Бесплатный фрагмент - Родственник дьявола

МИСТЕР ВЕЗДЕХОД!

ПРОЛОГ

Дорога сильно петляла и когда машина въехала в заснеженный лес, Валентина Бунина охватил мгновенно озноб. И он сосредоточился за рулём. Фары на его Мерседесе не работали уже больше недели. И он старался не садиться за руль в тёмное время суток. На это раз он спешил обогнать время. Смеркалось, серое небо опускалось на белый снег, который являлся неплохим природным осветителем и хорошим ориентиром для безопасного проезда по городу. В этот декабрьский морозный вечер, он добирался из своего загородного дома вместе со своим шурином и начальником уголовного розыска Дмитрием Калиной. До гаража доехать они уже не успевали, нужно было хотя бы успеть поставить машину около своего подъезда. Казалось, что сумерки стремительней поглощали свет, напоминая о надвигающей темноте. И вот, наконец, они въехали на широкий городской проспект. По нему можно было двигаться без фар, там достаточно хватало городского освещения. Проехав без опаски несколько кварталов, Бунин на большой скорости ушёл с главной трассы под арку своего дома. И в это время словно назло в перекрытие дома ворвалась густая снежная вьюга и воздух окутал мрак. Он не заметил, как из-за бетонных столбов вышла девятилетняя девочка. Её звали Ляля Заслонная и жила она напротив этой арки с мамой и дедом, который в данное время отбывал очередной срок наказания за квартирную кражу. Когда приехала скорая помощь, девочка уже не придавала признаков жизни. Но на этом трагические события не закончились. Не выдержав страшного известия в реанимации, ночью скончалась мать девочки, преподаватель школы искусств и известная в городе художница Татьяна Заслонная. Её отцу, находившемуся в заключении, даже не удосужились сообщить о смерти близких и дорогих людей. Кроме него родных в городе никого не оказалось и все хлопоты по похоронам на себя взяло управление образования города и социальная служба. Водитель Бунин, совершивший ДТП в похоронах никакого участия, не принимал, заведомо зная, что вины в смерти девочки его нет. И действительно следствием было доказано, что в своей смерти виновата сама потерпевшая, так как неожиданно при плохой видимости вышла из-за колонны в пролёт арки, поэтому попала под колёса автомобиля. И не были внесены в протокол очень важные факты, об неисправных фарах в Мерседесе и что двигался автомобиль с большой скоростью и не по правой стороне, а по левой. А также стоявший у двух арок с разных сторон проезда дорожные знаки куда-то исчезли. Со двора разрешён был проезд на проспект, а с проспекта во двор.

КЛАУС И ГЛЕБ

Клаус — криминальная кличка Мистер или Вездеход, был редким гостем в городе, — год на свободе, пять на зоне. В непогоду он чаще надевал на себя штормовку и длинные ботинки альпинистов. Многие считали, что этот таинственный объект, обладатель романтической профессии геолога, так как появлялся и пропадал как фантом. Он и раньше до сидки во дворе ни с кем из соседей особо не общался. Дежурное здравствуйте в лифте или около подъезда, на этом заключалось его общение. Его единственная дочь и внучка стойко хранили кодекс молчания и никому и никогда ничего не рассказывали о своём дедушке и отце.

…Клаус Зингер мужчина пятидесяти двух лет, нормального телосложения, был чуть выше среднего роста имел спокойный голос и белоснежные зубы. Постоянно носил на своём лице вместе с очками обаятельную улыбку целомудрия. По внешности и повадкам был совсем не похож на вора — рецидивиста, отдавшего тюрьме немалую часть своей жизни, а больше смахивал на субтильного интеллигента. За одну из своих последних отлучек расстоянием в шесть лет он потерял сразу двух близких ему людей, дочь и внучку. Вначале погибла под машиной девятилетняя внучка, а через полтора часа от обширного инфаркта скончалась дочь. Но до этой утраты у него скончалась жена.

Он открыл замок и вошёл в квартиру. В нос ударило затхлостью. Это говорило о том, что в квартире давно не было живой души. Все окна были зашторены и закрыты. Клаус раздёрнул занавески, и открыл окна. Первое, что бросилось в глаза, это толстый слой пыли на полированной мебели, на окнах и пианино внучки. Всё остальное находилось в идеальном порядке. Даже его персональная комната осталась неизменной, как и шесть лет назад, компьютер, телевизор находились в рабочем состоянии. Он посмотрел на книжный шкаф и увидев там пыль, тяжело вдохнул:

— Да одному мне здесь не управится, — сказал он, — нужно нанимать в агентстве домработницу на пару дней. Но не сегодня. Сейчас надо идти в гараж к другу Глебу вскрывать одну из спрятанных кубышек. Здесь в обыск менты всё подчистили. Денег нет ни копейки.

Клаус включил электрический чайник и заварил крепкий чай. Пока чай заваривался, он достал из шкафа чистые джинсы и толстый пуловер. Затем ушёл в ванную бриться и мыться. Через тридцать минут он был в полном порядке и надев на себя плащ вышел из дома. Был удивительно ясный апрельский день, но было прохладно:

— Хорошо хоть безветрие стоит, а то просквозило бы до костей, — пробормотал он и подняв воротник плаща направился к своему лучшему другу Глебу. Шесть остановок нужно было проехать на автобусе до друга, но Клаус решил прогуляться по городу, посмотреть изменения.

Глеб Захаров был его единственным другом детства. Они вместе в один июльский день появились на свет. Вот в честь июля мамы и нарекли своих сыновей такими редкими именами. А затем была одна школа, автомеханический техникум и курсы автокрановщиков. Глеб был музыкальным парнем и играл в то время на кларнете в духовом оркестре завода пластмасс «Микрометр». На приобретение своего персонального инструмента у его семьи не хватало средств. А ему хотелось упражняться музыкой не только в кружке, но и дома. Клаус же не склонен был к музыке, но по-своему он обладал большим техническим талантом. Он помимо автотехники проявлял интерес к дверным замкам, которые его беспрекословно слушались. Он сам делал отмычки и для спортивного интереса открывал недоступные двери и тут же их закрывал. Однажды в старом доме культуры Клаус вместе с Глебом вскрыли кабинет духового оркестра, и похитили кларнет. Дверь они не успели закрыть, прозвучала всеобщая пожарная сирена. А на следующий день обнаружили пропажу. Клауса во дворце знали все вахтёры и его видели в тот злополучный день. Под физическим воздействием он всю вину взял на себя, не потянув за собой друга. Следователю он признался в краже и солгал, что кларнет продал пассажиру китайской национальности, который ехал в Читу. После чего Клаус поехал на два года на зону, а Глеб следом ушёл служить в армию в Мурманскую область. В городе они появились почти в одно время. Стояла промозглая осень, везде непролазная грязь. Они помыкались вдвоём в поисках работы по специальности и поддались работать на Всесоюзную комсомольскую стройку. Там рабочих рук и механизаторов катастрофически не хватало. Им повезло, комсомольский штаб направил ребят трудиться в управление механизации, где их оформили автокрановщиками.

Клаус тогда познакомился в управлении с молодой заправщицей Таней Абрамовой и вскоре они с ней сыграли комсомольскую свадьбу. Строительный трест на свадьбу тогда расщедрился, подарил им трёхкомнатную квартиру. Благо дело эти вопросы в те времена решались без проволочек, главное, чтобы штамп о регистрации стоял. Правда к ним в квартиру пришла жить и тёща, мать его жены, работающая тоже в управлении механизации.

Тёща привезла в новую квартиру древнюю горку для посуды девятнадцатого века, цветной телевизор «Горизонт» и несколько тюков барахла. Кровать она купила себе новую с периной, как у барыни. А дочка с зятем спали первое время на полу. У молодожёнов ничего не было за душой ни мебели, ни посуды и никаких сбережений. Клаус тогда подсчитал, сколько нужно денег, чтобы обставить эту квартиру. Сумма была неподъёмная при окладе автокрановщика в сто пятьдесят рублей. А они еле сводили концы с концами.

Однажды ему дали наряд в частный дом, на строительство гаража. После этого ему постоянно выписывали наряды к собственникам частных домов. Частники в основном были люди из партийной номенклатуры, либо большие начальники. Там то он в живую и посмотрел, как живут богатые люди, которые у себя на участках пристраивают утеплённые гаражи и строят бани с бассейнами. А однажды во время работы его пригласили в дом отобедать. Зайдя внутрь помещения, у него отвисла челюсть от увиденного. Как говорили в те времена, — «дом полная чаша».

Он мысленно облизнулся и представил себя в таком доме.

Тогда ему и пришла мысль в голову как можно легко и быстро улучшить свою материальную жизнь. Глеб в то время был холостым, жил в молодёжном общежитии. Идею друга заходить в чужие дома без разрешения хозяев, безоговорочно поддержал. А Клаус тем временем, взялся за старое ручное ремесло. Стал скупать разные дверные замки, конструкции которых он начал кропотливо изучать при помощи отмычек. С применением подручных инструментов, он учился рассекречивать замки разной сложности. Он тщательно изучал эту науку и постоянно практиковался, до того момента, пока не убедился, что нет таких конструкций, которые ему были не доступны. У него был свой персональный инструмент для вскрытия любых замков повышенной сложности. И он мог проникнуть без труда не только в любое помещение, но и вскрыть с лёгкостью любой сейф. Этот инструмент он собственноручно изготовил и им очень дорожил. Именно с ним он приобрёл соответствующий профессиональный навык настоящего «Медведя». Он за считанные секунды двумя тонкими заколками для волос, мог раздвинуть стопорные штифты и открыть дверь к чужому богатству. Цилиндровые штифтовые крестообразные замки он вообще вскрывал обычной крестообразной отвёрткой. За одну две минуты он мог вскрыть бесшумно любой замок включая и зашифрованные сейфы. Он даже ради спортивного интереса мог зайти в любую квартиру, где не было хозяев, отобедать там или позавтракать и тихо покинуть её, ничего с собой не прихватив.

Жизнь у них с Глебом пошла на поправку, брали в домах только деньги, дорогие украшения, произведения искусства, иногда и ценный мех. Краденые вещи реализовывать ездили в родную Кировскую область. Особенно хорошо расходился товар в лесных рабочих посёлках, где неплохо скупали золото и мех, как сезонники, так и местные жители. Но позже у них появился оптовый покупатель.

Всё шло хорошо до поры, до времени. Однажды их сняли в Горьком с тремя богатыми норковыми шубами и небольшой жестяной баночки от леденцов, набитой до отказа ювелирными изделиями. За короткий срок они вскрыли больше десятка квартир и ни разу не попались, а тут совершенно случайно милицейский патруль на транспорте, подозрительно отнёсся к двум весёлым пассажирам приняв их за наркоманов и предложил показать им свой багаж. Наркотиков при обыске не нашли, а вот три шубы и банка с ювелирными изделиями дала повод сотрудникам горьковской милиции снять их с поезда. Откуда они будут этапом отправлены в родные края и приговорены к двум с половиной годам лишения свободы, каждый. Когда Клаус освободился, то тёщи уже не было, она умерла от онкологии. Но, к счастью, была жива жена и подрастала дочка Алёна, которой пошёл третий год.

Клаус несколько раз попадал за квартирные кражи под суд и больше года на свободе редко задерживался. Хотя справедливости ради надо сказать, все кражи он проводил чисто без сучка и задоринки, не оставляя после себя никаких улик. Милиция догадывалась, что это его рук дело, а доказательств у них не было. Поэтому они вешали на него хранение наркотиков, кражу кошельков, которые подкидывали ему в квартиру при обыске. Татьяна очень сильно переживала, когда его арестовывали. И на третий его срок её постигла та же участь, что и тёщу. Она тоже умрёт от онкологии в сорок пять лет, когда дочери исполнится уже двадцать два года. В следующую свою отсидку дочка зарегистрируется законным браком со студентом медицинского института из Курской области Заслонным Игорем и у них появится дочь Ляля. После окончания института муж изъявит желание проверить свои знания в рядах в ракетных войсках на далёкой и не совсем тепло обильной Камчатке. И где-то он умудрился схватить завышенную дозу радиации, от чего и заработал тяжёлое заболевание крови. Клаус своего зятя ни живым, ни мёртвым не видел и сообщение, полученное на зоне о его смерти, перенёс без эмоций, но потужил за дочь и женскую нить судьбы, тянувшуюся от тёщи.

И сейчас идя по солнечному городу он размышлял о короткой жизни женского рода своей жены:

«Всё-таки трагическую печать кто — то наложил на род жены, — размышлял он. — Тёщи нет, жены нет, дочери и внучки нет, а тут ещё и зятя с собой прихватили под землю. Наверное, тёща где-то нагрешила, а её наследники ответ перед господом держат…»

— Сейчас приду к Глебу — остановился он около светофора. — Он мне прояснит что произошло в последнее время с моей семьёй, — сказал он себе и тронулся по переходу, когда загорелся зелёный свет.

Глеб после заключения женился на девушке из богатого дома, которую звали Виктория. В этот дом два лихих домушника, когда — то без разрешения заходили в отсутствие хозяев в гости и неплохо поживились в несказанно богатом строении по тем временам. Это был дом директора домостроительного комбината Андрея Елисеевича Столярова. Он хоть и был влиятельным человеком в городе, но придерживался демократичных взглядов, как на работе, так и в семье. Поэтому препятствовать замужеству с видным парнем не стал.

Глеб твёрдо решил раз и навсегда завязать с кражами и встал на путь исправления. Тесть с тёщей после выхода на пенсию купили себе дом в Кабардинке около моря и уехали жить туда, оставив в наследство огромный дом семье дочери, у которой росло три девочки. Она в своё время при помощи влиятельного папаши удачно въехала в бизнес и имела сеть магазинов нижнего женского и мужского белья и оптовую базу трикотажных изделий. Она даже никогда не спрашивала какая зарплата у мужа, так как потребности в его деньгах она не ощущала. Так, что Глеб жил в богатом доме, как у Христа за пазухой и всегда имел хорошие карманные деньги, пока он не получил группу инвалидности из-за потери кисти на левой руке во время ремонта своего автокрана. Пенсия по третьей группе была мизерная и жизнь у него тоже скатилась к не лучшим временам. Нередко возникали свои неурядицы в семье, и Виктория стала его попрекать в ничегонеделанье. Это был толчок к его активности. Тогда он и решил при своём гараже организовать автосервис по ремонту и покраске автомобилей. На этом бизнесе он неплохо поднялся.

Клаус давно знал, что друг в гараже организовал автосервис. Там перед последним арестом у него была спрятанная приличная сумма денег, как в рублях, так и в валюте и там же он оставил у него свой Мерседес. Глеб именно был тот друг, на которого всегда можно было положиться. Колючая проволока для них преградой не была. Вместо больной жены на зону ездил Глеб, везя с собой чувалы провианта и деньги. Только два года выпали из срока после того, как Глеб Захаров потерял руку. Это было время адаптации очередного инвалида России. Благодаря духу и благоразумию жены, он не согласился с этим статусом инвалида и продолжил свою производственную деятельность у себя в гаражных боксах, зарегистрировав малое предприятие «ГАЗ» и начал вновь жить в радости.

Подходя к дому друга, Клаус сразу обратил внимание на безлюдье в его дворе, где у него в двух гаражных боксах находился автосервис. Но в калитке столкнулся лоб в лоб с Викторией женой друга. Она остолбенела на месте и вместо приветствия заикаясь, спросила:

— Клаус, а где мой супруг?

— А мне откуда знать, я сам только как два часа поездом приехал, — сказал он.

— Он вчера освободил от всех дел своего работника Виктора и уехал вместе с ним на машине встречать тебя в колонию, — уточнила она. — Знать вы разминулись, — осенило её.

— Ночью я уже в поезде сидел, а рано утром был дома, — сказал Клаус и с улыбкой посмотрел на нарядную Викторию. Затем осмотрелся вокруг и присел около забора на накат брёвен:

— Подожду здесь, по моим подсчётам он должен скоро вернуться. Откуда мне было знать, что по выходным дням не выпускают из неволи. Вернее сказать, знал, но забыл. Не каждый же день приходиться освобождаться. Я должен был сегодня глоток свободы сделать, а меня выпустили вчера. Вот мы с Глебом и обманулись.

— Иди в дом, — сказала Виктория, — мы тебе уже и баню подготовили. Там Люся, твоя крестница, она тебе всё покажет. А ему я сейчас позвоню.

— Баню я и без Люси найду, — усмехнулся Клаус.

Она распахнула настежь калитку и добродушно сказала:

— Старой бани давно нет. У нас вместо неё многофункциональный терем стоит, хоть плавай, хоть парься, хоть здоровье поправляй. Вставай с брёвен, пошли в дом. Сейчас дочери дам ценные указания по твоей гигиенической процедуре и отлучусь на пару часов. А позже, когда Глеб приедет за столом, всласть пообщаемся. Там тебя сюрприз будет ожидать, которому я думаю ты будешь безумно рад.

Люся, увидав в окно, что мать возвращается назад с незнакомым мужчиной выбежала на крыльцо. Признав в незнакомце своего крёстного, она бросилась ему на шею.

МУТНЫЕ ВРЕМЕНА

Он уже несколько раз заходил в парилку. После чего обливаясь потом из ведра опивался холодным и ядрёным квасом. Ощущение свободы и радости чувствовалось во всём, и в контрастном душе, и в мягком халате. Даже запаху лёгкого пара, где не улавливалось лагерного мотива он был безмерно рад. Такой настоящей и комфортной бани он не видал длинных шесть лет. Но зато была другая «баня», которая будет долго ему сниться. Которую ему устроили правоохранительные органы вместе с опером Перовым во время следствия. Он, сделав руки скобкой устроился в мягком удобном кресле. Сразу перед глазами всплыли моменты его последнего ареста и тяжкие дни его пребывания в начале календарного отсчёта срока. Был дождливый и зябкий конец апреля. Он чувствовал, что слежка за ним возможна. Внутренний голос ему подсказывал, проверь себя? Поэтому он взял обручальные кольца, принадлежавших ему и его покойной жене. Деньги у него были и в большом количестве, но он посчитал, что светить их в текущее время было рано. Опасность навлечь на себя следственные органы и спортсменов рэкетиров, была вероятна. Два миллиона долларов и семь миллионов рублей они с Глебом надёжно спрятали и залили бетоном в гараже Захаровых. Он передвигался до торгсина не спеша, одев специально на себя плащ пенсионера и маску ротозея. Клаус шёл не оглядываясь назад, но заглядывая почти в каждый киоск, которые ему попадались на пути. Ему скрутили руки, и надели наручники при сдаче двух обручальных колец. За пояс джинсов насильно засунули пистолет Макарова. Затем при понятых произвели обыск и оформили на месте изъятие золотых изделий, которые он сдал в торгсин. И только после, грубо затолкали в машину. Правоохранители, чуть не взвыли от досады, когда не смогли доказать происхождение золотых колец. Он сам их позже привёл к себе домой, где из антресолей достал две пустые заводские коробочки от колец. Вскоре все вопросы о подозрении в краже этого золота с него были сняты, но у них остался интерес похищения солидной суммы денег в клубе тяжелоатлетов «Атлант», который он посещал, занимаясь там на тренажёрах. Перед ним в милиции ежедневно мелькали знакомые лица ментов, тоже посещавшие популярный клуб Атлант. И он понимал, что просто так они от него не отцепятся. Предполагая, что львиная доля тех денег, которые перекочевали к нему принадлежали им. И он был прав. Его пытали несколько дней, приковав к отопительному радиатору, выбивая всеми правдами и неправдами признание. Но сломить его так и не смогли. Затем его посадили в переполненную душную камеру, где среди подследственных арестантов значительное большинство были узники с накачанными бицепсами. Правда вели они себя тихо, зная наперёд, что с многими из них будут разбираться за старые грехи в колонии. Эпоха беспредельных спортсменов к тому времени подходила к закату. Качки думали, что имея железные мускулы, они сметут людей, у которых ума и духу значительно больше, чем бицепсы у спортсменов. Серьёзные люди не позволили безумной силе диктовать свои нравы тем, кто жил на свободе и в неволе по своим понятиям. Поэтому спортсмены — качки даже не подумали подходить к нему. По тюремной почте все камеры были срочно извещены, что Вездеход с лицом интеллигента и именем победителя народов, пользуется в криминальных кругах неоспоримым авторитетом. И что за любой вред, причинённый его здоровью, откликнется не только на его обидчиков, но и на их семьях. Зингера кидали из камеры в камеру, надеясь, что отыщутся в следственном изоляторе могучие спортсмены смельчаки, сумевшие воздействовать на него своей силой, чтобы он вернул общую казну клуба. Но тюремная молва о его авторитете и грядущем наказании за его унижение в любой форме, не давало никому смелости даже пальцем в его сторону пошевелить. И тогда для многих он из Клауса превратился в неприкасаемого небожителя. Но эти лавры его не освободили от статьи 222 УК РФ на три года лишения свободы, а прицепом приплюсовали ещё три года по статье 213 УК РФ, — сопротивление властям при задержании. Так как до того, чтобы одеть на него наручники он одному из сотрудников милиции успел сломать нос. И Зингер как рецидивист на шесть лет был отправлен на строгий режим в одну из колоний Черноземья. Адвокат, которого нанял Глеб, сделал, что мог. Всё выглядело так, чтобы следствие поняло, что на дорогого адвоката у Зингера денег нет. Этим он хотел отвести все подозрения от Клауса, что он якобы является обладателем кассы тяжелоатлетов. Шесть лет срок большой, но Клаус принял его с достоинством сказав Глебу после суда:

— Условно досрочное освобождение и амнистия это не для меня. Придётся этот срок героически переживать, но зато после я буду жить как князь! Для дочери и внучки лаве не жалей, а где их брать ты знаешь. Им хватит этого «хлеба» на тридцать лет. Недра не трогай? — это мне на старость и на поддержку здоровья.

Он попал на красную зону, где правили бал качки без извилин в мозгу. Они уже знали, что их эра власти неумолимо тает с каждым днём и делали предсмертные вздохи. Хотя просто так лидирующее положение они отдавать не желали. То, что к ним на зону подымается знаменитый шнифер Зингер знала вся зона. Особенно ждали его качки. Они хотели доказать ему что по зоне гуляет их диктат. И конечно нужно было любой ценой выбить у Клауса место нахождения их кассы. Они, полагаясь на свой короткий ум, всё-таки предсмертный вздох сделали. Их узколобый авторитет с широкими плечами и выпирающими бицепсами, Шура Попело, переименовав свою неблагозвучную фамилию в легендарную богатырскую кличку Пепел, не дал ему пообщаться с нормальными сидельцами. Ему практически начальник по режиму с рук на руки передал известного арестанта.

…Клауса завели в каптёрку и не получив вразумительного ответа шесть человек накинулись на него как саранча. Особенно изгалялись над безжизненным телом известного арестанта два подельника Трескун и Дунай, которым до свободы осталось восемь дней. Избивали изощрённо, как менты без следов на теле. Часу не прошло, как его нога ступила на зону, а он уже лежал в санчасти без чувств под капельницей. Диагноз; сотрясение мозга и перелом двух рёбер. Бунта в колонии в этот день не было, так как все качки вместе с Пеплом дружно бросились за спасением на вахту. Человек триста сидельцев стояли около вахты и требовали, чтобы им выдали беспредельщиков, учинивших жестокий суд над уважаемым сидельцем. К толпе вышел начальник подразделения и авторитетно заявил:

— Все, кто совершил преступные действия против Клауса Зингера, закрыты в холодном изоляторе и обязательно им будет добавлен срок с ужесточением режима. А вас прошу не разжигать огня и разойтись всем по своим отрядам, пока я не вызвал маски шоу.

Народ разошёлся после заявления начальника. А через восемь дней после истечения срока уйдут на свободу подельники Трескун и Дунай. А остальные качки дожидались разнарядки на другую зону в штрафном изоляторе. Оставлять их было опасно, так как со свободы был уже передан циркуляр в отношении всех качков кто лютовал над Вездеходом. Через день после освобождения двух подельников на зону пришла ошеломляющая новость; Трескуна и Дуная нашли в полулежащей позе на сиденье автомобиля с остекленевшими глазами. Они задохнулись в гараже угарным газом. Других вредных примесей у них в организме не нашли. Как они задохнулись осталось загадкой для следствия, так как многим их друзьям и родственникам хорошо было известно, что оба этих неразлучных друга были ярыми приверженцами здорового образа жизни, — табак и спиртное они категорически отвергали.

Пепел ушёл на свободу с другой зоны, но от наказания и ему скрыться не удалось. Его тело нашли через полгода в лесу под снегом. Эти три смерти значительно преумножили Вездеходу авторитет в местах лишения свободы. Его кто-то по-настоящему побаивался, а кто-то уважал. Хотя он к этим смертям никакого отношения не имел. Просто у этой троицы были руки по локоть в крови и немало было желающих на свободе напомнить им о своих унижениях в неволе. И всё-таки его правоохранители не думали долго оставлять в покое, считая Клауса заказчиком этих нелепых убийств. Зачастили к нему на зону представители разных силовых ведомств. Они словно близкие родственники появлялись в учреждении заключённых, пытаясь найти связь между Зингером и погибшими качками. Особенно любил его посещать сотрудник из местного следственного комитета Сазанов. Он был очень неаккуратен, как во внешности, так и в одежде. Вечно небритый, с бледными щеками и дурным запахом изо рта, он являлся к нему в мятых брюках и в грязной обуви. Помимо этих серьёзных недостатков у него было омерзительное лицо, — «как два пальца в рот», с перекошенным ртом и красными веками. Сазанов клал на стол свою папку и открывал перед допросом бутылку полутора литровой воды:

— Ну что начнём Зингер признаваться, кому вы заказали своих обидчиков? — скрипучим голосом спрашивал следователь.

— Вам надо начинать разговаривать с Бурыкиным, — он же Буран, а не со мной, — ответил ему Зингер. — Может он вам прольёт свет на их внезапную кончину. Ну какой может быть спрос с меня, у меня алиби, которое мне обеспечил суд и УФСИН.

— А кто такой Буран? — допытывался следователь. — Что-то такой клички в деле не фигурирует.

— Буран, — это в моём городе директор частного клуба «Атлант»

— Подробнее, пожалуйста мне об этом Буране и его клубе? — приготовился он записывать показания Клауса.

— Этот платный клуб находится в бомбоубежище ГПТУ — 4, — начал объяснять Зингер — Я посещал его полгода и ни разу он не пустовал. На фитнес мода в обществе сейчас бешеная вот и я решил придать чуток тонуса своим мышцам. С завсегдатаями я ни с кем не общался. Да они меня бы и не подпустили бы к себе. Я для них был чужак с узкими плечами. И возрастом я к ним не подходил. Они все были накачанные и молодые ребята, как на подбор. В кожаных куртках с наглым поведением. И с ментами они хорошо дружили, так как очень многие ваши коллеги просто жили в подвале Атланта. И я думаю, если бы вы о Буране ничего не знали, то не пришли бы ко мне. Не надо мне лапшу на уши вешать.

Сазанов оставив без внимания отпущенные претензионные последние фразы Клауса, недоверчиво сверлил его своими глазами:

— То есть вы хотите сказать, что эта армия спортсменов была криминогенной?

— Я ничего не хочу сказать, но когда я поднялся на зону, то многие бойцы из Атланта досиживали здесь свои карликовые срока. Так что вы чуточку пошевелите мозгами, а мне не шейте того, в чём моей вины нет.

Сизов тогда ушёл удовлетворённый разговором, а через два дня вновь появился с более подозрительным лицом и нитратной речью:

— Прошу садиться, — дружелюбно предложил он Клаусу и вдруг перешёл на повышенный тон. — Однако вы смелый человек! Решили своим хладнокровием подействовать на меня. Вы же знали, что Буранова, похоронили неделю назад на кладбище Белой поляны.

— Впервые слышу, — присвистнул Клаус, — для меня это новость. Знать и его бог покарал?

— Бог никого не карает, Бурана нашли в своём клубе с загнанной ему до ручки отвёрткой в ухе.

— Ну вот теперь всё прояснилось, — засмеялся Клаус. — Он их всех дурил, сказал, что его обокрали. Наверное, сам к рукам общак прибрал, а на меня свалил, когда я уже сидел за хранение оружия.

Тогда этот следователь ушёл от Клауса как и раньше не солоно хлебавши. Виктор думал, что всё на этим их встречи окончились, но нет. Он появился в тот день когда из-за решёток камеры отчетливо были видны обильные слёзы неба сопровождаемые оглушительным громом и ослепительными молниями. Клаусу общаться с ним уже не хотелось, его нудные и однообразные вопросами, навевали тоску и наводили грусть. Когда Сазанов начал задавать вопросы не по делу, Клаус неожиданно рассмеялся:

— Что вас так развеселило Зингер?

— Мысленно прикинул, сколько бы денег ушло на ваше погребение.

— Это что уже угроза? — привстал со стула Сазанов.

— Ну что вы, — спокойно сказал Клаус, — это я для вас составляю ориентировочную смету на ритуальные услуги. Сами посудите вашему лицу гримёр уже не понадобиться. Копаясь не там, где нужно, оно стало соответствовать мумии и сами вы с ног до головы пропахли формалином.

— Хватит молоть чепуху Зингер, — сурово сказал Сазанов. — Я, конечно, дурак, но не до такой же степени. Все приговоры этим спортсменам исходили от вас. И я это докажу вскоре.

Он допил из горлышка остатки воды в бутылке, и пригладив ладонью свои редкие волосы удалился из допросной камеры.

И не известно, чем бы закончились его визиты на зону к Клаусу, если бы на одной из зон не погиб очередной компаньон из той шестёрки что вершили беспредел над Зингером.

Остальных двух человек имеющих большие срока Бака и Фрукта отправили досиживать в Мордовскую Сосновку. Только после этого Клауса оставили в покое. А через полтора года в молельной комнате колонии, кореша ставили свечи за упокой Бака и Фрукта.

После этой новости, напряжение спало совсем. Прекратились визиты дознавателей с воли. К Зингеру начали относится ещё более вежливо и почтительно, включая всю администрацию колонии, начиная от простого контролёра и кончая хозяином.

Глеб после такого резкого улучшения в отношениях к его другу, посещал колонию без всякого графика, словно инспектор УФСИН. На короткие свидания он заходил без всякого шмона, впрочем, как и покойная дочь Зингера. Передачи продуктов были без ограничения веса и досмотр проводился, поверхностно, для видимости.

— Тогда подобные смерти прошли по всей России, — заговорил с собой Клаус. — По сути дела это была самая настоящая война воровского ордена с наглыми людьми. Эти люди, накачав свои бицепсы вдруг почувствовали себя хозяевами жизни, не понимая, что силой духа всегда можно одолеть любого безмозглого богатыря, не говоря уже о убойной силе «товарища Маузера». Пропускная способность на кладбищах в те времена ежедневно росла. «Дураки!» —сказал он. — Жить бы ещё, а они ударились в дурацкую философию силы, а не ума.

— С кем это ты здесь разговариваешь? — раздался в предбаннике голос Глеба.

Он вбежал с широко распростёртыми объятиями, а за ним вприпрыжку словно козлик бежала молодой щенок Юнг китайской породы коричневого окраса.

Зингер вздрогнул от неожиданности и встав с кресла обнял друга:

— Это анализы скорби вслух, о чём мы с тобой две недели назад тайно перекидывались у меня на свиданье, — сказал Клаус. — Я думаю, что смерти некоторых спортсменов мне аукнутся на свободе? Если я, конечно, останусь в этом городе. Думаю, мне нужно продавать квартиру и переселяться ближе к югу в тихий городок. И жить в этой квартире после смерти дочки и внучки мне будет очень кисло. Это ежедневный всплеск горьких воспоминаний и вынашивание планов мести. Подобные мысли меня самого до кладбища проводят.

— Глупости говоришь брат, — решительно одёрнул его Глеб. — Что за пессимистическое настроения в такой праздничный день? Сейчас мы с Юнгом приступим к его тонизированию, — и он, открыв холодильник, достал оттуда приготовленные закуски и большую бутылку коньяка. Рядом подпрыгивал к закускам Юнг.

— А Виктория твоя к нам присоединится? — обняв собачку спросил Клаус и дал ей незаметно бутерброд с сыром.

— Обязательно! И не только она, а ещё кое-кто?

ТАМ НЕ ВСЁ ЧИСТО

Они сидели втроём за столом, Глеб, Клаус и Виктория. Пили размеренно коньяк маленькими рюмочками, пока их компанию не пополнила женщина в чёрном, которую Клаус видел впервые. У неё было тёмного тона демисезонное пальто, чёрные гладкие волосы и лакированные туфли. Она поставила свою сумку на стол и достала оттуда литр коньяка, лимоны и две банки паюсной икры. Этот была Ольга о который битый час рассказывала Виктория Зингеру.

— Всё ребята, — скомандовала Ольга. — Меняем напёрстки на бокалы и переходим на другой рацион питания. Холодец долой из бани! «Если бы не её цепкий ястребиный, я бы сказал снайперский взгляд, она бы выглядела очаровательной и милой? — подумал Клаус. — А так это красивый и современный образ строгого руководителя в женском коллективе. Возможно, почтового отделения или ателье по пошиву одежды. Кого-то она мне напоминает из экранизированной сказки? Наверное, красивую ведьму?» — осенило его.

— Это моя подруга Оля, — представила Виктория гостью. — Она врач общей практики и была до этого замечательным хирургом. С такой женой Клаус вечно здоровым будешь! И душа, и тело будут молоды!

— Советским Союзом попахивает, — ухмыльнулся Зингер.

— Это почему такое недоброжелательство к моей персоне? — спросила Ольга.

— Не к вам, а к представлению Виктории, — поправил её Клаус. — В советские времена специалистов широкого профиля всегда так гордо представляла народу, (к примеру механизаторов, строителей или станочников, но никак не врачей). Они все поголовно были узкие специалисты. А сейчас как звучит: «врач общей практики», знать совсем в нашей российской медицине дела плохи, если пример стали брать с трактористов и комбайнёров. Не ошибусь если так этак лет через десять у нас в медицине появятся стоматологи — гинекологи.

— Вот сходите со мной в парную, тогда будете судить о моей квалификации врача, — сказала Ольга, — я много чего знаю в медицине, но скальпелем работаю отменно. А вчера департамент назначил меня главным врачом железнодорожной больницы.

— Должность ответственная, но, пожалуй, я не пойду с вами в парную, всё — таки скальпель это холодное оружие, — сразу отказался он. — Пару я сегодня с избытком принял, а вот коньячку с вами выпить не откажусь.

Она сняла с себя пальто, и перекинув его через спинку пустого кресла, произнесла:

— Месяц целый готовила себя к этой бане с вами, а вы сразу ретируетесь. Либо во мне, что-то не так, либо мужики совсем инертные стали. Тогда и у меня парная сегодня отменяется, — наигранно взгрустнула она и утонула в мягком кресле.

— Месяц назад, как и вчера я был человек никто, — сделал загадочные глаза Клаус.

— Ошибаешься брат, — прервал его Глеб, — Ольга давно с тобой заочно знакома. Она все наши семейные фотоальбомы просмотрела, где и твои портреты присутствуют. И твою семью она знала, как твою метрику.

— Я даже знаю, что вас сажали за преступления, которые вы не совершали, — удивила его Ольга. — Хотя первая судимость была законная, — тут же поправилась она.

— Правильнее выразиться, следствие не могло доказать содеянное, поэтому вешали на меня всех дохлых кошек, — внёс ясность Клаус. — Теперь они меня не возьмут на эту мякину. Умным стал!

— Неужели поумнел в неволе? — поддела его Виктория.

— Я всегда был умным! — гордо заявил он. — Но пришлось жизнь переосмыслить и досконально изучить уголовный кодекс. И в данный момент не желаю, чтобы за этим столом вели разговор обо мне. Давайте отвлечёмся ещё раз коньяком, — и он поднял свою рюмку.

Когда они выпили, женщины скрылись за дверями парилки, а мужчины остались сидеть вдвоём. Зингер вопрошающе смотрел на друга:

— Ну что ты Глеб скажешь нового, про смерть Ляли?

— Что говорил раньше, то подтверждаю и сейчас, — обжёг взглядом Глеб своего друга. — Я всё прояснил, только давай пока оставим эту тему на время. Сейчас матрёшки нам не дадут обстоятельно поговорить с тобой. А ты раскрой глаза шире, тебе Виктория женщину классную привела для знакомства. Будь с ней повнимательней? У неё покойный муж тоже был скиталец вроде тебя, но с чистым паспортом. За длинным рублём мотался по всему свету. На воровском лесоповале случайно придавило вековой сосной. Кстати, у неё брат тоже медик. Оставил ей квартиру со всем добром. Работает судовым врачом во Владике, там и проживает со своей семьёй. Лови момент? Могу тебе без вранья сказать, ты ей не приглянулся, она просто в тебя втюрилась, как увидела в альбоме. А теперь принимай решение, думаю от такой ягодки грех отказываться.

— Я уже отметил её фигуру и внешность, — сказал Клаус, — ничего барышня, но по повадкам настоящая старшина. Как бы она моим воспитанием не занялась.

— Это она рисуется, хочет подыграть тебе, изображая из себя отчаянную шедевру, — объяснил Глеб. — Наверное храбрую таблетку перед баней проглотила? А вообще-то Ольга очень милая и кроткая женщина, с умной головкой на плечах. Будет тебя опекать, кормить и одевать по высшему классу. Она даже не догадывается, что ты настоящий граф Монтекристо. Виктория тоже не знает о твоём кучерявом сейфе, а у меня рот на замке. Твой подпольный банк, я оберегал как цербер. Он хранится в «бетонном бутерброде», поэтому и целый до сей поры, как не вылупившее яйцо. Я к нему не притрагивался, а в каком состоянии находится расходный банк, тебе известно. Я после памятника и облагораживания могилы, из него взял только тысяча долларов на замену электропроводки в твоей машине.

— Не надо передо мной отчёт держать, — возмутился Клаус, — я тебе доверяю, как самому себе! Мой единственный и верный друг это ты! И если бы я в тебе разуверился, то на свою жизнь давно бы уже наплевал. Твоё внимание ко мне при казематном климате многого стоит!

— Допустим погода на зоне была установлена тобой, — заметил Глеб, — я всегда поражался, когда приезжал к тебе. Льготу на вес передачи и её срока мне условно вручили. Все литеры со мной были обходительны и доброжелательны! Отчего у меня на душе легко и спокойно становилось за тебя! А вот про досрочное освобождение они всегда уходили от разговора. Начальник твоего отряд хмурил брови и говорил, что эта прерогатива областного начальства.

— Глеб, они сами вылепили из меня авторитетный памятник, — объяснил Клаус. — По разговорам с некоторыми работники меня просто боялись. Ведь практически все, кто мне сделал бяку, сейчас кормят червей. А я и духом не ведаю, кто их отправил под землю. Ежу понятно, что я невольно стал центровой фигурой во время жестокой войны между ворами и бычьём, в которой воры в законе одержали оглушительную победу!

Когда женщины вышли из парной в простынях, как индианки в сари, за ними сразу нырнули мужчины. Они не стали поддавать пару и брать в руки веники. Глебу надо было всего-навсего выговориться. Они сели на полок, и Глеб начал ему рассказывать, как погибла внучка Клауса Ляля.

— Я тебе повторюсь, чтобы ты глупостей не наделал, но неделю назад я в полной мере убедился, что водитель Бунин виноват на сто процентов в гибели Ляли. Проводку на твоём мерседесе менял знатный автоэлектрик Витя Горелый. Он ознакомился с фронтом работы и мне сказал:

«Что любая машина в темноте без фар может быть участницей ДТП. А эти сто пятьдесят лошадей потенциально убийственный транспорт». Думал, если я однокрылый, значит руль не держал. Я ему, конечно, словесный противовес поставил и тут он давай мне рассказывать, что в конце декабря на исходе прошлого года менял проводку на таком же автомобиле одному важному челу. Меня тут и осенило, когда он назвал фамилию Бунин. Он заезжал тоже ко мне, но в начале января. Мои ребята дверцу ему ретушировали. Мы с ним душевно переговорили, и он мне в знак нашего знакомства подарил литр импортного коньяка и дал два килограмма копчённого осетра или белуги, — я в царской рыбе не разбираюсь. Тогда я не знал, что Ляля с Таней на кладбище покоятся. Я об их смерти вскоре узнал от сына одного клиента, который жил в твоём доме. Я вместе с ним поехал к тебе домой, деньги отвезти твоим девчонкам на прожитьё. Показываю ему на задёрнутые шторы в окнах при январском солнце. А мне сынишка клиента и говорит, что Лялю и её маму художницу похоронили второго января. Представляешь, что со мною было тогда?

— Представляю, но тебе Глеб Петрович, не машины нужно красить, а сказки рассказывать по телевизору в передаче «Спокойной ночи малыши», — не выдержал долгого предисловия Клаус. — Давай ближе к делу.

— Дело серьёзное, поэтому выслушай меня внимательно, — посоветовал Глеб, — а то косяков нарежешь и вновь на тюремную пайку попадёшь.

— Да не в этом дело, я просто уже задыхаюсь здесь от жары, — взмолился Клаус. — Давай перенесём эту тему на свежий воздух. А сейчас бежим отсюда.

— Нечего оттягивать разговор, — остановил друга Глеб, — Валентина Бунина отмазал его шурин, в прошлом начальник уголовного розыска или криминальной милиции, — как правильно называется не знаю? Он работал в Железнодорожного районе, фамилия Дмитрий Калина. Очень крученый мужик. Может приходилось сталкиваться?

— Нет, с ним меня судьба не сводила, это точно, — сказал Зингер. — Но о нём я наслышан, как о самом наглом чёрном риэлторе в погонах. Со мной сидел один пассажир с грустными глазами по кличке Садовник, специалист по изготовлению ключей. Спился мужик в конец, вот ему этот мент и устроил многострадальное тринадцатое число. За две тысячи баксов Калина переселил его из однокомнатной квартиры в товарищеское садовое общество, где тот, чтобы прокормиться лазил по чужим дачам, за что и попал на четыре года.

— Зачем он подписывал бумаги, совсем дурак? — вопрошающе посмотрел на друга Глеб.

— Это мы с тобой не знаем, что такое похмелье, а слабые, опустившиеся люди с глубокого бодуна любые бумаги подпишут и обратного хода уже ждать бесполезно. Ничего никому не докажешь и некому за этих бедняг заступится. Таковы наши законы. А вот если бы всех обманутых бедолаг заселяли по указу президента после кидалова в квартиру с законодателями, тогда бы не было подобных сделок. И вообще, я считаю, что несерьёзно, важные сделки доверять сомнительным конторам, этим должны заниматься государственные структуры. Но лично для меня это даже очень хорошо, что этот мент ко мне второй раз в разработку попал. Только я не понял, а почему он в прошлом мент? — спросил Клаус, — повесился или повысили. — Скорее повысился, — мотнул головой Глеб, — он создал год назад юридический центр с гильдией адвокатов и нотариусов в городе и огребает деньги лопатой. Имеет свой офис с хорошей рекламой и несколько небольших контор. Так вот в тот трагический день, — продолжил свой рассказ Глеб, — Бунин ехал под аркой без фар на бешеной скорости по левой стороне. Отчего и поцарапал изрядно свою машину. Гаишники и представители морга подъехали через час. Лялю погрузили и увезли, свидетелей наезда не пытались искать. Спустя пять дней, когда похоронили и дочку, и внучку дело закрыли, не делая никаких экспертиз. Я после рождественских каникул включив амбиции пришёл в городскую прокуратуру узнать насчёт судьбы виновного в гибели Ляли. А мне сказали, что в любом случае в возбуждении уголовного дела будет отказано ввиду того, что погибшая девочка сама виновата в своей гибели. К тому же у девочки нет родственников, которые могли бы подать иск в суд. Была одна мама, но она не пережила смерть дочери. И мне дали понять, что я никто и звать меня никак. И рекомендовали, чтобы я впредь больше их не отрывал от важных дел. По своим каналам я узнал, что на месте наезда не были сфотографированы следы протектора шин автомобиля. Отговорка у них тоже на это есть, оказывается все следы скрыла вьюга. Потом мне удалось ознакомиться с материалами СМЭ. В документах из морга неправильно указано число, одежду Ляли, цвет и длинна волос.

Глеб сделал паузу и достав сигарету закурил, посмотрев, как ему показалось в отрешённые глаза друга. На Самом деле Клаус в своей голове уже выстраивал план бескровной мести для виновника гибели его внучки и для тех, кто скрыл это преступление.

— Ты можешь в такое поверить, чтобы твоя внучка всегда одетая, как принцесса, пошла в музыкальную школу в спортивном костюме и обрезанных валенках? — спросил Глеб.

— Что за глупости ты несешь? — закашлялся от сигаретного дыма Клаус, и закурив сам, грустно произнёс:

— Лялю сестра как картинку одевала и валенки в нашем доме никем не признавались. Ещё моя покойная жена считала, что войлок является самой благоприятной средой для размножения моли. А дочка вообще была во всём модная и современная, даже свою экспозицию картин она назвала «новый стиль века».

— Вот и я о том же говорю в морге, а мне вешают лапшу на уши, что это просто техническая ошибка, какие иногда случаются у них. Тем более, я не поленился и наведывался в музыкальную школу. Мне преподаватель сказала, что на Ляле в тот день были надеты замшевые сапожки на липах. Короче скрыли преступление. Но ты можешь это дело возобновить. Ты дед и отец, тебе отказа не будет, но нервотрёпка тебя ждёт нескончаемая, потому что в машине, мне кажется, ехал на сиденье пассажира сам Калина. Либо он быстро приехал по звонку Бунина, а уж только через час подъехали сотрудники ГИБДД и морга. А ещё хочу тебе важную новость сказать, что Бунин живёт в вашем дворе, напротив тебя в ЭС — образном доме и тоже на восьмом этаже. Возможно, сталкивались с ним в былые времена. Он на сказочного колоба похож и носит чуб на голове, как у шляхтича. Раньше у него пельменная была в Заречье, а сейчас целая сеть точек общественного питания и небольшая гостиница.

Выслушав до конца Глеба, Клаус молча докурил сигарету и бросив окурок в литровую стеклянную банку, служившей пепельницей, сказал:

— Не знаю я таких. Я в своём подъезде мало кого знал, а в том доме полтысячи квартир. Но для меня твоя информация ценная! И ещё я решил не ходатайствовать в возбуждении уголовного дела и писать никуда не буду. Знаю, что бесполезно доказывать в нашем государстве правду. Для этого нужен автомат или сажать на трон господа бога. Я знаю, как наказать всех тварей. Крови не будет, но жизнь у них наступит «благоухающая», примерно, как в самом вонючем огородном туалете, а может, и морге. А сейчас пошли к дамам, надо решиться и обнять Ольгу. У меня тяга к ней появилась.

— Вот это совсем другой разговор, — одобрительно отнёсся к его затее Глеб, — всё-таки шесть лет на маринаде находился.

— Низко летаешь брат, — усмехнулся Клаус, — мне иногда братва присылала на свидание «сестёр милосердия». И жил я там порой как султан. А когда хозяин потерял связку важных ключей, включая и его личный домашний сейф фирмы Валберг, мне вообще лафа пришла. Мою квалификацию он достойно оценил и из его дома я вышел без конвоя. Он мне дал две тысячи рублей и три часа свободного хода по городу. Так что не удивляйся, что я тебе про это не говорил. Не буду же я кричать на общем свидании про такие льготы.

ЖЕНЩИНА МАГНИТ

Когда они вернулись в баню с улицы, на кресле, где до этого лежал Клаус, расположилась вытянув ноги Ольга. Посмотрев на мрачных друзей, она сказала Виктории:

— Тебе не кажется подруга, что наши мужчины пришли не с перекура, а с казни вашей домашней птицы? Лица у них как на похоронной процессии и руки трясутся.

— Я на позитиве, — улыбнулся Глеб, — а ты впёрлась, вытянув ноги в ложе Клауса вот он и загрустил. Вдвоём вам на нём не уместиться.

— Если так, я могу уступить ему эту детскую лежанку, — ответила она Глебу и привстала с кресла.

— Можете пользоваться им сколько хотите, — рассеяно заявил Клаус, — я более широкие спальные места предпочитаю.

— Ну наконец то ваш гость дал понять, что ночь проводить в этом кресле сегодня не намерен. А я уж думала он отходить ко сну собрался, если разложил кресло средь белого дня.

Он схватил бокал с томатным соком, залпом выпил его и будто осмелев после напитка, совсем по-дружески погладил Ольгу по плечу:

— Если вас милая Ольга интересует, где я намерен провести сегодня ночь? То могу, не заикаясь сказать, что вы очень милы и хорошо выточены. И я бы не отказался ночью это плечо, не только гладить, но и целовать, — и он, наклонившись чмокнул её в плечо. После чего её наигранная смелость пропала, и она загорелась, как свечка. Она приняла сидячую позу и взяв бутылку со стола наполнив коньяком рюмки, тихо произнесла на ухо Виктории:

— Я так и думала, если он по своей специфической деятельности незаметно входит в чужие дома, то в моём сердце он калитку открыл без стука и скрипа. Он меня уже сразил!
Но как бы она тихо не шептала, всё равно и Глеб, и Клаус слышали её голос.

— Если рюмки налиты их надо опустошить, — присел на пуфик Клаус. — А свою специфическую деятельность Ольга, как вы соизволили выразиться, я в ближайшее время узаконю и буду работать только по вызову и заказам.

Она оторвалась от уха Виктории и изобразив недоумённое лицо внимательно посмотрела на Клауса:

— Я понимаю, что можно без труда создать частную контору, по изготовлению ключей и ремонту разной бытовой техники. А как вы в своём уставе будете обозначать открытие женских калиток?

— Если вы мне сегодня понравитесь, то другие калитки мне вряд ли понадобятся.

Она моментально зарделась и тут же не дожидаясь никого выпила свою рюмку. Через пять минут Ольга с Клаусом зашли в парную, а когда вышли из неё, то супругов Захаровых в бане уже не было, а на большом диване лежало чистое постельное бельё. Выходка Глеба и Виктории смутила его. Оставив его наедине с этой женщиной, они заставили душу Клауса изрядно пропотеть.

«Язык — это такое помело, которое зачастую не дружит с головой, — подумал он. — По сути дела у меня не было опыта общения с незнакомыми женщинами, кроме „сестёр милосердия“ в комнате свиданий. Но там совсем другой антураж меня окружал, и они сами заботились о моём душевном и внешнем комфорте. А здесь красивая и интеллигентная женщина, к тому же медик, да она меня безжалостно испепелит сейчас всего».

Она словно прочитав его мысли, бесшумно ступая по полу, подошла к нему сзади и прислонившись своей щекой к обнажённому телу, произнесла:

— Не думаю, что ты маскируешь своё истинное поведение? Я же про тебя, считай всё знаю. Ты по жизни такой мягкий и скромный, как сдобная булочка которую с нетерпением хочется скушать. Мне про тебя Захаровы все уши прожужжали, какой ты положительный и сильный. Так что диван будешь раскладывать ты, а я буду застилать постель.

Он развернулся к ней передом и запустив свою руку в её смоляные и немного влажные от пара волосы, начал ближе изучать её лицо:

«Темноволосая, изумительно красивая внешность с греческим профилем, большими цыганскими глазами, и сладким ртом».

Ему никак не верилось, что эта красота для него уже легко доступна! Мысленно он начал благодарить Глеба и Викторию, что его свободу украсили таким необыкновенным шедевром.

— Нравлюсь? — спросила она.

Он не ответил Ольге, а только прижал её голову к своей груди. Она отстранилась от него и подойдя к окну, закрыла жалюзи:

— Трудный момент для тебя миновал Клаус, — сказала она. — А сейчас спрячь свою робость и разбери, пожалуйста, диван. Если рыцарства не чувствуешь в себе, то выпей ещё коньяку, он тебе вреда не причинит. Поверь врачу?

— Грандиозно! — сдался он и подошёл к столу.

Обведя стол обширным взглядом, он взял себе бутерброд с икрой и налил в рюмку коньяк, который через секунду оказался у него внутри. Только после этого он разобрал диван и вернулся вновь к столу, приканчивать остатки живительного напитка. Он не смотрел на неё, но ощущал запах нового постельного белья и его нежный шум. Когда взглянул в её сторону, Ольга была уже в постели и гладила пустую подушку, предназначенную для Клауса:

— Гаси свет и иди ко мне? — заманчиво улыбалась она, приглашая его к себе под одеяло.

Он беспрекословно словно загипнотизированный выполнил её просьбу и не заметил, как оказался вместе с ней под тёплым одеялом и беззвучном диване. В темноте она внезапно впилась в его губы, после чего, купаясь в ласках, этот диван для них обоих показался настоящим раем.

Они уснули глубокой ночью. Но полноценного сна у них не было. Раннее солнце ворвалось через редкие жалюзи и ударило им по глазам.

Первой встала Ольга и приготовив завтрак пошла заниматься собой в душевую кабину. Он, в это время окутавшись одеялом с головой размышлял что ей сказать, встав с постели: «Доброе утро» или «Привет дорогая». Первый вариант, ему показался приевшимся клише. Второй — скороспелым и неуместным для бани.

Услышав, что она освободила душевую кабинку, он скинул с себя одеяло. Подойдя сзади осторожно подняв её на руки, поцеловал в губы и произнёс:

— Ты мне подарила прекрасную ночь, а ночь нам подарила яркое утро. Жизнь великолепна, как и ты!
Она обвила его шею и лаская глазами, сказала:

— Странно слышать поэтические фразы от человека, который полжизни провёл за колючим барьером от цивилизации, — и она ответила на его поцелуй. После чего он поставил её на пол и популярно объяснил:

— В тюрьмах самые богатые библиотеки. Кто не желает превратиться в животное читают книги, и даже изучают их. Раньше тюремной романтикой считались игра на гитаре, знание блатного языка и жесты. А сейчас читаемый народ на зоне, редко щеголяет феней. В основном общаются между собой исключая ненормативную лексику, больше налегают на язык классиков. Жаргон же — это прерогатива необтёсанной молодёжи. Мало того, блатной язык влез беспардонно в телевизор. Слова колись, мочить, и другие, стали популярны даже у публичных людей.

Она закрыла ему рот ладонью и тихо произнесла:

— Ты очень интересный человек! Но эта тема не для сказочного утра, а для ненастного дня. Зачем нам напрягаться по телевизору и публичному люду? Давай лучше позавтракаем и поговорим о нас с тобой. А после спланируем проведение сегодняшнего дня. У меня выходной, а ты, как я понимаю полностью свободен. Но до завтрака ты должен блестеть, как алмаз «Орлов» из оружейной палаты! В душевой кабинке я припасла тебе все средства для гигиены. Это мой подарок тебе. Вчера я не стала при Захаровых вводить тебя в конфуз.

В этот момент из него фонтаном вылетели избытки чувств он прижал Ольгу к себе и покрыл короткими поцелуями её лицо. Затем склонив голову устремился в душ.

На скамейке лежал подарочный набор английского бренда Edwin Jagger, включающий в себя все необходимое для мужского утра и даже больше: станок с ручкой из хрома, помазок с ручкой из смолы цвета слоновой кости, хромированную чашу для взбивания мыльной пены, твердое мыло, набор пробников лосьона, различные крема до и после бритья, квасцовый камень и 5 лезвий Derby Extra. Такое внимание со стороны женщины, с которой познакомился вчера после полудня глубоко тронули его. Но главное достоинство Ольги, как хорошей хозяйки он оценил буквально полчаса назад. Встав с постели, она не побежала к зеркалу заниматься своим лицом, а тихо не стуча посудой взялась готовить для своего мужчины завтрак.

— Такая житейская привычка, как у Ольги, украсит любую женщину! — сказал он себе. — И не дай бог сойтись с толстой бабой, которая ходит по квартире в бархатном рваном халате и рекомендует мужу приготовить утреннее кушанье для неё и себя.

Он вдруг опомнился и радостно воскликнул:

— А что я это вдруг о толстушке подумал? У меня уже есть женщина и как это выглядит не странно, но за одну ночь я ей стал близким человеком. От этой богини на расстоянии веет счастьем и стартом к благодатному настрою жизни. Надо только не убить её чувство ко мне и всё, эта Ольга навеки моя!

Когда он полностью привёл себя в порядок, сел за уставленный лёгкими закусками стол. Ольга тоже была в полной готовности. В предбаннике стояла гробовая тишина.

Он силился быть разговорчивым с ней, но с чего начать беседу не знал. Состояние было такое будто ему память вместе с головой отрубили, а тело дрожало.

— Ты знаешь, штука какая, — дрожащим голосом произнёс он, — меня отчего-то пронизал холод. Парная остыла, надо было нам включить утром электрокамин.

— Это не холод, а нервы тебя оседлали, — сказала она и села рядом с ним. — Успокойся? — нежно погладила она его по голове. — Здесь никого кроме нас нет. Нам бояться некого. Мы с тобой давно взрослыми людьми стали, особенно ты, и нам после сегодняшней ночи нет необходимости вести разговоры о нормах морали. Мне было очень хорошо с тобой, а тебе?
Он обнял её за плечи и поцеловав в щёку взглянул в её терновые глаза, сказал:

— О такой ночи я и мечтать не мог. Ты мне подарила так много небесных ощущений, от которых у меня до сей поры идёт дрожь по всему телу. Теперь я понял, что знобит меня, конечно, не от холода, а от твоего волшебного магнетизма. Ты притягиваешь, внушаешь доверие. В тебе чувствуется внутренняя сила и красота души. Ты умна и обаятельна! Мне с тобой очень легко и интересно общаться. Ты понимаешь меня, а я тебя. А это уже немаловажный фактор для создания семьи. Могу без ошибки сказать, что ты замечательный врач! И вообще ты необыкновенная женщина! Я рад, что судьба свела меня с тобой. Хотя надо отдать должное Захаровым, это они меня с тобой свели.

— Приятно слышать, — задрожали её губы, но она не напряглась, подбирая важные слова для него, а спокойно продолжила: — Если желаешь и дальше ощущать такие небесные ощущения, то должен сделать для себя правильные выводы. Перед тобой открылась чудная возможность забыть про своё прошлое и устроить надёжно будущее!

Он укротил свою дрожь в теле и с благодарностью взглянув в её глаза, сказал:

— У меня не так было много в жизни женщин, чтобы вспоминать об их идеалах. Тебя познал, больше никого не хочу, ты для меня словно египетская царица Нефертити! Но тебе будет со мной не легко, — признался он ей. — Я человек свободолюбивый. У меня могут возникнуть командировки личного плана, не связанные с уголовным кодексом. С прошлым завязано окончательно. Я вчера заикнулся о том, что хочу иметь своё дело и это очень серьёзно! Я всё обдумал в неволе и навёл справки со знающими людьми как оформить все бумаги на бизнес.

— Спасибо милый, — уютно прижалась она к нему. — Я тебе в этом окажу посильную помощь и деньгами и по связям. У меня очень много своих людей повсюду, в том числе и в администрации города, которые без излишней волокиты зарегистрируют твой бизнес.

Он отстранил её от себя и поцеловал глаза:

— Сильно обременять тебя не буду, разве что только по регистрации фирмы. Адвоката найти, для оформления всех нужных бумаг мне труда особого не представляет. Материальные средства на создание своего дела я изыщу в плодоносящей земле. Разве только что поможешь мне ускориться с регистрацией конторы. И заживём мы с тобой не зная нужды.

— Да я вроде её и не испытываю, — сказала она. — Зарплату не большую платят медикам, но мне вполне хватает одной.

Он нежно отстранил её от себя и взяв двумя пальцами со стола лимонную дольку, протянул Ольге. Но она отвела его руку с лимоном и улыбаясь, сказала:

- Кушай сам эту кислятину. Он без разговоров засунул дольку в рот и мигом проглотив её, произнёс:

— Терпеть не могу слово «хватает» — это полумёртвый отголосок страны Советов, - его применяют очень стеснительные люди либо изощрённые лжецы.  Для комфортной благодати это слово думаю надо заменить изобилием или пышностью. Думаю, так будет правильней!

- Ты не совсем прав, - поправила она его, - твоё изобилие и пышность предназначено для элиты, но никак не для простолюдинов и пенсионеров. Поэтому нуждающиеся и употребляют, как ты говоришь, «советское слово».

– Я ни в кой мере не хотел унизить малообеспеченный народ, но слово это мне не нравится, от него тянет убожеством и нуждой.

… Их идиллию прервал Глеб. Он вошёл без протеза, в стоптанных тапках и рваных шортах из джинсовой ткани. В руке у него была отвёртка. Посмотрев на собранный диван и мятое постельное бельё, весело сказал:

— Привет молодожёны! Надеюсь, не замёрзли ночью? Забыл вас вчера предупредить, что ветер всё тепло быстро высвистывает, если трубчатые электронагреватели отключены. А ветер ночью сердился и даже немного бушевал. Веток много с деревьев поломал по городу, сейчас по местному телевидению показывали. Надо было вам к автономии прибегнуть, электрокамин включить.

— Ничего Глеб мы обошлись без дополнительного тепла, — сказала Ольга. — Или ты думаешь мы совсем немощные и не умеем друг друга греть?
Глеб с любопытством посмотрел на неё и непонятно помотав головой, произнёс одно слово:

— Не понимаю? — и скрылся за дверями, где находилась парная и душевая кабина.

Когда он вернулся, сел с ними за стол, то увидал, что в одной бутылке остался недопитый коньяк. Он взял её в руку и выпил всё из горлышка, затем посмотрев на парочку, сказал:

— Вам предлагать не стал, знаю, что Клаус сейчас за руль будет садиться.

— Откуда ты знаешь, — удивилась Ольга, — он мне, к примеру об этом ничего не говорил.

— Логический ход мыслей, — положил он в рот дольку лимона. — Не на общественном же транспорте поедете платье свадебное покупать? И тот мужской подарок, что лежит в душевой кабине случайным людям, не дарят. Этот набор бешеных денег стоит. У своей Вики давно прошу такой, а она мне говорит не заслужил, — и он изобразил из пальцев дулю.

Умиротворённое настроение Клауса тут же сменилось удивлением, а Ольга заразительно засмеялась:

— Логика железная, но в загс мы пойдём не в свадебных нарядах, а купим себе богатый и красивый гардероб, — без колебаний ответила Ольга.

— Вот и я про тоже, — встал Глеб из-за стола и вновь удалился в парную.

Вернулся он с небольшим, но тяжёлым ящиком, сваренным из тугоплавкого металла, и поставил перед другом:

— Это остатки от денег, которые я выделял ежемесячно твоей дочке и внучки. Будем открывать или оставим на позже?

— Конечно открывай, — сдержанно произнёс Клаус.

Глеб отвёрткой открутил крышку и извлёк из ящика толстую дамскую сумочку и сберегательную книжку на предъявителя:

— Книжкой воспользоваться не пришлось. Я тебе уже говорил об этом. Живых денег хватило, а валюту я вообще не трогал.

Глеб двумя пальцами щёлкнул замочком на ридикюле и высыпал на стол пачки рублей и валюты:

— Думаю вам здесь вполне хватит на наряды для загса?

Лицо Клауса оставалось невозмутимым, а Ольга удивлённо приподняла брови и обведя любопытным взглядом двух друзей, произнесла:

— Вы тут считайте, а я пойду по женским делам схожу, да Виктории и девочкам скажу доброе утро.

Она быстро выскользнула в дверь, не дав ни слова сказать ни Глебу, ни Клаусу.

— Может не надо было при ней светить этот курок? — сказал Зингер. — Наши с тобой действия она может истолковать, как карманный парад. Мне этот выпендрёж, не по душе. Она женщина не меркантильная, очень мудрая и красивая! Жалко будет потерять такую голубку.

— Глеб взахлёб рассмеялся и подойдя к другу похлопал его по плечу:

— Значит по душе она тебе пришлась? Молодец Вика! Не зря она по тебе работала с Ольгой. Я тебе только одно скажу, что Ольга многим из городских отцов по нраву, но она знает смысл жизни и не терпит продажных людей. Что ты ей на расстоянии сердце подранил, мы об этом знали два месяца назад. А то, что её симпатии к тебе были не пустые об этом, я догадался, увидав набор для мужчин в кабинке. Этот набор стоит двадцать одна тысяча. Это я тебе информирую о её несуществующей меркантильности и существующей состоятельности. Думаю, ты сообразишь, что она не жадная, а самодостаточная дама. И она младше тебя на 16 лет, — почти девочка. А в сумочке сумма неизменная шестьдесят тысяч долларов и два с половиной миллиона в рублях. Второй свой тайник ты так замуровал, что его и с миноискателями не найдут. Я на него верстак слесарный поставил.

— Нет необходимости трогать пока его, — сказал Клаус. — Мне этих денег за глаза для старта хватит. А Ольга будет обязательно моей женщиной! Ей тридцать девять лет, она ещё рожать может.

— Я только приветствовать буду ваш союз, — сказал Глеб. — И Ольга будет рада, что сыграла важную роль в твоей судьбе.

Он одной рукой ловко закрутил шурупы на крышке ящика и поставив его вниз платяного шкафа, спросил:

— Машину твою выгонять или как!

— Как! — отрезал Клаус. — Разум и состояние мне подсказывает что сегодня я должен придерживаться к сухопутной программе. Если что сядем на извозчика.

Здраво мыслишь! — поднял вверх обрубок своей руки Глеб и покинул баню.

Сразу после него Ольга вернулась к Зингеру и села перед ним в кресло. Он в это время заканчивал подсчёт денег. Перетянув все пачки резинкой, он упаковал деньги в целлофановый пакет и протянул его Ольге:

— Положи себе в сумку? — сказал Клаус и выкинул старомодный ридикюль в давно остывший камин.

— А ты сходи в обмывочную и забери мой сюрприз? — командным голосом отдала она ему приказ, в котором явно угадывался юмор. — Отныне бриться будешь только дома.

— Есть! — приложил он ладонь к виску и засмеялся.

— Подарочный пакет висит на вешалке для полотенец, — послала она ему вслед.

БУДЕМ ЖИТЬ ВМЕСТЕ

— Так мы и не определились чем займёмся в этот свободный и солнечный день, — сказала она. — А вот судя по наличию у тебя денег, я на твоём месте занялась бы гардеробом.

— Я на всё согласен, за исключением церкви, кладбища и биржи труда. А обувь и пару костюмов надо справить, да и тебе что-нибудь купим на весну.

— Если ты отвергнул сегодня руль, то до торгового центра пройдёмся пешком, а оттуда такси возьмём, — сказала она.

Затем медленно встала, блеснув соблазнительно идеальной кожей своих зеркальных коленей, молча открыв сумку, спрятала деньги в своих вещах:

— Выходит ты мне отвёл роль коменданта покупок, — откровенно улыбнулась она. — Коль дензнаки лежат в моей сумке, изволь меня в магазинах слушаться? Положись во всём на мой творческий вкус.

— Я ещё ночью в постели сказал, что назначаю тебя министром финансов нашего будущего очага, — согласился он с ней. — Так что действуй, веди меня в самый дорогой салон, но запомни галстуков — бабочек я органически не перевариваю и не люблю язычки носовых платков выглядывающих из нагрудного кармана костюма. А на все остальные твои красивые телодвижения, которые меня будут радовать, ты будешь получать прекрасный ответ!

— Напрасно, я считаю, что будет очень гармонично смотреться одинаковых тонов галстук в паре с носовым платком, — сказала она.

— К этим аксессуарам ещё трусы добавить и надевать их поверх брюк, — съязвил он. — Носовой платок изобретён для индивидуальной гигиены и помахивать им нужно только при необходимости, и когда танцуешь русские хороводы. — Он пронзил её своими глазами и спросил: — Вот где твой платок? Наверняка на дне сумки лежит в мятом виде. И это правильно!

Ольга очарованно смотрела на него и облизнув губы, захлопала накрашенными ресницами:

— В русских хороводах я не участвую, — сказала она, — но знаю, что в этих танцах помахивают ширинкой, а не носовым платком, так назывались платки для головы. Но всё равно суждение у тебя интересное и думаю во многом правильное, — согласилась она с ним.

И с любопытством посмотрев на него, добавила:

— А на вид и не скажешь, что у тебя аналитическое мышление.

— Ты мне тоже вначале не показалась ангельской красоткой, — парировал он, — а позже пригляделся и понял, что ошибся. Твой нежный взгляд и рот в постоянной полуулыбке пленили меня.

— И кем же я предстала перед тобой при вчерашней встрече? — игриво спросила она.

Он помялся, потом сделав глубокомысленный вид, спросил:

— А не обидишься?

— Медикам запрещено обижаться иначе прогресса в лечении не будет, — вполне серьёзно ответила она.

— Ты мне показалась очень властной, покоряющей всё и вся. А если проще сказать, злой колдуньей из детства. Помнишь фильм Королевство кривых зеркал?

На этот раз её губы разомкнулись в полной улыбке, и она утвердительно кивнула ему головой.

— Там была Анидаг, в исполнении Вертинской, — он пристально вгляделся в неё. — Я очень много схожести нашёл между вами.

Она облегчённо выдохнула и произнесла:

— Очень удачное сравнение. Эта особа хоть и была злая колдунья, но согласись со мной что гадюка среди всех актеров блистала экстравагантностью. Так что обаятельный Клаус Зингер ты меня не обидел, а наградил достойным комплиментом.

Они два часа ходили по всем трём этажам торгового центра, где Клаус при помощи Ольги приобрёл себе весенний — летний гардероб вместе с импортным зонтом. А ей купил плащ от Армани и английский парфюм.

— Сейчас берём такси и едем ко мне, — сказал он ей спокойно, — правда там долго не ступала нога человека. Мы всё выгрузим в квартире и пойдём в ресторан или кафе, обмоем покупки. Я же должен показать тебе гнёздышко, где нам придётся с тобой проживать долго и счастливо.

Они прошли на боковую улицу торгового центра, где стояли такси, дожидаясь пассажиров. Около свободной машины она перегородила ему путь к водителю:

— Послушай дорогой, я знаю, что в твоей квартире нет ничего из ряда вон потрясающего. Давай маршрут изменим немного, - совсем чуточку, - добавила она. -  Находясь в моей квартире, мы найдём всё то, что нам могут подать в ресторане. И время для посещения ресторанов, весьма неподходящее.

— Откуда ты знаешь про мою квартиру? — удивился он.

— Давай я тебе позже отвечу на твой вопрос.

Зингер показал водителю такси головой на зад машины. Тот, поняв его маячок, открыл багажник, куда они сложили все покупки. Через пятнадцать минут они стояли на площадке второго этажа, около её квартиры. Оказалось, они с Клаусом, были в соседях. Их дома находились на одной линии, рядом с поликлиникой, где до недавнего времени работала Ольга.

Она, нервничая рылась в сумке и не могла найти ключ.

— Боже мой, неужели я у Захаровых ключи оставила? — сожалела она. — Точно! — приложила она ладонь ко лбу. — Когда я утром доставала тебе мой сюрприз в обмывочной, выложила на туалетном столике их вместе с твоим подарком.

— Это не страшно, — поставил он покупки на площадку. — Если ключи у Глеба в бане, то они тебя там и будут ждать. А сейчас дай мне шариковую авторучку и подвинься?

Она достала ему авторучку, из которой он вынул стержень и загнал его в ручку — замок.

Каково её было удивление, когда через десять секунд он открыл перед ней дверь.

— Ну ничего себе? — изумилась она, — да для тебя видимо и стен не существует? Я знала, что ты ловкач, но не до такой же степени! Меня в магазине уверяли, что у этого замка имеются множество секретов, недоступных для воров.

— Воры бывают разные, — сказал он и забрав покупки с площадки зашёл в квартиру.

В нос ударил божественный запах бергамота, который он ни с чем перепутать не мог. Он обожал этот запах, так как давно употреблял чаи только с этим заморским фруктом из Бергамо. И до последней судимости пользовался туалетной водой именно с таким цитрусом.

Она закрыла за ним дверь и достала из прихожей совершенно новые мужские тапочки.

— Ого, да меня оказывается здесь ждали? — почти радостно заявил он.

Она сбросила с себя туфли и взяв его за руку провела по коридору в спальню.

Подведя его к книжному шкафу, ткнула пальцем в стекло:

— Узнаёшь? — спросила она.

На него смотрел его собственный портрет, написанный маслом его дочерью семь лет назад. Писала она его с фотографии, где он был запечатлен на яхте под названием «Виктория», принадлежавшей Глебу.

— Откуда? — ушёл он в ступор.

— Таня была моей пациенткой, — сказала она, — а перед Новым годом она сделала вызов врача на дом. Я пришла к ней впервые. Увидела картину, и она мне ужасно понравилась. Во-первых, я была удивлена, что ты стоял на борту судна моей подруги, на которой мне часто приходилось отдыхать. А во-вторых, ты мне понравился на фоне водного бассейна. И по звёздам на плечах я поняла, что ты не только папа Татьяны, но и человек с большой тюремной романтикой. Я не стала у дочери про тебя расспрашивать, надеясь справки навести о Зингере у Захаровых. Когда она провожала меня, то сняла картину со стены и завернула её в мешок из-под сахара. Я махала обеими руками, не хотела брать, всё-таки труд был немалый потрачен на эту красоту. Но она меня убедила, что фотография сохранилась и что отца изобразит на другом холсте ещё лучше. Вот так я с тобой впервые заочно познакомилась. Ну а дальше, ты сам должен догадаться, что стоило мне только про тебя заикнуться у Захаровых, так и пошли по банным дням интенсивные разговоры о тебе. Точнее сказать началось программирование, свободной и не старой женщины.

— Я бы сказал ослепительно красивой! — автоматом выпалил он, не отрываясь от своего портрета.

— Снимай плащ? — сказала она. — Сейчас ты повесишь собственноручно свой портрет, а я разберу твои покупки и развешу их в шкафу. Надеюсь, ты не сбежишь от меня сегодня? Скажешь липучка какая присосалась.

Он обнял её за плечи и поцеловав в щёку, словно завороженный произнёс:

— Будем жить вместе, но иногда мне поначалу придётся покидать тебя. У меня много непонятных вопросов возникло по смерти внучки. Без меня никто этого не решит. Да и дело я своё решил открыть. На это тоже времени много уйдёт.

Он снял плащ в спальне и передал в руки Ольге, а сам подвинул стул к стене, где выглядывала шляпка дюбеля, повесил картину.

— Не криво? — спросил он.

— Замечательно смотрится! — любовалась она портретом.

— Просто шедевр! С этого дня ты неформально прописан в моей квартире. Сейчас я немного разберусь с твоими покупками, — повторилась она, — и будем отмечать твоё новоселье!

После чего она скрылась из комнаты, не закрыв за собой дверь. Клаус в ожидании её прошёлся по комнате чтобы иметь хотя бы небольшое представление о её вкусах и привычках. Они у неё оказались телескопическими и разносторонними. Книжный шкаф был забит разной литературой от знаменитых классиков, до истрёпанных советских детективов. Много книг было на болгарском и английском языках и конечно подавляющее большинство это были медицинские книги и энциклопедии. Наверху лежали книги по творчеству хохломы. Для себя Клаус сделал вывод, что Ольга женщина с обширными интересами, прекрасно знавшая, что ей в жизни надо. И с её интеллектом мне будет интересно.

— Ну что нравится моя библиотека? — раздался позади её голос.

— Великолепная подборка книг! — изрёк он. — Только не пойму, а откуда болгарская литература? Даже самая толстая книга есть которые я читал «Табак» Димитра Димова.

— Мой отец болгарин, приходилось много жить и учится в Болгарии, но большую часть жизни я провела в России. И отчество моё правильно не Степановна, а Стефановна. А сейчас иди мой руки и садимся за стол.

Она сама проводила его в ванную и показала, где находятся его полотенца.

В ПРЯТКИ НЕ ИГРАЮ

Проснувшись рано утром, он не обнаружил рядом с собой Ольги. Приподнявшись с кровати и посмотрев на пол, увидел смотревшие на него мягкие домашние тапочки. Засунув в них свои ноги, он обошёл все комнаты, её нигде не было. На кухне стоял приготовленный завтрак и ключи от квартиры, лежавшие на записке:

Дорогой! Не удивляйся, ключи оказывается были в пальто. У меня сегодня первый рабочий день, значит нужно быть первой и на работе. Не стала нарушать твой сладкий сон, поэтому я тебя целую сейчас. Завтракай, — омлет разогрей в микроволновой печи. Не скучай.

Ольга.

— Не ужели меня судьба свела с ангелом? — сказал он и пошёл в ванную, там он посмотрелся в зеркало и добавил:

— А от посланницы бога придётся сейчас идти в преисподнюю к ментам. Не хочется, но надо. Если ношу адмиральский чин рецидивиста, то надо становиться на учёт. Законы у нас уродские, я за своё срок отсидел. В моём приговоре нет приписки, чтобы после суда я отмечался в сучьем питомнике и вел с участковым тары — бары на жизненные темы. Я всегда делал, то что хочу, а не то, что мне навязывают. В сталинские времена приговаривали к конкретному сроку и довесок давали в виде ссылки. В моей «присказке» чётко и ясно написано шесть лет и никаких подливов. Ментовские предписания — это не указ и не приговор, для меня. Буду проходить мимо городского биотуалета, продам эту бумажку за десять копеек. А если они желают отследить мою жизнь, то пускай отправляют на реабилитацию в комфортабельный пансионат на Чёрное море, а лучше в Майами и наблюдают там за мной из астрономического телескопа. А от диалогов с участковым проку мало. Я никогда свою душу ему изливать не буду. И то, что он мне посоветует я всё солью в унитаз. Отныне я свободный человек и никто не волен мне указывать по какой улице мне нужно ходить. Хотя пускай говорят, но если честно признаться, то мне наплевать на все их указания.

Он побрился, обмылся под душем и пошёл завтракать. Оделся по высшему классу во всё новое и снял с вешалки мужской зонт-трость Фултон Блэк. Покрутился у зеркала, одобрительно щёлкнул языком и сказал:

— Хороший гардероб часто сбивает с толку ментов. И они порой не понимают кто к ним пришёл, либо депутат, либо агент из ритуального бюро. Поэтому и разговаривают вначале осторожно. Потом, конечно, бока могут прилично намять, но только не мне. Я уже давно не тот молодняк, когда меня замесили за кларнет. Законы знаю лучше любого мента.

Он захлопнул за собой дверь и подумал:

«Надо же какое безрассудство, на один щелкунчик дверь закрывать. Пройдёт мимо такой же ухарь, как я, и почистит все денежные кубышки и золотые залежи
Квартира Ольги была на втором этаже, и не было надобности пользоваться лифтом. Он вышел на улицу, посмотрел на чистое небо и двинулся в сторону ненавистного отдела милиции.

— Пешком не хочу идти до них, — сказал он себе под нос. — Взять такси, значит показать им свои зубы, которые ослепят их до бешенства. Зачем дразнить петушков? Поеду я на автобусе.

…Перейдя дорогу он сел на нужный рейсовый автобус, который быстро его домчал до строгого здания. Напротив милиции стояло кладбище и двухэтажное здание ритуальных услуг. Кладбище давно уже не действовало, но его содержали в чистоте и порядке. Ещё в конце прошлого века эти два траурных объекта на законных основаниях взяли под свою опеку ребята с каменными лицами, жившие практически все рядом с кладбищем. Многие люди считали работников похоронного бюро за головорезов. На самом же деле они далеко были от криминала, а лица их закалились от ежедневных траурных маршей.

У Клауса возникла мысль зайти к ним и узнать в подробностях о похоронах дочери и внучки, но быстро отмёл эту тему. Не хотел он начинать своё расследование с кладбища, потому что большого света они не прольют на их смерти, а вот следственный комитет, придётся атаковать. «Собака там зарыта», — считал Зингер.

Он вошёл в здание милиции, где его встретила женщина капитан:

— Вы к кому гражданин? — спросила она голосом контральто.

— Я был в длительной командировке, необходимо встать на учёт, — ответил он и протянул свой паспорт.

Она записала его данные и с любопытством осмотрев модного франта, возвратила ему документ:

— Пройдите вправо по коридору, двенадцатый кабинет.

Он смело вошёл в двенадцатый кабинет, где сидело четыре офицера милиции, как он понял это были участковые.

Ему и представляться не пришлось, когда они увидели в дверях Зингера.

— Вот и Вездеход нас удостоил своей честью, — с издёвкой заявил хорошо ему знакомый участковый, капитан Лобанов. — Поди скучал там без нас. Если по душе тебе такое состояние, ты только скажи, и мы тебя опять спровадим на долгие года скучать по нам дальше.

Раздался хохот. Клаус открыл дверь и собравшись уходить, смело заявил:

— Тебя Лобанов мне бы век не видеть, поэтому я пойду.

Он уже переступил порог, но в кабинете наступила тишина.

— Проходи, садись, — указал он на стул Зингеру, — меня тебе не миновать. Теперь мы с тобой долго дружить будем. Под ручку ходить не будем, но по понедельникам будем встречаться здесь, а через день я к тебе буду заходить домой на чай. А если ты надумаешь в прятки со мной играть, то точно уйдёшь туда откуда пришёл. Мне это сделать, раз плюнуть.

Клаус прошёл к столу участкового и сел на стул.

Лобанов кивнул на Зингера своим коллегам и сказал:

— Смотрите каким грандом он к нам пришёл. Костюмчик и туфли точно за штуку баксов купил. — Затем он свой взгляд перевёл на Клауса и спросил: — Костюм на зоне, что ли купил?

— Давай, по существу, участковый, — улыбаясь сказал Зингер. — Я что пришёл сюда обсуждать свой гардероб и выслушивать твой идиотский юмор? Да пошёл ты сено косить для коз. Я как пришёл, так и уйду.

— Только меня никуда посылать не надо, — зло посмотрел на Клауса участковый, — и пугать меня тоже не надо. Будешь со мной в прятки играть, силком привезём тебя сюда и определим вначале на сутки, а потом уже ты поедешь сено косить. Думаю, скоро придёт следом за тобой определение Зулусского суда, который назначил тебе надзор.

Улыбка блуждала по лицу Клауса, он смотрел на упивающегося своей властью глупого участкового, наперёд зная, что он может противопоставить его словам. От чего он ноги подберёт под столом и втянет в себя, итак, не широкие плечи.

— В прятки я не играю ни с кем, — подал голос Клаус. — А с тобой и подавно не буду. И дружбы у меня с тобой никакой не будет. Такие друзья как ты, у меня половина жизни отгрызли не по закону.

Лобанов после его слов насторожился, но перебивать не стал, а только на листке бумаге написал крупными буквами «Надзор» и передал листок Зингеру. Тот и в руки его не взял, а спокойным голосом сказал:

— Нет и не будет никакого надзора. Я вышел без нарушений и никаких судебных бумаг не подписывал. А пришёл сюда чтобы предупредить, что я освободился и готов приступить к новой жизни. И не надо меня пока искать в своей квартире, там жить временно нельзя. Все коммуникации отключены.

Лицо у Лобанова изменилось и приняло совсем глупый вид. Он пытался сказать, но Клаус вышел за дверь и услышал в спину:

— Как так можно, чтобы рецидивист ушёл с зоны без хвоста?

И раздался вновь хохот, но на этот раз, по-видимому, смеялись участковые над Лобановым.

Походя мимо дежурной дамы в мундире, Зингер ей сказал:

— С вашим замечательным контральто в опере надо петь, а не с операми работать.

— А я и там пою, — гордо ответила она.

НАЧНУ С АДВОКАТА

Ему всё в ней нравилось. Порой ему казалось, что это не человек, а посол с неба, спустившийся на землю окутать его счастьем. Она словно угадывая его мысли, знала, что ему надо и быстро выполняла его прихоть. Клаусу казалось, что попал он не в обычную квартиру, а в коррекционный санаторий жизненных благ. Пылинки она с него сдувала сиюминутно, да и в общем весь уход за ним был по высшему классу. Каждое утро его ждали свежие сорочки и ослепляющие блеском по глазам модельные туфли.

— Ты же в администрацию города пойдёшь, — говорила она после майских праздников, — а там встречают по одёжке.

— Нет Оленька, мой поход начнётся с визита к адвокату, — отвечал он. — Чтобы создать своё дело, нужно посоветоваться с адвокатом, что я и сделаю сегодня. А дальше буду действовать последовательно, пока мне не вручат свидетельство о регистрации.

Он уже разведал, что контора Дмитрия Калины находится на проспекте Фестивальный в бывшей квартире, переоборудованной под юридический центр. По всем его догадкам это и была видимо квартира Коли Садовника. Только вход в контору был не со двора, а со стороны оживлённого проспекта. Этот вход был своего рода визитной карточкой адвокатов. Высокое крыльцо со стеклянной дверью и привлекательной вывеской «Честное имя» указывало на то, что здесь находится юридический коллектив.

Клаус по своим каналам навёл все справки об адвокате Калине. Он знал, что при его активной помощи Бунин ушёл от наказания за смерть дочки. Ему было известно, что для расследования никакие спецслужбы не привлекались. Он стучал в несколько дверей правоохранителей, но те услышав фамилию Зингер, грубили ему и указывали на выход. С закоренелым уголовником общаться никто не желал. Не захотел с ним разговаривать и наглый сотрудник прокуратуры с ноздрями, как мышиные норы и огромной родинкой на переносице. Он просто выгнал его из кабинета. Только на следующий день по настойчивой просьбе Клауса он согласился указать дату выдачи Постановления об отказе в возбуждении Уголовного дела. Текст Постановления был написан безграмотно, с кучей ошибок имевшими важное значение для расследования любого, как гражданского, так и уголовного дела. В том числе и дела, касающегося смерти внучки. Одним словом, по содержанию, это была не официальная бумага, а самая настоящая галиматья, указывающая на выраженную безответственность, беспечность и профессиональную некомпетентность следователя Бусыгина и его начальника Фролова. Дела по внучке, Зингер решил отсрочить, хорошо зная, что никто от его приговора не убежит. О крови он не помышлял, он думал о культурной мести, которую вынашивал последние дни своего заключения. Все должны ответить и за смерть родных и за его недоказанное последнее преступление. А сейчас он входил в парадную дверь Юридического центра «Честное имя». В большом кабинете, где сидел всего один человек стояло пять столов и один не большой диван. На каждом столе по компьютеру и только на одном столе возвышалась ваза с живыми цветами. Рядом через стену слышался оживлённый разговор и не громкий смех. По описанию сидящего за столом мужчины, Клаус понял, что это именно тот, кто ему нужен.

«Калине к лицу кабинетная работа, ему и стол подходит и кресло, подумал он. — Одним словом, его присутствие в этом помещении видимо являлось его стихией».

Это был мужчина приятной внешности, на вид лет под шестьдесят. На пальцах рук поблескивали два золотых перстня, которые совершенно не гармонировали с его гардеробом. Клаус всегда считал, что мужской металл должен быть белого цвета, но никак не жёлтого, ошибочно думая некоторые любители драгметалла, что жёлтое золото вызывает у мужского пола избыток эстрогена. Он приблизительно оценил его перстни на сумму шестнадцать — восемнадцать тысяч и подумал:

«Понтарь явный, — значит слаб душой. Хотя видимая напыщенность присутствует. Но если хорошо на него цыкнуть, то намордник на такого накинуть, раз плюнуть. Я же человек элегантный во всём и цыкать ни на кого не буду».

— Доброе утро! — сказал Клаус. — Мне, наверное, к вам?

Калина внимательно осмотрел во весь рост прилично одетого клиента и улыбнувшись в ответ показал отдающие желтизной зубы хищника:

— А это как смотреть? — сказал он. — Если дело уголовное, то наши услуги не совсем дешёвые.

— Нет, никакой уголовщины, — Клаус без приглашения сел на стул напротив адвоката. — Мне нужно подготовить пакет документов для регистрации организации «Тонус». Только фамилий никаких вписывать пока не обязательно, вы место оставьте для них. Мы их сами впишем после учредительного собрания.

То, что говорил клиент адвокату, тот набрасывал на бумаге, а Зингер в это время внимательно и подетально обозревал помещение конторы и прислушивался к разговору в соседнем кабинете.

Калина догадался, что клиент навострил уши на шумок в офисе и сказал:

— Не обращайте внимание, это мои сотрудники так весело кофе пьют в кухне. А оформлением подобных документов мы занимаемся, но хотелось бы во всех подробностях узнать виды деятельности вашей организации, — поинтересовался адвокат.

— Делаем акцент на мастерскую по ремонту бытовой техники, а дальше пишите все виды деятельности, не запрещённые законом. Мастерскую мы ещё пока не приобрели значит юридический адрес оставьте под вопросом.

— Очень хорошо! — бегала по бумаге авторучка Калины, — это будет стоить восемь тысяч рублей и хорошо бы было вам оставить небольшой аванс. А то нередко бывает, подготовишь человеку пакет документов, а он не приходит за ним. Оказывается клиент, нашёл дешёвого адвоката.

Пока Калина писал то что нужно для регистрации фирмы, Зингер продолжал бегло знакомиться с обстановкой центра, думая за что ему нужно вцепиться, чтобы в ближайшем будущем можно было по дешёвке выкупить этот юридический центр.

Клаус очнулся тогда, когда адвокат, закрыв свой рот, положил на него свой масляно — выпрашивающий взгляд, в котором без труда можно прочитать, что юрист с нетерпением денег хочет!

— Я всё понимаю, — ответил Клаус и вытащил набитый купюрами кожаный бумажник. Отсчитав пять тысяч, он протянул их адвокату. — Квитанцию не надо, — сказал он. — Надеюсь за две недели управитесь с моей работой.

— Раньше выполним, — восторженно произнёс Калина.

— Нет необходимости спешить, — не стал торопить его Клаус. — Мне кредит дадут только через полмесяца. Да и в городе меня не будет эти дни.

Выходя от адвоката, Клаус ознакомился со всеми замками, которые придётся ему вскоре вскрыть и улыбнувшись сказал:

— Главное сигнализации нет, а замки я все вскрою одним махом. Хотя и сигнализация для меня преградой не является.

По пути он зашёл в рыбный магазин и купил там пакет креветок Чилим и одну треску весом около килограмма. Сложил всё это в пластиковый пакет и направившись к Глебу, подумал: «Мухи залетали, значит надо креветки и треску положить преть. И ждать, когда червяки белые закишат и запах не созреет».

Захаров обещал Зингеру разложить морские продукты на огороде своего соседа, уехавшего вместе с женой до осени на Байкал в гости к сыну.

Глеба он застал в гараже с двумя своими работниками, стоявшими около зачищенной машины, готовой под покраску. Глеб, увидев в воротах Клауса, снял пластиковый пакет с пожарного щита, и протянул его своему другу:

— Держи и больше нечего заморачиваться на рыбе, — сказал он. — Мы тут сейчас заканчиваем красить одному ветеринару машину, так вот он мне и принёс для тебя неплохое амбре.

Они прошли к столику, на котором стоял керосиновый примус с чайником и все атрибуты для чаепития. На край стола Глеб выставил пять штук двухсот граммовых пузырьков.

— Что это? — удивлённо покосился на пузырьки Клаус.

— Это разложенная фракция белка, и воняет соответственно — смесью трупа и навоза, — тихо оглядываясь произнёс Глеб. — Полный ассортимент для безотказный осады своих оппонентов. Думаю даже самый последний аносмик не выдержит такой «аромат». И называется эта жидкость АСД.

— Я слышал про этот скотский препарат, — заулыбался Клаус. — Благодарю тебя Глеб, но всё — таки ты мои продукты положи под ящик компостной ямы соседа. Главным моим оккупационным ходом будут именно морепродукты. И ещё я хотел попросить у тебя одну вещь. На твоей яхте был мощный бинокль?

— Нашёл о чём вспомнить? — закурил Глеб. — Эта яхта никогда не была моей. Она принадлежит тестю, а мне она с одной клешнёй ни к чему сейчас. Яхту на воду не спускали уже четыре сезона. Она там же проживает на базе отдыха «Зодиак». Дочки подрастут пускай и пользуются ей. А бинокль шестидесяти кратный там лежит в шкафу. Я сейчас в банк заскочу и после заеду на водохранилище, привезу тебе бинокль.

— Не обязательно сегодня, — достал сигарету Клаус и прикурив от зажигалки, продолжил: — Я тебя не тороплю, просто отложи в своей памяти мою просьбу. Он мне в скором будущем понадобится.

— Я понял ты хочешь проследить этот офис через расстояние? — выдал свою догадку Глеб.

— Нет, для этого офиса не нужны никакие технические средства, — улыбнулся Клаус. — Там всё просто, они уже на этой недели будут у меня носы зажимать.

И он, взяв со стола пузырёк открутил крышку. Поднеся его к носу у него, моментально пошли тошнотворные позывы, чем вызвал смех у Глеба. Поставив пузырёк на стол, он приблизился к кустам и присев на корточки схватился за живот. Отойдя от зловонного запаха, он подошёл к столу и схватив чайник с примуса через носик стал пить кипяченую воду:

— Запах, конечно, мерзкий, — оценил он АЦД, — но проверим его на стойкость. Если с его помощью я выселю Калину из Юридического центра, то обязательно возьму эту парфюмерию на вооружение.

Глеб сложил все пузырьки обратно в пакет и повесил его на сук рядом стоявшей черноплодной рябины:

— Только домой не носи это «амбре», — посоветовал Глеб, — иначе Ольга выкинет тебя вместе с пузырьками из дома. У неё нюх, утончённый к запахам.

— Ольга прелестная женщина и я обязан вам с Викой многим. У меня началась новая жизнь. Но боюсь менты могут омрачить моё счастье, как прознают с кем, я живу. И это может вскоре отразится на её служебной карьере.

— Клаус, включи мозги, — сказал Глеб, — пускай она тебя устроит к себе в больничный городок и никаких подозрений не будет.

— Хирургом? — засмеялся Клаус, — казнокрадам обрезание делать?

— Водителем, — подсказал Глеб, — главный врач должен ездить на красивой и экономичной машине, а не на отечественной Волге, которая топлива жрёт больше, чем паровозная топка. Налоги я каждый год аккуратно платил за твой Мерседес. А тебе только комиссию останется пройти, и ты за рулём. Даже и проходить не надо, Ольга сама всё за тебя сделает.

— А ведь ты голова! — обрадовался Клаус. — Сегодня же вечером в первую очередь переговорю с ней. А ты не забудь мои продукты положить в тухлятницу, я через две недели заберу их.

ВОДИТЕЛЬ ДЛЯ ГЛАВНОГО ВРАЧА

Клаус без преувеличения во всех подробностях ознакомил Ольгу с возможной неблагополучной перспективой в её работе, если в администрации будут знать, что она свою судьбу свела с известным рецидивистом.

— Не надо нам сейчас идти в загс, — сказал он ей. — Я понимаю, кому нужно узнать про наш с тобой гражданский союз, пронюхают без проблем. Поэтому чтобы как-то отсрочить явь, оформи меня на работу водителем, вместе с моим автомобилем.

— А чем я буду аргументировать, отказ от отечественной Волги, — непонятно захлопала она глазами.

— Экономическим эффектом, — без волнения произнёс он. — Мой Мерседес Класс потребляет меньше четырёх литров топлива на сто километров. А твоя Волга жрёт не меньше двенадцати литров. И к тому же Волга у тебя на ладан дышит, постоянно в ремонте. А ещё мы с тобой всегда будем вместе. Позже, конечно, мне придётся оставить эту работу, так как я пока от мысли организовать своё дело не отказался.

— Твои доводы вполне разумны дорогой! — поцеловала она его в щёку. — Я завтра же своим финансистам дам задание, чтобы они на бумаге грамотно отразили экономический эффект. И тогда я наш департамент поставлю перед фактом.

Она задумалась, а потом добавила:

— А ведь и правда, даже мой водитель говорит, что Волгу пора под пресс ставить. Ты мне оставь своё фото на медицинскую справку и завтра после обеда можешь садиться за руль.

Клаус проснулся от прямых лучей солнца. Ольги дома в это время не было. Он принял ванну, позавтракал и направился в следственное отделение. Чтобы не наломать дров, он решил ещё раз сходить в следственный комитет. Ему нужно было убедиться, что в смерти внучки виноватых нет. А ещё он планировал зайти к Глебу за биноклем.

Он переступил порог следственного комитета, который очень дурно влиял на его настроение. Клаус ещё в другие разы отметил, что весь антураж помещения похож на тюремную «хлеборезку», где производят тщательный шмон и проверяют документы. Он знал, что гостеприимство ему здесь вряд — ли окажут, но выслушать обязаны и он, просунув в окошко паспорт осмотрел мрачные стены.

Перед ним знакомый сотрудник, набивший своим присутствием оскомину, закрыл турникет и скривив лицо, как от зубной боли, сказал:

— Зингер вас не велено пускать. Вы все бумаги получили на руки, зачем отвлекать занятых людей?

— Да я хотел, — пытался Клаус объяснить суть своего прихода в СО. Но его в грубой форме оборвал дежурный:

— Не надо ничего хотеть больше. Лучше купите цветы на рынке и навестите свою внучку на кладбище.

Клаус понял, что этого твердолобого сержанта не прошибёшь. Он получил такие указания от вышестоящего начальства.

— Чувствуют суки, что накосячили, — сказал, уходя на улицу Клаус. — Вот на морды свои и нацепили забрала.

— Морды у собак и других благородных животных бывают, — поправила его женщина, стоявшая у входа. — А у этих свиные рыла. И управы на них никакой нет.

— Тоже не пускают? — кивнул он в сторону дежурного.

— И давно уже, — плаксиво заявила женщина. — Мою дочку убили и сымитировали самоубийство. Никаких следственных действий не проводились, следователь в одну душу говорит, что это суицид был и точка. Что это за жизнь пошла расплакалась она, — и вытащив из кармашка кофты носовой платок начала вытирать слёзы.

— Пойдёмте на улицу? — пригласил её Клаус, — не надо плакать. Показывая им свои слёзы, вы им показываете свою слабость. А они подпитываются вашим горем и тешатся над вами считая себя пупами земли.

У Клауса внутри от сострадания к женщине вспыхнула ярость, и чтобы не дать ей выход, он смахнул у неё со щеки одну слезинку и предостерёг её:

— Не вздумайте выражать плохое настроение, а то давление себе поднимете. Лучше выговоритесь передо мной. На сердце легче станет, — и он открыл перед ней на выходе старую филенчатую дверь на пружине.

Женщина покорно проследовала на улицу. И когда за ней вышел Клаус, она взяла его за локоть и посадила на лавочку. Сев рядом с ним, продолжила свою эпопею несправедливости:

— Писали мы с отцом писали и дописались. Муж сейчас инвалид, лежит дома с переломами двух ног. С меня выпили всю кровь и высосали все соки в СО. Его сбивает машина на большой скорости. Он шел домой по обочине навстречу движению по той стороне, где стоит наш дом. Машина шла с высокой скоростью, за рулём которой находился молодой человек по фамилии Ершов, у которого мама работает в прокуратуре. Она договаривается с усатым следователем Деникиным, а после выписки мужа из больницы он закрывает уголовное дело. А ведь надо было дождаться судебной медицинской экспертизы на причинение степени тяжести телесных повреждений. Следователь Деникин уходит в отпуск. Старший следователь Корчагин почему-то верит Ершову и его другу Филиппову, сидевшему рядом с Ершовым, а не схеме ДТП, которая точно фиксировала места расположения потерпевшего, автомобиля и разбитой левой передней фары. Странным нам показался и вывод старшего следователя Крылова о том, что в действиях Ершова, причинной связи с совершенным ДТП, повлекшее по неосторожности тяжкий вред здоровью моему мужу Голикову, установлено не было. Вот так я и маюсь, куда-то только не писала и всё бесполезно. Исхудала как щепка, а они ходят толстозадые и посмеиваются. Меня тоже никуда не пускают. Нет на них сволочей Сталина! — посетовала женщина и опять заплакала.

Клаус был по жизни излишне сердобольным человеком и склонен мгновенно поддаваться к вспышкам жалости окружающих. Погладив женщину по плечу, выдал ей свой монолог с лирической окраской:

— Будьте благоразумны, не рвите своё сердце? Я потерял сразу двух родных людей дочку и внучку, но креплюсь. Нами ненавистный Деникин от наказания не уйдёт. Жизнь его накажет!

После этого он тихо, как фантом испарился, оставив женщину сидеть в одиночестве со своими мыслями.

Теперь ему было ясно, что мстить надо и Деникину.

— За большие бабки этот морёный таракан всё сделал, чтобы, преступление сфальсифицировать под несчастный случай, — произнёс на ходу Клаус. — Круг моих родительских обязанностей увеличился.

В это время на улице внезапно потемнело. Он задрал голову к верху. По небу стремительно надвигалась грозовая туча и где-то вдалеке загрохотало. В лицо внезапно ударило влажной прохладой. Сильный ветер поднял сгусток пыли с асфальта и бросил ему в глаза.

— Быть грозе, — сказал он, — и пальцем прочистил свои глаза. Чтобы не попасть под дождь он решил непогоду переждать в развлекательном центре, попить кофе, поискать для любимой женщины приличную дамскую сумку.

— Она заслуживает хороших дамских аксессуаров! — и он ринулся в сторону торгового развлекательного центра «Маскарад».

В мире кож ему предложили несколько видов, разных дамских сумочек, но они все были среднего качества и к тому же низкие цены его смущали. Он попросил их все убрать и дать что-нибудь посолиднее. Тогда ему подвели к стенду с дорогими сумками. Клаус моментально глаз положил на дорогую красивую сумку.

— Это Анаконда, производства Швейцария, — сказала продавец.

— Ну и что? — ответил он.

— Она дорогая!

— Выписывайте чек, — мягко потребовал он.

Продавец саркастически улыбнулся ему и отправила Клауса на кассу, а он пока шёл до кассы, подумал:

«Это хорошо, что я непохож на состоятельного господина. Зачем привлекать к себе внимание? Знали бы они, что я не бедный человек, тогда винтами бы весь центр крутился вокруг меня. Но свой гардероб в любом случае нужно усовершенствовать, на все времена года».

Анаконду ему упаковали в фирменную коробку, и он приятным чувством пошёл в кафе. Долго он там рассиживаться не стал, так как через витражные стекла пробивались лучи солнца. Зингер вышел на улицу. Погода действительно восстановилась, асфальт был сухим и небо чистым, что говорило, гроза мимо прошла. Солнце по-прежнему щедро одаривало своими лучами город. Ему не терпелось порадовать покупкой свою любимую женщину, и он решил прямо сейчас навестить её. Взяв такси, он добрался до больничного комплекса. Поднявшись по ступенькам до второго этажа, он нашёл приёмную главного врача. Там за столом секретаря сидела молодая девушка в белом халате. Клаус сразу обратил внимание на её толстую косу с вплетённой в неё золотую ленту и несколько нанизанных на пальцы рук аккуратненьких золотых колечек. Всё это так мило гармонировало с её обликом, что ему хотелось подольше посмотреть на девушку. Он без разрешения сел напротив и одарил её своей фирменной улыбкой. Она, заметив, что гость уделил её безмолвное внимание, ответила ему своей улыбкой и тут же спросила:

— Вы к главному врачу?

— Да я к ней, — ответил он, — я насчёт трудоустройства. Мы с ней уже предварительно обговаривали этот вопрос. Скажите, что её ожидает Клаус Зингер.

Секретарь зашла в кабинет и через считанные секунды открыла перед ним дверь, а когда он зашёл туда, то плотно прикрыла её.

Ольга не дала ему слова вымолвить, а принялась его успокаивать:

— Совсем дорогой себя законспирировал. Не опасайся ничего, если я не боюсь, ты то, чего волнуешься? Никто мне не вправе указывать с кем мне жить. Справка твоя готова и мою просьбу насчёт тебя одобрили. А Волгу сказали, давно было пора списать.

К этому сообщению он отнёсся без видимой радости. Ему было всё равно, примут его в это учреждение или нет? Он знал, что Ольгу от административных нападок он всегда убережёт. Клаус положил перед ней нарядную коробку, и сказал:

— Я беспокоюсь за твою работу, выкинут с такого важного места и опять пойдёшь рядовым врачом работать.

— Я уже начинаю сожалеть, что согласилась на эту важную должность, — задумалась она. — Здесь я отупею и потеряю профессиональную квалификацию. Поработаю немного, оценю ситуацию и, если сильно будет невмоготу перейду заведующим терапевтического отделения. В этой ситуации я амбиции не буду проявлять.

Она покосилась на упаковку и спросила:

— Что это?

— Я думал ты в первую очередь поинтересуешься этим «ЧТО». А ты мне про конспирацию начала лекции читать. Посмотри?

Она развязала ленту на коробке и вытащила из неё дамскую сумку. Взяв её в руки, у неё зрачки округлились, и она рухнула в кресло схватившись за сердце:

— Ты знаешь, что эта «Анаконда» бешеных денег стоит?

— Знаю, но ты для меня стоишь ещё дороже. Дорогим женщинам, нужно дарить дорогие подарки!

Она была сражена таким вниманием и щедростью любимого мужчины. Подобных подарков ей никто и никогда в жизни не дарил. Отойдя от внутреннего эмоционального взрыва, Ольга взяла в руки сумку и прижала её к щеке. После чего подошла к Клаусу обвила его шею и поцеловала в губы:

— В больнице все умрут от зависти от такой красоты, — задыхаясь сказала она. — А если они узнают, что презентовал мне «Анаконду» мой тайный муж и новый водитель будет мощнейший взрыв. Поэтому ты сумку оставь, а коробку забери. По дороге выкинешь в контейнер около ворот.

— Я пока ещё не твой водитель, — сказал он.

— Нет дорогой с сегодняшнего дня тебе уже в табеле проводят восьмёрки. Ты просто отправлен мною в командировку для перегона своей машины. Вечером дома дашь мне трудовую книжку и напишем с тобой заявление. И ещё хочу тебя предупредить, мой уже бывший водитель Леонид Воротынцев, до нашей больницы, работал водителем в криминальной милиции Железнодорожного района. Мужчина замечательный по всем статьям, но очень словоохотливый. Будь с ним сдержан и не показывай своего негативно — враждебного отношения к работникам правоохранительных органов.

Любуясь ей, он не совсем придал значения её последним словам и только выйдя от неё ему поступил звонок в мозг:

«Начальником криминальной милиции в прошлом был Калина».

— Это не предостережения для меня, а счастливый случай, — обрадованно сказал он. — Судьба благоволит мне! Словоохотливого водителя я смогу разговорить и сделаю из него настоящего болтуна.

ШАГ К ИЗГНАНИЮ

Дома Зингер написал заявление и положил перед ней трудовую книжку. Обняв её сзади, на ухо сказал:

— Приду домой под утро. Не волнуйся, мне нужно в моей квартире кой-какие организационные дела поделать и пригнать от Глеба машину. Она хоть и в идеальном порядке, но технический осмотр нужно ей сделать. Всё-таки отныне рядом со мной будет сидеть не обыкновенная домашняя бегония, а золотоцветная, отличавшая от других цветков своим великолепием экзотическая роза.

— Мне очень приятно слышать от тебя такие оригинальные комплименты, — сказала она, снимая с себя халат. — У опытного женского глаза есть примета: чем больше сыпет мужчина комплиментами, тем больше у него в запаснике женщин. Ты меня за три недели избаловал ими. Я у тебя и изюминкой была, Афродитой, берёзкой, а сегодня я стала экзотическая роза. Ты сегодня в пух и прах разбил эту примету, потому что я точно знаю; у тебя кроме меня никого нет.

— Оленька, конечно, ты права, — заблестел он своей улыбкой. — Ты для меня воздушный десерт, которым я буду наслаждаться пока во мне силы не иссякнут. Мне никто не нужен кроме тебя. С тобой я витаю в облаках. Хочу заметить тебе; эта банальная примета касается тех мужчин, которые зазубрили несколько комплиментов и щеголяют ими для соблазна. Я же экзотическими розами очень долго занимался, помогая дочери. И вообще тебе достался умный и талантливый во всём мужчина! — пошутил он.

— Ты меня каждый день чем-то удивляешь, — сказала она.

— Буду удивлять и дальше, а сейчас мне пора. Не скучай и не беспокойся, я постараюсь обернуться быстро.

— Я уже скучаю, — проводила она его до дверей и поцеловала в щёку.

После чего она выключила свет и подошла к окну. Дождалась, когда он вышел из подъезда, и проводила его взглядом, пока он скрылся за углом соседнего дома. Настенные часы с фосфорным циферблатом показывали двадцать три часа. Она распахнула одеяло и легла на кровать.

Клаус тем временем направился на свою квартиру. С тех пор как он освободился, квартира так и оставалась не убранной и одинокой. Так как после бани он, попав в сердечные объятия нежной женщины, он всего второй раз посетил квартиру. Он понимал, что квартирой надо заниматься, может даже пустить жильцов на какое-то время. Но сейчас ему было не до домашних хлопот, считая, что текущее время для него сравни медовому месяцу. Свою женщину, свалившуюся внезапно на его счастье, он неистово любил и боготворил.

Свет в квартире он не стал включать, а включил точечный фонарь. Подойдя к платяному шкафу, он лучом пробежался по своему старому гардеробу. Выбрал чёрный джинсовый костюм и тёплую фланелевую рубашку, во что сразу и переоделся.

Порывшись на верхней полке, отыскал свои тонкие кожаные, без подкладки перчатки, многие годы служившие ему верой и правдой для незаметных визитов в закрытые двери. Это были его неизменные и неодушевлённые союзницы, не имевшие ни одной судимости. Он поднёс их носу, перчатки издавали застойный запах гардероба.

— Хватит, девушки отдыхать, пора и поработать, — сказал он перчаткам и засунул их в карман джинсовых брюк.

В этом же шкафу он нашёл несколько головных уборов разного цвета и бутафорские очки в роговой оправе, которые моментально нацепил себе на нос. Посветив на лицо фонариком, заглянул в зеркало и удовлетворённо хмыкнул. Затем он отобрал тёмного тона лёгкую кепку с большим козырьком. И не отходя от зеркала, мечтательно пожалел, что не шапку невидимку надел на голову, а маскировку для ночных криминальных операций. Убедившись, что он полностью экипирован для тёмного дела, взял из пакета два пузырька АСД и шприц. Посмотрел на часы. Стрелки часов приближались к цифре двенадцать. В двадцать четыре часа на проспекте обычно большие фонари отключались и освещение осуществлялось только от тусклых уличных фонарей, выполнявших не осветительные, а декоративные функции.

— А теперь можно идти к Глебу за машиной, — сказал он, — до двух часов мы должны управиться.

Он не стал пользоваться лифтом, а бесшумно спустился вниз по лестничным маршам. Погода была безветренная и тёплая и что его радовало, на небе было луны. Это совсем облегчало дело. При ней он на входе Юридического центра был бы как на ладони. Выйдя на мало освещённый проспект героям Курской битвы, он направился к Глебу. Это радовало и совсем облегчало дело. Он был уверен в себе, наперёд зная, что никаких преград не будет для него этой ночью.

Глеб к этому времени уже выгнал Мерседес со двора и поставил его вдоль забора под недавно распустившейся сиренью. Сам же стоял, держа во рту сигарету облокотившись на калитку и ждал Зингера.

— Готов? — спросил друга Глеб. — Всё-таки продолжительное время не ездил по городу. Я вот, к примеру имея права, со своей культей никогда не сяду за руль. Для меня такая езда сравни ходьбе по канату среди небоскрёбов без страховки.

— У тебя другой случай, — ответил Клаус. — А я всегда готов. Навыки, полученные нами в молодости, не умирают.

А то может пешком рванём? — показал Глеб протезом руки в сторону проспекта.

Клаус улыбнулся и сев за руль, пригласил в машину друга:

— Поехали, ничего не бойся, — заверил он друга, — ты в моих делах не подельник, а всего лишь технический авто консультант. Тем более я же тебе сказал, что похищать я у этих тварей ничего не собираюсь. У меня райская жизнь началась благодаря вам с Викторией и менять её на тюремную похлёбку не собираюсь. А денег нам с ней хватит на две жизни.

— Чего мне боятся, — ровным голосом ответил Глеб, — я тебе сразу сказал, помочь тебе, дело святое. А на шило я и сам не полезу. Кстати, бинокль на заднем сидении лежит в футляре.

— Вот и ладушки, — включил зажигание Клаус. Поцеловав руль, он перекрестился и тронулся с места.

Он не поехал оголтело к Юридическому центру, решив сделать разведывательный круг вокруг этого квартала и оценить обстановку. Город в это время безмолвствовал. В окнах домов свету не было, горели только фонари на козырьках подъездах. По тротуару в основном прохаживались влюблённые парочки. Да где-то вдалеке у ночного бара раздавались одиночные пьяные крики. Самоё главное во время его дозорного объезда не попалось ни одной милицейской машины и его объект сиротливо стоял во мгле.

Зингер поставил автомобиль на другую сторону проспекта, так, чтобы Глебу хорошо был виден вход центра. Выйдя из машины, глубоко вздохнул, чтобы подавить в себе незнамо откуда появившуюся предательскую апатию. И словно молодой перепрыгнув через чугунное ограждение, по аллее направился к дому, где располагалась «резиденция» Калины.

Глеб, в это время озираясь смотрел по сторонам и держал кулачки за друга. Он видел его силуэт, который скрылся за стеклянными дверями, за какое-то мгновенье. Он издал вздох облегчения и перевёл свой взор на проспект, по которому иногда пробегал легковой транспорт:

«Не мешало бы к этой темноте добавить дождя хорошего, — подумал он, — такая погода для Клауса, девяносто девять процентов успеха».

Он только подумал и сразу вздрогнул. Это был Зингер.

— Ну ничего себе Вездеход, вот это дал! — изумился Глеб, — сработал со скоростью звука, или не получилось?

— Первый шаг к изгнанию сделан, — улыбнулся Клаус. — Дело то пустяковое. Их дверной замок, это не вход в самое засекреченное хранилище золота в Кентукки. Я с закрытыми глазами любую дверь вскрою за минуту. А почему быстро? Потому что вгонял шприцем твою жидкость в небольшой диванчик в скоростном режиме, а не лил в укромные места. Вонь я тебе скажу непередаваемая. Я боялся, что ужин свой там на полу оставлю. А это улика. Но я своего присутствия там не оставил, ни до чего не дотрагивался. Сам понимаешь, на руках перчатки, на ногах бахилы.

— Каковы твои дальнейшие действия? — спросил Глеб.

— Дальше я становлюсь наблюдателем и буду действовать по обстоятельствам. Думаю, Калина со своей конторы уже завтра задвигается. А я пока займусь наблюдением за Буниным и его квартирой. Бинокль есть, — значит полдела сделано. И ещё могут открыться в скором времени новые известия о главном адвокате этой конторы. Оказывается, Ольгу до меня возил мужичок, который в прошлом работал водителем криминальной милиции Железки, Лёня Воротынцев. Не слышал про такого?

— Ты же знаешь, что я не люблю с такой публикой знаться, — мрачно заявил Глеб. — Зачем мне такие связи. У меня есть лучший друг по жизни и семья. И я этим коллективом вполне доволен. Правда общение с хорошими людьми не отвергаю.

Он подвёз до дома Глеба и развернувшись направился к себе домой. Забрав из машины бинокль, он на этот раз воспользовался лифтом. Пешком идти до восьмого этажа у него не было никакого желания. В ванной он смыл с себя запах тошнотворного средства и поспешил под одеяло к Ольге. Лифт стоял на отметке его восьмого этажа. Зайдя в него, он втянул носом воздух и почувствовав там присутствие запаха АСД быстро вышел из лифта. В машине тоже этот запах немного сохранился. Тогда он открыл все стёкла и со сквозняком прогонял машину около часа. Убедившись, что атмосфера в автомобиле нормализовалась, он на всякий случай из карманного пульверизатора брызнуть в салон туалетной водой, которую ему подарила Ольга.

Оставив Мерседес у подъезда Ольги, он с блаженным чувством поднялся на второй этаж. Чтобы не разбудить Ольгу, тихо на цыпочках, пробрался в спальню и обняв её сзади поцеловал в плечо.

— Как всё прошло? — спросила она его чистым, совершенно не заспанным голосом. — Надеюсь удачно всё обошлось?

— Ты о чём? — повторил он поцелуй в плечо.

— Вика звонила мне, сказала, что ты Глеба привёз в два часа ночи. А сейчас четвёртый час. Скоро солнце взойдёт.

— Пришлось контрольную обкатку перед сегодняшним днём сделать. Почувствовать машину, ознакомиться с дорожными знаками города. А лучше, чем ночь для такой практики время нет.

Она развернулась к нему лицом сладостно зевнула и прижавшись щекой к его плечу закрыла глаза.

В ДОЗОРЕ

Утром Ольга не стала его будить, дав ему хорошо отоспаться. Приготовила полноценный завтрак на столе и рядом на чистой тарелке оставила записку. Он взял её в руки и бегло прочитал:

Дорогой!

Отсыпайся пока! Мне машина сегодня без надобности, но я буду рада, если ты встретишь меня с работы около центрального входа в 17 часов.

Ольга.

— С понятием женщина — рассуждал он сам с собой, — если так и дальше пойдёт, то придётся мне перед ней раскрыться. Не красиво будет, живя с такой прелестью, прятать свои материальные закрома в бетоне. Но вначале надо будет с Ольгой законный брак оформить и завершить начатую акцию справедливости. А это я в любом случае сделаю! Пускай даже на это дело год уйдёт, но их я всё равно накажу!

Он взял файл, где лежали несколько фотографий Бунина и Калины. Посмотрел ещё раз лицо Бунина, оно было широкоформатное и плохо запоминалось. Таких толстяков по городу много ходило. Поэтому файл в сторону откладывать не стал.

Позавтракав, он спустился в киоск. Купил там пачку сигарет и сев в машину направился в свою квартиру, где его ждал бинокль. Квартира Бунина находилась в доме напротив, тоже на восьмом этаже.

«Обзор должен быть великолепным, — подумал он, — но только вряд ли он может быть сейчас дома? Если он хороший бизнесмен, то в это время должен быть уже на ногах».

Как ни тяжело ему было входить на свою жилплощадь, но он переступил порог квартиры, зная, что дело зовёт. В этой квартире он обосновался со времён прочного социализма, и каждая вещь в ней навевала на него только грусть. Устоявшийся запах одиночества вносил ему неприятный оттенок в душе. Он будто насильно зазывал его в жизнь тоски, печали, предрекая вечные страдания.

— Хрен ему, — сказал Клаус, — входя в квартиру. — Отныне я мистер запах! Смогу освободиться от этого нелепого наваждения и тем более запаха. У меня уже сейчас жизнь разделена на две грани, счастье и месть. Мост счастья я начал строить с любимой женщиной. А месть — это блюдо холодное, его горячим не подают! Но я уверен, что всех накормлю этим блюдом, кто виновен в смерти моих близких людей. Так, что не быть в моей жизни, нежеланным барышням, по имени Скука, Печаль и Тоска!

В своей комнате он отдёрнул толстые портьеры, разбудив этим пыль и запустив ослепительный солнечный свет в помещение. Пыль садилась не только на него, но и бесцеремонно лезла в нос, заставив его несколько раз с наслаждением чихнуть. После чего ему пришлось распахнуть и окно. Вооружившись биноклем, он сел на письменный стол, стоявший у окна, и стал заглядывать в окна дома напротив. Зная подъезд и этаж трёхкомнатной квартиры, нужные окна он нашёл сразу. Только самого Бунина не было ни в одной комнате. По квартире маячила женщина в дорогом халате с полотенцем на плече. Она то на кухне показывалась, то садилась перед зеркалом наводя на лице макияж. Зингер убрал бинокль и закурил сигарету.

«Надо будет вечером посмотреть на этот дом, — подумал он, — всё о нём узнать, где машину ставит, где дача, где его управление?»

Докурив сигарету, он собрался уходить, но вспомнил, как Глеб ему говорил, что Бунин ездит на Мерседес Классе, один в один похож на его автомобиль. Он нацелил бинокль к парковке подъезда и вот она удача. Чёрный мерин, находясь в идеальном порядке блестел от лучей солнца. После чего его внимание перешло на квартиру Буниных. И тут ему повезло. В спальне стоял мужчина лет сорока носивший польский оселедец на голове. Он примеривал на себе галстуки. Выбрав нужный галстук, он переместился на кухню, где в это время находилась его жена и начал ей что-то внушительно говорить, прибегая к жестикуляции рук.

«Видимо нотацию ей читает», — подумал Клаус и быстро закрыл окно. Положив в футляр бинокль, он спустился с ним к своей машине. Сев за руль он стал наблюдать за движением своего «клиента». Долго ждать его не пришлось, Бунин миновал по двору два поворота и медленно проехал мимо автомобиля Зингера, обратив внимание на идентичную марку машины.

— Близко нельзя к нему приближаться, — вслух рассуждал Клаус. — Таких тачек в городе думаю не очень много? Есть вероятность, что я засветился. Хотя никому и в голову не придёт, что у меня в голове. И вряд ли этот самый Бунин знает, что - то обо мне. Он меня и в лицо ни разу не видел, хотя от Калины возможно наслышан. Всё-таки у нас в городе отделений милиции не так много. Думаю, уж этот адвокат меня заочно точно знает, всё-таки до этого он был не простым опером, а возглавлял уголовный розыск. Поэтому я ему и фамилию не назвал, когда заказывал устав.

Он старался ехать за ним по той же полосе, но на приличном расстоянии, чтобы не вызвать больше никакого интереса к своему Мерседесу. Когда машина Бунина припарковалась рядом с новым трёхэтажным зданием с балюстрадой перед парадным входом, Зингер притормозил машину. Он расчехлил бинокль и тщательно осмотрел строение, вспомнив что на этом месте раньше стояла обувная фабрика. «Видимо выкупили ветхое здание и облагородили его», — подумал он и направил бинокль на крышу здания. Она была мансардного типа и наверху была установлена дугой яркая вывеска гостиница «Дом Фермера». Он положил бинокль и прошёлся до этого здания пешком. Это было трёхэтажное здание с красивым барельефным фасадом на первом этаже. У парадного входа была прикреплена информационная доска, что гостиница принадлежит корпорации «Хлеб и Соль». Дальше Клаус не стал читать, а зашёл в ухоженное здание. Он попал в просторный вестибюль, где за стеклом перед турникетом сидел охранник.

«Как в следственном отделе прокуратуры, — подумал Клаус, — только проходная здесь намного благородней и охранник на вид культурней».

Он как в воду смотрел насчёт охранника. Думая, что Зингер пришёл селиться, он вежливо извинился перед ним за то, что свободных мест в гостинице нет и предложил ему визитку с адресами и телефонами других гостиниц.

— Надо же, — удивился Клаус, — а мне показалось с улицы на первом этаже много свободных комнат.

— Первый этаж — это сердце корпорации. Там находится наше управление.

На этом его затея испортить дух Бунину в его кабинете само собой отлетела. Он сел в машину и решил навестить контору Калины. Время было десять часов тридцать минут, но, чтобы более подробно оценить ситуацию ему нужен был Глеб. Он развернул машину и поехал к нему. Проезжая по проспекту, Зингер обратил внимание что в офисе у Калины открыта входная дверь, окно и лоджия. Все сотрудники юридической конторы сидели на лавочках, стоявших вдоль аллеи, и периодически подымали свои зады и с неохотой шли к своему рабочему месту, но вдохнув тухлятины возвращались на аллею. Он смотрел за ними около получаса, не прибегая к биноклю. Затем увидал Калину, отъезжавшим на своём БМВ, остальные его юристы остались сидеть среди клумб и расцветавших кустов жёлтой акации.

— Скорее всего мне сегодня Глеб не понадобиться, — рассуждал он, — без него ясно, что трюк со шприцем удался. Но всё равно надо к нему заехать поделиться радостной новостью и заказать ещё пять пузырьков. Не плох бы вместо АСД для этого дела формалин, но он токсичен и может привести к тяжёлому отравлению. А от запаха тухлых яиц ещё никто не окочурился и привыкнуть к этому запаху практически невозможно.

Глеба он застал сидящим за компьютером, выстукивающим одним пальцем какой-то текст.

— Что пишешь? — кивнул Клаус на монитор.

— Квартальный отчёт в налоговую готовлю, — ответил Глеб. — Вернее на чистовик перепечатываю, что мне Виктория сделала. Сам то я слаб в этом деле. Он заметил, что друг находится в прекрасном настроении, не удержавшись спросил:

— Давай Клаус делись новостью, вижу, что не просто так заехал на своём коне.

Клаус рассмеялся и выставил перед его лицом большой палец руки, затем закрутив головой, подставил ладонь к уху. Он хотел его спросить есть ли кто в доме, но от восторга только смог рот открыть. Глеб, поняв, что друга от радости распирает, опередил его и пояснил:

— Если бы кто в доме был, разве я сел за это пианино? — показал Глеб клавиатуру. — Вика с Люсей уехали в Белоруссию решать свои бизнес-вопросы, а Лиза с Юлей в институте до вечера будут, а завтра уезжают тоже со стройотрядом почти до октября в Тюменскую область.

— Короче Глеб, твоя смесь похоже заставила всех адвокатов реверсироваться сегодня туда-сюда, — справился Клаус со своим радостным волнением. — Заказывай ещё пять пузырей своему ветеринару.

— Какой сегодня день? — встрепенувшись спросил Глеб.

— С утра была среда, — с удивлением ответил Клаус. — А что?

— Я потерялся в днях недели, — успокоившись промолвил Глеб.

— Егор, так зовут ветеринара, приглашал меня в пятницу к себе на свинокомплекс. Там для ярмарки свиней будут резать, и он мне обещал за копейки выписать первосортной свинины килограмм тридцать и наложить косточек для Юнга. Сам понимаешь, по дешёвке, значит бесплатно. Пока мы машину ему делали он закормил моего Юна свиными головами. В погребе штук пять ещё лежит. Поедем вместе к двум часам дня. Мяса наберём и спросим эту микстуру у него.

— Пока не знаю, что сказать, — неуверенно пробормотал Клаус.

— Но тебя в любом случае свожу к ветеринару. Я что-то пропустил Ольга свинину ест? А то мы с ней на рыбу да на индюшку всё нажимаем.

— У нас дома она всё ест, — выдавил из себя улыбку Глеб, — даже один раз на пробу взяли в супермаркете черноморских мидий, так она жалела, что мало взяли. А шашлыки я готовлю только из свинины. Хочешь, не хочешь, а в любом случае раз в неделю у нас в бане она их не ест, а поглощает.

— Тем более поедем к этому Егору, — охотно согласился Клаус.

— Мне эти пузырёчки покоя не дают. Похоже, что эта жидкость совсем не выветривается и воняет я тебе скажу хуже тухлого яйца.

— А ты с ними дело имел?

— Приходилось, — загадочно улыбнулся Клаус. Когда ещё не было локальных зон в колониях, начальники отрядов почти через день спали в своих кабинетах, находившихся в наших бараках. Хозяин им приказывал и называл это профилактическими днями. Говорил жёны от вас отдохнут, и зеки лучше спать будут. А такое ночное соседство нашему контингенту не по нраву пришлось. Ведь по ночам не мало разных движений совершаются, чифирь сварить, в кости или карты сыграть. Расположишься, а тут вот они архаровцы явились без стука. Сразу без разговора оформляют в изолятор. А это помещение я тебе скажу совсем не номер люкс. Условия адские, хуже, чем в концлагере для военнопленных.

— Ну об этом ты мне уже рассказывал, — прервал его Глеб.

— Я тебе про тухлые яйца хочу рассказать, а ты меня перебил. Слушай дальше: помню у нас в Коми на строгаче все начальники отрядов были звери. Наш капитан Зяблик тварь была совсем конченая, выгонял нас на сорокаградусный мороз по пояс голыми делать зарядку. А контролёры ему помогали нас выталкивать на снег. И делал он это только зимой, сука такой. И как-то раз я в курилке послушал одного шабашника, как они с бригадой закладывали сырые яйца в помещения, перед сдачей объекта. Так вот если их заказчик круто нагревал на бабки, они иголочкой протыкали все спрятанные яйца и уходили на другую шабашку. А через некоторое время возвращались и требовали зажатые заказчиком деньги. И работягам доплачивали деньги, после снятия ими секрета. Так, как эксплуатация вволю надышалась этими яичками, а откуда вонь идёт определить не могли. Вот мне в голову и пришла мысль, подложить «подобную мину» под нос Зяблику. На это дело помощники для меня сразу нашлись. Я вскрыл его кабинет ночью, одно яйцо мы заложили в том Карла Маркса, предварительно сделав там углубление. Второе яйцо обмотали изоляционной лентой, проткнули его и положили за картину Ельцина. Жизнь стала у нашего барака спокойная, а другим стало завидно. Вот и давай меня все упрашивать, чтобы я и другие кабинеты вскрыл. Я только открывал двери, а они прятали яйца. Потом переполох пошёл, поняли, что без меня это дело не оформилось бы. Ну и загудел я в Златоуст на тюремный режим.

Выслушав друга, Глеб ему сказал:

— Дело ты конечно задумал правильное. Всем сволочам, которые думают, что деньги решают всё нужно перекрывать кислород. Всех этих людей и коррупционеров я причисляю к врагам народа. А власть им потворствует, закрывает на многие вещи глаза. Или же сучий потрох вешают им статью, где уязвимых мест, как дыр в кармане нищего. Так, что Клаус в твоём деле я всегда с тобой. Мне в кайф, как подпольщику бороться с таким дерьмом.

— Был бы у нас весь народ такой, как ты, то и одиночного подполья бы у нас не было в России, — задумчиво произнёс Клаус. — И преступность бы изжили!

— Это ты Клаус хитришь, — метнул он глазами в сторону гаража и засмеялся. — Наворовал миллионов на две жизни, теперь о высоких идеях говорить начал, — шутил Глеб. — Я, конечно, понимаю, что богатство ты себе нажил, щипая хищников. И знаю, что преступность полностью искоренить невозможно.

— Не хочу я с тобой дискутировать на эту тему. Если тебе деньги нужны могу отстегнуть несколько лимонов.

— Вроде бы без надобности, — отказался от дармовых денег Глеб. — Мы вроде нужды не испытываем. Виктория хорошие деньги имеет, и я не на подсосе сижу. Каждый день по две машины красим.

— За скромничал, — отрезал Клаус. — Ладно как бабки понадобятся, не стесняйся говори. И готовьтесь, наверное, к моей свадьбе с Ольгой. Боюсь потеряется она с такой должностью у меня. И буду я бобылём куковать. А после нашей регистрации я ей открою свой засекреченный сбербанк.

— Всё-таки сразила она тебя? — спросил Глеб, почесав затылок. — Это хорошо! Я рад за тебя и за неё тоже. Она женщина — впечатление! -  с какой стороны не посмотри. Многие из важных брюханов пытались к ней подъехать и взять её на любовь при помощи административного рычага. Но она им прямым текстом говорила:

«Я под вами умру господа толстячки. Лучше я с погремушкой поиграю, чем оказаться раздавленной в постели под механическим прессом. Хотите красивой любви, занимайтесь собой. Как ваши телеса достигнут отметки семидесяти килограммов, тогда можно вести разговоры о плотских отношениях».

— Вот таким оригинальным методом она их отшивала! — закатился смехом Глеб и не дожидаясь комментария друга, сказал: — Вот поэтому её и не повышали по служебной лестнице. А как новый мэр заступил на пост, так ей сразу целый больничный городок доверили.

— А у мэра, что весу семьдесят кило? — спросил Клаус.

Глеб нахмурил брови и с серьёзным голосом произнёс:

— Весу, конечно, у него поболее будет. Но у него шестеро детей и любимая тёща вся больная, которую постоянно навещает Ольга у него на дому. А тебе всё шуточки.

— Чего ты раскипятился? — остановил его Клаус. — Подумаешь глупость сморозил. Нравится мне она во всём, я бы даже сказал эта женщина без недостатков. Она очень опрятна, часто смотрится в зеркало, хорошо готовит. Квартира блестит, как и её волосы. И главное она постоянно, как и я, держит на своём лице искреннюю улыбку. Ну как не создать с такой женщиной тандем? Мне порой с ней даже на час разлучаться не хочется. С ней на любую тему можно подсесть и провести с интересом время. Она на работе, а я скучаю без неё. Теперь я официально её личный водитель.

— Молодец! — похвалил незнамо кого Глеб. — Будь уверен в ней. Она женщина без расчёта и полагается только на свои чувства. А уж если она хочет и на работе тебя около себя видеть, значит она нашла своё счастье! А ты не должен огорчать её. И помнить, что банк, который ты взял у атлетов тебе всё равно аукнется. Не забывай, часть денег, там принадлежали и ментам, которые ежедневно посещали клуб и крышевали наркодилеров.

— Я всё это хорошо понимаю, — прервал его Клаус. — Но и ты пойми, одних уж нет, а другие далече. Если менты меня не смогли достать, когда я был в их объятиях, то значит они всякий интерес ко мне потеряли. А тут ещё серия мокрых дел на моих недругов откуда-то обрушилась, к которым я ни малейшего отношения не имел. Сделали из меня неприкасаемое божество. Тут вопрос после убийства Бурана был закрыт окончательно в начале моего заключения. Так как они поняли, что дурил он всю свою братву без всякого стыда и совести. Они же не только наркотиками занимались, но и рэкетом. Бабок за девяностые годы намолотили горы. А мне по их меркам и досталась лишь доходная их часть последних времён. На телефон Кума из нашего городского силового ведомства поступило сообщение, что у Бурана выкопали в цокольном этаже дома немецкий металлический ящик фирмы Крупп, с сорока миллионами рублей. Это мне сам опер сказал, поэтому меня и оставили в покое. Про доллары ничего не слышал, вероятность есть, что и их нашли. Но те, кто обыск производил, решили баксы утаить для себя. Моя такая версия

Поняв, что Клаус закончил свою длинную речь, Глеб посмотрел на одухотворённое лицо друга:

— Время час, — взглянул он на часы. — Вот это проболтали мы с тобой, — удивился он. — Может давай пообедаем? У меня утка тушёная с грибами и суп луковый.

— Нет, спасибо, — отказался Зингер от обеда. — Мне не терпится ещё понаблюдать за конторой юристов, а потом поеду за Ольгой. С ней я про всё забываю. Все печальные штрихи, связанные с неволей, меркнут у меня в памяти, когда она рядом.

Он пожал другу руку и пошёл к машине, потом обернулся и спросил:

— А в пятницу во сколько поедем за мясом?

— Я позвоню Ольге, а тебе бы не мешало свой телефон купить, — сказал Глеб.

ДОЖДЬ СЧАСТЬЯ!

Клаус на это раз наблюдательную позицию занял с другого места. Он свернул с парадного проспекта на вспомогательную боковую дорогу, которая была значительно выше главной трассы. Припарковав автомобиль задом к магазину автозапчасти, а через лобовое стекло у него хорошо обозревался юридический центр. Без бинокля можно было понять, что в этой конторе ничего не изменилось. Окна и двери были настежь открыты, а на лавочке сидела одна лишь молодая женщина и ела ложечкой йогурт с булочкой.

— Это, наверное, их делопроизводитель? — определил он. — Её оставили охранять, а сами разъехались видимо по судебным процессам. Залов в суде много, больше, чем адвокатов в городе. Только чаще попадайтесь граждане, — иронизировал он и закрыл глаза.

Он немного вздремнул в сидячем положение, а когда проснулся было уже четырнадцать часов. Женщина делопроизводитель, так и сидела на своём посту, только на это раз она не ела, а обмахивала себя газетой. Он тут вспомнил про телефон и решил пройтись и купить себе нормальную трубку в Связном салоне, который недалеко находился от его парковки. Но тут вдруг он увидел, как к юридическому центру плавно подъехал автомобиль БМВ. Клаус тут же вооружился биноклем. Из автомобиля вышел Калина. На этот раз у него лицо было намного спокойнее, чем утром. Он передал какой-то листок женщине и прошёл с ней к офису. Но сам туда проходить не стал, а около входа что-то ей говорил. А она тем временем закрыла два окна и лоджию. Наклеив какой-то листок на дверь, она её заперла и села в автомобиль к Калине.

После того как они скрылись с поля зрения, Клаус, не торопясь подъехал к своему наблюдательному объекту и не выходя из машины направил бинокль на наклеенный листок. На нём было написано:

Уважаемые друзья! Просим нас извинить за неудобства. В связи с ремонтом Юридический центр временно переведён в бизнес-центр по старому адресу: Парковый район, Ореховый бульвар дом 24 комната 312. Мы Вас ждём!

— Нормальный ход, — промолвил Клаус. — Процесс пошёл и это радует! Он тронулся с места по пути купил два смартфона две бутылки коньяка и поехал встречать Ольгу. Встав у центрального входа, Клаус стал изучать все функции телефона, кидая периодически взгляды в ту сторону, откуда должна появиться любимая женщина. За этим занятием, он убил время и заложив в коробку смартфон бросил его в пакет на заднее сиденье. И когда она показалась, неся в одной руке букет цветов, а в другой новую сумочку, удачно подходившая её гардеробу, он вышел ей навстречу. Два улыбающихся, идущих навстречу друг к другу человека, слились в лёгком поцелуе. После чего он обняв Ольгу за плечи, подвёл её к автомобилю и открыл перед ней дверцу.

— Ты как нельзя, кстати, — сказала она, сев в автомобиль. — Теперь весь медицинский персонал знает моего импозантного мужчину и моего водителя.

— Не боишься атак недоброжелателей и пересудов коллектива? — шёпотом спросил он будто их кто-то подслушивает.

— Ты знаешь дорогой, что я подумала сегодня утром перед работой?

— Пока нет.

— Мы взрослые люди, — ласково посмотрела она на него. — Зачем нам прятаться? Мы что делаем, что-то аморальное? Да пошли все к чёрту. И сегодня, не знаю, как правильно сказать к счастью или, к несчастью, за мной мэр города прислал свой автомобиль. Тёще плохо вдруг стало. Я сделала ей успокаивающий укол и вызвала реанимацию. Страшного, конечно, там ничего не было. Она не такая уж старая и больная, паникой себе артериальное давление повышает. Думаю, пускай отдохнёт у нас в кардиологии. Мэр тоже попросил её туда спрятать. Видимо своими капризами изрядно надоела этому семейству. Так вот я набралась смелости и мэру всё рассказала про тебя. Он меня только спросил, день твоего освобождения. Я ему назвала число, и ты можешь угадать что он ответил? — испытывающее посмотрела она ему в глаза.

— Догадываюсь, — чмокнул он её в губы. — Он сказал, что Клаус Зингер с двадцать шестого апреля больше не является преступным элементом, до селя находившийся во глубине сибирских руд. Отныне он является гражданином России и имеет все права для созидания своей личной жизни.

— Ну так неинтересно, — рассмеялась она и осмотрела своё платье. — Ты тут жучок на меня случайно не повесил.

— Нет, конечно, это я свою логику включил, — сказал он.

Она приложила ладонь к его губам.

— А если, по правде, — тоже перешла она на шёпот. — Мэр меня спросил: «Он что у тебя от правосудия скрывается?» Я говорю нет. Тогда он мне и посоветовал. «Если я тебя люблю, то находясь рядом с тобой должна спину и голову ровно держать и никого не бояться».

— Мудрый мужик! — похвалил мэра Клаус и тронулся с места.

— В магазин давай заедем? — попросила она, — возьмём бутылочку хорошего вина. Отметим день пионерии!

— Ого! — притормозил он машину перед светофором. — Сегодня девятнадцатое мая, а мне и невдомёк. Значит сегодня напряжём память и вспомним пионерское детство.

— К великому стыду, я его совсем не помню, — сказала она, — помню, когда галстук повязывали. В пионерских лагерях я не была, меня на лето увозили в Варну, город — порт на черноморском побережье Болгарии Все эти пионерские дружины я плохо помню, разве что сбор металлолома да макулатуры.

Она повернула голову в сторону бокового стекла и задумавшись сказала:

— Всё равно вина надо обязательно купить. Просто предадимся воспоминаниям школьных лет. Вот комсомол у меня в почках засел, так как была комсоргом класса.

— Было бы вино, а выпить мы с тобой всегда найдём, за что, — заявил Клаус. — Вина я в прошлый раз достаточно купил, оно стоит в кладовке. Но я его не особо пью, пришлось прикупить пару бутылок коньяка. Подарки с тобой обмоем!

— Какие подарки?

— Сейчас проедем светофор, я приторможу и посмотришь, — сказал он ей, — думаю ты останешься довольна подарком.

— Ты что в тюрьме много зарабатывал, что балуешь меня практически каждый день? Ведь с тех пор, как ты у меня стал жить я ни копейки не потратила. Холодильник забитый, ассорти конфет в вазе горой лежит, хоть обкушайся.

В это время загорелся зелёный свет и миновав переход Клаус подрулил к бровке дороги.

— Ты меня уморила, — залился Клаус на всю машину. — Больше ехать не могу. Если бы в тюрьме платили большие деньги, то наша преступность взлетела бы до неба. В очередь бы стояли по нескольку лет, чтобы попасть туда. А мне вот сегодня пришла другая мысль, как бороться эффектно с преступностью.

— И как же?

— Каждого преступника после отсидки надо награждать такой женщиной как ты, тогда преступность сведётся к нолю. Никто не захочет расставаться с таким сокровищем.

— Ну это перебор, — сказала она, — ведь не все же преступники такие интересные как ты?

— Наверное ты права, где таких женщин набраться, для всего преступного мира? Ты одна и единственная на планете Земля.

Он перегнулся через сиденье и достал ей смартфон:

— Переставь свою сим — карту и отныне мы с тобой будем связистами.

У неё воспламенились зелёным блеском глаза, когда она открыла коробку: Ольга знала цену таким вещам.

— Такую дорогую вещь надо изучать, — обдала она его тёплым взглядом. — У нас медсёстры многие имеют такие телефоны, вот они меня и научат.

— Я тебя без них научу, — сказал он ей. — У меня на зоне примерно такой был. Но этот, конечно, шикарнее будет.

— Разрешали? — коротко спросила она.

— Нет, но, когда увидят, делают вид, что не замечают. У молодняка забирали, а у меня нет. Я особо им не баловался, переговаривался только с дочкой, внучкой и Глебом. Уходил на свободу, подарил его одному другу из Нижнего Новгорода. Он, кстати, тоже через десять дней освобождается, тоже подарит его кому-то. На свободу с собой ничего не принято забирать, кроме лагерных подарков и наколок.

— Ты вроде весь чистый? — удивилась она.

— Я не про себя говорю, а вообще. А то находятся такие, что и продукты с собой забирают. Это люди из низшей касты. Да и чуть не забыл, в пятницу мне нужно будет обязательно поехать с Глебом на свинокомплекс за свежим мясом. Тридцать килограмм привезём.

— А где это мясо хранить?

— Завтра закажу морозильную камеру. У тебя на кухне места много свободного. А хочешь сейчас заедем в хозяйственный магазин «Камин», закажем холодильник. А завтра нам её доставят. Или сейчас нет такой услуги в магазинах.

— Всё есть и даже в квартиру мебель и холодильники заносят. Этаж сто рублей. Полагаясь на твой технический опыт, думаю с морозильной камерой ты и без меня вопрос хорошо закроешь. А сейчас хочу праздника с тобой, поехали скорее домой?

— Не торопись, — заглушил он машину. — Я не раз уже обдумывал, как до тебя правильно донести одну приятную новость? А сегодня я увидел, что ты не только прячешь меня от своих медиков, а даже гордишься мной. Поэтому я прямо сию минуту решил день пионерии переименовать в наш с тобой семейный праздник и назвать его «Дождём счастья!» и стимулировать одной важной новостью.

— Как загадочно и романтично! — с воодушевлением произнесла она, и ласково взяв его лицо в ладони добавила: — Ни за что бы не подумала, что ты такая творческая натура. Я согласна свой голос отдать за этот праздник, — после чего она крепко впилась в его губы разбудив в нём страстный позыв к любви.

Нежно отстранив её от себя, он выдохнул воздух и закрыл ей двумя пальцами, словно прищепкой рот:

— Не надо в машине кипятить мой тестостерон, — сказал он. — Этим мы сегодня дома можем до утра заняться. Ты мне не дала договорить очень важную вещь. Так вот слушай, — продолжил он. — Ежегодно мы должны будем праздновать с тобой день девятнадцатого мая и не одни, а втроём. Хочу ребёнка от тебя, ты способна принести мне такую радость?

— Я тоже хочу, — завизжала она в салоне, так что прохожие стали косится на импортную машину.

— Сегодня мы составим с тобой семейный план на последующие годы, в который будет входить приобретение нового частного жилья и его содержание вместе с приходящей прислугой и нянечкой для будущего ребёнка.

— Если даже мы с тобой продадим наши квартиры твой план полностью не осуществим, — с недоверием ответила она, — нянечку и приходящую прислугу мы не потянем.

Он включил зажигание и тронувшись с места, буднично, будто отчитался перед ней, за продуктовые магазинные покупки, заявил:

— Всё мы потянем дорогая моя, у меня денег на две наши с тобой полноценные жизни хватит. Так что, дождю счастья - быть!

Она чуть не подскочила до крыши салона от радости:

— Откуда ты такое богатство заимел?

— Я ещё в молодости усвоил одну вещь: если хочешь иметь деньги иди работай, а хочешь много иметь денег, то шевели извилиной. Вот я, и шевелил. А также я рано понял одну истину: быть независимым одного характера мало, нужны деньги и немалые! Хочу, чтобы у меня дома была и собака и кот, которых выгуливать не надо.

Без домашних животных и дом не обязательно покупать, - рассуждал он вслух. — Дом будем брать готовый под ключ, комнат из пяти с гаражом и баней. Ты меня слышишь? — обратился он к Ольге.

Но Ольга, запрокинув голову на подголовник сладострастно смотрела в потолок салона, будто с ней только что произошёл оргазм. Она жила уже на облаках и Клауса в этот миг не слышала.

ТАЙНЫЙ СОЮЗ РАССЕКРЕЧЕН

В этот вечер в постели Ольга находясь с закрытыми глазами в полной эйфории промолвила Клаусу:

— Ну что мой дорогой, возможно и мне придётся внести вклад в наше с тобой семейное счастье. Правда стопроцентной уверенности нет, но ситуация обнадёживает.

— Ты про что Оля? — обнял он её.

— Мой отец помер в Болгарии, а дом с большим виноградником, завещал мне и моему младшему брату, который судовым врачом работает во Владике. Но тот от всего отказался, даже от этой квартиры. Он живёт в своей стихии и очень доволен жизнью.

— Завещал, значит получишь — заверил её Клаус.

— У него вдруг объявился внебрачный сын, который живёт в Турции. Вроде он претендовал на часть наследства и вдруг мне сообщают недавно, что он погиб о руки террориста. Но этот факт будут ещё перепроверят, сомнения там возникли какие-то?

— Нам это наследство вряд ли бы пригодилось, — сказал Клаус. — С меня виноградарь никакой. И испытывал бы я счастье не в лозах винограда, а находясь рядом с тобой. И забудь ты про него, — зевнул он и уснул.

— Дом можно выгодно продать, — продолжала она диалог не догадываясь, что её благоверный спит. — Или сдать его в аренду и ездить туда только в отпуск. Папа молодец у меня! Всегда смотрел вперёд. Пятнадцать лет прошло, как они с мамой оставили Россию. Правда мама покинула этот мир на шесть лет раньше его. Жалко терять своих близких, — тяжело вздохнула она.

Ответа от Клауса не последовало. Поняв, что он после «Дождя Счастья» видит уже приятные сны, она прижалась плотнее к нему и тоже уснула.

Утром они чуть не проспали. Ольга первой вскочила и посмотрев на часы вскрикнула:

— Ой опаздываю, пятиминутка в восемь часов. Вставай милый, твой первый день работы наступил. Клаус буквально через десять минут был уже готов, а она не отходила от зеркала.

— Ну вот меня растормошила спозаранку, а сама ещё без юбки стоишь, — уколол он Ольгу. — Можно было дать мне поспать ещё несколько минут.

— Да я лучше на работу опоздаю десять раз, чем выйду из дома не ухоженной, — сказала она, не отрываясь от своего занятия.

— Доводку лица в автомобиле закончишь, возьми только косметичку с собой, — поторопил он её.

— А ведь и правда! — замерла её рука перед зеркалом. — Какой ты у меня сообразительный!
Она быстро бросила косметичку в сумку и надела на себя юбку. Затем прошла в кухню и взяв там пакет, отдала Клаусу:

— Это что? — взял он увесистую ношу.

— Здесь термос с кофе и бутерброды, — там позавтракаешь.

— Да тут провианту на целую роту, — удивился он.

Ольга посмотрела на него не накрашенными глазами и отвела свой взгляд в сторону:

— У нас собак на гаражах много, — не пропадёт, если не съешь. В машине она продолжала заниматься своим гримом. И когда её лицо стало похоже на эталон женской красоты и очарования, она смело повернулась к Клаусу и озорно блеснув глазами сказала:

— И ещё у меня будет просьба такого характера к тебе. Будь с женским персоналом любезным, но закодируй доступность к своему телу. Блесни перед ними своей эрудицией, я знаю ты можешь. У нас достаточно незамужних женщин, они обязательно будут на тебя наседать с разными неприличными разговорами, ты сразу прячь перед ними свою обаятельную улыбку. Может и не сразу, но они потеряют к тебе интерес. Главное не говори им что они тебя замахали! Лучше скажи им так: простите, но вы слишком назойливы! А вместо Блядь, говори, что у тебя взрыв эмоций! А то у тебя эти неприличные слова частенько вылетают вперемешку с языком великих классиков.

— Я им скажу, чтобы они ни в коем случае не трогали мои великолепные достоинства, своими корявыми недостатками, — пошутил он.

— Обижать никого не надо, — не уловив иронии в его словах, сказала она.

— Мы с тобой в этой больнице люди новые. Меня уже многие оценили на пять баллов, думаю ты такой же оценки достоин! Мы с тобой для всех должны быть примером! Надо показать всем, как мы с тобой счастливы! Хочу, чтобы нам немножечко завидовали! Я никогда не была такой счастливой, а то бы давно в паспорте штамп загса стоял. Что меня сейчас и радует!

— Я всё понял, — сказал он и заехал на территорию больницы через парадные ворота, где перед ним моментально охранник поднял шлагбаум для проезда.

— Это что такое? Где бдительность у твоей охраны? Он же не видит тебя за моим стеклом, а включает зелёнку.

— У них перед глазами жирным шрифтом на бумаге напечатан номер и марка нового автомобиля главного врача.

Он остановил машину около входа главного корпуса больницы и шутливо спросил:

— Что изволите госпожа?
Она улыбнулась и бросила:

— Ждите особого распоряжения, только я вольна руководить вами здесь. Это моя вотчина! А дома ты мой господин! А вообще милый, позавтракай сейчас плотно и не скучай? Мобильная связь не даст нам быть вдалеке друг от друга.

Она скрылась за множеством прозрачных дверей. А Клаус взялся не за завтрак, а за телефон, набрав заучивший за многие годы номер Глеба:

— Привет дружище? — сказал он. — Вот исключительно по твоей прихоти купил вчера смартфон. Так, что через Ольгу не надо меня теперь искать. Я всегда при своём слухе и теле.

— Вот и замечательно! — ответил Глеб, — тогда завтра я жду тебя у себя в тринадцать часов. Поедем выполнять мясную программу.

Клаус прерывисто задышал в трубку:

— У меня с мясом небольшая проблемка вылезла, но я её сегодня закрою. Оказывается, хранить его негде, вот сейчас получу указания у своего шефа и поеду куплю холодильную камеру. У тебя какая стоит? Мне она понравилась!

— У меня дома Свияга стоит, а тебе бы я посоветовал южнокорейский Самсунг. Хорошая камера объёмная и смотрится внушительно.

— Послушаю тебя, — сказал Клаус, — а где брать?

— В любом специализированном или хозяйственном магазине. — Ладно, спасибо, тогда до завтра.