Бесплатный фрагмент - Саш in блюз

От автора

То, о чём хочется писать больше всего, либо запретят, либо не купят.

Герман Мелвилл

Я — человек, женщина, житель российского мегаполиса. Эта книга — конгломерат моих мыслей, мыслей человека, живущего на стыке ХХ и ХХI веков. Сборник трогательных и драматичных воспоминаний из детства, из юности. Возможно, кто-то из вас, прочитав её, вспомнит о тех временах, когда всё было не так, как сейчас. Хуже или лучше — судить вам.

Александра Кучаева

---

Радужное детство

Последствия неизбежного. Начало

Что я есть? Гипнотическое число 16 в 4 часа 30 минут апрельского утра? Набор беспорядочно расположенных атомов? Может быть, я есть последствие атомной бомбардировки Хиросимы или Нагасаки? Союз двух неразлучных друзей-врагов, спорящих и неспособных прийти к единой точке зрения?

Двойственность, возможно, тройственность моя… Иногда мне думается, что это не мой голос, не мой смех, не мои поступки. Будто инопланетный дирижёр, размахивая палочкой, руководит моим поведением.

Ваш выбор — это не ваш выбор, выбирает кто-то ДРУГОЙ. Вы — лишь частица того универсального механизма, уносимого ветром всё дальше, и не очень понятно — на север, юг или восток.

Желаете ли вы почувствовать тот холод, который обволакивает, убаюкивая меня? Сомневаюсь. Почему бы вам не согреть меня? Вам лень или, вероятнее всего, вы просто не умеете растапливать замёрзшие души… Для меня же многое потеряло смысл. Есть ли он в том, чтобы совершать бесплодные действия, произносить пустые фразы?..

Боюсь ли я чего-нибудь? Да, боюсь потерять себя в ваших объятиях. Вы задушите меня подаренными как-то между делом надеждами, высокопарными фразами, поцелуями. Извините, но мне безнадёжно скучно с вами; желаю вашего ухода. Нет жизненных ресурсов для сражений с ветряными мельницами.

Простите, но я не смогу жить в роскошном особняке. Пожалуй, это мне быстро наскучит. Я отдам вам всё, чем обладаю, только, пожалуйста, оставьте меня…

Маленькие мальчики

Школа — это место, где шлифуют булыжники и губят алмазы.

Роберт Ингерсолл

Итак, солнечное осеннее утро, первое сентября — День знаний, город N, двор школы с глубоко английским знанием языка, толпы малышей, сложно различимых за огромными букетами цветов, песня на repeat’е «Учат в школе» Владимира Шаинского и Михаила Пляцковского, я с огромными бантами… В гольфах и с грустью-тоской в глазах от начала так называемой школьно-взрослой жизни.

А вот и наша первая учительница: «Татьяна Дмитриевна, прошу любить и жаловать». Результативные метания по коридорам в поисках свободного класса. «Вот с этим мальчиком ты будешь сидеть!» — грозно прогремела Татьяна Дмитриевна, над моим ухом. У мальчика было чудное имя — Артём.

Неразборчивая суть первых уроков, выдача букварей, посвящение в то, что делать можно и что нельзя, и… Долгожданная дорога домой.

…Жили мы с моими новоиспечёнными одноклассниками почти все на одной улице, и я ничуть не сомневалась в том, что все они, без исключения, должны быть приглашены ко мне домой (мама учила быть гостеприимной). Девочки оказались не такими сговорчивыми и отправились по домам, как им строжайше было велено родителями, мальчики же в количестве четырнадцати человек проследовали гостить в мою обитель.

Жили мы с мамой в центре города, в однокомнатной хрущёвке. Из развлечений — проигрыватель с пластинками Beatles и Аллы Пугачёвой, чёрно-белый телевизор «Горизонт» и картонная детская игра «Скотный двор».

Предложенных чая и конфет, как ни странно, на всех приглашённых не хватило, супа из термоса, заботливо оставленного мамой, — тоже. По включённому чёрно-белому вещал с трибуны Леонид Ильич Брежнев. Пребывая в беспечном настроении, знакомясь, разговаривая о нашем детском, важном, не заметили мы, как вернулась с работы мама. Каково же было её удивление, когда она увидела, что на всех горизонтальных поверхностях комнаты, ровных и не очень, сидят маленькие мальчики. Маленькие мальчики в маленьких костюмчиках.

Увидев вышеописанное, мама произнесла: «Доченька, ну так же нельзя! Мальчиков, наверное, заждались родители». Грустным взглядом проводила я моих новых сотоварищей. «Приходите обязательно ещё!» — крикнула я им вслед. Ответа не последовало…

***

Изменилось время. Сейчас моим уже повзрослевшим одноклассникам за сорок. По-разному сложились их судьбы. Редко встречаю я их на улицах родного города или на экране жидкокристаллического и совсем не чёрно-белого. Но, может быть, кто-нибудь из них помнит эту детскую историю? Ведь сейчас уже так — по четырнадцать человек — не приглашают в гости. В однокомнатную.

Из жизни отдыхающих. Ветрянка. Дик

В детстве для счастья было достаточно одного мороженого.

Эльчин Сафарли

Летний сад с обилием овощей, фруктов, зелени, свежего воздуха… Что может быть лучше для молодого создания десяти лет отроду, не обременённого заработком «на хлеб насущный», в сезон летних каникул, где из ежедневных обязанностей — только помощь бабушке с посудой (посуду мы мыли, а затем протирали сухим хрустящим полотенцем) и два упражнения по математике и русскому языку? Обязательным также было чтение «по программе» с непременным пересказом прочитанного.

Это были восьмидесятые годы двадцатого века. Жили мы тогда дружной семьёй в двухэтажном доме садоводческого общества «Подгорный». Лето в саду проводили с сестрой Марией, шестью годами моложе, в связи с чем между нами нередки были разногласия по тому или иному вопросу.

Бабушка периодически взывала к нашей совести и из чисто педагогических соображений приобщала к общественно полезному труду.

Из личных занятий были просмотр детско-детективных кинофильмов «Кортик» и «Бронзовая птица», гонки на велосипедах по санаторию «Ливадия», покупка свежего журнала «Чаян» в киоске «Союзпечать» всё в том же санатории, ловля головастиков и стрекоз, обдирание соседских яблок и малины. Верхом же чаще всего несбывшихся мечтаний был переезд через железнодорожные пути и покупка мороженого за пятнадцать копеек в вафельном стаканчике.

Ближе к вечеру съезжалось всё семейство. Дед с неизменным набором свежей прессы и провианта — газеты «Правда», «Известия», ржаной хлеб, литр молока в стеклянной бутылке. На ужин еда была незамысловатая — макароны по-флотски с зеленью собственного производства. Сбор зелени к ужину с грядок поручался мне.

После плотного ужина глава семейства шёл осматривать свои плантации. Женщины рассаживались за круглым столом в надежде завершить-таки начатое на работе. Поясню: все женщины нашего клана, без исключения, — врачи. На каждого пациента, как известно, в стационаре выделяется пятнадцать минут времени. А что такое пятнадцать минут времени на пациента? Ни-че-го! Так и складывалось, что общение с больным — на работе, а вся бумажная составляющая — дома. Истории болезни раскладывались по периметру, в центр водружалось что-нибудь съестное. Спустя время написание историй болезни плавно перетекало в полуночное чаепитие и рассказы о курьёзных случаях, произошедших в той или иной медицинской клинике. Когда после очередного рассказа дом взрывался от смеха, на шум выбегал глава семейства и возмущённо провозглашал: «Надо всё это прекращать!»

После полуночи смех и разговоры утихали.

…Утро летом в саду, помню, чаще солнечное. На траве — капельки росы, благоухание цветов и трав. Отодвигая занавеску, провожаю взглядом отбывающих на службу родственников.

В одно такое утро у нашего порога появился пёс. Был он гигантских размеров. Напоминал чем-то собаку Баскервилей Артура Конана Дойла, был взлохмачен, с тоскливо-умными глазами.

Четвероногий гость безотлагательно был накормлен, но уходить не собирался. Ждал, видимо, любви, ласки, а может быть, и верности. В саду мы с Марусей соорудили ему ковчег из листьев и веток. Пёс моментально в нём прижился. Имя дали ему Дик. Был странно предан этот пёс — охранял наш фруктово-овощной сад от незваных гостей, никогда не заходил в дом, терпеливо ожидая на пороге. Своих же признавал, любил и приветливо махал хвостом. Деликатесов не выпрашивал, всегда слушал, что ему говорили, и как будто понимал. Так продолжалось долгое время, и мы все к нему привыкли.

День был будничный, но на сестре моей Марии внезапно начали появляться красные пятна, которые впоследствии врачи окрестили «ветряной сыпью». Делать ничего не оставалось, как закрыть на замок дачный дом и отправиться на консультацию к врачу-инфекционисту на предмет обнаружения ветрянки и у меня.

Отчётливо помню, как Дик провожал нас до остановки и долго бежал за троллейбусом.

***

Мария благополучно поправилась. Ветрянку у меня так и не выявили, но Дика я никогда больше не видела. В очередной раз собака не поверила человеку.

Местные Мальдивы

Более сорока лет назад мои родственники приобрели щитовой дачный домик на территории базы Казанского медико-инструментального завода (КМИЗ). База находилась за городом, в сельской местности, в деревне Боровое Матюшино.

В двухэтажном маленьком доме летом умещалось три-четыре семьи, было место и домашним питомцам. Условия жизни — самые обычные: железный умывальник, кровать с панцирной сеткой, чёрная лампа с негнущейся ножкой, холодильник «ЗИЛ», плитка на газу. На территории базы находился клуб — пятнадцать рядов жёстких жёлтых стульев в небольшом щитовом доме зелёного цвета и чёрно-белый телевизор, по которому в определённые часы мы бегали смотреть детские передачи, в том числе и фильм «Приключения Электроника».

Помню, как в один из летних дней наелась я волчьей ягоды, произрастающей на территории Борового. Подумала, ягоды красные, вкусные, много их, отчего бы не попробовать. Друзья мои, сверстники, пояснили, что ягоды эти ядовитые и что жить мне осталось недолго. Отправилась я на второй этаж нашего двухэтажного дома прощаться с так недолго длившейся детской моей жизнью. Час прощаюсь, два, три… Никаких пагубных изменений в организме. «Жизнь продолжается!» — решила я и помчалась к друзьям.

После обеда — бильярд, до которого допускалась только мужская часть населения базы отдыха. За бильярдом главы семейств вели светские беседы и попивали предварительно заготовленное домашнее вино.

Вечером — кино под открытым небом. Никогда не забуду тот летний вечер — ряды зелёных скамеек, натянутый на железные штыри белый экран, сосновый воздух, шум волжского прибоя и фильм «Жестокий романс» Эльдара Рязанова. Наряжались на это действо как на бал королевы Виктории. После просмотра отдыхающие расходились в состоянии некоторой задумчивости, осмысляя увиденное.

В восьмидесятых годах ХХ века в Боровое ходил автобус — строго по расписанию, от улицы Павлюхина. Магазин был единственный — в Боровом; в нём, кроме спичек, хлеба и мыла, ничего купить было нельзя, и всё необходимое везли из города на автобусе.

В грибную пору чудным казался поход за грибами — в еловые посадки за маслятами с подъёмом в пять утра. Набирали по четыре ведра, а затем до полуобморочного состояния обрабатывали их, солили, мариновали, жарили. Помню, руки после таких процедур были чёрные-чёрные, и никакими подручными средствами их было не отмыть.

К началу двухтысячного года не стало базы отдыха КМИЗ, обветшал клуб и бильярд, заржавел рукомойник, закрыли кинотеатр под открытым небом.

В Боровом сейчас летние резиденции, санаторий «Санта» и элитные коттеджи казанцев на берегу Волги. Появился даже ночной клуб, в который пускают лишь декольтированных дам на высоких каблуках и мужчин, упакованных в дорогие костюмы. Почти у каждого жителя сейчас своё авто, баня, детская площадка, скутер, брусчатка, забор… По мнению некоторых казанцев, Боровое — место, ничуть не уступающее средиземноморским курортам.

Сейчас на территории посёлка три магазина, несколько пиццерий. В выходные можно покататься на скутере, о чём в восьмидесятые годы мы не могли даже мечтать. Несказанным счастьем нашего детства было, если кто-то из деревенских ребят прокатит на обычной деревянной лодке с вёслами.

Постепенно коренные жители Борового стали распродавать свои дома, напоследок, из вредности или из сожаления, заламывая жуткие цены на продаваемые фрукты и овощи с ещё своего огорода.

***

Жаль, но тот дух сплочённости, который присутствовал в восьмидесятые годы, исчез. Все отдалились друг от друга, каждый живёт в своём мирке, каждый — за своим забором, со своим скелетом в шкафу.

Игры, в которые играют дети

Помните, как в детстве мы бежали и ветер бился в ладонях, словно у нас вырастали крылья. Бежишь и кажется, вот-вот оторвёшься от земли.

Рэй Брэдбери

Здесь хотелось бы вспомнить своё детство и детство своих сверстников: во что мы играли раньше, и сравнить с тем, во что играют дети сейчас.

Мы, дети восьмидесятых, играли в игры подвижные — гоняли на велосипедах, самокатах, роликах, играли в футбол, казаки-разбойники.

Излюбленным занятием было прыгать с горы строительного песка, песок был свежий, жёлтый, рассыпчатый. Падать в него с высоты собственного роста было наивысшим блаженством. Прыгали мы ещё по крышам гаражей во дворе. Происходило всё это в дни школьных каникул.

Если же погода была дождливая или снежная, мы сидели в плену своих домов и возводили сооружения из диванных подушек, имитируя маленькую копию своего жилья, затаскивая внутрь светильники, провиант, игры, магнитофоны.

Ещё мы играли «в пробки». Для тех, кто забыл, напомню, для остальных расскажу, как это было. Держа пробку двумя пальцами, её бросали на пол, как бы закручивая. После кручения на полу пробка должна встать. С первого раза не всегда удавалось это сделать, пробки не вставали, а ложились на бок. Бросание продолжалось до тех пор, пока у обоих игроков пробки не встанут. Если ваша пробка задевала чужую, значит, вы одержали победу и пробка ваша. Ценились пробки от дорогих духов — большие, позолоченные, поэтому мамы играющих в пробки ребят были в ужасе: свинчивались эти пробки с их любимых французских флакончиков.

Чем мы ещё занимали себя в детстве? Пульками и трубками! Из тетрадного листа сворачивалась пулька конусообразного вида, закладывалась в железную трубку, с помощью потока выдыхаемого воздуха пулька из трубки вылетала и попадала в противника, чаще всего это был одноклассник или одноклассница, но мог быть и не ожидающий атаки со стороны прохожий на улице. Ещё были крестики и нолики на уроках, морской бой и, конечно же, любовные записки. Содержание одной из них от моего одноклассника, как ни странно, помню до сих пор: «Зачем любить, не зная красоты ума, поэтому дружить с тобой я должен, и это станет будущей судьбой моей и, может быть, твоею тоже».

Когда мне было лет 10—12, страстно любила играть в солдатиков. У меня было два пакета, один — с зелёными пластмассовыми, а другой — с серебристыми железными. С определённой регулярностью они наступали друг на друга со всеми подобающими наступлению звуками. Были ещё модельки автомобилей. Подарено мне было таких две — чёрная «Чайка» и зелёные «Жигули», я ими очень гордилась. Модельки были точными копиями настоящих машин, только маленькими, железными, тяжёлыми, с амортизаторами, съёмными шинами и открывающимися дверцами. А вот шесть индейцев с копьями красовались на полке — их было так мало, что идти в атаку друг на друга они не могли никак. Так и стояли, завистливо взирая на бесконечные баталии зелёных и серебристых солдатиков…

Во что играют дети 8—12 лет сейчас? Подвижными играми они занимают себя редко. Телевизор, компьютер, мобильный телефон для современных детей стали такими же обычными вещами, как стул, кровать или ложка. Они замкнуты на себе и на своих индивидуальных предпочтениях, а в этом формате у гаджетов конкурентов нет. Впрочем, дети — наше отражение, они видят, что их папы и мамы мало общаются друг с другом, редко ходят друг к другу в гости, замкнуты на своих семьях и подражают нам. У детей исчезает живое общение — просто как бесцельное…

Рассказ о настоящем человеке

Он был больше молчалив, чем разговорчив, говорил только по существу и на заданные темы. С домашними всегда приветлив, добродушен, лоялен. Величали его Борис Петрович Абросимов. Говорят, что из всех своих потомков предпочтение он отдавал мне, своей внучке. Мне это очень льстило.

Это всё о нём: родился в рабоче-крестьянской семье, последним из четверых детей; отец — фармацевт, мать — домохозяйка. Жили в обычном двухэтажном деревянном доме на улице Подлужной. Сейчас этого дома нет, снесли. Осталась крутая гора, с которой мы зимой в восьмидесятые годы катались с криками «Э-ге-гей!» на железных санях.

Профессиональную деятельность дед начал в 1951 году в Комсомольске-на-Амуре простым прорабом, а уже в 1956 году был назначен начальником строительства в Сарапуле.

1958 год. Дед — управляющий трестом «Татгражданстрой». Под его руководством построены «Оргсинтез», цирк, театр имени Галиасгара Камала, более половины жилых домов Казани. Великое множество наград у моего деда: ордена Ленина, Дружбы народов, «Знак Почёта», «Ветеран труда». Он — заслуженный строитель Республики Татарстан. В кабинете у деда, как у многих советских начальников, была потайная комната. Одним нажатием кнопки раздвигался книжный шкаф, и вашему взору открывалось уютное помещение с кожаным диваном, треугольным столом, заваленным газетами, баром и телевизором. Хочется верить, что там велись деловые переговоры.

Дед всегда свято верил в то, что можно строить качественное, комфортное жильё и что негоже сдавать объект в ненадлежащем состоянии. Мой дед иногда до полуночи задерживался на планёрках, строительных объектах.

Жил дед строго по распорядку: подъём в 7.00, зарядка, на завтрак пачка творога, чай в серебряном подстаканнике, в 8.00 уже на работе, на планёрке. С часу до двух — дома, перерыв на обед, заботливо оставленный супругой. В 19.15, после ужина, чтение газет «Правда» и «Известия», затем — программа «Время». Выписывал дед журналы «Здоровье» и «Крестьянка», но это для женской половины семейства.

Излюбленным занятием деда был просмотр телетрансляций хоккейных матчей с нескрываемыми глубочайшими внутренними переживаниями, если проигрывала любимая команда.

Ещё одно увлечение главы семейства — садоводство. Уже в апреле в ящиках на подоконниках появлялась рассада огурцов и помидоров разных сортов. Квартира была солнечная, тёплая, поэтому рассада поднималась как на дрожжах. В начале июня она грузилась в машину и перевозилась на загородный участок. Огурцы высаживались в заранее отстроенный парник, помидоры — на улицу. Для более буйного роста земля удобрялась.

Самым сакраментальным событием был сбор урожая, закатывание банок с огурцами и помидорами, выжимание сока из яблок. Неизменная садовая одежда деда — кепка «Москва-80», рубаха с двумя-тремя пуговицами, штаны на проволоке или шнурке.

В садоводческом обществе «Подгорный» огородничали все родственники моего славного деда. Собирались мы у его родного брата, Георгия Петровича, — несколько поколений по воскресеньям у костра, неспешно беседуя, слушая песни Клавдии Шульженко. Георгий Петрович прошёл всю Великую Отечественную, был ранен, после чего демобилизован. Работал он в то время завучем в математической школе, преподавал русский язык.

Очень не хватает сейчас мне деда с его извечным желанием сделать из меня человека и укрепить мой хлипкий иммунитет. Не знаю, сбылись ли эти его мечты, но я очень стараюсь.

По идеологическим соображениям в начале двухтысячных дед был отправлен на пенсию, хотя, думаю, много строительных объектов мог бы ещё отстроить для нашего города. Жаль, что нет мемориальной доски заслуженному строителю Республики Татарстан на доме, в котором он жил около тридцати лет.

Абросимов Борис Петрович всегда будет жить в сердцах близких и родных людей, а также в душах тех, для кого он был символом, талисманом дальнейшей достойной жизни.

Мой Новый год в восьмидесятых

Новый год — всегда праздник, особенно в детстве. Причём подготовка к Новому году производит намного большее впечатление и запоминается лучше, чем сам праздник. Перед Новым годом мама сочиняла мне письма «от Деда Мороза», в которые я до определенного возраста верила. Содержание письма было следующим: «Здравствуй, девочка Саша, если бы ты хорошо себя вела в этом году, я подарил бы тебе индейцев, о которых ты так давно мечтаешь. Но, по моим сведениям, ты вела себя плохо, поэтому получай в подарок куклу». «Откуда он всё про меня знает?» — думала я про Деда Мороза и забрасывала подаренную куклу в ящик с игрушками.

Как полагается, отмечать этот волшебный зимний праздник нас с сестрицей Марией под прикрытием преемственности поколений отправляли к бабушке и дедушке, дабы мы не приобщались к тому, чего видеть нам по возрасту не полагалось.

Итак, виновница торжества — ель — наряжалась заранее, игрушки, тщательно упакованные в пожелтевшую за год газету «Правда», бережно разворачивались и гармонично развешивались. Коробка мандаринов в чулане, припрятанная от наших детских глаз, банка солений из погреба, зимний салат, холодец, неизменный капустный пирог — все эти яства ждали нас к новогоднему ужину.

Подарки бабушке и дедушке были готовы: литровая стеклянная банка, обильно смазанная синим пластилином, с надписью «С Новым годом», щедро выложенная горохом. С маленькими Сашей и Машей дед традиционно играл в игру «найди игрушку на ёлке». Например, «Найдите мне девочку в жёлтых штанишках с красной лопаткой», и Мария, чуть ли не опрокидывая ель, залезая на табурет, искала ту самую девочку с лопаткой. Быстро обнаружившему игрушку полагался бонус в виде сладостей или фруктов.

Когда румяные пироги уже готовы были выпрыгнуть из печки, хрусталь и фарфор торжественно возвышались на столе, глава семейства командовал: «Сборы! Всем на прогулку!». И мы отправлялись в парк Чёрное озеро, предварительно утеплившись. Поездка от Кольца на красно-жёлтом трамвае №5 до парка тоже была своеобразным аттракционом, полупустые вагоны позволяли нам раскачиваться на поручнях и вырисовывать на заледеневших стёклах причудливые фигуры.

В парке было людно, снежно, ярко и празднично. Отовсюду гремела музыка, детвора каталась с гор, смеялась и веселилась. Атмосфера безоблачного счастья… Ёлка на Чёрном озере устанавливалась заранее и представляла собой огромный металлический штырь со множеством отверстий для фиксации в них натуральных еловых ветвей. «Арку влюблённых» мы также не обходили своим вниманием, нашёптывая заветные желания на следующий год. Арка эта и по сей день славится своим удивительным акустическим свойством: если встать по разные её стороны и говорить шёпотом, можно превосходно услышать друг друга.

Снеговик слеплен, вокруг картонных фигур из «Ну, погоди!» сделано несколько кругов, некоторое количество снега съедено — программа максимум выполнена, теперь можно и домой. Мокрые от растаявшего снега, усталые, но радостные, мы возвращались домой. Дома нас ждал праздничный новогодний ужин и бой курантов. Все писали желания на клочке бумаги, проглатывая её, сгоревшую дотла.

После курантов особым ритуалом для нас был поход к друзьям-соседям — обязательно с бенгальскими огнями. Вместе с морозным воздухом, песнями и танцами врывались мы к ним в дом. В огромном зале у них красовалась пихта. Она стояла долго и никак не хотела сбрасывать хвою даже после новогодних праздников.

Концерт артистов зарубежной эстрады мы ждали уже полусонными и счастливо засыпали под Тото Котуньо и его Solo Noi.

***

У каждого из нас жизнь делится на этапы, чаще возрастные. Самым счастливым этапом моей жизни было детство, окрашенное, как светлый праздник, бескорыстной любовью близких и родных мне людей. Всё, что было позже, было уже слишком осмысленно-реальным и взрослым.

Демонстрация

Каким долгожданным это слово было для меня в детстве. 7 ноября — праздник, день Великой Октябрьской социалистической революции.

Во всех школах были разбиты пункты голосования за депутатов районов города, почему-то 7 ноября иногда совпадало и с днем выборов. В фойе школы вы могли сделать два очень полезных и важных дела: проголосовать за полюбившегося депутата и откушать сладостей, которые продавали там же. То есть для ребёнка десяти-двенадцати лет 7 ноября был ещё и гастрономическим праздником. Отчётливо помню зелёный тархун, свежий хворост, безе и молочный коктейль.

Голосовали мы с утра, действо начиналось в 10.00. Мой славный дед был депутатом одного из районов города и управляющим строительным трестом; шествие нашей колонны из ста человек с транспарантами и шарами начиналось от улицы Лево-Булачной и продолжалось до площади Свободы. Дед — во главе колонны.

Ребёнком я была подвижным, и мне нравились все идеи хулиганского содержания, например прокалывание булавками шаров трудящихся и забрызгивание жижей из снега и грязи впереди идущих демонстрантов. Так как большинство впереди идущих были в праздничном подпитии, хулиганских выходок наших никто не замечал.

А мы, ватага девчонок и мальчишек-пакостников, счастливые и румяные, возвращались домой, где нас неизменно ждал фильм «Неуловимые мстители» режиссёра Эдмонда Кеосаяна и праздничный обед в честь Великого Октября.

«Артек» в сосновом лесу

Летние лагеря для детей — лучший отдых для матери.

Элизабет Клингер

Моя соседка, на четыре года старше, съездив в международный пионерский лагерь «Артек», с упоением рассказывала, как там было умопомрачительно интересно. Впечатлившись, решила и я поехать в пионерский лагерь, правда, не в «Артек», а в «Сосновый бор», который был гораздо ближе Крыма, в родном Татарстане. Путёвки в «Сосновый бор» нам с одноклассницей были куплены, отправление утром в один из жарких июльских дней. Провожала меня мама, которая была занята ожиданием появления на свет моего младшего брата.

В лагерь прибыли к полудню; разместили нас в деревянном доме, в каждой из комнат которого проживало по двадцать детей, мальчишек или девчонок. Лагерь находился, как и следовало из названия, в сосновом лесу совсем рядом с Волгой.

Вскоре я узнала, что здесь существует РАСПОРЯДОК ДНЯ. Очень жёсткий, на взгляд девочки, привыкшей к вольготной жизни в городе или у бабушки на даче. Лагерный режим очень меня смущал. Особенно шокировала его утренняя часть: подъём в 7 утра, 7.00—7.15 — утренние процедуры, 7.30 — построение на общей линейке и гимнастика, 8.00 — завтрак. Завтрак заканчивался в 8.15 утра, и с этого времени пионерам и комсомольцам непонятно чем следовало заниматься. Собственно, заняться-то было и нечем. Многие разгуливали по территории, ребята постарше играли в волейбол и футбол. В общем, до обеда определённо нечего было делать, при всём при этом спать или просто лежать на кровати не разрешалось.

Жара в то время на улице стояла невыносимая, и я стала докучать пионервожатой вопросами, почему бы нам не пойти искупаться. Оказалось, что для этого надо получить разрешение начальника лагеря, и «вообще, это вопрос очень серьёзный, так как все мы маленькие, и кто-то из нас может утонуть». Для меня этот ответ казался более чем странным, ведь летом у бабушки на даче я могла пойти купаться одна и ни разу (ни разу!) не пыталась утонуть.

Наступил вечер первого лагерного дня — и опять ничего увлекательного, ужин в 19.00, а в 22.00 отбой, и все были обязаны лечь спать. Соседка моя, побывавшая в «Артеке», рассказывала, что их в международном лагере постоянно развлекали, было интересное общение, да ещё и с ребятами из разных стран. В «Сосновом бору» ничего такого не было. Я снова донимаю пионервожатую — теперь уже вопросом, когда у нас будет дискотека, на что она мне отвечает, что дискотека только в субботу, а пока идите и рисуйте стенгазету. «Муштра хуже, чем в школе», — подумала я.

Через пару дней такого мучительного отдыха я начала симулировать простуду, чтобы быть высланной к родителям в город. Начальник лагеря даже привёз мне лекарства и синюю лампу для прогревания носа и ушей. Я продолжала изображать страдание от болезни и охать, но никто на мои причитания внимания не обращал.

Тогда я решила бежать. Собрала свои вещи, села в автобус и через час была дома. Мама, увидев меня на пороге, чуть не родила будущего моего младшего брата. Она сказала: «Хорошо, раз не хочешь отдыхать в лагере, не надо, только мы должны ещё раз съездить туда, чтобы всех успокоить, там, наверное, паника». И действительно, когда мы вернулись в пионерский лагерь, пионервожатые плакали горькими слезами — они думали, что я утонула в Волге или потерялась в лесу. Начальник лагеря тоже был расстроен, хотя и не плакал. Больше я никогда в пионерских лагерях не была. Не люблю я ходить строем да под чью-то дудку! Вернее, под чьи-то горны и барабаны…

Пионеры-герои

Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать,

Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать.

Борис Гребенщиков

В возрасте девяти-десяти лет всех нас, школьников, принимали в пионеры. Комсомольцы вручили нам по красному галстуку и по значку с изображением В. И. Ленина. Галстук у меня был ярко-красный и всегда немного мятый. Для того чтобы галстук был не мятый, необходимо было его каждый день гладить перед школой. Отличника от двоечника всегда можно было отличить по его галстуку: у отличника он был чистый, яркий, выглаженный, у двоечника — грязный, мятый, в чернилах, иногда рваный.

Особо ответственные пионеры входили в состав пионерской дружины; им было дозволено находиться во время перемены и после школьных уроков в пионерской рубке и вышагивать на торжественных мероприятиях с барабаном и с согнуто-поднятой над головой рукой.

Случалось и такое, что за какую-либо провинность ученика-пионера могли на неделю лишить галстука, а за совсем уж серьёзное хулиганство грозились и вовсе исключить из пионерской организации, чего все мои одноклассники очень боялись.

Существовал определённый образ пионера — эдакого хорошиста, которому надо было соответствовать. С детства мы были буквально нашпигованы литературой патриотического содержания. В список книг для обязательного прочтения входили и рассказы о пионерах-героях, совершивших подвиги в годы Великой Отечественной войны, среди которых Марат Казей, Лёня Голиков, Валя Котик. Эти и многие другие дети принимали участие в боевых действиях в составе воинских частей, участвовали в подполье на оккупированных территориях, многие были казнены, большинство удостоены звания Героев Советского Союза.

Такому образу пионера-героя в мирное время соответствовать было максимально трудно: что мог сделать каждый из нас в школьные годы? Учиться на «отлично», помогать старшим, поддерживать младших…

А героем-то быть хотелось, поэтому каждый партизанил как мог.

Штатная ситуация — мы всем классом срываем урок рисования. Помню ту учительницу, тщетно пытавшуюся научить нас правильно рисовать домики и солнышки: взгляд безумный, блуждающий, речь еле слышная. И вот — общее собрание, разбор полётов. Нас вызывают к классному руководителю и строго так спрашивают: «Кто зачинщик, кто сорвал урок?». Какое-то время все молчат, но вскоре нехотя, но начинают сдавать «своих» и указывают на нас с подругой. Мы, конечно, пели на задней галёрочной парте песню «Ягода малина» Валентины Легкоступовой, но мы же были не единственными, кто срывал уроки, и никак уж мы не были подстрекателями этого срыва. Меня вызывают к учителю, спрашивают: «Срывала урок?» Я соглашаюсь. Спрашивают: «Кто ещё срывал?» Здесь я уже молчу, доносчиком никогда не была. В итоге я — заводила, ответственная за «недостойный высокого звания пионера поступок». Родителей незамедлительно вызывают в школу. Мама удивлялась и говорила: «Как такое может быть — срывали все, а виновата ты одна?» Пусть и так, зато совесть моя чиста, думала я. Мама просто не знала, что я — не предатель. «Всё-таки есть во мне что-то от пионера-героя», — надеялась я.

***

Для современной молодёжи красный пионерский галстук — фетиш, для нас же — нечто большее: напоминание о нашем детстве и о пионерах-героях.

Макулатура и металлолом

Школа обязала моего ребёнка ежемесячно сдавать макулатуру.

Пришлось подписаться ещё на три газеты.

Сергей Федоров

Сбор макулатуры и металлолома — неотъемлемая часть советской эпохи и обязательная программа общественно-полезного труда. Их проводили по несколько раз в год. Один из них, как правило, выпадал на День пионерии, 19 мая.

Накануне, 18 мая, мы с одноклассницами оббегали квартиры многоэтажных домов, выпрашивая старые газеты и журналы. Собрать удавалось немного — жители советских городов в соответствии с распоряжением Госснаба и Госкомиздата СССР сами копили макулатуру на своих балконах и в кладовках. За двадцать сданных килограммов граждане Советского Союза могли получить собрания сочинений великих русских классиков — Льва Толстого, Фёдора Достоевского и некоторых других писателей.

Рядом со входом в школу стояли ответственные пионеры, которые у нас собранную макулатуру принимали и взвешивали, записывая, из какого мы класса. Особо отличившимся и перевыполнившим план давали грамоты за неоценимый вклад в сбережение природных ресурсов, ведь «60 килограммов макулатуры спасали целое дерево»!

Мальчики были заняты сбором металлолома. Тащили всё — железные вёдра, крышки от люков, обломки железных рельсов. Мальчикам тоже давали грамоты.

Мне нравилось, что накануне Дня пионерии можно было не готовиться к урокам, так как 19 мая уроков почти не было, все были заняты проведением торжественных мероприятий и сбором бумажек с железяками.

У нас, детей того поколения, не было чёткого представления, зачем надо было сдавать макулатуру и металлолом, мы просто поступали «как все», испытывая некоторый дискомфорт и стадное чувство. Никчёмность всех этих праздничных торжеств я ощутила в пятом классе, через месяц после Дня пионерии, когда нашла всю собранную нами макулатуру за школой, промокшую от дождя…

Украина. Киев

Самое приятное путешествие — возвращаться домой.

Кларк Грисвулд

Какой я помню Украину, тогда ещё в составе Союза Советских Социалистических Республик? Очень своеобразно помню.

Мне 11 лет. Лето, нас в купе поезда четверо — я, мама, подруга мамы и её сын, мой ровесник. Мама с детства страдает близорукостью и носит очки. Выходим в Киеве из поезда, мамин каблук цепляется за неровности на ступеньке, и она распластывается на перроне. Травм серьёзных избежали, но очки были безнадёжно разбиты. О, ужас, катастрофа! — тогда, в восьмидесятые, именно так всё и выглядело — очки выдавались каким-то очень сложным образом и только по месту жительства. Запасных у мамы не было, так что столицу Украины, со всеми её красотами, мама не увидела: степень близорукости была уж очень высокой.

Почему Киев не увидела я?

Поселились мы у высокопоставленных родственников маминой подруги, военных. Ступив за порог их дома, я поняла, что нарушение установленных здесь правил грозит мне чем-то страшным, может быть, даже выдворением из украинской столицы. За две недели мне пришлось продемонстрировать все навыки bon tone, что далось с большим трудом (можете себе представить, как я радовалась, покидая дом «радушных» киевских хозяев). Но это были не все мучения, испытанные мной на Украине.

Киев я не смогла увидеть ещё и по причине хронического недосыпания. Спальных мест в квартире было, мягко говоря, недостаточно, и мы установили очерёдность: один день на узкой кровати спим мы с мамой, на другой — мамина подруга с сыном. И один день — о, счастье! — на широкой кровати.

Кровать была узкой и неудобной, а мама большой и храпящей, поэтому шансов выспаться у меня не было. А сонный человек — путешественник так себе.

В общем, Киев для меня в 11 моих лет так и остался незнакомой, но, вероятно, красивой столицей Украинской ССР.

Как мы «солили» уроки

Я никогда не позволял, чтобы мои школьные занятия мешали моему образованию.

Марк Твен

Был солнечный май. Училась я в пятом классе, изыскивая любую возможность, чтобы в школу не пойти, так как учиться, как и все дети моего возраста, не очень любила. Готова была болеть и ежечасно мерить температуру, полоскать горло фурацилином, есть мёд, пить горькие таблетки, только бы остаться дома. Жила я тогда временно у бабушки с дедушкой. По соседству проживала моя подруга Наталья, четырьмя годами старше. Распивая вечером чай на Наташиной кухне, задумали мы «просолить» все уроки следующего дня. Мысль эта пришлась нам по нраву и очень грела душу. Наташа тоже не очень любила ходить в школу, и мы постоянно что-нибудь придумывали: натирали градусник, чтобы достичь в нём нужной температуры, пили йод, ели снег, выходили раздетыми на балкон…

Итак, было решено — вместо уроков идём в кино, гуляем по городу, едим мороженое.

Утро следующего дня. Бабушка торжественно вручает мне букет тюльпанов «для классной руководительницы» в знак благодарности за то, что меня не только терпит, но ещё и учит. Я в недоумении. Отнекиваться от тюльпанов, значит, выдать себя и нашу вчерашнюю договорённость с Наташей. Пришлось взять цветы с собой. Когда Наташа увидела меня с букетом цветов, с ней от смеха случилась истерика. Я стояла растерянная, не зная, как избавиться от цветов. Выбрасывать было жалко — всё-таки выращены они были в нашем саду, и я решила их продать. Мы с Наташей отправились в подземный переход, где обычно и торгуют цветами, я скромно встала у стенки и робким голосом начала предлагать свой товар мимо шагающим и спешащим на работу людям. Сначала мои цветы никого не интересовали, но вскоре появился-таки наш спаситель — молодой военный — и купил всё разом за один рубль. Один рубль в советское время?! Это же были деньги!

Теперь мы разжились финансами на кино и мороженое. Отправились в кинотеатр «Спутник» на «Инопланетянку» режиссёра Якова Сегеля. Смысл фильма был мне не очень понятен в силу малого возраста, зато в памяти хорошо зафиксировалось то, что вместо скучных уроков можно находиться в полупустом кинозале и смотреть кино.

Следующим по плану было кафе-мороженое, что находилось рядом с домом. До сих пор помню шоколадный запах внутри этого чуда советской дофастфудовской эпохи. Мороженое было самым обычным, но посыпанным шоколадной стружкой и в треугольных железных чашечках. В советское время стеклянная посуда была роскошью, да и билась она, не в пример железной, постоянно.

Время обеденное — увы, пора возвращаться. Дома я что-то напутала с уроками, и бабушке стало понятно, что в школе я не была. Нотации читались весь вечер. Я была так напугана, что потом ещё долго уроки не прогуливала совсем.

Учитель литературы

Воспитателем и учителем надо родиться; им руководит прирождённый такт.

Адольф Дистервег

Из школьной поры, как ни странно, в памяти моей — учитель русского языка и литературы. Звали её Мара Александровна, и преподавала она у нас в старших классах. Помню её не потому, что она меня любила или как-то выделяла, скорее даже наоборот. У нашего преподавателя были странные методы преподавания и воспитания — на мой взгляд, очень эффективные. Мара Александровна определённо обладала даром разговорить ученика на изучаемую тему. Как у неё это получалось? Легко. На дом к прочтению задавалось какое-либо литературное произведение — скажем, «Мастер и Маргарита» Булгакова. На следующем уроке Мара Александровна задавала вопросы о прочитанном, каждый из присутствующих должен был поднять руку и ответить. Один ответ — один балл. Захотели получить «пятёрку», будьте добры ответить пять раз за урок. Если не поднимали руку ни разу, получали «двойку». «Два» в четверти и «два» за год. Стимуляция «двойками» в дневнике по литературе была мощнейшая. Читали все!

В старших классах мы, даже прогуливая все остальные уроки, непременно успевали на литературу Мары Александровны. «Собирались лодыри на каток, а попали лодыри на урок» — это было про нас. Слушали мы её как зачарованные. Вот несколько запомнившихся фраз из того, что она нам говорила: «Если выступаете с докладом, никогда не упоминайте более одной цифры, все остальные не запоминаются» и «На самоубийство способен только сильный человек». Про убийство и самоубийство мы очень много беседовали, когда проходили «Преступление и наказание» Фёдора Михайловича Достоевского.

Заставить класс слушать себя — ещё одно из достоинств нашего литературоведа. Рассказывая о произведении или писателе, Мара Александровна всегда плавно перемещалась по классу. В классе же, как известно, всегда есть такой ученик, который создаёт шум. Для этого нерадивому ученику соответственно необходимы были какие-нибудь предметы: пенал, тетрадь, портфель, учебник. Как только Мара Александровна обнаруживала такой предмет в руках ученика, забирала его и медленно, продолжая урок и не повышая голоса, подходила к двери и выбрасывала свою добычу в коридор. Вот такая жёсткая была методика по установлению безмолвия в классе во время урока. После двух таких заходов тишина в классе стояла гробовая.

Были у Мары Александровны, конечно же, и любимчики, но интересовал её сам человек, с нестандартным мышлением, с самобытным взглядом на мир, пусть даже перебивающийся с «двойки» на «тройку». Отличников же, вгрызающихся в произведения за «пятёрки», Мара Александровна не любила.

Побольше бы таких учителей, к которым хочется идти, бежать, лететь, учителей, обладающих потрясающим даром преподавания и знанием своего предмета!

Каникулы в очередях за талонами

Хорошее без плохого не бывает — даже школьнику на каникулы дают задание.

Чарльз Лэм

Возможно, кто-то из вас помнит, что в девяностые годы почти все продукты питания выдавали по талонам. Сначала приходилось целую очередь выстоять, чтобы заполучить талоны, затем на приобретённые талоны добыть продуктов, опять же выстояв очередь. На талоны можно было купить сахар, муку, пшено, масло, мясо, то есть всё самое необходимое для поддержания жизни. Винно-водочные изделия выдавали только лицам от 21 года — тоже, разумеется, по талонам в длинных очередях.

Чтобы как-то облегчить жизнь своих родителей, в дни школьных зимних каникул мы взваливали этот «талонный крест» на свои неокрепшие плечи. У меня было две школьных подруги, с которыми мы и стояли за продуктами, сначала в одном магазине, затем в другом и в третьем, да ещё и в разных концах города. Занятие это было безумно увлекательным, но слишком утомительным. Магазины в советское время выглядели угрюмо — тусклый свет, грязные стекла в витринах, тяжёлый запах, неопрятные продавщицы за прилавком, уставшие от долгого стояния в очередях горожане.

Родители же наши были счастливы тем, что мы их хоть немного разгружали с покупкой провианта.

Как ещё облегчали мы жизнь родителей в столь нелёгкое для страны перестроечное время в дни всё тех же школьных каникул? Например, зимой сдавали бутылки и банки, опять же втроём, в трёх магазинах города — вместе-то оно веселее. Пробираясь на балконы своих квартир, загружали банки, бутылки различных размеров в тряпичные сумки, укладывали их аккуратно на санки и везли в пункты приёма стеклотары. Приходилось и там по несколько часов стоять в очередях, в основном с лицами не слишком трезвыми, для которых несколько сданных молочных бутылок гарантировали покупку кружки или бутылки пива. Иногда злоупотребляющие просили бутылки у нас, мы щедро с ними делились.

Чем хороши были такие походы, так это тем, что у нас оставалось немного карманных денег, и мы могли позволить себе пирожное, мороженое или поход в кино. Выбора особого что в магазинах, что в кинотеатрах, не было, пирожное — чаще всего заварное, мороженое — молочное, посыпанное шоколадом, фильмы в основном взрослые. Раз десять, помню, смотрели фильм «Профессионал» с Жаном Полем Бельмондо.

Думаю, мы умели радоваться тому, что предлагали нам жизнь и то время, в котором мы жили.

«Тварь я дрожащая или право имею?»

На вопрос, что есть друг, Аристотель ответил: «Одна душа в двух телах».

Диоген Лаэртский