Бесплатный фрагмент - Риша пишет

Один летний день

Лето в деревне похоже на яблоко-дичок: кислое поначалу и приятно-сладкое, если дать отлежаться.

Тихо шелестели о стекла шершавые листья березы, шептали, что пора просыпаться, а солнце им вторило — рассыпало по полу задорных «зайчиков», искрилось в отражениях, щекотало маленький нос Евы, путалось в ресницах. Девочка открыла глаза и потянулась — кончики пальцев выглянули из-под одеяла и тут же юркнули обратно. За стенкой на кухне слышалось, как брякала посудой бабушка, как бурлил кипящий чайник, как бренчал железный стержень в умывальнике и фыркал дедушка, обливаясь водой. Ева гостила здесь уже почти целый месяц, и привыкла к этому утреннему шуршанию.

Она соскочила с высокой кровати, и пружины протяжно скрипнули, словно были недовольны, что девочка уходит, натянула цветастое платье и побежала, ступая голыми ногами по плотным самотканым половикам.

— Доброе утро, — Ева протиснулась между дедушкой и печкой и чмокнула бабушку в морщинистую щеку.

Бабушка улыбнулась:

— Иди, будем чай пить.

Ева расставила чашки вокруг пузатого чайника, поправила скатерть, почесала кота Кузьку за ухом. Бабушка принесла тарелки с бутербродами, дед включил телевизор.

— Ну уж, Ливка, с утра мог бы и не смотреть, — махнула на него рукой.

Дед только сморщился, но промолчал.

— Шпашибо, я фсе, — Ева быстро-быстро дожевала и выбралась из-за стола.

— Егоза, куда торопишься? — поворчала бабушка. — Ладно, беги.

Хлопнули двери, и Ева выскочила в полутемные сени. Со двора доносился запах кормов и земли, а с сеновала — сухой травы. Где-то под крышей заливались ласточки, а в бревенчатых стенах возились короеды. Ева наскоро заплела волосы в хвостик и побежала в огород. День таил в себе столько интересного!

— Мы поедем далеко-далеко, туда, где солнышко садится, — приговаривала Ева, шагая босиком по тропинке. Трава была мягкая, утоптанная, лишь изредка кололась между пальцами. Следом на веревочке тащился пластмассовый паровозик и молчаливо со всем соглашался. Вот уже и плетеный забор остался позади, и дом, а впереди раскинулось огромное пшеничное поле. Сейчас колосья еще были зелеными, тугими и напоминали волнующееся море. Настоящего моря Ева никогда не видела, но много о нем слышала и обязательно хотела посмотреть. Паровозик запинался на неровностях засохшей дороги, переворачивался, но всё же волочился за маленькими ножками, пока не оказался снова дома.

Бабушка шла в хлев с ведрами — пришло время кормить свиней. Она их очень любила, ласково разговаривала, гладила по бокам. А те довольно хрюкали и тыкались мокрыми пятачками в руки.

— А можно мне? — Ева подбежала к ним и вдруг замерла. Глаза её расширились и остановились, будто остекленели.

— Да не бойся ты! — сказала бабушка. — Не тронут.

Но Ева уже усвистала, сверкая пятками, а за ней понеслась свинья.

«Съест! Точно съест!»

Ева взметнулась на скамейку, а хрюша остановилась рядом, задирая голову и толкая носом: «Хрр!»

Ева стояла, боясь шелохнуться, вцепилась в прутья забора, а потом как разревелась:

— Ба-абушка! Аыы!

Бабушка выбежала из хлева и всплеснула руками:

— Ну, милые! Чего ревешь-то? Не съест она тебя! Интересно ей.

Она обхватила свинью за шею и подтащила к себе.

— Пойдем, Хруся.

Только когда свинья с недовольным хрюканьем исчезла за дверью, Ева решилась слезть. Ноги дрожали и не слушались, из глаз так и текли слезы, и она размазывала их по щекам кулаками.

— И не пойду к вам больше! — обиженно сказала Ева и показала язык.

— Чего напугалась, они ж добрые, мои хрюшки, — проговорила бабушка, но Ева на всякий случай снова залезла на скамейку. — Да уж не выйдет, полно тебе. Пошли лучше обедать.

Ева всхлипнула, но бабушку послушалась. Ведь исследовать бескрайний мир сытой намного приятнее.

Дворник

Каждое утро Иван Никифорович вставал в пять часов.

— Ну, что, соскучилась, поди, за ночь? — спрашивал он у герани, одиноко стоявшей на подоконнике. — Сейчас я тебе подсоблю, — и поливал её отстоявшейся водой.

Потом ставил эмалированный закоптелый чайник, а когда тот вскипал — наливал себе крепкий чай. Чашка у него была большая, старая, ещё от отца осталась. Кое-где уже появились сколы, но Ивана Никифоровича это ничуть не смущало. Он пил чай обстоятельно — маленькими глотками, смакуя вкус на языке, и иногда даже причмокивал от удовольствия. Закончив с чаепитием, чашку сразу мыл и убирал сушиться. А к шести кровать была идеально заправлена, сапоги начищены, седые борода и усы аккуратно уложены.

Иван Никифорович вышел из дома к небольшой подсобке, что ютилась тут неподалёку, взял там метлу и мешки — пора за работу. Вот уже двадцать лет он трудился в своём дворе дворником и занятие это на удивление любил и уважал: и в движении, и на воздухе, всё для здоровья польза. Казалось, правда, иногда, что и не видят его вовсе. Стороной обходят. Оно и понятно: утром бегут на работу или учёбу, боятся опоздать, вечером — домой, разве есть когда людей разглядывать?

Иван Никифорович вдохнул утренний воздух, расправил плечи: свежо, солнце только-только на небе появилось, недавно проснулось. Весна в город пришла, асфальт уж почти везде вытаял, показались газоны с неприглядной пожухлой травой. Ну, и всё за зиму накопленное — тоже.

Покачал головой Иван Никифорович, надел перчатки и принялся наводить чистоту. Одних окурков целый мешок собрал! А ещё жестяные пивные банки, картонные пачки, пластиковые бутылки, — чего только не было. Около урны — билетики старые, обёртки от конфет, опять окурки.

«Ветром, видимо, — подумал дворник, собирая мусор. — Не могли же люди так промахнуться».

— Там-таридам-таридам-там-там, — насвистывал себе в усы незамысловатую мелодию Иван Никифорович.

С песней-то дело всегда быстрее спорится. Вот уж через пару часов на тротуаре стояли большие мешки, забитые находками. Он, как мог, всё отчистил, разложил отдельно. В один бумаги всякие, в другой — бутылки, в третий — стекло, а в четвёртый — что осталось. Напоследок ещё раз двор обошёл, проверил, не упустил ли чего. И сел на скамью отдохнуть.

— Хорошо же, когда чистота, прям душа радуется, — проговорил Иван Никифорович, любуясь двором.

А жильцы дома уж все почти разбежались по своим делам, лишь изредка кто проскакивал. Около скамьи голуби бродили, выискивали себе еду. Самцы иногда хохлились, курлыкали, за самочками кругами бегали, а те — от них.

— Занятные, — хохотнул Иван Никифорович.

А птицы его услышали и к самым ногам уж подошли, в глаза глядели — дай поесть!

— Смелые вы, однако, — сказал Иван Никифорович, — да только нет ничего у меня. Нечем вас угостить, — и руками развёл.

Голуби всё ещё стояли, не теряли, видать, надежду. Головой вертели вправо-влево, крыльями дёргали.

— Я с вами только поговорить могу разве что, — предложил дворник. — Гули-гули, — протянул к ним мозолистую ладонь.

Да неинтересны им разговоры, лишь бы брюхо набить. Недовольно на него посмотрели и разлетелись.

Крякнул дворник, поднялся. Мешки стащил к бакам, веник в подсобку убрал. Теперь до вечера можно своими делами заниматься.

Дома тоже у него чистота была, не только во дворе. Всё у него по полочкам лежало, на своих местах. Посуду убирал сразу, столы обтирал, полы мыл два раза в неделю. Нравилось ему ощущение свежести, будто каждый день новая жизнь начиналась. А в свободное время Иван Никифорович любил читать, для книг и журналов у него целый шкаф был выделен. Сохранились даже несколько стопок юного натуралиста. Бывало, садился он на потрёпанное кресло у окна, зажигал торшер и читал. Иногда до самого вечера.

А часов в шесть снова с метлой выходил: убрать с улицы то, что накопилось за день. Даже чудилось иногда, будто двор их вздыхал с облегчением.

Так и шла его жизнь, спокойно и размеренно. А раз в полгода ходил Иван Никифорович в поликлинику кровь сдавать, проверять, всё ли хорошо, для профилактики, в общем. У него даже в настенном календаре эти дни были красным обведены. Достал он свой лучший костюм из шкафа, ботинки начистил и пошёл.

Взял талончик, сел в коридоре ждать.

— И почто всегда тут такие очереди? — возмутилась его соседка, маленькая сухонькая старушка.

— Так поликлиника же, — у Ивана Никифоровича даже брови поднялись от удивления. — Тут всегда так.

— Что-то с этим надо делать, — покачала головой старушка. — Мне уже не двадцать лет, сидеть тут по часу…

— Ой, да вы очень хорошо выглядите, — кивнул ей Иван Никифорович, а сам приметил и её накрашенные тоненькие губы, и милую брошку в виде вишенок на кофте.

— Скажете тоже, — засмущалась старушка. — Ап-п-ч-х-и! — вдруг чихнула она и тут же прикрылась. — Извините.

— Будьте здоровы. А зовут вас как, мадам?

— Зинаида Ивановна, -снова раскраснелась старушка. — А вы?..

— Иван Никифорович, — дворник даже поднялся с места и чуть поклонился.

— Рада знакомст… ч-х-х-хи! — опять чихнула Зинаида Ивановна.

Так они и просидели, за разговорами не заметив, как время прошло, и подошла их очередь.

И вот однажды утром проснулся Иван Никифорович, а у него и нос заложило, и в горле першило. Заболел, видимо.

— Привет Зинаиде Ивановне, — вяло проговорил он, лёжа в кровати. — Как она там, интересно?..

Взял больничный. Местная управляющая компания замену ему искать не стала: Иван Никифорович заверил, что скоро выздоровеет и примется за работу.

***

Люди каждое утро также бежали по делам, вечером — домой. Даже и не замечали, что изменилось что-то. Перемены почувствовала только пятилетняя девчушка из третьего подъезда — светловолосая непоседа Майя. Она за дворником давно наблюдала, интересно было, как он листья и песок в кучи заметал, как мусор собирал. Она была уверена, что он волшебник, который ухаживает за природой. Майя даже знала, где он жил: проследила как-то вечером, всё хотела заглянуть, да боялась. А сегодня решилась — должна же она была выяснить, куда кудесник пропал. Выбежала погулять и шмыгнула в подъезд. Квартира Ивана Никифоровича располагалась точно напротив её друга Кости. И если бы кто-то спросил, что она тут делает, могла с уверенностью сказать — пришла к другу в гости.

Майя встала перед дверью, переминаясь с ноги на ногу. В руках у неё висел тяжёлый пакет с апельсинами, его ручки больно впивались в кожу. Встав на носочки, девочка еле-еле дотянулась до звонка и нажала. Послышался противный звук. Тихо. Майя снова вдавила кнопку, подождала. Наконец, послышались тяжёлые шаги и приглушённый кашель. Иван Никифорович, открыв дверь, в первое мгновение растерялся, никого не увидев. Потом посмотрел вниз и удивлённо поднял брови.

— Здравствуй, дедушка волшебник! — звонко отчеканила девочка и протянула ему кулёк с апельсинами.

Дворник присел на корточки и взял пакет. Майя потёрла руки друг об друга.

— Здравствуй. Ты же из третьего подъезда? А как зовут тебя?

— Майя, — улыбнулась девочка.

— А чего это я волшебник? Совсем и нет.

— Самый настоящий! Я видела, как ты колдуешь во дворе. Но ты добрый колдун! После тебя так красиво.

Иван Никифорович рассмеялся.

— Но вдруг ты исчез! И я подумала, что тебя украл злой колдун! — нахмурилась девочка.

— Можно и так сказать. Только не колдун, а ОРВИ. Вирус такой.

Майя испуганно вздрогнула:

— Ви-и-ирус?

— Но я с ним уже почти справился, — поспешил заверить Иван Никифорович. — Всё будет хорошо.

Девочка вздохнула с явным облегчением.

— А долго тебя не будет?

— Недельку точно придётся дома посидеть, что наверняка зловредный вирус одолеть, — подмигнул дворник.

— Возвращайся скорее. Ты — хранитель нашего двора, — улыбнулась Майя. — И апельсины кушай. Мама говорит, в них много витаминов.

— Спасибо, не надо было тратиться, — погладив девочку по голове, ответил Иван Никифорович.

— А можно?.. — начала Майя, смущённо покрутив по полу носком босоножки. — Можно я твоим помощником буду? И пока тебя нет, послежу за двором.

— А ты точно хочешь?

— Очень!

— Тогда задание дам тебе не из лёгких, — с напускной серьёзностью проговорил Иван Никифорович. Майя даже чуть наклонилась, чтоб ничего не пропустить. — Мусор складывай в урну, игрушки после игр убирай на место и зарядку делай каждый день.

— И всего-то? — удивилась девочка.

— Ага, — кивнул дворник. — А что, лёгкое задание?

— Ну, с этим-то я точно справлюсь! — подпрыгнула на месте Майя. — Ура! Теперь я тоже буду чуть-чуть волшебником!

Иван Никифорович широко улыбнулся и кашлянул.

— Вирус так просто не сдаётся, — развёл он руками. — Буду бороться. А ты беги.

Майя кивнула и, развернувшись, шустро спустилась по ступенькам. Иван Никифорович закрыл дверь и побрёл на кухню. Выложил апельсины на тарелку, посмотрел на ярко-рыжие бока. И тепло так стало на душе, радостно. Нужен, значит, не бесполезен. Не просто мусор за людьми убирал, а волшебством занимался!

Иван Никифорович хмыкнул в бороду, улыбнулся. Подошёл к окну: во дворе Майя прыгала на скакалке с соседскими девчонками.

«Это ж надо, — покачал головой дворник. — Волшебник».

Вдруг снова раздался дверной звонок.

Иван Никифорович удивился — он никого не ждал. Но на всякий случай пригладил волосы, расчесал бороду. Открыл дверь, а там…

— Здравствуйте, Иван Никифорович, — улыбнулась Зинаида Ивановна. — А я пришла вас проведать. Как ваше здоровье?

Домовой

Полина тряслась в маленьком неудобном автобусе уже четвёртый час. Пришла пора майского отпуска, и, чтобы не томиться в городской духоте, девушка поехала в деревню. Здесь у неё был дом, который оставила в наследство бабушка. Большой, крепкий, чуть прибрать и можно жить. А рядом река и лес, тишина, чистый воздух, красота! На соседних сидениях теснились бабушки со всякими сумками, корзинами и саженцами, болтали всю дорогу без умолку. У Полины даже голова разболелась.

Наконец, показалось знакомое название — Бережки. Приехали. Девушка выбралась из автобуса, поставила чемодан и с удовольствием потянулась, разминая уставшее тело.

— Ну, чего встала? — буркнула бабка с огромным рюкзаком и двумя кульками в руках. — Не одна тут. Дай выйти.

Полина пробормотала извинения и, подхватив багаж, отошла к остановке. Осмотрелась: деревня сильно изменилась за двадцать лет. Домов новых настроили, главную дорогу покрыли асфальтом, деревья густо разрослись — родного дома не видать. Да и приезжала сюда Полина давно, когда ей было лет десять. А после всё завертелось: учёба, экзамены, институт, работа… Только пару лет назад ошарашили новостью, что бабушка умерла…

— Тёть Тонь, — окликнула она знакомую соседку. — Здравствуйте! Что-то я дом свой не найду.

— Батюшки, — всплеснула руками та, — неужто Полинка? А чего не приезжала столько времени?

— Да как-то не получалось, — пожала плечами девушка.

Антонина Николаевна покачала головой.

— Да, молодые все занятые. Жизнь передышки не даёт. А дом на месте, где и был, — она махнула в сторону реки, — прям на берегу и стоит.

— Спасибо, тёть Тонь, я к вам позже зайду, — кивнула Полина и потащила чемодан за собой.

Дом выглядел одиноким. Когда-то его заполняли людские голоса, запахи вкусной еды и тепло человеческих рук. Теперь же опустел, слегка покосился. Кустарники, почуяв волю, разрослись, окружая дом, трава вымахала по пояс. То ли согреть его пытались, то ли задушить.

Полина осторожно пробралась по тропинке к крыльцу.

«Хорошо хоть стёкла целы», — подумала она, осмотрев окна.

Достала ключ, повернула в скважине старого амбарного замка. Дверь протяжно скрипнула, и в нос ударил запах пыли и старости. Полина передёрнула плечами и зашла в сени. Доски под ногами прогибались и заунывно стонали. Девушка затащила чемодан в комнату, содрала с окон тряпки. Солнечный свет сразу же пробрался внутрь и добавил живости.

— Уже веселее, — проговорила Полина, засучила рукава и принялась за уборку.

Стащила клеенки и газеты с мебели, собрала мусор, полы помыла и пыль обтёрла, перемыла посуду, настелила бельё. Нашла в коридоре щиток, проверила пробки. В доме был свет — это радовало. А когда навела порядок, наконец, разобрала чемодан и приготовила еду.

— На сегодня всё, — выдохнула Полина, забралась на диван и, свернувшись калачиком под покрывалом, уснула.

Крепко уснула: долгая дорога и работа по дому сделали своё дело.

В деревне уже стемнело, сверчки отчаянно стрекотали за окном, из зарослей травы доносилось утиное кряканье. Полине снилось, как она маленькая бегала утром по росе, как смотрела на туман над рекой, какие вкусные пироги пекла её бабушка. А ночью проснулась. Темно, тихо. Только соседские собаки изредка лаяли. Пожалела, что сейчас не в городской квартире: здесь-то все удобства во дворе, а выходить страшно.

«Потерплю», — решила она и вдруг услышала тихий шорох из-за печки.

Замерла. Подумалось, может, мыши?

— Кыш! — шикнула Полина, а сама забралась подальше от края дивана и плотнее укуталась.

Шорох на мгновение смолк, а потом стал слышен ещё громче. И на чердаке будто кто-то начал ходить. Девушка напряглась, сжалась, по спине пробежал холодок.

«Полина, возьми себя в руки, — она попыталась успокоиться. — Ты здесь одна. Бродят или мыши, или птицы. На чердаке же окно разбито. Я здесь одна. Или нет?..»

С кухни донёсся приглушённый кашель и шушуканье. Полина старалась дышать тише, но получалось скверно. Сердце бешено билось, и, казалось, его стук был слышен даже наверху.

«Спокойно. Всему есть объяснение, — метались в голове мысли. — Ветер. Да, это ветер».

Полина с надеждой покосилась в окно. Уже начинало светать, и деревья, как назло, стояли неподвижно. Девушка отползла ещё дальше к спинке, и диван предательски скрипнул. Шуршание на кухне прекратилось, на пол со звоном упала ложка. Или вилка. Никакой разницы. Полина нервно сглотнула. Пыталась вспомнить молитву, но кроме отрывка «Отче наш» на ум ничего не пришло. Тогда она принялась повторять его, как исступлённая. Монотонное бубнение себе под нос позволило забыться. И девушка уснула беспокойным сном.

Утром в доме стояла тишина. Никаких сопений и пыхтений из-за печки, никаких звуков сверху. Полина поднялась и на носочках прокралась в кухню. На полу действительно лежала ложка. Девушка схватила её и выбежала на улицу. И куда теперь идти, что делать? У магазина она заметила Антонину Николаевну и рванула к ней.

— Тёть Тоня!

— Полиночка, — растерялась женщина, глядя на перепуганную девушку. — Случилось чего?

— Ночью в доме кто-то был! — Полина схватила её за руку. — И вот! Вот! — выдохнула, тыча в лицо ложкой. — Упала!

— Ну, упала и упала, эка невидаль.

— Так ведь сама! Сама упала! И за печкой кто-то шуршал!

— А-а-а! — улыбнулась Антонина Николаевна. — Так то ж с тобой домовой приходил знакомиться!

Полина удивлённо хлопала глазами.

— Ты не знала, что в домах хозяева есть, кроме людей? — хитро прищурилась женщина.

— Да ну, ерунда какая, — Полина потёрла шею. — Не может быть.

— Не может, так не может, — пожала плечами Антонина Николаевна. — Ну, ты всё же оставь с вечера тарелку с кусочком пирога или конфетку у печки. Не жадничай.

Девушка недоверчиво посмотрела на соседку. Та кивнула и погладила Полину по руке.

— Не переживай. Подружитесь.

Ночевать Полина напросилась к Антонине Николаевне, но угощение домовому всё же оставила

Чердак

В небольшой деревеньке в двухстах километрах от города жила Настасья Петровна. В молодости высокая и красивая, всем на загляденье, теперь же она утопталась, круглое лицо покрылось морщинами, губы сжались в тонкие полоски, стал казаться хмурым лоб, но глаза, обрамлённые паутиной складочек, искрились, словно и не было позади стольких лет. Уже четыре года она жила одна, с тех пор, как умер дед. Первое время очень грустила и скучала, плакала. Потом свыклась с одиночеством. Да и дети поддерживали — часто приезжали, оставляли маленьких внуков на лето. А потом видеться стали всё реже.

Но нельзя сказать, что Настасья Петровна жила совсем одна: пару лет назад к её крыльцу приблудился кот, а потом ещё один. Не прогонять же. А коты-то красивые — чёрный с белым пятнышком на морде и белый с чёрным на спине. Как специально подобрались в масть. Вот и жили теперь втроём, всё веселее. Да и дела не давали долго грустить. Хоть и была Настасья Петровна давно на пенсии, всегда занята: то у неё огород, то заготовки, то вязание, то плетение. Маленькая и энергичная. Одевалась просто — ситцевый платок, плотная юбка и вязаная кофта, маленькие ножки в мягких тапках, даже сейчас, в июне, — бабушка часто мёрзла. Но сегодня Настасья Петровна принарядилась: надела цветное платье, новую жилетку, хорошую косынку. И причины на то были веские: приехали сыновья и дочка со своими ребятами, снова заполнив дом гулом разномастных голосов и озорным детским смехом. Бабушка не могла нарадоваться: редко к ней приезжали все сразу, бывало, по году и больше не виделись. Оно и понятно: работа, домашние заботы, когда по гостям ездить? Но на семидесятилетний юбилей Настасьи Петровны вырвались, нашли время.

Детей у Настасьи Петровны было трое. Все уже взрослые, самостоятельные. Федя — самый старший, работал инженером. Нина — средняя дочь, учитель в школе. Семён — младший, самый любимый сын, наверное, потому что младший, целыми днями за рулём. Сразу после окончания школы они перебрались в ближайший город, обзавелись семьями. Только Семёну с женщинами не везло: лет десять назад развёлся, да так и не женился больше, и детей у него не было. Настасья Петровна его очень жалела.

У Феди же было двое ребят: Полина и Ваня с разницей в два года — третьеклашка и пятиклассник. А у Нины — Лиза, ровесница своей двоюродной сестры. К бабушке приехала даже жена Фёдора — Леночка, самая что ни на есть городская женщина. Помощи по хозяйству от неё, конечно, не дождёшься, но поговорить было интересно. За это Настасья Петровна Леночку и любила. Только Андрей, муж Нины, приехать не смог: работа. Но передал открытку с такими добрыми пожеланиями, что у бабушки слёзы навернулись на глаза.

На следующий день Настасья Петровна перебралась в привычную одежду, встала рано, замесила тесто, чтоб напечь пирогов. К тому времени, как гости проснулись, она уже раскладывала начинку. Коты, видимо, хотели ей помочь: под ногами крутились. Остальные тоже без дела не сидели: Нина затеяла генеральную уборку, мужчины во дворе ремонтировали покосившийся забор, а дети копошились у клумбы. Из города привезли много-много цветов, посадят — вот красота-то будет!

Приехали гости ненадолго, но планов… Надо расширить мостки, чтоб Настасье Петровне удобнее было ходить, подлатать сарай и баню, сделать скамейку, прибраться везде, одеяла и подушки просушить на солнце, да и так, по мелочи ещё много.

— Мам, — заходя в кухню, сказала Нина, — у тебя на чердаке-то чего творится! Надо там разобрать. Половину выкинуть можно: только место занимает да пыль собирает.

— Ну, милая! Прям так взять и выкинуть? — удивилась Настасья Петровна. — Почто тебе мешает-то? Лежит, есть не просит.

— Мама, ты же этой пылью каждый день дышишь!

— И пускай. Не жалуюсь же.

— Нет, я всё-таки там порядок наведу. Но ты не переживай, — погладила Нина маму по плечу, — я буду советоваться с тобой. Без твоего ведома ничего не выброшу.

— Ай, Бог с тобой, — махнула рукой Настасья Петровна, — делай, что хочешь.

Нина улыбнулась, почесала за ушком белого кота, погладила по голове чёрного. Потом чмокнула маму в морщинистую щёку и вышла в сени.

Чердак смотрел на неё недружелюбно. Нина вздохнула, повязала платок на голову, взяла прислонённую к стене лесенку и вставила её в специально выдолбленные пазы. Теперь можно наверх залезть.

Пол здесь казался крепким, но Нина всё равно очень осторожно ступала по пыльным перекладинам. Остановилась, осмотрелась. Места, конечно, много, но захламлено до невозможности. Где-то посередине высилась кирпичная кладка — труба от русской печи, выходившая на крышу. На лицевой стороне дома — небольшое окно, нуждающееся в серьёзной чистке. Сквозь него едва-едва пробивались солнечные лучи, но и этого тусклого света хватало, чтобы разглядеть, сколько пыли витало в воздухе. Тут же лежали старые рамы с полуразбитыми стёклами, железные крючки, ржавые наконечники от лопат. Рядом — полуразвалившийся стол с телевизором. Таких уже давно не выпускают: тяжёлый, толстопузый.

— Вот зачем она его хранит? — покачала головой Нина.

В дальнем углу, напротив окна, кучей валялось жухлое сено, которое уже почти истлело от времени. На него навалились уже явно негодные бруски и доски, видимо, остатки былой роскоши. Прислонившись к противоположной от окна стене, стоял довольно крепкий платяной шкаф, только дверцы покосились. Вокруг валялись старые тряпки, похоже, выпали с полок.

Нина осторожно подошла ближе и разглядела среди них своё детское платье в горошек. У него и грудь была запятнана, и ткань затёртая — но воспоминания вызывало приятные. Тут же лежала ржавая коляска, точнее, только каркас с колёсами. В другом углу — коробка с банками, затянутыми паутиной и покрытыми пылью, рядом — мешок, из которого торчали старые игрушки. Куклу с редкими растрёпанными волосами и одним глазом вполне можно было бы брать на главную роль в какой-нибудь фильм ужасов. Это раньше она красовалась в ярком платьице, смотрела на мир чистыми голубыми глазами с пышными ресницами и была всеобщей любимицей.

Почти по центру расположился большой сундук, покрытый толстым слоем пыли. Наверное, в таких невесты и приносили с собой приданое. Нина зачем-то провела по нему пальцем. Чихнула. Рядом с сундуком лежали плетёные корзины, забитые всяким барахлом.

«Кстати, ничего такие. Ещё вполне годные», — потрогав жёсткие прутья, подумала Нина.

Потом подпёрла бока руками и осмотрелась:

— М-да, а дел здесь больше, чем я представляла. Пожалуй, тут и месяца не хватит, чтоб привести чердак в порядок.

Казалось, что здесь был свой, не тронутый человеком мир, в котором время остановилось.

Когда Нина спустилась вниз, чтобы взять ведро, воду, тряпки, метлу с совком и мешки для мусора, Настасья Петровна уже запихивала в печь пироги. Выпечка в этом доме была всегда вкусной. Даже говорили, будто и познакомились бабушка с дедушкой благодаря ароматному запаху, который долетел, вроде как, аж до соседней улицы. А верить этому или нет, каждый решал сам.

— Ммм, — потянула носом Нина, — чую творожник.

— А то как же, — поставив ухват у печи, ответила Настасья Петровна, — твой любимый да не испечь?

Ещё на столе, ожидая своей очереди, стояли пироги с рыбой, и с грибами, и с брусникой, и с капустой. Расстаралась Настасья Петровна. Очень детей и внуков любила.

— Мам, всё-таки без твоей помощи не обойтись, — сказала Нина, вернувшись на кухню. Она уже затащила оборудование для чистки на чердак и хотела посоветоваться, что всё-таки можно выбросить. — Смогла бы ты наверх забраться? Глянуть там.

— Наве-е-е-рх? — всплеснула руками Настасья Петровна. — Ты чего? Мне, чай, не двадцать лет, чтоб по крышам-то прыгать.

— Ну, так я же помогу тебе. Хоть сама увидишь, что там творится.

Бабушка с недоверием на неё посмотрела:

— Зови, что ли, Федьку с Сёмкой, пусть подсобят.

— Ну, я бы и сама справилась. Ладно, — Нина махнула рукой. — Сейчас позову.

Через полчаса Настасья Петровна, кряхтя и ругая дочку за такие идеи, всё-таки забралась на чердак.

— Мам, да ты у нас ещё ого-го! — улыбнулся Федя. — Всем нам фору дашь!

— Да полно тебе! — проворчала Настасья Петровна сверху. — Вот придумали не дело.

Нина хмыкнула и тоже поднялась на чердак.

— Смотри, мама, сколько тут барахла. Точно можно выбросить половину, а то и всё! Приберусь, порядок наведу. Красота же будет. Да, мам? Ма-а-ам?

Но Настасья Петровна её, кажется, не слышала. Она стояла посередине и медленно смотрела по сторонам, задерживая взгляд почти на каждом предмете. И в её памяти всплывали картины прошлого, сменяя одна другую.

Вот Лёня, её муж, строит баню, а остатки материалов складывает. Говорил, что пригодятся.

А вот они покупают телевизор. Ни у кого тогда ещё таких не было, полдеревни к ним смотреть приходили.

А вот Настасья Петровна, молодая и красивая, везёт коляску, в которой агукает малыш, её любимый Сёмочка. Рядом семенит маленькая девочка Ниночка в платье в горошек, одной рукой держится за маму, а во второй несёт голубоглазую куклу.

— Мама, ты чего? — взяв её за руку, спросила Нина.

Настасья Петровна, словно очнувшись, посмотрела на дочь, а в глазах слёзы застыли. Она достала платочек и утёрла им лицо.

— Почто и послушалась вас! Накой сюда полезла? Память, она такая: то нет её вовсе, а то вон как, — проворчала Настасья Петровна.

— Какая ты у меня, — улыбнулась Нина и прижала маму к себе. — Ну, так чего ты мне скажешь? Можно выбрасывать или нет?

— Жалко, конечно, — ответила Настасья Петровна. — Но делай, как знаешь. Я уж больше сюда никогда не полезу.

Она ещё раз осмотрела чердак, вздохнула и поковыляла к выходу. Там её уже ждали сыновья и помогли ей спуститься.

— Бабушка! Бабушка! — вдруг налетели внуки, крича наперебой. — Посмотри, какие мы цветы посадили!

— Тише вы! Тише! — замахала руками Настасья Петровна. — Я во-о-он откуда слезла. Сама не верю.

— Ух ты! — у Ванечки даже глаза загорелись. — Я тоже хочу!

— Никаких чердаков! — строго сказала Леночка, которая вышла из дома и как раз услышала разговор. — Нечего тебе там делать. И тебе, Поля, тоже. И тебе, Лиза. Никому нельзя.

— Ну, я же большой уже! Ты сама говорила, — надул губы Ваня.

— И я! Я тоже большая! — в один голос пропищали девочки.

— Полноте вам, — нахмурилась Настасья Петровна. — А то пирогов не получите.

Дети замолчали и посмотрели друг на друга. Чердак, конечно, заманчив, но пироги-то вкуснее. И ближе. Поэтому они, не сговариваясь, решили выбрать лакомство.

— Вот молодцы, идите в дом, — сказала бабушка.

— Ой, Настасья Петровна, балуете вы их. После ваших пирогов детей хоть на диету сажай, — покачала головой Леночка.

— Ну, дети же…

Сыновья только улыбнулись и пошли во двор: работа ждёт. Дети забежали в дом и уже уселись за стол в ожидании вкусных пирогов, а Леночка подхватила Настасью Петровну за руку и помогла зайти внутрь.

Взбудоражили, конечно, бабушку воспоминания.

А Нина осталась на чердаке, один на один с миром полузабытых вещей. Она завязала потуже платок, надела медицинскую маску, резиновые перчатки и начала уборку. Запихивая в мешки годами хранимое «добро», она думала, что хорошо бы и в голове проводить такую чистку. Периодически. Освобождать пространство для новых ярких впечатлений, а не заставлять его пыльными экспонатами минувших времён.

Дорога к морю

Записки в дневнике

…на небесах только и говорят, что о море. Как оно бесконечно прекрасно. О закате, который они видели. О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым, как кровь… (с) Достучаться до небес

История-дневник о маленьком путешествии на поезде, случайных встречах и тоскливых расставаниях, о жизни и море. Разве можно его не любить, если оно там без нас волнуется?

Я уже давно собрала чемодан, и он терпеливо ждал меня в коридоре. Скользнула взглядом по комнате — не забыла ли чего? Вроде бы нет — столы пустые, шкафы тоже… Вздохнула — прощаться всегда тяжело.

До поезда оставался ещё целый час, можно бы посидеть, попить чаю, посмотреть из окна во двор, но мне уже не терпелось идти, бежать куда-то. Хотелось прогуляться по улице, запомнить утреннюю, ещё заспанную и такую спокойную Москву.

Я поправила сбившуюся скатерть, ровнее поставила стул. Зачем задерживаться? Пора покидать мою маленькую неприступную крепость в этом большом городе. Сегодня я уезжаю, может быть, навсегда. Снова стало тоскливо. Но чего жалеть? Город ведь так и не стал мне родным, хоть я и старалась привыкнуть к его бешеному ритму и постоянной спешке. Не получилось, хотелось спокойствия.

Поэтому пару недель назад я позвонила старшей сестре Ире и сказала, что приеду в гости. Она обрадовалась. Жила Ирка в небольшом посёлке у моря, в своём доме, можно даже сказать — нашем. Домик достался нам по наследству от бабушки по папиной линии. Бабуля была более решительной, чем я: однажды захотела всё бросить и уехать жить на берегу моря — и решила, и уехала. Купила себе домик, жила в одной комнате, две другие сдавала отдыхающим. А мы в детстве часто ездили к ней вместе с сестрой, вдоволь купались в море, наедались фруктами и бабушкиными вкусностями, возвращались домой сытые и загорелые. А когда бабушка умерла, пусть земля ей будет пухом, домик перешёл в нашу собственность. Ира почти сразу собрала вещи и уехала туда жить, а я в Москву учиться. Родители переезжать отказались — остались в небольшом городке в Подмосковье. Сначала они и нас пытались как-то остановить (зачем?), но потом махнули рукой, взяв обещание регулярно приезжать, писать или звонить.

— Маришенька, может, хоть чаю попьёшь на дорожку? — ласково спросила Антонина Ивановна.

Она стояла на пороге комнаты, кутаясь в платок, и грустно улыбалась. Сеточка морщин вокруг глаз, глубокие — на лбу и подбородке, они нисколько не портили её. Вся она была такой уютной и родной, что я всегда удивлялась. Именно Антонина Ивановна приютила меня у себя, и здесь я прожила больше пяти лет.

— Спасибо, тёть Тоня, не буду, — обернувшись, ответила я. — Скоро мой поезд прибывает. Боюсь опоздать.

— Да ладно тебе, до вокзала добираться пять минут. Успеешь, — она прошла к столу и взяла меня за руку, будто бы не желая отпускать.

Другой рукой я погладила её плечо и с улыбкой посмотрела на неё. За то время, что я жила у Антонины Ивановны, мы стали такими близкими людьми. Вечерами часто собирались на маленькой кухоньке и пили чай. Я любила рассказы тёти Тони. Уж что-что, а рассказывать она умела, да так, что люди слушали, открыв рты. Даже советы она давала так, что хотелось к ним прислушиваться. А вот дети её жили далеко, на другом конце страны, поэтому, наверное, она и привязалась ко мне.

— Я позвоню, тёть Тоня, или письмо напишу. Сообщу, как добралась, — поцеловав её в щёку, сказала я.

— Обязательно позвони. И знай, что двери этого дома всегда открыты для тебя, — погладив меня по голове, проговорила Антонина Ивановна и утёрла платком накатывающиеся слёзы.

— Спасибо, тёть Тоня, за всё спасибо.

Я взяла свой рюкзак, отдала ключи от комнаты, подхватила чемодан за ручку, ещё раз поцеловала Антонину Ивановну и вышла.

До поезда оставалось ещё около получаса. Я сходила в ближайшее кафе, перекусила и взяла немного еды с собой. Потом бродила по вокзалу, рассматривая разнообразные сувениры в витринах. Чего тут только нет! Я выбрала один симпатичный магнитик, подарю Ире, она же в Москве давно не была.

«Поезд Москва-Адлер прибывает к первой платформе!» — громко объявил голос.

Я спешно расплатилась и побежала к перрону.

Поезд стучал колёсами и фыркал дымом из трубы локомотива. Мимо проезжали вагоны, мелькали таблички на окнах. Я глянула на билет — мой вагон седьмой. Место тринадцатое. Обожаю.

Вокруг меня сновали люди с огромными баулами и чемоданами, перекрикивались между собой, торопились. Проводницы уже спустили лестницы и начали пропускать пассажиров. Я, наконец, добралась до своего вагона, достала паспорт и билет.

— Здравствуйте, — протянула их девушке.

— Доброе утро, — она сверила данные. — Ваше место тринадцатое, проходите.

Я кивнула и полезла по железным ступеням внутрь. Первое, второе, третье, четвёртое купе. Вот, это моё.

Интересно, какие у меня будут попутчики? Слишком болтливые женщины? Или угрюмые мужчины? Или молодые мамочки с активными и кричащими детишками?

Сегодня мне повезло: на верхней полке лежал, уткнувшись в телефон, молодой парень, а на полках напротив расположилась семейная пара. Мужчина читал газету, а женщина отгадывала кроссворд.

— Здравствуйте, — сказала я.

Мои соседи кивнули в ответ.

Чемодан — под полку, рюкзак — на крючок, развернула матрас и уселась ждать. Скоро придёт проводник, проверит билеты и выдаст бельё. В животе заурчало. Я достала фрукты, печенье, салат из кафешки, потом возьму стакан в подстаканнике.

Соседи тоже оживились: достали чайные пакетики, бутерброды с колбасой, яблочки.

— Хотите печенья? — начала я разговор.

— Спасибо, у нас своё, — кивнула женщина. — Как тебя звать? Далеко едешь?

— Меня Марина, — я начала чистить мандарин. — К сестре еду в гости.

— А меня Анастасия Михайловна. А это муж мой — Роман Павлович.

Мужчина выглянул из-за газеты, даже улыбнулся.

— Мы к детям едем, в Сочи. Ты бывала там?

— Неа, — помотала головой. — Я и на море-то давно уже не была.

Сосед сверху сам не представился, но из телефонного разговора я поняла, что звали его Саша, а ехал он в Адлер.

Тут и проводница пришла, проверила билеты, раздала бельё.

— Хорошо, когда есть к кому приехать, — сказала Анастасия Михайловна.

— На, съешь бутербродик, — повернулась к мужу.

— Да не хочу я, Насть, попозже, — проворчал Роман Павлович и закрылся газетой.

Я улыбнулась.

— Принести вам воды к чаю?

— А давай. Мне хоть и не трястись там.

Поезду ехать до моря почти двое суток. Долго. Хотя первый день как-то незаметно подошёл к концу — в окно уже сочились лучи закатного солнца. Начали укладываться.

Я переоделась и вытянулась на полке, укрывшись простыней. Как приятно слушать перестук колёс. Тук-тук, тук-тук. А после выйду из поезда и буду долго ещё покачиваться в такт.

Я достала телефон — кое-какая связь всё-таки была — отправила сообщение Ирке, написала и номер вагона, и поезда.

«Я тебя встречу. Жду!» — пришло в ответ.

Приятно.

Но всё же меня не покидало тревожное ощущение — а как всё устроится? Смогу ли я найти работу? Как быть с жильём? Ну, первое время поживу у сестры, но не вечно же. Придётся искать какие-то варианты. А где их искать? На что я вообще способна?

Я помотала головой — отставить! Буду решать проблемы по мере их поступления. Сейчас я в своём купе, лежу на полке, слушаю стук колёс и обрывки чьих-то разговоров. Не о чем волноваться. А главное, что скоро я увижу море! Снова потрогаю его руками, прогуляюсь по мягкому песку, понежусь в объятиях прохладного солёного ветра…

И даже не заметила, как провалилась в сон. Проснулась уже ночью от громкого женского голоса:

— Поезд «Москва — Адлер» отправляется с первой платформы! Повторяю, поезд «Москва — Адлер» отправляется с первой платформы.

Выглянула в окно: деревья, каменное здание вокзала и бегущие с сумками люди.

«Вот кому-то не повезло, — подумала я, — в такое время бегать по перрону».

Посмотрела на экран телефон — два часа десять минут, а за окном будто день. Летние ночи очень светлые. А теперь нужно постараться заснуть под храп соседей. И как они только это делают?

Следующий день начался с запаха свежих огурцов и варёных яиц. Роман Павлович с шумом размешивал сахар в стакане, всё также уткнувшись в газету, а Анастасия Михайловна заботливо делала ему бутерброды. Я заварила кофе из пакетика и достала печенье. За окном мелькали деревья, поля и реки, высокие-высокие столбы, окутанные проводами, грунтовые и асфальтовые дороги, деревеньки и сёла… И везде была жизнь — какая-то своя, особенная. У каждого человека, что я видела, были свои радости и печали, волнения и заботы, открытия и начинания. И это так чудесно.

— Мариш, смотри, — отвлекла меня от мыслей Анастасия Михайловна.

Я посмотрела на экран телефона, а на меня смотрел большеглазый малыш в красном костюмчике.

— Это мой внучок, Пашенька, — с какой-то невероятной любовью проговорила женщина. — Самый младшенький. Здесь вот он кушает мою малинку, а вот тут — первый раз твёрдо встал на ножки.

— Очень мило, — улыбнулась я.

— А у тебя дети есть? — спросила она вдруг.

— Нет, — я почему-то смутилась.

— Не-е-ет? — расстроено протянула Анастасия Михайловна, но потом, будто спохватившись, добавила, — ну, будут-будут. — И вновь принялась показывать мне фотографии членов их большого семейства.

Роман Павлович лишь изредка поддакивал словам жены, не отрываясь от чтения. Вообще, о нём я мало узнала, разве только, что он любил крепкий горячий чай. Я удивлялась, как он может его пить, даже не поморщившись. Мой-то был светлый и разбавленный. А Саша к нам так и не спустился — и ел там, наверху, и развлекался. Только в тамбур уходил.

Медленно тянулся второй день, но всё же и он подошёл к концу — уже завтра утром прибываем. Моя станция первая, потом выходили Анастасия Михайловна с мужем, а потом и Саша, на конечной.

— Чего ж ты так рано собираться начала? — удивилась Анастасия Михайловна, увидев, что я складывала вещи.

— Так чтоб утром вас не будить, — ответила я. — А то я бываю иногда слишком шумной.

Женщина хмыкнула, но промолчала.

А я снова отправила сообщение Ире, напомнила про время прибытия и достала книжку, чтоб скоротать остаток вечера в компании Гарри и Того-кого-нельзя-называть.

Утром под подушкой начал жужжать будильник. Я отключила его, даже не открывая глаз. Спать хотелось жутко. Как будто организм не выспался за всё это время, пока я была тут тюленем?

Всё же поднялась, умылась, привела себя в порядок, убрала бельё.

— А у нас есть кофе из кофемашины, хотите? — спросила меня проводница, забирая простыни.

— Ого, — удивилась я. — Хочу, конечно.

Так моё утро началось с ароматной чаш… стакана свежесваренного кофе и творожного печенья.

Вскоре проснулись и соседи.

— Вот это запах, — потянула носом Анастасия Михайловна.

— Угу, — кивнула я, — хотите, я и вам закажу?

— Нет-нет, я только понюхать. У меня ж давление, — вздохнула она. — А тебе, Марина, счастливого пути. Очень приятно было познакомиться. Может быть, когда-нибудь и встретимся ещё. Слушай! Я тебе сейчас напишу адрес наш, мы будем в Сочи до конца месяца, приезжай в гости!

— Так я же к сестре…

— Приезжай с сестрой! Места-то у нас много. Да, Рома?

— Угу, — кивнул Роман Павлович, — приезжайте. Только предупредите заранее. Настя, напиши наш телефон.

— Да-да, — спешно чиркая ручкой по листку бумаги, ответила Анастасия Михайловна, — будем очень рады видеть!

Она протянула мне бумагу с адресом и крепко обняла. Поразительно, как иногда за короткое время можно привыкнуть к людям. Ведь ещё неделю назад мы были друг другу никем, мы даже не знали, что существуем в мире. А теперь можем ездить в гости. Поразительно.

— Счастливо вам добраться! Возможно, когда-то ещё и встретимся! — попрощалась я и пошла к выходу.

Тут уже столпился народ, кто-то выглядывал в окошко, выискивая встречающих. Я тоже мельком глянула, но Иркиного лица не увидела.

Поезд всё замедлял и замедлял ход и, наконец, совсем остановился. Проводница открыла двери, опустила ступеньки и вышла на перрон. Я осторожно спустилась и глубоко вдохнула. Ох, этот южный воздух, ни с чем его не спутаешь.

— Мариша! — вдруг услышала я знакомый голос и обернулась.

Сестра, как всегда, была шикарна: стройная лёгкая, в жёлтом платье и шляпе с широкими полями.

— Ирка! — крикнула я в ответ и, отпустив ручку чемодана, кинулась её обнимать. — Как я рада тебя видеть!