Бесплатный фрагмент - Родословная нашей семьи

Люди живут, пока их помнят…

Эти слова давно не дают мне покоя, побуждая написать воспоминания о своих предках.

Откуда эти слова в моей голове? Оказывается, это перефразированное высказывание древнеримского философа Цицерона, который совершенно справедливо утверждал, что «жизнь мёртвых продолжается в памяти живых». Люди рождаются, учатся, создают семьи, рожают детей, нянчат внуков… А потом уходят в небытие. Уйдём и мы. Но как-то обидно думать, что о нас будут помнить только дети, в лучшем случае — внуки.

Я рано лишилась родителей: отец умер, когда мне было 14, а мать похоронили, когда мне шёл 38-й. Годы ещё были молодые, а чувства — обострённые. И мне казалось диким, что доски на крыше и заборе дома по улице Сенной №18, которые прибивал отец, ещё целые, а его нет. Что буквы с таким знакомым почерком, которые писала мать в письмах и дарственных надписях на книгах — вот они, а её никогда не будет. Именно тогда зародилась мысль хоть как-то продлить память о них. И не только о них, но и об их предках. К тому же мне после смерти матери «в наследство» достался целый сундук фотографий, на которых я знаю почти всех. А кому они будут нужны после меня, если я не объясню молодым продолжателям нашего рода, кто есть кто?

Чем ещё могут быть полезны мои «мемуары»? Тем, что в жизни каждого из наших прародителей, как в капле воды, отразились прошедшие века, в которых им суждено было жить. Это живая, невыдуманная история, которая постоянно искажается в учебниках (и будет искажаться!) в угоду тем, кто правит страной. А ещё это полезно прочесть тем молодым, которые считают, что мы сейчас плохо живём при Путине.

К тому же генетику пока тоже не отменили. Может быть, кто-то из вас, просматривая отсканированные фото, найдёт внешнее сходство между собой и кем-то из дальних родственников? И уж совершенно точно, что из поколения в поколение передаются психотипы людей (особенности характера, жизненные ценности, привычки). Об этом я тоже буду писать, а вы уж сравнивайте, узнавайте…

Опираться в своих «мемуарах» я буду на устные воспоминания своей матери, которые запомнила; на её сохранившуюся обширную переписку с родственниками; на записную книжку деда С. Е. Ровенского, которую он вёл ровно 20 лет; а также на книгу дедова дядьки Ф. А. Прокудина «Моё село» (история с. Дубинино).

Сопровождать написанное буду фотографиями из того знаменитого дедова сундука. Но проблема в том, что в 20 веке люди так много работали, что ходить в фотосалоны им было некогда (а в деревнях их и вовсе не было), свои фотоаппараты тоже были далеко не у всех. Поэтому фотографировались чаще всего на похоронах, куда специально приглашали фотографа. Такие похоронные фото в 20 веке были в порядке вещей, их в письмах рассылали тем родственникам, кто не смог приехать проститься. Поэтому не пугайтесь таких фотографий! Буду использовать их только тогда, когда этих родственников нет на обычных фото.

Итак, на календаре 09.01.2024, час ночи («сов» в нашем роду тоже было предостаточно, и они до сих пор не перевелись!), и я начинаю…

Н. Ашихина

Часть I. Родственники по матери

Глава 1. Линия Толокольниковых — Поповых — Кутовых

Это родня моей матери, Ровенской Александры Степановны, по её матери — Ровенской (в девичестве Поповой) Фёкле Фёдоровне (бабе Фёкле).

Наши предки по материнской линии в 80-х гг. 19 века приехали в Сибирь из деревень Курской губернии (сейчас эти земли относятся к Белгородской области) и вместе с переселенцами из других мест в 1885 г. образовали с. Дубинино в Шарыповском районе Красноярского края (не путать с соседним посёлком Дубинино, который возник намного позже). Если вы ещё не читали книгу нашего родственника Ф. А. Прокудина «Моё село», то прочтите её: в ней подробно описано, как зарождалось это село (в наши дни уже деревня). В своей «Родословной» я иногда буду ссылаться и на эту книгу.

Сразу же скажу о национальной принадлежности вышеперечисленных фамилий: Толокольниковы и Поповы — чисто русские фамилии, Кутовых — фамилия сибирская, но она к нам прямого отношения не имеет.

Начну с тех предков, о которых кое-что знаю из рассказов матери.

Толокольниковы Митрофан Егорович и Авдотья

Дедушка и бабушка нашей бабы Фёклы по её матери, прадеды моей матери.

Были в числе тех первых переселенцев, кто сначала жил в землянках в урочище «Старая деревня» и неподалёку строил дома в будущем с. Дубинино.

Утверждать это я могу потому, что в книге Ф. А. Прокудина «Моё село» на с. 3 из рассказа Н. В. Будариной мы узнаём следующее: «…Основателя села Дубинина Ивана я чуть-чуть помню. Он строил свою избушку недалеко от нас. Больше жил в Кадате, где жила на квартире его семья. Его брат Михаил через год уехал обратно в Россию, а его землянку занял переселенец Толокольников Архип Егорович».

Из этого отрывка можно понять, что в неведомую Сибирь люди ехали не в одиночку, а семьями, вместе с жёнами, детьми, братьями и их семьями (старики-родители, видимо, оставались в России). Вот и у основателя села И. Дубинина был брат, и у нашего Митрофана Егоровича Толокольникова тоже был брат — Архип Егорович. На с. 4 в книге «Моё село» есть воспоминания его сына — Григория Архиповича Толокольникова: «Приехал с родителями из Курской губернии, Новооскольского уезда, Покровской волости, деревни Толокнянка».

Во как! А матушка моя всё время повторяла, что предки пришли из-под Старого Оскола! (Как я выяснила позже, из-под Старого Оскола пришли предки её отца — деда Степана). Обратите внимание, что в старину почти у всех жителей одной деревни фамилия была одинаковая, и она была созвучна названию населённого пункта: в нашем случае — Толокольниковы из Толокнянки, а Толокнянка была в Новооскольском уезде. Так что всё логично.

В настоящее время д. Толокнянка, видимо, уже не существует: не нашла её на карте ни в Курской области, ни в Белгородской.

Итак, Митрофан и Архип Толокольниковы (а может, были и другие их братья, ведь в книге упоминается ещё Филат Толокольников, но без отчества) отправились покорять Сибирь, будучи уже женатыми, и привезли с собой жён и малолетних детей.

По воспоминаниям моей матери (вашей бабы Шуры), жену Митрофана Егоровича Толокольникова звали Авдотья. В семье Митрофана и Авдотьи среди прочих детей была дочь, которую тоже в малолетнем возрасте привезли из России в Сибирь — Толокольникова Анна Митрофановна, будущая мать бабы Фёклы и бабушка бабы Шуры. Но об Анне Митрофановне я расскажу немного позже, потому что уж очень хочется завершить рассказ о Митрофане Егоровиче, который был крайне неординарной личностью.

М. Е. Толокольников прожил 100 лет (или около того). Когда родился, неизвестно, но он хорошо помнил крепостное право, которое отменили в 1861 году, так как был сыном крепостного. Значит, ему было на тот момент не менее 10 лет. Получается, что Митрофан Егорович родился не позднее середины 19 века, а умер в 1948 г.

По словам бабы Шуры, которая его застала, это был глубоко верующий дедушка, который знал много молитв. А видела она его летом 1941 года, когда прадед Митрофан и другой её прадед — дед её отца С. Е. Ровенского Андриян Прокудин пришли пешком из Дубинино на Учум-курорт, чтобы проведывать живущих там родственников: дочку Митрофана Анну, общих внуков Фёклу и Степана, их детей Шуру и Петю и др. родных (расстояние между этими населёнными пунктами по современной трассе — 119 км, но старики, подпоясавшись и взяв в руки посохи, шли напрямую: по горам и лесам — так ближе. Однако, учитывая их возраст за 90 лет, остаётся только позавидовать их физическому здоровью).

Пришли деды не только проведывать, но и утешить, ведь совсем недавно началась Великая Отечественная война, советские войска стремительно отступали под напором немцев — было очень страшно. В тот свой приход дед Митрофан, ссылаясь на Священное Писание, предрёк примерно следующее: «Не горюйте, внуки! В этой войне мы победим! Но пройдут года, и придёт царь с Востока, который покорит Россию». Бабе Шуре на тот момент исполнилось 12 лет, и она хорошо запомнила эти слова, как и то, что её прадед Митрофан предсказал, что в будущем попы будут нечестными и лучше будет помолиться дома, чем идти в церковь.

После ВОВ престарелых супругов Митрофана и Авдотью Толокольниковых разлучили: деда Митрофана взяли «на прокорм» сыновья в Дубинино, а бабушку Авдотью забрала на жительство в Учум-курорт их дочь Анна (мать бабы Фёклы). Надо понимать, что послевоенные годы были очень голодные, а пенсии бывшим колхозникам при Сталине должен был выплачивать сам колхоз. В колхозах в ту пору надрывались в основном женщины и подростки: часть мужчин, забранных на войну, погибла, а часть — не пожелала возвращаться после войны в колхозную нищету, осев на жительство в городах и посёлках, где была стабильная зарплата, а не «палочки» за трудодни. Какие в таких условиях могли быть прибыли в колхозах, обязанных большую часть своей продукции отдавать государству? Соответственно, какие могли быть пенсии? Вся надежда у нетрудоспособных стариков тогда была на детей, которые и сами после войны перебивались с хлеба на квас… Вот так и разлучили Авдотью и Митрофана, проживших вместе многие десятилетия.

Когда дедушка остался без жены (а может быть, и раньше), он изготовил сам себе гроб, чтобы до поры до времени он хорошенько просох и в нём, когда придёт срок, хорошо было лежать (многие старики раньше так делали, кроме того, заранее заготавливали узелок с одеждой, в которой бы они хотели предстать перед Господом, чтобы у их детей на похоронах было меньше забот).

Так вот, значит, заготовил дед Митрофан себе добротный гроб, а чтобы он зря на крыше не пролёживал, раз в году — перед Пасхой — заносил его в дом и подобно распятому на кресте Иисусу Христу укладывался в него в Страстную пятницу, а поднимался в Светлое Христово Воскресение со словами «Иисус воскресе!» — возраст у дедушки был уже такой, что чудил помаленьку. Так повторялось несколько лет, но 2 мая 1948 года (в день Пасхи) он из гроба не поднялся: умер, как святой, в такой престольный праздник (по русским поверьям, кто умирает на Пасху, тот сразу попадает в рай). Прожил свой век, как говорится, от и до, похоронен в Дубинино.

А бабушка Авдотья пережила мужа всего на год: умерла у дочери Анны Митрофановны на Учум-курорте в 1949 году (как говорила наша баба Шура, угасла с тоски по деду Митрофану). Было бабушке Авдотье на момент смерти не менее 80 лет. Похоронена на кладбище в д. Камышта (за горкой от нашего Копьёво), где проживала её внучка А. Ф. Смирнова (баба Настя, родная сестра бабы Фёклы).

Фотографий этих прапрадедов не сохранилось, а может, их и не было вовсе.

Толокольникова (Попова, Кутовых) Анна Митрофановна (1882—1962) и Попов Фёдор Митрофанович (? —1914 (15))

Родители нашей бабы Фёклы, бабушка и дедушка моей матери (бабы Шуры).

Имеется рисунок с фотографии Анны Митрофановны (см. следующую страницу).

Родилась она в 1882 году предположительно в д. Толокнянка Курской губернии, ребёнком была привезена в Сибирь. Когда пришёл срок, в Дубинино вышла замуж за Ф. М. Попова, односельчанина. Родила ему двух дочек — Фёклу (в 1909 г.) и Настю (в промежутке 1911—1913 гг., точно не знаю).

В 1914 г. началась Первая мировая война, Фёдора забрали на фронт. Там он попал в плен к немцам, где и умер. Вернувшийся из плена односельчанин потом рассказал, как было дело. Когда их пригнали в Германию, стали раздавать по домам в качестве работников, которым не надо платить: русские пленные должны были работать на немецких хозяев за кусок хлеба. Фёдор, как на грех, попал в дом к сердобольной немке. Увидев измождённого, очень голодного человека, она, по доброте своей, но не от большого ума, дала ему много еды. А он, не будучи образованным, а потому — не понимая, что делает, всё это съел. В общем, случился заворот кишок, и Фёдор Митрофанович Попов, отец бабы Фёклы, скончался в плену. Но родные об этом узнают не скоро.

Анна Митрофановна в годы Первой мировой войны считалась солдаткой и должна была, как и другие солдатки, у старосты села получать пособие от государства. Но староста оказался жуликом и недодавал денег не умеющим считать женщинам. Именно об этом в книге «Моё село» писал Ф. А. Прокудин: читая с. 23 его книги, где описывается «бабий бунт», среди разгневанных солдаток, стащивших с возка старосту и принявшихся лупить его чем придётся, я представляю себе и свою прабабку.

Когда Анна Митрофановна узнала, что она вдова и ждать ей больше некого, вышла замуж во второй раз — за Кутового Ивана Васильевича, 1880 г.р., тоже проживавшего в с. Дубинино. От второго мужа родила троих детей: дочь Катю и сыновей Фёдора и Аркадия (рождены были в том порядке, в котором перечислены). Год рождения Екатерины Ивановны — 1918-й (узнала из писем). Фёдор и Аркадий были участниками ВОВ, поэтому их года рождения я нашла в документах ЦАМО (Центральный архив Министерства обороны): Кутовых Фёдор Иванович — 1920 г.р., Кутовых Аркадий Иванович — 1926 г. р. Получается, что своего последнего ребёнка Анна Митрофановна родила в 44 года! А ещё обратите внимание: у отца фамилия Кутовой, а детей записали Кутовых: такие раньше «грамотеи» были в сельсоветах.

Сохранилось фото Анны Митрофановны с детьми и внучками (см. следующую страницу): 1930 год, все ещё в Дубинино. Но коллективизация, которая разбросает всех по белу свету, — уже на пороге.

О судьбе детей Анны Митрофановны расскажу чуть позже.

Второй муж её, Иван Васильевич Кутовой, в 30-х годах в колхоз вступать не захотел, за что был поражён в правах вместе с женой Анной Митрофановной. Об этом я нашла сведения в интернете. В частности, в Открытом списке жертв политических репрессий Базы данных Красноярского общества «Мемориал» есть два упоминания о них:

1. КУТОВОЙ (Кутовай, Кутов) Иван Васильевич, 54 г. Проживал в с. Дубинино Дубининского с/с Березовского (ныне Шарыповского) р-на Ачинского округа. Состав семьи: жена Анна, 52 г. Лишены избирательных прав в 1934 (Назаровский городской архив, ф. Р-10/584, оп. 1-с. дело 23, 576).

2. Кутовой Иван Васильевич (1880)

— Дата рождения: 1880 г.

— Пол: мужчина

— Приговор: лишение избирательных прав

— Архивное дело: Госархив г. Назарово КК

— Источники данных: БД Красноярского общества «Мемориал»

— Примечание: проживал в с. Дубинино Дубининского с/с Березовского (ныне Шарыповского) р-на Ачинского округа. Состав семьи: жена Анна, 52 г. Лишены избирательных прав в 1934.

Лишали избирательных прав тех, кого причисляли к кулакам. А кулаками объявляли не только зажиточных крестьян, но и всех тех середняков, кто не хотел вступать в колхоз.

О дальнейшей судьбе И. В. Кутового я ничего не знаю. Но Анна Митрофановна с детьми от второго брака (старшие дочери, рождённые от Попова, были уже замужем) перед войной проживала не в Дубинино, а на Учум-курорте, потому что в ЦАМО имеются сведения, что Фёдора призывали в армию в 1940 г. из Ужурского района, Аркадия — на войну в 1943 г. тоже из Ужурского района. Да и мать моя (баба Шура) тоже рассказывала, что вместе играла со своим «дядей» Аркашей, который был старше её всего на 3 года, на Учум-курорте, куда она со своими родителями и братом приехала на жительство в 1938 году.

На Учум-курорте Анна Митрофановна работала сторожем. Об этом я услышала тоже от матери, когда она объясняла, почему так любит дремать, сидя за столом. Говорила, что это по генам ей пришло от бабушки Анны, которая, работая ночью сторожем, привыкла спать сидя. Да так привыкла, что потом лёжа спать не могла. (Смех смехом, но я тоже сладко засыпаю за столом после многочасовой работы за компьютером, а потом, когда доползу до койки, долго не могу уснуть. Вот вам и гены!)

В 50-х гг. 20 века Анна Митрофановна была ещё жива: присутствовала на свадьбе моих родителей 7 ноября 1951 г. на станции Копьёво (так назывался тогда наш посёлок). Жениха (отца моего В. Ф. Плешакова) она видела впервые, и он ей не поглянулся ни ростом, ни видом, о чём она не преминула на ушко сообщить своей внучке Шуре, за которой ухаживало много парней: «Ну и выбрала же ты себе из табуна стригуна!» (суть этой пословицы заключается в том, что стригуном называли годовалого жеребёнка, которому обрезали мягкую гриву, чтобы потом выросла густая; в этот период стригунок был некрасивым). Видимо, Василию Фёдоровичу никто не передал такую бабушкину «характеристику», и он исправно ещё несколько лет ездил к ней в гости на Учум-курорт из Копьёво на своём «козлике» (мотоцикле). Там он общался за накрытым столом не только с бабушкой своей жены, но и с её сыном Фёдором Ивановичем — таким же фронтовиком, как и он сам. Воспоминания о минувшей войне были ещё слишком свежи: им было о чём поговорить.

Умерла Анна Митрофановна 28 января 1962 г., значит, прожила 80 лет. Похоронена на Учум-курорте.

На фото с похорон слева направо: невестка Стюра — жена сына Фёдора Кутовых; Фёдор; дочь Катя Масликова; зять Степан Ровенский; внучка Валя Мелашенко — дочь Кати; Серёжа Кутовых — усыновлённый мальчик Фёдора; зять Николай Смирнов; дочь Настя Смирнова; дочь Фёкла Ровенская (бабушку на заднем плане не знаю).

Ну а теперь пора рассказать о детях Анны Митрофановны — сёстрах и братьях нашей бабы Фёклы, тем более что они почти все, кроме пропавшего на Великой Отечественной войне Аркадия, есть на этой фотографии и мною перечислены.

Сёстры и братья Ровенской Фёклы Фёдоровны, тётки и дядья моей матери:

Попова (Наконечная, Смирнова) Анастасия Фёдоровна (1911 (?) —1996)

Полностью родная сестра бабы Фёклы (и по матери, и по отцу). Мама моя звала её Лёля, значит, она приходилась ей крёстной матерью. Мы звали её бабой Настей.

На сестру Фёклу и на свою мать Настя не походила от слова «совсем»: круглолицая, полная. Видимо, уродилась в Поповых, о которых мы ничего не знаем. Она немного младше своей сестры, точной даты рождения не знаю: родилась она в период с 1911 по 1913 гг. Так как женщины раньше чаще всего рожали с интервалом в 2 года: 9 месяцев беременная, потом год кормит грудью (а это естественная защита от беременности), затем снова беременная, то осмелюсь предположить, что баба Настя с 1911 г.р., к тому же её первая дочь Анна родилась примерно в одно время с нашей бабой Шурой (посмотрите на фото выше, где Анна Митрофановна заснята со своими детьми, там её старшие дочери Фёкла и Настя держат на руках своих дочек примерно одинакового возраста). Тогда по моим подсчётам получается, что Насте на момент рождения дочки было 18 лет (замуж тогда выдавали в 17 лет, всё сходится).

Первым мужем Анастасии Фёдоровны был Данил Наконечный, тоже из Дубинино. Начиная с 1930 г., дубининцы массово побежали из села: куда угодно — лишь бы не вступать в колхоз. Так их молодая семья оказалась на одном из рудников, которых было много на территории нашего Орджоникидзевского (а тогда Чебаковского) района: Ивановский, Андреевский, Потаповский, Веро-Надеждинский и др. На эти рудники бежал прятаться от колхозов народ со всей страны. Там принимали всех, никого из беглых не выдавали, потому что требовалось очень много рабочих рук: молодой стране Советов нужно было золото, чтобы торговать с заграницей. В общем, Данил работал в шахте, где были ужасные условия труда. В молодом возрасте заболел и умер — то ли от обычного воспаления лёгких, то ли от селикоза (мать мне рассказывала, но я уже точно не помню). И осталась Настя молодой вдовой с двумя маленькими дочками на руках — Анной и Марией (обе девчонки были настоящие красавицы, особенно Анна, похожая на отца). Можно сказать, что Настя повторила судьбу своей матери Анны Митрофановны.

Где и когда она встретила своего второго мужа — Николая Смирнова, сказать не могу. Николай был вдовцом, и у него после смерти первой жены остался сын Вовка. Анастасия Фёдоровна вырастила этого мальчишку как своего родного. Жили они в д. Камышта Ужурского района. Эта деревня — совсем рядом с Учум-курортом. Да и от нашего Копьёво недалеко, если после подъёма на 5 км свернуть вправо на солдатскую дорогу. По этой дороге с отцом и матерью на мотоцикле я ездила к Смирновым в гости. Помню их барак, крыша которого отличалась от всех других в деревне: какая-то была округло-покатая. Помню их небогатую обстановку в квартире: на кухне печка, железная кровать, над которой дешёвый ковёр с нарисованными лебедями, резной буфет (шкаф для посуды, главное украшение квартиры), стол и табуретки, на окне — дешёвые шторки-задергушки: в 70-е гг. 20 века почти все так жили. Помню, как баба Настя жарила для нас на сковородке глазунью из яиц от своих кур: гости-то мы были неожиданные и угостить особо было нечем. Кем они с дедом Колей работали раньше, я не знаю, потому что в 70-е гг. они были уже пенсионерами.

Умерла баба Настя в 1996 г. Прожила примерно 85 лет, похоронена в Камыште.

Дочери Анастасии Фёдоровны от первого брака — Анна Даниловна и Мария Даниловна — рано выпорхнули из родительского гнезда. Видимо, уехали учиться в города, да там и остались. Но судьбы у них сложились по-разному.

Приёмный сын Анастасии Фёдоровны — Владимир Николаевич Смирнов — жил в Красноярске. Пока были живы его родители, заглядывал в наши края.

Наконечная Анна Даниловна

Жила в г. Барнауле Алтайского края. Совсем молоденькая выскочила там замуж за бывшего фронтовика. Но замужество это оказалось неудачным: муж был наркоманом. Вы, может, удивитесь, что наркоманы были уже в 40-50-х гг. 20 века. Но там дело было так: он был тяжело ранен на ВОВ, в госпитале ему вводили морфий, чтобы обезболить. Видимо, переборщили, и он стал зависимым. От этого мужчины Анна родила дочку Лильку, которую потом растила одна. Послевоенные годы были голодные, холодные, тяжёлые, особенно в чужом городе с ребёнком на руках. От такой жизни Анна сильно заболела, врачи удалили ей одно лёгкое (отец её тоже умер от болезни лёгких — видимо, наследственное), и всю оставшуюся жизнь она жила с одним лёгким. Домой не вернулась, проживала в Барнауле. На момент смерти бабы Шуры (в 2002 г.) она была ещё жива: уже после похорон на ул. Сомовых №18 от неё приходило письмо, ведь о смерти сродной сестры ей никто не сообщил. А дальше все контакты прекратились.

Чебанова Мария Даниловна

В отличие от своей старшей сестры, замуж вышла удачно — за лётчика гражданской авиации Бориса Георгиевича Чебанова. Жили они в Новосибирске в полном достатке. Мария Даниловна родила двух сыновей: Георгия и Андрея. Гоша выучился на врача-ортопеда, женился, со своей женой и дочкой Светой жил в одной квартире с родителями. Андрей выучился на бортинженера, летал на вертолётах, жил в Тбилиси и Киеве.

С семьёй Чабановых мы общались: моя сестра Нина, когда училась в Новосибирском мединституте в 1972—1978 гг., приходила к ним в гости чуть ли не каждые выходные; несколько дней у них на квартире жили и мы с Илюшей, когда в 1994 году я возила его лечить в Академгородок к доктору Бутейко. Глава семейства Борис Георгиевич уже тогда был болен. Когда его не стало, Гоша с семьёй перебрался на жительство в Санкт-Петербург, на родину своей жены, забрав с собой и мать Марию Даниловну. Скорее всего, её уже нет в живых: возраст на сегодня был бы за 90.

Кутовых (Масликова) Екатерина Ивановна (1918—199?)

Сестра бабы Фёклы по матери.

Родилась в с. Дубинино 04.12.1918 г., раннее детство её проходило в период Гражданской войны. А Гражданская война не была где-то там: она и в здешних местах многих лишила жизни. Рассказывали, что Катя родилась нормальным ребёнком, но в детстве переболела чем-то серьёзным и стала глухонемой. Понятно, что в то время в деревне было не до врачей и больниц. Когда подросла, её отправили в школу для глухонемых, чтобы хоть чему-то научилась. Так она оказалась в Красноярске, да так там и осталась. Чему же её научили в школе глухонемых? Изъясняться жестами. Скорее всего, научили какой-то профессии. Но писать сама она не могла. Это я точно знаю, потому что от неё моей матери приходили письма, написанные разными почерками: она «маячила», а кто-то из глухонемых друзей писал. Видимо, те, кто писал, не всегда всё понимали правильно: уж слишком сумбурными были эти письма (они хранятся у меня до сих пор). В Красноярске она нашла себе в спутники жизни тоже глухонемого. Кем они работали и как получили квартиру в Красноярске на ул. Гладкова — не знаю. У них предположительно в 40-е годы родились двое детей — Петя и Валя, они почему-то, в отличие от матери, были не Масликовы, а Мелашенко (может, Катя была замужем 2 раза?).  Дети были абсолютно нормальными в плане здоровья.

Петя с Валей на каникулы часто приезжали к бабушке Анне Митрофановне на Учум-курорт. Там Петя Мелашенко играл с Петей Ровенским (сыном бабы Фёклы), который был чуть старше его. Чтобы различать двух тёзок, им придумали клички: Мелашенко стал Петей Чёрным, а Ровенский — Петей Белым (по цвету волос).

Пётр Григорьевич Мелашенко женился, когда пришло время. Жену звали Галя, детей — Оля и Федя. Катя не ладила с невесткой, а потом серьёзно поссорилась и с сыном, который злоупотреблял спиртным.

В «лихие» 90-е Петю убили возле своего подъезда на ул. Джамбульской в районе Красноярска «Зелёная роща» (видимо, пьяного, с целью ограбить).

Катина дочь Валя (по мужу Галямина) ещё в молодости уехала от всех этих разборок жить во Владивосток, работала там штукатуром-маляром, были у неё 2 сына и дочь, причём последнего сына она родила очень поздно — после 40 лет. Муж её тоже пил, работать не хотел, поэтому Валя всю жизнь надрывалась на основной очень тяжёлой работе и на подработках. Продолжала работать и на пенсии, чтобы «поставить на ноги» поздно рождённого младшего сына. Сама работала на стройках, а новой квартиры дождаться не могла: всё семейство ютилось в однокомнатной квартире. А самый старший сын пошёл по стопам своего отца и дяди: его тоже убили в 90-х во Владивостоке. Валя писала моей матери письма, постоянно жалуясь на жизнь. Помню, в 70-х годах приезжала в Копьёво в гости вместе со старшим сынком, тогда он был ещё небольшой (младше меня).

Умерла Екатерина Ивановна Масликова уже в старческом возрасте трагически: шла по своему двору в Красноярске, а в это время задом пятился мусоровоз. Шофёр ей сигналил, но откуда ему было знать, что она ничего не слышит… Эту историю я слышала от своей матери (умерла в 2002 г.), значит, Катя погибла в конце 90-х. Похоронена в Красноярске.

Кутовых Фёдор Иванович (1920—1964)

Брат бабы Фёклы по матери.

Родился Ф. И. Кутовых в с. Дубинино в 1920 году — как раз в тот год, когда колчаковцы ушли из села (но с приходом красных партизан лучше не стало).

Вместе с матерью, сестрой и братом перед ВОВ жил на Учум-курорте Ужурского района Красноярского края, откуда его 5 ноября 1940 г. призвали в армию. В то время в армию брали с 19 лет. Не зная число и месяц его рождения, не могу сказать, исполнилось ли ему 20 на момент призыва или нет. Служили тогда в сухопутных войсках 2 года, поэтому он вместе с другими солдатами-срочниками 21 июня 1941 года сразу же стал участником ВОВ.

Вот что я нашла о нём в интернете на сайтах (пунктуация сайтов сохранена):

1. Фамилия, имя, отчество: Федор Иванович Кутовых

— Дата рождения военнослужащего: __.__.1920

— Время поступления на службу: 05.11.1940

— Место призыва: Ужурский РВК, Красноярский кр., Ужурский р-н

— Воинское звание на момент награждения: ст. сержант

— Место службы: 25 ждбр

— Награда: Медаль «За боевые заслуги»

2. Участник ВОВ Кутовых Федор Иванович

Кутовых Федор Иванович родился дд. мм.1920. Воинское звание: ст. сержант. Награды: Медаль: «За боевые заслуги» Медаль: «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

Очень мало информации, понятно только, что был старшим сержантом и воевал в 25-й железнодорожной бригаде. Железнодорожные бригады, в зависимости от обстановки, должны были то оборонять, то подрывать, то восстанавливать железнодорожные пути.

По рассказам моей матери, Фёдор Иванович воевал под Ленинградом. Да и сведения из интернета говорят о том, что в обороне и освобождении нашей культурной столицы участвовало очень много воинов-железнодорожников, среди которых было немало сибиряков (недаром ещё вплоть до 80-х гг. помнившие войну ленинградцы с большим уважением относились к приехавшим в их город на экскурсию сибирякам).

Когда Фёдор Иванович демобилизовался, не знаю. После войны жил на Учум-курорте, была жена Стюра, приёмный сын Серёжка Кутовых (все они есть на фото с похорон Анны Митрофановны). Матушка моя поговаривала, что взяли они сынка у кого-то из родственников (сами были бездетные), но это была тайна — у кого. Сергей об этом, наверное, не знал. С нами роднился, приезжал на похороны бабы Фёклы в 1984 г. (есть на фото с похорон).

Но война ни для кого из её участников не прошла даром: «боевые сто грамм» — порция спиртного, выдаваемая каждый день бойцам на передовой, — многих воинов сделала зависимыми на всю оставшуюся жизнь. Такие советские праздники, как День Победы, 1 Мая, 7—8 ноября (День Великой Октябрьской революции), 5 декабря (День Конституции) и др., отмечались ими уж слишком широко: считали, что они, победители, имеют право. Вот и Фёдор Иванович не стал исключением. В семье начались ссоры. 27 декабря 1964 года жена Фёдора утром хлопнула дверью и убежала из дома, не дав ему денег, чтобы он смог опохмелиться (в те времена мужья отдавали всю свою зарплату жёнам). Он пошёл чистить стайки, там упал и умер. Было ему всего 44 года. Хоронили Фёдора Ивановича 29 декабря 1964 года на Учум-курорте. Вся наша копьёвская родня присутствовала на похоронах, кроме моей матери, которая в эти часы была в Копьёвском роддоме: рожала меня (я родилась как раз в 2 часа дня 29.12.64, в момент похорон Фёдора Ивановича).

Кутовых Аркадий Иванович (1926—1944 (?))

Младший брат бабы Фёклы по матери.

Родился Аркаша в 1926 году в с. Дубинино. Но почему я поставила знак вопроса возле даты смерти? Да потому, что он на ВОВ в этом году пропал без вести. Можно ли поставить в этом случае знак равенства между датами пропажи и смерти, одному Богу известно. Случалось, что солдаты попадали в плен и там жили ещё какое-то время. Но тут, скорее всего, не тот случай. Связь с Аркашей родные потеряли в июне 1944 г. А это обозначает то, что последнее письмо с фронта от него пришло в июне. Письма писали обычно перед боем, потому что никто не знал, уцелеет он в бою или нет.

Теперь давайте посмотрим в интернете хронологию ВОВ:

10 июня 1944 года. 1085-й день войны.

Выборгско-Петрозаводская операция (1944). Началась Выборгско-Петрозаводская стратегическая наступательная операция войск правого крыла Ленинградского фронта Л. А. Говорова и левого крыла Карельского фронта К. А. Мерецкова во взаимодействии с Балтийским флотом, Ладожской военной флотилией и Онежской флотилией, продолжавшаяся до 9 августа 1944 года.

Начиная с 10 июня 1944 г., наши войска пошли в решительное наступление и уже к осени 1944 г. освободили всю территорию нашей страны и перешли границу СССР, чтобы освобождать от фашизма страны Европы. С июня по август 44-го немцы драпали к западным рубежам так быстро, что у них не было времени брать пленных. Так что, скорее всего, Аркаша не попал в плен, а погиб в бою. В каком же? Очень кровопролитные, с большими потерями тогда шли бои на Карельском перешейке (посмотрите карту: это кусок суши, ведущий от Ленинграда к Финляндии, между Финским заливом и Онежским озером).

Газета «Красная звезда» №139, 13 июня 1944 года:

«10 июня войска Ленинградского фронта перешли в наступление на Карельском перешейке и прорвали сильно укрепленную, развитую в глубину долговременную оборону финнов. За три дня наши войска заняли более 110 населенных пунктов. Слава доблестным войскам Ленинградского фронта, одержавшим новую победу над врагом!»

По словам моей матери, Фёдор Иванович Кутовых тоже считал, что его младший брат погиб где-то рядом с теми местами, где он сам воевал (а воевал он под Ленинградом).

Очень жаль, что последнее письмо Аркаши не сохранилось (видимо, было оно у бабушки Анны на Учуме, а после её смерти затерялось). Если дата отправки на нём была до 10 июня, то Аркаша точно остался лежать на Карельском перешейке. Но, однако же, вернувшийся с войны Фёдор Иванович это письмо читал, даты видел. Может, поэтому он и предполагал, что Аркаша погиб в тех краях?

Жаль, что нет письма, ещё и потому, что вместо адреса на бумажных треугольниках с фронта был номер полевой почты. По этому номеру в ЦАМО (Центральный архив расположен в г. Подольске Московской области) после войны могли бы рассказать о боевом пути, который прошло то подразделение, в котором воевал Аркаша. Но, увы…

В ответе, который пришёл матери от военкома в 1978 г., было написано, что Кутовых А. И., 1926 г.р., пропал без вести в 1944 г. — других сведений в ЦАМО нет.

А вот что я нашла в интернете уже в наши дни:

Кутовых Аркадий Иванович

— Дата рождения: __.__.1926

— Место рождения: Красноярский край, Шарыповский р-н, д. Дубинино

— Дата и место призыва: __.09.1943

— Дата выбытия: __.12.1944

— Причина выбытия: пропал без вести

— Источник информации: ЦАМО

— Номер фонда ист. информации: 58

— Номер описи ист. информации: 18004

— Номер дела ист. Информации: 287

Информация о донесении

Номер донесения: 65477

Тип донесения: Донесения послевоенного периода

Дата донесения: 23.07.1946

Название части: Ужурский РВК Красноярского края

О чём же рассказывает добытая мною информация?

1. Аркашу призвал в армию в сентябре 1943 г. Ужурский военкомат, в возрасте 17 лет (оказывается, призывали на войну и 17-летних, так как солдат уже не хватало, но сначала их обучали, а на передовую отправляли после того, как исполнится 18). Из ответа Ужурского военкома, присланного моей матери спустя много лет после войны, явствует, что в учебке до 18 лет Аркаша был в г. Ачинск II и выбыл оттуда на фронт весной 1944 года.

2. На фронт попал весной 1944 г., значит, день рождения был весной.

3. Последнее письмо от него пришло в июне 1944 г., значит, провоевал от 1 до 3 месяцев, не больше, погиб 18-летним.

4. В донесении значится, что пропал без вести в декабре 1944 г. Скорее всего, это неправда, потому что наши бойцы наступали без передышки по всем фронтам с июня по август 1944 г. В августе все временно перешли к обороне, чтобы хоть немного передохнуть и пополнить части прибывшими из резерва бойцами. Если бы Аркаша ещё был жив, то у него была возможность написать в августе. А в декабре 1944 г. серьёзные бои шли уже в Венгрии.

5. Всё, о чём говорится в этом документе, это послевоенные донесения, когда в 1946—47 гг. военкомы ходили по домам и расспрашивали родственников о судьбе их пропавших солдат, чтобы уточнить потери в Великой Отечественной войне. В данном случае ужурские сотрудники военкомата побывали в Учуме и вот такие сведения предоставили в ЦАМО.

А совсем недавно на просторах интернета я нашла информацию об Аркаше в Книге памяти Красноярского края (т. 7). На следующей странице смотрите в центральной колонке 4-ю снизу запись.

Это как же так? Почти у всех, кто погиб в бою или умер от ран, указаны даты смерти и места захоронения. А про нашего Аркашу такая же куцая информация, как и о тех, кто пропал без вести, но зато про нашего сказано: «погиб в бою». Скорее всего тот, кто собирал материалы для этого тома, ошибся: никто не знает, что случилось с Аркашей, где и когда. Мы можем только предполагать.

Почему я пишу про бабиного младшего брата так подробно? Да потому, что при жизни своих предков я видела, какая в их душе была рана от потери самого младшего братика, которого забрали на войну в 17 лет. «Дядя» Аркаша был старше моей матери всего на 3 года, они вместе с ним играли в разные детские игры на Учум-курорте. По сути, она тоже считала его своим братом и писала письма в военкоматы и архивы (в Ужур, Подольск, Ленинград), даже Москву — в редакцию газеты «Красная звезда», с надеждой хоть что-нибудь узнать о его судьбе. Но тщетно…

С появлением интернета у нас стало больше возможностей для поиска. Но всё, что мне удалось найти, я уже предложила вашему вниманию. Если бы у Аркаши была хоть какая-то боевая награда, то о нём была бы запись в архиве, так как у каждой награды был свой номер и они строго учитывались. А тут необстрелянный парнишка без всяких наград попал в бой и сгинул. А пора была горячая: по всему фронту пошли в наступление — сразу было не до учёта боевых потерь. Отчитываться, видимо, стали только в конце года — в декабре, я так думаю, вот отсюда и появилась дата 12. 1944. Но всё это — лишь мои логические умозаключения, не более…

Что я ещё думаю? Ведь не все бойцы, которые шли в атаку, перед боем застёгивали в специальном кармане галифе (военные брюки) смертный медальон со сведениями о себе. Как вспоминали потом фронтовики, молодёжь на войне не любила это делать, считая дурным предзнаменованием. Может, и у Аркаши не было медальона?

Вот сейчас на раскопках в местах боёв поднимают много медальонов, по которым устанавливают личности погибших солдат и офицеров. Я перечитала уже много такой информации, но опять тщетно… Пока…

Может, вы когда-то прочтёте или услышите, что найден медальон Кутовых Аркадия Ивановича, 1926 г.р.?

В заключение этой темы очень хочется привести стихи поэта-фронтовика А. Т. Твардовского, который как никто другой понимал трагизм такой ситуации:

Я убит подо Ржевом,

В безыменном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налете.

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки, —

Точно в пропасть с обрыва —

И ни дна ни покрышки.

…

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей…

Погиб Аркаша, конечно, не подо Ржевом (там бои были раньше), но во всём остальном совпадение стопроцентное.

***

Ну вот и закончила я писать о тех своих предках по линии бабы Фёклы, многие из которых ушли в мир иной ещё до моего рождения. Спасибо бабе Шуре за её разговорчивость, а мне — за хорошую память (которая была когда-то!).

Наконец-то начинаю писать о тех родственниках по материнской линии, рядом с которыми жила. Поэтому будет меньше слов «наверное», «примерно», «я так думаю» и т. п.

Ровенская (Попова) Фёкла Фёдоровна (19.09.1909—25.03.1984)

Моя бабушка по матери.

Родилась в с. Дубинино Шарыповского района, основанном её дедами, 19 сентября 1909 г. (существовала у нас такая легенда, что своими ножками маленькая Феклуша побежала уже в 9 месяцев). О её дедах и родителях написано выше. Так как её родной отец — Фёдор Митрофанович Попов — умер в немецком плену во время Первой мировой войны, росла при отчиме — Кутовом Иване Васильевиче. Поэтому в некоторых приводимых мною документах её будут называть Фёклой Ивановной — где по ошибке, а где — с некоторым умыслом.

В школу не ходила, потому что в ту пору девочек в деревнях не считали нужным учить грамоте. Их удел был — учиться делать все домашние дела, выходить замуж и рожать детей. Научилась только после замужества писать корявыми буквами фамилию «Ровинская» (через «и» писала), чтобы расписываться в документах.

Говор у ней был южнорусский несмотря на то, что родилась в Сибири. Эти особенности разговора к ней перешли от матери и дедушек-бабушек, которые приехали в Сибирь из Курской губернии, граничащей с Украиной. Особенность этого говора заключается в том, что звук «г» они произносили по-другому — как «г» фрикативное. Чтобы понять, что это за звук, произнесите слова «ага», «ого», «господи» (не читайте по слогам, а именно произнесите, и вы услышите что-то среднее между «г» и «х»). Но если в нашем сибирском говоре этот звук сохранился всего в нескольких словах, то выходцы с южных территорий произносили его во всех словах, где была буква «г», обозначающая твёрдый звук.

Очень рано (по нынешним меркам) Фёкла вышла замуж за односельчанина Ровенского Степана Ефимовича (нашего деда Степана). У меня имеется их свидетельство о браке, но оно до такой степени истёрлось, что нет смысла его сканировать. Но рассмотреть дату венчания пока ещё можно — 20 ноября 1927 года. Запись сделана в Никольской церкви (с. Никольское рядом с Дубинино). Невесте только два месяца назад исполнилось 18 лет, а жених станет совершеннолетним через месяц после свадьбы. Молодой муж привёл жену в дом своих родителей — Зиновии и Ефима Ровенских, которые не жаловали советскую власть, а потом отказались вступать в колхоз. Через это начнутся все несчастья молодой семьи.

Вот что я нашла в интернете:

Списки раскулаченных в Красноярском крае

Березовский (ныне Шарыповский) район

РОВИНСКИЙ (РОВЕНСКИЙ) Ефим Тихонович. Род. в 1881 в д. Прокудино Курской губ. Русский, неграмотный. Участник отряда Пимщикова. Проживал в с. Дубинино Дубининского с/с Березовского (ныне Шарыповского) р-на Ачинского округа. Состав семьи: жена Зиновья 1882 г. р., дети Степан 1909 г. р. и его жена Фекла Ивановна 1909 г. р., Елизавета. Лишены избирательных прав в 1933.

В этом документе много ошибок: Фёклу повеличали Ивановной (дали отчество отчима, потому что родного её отца уже не помнили), Елизавета — вовсе не Елизавета, а Евдокия — Дуся, самая младшая сестра деда Степана. У деда Степана указан 1909 г.р., но по старому стилю он и родился 24 декабря 1909 г. (а по новому стилю это уже 06.01.1910). Мать Зиновия не 1882 г.р., а 1891-го. Непонятно, в каком году составлялись эти списки. Судя по тому, что не упоминается дочь Фёклы и Степана Александра, можно подумать, что запись сделана до 17 июня 1929 г., а судя по тому, что упоминается Евдокия — не ранее 1928 г. («тётя» Дуся была старше моей матери на 1 год). Но «загонять» в колхоз в Дубинино начали только в 1930 г. (с. 40 книги Ф. А. Прокудина «Моё село»), значит, и раскулачивать начали с 1930-го, а лишали избирательных прав в 1932—34 гг. К тому времени ни Фёклы, ни Степана в с. Дубинино уже не было. Хотя Ефим Тихонович (отец деда Степана) действительно был судим в начале 30-х годов. Такое чувство, что эти списки составлялись каким-нибудь сельским писарем позже произошедших событий — «по старой памяти», оттого столько путаницы.

Но вернёмся к биографии Ф. Ф. Ровенской. 17 июня 1929 г. (в 20 лет) она родила дочку Шуру, а ровно через год — летом 1930 г. — они втроём бежали ночью из с. Дубинино, спасаясь от раскулачивания (а может, ещё от чего, ведь именно в эти месяцы было покончено с бандой Пимщикова, в которой, якобы, состоял отец Степана). Как рассказывала моей матери Ровенской А. С. её мать — Ровенская Ф. Ф., накануне побега комбед (комитет бедноты) устроил в их доме обыск, забрали все ценные вещи, не побрезговали даже тряпичными куклами, набитыми опилками, которые Фёкла делала для своей дочки. А в ночь они сбежали из села. Отец Степан нёс годовалую Шуру, посадив на шею, а мать Фёкла несла в руках узелок с пожитками (в большой платок складывали одежду, а концы платка завязывали узлом). Они ночью перешли вброд речку Урюп и оказались в Кемеровской области. Устроились работать в совхоз. В отличие от колхозов, где вместо зарплаты ставили палочки-трудодни, в совхозах платили деньгами. Фёкла доила коров, ухаживала за телятами, Степан вроде бы был конюхом. Дочка Шура ходила в ясли, откуда систематически и упорно сбегала несмотря на то, что в детском учреждении кормили, а дома было хоть шаром покати. Уже тогда проявляла свой упрямый характер!

В 1932 году Фёкла родила второго ребёнка — сына Петю (родился 14 июля — через 2 дня после Петрова дня, потому и назвали Петей). Декретный отпуск в городах в то время был 2 месяца до родов и 2 месяца после, а в деревнях — и того меньше. С кем был маленький Петя, если в Кемеровской области у них не было родни, не знаю. Может, тоже в яслях. Но матушка моя рассказывала, как умер её маленький братик, когда она качала его люльку (люлька — подвесная детская кроватка). От чего умер — теперь одному Богу известно. Хотя причин — множество: в начале 30-х гг. по всей стране был голод, медицина в деревнях отсутствовала, молодые родители от зари до зари трудились в совхозе. Сестра моя Валя вспоминает из рассказов бабы Фёклы, что бабки деревенские посоветовали ей искупать больного ребёнка, после чего он и умер.

Следующего своего ребёнка Фёкла родила 23 июня 1936 года. Это был опять сын, и его опять назвали Петей. (Из биографии второго Пети — П. С. Ровенского, которую он напишет собственноручно, мы узнаем, что место его рождения — село Нижне-Подзорное Тяжинского района Кемеровской области. Сейчас на карте этого района есть только с. Новоподзорново). Этот Петя уже был под надзором семилетней сестры Шуры.

Из трудовой книжки Ф. Ф. Ровенской мы узнаём, что её стаж работы до прибытия на Учум-курорт в 1938 г. по справкам составлял 10 лет (получается, что 2 года в Дубинино и 8 лет во время скитаний). Прячась от властей, жили не только в Кемеровской области, но и немного в Агаскыре (деревня в нашем Орджоникидзевском, а тогда Саралинском районе).

В мае 1938 г. семья переехала на Учум-курорт Ужурского района Красноярского края.

На курорте Фёкла Фёдоровна 13.05.1938 г. устроилась на работу дезинсектором. В те годы дезинсекторы в первую очередь боролись со вшами, так как эта напасть была очень распространена. На курорте имелись специальные камеры, куда помещалось нательное и постельное бельё, потом в камеру подавался 100-градусный пар, и вся «живность», если она была, погибала. Потом бельё стиралось, гладилось. Особенно востребованы эти камеры стали в годы Великой Отечественной войны, когда на Учум-курорт в 1941 году с запада прибыл эвакогоспиталь №2506 на 300 коек вместе с врачебным персоналом. Раненых солдат выгружали на станции Учум из санитарных поездов, затем на лошадях (на подводах) везли на курорт. Практически все раненые были завшивлены, причём вши были бельевые. Пропаривалось всё, даже шинели. Раненых стригли, мыли, и только потом приступали к лечению. Тех, у кого раны уже затянулись, лечили знаменитой учумской грязью. Возвращали в строй до 70% раненых, а смертность была всего 1%. В 1944 г., когда территория СССР была полностью освобождена от фашистов, эвакогоспиталь №2506 реэвакуировался в западном направлении (эти сведения я нашла на сайте Ужурского краеведческого музея).

Работа в эвакогоспитале приравнивалась к участию в боевых действиях. Поэтому наша бабушка в сентябре 1946 г. была награждена медалью «За победу над Германией в ВОВ 1941—1945 гг.», а в 1967 г. — медалью «Двадцать лет победы в ВОВ 1941—1945 гг.».

На все юбилеи Победы они вместе с дедом Степаном, который работал в эвакогоспитале дежурным, затем машинистом котельных установок, получали поздравительные открытки и подарки от военкомата — значит, считались участниками Великой Отечественной войны.