Бесплатный фрагмент - Рожденная для мести: Проклятие Жеводана

Глава 1. Время ведьм

Франция, Жеводан, 1764 год

Туман стелился по земле, цепляясь за корни деревьев, скрывая тропы, словно лес сам пытался спрятать того, кто в нём скрывался. Серебристая дымка струилась между вековыми деревьями, скрывая тропы, стирая границы между реальностью и сном. Говорили, что это дыхание самой земли. Говорили, что в таких местах живут те, кого боится свет.

Жюстин де Виллар знала, что стоит за этими словами.

Она жила здесь слишком долго, чтобы не слышать шёпоты, что ползли по деревне. Её дом стоял глубоко в чаще, куда редко заходили посторонние, а в воздухе витали запахи сушеных трав. Здесь её не искали — пока.

Но лес уже шептал об опасности.

Последние дни лес словно затаился. Птицы замолкали, стоило ей ступить на тропу. Охотники, обычно избегавшие её владений, теперь кружили ближе. Ветер доносил тревожные шёпоты, но не раскрывал их сути. Сегодня она заметила следы — человека. Кто-то подходил к её хижине, но не осмелился войти.

Жюстин перебирала травы, бросая в кипящий отвар нужные листья. Она привыкла к страху. Люди всегда боялись того, что не понимали. Они приходили к ней, когда были присмерти их дети, когда кожа покрывалась пятнами от лихорадки, когда молитвы не помогали. Она спасала их. И плата была проста: золото, если есть, скот, если нет. Она никогда не лечила бесплатно, зная, что у каждого своя судьба и свой путь. Если кто-то пытался откупиться от смерти, это не должно было быть даром.

Но в этом лесу страх перед ведьмой был сильнее благодарности.

Резкий стук в дверь пронзил тишину, как удар грома среди ночи.

Она привыкла к внезапным визитам — испуганным матерям, молчаливым вдовцам, мужам, несущим детей, чьё дыхание становилось тоньше ветра. Но этот гость не был похож на других. Этот человек настойчиво барабанил в дверь, требуя ответа.

Жюстин вытерла руки о передник, пальцы невольно скользнули к ножу на поясе. Она шагнула к двери, по которой шли удары, заполняя пространство, вытесняя все мысли.

Рывком открыла её.

На пороге стоял мужчина. Тёмный плащ слипся от сырости, капюшон скрывал лицо, но в напряжённой позе читалось беспокойство. Из-под полы виднелось что-то тяжёлое — меч? Нет, кинжал.

— Ты Жюстин? — голос хриплый, усталый.

Она молчала.

Он сделал шаг вперёд, и лунный свет скользнул по его лицу. На скуле темнела высохшая грязь, в глазах отражалась тревога — старая, застывшая, как зарубцованный шрам.

— Они идут за тобой. — Его голос прозвучал глухо, как удар камня о землю. — Сегодня ночью.

Сердце сжалось, и внутри вспыхнуло странное чувство — не страх, а боль. Они решили забыть. Все.

— Кто?

— Деревенские. — Он сжал кулаки. — Священник внушил им, что ты опасна. Что ты… не человек.

Он не закончил.

Но ей не нужно было продолжения. Она знала, что сказал священник.

Жюстин вглядывалась в его лицо, словно пытаясь разгадать тайну. Почему ему не всё равно? Почему он здесь?

— Почему ты решил меня предупредить?

Мужчина покачал головой, и в его взгляде мелькнула тень сомнения. Он что-то знал, но не решался сказать.

— Я здесь, чтобы ты успела уйти. Пока ещё есть время.

Тишина.

Жюстин смотрела на него, а в груди, за гневом, за страхом, за ледяным расчётом, поднималось другое чувство. Глубокое, разъедающее.

Разочарование.

— Если я убегу, мне придётся прятаться всю оставшуюся жизнь, — сказала она медленно. — Бегство — это признание вины. Нет, я не побегу. За мной нет вины.

Она столько лет жила среди них. Лечила их детей, держала их руки, когда они умирали. Они верили ей. Но стоило священнику прошептать слово, и вера обратилась в пепел.

Жюстин опустила взгляд.

— Они уже решили, кто ты. Их не переубедить.- сказал незнакомец

Жюстин посмотрела на него, и мужчина вздрогнул. В её глазах не было страха.

— Тогда мне остаётся только напомнить им, кто я.

Она повернулась и шагнула в темноту, оставив мужчину позади. Его голос донёсся приглушённо, но смысл уже не имел значения.

Жюстин брела через лес, почти не замечая под ногами корней. Гнев расползался по телу, как яд, сжигая последние капли жалости к тем, кто теперь вышел с факелами. Всего несколько слов священника — и годы её помощи оказались забыты. Неужели страх сильнее памяти? Она знала, что священник давно плёл вокруг неё сети, но надеялась, что прошлые заслуги перевесят страх. Теперь было поздно гадать.

Жюстин подняла голову. Над деревней поднимались первые огоньки факелов, танцующие в ночи, словно змеиное жало. Тёмные силуэты метались между домами, их движения были резкими, словно горел не только огонь, но всепоглощающая ненависть.

Жюстин шла быстро, бесшумно. В этих дворах она спасала жизни, но здесь же её готовы были предать.

Дверь дома старосты была заперта. Она не стала стучать. Просто толкнула её, заставляя скрипнуть на петлях.

В комнате мгновенно запахло тревогой.

Староста вскинул голову. В его глазах вспыхнул испуг, но он быстро взял себя в руки.

— Жюстин, — произнёс он медленно, пробуя её имя на вкус.

— Ты позволишь им сжечь меня?

Молчание.

— Ты слышала, что говорят, — наконец выдохнул он.

— Я слышала многое. — Она сделала шаг вперёд. — Я слышала, как твоя жена умоляла меня спасти её. Я помню, как твоя дочь умирала в горячке, а ты боялся дышать. Я спасла её.

Староста нервно провёл рукой по столу, избегая её взгляда.

— Думаешь, у меня есть выбор? — Его голос звучал глухо, но в нём сквозил страх.

Жюстин склонилась ближе, её голос был мягок, но в нём звучала сталь.

— Ты решаешь, староста. Если они сожгут меня, тебе придётся смотреть на этот огонь до конца жизни.

Он напрягся, его пальцы сжались в кулаки, но он не нашёл, что сказать.

— Они боятся тебя.

— Они боятся не меня, а того, что я знаю.

И в этот момент снаружи раздался глухой звук.

Стук.

Затем ещё один.

Кто-то собирался вломиться.

Глава 2. Суд над ведьмой

Глухие удары по двери разрывали тишину, словно нетерпеливые кулаки хотели проломить не только дерево, но и сам воздух. Староста резко обернулся, а Жюстин даже не шелохнулась.

— Они уже здесь, — тихо сказала она, не отводя взгляда от его лица.

Староста вздрогнул, его лицо побелело, как мел.

— Я… я не могу их остановить.

Жюстин усмехнулась.

— Ты даже не попробовал.

Дверь задрожала под новым ударом. Голоса снаружи, ещё недавно приглушённые, становились громче.

— Открывай, староста! Мы знаем, что она там! — раздался грубый, злой голос.

Ещё мгновение — и её выволокут на улицу. Прямо под факелы.

Жюстин шагнула к двери — не в страхе, а в вызове.

— Значит, пусть видят меня. Я приду к ним сама.

Мужчина уставился на неё в замешательстве, но не сказал ни слова, когда она распахнула дверь.

Снаружи стояли люди. Те, кого она лечила, спасала, те, кто не так давно засыпал ее благодарностью. Теперь их лица были другими. Испуганными. Злыми.

Вперед выступил священник, держа в руке крест.

— Ведьма. — Голос его звучал твёрдо, почти торжественно. — Ты больше не можешь прятаться в тенях.

Жюстин встретила его взгляд, бесстрашно, прямо.

— Я никогда не пряталась. С чего вы так решили.

Она знала — ночь ещё не кончена. Все только начинается.

Священник шагнул вперёд, его пальцы сжались на кресте так, будто он пытался сломать его силой своей веры.

— Ты прибегала к силам, что не от Бога, — сказал он громко, так, чтобы каждый в толпе услышал. — Ты совершала нечестивые ритуалы, и за это должна ответить.

Жюстин обвела толпу взглядом, ища в их глазах что-то большее, чем страх — хоть крупицу разума. В них читалось всё: страх, сомнение, гнев, но ни следа той благодарности, о которой она надеялась напомнить.

— Нечестивые ритуалы? — её голос был ровным, но в нём слышалось что-то острое, холодное. — Так ты называешь знания, которые спасли твою сестру от лихорадки, священник?

Тот замер, но быстро взял себя в руки.

— Дьявол умеет искушать, — процедил он. — Он даёт силу, но требует за неё души.

Жюстин усмехнулась, покачала головой.

— А когда я спасала детей от чумы? Где был твой Бог тогда? Или ты думаешь, что это тоже колдовство?

Она шагнула вперёд, прямо к толпе. Люди чуть подались назад — неосознанно, по инстинкту.

— Я была вам нужна, пока вас не стало пугать то, что вы не в силе понять, — продолжила она. — Но скажите мне, кто из вас может сказать, что я хоть раз причинила вред? Кто из вас видел меня за нечестивыми ритуалами?

Толпа замерла. Кто-то потупил взгляд, кто-то переглянулся с соседом.

— Это неважно, — вдруг выкрикнул мужчина из задних рядов. — В деревне стали пропадать дети! Это всё она!

Жюстин замерла.

Вот оно.

Ей не нужно было больше никаких доказательств — обвинение уже прозвучало. Они были готовы сжечь её, но им требовалась причина, которую можно было повторять друг другу, пока не исчезнут остатки сомнений.

Она сжала руки в кулаки.

— И кто сказал вам, что это моя вина? — спросила она спокойно.

— Охотники видели, как ты ходила в лес ночью, — вмешался другой голос, и Жюстин узнала его. Это был кузнец, человек, которого она когда-то лечила от страшного ожога.

— Конечно, ходила, — кивнула она. — Я собираю травы, это моё ремесло. Или теперь ночной лес — тоже доказательство колдовства?

— Довольно! — прервал её священник. Он говорил громко, властно, его голос, казалось, пронзал холодный воздух. — Ты предстанешь перед судом. Завтра утром.

Жюстин сжала зубы. Суд. Значит, они дадут видимость правосудия перед тем, как совершить убийство.

— А если я откажусь? — спросила она.

— Тогда мы сделаем это прямо здесь.

Она медленно выдохнула.

Выбор был очевиден.

Завтра утром её судят. Завтра утром они решат, жить ей… или сгореть на костре.

Жюстин медленно обвела взглядом толпу. Гневные, испуганные лица — они больше не видели в ней целительницу, ту, кто помогал им. Теперь они видели ведьму. Угрозу.

Жюстин смотрела на священника, чувствуя, как внутри пульсирует злость.

— Суд? — её голос прозвучал низко, почти хрипло. — Вы называете это судом? Это фарс. Решение уже принято, разве нет?

Толпа закипела, кто-то зашептался, кто-то неуверенно переступил с ноги на ногу.

Священник напрягся, но быстро взял себя в руки.

— Господь рассудит, чиста ты или нет.

Жюстин подавила смех.

— Господь? Или ты? — она сузила глаза. — Вы хотите крови, а не правды. Вы уже держите факелы, так чего ждёте?

Священник сжал зубы, его пальцы крепче вцепились в крест.

— Отведите её.

Жюстин не двинулась.

— Ну же, кузнец, мельник, — она посмотрела на них. — Вы первые готовы меня схватить? Я когда-то вытаскивала вас с того света. Неужели руки, что спасли вас, теперь достойны только верёвок?

Кузнец отвёл взгляд, но не сдвинулся с места.

Мельник замешкался, но священник гневно взглянул на него, и тот шагнул вперёд.

— Боишься, что если откажешься, ты будешь следующим? — её голос был холодным.

Мельник вздрогнул.

Священник махнул рукой, и двое мужчины схватили её за руки, но Жюстин не сопротивлялась.

— Правильно, тащите меня в клетку. Прятаться за запорами вы всегда умели лучше всего.

Её вели через площадь, и люди, которые ещё недавно искали её взгляд, теперь отводили глаза.

Жюстин шагнула за порог, не сгибаясь, не пряча взгляда. Её не вели — она шла сама.

Священник задержался у двери.

— Господь смилуется над тобой, если ты признаешься.

Жюстин усмехнулась, подходя ближе.

— А ты смилуешься, если я плюну тебе в лицо? Или лучше в душу, раз уж ты решил судить меня вместо Бога?

Священник сжал зубы и захлопнул дверь.

Темница поглотила её.

Но Жюстин не чувствовала себя побеждённой.

Она ждала.

Ночь ещё не кончилась.

Жюстин опустилась на грубый деревянный настил, холод стены пробрался под кожу, заставляя мышцы напрячься. Тьма заполняла комнату, лишь тонкие полосы света пробивались сквозь щели в досках и малюсенькое окно. За стенами доносились приглушённые голоса стражников, потрескивание факелов сливалось с ночным дыханием ветра.

Им нужно, чтобы ожидание смерти сломило меня.

Эта мысль была ясной, но страх уже не жил внутри. Гнев — да. Боль — возможно. Но страха не осталось.

Пальцы медленно скользнули по шероховатому камню, словно пытаясь найти в нём ответ. Обрывки мыслей вспыхивали и гасли: дом, оставленный позади, зелья, застывшие в кипящем котле, лес, что столько лет укрывал её. Теперь всё это — прошлое, которое сгорало быстрее, чем древесина в костре.

Нет. Пока ещё нет.

Закрыв глаза стала вспоминать древние слова, для нее это была своего рода молитва. Их шептала её приемная мать, когда ночи были слишком темны, когда опасность стучалась в двери.

Её губы беззвучно повторяли их, ритмично, размеренно.

Снаружи послышался звук — короткий, тихий, но отчетливый.

Шаги.

Жюстин подняла голову.

Шаги были мягкими, выверенными. Не деревенский мужик. Кто-то, кто привык к осторожности.

Кто-то осторожно подбирался к хижине.

Или, возможно, кто-то пришёл за ней.

Жюстин замерла, прислушиваясь. Шаги остановились у самой стены. В наступившей тишине она почти чувствовала дыхание человека у малюсенького окна.

Совсем тихий звук, как будто ноготь скользнул по дереву ставни.

Она напряглась, готовая к любому повороту.

— Тише, — раздался приглушённый голос.

Она знала этот голос.

Мужчина из леса. Тот, кто предупредил её.

— Ты безрассудна, — прошептал он, едва слышно.

Жюстин не стала отрицать.

— Если пришёл читать мне нравоучения, лучше уходи.

— Я пришёл, чтобы вытащить тебя отсюда, пока ещё можно.

Она усмехнулась.

— Я говорила тебе, что не собираюсь бежать.

Тишина.

— Ты думаешь, что сможешь переубедить их, — наконец произнёс он. — Но завтра утром они не будут тебя слушать. Костёр заглушитт любые слова.

Жюстин сжала пальцы.

— Мне некуда идти. Даже если выберусь, я буду беглянкой. Везде.

Снаружи послышался лёгкий скрежет.

— Тогда у тебя один выход. Но тебе придётся сделать выбор.

Она нахмурилась.

— Что за выход?

Он медлил, и она чувствовала, что его слова изменят всё.

— Если ты не можешь уйти… — тихо сказал он, — тебе придётся сделать так, чтобы они боялись тебя больше, чем костра.

Жюстин замерла, словно зверь, учуявший хищника в темноте.

Она знала, о чём он говорит.

Знала, что это значит.

И если она согласится, пути назад не будет.

Жюстин молчала, её сердце билось ровно, но в груди поднималась новая, тёмная решимость.

Чтобы спастись, ей нужно перестать быть жертвой.

Она приблизилась к стене, почти касаясь её пальцами.

— Ты предлагаешь мне стать чудовищем? — её голос был тихим, но в нём скользнуло что-то ледяное.

За досками послышался короткий смешок.

— Они уже считают тебя чудовищем. Разве не так? — его голос был приглушённым, но твёрдым. — Им нужен страх. Дай им то, чего они действительно боятся.

Жюстин прикрыла глаза.

Она вспоминала людей с факелами, их гневные, полные ужаса лица. Как легко они решили вычеркнуть её, забыть всё хорошее.

Они ждали ведьму?

Так пусть ведьма явится к ним.

Жюстин поднялась, её движения были плавными, почти грациозными — словно суд уже начался, и она готовилась произнести приговор.

— Как? — спросила она, ровно, без сомнений.

— Завтра на площади будет твой суд, — ответил он. — Ты знаешь, что они решат. Но если ты сделаешь всё правильно… суд закончится не так, как они ожидали.

— Мне нужны травы, — сказала Жюстин, её разум уже работал. — Определённые.

— Они уже ждут тебя, — спокойно ответил он. — Только скажи «да».

Тишина между ними была короткой.

Жюстин сделала глубокий вдох.

— Да.

Она выбрала свою дорогу. Теперь оставалось сделать так, чтобы никто не смел встать у неё на пути.

Глава 3. Наследие крови

Верёвки сковывали её руки, но не могли сломить взгляд.

Священник поднял крест, его голос звучал твёрдо, наполненный уверенностью:

— Ты ведьма, Жюстин. Мы знаем, что ты ходила в лес по ночам. Что ты там делала, если не совершала колдовские ритуалы?

В толпе прокатился ропот, кто-то переглянулся, кто-то сжал пальцы в кулаки.

Жюстин не ответила сразу.

Она подняла голову и посмотрела на священника.

— Я делала то, что делаю всю свою жизнь. Искала знания. Искала лекарство.

В толпе прокатился ропот, кто-то переглянулся, кто-то сжал пальцы в кулаки.

Жюстин медленно вдохнула.

— Ложь! — выкрикнул кто-то.

— Ты встречалась с нечистой силой! Мы видели!

Вы видели, как я собираю болотный мох, что светится в темноте! Он помогает при лихорадке. Вы видели, как я ищу редкие грибы что видны только ночью! Они спасли вашего старосту, когда я вывела из его тела яд. Или, может быть, вы забыли, как я приходила по ночам к вашим домам, когда ночью умирали ваши жены? Когда младенцы задыхались в колыбелях и вы ждали от меня помощь? Толпа на миг замерла.

— Ложь! — выкрикнул кто-то снова.

Жюстин усмехнулась.

Тогда спросите кузнеца, кто вытянул его с того света, когда его рука начинала гнить? Или спросите мельника, почему его жена ещё дышит? Может, она просто воскресла?

Кузнец отвел взгляд.

Мельник сжал кулаки, но не сказал ни слова.

Священник сделал шаг вперёд, его голос звучал звонко, но в нём сквозила восторженная жажда власти:

— А ты можешь поклясться перед Господом, что не говорила с волками? Что не слышала голосов, которые шептали тебе из темноты?

Толпа напряглась. Женщины перекрестились, кто-то всплеснул руками, ожидая её ответа, словно он что-то изменит.

Жюстин медленно подняла взгляд.

— Поклясться? — переспросила она с откровенным сарказмом. — А разве клятвы ведьмы что-то значат для вас? Или вам просто нравится, когда люди унижаются перед вами в страхе?

Священник не ответил, и тогда Жюстин усмехнулась.

— Давайте так, раз уж пошёл такой разговор. Может, я поклянусь, что по ночам не танцевала в лунном свете с духами? Или что не превращалась в ворона и не каркала вам под окнами? О, или, может, я должна отрицать, что не варила зелья из слёз младенцев?

Толпа зашумела.

Кто-то засмеялся, но смех быстро задушили шёпоты ужаса.

— Ты издеваешься! — выкрикнул кто-то.

Жюстин сделала невинное лицо.

— Что, правда слишком нелепа? Не укладывается в вашем маленьком мозгу, который питает только страх?

Она повернулась к толпе, смотрела каждому в лицо, запоминая, кто трусливо отворачивался, а кто жадно ждал её приговора.

— Вам нужна не правда, а красивая причина. Вы даже не пытались искать доказательства. Вам хватило слухов. Одного крика в ночи, одного мимоходного слова, и всё — вы вцепились в это, как псина в кость.

Священник побелел от ярости, но Жюстин не дала ему и рта раскрыть.

— Вы боитесь леса, потому что он не молится вашим богам. Вы боитесь тьмы, потому что не понимаете её. Вы боитесь меня, потому что я не стою перед вами на коленях, не плачу и не умоляю.

Она улыбнулась.

— А знаете, что самое смешное? Лес никогда не говорил со мной. Ни шёпотом, ни криком. Но вы… — она кивнула на толпу. — Вы орёте громче любых демонов.

Священник рванулся вперёд.

— Хватит! — его голос сорвался, почти пискнул от гнева.

— Боишься, что я скажу ещё что-то, что заставит их задуматься? — Жюстин приподняла бровь. — Не волнуйся. Им не привыкать затыкать уши, когда им удобно.

Огонь рванулся вверх, хватая воздух жадными языками. Толпа замерла, ожидая, когда огонь сомкнётся вокруг неё. Но Жюстин не чувствовала жара.

Она вспоминала.

Но не легенды, не чужие истории. Она вспоминала слова, услышанные когда-то в детстве, ещё не зная, что они предскажут её судьбу.

Однажды, глубоко в лесу, она встретила медведя. Она не успела даже испугаться — знала, что бежать бессмысленно. Он учуял её раньше, чем она его. Видела, как он напрягся, как шевельнулись его мощные лапы. Нападение было неизбежным.

И тогда произошло нечто странное. Страх не парализовал её. Он проснулся.

Она почувствовала, как внутри что-то сдвинулось, хлынуло по венам, заставило её сердце колотиться быстрее. Её тело начало меняться. Жюстин не помнила деталей — только горячий всплеск силы, обострённое зрение, звериный рык, вырвавшийся из её собственного горла. А потом — кровь.

Медведю не повезло.

А ей?

Её это ужаснуло.

С того момента она стала бояться себя. Она нашла травы, отвары, ритуалы заглушавшие зов, сдерживавшие пробуждение зверя. Никто не знал об этом. Кроме неё самой.

Но сейчас она не сдерживала себя.

Жюстин рассыпала травы, зажатые в кулаке, и прошептала слова, которых никто не понял. Её голос был тихим, но в этом шёпоте чувствовалась древняя сила. Теперь страх пробудится не в ней, а в них.

А сейчас, дорогой читатель, я хочу напомнить вам сцену, которая была на этой площади много лет назад. Тогда, как и сейчас, здесь собралась толпа. Люди стояли плечом к плечу, сжимая в руках факелы, с лицами, искаженными страхом и фанатичной верой в собственную правоту. Площадь видела это прежде, но те, кто собрался здесь сегодня, предпочли забыть.

Когда-то давно, в центре этой самой площади стоял мужчина, высокий, с тёмными волосами и светлыми, почти нечеловеческими глазами, в которых отражался свет пламени. Он не был одним из них, но был им нужен. Он жил в лесу, и люди звали его, когда умирала роженица, когда ребёнок задыхался в лихорадке, когда охотник приходил из чащи с разорванным боком и молитвы не помогали. Он никогда не отказывал, но и благодарности не требовал. Он не вмешивался в их жизнь, не просил хлеба, не приходил в гости. Оставался в тени, пока его не звала беда. И люди были ему благодарны. Пока испуг не стал сильнее, чем нужда в нём.

Ночью его увидели не таким, каким привыкли видеть. Не целителем. Не человеком. Огонь в костре треснул, когда его глаза вспыхнули в темноте. Лунный свет пролился на его фигуру, и он стоял на четырёх лапах, сгустком ночи среди деревьев. Тот, кто его увидел, не подумал о спасённых детях. Не вспомнил, как этот человек держал за руку его мать, пока смерть не отступила. Он увидел только зверя. А зверя надо было сжечь.

Его не победили в бою. Его победила хитрость. Вино, наполненное травами, парализующими тело. Ложь, сказанная устами тех, кому он верил. Когда он открыл глаза, он уже был связан. Мужчины сжимали факелы, женщины держали детей за плечи, не позволяя им плакать. Он не сопротивлялся. Он только смотрел.

— Ты демон, — сказал священник, не оставляя места сомнениям.

— Ты не человек.

Кто-то прошептал молитву.

— Ты не должен жить.

Пламя взвилось ввысь, но прежде чем огонь схватил его плоть, он заговорил. Его голос был спокоен.

— Вы заплатите за это.

Пламя дрогнуло.

— Вы боитесь меня, но бояться надо не меня. Бояться надо того, что идёт за мной.

Женщина зажала рот рукой, отводя взгляд.

— Когда вы снова потянетесь к факелам, когда кровь невинного вновь окропит эту землю, — вы поймёте. Но будет поздно.

Огонь поглотил его, но слова остались в воздухе.

Прошли годы. Люди забыли. Они передавали только сухие строки: «Когда-то в деревне сожгли демона». Но никто не вспоминал его слов. Никто не вспоминал, что именно он предсказал.

И вот теперь, десятилетия спустя, история повторяется. Толпа вновь собралась на площади. Факелы вновь дрожат в руках. В центре снова стоит тот, кто когда-то спас их жизни, но стал ненужным, когда страх взял верх. Они забыли предсказание.

Но предсказание не забыло их.

Жюстин.

Она никогда не знала его, но кровь, что текла в её жилах, помнила.

Её отец не просто предсказал этот момент — он оставил в ней часть себя, наследие, которое теперь пробуждалось.

Он предсказал её.

Жюстин закрыла глаза. Внутри неё что-то оборвалось, сломалось, превратилось в нечто новое.

Она не была просто жертвой этой деревни.

Она была той самой карой, что они сами навлекли на себя.

Толпа шумела, кричала, требовала крови, но Жюстин уже не слышала их голосов. Она слышала только огонь. Он жадно впивался в её кожу, пожирал платье, опалял лицо. Боль была адской, разрывающей, но она не кричала. Крик — удел слабых, удел людей. А она уже не была человеком.

Что-то внутри хрустнуло, сломалось, сдвинулось — её тело больше не подчинялось привычным законам. Её кожа не просто горела — она менялась, растягивалась, лопалась, уступая место тому, что жило внутри неё всегда. Верёвки лопнули, и она рухнула на колени. Слабость накатила волной. Огонь разрушил её тело, но он не убил её.

Толпа молчала. Ветер сменил направление, и густой дым от костра повалил прямо на них, разъедая глаза, забивая лёгкие. Они закашлялись, пятясь назад, смаргивая едкий пепел. Одна из женщин вскрикнула, закрывая глаза, будто отказываясь верить в увиденное. Видели ли они зверя наяву, или это дым исказил реальность? Кто-то нервно сглотнул, а ребёнок вырвался из рук матери, но никто не остановил его — все смотрели только на неё. Жюстин подняла голову. Её глаза больше не были человеческими. Сквозь колыхающийся дым фигура казалась неясной, и страх множил образы — кто-то видел волка, кто-то тень, кто-то самого дьявола. Теперь это были глаза зверя. Священник дрожал, сжимая крест. Он не защитит его от того, что они пробудили.

— Остановите её! — выкрикнул он, но его голос сорвался на хрип.

Никто не двинулся. Они не могли. Огонь плясал в их глазах, но не мог сжечь их ужас. Они уже не были уверены, что видят реальность — или же кошмар, сотканный из дыма и страха.

Жюстин встала на ноги, тяжело, медленно. Она ещё ощущала ожоги, ещё чувствовала, как кожа стягивается, как раны пытаются затянуться, но у неё было достаточно сил, чтобы уйти.

Один из мужчин дрогнул, словно хотел преградить ей путь.

Она приподняла голову и посмотрела на него.

Только один взгляд.

Но он бил сильнее любого удара.

Мужчина разжал пальцы, и факел упал в грязь. Он не посмел двинуться.

Жюстин медленно повернулась, её тень вытянулась на земле в свете от костра.

Она уходила.

Она не убивала их.

Пока.

Священник бросился к людям, истерично размахивая руками.

— Не дайте ей уйти! Остановите её!

Но никто не слушал.

Они выпустили зверя. Теперь он сам решит, когда вернуться.

Глава 4. Пробуждение зверя

Жюстин очнулась на сырой лесной подстилке, когда солнце уже клонилось к закату. Тени леса стали длиннее, воздух напитался вечерней прохладой. Сперва она отметила, что боль от ожогов исчезла, словно её никогда не было. Но что-то было иначе. В теле ощущалась новая лёгкость, сила, пульсирующая в каждой мышце. Дыхание стало ровным, размеренным, а сердце билось не тревожно, а мощно, задавая ритм, словно к нему подстроился сам лес. В памяти вспыхнули обрывки воспоминаний: огонь не просто не обжигал — он окутывал её, принимал, словно что-то родное. Языки пламени скользили по коже, но не оставляли следов. В его треске смешивались чужие крики и приглушённый шёпот чего-то, чего она тогда не смогла понять. Она видела, как её руки дрожали, но не ломались, как кожа раскалялась, но не сгорала. А потом — темнота. Она приподнялась на локте: влажная земля прилипала к рукам, но теперь она ощущала её иначе — не просто холодную и липкую, а живую, наполненную теплом, словно пульсирующую под пальцами. Воздух был пряным, густым, но не только от влаги — он нёс в себе дыхание леса, тысяч запахов, которые она никогда раньше не улавливала. Если раньше лес был для неё всего лишь местом сбора трав, то теперь он будто обнимал её, признавал своей. Деревья больше не казались просто деревьями — она чувствовала их живое дыхание, слышала, как ветер пробегает по листве, различала, как влажная земля под ней напитывается ночной влагой.

Едва она сделала движение, в висках зазвенели воспоминания о пылающем костре, злобном гуле толпы и чьих-то ошарашенных взглядах. Она помнила, как кто-то смотрел прямо на неё — не отводя глаз, не моргая, словно не мог поверить в увиденное. Кто-то видел, как она шагнула из пламени — но кто? И что теперь этот человек скажет деревне? Сердце тут же тревожно забилось: она выжила. Но как?

И тут в полумраке послышался шаг, тихий, чуть шаркающий по мягкой подстилке. Жюстин мгновенно напряглась, сжимая руки в кулаки.

— Спокойно, — раздался знакомый голос. — Это всего-навсего я.

Из тени выступил Матиас, тот самый охотник, который когда-то предупредил её о грядущем суде. Он остановился на границе света и тени, не спеша подходить ближе. В его взгляде не было обычной насмешки — скорее осторожность, изучение. Он держался чуть поодаль, опираясь плечом на ствол дерева, в темноте видна была лишь бледная улыбка.

— Ты… — она нахмурилась.

Он сделал короткую паузу, чуть наклонив голову.

— Не знаю, что ты такое, — тихо сказал он, всматриваясь в неё. — Но знаю одно: деревня в ужасе. Люди говорят разное. Кто-то уверен, что ты сгорела, а кто-то поклялся, что видел, как ты ушла в лес. Они напуганы, и куда приведет их страх мы не знаем.

Жюстин сузила глаза.

— Как ты меня нашёл?

— Может, у меня нюх на тех, кто умудряется выжить после костра. Или, что вероятнее, я просто наткнулся на твои следы.

Матиас усмехнулся, но в этой усмешке не было лёгкости.

— Ты оставила след, — сказал он, задумчиво. — Не обычный, не тот, что видно на земле. Что-то изменилось, и даже если люди этого не осознают, они это чувствуют. Как ветер перед грозой, как напряжение в воздухе перед ударом молнии.

Жюстин хотела сказать что-то резкое, но слова увязли в горле. В его взгляде не было страха — лишь странное сочетание любопытства и насмешливой уверенности.

— Ты не боишься?

— Ну, скажем, я боюсь многого, — ответил Матиас, — например, того, что если я встану слишком близко, ты меня можешь сожрать. Странное ощущение, знаешь ли. Но прямо сейчас я рад, что ты хотя бы жива.

Он говорил легко, но в голосе оставалась тень настороженности. Он не отступал, но и не приближался. Держался на границе — словно инстинкт подсказывал ему не заходить дальше. Жюстин отметила, что рядом с ним ей сложнее скрывать свою растерянность.

— Деревня растеряна, но не надолго, — добавил он мягче. — Пока они не знают, во что верить, но страх быстро найдёт виновного. Как только первый шёпот обратится в уверенность, они начнут искать тебя.

Жюстин крепче стиснула зубы, вспомнив толпу, кричавшую «ведьма». Она и сама ещё не до конца осознала случившееся.

— Пока они в шоке, — продолжил Матиас, — но я знаю людей: им нужно объяснение. Когда придёт страх, они начнут искать виновного, и — он усмехнулся коротко — мы оба понимаем, кого решат искать.

— Меня, — кивнула она, опустив взгляд. — И что ты предлагаешь? Убегать? Или остаться и…

— О, на мой вкус, убегать уныло, а рваться в деревню прямо сейчас опасно. Так что выбор за тобой. Хоть я и не жалуюсь на острые ощущения, но видел, как бывает, когда толпа берётся за факелы повторно. Поверь, это не самая увлекательная перспектива.

Он не шутил, и Жюстин чувствовала это. Ещё совсем недавно она спасала этих людей, а теперь не знала, стоит ли им мстить или просто исчезнуть.

— И зачем тебе помогать мне?

— Может, я просто добряк, — отозвался он с легкой улыбкой. — Или у меня есть план, который пока не готов озвучить. Считай, меня любопытство ведёт. Уж слишком впечатляет история про «женщину, вышедшую из огня».

Тишина повисла между ними. В какой-то миг Жюстин заметила, что её собственное дыхание стало очень тихим, почти неслышным. Слух обострился: она различала не только ночные шорохи, но и далёкий стук сердца птицы в ветвях, мерное движение лисицы в подлеске. Влажный воздух был насыщен запахами — мха, разогретой коры, и… крови. Где-то неподалёку кто-то охотился, и этот запах звал её, будоражил сознание. Словно в ней пробудилось нечто, чего она раньше не чувствовала.

— Я чувствую в себе… другое, — вымолвила она наконец. — Не знаю, как это описать. Сильное, дикое. Как зверь внутри.

Матиас скользнул по её фигуре взглядом, но на этот раз не просто изучающе, а с заметным напряжением. Что-то в ней изменилось. Не только глаза, мерцающие в полумраке, но и сама её аура — будто её тело больше не принадлежало целиком человеку.

— Понимаю, — коротко сказал он, не прося объяснять дальше. — Но всё же лучше, чем полностью сгореть, верно?

Жюстин горько усмехнулась, вспомнив боль пламени.

— Да, пожалуй.

— Что собираешься делать?

Она отвела взгляд в сторону, где громоздились тёмные силуэты вековых деревьев.

— Пока не знаю. Во всяком случае, не хочу бросаться в их объятия. Мне нужно разобраться.

— Отличная мысль. Всегда хорошо разобраться, прежде чем устраивать «второй раунд» с факелами.

Он произнёс это с насмешкой, однако во взгляде отражалась доля тревоги.

— Думаю, ты не станешь сидеть тут вечно. Если что, я найду тебя завтра в лесу — могу принести немного провизии и чистую одежду, — добавил Матиас, прищурившись. — И всё же надеюсь, ты не решишься на «грандиозное кровавое возмездие».

— Даже если решусь, то вряд ли расскажу тебе, — буркнула Жюстин.

Он улыбнулся краем губ.

— В общем, завтра я буду тут неподалёку. А там посмотрим, что из всего этого выйдет.

Она кивнула, чувствуя странный комок в горле. Никогда бы не подумала, что человек, которого она едва знала, окажется рядом в такой момент — ещё и с такой лёгкой усмешкой.

— Прощай, Жюстин… или не прощай, — сказал он негромко, отступая в густую тень. — Посмотрим, будет ли у нас ещё шанс поболтать.

На этом он развернулся и исчез в сумраке, а Жюстин осталась стоять, глядя, как колышутся ветви в том месте, где он только что прошёл. Холод ночи пронизывал её насквозь, но внутри бушевала горячая энергия, и она в который раз подумала: «Что же теперь со мной будет?»

Склонив голову, она прислушалась к звукам леса — и показалось, что где-то вдалеке отдалённые голоса людей. Может, они уже идут искать её? Или, напротив, напугано сидят по домам?

Как бы то ни было, она не собиралась ждать, когда страх деревни превратится в новую охоту. Она могла уйти далеко, раствориться в лесах, где никто её не найдёт. Но каждый шаг вдаль отзывался тяжестью в груди. Это было не просто бегство — это было признание вины. Её сердце билось не от страха, а от другой, более глубокой эмоции — злости. Гнев рос внутри, как напряжённая струна, готовая лопнуть. Её пальцы невольно сжались, ногти впились в ладони. Если они решат её преследовать, она не станет убегать. Но будет ли она их жертвой, или чем-то, чего они должны бояться? Она ещё не знала. Этот выбор не давал покоя. И всё-таки часть её была не готова к резне — остатки жалости и прежней целительской сути ещё мерцали.

«Завтра он придёт, — подумала она, — а я уже буду знать, что хочу…»

Глава 5. Тот, кто пришёл из леса (3 месяца назад)

Давайте вернёмся к событиям, что произошли в деревне три месяца назад.

В тот день Фурнак жил своей обычной жизнью, пока в его ворота не вошёл незнакомец, неся на руках раненого мальчишку.

Читателю, наверное, интересно узнать, кто же такой Матиас?

В деревне он появился неожиданно — незнакомец с лёгкой усмешкой и глазами, которые видели больше, чем должны. Он не рассказывал, откуда пришёл, но это никого не волновало. В таких местах, как Фурнак, людей судили не по прошлому, а по тому, какую пользу они могли принести.

И свою ценность он доказал в первый же день.

Марселю было двенадцать. Он уже считал себя взрослым и искренне верил, что может справиться с любым заданием, которое ему поручат.

— Принеси ягод, — сказала мать с утра. — Да побольше. Соседка рассказывала, что у речного оврага растёт малина, с тебя целая корзина!

Он не возражал. Мальчишка был горд — ему доверили дело, как взрослому.

Лес был спокойным, солнечные лучи пробивались сквозь кроны, рассыпаясь золотыми пятнами по земле. Марсель шагал бодро, насвистывая себе под нос, сжимая в руках корзину. Он нашёл малину быстро. Ягоды были крупными, сладкими, и мальчик, увлекшись сбором, даже не заметил, как зашёл глубже, чем стоило бы.

Сначала он ничего не услышал.

Но потом…

Что-то изменилось.

Воздух стал другим.

Лес не ожил, а наоборот — замер.

Где-то наверху ещё покачивались ветви, тронутые ветром, но птицы замолчали.

Гаспар почувствовал холодок на спине. Почти физически ощутил взгляд, вонзившийся в него из кустов. Он огляделся, пытаясь убедить себя, что это просто воображение.

Шорох. Лёгкий, осторожный, но теперь он его отчётливо слышал. Что-то двигалось в кустах — не спеша, словно изучая. Хищник не бросался сразу, он кружил, высматривая момент для удара.

Гаспар медленно выпрямился, сглотнул, не зная, что делать.

Сердце ударило раз, другой, сильнее.

Тень проскользнула между деревьями.

Он не успел закричать.

Волк вырвался из кустов, как молния.

Зверь был худым, но быстрым. Голод делал его опасным. В жёлтых глазах не было сомнений — только расчётливый хищный инстинкт.

Всё случилось за считаные секунды.

Марсель попятился, поскользнулся на влажной земле и рухнул на спину.

Волк уже прыгал.

Мальчишка успел лишь вскинуть руки, защищая горло, но клыки всё равно достигли цели.

В этот момент глухо треснула ветка, кто-то двинулся сквозь заросли.

Зверь почувствовал его быстрее, чем увидел.

В последний момент волк дёрнул мордой в сторону, почуяв новую угрозу.

Человек.

Матиас не бежал, не кричал, не делал резких движений. Он двигался быстро, но спокойно, выхватывая нож.

Волк рванулся на него, оскалив пасть, но человек уже знал, как он нападёт.

Рывок.

Рука с кинжалом взметнулась вверх, разворачиваясь под нужным углом.

Жёсткий удар.

Лезвие с хрустом вошло в шею зверя, пронзая его насквозь.

Тёмная кровь брызнула на листья.

Матиас перехватил рукоять, провернул кинжал и резко выдернул его обратно.

Тело волка обмякло.

Лес замер в тишине.

Марсель дрожал, всё ещё зажимая прокушенную руку, не в силах понять, что только что произошло.

— Ну, — раздался спокойный голос. — Ты явно не лучший охотник в этом лесу.

Марсель медленно поднял голову.

Незнакомец вытирал кинжал о край своего плаща.

— Ты не ранен? — поинтересовался он, не спеша.

Мальчик выдавил из себя стон.

— Только не падай в обморок, — с усмешкой сказал Матиас. — У меня нет ни малейшего желания тащить тебя через весь лес.

И Марсель почти упал.

Когда они вошли в деревню, люди высыпали на улицу.

— Марсель! — Мать бросилась к сыну, вцепилась в него, осматривая раны.

Все говорили разом, гул голосов сливался в одно целое.

— Что случилось?!

— Волк! Господи, волк напал!

— Где, в каком месте?

— Ещё есть звери?!

— Кто это привёл его? Откуда ты взялся, чужак?

Матиас не торопился объясняться.

Он просто подтолкнул мальчишку вперёд и спокойно сказал:

— Он жив.

И этого было достаточно.

Марсель стоял бледный, с трясущимися руками, но всё ещё живой.

Женщина перевела взгляд с сына на мужчину.

— Ты спас его. Но что ты делал в лесу? Ты был там случайно?

Толпа не расходилась, люди переговаривались, мать Марселя не выпускала сына из объятий, а староста, пожилой мужчина с густыми седыми волосами, встал перед Матиасом, оценивающе окинул его взглядом и спросил:

— Ты спас его. Чем мы можем тебя отблагодарить?

Матиас легко пожал плечами, словно не придавал этому значения.

— Найдите мне угол, где можно переночевать.

Староста хмыкнул.

— Если ночлег — всё, что тебе нужно, значит, ты ещё не понял, какой наша деревня может быть щедрой.

Он огляделся, потом кивнул в сторону пустующего дома на краю деревни.

— Аннет умерла три года назад, дом её с тех пор пустует, — староста сдвинул на лоб потёртую шапку и пригладил редкие седые волосы. — Крыша, конечно, просела, печь давно не топили… Но если руки есть, всё можно исправить. Место хорошее, лес рядом, речка недалеко.

Он выдержал паузу, внимательно всматриваясь в собеседника, затем добавил:

— А чего тебе дальше бродить по лесам? Оставайся если есть желание. Матиас задумчиво посмотрел на дом.

— А что, я не против.

— Тогда решено, — староста кивнул, а потом, словно вспомнив что-то, добавил: — Нам в деревне нужны храбрецы, да и охотник лишним не будет. Волки в этом году сильно расплодились.

— Разберёмся, — усмехнулся Матиас, поигрывая ножом в пальцах.

Где-то в толпе кто-то тихо сказал:

— Чужак, но, похоже, толковый. Пусть остаётся.

Так деревня приняла его.

Не как своего.

Но как нужного человека.

Матиас быстро освоился. Дом Аннет действительно требовал работы — крыша местами проваливалась, в стенах были щели, а печь треснула, но всё это не пугало его. Он привык работать руками, знал, как управляться с инструментами, и за пару недель дом снова стал пригоден для жилья.

В деревне к нему относились настороженно, но с уважением. Люди всегда с подозрением смотрели на чужаков, но в этом человеке было что-то, что заставляло их молча кивать, когда он проходил мимо, и не забрасывать его лишними вопросами. Он не навязывался, не лез в чужие дела, но если кто-то просил совета по шкурам, капканам или удачной охоте, он отвечал без лишнего высокомерия.

А ещё он шутил.

Это сбивало с толку.

Крестьяне привыкли к серьёзным людям, с каменными лицами и усталыми глазами. Матиас же мог говорить о простых вещах с такой лёгкостью, будто ему было всё равно, и одновременно так, будто он видел больше, чем показывал.

Вскоре он нашёл для себя ещё одно дело.

Однажды, возвращаясь с охоты, он притащил в деревню огромного рогатого оленя. Тело он разделал быстро, но вместо того, чтобы просто продать шкуру, он выделал её сам, а потом вырезал из кости тонкую, изящную фигурку.

Слухи разнеслись мгновенно.

Люди говорили, что у него лёгкая рука, что его звери, чучела и даже простые резные подвески «смотрят, как живые».

Первым покупателем стал мельник, затем кузнец, потом приехали купцы на ярмарку, и пошло-поехало.

Фурнак, бедная деревушка, где торговали лишь хлебом, скотом и шерстью, неожиданно стал местом, куда приезжали за работами мастера-охотника, параллельно скупая товар местных жителей.

Староста был доволен.

Деревня впервые за долгое время получила пусть и небольшой, но источник дохода.

Но не всем это нравилось.

А пока Матиас обустраивался в деревне, в другой её части начиналась другая история…

***

Сентябрьское солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в густые золотые оттенки.

Жюстин не любила заходить в деревню, но в тот день выбора у неё не было.

Священник сам послал за ней.

Его сестра болела.

Жюстин вошла в дом священника, и первое, что ударило в нос, — резкий запах ладана, смешанный с чем-то кислым. В комнате было жарко, свечи чадили, оставляя на стенах тёмные разводы.

Она сразу увидела больную женщину на постели.

Тело дрожало в судорогах, влажные пряди прилипли к бледному лицу. Веки подрагивали, губы шевелились, но звук был едва слышен.

Лихорадка.

Жюстин скользнула взглядом по ней, затем — на священника.

Отец Этьен наблюдал за ней от окна, скрестив руки на груди.

— Лихорадка, — сказала она спокойно. — Не худшее, что могло быть.

— Ты можешь помочь? — спросил он, но в голосе не было мольбы, только требование.

Жюстин не ответила. Она уже разворачивала узел с травами.

А потом услышала её голос.

— Он… он убил его…

Жюстин замерла.

Священник тоже.

Но он не остановил её сразу.

— Гаспар… — дрожащий голос звучал слишком отчётливо, несмотря на лихорадку. — Он хотел сказать королю… он знал… знал…

Жюстин медленно подняла голову.

Гаспар.

Так звали священника, который служил в деревне до отца Этьена.

Гаспар был человеком чести, настоящим верующим. Все говорили, что он умер от несчастного случая… но так ли это?

Больная извивалась, её губы дрожали, как у рыбы, выброшенной на берег.

— Он убил его… он убил его… чтобы занять место…

Тишина в доме стала вязкой, как смола.

Жюстин чувствовала взгляд Этьена, даже не поднимая глаз.

Несчастный случай был ложью.

Отец Этьен убил Гаспара.

И теперь он знал, что она это слышала.

Священник сделал шаг ближе.

— Ты закончила? — его голос был ровным, но теперь в нём проскальзывала нотка убеждения. — Бред. Лихорадка играет с разумом. Разве ты, целительница, не знаешь этого?

Жюстин кивнула, но в её взгляде больше не было прежнего равнодушия. Теперь она знала, что он лжёт, а он знал, что она это поняла.

Она не подала виду.

Но она больше не смотрела на него, как раньше.

И он это понял.

Жюстин вышла из дома ровным шагом, не давая себе права на спешку. Спокойствие — её лучший щит. Она чувствовала, как взгляд священника прожигает спину, но не позволила себе обернуться.

Прохладный воздух не мог смыть гнетущее ощущение — словно что-то цепкое осталось внутри, не желая отпускать. Она узнала то, что не должна была знать. Услышала слова, которые не должны были вырваться из сухих, обожжённых лихорадкой губ.

Гаспар. Бывший священник. Человек, который служил в деревне до Этьена.

О нём говорили с уважением. Он был добрым, справедливым. И он умер внезапно. Несчастный случай, так все считали. Но если верить бреду больной… он не просто умер. Его убили.

Она замедлила шаг, стараясь успокоить мысли. Ей совсем не хотелось знать, чем Гаспар мог помешать Этьену. И самое главное — что именно он знал?

Позади скрипнула дверь. Жюстин не обернулась, но спиной чувствовала его взгляд.

Священник вышел на крыльцо, задержался. Теперь между ними не осталось притворства.

Он знал, что она слышала. Она знала, что он не оставит это просто так.

Жюстин не замедлила шага. Но уходя, она понимала — их игра только началась.

Жюстин шагала по улице, но её мысли оставались там, в душной комнате, где бред лихорадки открыл тайну, которой не следовало прозвучать.

Этьен убил Гаспара.

Она не собиралась в этом разбираться. Ей было плевать.

Её не интересовали тайны деревни, не волновала судьба старого священника. Но теперь эта тайна стала её проблемой.

Глава 6. Тени за спиной

Жюстин вышла за пределы деревни, но тревожное чувство не отпускало её. Ветер доносил приглушённые звуки с улиц — шаги, разговоры, скрип дверей. Обычная жизнь продолжалась, но для неё всё изменилось.

Она не ускоряла шаг, не оглядывалась. Однако знала — Этьен уже строит планы.

Что он сделает? Попытается запугать её? Предложит молчать в обмен на что-то? Или пойдёт дальше и решит, что её смерть — единственный выход?

Мысли путались, но она быстро взяла себя в руки. Пока он будет осторожничать, у неё есть преимущество. Время. Вопрос лишь в том, как его использовать.

Но время для чего?

В доме отца Этьена царила тишина.

Лихорадка у сестры спадала, её дыхание стало ровнее. Она не помнила, что говорила. И это было хорошо.

Священник стоял у окна, глядя на дорогу. На тот путь, по которому ушла Жюстин.

Ему было не по себе.

Он привык управлять людьми, знал, как запугивать, как внушать страх, как заставлять людей видеть в нём голос Господа. Но Жюстин… она не боялась.

Гаспар. Дурак. Он мог бы уйти в монастырь, мог бы смириться. Но нет. Старик решил донести всё королю.

И теперь ведьма знала правду.

Отец Этьен сжал крест в руке. Жюстин была упряма, но она не глупа. Возможно, она никому не скажет. Возможно, ей всё равно.

Но если нет?

Он не мог позволить ей разрушить то, что строил годами.

Тень скользнула по его лицу.

Сначала нужно прощупать почву. Понять, говорит ли она с кем-то, следит ли за ним. А потом…

Он найдёт способ избавиться от неё.

Этьен родился в Фурнаке. Он не помнил отца — тот ушёл или умер, когда Этьен был ещё ребёнком. Мать тянула их с сестрой, как могла, но деревенская бедность не оставляла шансов.

Когда Этьену исполнилось десять, его отдали в монастырь. Это было не благословение, а единственный способ выжить. Он ушёл, не оглядываясь, не думая о сестре.

В монастыре он быстро понял главное — вера ничего не значит, если у тебя нет власти. Он учился говорить правильные слова, копировал поведение истинно верующих, но сам никогда не молился. Он не нуждался в Боге — он нуждался в пути наверх.

Но аббат видел его насквозь. Годы шли, а Этьен так и не обрел смирения. Он не был смиренным послушником, не был преданным священником — он был амбициозным, жёстким, двуличным. И когда настоятель понял, что его присутствие в монастыре — ошибка, Этьену пришлось искать способ уйти.

Когда появилась возможность поехать в Фурнак, он вызвался добровольно. Не потому, что хотел вернуться, а потому, что понимал — назад дороги всё равно нет.

Сестру он увидел случайно.

Она жила в бедности, после смерти матери медленно теряла разум. Люди не изгоняли её, но и не помогали. Она бродила по деревне, тихая, безвольная, шептала молитвы, которых никто не понимал.

Этьен не чувствовал к ней привязанности. Она была всего лишь напоминанием о прошлом, от которого он бежал.

Но он не прогнал её.

Она могла быть полезна.

Теперь у него было отличное прикрытие — заботливый брат, приютивший бедную родню. Люди верили в это. Люди всегда верят в красивые истории, если им так удобно.

________________________________________

Когда Этьен прибыл в деревню, Гаспар был настороже. Старый священник знал, что его работа неидеальна, и чувствовал — молодой проверяющий здесь неспроста. Но он не прогнал его, надеясь, что всё обойдётся.

Гаспар утаивал часть налогов, помогая жителям. Он не видел в этом греха, но знал, что это противоречит церковным законам. Он не доверял Этьену, но тот был внимателен. Наблюдал. Выжидал.

Очень быстро Этьен нашёл доказательства хищений. Но вместо доноса, он сделал предложение — часть средств теперь принадлежит ему. Гаспар уступил, надеясь, что так сможет защитить деревню. Он ошибся.

Жадность молодого священника не знала границ. Его аппетиты росли. Гаспар видел, как он меняется — из проверяющего в хозяина. И тогда он решился. Он напишет письмо королю. Признается во всём, лишь бы убрать Этьена.

Но письмо так и не ушло. Оно попало в руки Этьена. Он читал его, пока огонь в камине разгорался, а затем, не колеблясь, бросил пергамент в пламя. Ждать он не собирался.

Гаспар заболел внезапно. Сначала это были лишь головные боли, слабость, лёгкий туман в голове. Потом пришла лихорадка, обжигающая, как жар печи. Его пальцы дрожали, когда он подносил чашу с вином, а ноги не слушались, делая шаги неуверенными. Он пытался бороться, но яд был терпелив. Он действовал медленно, день за днём, с каждым глотком лишая его сил. Все знали, как он уставал, как много работал. Он умер быстро. Слишком быстро.

Но никто не заподозрил убийства. Никто не видел, как Этьен медленно травил его, день за днём подмешивая яд в вино.

А через месяц Этьен стоял на том же месте, в той же рясе, но с другим выражением лица. Теперь он не служил — он владел.

________________________________________

Сестра не понимала, что именно произошло, но она видела.

Она видела, как однажды ночью, когда все спали, Этьен вышел из дома с бумагой в руках. Она шла за ним, бесшумно, как тень, и увидела, как он стоял у церкви, держа письмо. Видела, как он разорвал его на части и бросил в огонь, глядя, как пламя пожирает пергамент.

Его руки дрожали. Лицо было напряжённым, глаза — тёмными, полными чего-то, что пугало её больше обычного. Гнев? Страх? Что-то ещё?

А на следующий день он долго разговаривал с Гаспаром. Она не слышала всех слов, но голос Этьена был жёстким, давящим, требующим. Он что-то угрожал, Гаспар пытался возразить, но тонкие нотки тревоги уже проскальзывали в его голосе.

Через два дня Гаспар заболел.

Через пять — он умер.

Сестра не говорила об этом. Она не могла. Не потому что не понимала — она понимала. Пусть её разум и плутал в тенях прошлого, но тайна, которую она хранила, была слишком опасна. Она видела, как люди меняются, когда боятся. Видела, что страх делает с человеком. И знала — стоит ей заговорить, и страх обратится против неё.

Но когда её сознание начало рушиться, когда горячка размывала границы реальности, она проговорилась.

Глава 7. Сделка с незнакомцем

Утром, когда солнце ещё пробивалось сквозь туман, Матиас нашёл её в лесу. Он принёс еду, одежду — но не объяснения.

Жюстин наблюдала за Матиасам. Он вел себя спокойно, слишком спокойно для человека, который постоянно ищет встречи с уже не человеком, но еще не зверем. Его лицо не выражало страха, и именно это настораживало её больше всего. Он не выглядел удивлённым, словно давно знал, кто она такая.

— И все же, почему ты мне помогаешь? — спросила она, не делая ни шага вперёд.

Матиас чуть усмехнулся, скрестив руки на груди.

— О, а я думал, что ты спросишь что-то вроде: «Кто ты такой?» или «Как ты узнал обо мне?»

Жюстин не ответила, лишь сузила глаза.

— Хорошо, — он кивнул, признавая её настороженность. — Ты хочешь понять, зачем мне это. Логично. Но давай начнём с простого: если бы я хотел выдать тебя, у тебя уже был бы нож в спине.

Жюстин медленно выдохнула. Он говорит правду. Её интуиция, обострившаяся с пробуждением зверя, не чувствовала в нём враждебности. Но и доверять ему она не спешила.

— Ты избегаешь ответа, — холодно заметила она. — Почему ты здесь?

Матиас вздохнул, будто ему наскучили эти расспросы.

— Потому что ты мне интересна, ведьма.

— Не называй меня так.

— Но разве ты не ведьма? — он склонил голову набок, пристально наблюдая за её реакцией. — Они сожгли тебя, но ты осталась жива. Ты что-то другое теперь. Разве не так?

Жюстин напряглась. Она чувствовала, что этот человек не просто бродяга или охотник, который случайно оказался рядом. Он знал больше, чем показывал.

— Откуда ты знал, какие травы мне нужны? — спросила она, сузив глаза. — Такие рецепты очень редки. И где ты их нашёл?

— Я взял их в твоей избе, когда ты так спешно помчалась в деревню греться на костре, — усмехнулся он.

Матиас задержал на ней взгляд. В его глазах мелькнуло что-то едва уловимое, прежде чем он усмехнулся и качнул головой.

— Так всё же откуда ты знал об этом?

— Ты не поверишь.

— Попробуй.

Он вздохнул, словно взвешивая, стоит ли ей говорить.

— Мне приходят видения.

Жюстин не пошевелилась, но внутри вспыхнул интерес.

— Видения?

— Очень чёткие. Очень подробные, — Матиас говорил спокойно, но в его голосе не было бравады, только констатация факта. — Я вижу вещи, которые должны произойти. Или которые уже произошли, но о которых мне неоткуда было бы знать.

Он встретил её взгляд без тени шутки, и она поняла — он не лжёт.

— Видишь будущее? — спросила она.

— Иногда, — кивнул он. — Иногда прошлое. Иногда — вещи, которые не имеют смысла… пока не приходит время.

Она внимательно смотрела на него, пытаясь осмыслить. Она слышала о людях, утверждающих, что видят будущее, и считала их шарлатанами. Но если бы он был обманщиком, она бы уже сгорела на костре.

— Значит, ты знал, что мне понадобятся эти травы?

— Я видел тебя в огне. — Его голос стал тише. — Видел, как ты пыталась достучаться до толпы. Видел, что если у тебя будет выбор, ты выберешь выжить. Мне видение их показало.

Жюстин сжала челюсти, отводя взгляд.

— Значит, у тебя дар.

— Можно и так сказать, — хмыкнул он. — Хотя мне больше нравится слово «проклятие».

Она усмехнулась, но без веселья.

— Знакомое чувство.

Тишина между ними сгустилась, но в ней уже не было напряжения — скорее, некое понимание. Они оба изменились. Они оба не принадлежали к миру обычных людей. И, возможно, именно это тянуло их друг к другу — двое чужаков, ставшие частью чего-то неизведанного.

Матиас снова усмехнулся.

— Ну что, как будешь благодарить своего таинственного спасителя?

Жюстин прищурилась.

— Теперь мне понятно, почему половина баб в поселке сходит по тебе с ума, они только и щебечут что о новом охотнике что поселился в доме старой Аннет- засмеялась Жюстин.

Он моргнул, затем громко рассмеялся.

— Наконец-то! — Он покачал головой, сложив руки на груди. — Я уж думал, ты вообще не замечаешь, насколько я чертовски хорош собой.

Жюстин закатила глаза, но уголки её губ дрогнули.

— О, замечаю насколько у них нет вкуса))

Матиас расхохотался, запрокинув голову.

— А ты мне нравишься, ведьма.

Жюстин покачала головой, но где-то глубоко внутри зародилось странное, незнакомое чувство — не страх, не злость. Что-то другое.

— Значит, союз? — спросил он, прищурившись.

Она посмотрела на него.

Она ещё не доверяла ему.

Но знала, что без него ей будет сложнее.

— Посмотрим. — Она развернулась и пошла дальше вглубь леса.

— Ой, да ладно, ты же уже согласилась! — донеслось ей в спину.

Она не ответила.

Но, может быть, он был прав.

Глава 8. Охота на ведьму

Жюстин ступала осторожно, чувствуя под ногами мягкий слой опавших листьев. Лес был наполнен приглушёнными шорохами, дальними криками ночных птиц, а где-то в глубине поскрипывали старые деревья. Позади раздавались лёгкие шаги Матиаса. Он не спешил догонять её, но и не отставал, словно давая ей время свыкнуться с его присутствием.

— Ты собираешься молчать всю дорогу? — не выдержал он через несколько минут.

— Думаю.

— Не знаю, как насчёт ведьмовских чар, но ты явно овладела искусством убийственного молчания. — усмехнулся он, наклонив голову.

Жюстин не знала, почему всё ещё позволяет ему идти рядом. Может, дело было в его словах — в том, что он видел вещи, которые не должен был видеть. Или в том, что он не пытался её запугать, как остальные.

Но, скорее всего, причина была проще.

Она чувствовала, что этот мир постепенно сжимается вокруг неё, превращаясь в кольцо недоверия и страха. Совсем не осталось тех, кто хотя бы отчасти понимал её, и Матиас, возможно, был единственным.

— Твои видения, — заговорила она, не оборачиваясь. — Ты можешь ими управлять?

— Как бы мне этого хотелось, — фыркнул он. — Нет, они приходят, когда хотят. Иногда это просто бесполезные обрывки — тени, звуки. Иногда — чёткие картины.

— Как те травы, что мне понадобились.

— Да, — кивнул он. — В одну из ночей я увидел тебя. Огонь, крики, верёвки, сгорающие прежде, чем успели опалить твою кожу. Ты была там и не была одновременно. И я понял — тебе нужно пробудить своего зверя, иначе тебе не выжить. Я видел, как ты обратилась.

Жюстин не ответила сразу.

— А что ты видел дальше?

Матиас замолчал.

Она остановилась и обернулась, встретившись с его глазами.

— Ты видел, кем я стала?

Он качнул головой.

— Не четко. Видел то, что ты уйдёшь в лес. Что тебя будут бояться. И что это только начало.

Жюстин сжала губы, внутренне содрогнувшись. Зверь. Это слово с каждым днём становилось всё более привычным. Оно оседало в её сознании, как оседает зола после пожара, оставляя после себя только холодный пепел.

Потом уже она думала об этом всю ночь. О том, что теперь для деревни она чудовище. Не женщина, не целительница, не та, кто спасал их жизни.

Чудовище.

И часть её уже перестала с этим бороться.

— Они будут искать меня, — негромко сказала Жюстин, глядя в сторону деревни.

— Врзможно, — подтвердил Матиас. — Отец Этьен поднимает толпу, но люди не спешат идти в лес. Им проще называть тебя «дьявольским мороком», чем признать, что они сами пробудили нечто куда более страшное.

— Значит, у меня пока есть время, — Жюстин невесомо улыбнулась.

— Немного, — Матиас окинул её долгим взглядом. — Священник требует доказательств твоей смерти. Но половина деревни предпочитает верить, что ты умерла на костре, а то, что они видели, было лишь иллюзией, насланной дьяволом. Им так спокойнее.

— А вторая половина? — насмешливо приподняла бровь Жюстин.

— Боится поверить, что ты выжила, — сказал он мягко. — Но отец Этьен не успокоится. Он не знает, с чем связался, однако хочет довести дело до конца.

— Я тоже, — в её глазах мелькнул звериный огонёк. — Я не собираюсь проводить остаток жизни, прячась по лесам. Но пока…

Она шумно выдохнула, позволив себе всего мгновение слабости. Осознание собственной обречённости сжимало грудь, но отчаиваться было некогда. Вдох. Выдох. Дальше. Оставаться тут, надеясь, что деревня о ней «забудет», было бы наивно.

— Ты хочешь пересидеть бурю? — предположил Матиас.

— Я хочу выжить, я хочу отомстить — ответила Жюстин, глядя на него прямо.

Он кивнул, словно ожидал такого ответа. И в его взгляде она увидела странную смесь сочувствия и твёрдой решимости.

— Я помогу, чем смогу, — сказал он негромко. — Но будь осторожна: чем дольше они не находят твоих следов, тем сильнее отец Этьен будет разжигать страхи. Он не отступит.

— И я не отступлю, — тихо, но уверенно отозвалась Жюстин.

Жюстин задумалась, ощущая, как в груди сжимается тревога. Мысли спутались, но одно она знала точно — оставаться в неведении было опаснее всего.

Она не могла просто остаться здесь, в лесу, и надеяться, что её забудут.

— Мне нужно знать, что происходит в деревне, — сказала она наконец. — Если священник настраивает людей против меня, я должна знать, как далеко он зайдёт.

— То есть тебе нужен человек, который будет приносить тебе новости, — догадался он.

Она кивнула.

— А я могу угадать, кого ты хочешь на эту роль?

— Ты сам предложил союз, — напомнила она, скрестив руки на груди.

Матиас прищурился.

— А если я скажу, что это слишком опасно?

Жюстин хмыкнула, склонив голову.

— А выслеживать меня в лесу, значит, не опасно? Я так, в безобидного мышонка превращаюсь?

— Да? — он чуть наклонился вперёд, будто действительно заинтересовался этим вопросом.

Жюстин вздохнула и провела рукой по лицу.

— Между прочим, я не всегда могу его контролировать, — призналась она, стараясь не встречаться взглядом с Матиасом. — Не говоря уже о том, что я его ещё полностью не выпускала. Он появляется, когда мне действительно страшно…

Она на миг замолчала, словно погрузилась в воспоминания. Матиас не торопил её, лишь внимательно слушал.

— Первый раз это случилось два года назад… Я тогда ушла далеко в лес, туда, куда даже охотники редко заходят. Искала редкий мох, но с каждой минутой тревога нарастала — будто что-то следило за мной из-за деревьев. Шла не по обычной тропе, а напрямик, чтобы найти мох. И вдруг… ветки затрещали. Шорох, тяжелое дыхание. Я застыла, а затем из подлеска вышел медведь — огромный, тёмный, с блестящими от ярости глазами. Он шел прямо на меня. Огромный, разъярённый… Казалось, он даже не просто шёл, а нёсся прямо на меня. Я помню его глаза — бешеные, налитые кровью. От него пахло сыростью, гнилью и чем-то ещё — болью, страхом, смертью. Может, он был ранен, не знаю. В тот миг меня парализовал страх.

Жюстин заговорила тише, будто стесняясь собственных воспоминаний:

— Я не могла убежать. Казалось, само время застыло, воздух стал густым, как смола. Я знала — через секунду он растерзает меня. Но прежде, чем он достиг меня… внутри меня что-то взорвалось. Не страх. Не ярость. Инстинкт. Первобытная, животная сила вырвалась наружу. Я ощутила, как по жилам течёт такая сила, которую никогда в себе не чувствовала. А дальше… вспышка. Всё окутал глухой шум, будто я оказалась под водой. Его рёв взорвал воздух, но через мгновение сменился хрипом. Чьим? Моим? Его? Я не знала. Когда я очнулась, всё уже было кончено. Медведь лежал неподвижно, его тёмная шерсть лоснилась от крови. Моей. Его. Я не могла сказать. Его шерсть была вся в крови. И это была моя кровь тоже: лапой он меня задел, но… я не умерла, хотя должен был быть всего один удар. Вместо этого… я убила его. Своими руками.

Сжав ладони, она опустила глаза:

— Я до сих пор не знаю, кем я была в тот момент. Человеком? Или чем-то другим? То ли в самом деле обратилась в зверя, то ли что-то произошло со мной — я не помню. Но факт остаётся фактом: я осталась жива, а медведь — нет.

В её голосе звучала горечь и ужас перед собой самой. Она вздохнула и снова посмотрела на Матиаса.

— Как мне казалось травы помогали мне всё это подавлять. Я пила отвары каждый день, чтобы не чувствовать это звериное… не знаю даже, как назвать. Инстинкт. Я не хотела снова пережить такое. А сейчас… теперь я даже не представляю, что будет.

Матиас не ответил сразу. Затем кивнул, будто принял её слова как факт.

— Хорошо.

— Хорошо? — переспросила она.

— Да, — он ухмыльнулся. — Это же даже интереснее, чем я думал.

Жюстин покачала головой.

— Значит, ты всё равно согласен?

— Я же сказал, ведьма. Я хочу знать, на что ты способна. Потому что когда придёт время, я хочу, чтобы ты знала это тоже.

Тишина между ними сгустилась.

Наконец Жюстин кивнула.

— Ладно.

— Вот и славно, — Матиас ухмыльнулся. — Значит, я отправляюсь в деревню, а ты…

— Я найду место, где можно залечь на дно, — сказала она.

— Хороший план, — он хмыкнул. — Но если ты передумаешь прятаться и захочешь провести ночь в компании самого очаровательного охотника в округе…

— Дай мне знать, если вдруг я сойду с ума, — перебила она.

Матиас рассмеялся.

— Договорились.

Он развернулся и скрылся в лесу.

Жюстин проводила его взглядом, прежде чем повернуться в другую сторону.

Она ещё не знала, как далеко заведёт её этот союз.

Но знала одно.

Теперь она не была одна, и ей это нравилось.

Он развернулся и скрылся в лесу.

Наутро Матиас отвёл Жюстин глубже в чащу, где среди старых орешниковых зарослей пряталась старая охотничья хижина. Местные о ней давно забыли — казалось, что ей не меньше ста лет. Её бревенчатые стены, потемневшие от времени и сырости, скрывались под густым мхом, а крыша провисла, покрывшись слоем сухих веток и листьев. Когда-то здесь жил охотник, но время стерло его следы — осталась лишь полусгнившая мебель и запах древней древесины.

Дорогу к ней найти было непросто: узкая тропа терялась между кустами, словно сама природа пыталась скрыть это место. Матиас признался, что наткнулся на неё совершенно случайно, а потом с трудом смог отыскать снова.

— Здесь тебя никто не найдёт, — сказал он, осматриваясь. — Но будь осторожна. Днём лучше не разжигать огонь — дым может привлечь ненужные взгляды.

Рядом с хижиной бил родник: чистая, холодная вода пробивалась сквозь камни и сочилась меж корней старого дуба, обтекая их и журча на поверхности. В этом месте чувствовался особый покой. Ветви орешника и буков склонялись над поляной, пропуская лишь тонкие лучи солнца, а мягкий мох устилал землю, заглушая шаги. Осень ещё не вступила в свои права полностью, но воздух уже был свеж и терпок, наполненный ароматом влажных листьев и древесной коры.

Матиас снял с плеча мешок и бросил его у входа.

— Принёс тебе кое-что из своей одежды, — небрежно бросил он. — И вещи старой Аннет, что нашёл у себя. Они не новые, но лучше, чем бегать в том, что осталось от твоего платья.

Жюстин взглянула на свёрток и кивнула, принимая его без слов.

— Я вернусь через пару дней, — добавил он, отходя назад. — надеюсь, ты не решишься сжечь хижину в первый же день.

— Не обещаю, — ответила она, но в уголке её губ мелькнула тень усмешки.

Матиас усмехнулся и, не говоря больше ни слова, растворился среди деревьев.

Жюстин осталась одна. Тишина леса теперь казалась ей почти осязаемой, как плотная ткань, окутывающая всё вокруг.

Она медленно обвела взглядом старую хижину. Дом, хоть и ветхий, но лучше сырой пещеры. Он словно сливался с лесом, укрытый мхом и тенями, став его частью. Здесь не было ни свечей, ни тепла, но в этом укрытии было нечто первобытное, что успокаивало её. Здесь её никто не найдёт. Здесь, среди влажного дерева и запаха старого мха, она могла хотя бы ненадолго забыть, кто теперь ищет её следы.

Здесь начиналась её новая жизнь — жизнь, в которой лес становился домом, а тень прошлого преследовала с каждым дуновением ветра.

Прошло два дня с тех пор, как Жюстин и Матиас расстались у хижины.

Лес за эти два дня изменился. Осень набирала силу, ветер стал резче, а листья, ещё недавно только начинали желтеть, теперь опадали с деревьев, устилая землю мягким шуршащим ковром. Ночи стали холоднее, и в воздухе витал терпкий аромат опавших листьев, смешанный с нотками дымки и влажного мха.

А в деревне за это время многое изменилось.

В тот вечер в Фурнаке царила напряжённая тишина. Осеннее солнце давно село, но воздух был наэлектризован недосказанностью и тревогой. Но в главной корчме Фурнака, где обычно царило разгулявшееся пьянство, сегодня шумели иначе — говорили о костре, о страхах, о том, что следовало делать дальше. Здесь, в просторном зале с закопчёнными балками, собирались мужики после рабочего дня: кто с поля возвращался, кто из кузни, кто с мельницы. Занимали скамьи у грубых деревянных столов и за кружкой дешёвого разбавленного вина делились последними новостями.

Сегодняшний вечер мало чем отличался бы от прочих, если бы не события последних дней, что взбудоражили Фурнак. С тех пор как считали, что Жюстин — «ведьму», — сожгли на костре, деревня словно ходила по острию ножа. Одни продолжали твердить, что всё кончено и «злой дух» испарился в пламени. Другие же, напротив, видели или слышали что-то в ночном лесу и судачили, что ведьма «ушла к дьяволу, да может вернуться».

Но, как ни странно, разговоры об этом велись приглушённо, почти шёпотом. В открытую о костре упоминать не спешили: то ли стыдились, то ли боялись навлечь новые беды.

В корчме было накурено, пахло прелым деревом, дымом и кислым потом. Трактирщик, приземистый мужчина по имени Филипп, двигался между столами быстро и настороженно, словно чувствовал, что в воздухе сгущается что-то нехорошее. В дальнем углу на своей привычной лавке сидел старик Тибо, редкий в этих краях человек, умеющий читать, да ещё и на латыни.

Тибо был некогда аптекарем в большом городе, но судьба занесла его в Фурнак, и вот уже много лет он жил тут, почти не практикуя своё бывшее ремесло. Говорили, что когда-то он учился у самого известного хирурга, а в юнности даже помогал монахам в монастырской библиотеке — оттуда у него и латынь, и знания о церковных делах. К слову он прекрасно понимал что Жюстин не ведьма, а знахарка. Но годы сделали своё дело: руки дрожали, зрение ослабло, и он уже не мог ни колдовать над настоями, ни аккуратно выписывать рецепты. Зато в разговорах поучаствовать любил. И когда заходил в корчму, к нему неизменно подсаживались люди — послушать, что скажет «учёный» старик.

Сегодня у Тибо, как и у многих, не шёл из головы случай с Жюстин. Он знал, что-то здесь нечисто: не может священник единолично решить судьбу человека, да ещё и сжечь на костре безо всякого настоящего дознания.

— Хмм, её схватили вечером, а наутро уже костёр развели, — произнёс Тибо, покручивая в пальцах полупустую кружку с вином. — Да разве это по закону? Разве у нас инквизиция безбумажная?

За соседним столом мельник при этих словах шумно сглотнул и придвинулся ближе:

— Старик, да какая тут бумага… Все решили, что ведьма она. Вот и схоронили поскорее, чтобы не накликать беду.

Тибо с нажимом поставил кружку на стол, обвёл собравшихся цепким взглядом.

— «Все решили»… А кто «все»? Может, отец Этьен сказал «она — ведьма», а вы и рады поверить?

— Но ведь… — мельник запнулся.

— Слыхали ли вы о королевском указе? — продолжал старик, постукивая пальцем по столу. — Людовик наш, пятнадцатый, не жалует инквизицию. Он, считай, давно против пыток и самосуда выступает. А мы что? За одну ночь всё провернули? Это ж явное нарушение. Ни суда, ни дознания, ни протокола толком.

Он медленно провёл взглядом по лицам собравшихся, как охотник, выискивающий слабейшую жертву. В полумраке корчмы мелькали напряжённые лица. Кое-кто угрюмо разглядывал кружку, кто-то отводил глаза.

— Но она ведьма, Тибо… Все говорят, что она колдовала, — пробормотал кузнец, почесав щетинистый подбородок.

— «Все говорят» да «все говорят»… — вздохнул старик. — Раньше, почитай, «все» говорили, что молоко скисает от сглаза, а на деле корова больна была. А кто-нибудь видел, как Жюстин совершала колдовство?

Наступила неловкая пауза. Слышалось только, как трактирщик с грохотом переставляет кубки у дальней стены.

— Я-то помню, как она лечила моего сына, когда у него лихорадка была, — тихо произнёс молодой крестьянин, размявшись на лавке. — Да так вытащила, что все диву давались: священник уже отпевать собирался, а она, гляди-ка, спасла.

Кузнец угрюмо кивнул:

— И мою руку… я ж чуть без неё не остался.

Старик Тибо отхлебнул вина и кивнул:

— Вот и выходит, что всё это сплеча. И потом, разве вы не понимаете? Наш отец Этьен не имел права давать команду сжигать женщину, если уж «ведьму» вздумал изобличать. Должен был быть инквизитор, королевский чиновник или, как минимум, церковный следователь из епархии. Протокол допроса, да и приговоры выносят не вот так, с бухты-барахты. Взгляните, — он постучал пальцем по своей голове. — Я читал, как это делается. Гаспар, когда был здесь священником, не раз говорил мне: «Если случится подозрение в колдовстве, есть порядок, который нельзя нарушать. Иначе это грех и перед Богом, и перед королём».

Слова о старом отце Гаспаре вызвали смятение у собравшихся. Многие ещё помнили того священника: добрый, кроткий, всегда на стороне людей. Умер он внезапно, и мало кто задавался вопросом «как?». Теперь же всплывали странные совпадения.

— А ведь именно с отцом Гаспаром ты дружил, Тибо, — неуверенно сказал мельник. — Он рассказывал тебе о церковном праве?

— Да, — коротко ответил старик, нахмурившись, и добавил: — И не только о праве. Гаспар тогда говорил, что если в деревне когда-нибудь попытаются устроить «самосуд», это кончится бедой. Он был уверен: бояться надо не «ведьмы», а тех, кто злоупотребляет святостью церкви.

За столом повисла тяжёлая тишина. «Злоупотребляет святостью церкви» — фраза прозвучала слишком ясно, и мысли собравшихся немедленно обратились к отцу Этьену.

— Получается, он мог… — не договорил кузнец.

— Гаспар опасался чего-то, — мрачно сказал старик, покосившись на дверь. — И я не удивлюсь, если он тогда пострадал не от «болезни», а от… чужой руки. Просто мы все были слепы.

Мельник покрутил в пальцах кружку, хмуро опустив глаза:

— Выходит, священник нас… обманул?

— Выходит, что так, — сурово подтвердил Тибо. — Не знаю, зачем ему надо было торопиться с казнью, но факт остаётся фактом: никакого официального суда не было, а царский указ Людовика XV об отмене пыток он явно не выполнил. Да что там пытки — он и без всякой формальной процедуры к костру призвал.

Кто-то из мужчин с шумом поднялся, стукнув кружкой о стол: