Бесплатный фрагмент - Самая умная собака в мире

Суббота. Наше время

Поднимаешь голову — он там. Кубики, коробки, башни из камня ползут, карабкаются друг на друга… Верхние уже совсем в небе, где из крестов на них сочатся желтые блестящие капли. А вокруг все синее и белое. Красиво. Думаешь: вот он, рай. Опускаешь голову — и нет его. Мираж. Только серое мертвое поле и шершавая плитка до горизонта. И каждая щель забита окурками. Клетчатый такой мир. Классики для терпеливых. Ну а что? Мы такие.

Головой-то вертеть тоже без толку: по сторонам не лучше. Люди только вперед смотрят, иногда еще под ноги и на ботинки. А чуть выше уже нет. Вон, так все и сыпется вместе с тенями тех, кто отметился. Живых из них сейчас — сколько? То-то. А если не старое, значит — плитка. Только эта ровная, гладкая и мертвая. Зеркала для слепых.

Вот и бежишь, как в ущелье. Под ногами дрянь, по сторонам труха, впереди ускользающий город-призрак с желтыми луковицами. Пёсий рай, где ни людей, ни машин, ни кошек, а столбы, говорят, сплошь из вареной колбасы. Вряд ли, конечно, сплошь, да поди проверь. Как туда попадешь-то, когда в животе пусто? Чтобы догнать, надо бежать быстрее. А чтобы быстрее бежать, надо больше жрать…

Вот сейчас смешно получилось: надо больше жрать. Запомню. В следующий раз, как прижмут, я им: надо больше жрать, парни. И все. Пока в себя придут, меня уж и след простыл. Надо больше жрать…

Ладно, успокоились. Где это я? И где еда? И впрямь: где я, а где еда? И снова хит. Не забыть бы. Ай, да Чарли, ай да сукин сын. Стоп. А чем это у нас тут пахнет?

Суббота. Десятью минутами раньше

— Ну давайте, если недолго. Суббота, вечер, все устали…

— Я быстро. Работа над этим проектом…

— Подождите, я угадаю. Очередной прорыв? Может, не стоит? Над прошлым еще не все посмеялись.

— Нет-нет, на этот раз без осечек. Позвольте продемонстрировать. Все уже готово.

— Ну, если готово… Давайте. Радуйте.

По хлопку премьера двери распахиваются, обнаруживая дожидающихся в коридоре огромного черного добермана и сопровождающего гражданина в черном же и плохо сидящем, хотя и новом, костюме.

— Добрый вечер, — приветствует собрание гражданин и поворачивается к собаке.

— Тридцать Третий, поздоровайся.

Доберман скалится и отрывисто лает.

— Добрый вечер, господин президент! — доносится от дверей странный механический голос.

Президент оглядывается на министров, и те хмурятся, вычисляя, чего от них ждут. Не успевают, и президент, чуть поморщившись, отворачивается к премьеру.

— Говорящая собачка, значит? Прекрасно. Теперь чревовещателя вон, а с песиком мы еще побеседуем.

Доберман проводит черный плохо сидящий костюм равнодушным взглядом, садится и преданно смотрит на президента.

— Ну, и что все это значит? — интересуется тот у премьера.

Премьер бочком приближается к собаке.

— Скажите нам что-нибудь еще, — просит он. — Пожалуйста.

Доберман внимательно смотрит на премьера и лает. Ему вторит отчетливый механический голос:

— Обращение с животными основывается на следующих положениях и принципах: жестокое обращение с животными несовместимо с принципами нравственности и гуманности и причиняет моральный вред человеку. Обеспечение условий жизни животного…

— Кажется, я это отклонил? — перебивает президент.

— Разве? — удивляется премьер.

— Ладно, не суть. Что здесь происходит, я не очень понимаю.

— Новейшая отечественная разработка, — торопится премьер. — Ошейник со встроенным переводчиком с собачьего. Аналогов…

— Давайте без аналогов. Что он еще умеет?

— Собака? — нервно переспрашивает премьер. — Ну, она думает.

— А вы? — Президент вздыхает. — Ладно. Раз уж начали, давайте доведем эту комедию до конца. Солдафона — кивок на добермана — тоже вон. Найдите мне нормальную не ангажированную собаку. И поскорее. Суббота, вечер, все устали.

Премьер дергает из кармана мобильный.

— Нужна собака. Нет, другая собака. Нет, сейчас. Пять минут. Да где хотите! Хоть на помойке.

Суббота. Десятью минутами позже

Чем пахнет — глупый вопрос. Умный — зачем они перегородили колбасой дорогу и спрятались за угол. Никогда не видели, как собака ест колбасу? Или думают, я их не вижу? А, может, им даже кажется, что они меня так поймают? Вот дурни. Смотрите, как это делается. Раз, два и…

— Э, нет, приятель. Это моя колбаса. Может, ты большой и быстрый, но ты сытый. И это не твое счастье. Во-от, как я и говорил. Видишь мою задницу? Так вот колбаса уже на другой половине. В зубах.

— Осторожнее, черт! Тормози. Сшибешь — обоих поймают.

Ой, дура-ак. Теперь всё. И, главное, колбасу выронил. Так и не пожрал перед смертью.

Только бы не очень больно. Не так, как когда с того шкуру сдирали. Как же он орал. Ох.

Да нет. Зачем таким моя шкура? Тут одной вони на многие тысячи. Заспиртованные цветы, оружейная смазка, новые тряпочки… Что им моя шкура? Пристрелят или повесят.

Только бы не как того. Поднимут, подержат, опустят. Поднимут, подержат, опустят. Ох.

Ну, нет же. Бережно несут. Значит, нужен зачем-то. Ох. Только бы не на опыты. Хуже ничего нет. Что? Описался? А кто бы не.

Течет желтое по пальцам с синими картинками, по стеклянному кругляшку с запертым жуком на запястье и дальше — под рукава. А много как. Ну, извиняйте.

И ведь извиняют. Ругаются, но держат бережно. Очень они странные.

Глупо-то как. Думал, страшно будет, а нет. Только тошно очень. А этого, черного, отпустили. Счастливчик. Но дурак. Нет бы бежать колбасу отыскивать — рядом цокает, блаженный. А может, шок.

Никогда вверх лапами не ходил. Не получалось как-то. А жаль. Вот же он, прямо перед глазами. Уходит в небо отвесными стенами, сверкает там золотыми луковицами… А может, и впрямь, слезы. И пахнет, главное, чистотой, богатством и теплым хлебом. Ах, как пахнет! Рай песий. Но не успел. Быстрее надо было бежать. А теперь нам в другую сторону.

Суббота. Пятью минутами позже

— Оно точно не дохлое? Поставьте.

Чарли кое-как ставят на подгибающиеся лапы и расходятся в стороны. Недалеко. Так, чтобы успеть, если.

Чарли по-быстрому осматривается.

Дверь, конечно, закрыта. Стены далеко, а потолок и не разглядишь. Под ногами теплый деревянный лед с узорами и вмерзшим солнцем. И никто. Никогда. Не ходил по этому полу босиком. Чарли первый. А посередине стол. Прямо площадь. Оказываются, бывают такие. Это же сколько Чарли разом можно разделать? То-то и людей набилось: больше, чем ног у собаки, сильно больше. И все смотрят. А чего смотреть-то? Чарли один. На всех не хватит. Хотя… Что-то с ними не так. Вроде есть, а вроде и нету. С виду много, а на деле один. Вот этот, плешивый. Вот уж альфа так альфа. И кто ж это ему рискнул кипятком на голову… Бывают же люди.

Ну, ясно, ему и принесли. Подходит, садится на корты.

— Хороший выбор, — скалится. — Ну да ладно. Какая страна, такие и собаки. Наденьте на него ошейник.

В дверях возня. Во как. Черненький, оказывается, тоже здесь. Что-то там с ним делают, с бедолагой. Но вроде жив. А теперь ко мне. И веревку в руках вертят. Значит, все-таки вешать.

Что ж они так вешать любят? Где ты, собачий бог? Чарли на всякий случай смотрит вверх. Нет там бога. Только тихонечко, прямо под гроздьями теплого желтого света, покачивается на веревочке грустный и смирный Чарли. И отказывают задние ноги. И мир валится набок.

***

— Бобик! А, Бобик? — нервничает премьер и неловко похлопывает Чарли по морде. — Ну давай, собачка, приходи в себя. Суббота, время позднее, все устали. Во-от, молодец. Давай-давай. Вставай. Потихонечку… Вот так. Умничка. Не бойся, никто тебя не обидит. Скажи нам что-нибудь, а?

Чарли осматривается. Петля уже на шее. Последнее слово, значит? Ну, что тут скажешь?

— Да и хуй с ним, — устало говорит Чарли.

— Хуй! — вкратце повторяет ошейник.

Премьер вздрагивает и бледнеет. Главный ржет. За ним спешно разевают рты остальные.

Премьер через силу улыбается и придвигается к Чарли.

— Я понимаю, Бобик, ты расстроен. Мы оторвали тебя от дел… Возможно, от семьи, от ужина… Но мы компенсируем, правда. Тебе чего нужны? Еды? Конечно, еды. Смотри, какой тощий. Надо больше есть, Бобик.

И у Чарли сдают нервы. Истерика. Звуки из ошейника такие, что присутствующие зажимают уши. Вой, визг, плач и скрежет зубовный. Человек в новом плохо сидящем костюме спешно подскакивает и крутит что-то в ошейнике, снижая громкость до минимума.

Главный пристально смотрит на премьера.

— Я даже спрашивать не буду, во что это обошлось бюджету. Но сил моих больше нет. Просто идите на…

Он стискивает зубы.

— Вот куда собачка сказала. И прямо сейчас.

Дождавшись, когда дверь за премьером закроется:

— Ну, хоть что-то хорошее сделали сегодня для страны.

Поворачивается к Чарли. Склонив голову набок, внимательно его рассматривает.

— В принципе, правильно все сказал-то.

И через плечо секретарю:

— Пишите. Премьер-министра с должности снять. Временно исполняющим назначить вот этого.

Тыкает пальцем в Чарли.

— Хуже точно не будет. Написали? Давайте на подпись.

Заносит ручку над документом, что-то вспоминает и оглядывает собравшихся.

— Возражения?

Ждет секунд пять, морщится и подписывает.

— Нет возражений. Прекрасно. Прямо как в старые добрые времена. Значит, так. Премьер-министра накормить, помыть и постричь. Выделить комнату, обустроить. И смотрите, чтоб не сбежал. Добермана этого вот к нему приставьте. И да, приказ опубликуйте. Порадуем защитников меньшинств. Заодно глянем, что там нынче с протестными настроениями.

Воскресенье. Утро

Живой! Чудеса. А что на шее удавка, так это, может, ошейник. Как у домашних. А день-то какой! Неужели конец холодам? Воздух вкусный, не пожалели начинки. Солнце положили, снежинки положили, все что под снегом было — тоже положили. И речной лед не забыли. Молодцы. Непонятно даже, как уместилось. Так, наверное, желе изнутри выглядит… Или холодец?

Чарли откусывает на бегу кусочек и жмурится. Холодный. Значит, холодец. Оглядывается: заметили? Нет. Слишком заняты, чтобы не обогнать. А ведь могли бы, запросто. Этот Тридцать Третий точно. Кажется, еще прибавилось? Вот этих двух раньше не было. И откуда берутся?

На бегу не оглядываются: столбы же. Очень больно, если. И вот, пожалуйста. Не столб, конечно, но так еще хуже. Невысокая, стройная, вся в кудряшках. Похоже, блондинка. Очень нехорошо могло выйти: косточки-то, поди, хрупкие, что у котенка. Хорошо, что ушла: сейчас точно что-нибудь сломал бы. А ушла минут пять назад, не больше. Чарли поднимает лапу и черкает пару линий поверх. Остальные тоже отмечаются, но сильно поодаль. Интересно.

Чарли еще раз вглядывается и решительно сворачивает направо. Где-то по краю сознания крутятся страшные черные резиновые круги, прыскают в стороны редкие утренние люди, кричит от злобы, страха и боли багровый толстяк с опустевшим теперь поводком, и вот она уже рядом, улыбается ему всем своим тонким и ладным телом.

— Так это вы наш новый премьер-министр? Я вас сразу узнала по фотографии в газете. Все только о вас и говорят.

Чарли улыбается.

— Какое счастье, что я вас встретил. Какая досада, что это случилось до ветеринара и парикмахера.

— Какие все пустяки! — отвечает. — Я этих ваших блох однажды уже видала. И ничего в них страшного нет. А прическа ваша мне даже нравится. И знаете что? Зовите меня Люси.

***

Дальше Чарли смутно помнит. Вроде, летели из-под лап сверкающие брызги вкусной воды, только что бывшей снегом. И росла позади стая, и бежала рядом Люси. И, кажется, он был альфой. И все ему радовались, и незнакомые люди трясли газетами с мятым Чарли на первой странице и кричали вслед:

— Ура новому премьеру!

— Задайте им, господин премьер!

— Вся надежда на вас, господин премьер!

И кидали из дверей еду. Много еды кидали, да. А вверху жарко и весело крутился желтый шар, наматывая на себя облака, как воздушную вату, и даже блохи щурились от удовольствия… И песий город был все ближе и ближе…

А потом желтый шар полетел под гору так, что и не догнать. А за ним хвостом — холод и темнота. И вода под лапами стала обратно льдом, и Люси чихнула.

— Что-то холодно, Чарли. Пойдемте домой? Да и кушать, если честно, уже хочется.

И… Чарли видит, как умирает и обвисает беспомощной тряпочкой его хвост. Альфа, да. Конечно. И Чарли поднимает голову и укоризненно смотрит на песий город: что ж не пустил? Ведь и сытый был, и быстрый — все как положено. И медленно, очень медленно начинает уходить в сторону, да и ушел бы, если б не живительный шепот Тридцать Третьего:

— Вам, как председателю правительства, в любом ресторане будут рады. В макдональдсах, я слыхал, очень вкусно. Впрочем, и в доме правительства хороший буфет. Да и квартира же там. Отдохнете, согреетесь.

— Ох, я идиот! — стонет Чарли, и хвост его оживает.

Воскресенье. Вечер

А Тридцать Третий хорош, чего уж. Отобрал из всей шоблы двоих каких-то, а остальных не пустил. До комнаты проводил, дверь лбом толкнул и придержал даже. Ошибся, правда, но это уже только внутри поняли, когда Тридцать Третий зашел, а дверь за ним и захлопнулась.

— Ого, смотрите, кто к нам пожаловал! Господин премьер собственной персоной! И не один, а с дамой. Я же говорил: жрать захочет — придет. Ну, здравствуйте, здравствуйте, голубчик. Видок у вас, конечно… Да и запах… Не везет стране на премьеров, что ты будешь делать.

Чарли припрятывает до поры свой альфа-хвост и пятится к двери.

— Уже уходите? — веселится главный. — Ну, не буду задерживать. Понимаю: дела.

Чарли толкает лбом дверь, наперед уже зная, что ничего не выйдет. Не работают такие двери в такую сторону.

— Блять, — бормочет Чарли.

— Блять! — повторяет ошейник.

Главный, уже о нем и забывший, поворачивается, блестит веселыми глазками.

— Простите?

— Да двери эти, — объясняет Чарли. — Что вы их понаделали-то везде? Ходить как?

В комнате тихо. Только в животе у Люси урчит что-то. Не стала на улице есть, вот и голодная.

— Опаньки, — говорит главный.

Кладет свои бумажки на стол и медленно идет к Чарли. Подходит вплотную, присаживается перед ним на корточки.

— Так мы, выходит, и впрямь разговариваем?

Чарли таких много видел. Красные клешни ползут из рукавов. Тощая дерзкая головка, как у воробья, набок. Прищур. Желваки. С такими только наглостью. И Чарли попутал.

— Двери, говорю, уберите, — рявкает он. — По дому не пройти.

Нет, такого взгляда Чарли долго держать не умеет. Разом опускает и глаза, и воспрянувший было хвост. Главный усмехается и встает на ноги.

— Нехорошо получилось, — задумчиво говорит он. — Зато интересно.

Отходит к окну и долго смотрит на улицу.

— Ну? — поворачивается к остальным. — Вы же слышали. Двери мешают господину премьер-министру справлять свои служебные и физиологические надобности. Проблема, как вы понимаете, нешуточная. Какие будут предложения?

Присутствующие в замешательстве. Шутит ли? Ох, как с этим главным непросто.

Бегающие зрачки поймать трудно, но, когда их много, то можно. И главный ловит первую жертву.

— Швейцара можно поставить, — осторожно предлагает та.

— Около каждой двери? — уточняет главный, и рыбалка продолжается.

— Раздвижные двери нужны, — замечает второй карась. — А лучше, распашные, которые в обе стороны.

— Молодец. Еще варианты?

И плотину прорывает.

— Помощника к нему приставить. Солдатика какого-нибудь. Пусть бегает и открывает.

— Датчики установить. Чтобы только на псину… Извиняюсь. Чтобы именно на господина премьер-министра и срабатывали.

— Кнопку напольную. Лапой чтоб нажимать.

— Лучше окошечко вырезать, как для кошек.

И наконец:

— Да убрать двери к чертовой матери, и дело с концом.

— Браво! — говорит главный. — Все двери?

— Абсолютно. Даже интересно получится. Современно. Открытость, доступность — вот это вот все.

— В туалетах тоже открытость? — язвит немолодая нестройная женщина с застекленными глазами.

— А что нам, народным избранникам, скрывать? — возражает кто-то мелкий и мстительный.

— Вам, — возражает женщина, — не то что скрывать, а и показать-то нечего…

— Ладно, — выключает их главный. — Мне кажется, это лучшее предложение. Демократично, современно, свежо. Голосуем. Кто за то, чтобы снять двери?

Шутит ли? Ох, как не хочется ошибиться. Но он же первым и поднимает руку, устраняя сомнение. Получается — единогласно. И все равно чем-то недоволен. Такой сложный человек… Кусает губы и снова уходит к окну. Долго высматривает что-то в наступающей темноте. В комнате светло, а за окном почти ночь. Чего там высматривать, в зеркале-то?

— Дебилы, бля, — все так же глядя в окно, негромко говорит главный. — Совсем уже охренели. Я им про юмор, про Калигулу с его верблюдом, а они? Двери убрать… Серьезно?

Успокаивается немного и, не оборачиваясь:

— Ладно. Пошутили и хватит. Сделаем вид, будто ничего не было. Кто-нибудь, уберите господина премьера. Псиной воняет…

Чарли поспешно вскакивает, но мелькнувшая по столу тень быстрее. Звук такой, будто рванули пополам прочную тряпочку. А кровищи-то! Еще бы, такой кусок шеи. Похоже, прям с позвоночником. Ай да Тридцать Третий, ай да сукин сын!