я не боялась, ведь меня охраняла Брошка. Бабушка пришла поздно, когда я уже крепко спала.

О своём визите бабушка рассказала мне назавтра. Как выяснилось эта госпожа, жена богатого горожанина, была беременной, беременность её протекала тяжело, а вчера, когда ей стало совсем худо, послали за бабушкой, решив, что начались преждевременные роды. Но роды не случились, и бабушка осталась с беременной, пока той не стало чуть лучше. Я видела, что бабушка сильно расстроена, чем-то эта госпожа сумела тронуть бабушкино сердце, а бабушка едва ли не первый раз в жизни оказалась почти бессильна облегчить страдания несчастной.

— Её могут спасти только роды, надо ждать, когда ребенок пожелает покинуть чрево матери, я постараюсь ускорить наступление родов, ведь с каждым днём силы оставляют её, и я не знаю насколько их хватит. Я сейчас снова пойду к ней, — в заключение добавила бабушка.

С того самого дня дважды в день бабушка наведывалась к своей новой подопечной, я же в её отсутствие занималась, чем хотела, такое уже случалось прежде, и мне было не привыкать. Так прошёл месяц и, наконец, начались долгожданные схватки. Роды проходили тяжело, бабушка сотворила, очевидно, невероятное, всё закончилось благополучно для обеих. Родилась здоровая девочка, её мать, с бабушкиной помощью, ещё месяц оправлялась после родов. Бабушка одержала победу, но, как оказалось позже, заплатила она за неё слишком дорогую цену.

Наступила поздняя осень, пришли холодные дожди, мы почти не выходили из дома, бабушка чувствовала себя неважно, слишком много сил отдала она своей последней пациентке, ей требовалось время для восстановления, я же, как могла, помогала ей в этом. Тот день был такой же дождливый и холодный, как и все предыдущие. Рано утром залаяла наша Брошка. Прошло два года с тех пор, как я выловила её из реки, Брошка превратилась в огромную собаку, внешним видом напоминающая ирландского волкодава, но, по-моему, наша Брошка была ещё больше тех собак этой породы, что я встречала после в своей дальнейшей жизни. Брошка лаяла редко, пустой лай был не в её характере, но сейчас она заходилась от ярости, и её громоподобный лай был страшен.

Во двор, обеспокоенная Брошкиным лаем, вышла наспех одетая бабушка, строго настрого велев мне сидеть в доме, лай прекратился, но через короткий промежуток возобновился и вдруг почти сразу же резко захлебнулся. Мне показалось это странным, я, накинув на себя платок, невзирая на бабушкин запрет, вышла во двор. Посреди него лежала моя Брошка, бабушки же нигде не было видно. Брошка ещё дышала, когда я к ней подбежала, судорожно, тяжёло. На её боку зияла рана, из неё текла кровь, опустившись перед Брошкой на колени, прямо в лужу её крови, я заткнула рану снятым с себя платком, я уже видела, что ей ничем нельзя было помочь, Брошка умирала, и ни норт в ране, ни платок ничем не могли помочь моей девочке. Я положила её голову к себе на колени и стала с ней разговаривать и гладить её, я шептала, какая она хорошая, славная собачка, как я её люблю, я вспоминала, как она росла, а Брошка всё смотрела на меня печальными глазами. Я не заметила, как её взгляд остекленел, и не почувствовала, как она умерла, я всё продолжала говорить с нею.

Не помню сколько времени я плакала над мёртвым телом Брошки, не чувствуя ни дождя, ни холода. От Брошки меня оторвал Ив, увёл в дом, заставил переодеться в сухую одежду, выпить горячего молока с мёдом. Он и рассказал мне, куда пропала бабушка. Её арестовали стражники по приказу инквизитора. Ив видел, как стражники зашли к нам во двор, их было трое, как на них залаяла Брошка, как затем вышла бабушка и успокоила собаку. Один из стражников велел бабушке следовать за ними, увидев, что она не торопится исполнять приказание, он схватил бабушку за руку и поволок за собой. Брошка с лаем набросилась на него, сбив стражника с ног, она встала ему на грудь передними лапами и оскалила пасть, она не загрызла его тут же только потому, что не была обучена этому. Её никто не учил нападать на людей. Стражники не позволили бабушке приблизиться к Брошке и оттащить собаку, они испугались, что бабушка натравит её на них. Опомнившись, они стали колоть Брошку пиками и делали это до тех пор, пока собака не упала, но она всё-таки успела покусать двоих. Только когда Брошка упала, стражники смогли уволочь бабушку с собой, они не позволили ей зайти в дом, вновь увидеть бабушку я смогла лишь через несколько недель.

Мы похоронили Брошку за домом в этот же день, после того, как я выслушала рассказ Ива. Пока мы с Ивом копали могилу, пока тащили Брошку через двор, дождь всё лил и лил не переставая. Он смывал кровавый след, остающийся от Брошкиного тела, смывал слёзы с моих щек, с тех пор я ненавижу осенние дожди. После обеда дождь усилился, но я всё равно пошла туда, где, по словам Ива, могла находиться моя бабушка, меня к ней не пустили, но свидание в скором времени пообещали.


Я стала жить одна, никто, кроме Ива, не переступал порога моего дома. По существу я была ещё ребенком, не успела ещё испугаться, не успела осознать, в каком положении находится бабушка, да и я сама. О бабушке я ничего не знала, ходила к ней каждый день, но меня по-прежнему к ней не допускали. Я уверяла себя, что скоро всё закончится, и мы с бабушкой снова будем вместе. И в самом деле, закончилось всё довольно скоро, но, увы, совсем не так, как я предполагала. Прошло всего чуть более трёх недель с ареста бабушки, когда объявили о предстоящем аутодафе, обещанного свидания с бабушкой мне так и не дали. А на городской площади стали готовиться к казни: сооружать эшафот, трибуны для почетных гостей, скамью позора приговорённых. Все приготовления закончились накануне дня казни.

Рано утром, в день аутодафе, я пришла к тюрьме, надеясь увидеться с бабушкой и перемолвиться с ней хотя бы парой слов. Ждала я недолго, открылись ворота, из тюрьмы вывели осуждённых, их было трое. Кроме моей бабушки, в их число входила та самая симпатичная служанка, что позвала бабушку к своей госпоже. Третьим был парень, кто он, я не знала. Все они были связаны для процессии, каждый с петлёй на шее, в руках они держали свечи, рты были заткнуты кляпами. Мои надежды поговорить с бабушкой не оправдались. Рядом с осуждёнными встали монахи, и вся процессия двинулась к площади. Сопровождавшие осуждённых монахи всю дорогу призывали их к покаянию и примирению с церковью. На площади процессию ждала толпа горожан, светские и духовные власти, именитые горожане находились на почётной трибуне, осуждённых усадили на скамью позора, и началась траурная месса. После мессы последовала проповедь инквизитора и, наконец, оглашение приговора. Перечислены были все злодеяния заключённых здесь под стражу людей.

Бабушку признали виновной в колдовстве, а значит — в служении дьяволу. Она-де околдовала несчастную, обратившуюся к ней за помощью беременную женщину, жену уважаемого всеми горожанина, воспользовалась её состоянием, и навела порчу на плод. В результате её действий схватки прекратились, и женщина смогла разрешиться от беременности лишь месяцем позже. Посочувствовали страданиям бедной женщины, вынужденной мучиться целый месяц, но не указали истинного срока беременности, при котором произошли роды. Кроме задержки родов, неоспоримым доказательством колдовства, приводился тот факт, что у рождённой девочки, глаза и волосы оказались точно такими же, как глаза и волосы у моей бабушки. У них обеих был редкий цвет глаз — зелёный, а волос — рыжий. Ни по линии отца, ни по линии матери новорожденной не встречались ни такой цвет глаз, ни волос. Я не знала, откуда у новорожденной девочки оказались такие же глаза и волосы, но, несомненно, не из-за того, как вещал инквизитор, бабушке нужен был этот месяц задержки в родах, чтобы заколдовать девочку, изменить её цвет глаз и волос.

Мою бабушку Карен приговорили к сожжению на костре, потому что она не признала себя колдуньей и не признавала приведённые факты — колдовством. Девушку — служанку приговорили к ношению позорной одежды, она согласилась со всем, что ей вменяли, то есть призналась в пособничестве в колдовстве, так как именно она посоветовала своей госпоже обратиться к моей бабушке, а затем неукоснительно исполняла все бабушкины указания по уходу за своей госпожой. Молодого парня приговорили к ударами плетью, за — что, я не расслышала, мне было уже не до него. Я не могла поверить в услышанное, в реальность происходящего, в действительность приговора для моей бабушки.

Приговоры начали исполнять тотчас же, облачив девушку в позорную одежду и исполнив вынесенный приговор парню, взялись за бабушку, её подвели к эшафоту. В центре эшафота был вделан столб, к нему и подвели бабушку. Как могла я протиснулась ближе, и, наконец-то, наши с бабушкой глаза встретились. Я не могла без слёз смотреть на неё, но старалась сдерживаться, не хотела огорчать её своими слезами в последние минуты её жизни. А она была так спокойна. Палач сорвал с бабушки одежду и привязал её нагой к столбу, затем начал укладывать вокруг загодя заготовленные дрова и хворост, стараясь как можно выше уложить поленья, его торопил инквизитор, небо всё было в тёмных тучах, вот-вот обещал начаться дождь. И вот палач отошёл, закончив свою работу. Поджечь костер поручалось самым почётным, знатным горожанам. Не отрываясь, я смотрела на бабушкино лицо, стараясь запомнить его до последней морщинки, она заметно похудела, черты её лица заострились, дряблая кожа обвисла, почти все волосы поседели за дни, проведённые в тюрьме, только когда порывы ветра разметали копну бабушкиных волос, мелькнули среди седых и рыжие пряди.

Среди поджигавших костёр находился и муж той самой околдованной женщины. Как только огонь чуть занялся, они все отошли, костёр разгорелся, и тут произошло НЕЧТО, нечто НЕВЕРОЯТНОЕ. Это оказалось последним уроком, преподанным мне моей бабушкой. Обычно перед аутодафе остригали волосы, но видимо в случае с бабушкой, решили продемонстрировать лишний раз доказательство её вины — рыжие волосы, хотя сейчас её волосы почти все были седые. Но вдруг на моих глазах, на глазах всей этой толпы горожан, её седые волосы начали менять цвет, они превращались в ярко-рыжие, теперь они не уступали в цвете огню, подбирающемуся к ней. Сперва я решила, что это у меня что-то с глазами и это уже огонь охватил её волосы, но зрение меня не подвело, смахнув слезы с глаз, я затем увидела то, что заставило меня замереть на месте и не только меня одну, замерли все. Над площадью повисла тишина, слышался лишь треск горящих сучьев. Все, кто находился здесь, на площади, стали свидетелями невероятного бабушкиного превращения. Она начала меняться с головы, волосы были только первой ступенькой, затем наступила очередь лба, морщины, пересекающие ее лоб, исчезли, кожа стала атласной, розовой и гладкой, как у шестнадцатилетней девушки, потом подтянулись веки, глаза приобрели насыщенный ярко-зелёный цвет, пропали тёмные круги под глазами, округлились щёки, на их бархате проступил легкий румянец, заалели сочные губы, подтянулся подбородок, разгладилась шея, наступила очередь тела, обвислая старческая кожа превратилась в упругую, груди встали. Как зачарованные следили мы все за бабушкиной метаморфозой, не прошло, пожалуй, и нескольких минут, и перед нами предстала очень красивая молодая женщина. Нет, это была юная нагая богиня с сияющими зелёными глазами, белозубой улыбкой, и с развевающимися по ветру рыжими кудрями. Это было пугающее и одновременно завораживающее зрелище. Огонь почти уже добрался до неё, когда над площадью разнёсся смех, её торжествующий смех среди гробового молчания толпы. Вот такой я видела её в последний раз, такой запомнила на всю жизнь. Я не видела, как огонь сжег её, не видела последних мгновений её жизни, я бежала с площади, и запах горящей плоти преследовал меня, не давая ни мгновения передышки, бабушка приказала мне бежать, бежать, пока толпа находилась под её чарами. Её губы прошептали мне:

— Ты должна спасти себя. Беги, Розелин, беги быстрее.

Я протиснулась сквозь эту толпу околдованных людей, и бросилась прочь, никто не пытался задержать меня. Потом я услышала крики этой толпы, вопящей:

— Ведьма, ведьма.

Они заговорили все разом, их ступор закончился, я побежала ещё быстрее и шептала как молитву последние бабушкины слова — я должна спасти себя, крики толпы подстегивали меня, мне чудилась, что толпа вот-вот настигнет и меня и бросит, как и бабушку, в костёр. Убежала я в лес, спряталась в нашей с Ивом пещере. Через несколько часов он нашёл меня там. Ив принес мне еды, пока я ела, рассказал, что творится в городе. Меня везде искали, в нашем доме всё перевернули вверх дном, там остались стражники ждать моего возвращения. Ив скоро ушел, пообещав прийти завтра. Я осталась одна.


Первый шок прошёл, я стала думать, что мне делать. Было холодно, я не знала, как проведу ночь, у меня даже не было огня, впрочем, костёр разводить было опасно, хотя без него я могла просто-напросто замёрзнуть здесь. Днём уже пролетал снег, я только сейчас заметила, что вся моя одежда была волглой. Почему я не попросила Ива принести огня? Я бы разожгла костёр в пещере, тогда огня не было бы видно, а дым от костра не такой уж заметный, меня ведь не будут искать ночью. С каждой минутой я замерзала всё сильнее и сильнее. Мне пришла в голову мысль, что Ив успел уйти не так далеко и, возможно, мне удастся догнать его. Я побежала за ним следом, кричать не стала, решила что окликну, когда его увижу. Шёл дождь со снегом, темно, хоть глаз выколи, я запиналась и падала несколько раз, но поднималась и бежала снова. Может, я ошиблась, решив, что смогу догнать Ива? Вдруг я остановилась, как вкопанная и замерла. Мне почудилось, или действительно я что-то слышала? Несколько минут я стояла, не шевелясь, потом не выдержала и тихонько позвала Ива. В ответ что-то раздалось не то стон, не то вздох, а затем явственно услышала:

— Розелин, Розелин.

Это не был голос Ива, хоть моё имя и прозвучало еле слышным голосом, я могла поклясться, что говорил другой человек. Я по-прежнему стояла на том же месте, и тут прямо предо мной возник Ив. Я вздрогнула, шагов его я не услышала.

— Розелин, зачем ты ушла из пещеры?

— Ив, как хорошо, что я тебя догнала, — обрадовалась я, не задумываясь ни над тоном, ни над словами, сказанными Ивом, — я замёрзла, принеси мне огня, я разожгу костёр в пещере, а утром рано я уйду куда-нибудь.

Ив стоял передо мной и молчал. И тут я услышала за своей спиной дыхание и тут же чья-то рука зажала мне рот, затем меня подхватили чьи-то руки и понесли. Сопротивляться оказалось бессмысленно, у незнакомца были стальные руки, словно тисками они обхватили меня, не давая пошевелиться. На опушке леса, у дорожной кареты, стоящей здесь, незнакомец поставил меня на землю, и, продолжая крепко держать меня за руку, открыл дверцу кареты и впихнул меня вовнутрь. Он залез следом, Ив сел последним после этого карета тронулась.

— Куда мы едем? — задала я вопрос осипшим голосом, ответ я не ожидала услышать, но он прозвучал.

— К тебе домой, — так ответил незнакомец, заговорил он снова, когда карета остановилась. Обращаясь к Иву он сказал:

— Идём, поможешь мне.

Они вышли, оставив меня одну. Подождав немного, я попыталась открыть дверцу, я хотела убежать, но она оказалась заперта. Я не могу сказать, сколько времени я просидела в карете одна, не заметив как, я уснула. В карете было тепло, мое сиденье было устлано мехами и я, наконец-то, согрелась, когда дверца кареты открылась, я, вздрогнув, проснулась. В проёме открытой двери стоял прежний незнакомец, он поставил к моим ногам сундучок, Ив стоял за ним, обернувшись, незнакомец взял у Ива из рук куль и положил сверху на сундучок, затем он влез в карету. Ив встал у открытой дверцы кареты и негромко произнёс:

— Прощай, Розелин.

— Прощай, Ив, — ответила я, не задумываясь, машинально, точно, так как мы здороваемся в ответ.

Мой похититель протянул Иву мешочек и предупредил:

— Ты помог мне, я благодарен, не беспокойся о Розелин, мальчик. А деньги трать осторожно, слишком большая сумма, потраченная тобой, будет выглядеть подозрительно. Прощай. Поехали, — велел незнакомец кучеру, после закрыл дверцу кареты, и мы тронулись.

Неужели Ив предал меня, подумала я. Кровь бросилась мне в голову, Ив, тот самый Ив, что всё время, пока я жила одна помогал мне? Нет, я не могла поверить этому, и постаралась забыть то, что услышала от незнакомца, может он нарочно это сказал, может, в действительности, он запугал Ива. В карете была кромешная темнота, я совершенно не видела незнакомца, до меня доносилось его частое дыхание, сундучок видно был тяжёл. Из любопытства я попыталась подвинуть один ногой, но он не сдвинулся ни на йоту.

— Меня зовут Александр, — представился незнакомец, услышав мои шорохи, вероятно, он хотел услышать мой ответ, но я не собиралась поддерживать с ним беседу, последовала пауза, он продолжил, — я везу тебя к себе домой, не буду ничего объяснять тебе сейчас, поговорим завтра, а теперь устраивайся поудобнее и постарайся уснуть.

Розелин. Часть вторая

Меня разбудил лёгкий ветерок, ворвавшийся в открытое окно кареты, я открыла глаза и увидела, как плывут по небу облака. Я всё ещё ехала в карете вместе с незнакомцем, выглянув наружу, я увидела, что мы проезжали через поле, вдали виднелся лес.

— Мы ещё не скоро приедем, — услышала я голос Александра, — вот, возьми, поешь.

Александр протянул мне корзинку, в ней я нашла холодное мясо, кусок сыра, хлеб и яблоко. Пока я ела, он не произнёс ни слова, я чувствовала себя немного неловко под его взглядом, но очень хотелось есть и пить.

— Мне нужна вода, — я сказала это, когда у меня ком встал в горле.

Он удивлённо спросил:

— Зачем?

Я пояснила:

— Я хочу пить.

— Воды нет, есть вино, — он словно извинялся передо мной.

Я выпила чуть-чуть вина. С трапезой было покончено, я откинулась на спинку сиденья и уставилась в окно, светило солнышко, погода была просто восхитительной, пожалуй, это являлось единственным приятным моментом. От долгого сидения у меня затекло всё тело, чуть ли не ежеминутно я принуждена была менять положение тела, чтобы как-то восстановить нарушенное кровообращение. Попросить сделать остановку, чтобы иметь возможность пройтись и хоть немного размяться, я не смела. Александр спросил сам:

— Устала? Доедем до леса и сделаем остановку.

До опушки леса было уже рукой подать, с нетерпением я следила, как мы приближаемся, мне казалось, что чересчур медленно, наконец, достигнув опушки, ход кареты замедлился, и она остановилась, Александр вышел первым и помог выйти мне. Он разрешил мне прогуляться, только велел не отходить далеко.

— Так, чтобы я мог тебя видеть, — пояснил он.

Кучер накормил лошадей, и мы двинулись дальше. Прогулка благотворно подействовала на физическое состояние моего организма, но испытываемые мною неудобства от затёкшего тела имели и положительную сторону, они не давали мне возможности думать, то есть я думала только о том, как хорошо было бы сделать остановку, теперь же отчаяние и страх вновь начали овладевать мною. Я по-прежнему не имела ни малейшего представления, что за человек находился сейчас рядом со мной, и что ему от меня надо.

Мы всё ехали и ехали по лесной дороге, я смотрела в окно, но видела не раскидистые кроны дубов, а вчерашняя казнь в мельчайших подробностях представала перед моим взором вновь и вновь. Из-за безумного навета лекаря, услугами которого бесцеремонно пренебрегли, я лишилась последнего родного мне человека, оставшись совсем одной на всём белом свете. Мой дар давал знать о себе, эта уверенность, что в моём несчастье виновен человек, что был вчера рядом с мужем последней спасённой бабушкой женщины, этот лекарь в чёрном, вчера его взгляд был слишком возбуждённым. Это он сочинил донос на мою бабушку и послал его инквизитору. Наши взгляды вчера пересеклись лишь на одно мгновение, но его оказалось достаточно, дабы мне представилась возможность войти в его мозг, в его память, я не знала, как у меня это получилась. Но я увидела бабушку, этого лекаря и мужа несчастной женщины. Между собой спорили лекарь и бабушка, каждый настаивал на своём, это был тот самый раз, когда бабушка пришла в первый раз. Лекарь настаивал на родах, бабушка была против, говоря, что сейчас при родах погибнут оба, и мать и ребёнок. Бабушка сказала, что у неё есть средство прекратить схватки и подождать хотя бы месяц. Лекарь продолжал настаивать на своём, говоря, что на всё воля божья и не их дело вмешиваться в дела божьи. Муж женщины не хотел потерять молодую жену и склонился к бабушкиному мнению, он вверил свою жену её заботам. Лекарь остался не у дел, он лишился богатого клиента и отчасти своей репутации, и затаил злобу, а когда бабушка сумела спасти и женщину и ребенка, он понял, что здесь не обошлось без колдовства. В сущности, он был прав, ведь он знал, что кто-то из них двоих должен умереть, или они должны были умереть вместе при родах. Всю свою силу бабушка отдала, чтобы спасти жизнь доверившейся ей женщины и её ребенка, о себе же она забыла. Моя бабушка была победительницей по своей природе, она не признавала поражений. Она твердо верила, что данная ей сила, её вера в эту силу, может излечить любую хворь её пациента.

Конечно тогда, в карете, я не делала никаких выводов, меня волновали иные вопросы. Куда везёт меня этот незнакомец? Что мне предстоит? Может этот мужчина тоже инквизитор? Я боялась тогда не только что-либо спросить у него, но даже взглянуть на него. Дорога вызвала в моей памяти мою первую поездку, ту самую, когда бабушка увозила меня к себе после смерти родителей. Вот также остро я чувствовала собственную беспомощность, и вот также я не знала, что меня ожидает впереди. И кем окажется мой спутник, родным человеком, или недругом.

Мы выехали из леса, всё небо заволокло тучами, стал накрапывать дождь, чем дальше мы отъезжали от леса, тем сильнее он становился, капли дождя стали попадать в открытое окно кареты, Александр опустил кожаную шторку на окно, и я была лишена возможности издали увидеть его дом поэтому, когда карета остановилась, и Александр сказал:

— Похоже, мы приехали, мадмуазель Розелин.

Я растерялась и запаниковала. Как мне вести себя, что делать? Дверца кареты открылась, Александр вышел, я не спешила последовать вслед и сидела в экипаже до тех пор, пока он не поторопил меня. Выйдя из кареты, я обнаружила себя стоящей во дворе самого настоящего замка. Никто меня не схватил, как мне мерещилось всё время путешествия, и не поволок в подземелье. Александр провёл меня по двору замка, я с любопытством осматривала всё, что попадалось мне на пути. Мой спутник привёл меня в главный зал, там нас встретила экономка. Она называла моего спутника господином и вообще вела себя с ним очень почтительно, с такой же почтительностью к нему обращались и все остальные, находящиеся в замке люди. Ответив на приветствие, Александр представил меня людям как внучку его погибшего друга. Затем, поручив меня заботам экономки, переключился на свои дела, экономка увела меня из залы. Гаелл, так звали экономку, привела меня в комнату, и объявила, что с настоящего дня эта комната моя.

— Надеюсь, вам у нас понравится, Розелин, а сейчас вам надо вымыться, переодеться, обед будет через час, поэтому надо поторопиться. Я пришлю к вам служанку, она вам поможет, — деловито закончила Гаелл и вышла из комнаты.

Я и одуматься не успела, как в комнату впорхнула молоденькая девушка.

— Меня зовут Марин, — прощебетала она.

И, не успела я оглянуться, как Марин стянула с меня всю одежду, посадила в чан с уже приготовленной для мытья водой. Закатав рукава, она с усердием принялась меня мыть, после Марин с не меньшим усердием насухо вытерла меня, расчесала волосы и стала одевать меня. Оторопев от её напора, я только успевала исполнять её указания:

— Давайте мне руку, так, а теперь другую. Откиньте голову, я вас сейчас обкачу, и стойте смирно, закройте глаза. Очень хорошо, ступайте сюда. Ой, а платье вам велико, но другого нет, придется надеть это, а к завтрашнему дню я переделаю.

Несмотря на энергичность Марин, к ужину я немного опоздала, спустившись вниз, я обнаружила за столом, кроме Александра, ещё нескольких мужчин, они уже приступили к ужину. О чём велся разговор за ужином, я не поняла, они говорили на неизвестном мне языке, изредка проскальзывали знакомые слова, но всё равно составить представление о сути разговора оказалось невозможным. Александр следил за мной, заметив, что я наелась, он распорядился проводить меня в библиотеку, сказав мне, что он скоро придёт со мной поговорить, там я и уснула, разомлев после купания и вкусного обеда, так и не дождавшись его.

Проснулась я в кровати и в первую минуту не могла сообразить, где я нахожусь. С постели я не вставала, пока не пришла Марин, во-первых, приятно было понежиться какое-то время на таком великолепном ложе, а во-вторых, я не увидела рядом платья. Валяться в постели мне долго не дали, скоро пришла Марин с моим платьем. Как и вчера, она помогла мне одеться, уложить волосы. Она осталась убирать постель, а я спустилась вниз на завтрак. Александр уже сидел за столом, компанию ему составлял лишь один человек, по-моему, вчера его не было за ужином. Указав на место рядом с собой, Александр произнёс:

— Вчера нам не удалось поговорить, Розелин, когда я пришёл, ты уснула, мы поговорим после завтрака, ты, я надеюсь, не возражаешь?

Что мне было делать? Я кивнула.

Завтрак прошёл в молчании, мужчина, сидевший за столом, за всё время не сказал ни слова, я не знала, следует ли мне вообще открывать рот, даже для завтрака, аппетит, тем более, у меня совсем пропал. Александру было не до разговоров, он торопливо поглощал еду, в связи, с чем завтрак очень быстро закончился.

— Розелин, ты уже поела? Тогда идём, мне нужно уехать как можно быстрее. Жан, — Александр обратился к мужчине за столом, — готовь лошадей, ты поедешь со мной.

В ответ мужчина не сказал ни слова, лишь кивнул. Позже я узнала, что он был лишён языка. Мы вышли из-за стола и прошли в библиотеку, но в ней не остались, Александр открыл небольшую дверцу в стене и жестом пригласил меня войти. Комната, в которой мы очутились, по сравнению с библиотекой, выглядела игрушечной. Там стояли два стула, стол и шкаф. Зайдя внутрь, Александр плотно прикрыл дверь, предложил мне сесть, сам он пристроился напротив — на краешке стола.

— Розелин, всё, что я сейчас скажу тебе должно остаться между нами, ты меня поняла? — не дожидаясь моего ответа, Александр продолжил: — У меня мало времени на разговор. Пока мы ехали, я не рискнул говорить с тобой, тебе столько всего пришлось пережить только за один день, впрочем, от этого состояния ты ещё не отошла и сейчас, но ты должна знать кто я, Розелин. Я повторюсь, никому ни слова о том, что ты услышишь от меня сейчас. Ты, возможно, не готова, даже может быть, и не поймёшь меня, но не об этом речь. Ты выслушай меня, не перебивая, вопросы задашь после.

Первое, никому не рассказывай о своей прошлой жизни, НИКОМУ. У меня верные люди, но они всё же люди. Я рассказал им, что ты в шоке после смерти своих родителей, случившейся на твоих глазах. Я запретил им расспрашивать тебя, если кто-то из них осмелится, скажи мне. Но, ни в коем случае не отвечай на эти вопросы, сделай вид, что ты ничего не помнишь, не помнишь, ни где жила, ни как звали твоих родителей, ни как они погибли, от этого зависит твоя жизнь, да и моя, впрочем, тоже.

Второе, здесь ты живёшь на положении моей дочери, не бойся ничего, если кто-то обидит тебя, напугает, а может, просто косо посмотрит на тебя и тебе не понравится, скажи мне. Договорились? — Александр задал вопрос, но вновь продолжил, не дожидаясь ответа. — Мы с Карен, твоей бабушкой очень давно знаем друг друга. Я не солгал своим людям, сказав, что ты внучка моего старого друга. Это действительно так, мы с Карен были друзьями. Ты унаследовала её дар, ты её наследница. Я не успел спасти её, был слишком далеко, когда услышал её зов, но я успел спасти тебя, ты находишься здесь, потому что полагаю, так будет правильно. Здесь, в моём замке, мне проще заботиться о тебе. У нас ещё будет время поговорить о многом, но не сейчас, мне пора уезжать. Привыкай к новому дому, не стесняйся, пользуйся всем, чем хочешь, делай всё, что тебе хочется, в общем, будь хозяйкой. Пожалуйста, Розелин, поверь моим словам, ты здесь в безопасности, ничего не бойся, я смогу защитить тебя. Жаль, что мне надо уезжать, по-видимому, моя поездка продлится около недели, или две, у тебя будет время пообвыкнуть здесь, поразмышлять, а когда я приеду, ты задашь мне свои вопросы, хорошо? И я очень тебя прошу, Розелин, береги себя, и помни, о чём я тебя попросил сегодня. А теперь, идём.

Мы вернулись из комнатки обратно в библиотеку, я осталась там, с разрешения Александра, а он ушёл. В библиотеке, в раздумьях, я провела всё время до обеда. Верить ли мне Александру, или нет? Кто он, этот как по волшебству появившийся мой спаситель? Действительно ли он бабушкин друг? Но прежде от бабушки я о нём никогда не слышала. Окажется ли он тем, кем представляется? Что находится в сундучке и куле, что Александр взял из дома моей бабушки? Какой будет моя дальнейшая жизнь? Только время могло ответить на все мои вопросы, что я задавала себе в те минуты.

Его не было две недели, за это время я успела познакомиться со всеми обитателями замка. Узнала, что Александр получил этот замок в качестве приданного двадцать лет назад, его жена умерла во время преждевременных родов, ребенок так и не родился, Александр в это время находился в отъезде, это был их второй ребенок. Больше он не женился, всю свою любовь отдавая единственной дочери, но девочка прожила короткую жизнь, она упала с одной из башен замка в девятилетнем возрасте, и разбилась насмерть. Рассказчиком почти всех историй оказалась моя служанка Марин, вечером, после ужина, мы запирались у меня в комнате и разговаривали, и почти всегда разговор заходил о владельце замка. Помня просьбу Александра, я не рассказывала о себе, а свой интерес к нему объясняла тем, что я его совсем не знаю, но мне очень хочется узнать его ближе. Впрочем, Марин не нуждалась в объяснениях, ей самой очень хотелось рассказывать все эти истории. Некоторые из них были невероятные, фантастические, но Марин совершенно искренне уверяла меня, что все они чистейшая правда, и я верила ей. Как-то раз Гаелл, услышав о чём, мы разговариваем с Марин, запретила ей оставаться ночевать у меня в комнате, но к тому временя, я узнала достаточно, и могла сделать вывод, что Александру присущи сверхъестественные способности. Таким образом, моя бабушка Карен и Александр были связаны.

Пока не приехал Александр, я сама распоряжалась своим временем, я завтракала, потом бродила по замку, мой обход заканчивался обычно в библиотеке, я рассматривала фолианты, читать я не умела. Гаелл всем своим видом выказывала недовольство, когда я оказывалась в библиотеке, но молчала. Я просилась на прогулки, Гаелл всегда посылала со мной охрану, мне не нравились эти спутники, к тому же они всегда были разные, всегда молча шли за мной, а на мои вопросы отвечали неохотно и односложно.

После обеда Гаелл давала мне какую-нибудь работу и, наблюдая, как я справляюсь с ней, часто бормотала себе под нос, но так, чтобы я могла слышать:

— Чему только учила тебя твоя мать.

Я делала вид, что не слышу её.

Приехал Александр, я, Гаелл и Марин, мы все были заняты шитьём в это время. Услышав известие об его приезде, Гаелл засуетилась, бросила шитье, тут же послала Марин с поручением, тут же куда-то торопливо отправилась сама. Я осталась одна в комнате, растерявшись от услышанного известия, я не знала как себя вести с господином. Волновалась я напрасно, моя неловкость быстро прошла, Александр вёл себя очень тактично, между делом ненавязчиво расспрашивал меня, как я провела эти две недели, чем занималась.

Александр сумел добиться моего расположения, он стал моим учителем и другом. Пока он был рядом со мной, я ничего не боялась. Когда я обнаружила, что доверяю ему безгранично, мне открылось, что Алекс, в свою очередь, также ко мне не относится, и тогда настало моё время добиваться его доверия, такого же, какое он питал к моей бабушке. После смерти бабушки нас осталось всего двое, есть ли ещё, такие же, как мы, мы не знали. Несмотря на свою силу, Алекс тоже нуждался в друге, с кем бы он смог разделить свой крест, и хоть я и была внучкой Карен, его доверие мне надо было заслужить самой. Только благодаря Карен, он взял меня в свой дом, воспитывал меня, учил тому, что знал и умел сам. Прошёл не один год, прежде чем Алекс убедился, что во мне действительно течёт кровь Карен.

Но когда я только познакомилась с Алексом, я даже не знала его истинного возраста, выглядел он бабушкиным ровесником, именно поэтому поначалу у меня не возникло удивления в их знакомстве. Хотя Алекс и отказывался рассказать вначале, как они встретились, и что их связало, знатного и богатого вельможу и простую знахарку.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.