Бесплатный фрагмент - Революционер на паровом ходу

— I —

Нежданное знакомство в канун Сошествия

Заставляя воздух вибрировать, проплыл под облаками, расцвеченный огнями будто на праздник, дискострат. Придерживая рукой легкомысленную шляпу, Карл запрокинул голову, глядя внеземному аппарату вслед.

Будучи студентом столичного университета Карл, казалось бы, не должен был удивляться таким обыденным вещам. Ему ли не знать, что три века назад… или может быть пять веков. Вот ведь даже этого мы не знаем, когда они явились к нам? Спорят историки до хрипоты, потрясают древними свитками, а жизнь между тем катится своим чередом. Мы вырубили леса, прежде защищавшие нас от кочующих огров. Мы окружили себя машинами, производящими всякую работу. До Сошествия о таких чудесах невозможно было и помыслить. А нынче мы привыкли к этим самым чудесам. И даже спешащий куда-то мальчишка-посыльный не бросит взгляд на инопланетный корабль. Может потому и не бросит, что у него есть дело поважнее. А вот у Карла дела не было решительно никакого.

Поэтому он бесцельно гулял по кривым улочкам старого города, не имея никакой цели, кроме как отвлечь себя от мыслей насущных о извечном вопросе, где бы бедному школяру раздобыть денег. Из кармана поизносившегося пальто, Карл достал брегет на цепочке. Эти часы были подарком дядюшки к отъезду Карла на учёбу. Цена их, для какого-нибудь фермера, составила бы целое состояние. Уж точно хватило бы на новый комбайн. Но дядюшка сказал, что Карл станет первым в их семье врачом, а врач это очень важный человек и должен иметь подобающие его статусу часы.

— Чтобы, — как добавил дядюшка, вручая подарок своему племяннику. — Доставая часы, лишний раз намекать пациентам, что время врача стоит денег.

Ах, знал бы дядюшка, что его надеждам не суждено оправдаться. Впрочем, теперь он об этом уже узнал. И потому дальнейшее учение Карла оплачивать отказался, о чём и уведомил нерадивого племянника срочной депешей оптического телеграфа.

И хоть ясно было, что денег студенту-неудачнику больше не раздобыть, но Карл каждый день откладывал покупку билета на рейсовый дирижабль. Он не хотел покидать столицу.

Бродить по мощёным булыжником городским улицам было куда увлекательнее, чем вести сытую размеренную деревенскую жизнь. Вот мимо прошла дама. Припорошивший мостовую снежок скрыл перестук её двух-дюймовых каблучков. Карл невольно залюбовался дамой. Счастье, что она не оглянулась на него, иначе ему пришлось бы извиняться за бестактность. Но право же, он не мог взгляда оторвать, так и смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. До чего она грациозно двигалась. Нет, брат, в деревне такого не увидишь. Там и дюймовый каблук только по большим праздникам.

Да и мостовых в деревне нет. Карл посмотрел на булыжники, укрытые снежным покровом с редкими следами прохожих. Как занятны эти следы. Вот кто-то спешил, загребая снег башмаками. Быть может старик? Карл поставил рядом с заинтересовавшим его следом свою ногу, отнял. Нет, чужой отпечаток заметно меньше. Мальчишка брёл, зевая по сторонам. Совсем как Карл сейчас. А вот цепочка навстречу. Такая необычная. Вместо цельного отпечатка подошвы, только половинка, и за ней жирная точка. Каблук! Ну конечно, здесь прошла та дама, так поразившая его.

А вот ещё следы. Точно женские. Вот пропечатались в снегу каблучки. Такие небольшие. И надо же, красавица прошла здесь не так давно, и в ту же самую сторону, куда бредёт сейчас и Карл. Ну что ж, прекрасная незнакомка, значит нам пока что по пути. Потом Вы, конечно, пойдёте своей дорогой, к чему Вам нищий студент?

Привычка размышлять была свойственна Карлу. Вот и сейчас, пока он шёл по пустынной улице, его мысли сами собой растекались широкой рекой. Почему эти пришельцы не могли научить людей, как сделать общество более дружелюбным? Почему обязательно жизнь человека, и симпатия к нему других людей, должны зависеть от наличия денег в его карманах. Ну как они, мудрые, порхающие от звезды к звезде, а такой очевидной вещи не предусмотрели?

Повеселевший от хмеля плотник прошествовал мимо, и чуть не зашиб задумавшегося Карла доской, которую нёс на плече. Карл едва увернулся, и огляделся. Пожалуй, он отклонился от своего обычного маршрута. Что же завлекло его сюда?

«О, да ведь следы незнакомки сворачивают. И мне туда же. Что ж, прекрасная незнакомка, которой я никогда не увижу, позвольте Вас проводить дальше. А что там я думал, про финансы? Ах, да»

Как гласят предания, до Сошествия «не бысть ничтоже». Это, однако, не так. Люди определённо не были сотворены. Это доказывают археологические раскопки. Они выглядели примерно так же, как люди современные, то есть имели пару рук и пару ног, одну голову, рост в три аршина для крепкого мужчины. Ничего необычного. И жили здесь уже давно. Конечно только там, где могли укрыться от огров. Эти дикари, ростом под пять аршин, бороздили степи на прирученных громадных ящерах. Не было силы способной остановить их. Их набеги были сущим бичом, они разоряли всё, убивали и пожирали мёртвых. Только непроходимые леса, горы и бурные реки были от них защитой. А так же рвы и валы в три ряда на много-много вёрст.

Отчаянно звеня шестерёночной трещёткой, налетел почтальон-самокатчик. Карл вовремя отшатнулся, уступив дорогу, как того требовал закон. И здравый смысл то же, ведь по снегу колёса самоката проскальзывали, и, оседлавшему механического скакуна, почтальону ни за что не удалось бы ни остановить его, ни отвернуть в сторону. Должно быть, когда тут проходила незнакомка, ей не приходилось уворачиваться от самокатов.

«Надо же, вот тут моя неведомая красавица свернула. И опять-таки, туда же, куда и мне. Но я отвлёкся от своих размышлений»

Явились пришельцы. Спустились или, как нынче принято об этом говорить, «сошествовали оземь в сфере небесной». В дискострате, значит, приземлились. И принялись помогать людям. Научили сопротивляться кочевникам с их громадными ручными ящерами. У людей появились механизмы. Шнековый транспортёр. Водяная помпа. Вентиляторы в шахтах, приводимые в действие ветряными крыльями или водяными колёсами. А в шахтах добывался металл, из которого стали делать кирасы и мечи. С этим уже можно было вдесятером отбиться от одного огра. Затем появились полные латы и длинные пики, отряды таких пикинёров могли уже сдерживать мелких ящеров. Арбалеты позволили ранить кочевников издали, не вступая в опасную рукопашную. А век назад появился порох. И тут уже кочевников стали теснить. Они ещё представляют угрозу в степях, поэтому если Карлу придётся возвращаться на родину, то только на рейсовом дирижабле. Но всё же…

«Не может быть, но опять мы с Вами, таинственная незнакомка, идём одной дорогой. Конечно, это не может продолжаться вечно, однажды Вы свернёте. Но как бы было чудесно… Ах, о чём я мечтаю? Опять нить мысли потерял»

Как учат историки, всё это бурное развитие связывалось с введением пришельцами денежного обращения. До Сошествия ничего подобного не было известно. Да и нынче деньги водятся не везде. Вот, к примеру, в недавно открытой дирижаблями дальнего поиска Заоблачной империи таковых нет. Тем не менее, живут там люди хоть и своеобразно, но не так уж плохо. Хотя и без денег. Да и у нас тоже денег, до пришельцев, никто не знал. Вроде тогда был первобытный коммунизм — то есть всё принадлежало коммуне. Никак иначе угнетаемые кочевниками небольшие сообщества первобытных людей и не выжили бы. Но пришельцы настояли, что нужно ввести деньги. Каждый должен получать плату, сообразно своему труду. Без этого, как учили они, развитие невозможно. Деньги бы сейчас Карлу точно не помешали.

«Как странно, но она свернула опять там же, где собирался и я. Как мало людей ходит этим переулком. Неужели незнакомка живёт где-то тут? Да видно не иначе»

Этот проходной двор-колодец был знаком ему. Каково же было его удивление, когда, выходя на улицу, он вновь заприметил знакомые следы. Уж, казалось бы, по всем законам коварной случайности, теперь их путям надлежит разойтись. Но нет, как будто судьба хочет свести их…

Едва не растолкав двух беседующих почтенных господ, Карл чуть ли не бегом выскочил на перекрёсток. Ворчливо пыхтя, удалялся паровой экипаж. Проклятье, колёса переехали цепочку следов. Их не видно. Вот же злая шутка судьбы, сперва разжечь несбыточную надежду на встречу, заставить человека поверить, и когда он уже уверится… Однако вот же они! Да, точно они, те самые каблучки. Ну уж теперь он не потеряет их ни за что. Теперь нагонит. Она свернула вот туда.

Она стояла у дверей. И была прекрасна, как может быть прекрасна только самая несбыточная фантазия. И правильные черты миловидного лица, и тонко наложенная косметика, и изящная шляпка, и вообще всё её одеяние по последней моде, выдавало птицу высокого полёта. Парящую в столь высоких, заоблачных для простого смертного, сферах, свет которых никогда не светит бедным школярам. И, однако, она стояла перед ним. И смотрела на него. А он не знал что сказать, только смущённо хлопал глазами. Она заговорила первой:

— Зачем Вы преследуете меня?

— II —

Механический таракан или пару лет спустя

Карл подстроил окуляры под своё зрение, прильнул к ним плотнее и дёрнул рычаг. Раздался тихий, но вполне отчётливый перестук шестерёнок внутри автомата. Взгляду открылся лабиринт, будто в каком-то подвале, и большой таракан посреди него. Таракан шевелил усиками, ожидая команды. Карл повернул рычаг и дёрнул. Тотчас таракан устремился в указанном направлении, а на то место, где он только что был, невесть откуда выпрыгнула лягушка. Карл отшатнулся от окуляров.

Он стоял посреди своего магазинчика. Мощный дубовый прилавок. Кассовый аппарат с рукояткой сбоку. Товары на полках, в основном различные книги, письменные и чертёжные принадлежности, счётные машинки и прочие механические безделушки, полезные и канцелярскому служаке, и студенту. Всё привычно. Через окошки под потолком лился дневной свет, иногда заслоняемый ногами редких прохожих. Как обычно, в этот час, после утренней толчеи спешащих на работу, и до второго завтрака, покупателей можно не ожидать.

Непривычным был только большой, в сажень высотой и не менее ярда в ширину, ящик прямо перед Карлом. Ящик был расписан яркими красками, аляповатые надписи обещали любому, кто бросит в щель монетку, невероятное приключение. Чтобы этот ящик появился здесь, пришлось прежде немало поторговаться с домовладельцем, который никак не хотел разрешать проводку воздушных труб от центрального компрессора, без увеличения арендной платы, казавшейся Карлу незаслуженно высокой за эту убогую каморку в подвале. Домовладелец на это возражал, что это замечательное помещение под офис в цокольном этаже стоит намного больше, и он сам себя обкрадывает, уступая его за столь небольшую цену. Определённо старый пройдоха догадывался, что Карл не так уж стеснён в средствах. И да, бывший школяр-неудачник теперь, не торгуясь, мог бы заплатить и втрое больше. Легко шиковать чужими деньгами. Но тут в Карле взыграл потомственный мелкий лавочник, и он не уступал и фартинга в отчаянной попытке сбить цену.

Обе стороны вышли из ожесточённой схватки с самодовольным убеждением, что каждый из них надул другого. Арендная плата повысилась, а в подвальчик Карла провели воздушные трубы. После этого, механики привезли вот этот ящик, страшно ругаясь, втянули его по кривой лесенке, установили, подключили трубы, и убыли восвояси, оставив Карлу толстенную книжицу с внушительным названием «Руководство по использованию надлежащим образом, прилагаемая к автомату _нужное_вписать_, изготовленному нашей всемирно известной мастерской автоматов, и являющаяся неотъемлемой принадлежностью вышеназванного автомата. Ахтунг! Прочесть прежде использования. В противном случае мастерская ответственности не несёт, и рассматривать претензии отказывается»

Карл вновь взял в руки «Руководство по использованию надлежащим образом». Машинально пролистал его ещё раз. Здесь была изложена история всемирно известной мастерской, впрочем, в самых общих словах, зато на нескольких страницах. Текст перемежался гравюрами, изображавшими ремесленников за работой в окружении непонятных станков. Карл смутно подозревал, что сии диковинные станки были лишь плодом фантазии гравёра.

Покончив с историей всемирно известной мастерской, и ухитрившись при этом так ничего и не рассказать, «Руководство» наконец переходило к автомату нужное вписать. У Карла зародилось ещё одно смутное сомнение, что на месте слов «нужное вписать» что-то нужное вписать как раз и забыли.

Несколько страниц опять были заняты пространными рассуждениями об игровых автоматах как вершине технической мысли и неразборчивыми гравюрами различных ярмарок, на которых, как следовало из текста, таковые автоматы являлись непременным атрибутом. Тут у Карла не было ни единого возражения, он и сам впервые увидел игровой автомат на ярмарке, и до сих пор помнил то впечатление, которое произвёл механизм для игр на его детское воображение. Вот только художник как раз автоматы изобразить и забыл.

Примерно с середины начиналось собственно описание автомата. Было очень познавательно узнать точные размеры в дюймах. Затем рассмотреть схему подключения воздушных труб, со строгим предупреждением, что такое подключение могут выполнять только механики мастерской, иначе претензии рассматриваться не будут.

И лишь на последних страницах, мелким шрифтом, будто в спешке набранное «Руководство по действиям игрока». Подстроить под своё зрение окуляры, бросить в щель монету, Дёрнуть рычаг первый раз для запуска лабиринта, затем рычагом указывать направление движения таракана и избегать преследующей его лягушки. Если удаётся достичь выхода из лабиринта — призовая игра бесплатно. Вот собственно и всё.

Спору нет, автомат превосходил все прежде известные механизмы для развлечения публики играми. Он был шедевром механики. И точно стоил своих немалых денег. Но не пропадёт ли у посетителя настроение поиграть, если Карл прежде заставит его читать всё «Руководство… автомата нужное вписать»?

А заглянуть вновь в окуляры так и тянуло. Таракан уткнулся в стенку лабиринта, и терпеливо ждал приказа. Лягушка замерла, на том же месте, где её видел Карл в последний раз. Он направил рычаг и дёрнул его. Таракан повернулся на месте и устремился по коридору. Лягушка будто задумалась, а затем внезапно прыгнула на только что оставленное жертвой место. Карл воспринял этот прыжок уже спокойнее, хотя непримиримая агрессивность лягушки продолжала его пугать. Кто бы мог подумать, что самая обычная лягушка в этой новой игре предстанет кровожадным чудовищем?

Но вскоре Карлу не повезло, лабиринт привёл его в тупик. Единственный путь был назад. Карл рванул рычаг в надежде на чудо, но увы. Коварная лягушка никуда не прыгнула, пока таракан не подбежал прямо к ней. И вот тогда прыжок, падение грузного лягушачьего тела сверху. Только хрупкие лапки насекомого раскинулись в стороны. Свет в окулярах погас, будто опустился занавес над трагедией. Возникла табличка, приглашающая бросить ещё монетку, чтобы попытать удачу снова.

С минуту Карл стоят недвижно. А затем решительно прошёл к кассе, забрал оттуда одну монетку, и бросил её в щель. Спустя несколько рывков рычага, он оторвался от окуляров, подошёл к кассе и взял ещё монету. Через пару минут ситуация повторилась с той разницей, что теперь уже Карл, наученный горьким опытом поражений, захватил сразу несколько монет. Определённо, он был намерен показать этой лягушке, кто тут главный.

— Что это за хлам в твоём магазине? — раздался скрипучий голос за спиной. — И не говори, что это та посылка, которую я должен доставить сегодня.

— Это ты что ли, Франциск? — проговорил Карл, напряжённо всматриваясь в окуляры.

— Нет, это грабители, — был ему ответ. — Раскорячился тут, понимаешь, своим задом. И даже не обернётся. Слушай, это просто неприлично. Да что ты такого там увидел? Голую девицу что ли?

— Ах, проклятье! — вырвалось у Карла, когда лягушка вновь погубила его тараканчика.

— Что, я в самом деле угадал?

Вот теперь Карл обернулся, и лицо его отнюдь не было приветливым. Зато его гость, казалось, так и сиял улыбкой, в которой, по старости лет, не хватало пары зубов. Седые волосы придавали его лицу особый шарм благочиния, впрочем, мало соответствовавший кипучей натуре упорного спорщика, не раз озадачивавшего Карла своими немудрящими, зато очень меткими доводами. Ему бы в университете лекции по искусству ведения диспута читать, был бы у студентов любимым профессором. Но вместо преподавательской мантии носил он видавшую виду кожаную куртку, затёртую до того, что былой её цвет уже не угадывался. Короткие штаны едва закрывали колени, чулки и башмаки с пряжками хоть и выглядели старомодно, но были весьма добротными. Он носил простую широкополую шляпу, способную дать защиту от внезапного весеннего дождя не хуже зонтиков из высокогорной Заоблачной империи, которыми щеголяли нынче все модники и модницы. Через плечо висела сумка, такая же простая и добротная, как и всё прочее.

— Знаешь, старик, порой ты меня ужасно раздражаешь…

— Знаю, — бесцеремонно перебил его собеседник.

— А твои солдафонские шуточки я нахожу ни разу не уместными в приличном обществе, — продолжил Карл, невзирая на попытки возражения. — Вот просто совершенно абсолютно неуместными. Что и довожу до Вашего сведения, сударь!

— Ах, какие мы нежные, — проворчал старик, но обороты сбавил. — Ладно, скажи лучше, это не заказ на сегодня? А коли это заказ, то я такое доставлять отказываюсь, сам потащишь клиенту на своём горбу, а я себе не враг. И не пеняй позже, что я тебя не предупредил. Но если это не заказ, то, леший меня забери, что это за гроб посреди магазина?

— Это, — произнёс Карл, шествуя к кассе за очередной пригоршней монет. — Не гроб, необразованный ты человек.

— Да уж, куда мне до Вас, господин студент-недоучка, — язвительно вставил курьер.

— Это чудо техники, игровой автомат. Вот, возьми монетку, брось её в ту щель, и убедись сам, насколько это замечательная штука.

— Ну, бросил.

— Смотри в окуляры.

— Куда?

— Сюда!

— Ах! Так бы и сказал, в зрительные трубы. И чего я должен увидеть в этих мутных стёклах?

— Настрой их по свои глаза, старик. Вот тут крутишь колёсико. А здесь ещё одно. Да вот, сейчас подожди, дёрну рычаг. Ну, теперь видишь?

— Какое-то блестящее насекомое. Батюшки, это же таракан. Вот умора! Ты тут так увлечённо разглядывал таракана?

— Да ты поводи рычагом в стороны. Видишь, таракан поворачивается? Куда ты рычагом, туда и он.

— Ну, не спорю, забавно. Разок посмотреть можно.

— Теперь выбери сторону, куда таракану бежать и дёргай рычаг.

— Ну… Ох, ты ж каналья!

Старик отпрянул от окуляров, затем ошалело огляделся. Карл не удержался от смеха.

— Что это там было?

— Загляни. Да не бойся. Я сам точно так же в первый раз отскочил.

— Так… это ж лягушка? Ну вот точно лягушка. А прыгнула, аж страх пробрал. Забавный аттракцион для подшучивания над девицами.

Карл удивлённо уставился на Франциска, затем странно посмотрел на автомат.

— Знаешь, а ведь ты только что сказал умную вещь…

— Да кто ещё кроме меня, тебе что-то умное скажет, — тут же вставил старик.

— Как ты думаешь, а не надо ли повесить объявление, что девицам играть в этот автомат воспрещается?

— Ага, ты ещё запрети играть в него гимназистам.

— А ведь и верно. Слушай, да что я делал бы без тебя. Так! Сейчас же напишу объявление. Как лучше начать?

— Лучше не начинать вообще, дурья твоя голова, — бесцеремонно обругал его собеседник. — Плохой из тебя лавочник, коли ты не видишь свою выгоду. По мне так народ будет платить монету только чтобы подшутить над товарищем. Больше этот ящик ни на что не годен. А места занял. Батюшки, да тут же стоял книжный шкаф! Ещё один такой сомнительный автомат, и в твоём магазинчике не останется места для товара. А вслед за тем и для тебя самого.

Карл удручённо развёл руками.

— Франциск, хороший ты человек, но отсталый. Ты поиграй. Направляешь таракана, дёргаешь рычаг, убегаешь от лягушки…

— Да пропади оно пропадом, — отмахнулся старик. — Эй, ты это что задумал?

— Ну, ты не хочешь, так я поиграю?

— Зачем?

— Если доведу таракана до выхода, то получу бесплатно призовую игру.

— Ох, и балда же ты, Карл, вот как есть балда! — заворчал Франциск. — Ты торгаш. Твоя игра это продавать товар. И твой приз это выручка.

— Ну да, ты прав как всегда старина. Но только вот ещё разочек попытаюсь…

— Да брось ты уже свои игры! Карл, подумай лучше, как отдавать денежки будешь добрым людям, которые тебе их ссудили? Вот этот автомат поди недёшево обошёлся. Ну?

— Это коммерческая тайна, — произнёс юноша важно.

— Раз уходишь от ответа, значит не просто дорого, а очень дорого. Я, кажется, представляю себе твои доходы. Откуда деньги? Молчишь? Опять, скажешь, от добрых людей? От неё, значит? Но рано или поздно деньги придётся отдавать.

— Да не придётся.

— Почему?

— Да потому что…, — но тут Карл вовремя осёкся.

Об этом он поклялся не рассказывать никому. Даже старине Франциску.

— Опять коммерческая тайна?

— Думай как хочешь. И, чтобы прекратить этот бесполезный спор, заверяю тебя, что причин для беспокойства нет.

— Я был бы спокоен за тебя, мой юный друг, если бы услышал твой план, как ты собираешься вернуть ей долг. Ведь ты же не хочешь оказаться подлецом, который выманил денежки у дамы.

Карл едва сдержался. Нет, ему бы и в голову не пришло ударить старого Франциска. Он прекрасно понимал, что курьер пытается по-отечески заботиться о нём. Он доверял старине Франциску, и, в общем, был согласен иногда уступать ему в дружеских спорах, которые у них случались едва ли не каждый раз при встрече, что немало забавляло их обоих. Но тут Франциск был не прав. И, несмотря на уважение к другу, который годился ему не только в отцы, но возможно и в деды, сейчас Карлу хотелось грубо осадить его. Такими словами, которые сам Франциск не раз позволял себе в его, Карла, адрес. Однако потом пришлось бы объяснить свою дерзость. А Карл не мог рассказать всей правды. Он поклялся хранить тайну. И теперь ему предстояло как-то выпутаться из этой щекотливой ситуации.

— Послушай, — начал он, ещё не зная, куда собирается направить разговор. — Ты знаешь старые игровые автоматы? «Оборону форта» видел когда-нибудь?

— Мальчик! Видел ли я «Оборону форта»? Да я помню, как эти новомодные паровые автоматы только появились на ярмарках. Народ стоял в очереди, от желающих поиграть на механической диковинке отбоя не было.

— Да и сейчас желающих может чуть и поубавилось, но хватает. На всякой ярмарке встретишь шатёр с этим автоматом. Пневматическая пушка выстреливает ядрышки из лёгкого дерева по движущимся по трём линиям мишеням кораблей. Каждая линия со своей особенностью. Один кораблик будто скачет на волнах, другой лавирует, то приближаясь, то отдаляясь. Но целый шатёр! Да ещё паровая машина к нему. А тут, ты взгляни на этот шедевр! Целое подземелье заключается внутри этого ящика. И, между прочим, лабиринт никогда не повторяется. Начинаешь новую игру, а лабиринт уже совсем другой. А ты разглядел какая тонкая работа? Этот таракан. Или лягушка. Ты обрати внимание, какие там крохотные должно быть шестерёночки и цилиндры, как всё идеально подогнано. Разве тебя не восхищает это совершенство?

— Ну, допустим, я, посетитель, восхитился. Ну, разок заплатил. Не будут тут у тебя стоять очереди желающих. А если и будут, то в этой каморке людям и стоять будет негде. А значит конец торговле.

— Ты просто не игрок, — промолвил Карл разочарованно, будто уличая своего друга в чём-то не вполне приличном.

— Мальчик, я играю в жизнь, — смеясь, ответил тот. — А она игра уж куда увлекательнее любых автоматов.

Карл только улыбнулся.

— Не веришь? — продолжал старый курьер. — А напрасно. Когда я беру у тебя посылку, и знаю, что её нужно доставить, то устремляюсь в путь вовсе не потому, что за это ты мне заплатишь несколько грошей. У меня появляется цель, которую я стремлюсь выполнить во чтобы-то ни стало. Там, где другой нанял бы рикшу или тащился бы на монорельсе, я иду ногами. Так оно и дешевле, и подчас быстрее. Я ищу путь в лабиринтах города, петляю переулками, хожу проходными дворами, проскальзываю через сквозные подъезды, когда это позволяет сократить путь. А где нужно, то и пойду в обход, коли так выйдет быстрее. И вот посылка доставлена, я получаю свои чаевые от довольного клиента, и плату за честно выполненную работу от тебя. Чем же моя игра хуже твоей? Да моя игра даже лучше! Ведь она — реальна. О, нет, ты опять не слушаешь меня и убегаешь в свою выдумку…

— О, Карл, я слышу, Вы куда-то уходите? — раздался вдруг мелодичный голос, заставивший обоих мужчин повернуться. — Простите, если я не вовремя. Я случайно шла мимо и думала навестить Вас.

— III —

Продолжение знакомства или пару лет назад

— Зачем Вы преследуете меня? — спросила красавица.

А он не знал, что ответить. И молчать было бестактно, и объяснять, что как мальчишка играл, воображая себя великим следопытом — ах, это было и смешно и ужасно глупо одновременно. Она же истолковала его смущённое молчание по-своему.

— Вижу Вам стыдно. Честному человеку стыдится нечего. Признайтесь, Вы следили за мной. Так? Вы шпик?

— Простите, кто? — переспросил он.

— Соглядатай, — бросила она с оттенком презрения. — Сыщик тайной полиции, преследующий всё прогрессивное в угоду старому и прогнившему. Вы такой молодой. Как Вы могли так низко опуститься? Вам не стыдно?

— Но я вовсе не… не этот… как Вы сказали?

— Я сказала «шпик».

— Так вот это не я. То есть я это я. А не он.

— Тогда почему преследуете меня? И кто же Вы?

— Студент.

— Какого заведения?

— Я, видите ли, как бы это Вам объяснить…

— Ну уж потрудитесь объяснить Ваше поведение, сударь.

— Я просто шёл по следам.

— Вы шли по следам?

— Ну да. Видите следы на снегу. Правда, так забавно, да?

Она посмотрела на кружащиеся снежинки. Затем на него. И рассмеялась.

— Да уж, только беспечный школяр в наш суетный век может быть таким беззаботным, чтобы разгадывать следы на свежевыпавшем снегу, вместо того чтобы думать о важном. Раз уж мы с Вами встретились столь неожиданным образом, то давайте познакомимся. Как Вас зовут?

— Меня?

— Ну да, Вас.

— А! Карл. Карл Фрайден, к Вашим услугам!

И он сорвал шляпу с головы и поклонился столь стремительно, что поскользнулся и растянулся, под заливистый смех красавицы.

— Ах, Карл, я давно так не смеялась. Скажите, Вы случайно не из театрального училища?

— Нет. Я, видите ли, учился на врача.

— О, не думала, что врачи бывают такими весельчаками.

— Но я и не врач, — продолжал Карл, тщетно пытаясь отряхнуться. — Я учусь на инженера.

— Какой неожиданный поворот, — удивилась незнакомка.

— И он покажется Вам ещё более неожиданным, — Карл решил выложить всё начистоту и будь что будет. — Когда Вы узнаете, что и инженером мне стать не суждено.

Он закончил отряхиваться и выпрямился. Конечно, теперь его шансы на продолжение приятной беседы стремительно рухнули с небес куда-то в самое глубокое ущелье. Но у него была своя гордость, и он никогда не позволил бы себе добиваться чьего-либо расположения через обман. Поэтому он глядел в её глаза спокойно. Всё что должно было быть сказано, уже произнесено. Сейчас она вежливо попрощается с ним.

— Здесь на улице прохладно, — заметила она мелодичным голосом.

Ну вот. Всё кончено. Впрочем, и глупо было думать, что что-то могло начаться.

— Почему бы нам не продолжить нашу беседу в тепле? — продолжила она.

— Что?

— Я знаю тут неподалёку вполне приличный и очень тихий ресторанчик.

Карл судорожно сглотнул. Проклятье, ну почему расположение других людей к тебе всегда зависит от наличия денег в твоём кармане? Сам он вполне мог питаться похлёбкой за мелкую монету в захудалой харчевне. Но такую даму пригласить в харчевню? Это было бы верхом неприличия. А вот на то, чтобы соблюсти приличия, скромных финансов Карла не хватило бы.

— Знаете, — добавила она прежде, чем он успел придумать повод для отказа. — Я так часто туда заглядываю, что для меня там всегда забронирован столик. Я и сегодня собиралась туда пойти, но было скучно. Однако теперь Вы меня развесили, и я просто обязана оказать Вам ответную любезность. И возражения не принимаются!

Она вскинула пальчик, в перчатке из тонкой кожи, и погрозила им перед носом Карла. Затем подошла ближе. Так близко, как не подходила к нему ни одна девушка. И позволила взять себя под руку.

Карл шёл, куда его вели, обуреваемый двумя противоречивыми эмоциями. С одной стороны его самолюбие несказанно тешило, что такая во всех отношениях прекрасная юная леди идёт с ним под руку. С другой, его рассудок уже прощался с дядюшкиным брегетом, который придётся продать за этот ужин в милом девичьему сердцу приличном ресторане. Из борьбы двух страстей, победителем вышла трусость, подсказавшая, что отказать даме решительно невозможно, ибо женский гнев есть самое страшное для мужчины. Кажется, об этом ещё писал какой-то философ. Так что он, Карл, не первый и не последний мужчина, вынужденно идущий на жертвы ради прихоти женщины. А раз такова судьба, то нет смысла горевать над ней. И, приободрив себя такими мыслями, он следовал, направляемый своей спутницей, уже веселее, пока скаредность его предков оплакивала неизбежно грядущую утрату последнего дядюшкиного наследия.

Они свернули с улицы в переулок и, через несколько шагов, оказались перед крыльцом с характерной вывеской. Швейцар раскланялся перед его спутницей, распахивая дверь. Лакеи приняли их одежду, развесив её в гардеробе. Так же молча, спутница провела его к дальнему столику, ограждённому диванами с высокими спинками. Она присела первой, знаком указав спутнику его место. Тому оставалось только повиноваться.

— Сейчас подадут кофе, — нарушила она молчание. — Не беспокойтесь о цене, за всё уплачено вперёд.

— Но…

— Никаких «но», — пресекла она возражения в зародыше. — Это ресторан моих друзей. Собственно, если Вас это так волнует, то мне ничего не придётся платить. Вы не должны возражать мне.

— Но…

— Что ещё? — нотка недовольства мелькнула в её чарующем голосе.

— Я даже не знаю Вашего имени, — ухватился он за последний довод.

— Ах это, — рассмеялась она, будто колокольчики прозвенели. — Друзья называют меня Роза. Настоящие друзья, — она произнесла это как нечто особенное и очень серьёзное, а затем вновь мило улыбнулась. — Теперь Вы мой друг, и у Вас нет причин для отказа. Ни единой! — она рассмеялась, довольная своей победой. — Так отбросьте все мысли об окружающих нас условностях. Будьте моим гостем. И расскажите мне о себе.

И она так обворожительно улыбнулась, что Карл подчинился её приказу. И принялся рассказывать о своих никому на свете неинтересных злоключениях типичного студента-неудачника.

— IV —

Выигранный спор или ещё за год до того

Сегодня в дискуссионной аудитории яблоку негде было упасть. Вся студенческая братия набилась сюда, а кому не хватило места на скамьях, те жались вдоль стен и даже у дверей жадно ловили каждое слово. На затихшей галёрке почтенные горожане с жёнами и дочерьми внимали каждому слову. Ещё бы, сегодня сам профессор Ханнеманн произносил речь. А оппонировать ему взялся какой-то студент-недоучка. Это обещало быть смешным.

— Из всего вышеизложенного, — провозглашал профессор. — Следуют логически непротиворечивые выводы. А именно. Вывод первый. Подобное лечу подобным. Лишь в том находим лекарство, что само вызывает симптомы, схожие с болезнью. Отсюда неизбежно следует вывод второй. Чем меньше доза, тем сильнее действие. Это известно нам из элементарной логики, каковую преподаёт мой коллега почтенный доктор философии Бопердюи, декан нашего университета, прошу любить и жаловать.

При сих словах Ханнеманн сделал паузу, картинно простирая руку в сторону декана, а тот поднялся и церемонно раскланялся, под аплодисменты публики. Конечно, аплодисменты предназначались не столько ему, сколько Ханнеманну. Но тот охотно делился блеском славы со своим начальством. И начальство это вполне устраивало.

— Теперь, позвольте продолжить, — вновь взял слово Ханнеманн, когда шум стих. — Как нас учит логика, сильное воздействие разрушает, среднее воздействие утомляет, слабое воздействие укрепляет. Из чего, вывод очевиден. Раз лекарство вызывает болезненный эффект, для успеха лечения нужна его самая минимальная доза. Чем доза меньше, тем лечебное действие выразительнее. Никто не сможет этого оспорить, за это и логика и результаты лечения. Здесь, в этом зале, на галёрке, я вижу многих, кто может лично подтвердить, насколько моя новая теория поиска лекарств верна и скольким больным она принесла исцеление. Друзья, я кланяюсь перед вами, что вы пришли повидать меня.

На этих словах профессор снял с головы квадратную шляпу и поклонился сидящим на галёрке. Оттуда послышались возгласы, мужчины вставали и кланялись в ответ, дамы утирали глаза платочками, девушки рдели от смущения, ведь сейчас в их сторону устремились взгляды всех молодых юношей снизу, из зала.

— Да здравствует профессор Ханнеманн, величайший целитель нашего времени! — выкрикнул кто-то.

Зал подхватил, восторженно превознося имя Ханнеманна.

Успех речи был полный.

В тот миг не нашлось бы дурака, дерзнувшего сейчас слово молвить против этого вселенского братства врача и его благодарных пациентов, умудрённого опытом учителя и его прилежных учеников.

Ан нет. Дурак нашёлся.

— С Вашего, господин профессор, дозволения, — заявил он, поднимаясь на трибуну в центре зала, хотя Ханнеманн ещё не сошёл с неё. — А так же, разумеется, с дозволения господина декана, господ прочих профессоров, тех господ на галёрке, коих я не имею чести знать…

На этом месте с галёрки донёсся ропот возмущения, среди которого явственно можно было разобрать слова «что за молодой нахал», а так же некоторые ещё менее подобающие для произнесения в общественных местах. Но молодого нахала это не остановило. Он занял место на трибуне, едва не спихнув с неё Ханнеманна, и продолжал свою речь:

— А так же с позволения всей студенческой братии…

Теперь уже шум снизу из зала заглушил всё прежние голоса, доносившиеся сверху. Декан схватился за колокольчик и затряс его, призывая к тишине. Наконец стало возможным разобрать слова говорящего.

— Рассказ о многократном разбавлении и сотрясении микстуры был очень познавателен. Но знаете, коллеги, что забавно? А то, что как следует из недавно опубликованных дневников путешественника Лавуэзана, в Заоблачной империи, благополучно существующей тысячу лет в высокогорье, куда огры на своих ящерах проникнуть так и не смогли, так вот представьте себе, тамошние лекари тоже делают микстуры. А знаете как? И разбавляют, и трясут. Так что ничего нового в этом методе нет. Господину профессору можно было его не изобретать, достаточно было лишь почитать книжки которые продаются на каждом углу…

Шум и гам заглушил слова. Ханнеманн что-то возмущённо говорил коллегам, иные из коих успокаивали его, а другие прятали усмешку в широкие рукава своих мантий. Декан выждал время и вновь воспользовался колокольчиком.

— А что же говорят лекари горцев о дозировке лекарства? А они говорят так. Не нужно много, не нужно мало, а нужно в самый раз. Доза не должна быть ничтожной, как уверяет нас уважаемый профессор, а должна она быть оп-ти-маль-ной! Или может профессор скажет, что это противоречит элементарной логике?

Смех, шум, крики возмущения. Больше всего смеха доносилось из-за дверей. С галёрки неслась откровенная брань. Ханнеманн побагровел, коллеги сплотились вокруг него. И только декан сохранял олимпийское спокойствие, выжидая положенное время. После чего вновь прибег к колокольчику.

— Ну и, наконец, как же наш досточтимый профессор определяет это своё «подобное лечу подобным»? Я внимательно прочёл его наставления. И знаете, что он предлагает? Испытывать врачу на самом себе. Он говорит, что так врач проявляет свою ответственность. Но имперские лекари утверждают, что болезнь это нарушение баланса. Лекарство должно восстанавливать баланс. А если оно вызывает болезненные симптомы у здорового человека, то стало быть, оно баланс нарушает. Возможно, по случайности, оно будет действовать на больного, изменяя его баланс в нужную сторону. А может, сделает ещё хуже. Господин профессор, со своей идеей проверки лекарства на здоровом, этого не учёл. А так же он не знал…

Шум, крики, где-то завязалась потасовка. Ханнеманн осел, будто ему стало дурно. Никто из его коллег уже не посмеивался. Декан напряжённо улыбался, оставляя колокольчик без дела. К чему звонить, когда никто не желает порядка.

Спустя полчаса, счастливый победитель постучался в дверь, украшенную табличкой «Декан Бопердюи».

— Уи-уи, мон шер ами, антре ву, — послышалось из-за двери.

— Господин декан? — произнёс входящий несмело.

— Рад Вас видеть, — улыбнулся декан, восседая в похожем на трон кресле за массивным столом. — Я счастлив, что Вы не отказали мне в любезности, и приняли моё приглашение срочно посетить меня, господин счастливый победитель. Вы ведь Карл Фреиден, не так ли?

— Фрайден, — поправил его вошедший. — Карл Фрайден, к Вашим услугам, господин декан.

— Ах, простите мой акцент, — улыбнулся декан. — Вы блестяще одержали победу, не так ли?

— Да, — согласился Карл, почему-то робея под этой улыбкой.

— Ну что ж, раз Вы и сами этого не отрицаете, то мне остаётся только сообщить, что посещать занятия Вам нет необходимости.

— Да я знаю, господин декан. Демократичные порядки университета мне очень по душе. Когда хочешь, приходишь на лекцию, считаешь, что готов сдать экзамен, так сдаёшь его. Знаете, это очень удобно для бедного студента, особенно когда приходится подрабатывать на хлеб насущный.

— Ну я вижу, — прервал его декан с той же неизменной улыбкой. — Что Вы не столько подрабатывали на хлеб, сколько тратили заработанное на книжечки путешественников. Боюсь, эти книжечки стали причиной того, что Ваш профессор медицины, почтеннейший Ханнеманн, более не желает видеть Вас на своих лекциях. Никогда.

Карл опешил.

— Ну ладно, — сказал он. — Я подготовлюсь к экзамену сам и сдам его, когда буду готов.

— О, не утруждайте себя, молодой человек, — улыбка стала ещё более угрожающей. — Экзамен у Вас никто не примет.

— Как это? Позвольте, я знаю правила! У меня есть право…

— Тс! Молодой человек, ах молодой человек, ведь как раз в правилах всё и сказано. Ну-ка, скажите, когда Вы явились на самую первую лекцию на медицинском факультете, что Вам рассказали там? Что?

Карл открыл было рот. Затем закрыл. Плечи его, только что гордо расправленные, поникли.

— Врачебная этика, будь она неладна, — пробормотал он.

— Врачу не дозволено ставить под сомнение диагноз или лечение, назначенное другим врачом. Пусть даже точно известно, что другой ошибается, нельзя говорить об этом прямо. Можно сказать, что выяснились новые обстоятельства. Можно сослаться на якобы имевшие место затруднения. Можно выдумать тысячу причин скрыть провал коллеги. Одного нельзя. Нельзя говорить, что коллега бездарь, каких поискать надо.

Последние слова декан не произнёс, а будто выплюнул, как нечто отвратительное. Карл воспрянул.

— Но коли Вы сами говорите, что он бездарь…

— Я? Упаси меня пришельцы, разумеется, я такого не говорил. И Вам не советовал бы.

— Молчать, пока он вгоняет в гроб своих пациентов?

— Ну вот уж этого греха за стариной Ханнеманном не замечено, — решительно возразил декан. — Он может и тупица, но что касается его врачебной практики, то из его пациентов от лечения выживают побольше, чем у иных других.

— Как же так, — опешил Карл от такого неожиданного известия. — Такого не может быть. Его метода анти-научна. Вы… Вы говорите мне не правду?

— Ах, молодой человек! — укоризненно произнёс Бопердюи. — Ну к чему мне обманывать Вас в этом? Или Вы думаете, что все те люди на галёрке боготворят Ханнеманна просто так? Без всяких на то оснований? Нет, ему удаётся невозможное. Ему действительно удаётся исцелять, да. А Вы удивлены? Не понимаете как? По правде сказать, мы с коллегами то же не понимаем. Знаете, мы даже шутки ради подменяли Ханнеманну его микстуры на чистую воду. И, представьте себе, ничего не изменилось. Его пациенты выживают чаще, чем у тех, кто практикует традиционное кровопускание.

— Кровопускание это архаизм, — заявил студент решительно. — Причём архаизм скорее вредный. Я убеждён в этом. В Заоблачной империи его не практикуют вовсе, а их врачебная традиция…

— Избавьте меня от Вашей Заоблачной. Империя там, а мы здесь. И здесь есть чудотворец Ханнеманн. Которому достаточно дать пациенту чистую воду, чтобы тот пошёл на поправку. Не знаю, как ему это удаётся. Может он потомственный шаман и владеет даром внушения. Тогда мог бы лечить и без своих микстур. Да не важно, — он махнул рукой. — Важен результат. А он таков, что Вы публично оскорбили врача, которому тут многие обязаны здоровьем. Ну, или, по крайней мере, считают себя обязанными. Ах, молодой человек, кабы Вы прежде спросили меня… Но нет. Ах, молодость с её ошибками. А за ошибками приходит расплата.

Слово «расплата» вернуло Карла к действию.

— Уж коли Вы напомнили о плате, так верните мне мои деньги за обучение!

— Молодой человек, в правилах ясно сказано, что если студент нарушает…

— В тех же правилах сказано, — парировал Карл. — Что имя изгнанного должно быть вывешено публично, с объяснением причины исключения. Ну, давайте! Вывесите объявление при дверях университета. Карл Фрайден исключён за нарушение врачебной этики, когда доказал, что профессор Ханнеманн опасный шарлатан.

Теперь уже декан не улыбался.

— А, пришелец твою мать! — грязно выругался он. — Откуда Вы взялись на мою голову, господин Фреиден?

— Фрайден, господин декан.

— Да какая, шут его побери, разница! — выругался декан повторно. — Что Вы прикажете мне теперь делать? Оставить Вас безнаказанным нельзя. Леший с ним, со старым дурнем Ханнеманном. Хоть у него тут полно высокопоставленных друзей, не в нём дело. Завтра все студенты начнут поступать как Вы. Высмеивать профессоров. И университету конец. Вам, юный бунтарь, наверное, смешно, да? А напрасно. Бунтовать дело дурацкое. Стране не хватает врачей. Даже таких, как этот тупица Ханнеманн. Хорошо бы вместо него десять, нет, двадцать, да чего уж мелочиться, сразу сотню вот таких умников вроде Вас. Да только их сперва нужно обучить. А для этого в университете должен быть строгий порядок. Школяры почтительно внимают профессорам. Какую бы глупость те не вещали. Только на этом и держится всё образование.

— Хреновое ваше образование, — заметил Карл.

— Хрен это ведь такое растение, да? При чём это растение к образованию? — переспросил декан.

Он иностранец, и не понимал некоторых оборотов не самой изящной словесности.

— Не важно, господин декан, — поспешил заверить Карл. — Просто фигура речи.

Оба замолкли, избегая смотреть друг на друга.

— Господин декан, — подал голос Карл. — Может быть, решим дело проще? Вернёте мне плату за обучение?

— За вычетом того года, который Вы проучились? — уточнил декан.

— Нет, — тут же возразил Карл. — Мне нужны все деньги, иначе мне не хватит на обучение в другом университете.

— Неплохой бизнес, — заметил Бопердюи. — Поучиться год здесь бесплатно, затем год бесплатно там. А потом останется заплатить всего за последний год обучения.

— Вы не учитываете, что мне ещё предстоит перелёт в другой город.

— Ах, да, тут Вы правы, — согласился декан. — Да только ничего не выйдет. Я бы прям сейчас вернул Вам деньги и выпроводил за дверь с наилучшими пожеланиями, разумеется. Но как раз деньгами я не распоряжаюсь. Я не могу единолично приказать казначею выдать Вам их. Нужно собирать учёный совет. И боюсь, в этом случае потребуется единогласное одобрение. Но Вы ухитрились так разозлить многих, что на одобрение можно не рассчитывать. Эти старые дубы будут до конца дней своих ставить Вам палки в колёса. А уж сейчас и подавно.

Вновь воцарилось молчание.

— Скажите, мон шер ами, — вдруг обратился декан, и знакомая улыбка проявлялась на его лице. — А чего ради Вы читали книжечки о путешествиях, вместо фолиантов по анатомии?

— Да как Вам сказать, господин декан…

— Друг мой, признайтесь, медицина не так уж сильно влечёт Вас, чтобы делать её смыслом своей жизни? Да вижу, вижу что так. Так я могу Вам помочь. Почему бы Вам не сменить факультет? На факультете естественных наук Вы сможете продолжить обучение без помех. Это устроит и Ханнеманна, и для Ваших товарищей будет выглядеть логично, особенно если Вы сами заявите, что больше у нелюбимого Вами профессора учиться не желаете. И все довольны, юноша! Разве Вы не находите?

Против ожиданий Карла, переход на новый факультет дался ему не так-то легко. Его новые сокурсники сильно обгоняли его в знаниях, и на лекциях Карл почти ничего не понимал. Ещё недавно он мнил себя самым умным, теперь же раз за разом убеждался в собственном невежестве. Пришлось начинать с самых азов. На счастье профессора были добры, разрешали посещать лекции для первокурсников, и всегда охотно давали консультацию. За соответствующую плату, конечно же. Но с этим у незнатного студента из провинции проблем не было. Дядющка присылал племяннику столько, что хватало и на учёбу, и на некоторые простые радости жизни. В умеренных размерах, разумеется. Дядюшка умел считать деньги, и желал привить племяннику то же полезное качество.

Летние каникулы — время приятного безделья. И лишь только один студент обложился книгами, в твёрдом намерении изгрызть гранит науки, словно мышь сыр. Дядюшка присылал обеспокоенные письма, не захворал ли тяжко любимый племянник, или, хуже того, не увлёкся ли он там в городе какой-нибудь юбкой? Карл заверил, что и в мыслях того не имел, но от настойчивых приглашений посетить родню отказался. Тем более, что это грозило объяснениями с дядюшкой, чего Карлу никак не хотелось.

Он рассчитывал вернуться домой только уже с патентом инженера в кармане. В блеске славы. Тогда дядюшке и крыть будет нечем, ибо, как известно победителей не судят. А что он осилит эту новую науку, у Карла уже сомнений не было. И природная любознательность помогала ему в учении.

Но вот лето закончилось. Пришла осень, неспешно университет вернулся к размеренной учебной жизни, и Карл вновь стучался в дверь кабинета Бопердюи.

— Господин декан, мне нужно переговорить с Вами.

— Ах, юноша, столько забот, столько хлопот, Вы просто не представляете. Зайдите завтра, — махнул рукой декан, не поднимаясь из-за стола.

— Я уже пришёл сегодня. И я хочу знать. Мы же заключили сделку, не так ли? Но теперь вдруг выясняется, что для учёбы на новом факультете мне нужно приобрести книги. Ещё книги, в дополнение к купленным ранее.

— Право слово, не понимаю, что Вас так удивляет? Вы сбивчивы и непоследовательны. Мон ами, да что же Вас так взволновало, что на Вас лица нет? Э, да похоже Вы переутомились. Вам нужен отдых. Так Вы ступайте, отдохните. А уж потом, со свежей головой приходите, и я Вас обязательно приму. Ступайте.

— Нет, это нельзя отложить.

— Да что стряслось-то? Только не рассказывайте мне банальности про то, как дороги книги нынче. Вы уже не первый год учитесь и порядки знаете. Студенты приобретают книги за свой счёт. И если Вы врываетесь ко мне с этим, то это даже не смешно.

— Но…

— Никаких «но». Ступайте!

И, неопределённо махнув рукавом мантии в сторону двери, декан вернулся к бумагам.

— Но я остался без гроша. Как мне прикажите быть?

— Не понимаю, юноша, в чём проблема? — приторно ласково улыбнулся декан. — Кажется, прежде Вам нравилась демократичная атмосфера нашего учебного заведения. Приходи на лекции когда захочешь. Никто не торопит. А денег не хватает? Так заработайте. Или попросите у родственников.

— Господин декан, — с дрожью в голосе взмолился Карл. — Дядюшка оплачивал мою учёбу только при условии, что я стану врачом. Не знаю откуда, но ему стало известно, что с моей учёбой медицине покончено. На днях я получил от него депешу телеграфом, что больше он оплачивать мои причуды не намерен. Вы же понимаете, что самому мне не заработать столько.

— Ах, бедный юноша! — сокрушённо произнёс декан. — Но откуда мне было знать об этих Ваших сложных внутри-семейных отношениях…

Карл замер с раскрытым ртом.

— Так это Вы? Вы сообщили ему?

— Разумеется, — улыбнулся декан. — Желаете подраться?

Мгновенно в его руке возник дуэльный пистоль. Карл слышал, что это за оружие. Черная точка ствола не более полдюйма в диаметре, была готова выплюнуть кусочек свинца в полунции весом. Казалось бы не так уж много. Кирасу не пробить. Но отменная точность оружия в руках опытного стрелка делала такой пистоль смертельно опасным для противника. К тому же Карла сейчас не защищала кираса.

— Будьте так любезны, мон шер ами, — продолжил декан. — Прикройте дверь поплотнее.

Он качнул стволом, указывая. Карл подчинился.

— Видите вон там в углу занавесь? Распахните её.

За занавесью оказалась мишень из крепко сбитых накрест в два слоя двухдюймовых досок. Большинство пробоин на ней были около самого центра.

— Хорошо разглядели, мой друг?

— Да, — ответил Карл тихо.

Неожиданный грохот оглушил его. Он обернулся. Улыбка декана стала ещё радушнее.

— Просто чтобы Вы убедились, друг мой, — пистоль отправился в ящик стола. — У меня тут есть ещё несколько. И всё заряжены. Знаете ли, иногда развлекаю себя стрельбой.

— Но ведь я выполнил свою часть сделки, — молвил Карл, едва сдерживая слёзы, подступившие от досады и бессилия. — Я всё сделал, как Вы мне велели. Рассказывал всем, что сам ухожу от Ханнеманна.

— И этим замечательно облегчили мою задачу, — подвёл итог декан. — А Вы, что же, молодой человек, думали я стану защищать Вас вопреки интересам университета? Ах, святая наивность! Я же Вам честно сказал, университет важнее. Вы могли и сами сделать вывод. Но Вы…

Он замолк, будто задумавшись о чём-то, а затем продолжил:

— А знаете, ведь в сущности Вы извлекли из всего этого замечательный урок. Как это говорят у вас, за одного битого двух небитых дают? Читая книжки про Заоблачную империю, Вам следовало обращать внимание не на медицинские трактаты. Кому они нужны! Вам следовало запомнить их главную военную мудрость. Знаете, Ваша ошибка в том, что Вы не умеете выбирать друзей. И не можете разобраться, кто Вам друг, а кто нет. Боюсь, если Вы останетесь столь же легковерным, это Вас не доведёт до добра в будущем. Да и сейчас. Глупо, очень глупо с Вашей стороны было надеяться на меня. Я Вам не друг. Но сейчас, на прощанье, я скажу Вам то самое главное, что Вы упустили в книжках. Главная мудрость горцев такова…

Он сделал паузу, завладевая вниманием слушателя:

— Война путь обмана. Запомните этот урок, он Вам дорого достался. Всего хорошего, мой юный неразумный друг.

— V —

Новенький автомат в магазинчике

— Я точно не отвлекаю Вас, от важных дел? — спросила она, спускаясь по крутым ступенькам.

Её точёные двухдюймовые каблучки завораживающе перестукивали. Стоявший ближе к дверям Франциск тут же галантно протянуть руку. Она с улыбкой приняла его помощь. Опоздавший проявить учтивость Карл, против воли, нахмурился.

— Что Вы, Роза, — поспешил ответить он. — Когда Вы являетесь, нет дела важнее…

— Это тот самый автомат, о котором Вы просили меня? — указала она, совсем не слушая его комплимент.

— Должно быть, этот, — язвительно вставил Франциск прежде, чем Карл успел рот раскрыть. — Другого, на счастье, нету. Не то, говорю я ему, скоро тут места для товаров не останется. Хоть Вы его вразумите. Уж Вас он послушает.

— Вовсе нет, — поспешил Карл оправдаться. — Как нас учит наука экономика, главное не количество товаров, а быстрота их продажи. А игровой автомат как раз привлечёт сюда новый покупателей. Не хотите ли взглянуть?

— Только там лягушки прыгают, — вставил свою реплику старик.

— Лягушки? — переспросила Роза.

— Не настоящие, — поспешил объяснить Карл. — Чудесная механическая имитация…

— Давайте поговорим о другом, — прервала его красавица.

— Как Вам будет угодно.

Она прошлась по магазинчику, провела пальцем в шёлковой перчатке по прилавку. Оба мужчины не сводили с неё глаз.

— На улице творится настоящее беззаконие, — произнесла она.

— Да уж, — тут же поддакнул старый курьер. — Эти бездельники там… да что ты пихаешься?

— Тебе показалось, старина. Прошу Вас, Роза, продолжайте.

— Вы представляете, они арестовали Эрхарда.

— Эрхарда? — переспросил Карл, пытаясь вспомнить, где слышал это имя.

— Бездарный рифмоплёт, — уверенно заявил Франциск. — Когда б моя воля… да что ты пихаешься?!

— Моему другу не повезло со школьным учителем, — сказал молодой человек, игнорируя реплику товарища. — Некому было привить ему вкус к прекрасному.

— Нашёл, что назвать прекрасным, — огрызнулся старик, и передразнил. — Свобода — народу! Кровь — любовь! Любовь — морковь! Пущай посидит под замком за такие вирши.

— Но его арестовали вовсе не за стихи, — возразила Роза.

— Но тогда за что же? — спросил Карл, всеми силами пытаясь изобразить участие.

— Он просто прогуливался. А они схватили его. Он даже не сопротивлялся. А они его били!

— А прогуливался он, конечно же, на площади перед ратушей? — встрял Франциск.

Карл закатил глаза. Кто тянет этого вредного старикана за язык. Неужели трудно помолчать?

— Разве не имеет права человек иметь своё мнение? Разве не вправе он высказать его? — спросила девушка.

— Вот они там и высказывают целыми днями, через площадь протолкнуться нельзя. Мне, между прочим, с посылками приходится в обход бегать, — пожаловался курьер. — Так что, коли всем можно иметь своё мнение, то вот Вам моё. Гнать взашей болтунов с улиц надо, не то все дороги запрудят.

— Но они не только заткнули ему рот, но и отняли свободу. Разве это не ужасная несправедливость?

— Да, — поддакнул Карл. — Жалко Эрхарда.

— Может лучше пожалеть тех, кто из-за этих бездельников не может нормально трудиться? — заметил тут зловредный старикан.

— Неужели, — спросила девушка. — Вам его совсем не жалко?

— А Вам не жалко честных людей? — парировал тот, и выразительным жестом показал. — Которым эти митинги уже вона где. То витрину побьют, то парадную дверь подпалят.

— Но Эрхард не подпаливал ничьих дверей.

— А вот третьего дня, помнится, — не унимался старый хрыч. — Читал я в газете, что вашего Эрхарда уже дважды задерживали на площади за чтение подстрекательских стихов. И настрого предупреждали боле туда не являться. А то после его стишков, почему-то оба раза камнями побили стёкла в ратуше.

— Но сам он не бросил ни единого камня! — воскликнула Роза.

— Закон один для всех! — провозгласил старик. — Нарушил повторно уже рецидивист. А этот в третий раз. Так что, прекрасная Роза, при всём к Вам моём уважении, Ваш разлюбезный друг Эрхард сам виноват.

Роза вспыхнула от такой отповеди, но быстро овладела собой.

— Ах, милый человек, — проворковала она, стремясь придать голосу как можно более дружелюбные интонации. — Но ведь он боролся за счастье простого народа. И за Ваше счастье то же значит. Ведь в чём причина несчастий? Она в несправедливости. В том, что власть творит беззаконие, отстаивая интересы узкой группы лиц, в ущерб интересам всего общества. Эрхард боролся за справедливость. Справедливость для всех. Один для всех закон. И для Вас, разумеется, то же. Хоть Вы и не понимаете этого.

— Премного благодарен, — курьер картинно поклонился. — Только нельзя ли бороться за закон более законными методами?

Он улыбался. Она молчала. Затем поправила свою шляпку, и сказала:

— Ну, я зашла лишь на минутку, теперь не буду мешать Вам работать.

Карл сам проводил её до дверей.

И, едва девушка скрылась, развернулся к Франциску.

— Ты старый…

— Хрыч, — подсказал тот.

— Но не всегда умный, — продолжил Карл. — Ты знаешь, на чьи деньги мы с тобой существуем. Кабы не она, то ни тебя, ни меня, ни вот этого автомата тут не было бы. Ни-че-го! Так что мы все тут должны быть ей благодарны. А не обсуждать при ней этого бездаря Эрхарда, хоть я то же не понимаю, чего она в нём нашла.

— Ну, хорошо, — голос звучал примирительно. — Давай поставим вопрос так. Что нашёл в ней ты? Нет, даже не конкретно в ней, а во всей их компании? Включая и этого Эрхарда, будь он неладен.

Карл помедлил с ответом. Действительно, что влекло его, молодого человека, к красивой девушке, это обсуждать не требовалось. Но зачем ему всё остальное, во что он втянулся поначалу без особой охоты, но без чего нынче не представлял свою жизнь? Пожалуй, он знал ответ. И быть может сейчас подходящий случай раскрыть глаза Франциску.

— Видишь ли, мой старый мудрый друг, — начал он издалека. — Не задумывался ли ты когда-нибудь, что оттуда, сверху, за нами кто-то наблюдает?

— Правительство?

— Нет, выше.

— Лягушки?

— Что за жаргон. Имей уважение, не называй их так пренебрежительно. Скажи лучше пришельцы. Инопланетные гости. Небесные друзья.

— Хрен редьки не слаще. И в гости их никто не звал, друзей этих самозваных. Ну, ясное дело, они наблюдают, раз их дискостраты так и шныряют у нас над головами.

— Да нет. Не они. Подумай сам, раз есть эти, значит, могут быть и другие. Назовём их высшими силами. И очевидно, что раз они высшие, то обязательно добрые, так как невозможно представить, чтобы высший разум был злым. Зло ничего не может созидать, а высшие силы непременно созидают.

— Слышал я эти побасенки, — отмахнулся старик. — И скажу тебе одно. Чего же эти высшие не вмешались до сих пор?

Но на это у Карла уже был заготовлен ответ:

— Ах, мой старый мудрый друг, сразу заметно, что твоим университетом была улицы…

— Да уж, конечно, — проворчал тот. — Куда уж мне до Вас, господин школяр-недоучка.

— Никто не преподал тебе философскую диалектику, — продолжил Карл, лишь улыбнувшись на слабый укол своего самолюбия. — Не то ты бы знал, что высшие силы, как предопределённо добрые, считают неэтичным вмешиваться, пока цивилизация сама не примет сознательное решение.

— И какой тогда нам прок с тех высших сил? Что есть, что нету, всё едино.

— Да нет же! — воскликнул Карл горячо. — Как ты не понимаешь! Они следят и ожидают знак от нас. Таким знаком явится всеобщее восстание.

— Бунт? Убийства и разруха очень добрый знак.

— Не будет никаких убийств, — провозгласил Карл, будто с трибуны собрания. — И разрухи то же не будет. Восстание, разумеется, будет бескровным. Просто все должны выйти на улицы и ясно сказать, что не согласны со сложившимся положением дел. Такой знак высшие силы неминуемо заметят и явят себя. После чего, с их мудростью, будет установлен новый справедливый порядок, при котором все будут довольны, и никто не будет ущемлён.

Франциск расхохотался.

— Слышал бы ты себя сейчас, Карлуша, — сказал он, утирая уголки глаз. — Вот возьми себя. Ты владелец этого магазина, и платишь мне, курьеру, лишь гроши. Откуда же ты возьмёшь деньги, чтобы платить столько же, сколько оставляешь прибыли себе? Это никакая заоблачная мудрость тебе не подскажет. Так что, парень, выбрасывай все эти бредни из своей головы поскорее.

Такого простого будничного довода Карл не ожидал, и сейчас был обескуражен.

— Ты ничего не понимаешь. Да ты просто глуп, раз не понимаешь, что явятся существа такой мудрости, каковую и представить себе мы не можем. И уж они то точно сумеют разрешить все противоречия. Да с высоты их мудрости и противоречий-то нет. Так что можешь не волноваться, они придумают. И денег хватит всем. И тебе, старина то же.

— Давай ещё про эльфов из сказок расскажи, у которых под каждым лесным деревом зарыт клад. Может и они с нами поделятся?

Карлу надоели эти пререкания.

— Ты сюда пришёл, чтобы спорить или чтобы отнести посылку? Так вот заказ есть. Будь добр доставить.

— Я-то доставлю. А ты просто не можешь признать своё поражение в этом споре, господин большой хозяин маленького магазинчика.

— VI —

Нескучная прогулка и врачебная этика

Спровадив сварливого Франциска, Карл разрывался между необходимостью срочно привести в порядок счётные книги, что назрело уже неделю назад, и жгучим желанием ещё раз попытать счастья в лабиринте с механическим тараканом, о чём он и мечтал всю минувшую неделю. Но выбор чем именно надлежит сейчас заняться, сделали за него.

— Я не помешаю Вам?

На зов этого голосочка Карл был готов бежать через весь город.

— Вы никогда не можете помешать, Роза.

Он тут же подскочил и протянул руку, помогая ей спуститься по крутой лестнице. Она улыбалась. Улыбалась ему.

— И всё же, Карл, — проворковала она. — Порой мне кажется, что Вы забрасываете дела из-за меня. А ведь в такое время как сейчас, когда политическая ситуация накаляется…

Он чувствовал себя виноватым. Она продолжала.

— Этот автомат. Недешёвая покупка. Пришлось обратиться к помощи друзей. Счастье, что есть ещё люди, которым не безразлична судьба родины. И всё же. Вы полагаете, от него будет толк?

— Разумеется, — услужливо поспешил ответить он. — Такие технические диковинки привлекают покупателей…

— Я не об этом, — заметила она мягко. Но так, чтобы сразу стало ясно, что она хочет услышать не об окупаемости.

— Это должно привлечь молодёжь, — заявил Карл уверенно. — Молодёжь это те, кто потенциально способен принять наши высокие идеалы.

Он старался говорить так, как слышал на митингах. Он знал, ей такая манера импонировала. И ему очень хотелось выглядеть в её глазах как можно привлекательнее.

— Может случиться так, — заметила она. — Что в этот автомат будут играть только гимназисты.

— Что ж, — нашёлся Карл. — Подрастающее поколение…

— Карл, — прервала она. — Ситуация становится критической. Нам нужны активные сторонники прямо сейчас.

— Тогда, как мы с Вами и обсуждали ранее, нас могу интересовать две группы. Школяры и молодые клерки, ещё не обзаведшиеся семьёй. В том числе чиновники государственных учреждений.

— Да, это важно, — согласилась она. — Постарайтесь слушать, о чём говорят посетители. Будьте в курсе их настроений. Нам очень важно знать мнение народа.

— И чиновников? — уточнил Карл.

— Если какой-нибудь чиновник случайно проболтается о делах своей службы, это, при определённых обстоятельствах, может сыграть ключевую роль.

Она прошлась по магазинчику. Карл не сводил с неё глаз. На то, как грациозно она двигается, он был готов смотреть вечно.

— Карл, — она обернулась к нему с улыбкой. — Но ведь в эту пору в Ваш магазинчик редко заглядывают покупатели, не так ли? Так почему бы нам не прогуляться вместе? Я специально ради этого ждала, пока уйдёт этот неприятный курьер. Вы не можете отказать мне.

Перед такой ослепительной улыбкой никто и не подумал бы отказываться. Карл тотчас нацепил сюртук хорошего кроя, нахлобучил шляпу модного фасона, и вот уже они идут под ручку по улице. Как обычно, она вела его туда, куда желала. Он подчинялся.

— Ваше имя, — решился начать он разговор. — Такое необычное.

— Необычное?

— Даже экзотическое. Роза. Цветок. Знаете, в Заоблачной империи, там такие цветистые имена у тамошних красавиц.

— Полагаю, Вы хотели сделать мне комплимент?

Её улыбка показалась Карлу чуть напряжённой.

— Да, — ответил Карл обескуражено.

— Милый Карл, Ваша тяга к чтению книжек про дальние страны похвальна. Но иногда стоит узнать некоторые подробности. В тех краях, о которых Вы рассказываете, красочные имена популярны у таких дам, с которыми чаще всего общаются матросы в порту.

Спустя полминуты до Карла дошло.

— Простите, — проговорил он. — Я не хотел…

И замолк, понимая, что каждым словом лишь усугубляет допущенную им же непристойную бестактность.

— Не будем об этом, — улыбнулась она вновь беззаботно. — Давайте поговорим о другом.

— Извольте.

— Ваш дядюшка не переменил своего мнения?

Она помнит про его дядюшку.

— Чтобы этот старый скряга да вдруг переменил своё мнение? Разве что узнает, что земля это шар.

— Неужели он этого не знает?

— Для него, как и для многих поколений предков, мир был ограничен горными кряжами да непролазными чащобами. Всем тем, что могло остановить ящеров и огров. И, по правде сказать, набеги случаются и поныне.

— Правительство совсем не защищает фермеров?

— На новых землях в степи практически нет. Цепочка редких фортов не отпугивает огров. Они просачиваются между ними, и тогда сами форты оказываются в осаде. Солдаты боятся нос высунуть из-за прочных стен. Фермеры предоставлены сами себе.

— Вот видите, — обратилась она к нему с жаром. — Насколько безответственна власть. Насколько бездарно такое правление. Надеюсь, Ваши земляки понимают это.

— Боюсь, что не очень, — признался Карл. — Селяне в основном озабочены только своими насущными проблемами. Свои беды всегда ближе.

— Но разве не преступная власть виновна в их бедах?

Карл на миг призадумался.

— Думаю лучше объяснить на примере, — сказал он. — Вот мой дядюшка. Типичный преуспевающий селянин. Его поля пашут паровые трактора, его урожай собирают паровые комбайны. Без всей этой техники, единственным орудием труда наших предков была мотыга, а ею много не намахаешься, себя бы прокормить. Наша цивилизация всем своим существованием обязана механизмам, а уж на селе это особенно заметно. И вот, стоя в доме своего дядюшки, полного всяких механизмов, я ему говорю, разве, мол, не замечательно было бы, кабы в нашей семье был хотя бы кто-то, умеющий создавать такие чудесные машины? Что же мне ответил дядюшка? «Чушь! Ерунда! Все технологии мы получили от пришельцев. И ничего сами не изобретём. А вот врачи всегда нужны, это верный кусок хлеба с маслом, так что учись на врача, или я платить за твоё обучение отказываюсь». Вот Вам мышление типичного селянина.

— Как они могут не понимать! — огорчённо произнесла она. — Видеть только то, что под носом. Мнить, что пришельцы это благо. А между тем, именно они научили нас прокладывать рельсовые пути. Без них невозможно было бы увеличить добычу из шахт. Шахты и рельсовые пути. И множество обслуживающих это машин. Всё это пожирает лес, который прежде защищал нас от огров с их ручными громадными ящерами. Которые теперь забредают на поля и уничтожают там урожай. И всё ради того, чтобы загрузить добытым нами с таким трудом и жертвами металлом очередной грузовой дискострат чужаков. Они называют это платой за помощь. Лживое правительство. Это обычный грабёж.

— Увы, — согласился с очевидным её спутник.

— Вы ведь то же пострадали от несправедливости режима? — обратилась она к нему.

— Да, — признал он, хотя и не был настолько уверен, что в его личных бедах виновен кто-то, кроме него самого.

— Вы верите в идеалы революции?

— Да, — подтвердил он, хотя и не очень понимал каковы эти самые идеалы.

Но никакого иного ответа она от него не ожидала. Поэтому он сказал то, что она желала от него услышать.

Некоторое время они шли в молчании.

— Приятная музыка, не правда ли? — заметил он, просто чтобы развеять неловкую паузу.

— Вы про шипящий скрежет из окон того кафе? Это же автомат, Карл!

— Да, патефон-автомат, — согласился он. — Но разве это не ещё один прекрасный способ уравнять возможности? Раньше музыку мог заказать только тот, кто готов был оплачивать игру музыкального ансамбля. Теперь же звуковые записи помещают вот в такой механический исполнитель музыки, и прослушать любую можно за мелкую монету.

— Ах, как я устала от этих однообразных мелодий, — она определённо не разделяла его энтузиазма. — Они одинаковые во всех автоматах.

— Можно записать другую мелодию и заменить валик…, — заметил он.

— Как это? — она внезапно оживилась.

— Довольно просто. Мы делали такое на естественно-научном факультете. Нужен восковой валик. Затем собрать установку для записи. Раструб, мембрана, игла. Вращать валик равномерно. Мы это делали вручную, хотя, разумеется, лучше часовой механизм…

— Вы это можете сделать?

— Ну, в общем, да. Конечно, если у меня будет всё необходимое оборудование.

— Представьте список, и оно у Вас будет, — заверила она. — А хотите послушать, что я хотела бы слышать из всех автоматов?

И она потащила его. Карлу оставалось только удивляться, как можно столь быстро двигаться на таких высоченных каблуках, что он не поспевал за ней.

Она тащила его в центр. Впереди улицу запрудила толпа. Карл уже начал опасаться. Но она уверенно вела его именно туда. Доносился чей-то голос. И чем ближе они подходили, тем отчётливее раздавались декламируемые оратором стихи:

На улицы

                выйдем

В любую

               погоду.

Решительно

                      скажем:

Народу —

                 свободу!

Толпа вокруг взорвалась приветственными криками. Справа и слева раздавалось:

— Браво, Эрхард! Поддай им жару!

Неуклюжий человечек на крыльце кланялся. За его спиной, у самых дверей, жались к стене два городовых в парадных кирасах, как будто надеялись, что их не заметят.

— Но это же околоток! — удивился Карл. — Вот и вывеска. Почему же городовые ничего не предпринимают? Разве здесь можно устраивать собрания?

— Они не посмеют запретить народу стоять на улице, — возбуждённо ответила она, и, сорвав с головы шляпку, закричала вместе со всеми. — Браво Эрхард!

Меж тем Эрхард заговорил:

— Друзья. Товарищи! Однажды начав, мы не должны прекращать. Да, нас ещё хватают и тащат в застенки. Но это не может продолжаться вечно. Мы будем выходить на улицы день за днём. Каждый день. И через пару дней прислужники режима сами утомятся.

Он рассмеялся, будто шутка была удачной. Она была никакой. Но толпа подхватила его смех. Городовые смущённо убрались за дверь. Какой-то сорванец подскочил и принялся колотить по двери, выкрикивая оскорбления, под улюлюканье мальчишек. Толпа вновь разразилась смехом. Из-за двери не отвечали. Эрхард стоял и раскланивался, будто всё это произвёл он лично.

— Это и есть знаменитый Эрхард? — удивился Карл. — Я полагал его иным. А оказалось ничего впечатляющего.

— Его сила в стихах! — возразила она.

— И он совсем не выглядит избитым.

— О да, он прекрасно держится и стойко переносит испытания. Он настоящий революционер!

— Да и стихи его…

— Что «его стихи»? — она обернулась к нему резко и совсем без улыбки.

И тут проснулся великий спорщик.

— Знаете, ведь человеку дозволено иметь своё мнение, не так ли? Ну так вот теперь я нахожу, что сварливый старина Франциск был таки прав. Народу — свободу.

— Прекрасная рифма! Как она точно бьёт прямо в самое сердце!

— Ужасная рифма. Бездарная рифма. Как «любовь — морковь».

На них начали оглядываться.

— Так, нам надо поговорить, — мгновенно сориентировалась она и потащила его в сторону.

Тут, в стороне от толпы, они остановились. Но теперь же не под руку, не вместе, а друг против друга.

— Простите, — начал он, уже сожалея о своей дерзости. — Но разве идеалы революции не в том, чтобы каждый мог свободно говорить что думает…

— Ах, милый, милый Карл, — она была уже почти ласкова. — Вас никто ни в чём не винит. Но… Помните, как Вы рассказывали мне о своей учёбе? Вы ведь учились на врача, верно? А какое у вас было самое первое занятие?

— Ах, да. Забавно, но самым первым, чему учат будущего врача, так это врачебной этике. Не говорить пациенту правды. Но не потому, что это может опасно взволновать пациента. А всего лишь потому, что другой врач, бездарь и тупица, может дать ошибочный диагноз и назначить вредное лечение. И вот представьте себе, нельзя сказать об этом. Что угодно выдумывай, крутись и изворачивайся, рассказывай небылицы, что ошибся кто угодно, только не твой горе-коллега.

— Я рада, что Вы это понимаете. Мы, революционеры, лечим не отдельного человека, а всё общество в целом. Нам тем более нельзя давать повод для сомнения в своих коллегах.

— Но ведь он…!

Она предупредительно подняла пальчик, заставив его замолкнуть.

— Вы готовы были поступиться частной правдой ради здоровья одного человека? Так теперь речь идёт о здоровье общества. А может быть даже о выживании всей нашей цивилизации. О судьбе всей планеты и всех тех, кто будет на ней жить, когда уже и нас с вами не будет. Будет ли их интересовать ваша, моя или его частная правда? А вот какой мир мы оставим им в наследство, вот это будет жизненно важно.

— Простите, я никогда ещё не думал об этом так.

— Ах, Вы ещё так неопытны в делах революции, Вам ещё так многому предстоит научиться.

— Я научусь. Верьте мне! — он горячо подался к ней чуть ближе, чем было дозволено.

— Я Вам верю, — сказала она с лёгкой снисходительностью, и чуточку отодвинулась, чтобы восстановить полагающуюся правилами хорошего тона дистанцию.

— VII —

Спор о реальности и вымысле

Игровой автомат и вправду стал привлекать посетителей. Да не тех.

— Господин лавочник, ну может, разрешите нам всего один разочек, а?

— Маленький проказник, — ответил Карл, пряча под ласковой улыбкой вскипавшее раздражение. — Я тебе уже раз семь сказал. Бросаешь монетку и играешь.

— А Вы дайте мне монетку.

— Ах ты, хитрый нахал! — едва не взорвался Карл, но быстро овладел собой. — Монетку попроси у твоего отца.

— Он не даст.

— Тогда у матери. Уж мать ни в чём не откажет любимому чаду.

— Она мне даёт деньги только на булочки, господин лавочник.

— Ну вот…

— Но я их уже потратил. Угостил всех моих товарищей. Вот они подтвердят. Это ведь благое дело, господин лавочник. А благие дела должны вознаграждаться. Так вознаградите меня.

— Да что мне за наказание с вами! — возмутился Карл.

И всё же он не решался выгнать этих сорванцов. Уже второй день они были единственными посетителями. Не будь хотя б их, и Карлу казалось, он умрёт со скуки. Даже в обществе такого прекрасного во всех отношениях игрового автомата.

— Ладно, я вам дам монету. Одну. На всех. И не просите больше. Но за это расскажите, что хоть творится в городе?

— Весёлые дела творятся, господин лавочник. На соседней улице городового окатили помоями из окна верхнего этажа. Как будто случайно, но точно это не спроста. Вот уж была потеха, как он орал на всю улицу «Кто это сделал?». Ну и дурной же этот городовой.

— А я, — раздался голос от дверей. — Сейчас вам уши откручу за такие речи. А ну быстро марш отсюда по домам!

Мальчишки испуганно выскочили за дверь, просочившись мимо грозного старика.

— Франциск, ну зачем ты так строго с ними?

— Хорошенькое дело! — проскрипел курьер, тяжело спускаясь по лестнице. — Уже и этих бунтовать потянуло. Пришелец побери этих окаянных бунтовщиков. И не говори мне, что это ради блага всех. Ради блага строят, а не разрушают. Строить бунтовщики не способны. Вот помоями хорошего человека облить, вот это да, на это их доблести хватает.

— Твоя беда, старина, что ты необразован.

— Я может и не образован, а вот ты, образованный, скажи мне лучше, как так получается, что в магазин нынче никто не заглядывает. Да уже и по улицам ходить становится страшно. Торговля замерла. Но заказов отчего-то стало только больше. Кому это вдруг так срочно в эти дни стали очень нужны канцелярские принадлежности? И ведь сегодня то же, да? А ну-ка покажи их мне. Что в этих запечатанных свёртках? Вот этот для альбома маловат, а для чернильницы велик. А этот размером с книгу, но что-то сдаётся мне, тяжела сия книга, будто не из бумаги, а из металла. Может, вскроем и посмотрим?

— Стой! Франциск, даже не думай. Посылка должна быть доставлена в неприкосновенности. За это уже уплачены деньги. Которые, между прочим, я плачу тебе.

— Это она тебе прислала, да? Твоя Роза?

Карл сохранял молчание.

— Можешь не отвечать, — Франциск уже сбавил накал своего негодования. — Какую только глупость не совершает влюблённый ради возлюбленной…

— Франциск!

— Да ладно, — махнул рукой тот. — Думаешь, я слепой? Однако, похоже мне лучше не попадаться городовым с этими твоими посылками. Давай посмотрим карту, куда мне отправляться сегодня.

Вместе они достали большую карту города, заботливо склеенную из многих листов. Расстелили её на прилавке и склонились над ней.

— Вот так будет короче, — указал Карл.

— Да только, сдаётся мне, через площадь перед ратушей нынче не пробиться, — заметил курьер.

— А в этом квартале околоток, — показал Карл. — Ты же не хотел лишний раз сталкиваться с городовыми.

— Ах, пришельцы на мою голову, — тихо выругался старик. — Да ведь коли доставить надо сюда, то придётся лезть ящеру в пасть. Погоди-ка…

Тут он полез в глубины своей сумки, долго шуршал там чем-то, перекладывал с места на место, и вообще возился так, будто сумка была внутри намного больше чем снаружи. Карл уже не удивился бы, если бы его друг, увлёкшись поисками, не скрылся бы этак в своей сумке по пояс. Единственное, что могло беспокоить после этого, так если бы ещё Франциск в эту свою бездонную сумку невзначай не свалился бы целиком.

— Так, это круг копчёной колбаски, мой обед на сегодня. А это...? Кажется, я забыл выбросить. Это то же уже устарело. А, вот! Вот, смотри-ка.

Он развернул мятую газету, бросив её на прилавок поверх карты.

— Франциск, — заметил Карл. — Это всё-таки карта. Очень хорошая карта, прошу заметить. А ты бросаешь на неё какую-то мятую бумагу, в которую, поди, была завёрнута твоя колбаса.

— Вот ещё глупости! Буду я завёртывать свою пищу в грязную газету! — возмутился его друг.

— Тогда позволь узнать, зачем ты кинул эту грязную газету на мою замечательную карту?

— Глаза разуй, — велел старик в своей обычной не блиставшей излишней вежливостью манере. — Гравюру «Вид на столицу с аэростата» видишь?

Карл склонился над мятой бумагой. Затем решительно обошёл прилавок, открыл ящик и достал из него большое увеличительное стекло.

— Что, молодёжь, на своё зрение не надеешься? — подшутил Франциск.

— Ты уверен, что эти гравюры точные? — спросил Карл, разглядывая изображение.

— Кабы они не были точными, никто их не покупал бы, — заверил курьер. — Раз в три дня, при ясной погоде, художник поднимается на привязном аэростате, и делает точную зарисовку части города. Вот это самая свежая. И нам повезло, тут аэростат висел как раз над старым городом. Вот ратуша. Вот площадь перед ней…

— Да тут изображена толпа.

— А я тебе о чём говорю? Художник рисует в точности, что видит.

— Подумать только, — Карл разглядывал изображение. — Вот тут, где околоток. Тут то же скопление людей на улице. Постой-ка, а когда сделана эта зарисовка? Уж не тогда ли, когда выпустили Эрхарда? Так я был там в тот день.

— Этот ваш Эрхард бездарь.

— Абсолютно с тобой солидарен, друг мой, — молвил Карл, пытаясь разглядеть себя на изображении. — И ты даже не представляешь какой. У него, в самом деле, такие глупые рифмы…

— А ещё он негодяй.

— Ты слишком резок в своих суждениях.

— Когда-то ты спорил и насчёт его таланта. Теперь убедился сам, чего стоит его одарённость? Так вот что тебе скажу. Трижды его уже арестовывали, верно? А знаешь, как это всякий раз происходит? А вот, выходит он на проспект и прогуливается по нему не спеша. Ясное дело, тут его рано или поздно встречают городовые. И, разумеется, спрашивают, а куда это Вы, разлюбезный господин поэт, направились. Тогда он начинает возмущаться, кричать. Короче нарывается, пока его не скрутят и не уведут силой.

— Ну, вот видишь, он страдает от произвола властей…

— Какой произвол? Разуй глаза! Кабы он в самом деле хотел попасть на митинг, то приехал бы в паровом кэбе, и вышел бы из него уже на площади, в кругу своих почитателей. И не говори, что не всякий может позволить себе раскатывать на паровом кэбе. Уж Эрхард не из бедных. Вполне мог бы купить себе хотя бы самобеглую коляску, и по закону никто его не мог бы арестовать, пока он находится в ней. На худой конец мог бы нанять рикшу. Да хоть сам самокат оседлать и быстро промчаться на площадь мимо зевающих городовых. Но нет, он специально хочет, чтобы его арестовали.

— Ну, ты скажешь тоже, — возмутился Карл. — Кто же это может хотеть быть арестованным?

— Помяни моё слово, — сказал на это старик. — Этот Эрхард ещё себя покажет. А вот тут, смотри-ка, на твоей карте сплошная штриховка, а на гравюре видно отдельные постройки.

Он сказал это совершенно без какого-либо перехода. Только что ругали Эрхарда, а вот уже он выстраивает свой маршрут. За праздной болтовнёй курьер никогда не забывал о деле. Да, на него можно было положиться.

— Знаешь, старина, — произнёс Карл с уважением. — Вот такие маленькие люди как ты, большие герои. Даже если не подозревают об этом. Но делают большое, великое дело…

— Ох, молодой дурак, — сказал Франциск беззлобно. — Не лезть бы тебе в эту дрянь. Я понимаю, нужно на что-то жить. Тебе платят. К тому же возлюбленная Роза. Но хоть сам в эти безобразия не влезай. Хорошо?

Только что Карл восхищался своим старым другом, как уже в который раз с горечью убеждался, насколько его друг непроходимо отстал от веяний времени.

— Как ты не понимаешь, — удручённо сказал он Франциску. — Да, бунт. Но когда иного выхода нет, бунтовать нужно. Только через это общество устанавливает новые порядки распределения богатств, и они становятся более справедливыми.

— Смешно.

— И когда мы сменим правительство…

— То ничего не изменится. Ни-че-го! — перебил его Франциск. — Что проку заменять личности, когда вся система устроена так, как устроена. Говоришь, мало справедливости? Но ведь система устроена так. У этого денег больше, ему и больше благ. А у того денег меньше, и ему не хватает даже на самокат. Вот мне бы он, например, не помешал бы. Но ты же не платишь мне столько.

— Хочешь, я поговорю с Розой? — предложил Карл.

— Нет уж, — отрезал старик решительно. — Этой твоей даме сердца я не хочу быть обязанным чем-то лично. Меня вполне устраивает плата, которую я получаю. И я, заметь, не кричу на всех углах об этом, как о какой-то несправедливости. Есть вещи куда более несправедливые.

— Например? — оживился Карл.

Сейчас он узнает, что волнует Франциска. И, конечно же, сможет ему всё объяснить. С точки зрения необходимости революции, разумеется.

— Например, продажа земли.

— Что?

— А то, что если я доставляю посылку, я произвожу труд, и понятно, что произведённый мною труд должен быть оплачен. Или вот этот игровой автомат, что занял половину твоего магазинчика, будь он неладен. Его то же произвели. Это труд. Что произведено, то должно быть оплачено. Но земля!? Планета. Шарик в бескрайнем космосе, по поверхности которого ползают какие-то мелкие букашки, которые даже не существовали бы без планеты. Даже не существовали бы! А они, вместо благодарности, нарезают землю на кусочки и продают. Землю, которая существовала вечно. Которую они не произвели. А продают! Где же в этом справедливость?

Он завершил свою речь с таким искренним возмущением, что Карл не мог не рассмеяться.

— Прости старина, — проговорил он, утирая выступившие от смеха слёзы. — Но уж чего-чего, а столь детских представлений не ожидал от тебя. И не обижайся на меня. Но нет никакой несправедливости в продаже земли. От этого же никому не делается хуже. Она же была ничья. А нынче продажа земли способствует развитию свободного рынка. А это способствует тому, чтобы инициативный человек мог заработать, сообразно своим способностям. Это очень справедливая система.

— Тогда откуда же несправедливость, о которой ты мне все уши прожужжал?

— От преступного правительства, которое закрывает глаза на коррупцию, на взяточничество и злоупотребления чиновников. На то, что блага, достающиеся нам от пришельцев, распределяются неравномерно. И единицы купаются в роскоши, раскатывая в паровых экипажах, а кто-то, вот как ты, может разве что мечтать о самокате. Но стоит заменить этих нерадивых министров…

— Ох, Карл, тебе, по молодости твоей, просто нужен образ врага. Такого зримого врага, как злобного ящера, которого ты сразишь, и как рыцарь бросишь к ногам своей дамы сердца. Только ничего замена персоналий не принесёт. Бесполезно заменять отдельных людей. Новые вольются в ту же систему, и какими бы чудесными они ни были, но либо будут вынуждены стать частью системы и играть по её правилам, либо будут сметены ею. Иного не дано.

Он наивен, как же он наивен. Но возразить-то нечего. И от осознания вот этого собственного бессилия, подступала детская обида.

— Ты рассуждаешь о каких-то правилах, будто это игра, — бросил незаслуженный упрёк Карл. — При том, что любишь упрекнуть меня, что, мол, я заигрался в этот игровой автомат. Да только я вижу реальную жизнь куда лучше тебя. А вот ты, похоже, витаешь в плену собственных выдумок.

— Да сам ты оторвался от реальности, — была ему отповедь.

— Я, между прочим, тут хозяин, — взвился молодой человек, и хлопнул рукой по механическому ящику. — Здесь всё моё. И я стал тем, кем стал, благодаря своей инициативности и усердию. В отличие от некоторых. Так, по-моему, сама жизнь ясно показывает, кто из нас лучше разбирается в том, как она устроена.

— «Стал тем, кем стал», — передразнил язвительный старикан. — Инициативный и усердный юноша благодаря одной доброй фее. И не ломай тут дорогостоящую технику! Ты за неё ещё со своей феей не расплатился.

Оба стояли, красные от волнения, и тяжело дышали, глядя друг на друга исподлобья. Молодость уступила первой. Ведь старого упрямца было не переупрямить.

— Ладно, — сказал Карл. — Ты заказы доставлять собираешься?

— Что, опять проиграл, и не хочешь признаваться в этом даже себе? — ухмыльнулся курьер. — Ладно, не переживай. Сейчас уже пойду относить твои посылки. Сюда пешком. Оттуда пешком до монорельса. Придётся потратиться на проезд, иначе за день не успеть. Уж больно много заказов стало в твой магазинчик, когда у всех торговля замерла, — он усмехнулся, Карл промолчал, и курьер вернулся к карте. — А дальше еду вот сюда. Отсюда снова пешком. Так меньше платить.

Он распрямился, поправил сумку на плече и бросил на карту последний взгляд.

— Кстати, Карлуша, запомни, может пригодиться. Вот тут, совсем рядом с площадью, есть внутренний двор. Арка с воротами вот тут, но в эту подворотню даже и не суйся, она там вечно заперта. Потому попасть во двор можно только через подъезды. Заходишь в парадный, а выходишь через чёрный. Так можно почти всю площадь кругом обойти. Особенно сейчас, когда там вечное столпотворение бездельников.

С этими словами он развернулся и ушёл, прихватив с собой посылки, оставленные Розой.

— VIII —

Смерть дракона

— Карл. Карл!

Кто-то тряс его за плечо.

— Ты что, просидел всю ночь в магазине? Боишься погромов? Напрасно, в нашем квартале все стёкла целы. Даже неприличных надписей на стенах никто не пишет. Замечательный тихий квартал! Кое-кто уже тебе мог бы позавидовать. Впрочем, понять тебя можно. Осторожность не помешает. Однако, как ты собирался отстаивать своё имущество? Хотя б вооружился чем-нибудь, — ворчал Франциск. — Уж не знаю, в чём ты там силён, в фехтовании или стрельбе. Да на худой конец дубинку заведи себе, хоть будет чем припугнуть хулиганов.

— Да нет, старина, у нас всё тихо, — ответил юноша, продирая глаза. — Можно ни о чём не беспокоиться.

Надо же, оказывается, он заснул прямо за прилавком. И, раз Франциск разбудил его, значит, дверь была открыта. Он же не запер дверь после их ухода! Как это непредусмотрительно. С другой стороны, иначе Франциск не разбудил бы его сейчас, и вся работа бессонной ночи пропала бы всуе.

— Говоришь, что тихо? А по тебе не скажешь, что ты не беспокоился за свой магазинчик. Иначе с чего ты просидел тут всю ночь?

— Паковал посылки для тебя, старина! — рассмеялся Карл. — Сегодня большая доставка! Вон видишь в том углу?

— Что? Ты хочешь, чтобы я разнёс по городу вот это всё? Да как я успею?

— Не волнуйся, — Карл уже почти проснулся. — На этот раз всё просто. Все адреса это рестораны и кафе на нескольких улицах. Идёшь по улице, доходишь до нужного заведения, ищешь там швейцара, или портье, или официанта, в общем, там указано на адресе. Отдаёшь строго лично из рук в руки и никак иначе. Отдал и идёшь дальше до следующего заведения где-то поблизости.

— Какие-то странные коробки, — курьер недоверчиво крутил в руках одну из запечатанных посылок. — Вроде картонного пенала для карандашей, но размерчик не тот. Да и по весу не сказать, что там карандаши. И не гремит…

— Не тряси! — воскликнул юноша. — Умоляю, как можно бережнее с этим посылками.

— Да что там, бомбы что ли?

— Нет, — ответил молодой человек уверенно. — Вот честное слово нет. Ничего противозаконного. Но городовых всё же избегай.

— Ох, не нравится мне это, парень, — проворчал старый курьер.

— Зато денежки тебе понравятся точно, — подбодрил его Карл. — Уплачено вперёд и по двойному тарифу.

Но отчего-то старик не обрадовался.

— Ох, юноша, — сказал он. — Когда платят, не считая, то как бы потом не пришлось за это расплачиваться.

И всё же он забрал все посылки и ушёл разносить их. Карл улыбнулся ему вслед и от души потянулся. Грядущий день был весь в его распоряжении. Торчать в магазине смысла не было, за последние дни никто не изъявлял желания прикупить ни книги, ни чернила. Поэтому дверь можно смело запереть и отправиться в ближайшее кафе. Чашечка бодрящего кофе сейчас не помешала бы.

И он машинально достал брегет и посмотрел время, затем отправил его в карман жилетки, одёрнул её, надел сюртук и не забыл шляпу, и вот так, в подобающем преуспевающему коммерсанту виде, вышел на улицу совершить утренний, или вернее сказать уже полуденный моцион.

Улицы столичного града были на удивление пустынны нынче. Двери иных магазинов были заперты уже не первый день. Окна первых этажей кое-где забрали ставнями. К несчастью и ближайшее кафе, где Карл так любил пропустить чашечку кофе, и ему, как постоянному клиенту, делали скидку, сегодня то же как будто и не открывалось. Что ж, он всё равно собирался немного размять ноги после бессонной ночи. Почему бы не прогуляться до какого-нибудь другого открытого кафе?

Но что же помешало ему выспаться нынче? Если бы сейчас ему встретился кто-то из его былых товарищей по студенчеству, и спросил бы, какова причина, что Карл такой не выспавшийся, то он мог бы ответить, что причиной была прекрасная дама. И это было бы правдой. В общем правдой. Хотя, разумеется не всей.

Потому что кроме красавицы присутствовал ещё и некий молодой человек с весьма противным характером. Мало того, что Эрхард бездарь, стихи которого слушать невозможно, так ещё он и ужасный нытик. Он, видите ли, устал, как будто все другие только и делали, что отдыхали. Он, извольте видеть, не может читать столько раз подряд, хотя на площади читал часами свои вирши. У него, понимаете ли, в горле пересохло, что, впрочем, не мешало ему зычным голосом жаловаться об этом. На его фоне Роза, девушка, а вела себя куда мужественнее. Успокаивала этого экзальтированного деятеля искусств, уговаривала, напоминала как важны его трижды глупые стишки для дела революции. И какой он сам важный. И тогда Эрхард зачитывал стихи снова, а Карл снимал ещё один восковой валик с записью. Затем он устанавливал новый, подстраивал иглу, и опять Розе приходилось уговаривать этого горе-поэта совершить подвиг во имя революции ещё раз. А тот, уж так и быть, шёл на эту невероятную жертву.

После чего Эрхард и Роза ушли во тьму, так же как и пришли, а вот Карлу ещё пришлось до утра клеить коробочки, бережно вкладывать в них звуковые валики, а сверху пришлёпывать адрес. И конечно не забыть спрятать звукозаписывающую установку в заблаговременно вырытый в земляном полу подвала тайник под половицами.

Первое работающее кафе ему попалось, только когда он добрался до проспекта. Ещё пару лет назад, бедный школяр и думать не мог заглянуть в такое заведение. Да его бы попросту не впустили. Теперь привратник услужливо распахивает перед ним дверь. Внутри приятная прохлада и ни одного посетителя. Красота!

— Чего изволит сударь?

— Чашечку кофе, и почему у вас так тихо? Включите, что ли, музыку.

— Желаете выбрать мелодию сами?

— Нет, полагаюсь на Ваш выбор.

— Как будет угодно.

Официант подал кофе и прошёл к патефону-автомату. Покрутил рукоятку положенное число раз, заводя пружину. Дёрнул рычаг:

На улицы

                выйдем

В любую

               погоду.

Решительно

                      скажем:

Народу —

                 свободу!

Карл поперхнулся кофе. Он был вынужден слушать это целую ночь. Имейте же сострадание, он уже не мог этого слышать. Бросив монету, он выскочил на воздух.

В следующем кафе Карл сразу же потребовал включить музыку, и едва услышав ненавистный голос Эрхарда, поспешил покинуть и это заведение. Ну конечно же, старина Франциск не терял времени даром, и уже разнёс посылки далеко впереди праздно бредущего Карла. Нет, ему сегодня определённо не судьба спокойно насладиться кофе под хорошую музыку.

Однако Розу это должно обрадовать. Стихи её обожаемого Эрхарда звучат везде. Что ж, сообщить ей эту весть, это неплохой повод для встречи. Но где же её искать? Разве что там, где делается сейчас революция. На площади перед ратушей.

Туда-то Карл и отправился. И чем ближе он подходил к центру старого города, тем больше встречалось ему людей на улицах. И по большей части все они шли в одном с ним направлении. Городовые, сбившись в редкие группы, жались к стенам. Им было не остановить этот людской поток, льющийся в самое сердце столицы. Этот поток жизни смоет прогнившее старое. Люди шествовали, неся с собой обновление и грядущее счастье для всех и каждого. Неслыханное доселе ощущение братства объединяло их.

Площадь поразила Карла ещё сильнее. Она казалась вся запружена народом. В разных местах её появились шатры и трибуны. На трибунах один за другим сменяли друг друга ораторы, будто каждый из пришедших считал своим долгом высказаться. Что же творилось в шатрах, нельзя было узнать. По крайней мере, когда Карл попытался было удовлетворить своё любопытство, то вход ему преградил здоровяк, вежливо, но непреклонно объяснивший, что «не надо мешать людям». Что именно мешать и кому, он объяснить отказался. Просто «не надо мешать» и всё тут. Хорошо хоть не отгоняли тех, кто останавливался послушать ораторов.

— Правительство оторвалось от народа. Режим не замечает, как коррумпированные чиновники расхищают все блага, доставшиеся от пришельцев. Единицы богатеют, купаясь в роскоши, которая по праву должна принадлежать всему обществу, — тут оратор перевёл дух, и продолжил. — Это несправедливо, когда в обществе есть люди, которые в наш механизированный век не могут себе позволить даже самокат. Пора свергнуть эту власть и установить власть справедливую. А путь к справедливости лежит через экспроприацию…

— Простите, — не выдержал Карл. — Но, кажется, экспроприация означает… Вы что же — предлагаете отнимать?

Оратор окинул Карла взглядом поверх своих очков, затем поправил их и убеждённо ответил:

— Да, юноша. Отнять излишек несправедливо накопленных благ и разделить равномерно между всеми.

— Но, быть может, лучше просто произвести побольше новых благ? Так чтобы на всех хватило?

— Ах, юноша, как Вы наивны! — всплеснул руками оратор. — А не понимаете того, что блага не берутся сами. Эти самые блага, которыми пользуемся мы с Вами, да и все остальные, всё это производят рабочие. Всё общество должно низко поклониться им, но несправедливость в том, что рабочий человек нынче лишён подчас самого насущного. Потому нужно срочно обеспечить его этим насущным, и вот тогда он сможет трудиться более эффективно и обеспечить всё общество ещё большим количеством благ.

Раздались жидкие аплодисменты. Оратор снял цилиндр и поклонился публике. Карл отошёл. Речь казалась ему в общем логичной, но окончательно убеждён он не был. Всё-таки идея что-то у кого-то отнимать выглядела недостаточно миролюбивой, и прямо скажем черезчур агрессивной. И лично для него попахивала грабежом. А поддерживать грабёж он не желал, под каким бы красивым лозунгом его не подавали.

Побродив в толпе, Карл заметил, что большинство здесь вовсе не революционеры, а точно такие же, как он, зеваки. Они ходили, глазели на диковинное происшествие, какое не каждый день увидишь, тем паче в столице, слушали непонятные речи ораторов. В общем, бесцельно слонялись туда и сюда. В этой толпе бойко работали лоточники, продававшие калачи и пряники.

«Если подумать,» — заключил Карл через некоторое время. — «То всех революционеров здесь раз-два и обчёлся»

Это открытие неприятно кольнуло его. Ему стало жаль Розу, так много надежд возлагавшую на революцию. А между тем, оказывается, вожделенная революция никому не нужна.

Упав духом от столь неутешительных мыслей, он остановился возле группы, внимавшей очередному юному оратору, по виду даже не студенту, а скорее уж гимназисту:

— Товарищи! Мы сегодня, прямо здесь и сейчас, создаём новый мир. В котором все мы будем товарищи друг другу!… Эй, ты! Что ты услышал смешного?

Но Карл не владел собой, хохот сотрясал его:

— Молодой человек, — проговорил он, наконец. — Ах, молодой человек. Говорите, все будут товарищи друг другу? А Вы хоть знаете значение слова «товарищ»? Товарищ это заместитель! Надо знать смысл слов, прежде чем произносить их, молодой человек. А то у Вас выходит все будут друг другу заместители.

— Да, будут! — разгорячился юный оратор.

— Хотите сказать, любой будет замещать другого? — рассмеялся Карл. — Может и мужа для чужой жены заменит?

Но тут Карл подавился собственным смехом, потому что кто-то в толпе ловко двинул его локтём поддых. С него сбили шляпу, а вслед за ней и самого вытолкнули подальше. Кто-то шепнул ему при этом на ухо:

— Вали отсюда покуда цел, провокатор.

Хватая воздух ртом, Карл подобрал с земли шляпу, отряхнул её как мог, и поспешил отойти от агрессивной группы подальше.

«Такие грубые и необразованные люди,» — подумал он. — «Только позорят чистые идеалы революции. Но неужели здесь нет других?»

Уже из упрямства, равно как из любопытства, Карл принялся искать более дружелюбную публику. Нет смысла описывать эти поиски. Везде он находил примерно одно и то же. Ораторы говорили разное, каждый своё, но что их всех объединяло, так это нетерпимость к возражениям. Удручённый этим крайне неприятным открытием, Карл решился напоследок подойти к самой большой трибуне в центре площади.

«Уж если с краю царят такие никуда не годные настроения, то в центре и подавно,» — рассуждал он сам с собой. — «Однако, как нас учит наука, ради чистоты эксперимента проверить всё же нужно»

К его удивлению и несказанной радости именно с центральной трибуны вещали ораторы, которых Карлу было приятно послушать. Всё это были люди, безусловно, прекрасно образованные. И умевшие непротиворечиво логично объяснить всё на свете. Карл погружался в уже привычную ему картину рассуждений о бездарном правительстве, что оторвалось от народа и не замечает, как многократно всеми порицаемые коррумпированные чиновники расхищают абсолютно все блага, достающиеся от доброжелательных пришельцев. Как преступный режим скрывает истинное положение дел от доверчивых небесных друзей. И что только всеобщее восстание в форме простого гражданского неповиновения даст пришельцам сигнал, о том, что их водили за нос. И тогда они, разумеется, лишат кучку зарвавшихся обманщиков своей поддержки, и тем не останется иного, кроме как уйти в отставку. С нарастающим удовольствием слушал он, что пора свергнуть эту беззаконную власть и установить власть справедливую. Что закономерно приведёт к уменьшению поборов, росту производства, а через это благосостоянию всего общества в целом и каждого в отдельности. Вот это было ему по душе.

Чтобы без всяких там экспроприаций.

Исключительно через мирный протест.

С этим он был согласен безоговорочно. От этих умных слов все становилось просто и понятно.

Где-то за спиной Карла послышалось волнение. Он завертел головой, пытаясь разглядеть причину. Возгласы возмущения расходились будто волны по площади, а их источник приближался к трибуне.

Это был бургомистр.

Бургомистра Карл узнал лишь по парадному мундиру давно устаревшего, нелепого кроя, сохранившегося с незапамятных времён, как дань традиции. Шею бургомистра украшала массивная цепь. Злые языки поговаривали, что она вовсе не золотая, а из меди, начищенной соком редьки до золотого блеска. А драгоценное золотце, давно уже улетело на звездолёт пришельцев в трюме очередного дискострата.

Бургомистр шёл не один. Его сопровождал какой-то чиновник, вероятно секретарь. У всех прогрессивных политических деятелей уже давно на таких должностях служили женщины. Бургомистр же называл себя человеком старой закалки, и своё почтение к давним традициям ставил себе в заслугу. Оппоненты же то же самое ставили ему в вину, называя ретроградом в лучшем случае, и женоненавистником в худшем. Похабные шуточки о роли секретаря слышались с разных сторон. Пара сопровождавших бургомистра городовых, хоть и выглядели грозно в своих парадных кирасах, но заткнуть рты всем насмешникам не могли. И, чтобы не уронить собственную самодовольную важность, вынуждены были делать вид, что ничего не происходит.

Бургомистр, между тем, невзирая на насмешки, пробрался до трибуны и взобрался на неё. Никто не решился ему помешать.

— Граждане! — обратился он к толпе. — Вы же за то, чтобы каждый мог сказать своё мнение? Так выслушайте и моё.

— Долой! — крикнул кто-то из задних рядов.

— Пусть говорит! — раздались голоса. — Он прав, у каждого есть право сказать.

— Граждане! — вновь обратился бургомистр. — Прошу вас всех выслушать меня. Это недолго. Просто выслушайте, ничего больше я не прошу.

Толпа притихла.

— Вы хотите, чтобы жизнь стала лучше, — обратился бургомистр к людям. — Но посмотрите, магазины закрыты, встаёт транспорт, ведь по иным улицам не проехать, как вот по этой площади. Уже начали забивать окна досками, боясь, что их разобьют. Видите, бунт не делает жизнь лучше. Чтобы жизнь стала лучше, надо строить. А бунт только разрушает…

— Долой! — неожиданно вновь крикнул кто-то.

Но крик не подхватили.

— Граждане, — вновь произнёс бургомистр. — Земляки… Прошу, умоляю вас…

Он грузно опустился на колени и простёр руку над толпой.

Ещё миг, и люди подчинились бы.

Но тут откуда-то сбоку прилетел камень. По воле случая он ударил старого бургомистра точно в висок. Тот покачнулся и упал.

— Убили! — раздался истошный вопль.

Толпа отпрянула. Секретарь бросился к телу. Городовые выхватили короткоствольные револьверы-бульдоги. Раздался грохот выстрела. Карл опрометью бросился с площади.

— IX —

Ночь свободы

Когда поздним вечером, в его магазинчик постучали условным стуком, Карл бросился к двери и, распахнув её, схватил Розу за руки. И не мог отпустить.

— Как я волновался за Вас, — молвил он. — Знаете, я сегодня был на площади. Искал Вас там.

— Карл, — сказала она рассудительно. — Прежде позвольте нам с Эрхардом войти.

— Ах, да, — отступил он. — Простите мою бестактность. Эрхард, прошу и Вас.

Он пропустил их. Затем выглянул за дверь. Сколь можно было заметить, на улице в этот поздний час было пусто. Фонари нынче никто не зажигал. Карл затворил дверь и обернулся к своим гостям.

— Я был там, на площади, — сказал он, спускаясь к ним. — До самого убийства. Это было ужасно. Там есть люди, которые готовы на крайности.

— Да, режим готов идти до конца в своей борьбе с народом.

— Да при чём здесь режим, Эрхард? — воскликнул Карл. — Я говорю о неразумных сторонниках революции. Ведь кто-то же швырнул тот роковой камень?

— Карл, — сказала Роза мягко, прежде чем Эрхард успел открыть рот для ответа. — Есть мнение, что камень швырнул правительственный провокатор.

— Но какой в этом смысл правительству?

— Сакральная жертва, — провозгласил Эрхард важно.

— Он хочет сказать, — пояснила Роза. — Что теперь у правительства есть прекрасный предлог объявить наш мирный протест бунтом. И продолжать не слышать народ дальше.

— По правде сказать, — всё же решился заметить Карл. — Я сегодня заметил, что народ не так уж жаждет революции. Революционеров я на площади насчитал пару сотен, и то от силы. И должен заметить, среди них мне попались те ещё молодчики. Меня самого побили, обозвав провокатором.

— Вот видите, — заметила ему Роза как всегда мягко. — Люди напуганы. Все знают, что провокаторы действуют. В такой ситуации очень трудно разобраться, кто друг, а кто враг. Ошибки неизбежны. А правительство пользуется нашей разобщённостью.

Под её чарующим переливистым голосом вселенная Карла восстанавливалась.

— Да, теперь я понимаю, — сказал он. — Помнится, декан Бопердюи сказал мне на прощанье, мол, не умете Вы, молодой человек, понимать, кто Вам друг, а кто враг. И ещё сказал, война путь обмана. Как неприятно мне признавать, но он оказался прав.

— Карл, — произнесла Роза. — Теперь у Вас есть настоящие друзья. Это я. Эрхард. И другие, кого Вы пока не знаете. Но о Вас знают. Вы уже оказали неоценимую помощь делу революции. Вы очень важны нам. Сегодня мы должны двигаться дальше.

— Да, — ответил он, как верный солдат. — Что я должен делать?

Она оглянулась на Эрхарда. Тот пожал плечами.

— Карл, — обратилась она снова. — Ваша машинка для звукозаписи.

— Она в полной готовности, — тут же заверил он. — Эрхард, помогите поднять вот тут. Видите, я сделал тайник под половицами. Вот она, моя машинка. Сей момент достану. И вот тут же запас валиков. А вон там, видите? Я заранее наклеил для них картонные коробки. Записываем валик и сразу в коробку, чтобы не повредить. Ну, Эрхард, готовьтесь читать Ваши стихи.

— Нет, Карл, — она прикоснулась к его руке.

Ах, это мягкое, почти неосязаемое прикосновение. Он готов был совершить любой подвиг, лишь бы заслужить его снова.

— Сегодня мы поступим иначе, — объяснила она. — Кажется, мы с Эрхардом достаточно поняли, чтобы вести запись самостоятельно. Но политическая ситуация сгущается. Мы не можем рисковать понапрасну. Поэтому возьмите это, Карл, и охраняйте нас.

— Но это же пистоль? — удивился он.

— И он заряжен, — сообщила она ему. — Надеюсь, Вы знаете, что нужно взвести курок, прежде чем стрелять?

— Но убить человека… Я учился на врача, — сказал он. — Обучен спасать жизни, а не отнимать их.

— Будьте этой ночью моим рыцарем, — обратилась она с такой мольбой в голосе, перед которой и ледник растаял бы. — Тем более что убивать нет нужды. Если увидите что-то подозрительное и опасное, можете выстрелить в воздух. Этого будет достаточно, чтобы мы с Эрхардом тут услышали.

— Вы с Эрхародом здесь…

— Будем записывать звуковые валики. А Вы стерегите нас снаружи. Сделайте вид, что просто прогуливаетесь по улице. Если столкнётесь с городовыми, то скажите, что боитесь за своё имущество, и решили стеречь его. Мы запрём дверь изнутри. Ступайте же, мой рыцарь! У нас всех сегодня важная работа.

С этими словами она спровадила его из его собственного магазинчика, оставшись там наедине с мужчиной. Наедине с мужчиной! С чужим мужчиной. Его Роза! Хотя, если подумать, то никаких особенных прав он на неё не имеет. Они просто друзья. И, конечно же, товарищи по революционному делу. Так же как и Эрхард. И, раз уж с ним, с Карлом, она не переходит грань товарищеских отношений, то и нет причин подозревать, что она окажет большую милость Эрхарду. Тем более в его магазине. Хотя, если разобраться, то и магазин куплен на её деньги. И, пожалуй, она, в самом деле, имеет право распоряжаться магазином. И Карлом то же. Тем паче, ради блага революции.

Приободрив себя такими мыслями, Карл принялся разгуливать по улице, сжимая рукоять спрятанного за пазухой смертоносного оружия. На счастье никаких происшествий не случалось. Ночной холодок уже начал пробирать его, когда послышался скрип засова, и дверь магазинчика раскрылась. На улицу выглянули Роза, а следом за ней Эрхард с мешком на спине. Карл тотчас поспешил к ним.

— Вы здесь, Карл? — окликнула она его тихо.

— Да, это я, — ответил он так же приглушённо.

— Мы закончили, — сообщила она ему. — Не беспокойте своего курьера, эти валики мы доставим сами. Пистоль при Вас?

— Да, вот он.

— Давайте. Он нам может пригодиться этой ночью.

— Роза, — горячо прошептал он. — Вы рискуете. Дозвольте мне сопроводить Вас.

— Нет, — ответила она. — Этого я Вам позволить не могу. Вы очень полезны для нашего дела, Карл. Вы и Ваша машинка звукозаписи. Берегите себя. Лучше всего вообще не покидайте магазин. Ждите меня тут.

Эрхард уже отошёл на пару шагов, и теперь всем своим видом выражал нетерпение, бросая выразительные взгляды. Она уже обернулась к нему, отвернувшись при том от Карла.

— Но ежели, — задержал он её, притронувшись к её руке против всяких приличий. — Ежели мне потребуется встретиться с Вами?

Она задумалась.

— Хорошо, — наконец решилась она. — Вы доказали свою преданность делу. Я дам Вам явку.

— Простите?

— Ах, Вы совсем не знаете революционной терминологии. Впрочем, не важно. Помните тот ресторанчик, где мы с Вами провели нашу первую встречу?

— Конечно, как я мог бы такое забыть!

— Вот и замечательно. В случае крайней необходимости можете явиться туда. Скажите швейцару «Я жду Розу, стол должен быть забронирован». По этому паролю Вас узнают. Но, предупреждаю, это только в случае крайней необходимости.

— X —

Площадь революции

— Прежде ты не запирался, — заметил ему Франциск, едва Карл распахнул перед ним дверь.

— Извини, старина, просто не выспался. Вот и решил тут прикорнуть чуток.

— Опять на прилавке? А что ж не в своей кровати? Ведь квартира рядом, всего и надо, что войти в парадный, да подняться на несколько этажей. И спи-отдыхай сколько душе угодно.

Спросонья Карлу совсем не хотелось никаких препирательств. Тем более из-за таких пустяков, что он опять заснул на прилавке.

— Молчишь? Я бы подумал, что ты тут всю ночь охранял свой магазин…

Как он был недалёк от правды. Но Карл хранил молчание.

— Только, думается, дело не в товаре. А в ней. Она из тебя верёвки вьёт, парень. Молчишь? И правильно, чего тут говорить. Помяни моё слово, добром эта затея не кончится. Ты слышал, вчера бургомистра шлёпнули? Говорят, городовой выстрелил в него…

— Что за чушь! — воскликнул Карл. — Я же сам там был и всё видел. Кто-то из толпы швырнул камень и нечаянно попал ему в висок.

— Эвона как! — удивился курьер. — А там, на площади, нынче цветы возлагают на место гибели безвинной жертвы режима. Произносят речи о провокаторах. И требуют от властей выдать убийцу для справедливого народного суда.

— Что за чушь, — повторил Карл.

— Это ещё цветочки, — заверил его старик. — Я там послушал разговорчики. Так, доложу я тебе, молодёжь совсем сбесилась. Уже говорят, надо мол, всё отнять и честно разделить. Между всеми. Я стоял да посмеивался, а эти сорванцы мне и говорят, уйди, мол, дед, когда будем экспроприировать девиц, тебе всё равно не достанется, ты слишком старый.

— Экспроприировать что?

— Не что, а кого! — гаркнул Франциск. — Девиц, им, видите ли, охота экспроприировать. Понял, да? Какие там нравы.

— Поверить не могу, — произнёс Карл, обхватывая голову руками. — С этим точно надо что-то делать. Так, который сейчас час. Да в какой же карман я убрал брегет… Франциск! Но цепочка порвана.

— Плакали твои часики, — заметил старик.

— Как же это могло случиться? Да пожалуй, это когда меня побили на площади.

— Что? Побили тебя? Понял теперь, что такое бунт? И часики твои экспроприировали на благо революции. Рад?

— Видимо некоторые ошибки и жертвы неизбежны, — вяло защитился Карл.

— Ну, тогда утешай себя этой чушью и дальше. А я, собственно, пойду, если заказов на сегодня нет.

— На сегодня нет, — подтвердил Карл.

— Вот как? — удивился старик. — Ну, тогда, и в самом деле, пойду, пожалуй. Погляжу, что творится. Кстати, сказывают, на вокзале все поезда встали. Машинисты залили топки паровозов. Теперь их три дня заново разводить. Так что столица, почитай, напрочь отрезана от страны.

— Остаются ещё воздушные перевозки, — машинально заметил Карл.

— И много ты навозишь дирижаблями? Парень, ты прикинь, сколько в столице живёт народу. И сколько они жрут каждый день. Это ж прорва! Всё, приплыли. Завтра же цены на продовольствие взлетят до небес. Если только, конечно, правительство что-то не сделает прямо сегодня. Хотя не представляю, что оно может сделать? Уж если в самом центре столицы убивают безнаказанно её бургомистра… Нет, эта власть долго так не протянет. Либо она покажет свои клыки, либо её загрызут другие хищники.

С этим Франциск ушёл, оставив Карла сожалеть об утерянном брегете. Не хотелось верить, что его обворовали те юнцы на площади. Это неприятно било по самолюбию, что он, взрослый мужчина в полном расцвете сил, и вдруг стал лёгкой добычей шайки подростков. И вдвойне уязвляло, что этот грабёж был произведён под революционные лозунги. То самое дело, которому Карл посвящал себя, ради которого рисковал этой ночью с пистолем в руках. И вдруг эта цель его жизни так мстительно и болезненно ударила по его ранимому чувству собственного достоинства.

Определённо с этим надо было что-то делать. Такие люди позорят революцию. Надо сказать об этом Розе. Объяснить ей… Как он мог думать о себе в такую минуту, когда она наверняка там! Среди этих безумных юнцов, собирающихся экспроприировать женщин. Она такая красивая. Ему стало страшно от мыслей, что с нею может сделать толпа сбесившихся от вседозволенности молодых самцов.

Ах, зачем, зачем она забрала у него пистоль!

Не важно. Пусть у него нет оружия, он должен, он обязан немедленно идти туда и защитить её. Хотя бы и ценой своей жизни. Она говорила, что он ценен для дела. Ничего, записывать звуковые валики теперь они научились и без него. А вот если он не защитит её… Она — вот кто действительно ценен. Вот без кого не будет революции. А значит, именно ей угрожает наибольшая опасность.

С этими мыслями, он натянул сюртук, и решительно выскочил за дверь, нахлобучив шляпу уже на ходу.

Он стремительно шёл на площадь.

Над головой его, мерцая огнями, проплыл дискострат. Он шёл так низко над городом, что Карлу пришлось придержать шляпу рукой, не то её сдуло бы с головы. В любое другое время романтичная натура взяла бы верх, и он провожал бы диковинный корабль пришельцев взглядом. Но не сейчас. Возможно она там в опасности. И ему было не до пришельцев.

Он так же не обращал внимания на поток идущих вместе с ним людей, которых сегодня стало заметно больше, чем вчера. Видимо испугавшись этого всесильного потока, городовые вовсе изчезли с улиц. Но сегодня Карл не чувствовал братского единения. Сегодня он знал лишь одно: Роза в опасности. И ему ещё предстояло разобраться, кто там окажется ему врагом, а кто другом. Если вообще друзья в той толпе безумцев найдутся.

Тогда он стал приглядываться к людям вокруг и прислушиваться к их разговорам.

— Ты слышал, что они устроили?

— Да это проклятое правительство хочет уморить нас голодом.

— Все дороги перекрыли, чтобы никто не мог провезти продовольствие в город.

— Да, им-то что. Им всё привезут дирижабли. А мы должны подохнуть с голоду только за то, что просили справедливости

— Не привезут им ничего дирижабли, — заметил кто-то. — Утром не видели дым со стороны лётного поля? Говорят, сгорели ангары с дирижаблями.

— А пришельцы? — спросил другой.

— Не, пришельцы в наши дела вмешиваться не будут. Им нет резона. Им без разницы, кто у нас при власти. Главное чтобы поставки металла шли исправно. Они нам алмазные буры для шахт, мы им золото и всё такое прочее.

В иное время Карл непременно затеял бы спор об этом нелепом предрассудке, что, мол, пришельцы вывозят золото. Но сейчас ему было не до споров. Он ускорил шаг, и обогнал медленно бредущую группу говорящих. А потом пошёл ещё быстрее. Он уже почти бежал, лавируя среди набиравшейся на подступах к площади толпы.

— Эй, дурень! Стой! — и кто-то бесцеремонно и очень невежливо схватил его за руку.

Карл дёрнул, но хватка была прочной.

— Да пустите же меня, невежа! — воскликнул он и оглянулся. — Франциск? Где твоя шляпа? Да у тебя же кровь!

— Потому и тебя, дурака, пытаюсь удержать. Не ходи туда.

— Я должен, — ответил Карл. — Там она.

— Ах, пропади оно всё пропадом! — махнул рукой Франциск. — Идём вместе.

И сам пошёл в толпу, опережая Карла. Тот едва поспевал за ним, протискиваясь между людьми. Наконец ему удалось поравняться с другом.

— Но у тебя же кровь, — напомнил он.

— Тут так любят произносить речи о братстве, равенстве и свободе слова, что стоило мне вставить своё слово, меня уравняли с мостовой. Очень, знаешь ли, по-братски, — усмехнулся он. — Но я этого так не оставлю. Я уж найду случай раскрыть людям глаза. Да вот, кстати, и он.

— Кто?

— Случай! — он потёр руки в предвкушении. — Но ты, Карлуша, туда не суйся. Жди меня здесь.

И ускользнул в толпу, окружавшую одну из импровизированных трибун, с которой безвестный оратор произносил пламенную речь, всецело захватившую его слушателей. От нечего делать, Карл стал прислушиваться к его словам, подобно остальным.

— Акт беспричинной злобы, это вчерашнее преступление власти, в порыве чёрной ярости не жалеющей даже своих сторонников, вновь обнажил порочную сущность правительства и его прислужников, готовых исполнить любой преступный приказ. Нет оправдания вчерашнему убийству. Бургомистр пал жертвой борьбы режима с собственным народом. Мы чтим его память, отдавшего самое ценное, что есть у любого человека, свою жизнь, за общенародное счастье.

Простые и понятные слова падали в сердца людей, как капли живительной влаги. Они орошали ростки, которые вскоре дадут всходы. В воздухе зримо веяло ветром перемен.

— Сегодня мы должны объединить наши усилия. Нет больше места разногласиям. Мастер и подмастерье, лавочник и бродяга, все мы должны встать единой стеной и сказать решительно. Мы не допустим вновь того, что было вчера. Нет новым убийствам! Прекратим преступления против народа! Все, кто готов поддержать правопорядок своей мозолистой рукой, должны записаться в народную дружину. Вот там наш шатёр. Если ты крепкий мужчина, иди туда, тебе выдадут снаряжение и назначат участок патрулирования. Я вижу, не все ещё набрались решимости отстаивать идеалы свободы? Вот, посмотрите на этого почтенного седовласого человека. Он жертва репрессий. Он пострадал от прислужников режима. Посмотрите, они избили его в кровь! Они не щадят никого. Сегодня они не имеют никакого уважения к сединам. А завтра они начнут хватать женщин на улице! Неужели мы будем покорно ждать этого? Посмотрите! Почтенный старец, поднимитесь сюда, ко мне на трибуну. Пусть люди увидят Вас.

Он указывал рукой в толпу перед собой. Там произошло движение, как будто люди расступались, пропуская кого-то. Шевеление приблизилось к трибуне. Агитатор протянул руку и вытянул из толпы Франциска. Тот встал поустойчивее, поклонился. Его волосы были измазаны рыжими пятнами.

— Внемлите мне люди! — обратился он, и люди притихли. — Вы видите, я действительно пострадал. Меня, в самом деле, побили. Но, — перекрикивая шум, закричал он. — Избили меня не городовые, а вот такие молодчики, вроде этого болтуна!

Он указал рукой на агитатора. Любой на этом месте умер бы от стыда. Быть уличённым в такой откровенной лжи. Карл не мог представить себе большего позора. Но агитатор ловко схватил старика за руку, скрутил её, да и столкнул Франциска куда-то за трибуну.

— Это провокатор режима! — крикнул он. — Товарищи, бейте его!

За трибуной происходило активное шевеление.

— Да нельзя же так с пожилым человеком! — взвизгнул тонкий женский голос.

— В самом деле, хватит со старика, — поддержал мужской бас.

Агитатор мгновенно сориентировался в изменившимся настроении толпы.

— Гоните этого провокатора с площади, товарищи! — провозгласил он. — Таким мерзавцам нет места среди нас!

Карл подпрыгивал, пытаясь понять, что происходит там. Единственное, что он смог разобрать среди шума, это выкрики «Проваливай», как будто постепенно удалявшиеся от него. Раз кричат, то должно быть, Франциск жив и может идти на своих двоих. Уже это хорошо. Ведь всё могло закончиться куда хуже. Да ведь он, собственно, и не знает, насколько досталось его старому другу на этот раз. Франциск нуждается в срочном врачебном осмотре. Нет. Прежде нуждается в том, чтобы вытащить его из толпы, не дав сцепиться языками ещё с кем-нибудь из местных горячих голов.

И Карл начал медленное продвижение через бурлящее людское море. Прямых путей тут не существовало. Площадь, которую в обычное время он легко пересёк бы за минуту-другую, теперь стала реками и протоками среди скал и рифов трибун и шатров. Он никак не мог пройти прямо, и был вынужден лавировать, как лавирует дирижабль в воздушных потоках. А они несли его то туда, то сюда.

А хуже всего, что в толчее, он совсем потерял из виду теснимого бунтарями Франциска. Хотя б примерно понять, в какой стороне теперь его искать?

— Эй, парень, чего стоишь как неродной? Не бойся, заходи смело!

Карл оглянулся на окликнувшего его. Возле ближайшего шатра сидел на грубо сколоченном деревянном ящике человек, по виду похожий на приказчика.

— Ты же хочешь записаться в дружину, парень, — сказал человек почти утвердительно.

Карл уже хотел было ответить нет, да вовремя сообразил, что в данной обстановке это не самое мудрое решение.

— По правде сказать, — начал он уклончиво. — Этот вопрос я ещё для себя не решил.

— Да нечего тут раздумывать, — решительно заявил приказчик. — Заходи и записывайся. Или ты не хочешь помочь делу революции?

Карлу захотелось сказать, что уж его помощь революции была поважнее, чем этот приказчик, со своим шатром, так напоминавшим цирковой балаган. Да говорить то было нельзя. И молчать то же нельзя.

— Послушай, товарищ, — сказал тогда Карл, заговорщицки приблизившись к приказчику. — Я ищу тут своего друга…

— Твой друг наверняка уже записался в дружину, — тут же перебил его человек. — Скажи мне его имя?

— Франциск, — ответил Карл.

— Ну вот, точно помню, Франциск уже записался. Да я сам выдал ему снаряжение. И отправил в патруль. Так что записывайся и ты.

— Но когда же он успел записаться? — недоумевал Карл.

— Да вот утром ещё.

Тут Карлу всё стало ясно.

— Послушай, товарищ, — заметил он тихо. — А если я скажу, что это не тот Франциск, то ты вспомнишь, что был ещё другой, верно? И скажешь затем, чтобы я взял снаряжение, и то же отправился в патруль? Зачем это тебе так нужно?

— Ну как, — принялся объяснять тот. — Вот это щит из досок. Ты не смотри, что он такой неказистый. Всё хоть какая да защита. И вот дубинка. А кто себя хорошо покажет, тем и более серьёзное снаряжение выдают, — подмигнул он.

— Я не про то, — сказал Карл. — Зачем это нужно лично тебе? Вот ты сидишь тут, зазываешь всех в дружину правдами и неправдами…

— Да ты шпи… кха-кха-кха…

На этот раз Карл бил первым. Может, он и не был атлетом, но уж куда нужно ударить, чтобы заставить человека на некоторое время заткнуться, ему, прилежно изучавшему анатомию, было известно.

— Я революционер! — сказал он громко. — Проверял твою бдительность. С бдительностью у тебя плохо, товарищ. Придётся доложить об этом кому следует.

— Не губи, — прохрипел приказчик, удерживая Карла за рукав. — У меня жена, дети. А тут и так платят гроши. Но где ещё я смогу заработать в эти дни, когда вся торговля встала?

Карлу всё стало ясно вторично за этот день. Этому бедолаге платят за каждого записавшегося в дружину. И он готов набрать кого угодно.

— Ладно, товарищ, — сказал он, с трудом отцепляя руку от своего сюртука. — Но впредь не допускай ошибок. Бери только идейно стойких.

— Как изволите, — ответил тот.

Вот и вся революция. Появился новый начальник, и приказчик тут же готов перед ним раскланяться. Как кланялся перед прежним. Никаких перемен.

Он окончательно потерял след Франциска и брёл куда-то, увлекаемый людскими потоками. Пожалуй, впервые в жизни, он не обращал внимания, на снующие над крышами домов дискостраты. Только машинально придерживал рукой шляпу на голове. Но весёлые огоньки инопланетных кораблей больше не привлекали его. Было глупо придти сюда, надеясь найти здесь Розу. И было преступно втянуть в это Франциска. Наверное, теперь самое разумное, что он мог сделать, это выбраться отсюда.

Так, влекомый потоком, он добрался до одного из выходов с площади. Но уйти ему не позволили.

— Стой, куда прешь! — совсем невежливо толкнули его в грудь.

— В чём дело? Я хочу пройти!

Но подозрительные личности с самодельными щитами из досок и дубинками, преградили ему путь.

— Ага, кто тут у нас? Богатей желает пройти! — сказал с усмешкой один, а другой тут же поддакнул. — А может он враг революции?

— Да почему я непременно должен быть врагом революции? — изумился Карл.

— Ну а коли не враг, — сказал третий. — Так докажи. Пожертвуй на дело революции. Ради всеобщего блага.

— Куда я должен пожертвовать? — переспросил Карл, всё более недоумевая.

— Нам! Мы же часть общества, значит благо лично для нас, оно как бы для всего общества.

— Да выворачивай уже карманы, богатей! — бесцеремонно приказал чётвёртый.

— Как выворачивать карманы? — опешил Карл.

— Наизнанку! — рассмеялись над ним.

И, плотно обступив Карла и прижав его к стене, сами принялись рыться в его карманах, игнорируя слабые протесты.