Бесплатный фрагмент - Рулетка

Глава 1. Добро пожаловать в Лондон!

Гонимые грядущим, редкие паромобили резво катились по брусчатой дороге. Чёрный дым, валивший из их труб, торчащих позади, оседал пятнами на тротуарах. Стёкла домов сотрясались от грохота стальных колёс, а их звон утопал во всеобщей какофонии, которая обычно сопровождала эти устройства по улицам. Край неба светлел. Фонари светили особенно ярко в этот предрассветный час, словно протестуя против естественного рассвета.

Первые люди появились на улицах. То были нищие и калеки, искавшие местечко полюднее: перекрёстки, входы в метрополитен, пороги салонов. Костыли и протезы стучали по дороге, сливаясь с шумом паромобилей, и звоном стёкол, и ещё десятком других звуков пробуждающейся жизни.

Словно крысы из подворотни, отовсюду мужчины и женщины в грубой запачканной рабочей одежде вылезли из своих ночлежек. Нестройные процессии заполонили улочки утреннего Лондона, и каждый заковылял на свою работу: кто на фабрики, кто в доки, а кто-то отправился в страшную мясорубку соискательной борьбы, чтобы продать себя, тело, разум, душу за шанс дожить до следующего утра.

Город уже не спал — дремал. Утренняя мгла неспешно рассеивалась. Стены фабрик напряглись и потемнели от натуги. Вдруг солнечный луч изящно и неспешно скользнул и замер на потрескавшейся кирпичной стене, окрашивая её в нежно-розовый оттенок. Как по команде повалил благородный дым английских труб. Раздался резкий, мощный, не ведающий возражений yдap колокола Большого Бэнa, словно острие гильотины отсекло чью-то голову, а затем еще пять ударов-голов. Звуки времени расплескались по городу, возвещая начало нового дня. Город проснулся, но не раскрыл глаз, ибо нет у великого калеки-города ни глаз, ни ушей, чтобы не слышать утренние стоны сотен тысяч человек и не видеть их измождённые лица. Калека, калечащий калек.

Раздался взрыв, затем второй. В воздух взвился дым. Рядом с неуклюжей четырёхколёсной машиной шнырял человек в защитных очках и потертом кожаном пальто. Механик разводил огонь в топке двухэтажного паробуса, прохаживался туда-сюда вдоль блестящих стальных бортов машины, иногда останавливаясь возле трескучего пламени, чтобы немного согреться. Нелепый берет на голове выдавал его принадлежность к гильдии «Пара и шестерни», о чём говорила вышитая спереди головного убора эмблема. В такую рань быть не могло пассажиров: бедняки ходили пешком; но Его Величество пар был весьма капризен, и механики зимой еще задолго до восхода солнца возились с машинами, прогревая их.

Иерихонской трубой завыла сирена откуда-то сверху. Из-за облака величаво вынырнул огромный дирижабль и неспешно стал спускаться вниз. Высокая причальная башня выкинула белый флаг, будто сдаваясь в плен воздушному гиганту. Были сброшены швартовочные канаты, и десяток крупных мужчин подтаскивал «Небесного скитальца» ближе к платформе, привязывая его. Спустился трап, и по нему тут же застучали сотни ног, приехавших в Лондон издалека: кто-то к умирающему богатому дядюшке, кто-то блистать на вечерах в салонах, а кто-то заработать денег. Последних было больше всего.

Раздался крик. Толпа вмиг отхлынула, обнажив распростертого на платформе мужчину и склонившуюся над ним женщину. Близкая дистанция между ними свидетельствовала о том, что это супружеская пара. Они были небогаты, это было видно по простой одежде, видавшей многое, отсутствию украшений у весьма красивой женщины и дрянной трости мужчины, которая лежала в стороне. Упавший встал и сделал несколько шагов, поддерживаемый супругой. Ладонью он зажимал нос, откуда струилась темная кровь. Кто-то ахнул, кто-то громко и заливисто рассмеялся, а кто-то проворчал: «О, как невнимательны эти провинциалы!». Мужчина отряхнул как мог испачканное пальто от грязного подтаявшего снега, поднял трость и чуть ли не бегом устремился вниз по винтовой лестнице подальше от косых взглядов. Вслед за ним устремилась и супруга. Кто-то намеренно подставил подножку женщине. Теперь настала её очередь растянуться на грязной платформе под всеобщий хохот толпы, заглушивший стоны упавшей. Вернулся сбежавший мужчина и бросился на колени перед своей избранницей. Женщина стеклянными глазами смотрела в сторону и тихо плакала, хватаясь за правое плечо. Не стараясь более избежать внимания, мужчина подхватил тщедушное хрупкое тельце и с великой аккуратностью понес в таможенные залы, где, по его разумению, наверняка был врач или хоть какая-то помощь. Кровь все еще сочилась из его носа. Она стекала по губам, вниз по подбородку, впитываясь в белый ворот рубашки.

Никто из рабочих таможенного зала не обратил внимания на появление мужчины с окровавленным лицом и женщиной на руках. Каждый был занят своим делом. Положив свою супругу на скамью у входа, мужчина схватил за локоть мимо проходившего служащего в синей форме.

— Позовите врача! Срочно! У меня…

— Нет времени, сэр!

Работник ловко выскользнул из пальцев мужчины и засеменил в глубину зала. Второй работник только сочувственно покачал головой и, буркнув что-то вроде «ничем не могу помочь», скрылся за ближней дверью. Мужчина растерянно смотрел в зал, и в глазах у него было искреннее недоумение, какое часто бывает у всех приезжих. Его супруга застонала. Муж упал на колени перед ней и что-то прошептал на ухо. Тяжесть огромной ладони обрушилась на плечо заботливому супругу. Это был полисмен, который уже несколько минут наблюдал за парочкой!

— Что вы здесь забыли, сэр? — холодно прозвучал голос откуда-то из-под шлема, скрывающего почти всю голову хранителя порядка.

— П-понимаете… мы на ди-и-ирижабле летели! Народу много набралось. Тьма! Вот. Меня и жену уронили. Да… — поспешно начал объяснять Джон, запинаясь и активно жестикулируя.

— Уходи-ка по доброй воле отсюда. И забери свою девку, — перебил уставший голос стража порядка.

Робость на лице Джона исчезла. Равнодушие окружающих вызвало злость.

— Кретин! — сквозь зубы проговорил мужчина. Он схватил полисмена за воротник и стал трясти. Голова стража порядка болталась из стороны в сторону.

— Девку?! Она руку сломала! Понимаешь ты! Срочно нужен врач!!!

— Пре-кра-ти-те ме-ня тря-сти-и-и-и-и!!! Вы арестованы, сэр, за причинение вреда правоохранительным органам!

Шаг назад, хлесткое движение ногой, и полисмен валяется на полу, схватившись за пах, и беззвучно открывает рот, словно рыба, выброшенная на берег. Сбежались работники зала, побросав свои дела.

— Приведите врача, наконец! Моей жене плохо! Клерки безмозглые! — прервал неловкое молчание Джон.

Вперед вышел один из работников.

— Не беспокойтесь, сэр! Тут есть телеграф. Сейчас я вызову «Экипаж Милосердия», если вы перестанете отвлекать служащих от работы и тихо сядете.

— Наконец-то!.. Вызовите, прошу вас!

— Вызовите подкрепление, — прохрипел полицейский, пытаясь подняться на ноги, но на него никто не обратил внимания.

Через дюжину минут супруги мчались на всех парах по грязным улочкам Лондона в медицинском крытом экипаже. «Отец, ты бы мною гордился», — думал Джон, снова и снова вспоминая, как он разделался с полисменом.

Полагаю, теперь стоит познакомиться с нашим возмутителем безразличия. Джон Уиндер — человек, который слишком велик, чтобы работать лопатой, и слишком низок, чтобы править судьбами. Человек, которого так и тянет перебить во время разговора. Он говорит — его не слушают. Втоптать в грязь, раздавить, уничтожить полностью — вот что желалось более всего, стоило ему произнести хоть фразу. Он приехал из отдалённого пригорода Лондона, название коего нет никакой силы вспомнить: так быстро обрастает этот город предместьями и новыми районами. Конечно же, столица влекла его к себе лучшей жизнью: большой платой за труд прежде всего, а близость к новостям научного и политического миров манила не хуже денег. Три года назад состоялась скромная свадебка с его избранницей, Анной, чья родня не была против, но и не одобряла этот брак. Год назад у них родился ребенок, который сейчас пребывал на попечении у родителей Анны до той поры, пока молодая пара не обзаведётся жильём в Лондоне. Бедность душила, но средств, которые он смог накопить, работая в почтовой конторе, хватило на переезд. Вырваться из захолустного пригорода было целым достижением для Джона. Остальные хлопоты им рассматривались как мелкие недоразумения, которые можно быстро преодолеть и начать настоящую жизнь, чьё безоблачное начало он предвкушал во время полёта на дирижабле.

Экипаж Милосердия состоял из трёх человек: двое врачей, механик-водитель. Никто не говорил. Джон вздыхал и нервно теребил набалдашник своей трости, посматривая в крохотное оконце. Через четверть часа экипаж остановился, выпустив с громким шипением облако молочно-белого пара. Медики подхватили носилки с Анной и молча унесли в здание больницы. Мистер Уиндер едва поспевал за ними. «Ждите», — и хлопок дверью стал вердиктом на неопределённое время.

Прошло два часа, как Джон страдал, ходил из конца в конец коридора и проклинал сегодняшний день, равно как и свою идею о переезде в столицу. Известий из-за полированной двери с надписью «Хирург» так и не было.

Больница была местом не самым приятным. Да и сами посудите, могла ли быть грязь в таком месте? Конечно, могла, и была в достаточном количестве, так как уборщики уже неделю бастовали, но, по сравнению с улицей, было куда чище. Задержка зарплат рабочим привносила в стройный механизм лондонского общества малоприятные сбои. Однако бежевые стены, обитые на четверть снизу деревом, трубы пневмопочты под самым потолком, тёплый свет газовых рожков создавали некоторый уют.

Джон в тысячный раз прохаживался по коридору, как вдруг дверь отворилась и на пороге показалась бледная Анна. Ее лицо отражало сильные муки, но она стойко держалась пару мгновений, после чего медленно сползла по стене в лужу грязи. Обезумевший от ужаса страдалец-муж бросился к жене и усадил ее на деревянное откидное сидение возле стены. Только сейчас он заметил, что рукав ее платья был закатан, а плечо сжимал стальной браслет с непонятными трубками. Анна пришла в себя, ее глаза бессмысленно уставились в никуда. Восклицания и тревожные вопросы Джона она не удостоила внимания, продолжая смотреть в стену. Из кабинета вышел врач. Крупный мужчина, превосходивший Джона как в длину, так и в ширину. Крупное лицо с близко посаженными глазами, закрытыми пенсне, и усами над верхней губой невольно располагало.

— Господин доктор! Сэр! Объясните, что с моей женой?! Она молчит, не отвечает! Долго у неё продлится это? — закричал мужчина, прижимая к себе супругу.

— Пустяки. Перелом со смещением, — с выдохом сказал врач, снимая одноразовые перчатки.

— Пустяки?! Как вы можете такое говорить про мою супругу!

— О! Не переживайте так, сэр! Прогресс не стоит на месте! Этот пневматический манжет на плече вашей дражайшей супруги сделает свое дело, и через две недели рука будет как новая! Рекомендую не двигать ею много за время ношения манжета. Такой молодой особе будет нужна всяческая помощь и поддержка с вашей стороны. Советую не покидать надолго её. Думаю, месяца на полное исцеление должно хватить.

— Благодарю вас, сэр! Мы немедленно пойдем домой!

— Не умеете вы врать, сэр! Вы приезжий, это видно сразу. Ваши дела плохи — вас выдаёт одежда. Джентльмен не станет доводить свой костюм до такого состояния. Стало быть, переночевать вам негде, ибо дома у вас нет.

— Это вас не касается, сэр! Мы вам благодарны за помощь, и не более! И сейчас направимся домой! Ведь так, Анна?

Анна сидела в той же позе, походя на искусно выполненную скульптуру.

— Какой характер! Не валяйте дурака! Обычно приезжие иначе ведут себя. Стараются приспособиться, соглашаются со всем, что ни скажи, берут всё, что дадут. Вы, сэр, первый, кто, так сказать, дал отпор. Питаю симпатию к бунтарскому духу и поэтому помогу вам, — сказал хирург, хлопнув Джона по плечу.

— Вы вряд ли сможете помочь! У нас все есть! — произнёс мистер Уиндер, стараясь придать голосу большую твёрдость.

Джон понимал, что это единственный шанс прожить эту ночь, но подозрительность не позволяла признать своё поражение и позволить себе помочь.

— Думаете переночевать в ночлежке? О! Это сущий кошмар! Нет тепла, нет кроватей. Коробка из металла с досками на полу. Неудивительно, что бедняки ныне предпочитают мусорные кучи. Я позволю вам провести у меня ночь, — врач миролюбиво развёл руки, — или сколько вам потребуется для поиска съемной квартиры.

— Не знаю как благодарить вас, сэр! Вы очень чуткий и добрый человек. Такие редкость, и самое время вас заспиртовать и выставлять в музее как Homo honestus (человек порядочный лат.)!

Хирург заливисто засмеялся, обнажая ряд на редкость хороших зубов.

— Хорошая шутка! Люблю посмеяться. Оставайтесь с вашей супругой. Через мгновение я вернусь, и мы пойдем в дом. Как раз приём закончен.

Широко улыбнувшись, врач исчез. Джон испытывал противоречивое чувство. Несмотря на его искренность, было в этом Человеке Порядочном что-то наигранное. С какой стати помогать незнакомцам? Быть может он… Мысль Джона прервалась открывающейся дверью.

— Прошу простить! Я не представился. Джек Дотс. Хирург, милостью бога, уже десять лет.

— Очень приятно! Джон Уиндер! Вы приверженец старой религии?

— О, нет. Это выражение всего лишь. Я верю в медицину. А вашу супругу зовут Анна? Я мельком видел, как мой ассистент вводил данные ее перфопаспорта в…

— Вы очень внимательны, мистер Дотс!

В конце коридора сидел человек в кресле на колёсах, закутанный в серое тряпье с головой. Джек замолчал, вжал голову в плечи и постарался замотать лицо шарфом, надвинув котелок на самые брови. Это не ускользнуло от внимания Джона. Что-то мокро чавкнуло, и куча тряпья дрогнула, из нее вылезла бледная исхудалая рука. Указательный палец замер на хирурге. Троица остановилась. Раздался хриплый женский голос.

— Джек! Дорогой мой! Кого это ты ведешь? Уж не приезжих ли? Молчишь? Знаю! Знаю ведь, что это так! И что ты будешь с ними делать? Благородно приютишь их дома, излучая по дороге гостеприимность. А что будет потом, хочешь, расскажу? А я скажу во всеуслышание! Ночью ты возьмешь необходимое, войдешь к ним в спальню и…

Голос прервался под ударом мощного кулака хирурга. Тело выпало из кресла. Тряпки раскрылись. Обезображенное женское тело без ног и без руки. Из виска текла кровь. Без промедления Джон бросился вниз по лестнице, волоча за собой безучастную жену за здоровую руку. Сзади раздавался тяжелый топот Джека. В отчаянии Уиндер схватил супругу на руки и продолжил бег. Одинаковые коридоры больницы, лестницы, ведущие и вверх и вниз, — всё смешалось в сознании Джона. Наконец-то улица. Уиндер остановился, чтобы перевести дух. Цветные пятна, мелькавшие в глазах, пропадали. Ночь, и ни души вокруг. В свете фонаря показались перья снега. Дверь сзади захлопнулась, повисла гнетущая тишина.

— У вас небольшой выбор, мистер Уиндер! — раздался задыхающийся голос. — Либо быстрая смерть в ночлежке, либо мой дом. У меня дома выживете хотя бы вы. Мне нужна только ваша супруга. Я опытный хирург. Она не будет мучиться…

Врач протянул свою ладонь в кожаной перчатке. В руке Джона была зажата трость, но в следующий миг из трости выскользнуло короткое лезвие и прочертило серебристую линию в свете фонаря. Джек вскрикнул и повалился навзничь, схватившись за кровоточащую правую руку, лишенную двух пальцев. Терять время было нельзя. Джон схватил полубесчувственную женщину и из последних сил бросился в переулок в надежде, что кто-то окажется поблизости. Он не ошибся. Полисмен стоял у фонаря, подпрыгивая на месте от холода.

«Снова полиция», — мелькнуло воспоминание начала дня.

— Помогите! Остановите… — прокричал Уиндер.

— Чем могу помочь, сэр?

— Нас преследуют! Мы были с женой в больнице, и там хирург… — задыхаясь от бега и ужаса, выпалил Джон.

— Чушь! Хотя… Погодите-ка. Он поставил кому-нибудь из вас стальной манжет?

Вместо ответа Джон схватил руку своей жены и показал полисмену.

— Стойте здесь! И пока возьмите мое пальто, а то дама окоченеет. Где он?

— Я ранил его! Он у больницы!

Полисмен побежал за угол с револьвером в руке. Уиндер замотал супругу, крепко обнимая её, стараясь согреть. Джон неловко ощупал манжет на плече Анны и, случайно нажав на маленький рычажок, расстегнул его и спрятал в кармане пальто.

Кожа Анны порозовела не то от мороза, не то от снятия манжета. Она открыла рот и произнесла что-то невнятное.

— Что, дорогая? — склонился над её ртом Джон.

Раздались выстрелы и пронзительная трель свистка.

— Я боюсь! — прошептала женщина.

Мужчина и женщина медленно пошли обратно к больнице. На земле валялся весь в крови и без чувств хирург Джек с наручниками на запястьях, а рядом стояли еще два полисмена с револьверами в руках.

— Сэр, от имени полиции Лондона благодарю вас! Вы помогли поймать преступника! Однако вам следует проехать с нами, чтобы записать некоторые детали произошедшего. Простая формальность. Вы готовы? — Анна подалась вперед, отодвинув своего супруга. Ее «сломанная» рука оказалась совершенно невредимой.

— Все лучше, чем стоять на морозе! Поехали, Джон! — решительно произнесла женщина.

Была уже глубокая ночь, когда начальник полиции закончил расспрашивать потерпевших. Джек оказался настоящим хирургом. Пять лет он имел собственную практику. На шестой год он был призван в качестве полевого медика в армию, которая участвовала в одной из бесчисленных войн в Индии. Вскоре был отправлен в отставку из-за контузии. У талантливого врача пошатнулся рассудок не столько от травмы, сколько от страшных душевных увечий, приносимых войной, и бессонных ночей за хирургическим столом. Своим жертвам — молодым женщинам — он надевал стальной манжет, приписывая ему разные чудодейственные свойства. Порой даже он придумывал болезни, лишь бы навесить манжет, который пережимал какие-то нервы и сосуды. Человек становился вялым и равнодушным. Истинный талант врача потек не по тому руслу. Джек приводил жертву домой под любым предлогом и оставлял на ночь у себя. Когда жертва засыпала, в хирурге просыпался безумец. Он брал скальпель и проводил мнимые операции на своих пациентах, которые не издавали ни звука. Чаще жертвы умирали, но выжившие сходили с ума от увечий, что наносила его лечащая и калечащая рука…

Так столица Британской империи приветствовала прибывших. «Добро пожаловать! Выживай или убирайся», — сказал Лондон, виновато разведя руками.

Глава 2. Обустройство

Нечастый гость этих краёв — солнце — бледно осветило город, играя на снегу, осевшем на фасаде домов, застревая в столбах дыма из кирпичных труб. Уиндеры провели ночь в полицейском участке, где им любезно позволил остаться Обер-полисмен. Утром их ждала неожиданность: за помощь в поимке преступника полагалась некоторая сумма, которую и получила молодая семья. Вернее, её часть. Пока Джон изображал скромность перед полисменом, намеренно краснея от слов похвалы, блюститель порядка подсунул ему вместо уведомления о получении награды бланк об уплате штрафа, где новоявленный герой размашисто расписался. Из двух сотен фунтов Уиндеры получили лишь четверть. Никто из супругов не заметил подвоха. Тепло попрощавшись с полисменами, Уиндеры отправились на поиски заведения, где можно было более-менее прилично позавтракать.

Овсянка, яйцо, хлеб с маслом — традиционный завтрак. К черту! Бутыль портвейна, жареные свиные отбивные и швейцарский шоколад на десерт, и ещё множество блюд, которые не могут себе позволить приезжие из пригорода. Вчера чуть было не прервалась их недолгая жизнь! Супруги жадно расправились с едой в ресторане под неодобрительными взглядами завсегдатаев заведения. Они без стеснения болтали о всяческой чепухе. Впервые за долгое время возникла лёгкость в общении. Уплетая за обе щеки снедь, они смеялись друг над другом: Джон смешно пыхтел, когда жевал мясо, Анна забавно жмурилась, когда пила вино. На время ушли обыденные фразы, предписанные этикетом. Эти мелочи приводили обоих в неописуемый восторг и веселье.

Сонный официант, наблюдающий всё это, подошёл к их столику и предложил утреннюю прессу. Жажда чаевых рождала учтивость. На подносе лежала дюжина различных лондонских газет. Джон достал из стопки свежую «Дейли ньюс», где на последних страницах в обилии были объявлении о сдаче квартир. Супруги прильнули к листам. Скользя пальцами по строкам, они наперебой обсуждали предложения жилья. Сдавалось все: от подвалов и балконов до комнат с видом на Букингемский дворец. От заоблачных цен до «шиллинг — неделя». Дешево, уютно; рядом с вокзалом, чтобы навещать родителей по выходным; от фабрики пять минут пешком; для состоятельных особ. Огромный список подходил к концу.

— Вот! Это самое подходящее! — вскочил Джон, опрокинув стул. — Сдаю две комнаты. 10 гиней — месяц. Преклонного возраста. В дела не лезу, — прочёл Джон. — То, что нужно! Не так дорого, и старуха-хозяйка не будет мешать!

Анна внимательно прочла краткую заметку несколько раз.

«Так дёшево? Говорит, что не будет лезть в дела? А почему она это говорит? Наверное, потому что лезет в дела. Старухи такие навязчивые. Если вобьют себе что-то в голову, их не прошибить!» — роились догадки в голове женщины.

Нужно ли его остановить? Уж она знает своего Джона: если он начинает нахваливать что-то, то старается сам себя убедить в правоте своего выбора. Анна промолчала и посмотрела в окно, не обращая внимания на возражения Джона. Утро уже не казалось таким живым и приветливым. За окном шумно передвигались паромобили, стучали копыта лошадей, запряжённых в кэбы. Нестройные толпы людей перемешивались, толкались и куда-то спешили. Дым, копоть, сажа и неизменная сероватая тусклость, в которой утопал город. Утро как утро. Заботы выбили Анну из центра мироздания обратно в ресторан на окраине города.

Официант принёс счёт и с неувядающей улыбкой встал поодаль, прикидывая в уме количество чаевых. Супруги расплатились и торопливо ушли. Ни пенса сверх суммы.

Улицы города, мощенные булыжником, полностью ожили: открылись лавочки, и торгаши бережно раскладывали свой нехитрый товар вроде овощей, слегка завядших цветов, десятка два вариантов цепочек для карманных часов, ошейники для собак, крыс в клетках и ещё тысячу вещей, за которые можно было бы выручить хоть какие-то деньги.

— Песни! Но-о-овые песни! Один ярд — один пени! Кому песни? — кричал один торговец, прохаживаясь по улице с длинными рулонами бумаги с текстом.

Студенты частенько подрабатывали таким образом, переписывая старинные стихи малоизвестных авторов или старались сочинить собственные. Они пользовались спросом у рабочего люда, обученного грамоте, чтобы чем-то занять глаза по пути на рабочее место.

Два кэба, едва помещаясь на дороге, старались разъехаться. Один кучер грязно ругался на всю улицу, другой нещадно стегал тощую лошадь, которая топталась на месте, не понимая, в какую сторону идти. Мелькали редкие громоздкие паробусы. Подрагивала брусчатка под ногами: рядом был метрополитен.

Все виды современного транспорта были готовы отвезти молодую семью в любой конец Лондона. Медлительный и дорогой кеб. Шумный и людный паробус. Дурно пахнущий метрополитен. Невелик выбор, чтобы добраться до желанной квартиры. Было выбрано последнее, к тому же, нигде в Британии не было метрополитена, кроме столицы. Уиндеры со смесью любопытства и страха спустились вниз по каменным ступеням. Станция, некогда облицованная гранитом и ещё каким-то камнем, была почти полностью запачкана сажей. Только пол оставался относительно чистым за счёт ног самих пассажиров. Черный удушливый дым сочился из туннелей, клубился под сводами станции, старался пропитать собою всё вокруг. Вездесущий запах гари залезал всякому в ноздри.

У края платформы толпились люди: разномастные рабочие, дёшево одетые мещане, и меньше всего тех, кого можно было назвать зажиточными, попавшими сюда по любопытству или недоразумению. Из карманов вылезали часы, и слышались нетерпеливые возгласы на фоне всеобщего гула подземки. Голоса вдруг утихли. Какой-то рабочий в заляпанной углем куртке справил нужду прямо на рельсы, повернувшись спиной к толпе. Каждый посмотрел на него, быть может, даже осудил, но виду не подал и не издал ни звука под общим гнетущим молчанием.

Лязгнул металл. Затем еще раз. Ещё ближе. Любопытные глаза вглядывались в зияющую дыру туннеля, откуда забрезжил тусклый свет, стремительно приближавшийся. Паровоз обдал ожидающих струей пара и остановился. Стальные двери вагонов открылись. Крепкий старик-машинист, обливаясь потом, вышел из кабины, разогнул сутулую спину и направился к краю платформы у самого въезда в тоннель, где большой кучей лежали мешки угля. Машинист достал один, засыпал уголь в топку и забрался обратно в кабину. Пассажиры толкались в очередях, чтобы кинуть чемоданы и прочий груз в багажные ящики между вагонами. Мальчишка-оборванец с разбегу запрыгнул в багажное отделение, прячась от запыхавшегося полисмена. Недолго пришлось радоваться юнцу: большой чемодан приземлился прямо на его голову.

Люди разбрелись по вагонам, которые были узкими крытыми повозками без окон, без сидений. Внутри лишь тусклый фонарь. Поезд дрогнул и медленно покатился. Гул снаружи нарастал, пока не превратился в невыносимый грохот. Поезд заносило на поворотах, и те, кто не смог схватиться за стенку вагона, за плечо соседа или за иную опору, валились на грязный пол. Джон и Анна среди прочих также побывали на полу и были совершенно выпачканы. Сквозь шум было слышно, как заплакала маленькая девочка.

— Мама! Я хочу домой! — проревела она, перекрикивая поезд.

— Потерпи, моя милая! Всего две станции осталось! — прокричала мать, крепче прижимая бедное дитя к себе.

Уже на поверхности, подавляя приступы тошноты, Джон и Анна поклялись друг другу никогда, ни при каких обстоятельствах больше не ездить в метрополитене. Поддерживая друг друга, они добрели до забора, чёрным зубчатым квадратом огораживающего какое-то здание. Джон измождённо привалился к стальным прутьям забора. Анна уткнулась лбом в плечо супруга. Прохожие смотрели на пару со смесью удивления и презрения, особенно дамы, которые не понимали поведение этой «вызывающей женщины», посмевшей показать свою слабость в обществе.

— Эй! Чего встали! Здесь вам не отель «Гринвич»! Пошли отсюда! — рявкнул дородный полисмен, угрожающе помахивая деревянной дубинкой. Супруги быстро ретировались.

Нужный дом находился где-то по ту сторону оживлённой дороги, которую нужно было перейти. Но это был центр Лондона. Толпы людей, лошадей с экипажами, паромобилями смешивались, как кофе и сливки, в единое шевелящееся нечто, угрожавшее поглотить каждого неопытного приезжего.

В тщетном поиске перехода через дорогу к заветной квартире наступило время обеда. Уиндеры зашли потешить желудок в закусочную «Домик Бергера». От вывески и здания, построенного по подобию немецких домов, уже тянуло съестным духом. Дешевый ресторанчик-закусочная, и хозяин, он же официант, он же повар — породистый немец — стоял за стойкой и равнодушно почитывал газету. Опрятные столики, безупречная чистота и отсутствие завсегдатаев-пьяниц, которые вереницей тянутся туда, где пахнет выпивкой. Слишком аккуратно — и это смущало — но желудку было все равно.

Джон для придания себе важности долго рассматривал меню, стараясь с достойной медлительностью перелистывать страницы, и заказал в итоге две порции какого-то дешёвого супа. Утреннее пиршество сказалось на финансовом состоянии пары.

Ждать долго не пришлось. Казалось, хозяин предусмотрел заранее все заказы посетителей и просто выносил их с кухни. Или же все блюда из меню были заранее приготовлены. Периодически бросая взгляды на хозяина за стойкой, Джон принялся за еду. В молчании супруги поглотили содержимое тарелок. Когда последняя ложка отправилась в рот Анны, Джон оглянулся. Немца Бергера не было в зале. Решительным движением Джон встал, подал руку Анне и твёрдым шагом направился к выходу.

— Любезнейший, надеюсь, вы будете помнить о плате за обед во время краткой прогулки с вашей очаровательной спутницей? Впрочем, чтобы не портить день запоминанием вашего долга, предлагаю вам расплатиться прямо сейчас, — гнусавым голосом, растягивая гласные, произнёс немец, выскочив из кухни.

Джон был унижен. Его замысел не удался, и с чувством провинившегося ребёнка он направился к немцу, обшаривая попутно карманы пальто.

— Сэр, уже по вашим неуверенным движениям я понимаю, что у вас не хватает денег! — произнёс немец и окинул взглядом Анну с ног до головы.

— Странные выводы вы делаете, господин Бергер!

— Вы полагаете, что просто обмануть человека, который два десятка лет содержит ресторан? Вы слишком суетливо рыщете по карманам… — ответил хозяин, продолжая рассматривать супругу Джона.

— Вот и нет. 20 шиллингов, говорите? Сейчас я заплачу… пятнадцать, шестнадцать, восемнадцать…

Лицо Бергера расплылось в довольной улыбке. Полные щёки и складки за подбородком налились розоватой краской, что свидетельствовало об огромном удовольствии, которое испытывал хозяин.

— Не хватит! Не хватит! Я зову полицию, — нараспев проговорил Бергер.

Джон тяжело вздохнул, снял котелок с головы и отодрал подкладку. Через миг в его руке блеснула монета.

— Двадцать!

Лицо немца помрачнело.

— Черт подери! Хватило! Ох, и ловкач! Ловкач! Всего хорошего! Заходите еще!

Анна с укоризной посматривала на своего супруга, но ни слова не произнесла. Глубоко в душе она была согласна с таким поступком в условиях сильной экономии средств.

Ресторан оказался позади. Очередной поток людей подхватил супружескую чету и понёс в сторону дороги. Обоим повезло: они не разминулись в толпе и как раз оказались на нужной стороне улицы.

Непростым занятием оказался поиск нужного дома среди опрятных, ничем друг от друга не отличающихся двухэтажных домов с чистыми крыльцами и небольшим газовыми фонариками над дверью, на стекле которых были нарисованы номера домов. Улицы Лондона не отличались прямотой. Каждая извивалась в силу старания поколений архитекторов, присматривающих для своего проекта более-менее подходящее место, не заботясь об облике улицы и города в целом.

После долгих розысков нужной цифры супруги стояли на крыльце и с неуверенностью поглядывали на темно-зеленую дверь с медной массивной ручкой. Вся энергия, с которой они стремились сюда, в единый момент исчезла, словно облако пара.

— Что ты стоишь? Хочешь тут умереть от холода?! Стучи! — нетерпеливо бросила Анна.

Джон приметил это изменение в её поведении. Она никогда не проявляла нетерпения и к тому же никогда не говорила подобным тоном.

Робкий стук прокатился эхом внутри, создавая впечатление необитаемости жилья. Спустя несколько минут ничего не произошло. Джон, сложив руки на груди, ждал, поглядывая по сторонам. Он был спокоен и уверен, что пожилая женщина не сразу, но откроет им дверь. Вдруг Анна подскочила к двери и заколотила кулаками. Она была в бешенстве, было очевидно. Джон лишь удивлялся, не смея мешать супруге колотить дверь.

— Ага!!! Новые жильцы! — раздался возглас за дверью. — Минуточку, сейчас отворю! — послышались шаркающие шаги. Замок захрустел, и дверь распахнулась.

При первом взгляде на хозяйку Джона охватил ужас. На морщинистом лице не было глаз: лишь два черных, влажно блестевших пятнышка, напоминавших органы зрения. Рот был приоткрыт, обнажая желтые, местами чернеющие зубы. Губы старались сложиться в подобие приветливой улыбки. Кожа была бледной с оттенком желтого. Иными словами, старуха производила крайне неприятное впечатление, которое лишь усиливалось из-за старого тёмно-серого платья с кружевами на воротнике и дырами в подоле.

— А я все жду, когда же придёт кто-нибудь смотреть комнаты. Входите, входите, — затараторила старуха, распахивая дверь полностью и жестом приглашая пройти.

— Я полагаю, вы хотите оглядеться? Прошу, только обувь снимите! Не терплю грязи, запомните это хорошенько, коль соберётесь жить в этом доме!

Двухэтажный дом вмещал в себя четыре жилых комнаты, не считая уборной, кухни и кладовки. При благоприятных обстоятельствах супруги рассчитывали снимать две комнаты, выделив одну для детской. Другой же комнате фантазия Уиндеров отводила универсальную роль.

На втором этаже были две комнаты, сообщающиеся друг с другом. Первая была больше похожа на кабинет. Маленький письменный стол, два стула, просевший полосатый диван вдоль стены, что была оклеена тёмно-зелёными обоями. Имелось и окно с видом на огромное кирпичное здание, походившее на завод. Вторая была спальней с большой кроватью. Окон не было.

Если не считать пыли по углам, то комнаты пришлись по вкусу обоим. Супруги вполголоса делились впечатлениями и планами о покупке дополнительной мебели. Хозяйка дома слышала плохо, но улыбки и плавные жесты не ускользнули от её глаз.

— Э! Сэр, чувствую, что вы определились. Взгляните на эту бумагу и внимательно прочтите! — проговорила старушка, прерывая Уиндеров.

На куске достаточно старой бумаги было написано следующее:

«Милостивые господа, эта дама желает сдавать свою недвижимую собственность, не найдя ей достойного применения в хозяйстве. Вы, желая временно занять помещение (-я), должны знать некоторые условия:

1. Старуха неграмотная, поэтому чтение, равно как и счёт, для неё недостижимые знания.

2. Исходя из пункта первого, заключаю, что плату можете начислять сами. Знайте, что старуха откуда-то знает число 25 и любит его. На любое ваше предложение она спросит: «Больше или меньше 25». Поступайте по своей совести.

3. Иногда хозяйка жилья будет просить сопроводить её до ближайшей лавки. Безропотно исполняйте её просьбу, иначе возможны серьёзные конфликты в дальнейшем, что несомненно отравит вам пребывание в этом доме.

4. Будет лучше, если готовить будете вы сами. Старуха склонна к внезапному сну без видимой причины. Вы же не хотите получить пережаренную яичницу или, ещё хуже, пожар?»

На этом документ заканчивался. Внизу стояла размашистая подпись, крестик, выведенный дрожащей рукой, и число. Бумага была составлена десятилетие назад.

— Ну что, вы согласны? — нетерпеливо спросила хозяйка.

Тот незримый благодетель, который написал правила использования дома, руководствовался непонятными мотивами. Джон с подозрением отнёсся к бумаге, но был несказанно рад такому повороту событий. Дом был замечателен, а за такую цену вовсе казался ни много ни мало королевской резиденцией.

— Да! Мы согласны на две комнаты! Есть, правда, одна мелочь, — произнёс Джон, выдерживая паузу, чтобы подобрать слова.

Анна толкнула в плечо замявшегося Джона.

— У нас есть маленькая дочь. Это милейший анге…

— Что-о-о?! Ребёнок?! Проклятье!!! Ненавижу их плач! Не выношу их криков!

— Поверьте, она совершенно тих…

— Сэр, не считайте меня дурой! Я стара, но из ума не выжила! Все дети кричат, особенно по ночам. Ужас! Нет, я не могу поселить вас. Всего доброго!

— А если платить вам 25 фунтов в месяц?

Пожилая женщина резко повернула голову к Джону, словно собака, услышавшая зов хозяина. Пауза затянулась. Слезящиеся глаза старухи метались в орбитах, рассматривая лицо Джона, стены, пол, потолок.

— 25 фунтов? Вы серьёзно? — было видно, как женщина колеблется в принятии решения.

— Ладно, я разрешаю находиться ей здесь, но если она хоть раз закричит…

— Мы вас прекрасно поняли. Ждите нас к вечеру, — перебил старушку Джон, выталкивая Анну в прихожую и попрощавшись с хозяйкой кивком головы.

Дверь захлопнулась.

— 25 фунтов! Джон! У нас нет таких денег! И не будет! Что ты задумал?! — выпалила Анна.

— Она не умеет считать. Платить будем согласно цене в объявлении. Не беспокойся.

— Это очень рискованно! Вдруг она попросит кого-то посчитать? Вдруг всё выяснится?

Джон промолчал и с укоризной посмотрел на жену.

— Неприятная дама! Детей не любит. Как мы будем жить тут с ребёнком? Неужели мы тут действительно поселимся, Джон?

— Разумеется! Более выгодного предложения не найти по всему острову, полагаю!

— Надеюсь, что мы будем редко видеться с ней, — удручённо произнесла Анна, поднося к глазам небольшие часы-медальон. — Осталось чуть меньше часа. Поспешим! Виктория ужасно соскучилась!

— Анна, я, пожалуй, не пойду с тобой, — задумчиво произнёс Джон.

— Опять?! Чем?! Чем не угодили тебе мои родители?! Почему ты так их ненавидишь? Они просто привезут нашу дочь и сразу же уедут! — сказала Анна чуть громче, чем хотела, привлекая внимание прохожих.

— Помилуй, не в них дело, хоть и не люблю их. Цена за комнаты приемлема, но даже такие деньги нужно зарабатывать. Я намерен отправиться на телеграф и дать объявление. Кто знает, возможно, найдётся в этом огромном городе хоть одно свободное местечко для конторского служащего.

— Я сразу не подумала. Деньги важнее. Конечно, иди!

— До вечера, дорогая!

Супруги направились в разные стороны. Та часть Лондона, где поселились Уиндеры, была построена относительно недавно. Одна из особенностей — указатели местонахождения разных учреждений, которые в большом количестве были развешаны на фонарных столбах. Некоторые столбы до самой земли были завешаны этими указателями. Удобство, которое хранило покой прохожего от вопросов ему подобных «как пройти…?», «вы не подскажете, где…?». Джон без труда разыскал здание телеграфной службы, ориентируясь по этим табличкам.

Здание телеграфа было приземистым, но широким, с многочисленными дверьми, которые ни на минуту не закрывались: постоянно кто-то входил или выходил. На крыше сходились сотни, а то и тысячи проводов: тонких и толстых, расходящихся в разные стороны.

Рабочий день был в разгаре, поэтому внутри было крайне трудно пройти. Люди толпились возле небольших деревянных конторок, за полупрозрачными стёклами которых сидели телеграфисты. Через небольшое оконце они обслуживали посетителей: принимали или отдавали бумаги, пытались что-то сказать и почти всегда повышали голос, дабы быть услышанными во всеобщем шуме. Треск телеграфа не смолкал ни на секунду.

От кипучей деятельности вокруг Джон почувствовал себя неуверенно. Он стал жалеть, что переехал в столицу. Как хорошо было бы сейчас в пригороде или в другом небольшом городе. Небольшой заработок, но достаточный, чтобы Анна и его дочь не испытывали нужду. Всё тихо, спокойно и изо дня в день почти неизменно.

Мистер Уиндер почувствовал себя неуютно и одиноко в колыхающейся толпе посетителей. Ободряющее слово или, на худой конец, тёплый взгляд отцовских глаз — вот, чего сейчас недоставало больше всего. Потекли воспоминания детства, уводя сознание Джона из действительности. Из бездны памяти его вывел какой-то человек, ненамеренно сбивший Джона с ног.

Мистер Уиндер опомнился и быстрым шагом направился к стенду, где были вывешены образцы документов. Несколько минут ушло на изучение шаблонов, наклеенных вперемешку. Имя заполнителя на каждом бланке было Уильям Джозеф Смитт. Создавалось впечатление, что он потратил свою жизнь, дабы написать все прошения и заявления, а также родильные и похоронные листы на своё имя.

Наконец-то нужный образец «Прошение на принятие работника бумажных дел в Бюро рабочих сил» был найден и, судя по рваным краям, тёмным следам пальцев и оторванному уголку, он пользовался неизменной популярностью. Чистые листы лежали аккуратной стопкой рядом на столике. Не без помощи Уильяма Джозефа Смитта, быстро заполнив бумагу на соискание должности конторского служащего, Джон встал в очередь. В ожидании он прислушивался к разговорам. Выяснилось, что Бюро рабочих сил отбирает работников по никому не известным критериям, чуть ли не наугад. В разговорах мелькала присказка: «Сыграть в бюро — сыграть в рулетку». Мистер Уиндер несколько успокоился. Теперь можно было оправдать своё фиаско в получении работы перед Анной, чьего гнева он боялся более всего.

Не прошло и часа, как наступил его черёд отдать бумагу в круглое окошечко. Без слов документ забрала чья-то рука. Взамен бланка был выдан крохотный листок с цифрой 17. Послышалась дробь набиваемого послания. Следующий в очереди почти отбросил Джона от конторки. Вопрос о предназначении этой цифры так и остался незаданным. Теперь оставалось только ждать ответа из Бюро рабочих сил.

Оставалось немного времени до вечера: стрелка часов едва пересекла цифру четыре. Джон позволил себе немного пройтись, благо погода не только не собиралась портиться, но и всячески располагала к небольшой прогулке. Миновав несколько узких улочек, Джон вышел к бульвару. Длинный, как фабричная труба, бульвар несгибаемой прямой проходил между высоких зданий, чьи крыши отражали блики солнца. Как и телеграф, бульвар был пуст, не считая нескольких мужчин, медленно идущих куда-то. Уединение, в котором так нуждался мистер Уиндер, находилось здесь.

Присев на одну из многочисленных лавок, Джон расслабился и огляделся по сторонам. Перед его взором встал стальной забор, опоясывающий бульвар, что, как корсет юной девицы, не давал вылезать излишней безмятежности этого места в суетный Лондон. Аккуратно посаженные деревья вдоль него скрывали в своих прозрачных кронах фонари. Изобретение не было новинкой для Джона. В их предместье было в достатке подобных светильников. Довольно часто они воспламенялись: газ имел свойство взрываться. Сгоревшие деревья сразу же выкапывали и сажали новые.

Брусчатка серой лентой бежала к горизонту. Мистер Уиндер сидел так с четверть часа, затем встал и пошёл вперёд, оглядываясь по сторонам, рассматривая здания по бокам. Число людей увеличилось. Уже встречались пары, идущие под руку. Наступал вечер.

Бульвар переходил в небольшую рощицу. По ледяной дорожке, посыпанной гравием, неспешно шли как пары, так и одинокие прохожие. Мужчины, все, как один, — в пальто и цилиндрах. Женщины — во всевозможных шубках. Все шли в лес, похрустывая гравием при каждом шаге. Где-то в глубине леса играл оркестр, донося до окраин обрывки мелодий. Люди старались попадать шагами в такт, но быстро сбивались и снова стремились нагнать. Очарованный красотой леса и музыки, Джон хотел уже пойти и отыскать её источник, но внезапная мысль об оставленном багаже на причале дирижаблей заставила его самым быстрым шагом отправиться обратно.

Причал находился почти на другой стороне города. Скрепя сердце, Джон снова вошёл в метро. Клятва, данная Анне, была нарушена. Не желая смотреть на людские лица, он прикрыл глаза, вспоминая, что ехать нужно около получаса. В вагоне он мельком взглянул на газету, которую читал какой-то человек, шатаясь по всему вагону. «Открытие нового металлопрокатного завода», — гласила надпись. Заголовок заинтересовал мистера Уиндера. Своё намерение ехать с закрытыми глазами он позабыл, стараясь незаметно читать газету, перемещаясь вместе с её обладателем.

Поезд ехал и редко останавливался, а Джон отсчитывал минуты по часам, стараясь не обращать внимания на гвалт, стоящий в вагоне. Причал напомнил вчерашнее пренеприятнейшее происшествие, которое надолго поселилось в памяти Джона. Сегодня ему слишком везло, чтобы вспоминать минувшие неприятности.

Волна изобретений породила не только новое производство с широчайшим применением машин, не только множество научных открытий во всех областях науки, но и новую веру, а затем и религиозное направление — Церковь Прогресса. В этом кроется частичка сути людей — вера в то, что имеет силу, не разбирая сути. Церковь успешно развивалась последнее десятилетие, сосуществуя с традиционным англиканством и католичеством, но последние два года число церквей старого порядка резко уменьшилось. Кто-то намеренно разрушал церковные здания, не заботясь о верующих. Джон не относил себя ни к одной из религий, но симпатизировал последней. Симпатия выражалась довольно тривиально: ношение маленькой латунной шестерёнки на цепочке на шее, произношение хвалы прогрессу по поводу и без него и во множестве других незначительных способов.

Как раз одна из церквей Прогресса находилась возле причала. Джон захотел зайти, но передумал, решив сделать это после окончательного устройства на работу.

Забрать багаж не составило труда: стоило лишь набить на маленьком телеграфе свою имя и фамилию, как тут же дюжие служащие причала притаскивали нужные вещи. Для незнающих телеграфной грамоты, коих было меньшинство, висела специальная таблица с кодами букв.

Не так много вещей было привезено с собой. Джон и Анна решили начать в Лондоне совершенно иную жизнь и не хотели, чтобы многочисленные вещи своим видом напоминали время, прожитое в предместье.

Метро стало ненавистно Джону, хотя и оно было порождением того самого прогресса, к которому он испытывал симпатию. Кеб доставил его до дома за три четверти часа. Хозяйка отворила дверь на этот раз довольно быстро. Отдохнуть от дорожной тряски — вот чего хотел Джон. Он растянулся на стуле таким образом, что в обществе сочли бы эту позу верхом непристойности. Его веки стали закрываться. Сознание незаметно скользнуло в сон.

Ему снился вагон метрополитена. Он ехал в неизвестном направлении, подрагивая и покачиваясь на рельсах. Тусклая лампа отражалась в стальных заклёпках стен вагона. Людей было немного, что удивляло. Джон стоял, держась за стенку вагона. Вдруг появилась саранча. Много насекомых заползало, запрыгало тут и там. Джон стоял неподвижно, вздрагивая, когда насекомое прыгало к нему на пальто. Саранча никуда не уходила, лишь множилась. Люди в панике принялись метаться, давя ногами насекомых, но от этого меньше их не становилось. Испытав глубокое омерзение, Джон дёрнул дверь вагона. Она поддалась.

— Мистер Уиндер! Вам принесли телеграмму! — прокричала хозяйка снизу, вырывая мистера Уиндера из сна.

Заинтригованный, Джон мигом спустился и прильнул к бумажной ленте.

«Мистеру Джону Б. Уиндеру. Немедленно явиться в Бюро Рабочих Сил.»

— Неужели так быстро дошло? — радостно мелькнуло в голове новоявленного рабочего.

Позабыв об усталости, Джон отправился на поиски здания, и снова благодаря указателям оно было быстро найдено. Это было кубическое высокое каменное здание серого цвета со стеклянным округлым куполом. Единственным отверстием была большая дверь, куда и поспешил Джон.

Подобно неприступному бастиону, в центре зала расположились конторки служащих, к которым вели извивающиеся ленты очереди. Кепка, поношенная куртка, измазанные штаны и ужасно мокрые сапоги. То были фабричные рабочие, потерявшие очередное место, либо смена поколений.

Утомительно ли было стоять в очереди или нет, никто не смел уходить: дорожили своим местом. Порой в очередях покупалось место поближе к окошку, но лишь более-менее состоятельный человек мог позволить себе такую роскошь. Спустя полчаса, когда ноги Джона стали неметь, наступила его очередь.

Джон мог видеть только глаза служащего сквозь узкое оконце. Для удобства переговоров в стену конторок была вмонтирована сквозная труба.

— Добрый день… — неуверенно начал Джон — я оставлял заявление на работу.

— Какого характера работа? Что-то связанное с бумагами? — спросил служащий.

— Совершенно верно! Именно такое заявления я и заполнял, — прибодрился Джон.

— Так! Ваше имя и фамилия.

— Джон Уиндер.

— Минутку, — произнёс конторщик, склонившись над панелью с рычагами, край которой виднелся в оконце.

Кнопка там, кнопка тут. Щёлкнул рычажок. Побежала широкая бумажная лента.

— Уиндер Джон. Всё верно. Что я могу вам предложить.… Есть вакансия бухгалтера в пивоварне Гильома. Далее младший клерк в банке и… всё. Выбирайте.

— Что ж, пусть это будет… банк, — сказал Джон, изрядно переволновавшись.

— Чудесно! Заполните эту бумагу. После верните мне, и, бьюсь об заклад, не далее чем через неделю вы выйдете на работу, — весело произнес конторщик, просовывая в окошко лист бумаги.

Бумага была весьма любопытна на вид. Плотная, шероховатая поверхность, испещренная отверстиями разных размеров. Наверху красными чернилами было написано: «Заполнять печатными буквами», — и был ниже приведен образец написания. Джон с удивлением крутил в руках бланк, и верно — вне стен столицы подобного не было. Нужно было ответить на ряд простых вопросов и написать свои данные. Покрывшись потом от старания, Джон медленно, но уверенно заполнял лист, останавливаясь на мгновения, чтобы оценить свеженаписанную букву.

Спустя несколько минут заявление было готово. Тот же конторщик положил бумагу в большой Исчислитель и повернул вентиль. Пустив струйку пара, машина стала считывать написанное и передавать с помощью телеграфа, который отбивал символы и пересылал неведомо куда. Работа была почти найдена, осталось дождаться приглашения из банка.

Во второй раз Джон возвращался в своё новое пристанище. Путь лежал через довольно оживлённую дорогу. Стучали копыта лошадей по мокрой брусчатке вперемешку с хищным шипением пара машин и недовольством клаксонов. Казалось, что машины негодуют, злятся оттого, что живые существа еще возят людей.

Анна уже вернулась и убаюкивала маленькую Викторию Уиндер. Багаж был доставлен, распакован.

— О тебе говорили мои родители, — вместо приветствий сказала Анна.

— Правда? Надеюсь, только плохое.

— Снова причитали. Не могут смириться, что мы женаты. Предлагали развестись и найти мужа побогаче.

— Я отыскал работу. Теперь я банковский служащий.

Очередная колкость застряла в горле Анны. Невероятное удивление отразилось на её лице.

— Это… прекрасно! Когда же первый рабочий день?

— Вот этого я не знаю. Понимаешь ли, пока они отыщут моё заявление, может пройти некоторое время. Если к завтрашнему числу не придёт ответ, наймусь на какую-нибудь временную работу вроде портового грузчика.

— Не говори ерунды. У тебя нездоровое сердце. К тому же ты не поднимешь тех тяжестей и, скажи мне, разве грузчики ещё существуют. Ведь есть автоматы!

— Посмотрим, что будет завтра, — сказал Джон и посмотрел в окно.

На фоне постепенно темнеющего серого неба возвышалась над крохотными домиками громада завода, затянутая во многих местах серой тканью. «Открытие металлопрокатного завода», — вспомнил Джон заголовок газеты в метро.

— Неужели это он, — восхитился Джон и принялся с упоением разглядывать махину.

Шестерни размером с дом, гигантский поршень и множество труб, огромных и мелких. Возле трубы настойчиво кружила стая птиц, будто стервятники над трупом.

Гул донесся от завода. Дрогнули и медленно повернулись огромные шестерни, постепенно набирая обороты. Поршень нехотя сжался и распрямился, из труб повалил дым, несколько пташек пали замертво на крышу дома. Джон с упоением вглядывался в каждое движение фабрики, прижавшись лицом к стеклу. Так же внезапно механизм остановился, постепенно сбавляя ход.

— Велик человек, соорудивший это! Вдвойне велик за грядущие постройки! Да здравствует прогресс! Ура! — вырвалось из груди мистера Уиндера.

— Прекрати заниматься чепухой! — раздался недовольный голос Анны. — Займись чем-нибудь полезным!

— Чем же? Я сделал на сегодня всё, что мог.

— Добудь продукты на завтра, нам нечего есть!

— Сейчас все лавки закрыты, дорогая!

— Дубина! Укради, — понизила голос Анна, — прокрадись в кладовку старухи и стяни чего-нибудь, но в меру, а то заметит еще! Ну же! Что ты стоишь?!

Джон ошарашенно смотрел в пол, разглядывая потертые носки домашних туфель. Никогда он не подумал бы, что его жена подтолкнёт его на преступление, но противиться не стал, хоть и не одобрял эту меру.

Крадучись, Джон миновал дверь спальни хозяйки, вошел на кухню, где был проход вниз — своеобразный погреб, которым пользовались в прошлом веке для хранения продуктов. Четыре яйца и несколько кусков хлеба и бекона составили ужин Уиндеров.

Перед сном Джон вновь оглядел комнаты, в которых ему предстояло жить. Всё, как и в первый раз, радовало глаз. В свете лампы становилось даже уютно. В углу висела колыбель — творение рук Анны.

— Если бы повесить тяжёлые шторы, купить несколько небольших картин, книжный шкаф, то комнаты стали бы такими, как я мечтал всю жизнь. Кабинет и спальня.

Крик снизу прервал мечтания.

— Мистер Уиндер, к вам посыльный!

Не веря своим ушам, Джон спустился, дрожа от волнения. Никакого посыльного он не обнаружил. Лишь большой конверт, лежащий на полу.

— Вы приняты, — начиналось письмо.

Далее читать не было сил. Джон прыгал и бегал по всему дому, смеясь и крича что-то неразборчивое. Анна смеялась вместе с ним и хлопала в ладоши, но не выходила за рамки приличий. Разбуженная хозяйка бесстрастно наблюдала за сценой. На её лице не было ничего, что могло бы выдать недовольство или подозрение.

— Видимо, не нашла пропажу продуктов, — заключил Джон, не прекращая радоваться.

К письму прилагалась небольшая карта с расположением банка в Лондоне и несколькими вариантами маршрутов, самым быстрым из которых являлся путь на паробусе. Тщательно просмотрев карту, Джон прочитал письмо, откуда узнал, что это будет испытательный день, по итогам которого примут решение о принятии Джона на работу.

Новоявленный клерк не принадлежал ни к старой, ни к новой религии. Однако столь радостное событие напомнило ему, что неподалёку находится храм Механизма, мимо которого днём он проходил с Анной в поисках дома. Радостный, он помчался туда, восславить нового бога нового времени к большому неудовольствию супруги.

Храм внутри сиял золотом. Глаза сначала обманывались. Золото оказывалось латунью, которую используют для изготовления деталей.

— …и, да восславим же Великого Механика Уатта! Именем Пара! — закончил проповедь священник.

— Именем Пара, — подхватили десятки глоток.

Каждый из прихожан подходил к нему, держа в руках некий блестящий предмет. Джон подошёл поближе, любопытствуя. Это были различные части машин из латуни. Священник быстрым движением делал мазок маслом на лбу прихожанина. Тот уходил. И так было с каждым.

Возле одной из стен висел портрет, судя по всему, того самого Уатта, выгравированный на большом стальном листе.

— Не правда ли, хорошо получилось? — спросил кто-то над ухом Джона. То был священник, окончивший размазывать масло.

— Это всё машина сделала. Чудо, не правда ли? Человеку не под силу такая точность в деталях, такое искусное исполнение.

Джон пробормотал что-то похожее на согласие.

— Вы, наверное, пришли за благословлением?

— Да, но я… Не знаю. Просто хотел отметить свою удачу в храме.

Священник продолжил.

— Нет ничего проще. Вот вам маслёнка. Капните на шестерню перед портретом и произнесите «Именем пара».

Ощущая себя большим глупцом, Джон проделал требуемые операции под одобрительным взглядом священника. Да, Джона восхищали механизмы и люди, смыслившие в них. Особо масштабные постройки вроде завода рядом с его новым домом или Великого Исчислителя в Тауэре поражали сверх меры. Но обожествлять то, что можно изготовить своими руками, Джон не мог.

В эту ночь Джон засыпал умиротворённым. Всё, что он планировал сделать в течение недели или месяца, чудесным образом решилось в один день.

Глава 3. Банк

По улице брёл разномастный рабочий люд. Среди прочих из толпы выделялись кочегары. Сгорбленная спина, узловатые руки, неспешная тяжелая походка и чернота, глубоко въевшаяся в кожу, как родовое проклятье. Вполне сносные люди, если поговорить с ними немного, а добрый эль всегда располагает к разговору. Но кто заговорит с кочегаром? Кто обратится к тому, чьё положение чуть лучше уличного попрошайки? Ничья рука не взметнется ему навстречу, дабы поприветствовать, ибо не принято в приличном обществе здороваться с подобными, разве что прихожанин церкви прогресса едва заметно кивнёт головой. Люди, бросающие в печь уголь, который заставляет двигаться машины. Машины, которые должны, по замыслу великих умов мира сего, оставить в прошлом тяжкий ручной труд, высвободив запасы времени для приятных и полезных занятий. Но кто-то должен возиться в угле, размахивать лопатой и разжигать огонь для машин. И, каким бы ни было будущее, кочегар останется навсегда тем же жилистым, измазанным в угольной пыли существом — незаменимым придатком механизма. Промышленная мощь Великобритании держалась на кочегарах, только они не ведали своей исключительной роли.

Было лишь четыре часа. Bce люди, имевшие крышу над головой, досматривали последние сны. Утро нового дня Джон встретил задолго до рассвета. Он часто просыпался среди ночи, опасаясь опоздать. Очередной подъём вывел из себя будущего клерка. Он осторожно выбрался из постели и прокрался в кладовку. Воровство Джон не одобрял, равно как и другие правонарушения, но был убеждён, что безнадёжные ситуации дают оправдание многим поступкам. Впрочем, стыд не знал обстоятельств и непременно посещал мистера Уиндера в таких случаях. Кладовка была полна припасов. Вид еды скрутил желудок Джона, он вернулся обратно в постель.

Безуспешные попытки уснуть увенчались успехом — два часа сна. Окончательно разбудил его стук в окно и громкие крики с улицы. Джон узнал позже, что утром на каждой улице в 6 часов с четвертью всех будят особые люди. Их прозвали Вставай-Вовремя. Часто это были пожилые одинокие люди, увечные солдаты и маленькие дети. Каким-то мистическим образом Вставай-Вовремя сами просыпались в нужное время, чтобы будить остальных. Их орудиями были громкий голос, а те, кто был лишён его, полагались на длинные палки, которыми колотили по оконной раме.

От звуков с улицы заплакала малышка Виктория. Анна метнулась к ней и зажала её рот ладонью, помня о неприязни хозяйки к детскому плачу. Не успела.

— Ми-и-истер Уиндер! У меня отличный слух, смею напомнить, — раздался крик хозяйки из-за двери.

— Ещё один раз и…

Анна замерла с ребёнком на руках. Виктория перестала кричать и принялась обсасывать руку матери.

— Джон, это невозможно, — обречённо проговорила Анна.

— Это должно быть возможным. Анна, мы не найдём похожих условий жилья во всей империи. Придумай что-нибудь, иначе нас выселят.

Глубокая озадаченность и растерянность появилась на лице женщины. Джон, положив руку на плечо супруги, задержал её на несколько секунд, чтобы как-то поддержать Анну, и принялся собираться в банк. Инцидент с Викторией отвлёк Джона от волнения, которое он испытывал.

Мистер Уиндер поспешно шел, неестественно поддергивая ногами. Присмотревшись, можно было увидеть причину таких движений: некогда неплохие ботинки сдались под натиском времени и теперь с удовольствием поглощали подтаявший за ночь снег почти отодранной подошвой. Встряхивание ног позволяло избавиться от постоянно набивающегося внутрь снега. Это обстоятельство поставило в тупик будущего клерка, но сердитые окрики супруги и дефицит времени не располагали к задержке.

Кэбы не ходили в такую рань, лишь паробусы — недешевый, но единственный способ попасть на работу вовремя. На станцию стекались одинаково одетые мужчины. С каждой минутой толпа росла.

— Три четверти часа уже жду, — раздался голос.

Возглас так и повис в воздухе, не обретя поддержки. Беспокойные взгляды то и дело буравили взглядом циферблаты и, быть может, в сердцах проклинали весь транспорт, что есть на свете. Самые нетерпеливые устремлялись пешком с отчаянными лицами. Размышления Джона всецело были прикованы к собственным ботинкам. Он с удивлением отмечал, что порванная обувь отвлекает его от волнительного момента испытательного дня в банке. Пожалуй, это был единственный факт, не омрачавший начало дня.

Пока утро неспешно тянулось, постепенно осветляя низкое серое небо, была какая-то глухая тишина. Звук, едва сорвавшись, увязал в густом утреннем тумане. Вдалеке что-то тихо зашипело, и головы ожидающих вмиг обернулись. Желанная машина, величественно сверкая латунными бортами, подъехала к остановке и раскрыла двери. Начался настоящий штурм, борьба за деревянное сидение. Кто-то упал и издал истошный вопль, резко оборвавшийся. Толпа упрямо ломилась в паробус, позабыв о манерах. Джон был прижат тушей полного джентльмена к кабине механика. Двери не смогли закрыться. Просьбы водителя немного потесниться были встречены нервным смешком. Спустив облако пара, паробус тронулся, оставив на стоянке наедине с досадой десяток пассажиров.

Удивительно ровно ехала эта машина, будто стояла на месте: лишь легкое покачивание да шум двигателя напоминали о движении. Через каждые десять минут паробус останавливался, и хриплый голос механика оглашал название остановки через рупор. Пассажиры быстро убывали, и к остановке «Центральный банк» внутри стояло всего два человека, не считая Джона.

Небо светлело, превращаясь из черного в серо-желтое. Сквозь облачную завесу едва пробивались лучи солнца. Изменился облик города — паробус приближался к центру Лондона. Чугунные ограды обвивали каждое мало-мальски значимое здание, как неведомый натуралистам вьюн. Приземистые дома полностью пропали. Их сменили многоэтажные постройки, но они были ничтожно малы по сравнению с некоторыми зданиями, чьи верхушки были видны за много кварталов. Один из исполинов внушал суеверный трепет перед величием человеческих сил и ума. Здание министерства экономики уходило ввысь за облака. Поражал не только размер строения, но и гигантская шестерня, что резво вращалась наверху здания. Это была деталь второй по мощности счетной машины, первая же находилась в Букингемском дворце. Джон читал в газетах о том, что эти машины были нужны для просчёта вероятностей грядущих событий. Также, если верить статьям в газете, существует хранилище перфокарт со сведениями на каждого жителя империи. Последнему Джон не верил, пока не увидел эти колоссальные постройки.

Обдав Джона струей теплого пара на прощание, паробус укатил вдаль. Позади стоял дом с табличкой «Нотариальная контора Ньюмена». Это было успешное предприятие, что было видно по изящной двери с полированной латунной ручкой и часами сбоку от вывески. Посмотрев на часы, внутри мистера Уиндера всё похолодело, и не ботинки были тому причиной. Через десять минут он должен был прийти в банк и быть готовым работать. Сложно будет объяснить директору такие явления первого рабочего дня, как «не мог найти здание» и «заблудился». С поворотом головы Джон чуть не вскричал в голос от радости. На фонарном столбе висел указатель «Центральный Банк Великобритании, через 200 метров по правую сторону».

Банк оказался широким двухэтажным зданием. Колонны опоясывали здание по периметру, поддерживая массивные карнизы со статуями. До начала рабочего дня оставалось 7 минут, несколько Джон потратил на разглядывание изваяний. Каково же было его удивление, когда одна из статуй громко чихнула, содрогнувшись всем телом. Подойдя ближе и присмотревшись, мистер Уиндер увидел, что каждая статуя немного шевелится. Одна осторожно протягивала вперёд затёкшую руку, другая подрагивала, третья переминалась с ноги на ногу. Кроме статуй, у крыши банка было сходство с крышей здания телеграфа — то же множество проводов.

Спохватившись, мистер Уиндер вбежал внутрь. Осталось три минуты. Большой зал был уставлен рядами кресел. Вдоль стен по периметру зала располагались конторки служащих, чьи головы виднелись в прямоугольных отверстиях. Большие часы стояли в центре зала на гранитной прямоугольной подставке. Две минуты. Под часами висел огромный список. В нём значились разные должности работников банка. Напротив каждой стояла цифра и знак процента. Джон несколько раз проглядел список, прежде чем найти свою должность. Тридцать секунд. Цифра 94 вызвала недоумение и лишь усилила нарастающую тревогу. Ровно девять. Джон попытался выяснить, что же ему делать и к кому надлежит обратиться для получения хоть каких-нибудь сведений о своей работе.

— Вопрос вне компетенции. Обратитесь в другое окно, — отвечали все служащие, как один.

Мистер Уиндер стал поддаваться нарастающей панике.

— Джон Уиндер? — раздался голос позади.

За спиной Джона стоял высокий мужчина в идеально сидящем фраке. Белоснежная манишка, отутюженные брюки, галстук-бабочка — всё было идеально во внешнем облике этого человека. Тёмные волосы аккуратно причёсаны, усы подбриты. Монокль на правом глазу придавал солидности и без того безупречной внешности.

— Да, это я. Вам передали… — промямлил Джон.

— Опоздание на две минуты. Будет вычтено из вашего жалования, сэр!

— Но я пришёл вовремя. Сэр, вас не было, и я…

— Полагаю, вы имеете обыкновение работать без пальто. Я прав?

— Конечно! — закивал головой мистер Уиндер

— Тогда отправляйтесь в гардероб. Затем ко мне.

Пошарив глазами по залу, Джон нашёл нужный указатель. Быстро отдав пальто, он вернулся в зал, поправляя на ходу свой костюм.

Мужчина стоял на том же месте, сложив руки за спиной.

— Дик Марли — первый заместитель директора банка Эбенезера Лайера. Мне поручено ввести вас в курс дела. Пройдёмте!

Мистер Марли прошёл вдоль стены в угол и отпер дверцу конторки.

— Ваше рабочее место. Слева от письменного стола ящики с печатями для документов. Там же чистая бумага. Чернила в столе под крышкой. Там же перья. Если что-то подходит к концу, позовите Боба — он принесёт необходимое со склада.

Джон кивал после каждой фразы, беззвучно повторяя, стараясь заучить каждую.

— На столе необходимая литература. Как можно быстрее изучите её.

Увесистая книжица под названием «Типовые документы банка» лежала у края стола. Внутри оказались не только примеры документов, но и какие печати где ставить, в каком месте расписаться. Некоторые документы содержали типовые фразы клерка и ответы клиента. В самом конце были даны рекомендации по почерку работника банка с образцами.

За изучением книги Джон не заметил, как ушёл мистер Марли. Неуверенность, поселившаяся с самого начала дня, достигла предела. Самым большим его желанием было убраться подальше от банка. В такое место, где привычное и понятное глазу, уху и носу создавало чувство безопасности окружающего мира.

По правде сказать, Джон не любил работать, вернее, не мог переносить хоть какую-нибудь ответственность, которую всегда преувеличивал до невероятных размеров, и сам же страдал от этого. В особенности каждое новое место работы, принципиально иная деятельность или изменения уже привычных действий приводили к панике и желанию уйти с работы. Долгое привыкание только усугубляло жизнь мистера Уиндера.

Джону вспомнился его дом, где он провёл детство. Конторка была достаточно уютна, что понемногу расслабляло мистера Уиндера.

— Вы так и будете сидеть или уже поставите печать, наконец?! — прервал воспоминания Джона голос.

В окошке конторки появился крючковатый нос, а затем и всё лицо. Нахмуренные чёрные брови клиента и плотно сжатые губы говорили о крайней степени недовольства.

— Сэр! Я Вас спрашиваю.

— Д-да! Сию минуту, сэр!

Джон схватил документ, протянутый джентльменом. Это было свидетельство о вкладе. Зашелестели страницы книжицы. Вкладу было посвящено десять страниц. Как оказалось, документов похожего вида было две дюжины и каждому полагалось разное количество печатей и подписей. Некоторые документы нуждались в главной печати, которая была только у старшего клерка. Но нужный документ требовал круглую печать под номером 5 и подпись в левом углу листа. Воодушевлённый своей маленькой победой, Джон отдал лист обратно.

— Можно было и быстрее! — раздалось в ответ.

— Это ничего! В первый раз всегда нелегко, — успокаивал себя мистер Уиндер, поджидая следующего клиента.

Второй клиент не заставил Джона долго ждать. Его документ был посвящён закрытию долга перед банком. На него, судя по книжке, должен был наложить свою резолюцию старший клерк, поисками которого и занялся мистер Уиндер. На это ему потребовалось около получаса. Оказалось, что необходимый служащий сидел в подвальном помещении банка и проверял каждый документ, поступающий от клиентов. Понадобилось ещё дюжина минут, чтобы клерк обратил внимание на просьбу Джона. Печать, подпись, и вот мистер Уиндер мчится обратно. Перед его конторкой выстроилась небольшая очередь. Одна пожилая дама что-то возбуждённо говорила Дику Марли. Он с учтивой улыбкой кивал и беспомощно разводил руками. Юркнув в конторку, Джон отдал документ.

— Спасибо, вам, сэр! С этой бумагой мне теперь не страшны приставы! Храни вас Прогресс! — проговорил клиент на прощание.

Обрадоваться похвале он не успел. Всё, что было дальше, Джон плохо помнил. Один за другим шли люди с бумагами. Книга-подсказка успела растрепаться от бесконечного листания. Печати и подписи ложились на лист, чтобы через несколько секунд лечь вновь. От напряжения Джон вспотел и снял пиджак.

— Уиндер, поживее, — слышал Джон время от времени возгласы мистера Марли, приглядывающего за новым клерком.

Последняя печать опустилась на лист и росчерк внизу страницы.

— Банк закрывается, — возвестил мистер Марли через рупор.

Джон поблагодарил старого бога и прогресс за конец этого дня.

— Джон Уиндер. Вы приняты, сказал кто-то прямо в ухо.

Разум новоявленного клерка всё ещё ставил печати и подписи, скреплял бумаги и складывал их в папки. Суть фразы долго ускользала от утомлённого сознания.

Ни один паробус уже не ездил, когда Джон вышел из здания банка. Однако перед выходом толпились кэбы. Кэбмены, стараясь перекричать друг друга, предлагали свои услуги.

— Довезу за четверть часа в любой конец города!

— 10 минут до Ловер стрит! 10 минут.

— 5 минут до Риджент стрит! Если больше, то бесплатно.

Их выкрики становились громче, а локти уже начали мять бока извозчиков. Начиналась драка, но поток банковских работников в тот же миг разрешил все разногласия. Джон тоже смог сесть в кеб вместе со старшим клерком, который принялся рассказывать о документах и правильности их заполнения. Безусловно важные и нужные сведения, но усталость постепенно закрывала глаза мистера Уиндера. Он уснул, а проснулся только от мощной встряски кэбмена. Сунув несколько монет, Джон поплёлся к дому. Полчаса ушло на его поиски, так как мистер Уиндер не отличался хорошей памятью на места и довольно скверно ориентировался в городе.

Без ужина, не снимая одежды, Джон прошёл к кровати, где почти сразу и заснул. Сердитые окрики жены не пробудили клерка.

«Неужели так будет каждый день», — мелькнула мысль напоследок.

Джону часто снился сон: он идёт по заснеженной аллее. Ровными рядами по обе стороны стоят деревья один к одному. Он слышит тихий звон колокольчика. Чем дальше он идёт, тем различимее этот и другие звуки, складывающиеся в музыку. Когда музыка достигала наивысшей громкости, Джон натыкался на незримую стену. Сколько бы он ни ощупывал прозрачное нечто, оно было без изъяна. Ни единой ямки или отверстия. На этом сон прерывался.

Глава 4. Рулетка

Никогда не забыть Джону свою первую получку. В тот снежный день, придя в банк раньше всех, он обнаружил на столе своей конторки почтовый пакет. В газетах часто писали о посылках и бандеролях, снабжённых хитрым механизмом и взрывчатым веществом. Если открыть, то взрыв, равно как и увечья, неминуемы. Подобным и ещё сотней других способов люди, не принимавшие прогресс и паровые машины, старались бороться с машинами и теми, кто их обслуживает. Они именовали себя луддитами — по фамилии их предводителя Неда Лудда, считавшимся первым и самым отъявленным разрушителем машин в Англии. Их эмблемой служила треснувшая шестерня. Их рисовали наспех чёрной краской на фабриках, которые удавалось разрушить.

То и дело вспыхивали восстания в разных частях империи. Несистематичность и внезапность приводили движение луддитов к некоторому успеху: разрушенные фабрики закрывались; предприниматель, получивший невероятные убытки, был вынужден обратиться вновь к ручному труду наёмных рабочих до поры до времени, либо разорялся. Восстания подавлялись, сотни людей томились в тюрьмах по обвинению в промышленном саботаже. Любой вред, причинённый любому техническому устройству, карался смертной казнью через паровую камеру. Приговорённого бросали в большую стальную бочку, в которую подавался горячий пар. Несчастный заканчивал жизнь хорошо проваренным.

Джон без оснований опасался взрыва, ведь он не обслуживал машину. Однако перепуганный клерк, прикрываясь дверью, легонько стукнул по светло-коричневой обертке тростью. Пакет хрустнул, но взрыва не последовало. Джон вышел из конторки и увидел, что на всех рабочих местах лежат такие же свертки, на которых были имя и фамилия получателя. Через миг разорванный пакет валялся на полу, а в руках Джона оказалась небольшая пачка купюр. Глаза наполнились влагой, а сознание — исступленным блаженством, колени дрогнули и плавно согнулись, усаживая счастливого на стул. Несколько минут он неподвижно сидел, уставившись на купюры, но затем быстро сунул деньги во внутренний карман пиджака. Спустя несколько минут стали заходить служащие. Они радостно поздравляли друг друга с получкой!

— С получкой тебя, Генри! — раздалось рядом.

— И тебя с получкой, Чарльз!

Получка — повсюду раздавалось это слово, и сколько было в нем нежности и заботы.

— Получка! Получка! Получка! — скандировали работники банка.

Джон едва досидел до конца рабочего дня, ему не терпелось гордо пройтись по городу с деньгами в кармане, а может даже потратить их прилюдно на какую-нибудь безделицу подороже. Он хотел ощутить себя хоть на миг частью сословия более богатого, чем-то, к которому он принадлежал.

«Для большинства людей внешнее порой важнее сути», — подумал Джон.

«У него есть деньги, он богат», — сказали бы окружающие, посмотрев на его манеры, на его движения.

Но окружающим было, видимо, все равно, как ни старался Джон ходить с прямой спиной и чуть задранной головой. Даже купленный недешёвый дагерротип не вызвал восхищённых или завистливых взглядов, а чопорная походка всё-таки привлекала некоторое внимание, выражавшееся через смех. Это несколько расстроило клерка, и он побрел домой.

Со дня принятия мистера Уиндера на службу в банк прошёл месяц с половиной. В движениях появилась сноровка, позволяющая быстро и точно поставить печать, подписаться и за несколько мгновений перевести дух. Подпись Джона, некогда витиеватая и длинная, сократилась до двух штрихов — для большей скорости. Для неё же клерк поставил часто используемые печати на свой письменный стол в определённом порядке, хоть это и запрещалось. Работа стала приносить удовлетворение. Мистер Уиндер всегда начинал любить то, в чём смог разобраться. А разобравшись, начинал придумывать, как упростить и ускорить работу, чтобы урвать несколько минут на бездействие. Последнее Джон предпочитал, пожалуй, более всего.

Из работы выветривалось напряжение и ощущение беспомощности, бытовавшие в первые дни. Рабочие дни стали пролетать моментально. Джон даже пристрастился ходить пешком от банка до дома. Каждодневные прогулки туда и обратно занимали много времени, но были самым желанным временем, когда рефлексы переставляли ноги, а разум мог полностью уйти в размышления и грезы.

Работа в банке приносила свои плоды. Уже скоро в колыбели малышки Виктории загремели погремушки, Анна обзавелась недорогой, но симпатичной шляпкой, а карман жилета мистера Уиндера был отныне отягощен простыми, но изящными часами. Следуя моде, комнаты были украшены небольшими дагерротипами с пейзажами африканских саванн и изображениями животных.

Никогда не жалующийся на память, Джон стал подмечать, что воспоминания о рабочих днях стали исчезать и путаться. Порой он не мог сказать точно, сколько дней прошло с того или иного момента, что происходило вчера. Всё слилось в единый поток: пробуждение, дорога в банк, интенсивная работа, дорога домой, сон. Менялся лишь календарь, чьё стальное табло каждодневно обновлялось. Паровые технологии стремились проникнуть во все сферы жизни. Календарь не стал исключением. На большом листе стали были вырезаны окошечки, в которых показывалась текущая дата, дата прошедшего и грядущего дней. Изобретение для клерков, вечно забывающих, какое сегодня число.

Менялось и ещё кое-что — числа в таблице с процентами. Как позже пояснили его коллеги, это была вероятность замены работника определённой должности механизмом, который изобретала и изготавливала гильдия «Пара и шестерни» — организация механиков всех мастей. Клерк хорошо помнил — каждый день проценты изменялись. Процент напротив его должности сначала упал до 80, но после возрос до угрожающих 96 процентов, а затем постепенно понижался до 85. Данный факт подстёгивал Джона работать энергичнее, но обычно к полудню запас воодушевления истощался. А процент не учитывал старания мистера Уиндера, что бы он ни делал.

Часто работа казалась бессмысленной мистеру Уиндеру. Клиенты банка всё приходили, документы просовывались в окошечко, печать, подпись. Следующий! Не возникало у клерка ощущения достижений или, на худой конец, видимого результата своих действий. Поэтому Джон часто придумывал по дороге в банк некую цель, которую он преследует работой в нём. Но любая идея, во имя которой решал трудиться Джон, теряла свою ценность по прошествии пары дней. Дольше всех продержалась идея работы для «снабжения семьи всем необходимым». В её падении виновата была супруга Джона, Анна, предпочитавшая вечернее время проводить, упрекая мужа в самых разнообразных проступках. Если бы была возможность вызвать миссис Уиндер на откровенную беседу, сдобренную бокальчиком-другим добротного вина, то обнаружилась бы её тайная страсть испытывать гнев и с помощью слов выражать его по отношению к своим родным и близким. Ей доставляло удовольствие подавлять своего мужа. Джон отчасти был виноват сам. Примеров великое множество. Вот один: оставил чашку на столе, позабыв убрать в шкаф. Из часового монолога мистер Уиндер узнал, что степень его рассеянности не поместилась бы во всём здании парламента в Лондоне, что его легкомыслие можно расценить как издевательство над Анной, что он думает, будто жена обязана прибирать за ним постоянно, как служанка, и многие другие сравнения, из которых следовало, что Джон редкостное ничтожество, способное разве что есть и спать. Сносивший эти словесные побои мистер Уиндер не позволял себе повышать голос на супругу, равно как и пытаться применить физическую силу, хотя порой он страстно желал кинуть в ехидно улыбающееся лицо супруги что-то, способное прервать, как её тираду, так и беспрерывность её зубных рядов. Он твёрдо помнил, как в детстве отец остановил его руку, замахнувшуюся на мать, пытающуюся уложить маленького Джона в постель. Одним взглядом отец заставил мальчика притихнуть и покориться воле родителей. В детстве ещё были попытки поколотить мать по совершенно разным поводам, но отец всегда был рядом, равно как и его взгляд, лишавший гнева.

— Так не сделал бы мой отец, — повторял себе мистер Уиндер, пытаясь совладать с порывом.

Он очень надеялся, что примера отца ему хватит, чтобы сдерживать себя, и что агрессия Анны вызваная переменой места, скоро сойдёт на нет.

Быт Уиндеров постепенно начинал прокладывать свое скромное русло в бурных потоках лондонской жизни. Однако событие одного из десятков похожих дней грубо вышвырнуло супругов из привычного хода вещей. В тот день была сильная метель, похоронившая весь транспорт на поверхности под слоем снега. Метро стало единственным выходом для мистера Уиндера и тысяч других работников. Собрав все силы духа, клерк спустился в злосчастный метрополитен. Огромная давка, слякоть, норовившая оторвать ноги от пола, только углубили неприязнь Уиндера. С огромным трудом Джон пробрался домой.

Вечером Джон как обычно сидел в кабинете, курил папиросы и подсчитывал деньги, складывая монеты в аккуратные стопки, делая записи на бумаге. Анна сидела в детской, укладывая ребёнка спать. Внезапный пронзительный крик заставил Джона пролить чернила на расчеты, засыпавшая Виктория в руках Анны чуть не упала от испуга матери. Словом, вопль всполошил весь дом.

Крик раздавался снизу, из комнаты хозяйки, куда побежал Джон, теряя на ходу недокуренную папиросу. «Комната хозяйки была намного богаче обставлена», мельком заметил клерк, но всё внимание было обращено на тело, катающееся по полу. Старушка держалась за сердце и хрипела.

— Что ты стоишь?! Быстрее вызывай экипаж Милосердия! Я побуду с ней! — закричал Джон супруге, показавшейся в дверях.

Анна безотрывно смотрела на старуху и не шевелилась. Будучи в домашних халате и туфлях, Джон оттолкнул остолбеневшую жену и помчался к телеграфной станции. В ту пору небольшие телеграфные станции работали круглые сутки и располагались почти на каждой улице. Они были единственным средством связаться с кем-то срочно, с врачом в данном случае. Быстрота такой связи носила один существенный недостаток: приходилось долго искать правильный образец запроса на стенде и заполнять, что Джон и сделал. Формальность могла стоить жизни, но удача благоволила мистеру Уиндеру: никого, кроме него и работника, на станции не было. Бланк был быстро составлен, и телеграфист набил сообщение. Спустя минуту пришёл ответ из Милосердной помощи. Он был краток.

«Выезжаем», — гласила бумажная полоска.