Бесплатный фрагмент - Роман без проникновения. Жизнь на безопасном расстоянии от любви

Введение

Жить — не значит соответствовать чьим-то ожиданиям.

Эта книга появилась потому, что, несмотря на все мои успехи, я слишком долго жила в состоянии «мне чего-то недостаточно». Недостаточно любви, внимания, тепла, поддержки, ясности, признания. Мне хотелось всё это получить от мамы, друга, бывшего мужа, от кого-нибудь еще. Вот только за этим стоял один вопрос, который я не умела себе задать: «А кто я сама для себя?» Я жила не в реальности, а в своих ожиданиях, а они редко совпадают с тем, что происходит на самом деле.

Пока мы ожидаем чего-то от происходящих событий, мы живем в иллюзии того, как оно могло происходить. От этого окружающая действительность нам не нравится, а значит, и жизнь в целом тоже не нравится. Ведь мы ждем того ощущения, которого в реальности быть не может.

Есть такая пословица: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе». С одной стороны, это убеждение, которое ограничивает человека в желании иметь большее. А с другой — если корректно его трактовать, оно говорит о том, что сначала важно научиться радоваться синице, ощутить ее в своих руках, чтобы потом встретить журавля, который порадует нас точно так же, как синица. От малого к бо́льшему. От себя к другим.

Когда вы ожидаете, что кто-то вас поймет, почувствует, услышит, уловит аромат точно так же, как улавливаете его вы, то этого в ста процентах случаев не происходит. Никто не может прочувствовать, понять, увидеть картинку, которую видите вы, события, которые проживаете вы.

Если ваша картина мира не стыкуется с «могу-хочу», например «хочу на Мальдивы, а могу в Геленджик», то это не говорит о том, что Геленджик — плохо. Это говорит только об одном: вы не умеете радоваться Геленджику. Пока нет удовлетворения от процесса, трава у соседа зеленее, мужчина у подруги лучше, зарплата у коллеги выше, а с вами что-то не то.

Я тоже когда-то так жила. Убегала от реальности, не хотела видеть ее такой, какая она есть. И пока я с ней не разобралась, то внутренней боли, ожиданий от других людей, страха одиночества было такое огромное количество, что периодически становилось трудно дышать.

Когда я научилась «радоваться Геленджику», отношениям с моей семьей таким, какие они есть, с работой, с окружающими, я получила больший контакт с собой и ощутила огромную благодарность за то, что имею. Я стала чаще спрашивать с себя, а не ожидать помощи от других в реализации своих запросов.

Теперь я не жду, что кто-то придет и даст мне то, что я хочу. Я умею спрашивать у себя и находить способы дать себе самой — любовь, тепло, признание. Это не про эгоизм. Это про взросление.

Те, кто родились и выросли в Советском Союзе, помнят, что приветствовалась помощь близкому человеку или товарищу в ущерб себе. Нас так воспитывали: «Поделись игрушкой в песочнице, поделись конфеткой, тебе же не жалко». Но кто сказал, что жалко — это плохо?

Да, мне жалко! Моя конфета — это моя конфета, и я не должна ею делиться.

Почему-то всё, что делается для себя, для собственных выгод, в обществе осуждается. Скажите мне, как можно научить ребенка ценить, уважать себя и свое мнение, если родители уважают мнение соседа или учителя больше своего? Они словно ставят их на пьедестал. Но чтобы разобраться в хитросплетениях жизненных задач, важно свое чувствование, свое ощущение наличия или отсутствия сил на решение задачи поставить выше, чем мнение толпы.

Я неоднократно бывала на турнирах по смешанным единоборствам и на каждом соревновании слышала, как спортсмену со всех сторон кричали: «Работай, не сдавайся, бей влево, в печень!» А ему, я уверена, безразлично. Спортсмен ведет бой, получает удары, и ему плевать на советы толпы. Ему важно опираться только на самого себя. Ведь если борец начнет слушать летящие ему рекомендации, то сразу уйдет в нокаут.

Чтобы быть победителем во всех чемпионатах, надо свое мнение и свои действия анализировать самостоятельно, не перекладывая ответственность на толпу. Я вовсе не убеждаю вас, что не стоит замечать напряжение, я лишь хочу сказать: важно учиться понимать, как можно изменить сложную ситуацию для собственной пользы, даже если это не понравится близким людям. Из состояния «мне хорошо» можно изменить картину мира, а из состояния «я делаю удобно для всех, но мне приходится терпеть», к сожалению, велики риски получить отрицательный результат.

В этой книге я делюсь тем, как научилась слышать свой голос и уважать его. Потому что только мы знаем, где у нас болит и как нам действовать.

Я профессиональный психолог, получала образование в Санкт-Петербургском университете им. Пушкина и педагогическом университете Екатеринбурга. Я резидент уральской школы философии «Берлога» в Екатеринбурге. Мои клиенты — собственники бизнеса, предприниматели, женщины и мужчины, все те, кто готовы измениться за короткий промежуток времени, а не ковыряться в чувствах и эмоциях на протяжении десяти лет. Моя задача — передать клиентам инструменты самовосстановления, самоанализа и самодисциплины, которые приведут к положительным изменениям. И на страницах книги я через свою историю делюсь с вами этими инструментами.

Книга состоит из двух частей, сочетающих эмоциональную и аналитическую истории. Данный формат более креативен, чем художественный роман или обычная книга по психологии.

Первые главы — это история девочки в воспоминаниях. Каждый из вас, я уверена, читая обо мне, вспомнит себя в три, пять, пятнадцать, двадцать и даже в тридцать пять лет. Вторая часть — это анализ, психологические модели, которые помогли, помогают и будут помогать разбираться в чувствах, в основе происходящих событий, формировать уверенность в завтрашнем дне и опору на себя, а не на окружение.

В этой книге много смыслов, которые, скорее всего, раскроются не сразу. Возможно, кто-то захочет прочитать книгу два, три, четыре раза, периодически возвращаясь к определенным главам, находя в них поддержку и ответы на свои вопросы. Но что я уверенно могу обещать: после прочтения у вас снизится тревожность и появится ощущение, что ответов стало гораздо больше, чем когда вы сравнивали себя с окружающими, задаваясь вопросами: «Как у него получилось?» и «Чего мне не хватает?».

Признаюсь, что одной из основных задач книги для меня была самотерапия. Я неоднократно вычитывала главу за главой, возвращалась, редактировала, читала еще раз, стараясь довести до ума то, что хотела и могла сказать. Первое прочтение стало для меня базой, второе и третье — инсайтами, а четвертое и последующие показало, что это — книга-путеводитель. Неоднократное повторение прожитого пути от начала до сегодняшнего дня — это путь преодолений. Он мог бы иметь иные последствия, если бы у меня не включилось понимание, что личная ответственность за себя и свои действия — основа всего.

Если вы хотите получить терапию, не привлекая психологов, попробуйте мой способ: запишите свои воспоминания, неоднократно прочитайте их и проанализируйте. Когда вы рассмотрите их детально и под разными углами, когда позволите посвятить своей жизни, детству, юношеству такое же количество времени, которое я посвятила написанию книги, тогда, я уверена, вы найдете ответы на все интересующие вас вопросы. Только лишь события, описанные на бумаге, мы способны увидеть объективно, а не основываться на мимолетных воспоминаниях из детства.

Эта книга — не инструкция, а компас, который поможет вам понять направление. Если вы не чувствуете себя «маминой радостью» и «папиной гордостью», то после прочтения будете твердо знать, что вы — своя собственная ценность. Это и есть основа.

Если сейчас, открывая книгу, вы чувствуете, что вас не любят так, как вы того достойны, если думаете, что ваши родители могли дать вам больше, чем дали по факту, если ожидаете от жизни бонусов, а они почему-то не приходят, то эта книга для вас. Здесь нет рецептов счастья, но есть важный инструмент — честный разговор с собой.

Главная мысль, которую я хотела донести в своей книге: кто я и что мне нужно делать для того, чтобы получить желаемое; как научиться разбираться с теми жизненными ситуациями, которые происходят сейчас; что нужно убрать или дополнить в своем процессе, чтобы получить высокий результат. И эта книга, я уверена, поможет вам из отсутствия вариантов найти свое решение. Решение есть всегда, важно лишь выбирать, каким оно будет.

Если у вас проблемы с детьми, почитайте мою историю, посмотрите, как глазами ребенка видится взаимодействие с родителем. Если проблемы с родителями, то книга подтолкнет вас к пониманию, что родители — живые люди, со своими жизненными историями. Они вовсе не обязаны соответствовать нашим ожиданиям, ведь мы их ожиданиям зачастую тоже не соответствуем.

Если у вас проблемы с позиционированием себя, вы ищете ответ на вопрос «Кем я буду, когда вырасту?» (даже если вам сейчас тридцать пять или пятьдесят лет), то, читая главу за главой, вы поймете, как убирать всё не свое, чтобы в конце осознать, что вы уже выросли и вы уже есть.

Если вы несчастны — будете счастливыми, если нелюбимы — станете любимыми, если вы мало обращаете на себя внимания — будете больше обращать на себя внимания. Почему? Потому что главный человек, который может это сделать, — вы сами.

Вас не любят — любите себя сами, вас никто не обнимает — обнимите себя, у вас тоже есть руки, вам не купили конфету — идите, заработайте и купите ее себе. Попросите, чтобы конфетку вам подарили, но умейте слышать отказ. Совершайте действия, чтобы получить результат, а не обижайтесь на людей, потому что они не воплотили ваши мечты.

Главное — не ждать, что кто-то даст вам ответы. Они уже есть внутри вас. Я люблю говорить: «Ной не ныл, и вы не нойте», пойдемте лучше читать книгу.

Часть 1. ДАНО: как когда-то нас учили в школе

Перед вами — первая часть моей истории. Воспоминания и живые эмоции, сохраненные в том виде, в каком они остались в памяти. Эта часть книги похожа на старый фотоальбом: в ней запечатлены лица, места, поворотные моменты, смех и слезы — всё то, из чего сложилась моя жизнь. Давайте познакомимся. Позвольте мне рассказать вам, как всё было.

Глава 1. Когда мама берет меня за руку

Выходной день суббота или воскресенье, неважно, я не любила выходные. За окном сгущались сумерки. Дома были я, бабушка, дед и мамин брат. Я бродила по квартире — это моя обычная вечерняя суета. В комнате, где жили мы с мамой, работал телевизор, и дядя его смотрел, показывали вечерние новости. «Смотреть новости скучно», — подумала я и пошла на кухню. Там пахло куриными шейками, бабушка готовила суп. Я невольно вздрогнула: «Брр, опять суп! Опять дед будет клацать вставными зубами, высасывая мясо и обгладывая косточки».

Аромат еды распространялся по всей квартире, отчего становилось невыносимо душно. Пытаясь спрятаться от запахов, я убежала в комнату бабушки и деда. «Почему у них всегда так тесно?» — думала я, оглядывая знакомые предметы. От большого количества вещей в комнате как будто всё перемешалось: две больших старых кровати, кресло, стул, шкаф-пенал, холодильник, еще один огромный шкаф с кладовкой внутри.

Я подошла к окну, прилипла к нему носом и лбом, чтобы ощутить холодное стекло перед собой (это была у меня такая привычка), и, повернув голову, посмотрела четко влево. Если к стеклу прислониться правой щекой и смотреть влево, то можно увидеть начало дома. «Мне нужно видеть начало дома, там тропинка, по которой придет мама», — думала я, вглядываясь в темноту и пытаясь разглядеть прохожих.

Вот показалось несколько отдельно идущих друг от друга людей. Они шли по дорожке навстречу моим окнам. «Среди них точно есть мама», — обрадовалась я, всё плотнее прижимаясь к холодному стеклу. Но ее там не оказалось. Расстроившись, я снова вернулась на кухню, и, немного потоптавшись около бабушки, пошла обратно на свой пост к окошку смотреть на прохожих и выискивать среди них маму.

Почему я в детстве не любила выходные?! Каждый мой вечер субботы или воскресенья проходил в бесконечных движениях: я курсировала между своей комнатой, кухней и комнатой бабушки с дедом, ожидая прихода мамы. Когда она задерживалась, у меня начиналась паника. Мне казалось, что с ней что-то случилось и я ее больше никогда не увижу. От этих мыслей всё внутри замирало и становилось трудно дышать.

Наконец послышался шум открывшейся входной двери, и я помчалась в коридор. Мама обняла меня, и, успокоенная ее присутствием, я вернулась в свою комнату.

Иногда мама задерживалась допоздна: или на работе, что реже, или уходила за продуктами в магазины на РТИ (это спальный район Екатеринбурга), расположенными достаточно далеко от нашего дома. В такие дни страх окутывал меня так плотно, что, когда мама приходила, я пряталась у себя в комнате, обижаясь и злясь.

Мама всегда возвращалась с работы усталая, молча ужинала на кухне приготовленным бабушкой супом и приходила в нашу с ней комнату. Она почти никогда со мной не играла. Не было сил. Немного отдохнув, шла мыть ванную, чтобы я могла искупаться.

Купал меня дед, а затем, завернув распаренную и раскрасневшуюся в огромное полотенце, относил в кровать и укладывал спать. Присутствие деда меня успокаивало. Он всегда напевал песню: «Шел солдат по бережку, шел издалека. Шел под красным знаменем командир полка».

Мне нравилось, что он или мама сидели возле меня, ожидая, когда я засну. Чаще всего укладывал именно дед, ведь маму я просила держать меня за руку и, бывало, долго не засыпала, поэтому эта миссия почетно доставалась деду. Ему было некуда спешить, и он пел, а я спала.

Если это была суббота, то воскресенье вновь начиналось с утренней суеты. Не всегда, но чаще всего мама куда-то уходила, а я оставалась с бабушкой и дедом. Я без дела слонялась по квартире: играла или просто сидела в комнате. Рисовать я не умела, у меня плохо получалось, а читать не любила.

Вечером всё повторялось. Как только за окном темнело, я начинала движение по привычному маршруту: из своей комнаты на кухню, оттуда в комнату бабушки с дедом, чтобы посмотреть, идет мама или нет, затем опять к себе, до тех пор, пока не открывалась дверь и домой не заходила мама. Я выбегала навстречу, мы вместе разбирали сумки, доставая гостинцы, которые она принесла, и потом возвращалась в комнату.

С понедельника по пятницу я ходила в садик. Мама будила меня рано, заплетала косы, пока я, сидя на стуле, смотрела мультик или утреннюю зарядку. Завтракать я не любила, ни дома, ни в садике, поэтому шла в сад, с трудом проглотив кашу или прожевав оладьи. Путь в сад короткий, но мне он казался вечностью. Наконец мы заходили внутрь — и мама сразу становилась заведующей детского сада. Она никогда не отводила меня в группу, на второй этаж я бежала самостоятельно. Но во время завтрака мама всегда приходила на обход в группы детского сада. Заходила и в мою. И вот тут-то я и гордилась моей самой важной частью жизни — МАМОЙ. Все взрослые относились к ней с уважением, а все дети с восхищением. А я ее дочь, и значит, часть уважения и восхищения доставались и мне.

В садике каждый новый день был похож на предыдущий: занятия, прогулка, обед, сон-час. На прогулке я могла забежать к маме, и тогда она хлопала меня по попе и отправляла обратно, говоря, чтобы я не мешала ей работать. В отличие от нее, нянечка Алевтина Николаевна сидела со мной в сон-час и ждала, когда я засну, иначе своей болтовней я могла всех разбудить.

Несмотря на однообразие, в садике мне нравилось больше, чем дома. Другая обстановка, игрушки, другие люди. Я чувствовала, что меня там все любят и уважительно ко мне относятся, а Алевтина Николаевна ставила разные пластинки и занималась, бывало, только мной.

Дома я скукоживалась, как изюм, стараясь быть незаметной. Словно в этой захламленной квартире для меня не было места. Каждый жил своей жизнью, не обращая внимания на маленькую девочку. Я чувствовала, что им со мной неинтересно. Хотя мне всегда отдавали лучшие конфеты, которые были в доме, но это ведь конфеты, это не внимание.

Лучших подруг у меня не было, я могла спокойно общаться со всеми ребятами из нашего двора. Вот только гулять одну меня не отпускали, а если такое случалось, то под присмотром кого-то из взрослых, обычно бабушки. Она сидела на скамейке, расположенной в березах между двух домов, а я тихонько играла на площадке или находилась поблизости. И как только видела маму, идущую по дорожке к дому, бежала ей навстречу.

В один из дней мы с мамой шли через лес возле школы. Я высматривала в траве первые весенние цветы. Был май, яркое солнце ласково припекало макушку, деревья стояли в зеленой дымке, в воздухе разливалось тепло. Вдруг тишину нарушил мамин голос:

— Маша, я хочу тебе кое-что сказать. Там пришел твой папа, и сейчас ты его увидишь, — негромко произнесла она.

Я удивленно посмотрела на нее снизу вверх. «Интересно, а какой он, мой папа?» — подумала я, втайне мечтая о том, чтобы он был похож на папу Лены Абловой, которого я считала идеалом. Он занимался спортом, красивый, статный мужчина, с большими усами, похожий на актера Михаила Боярского.

Мы повернули к проходной военного городка, вышли за нее, и я увидела своего отца — высокого худощавого мужчину с лицом, покрытым ямками и бугорками. Джинсы, джинсовая рубашка, джинсовая куртка и темные туфли. Мои мечты о статном красавце с лицом Михаила Боярского тут же улетучились. Отец был похож скорее на крокодила Гену, чем на отца Лены. Разглядывая его, я почувствовала отвращение.

Вспомнилось, как в один из дней я крутилась на кухне, где бабушка что-то готовила и разговаривала с дедом. В их беседе прозвучало странное слово — «потюремщик». Бабушка говорила о моем отце, и сейчас я подумала, что это его она тогда так презрительно обозвала. Дед в тот момент ничего не ответил. Он вообще хорошо относился к моим родителям, а бабушка считала маму излишне доверчивой и неразборчивой в жизни, раз она родила меня от «потюремщика». По ее мнению, мама «не смогла найти нормального мужчину». Вот мамины сестры — Люся, Нина и Рая — это пример хороших детей.

Когда мы вернулись домой, мама сказала родным, что мы переезжаем жить к отцу на Посадскую улицу. Бабушка поджала губы, вновь проскрипев это странное слово «потюремщик». Дед промолчал. Мы собрали вещи и втроем отправились к отцу. Он проживал в большой трехкомнатной квартире вместе с братом и своей мамой — бабушкой Машей.

Моя жизнь у папы ничем особо не отличалась от жизни в прежней квартире. Разве что свободы побольше, да бабушка Маша иногда общалась со мной. А еще мне купили кота, и он поселился в коробке из-под обуви. Правда, от животного вскоре избавились, объяснив тем, что у меня аллергия на кошек.

Наша жизнь вместе с отцом продлилась недолго. К осени мы с мамой переехали обратно к бабушке с дедом, чему я только обрадовалась. Всё же мне не понравилось жить с папой. В садик приходилось ездить на автобусе, а в доме все были какими-то чужими. От папы иногда неприятно пахло. Как-то мы играли в прятки, и отец предложил мне схорониться у него на груди под покрывалом. Я забралась, накрылась и тут же почувствовала такое же отвращение, как в первый день, когда увидела его. Я молча вылезла из-под одеяла и убежала в другую комнату.

Моя жизнь у бабушки с дедом, в девятнадцатом военном городке, шла своим чередом. Для них я была маленьким божком, они отдавали мне всё самое лучшее, как я уже говорила: конфеты, игрушки иногда покупали, еду самую вкусную для Машеньки оставляли.

Мама рассказывала, что бабушка с дедом переехали в город Екатеринбург из деревни, бросив дом и продав скотину. Они собирались как бегущие пленники, оставив в старом доме часть вещей, даже кухонную утварь. Дом так никто и не купил, и спустя десятилетия он всё еще стоял, только уже ветхой развалиной. Бабушка с дедом вынуждены были переехать, потому что мама ждала моего рождения и ей надо было помочь.

Я помню бабушку грузной женщиной с длинной, тощей, белесой косой, которую она заплетала в кулю и скрепляла на затылке гребешками. А деда — поджарым, амбициозным, интересным стариком. Он ни минуты на месте не сидел: то они с мамой картошку сажали, то за овощами на рынок ехали, то осенью шли ягоды собирать. Бабушка, в отличие от деда, была менее деятельна — сварливая, всегда у плиты. Она говорила, что ее задача приглядывать за мной.

До пенсии дед работал уездным бухгалтером. Он был малоразговорчивым и физически сильным мужчиной, хотя и невысоким. Когда Леня, мамин брат, буянил пьяный, дед мог легко его завалить и связать, несмотря на то что тот был выше, сильнее и моложе.

Дед — тишайший уравновешенный человек, он никогда ни на кого не злился и всегда насвистывал. Помню, лежит на кровати, ногу на ногу поставит и насвистывает. Бабушка ему что-то говорит, пилит его, пилит, а он свистит. После его контузии на войне поведение деда воспринималось окружающими как само собой разумеющееся. Позже я предположила, что дед свистит просто потому, что ничего не хочет в этой жизни менять. Бабушка старенькая, и все ее недовольства он воспринимал как данность, проявляя уважение к ее неуравновешенному, но любимому характеру.

Дед всегда ходил в одном и том же, новых вещей не любил покупать, кроме тапок. Они регулярно обновлялись, и лучшим подарком для него были тапки. Дома дед носил теплую жилетку и валенки. Они вместе с бабушкой ходили в валенках по квартире, потому что «на первом этаже дуло». А я смотрела на них и не понимала: «Как можно ходить в валенках, ведь колет же все?»

Оба они — всегда причитающая домашняя бабушка и вечно активный дед — делали всё для внучки. Даже переехали из родной деревни и дома в город в маленькую квартиру. На первый взгляд старики меня обожали, но если посмотреть глубже, то они интересовались мной, только когда я болела. Вернее, не болела, а постоянно чесалась, но мама говорила, что болею, хотя сама я этого не чувствовала. Интерес ко мне со стороны взрослых просыпался, когда кожу покрывали красные пятна. Они боялись, что с «божеством» что-то случится. А когда у меня всё было хорошо, я становилась для них непонятным существом, бегающим под столом, суетящимся и вечно просящимся гулять.

«Чесотка» временами слабела, а временами меня мазали какой-то вонючей мазью и накладывали бинты. В эти дни я оставалась дома и в сад не ходила, даже на праздники. Когда чесалась сильнее, меня возили по врачам. Однажды я даже какое-то время лежала в больнице. Это было летом. Я закончила первый класс, начались каникулы, и меня положили в стационар. Мама навещала каждый вечер, привозила шоколадные сырки, но быстро уходила. Я оставалась одна, ожидая следующего вечера и переживая несправедливость судьбы.

Хотя чесаться и неприятно, но мне нравились периоды болезни, потому что тогда все начинали интересоваться мной. Я становилась важной и нужной, даже мама в рабочее время забывала про свои обязанности заведующей и ходила со мной куда-нибудь. В моей жизни появлялся хоть какой-то интерес и игра. Мама брала меня за руку, и мы шли на прием в больницу и после заходили в магазин за чем-нибудь. Она переключалась со своих финансовых забот, и в этот момент я чувствовала, что нужна ей по-настоящему.

Вся наша жизнь была обычная и обыденная. Мне всегда казалось, что мама живет без радости. Она редко улыбалась, всегда была серьезная и усталая. Зато меня называла Марья Разгульная, потому что мне постоянно хотелось куда-то ехать и что-то праздновать. Вот только поводов особо не было.

Веселыми моментами были лишь дни рождения: мой и мамин. На кухне в детском саду из купленных мамой продуктов повара делали медовик, даже два. Я всегда с нетерпением ждала, когда их испекут. Это были самые вкусные торты в моей жизни. Один мы съедали в кабинете методиста с мамиными близкими коллегами, а другой несли домой, и к нам приходили мамины родственники. Всегда, кстати, только мамины. Папа и его родня никогда не появлялись на семейных событиях.

Иногда мама готовила торт сама или пекла пирожные «Персики». Я их очень любила: румяные, в сахаре, с джемом или сгущенкой, они были невероятно вкусными. Мама готовила от души, полностью вкладываясь в процесс, а я помогала. Такие моменты становились нашей общей радостью: месить руками тесто в кастрюле или слеплять половинки «Персика», наполняя их сгущенкой. Печь что-то сладкое — было наше единство. Ведь так здорово приготовить вместе торт и съесть его. «Разве у мамы не так же?» — думала я, глядя на ее уставшее и нерадостное лицо и не понимая, как так получалось, что наши с мамой радости никогда не совпадали.

На свое первое — самое первое — сентября я мечтала, что мама попросит поваров в садике испечь медовик или сама приготовит «Персики». Я с нетерпением ждала вечера, но ни того, ни другого на столе не оказалось. Ощущения радости опять не было. «Может, всё дело в моем костюме?» — думала я, разглядывая пустой стол.

Незадолго до первого сентября я придумала образ, в котором пойду в школу. Белые туфли без каблука, белая блузка с бантом, бордовый шелковый костюм с лямками и юбкой на пуговицах. Надо отдать должное маме, она всегда спрашивала меня, что я хочу, и интересовалась, как я хочу выглядеть.

Костюм мы поехали покупать вместе с мамой. Долго ходили и выбирали подходящий по цвету. Везде были только синие, но синий мне не нравился, мне хотелось темно-бордовый. Наконец мы его увидели, купили и принесли домой. Костюм оказался большого размера, а значит, надо было ехать обратно и менять. Это привело маму в раздражение. Я смотрела на ее сердитое лицо и не могла ничего понять: «Она же сама с такой любовью покупала мне его, что же произошло? Почему мама снова сердится?» — думала я, отчаянно пытаясь вспомнить, в чем еще виновата.

На следующий день мама вернулась с новым костюмом, подходящим по размеру. Когда она вошла в комнату, внутри меня появилось желание обидеться и спрятаться, как тогда, когда она задерживалась на работе, а я пряталась в комнате и не выходила ее встречать. Внутри было тяжелое ощущение, словно лопнул воздушный шарик. Вместо чувства радости какое-то разочарование, что я опять нехорошая и всё делаю не так.

Из-за всех этих событий первое сентября прошло без ощущения праздника. Я прочитала стих, вручила цветы учителю и отправилась домой, втайне ожидая увидеть торт или пирожные, которых там не оказалось.

Глава 2. Школьные годы «чудесные»

Ну, так и вот — первый класс.

Недели за две до первого сентября мы с мамой пошли в магазин в нашем военном городке, надо было купить продукты. Мы стояли, выбирали молочку, когда к нам подошла учительница Евдокия Степановна и поздоровалась с мамой.

Рассматривая витрину с молоком, творогом и сметаной и не особенно вслушиваясь в разговор взрослых, я вдруг услышала фразу, обращенную ко мне:

— Ну, Мария, жду тебя первого сентября к себе.

— Хорошо, конечно приду, — отвлекаясь от своих мыслей, ответила я.

— У меня училась Саша Афоничева, твоя двоюродная сестра, теперь и ты будешь. Саша училась хорошо. Надеюсь, ты не подведешь?

— Не подведу! — гордо произнесла я. — Мне всё интересно.

Так я узнала, что моим классным руководителем будет сама Евдокия Степановна Шлыкова.

Евдокию Степановну знали все. Она была самым знаменитым педагогом на всю округу, учила ребят еще в послевоенные годы и продолжала преподавать их детям и внукам. Сколько ей было лет, сказать трудно, выглядела женщина всегда на шестьдесят. Попасть в класс к Евдокии Степановне было непросто, но меня взяли благодаря просьбе моей мамы.

Так получалось, что в детские годы я везде проходила по протекции и часто произносила внутри себя, а порой и вслух: «Да ты знаешь, чья я дочь?» Конечно, то, что мама — заведующая детским садиком, в современных реалиях особо ничего не значит, но тогда мне казалось, что мамина должность и должность президента примерно одинаковые по значимости.

В первом, втором и третьем классах я была отличницей. Но не потому, что много знала, а потому, что мне нравилось делать домашние задания. Для меня это было похоже на игру. Я приходила из школы, садилась и легко выполняла все упражнения, которые задавали на дом.

Для меня было важно сделать всё правильно и вовремя. Когда я заболевала, то сильно переживала, что отстану от одноклассников, поэтому поднималась на третий этаж к соседскому мальчишке, с которым училась в одном классе, и узнавала, что они проходили сегодня в школе. Пока одноклассник разбирал свой портфель, пытаясь найти дневник с домашкой, я терлась в коридоре, ожидая, когда он напишет мне упражнения на листочке.

На всех каникулах — осенних, зимних и весенних — я ходила на дополнительные занятия. Не потому что мне надо было подтянуть какие-то знания, а чтобы не находиться дома. Там мне было скучно, а на занятиях я продолжала свою игру — выполняла интересные упражнения.

Мне нравился процесс учебы, вот только читать я так и не полюбила. И когда мои одноклассники читали на скорость, я почти всегда отставала, при этом мне всё равно ставили хорошие оценки. После занятий я бежала к маме на работу, а вечером мы вместе возвращались домой.

Во втором классе я записалась в музыкальную школу. Она находилась там же, где и основная, и ходить куда-то отдельно было не нужно. После занятий я шла в соседнее здание, где училась играть на фортепиано. Вначале я думала, что буду просто брякать по клавишам, а оказалось, что там нужно заниматься не меньше, чем в обычной школе: гаммы учить, на сольфеджио ходить. Мне это крайне не понравилось. Позанимавшись в музыкалке месяца два, я поняла, что наигралась, и захотела бросить. Но с этим пришлось повременить. На семь лет. Тем летом мама купила мне пианино. Два грузчика с трудом затащили его в нашу квартиру, взяв за это немаленькую сумму. Тогда я поняла, что слиться с музыкальных занятий до окончания школы точно не получится.

Уроки в музыкалке стали для меня мучением. Я была худшей ученицей из всех, и маму регулярно вызывали к педагогу по музыке. Поэтому, когда в пятом классе я сломала левую руку, радости моей не было предела. Я уже представляла себе, что больше не буду заниматься на фортепиано, но меня заставили ходить и играть правой рукой. Пришлось доучиться в музыкальной школе на морально-волевых усилиях.

Еще в начальных классах меня пугала старшая школа. Мы ходили обедать в другое здание, где как раз и занимались старшеклассники. Пройти туда можно было через переход. Полутемный и всегда холодный, он казался мне чем-то очень страшным. Раздевалка в старшей школе была в подвале, куда я вообще боялась заходить, думая, что там меня кто-нибудь сожрёт. От этого бесконечного страха я после окончания начальных классов попросила маму перевести меня в другую школу в соседнем районе, на Ботанике, для чего ей пришлось приложить немало усилий.

В нашей школе английский язык преподавали только с пятого класса, а дети в школе на Ботанике учили английский с первого. Мама договорилась, что мои экзамены по иностранному языку зачтут в конце августа, чтобы я смогла выучить его за лето. Так я начала ходить к репетитору по английскому, которая впоследствии стала моим учителем вплоть до одиннадцатого класса.

Педагога звали Софья Михайловна. Она часто посмеивалась над моим произношением на занятиях, но я понимала, что это не со зла. Язык давался мне тяжело. Педагог видела мои старания, поэтому снисходительно относилась к ошибкам.

Сначала я учила английский у Софьи Михайловны дома, а потом мы стали заниматься в кабинете директора гимназии №177, потому что в кабинетах преподавателей летом шел ремонт. Для меня это стало еще одним доказательством моей важности: «Смотрите, я еще не учусь в этой школе, а уже свой человек в кабинете директора», — думала я каждый раз, когда приходила в школу летом. Это повышало мою значимость, как будто я была лучше всех, но никто об этом не догадывался.

В новой школе всё оказалось совсем не так, как в прежней. В ней учились дети богатых родителей, госслужащих или предпринимателей. Я смотрела на одноклассников и их родителей и поражалась. У них были новые, современные квартиры, дорогие машины, на каникулы они семьями ездили в путешествия. Дети из моего класса ездили на экскурсии в Санкт-Петербург и даже за границу по обмену. Я же никогда никуда не выбиралась.

Родители одноклассников казались мне взрослыми и самостоятельными, но вместе с тем довольно молодыми. Свою же маму я воспринимала как женщину в возрасте. Ей на тот момент было уже сорок два, в отличие от других родителей, которым было около тридцати или немногим больше. Они выглядели более современными, чем моя мама, и, что уж совсем было для меня необычным, заинтересованными жизнью своих детей. Родители приходили после уроков и терпеливо отирались возле школы, ожидая, пока их чада выйдут с занятий. Я всегда приходила и уходила самостоятельно. Мама никогда меня не встречала, она вообще сторонилась родителей одноклассников. Конечно, когда были общие мероприятия или классные собрания, она приходила, но всегда сидела обособлено и в разговоры не вступала, держала дистанцию.

Помню, в пятом классе на родительское собрание пригласили детей и родителей. Я пришла одна, потому что мама работала. А мой одноклассник Максим Ажимов появился с мамой, которая на тот момент была беременна. Я впала в ступор: «Как у взрослого человека может появиться кто-то еще, такой маленький?» — крутилась в голове мысль. Потом, классе в восьмом, у другого одноклассника Антона Филиппова мама родила девочку. Я помню, что радовалась и одновременно завидовала ему — мне тоже хотелось нянчить маленького брата или сестру.

В новой школе поначалу было непросто. Одевалась я как все. К моему счастью, в школе была единая форма для учащихся, поэтому никто не выделялся дорогими вещами. Но в один из дней я вдруг поняла, что разделяет меня и моих одноклассников: мы бедные, а они богатые. В моей душе поселилось стойкое чувство, что я свой среди чужих. Зато в военном городке, где я жила, неожиданно стала чужой среди своих. Перестала общаться с бывшими одноклассниками, даже здороваться. Мне хотелось соответствовать моим новым приятелям, поэтому, возвращаясь в военный городок, я практически никогда ни с кем не гуляла и старалась при первой возможности сбежать обратно на Ботанику.

Мои новые одноклассники делились на две группы: те, кто учился в этом классе давно, и новенькие. Сначала я общалась с новенькими, но они оказались скучными и какими-то затюканными. Я попыталась наладить контакт с группой старожилов.

Когда на улице стояла хорошая погода, я приходила из школы домой, бросала вещи и ехала гулять. Так продолжалось с пятого по восьмой класс. Только окончив музыкальную школу, я подружилась с ребятами из военного городка. С одной девочкой мы начали общаться еще в музыкалке, а с другой, ее подругой, сошлись уже после окончания школы. Вместе с девчонками мы гуляли, встречали Новый год и ходили на дискотеки.

В шестом классе к нам в класс пришла девочка, звали ее Наташа Лапкина. Она зашла в кабинет на уроке литературы, такая высокая и яркая, что я подумала — это новый молодой педагог пришел. Оказалось — наша одноклассница. С ней мы и подружились.

Мама Наташи, Ольга Леонидовна, работала главным бухгалтером в фирме. Харизматичная блондинка с короткой стрижкой, примерно одного возраста с моей мамой. Выглядела она всегда привлекательно: высокая, статная, с боевым характером. Ольга Леонидовна умела красиво одеваться и подать себя: стильные вещи, модный маникюр. Наташа походила на мать ростом и фигурой. Она вообще была очень заметна, мальчишки всегда обращали на нее внимание.

Мама воспитывала Наташу одна, и у них были прекрасные отношения. Я смотрела, как они общаются, и немного завидовала: «Как бы мне хотелось, чтобы наши отношения с мамой выстраивались так же».

Мы дружили с Наташей года три-четыре, нам было очень интересно вместе. Мне нравилось бывать у нее дома. Их с мамой квартира была такой же стильной и современной, как и сама Ольга Леонидовна. Не яркий, но хороший ремонт, интересная мебель, картины. У них были даже приборы для пиццы. Помню свое удивление, когда впервые увидела, как Наташа взяла странную палку с диском и разрезала пиццу на несколько частей. «Ух ты! Не ножом, а палкой-шариком», — думала я, считая это верхом эстетики.

Еще одна девочка — Юля М., с которой мы подружились в школе, проживала так же далеко, как и я. Иногда после уроков мы ездили к ней в гости. Дома у Юли всегда было много конфет, вкусной еды в холодильнике, а у ее мамы огромное количество духов.

Юлина мама была молодой, в отличие от моей и Наташиной. Она родила дочку рано и воспитывала без отца. Жили они втроем: Юля, мама и бабушка. Бабушка оказалась властной и строгой женщиной, и не очень приветливой.

У Юли мне нравилось обедать. Ее мама и бабушка вкусно готовили, не так, как мои. Я возвращалась от них домой только в пять-шесть часов вечера, сытая и наевшаяся до отвала конфет.

Конечно, мой интерес заключался не только во вкусной еде, но и в общении с подругами, хотя поесть в гостях я любила. Дома мы питались просто и сытно, не потому что у нас денег не было, а потому что бабушка так готовила. Мама рассказывала, что в детстве, когда я не хотела есть котлеты, то скидывала их за диван. Она их потом находила по неприятному запаху, разносившемуся по всей квартире. Домашняя еда мне никогда не нравилась, ела только потому, что надо. Зато в гостях наслаждалась блюдами, попутно удивляясь: «Как может быть так вкусно?»

Из моих новых одноклассников никто не знал, где и как я живу. Из прежней школы со мной вместе в новый класс перешли еще трое учеников: Андрей, Юля У. и Кирилл. У Юли У. мама была учителем начальной школы, и первое время мы с ней дружили. Но потом она начала общаться с другими одноклассницами, а я с новыми подругами, и наша дружба прошла. Вместе мы редко пересекались. Юля звала подруг к себе в гости (детей в военный городок можно было проводить), а ко мне в гости никто не приходил, я не хотела. Сама любила ходить по гостям, ведь я же Марья Разгульная.

Мне нравилось смотреть, как живут другие, а домой возвращаться, только чтобы переночевать. Свою квартиру я считала приютом временного содержания, а себя не такой, как все. Тетя Нина, старшая сестра моей мамы, не осуждала меня за такой образ жизни. Она сама была веселая, харизматичная женщина, с легкостью относящаяся ко всему. Зато средняя сестра — тетя Люся, которая проживала вместе с нами в военном городке, всегда говорила маме про меня: «Ой, Надя, хапнешь ты с ней горя».

Мама только отмахивалась. Я же чувствовала себя пришельцем в собственной семье. Хорошо и тепло мне было только рядом с дедом. От остальных членов семьи я считывала лишь осуждение. Скорее всего, так было потому, что они знали, кто мой отец, и относились к нему предвзято, а я была его дочь.

Несмотря на нелюбезное отношение со стороны тети Люси, я любила ходить к ней в гости. Она вкусно готовила пышные оладьи, да и с Сашей, ее дочкой и моей двоюродной сестрой, мы тесно общались до пятого класса.

А вот мужа тети Люси я боялась. Он был агрессивным и неприветливым, никогда не угадаешь, в каком настроении застанешь его дома. Я его сторонилась, но вкусные оладьи перевешивали мой страх. Мне казалось, мама даже обижалась, когда я ходила есть к тете. Та потом посмеивалась над ней: «Твоя Маша поесть к нам приходит. Вы ее не кормите, что ли?» А мне действительно нравилось, как она готовила оладьи, поэтому я ждала, что, придя к нам в гости, Люся принесет их с собой.

С переходом в новую школу я стала как будто отдаляться от мамы, словно со стороны наблюдая за нашими отношениями. Я смотрела на других детей, на их общение с мамой и папой, и пыталась найти свое место. Мои одноклассники были всегда с родителями, вместе ездили куда-нибудь. Конечно, так было не у всех. Встречались властные взрослые, и тогда дети были как будто обособлены от них, вроде моей подруги Наташи. Но при этом они всё равно находились в родительском поле и чувствовали себя уверенно.

Моя коммуникация с мамой была непонятна. Я словно замерла и оценивала. В прежней школе я была дочкой заведующей детским садом, а в новой меня никто не знал, поэтому прежнего уважения не чувствовалось. Мой культ мамы снизился, я сравнивала ее с родителями одноклассников и задавала себе вопросы: «Кто моя мама? Какая она?» Одни мамы что-то делают для нашего класса, другие состоят в родительском комитете, и все они общаются между собой, а моей мамы словно нет. В родительском комитете она не состоит, ей некогда, на общих мероприятиях участия не принимает, потому что работает.

Да, она ходила на все собрания и относилась к этому ответственно, но ее как будто не было в школьной жизни. Я перестала воспринимать маму как уважаемого человека и пыталась сформировать к ней новое отношение, но только постепенно разочаровывалась. Моя гордость за маму и фраза «Да ты знаешь, чья я дочь?» благополучно улетучились. Зато появился вопрос «Кто я?», на который я пыталась найти ответ.

Однажды со мной произошел случай, который я буду помнить всю жизнь. Я училась уже в старших классах. Не помню, как мне в голову пришла мысль взять деньги из рюкзаков одноклассников. Не помню, у кого именно я их вытащила. Но точно помню, что украла. Одноклассники меня вычислили и пригласили вечером в школу поговорить.

— Мы знаем, что это ты, отпираться бесполезно, — несколько человек, в том числе моя подруга Наташа, смотрели на меня осуждающе. — Зачем ты это делаешь, чего тебе не хватает?

Мне нечего было им ответить. Я стояла и молча смотрела в пол. Чувство вины и стыда словно сковало меня. Ребята продолжили:

— Ты или что-то меняй в своей жизни, или уходи от нас.

Я продолжала молча разглядывать носки своих туфель.

— Делай выводы, Мария! — произнесли одноклассники на прощанье и ушли.

Я осталась одна. Как дошла домой, не помню. Дело было накануне выходных, пару дней я ходила как пришибленная, не зная, как после всего произошедшего появлюсь в классе. Думала, что теперь стану изгоем для всех, но, когда в понедельник пришла в школу, мальчишки и девчонки продолжили со мной общаться как ни в чем не бывало.

Та ситуация сильно меня встряхнула и полностью изменила мировоззрение. Пришло осознание, что я что-то делаю не так: не так живу, не так выстраиваю отношения. Сегодня я благодарна своим одноклассникам за пройденный урок. Произошедшее не сломило меня, а помогло выйти на другой уровень. Благодаря тому случаю я быстро усвоила одну простую истину: чужое, что угодно, будь то чужие деньги или чужой мужчина, брать нехорошо.

Взросление изменило меня и мое восприятие окружающих. В старших классах ко мне пришло то самое спокойствие, которое я долго искала. Как будто сильно вдохнув при рождении, только в пятнадцать лет я смогла наконец выдохнуть. Теперь в зоне моего интереса находилась не только мама. Маленькая я всегда моталась за ней хвостиком. В начальной и средней школе, конечно, находила для себя занятия, но приоритетом оставалась мама и наши вечерние совместные занятия. В старших классах мое внимание переключилось на друзей, подруг, общение с ребятами в городке, и мама стала занимать всё меньше и меньше места в моей жизни.

Мне стало интересно жить, я каждый день знала, что буду делать и куда пойду. Я могла отправиться на дискотеку или допоздна гулять за территорией городка. Никто не ограничивал мою свободу.

Мама поняла, что я взрослею и наш контакт теряется, поэтому старалась сохранить хорошие отношения. Она оставалась всё так же добродушна ко мне, и если мне чего-нибудь хотелось, то мама всегда покупала это или выполняла любую мою просьбу. Отказа я не знала ни в чем, но при этом не просила того, с чем мама бы не согласилась.

Бабушка умерла, когда я училась в пятом классе, и мама словно обрела внутреннюю эмоциональную свободу. Она вновь попробовала выстроить отношения с моим отцом. Он вернулся из тюрьмы, и мама позвала его жить с нами. Так отец объявился в моей жизни второй раз.

Поначалу я обрадовалась, что у меня опять есть папа. Благодаря ему в доме появились дополнительный доход, у мамы красивая дубленка, а у меня деньги на карманные расходы. Отец помогал, но особого удовольствия от его присутствия в квартире я не испытывала. Он выпивал, приходил домой, еле держась на ногах, швырял деньги и валился овощем на диван, воняя перегаром на всю квартиру. Однажды даже попал под машину. Мне было искренне жаль, что папа лежит в больнице весь переломанный, но я продолжала испытывать к нему то самое отвращение, которое зародилось во мне в первый день знакомства.

Однажды, перед маминым днем рождения, мы с ним сильно поругались. Я кричала и выбрасывала его вещи из форточки. Отец мгновенно взорвался и кинулся на меня с кулаками. На наши крики в комнату ворвался дед и оттащил папу от меня. В голове вихрем пронеслось: «Если бы не дедушка, отец бы, наверное, придушил меня». Дед выгнал его из квартиры, и больше мы вместе не жили. Конечно, мама ходила к нему, а я каждый раз боялась, что он с ней что-нибудь сделает.

В старшей школе мои дела шли отлично, да и в городке я начала общаться с ребятами. Появилась своя компания, с которой мы вечерами гуляли по улицам. Возник интерес к мальчикам. Один ухажер сменялся другим, а в десятом классе я начала встречаться с Лешей Ч., к которому переехала на первом курсе института.

Становясь с каждым годом старше, я понимала, что мой внутренний посыл «Ну, общайтесь со мной, пожалуйста!» больше не звучит. Мной искренне интересуются окружающие, ребята зовут меня гулять, я нравлюсь мальчику, он написал и посвятил мне песню. В жизни появился мой круг интересов, и я наконец-то разрешила себе жить свою жизнь.

Ощущение, что я реально кому-то интересна, переключило меня с мамы на себя. Я перестала давить на нее ожиданием, и мама наконец выдохнула. У нее пропал вселенский страх за меня, она поняла, что может жить автономно. Я, в свою очередь, перестала бегать за ней хвостиком и бояться, что однажды она не придет. И вообще, если что, я выживу. Мой сЛОЖный «роман без проникновения» с мамой закончился.

Глава 3. Эпоха самоСТОЯТЕЛЬНОЙ жизни

Началась новая эпоха. Эпоха моей самоСТОЯТЕЛЬНОЙ жизни: часть 1. К окончанию школы я всё чаще задавалась вопросом: «Кем я буду, когда вырасту?» Поразмышляв немного над разными профессиями, я поняла, что хочу быть экономистом, и пошла подавать документы в УГТУ-УПИ на экономический факультет.

Поступила легко, на «особенных» привлекательных условиях, как дочка заведующей детским садиком. Когда летом все студенты поехали на практику в колхоз, я благополучно устроилась работать на кафедру. С утра до вечера перекладывала бумажки с места на место, болтая с другой «особенной» девочкой, с которой познакомилась там же.

Девчонка оказалась отличной подругой и после кафедры пристроила меня в профком, где работала сама. В профкоме нужны были такие перспективные, как мы, которые работать могут, но не очень любят, при этом всегда знают, кому и как нужно трудиться. Я занималась распределением студентов по разным направлениям практики. Работа добавляла мне авторитет, в моем ведении были бесплатные студенческие билеты на дискотеку, концерты и прочие мероприятия.

Первые полгода профкомной жизни пролетели незаметно, пришла пора сдавать сессию. Предстоящие экзамены меня не сильно обрадовали, но общественные связи помогали двигаться без особых трудностей. Так я благополучно доучилась до второго семестра, пока не столкнулась с двумя проблемами.

Первая из них — философия. Я никак не могла понять, кто такой Гумилев и что такое пассионарность. С трудом осилив его книгу, я сдала экзамен по философии на три. Но тут меня поджидала вторая проблема — сопромат. Конечно, я училась не на техническом факультете, но моей специальностью была экономика и управление на предприятиях машиностроения, а там сопромат нужно было знать. Тут я поняла, что не справляюсь.

Оформив в марте академический отпуск по здоровью, я благополучно пошла работать в медицинский центр. Мне нужны были деньги, и я устроилась помощником администратора. На тот момент я уже жила с Лешей — парнем, с которым начала встречаться в старших классах. Его родители уехали в Москву, оставив свободной двухкомнатную квартиру со всеми удобствами. Леша не работал, родители присылали ему деньги, ну а я получала зарплату. У нас была «зажиточная семья». Раз в неделю мы ездили за продуктами в «Ашан», который только-только открылся в Екатеринбурге, вместе ходили на тусовки — в общем, жили как в сказке.

Закончилась эта история совместного проживания, достаточно «душного» друг для друга, через два года. Летом Леша уехал в колхоз, из которого вернулся совершенно другим.

Сначала всё шло как обычно, но потом я начала замечать, что Леша словно уходит в свои мысли. Временами я ловила его пространный взгляд и равнодушное отношение ко всему, как будто он что-то проживает внутри себя, а меня в этом нет.

В один из дней в его компьютере я увидела фотографию девушки.

— Леш, а кто это?

— Это Анастасия, мы недавно познакомились, — чуть помедлив, ответил Леша. — Она мне нравится.

«Ты серьезно?!» — возмущенно подумала я, но вслух ничего не сказала.

Леша продолжал:

— Я думаю, нам с тобой надо расстаться.

Что тут скажешь? Это была его территория, поэтому я собрала вещи и переехала к подруге на Ботанику, договорившись, что буду оплачивать коммуналку, пока живу у нее.

На тот момент я уже перешла работать в другой медицинский центр. Мой академический отпуск заканчивался, пришлось взять справку и отчислиться из университета. Новое место работы я нашла по объявлению, увидела в бегущей строке вакансию и позвонила. Успешно прошла собеседование и начала работать.

Меня не покидало ощущение нереальности происходящего, я до конца не была уверена, что нашим отношениям с Лешей пришел конец. Я думала, он скучает по мне — что ни говори, а мы довольно долго были вместе, около пяти лет. Спустя время стало понятно, что Леша выдохнул, освободившись от моего присутствия. Ведь теперь ему не надо ни с кем жить. Позже я узнала, что Алексей женился и стал отцом.

Меня грызло непонимание и разочарование. Я считала себя однолюбом, представляла НАШУ с Лешей семью и детей, а тут всё развалилось в один миг. Мне нужно было собраться с силами. Решение выходить из отношений принимала не я, меня просто поставили перед фактом.

Мама держалась в стороне, не осуждала и не ругала меня. Она дала мне возможность всё прожить самостоятельно и просто наблюдала за ходом развития событий. Дед помогал, каждый месяц давая мне немного денег со своей пенсии. В общем, всё шло своим чередом.

Медицинский центр на Ботанике был новый, открывшийся недавно. Работа мне нравилась: дружный коллектив, интересные задачи. Я даже несколько раз стала лучшим администратором. Да и график работы более чем устраивал. Он был не как в других похожих учреждениях, два дня через два, а по шесть часов: шесть часов вечером, шесть утром, и два дня отдыха. Позже я даже нашла себе еще одну работу администратором и спокойно вписала ее в существующий график.

Работала я много, и мне это нравилось, помогало отвлечься от грустных мыслей. Тем более в новом центре я познакомилась со своим будущим мужем. Правда, тогда я еще об этом не знала.

Сергей работал врачом. Харизматичный, с прекрасным чувством юмора. Но так считали не все. Бо́льшая часть коллектива его боялась, потому что он был не сдержан в эмоциях. Попросту говоря, был резок со всеми, кроме меня. Я могла спокойно подойти и донести до него распоряжения администрации, забрать стул из операционной, собрать деньги на день рождения или какой-нибудь праздник. Это у меня получалось хорошо. У меня всегда всё получалось хорошо.

Сергей не просто уважительно ко мне относился, но еще и несколько раз помог. Первый раз, когда у меня на ноге началось воспаление. Он осмотрел его и назначил лечение. Сергей относился ко мне очень заботливо и внимательно: когда я выходила на работу в другой медицинский центр, приезжал ко мне и делал перевязку.

Второй раз Сергей пришел на помощь, когда я съезжала от своего бывшего. Я договорилась, что его пропустят в военный городок, он помог мне забрать вещи из Лешиной квартиры и перевезти их к подруге на Ботанику.

С того момента мы стали общаться чаще, и не только по работе. Я смотрела на Сергея как на заботливого мужчину и великого профессионала. Вскоре мы начали встречаться, хотя поначалу он сопротивлялся, его смущала двадцатилетняя разница в возрасте. Я приложила немало усилий к тому, чтобы объяснить ему красоту нашего будущего. Сергей не понимал, зачем он мне нужен. Пришлось убеждать, что я его полюбила и что у нас будут дети.

Тогда я действительно проживала это чувство. Нам было очень хорошо вместе, весело, интересно. Мы много путешествовали, ездили на сплавы, ходили в гости. Сергей полностью составлял круг моих интересов. Мама не осуждала меня за то, что мой мужчина старше меня на двадцать лет. Она нашла с ним общий язык. И как позже выяснилось, даже лучше, чем я.

В марте 2011 года у нас родился первый сын, а в октябре 2012 года — второй. Мы жили всей семьей на Широкой речке. Сергею предложили работу в центре города, недалеко от строившегося жилого комплекса. Как-то проезжая мимо него, я подумала вслух: «Неплохо было бы здесь жить». Сказано — сделано. Муж взял ссуду у своего друга, я всё организовала. Мы продали квартиру на Широкой Речке, в которой жили после свадьбы (а она, кстати, состоялась в день моего рождения — 20 января 2011 года), и взяли ипотеку.

Я с удовольствием исполняла роль мамы и хозяйки дома. Вот только практически не гуляла с детьми. Первое время я еще выходила с колясками на улицу, а потом дети спали на балконе, или бабушка гуляла с ними.

После рождения второго ребенка моя мама как-то плавно переехала к нам жить. Мой дед на тот момент уже скончался, и заботиться маме было не о ком. Она уволилась с работы и стала часто бывать у нас. Точнее даже, с понедельника по пятницу жила вместе с нами, а на выходные уезжала к себе домой отдыхать. Выходные я очень не любила, у меня с ними с детства проблема. Мне не нравилось, что мама уезжает, одной мне было тяжело справляться с малышами.

Мама помогала мне с бытовыми вопросами, и вскоре я вновь начала учиться. Перешла с экономического факультета своего университета в УрГЭУ и закончила там заочное отделение по той же специальности. Параллельно начала исследовать вопросы психологии. Тогда-то я и поняла, что меня тянет к изучению чувствительности. В 2016 году я поступила учиться на психолога в Санкт-Петербургский университет имени Пушкина. А вскоре и сама пошла в психотерапию.

Эта история у меня была долгоиграющая — несколько лет я еженедельно ходила к терапевту. Пришла с запросом проработать напряженные отношения с мужем, но всё развернулось совсем в другую сторону. В ходе психотерапии выяснилось, что я папина дочка. «Как же так? — думала я. — Ведь я всю жизнь не испытывала к нему ничего, кроме отвращения».

Все эти психологические процессы постепенно начали протирать мои розовые очки, через которые я смотрела на жизнь. У меня получилось проработать ту агрессию, которая сформировалась по отношению к отцу. Оказалось, что мой папа не мог проживать те чувства, которые хотел проживать, и в этой истории оказался человеком, который хотел бы всё сделать по-другому, но не получилось.

Умер папа в 2012 году, незадолго до того, как родился мой второй сын. Отец лежал в больнице, у него началась гангрена, отняли ногу. Операция не помогла, вскоре ему стало хуже. Занималась его похоронами я одна. Несколькими месяцами позднее умерла бабушка Маша, папина мама.

Ближе к зиме, после рождения второго ребенка, я вновь начала чесаться. У меня наступила острая фаза, как когда-то в детстве. Сейчас я понимаю: это произошло потому, что мама опять жила со мной. Ее удушающая забота, с одной стороны, очень ожидаемая мной, а с другой — повсеместная и навязчивая, давила на меня. Мама много готовила, помогала убираться, занималась с детьми. Всё свое внимание она переносила на моих детей, а не на меня. Я же, видимо, пребывая в своей детской иллюзии, продолжала таким способом его требовать. Я была ее ребенком, несмотря ни на что. И всё мое негодование проявилось тем, что я начала чесаться.

У меня словно не стало кожи. Сергей привозил разные лекарства, но ничего не помогало. На Широкой речке он нашел фермерское производство, покупал там свиное сало и мазал меня им каждый день. Вонь стояла на всю квартиру. Так продолжалось до того момента, пока я не начала работать с психологом. После этого кожные заболевания стали проходить, постепенно я начала выздоравливать, и моя кожа вернулась ко мне.

Сергея я всегда считала человеком с золотыми руками. Хирург-онколог, пластический хирург, про таких говорят — талант от Бога. Он спасал людей от болезней, делал их красивыми, восстанавливал то, что было разрушено.

Я уже говорила, что его боялись почти все в нашем медицинском центре, но меня тогда этот факт почему-то не насторожил. Я, наоборот, считала это привлекательным, словно смогла приручить дракона. Дракон оказался очень развитым: помимо работы хирургом катался на сноуборде, делал красивые фотографии. Он был погружен в самого себя, много путешествовал, активно развивался — как говорится, имел свой вектор и свои цели.

Да, Сергей спасал своих пациентов, но мог полезть в драку с соседом или бесконечно указывать окружающим, как лучше жить. Он всегда точно знал, как всё работает, постоянно рассказывая остальным, как надо делать правильно, при этом совершенно не обращая внимания, что у других по его советам ничего не получается.

После рождения дочери, которая появилась на свет на месяц раньше срока, Сергей чем мог поддерживал меня. Я лежала в одной больнице, малышка в другой. После многочасовой операции муж мчался сначала ко мне, потом к Алисе. Он полностью погрузился в заботу о детях и быте.

Назвать его безответственным человеком язык не поворачивается. Наша семья никогда не испытывала финансовых трудностей. Если что-то было нужно, Сергей находил возможность. На все мои запросы он всегда говорил «да». Это всё очень походило на историю с мамой: бесконечная забота и безотказность. Вот только глубоких диалогов между нами не было.

Отсутствие возможности разговаривать по душам еще сильнее толкало меня в более глубокое изучение психологии. В один из дней я предложила мужу:

— Может быть, ты тоже сходишь к психологу?

На что он мне ответил:

— У меня есть друзья, чьи жены ходили к психологам. В конечном счете такие пары разводились.

— Послушай, мы с тобой сто лет вместе. Куда я от тебя уйду? — продолжала я настаивать.

Муж лишь махнул рукой и уехал на работу. Он не пошел путем исследования себя, а продолжал создавать свой проект под названием «Семья». С головой ушел в медицину и зарабатывание денег. Ценность работы и ценность семьи превалировала над общением со мной. Мне же хотелось, чтобы наши беседы не сводились только к обсуждению проблем детей и покупок. Мне нужно было, чтобы он общался со мной и как с супругой, и как с матерью его детей, и как с другом — обо всем. А главное, я хотела, чтобы Сергей общался со мной КАК С ЖЕНЩИНОЙ. Но мой запрос оказался неуместным, поэтому был отклонен.

Муж, как когда-то моя мама, не понимал, что не так. В целом всё же хорошо. Он не пьет, не бьет, деньги домой приносит. И вообще я живу как у Христа за пазухой. Ну что еще надо?

Помню, как мы праздновали Новый год. Как обычно, пригласили к детям Деда Мороза, но в этот раз Сергей положил в его мешок еще один подарок — «для девочки Маши». И вот после всех стихов и конкурсов Дед Мороз достал коробочку. В ней оказалось кольцо. И не просто кольцо, а ровно такое, какое я когда-то хотела и нарисовала мужу на листочке. Он его сделал на заказ, а Дед Мороз подарил мне. После того случая и по стечению других сопутствующих обстоятельств со мной перестали общаться две подруги.

Звали подруг Надежда и Вера, они были сестрами. Мы начали дружить еще в девятом классе, с ними мне было интересно и весело. Обе часто приезжали ко мне в городок. Активные, скромные и при этом работящие, любой труд был у них в почете: могли и плитку положить, и цветы посадить. У них в семье было пятеро детей: старший брат, они погодки и двое младших. Поэтому помогать другим было для них естественным делом.

Когда я устроилась в медицинский центр помощником администратора, одна из подруг пришла туда работать. А после моего перехода в другую клинику ушла со мной. Спустя несколько месяцев вторая сестра тоже присоединилась к нам.

После рождения Алисы Надя стала крестной моей дочки. Мы были очень близки с девчонками. Когда мне нужна была помощь или просто хотелось поговорить, я звала подруг. Тогда я не понимала, что своим счастьем и спокойствием, своим уровнем финансовых возможностей делаю им больно. Ни у той, ни у другой не было мужчины, семьи и детей.

После новогодней истории с кольцом мы еще пытались общаться, но случай, произошедший весной, расстроил нашу дружбу окончательно. Мой муж увлекался фотоаппаратами, их у него была целая коллекция. Задолго до описываемых событий мне захотелось порадовать Сергея, и на скопленные деньги и детские пособия я заказала ему современный, дорогой фотоаппарат. В тот момент я очень гордилась своим поступком.

В один из дней я увидела этот фотоаппарат у Нади. На мой вопрос: «У тебя новый фотоаппарат, откуда?» — она пробурчала: «Да, вот купила». И быстро убрала его в шкаф. Но я поняла, что она что-то недоговаривает по поводу своей покупки. Ее новый фотоаппарат — это тот, который я дарила Сергею. Я его узнала, ведь сама выбирала подарок для мужа.

Дома я стала допытываться, где фотоаппарат. Сергей долго не хотел отвечать, но потом всё же признался, что продал. Объяснил это тем, что устал от этой модели и захотел поменять.

— Сереж, ну почему ты не сказал мне об этом? — с обидой в душе спросила я. — Зачем было скрывать? Вы, по сути, обманули меня с Надеждой. Надя свой человек, она крестная моего ребенка, приходит к нам как к себе домой, сидит у меня на кухне и врет, глядя в глаза?! Если решил продать мой подарок, скажи об этом прямо. Зачем за моей спиной сговариваться с моей подругой?

У меня было чувство, что мой муж и моя близкая подруга переспали друг с другом, а я, как все обманутые супруги, узнала обо всем последней. Я пыталась поговорить с Надей, но они вместе с сестрой ушли в глухую оборону и перестали со мной общаться.

Тогда я поняла, что друзья познаются не только в беде, но и в радости. Надя и Вера всегда приходили на помощь, были безотказные, но, оказалось, что очень трудно ВЫНОСИТЬ на себе радость и счастье близкого, если у тебя этот вопрос не закрыт, а в нем есть ценность.

Ну а мое счастье кубарем катилось с горы. Я подарила себе путешествие в Европу и первый шопинг с подругой. Думала, если муж со мной не разговаривает, если у него нет на меня времени, то я вполне могу обойтись без него.

У Сергея действительно была высокая занятость, на меня времени не хватало. По субботам он ходил на перевязки. Если выпадал хотя бы один выходной, то поехать куда-то вдвоем возможности всё равно не было, его внезапно могли вызвать в клинику. Мне доставался только отпуск.

К тому моменту я уже научилась потихоньку себя содержать. Съездила с подругой в Италию, потратилась на модную сумку с кредитной карты, которую сама же и закрыла через пару месяцев. Я была крайне горда собой. Оказывается, я сама себе всё обеспечила. И вот тогда в голове возникла мысль: «А где в моей жизни муж?» Его просто не было. Между нами начала разрастаться эмоциональная яма.

В интимном плане всё было замечательно, вот только ощущение проникновения в душу друг друга так и не случилось. Я пыталась пригласить Сергея сходить со мной на выступление Сундакова. Муж отнекивался тем, что пять лет назад он уже предлагал мне послушать его лекции в интернете, но мне было неинтересно. И на мое предложение обсудить отвечал категорично:

— Сейчас уже мне неинтересно.

Я просила его дать денег на спортзал и в ответ каждый раз слышала:

— Мы на десятом этаже живем, ходи пешком — чем не фитнес.

Все попытки поговорить о моих делах, проблемах или увлечениях натыкались на стену равнодушия. Мы жили по конвейеру: дети родились, семья состоялась, что еще желать.

«Да, мой муж — человек достаточно резкий, он может пренебрежительно относиться к людям, не делать то, что ему говорят, к нему просто надо найти подход, — думала я в начале наших отношений. — Он такой недолюбленный, у него даже носки разные. Ему нужно создать уют». Чем я и занималась несколько лет: рожала детей, устраивала быт и честно считала, что это главная цель в моей жизни. Пока не осознала: этого мало, мне так не подходит.

Я понимала, что у меня всё есть: дети, деньги, дорогая машина, квартира в центре. Нет только душевного тепла и общения. Внутри меня началась агония, которая выливалась в первую очередь на детей. Я позволяла себе поднять руку на мальчиков, отшлепать или поставить их в угол. Надо было срочно что-то делать, выходить из разрушающих меня отношений. Мне становилось плохо там, где не было места для меня. Хотя я всё сделала сама, чтобы оказаться на этом месте.

Глава 4. Знакомство с «Берлогой»

Я плохо помню свои детские и школьные годы, да и детали совместной жизни с мужем тоже потихоньку стираются из памяти. Но зато хорошо помню всё, что происходило в моей жизни, когда наш брак заканчивал свое существование. У меня было чувство, что я становлюсь той, кто я есть на самом деле. Словно до этого я по инерции действовала по старым шаблонам, которые составляли мою жизнь. Играла в игру, пока не встретилась со Станиславом Воробьевым.

Мое знакомство с ним состоялось в августе 2019 года. Я была приглашенным спикером на мероприятии, где выступал Стас. Ранее я слышала о нем как о менторе, которому за консультацию платят немыслимые по тем временам для меня деньги.

На первый взгляд Стас показался мне довольно жестким человеком, но с глубоким взглядом, похожим на взгляд мудреца. Он смотрел так, что казалось, будто внутрь проникает исследовательский зонд. На самом деле Стас оказался мужественным, спокойным мужчиной, опасным для слабых духом и душевным для способных расти. Глупцов он избегал. Правда, позже признался, что его задача — учиться любить разных людей. И он действительно учился, потому что глупость — это не порок, а просто данность. Глупого человека надо рассмотреть и отнестись к нему с любовью, чтобы не разрушить его окончательно.

Тогда, на мероприятии, я осознавала, какого уровня достиг Стас, и старалась держаться обособлено. Думала: «Кто он, а кто я?» И когда во время выступления девушки-участницы форума Стас неожиданно обратился ко мне с вопросом:

— Ты же понимаешь, какая у нее проблема?

Я смущаясь произнесла:

— Да, примерно понимаю.

— Так скажи ей об этом, — предложил он.

— Зачем я буду ей что-то говорить? — продолжала отнекиваться я, всё еще не веря, что Стас обращается ко мне.

— Ты же ведьма, вот и скажи, — улыбнулся он.

Я окончательно смутилась, догадываясь, что ментор уже многое про меня понял.

После окончания мероприятия нам вручали пакеты для спикеров. В моем в числе прочих материалов было приглашение на мероприятие Стаса Воробьева. Через полтора месяца должен был стартовать тренинг «Свой путь», мне предлагался бонус к посещению. Я решила попробовать: позвонила, записалась и пришла на занятия.

После тренинга я пошла в школу философии «Берлога», которую Стас охарактеризовал как «Фабрика поломанных игрушек». У каждого человека что-то болит. Вместе мы все нормальные люди, но кто-то знает, как лечить голову, хотя у него болит нога, а кто-то знает, как помочь ноге, но у него болит голова. В «Берлоге» мы все старались соответствовать ожиданиям от самого себя, и находиться там было довольно интересно.

Через некоторое время мне пришло приглашение на тренинг «Самозапуск», но тогда это не входило в мои финансовые планы. Зачем мне нужна еще одна программа, если я только что прошла «Свой путь»? Я позвонила Стасу и задала вопрос, пытаясь таким образом переложить на него ответственность за принятие решения:

— Стас, как ты думаешь, надо мне приходить или нет?

— Боишься — не приходи, а если нет, то приходи, — просто ответил мне Стас.

И я не побоялась. Хотя, если честно, было страшно. Я не знала, как себя подать, мне казалось, что присутствующие там участники, в сравнении со мной, большие профессионалы. Я же зарабатывала всего лишь на конфеты для себя. Конечно, я недавно съездила в Италию на свои деньги, даже купила там дорогие сапоги и считала, что ко мне будут относиться по-другому, видя, на какой шикарной машине я езжу. Но в офис, к сожалению, на машине не заедешь, приходится идти пешком и выстраивать мнение о себе более адекватно.

Тренинг «Самозапуск» сформировал ту среду, в которой я почувствовала себя менее значимой. Но эта эволюция должна была со мной произойти. Мне хотелось быть уверенной в том, что другим со мной интересно.

Авторский практикум «Самозапуск» — это способность посмотреть на себя глазами третьих лиц. Понять, что люди чувствуют и думают рядом с тобой. Это глубинная работа, которая длится годами. На программе есть одна особенность: после рассказа о себе присутствующие дают обратную связь по четырем параметрам. Обратной связи сопротивляться нельзя, потому что на тренинг приходят за изменениями. Можно не согласиться с мнением других, но выполнить те задания, которые предлагают, необходимо.

На том тренинге один из участников сказал мне, что я выгляжу на сорок один, хотя на тот момент мне было всего тридцать один год. Второй — что ему от меня душно и после моего выступления как будто воздуха не хватает. Третий выразил мнение, что я глупая или произвожу такое впечатление. А четвертый произнес, что мне нужно позаниматься в школе скорочтения.

На «Самозапуске» я познакомилась с двумя прекрасными людьми — Мариной П. и Дмитрием П., которые впоследствии стали моими близкими друзьями. Марина оказалась на этом тренинге случайно. Она думала, что пришла на бизнес-мероприятие, и это непреднамеренное обстоятельство стало для нее судьбоносным.

Что касается Дмитрия П., то когда я впервые посмотрела в его глаза, в голове сама собой возникла мысль: «Какой он интересный! Вот бы мне с ним дружить. Как бы я хотела, чтобы он стал моим старшим братом». Есть такая теория, что родственников не выбирают, но наша душа может выбрать свою семью. Марина П. и Дмитрий П. стали для меня той душевной семьей, в которой есть тепло и уют дома, где близкий человек на равных поддержит, отругает, если нужно, или создаст территорию безопасности.

На тренинге мне нравилось буквально всё: я наблюдала за людьми, за тем, кто и как меняется. Сама программа состояла из трех встреч, проходивших раз в месяц. На каждой встрече участники выполняли задания и потом отчитывались, но, кроме этого, в рамках «Самозапуска» мы организовывали походы, вместе ходили в природный парк «Оленьи ручьи». Мне было интересно и важно находиться в этой тусовке, поэтому я старалась тоже внести свой вклад — начала проводить терапевтический крик для участников тренинга.

Ведение мероприятий самостоятельно мне было знакомо, ведь совсем незадолго до приглашения я провела тренинг «Мама, Папа, Я», в котором рассказала, как важно любить маму и ценить папу. У меня сохранилось видео, где мы с Сергеем и Алисой снимаемся втроем и говорим про отношения родителей.

Все заработанные тогда деньги я вложила в путешествие. Мне было важно выдохнуть и побыть одной: без мужа, без детей, без мамы. Я отпросилась и улетела в Таиланд, на остров, где нет русскоговорящих туристов. Жила там десять дней, посмотрела сериал «Миллиарды» (весь!), рисовала нейрографику, спала, грелась на солнце. Вернулась загорелая, отдохнувшая и вдохновленная.

Это одиночество было необходимо, чтобы осознать, что со мной происходит. Я многое поняла про себя и свою самостоятельность. Поняла, что могу одна съездить в путешествие, сама его оплатить и при этом совершенно не обязана ни перед кем отчитываться.

В то время я почти не вспоминала про маму, наши отношения с ней меня больше не тревожили. С Сергеем мы начали постепенно отдаляться друг от друга. Казалось, он не до конца понимал, что со мной происходит. Считал, что я сошла с ума и мне просто надо перебеситься.

После моего возвращения организатор мероприятий в школе Станислава Воробьева предложила мне в качестве спикера участвовать в мероприятии «Ночь зимнего солнцестояния». Меня вдохновил тот факт, что Стас воспринимает меня как равного специалиста. Значит, я могу быть полезна людям.

А потом организатор Станислава пригласила меня поехать в путешествие со школой «Берлога» на Бали. Это было мое первое большое путешествие. Часть денег для его оплаты у меня осталась от продажи бабушкиной квартиры, но их всё равно не хватало. Поэтому я оформила рассрочку, оплатила программу и купила билеты на самолет до Бали в бизнес-класс. Перелет был долгий и муторный, но меня радовало то, что я летела бизнесом, и там же летел Станислав. Это добавляло мне внутренней значимости.

В отель мы заселялись ночью, когда группа уже отдыхала. У меня вдруг появилось ощущение неуверенности, ведь я никого не знаю. Основная часть участников приехала еще днем и, конечно, успели познакомиться. Мне же знакомство предстояло утром.

Ночью мне не спалось — в бунгало бегали ящерицы, которых я боялась. Поворочавшись с боку на бок, я решила сходить к океану, где незаметно для себя уснула прямо на пляже, под шум набегавших волн. Очнулась в девять часов, отряхнула песок и пошла на завтрак.

Оказалось, что мои волнения напрасны — кого-то из нашей группы я уже знала по прошлым мероприятиям, с кем-то познакомилась за столом. Среди русскоговорящих я заметила кудрявого мужчину, по походке похожего на павлина. Улыбнувшись, подумала: «Что за царь-птица? Впервые такого встречаю».

Со стороны его можно было назвать высокомерным. Мужчина шел медленно и важно, курил сигару, совершенно не обращая внимания на окружающих. Конечно, я видела разных представителей мужского пола, но ни один из них не был похож на этого. Я наблюдала за ним весь завтрак, но потом мероприятие увлекло меня, и я переключилась на группу.

Наш третий день путешествия должен был пройти на потухшем вулкане. Ехать туда надо было на машине. В джипе я находилась рядом со Стасом, которого все называли командором, и проводником, встречавшим нас на Бали. Звали проводника Чакра. Я не замечала ничего и никого вокруг, находясь в своих внутренних процессах. На вулкане мы проделали практику, после которой мне вдруг захотелось уйти подальше от людей. Неожиданно мне стало эмоционально плохо, захотелось кричать, плакать, хоть как-то выплеснуть переполняющие эмоции. Я спряталась туда, где могла это сделать, чтобы, не пугая окружающих, прожить свои внутренние процессы.

После мы спустились с вулкана, погрузились в поджидавшие нас машины и поехали обратно. По дороге Стас заметил мое состояние и спросил:

— Ты плакала?

— Мне было страшно, — тихо произнесла я.

— Что произошло?

— У меня такое ощущение, что там, где мы были, погибли мама и трое детей. Мне кажется, всё произошло внезапно, дети не ожидали смерти и сильно напугались. Мама же, напротив, всё понимала, но ничего не могла сделать.

Нашу беседу услышал Чакра и произнес:

— На том месте, где вы были, произошло извержение вулкана. Раньше там находилась деревня. Жители спали, когда всё случилось. Деревню просто затопило лавой. Возможно, ты почувствовала это, услышала крики о помощи.

На меня его рассказ произвел глубокое впечатление. Ощущение человеческого горя и страха пронзило меня насквозь. Я словно внутри себя видела происходящие события и чувствовала человеческую боль. Для меня они были живые, я не понимала их речь, но знала, что люди кричат от боли и страха смерти.

Мы остановились на стоянке. Я вышла и вытряхнула из ботинок песок. Неподалеку стоял тот самый высокомерный мужчина и курил сигару. Я поняла, что очень хочу курить. Вот прямо сейчас, хотя до этого момента никогда в жизни ничего подобного не делала.

— Мне надо покурить, — произнесла я, подойдя к мужчине. — Только я не умею.

— У меня есть сигары, но они в нашем лагере. Вернемся, и я тебя научу.

Я согласилась, не до конца понимая, что такое сигары и их ценность для тех, кто курит.

Вечером мы приехали на место нашей стоянки. Я надела белый сарафан и пошла ужинать в ресторан, находящийся неподалеку от того места, где мы жили. За столом нас оказалось пятеро: я, еще один паренек, мужчина, обещавший научить меня раскуривать сигару, звали его Дима И., Денис П. и девушка Татьяна. Я сидела рядом с Димой И. Мы мило болтали на разные темы. Рассматривая его, я поняла, что он довольно общительный человек и совсем не такой высокомерный, как мне показалось в нашу первую встречу. В светлом костюме, педантичный, с ухоженными длинными кудрями.

Вдруг, заслушавшись, я уронила еду на свое белое платье:

— Ой! — воскликнула я, пытаясь оттереть пятно. — Всё как обычно.

Дима весело посмотрел на меня и выдал что-то настолько смешное по поводу моей неуклюжести, что мы еще долго смеялись. Тогда я поняла, что рядом с ним мне хорошо и спокойно.

После ужина Дима раскурил сигару. Я тут же напомнила, что он обещал и меня научить курить. Дима достал еще одну, протянул ее мне и поджег. Я пыталась раскурить сигару так же красиво, как мой спутник, но мне не удалось.

— Ну как же так? — ворчала я. — Ничего не получается, то давлюсь, то кашляю. Никакого удовольствия!

Дима улыбнулся и предложил продолжить беседу возле моего бунгало, потому что было уже поздно. Он расспрашивал меня о моей профессии и увлечениях. Рассказывал, что предпочитает логику и разум и плохо понимает духовный мир. А еще ему интересны люди, непохожие на него. В ту ночь в наших диалогах были моменты, когда он плакал. Тогда щемящее чувство нежности накатывало на меня, и я думала: «Какой глубокий и невероятно красивый изнутри человек».

Мы так увлеклись общением, что проговорили до четырех утра, совершенно выбившись из сил.

— Мне нужны терапевтические объятия, — произнесла я, понимая, что сейчас просто упаду от усталости. — Я так прониклась. Тебе, вероятно, они тоже необходимы. Останься со мной.

— Так ты же замужем, — произнес Дима.

— Да, но мне же не нужно что-то большее. Просто оставайся. Мне так хорошо с тобой, тепло и уютно.

В тот момент я вдруг поняла, что если он уйдет, то мне снова придется остаться наедине с этими противными ящерицами. А с Димой совсем не страшно. Он импонировал своей душевностью, глубиной и невероятной силой. В нем чувствовалась волшебная доброта и мудрость. Хотя моментами он становился агрессивен, почти как мой муж. Сочетание этих качеств меня тогда сильно удивило, очень уж походило на Сергея, когда мы с ним только познакомились.

Еще по прилете на Бали я написала мужу: «Мне нужен год, чтобы понять, что делать дальше. Будь мне другом и поддержи в стрессовых ситуациях, тогда мы пойдем с тобой далеко. Я прошу тебя, мне нужно это время». Сергей проникся моими чувствами и даже старался не беспокоить, но, как потом оказалось, уже ничего невозможно было исправить.

На следующий день мы всей командой поехали в джунгли, где неожиданно задержались. Ночевать пришлось в отеле без стен, это было единственное место поблизости. Необходимого количества номеров для нашей группы не оказалось, и мы стали селиться по двое.

— Выбирай комнату, — произнес Дима. — Будем жить вместе.

Мы остались в одной комнате. Возле Димы было спокойно. Я видела в нем не просто мужчину, а родственную душу. Он, словно ангел с небес, спустился в мою жизнь. Нет, между нами не было ничего, что обычно происходит между мужчиной и женщиной, стоит им остаться ночью наедине. На тот момент я впервые встретила такое в мужчине. Его интересовал не сексуальный план общения с женщиной в моем лице, а что-то большее. Скорее, что-то невообразимое возникло между нашими душами, им было хорошо вместе.

У меня получилось выстроить зону доверия, в которой Дима полностью раскрылся. Я показала ему другую, чувственную сторону мира, где есть что-то еще, помимо логики, что-то, что мы не ощущаем. В моих речах он увидел отражение своих мыслей и понял, что его душа тоже может чувствовать и соприкасаться с внутренним миром.

Перед отъездом домой мы поехали в горы к монаху, который три часа продержал нас в холодных водах. Все стояли и мерзли. Я никак не могла расслабиться, меня била крупная дрожь, и прожить вдохновение не получалось. Дима стал щипать меня, чтобы отвлечь от холода. Это сработало, внимание переключилось с холодной воды на болезненные щипки, и стало тепло.

Есть такие люди, которые вначале кажутся нам ядовитыми. На самом деле это великие помощники и учителя. Так оказалось и с Димой. После возвращения домой мне хотелось сохранить наши установившиеся душевные отношения, и я предложила приехать к нему:

— Я умею терапевтически кричать, а тебе это необходимо, — сказала я при расставании. — Восьмого марта у меня есть возможность приехать к тебе покричать.

— Ты серьезно? — удивленно спросил Дима.

— Да. Мне ничего не понадобится, только если ты оплатишь гостиницу, — ответила я с улыбкой.

И вот уже через неделю я ехала на машине в Уфу. Дима встретил меня и проводил в гостиницу. Мы пообедали и договорились, что с утра поедем на терапевтический крик. В ту поездку мы опять много общались, разговаривая обо всем на свете. Он рассказывал о себе и спрашивал обо мне.

С того момента началось наше глубокое и частое общение. Перед моим отъездом в Екатеринбург мы заехали в любимую Димину пекарню, пообедали и вернулись в гостиницу. Я убежала собирать вещи. Когда спустилась с чемоданом вниз, Дима стоял в холле. В руках у него был букет сухой полыни. Ее невероятный запах словно вернул меня в детство. В кладовке у бабушки с дедом всегда висела полынь, чтобы отпугивать злых духов.

Я ехала домой вдохновленная и счастливая, слушала музыку и писала Диме благодарности за то, что подарил мне ощущение чего-то важного и глубокого из детства. В голове теплой радостью звучало: «Наконец-то нашелся человек, который понимает мои интересы».

Глава 5. Три жизненных мудрости, или Год путешествий

В тот весенний день я ездила на тренинг в лес с одним из своих клиентов. На обратном пути мне позвонил организатор мероприятий Станислава Воробьева и предложил поехать с «Берлогой» в Испанию. У меня был открыт шенген, и я с удовольствием согласилась. Снова на неделю отпросилась у близких, собрала чемодан и приехала в аэропорт, где просидела всю ночь.

Был март 2020 года. Мы должны были лететь в Барселону, но на стойке регистрации нашу группу предупредили, что из страны мы улетим, а вот вернуться не получится. Государства закрывали границы, боясь распространения ковида.

Стас ждал нас в Испании, Дима И. должен был прилететь туда из Парижа. Я, организатор и еще пара ребят растерянно стояли возле стойки регистрации, изучая ближайшие рейсы.

— Мне сейчас домой никак нельзя возвращаться, — с досадой произнесла я, обращаясь к организатору. — Я на неделю отпросилась у своих, уже вышла из роли жены и мамы и вошла в роль путешественника.

— И что же делать? — озадаченно посмотрела она на меня.

— Смотри, есть рейс на Стамбул. Турция не закрыла въезд, давай менять маршрут, звони и предупреждай остальных.

Я написала Диме, ожидавшему свой рейс в аэропорту Шарль-де-Голля, и объяснила ситуацию с Барселоной:

— Ты знаешь, нам всем важно и нужно полететь в Стамбул. Представь, что это квест, в котором интересно поучаствовать. Мы нашли листок с новым заданием, и в нем написано: «поменять место прилета». Конечно, мы уже достаточно взрослые люди, но в душе всё равно дети. Бери билет на Стамбул.

Мы созвонились со всеми участниками, предупредили Стаса и вылетели в Турцию, куда локдаун дошел только перед нашим отъездом домой. Собираясь в Испанию, я готовилась к пешему путешествию в теплой стране. В моем чемодане лежали босоножки, джинсы и одна кофта. Прилетев в марте в Стамбул, я поняла, что одета не по погоде. Купила теплый шарф и пользовалась им как курткой. Остальные участники тоже оказались неподготовленные, но это не помешало нам весело проводить время. Наша маленькая группа завтракала, как короли, много ходила пешком и посетила массу интересных мест, одно из которых — церковь Святой Богородицы армянской григорианской общины. Вернувшись из путешествия, все благополучно оказались запертыми дома из-за ковида.

После поездки в Испанию я с детьми планировала лететь в Сочи. Билеты купила заранее, но всё пришлось отменить. Я сидела дома, занималась семьей, готовила завтраки, смотрела новости и тихо злилась на обстоятельства: «Что теперь делать? Получается, я закрыта в четырех стенах?»

Я ощущала себя запертой в клетке. Становилось душно, словно вместе с возможностью поехать куда-либо у меня отобрали воздух. Мне было тяжело. Нет, не с детьми или с мужем, а в целом тяжело. Я превращалась в овощ. Помню, даже вес набрала от бездействия и внутреннего неудовлетворения. Единственной отдушиной стали мои собаки. Тем, у кого есть животные, разрешалось гулять на улице. Я ходила вокруг дома и пыталась таким образом разнообразить свою жизнь.

Во время поездки с «Берлогой» на Бали я познакомилась со многими интересными людьми. Один из них был собственником большого ресторана в нашем городе. Несмотря на все ограничения и невозможность собираться компаниями больше пяти человек, он продолжал работать: держал штат поваров и платил им заработную плату. И теперь вечерами бизнесмен приглашал Станислава, его организатора и меня в ресторан, где мы ужинали совершенно одни. Шеф-повар готовил разные блюда и, казалось, сам радовался возможности заниматься любимым делом.

Сам факт посещения ресторана был для меня необычным. В голове вновь невольно возникала мысль о том, что я особенная: «Все сидят дома, а мы вчетвером в красивом ресторане!» Хотя, признаюсь, в начале наших совместных встреч случился один неловкий момент. Приходя на ужин, мы никогда не платили за него. Такое для меня было непонятно и неудобно. В один из вечеров я решила дать своему знакомому — собственнику ресторана — пять тысяч рублей.

— Маша, вы сошли с ума? — произнес ресторатор.

— Поймите, я неуютно себя чувствую от того, что почти каждый вечер ужинаю у вас бесплатно.

— Маша, побойтесь Бога, я прихожу сюда общаться. Мне интересна ваша компания, — ответил он улыбаясь. — Уберите свои деньги и не позорьтесь.

В один из вечеров, когда мы нашей бессменной компанией слушали рассказы шеф-повара о разнообразных блюдах, бизнесмен произнес:

— Я приготовил для вас подарки.

Он протянул каждому из сидящих по огромной серебряной монете. На них была нарисована американская Статуя Свободы и указан год, соответствующий году рождения каждого из участников встречи. Это было довольно неожиданно для всех.

— Покрутите монетку через пальцы, это успокаивает, — сказал ресторатор.

— Меня совсем не успокаивает, — ворчливо ответила я. — Она всё время падает из рук.

— Учись, Маша. Ты просто пока не умеешь, но когда освоишь, сможешь это делать спокойно.

Его слова стали для меня значимым моментом, неким правилом житейской мудрости номер один. Второе правило родилось, когда я увидела у него ручку с символикой из «Игры престолов», стоившую каких-то немыслимых денег. В пандемию, когда всё было закрыто, а передвижение людей ограничено, бизнесмен решил в благодарность себе сделать подарок, хотя деньги нужны были на содержание ресторана. Мужчина радовался как ребенок, ведь ручка поддерживала его эмоционально.

На мое явное удивление и непонимание происходящего ресторатор произнес фразу, ставшую для меня вторым правилом:

— Для проживания любых стрессовых ситуаций и после их окончания должен быть выделен определенный запас средств на благодарность самому себе за то, что ты этот стресс прошел.

Третья мудрость открылась мне, когда мы с подругой Леной сидели в сигарном клубе. Ресторатор тоже был там и, завидев нас, решил присоединиться к беседе. Мы весело проводили вечер, болтая обо всем на свете, когда мужчина произнес фразу, заставившую нас глубоко задуматься:

— Девчонки, пока вы будете колхозницами, вы никогда не станете интересны мужчинам.

— Что значит колхозницами? — недоуменно и даже немного обиженно спросила я.

— Колхозницы — это те, кто смотрит и обсуждает друг с другом других женщин. Мужчинам такие женщины неинтересны.

— А почему вы решили, что мы обсуждаем других женщин?

— Да потому что про себя вы еще ничего сказать не можете. Так что учитесь говорить о себе.

С тех пор мы с подругой часто вспоминаем, что один уважаемый товарищ нам сказал, что мы колхозницы, и смеемся над этим. Конечно, сегодня мы уже не обсуждаем других женщин. Встречаясь, мы анализируем свои ошибки и провалы, что гораздо интереснее. Тем не менее этот диалог стал третьим значимым моментом для меня.

В пандемию возможность интересно проводить время была невероятной ценностью. Я приезжала в ресторан не для того, чтобы меня кто-то увидел или чтобы кому-то что-то доказать. Для меня глоток свежего воздуха был просто необходим.

Однажды ресторатор задал мне вопрос:

— Пока ты здесь сидишь, кто находится с твоими детьми?

— Мне повезло, у меня хороший муж, — ответила я. — Он сейчас с ними.

— Тогда почему ты здесь?

— Я не могу находиться там.

Наш разговор заставил меня задуматься об отношениях с Сергеем. Муж много работал, медицина в те дни не стояла на месте, но когда он приходил домой, уходила я. Это был наш способ совместного существования. К тому моменту я благополучно перебралась из спальни на кухню, где мне было гораздо лучше, чем рядом с мужем. Наш брак медленно умирал, хотя до окончательного разрыва было еще далеко.

Я понимала, что сложившаяся ситуация меня не устраивает и надо что-то менять, но как жить по-другому, не знала. Полностью сама себя я не обеспечивала, как выстраивать процессы выживания, плохо представляла. Для меня было логично, что я с детьми продолжаю жить в нашей квартире, а Сергей должен позаботиться о себе самостоятельно. У меня не возникало необходимости что-то анализировать и менять, но жизнь подготовила свои правила игры. Мне пришлось подумать обо всем, но позже, когда процесс уже был запущен.

Несмотря на ограничения в начале года, 2020-й стал для меня годом путешествий. Мы много ездили с философской школой «Берлога», но вспомнить и описать что-то, что запомнилось больше всего, у меня не получится. Все путешествия того года были важными. В каждой из поездок был смысл, одно переплеталось с другим.

Эти поездки были мне необходимы, чтобы понять, как та или иная среда влияет на мою сущность. Разные сферы позволяли выбрать определенную нишу, где для меня было не разрушительно. Я поняла, что такое быть ответственной за свои решения. И, как ни странно, эта ответственность оказалась не тяжелой, а скорее необходимой.

Каждое из путешествий стало ступенькой к пониманию «кто я есть».

Вначале это было убегание из существующей реальности, затем бегство от самой себя. Потом путешествие стало для меня способом выдохнуть, идентифицироваться. Я поняла, что когда уезжаю с «Берлогой», у меня выключаются мозги и включается душа. Больше не надо думать и планировать, искать билеты и отели, составлять программу. Для всего этого есть организаторы, которые водят за руку по интересным местам, кормят, поят. Я же просто наслаждаюсь поездкой и нахожусь в состоянии человека, отлученного от привычной среды обитания.

Путешествия изменили мои отношения с мамой. У нее начались перепады настроения, а на коже появился дерматит. Теперь уже я ездила с ней по больницам, как когда-то она со мной, и переживала за ее здоровье.

Однажды перед поездкой в Италию, билеты на которую мне в день рождения подарили друзья, мама занервничала.

— Куда ты опять собралась ехать? — задавала она один и тот же вопрос. — Ведь я так плохо себя чувствую.

— Мам, что происходит? — недоуменно спрашивала я. — Ты заранее знала, что я уезжаю. Почему сейчас об этом спрашиваешь? Мне послезавтра вылетать, а ты говоришь, что устала и плохо себя чувствуешь. Я в любом случае поеду, что бы ни происходило.

Таким образом мама давала понять, что ей тяжело, но я к этому не прислушивалась. Конечно, на нее многое свалилось: мальчики, Алиса, садик, школа, дом. Ей было дискомфортно, но и отказывать в помощи она тоже не хотела. Если бы мама сказала про свою усталость, я бы решала вопрос иначе, но она молча продолжала изводить меня чувством долга.

В июне мы поехали с группой в Молебку. Нас было человек двадцать из разных городов, в том числе и Дима И. Он приехал как раз в свой день рождения. У меня есть традиция — на дни рождения близких я готовлю тирамису. Это единственный торт, который мне нравится готовить. Я знала, что Дима приедет, и мне захотелось поздравить его от всей нашей компании, поэтому в поездку я взяла с собой все ингредиенты.

Наше путешествие в Молебку запомнилось поездкой на УАЗике. Молебка — это место, где уфологи ищут инопланетные проявленности. Хранитель тех мест, где мы остановились, звали его Валера, был убежден, что там действительно есть что-то мистическое, что мы порой не видим. Он возил нас ночью по лесу без фар смотреть на светящиеся шары. Правда, один из участников был уверен, что это жена Валеры запускала для нас шары, чтобы убедить всех в их существовании.

В небольшую машину мы набились, как селедки в бочку. Это было похоже на кадры из мультфильма про Машу и Медведя, когда они на разломанном УАЗике рассекали между деревьями. Мы ощущали себя примерно так же. Темнота, лес и наша группа. Мы заехали в самую чащу, дальше пришлось идти пешком. Все держали друг друга за руки, чтобы не потеряться в темноте. Валера в лесу свой человек, он может даже ночью бродить один и не заблудиться, а мы там были первый раз. Одному из участников Валера предложил остаться возле высокой ветки, чтобы, когда все будут возвращаться, никто не запнулся об нее. Позже тот мужчина рассказывал нам: «Я, вообще-то, человек не пугливый, но когда меня оставили одного в лесу, непонятно где, охранять ветку, об которую люди могут запнуться, я был крайне удивлен и обескуражен».

Все наши путешествия были глубокими и душевными, наполненными динамикой, непредсказуемостью и ночными выездами. Стас как-то сказал на одном из мероприятий: «Мы с вами можем на драку прийти и драться, можем в ресторан пойти и выпить, можем на скачки, но если мы из школы философии, то в конце любого мероприятия нас потянет на философские темы». Путешествия — это исследовательская история, погружение в настоящее. Игра, в которою я играла от души.

В июне мы поехали на перевал Дятлова, но из-за погодных условий не попали туда. Решили посетить Маньпупунёр, где стоят большие каменные столбы. Идти надо было в гору. Мы шли восемь часов и очень устали. Дорога оказалась сложной: то ветер, то солнце, то дождь. Чем выше мы поднимались, тем холоднее становилось.

Дима И. шел впереди меня, высокий, огромный, одетый в плащ-дождевик. Я шла сзади и смотрела, как его колышет, словно былинку на ветру. Когда мы поднялись, Дима обернулся ко мне и произнес:

— Я нашел в кармане сухой финик и ВКУСИЛ его. Ты не представляешь, сколько сил у меня появилось. Никогда не думал, что засохший финик может спасти мою реальность.

Как-то на очередной сбор «Берлоги» меня привез Сергей. Он перегружал сумку в машину того, с кем я ехала. Водитель посмотрел на нас и удивленно спросил:

— Это твой муж? Как он реагирует на то, что ты уезжаешь? Ему, наверное, печально и больно.

— Наверное, ему печально и больно, — согласилась я. — Но это я, и другой я уже не буду. Если он готов меня сюда привезти, то это его выбор, я не заставляла. Возможно, мой муж хочет удостовериться в моей безопасности, но изменить что-либо он не сможет. Дальнейшие действия — это выбор, мой и его.

В тот день в детско-взрослом лагере «Берлога» Сергей оставлял маленькую Машу. Да, я вновь уезжала, но по возвращении всегда становилась женой и мамой. В поездках я не была женщиной, не была маминой дочкой, я была кем-то переходящим. Еще не бабочка, но уже и не гусеница. Моя любовь к детям и материнские чувства были вне времени, а любовь к мужчине, понимание того, что я чья-то дочь, растворялись в путешествиях. Эти вечные поездки определяли мой образ жизни. Я же Марья Разгульная, Марья-путешественница, и в этом я проживала себя.

Чтобы понять, что такое путешествия с «Берлогой» и чем они отличаются, какие обучения проходят во время поездки, нужно побывать там хотя бы один раз. Людей физически «ломает»: кто-то начинает болеть или саботировать процессы. Чем больше группа, тем больше непредсказуемости. Те, кто ездит постоянно, только рады этому. Из человека выходит всё ненужное, и ему становится легче. Задача Станислава в таких мероприятиях — быть стойким проводником, «вожатым лагеря души».

У «Берлоги» есть особенность — утром во время завтрака или вечером во время того, как мужчины воскуривают сигары, участники анализируют прошедший день: ощущения, которые рождались в человеке за время посещения разных мест, наблюдения за людьми в группе и за тем, какие чувства они вызывают. Через оценку мыслей человек начинает понимать самого себя.

Поездки с «Берлогой» — это глубинный анализ в моменте, когда эмоция схлынула и ты находишься в расслабленной обстановке. После одной такой поездки кто-то из участников заметил, что когда он уезжает с «Берлогой», его сотрудники лучше и продуктивнее работают. На что я сказала:

— Может быть, тебе стоит меньше присутствовать на работе? Так людям проще.

— Нет, просто я научился держать эгрегор, — гордо произнес он.

— Ну тогда держи его на расстоянии, — смеясь, ответила я.

После возвращения с Молебки мы отправились в Аркаим. Станислав тоже поехал с нами, но только не как проводник, а как участник. Сразу после Аркаима у него было мероприятие на Иремеле, на которое он пригласил меня и мою подругу Марину.

Первый мой выезд на Иремель был судьбоносным. Иремель — гора, там нет связи, это некий источник природной силы. Сейчас я сама организую туда путешествия, потому что Иремель стал значимым для меня местом. Когда мы приехали, я вышла из машины и уронила ключи. Наклонилась за ними и вдруг увидела идущие ноги. Поднимаю голову, стоит Маринка, а рядом с ней Дима И.

— Смотри, кого мы тебе привезли, — весело произнесла подруга.

Я стояла смущенная, мне было до ужаса неловко. Конечно, я предполагала, что встречу Диму на мероприятии, хоть мы заранее и не договаривались. Обрадовалась, увидев его. Каждая встреча, соприкосновение с другими ребятами, и с Димой в том числе, давали ощущение интереса к самой себе. Раз другим со мной интересно, значит, и мне тоже.

В поездке на Иремель проходило обучение. Мы много общались, гуляли. Я наконец-то научилась молча находиться в обществе мужчин, сидела и вкушала аромат сигар. Дима говорил, что когда женщина сидит рядом с мужчиной, который курит сигары, она вкушает долю ангела.

В октябре мы нашей дружной компанией отправились в Питер. Сам город я помню плохо, лишь погоду, сырую и промозглую. Наверное, единственное мое воспоминание от той поездки — часовня святой Блаженной Ксении Петербургской. Но она оставила у меня сложное впечатление.

Во-первых, часовня располагается на Смоленском кладбище, что в моем понимании непривычно. Множество храмов находятся в отдаленных точках и ставятся под определенными углами. Есть такое место — Харенки, мы проезжали мимо него, когда сплавлялись по реке. Так вот, там на горе стоит храм. Его построил богатый человек именно в том месте, потому что оттуда Ермак наблюдал за наступлением кораблей.

Во-вторых, судя по рассказам нашего гида, часовню посещали одни и те же люди, прося о помощи. Мне казалось, что человек, приходя в храм, не всегда получает всё, о чем просит. Продолжая раз за разом ходить, он называет храм местом силы и утверждается в том, что в трудных ситуациях ему необходимо туда возвращаться. Я не спорю, многим это помогает, но у меня сложилось свое впечатление от мест силы. «В местах силы нет ни икон, ни образов. Люди приходят туда за внутренней силой. Молитва, направленная к кому-то, не может помочь, только обращение вглубь себя», — так думала я, стоя в часовне Ксении Петербургской.

В Питере мы договорились с Димой, что перед зимней поездкой в Стамбул встретимся в Москве и сходим в театр. Мы действительно встретились в декабре и посетили его. Из Москвы вместе вылетели в Стамбул. Это было мое первое путешествие без мужа, где я доверилась ответственности мужчины. Дима сам покупал билеты, регистрировался на рейс, занимался багажом. Я же просто расслабилась и наслаждалась поездкой.

Для женщины невероятно важно, когда кто-то, даже в такой мелочи, как забота о путешествии, может взять на себя ответственность. На своих тренингах Станислав часто говорит: «Достоинство мужчины определяется уровнем безопасности женщин вокруг него, или уровнем того, как он оказывает протекцию женщинам. Иногда женщина может путать нормальное поведение мужчины с флиртом».

Мужчина, оказывающий внимание — где-то возможностью оплатить, донести сумку, помочь с чемоданом, — это совсем не про флирт, не про то, что женщина ему нравится. Это про уровень внутреннего достоинства. Я не знаю, считывала ли я тогда действия Димы как внутреннее достоинство, которое именно так выражалось в нем, или это казалось лишь вниманием ко мне как к женщине, но факт остается фактом: около этого мужчины я проживала заботу. В своем обществе Дима не позволял женщине чувствовать себя незащищенной.

Год 2020 начался с поездки на Бали, где произошла моя самоидентификация, и продолжался путешествиями по разным городам и странам. Теперь я меньше находилась дома и больше в тех местах, которые были для меня новы и интересны. Я училась распознавать, где мое, а где нет, где мне нравится, а где не нравится. Определение моего внутреннего «я» достигло пика в новогоднюю ночь, когда я, не найдя общего языка с мужем, уехала с детьми отмечать праздник к подруге. Там и состоялось мое внутреннее исследование: иду ли я дальше одна или в супружестве.

Начиналось всё довольно спокойно. Мы готовились к встрече Нового года так же, как это делают все семьи: резали салаты, запекали горячее. Конфликт случился из-за какой-то мелочи, которую я уже и не помню, но именно она стала последней каплей. Я взяла детей и уехала.

Совершенно неважно, какие чувства у меня были в тот момент по отношению к мужу. Конфликты бывают у всех: пары ругаются и перед Новым годом, и во время Нового года. При этом никто никуда не уезжает. Если бы я была мужнина жена, то какой бы скандал ни случился, я бы сидела на месте ровно.

Поводы для конфликтов находились часто, но раньше я сглаживала острые моменты. Муж всегда был сложным человеком, и наша совместная жизнь особо ничего не изменила в его характере. Сергей, в силу своей работы, порой становился довольно жестким. Я же тогда находилась на стадии непримиримости с собой и с его напряжением и отчасти сама провоцировала скандалы. Мне нужны были поводы, чтобы объяснить себе, что так больше продолжаться не может.

К моменту расставания муж стал лучшей версией себя: спокойнее, терпимее. Я же внутренне изменилась так, что его хорошая сторона уже не была для меня той, с которой я могла бы идти дальше. Сергей много делал для семьи и детей, вот только он не мог поговорить со мной по душам, выступить союзником в моих поездках и прожить совместное обучение. Муж идентифицировал себя как семьянин, но в других сферах мы с ним не находили взаимопонимания.

Я прекрасно понимала, что позволила себе в значимую для семьи ночь разъединиться с тем человеком, с которым прожила последние десять лет. Он был для меня другом, мужем, соратником, отцом моих детей и партнером. Это разъединение, возможно, было импульсивное, на эмоциях, но такое осознаваемое.

Новый год я встречала с детьми, подругой, ее сыном и ее мамой. Домой вернулась в пять утра. Так закончился мой 2020-й.

Глава 6. Проект под названием «Новая жизнь»

Новогоднее разделение семьи сильно повлияло на меня. Мой внутренний голос твердил: пришло время что-то менять. Но что именно? Разъезжаться? Куда? У меня была своя квартира, но без ремонта. Голые стены и бетонные полы совершенно не подходили для жизни с тремя детьми.

Нам всё всегда обеспечивал Сергей, я была способна управлять лишь малой частью, которую зарабатывала самостоятельно. «Как мне жить? Что делать? Где брать деньги на всё?» — эти мысли не давали мне покоя. Постепенно я начала выстраивать стену между собой, своими доходами и мужем. Пыталась обеспечивать себя и дистанцироваться от тех общесемейных дел, которые я никогда не любила, например от поездок на дачу к свекрови.

Я была готова, как стартапер, создавать новую жизнь. Вдохнуть полной грудью и кинуться в неизвестность, а вот Сергей оказался не готов. Начались длинные диалоги, в которых я продавливала свою позицию:

— Сергей, давай попробуем жить отдельно. Для меня это важно. У тебя есть работа, друзья и возможность договориться с кем-нибудь из них о временном жилье. Если хочешь, я могу подобрать для тебя съёмную квартиру рядом с нашим домом.

В какой-то момент у меня получилось уговорить Сергея съехать. Квартира находилась в соседнем доме. Я даже помогла мужу с вещами, обеспечила всеми бытовыми мелочами: принесла сковородки, подушки, постельное белье. Но, как оказалось, Сергей лишь играл в эту игру, не до конца понимая, к чему она приведет. Он давал мне возможность пожить самостоятельно, думая, что я перебешусь и вернусь к нему.

Мы постоянно разговаривали, но наши диалоги не приводили к результату. Точек соприкосновения мы не находили. Сергей ждал, когда я приду просить прощения, а я искренне не понимала за что.

Муж сам никогда не умел извиняться, он просто подходил и обнимал меня, что на его языке означало «прости». Видимо, примерно того же он ожидал с моей стороны. Я же после его переезда почувствовала свободу и безопасность, как будто мне стало легче дышать. На моей территории не было «духоты от нашего общения», и это обстоятельство радовало меня больше всего. По утрам, готовя завтрак, я включала музыку и наслаждалась каждой минутой свободной жизни. Я начала выдыхать и жить в самостоятельном режиме, когда больше не нужно скукоживаться при появлении мужа и становиться неким сухофруктом, а не живой структурой.

Мое бегство в путешествия постепенно переросло в образ жизни. Я знала, что дома нужно перетерпеть всего три-четыре недели, а потом будет новая поездка. Но съездить в Египет с ребятами из философской школы у меня не получилось. Неопределенность в жизни требовала сделать выбор: отложить деньги на ремонт квартиры или поехать в путешествие. Я выбрала ремонт: оплатила дизайн-проект и купила строительные материалы.

Вскоре мне стало понятно, что без продвижения вперед в обществе тех людей, с которыми я привыкла находиться за эти полтора-два года, мне не реализовать свой проект под названием «Новая жизнь». Поэтому спустя несколько недель я все-таки уехала, теперь уже в Марокко, что стало финальной точкой в моем самоопределении.

Марокко — красивая страна, но для меня она оказалась непонятной. Всё, что мне понравилось, — сад Ив Сен-Лорана в Марракеше. Государство расположено на побережье Средиземного моря и Атлантического океана. Но, несмотря на обилие воды, никаких морепродуктов мы там не пробовали. Питались в основном блюдами, приготовленными в тажине.

Большую часть времени мы проводили в высокогорье, где я ощущала постоянный холод. Я не могла согреться, мерзла даже в здании. Холод — равно одиночество. Ощущение внутреннего холода вместе с внешним и было моим перманентным состоянием в том путешествии.

В Марокко мы ходили в горы. Наш подъем состоял из двух этапов. В первый день группа шла пешком, помогая себе палками, а наши вещи везли ослики. Я понимала, что слабо экипирована для такого подъема. Мои трекинговые кроссовки почти сразу промокли, а сама я замерзла.

Ночевать остановились в промежуточном лагере на высоте две тысячи метров. У некоторых участников началась «горнячка» — горная болезнь, когда от недостатка кислорода повышается давление. Они приняли разумное решение не идти дальше, чтобы не быть обузой остальным. Мне тоже было нелегко, но я сказала себе: «Так не пойдет. Раз приехала — иди».

В три часа утра мы двинулись дальше. Следующие полтора километра вверх надо было пройти с «кошками» на ногах. Это специальное приспособление, чтобы цепляться при подъеме в гору. В тот момент меня должно было настигнуть размышление: «Зачем мне эти цеплялки? Может быть, там будет еще тяжелее?» Но, к сожалению, этого не случилось. Я воображала себя женщиной-кошкой, ловко взбирающейся по горным выступам, однако ожидание совсем не совпало с реальностью.

Спустя полчаса нашего подъема одна из девушек сказала:

— Я дальше не пойду. Может быть, кто-то еще хочет вернуться в лагерь вместе со мной?

Остальные участники, включая меня, отказались, и девушка с одним из проводников отправилась обратно.

Наш поход продолжался. Каждый шаг давался мне с трудом, дышать становилось всё тяжелее, к горлу постоянно подкатывала тошнота. Остановиться тоже было невозможно, становилось еще хуже. В какой-то момент я не выдержала и сквозь рвотные позывы выдавила из себя:

— Всё, я больше не могу, остаюсь здесь.

Наш проводник стал тыкать меня палкой, как ослика. Он совершенно не понимал по-русски, а сказать по-английски, что я готова умереть на месте, лишь бы не идти дальше, у меня не получалось. Язык заплетался, голова кружилась.

Мое состояние заметил Стас, идущий впереди группы, и кинул мне половинку «Сникерса».

— Я не буду это есть, мне и так плохо, — с трудом произнесла я.

— Ешь давай! — крикнул он в ответ. — У тебя сахар в крови поднимется, идти станет легче.

Преодолевая тошноту, я с горем пополам откусила «Сникерс» и, как ни странно, почувствовала себя легче. Вспомнился засохший финик, который спас Диму И. на Маньпупунёре.

Подъем продолжался, до пика я не дошла метров сто, отключилась полностью. Со мной шаг в шаг шел проводник. И даже когда я легла, он, конечно, не лег со мной, но продолжал быть рядом. Я лежала и смотрела, как ребята радостно обнимаются на вершине. Вначале они посмеялись над моим лежачим покорением вершины, но затем всё же спустились и, подняв меня на руки, помогли взобраться на конечную точку нашего путешествия. Стас потом долго вспоминал и рассказывал всем, что «Маша дошла на бровях».

Донесли меня или я дошла сама, сейчас уже неважно. Тот подъем стал для меня определяющим. Урок я усвоила на всю жизнь — всегда нужно брать на себя ту долю ответственности, которую можешь вынести, и осознавать последствия. Если последствия не определены — иди, пока есть силы. А когда они заканчиваются, всё равно продолжай идти! Только смерть — единственная причина отказа от движения вперед. Всё остальное для группы не аргумент.

Сегодня я иду в гору, всецело понимая, какая будет ответственность. Я или полностью беру на себя нагрузку, несмотря на трудности, или же отказываюсь от подъема, объясняя это тем, что уже находилась. Я не беру на себя неосознанные риски, но когда я в чем-то уверена, то делаю всё возможное, даже если на середине пути мне становится невыносимо плохо. Я твердо знаю, что рядом всегда будет внутренняя сила или рука Бога, которая поможет доделать то, что успешно начато.

Обратно к лагерю я спускалась, приплясывая от удовольствия и во весь голос распевая:

— Cambio dolor por libertad! Cambio heridas por un sueсo que me ayude a continuar!

Девушка, которая вернулась с половины пути, удивленно спросила идущих впереди:

— Кто это с вами?

— Так это Машка, поет песню из «Дикого ангела», — глядя на меня, весело произнес ее муж.

— Аня, выключить? — спросила я, оглядывая остальных.

— О нет, тебе можно всё! — засмеялись в ответ участники похода. — Можешь хоть всю ночь петь. Ты смогла преодолеть этот подъем, и теперь у тебя есть карточка победителя.

После того подъема в Марокко мне внутри как будто бы стало всё можно. Можно нацеливаться на преодоление следующего препятствия, можно орать песни, можно окончательно расстаться с мужем. Я вернулась разбитая, но не побежденная. Это «можно всё» не было мотивацией. Оно стало как та самая ручка с символикой из «Игры престолов» — приятный подарок после всего, что произошло.

***

Мама видела изменения, происходившие в нашей семье. Она знала, что Сергей живет отдельно, но понять до конца, что происходит, не могла. Наверное, это обескураживало её и вызывало ощущение надвигающегося ужаса, который творит её дочь. От этого чувства нестабильности у мамы начались резкие перепады настроения.

Тогда я уже изучала родовые истории и отслеживала свои состояния. Мне захотелось лучше узнать историю маминой любви и моего появления на свет. Как-то я ехала с кладбища, заезжала на могилу к деду Игнату, и на обратном пути решила навестить маму. Она была в благодушном настроении, и я воспользовалась моментом, чтобы расспросить ее о моем рождении.

Мы сидели вместе на диване, мама рассказывала, что в юности, когда она приехала из деревни в военный городок, жила в общежитии. На территории городка она познакомилась с солдатом, призванным на срочную службу. Мама даже фотографию его сохранила. Молодой человек, русоволосый, с усами, высокий, красивый — он производил приятное впечатление. Они сразу понравились друг другу, но никаких отношений, кроме платонических, между ними не сложилось. После демобилизации солдатик позвал маму с собой в город, откуда он родом, но она не рискнула поехать. Испугалась неизвестности, несмотря на большую любовь, которая была между ними. Какое-то время они переписывались, а потом отношения сами собой прекратились.

Спустя несколько месяцев мама познакомилась с офицером, но он был женат. Их роман длился долго — у мамы к тому моменту уже была однокомнатная квартира, где они встречались, — но и с этим мужчиной она рассталась. Его переводом отправили в Москву, а маму он с собой не позвал, боялся пертурбаций в личной жизни. Жизнь второй раз развела мою маму с человеком, которого она любила.

Время шло, мама работала — сначала нянечкой, потом воспитателем в детском саду. Вместе с коллегами они ходили на дискотеки «кому за тридцать». На одном из таких мероприятий мама познакомилась с моим отцом. Он представился ей капитаном дальнего плавания, оказавшимся в «порту Екатеринбурга» совершенно случайно. «Наверное, моя мама плохо знает географию или просто хотела верить, что этот мужчина действительно капитан как минимум крейсера „Аврора“, который стоит на приколе в Санкт-Петербурге», — посмеивалась я про себя, слушая историю знакомства родителей.

Папа умел убеждать, особенно глубоко травмированных женщин без отношений. Мамины родные сестры давно были при мужьях и детях, лишь она одна в девках. Раненая судьбой, побоявшаяся поехать за первой любовью, отвергнутая второй, мама словно транслировала в мир: «Спаси меня, помоги мне». У нее на лице всегда было написано «святая благодать», словно, если к ней прикоснуться, она начнет мироточить.

Отец разглядел в маме «хорошую девочку» и влюбился. Находясь рядом, он заботился о ней и спасал. Но спасение длилось недолго. Вскоре мама забеременела, а отец за экономическое преступление отправился в тюрьму.

Должность заведующей детского сада, которую мама получила незадолго до беременности, не позволяла ей уйти в декрет. Поэтому пришлось срочно вызывать бабушку и дедушку на помощь со мной маленькой. До сих пор не понимаю, как маме удалось уговорить их переехать из деревни в город, тем более что они уже были довольно пожилые.

Поначалу мы все вместе проживали в однокомнатной квартире, потом бабушке с дедом дали такую же однокомнатную в соседнем подъезде, но через год маме предложили двухкомнатную в обмен на две наши однокомнатные. У нас с мамой была одна комната, а у бабушки с дедом другая.

— Мам, а ты любила папу? — спросила я.

— Я его жалела, — подумав немного, ответила мама. — Он показался мне очень хорошим человеком, но каким-то обиженным жизнью.

— Почему тогда ты родила меня?

— Славка очень просил, чтобы я ему кого-нибудь родила. Вот я и согласилась.

Мама рассказала, что отец меня очень ждал. Я всю жизнь думала, что она родила в тридцать два года исключительно для себя. Оказывается, это папа хотел моего рождения, а мама просто согласилась оставить ребенка.

Я слушала маму, и многое становилось для меня понятным. Долгое время я жила иллюзией, что все ждали моего рождения. Да, конечно, ждали, просто потому что было непонятно, какой треш поджидает маму, если бабушка и дедушка не приедут.

Мое детство сформировало во мне четкие настройки повышенной тревожности. Я хорошо чувствую других, прекрасно понимаю, в какой момент времени можно обратиться к человеку. Спустя неделю проживания в новом доме я отлично знаю, кто в какой квартире живет и на какой машине ездит. У меня тревожно-избегающий тип привязанности, и эти знания — продукты детского проживания состояний. Они нужны мне для ощущения безопасности.

Из квартиры мамы я вышла обескураженная. Моя картина мира перестроилась с «мама меня родила для себя, а папа ей подвернулся» на «это папа меня ждал больше всех». Внутри была пустота. Оказывается, я папу никогда не знала, лишь испытывала негатив к нему. Зато маму боготворила, восхищалась ею. После нашего разговора мои внутренние весы стали выравниваться.

***

Всё это время Сергей жил один на съемной квартире. Он приходил к детям, и тогда уходила я, а когда возвращалась домой, муж уходил к себе. В один прекрасный день он устал играть в эту игру. Ему захотелось определенности, и, когда летом мальчики были в детском лагере, Сергей пришел ко мне и демонстративно лег спать.

— Ты чего это? — возмущенно спросила я.

— Я больше туда не пойду, — спокойно ответил муж. — Хочешь, иди сама и плати. Я больше платить не буду.

Я собрала вещи и переехала в соседний подъезд к своей знакомой Светлане, которая помогла мне и поддержала мое решение уйти в никуда. Через неделю проживания у подруги я попросила у Димы И. взаймы сто тысяч на аренду жилья для себя и детей. Деньги я заработала достаточно быстро в организации мужского выезда «Берлоги» в Астрахань. Я нашла хороший маршрут, продумала программу с рыбалкой и возможностью уединения с природой. У меня уже были свои клиенты из философской школы «Берлога», знакомым ребятам я тоже предложила поехать с нами. Мы отлично провели время. Из заработанных денег я смогла отдать долг Диме, ведь благодаря ему я сняла квартиру, заплатив сразу за три месяца, и переехала туда вместе с Алисой.

Вопрос о том, с кем будут проживать дети, передо мной не стоял — в трехкомнатной квартире места хватало всем. Но мальчики, когда вернулись из лагеря, захотели остаться в отчем доме. Им там было комфортнее: рядом школа, друзья, двор, прогулки. Я понимала, что нахожусь за пределами детско-родительских ценностей. У сыновей начиналась социализация. И сколько бы я ни предлагала переехать ко мне, обещая возить их в школу каждый день, они лишь периодически ночевали у меня, проводя большую часть времени в квартире папы. К ним каждый день приходила бабушка, а раз бабушка приходит, значит, всё нормально, и к маме ехать необязательно.

В сентябре, перед днем рождения Алисы, Сергей уехал в командировку. Я уже жила отдельно, но периодически приходила в нашу общую квартиру. Мама часто там появлялась, вызывая у меня раздражение своим поведением и бесконечными упреками в мой адрес. Она писала мне гневные сообщения, призывая одуматься и вернуться к мужу.

— Пусть детям исполнится восемнадцать лет, тогда и переедешь, — заявила она в один из своих визитов.

— Нет, мам, так не пойдет, — ответила я. — Дети в любом случае вырастут, а я свои интересы готова реализовывать здесь и сейчас. Хочешь поддержать меня — поддержи. Не хочешь, так хотя бы не критикуй.

Мама разозлилась и выпалила:

— Я подам заявление в комиссию по несовершеннолетним, и тебя лишат родительских прав, потому что ты оставляешь своих детей одних.

— Где я оставляю детей? — спросила я, недоуменно глядя на нее.

— Ты уезжаешь на свои гулянки, а они здесь одни остаются, — продолжала выговаривать мне мама.

На меня накатила волна раздражения:

— Ты, конечно, молодец, но я от тебя такого не ожидала.

После ее слов во мне что-то изменилось. «Для кого мама меня родила? Кто я такая и что вообще происходит?» — думала я. Мамин посыл «я лишу тебя родительских прав, потому что ты не соответствуешь моим ожиданиям» изменил наши отношения окончательно.

На следующий день мама опять приехала к мальчикам. Я была против, не хотела слушать новую порцию упреков.

— Мам, больше не приезжай. Я сама буду делать уроки с сыновьями.

— Я приехала к внукам, — твердо произнесла она.

— Нет, ты не к внукам приехала. Ты пришла в МОЙ ДОМ, — еле сдерживаясь от гнева, ответила я. — Не надо приезжать!

Далее была перепалка…

Мы поругались, я кричала на маму и выкидывала из квартиры ее тапки.

— Уходи, пожалуйста, отсюда! — в гневе жестко сказала я.

— Можно я хотя бы во дворе погуляю с Владом? — просила мама.

— Нет, нельзя.

Конечно, я осознавала, что своими словами обижаю ее, но остановиться уже не могла. Незадолго до нашего с ней скандала, когда я собиралась подавать заявление на развод, мама спрятала мой паспорт. Я уже сделала новый, как вдруг каким-то чудесным образом старый паспорт нашелся в моих штанах. Кроме мамы, никто не мог этого сделать. Она видела, что Сергей недоволен тем, что я решила подать заявление на развод. Мама считала, что я сошла с ума (и Я действительно сошла с дороги УМА и пошла дорогой ИНТУИЦИИ), и пыталась таким образом меня остановить.

В наших разногласиях с мужем она занимала сторону Сергея. Ругала меня, призывала одуматься, аргументируя свою позицию тем, что выбирает маленьких детей, а не меня. У меня всё это не укладывалась в голове: «Ты, конечно, можешь выбирать своих внуков, но твоя дочь — я. Что тебе мешает выбрать меня?» Но мама меня будто не слышала. Она предпочла остаться с Сергеем и с детьми. С тех пор мамина дверь для меня закрыта. И душевная, наверное, тоже.

Мальчики всё чаще жили у Сергея, подвергаясь психологическому прессингу со стороны бывшего мужа. Он называл меня плохой, сумасшедшей, МАМАШЕЙ, а моя мама только подтверждала его слова. Я пыталась звонить сыновьям, но они по очереди блокировали мои звонки.

Однажды я ехала на машине и увидела Никиту, идущего из школы. Я посигналила ему, но сын сделал вид, что не заметил меня. Мне стало горько и больно, но других вариантов изменить что-либо в своей жизни я не находила. Мне надо было или возвращаться к мужу, или доводить свою стратегию до конца. Выбирая между детьми и процессом, который я запустила внутри, я все-таки выбрала себя.

В промежутках между всеми перипетиями, которые происходили в моей семье, я успела съездить в Грузию и на Сейшельские острова. Путешествия оказались для меня совершенно невероятными. Когда возвращалась из Грузии, летела через Армению. Наш вылет сильно задержали, и на стыковочный рейс в Москве я не попала. Должна была вернуться домой рано утром, чтобы Сергей успел уехать на работу, но следующий вылет в Екатеринбург был только через десять часов. Я сильно задерживалась. Меня нет, детей оставить не с кем, Сергей очень злится. Наконец я доехала до его квартиры и забрала детей. По дороге ко мне кто-то из мальчиков спросил:

— Мама, а папа нам сказал, что ты себя любишь больше, чем нас. Это правда?

К горлу подкатил ком, навернувшиеся слезы мешали следить за дорогой. В тот момент я вдруг почувствовала, как во мне что-то переключилось, и твердо произнесла:

— Да, это правда. Я себя люблю больше, чем каждого из вас и всех остальных. И вам рекомендую, когда вырастите, любить себя больше, чем кого-либо. Потому что только это эволютивно и приводит к состоянию внутреннего спокойствия.

Как бы тогда мне ни было тяжело, сегодня я вижу, что Влад больше любит семью, у Никиты еще не сформировалась своя позиция, зато Алиса твердо любит себя и громко заявляет об этом окружающим.

Алиса осталась жить со мной. Дочка была совсем малышка, у нее не было права голоса. На тот момент это оказалась выигрышная история. Сейчас во всех моих путешествиях, передвижениях, смене городов Алиса — мой верный соратник. Ей весело, интересно со мной. Она через собственный опыт учится познавать этот мир.

Мальчики остались с Сергеем. Я раньше переживала и постоянно твердила внутри себя: «Когда-нибудь они выберут меня». На самом деле «когда-нибудь» означает «никогда». У них уже сформировалась этика по отношению к отцу. Он для них фундаментальная фигура. Пусть и с перепадами настроениями, но это не мешает им определять его территорию как основную.

Я не стала драться за квартиру. Понимала, что свое заработаю, а человек в возрасте пятидесяти лет вряд ли способен снова начать всё с нуля. Сергей всю жизнь трудился, обеспечивая нас. И что же, я должна поступить как лисичка из сказки? Пришла к зайке, сказала: «Я тебя люблю, давай жить вместе». Зайка всё сделал, а потом его выгнали. Карма, она такая — где-нибудь да настигнет.