Бесплатный фрагмент - Санька и ангелочки

Санька и ангелочки
Глава 1. Колодец

Ранним субботним утром, когда старинные, деревянные часы с кукушкой, висящие возле печки, едва отсчитали половину восьмого, в щелочку между занавесок заглянул яркий солнечный лучик. Радостно искрясь и переливаясь, невесомо пробежал по одеялу на стоящей рядом кровати, и тихонечко, словно смущаясь и робея, коснулся руки спящего мальчика.

Сладко посапывающий Санька, а именно так зовут нашего героя, легонько шевельнул пальцами и чему-то заулыбался во сне. Осмелевший и заискрившийся еще сильнее, теплый солнечный лучик пробежал еще выше и погладил мальчика по щеке. Погладил ласково-ласково, как умеет гладить только мама. А потом взял и напроказничал, как умеет проказничать сам Санька. Взял и пощекотал у мальчишки в носу. Санька сразу перестал сопеть и начал с шумом втягивать в себя воздух, а потом не выдержал и громко, на весь дом, чихнул.

Да так здорово это у него получилось, что весь сон как рукой сняло. Санька откинул одеяло и сел в кровати, сладко зевая и потягиваясь. Затем медленно осмотрелся и вдруг резко соскочил с кровати, плюхнувшись босыми ступнями на крашенный деревянный пол.

Ураааааааа!!! Он у бабушки в деревне, сегодня первый день и впереди целое лето. И больше не надо будет ходить в детский сад, потому что первого сентября он пойдет в школу, в первый класс. Потому, что уже большой, уже почти взрослый. Но до осени еще долго и вообще — не скоро.

Приезжая в деревню каждое лето, Санька всегда спал на этой кровати, а заботливая бабушка Маруся, по утрам вешала ему одежку на деревянную спинку. Вот и сейчас, красно-белые «Спартаковские» шортики и маечка висели на привычном месте. «Спартаковские» — это потому, что эмблема на них, значок такой, ромбик с буковкой «С» посерединке, «Спартак» значит. Это команда такая, футбольная. Санька уже два года за нее болеет, но не гриппом или ангиной, а по телевизору. Ну как папа. Они всегда, вместе с папой смотрят футбол и болеют за «Спартак», только папа громче болеет, потому, что он большой и взрослый.

Так вот эти самые, футбольные шортики мигом заняли свое место, а майку Санька одевать не стал. Не любил он майки. Хоть это и не майка вовсе, а футболка, по правильному, но все равно, не любил. Поэтому в одних шортиках и босиком выскочил в большую комнату. Оттуда заглянул в зал — пусто. Открыл дверь в прихожку, выглянул за занавески в летнюю кухню. Никого. Распахнул входную дверь и скатился по деревянным ступенькам во двор.

Как хорошо в деревне летом! Можно бегать по траве, валяться в пушистых и пахучих ромашках, лазить по деревьям. А то! Перед домом целых пять тутовников, больших-пребольших, почти до электрических проводов. Возле лавочки белый тутовник, сладкий-пресладкий, возле дровника — черный, а сзади, ну где загон для овечек, сразу три красных тутовника. Только они все немного кислые, но, тоже вкусные. А за огородом целый сад, там и груши, и яблони и даже кизил. А еще можно спуститься вниз по улице, под горку и купаться в речке. Речка называется — Тегинь. Правда, смешное название?!

А деревня называется — «Надёжка». Хотя когда едешь на автобусе, перед первым домом, на железной табличке, большими буквами написано: «Надежная». Папа говорит, что деревня так правильно называется, а «Надёжка» — это так люди называют. Только непонятно, как это? Что же, все люди неправильно называют? Нет, раз люди называют, значит ТАК правильно. А те, кто табличку писал, наверное, просто двоечники были. И звучит слово «Надежка» красивее, скажешь так, и сразу как то теплее и радостнее становится. Значит точно, это правильное название.

А хотите знать, где такая замечательная деревня находится? Если вы спросите об этом Саньку, он вам расскажет, что сначала надо ехать на автобусе из города Невинномысска, ну это город, где он вместе с мамой и папой живет, до Отрадной. Это другая, главная в районе деревня так называется — Отрадная. Потом надо идти в кассу и покупать билеты до Надёжки. Мама так всегда и говорит тётеньке в окошке:

— Пожалуйста, два взрослых и один детский до Надежки.

Это что бы все знали, что ребенок едет. Дети, они самые важные. Взрослые ведь сами говорят, что все лучшее — детям. И места в автобусе для детей в самом переде. Здорово придумали, оттуда видно дорогу и как шофер рулит. А пацану это самое нужное, не будет же он как девчонка в боковое стекло лютики всякие рассматривать.

Но это все будет потом. А сначала, как билеты купили, надо немного погулять. Водитель знает, что они насиделись в первом автобусе, и всегда дает время отдохнуть, пройтись по магазинам, попить квасу или поесть мороженного. А потом, когда все пассажиры нагуляются или просто посидят на лавочках, открывает двери и все весело и шумно рассаживаются в автобусе и рассказывают друг другу, кто, где был, кого успел увидеть, а кого не успел.

А потом автобус едет в Надёжку, по пути заезжая в еще одну деревню — Спокойную. И переезжает через речку, которая зовется тоже Тегинь. Только Большой. А тот, что в Надежке течет — Малый. Речки, наверное, братья. Или сестры — раз речки. Тогда почему не Малая Тегинька? Непонятно. Но текут, наверное, с одной горы. Дедушка рассказывал, что речки всегда текут с горы вниз. Только одна речка, наверное, старшая сестра, раз ее зовут Большой Тегинь. Она, наверное, раньше течет, чем младшая. Только как это — раньше? Надо будет обязательно спросить у дедушки, он просто замечательный, он все на свете знает.

Санька осмотрелся. У заборчика, ограждающего внутренний двор от внешнего, на широкой и потемневшей от времени, деревянной лавке стояли два ведра с колодезной водой. Оно самое! Санька с радостным воплем подскочил к ближнему ведру и погрузил лицо в чистую и холодную воду. Шумно напился, выпрямился и радостно закряхтел. Вода была настолько холодной, что аж просто «брррр», но, зато очень вкусной. В сто раз вкусней, чем в городе, из-под крана, или даже в тысячу.

Санька смахнул ладошкой капельки воды со своего лица — ну, почти умылся. Обернулся к порожкам, поискал глазами полотенец на перилах, но его там не было. «Ну и ладно» — подумал он и распахнув деревянную калитку, вышел на улицу. И тут же радостно закричал:

— Доброе утро, бабушка!

— Доброе утро, внучек! Ты уже проснулся, молодец. Завтракать хочешь?

— Не, ба, я не голодный. Я лучше на речку побегу.

— Ну, беги, беги, только майку чего ж не одел?

— Да ну ее, ба, тепло же. А где деда?

— Ласку на Тегинь повел.

— Вот здорово! — Санька радостно подпрыгнул и так и поскакал, вприпрыжку, вниз по улице, к речке.

Впереди и слева, прямо у дома Неходиных (это фамилия у соседей такая смешная) паслись гуси. Они, конечно красивые, но щипаются — ой ой ой! Санька их почти не боялся, ну может самую малость. К тому же, он всегда может убежать, если гусь надумает щипаться, потому, что ноги у Саньки быстрые, как у всех пацанов, а у гуся медленные. Потому, что он не пацан, а просто гусь.

Прямо посередине улицы, ну, там, где колодец, по правую сторону росли четыре здоровенных тополя. Высоких, превысоких, и очень стройных. Дедушка говорил, что они называются «пирамидальные». Только какие же они пирамидальные, если на пирамиды совсем не похожи. Санька знал, какие пирамиды бывают и как они правильно выглядят, он и в мультике видел и по телевизору. А эти, на карандаши похожи, или нет, скорее на фломастеры, потому что карандаши совсем тонкие, а фломастеры потолще. Значит это «фломастерные» тополя. Вот здорово, когда на улице растет сразу четыре зеленых «фломастерных» тополя.

А на соседней улице не растут такие зеленые великаны. Им там, ну, людям, которые там живут, наверное, совсем скучно, без таких деревьев. Хотя нет, по той же улице каждый вечер стадо коров проходит, а коровы все такие разные, и черные, и коричневые и с белыми пятнами. Еще и мычат. А у некоторых даже колокольчики есть. Так что, на той улице тоже интересно. А зато, на нашей улице травы больше, потому что на той, коровы почти всю траву вытоптали и у них там грязь. А у нас трава кругом. И колючки. А ну и что, все равно на нашей улице интереснее.

Санька весело доскакал до последнего дома и остановился на пригорке. Внизу, в широкой преширокой ложбине текла речка. Прямо напротив улицы она делала такой хитрый поворот, похожий на подкову, огибала большой луг и расположенный чуть левее Хурдаков сад. Раньше слева, на пригорке жили Хурдаки, бабушка с дедушкой, и у них огород был возле дома, а сад внизу, у речки. Но они были очень старенькие и уже умерли. А сад остался и его так и называют теперь — Хурдаковым.

А прямо посередине луга несколько больших ям, с рыжей землей, которая называется — глина. Ямы так и называются — глинище. А глина — это такая хитрая земля, которую, если хорошо намочить, можно мять как пластилин. И лепить из нее разных солдатиков или танчики. А раньше из глины горшки лепили, тарелки разные и вообще, всю посуду. У бабушки тоже есть несколько горшков. В некоторых цветы растут, ну те, что стоят на подоконниках. А остальные горшки, висят на заборчике во дворе, вверх ногами. Точнее, не ногами, а донышком кверху, потому, что ног у них нет, а донышко есть. А если бы ноги у горшков были, они бы точно уже убежали. Надоело, небось, висеть так каждый день, вверх тормашками. Так и голова может закружиться. Если бы у горшков была голова, она бы точно уже закружилась. Но, раз головы нету, то они не могут придумать, что им дальше делать. Так себе и висят на заборе.

Санька внимательно посмотрел по сторонам. За глинищем, почти возле кладки (это мостик деревянный через речку так называется) паслись лошади. Черная, рыжая и рядом, маленький жеребенок. Но Ласки среди них нету. Ласка — это дедушкина лошадь. Она вся такая красивая, коричневая как шоколадка, только блестит. А на лбу у нее белая полоска, которая до самого носа тянется. А еще Ласка очень умная и сильная. Она даже может бричку с большущей горой сена тащить.

Бричка — это такой смешной деревянный прицеп для лошади. Когда дедушке надо куда-нибудь съездить по делам, он в эту бричку Ласку запрягает, ну, прицепляет ее всякими там, ремешками, и едет. Ласка эту бричку тянет, а дедушка садится в кузов, берет вожжи и рулит. А Ласка умная, она даже разбирается какая вожжа — правая, а какая — левая. И знает, что если дедушка дергает за правую, значит надо именно вправо и поворачивать. А если за левую, то влево. А когда дедушка тянет сразу за обе, значит надо останавливаться.

А вообще, дедушка часто куда-нибудь ездит. Иногда и Саньку с собой берет. С дедушкой всегда интересно ездить. Только в бричке трясет очень, потому, что колеса у нее деревянные и железом оббиты. А не мягкие и резиновые, как у машины. Дедушка говорит, что если к бричке резиновые колеса приделать, то тогда она в грязи застревать будет. И Ласке тогда тащить тяжелее.

Дедушка все на свете знает. Потому, что он танкист и на войне воевал. У него даже ордена есть и медалек целая куча. Потому, что он герой. Вот.

Санька еще раз посмотрел и налево и направо, но, ни Ласки, ни дедушки не увидел. Где же их искать? Можно пойти влево. Там, за Хурдаковым садом большая круча. Прямо над ней нависают здоровенные и старые, престарые деревья. Вербы — называются. Под ними всегда немножко темно и там растут такие огромные лопухи, что если зайти в них и сесть, то никто тебя не увидит. Там можно здорово играть в прятки. Если конечно не боишься туда заходить. Но Санька не боялся.

Так вот, можно пойти туда, а можно направо. Там, аж до самого пруда тянется огромный луг, весь изрезанный тропинками. Это коровы, которые каждый вечер возвращаются из стада и идут домой, натоптали. Просто коровы не любят идти друг за дружкой, и идут куда попало, вот и натоптали миллион тропинок. Поэтому там не интересно. И колючки там особенно большие растут, наверное, потому, что речка рядом, вдоль всего этого луга течет. А еще, в том месте, где коровы переходят ручей, всегда грязь. В грязи играть тоже интересно, но там грязь какая-то неудобная, и пахнет — не очень. Поэтому Санька там редко играет.

Но куда же идти? Санька решил пойти все-таки налево, к лопухам. Но не по пригорку, вдоль заборчика, а спуститься вниз и пройти через Хурдаков сад. Санька скатился вниз и перво-наперво осмотрел все ближайшие деревья. Яблок полно, но все зеленые, неспелые. Рано еще, потому, что июнь. Хотя зеленые яблоки тоже вкусные бывают. Санька хотел сорвать одно и попробовать, но потом вспомнил, что на Юркином дереве яблоки совсем кислые. Даже когда спелые. На Юркином — это потому что это дерево — Юркино.

Просто в этом заброшенном саду всегда играли дети, и те, кто жил на нашей улице, вот как Юрка и Надька Неходины. И те, кто приезжал на лето к бабушке и дедушке. Как Санька и его двоюродная сестра Юлька, Андрей и Ленка Малчановы. Все они собирались вместе и играли в этом саду. И у каждого из них было свое дерево, ну, как будто дом. И они ходили друг к другу в гости. У Андрея была большущая яблоня, на ней всегда были сладкие яблоки. Только червивые почти что. А за целыми надо было на самую верхушку лезть. У его сестры Ленки была слива, но она засохла и ее срубили. А у Юльки — она была самой старшей в компании — было самое большое и самое удобное дерево в саду. Огромная преогромная груша. Груш на ней всегда было маловато, но зато они были такие вкуснющие, что нельзя было остановиться.

А Санечек в этой компании был самым маленьким, самым младшим, поэтому ему досталась маленькая яблонька, с кисло-сладкими яблочками. Но он свою яблоньку очень любил, потому, что она была его.

Только теперь он один бродил по саду, потому, что все остальные ребята уже выросли и редко приезжали в деревню. Юрка Неходин уехал куда-то учиться. И только его двоюродная сестра Надя, которая жила в доме за речкой, осталась здесь. Но она уже пошла в старшие классы, и играть с Санькой ей было уже неинтересно.

Но Санька не скучал, он всегда находил, чем заняться. Тут ведь и придумывать ничего не надо, это же деревня, а не город. Тут можно в саду играть, в речке хоть весь день купаться, на гору, за земляникой слазить. Или в круглике (это лесочек такой маленький под горой) побродить. А вечером можно сходить с дедушкой под стадо, за коровой Ночкой, или на рыбалку, или овец вдоль дороги попасти, чтобы они на колхозное поле не ходили.

Осмотрев все деревья, Санька подошел к своей яблоньке, поздоровался с ней и ласково погладил по всем веточкам, какие смог достать. Просто Санька очень любил свою яблоньку, и она его любила и специально для него каждый год выращивала свои чуть кисловатые, но зато самые вкусные яблоки.

А потом Санька подошел к высокому берегу Тегиня и посмотрел вниз. Там, в мелководной и совсем небольшой заводи резвились мальки. «Наверное, плотвички» — подумал Санька и тут же вспомнил про заветный колодец. Да, да, про тот самый, ну, который за поворотом речки, под самой кручей. Ну, эта круча, как раз где Надька Неходина живет. Она Санечку этот секретный колодец и показала, позапрошлым летом.

Он тогда рыбачил на Тегине весь вечер. Сначала посидел у кладки, но рыба там совсем не хотела клевать. Наверное, вся рыба из-под кладки куда-то уплыла в другое место и здесь ее совсем не осталось. А если и осталась, то только неправильная рыба. Потому, что Санечек все сделал как надо. И удочку взял самую рыбную, они ее вместе с дедушкой сделали еще в начале лета. И червяков накопал самых свежих. Ага, пока копал, даже устал немного. Детской лопаты то у него нету, а взрослая, она выше Саньки ростом и знаешь, какая тяжелая? Но Санька все равно накопал червяков и собрал их в баночку из-под консервов. А еще бидончик взял алюминиевый, с каким всегда на рыбалку ходит. Так что, Санечек все правильно сделал, а если рыба не клюет, значит, она неправильная. Наверное, там в своей рыбьей школе училась на тройки да на двойки, поэтому не знает, как правильно надо клевать.

В общем, ловить такую бестолковую рыбу Саньке больше не хотелось, и он тогда решил пойти к старой иве. Есть такое дерево за двумя поворотами Тегиня, на шапку похожее. Или на Санькины волосы. Ну, когда бабушка его долго не стрижет, а он купается в Тегине или в ванной, выныривает из воды, так волосы у него на лбу до самых глаз свисают, как у той ивы. Растет эта ива у самой речки, да так что половина корней в земле, а половина прямо в воду свешивается.

Так вот, в этих корнях, точнее в маленьком затишке, сразу за корнями, Санька в самом начале лета поймал карася, даже больше ладошки размером, ага. И еще пару голавчиков с красными плавничками. Красивые такие плавники. Санька тогда еще спросил у дедушки, почему плавники у рыб так называются. А дедушка сказал, наверное, потому, что рыба с помощью этих плавников плавает. Санька потом лежал уже, ночью в кровати, и думал, ну если птица с помощью крыльев летает, то почему тогда крылья называют крыльями, а не леталками, например? А если они крылья, значит, птица не летает, а крыляет? Или крылит? Санька хотел потом спросить у дедушки про крылья, но на утро все позабыл.

Ну, в общем, Санька тогда перешел к старой иве и только закинул удочку, как тут же поймал большущего, усатого пескаря.

— Ага!!!! — обрадовался Санечек. — Так вот куда вся рыба из-под кладки уплыла!!!

Санька полюбовался пойманным пескарем и только собрался пустить его в бидончик, как услышал сзади веселый Надькин голос:

— Привет, рыбачек! Чего поймал?

Санька обернулся и показал подходящей Надьке свою добычу:

— Пескаря. Смотри, какой большой.

— Ага, — Надька внимательно посмотрела на рыбу. — И правда, большой. А я знаю, где еще большие пескари водятся, хочешь, покажу?

— Хочу! — глаза у Саньки сразу загорелись предвкушением.

— Только ты обещай, что не будешь их там ловить, потому, что это мои пескари. И моего папы, это он их туда пустил жить. Обещаешь?

— Ну, ладно, обещаю. — Санька глубоко вздохнул, жалко, что нельзя ловить. Но все равно, посмотреть на больших пескарей ему очень хотелось.

— Ну, тогда пошли, — так Надька и показала ему тот самый секретный колодец.

И вот, вспомнив про него, Санька тут же решил прямо сейчас пойти и посмотреть, как там поживает рыба. Ему всегда нравился этот таинственный колодец. Заглядываешь в него и сначала видишь только свою темную голову и за ней небо. Как будто негр в колодец смотрит. Негры — это такие люди, они в Африке живут, ну в той самой, в которую Айболит ездил зверей лечить. У них там еще речка есть такая смешная, Лим-по-по называется. И еще у них, там, в Африке, очень жарко. И негры там любят весь день загорать, поэтому кожа у них темная, как шоколадка.

Так вот, сначала видишь только свою голову и небо, этот так вода отражает, а потом, когда глаза привыкнут, можно и дно колодца увидеть. Тогда глаза уже не обращают внимания на всяких там негров, а смотрят на плавающую в прозрачной глубине рыбу. А рыба сначала пугается и прячется. Она же никогда в Африке не была и телевизор не смотрит тоже, поэтому сначала пугается, наверное, думает, что это настоящий негр в колодец заглядывает. Ну, она же не знает, что негры, они тоже добрые бывают. А потом перестает бояться и снова начинает плавать туда, сюда, в глубине колодца.

В общем, Санька быстренько перебрался через Тегинь, ага, вода то еще холодная с утра, еще не нагрелась под солнышком. Весело проскакал по лугу, нырнул в тень деревьев, спустился к речке уже с другой стороны и нашел в кустах заветный колодец. Тихонечко поднял потемневшую от времени, деревянную крышку, медленно наклонился и посмотрел внутрь. И тут же увидел в колодце негра и небо, как и полагается. Вот только небо было, как всегда одно, а вот негров оказалось двое.

Глава 2. Эллинка и Тох Тошич

Санька сперва, вообще ничего не понял. То есть понял, конечно, что увидел что-то не то, но что именно — все равно не понял. Поднял голову вверх и посмотрел ввысь. Может ворона пролетела? Да нет, не видно никакой вороны. Ну не воробьи же, что чирикают в ветках ближних деревьев. Маленькие они очень. Так что же тогда он увидел в колодце?

Санька недоуменно пожал плечами и снова склонился к воде. Чего гадать понапрасну, надо просто снова посмотреть и все тут. Это только в телевизоре бестолковые дядьки гадают, в передаче «Что? Где? Когда?». Выносят им там ящик и спрашивают, что в нем лежит. А они сидят и думки думают, умными прикидываются. Только любой ребенок в детском саду их умнее, и сообразительнее. Вот Санька, например, когда хотел посмотреть, какие есть игрушки в ящике, что в группе стоит, он не сидел и не делал умное лицо, не тыкал пальцем и не кричал. Он просто брал и смотрел. И все. А эти дядьки посмотреть что ли, не могут? Глупые они просто. И название передачи у них такое же, одни вопросы. Сразу видно, что они там совсем ничего не знают.

Так что Санька не стал долго раздумывать и просто снова посмотрел в колодец. И снова рядом со своей головой увидел маленькую фигурку. Санька настороженно замер на месте, чтобы не вспугнуть ненароком. А то вдруг красивая фигурка испугается чего-нибудь и улетит. И тогда Санька так и не узнает кто это.

Но неведомая гостья и не думала улетать. А в том, что это именно гостья, Санька убедился сразу же, как только его глаза привыкли к полумраку. Оказалось, что там, в колодце, у Саньки на плече сидит маленькая девочка и расчесывает свои длинные, предлинные волосы. Ну, не там, конечно, потому, что Санька то здесь. А у его отражения в воде колодца. Но все равно интересно. Санька, по-прежнему старался не шелохнуться и даже дышать постарался медленнее. А незнакомка, тем временем, закончила расчесываться, убрала куда-то за спину расческу, откинула волосы и посмотрела вперед. И тут их взоры встретились. Незнакомка застыла, несколько секунд внимательно смотрела на Саньку, а потом подняла ручку и весело помахала ею:

— Привет, Санечек!

Санька от неожиданности чуть все на свете не забыл. Но потом сразу вспомнил, что надо быть вежливым, и тут же ответил:

— П.., привет.

— Ух, ты!!! Ты меня видишь?! — звонкий голосочек девочки, казалось, звучал совсем рядом.

— Конечно, вижу. Вон там, в воде. — Санька уже пришел в себя и отвечал спокойно, как и полагается пацану. Что он, девчонок, что ли, не видел?

— Да нет, не там, — весело захихикала девочка. — А здесь.

— Где — здесь?

— Ну, здесь, у тебя на плече.

Санька распрямился, скосил голову и посмотрел на правое плечо:

— Не а, на плече не вижу.

— Да не на этом, на другом, — просто заливалась от смеха девчонка.

Саньке даже чуть-чуть обидно стало. Как будто он не знает, на какое плечо смотреть надо? Если у отражения незнакомка сидит на правом плече, то он у себя на правое и посмотрел, а ей, видите ли — смешно. То же мне, хохотушка, нашлась. Но Санька не стал обижаться и дуться, не любил он этого. И папа его тоже не любил обижаться и никогда не обижался на его маму. А Санька был — как папа, потому, что он — сын. А папа и сын — это знаешь как? Это — сила! Это, одним словом — мужики. А настоящие мужики — они никогда не обижаются.

Поэтому Санька просто повернул голову к другому плечу и сильно скосил глаза. И увидел на самом краю левого плеча что-то размытое, словно невесомое облачко.

— Ну, как? — поинтересовалась хохотушка.

— Что-то вижу, но плохо, — Санька хотел пожать плечами, но в последний момент подумал, что вдруг от этого жеста незнакомка свалится еще в траву, ищи ее там, невидимую. И не стал пожимать плечами, но на всякий случай добавил:

— Наверное, потому, что одним глазом смотрю.

— А почему ты только одним глазом смотришь? — маленькая девочка мгновенно перестала смеяться и, кажется, даже слегка удивилась. — У тебя же их два.

Ну, какая же непонятливая девчонка попалась, — подумал Санечек. — Она что же, только расчесываться и умеет, и всё? А голову в своей жизни ни разу в сторону не поворачивала и не знает, что если попытаться посмотреть себе за спину, то один глаз еще видит. А второй ничего не видит, потому, что ему нос мешает. Так он и ответил:

— Потому, что второму глазу мешает смотреть нос.

— Ладно, погоди секундочку.

Мерцающее облачко сорвалось с плеча и поплыло вперед. Затем остановилось примерно в метре от Санькиного лица, что-то там проделало и вдруг проявилось уже заметно яснее. Точнее проявилось не облачко, а маленькая смешливая девочка. Которая тут же спросила:

— А так?

— Так лучше, но все равно, не очень.

— Хорошо, — в руках у незнакомки появилась женская сумочка, ну, почти как у Ванькиной мамы, только поменьше намного. Девочка порылась в ней и достала флакончик, похожий на духи. Затем тщательно побрызгалась этими духами с ног до головы. И стала чуть прозрачнее, чем раньше. Закинула духи в сумочку и повернулась к Саньке.

— Ну, как?

— По-моему, только хуже стало.

— Ну, ладно, — девочка фыркнула, достала из сумочки новый пузырек, отвинтила крышку и вылила все его содержимое себе на голову. И стала яркой-преяркой, словно ее только что отмыли в горячей бане, с мылом и шампунем.

— Ну вот, — обрадовался Санька. — Теперь я тебя здорово вижу.

— Ага! — ликовала девочка. — Я так и знала, что «Тройной» одеколон сильнее пахнет, чем «Шанель номер пять»!

— А ты себе одеколон на голову, что ли вылила? — Саньке показалось, что он уже чувствует этот противный, резкий запах. Но вроде нет, вроде только показалось.

— Ну, да, — девчонка уже успела спрятать куда-то свою сумочку. — А что?

— А как одеколон мне помог тебя увидеть? Он же просто одеколон, да еще и вонючий?

— Да запросто. Духи слабо пахнут, а одеколон сильно. Поэтому духи не помогли, а одеколон помог, потому, что он сильнее. Понял?

— Нет, девочка, не понял. — Санька отрицательно качнул головой.

— Девочка??? Ух! Да я ж забыла представиться, — незнакомка поспешно вскочила, одернула платьишко и громко сказала:

— Будем знакомы еще раз, Санечек. Меня зовут Эллинка.

— A…, а меня зовут Саша, — с трудом выговорил Санечек, пытаясь понять, что же это за имя такое интересное у девочки.

— Да я знаю, — Эллинка снова заливисто рассмеялась. — Ты разве не заметил, что я с самого начала тебя по имени называю?

— Заметил, конечно, — важно сказал Санька и шмыгнул носом. — Это я из вежливости представился, ну, сказал, как меня зовут. Потому, что папа меня учил, что надо быть вежливым.

— Ну, тогда, ты молодец, Санечек. Правильно делаешь, что папу слушаешь, папа у тебя хороший, добрый и очень умный.

— Ух, ты! А ты и папу моего знаешь?

— Ага, знаю.

— А откуда?

— Потом расскажу, — Эллинка махнула рукой, закинула ногу на ногу, как будто сидела на диване и поправила платьице.

В это время наверху, на бугре, ну, там, где начинается улица, громко хлопнула калитка у дома Неходиных. Может, кто-то вошел, а может и вышел. Может кто-то из Неходиных пошел за водой и скоро спуститься с пригорка прямо сюда. Поэтому Санечек сразу посмотрел на дорожку, ведущую к колодцу, пока никого, потом обратился к девочке:

— Слушай, Эллинка, а пойдем куда-нибудь в другое место?

— Ага, пойдем. А куда?

— А давай на гору?

— Давай.

Санечек, как настоящий джентльмен, ну это который всегда вежливый, культурный и женщинам помогает, посадил Эллинку себе на плечо. Затем прошел вдоль речки, обогнул заросли шиповника и стал медленно подниматься на гору. Гора, она не совсем большая, минут за десять можно на самый верх подняться, ага. Там по краю деревья растут в три ряда и кусты. А за ними поле, большое, пребольшое. По полю весной тракторы ездят и что-нибудь сеют, иногда — кукурузу, иногда — еще что-то. А потом осенью убирают урожай, после, уже ближе к зиме, снова трактора ездят и пашут поле. Ну, это когда они такими острыми железками, плугами, землю рыхлят. А деревья, что вдоль поля растут в три ряда, люди сами сажали. И назвали эти деревья — лесопосадкой. Или, по-другому, лесополосой. Но лесопосадка — слово длинное, пока выговоришь, уже и забудешь, что сказать хотел. Поэтому люди эти деревья называют просто — посадка.

Пока они поднимались на гору, Эллинка без умолку болтала, сидя на правом плече у Саньки. Вдруг она неожиданно замолчала и словно что-то вспомнив, спросила:

— Слушай, Санечек. Там, у колодца, ты говорил, что когда смотришь через плечо, то видишь только одним глазом. Так?

— Ну да. А ты, разве не знаешь?

— Нет, — удивилась Эллинка.

— Как это? — теперь уже настала пора удивляться Санечку. — Тебе разве нос не мешает смотреть?

— Не а.

— Ну, — Санечек снова скосил глаза и посмотрел на девочку. — Это, наверное, потому, что у тебя нос маленький.

— А это плохо? — удивилась Эллинка.

— Что, плохо?

— Ну, то, что нос маленький. Может мне его побольше сделать? — произнесла девочка, и тут же нос у нее стал большим-пребольшим, как клюв у цапли.

Изумленный Санечек тут же остановился и чуть было не разинул рот от удивления. А длинноносая Эллинка вертела этим самым клювом во все стороны и приговаривала:

— Ну, как? Вроде ничего, так смотрится. Хотя может еще больше надо, а? — и тут же нос девочки еще больше подрос.

Эллинка, тем временем слетела с Санькиного плеча и повисла в воздухе прямо перед ним. Вывернула голову в одну сторону, потом в другую, затем посмотрела на Саньку и серьезно сказала:

— А ведь и вправду мешает смотреть.

И тут же радостно завопила:

— Вот здорово! У меня нос, который мешает смотреть! Да еще какой длинный. Тебе нравится, Санечек?

— Нууу, — Санька немного замялся, не зная, что сказать. Нос то конечно не очень красивый, но зато прикольный и напоминает Буратино. А потом спросил:

— Эллинка, а как ты его держишь?

Девочка разом перестала вертеть головой и спросила в ответ:

— Кого, его? Нос? Никак не держу, а что?

— Ну, просто если бы у меня был такой длинный нос, то я бы сразу опрокинулся и упал на землю. Потому, что такой длинный нос, он, ну, тяжелый и длинный.

— Упал? Потому, что тяжелый? — Эллинка с интересом смотрела на Саньку. — Вот так?

Девочка неожиданно кувыркнулась в воздухе и с криком рухнула на землю.

Санька почти испугался, что Эллинка разбилась, но она тут же вспорхнула обратно, и Санька просто не успел до конца испугаться. А Эллинка, чей нос снова стал, как и полагается, маленьким и красивым, восторженно закричала:

— Вот здорово! А давай я еще раз! Ааааааа…

И снова рухнула прямо в траву. Взлетев и радостно свалившись еще несколько раз, Эллинка встала на Санькино плечо и спросила:

— Сань, а можно я тебе на голову залезу. Ну, что бы повыше свалиться?

— Ага, можно. Только зачем тебе залазить, ты же и так взлететь можешь повыше?

— Могу, только так неинтересно взлетать. А ты высокий и с твоей головы прыгать веселее.

— Ну, тогда залазь. Мне не жалко.

Девочка, тут же стала карабкаться наверх, схватившись за волосы и небольно наступив Саньке на ухо. Пока она лезла на самую макушку, она хриплым голосом Винни-Пуха пела песенку: «Я тучка, тучка, тучка. Я вовсе не медведь». А потом, стала на самый край Санькиной головы, все тем же голосом вдруг заявила:

— Это какие-то неправильные пчелы! — и уже летя вниз, закричала. — Стреляй, Пятачок!!!

Услыхав такое, Санька громко расхохотался. Вот веселая девчонка, и такая прикольная. Не то, что те зануды, девочки из детского садика. Они только в куклы играют и все спорят кто красивее. А Эллинка веселая и, наверное, в пацанячьи игры тоже любит играть. Да еще и посмелее многих пацанов будет, вон, как отважно в третий раз сбрасывается на землю с Санькиной головы. Когда девочка в четвертый раз стала карабкаться на Саньку, он осторожно спросил:

— Эллинка, ты еще не устала прыгать?

— Устала? А это как? — девочка тут же остановилась.

— Ну, это когда, например, прыгал, прыгал, а потом хочешь еще прыгнуть, а уже не можешь.

— А почему уже не можешь?

— Ну, потому, что устал.

— Аааа, — протянула Эллинка. — А что надо делать, когда устал?

— Ну, лечь полежать, отдохнуть немного, что бы сил набраться.

Санька, тем временем зашел в тень от большого куста шиповника и сел в траву. Шустрый кузнечик тут же запрыгнул на его красно-белые шорты, посмотрел на «Спартаковскую» эмблему, важно пошевелил усами и ускакал, по своим кузнечьим делам. А может просто испугался низко пролетевшего шмеля. Который, приземляясь на цветок шиповника, громко и натужно жужжал, как грузовой самолет. Наверное, сейчас подзаправится пыльцой, и снова в полет.

А Эллинка, тем временем, разлеглась прямо в воздухе, закинув ногу на ногу и подложив руки под голову, как это обычно делает Санечек. Полежала немного, поболтала ногой, а потом повернулась к Саньке и спросила его:

— Сань, как думаешь, я уже набралась?

— Чего, набралась? — не понял Санечек.

— Ну, этих самых, сил. Ты же сам сказал, что надо полежать немного, чтобы сил набраться.

Санька уже открыл, было, рот, чтобы сказать, что он не знает. Но тут совсем рядом раздался еще один голос, причем пацанячий.

— Ты чего это тут разлеглась, Элька? — и в воздухе, рядом с девочкой возник такой же маленький мальчишка, только в профессорской мантии, очках и смешной, квадратной шляпе.

— О! Явился, не запылился! А мы, Тоха, с Санькой разговариваем. Ага. Представляешь, он нас уже видеть может. Точно. А еще он меня научил с высоты падать, так здорово!

— Правда?! Снова видит? Урааа! — звонко закричал мальчишка, но тут же поправился и важно произнес, повернувшись к Санечку. — Здравствуйте, Александр Андреевич.

Санечек знал, что так его зовут, по-взрослому. Потому, что он Саша, значит Александр. А Андреевич, это отчество, потому, что отец у него — Андрей. Но Санечек не привык, что бы его так называли, поэтому он даже немного смутился. Ну, может, самую малость. Но он все равно быстро взял себя в руки и вежливо ответил:

— Здравствуйте. А как вас зовут?

— Меня, — мальчишка сделал паузу и поправил очки, как настоящий профессор. — Меня зовут Тох Тошич.

— Да какой Тох Тошич? Тохой его зовут, или Тошкой! — закричала, не вставая, Эллинка.

— Ну, вообще-то Тох Тошичем меня зовут, когда я важничаю, — теперь уже мальчишка немного засмущался. — А так, конечно, Элька зовет Тошей.

— Прикольное у тебя имя, доброе и солидное, — сказал Санька. — А можно я буду тебя по-разному звать, то Тох Тошичем, то просто Тохой?

— Ага, можно, — кивнул Тоха, хитро улыбнулся и уже хотел что-то добавить, но тут вмешалась Эллинка.

— А какое у меня имя, Санечек? Почему ты мне не говоришь? Оно красивое?

Санька немного подумал и ответил:

— Очень. Оно как звон колокольчиков на лугу.

— Ух, ты! Здорово! — Эллинка радостно подскочила на ноги. — И имя у меня красивое, и нос, и падать с высоты я умею! Вот так!!!

И снова кувыркнулась в траву. Тоха посмотрел ей вслед, пожал плечами и негромко произнес:

— И причем тут нос?

— Бе, бе, бе! — подразнила его уже взлетевшая Элька и показала ему язык. — Ты все равно не поймешь, профессор ты наш.

— Это почему же? — спросил Тоха и показал язык в ответ.

— Да потому, что ты весь такой важный, что аж совсем непонятливый. Понял?

— Ничего не понял, — растерялся Тоха.

— Ну вот! — звонко расхохоталась Эллинка. — Я же говорила, что непонятливый.

— Да ну тебя, — махнул рукой Тошка.

И тут, так долго наблюдавший за этой веселой перепалкой, Санька произнес:

— А я знаю кто вы. Вы — эльфы.

Мальчик и девочка тут же перестали дразнить друг друга и повернулись к Санечку.

— Эльфы?

— Ну да. Как у папы, в компьютере.

— Агаааа! — тут же закричала Эллинка. — Сдавайся враг Тох-о-тош. Сейчас ты будешь повержен владычицей Ашенвальских лесов, жрицей Луны, светлой эльфийкой тридцать девятого уровня, Эллиной смелой.

При этом ее наряд мгновенно изменился и стал похож на кожаные доспехи. А ее уши заострились и вытянулись вверх.

— Сдавайся, подлый Тох-о-тош! — в руках Эллинки появился красивый лук, из которого она тут же выстрелила в Тоху. Маленькая золотистая стрела пронеслась в воздухе и вонзилась прямо в смешную, квадратную шляпу Тох Тошича. Шляпа тут же подскочила на голове у мальчишки, мгновенно стала большой-пребольшой и тут же упала назад, накрыв Тошку по самые коленки.

— Ах, так! — завопил Тоха, с трудом выпутываясь из огромной шапки. — Значит ты светлая эльфийка, тогда я буду колдуном. И сейчас ты узнаешь всю силу моей магии.

Тошка наконец-то выпутался из шляпы, выхватил прямо из воздуха маленький огненный шар и что есть сил, швырнул его в хохочущую Эльку.

— Получи, лесная волшебница!

Огненный шарик взорвался ярким фейерверком прямо над головой девочки и по самую макушку засыпал ее разноцветным конфетти.

— Ааа, — раздалось из кучи. — Ааа, аааа, аааап-чхи!

И от этого громкого Элькиного чиха, половина кучи конфетти взлета вверх и посыпалась вниз разноцветным дождем. Санька подставил руку, чтобы поймать несколько цветных капелек. Но падающие на его ладошку конфетти тут же таяли и исчезали бесследно. А маленькие эльфы, тем временем, разошлись не на шутку. Громко вопящий Тоха швырял в Эльку свои огненные шарики. Девочка радостно прыгала во все стороны, уворачиваясь от шариков, лепила из упавшего конфетти разноцветные снежки и кидалась ими в темного колдуна Тох-о-тоша.

Санька радостно смеялся, наблюдая за этой веселой потасовкой, и ему тоже очень хотелось принять в ней участие. Но, уже буквально через минуту, сражающиеся стороны, очевидно, выдохлись, так и не выявив победителя. Потому, что Элька внезапно отскочила в сторону, скрестила перед лицом руки и закричала:

— Чур, я в домике. Я больше не играю, потому, что я… как это…, а, вспомнила, потому, что я устала. Вот. И мне надо набраться сил.

И тут же плюхнулась отдыхать.

— Ну ладно, — произнес Тох Тошич, тогда я тоже буду отдыхать.

— Только вот что, — он повернулся к Санечку. — Прости Санька, мы заигрались и забыли ответить на твой вопрос.

— На какой? — Санька уже и сам все позабыл.

— Ну, ты на самом деле не спрашивал, ты просто сказал, что знаешь кто мы, и что мы — эльфы. Но мы не эльфы. Мы — ангелы.

— Ангелы? — удивился Санечек.

— Да, — уже успевшая встать Эллинка, вместе с Тох Тошичем поклонилась Саньке и ответила. — Да, Саша. Мы — твои Ангелы-наставники.

Глава 3. Первое волшебство

Весь оставшийся день Санька играл на лугу, купался в речке, рвал в саду траву для кроликов и все время разговаривал со своими ангелами. Даже, когда вечером ходил вместе с бабушкой в магазин, за хлебом.

Он не сразу понял, что значит — наставники. Потому, что не знал такого слова. Но Тох Тошич объяснил, что это значит — учитель. Только не такой, как в школе. А добрее и лучше. Потому, что наставник учит и помогает, но никаких двоек не ставит, если не выучил уроки. А еще оказалось, что такие ангелы-наставники есть у каждого человека и они вместе с ним с самого рождения. Они все время рядом и всегда готовы помочь, если человек их об этом попросит. Поэтому, они ждут, когда человек сам обратится к ним и попросит о помощи.

А еще оказалось, что ангелы-наставники приходят из какого-то «тонкого» мира. Поэтому они могут творить некоторые чудеса, вроде мгновенного отращивания длинного носа или полетов. Но человек, как объяснили ангелы Саньке, живет в «грубом» мире. Поэтому ангелы, как существа другого мира, не могут творить чудеса в «грубом» мире. Они не могут, например, мгновенно перенести Санечка с речки домой или наколдовать полные карманы конфет. Но они могут научить этим чудесам самого Санечка. Потому они и называются наставниками, что хоть и не могут, но знают как творить чудеса в «грубом», человеческом мире и готовы научить этому человека.

— А еще, Санечек, каждый человек от рождения волшебник.

— Волшебник? Ух, ты! Самый настоящий?

— Ага, самый-пресамый. Только не знает об этом. Потому, что никто ему об этом не говорит. И не учит, как наколдовать что-нибудь хорошее и доброе.

После таких слов Саньке очень-очень захотелось стать волшебником. Так он и сказал своим ангелам-наставникам прямо перед сном, после того как Эллинка в шестой раз подряд сбросилась со шкафа. Очень уж понравилось этому ангелочку-девочке падать с большой высоты.

— А вы меня научите? — тихонечко шептал Санька, укрывшись с головой вместе с ангелами.

— А как же? Вот завтра и начнем учебу. Мы будем учить тебя творить настоящие чудеса.

— Вот здорово, — шептал уже засыпающий Санечек. — Только не простые чудеса, а самые лучшие.

А на утро заболел дедушка. Точнее, болел он уже давно, так как был уже старенький. Просто на утро ему стало совсем плохо. Да так плохо, что он не смог встать с кровати. Так и лежал на ней с закрытыми глазами. Грустный Санька сидел рядышком, на стуле и смотрел, как встревоженная бабушка дает дедушке лекарство, укрывает его теплым покрывалом, поит парным молоком.

Два большущих, полосато-серых кота, Мурзик и Мультик то же пришли в спальню и запрыгнули к дедушке на кровать. Мурзик тут же попытался улечься у дедушки на животе. Но он был большой и тяжелый, и дедушка его прогнал с живота. Тогда Мурзик уселся рядом, потом потянулся и все равно положил голову и лапы дедушке на живот. Так дедушке было легче, и он не стал прогонять кота. А Мультик улегся с другого бока у дедушки.

А потом дедушка заснул, и Санька тихонечко вышел из спальни. Покрутившись во дворе, Санька не нашел, чем заняться и пошел в сад. В самом дальнем углу сада рос огромный кизил. И издалека он был похож на шар, потому, что его длинные ветки опускались почти до самой земли. И внутри кизила, у самых корней, под ветками получалась этакая маленькая и уютная комнатка, прямо как шалаш. Санька давно уже облюбовал себе это славное местечко, в котором так удобно было играть в разведчиков или просто лежать и слушать как поют в саду птички. И называл Санька это место гордым словом — штаб.

Вот и сейчас Санька залез в свой штаб, уселся на мягкую, теплую землю и положил руки на колени. Эллинка и Тох Тошич, куда-то отлучавшиеся по своим делам, тут же проявились в воздухе, прямо напротив Санечка. Вид у них был серьезный.

— Сань, — начал разговор Тох Тошич. — Дедушкины ангелы-наставники просят помощи. Они пытаются помочь дедушке поправиться, но им одним не справиться.

— Они не могут сами прогнать болезнь, — подключилась Эллинка. — Они ведь, как и мы, могут только учить и помогать. Но чтобы они могли помочь дедушке, надо чтобы он их об этом попросил. Но он не просит.

— А почему дедушка их не просит? — удивился Санька.

— Потому, что он не знает о них. Он прожил всю свою жизнь, не зная, что все время рядом с ним два верных помощника, всегда готовых учить и помогать. Его ангелы-наставники.

— Так давайте скажем дедушке об этом, — глаза Саньки загорелись от нетерпения. — Вот когда он проснется, я пойду к нему и расскажу про его ангелов.

— Нет, Санечек, — покачал головой Тох Тошич. — Так не получится. Дедушка тебе не поверит, подумает, что ты сказку придумал.

— А почему не поверит?

— Потому, что он не видит ангелов.

— Как это не видит? Я же вас вижу, — Санечек взял маленькую палочку и снял с коленки назойливого черного жука, который ползал по ноге и щекотался.

— Все дети видят ангелов. Когда ребенок рождается, зрение у него расфокусированное, он еще толком маму с папой не различает. Но, зато хорошо видит ангелов.

— Расфуку…, синное, — с трудом произнес Санечек, запинаясь. — Это как?

— Ну, это когда, например, смотришь на яблоко, то яблоко ты видишь отчетливо, потому что твое зрение сфокусировано на яблоке. Ну, как будто ты прицеливаешься глазами в яблоко, поэтому его хорошо видишь. А расфокусированное, это когда наоборот, ни во что глазами не прицеливаешься. Вот как в небо голубое смотришь, а там ничего нету, даже тучек. Ты вроде и смотришь куда-то и видишь синий цвет, но ничего другого отчетливо не видишь.

— Ага. Понял, — кивнул Санечек. — Я смотрю в небо и там просто не во что прицеливаться глазами.

— Правильно, — подтвердил Тох Тошич. Ты смотришь в небо расфокусированным зрением, потому что там целится не во что, поэтому видишь много синего неба. А потом появляется самолет, ты прицеливаешься на него и смотришь. Сам самолет, ты различаешь хорошо, но вот синего неба в это время видишь уже совсем мало.

— Вот так и дети, — подхватила разговор играющая с листиком Эллинка. — Родившийся ребенок еще не умеет целиться глазами, просто еще не научился. Поэтому и видит много чего вокруг, в том числе и ангелов из тонкого мира. А маму с папой он видит темными пятнами. Но он знает, что это мама и папа, хочет их поскорее увидеть и учится своими глазами целиться, фокусироваться.

— Ага, — снова вступил Тох Тошич. — И научившись, целится глазами, и видеть папу и маму, ребенок начинает целиться на другие вещи, на бутылочку с молоком, на погремушки, на сестричек и братиков, на бабушек и дедушек. И чем больше растет ребенок, тем все больше он узнает новых предметов и все больше смотрит вокруг сфокусированным зрением. А смотреть ни во что, не целясь, потихоньку забывает. А взрослый человек вообще уже не помнит, как это, смотреть никуда не целясь, поэтому большинство взрослых не видят своих ангелов-наставников. И чем старше становится человек, тем труднее ему снова научить свои глаза никуда не целится. Поэтому дедушка ни нас, ни своих ангелов не увидит.

— Я вспомнил, — сказал Санечек. — Мы с папой купили в магазине книжку с волшебными картинками. Папа сказал, что они еще называются объемными. Так вот, когда на них сперва смотришь, то совсем ничего не понятно. Одни пятна и загогулины всякие. А потом вдруг раз — и оказывается что там смешной и пузатый Карлсон нарисован, или Дед Мороз.

— Правильно, Санечек. И тогда у тебя почти сразу получалось увидеть картинки, а папа долго не мог научиться. Потому, что он уже взрослый и давно разучился смотреть как надо, никуда не целясь глазами. А ты еще ребенок и еще не успел совсем разучиться.

— А почему же тогда я вас раньше не видел? — Санька растерянно посмотрел на своих ангелов.

— Видел. Первые два года, пока был совсем маленький. Не только видел, но и разговаривал мысленно. А потом все реже и реже стал видеть.

— Стал разучаться?

— Ага. А вчера, когда ты заглянул в колодец, там было темно и только синее небо отражалось в воде. Там не на чем было фокусировать зрение, не во что было целится. Вот твои глаза и расфокусировались. И ты сразу увидел Эльку. И теперь ты нас видишь снова.

— Это здорово! — радостно произнес Санечек, но тут же снова сник. — Но как же тогда, нам помочь дедушке.

— Есть способ. Но сначала, нам многое надо тебе рассказать, — Эллинка встала на ноги и отряхнула свое серебристое платьишко. — Давай, вылазь из-под кизила, идем к дому.

Санечек покинул свой штаб и зашагал к дому по едва видимой в молодой траве, тропинке. Ангелы плыли рядом, и Эллинка продолжала рассказывать Саньке:

— Все в мире живое. Даже земля, даже камни. И все в мире для человека, потому, что он главный. И растения и животные стараются служить человеку. Вот Мурзик и Мультик легли рядом с дедушкой, потому, что лечат его. Мурзик вообще старался лечь туда, где у дедушки болит. Потому, что кошки умеют снимать боль.

Пока Эллинка рассказывала все это Санечку, компания успела подойти к дому.

— Теперь видишь вон тот большой орех, что стоит между домом и огородом? Он защищает дом со стороны огорода. Дом и всех, кто в нем живет.

— А от кого защищает? — спросил Санечек, с уважением рассматривая старое дерево.

— От всего недоброго, что может навредить.

— Аааа, — протянул Санечек. Он, конечно, не совсем понял, от кого защищает дом этот добрый орех, но, почему-то был уверен, что так оно и есть.

Большой пребольшой и очень старый орех гордо стоял метрах в шести от дома. Прямо под орехом располагался бурт. Это такая специальная яма, в которую на зиму засыпают хранить морковку и свеклу. Потом эту яму сверху утепляют, чтобы овощи не померзли. А орех еще и укрывает бурт слоем своей опавшей листвы. А листья у ореха большущие и их очень много. Значит, орех и таким образом тоже заботится о живущих в этом доме, людях.

Санечек посмотрел наверх, на большущую зеленую крону и вдруг сорвался с места. Подбежав к старому дереву, он прижался к коре щекой, обнял ствол руками и тихонечко произнес:

— Здравствуй, большой орех. Я люблю тебя, сильно-сильно. И спасибо тебе за твою заботу.

И тут же с дерева сорвался большой зеленый лист, плавно спланировал вниз и тихонечко лег Саньке на плечо. Словно большая, сильная и добрая рука. Будто бы говоря:

— И я тебя люблю, Санечек. А насчет защиты и заботы, мы же с тобой мужчины, воины. Ну, ты понимаешь…

Да, Санька все понимал. И он тоже будет защищать, он будет изо всех сил бороться вместе с дедушкой с темной болезнью.

А потом Санька вместе с ангелами пошел во двор, и оказалось, что стоящий прямо посреди двора тутовник, защищает двор и вход в дом. Санечек поздоровался и с ним. А те два тутовника, что перед домом, один у ворот, один возле лавочки, защищают дом со стороны улицы.

— А как же в доме? — спросил Санька, когда они закончили обход. — Кто защищает внутри дома, там ведь нет тутовников или ореха?

— Но там есть другое дерево, — Эллинка загадочно улыбалась.

— Какое? — Санечек на секунду задумался. — Фикус, что ли?

— Ага. Молодец, что сообразил. Вот этому самому фикусу нам и нужно помочь в первую очередь. Пойдем скорее в дом.

В самой большой комнате дома, в зале, в дальнем углу, прямо между окон стоял фикус. Рос он прямо в огромной зеленой кастрюле. Это потому, что корни у него большие и сильные и им надо много земли. А у бабушки ничего большего, чем эта кастрюля, не нашлось. И был этот фикус высотой в полтора Санькиных роста, и были у него большие, плоские и гладкие листья.

— Сейчас весь дом сражается с болезнью дедушки, — пояснял Тох Тошич, пока Санька рассматривал фикус. С листьев которого, он не раз стирал пыль влажной тряпочкой, помогая бабушке убираться в комнатах.

— Мурзик и Мультик снимают боль и стараются забрать силы у болезни. Две маленьких фиалки, что стоят в горшках на окне, в спальне сегодня пахнут особенно сильно. Потому что их аромат сегодня не только приятно пахнет, он еще и как лекарство для дедушки. Дедушка вдыхает этот запах, и лекарство тут же начинает бороться с болячкой.

— Ух, ты! Вот это да! — изумился Санечек.

— Ага. Все живое очень любит человека. Вот, например, маленький паучок сплел паутинку под потолком, в дедушкиной комнате. Ну, как заходишь, справа, вверху, прямо в углу. Так вот, этот крохотный паучишка сидит в своей паутине и тихонечко перебирает лапками, дергает за ниточки. Паутинка дрожит и получается почти не слышимая, но очень красивая мелодия, в которой паучок желает дедушке здоровья. А воздух проходит сквозь паутинку, подхватывает эту чудодейственную музыку и несет ее спящему дедушке.

— Вот это да! — Саньке очень-очень захотелось тут же пойти в спальню и посмотреть на этого крохотного паучка. Но он не пошел, потому, что не хотел будить дедушку.

— А вот этот фикус, — Эллинка висела в воздухе и нежно поглаживала большой зеленый лист. — И всю ночь, и все утро, и сейчас, отдает всю свою силу дедушке. Деревья вообще очень сильные и еще они умеют эту силу собирать и накапливать в себе. А потом, когда надо, отдавать человеку. Вот и сейчас, вся сила фикуса, как невидимые лучи света, тоненькими ниточками стекает с кончиков листьев и тянется к дедушке.

— Прямо через стену? — удивился Санька.

— Ага. Такую силу никакая стенка удержать не может.

— Даже железная?

— Даже железная.

— Даже крепкая, как танк?

— Да хоть тысячу самых крепких танков, все равно не удержит, — Эллинка и Тох Тошич закивали головами и улыбнулись одновременно.

— Ничего себе! — брови Санечка изумленно потянулись вверх. — Я тоже хочу такую силу.

— Так она у тебя есть.

— У меня?! А, как это?

— Да вот так, — Эллинка так шкодно улыбалась, что казалось из ее глаз, вот-вот золотые искорки посыплются.

— Ты дедушку любишь?

— Конечно, люблю.

— А как любишь?

— Сильно-сильно! Крепко-крепко!

— Вот видишь, это и есть та сила. Ведь за какую толстую стену дедушку не спрячь, ты ведь все равно его крепко любишь. Понял?

— Понял, — тихонечко ответил Санька и еще раз подумал о том, как сильно он любит и дедушку, и бабушку, и папу, и маму. И вообще, он всех любит.

— Погоди, Эллинка. Но ты сказала, что этому фикусу нужна помощь?

— Ага. Посмотри на кончики вот этих листьев. Видишь, они становятся коричневыми и начинают сохнуть.

— Вижу, — Санечек нежно погладил большой лист, кончик которого уже почти на сантиметр засох и свернулся. — А почему они так делают? Ну, сохнут и крючатся?

— Потому, что у фикуса, как и у любого растения, все листики разные, одни листики сильные, другие послабее будут. По…

— А как это? — неловко спросил Санечек, которому стало немножко стыдно, за то, что он неосторожно перебил Эллинку.

— Ну, это как у тебя. Ну как будто рука это ветка, а пальцы — листья. Средний палец длиннее всех остальных, мизинец самый маленький и самый слабенький, зато большой палец самый толстый и самый сильный.

— А указательным пальцем удобнее всего в носу ковыряться, — добавил Тох Тошич и захихикал.

Санька заулыбался, а Эллинка тем временем, продолжила свой рассказ:

— Так вот, болезнь у дедушки очень сильная и хитрая, и чтобы ее победить, надо очень много всего. Поэтому фикус старается из всех сил и отдает дедушке все что может. Самые слабые листики, при этом, перенапрягаются, устают и начинают сохнуть. А сил, чтобы их подлечить у фикуса уже не остается, потому, что он все отдает дедушке.

— Но, он же так может весь засохнуть! — воскликнул Санечек.

— Может. И засохнет, если мы ему не поможем. Он отдаст дедушке все все, что у него есть, и погибнет, спасая человека.

Саньке стало жалко этот славный и мужественный фикус. Он замотал головой и произнес:

— Нет. Так нельзя. Я не хочу, что бы он погиб. Я хочу ему помочь. Ангелы-наставники мои, научите меня, как спасти фикус, как ему помочь.

— Уррраааааа!!!! — в один голос завопили Эллинка и Тошка. — Ураааааа!!!

— А чего это вы орете? — Санька чуть на месте не подскочил от таких криков.

Игрунья Эллинка от радости закружилась на месте, а затем, вспомнив свою любимую забаву, тут же с диким криком сбросилась на пол. А более серьезный Тох Тошич обратился к Саньке:

— Понимаешь, Санечек, мы ведь тебе рассказывал, что мы не можем ничего делать сами, даже учить человека не можем, пока он нас об этом не попросит. Нам обязательно надо, что бы человек сам попросил об этом.

— А зачем? Это что, вы так капризничаете, что ли? — не понял Санька.

— Да нет же. Мы не делаем сами, потому, что не знаем, нужно это человеку, или нет. Раз не просит, значит — ненужно. А если попросил, значит — нужно. И просить надо обязательно вслух, то есть голосом, а не просто подумать. Понял?

— Ага. Значит, вам надо обязательно говорить, то есть взять и попросить словами. Это я понял. Только я не понял, чего это вы так заорали сразу?

— Ну как это «чего?» Ты ведь нас попросил! В самый первый раз! Ты ведь попросил научить, как спасти фикус, помнишь. И это самая большая радость для нас! Мы ведь тебя так сильно любим, Санечек!

— Ага, Санька, — заговорила вспорхнувшая Эллинка. — И помочь тебе, научить тебя — для нас, ну, как счастье, как самая большая радость. И мы вот прямо сейчас и начнем это делать.

— Значит так, чтобы помочь фикусу, — продолжил вместо Эллинки, Тох Тошич. — Нам нужно будет сделать две вещи. Полить его волшебной водой и подлечить его листики. Но, поливать мы его будем вечером, а сейчас займемся листиками.

Тох Тошич протянул руку за спину и вытащил откуда-то волшебную палочку. Взмахнул ею разочек и на нем сразу же, вместо маечки и шорт, оказалась надетой его профессорская мантия и смешная шляпа. С квадратной верхушкой. Эллинка тут же звонко захохотала и показала ему язык.

— Не обращай на него внимания, Санечек. Это он сказок про Гарри Поттера насмотрелся, теперь важничает. Тоже мне, профессор Дамбл-Тохблдор.

— Ага, — сказал Санька. — Я тоже смотрел все эти фильмы. Только мне не понравилось. Вернее, сначала понравилось, где Гарри маленький и добрый. А потом — нет. Потом только зло и одни сражения. И ничего интересного.

— Так, так, так, — постучал палочкой Тох Тошич. — Попрошу не отвлекаться.

Тох Тошич прокашлялся, затем продолжил:

— Итак. Чтобы вылечить листики фикуса, Санечек, тебе нужно будет сосредоточиться, произнести волшебное заклинание и сделать одно простое, но очень волшебное действие. Начнем с разучивания заклинания. Ты готов?

— Да, — Санечек кивнул головой.

— Хорошо. Значит, волшебное заклинание звучит так, запоминай: «Я есмь — норма».

— Я есть норма? — попробовал повторить Санька.

— Не «я есть», а «я есмь», — поправил его Тох Тошич. — Не путай, пожалуйста, это очень важно, иначе заклинание не сработает.

— А что такое «я есмь»? — спросил Санька.

— Ну…, — собрался ответить Тох Тошич, но Эллинка закрыла ему рот своей ладошкой и сказала:

— Давай я отвечу.

— Слушай, Санечек. «Я есмь» — это волшебное утверждение. Когда ты говоришь «Я есмь», это означает, что ты говоришь о себе. Ну, как будто бы «Я это». И если ты пользуешься волшебным заклинанием, то говорить надо именно так, и я сейчас объясню, почему. Вот смотри. Скажи — «я».

— Я, — послушно произнес Санечек.

— Вот откуда я знаю, что ты сказал? Ты сказал, что это ты? Или просто произнес последнюю букву в алфавите? Видишь, так непонятно. Теперь скажи — «я есть».

— Я есть.

— Что «я есть?» Ты хочешь есть? Не завтракал сегодня? Видишь, Сань, так тоже непонятно. А заклинание потому и волшебное, что простым языком его не заменишь. Простым языком непонятно, а заклинание всегда точно. Иначе оно не работает. А «норма» — это когда все хорошо, когда все — так как надо.

— Когда ты говоришь: «Я есмь — норма», — не удержался Тох Тошич. — Ты сообщаешь всему миру, что ты живой, здоровый, веселый и счастливый. То есть, такой как надо. И весь мир тебе верит, потому, что ты — человек. Надеюсь, ты понял?

— Да, — ответил Санечек. — Я понял. По волшебному, значит — «Я есмь — норма». А по человечьему, значит — я, такой как надо. Я счастливый!»

— Молодчинка, Санечек, — Эллинка тут же кинулась к нему и радостно расцеловала в обе щеки. Да так расцеловала, что Санечек даже покраснел немного.

— Итак, — продолжил Тох Тошич, поправляя свою профессорскую мантию. — Заклинание мы выучили. Но! Перед тем, как произнести заклинание, тебе, Санечек, надо на секундочку закрыть глаза и представить, что ты весь стал ярко-серебристого цвета. Весь-весь, и руки, и ноги, и волосы, и одежда. В общем — весь ярко-серебристо-белый. Ты знаешь такой цвет?

— Ага, знаю, — кивнул Санечек. — Мы с папой часто смотрим поздно вечером на небо. Он мне показывает звезды, говорит, где какая называется. И я знаю, что звезды — серебристо белые и яркие.

— Правильно, Сань. Ты — молодец. Это именно такой цвет. Так вот, ты закрываешь глаза, представляешь, что весь такой серебристый. Потом открываешь глаза и произносишь заклинание. И затем совершаешь волшебное действие. Ты тихонечко дуешь на листик фикуса и представляешь, что воздух, который ты дуешь, то же серебристый, как ты. И что листик впитывает этот воздух и тоже становится точно таким же ярко-серебристо-белым. Вот и все волшебство.

— Это все? А как оно работает? — спросил Санечек.

— Сейчас тебе Элька объяснит, — Тох Тошич жестом пригласил Эллинку продолжить.

— Работает очень просто. Когда ты представляешь себя серебристо-белым и говоришь «Я есмь норма», это означает что ты — норма. Здоровый и счастливый. А значит и тот воздух, который ты выдыхаешь, и серебристый цвет — тоже являются нормой. Все здоровое и счастливое. И когда ты представляешь, что листик фикуса впитывает из воздуха этот цвет и тоже становится серебристым, это означает, что листик тоже становится нормой. Ты своей картинкой воображения утверждаешь это. И весь мир тебе верит, потому, что ты — человек. Весь мир верит, что листик — норма. Живой, здоровый и счастливый.

— И листик выздоровеет и не будет сохнуть?

— Обязательно выздоровеет. Сегодня ты на него подуешь, а завтра сам все увидишь. Все помнишь, как делать? Тогда выбери любой листик, сосредоточься и приступай.

— Вот здорово! — обрадовался Санечек и шагнул поближе к фикусу.

Затем сосредоточился, произнес волшебное заклинание и подул серебристым воздухом на выбранный листочек.

— Уррраааааа! — дружно завопили ангелы. — Санька, мы тебя поздравляем с первым волшебством.

— Смотрите, смотрите, фикус тебе «спасибо» говорит.