Бесплатный фрагмент - Режиссёрский дневник. Макбет — Эманация тьмы

ЧАСТЬ I. «ЛАБИРИНТ ПЬЕСЫ И ВНУТРЕННЕЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ»

Здесь — попытки уйти от линейного сюжета, увидеть внутреннюю логику персонажей по-новому, понять Макбета не как героя, а как механизм сознания, а Банко — как проявление бессознательного.

Это записи о сомнениях, поисках, тонких открытиях, о размышлениях в костюмерной и о том, как постепенно рождается другой язык постановки.

---

Ключи части:

1. Желание преодолеть линейное повествование текста.

2. Отказ от иллюзии структуры.

3. Размышления в костюмерной.

4. Первая встреча с Дунканом и Банко.

5. Банко как структура бессознательного.

6. Понимание Макбета как не героя, а механизма архетипов.

7. Создание внутренней трагедии и архетипического ритма.

6 мая 2025. Мастерская системы Аутоника / Акимов Роман Евгеньевич

Чувствую внутреннюю неустроенность.

Очевидно, что пьеса Макбет, спустя больше семи лет нашего общения, не желает доверительно и просто структурироваться во что-то иное, чем линейное повествование. Иногда мы можем днями напролёт утопать в символах, перекликающихся с нашим временем. Заканчивается всё тем, что я прошу гораздо большего — мне интересно нечто более глубокое, чем символы бессознательного и даже архетипы.

Я вижу правильным — совершенно и абсолютно — переиначить эту линейную сюжетную ловушку, шокировать саму суть пьесы и начать уже равнозначный диалог.

Общение с пьесой напоминает психоаналитическую терапию с очень непростым пациентом, он — водит кругами и ловко обманывает, усыпляет бдительность. Макиавеллизм чистой воды. Времени совсем немного.

8 мая 2025. Мастерская системы Аутоника / Акимов Роман Евгеньевич

Есть что-то совершенно невероятное в том, когда есть небольшая костюмерка — и в ней абсолютный порядок. Я понял, что могу сидеть и просто ей любоваться: как она уместно вписалась в, вроде бы, противящееся ей небольшое пространство. Она его точно, несомненно, украшает.

Отдельно мне тепло и спокойно от того, что у всего есть своё место: подобно грозовым тучам в чёрных коробках располагается различный рыцарский реквизит — это и ржавые стальные наколенники, защиты для рук, обветшалые тяжёлые рукавицы — словно это всё должно осыпаться с чужого нам неба и быть погребённым в каком-нибудь холодном и сыром ущелье.

Мне нравится, как блестит металл на верхней одежде Макбета — он мне напоминает светящийся ночной, умирающий месяц. Ангельские накидки алого света. Три меча в ножнах с лезвиями вниз — как три распятия, и всё это слегка возвышается над большим количеством (общностью) кожаной обуви — ботинок, туфель и башмаков, которые, как и мы, стремятся быть чем-то большим, чем просто башмаками и ботинками.

А под всем этим — крепкий пол уже театра, куда ступают наши ноги: участников мастерской, фантомов Шекспира, педагогов, зрителя.

Перечитывал в ночи первые сцены первого акта Макбета (Эманация тьмы) — дело сдвигается. Пляска образов переходит в художественные символы. Я наконец-то смог прочувствовать то, что происходит с Дунканом, когда он — из, впрочем, оправданного собственной безопасностью любопытства — становится заложником стремительного возвышения Макбета. Макбет — как кровавое, набирающее динамику цунами, которое пусть и вдали, но приближается к его берегам.

9 мая 2025. Мастерская системы Аутоника / Акимов Роман Евгеньевич

Пока мастерская занималась вокалом и хоровым искусством, я целый день посвятил У. Шекспиру и его Макбету.

Сейчас я вижу, что всё его проявление должно выражать зацикленность и обречённость. Именно поэтому создание этого мира будет начинаться с самого конца (с смерти тирана) и им заканчиваться. Все эти повторяющиеся ситуации должны как бы застыть безвыходно во времени и не находить иного развития — как постоянное назначение нового Макбета. Именно поэтому мне важна атмосфера временного истощения, нахождение на грани разрыва — «где тонко — там и рвётся». Важна динамика через постоянные игры и метания.

Тут нет предвосхищения постдраматической деконструкции — потому как это не разрушение пьесы и её основ, а создание каменного моста для встречного с ней диалога о самом важном.

Когда это всё прекратится??? Именно поэтому вхождение в эту историю ангелов видится мне как нарушение привычного повествования, и разрыв должен произойти — иначе будет продолжаться бесконечная мельница из кровавых костей в колесе.

Также важным мне видится: в самом начале, когда произойдёт очередное назначение (распределение) Макбета, — вывести финальные пророчества как некий договор, некую скорбную печать, которую должен взвалить на себя этот человек, невольно угодивший в самую тёмную ловушку собственного внутреннего и задавленного мира. После этого начнётся распад этого бесконечного человеческого ужаса — где сон и явь одно, а солнце и луна — лишь иллюзорные, мифологические, личностные, равнозначные элементы, то ускоряющие, то замедляющие всё застывшее пространство в человеческом сознании.

10 мая 2025. Мастерская системы Аутоника /Акимов Роман Евгеньевич

Вечер посвятил Макбету. Успел сделать 3–4 сцену.

Всё думаю о Банко. Ошибочно представлять, что это положительный герой, и действительно, из текста такое мнение может сложиться. Но, во-первых, нет положительных и отрицательных — это довольно поверхностные суждения.

Банко — действительно важный персонаж, и с той же невероятностью он обделён драматургическими душевными подробностями, оставаясь лишь чисто символической функцией жертвы, размытой в субъективной перспективе Макбета.

Так пусть он станет символом бессознательного. Объединить их в целое (Макбета и Банко) видится мне верным решением.

Банко — не тень, не функция. Это самостоятельный комплекс, занимающий время от времени сознание. Это даст целостность и необходимую динамику, потому как это будут взаимоисключающие, парадоксальные стороны одного целого, а их предстоящие противоборства и решения уйдут с поверхностного и очевидного первого плана для зрителя — в самую суть: от восприятия как героев — к восприятию внутренних состояний.

Трагедия должна стать внутренним кошмаром, а не только прочитанным сюжетом.

ПРОЦЕСС УЧАСТНИКОВ

Юлия Воробьева / Ангел

Этим летом наша Мастерская выпустит спектакль, работа над которым идёт уже больше года — «Эманация тьмы» по пьесе Уильяма Шекспира «Макбет».

Сегодня в ночи я перечитывала пьесу, прокручивала в голове прошедшие репетиции и всё то, о чём мы говорим во время создания Спектакля. Делюсь нахлынувшими на меня от этого чувствами:

«Шекспир написал её ~400 лет назад… Как же можно было создать такое произведение, которое сегодня мы разбираем и ставим совершенно новыми способами? Перебираем его настолько, что оно обретает новое существование под названием «Эманация тьмы»? Пьеса далеко в будущее! И кто ещё знает, что будет после нас? Что в ней ещё может быть найдено — то, что вскрывает суть человека, жизни и мира?

Это поразительно! Как, о чём думал Уильям, создавая её? Мог ли он тогда представить, что он создал? Что он думает об этом сейчас? Радуется ли, что мы дошли до самой сути? Или удивляется этому?

Почему-то я думаю, что он радуется. И что он всё знал ещё тогда. А теперь радуется, что люди доходят до смыслов произведения, в котором он скрыл суть существования человека.»

Дарья Игнатьева / Геката

«Птицы с юга, птицы на юг…»

На пути к ней: Закрываю себя в сундук и ставлю под лавочкой — в попытках отгородить её от себя и прожить на белой простыне или загрунтованном листе фанеры то, что не вытягиваю из себя через весь свой опыт острыми щипцами. Она — не я, но я — она.

Диалектики и математики уже кидают в меня тухлые помидоры, но 2×2 ≠ 4, а перестановка мест слагаемых сейчас имеет значение.

Иначе она не родится в этот мир, а я не мню себя Богом, чтобы решать, кому гнить в утробе, напоминая о себе при каждом невзначай сказанном вслух имени. Можно ли тут говорить о любви?

К ней: Я не люблю тебя. Ещё очень рано для слов, значения которых ещё никто не пережил по-настоящему. Я не понимаю тебя. Я злюсь на тебя. Я злюсь на себя. Злюсь, что ты ускользаешь, оставляя лишь дуновение ветра, опускающее лёгкое пёрышко к моим ногам. Злюсь, что я не догоняю, а просто наблюдаю, как ты отдаляешься. Что я жду от тебя? Повиновения? Нет. Сочувствия? Нет, но близко: соучастия.

Без этого я останусь в тени своих домыслов, а они быстро засасывают, притворяясь истиной. Словно прикладывать пальцы курильщика к губам — в попытках вдохнуть через них опьянённый воздух. Верить в правду, производя одну лишь ложь. Безнадёжно ль?

«…Я обниму тебя как сестру,

На фоне дымящих труб»

Сергей Сухин / Дункан

Жажда власти рождает ненасытность — жадность, неудовлетворённость, которые только усиливают саму жажду.

Я болен глубокой, скрытой завистью к красивому — сны то и дело отражают эту слабость. Боюсь показывать её людям и мучаюсь ею в одиночестве. В этом огне медленно тлеет мой сад.

Красота беззащитна. Отсюда и возникает ассоциация на старца: как же ему тесно во мне, а мне — в нём.

С этой силой нельзя бороться, но и провоцировать её не стоит.

Открыл погоду в Инвернессе — там, как и в Москве, шестнадцать градусов, облачно, моросит. Делаю глоток персиковой воды и сижу в Антроповой яме, недалеко от Достоевской. В чёрной угловатой водолазке, чёрных брюках и восьмидырочных Dr. Martens ощущаю себя естественной частью пейзажа. В Шотландии я бы ходил так же.

Иду к метро — и вдруг попадаю в мир собственной фантазии.

Цвета приглушены, день живёт под медленно ползущим куполом облаков. Передо мной зелёно-коричневый мыс, обдуваемый холодным ветром. Он не жалит, но будит тоску. Слёзы наворачиваются — от ветра, от этой тишины, от молчаливой, суровой красоты. Я чувствую приближение войны. Запиваю встречным ветром жажду действия, волнение, желание быть частью грядущего. Свежий морской воздух насыщает как молитва — здесь хорошо быть одному с тяжёлыми мыслями.

В метро — как в чистилище. Вокруг приятный сквозняк, пахнет железом и озоном. Иногда мне чудится смех чертей, существ, которых здесь целая коллекция. Я одно из них. Так, наверное, бродит Дункан в голове у своего убийцы. Люди обезличены, текут волной, растворяются друг в друге. Различны только фасады станций, куда они прибывают и откуда уходят.

Но что значат эти станции?

Может, каждая — это чья-то неоконченность.

Ярославна Снегур / Ангел

Послушала лекцию по Аутонике, где затрагивалась тема убийства на примере Макбета. Захотелось найти свои записи из 2022 года, когда я делала намётки собственной интерпретации шекспировской пьесы. В лекции прозвучало много фраз, которые, хотя и не напрямую, перекликались с моими тогдашними идеями.

«Мы в чокнутом лабиринте, из которого сложно найти выход. В нём всегда есть Минотавр. Мы всегда от чего-то бежим, но выхода найти не можем.»

После этой фразы вспомнила, что символом заточения моего Макбета был чёрный куб, ассоциирующийся с камерой-обскура. В нём был маленький проём — выход в свет, но он выбирал оставаться в тени, чтобы не видеть собственные окровавленные руки. За стенами куба его ждали воспоминания о содеянном — бескрайнее маковое поле, символ вечных мучений.

Для меня это пространство было точкой перехода, в которой он застрял, бесконечно проживая одно и то же: история начиналась снова и снова и каждый раз заканчивалась потерей семьи, близких, самого себя.

«Человек умирает тогда, когда умирает в нём прекрасная сторона души. Человек сам делает выбор, и только от него зависит, что будет дальше в сценарии его жизни. Герой Макбета начал увядать тогда, когда впервые допустил мысль, что смерть другого способна сделать его счастливым — патологическим счастьем. Убив короля, Макбет потерял не только душу, но и разрушил всё, что имел.»

Интересно перечитывать эти мысли из 2022 года. В них уже было предчувствие пути. Забавно, что тогда я тоже хотела начать пьесу с конца. Всё в нашей жизни не случайно.

Николай Галлямов / Макдуфф

Перечитывая «Макбета», я поймал себя на мысли, что Макдуфф — удивительно наивен. Он мечется между двух сторон, верит каждому слову, как будто скачет по трёхмерным буквам, не осознавая, на какой из них стоит.

Малькольм, словно ведьма, начинает с ним игру, прощупывает почву, определяет правила.

В воображении появляется деревянная дощечка с выемками под разные фигуры. Свободна лишь одна — под меч. Макдуфф пытается найти себе другое место: под щит, под сердце, под слово. Но снова и снова понимает — его удел иной.

Он думает о стране, о короне, о семье, но магнит меча тянет его обратно. Не выбор, а притяжение. Не судьба, а механика ритуала.

Деталь неизбежно залетает в колесо, и оно катится дальше. Предопределённость, закольцованность, страшная уравновешенность судьбы.

Личная трагедия Макдуффа исчезает в общем замысле могущественных сил — как шаги, растворяющиеся в темноте, где нет начала и конца, где первая сцена уже последняя. Не триумф героя, а возвращение в выемку, возвращение к своей функции — быть орудием чужой воли.

ЧАСТЬ II. «ВЕЧНЫЙ РИТУАЛ»

В этой части начинается погружение — туда, где сюжет перестаёт быть историей про убийство короля и раскрывается как внутренний кошмар человеческого сознания. Здесь разбираются ключевые моменты: письмо Леди Макбет, ночь убийства, роль сна, голоса бессознательного, превращение сцен в символы — от тени смерти до двух светящихся бабочек, представляющих души детей Дункана.

Это размышления о том, как распадается психика Макбета, как его мир превращается в пространство ужаса, где события — не поступки, а силы, действующие внутри человека. Данная часть показывает, что Макбет — не герой и не злодей, а механизм, через который раскрывается тьма; Банко — не персонаж, а голос бессознательного; Макдаф — не спаситель, а жест судьбы.

Далее — история о распаде времени, власти, морали и идентичности, где каждый образ становится архетипом, а каждая сцена — онтологическим актом.

---

Ключи части:

1. Работа с сценами: письмо Леди Макбет, убийство.

2. Сон как ось распада: время, судьба и голос Банко.

3. Превращение сцены убийства в онтологический акт тени.

4. Символ двух бабочек как душ детей Дункана.

5. Монолог Макбета как эстетизация смерти.

6. Бегство — не от убийства, а от мира как формы ужаса.

7. Макдаф — не герой, а трагический «жест мироздания».

11 мая 2025. Мастерская системы Аутоника / Акимов Роман Евгеньевич

Почти всё возможное время посвятил 5 и 6 сцене пьесы Макбет.

Я уверен, что все будут ожидать той сцены, когда Леди Макбет получает письмо от своего супруга. В классическом линейном повествовании пьесы — это очень важная сцена, так как открывает зрителю вектор дальнейшего развития: акцент с Макбета будет смещаться на его супругу, и приём будет тот же, что и у ведьм.

Но мне важно в этой сцене создать то, что бы отражало их связь. Это должна быть парадоксальная к ним лёгкость — и в чём-то поэтичность, где она, Она — не то, что им управляет, а внутренний голос его амбиций.

Должно реализоваться архетипическое столкновение воли и желаний.

Далее — увеличение ритма: монолог Макбета становится не рассуждением, а тошнотой. Всё, что говорит он, разбивает и множит его внутреннюю тьму.

И супруга должна не умолять Дункана, а вбивать с каждым словом в него гвозди.

Закончится сцена не волей, а её сломом:

«Я решился».

12 мая 2025. Мастерская системы Аутоника / Акимов Роман Евгеньевич

Закончил первую часть проявлений (акт).

Очень важно было в момент убийства связать вопрос времени, сна и судьбы в одну ось — где голос светлой части Макбета (Банко) говорит не от себя, а от всего мира:

«Сегодня спать нельзя».

В этом сложном взаимодействии Макбета и ведьм, которые всегда указывают на колокол, — выстроить до глубокого потрясения разложение Макбета и потерю голоса в онтологическом смысле. И именно поэтому смерть Дункана и все эти массовые танцы с кинжалом и его переброской — это не акт убийства, а сама идея смерти, её тень, её фарс.

После встраивания ангелов в канву и отторжения их помощи от Макбета — происходит онтологический разрыв со всем человеческим, и тут начинается пульс ужаса:

преследующий Макбета, стучащий холодным металлом Дункан, умоляющий не трогать его детей.

Финальное:

«Ведь ты же сможешь воскресить его?» — это обращение уже не к Богу, а к бездне.

Макбет — это не персонаж, а проводник коллективной бессознательной трагедии.

13 мая 2025. Мастерская системы Аутоника / Акимов Роман Евгеньевич

Открываю второй акт (проявление) символом двух светящихся бабочек, которые олицетворяют выживших детей убитого короля Дункана.

Бабочка — всегда символ души, трансформации и эфемерности бытия.

Они вынуждены проснуться и лететь во абсолютной тьме. Они — призрачный остаток ушедшей прежней жизни. Они — знак необратимого перехода, свет, напоминающий убитое воспоминание.

Их решение бежать — не просто тактический шаг, а глубоко символический акт: бегство от идеи смерти, от хаоса и распада. Они — как разделанная душа отца, и с этим — первоисточник угрозы.

Следующая часть посвящена ведьмам, которые торжествуют над ангелами: ведь после убийства нарушаются законы природы и бытия. И самое страшное — что это больше не трагедия. Нет. Это форма универсальной катастрофы.

Далее — большой и сложный монолог Макбета, нового короля, сознание которого обрело иной вектор. Он подчёркивает эстетическую, патологическую привлекательность смерти, её театральность и красоту:

«Передо мной плашмя лежало тело: Поверх посеребрённой тленом кожиСтруился крови золотой орнамент, Прорехой в естестве зияли раны, А через них просачивалась смерть.»

Начинается бегство всех героев — не от конкретных убийц, а от мира, в котором невозможно оставаться человеком.

13 мая 2025 (вторая запись). Мастерская системы Аутоника / Акимов Роман Евгеньевич

В 3–4 части происходит зарождение сопротивления тирании и углубление в пустоту власти.

«Когда начинает действовать яд, где-то уже возникает противоядие» — столкновение этих двух элементов почти всегда парализует волю человека.

Далее всё трансформируется в сомнение о различии добра и зла, затем — в недоверие:

«Никакому облику нельзя верить».

Вся эта «конструкция» — о внутренней деформации, итоговый эффект которой заключается в том, что тьма — не враг, а неизбежный элемент устройства реальности. (Но и это закончится!)

Макдаф, на чью волю выпадает быть палачом тиранов, — является трагическим жестом этой истории, а не победным знаменем добра и справедливости.

Итоговая мысль 3-й сцены — беспомощность перед осознанием собственного бессилия.

Тем временем король Макбет становится проводником власти, которую он уже не контролирует.

Убийство — не событие, а форма политической необходимости. Он иронизирует, говоря об этом как о дипломатии:

«Он враг и мне. При этом не какой-нибудь, а кровный.»«Нельзя же нам разбрасываться давними привязанностями!»

Мне страшно наблюдать, как он всё сильнее становится утилитарным.

О сыне Банко, Флинсе, он говорит:

«Это дитя мне столь же важно, как и отец» — то есть: не важно вообще.

Но всё же он не может найти комфортной посадки на троне.

Как верно подмечено в пьесе — как слишком большой ботинок, который раздирает кожу.

Макбет, конечно, никакая не власть. Он — рычаг, за который тьма держит свой престол. А черепа — это строительный материал (кирпичи) тирании.

Но рано или поздно всё это треснет, и ветер унесёт этот черепной прах во все стороны и осядет в лёгких — как страшное напоминание.

Итог 4-й сцены: устранение добра как активной категории в этом мире. Добро уходит на роль потенциала.

14 мая 2025. Мастерская системы Аутоника / Акимов Роман Евгеньевич

Заканчивая 4–5 сцену, о чём я думаю и что не даёт мне покоя ни днём, ни ночью:

Макбет — Эманация тьмы — не о конкретных людях, а о трагедии сознания и бытия. Она отражает ужас человека, когда он стоит перед бессмысленностью и невозможностью преодолеть тьму, которая заложена в основу существования.

«Зло действует под маскою добра — Добро крепчает под личиной зла.»

Экзистенциальность «Эманации тьмы» поднимает тему её распространения: её начала и конца, её сути как процесса — от человека к его космосу, его борьбе и слабостям, его любви и иллюзиям.

В самом центре пьесы — Макбет, но он не персонаж, не образ, а механизм сознания, уже повреждённого и постепенно разрушающегося ещё до начала действия.

«Две бабочки во тьме — это символ душ, заключённых между жизнью и смертью, символ невинности, обречённой на гибель.»

И после всего, что уже стало морем, — полный отказ Макбета видеть правду в себе.

Убив Банко, он уходит в метафору:

«Мы ранили змею, но не убили» и в самый кульминационный момент его распада произойдёт трансцендентное: явится лик Богини Ночи — Гекаты.

Теперь Макбет всецело принадлежит потусторонним силам.

Я много думаю о природе человека. Тут нет личностей. Я заменяю их архетипами, символами, отражающими экзистенциальный ужас бытия, обречённого на повторяемость в сознании человека.

Это большое размышление о том, что герой не становится злодеем, а постепенно раскрывает уже имеющуюся тьму внутри себя —

и этому всегда будет импульс, если в его мире добро и зло становятся неотличимы друг от друга.