Бесплатный фрагмент - Самодержавие и народное представительство

Самодержавие и народное представительство

Одиннадцать лет длился первый опыт народного представительства на Руси. Болезнен­ный период революционной заразы, уложивший всю народную массу надолго в преждевременную могилу, был причиной того, что осталось от этого опыта настолько кошмарное воспоми­нание, что всякая попытка взглянуть серьезно, так сказать, конструктивно, на принцип народного представительства, вызывает скорее злобное и насмешливое настроение, почти в такой же мере, как это было в 1917 году, при малейшей попытке заговорить о самодержавии, как необходимом элементе в русском государственном праве.

При этих скачках нашего российского темперамента, то в одну, то в другую сторо­ну, довольно трудно мыслителю, ищущему прав­ды, независимо от знаков одобрения или от свистков. заглянуть вглубь тех вопросов, от которых зависит выздоровление России.

Со времени произнесения мною вт. «Рус­ском Собрании» 9 ноября 1907 года речи на тему «Народовластие и Государева воля», ка­ковая речь была издана особой брошюрой, реальные и бурные события содействовали толь­ко укреплению моего убеждения в правоте высказанных мною мыслей. Поэтому я не ко­леблюсь и теперь (28 лет спустя) выступить одновременно на защиту двух начал, на ко­торых построено было все сооружение русской государственности. Многие люди нередко под­нимали на смех всякую попытку органически и неразрывно соединить два начала: я не го­ворю о «народовластии», которое, действитель­но, не согласуется с самодержавием, но я признаю полезным допускать «народное пред­ставительство», как начало, подчиненное «са­модержавной царской власти». Опять-таки, я не сторонник «неограниченности» царской власти, так как это есть зло, не имеющее ничего общего с «самодержавием,».

Имея в виду, что эта статья не предна­значается специально для юристов, я ограни­чусь этим общим введением. изложенным отвлеченным языком юриспруденции, и пере­хожу прямо к изложению событий и воспоми­наний моих о том участии, которое выпало на мою долю. Из этого, так сказать, житейского изложения читатель поймет скорее мою мысль и тот жизненный опыт, на котором зиждется мое политическое «кредо».

Моя служба с 1906-го до начала 1913-го года в качестве главного редактора «Правительственного Вестника» поставила меня непосредственным свидетелем и наблюдателем этого достопримечательного периода в истории нашего государственного аппарата, а отчасти и сотрудником, современных задач этой борьбы, в пределах деятельности моей, при­мыкавшей к Главному Управлению по делам печати, во главе коего стоял, в самые опас­ные годы, Алексей Валерианович Бельгард

Быстро пролетела зловредная шумиха Первой Государственной Думы, прозванной «Думой народного гнева» (с 27 апреля до 8-го июля 1906 года). На оснований того же, первоначального Положения о выборах сего учреждения, были выбраны депутаты во II-ую Государст­венную Думу, открытие которой последовало 2-го февраля 1907 года. И тогда оказалось, что вместо дерзновенной говорильни уже ярко об­рисовался очаг крамолы и открылся период организованной, окрепшей на законном основании — борьбы против самого существования российской государственности. Правитель­ство Столыпина попало в тупик.

Если бы Петр Аркадьевич не понял безвыходности этого положения и не прибег бы к смелому хирургическому методу воздействия, мы бы получили катастрофу не в 1917 году, а 10-ью годами раньше. Честь и слава Столы­пину, который сумел найти правильный выход из этого тупика, оставшись вместе с тем на законной почве.

Да, именно на законной почве. Хирурги­ческая смелость не тождественна с беззаконием «государственного переворота», как бы громко ни звучали голоса, клеймившие в то время решимость Столыпина ярлыком мнимого coup dEtat. Теперь, 27 лет спустя, ког­да мы все стоим у ««разбитого корыта», едва ли кто стал бы придавать значение тому мне­нию, что единственным законным путем было неуклонное соглашательство с «народными» представителями, которые прямо наталкивали государственный корабль на рифы…

Явная крамольность II-ой Государственной Думы неудержимо выдвигала на первый план, важнее всех других государственных, задач вопрос о том, сохранит ли Русский Царь своё принципиальное самодержавие, как по­следнее убежище здравого государственного смысла, в дни торжествующей демагогии, или эта ценнейшая гарантия и плотина против «народоволия» уже захлестнулась в торжественном провозглашении «парламентского» режима.

Необходимость ответить именно «да» или «нет» на этот коренной вопрос затмила со­бой все другие задачи дня. От того, как ре­шит русское правительство эту основную дог­му русского государственного права, зависел завтрашний день: «быть ила не быть Государ­ственной России»?

Потомки со временем узнают: читал ли когда-либо Столыпин превосходную диссерта­цию «О русском самодержавии», написанную в Риме Дмитрием Алексеевичем Хомяковым (старшим сыном поэта А. С. Хомякова)? Мы этого не знаем. Ни окончательный толчок был дан Столыпиным в полном согласии с этой верной формулировкой, кото­рую изложил с большой ясностью один, из крупных представителей той национально-русской школы философии, которая именуется «славянофильством».

Коренным положением этого учения явля­ется различие совершенно противоположных понятий: самодержавие не есть «неограниченность»» власти. Пусть иноземцы, на европейском Западе, вечно смешивают эта качества: autocratie и absolutism. Но нам, русским после долгих веков нашей русской истории, нельзя сливать, в ложном тождестве, два начала, из коих первое является самым творческим элементом в царской власти- а второе представляется темь несомненным злом, от которого нас окончательно спасли два величайших акта русской истории:

1) Освобождение крестьян 19го февраля 1861 года и

2) Судебные Уставы 20-го ноября 1864 г.

Допустив ясность в разграничении этих двух начал, русское правительство нашло единственно верное решение поставленной за­дачи, вследствие коего оно признало, без от­рицания закономерности «народного представи­тельства»» (вследствие дарованного от Царя закона) — сохранившийся в царской же власти источник той конструкции, которую цар­ская же власть вольна была пересмотреть в силу исконной независимости Царя от како­го то бы ни было «народовластия». Так родил­ся, вместе с роспуском II-ой Государствен­ной Думы, новый избирательный закон 3-го июня 1907 года. Проявлена была и монаршая твердость воли, назначением сразу на 1-ое ноября 1907 года срока открытия III-ей Государственной Думы.

**

*

В заключение не могу не поделаться воспоминанием о пережитой мною ночи, переде самым выходом нового закона. А. В. Бельгард и я бодрствовали до самого утра в моем редакторском кабинете, зная (под строжайшим секретом) о предстоящем акте. Рядом, из соседнего зала вынесли всю ме­бель и на кучах сена расположили роту солдат, в походной амуниции, на случай нападе­ния на редакцию «Правительственного Вестни­ка». Государь Император был в то время на маневрах в Красном Селе. Весь набор огромного государственного акта, держался на­готове в типографии, рядом с моем кабинетом. Причем верность и вышколенность наших 200 рабочих были, такова, что ни ка­кого звука не вышло из их среды, хотя мог­ли догадаться…