Бесплатный фрагмент - Рецепторы души

Предисловие

Я написал об этом и о том,

Теперь вот жду, что кто-то купит книгу.

Надеюсь, что вместил мой скромный том

Банальных истин вечную интригу.

Мне нужно было высказать всё то,

Что в глубине души лежать устало:

О сладком, горьком, сложном и простом,

О том, что молодость куда-то убежала,

О том, что так хотелось бы порой

В словах, поступках, мыслях и в молчаньи —

Любовь с надеждой через веру и покой,

И не страдать от чувства состраданья.

О том, что многое мы всё-таки смогли,

А то, что нет, не очень уж хотели.

Как за собой мосты мечты сожгли,

И что-то главное ещё мы не успели.

О том, что разные проходим мы пути,

Пересекаясь только на страницах;

Теряем, мечемся, стремясь себя найти,

Чтоб после в жизни тихо раствориться.

Еда, лекарства, крыша и тепло

Важней любых написанных посланий.

Но я пишу, пусть вопреки или назло.

Настрой души — союзник ожиданий.

Тот, кто прочтёт, я верю, всё поймёт.

Запомнит стих или всего лишь строчку,

И, может, к лучшему свой мир перевернёт,

Поняв, что рано в книге жизни ставить точку…

Эпоха следом…

Гражданская лирика

А за ним следом мчалась эпоха

В телефоне сработала двушка,

Вызов быстро достиг адресат.

Мысль, поступок, задержка, психушка,

И по новой весь старый расклад.

Не такой он, как все, да и ладно,

Вечно ищет ненужных проблем,

И по жизни какой-то нескладный,

Словно крыша уж едет совсем.

Распечатал своё обращенье

И на площади стал горевать.

Он не держит в себе своё мненье:

За свободу свободу терять.

Достоялся, пока не забрали,

Скручен быстро, и свёрнут плакат.

Огрызался во гневе печали:

Что нам делать и кто виноват?

Люди в штатском зря тратили силы,

В пустоту задавая вопрос.

Чуть побили, потом попросили

Написать анонимный донос.

В общем, вызрело быстро решенье:

Те же лица, но белый халат.

Приговор — принудитель леченья,

Ключ снаружи в замке от палат.

А прохожие шли ровным шагом

От великих до вредных идей.

Ветер рвал покрасневшие флаги

И срывал шляпы с важных людей.

Слово в дело — и жизнь полетела,

Посадили лечить его бред.

От уколов душа опустела,

Только мысли добавили бед.

Уж таким он родился беспечным:

Всё, что есть на духу, говорит.

Била жизнь за язык его грешный,

Тлеет совесть, но всё же горит.

Убегал от любой он системы

Не вписался, остался собой.

Жизнь навеяла новые темы,

Все молчат, только он рвётся в бой.

Лечит время, но без покаянья.

Значит, всё повторится опять.

Он дотерпит в своём ожиданьи

И всё тот же достанет плакат.

Вновь с палаты отпущен до срока,

Чтоб комиссии всё не сказал…

А за ним следом мчалась эпоха,

Та, что он на чуть-чуть обогнал.

Рецепторы души

Наш век суров, еду и кров

Не посылает всем и сразу.

Не кормит нас потоком слов,

Не будоражит вены кровь

И головы  кивок — к отказу.

Наш век по лезвию души

К нам сквозь рецепторы вползает,

Куда-то загодя спешит,

Уклад неспешный ворошит

И нас от бед оберегает.

Наш век — уставший компромисс

Со всем, что мы понять не смеем.

Полеты вверх, паденья вниз,

Абсурд, банальность и стриптиз…

Горим внутри, снаружи тлеем.

Наш век — гибридная война

В размытых судьбах и границах,

И на осколки имена.

Событий много — жизнь одна;

Поступков нет, есть только лица.

Наш век нас по миру пустил.

Уйти смогли, куда хотели.

Наверно, просто поспешил —

Назад нельзя, вперёд нет сил,

Так и живём — без виз и цели.

Наш век запутался в сети —

Эфир безбрежный интернета.

Мы не смогли его спасти;

Он, словно демон во плоти,

Не будет ждать от нас ответа.

Наш век уходит, мы за ним,

Не видя смысла в продолженьи,

Лишь тень от прошлого храним,

Не слышим тех, кто так раним

Меняя суть на впечатленья.

Поздравительная

За тех, кто рядом с нами был,

И тех, кто рядом с нами будет.

За тех, кто водку с нами пил,

И тех, кто завтра нас забудет.

За тех, кого я излечил,

И тех, кто нас уже покинул.

За тех, кто просто рядом жил,

И тех, кто обманул и «кинул».

За тех, кто завтра и вчера

Бросает миру кость надежды.

Хлеб с маслом, чёрная икра —

И чтобы все опять, как прежде.

Чтоб оливье и холодец

Жиры в крови не поднимали.

Чтоб не пришёл к нам всем пиз..ц

В краю «недопитой печали».

Чтоб жить нам всем без новостей,

Порою в Альпах кости грея,

Леча избыточность страстей

Антисемита и еврея.

За тех, кто до конца прочтёт,

Ответив встречным поздравленьем.

Кто не увидит, не поймёт

В плену забот и самомненья.

Пусть будет светлый Новый год

Сквозь вихри снежных откровений.

И каждый в нем себя найдёт

В потоке чувств и ощущений.

А совесть снова на закланье

Ах, как приятно на душе,

Когда не рвут и не склоняют,

Лелеют, чтут и понимают,

И любят в нужном падеже.

И буйный нрав лишь вдохновляет

Печатать новое клише.

И лишь в упор не замечают

Те, кто решил за нас уже.

А время каждого меняет.

Остынут яйца Фаберже

И по-другому засияют

Для нас на новом рубеже.

Застанет снова град с дождём.

Злой демон гонит нас за двери.

Мы спорим и чего-то ждём,

И в ожиданьи снова верим.

Разбудит лишь внезапный гром

И искры молний, словно цели.

А зло не кончится добром

Пока мы спим в своей постели.

Пот с кровью впишутся потом

В цвета с поблекшей акварели.

Застыли, как с Гоморрой Сдом

Над Мёртвым морем соли мели,

Садится солнце кувырком.

Пока в лучах мы не сгорели,

Находим что-то с дураком,

Теряя с умным, что имели.

И выбор, словно плебисцит,

Где нас к подсчёту не пускают.

Чужая боль не так болит,

Лишь равнодушье убивает.

Мы будем после ни при чём,

Найдя ошибкам оправданья.

И всё по-новому прочтём,

А совесть — снова на закланье.

Куда несешься, двадцать первый век?

Куда несёшься, двадцать первый век?

Какие покоряешь ты вершины?

Куда девался прежний человек,

Заложник виртуальной паутины?

Зачем теряем мы своё лицо,

Предвидя загодя, не видя под ногами?

В закрытых джунглях каменных дворцов

Всё знаем, но не то, что будет с нами.

Куда несет нас тройка скакунов

От изб бревенчатых нескошенного поля?

И технологии лишают сладких снов,

И снова правит бал чужая воля.

И всё во благо, только наночеловек

Невидим и никем не замечаем.

И из здоровых разум делает калек,

Когда рассвет мы за компьютером встречаем.

Нам не угнаться, мы себя не бережём,

И друг на друга мы становимся похожи.

Уже возврата к прошлому не ждём,

Хоть виртуальный друг уж не тревожит тоже.

Зачем всё это, если нет там нас?

Мы книги лишь по фильмам обсуждаем.

Ругаем всех за это каждый раз

И ничего по сути не меняем.

Но что поделать, раз уж так живём —

Как все, а значит, правильно всё это.

Лишь насладившись, после всё поймём,

Уйдя в себя из мира интернета.

А мужичок набрал бокал пивка

А мужичок набрал бокал пивка,

Немного воблы, огурец солёный.

Во мне приметил чужака издалека,

Как будто в баре лишь один я некрещёный.

Подсел с улыбкой завсегдатая бесед,

Раскрепощенного глотком пенистой воли.

За ним тянулся запах сигарет,

И отпечаток на лице душевной боли.

А мне до поезда ещё один бокал.

Ему — домой две остановки на трамвае.

Всё про себя мне сразу рассказал.

Ему кивал я, не перебивая.

«А велика Россия, всё не украдем,

Оставим красть тем, кто придёт за нами.

Пока крадём, мы всё-таки живём,

Войдя в историю великими ворами.

А правде надоела нищета,

Болезни, запахи, нытьё и угасанье.

Ее влечёт успех и красота

В зеленом шарме миросозерцанья.

Кто плачет горько о судьбе своей,

Смотря футбол под пиво на диване,

С обрюзгшим пузом эротических идей,

Тому менять судьбу не по карману».

Он говорил и отпивал чуть-чуть

Ударил в грудь себя, клянясь и споря…

Его души давно понял я суть,

В приливах радости, сомнения и горя.

Меня пытался в чём-то убедить,

Ища виновных в жизни отрешенной.

Вопрос поставил: «Жить или не пить?!»

И что забыл я здесь, «такой учёный»?

Потом стал говорить про крупный счёт —

Не в банке, а на поле стадиона.

И что к деньгам ведёт удача и расчёт,

А не листок престижного диплома.

Я больше слушал, меньше говорил,

Такой подход приводит к уваженью.

Он темы важные, конечно, приоткрыл,

Но я здесь гость, и я не склонен к их решенью.

Допив бокал, ему я пожелал,

Чтобы слова его, да Богу в уши,

И чтоб сбылось всё то, о чём мечтал,

С его родной шестою частью суши.

Исповедь коррупционера. Не вся

От благ земных мы ближе к Господу не будем.

Они лишь отдаляют встречу с ним.

Так трудно сдерживать себя, мы просто люди,

И редко отдаёмся ценностям иным.

Легко сказать и трудно отказаться.

Нам вечно мало, ждём беды и копим впрок.

Уж сколько раз пытались зарекаться —

И снова тянем, словно жить нам новый срок.

И если б лишь своё, а то чужое…

Хотя, порой, никак не разобрать.

И как принять решенье непростое:

«Быть иль не быть» созвучно «брать или не брать».

Нас цепь связала и никак не отпускает.

Нет сил, желания и воли всё менять.

Сегодня кто-то за лояльность нас прощает,

Чтоб завтра цепи разомкнуть и всё отнять.

Наверно, этого нам в детстве не хватало.

Из бедности до старости транзит.

Уже есть все, а алчность шепчет: «Мало»!

Кто виноват, что плохо всё лежит?!

Мы у себя себя воруем понемногу.

Себя не жалко, так за что иных жалеть?

Украл батон — найдёшь в тюрьму дорогу,

А миллион — поедешь в Сочи кости греть.

Как мелочно судить лишь нас за это,

Всё понимая, но давая сроку ход,

Народный гнев так и остался без ответа;

Процент повысит тот, кто вслед за мной придёт.

Когда нам всё дадут — мы не дождёмся.

И с детства жизнь учила только брать.

Ползя наверх, однажды мы сорвёмся

Туда, где все: не жить — существовать.

Когда всё исчисляется деньгами

Когда всё исчисляется деньгами,

Рискуешь сам валютой грешной стать.

И, поменяв события местами,

Мечтать, когда и как себя продать.

Всё, что даём, зависит от настроя.

Его мы ждём, как дождь в июльский зной,

Работая в три смены головою.

Не добавляет чашка кофе нам покой.

Есть лишь предел, а дальше — перегрузка.

То, что не с нами, не приходит в жизни вновь.

Себя вжимаем в график жизни заскорузлый.

Янтарь застывший не волнует нашу кровь.

Всё включено за долгое терпенье.

Украдкой ищем то, что лучше, с кем теплей,

Крадём минуты и теряем направленье,

Рискуя высушить всё тело до костей.

А можно заглушить и не пытаться,

И не надеяться себя вновь обмануть,

Не видя разницы, где дать, а где отдаться,

Устав искать всё то, что не вернуть.

Раз пьём — живём

Непрошеные гости жизни этой

Зайдут внезапно через чёрный ход.

И не звенит бумажник уж монетой,

Всё больше шелест стершихся банкнот.

И разливается вино в стакан бумажный,

Разбито загодя всё старое стекло.

За что мы пьём, уже сейчас не важно.

Раз пьём — живём, хоть в этом повезло.

И дальше те, кто так и не вернулся.

Как трудно ждать кого-то — вопреки…

От зимней спячки я давно уже проснулся,

Плывя беспечно по течению реки.

Подъезда запах убивает возбужденье

И грязь под окнами, осколки фонаря.

В реальность вкатывают наши наважденья,

А наши страхи влились в сущность бытия.

За деньги радости, бесплатны лишь утраты.

Не допиваем утром кофе, ночью чай.

То белый снег, то чёрные квадраты,

То красный след укажет нам дорогу в рай.

И всё на глаз аптекарь подсчитает,

И выдаст смесь от вспыхнувшей тоски.

Чем больше прожито, тем меньше нам хватает,

И всё сильней сжимает прошлое в тиски.

Сегодня так, а завтра всё иначе.

Прорвётся день и вытеснит печаль,

А тот, кто без причины только плачет —

Пусть продолжает, мне его не жаль.

Посадили в тюрьму за растрату

Посадили в тюрьму за растрату.

Слишком много в карман опустил.

Недодал, кому надо, откаты,

И не с тем водку в праздники пил.

Посадили, пример в назиданье.

Под компанию глупо попал,

Отрицал, ожидал оправданья,

А теперь: ватник, шапка, вокзал.

Посадили, со зла по указу,

Лишь бы места хватило для всех.

Легче вылечить трижды проказу,

Чем изгнать из себя этот грех.

Посадили, конечно, за дело.

Наступает начало конца.

За три года казна опустела,

Уменьшая округлость лица.

Посадили, напрасные склоки.

Я другим в этой жизни не стал.

Сели б все на реальные сроки,

Если б я обо всём рассказал.

Посадили — и сразу забыли,

Бизнес мой поделив меж собой.

Хорошо, что хоть так, не убили:

Шею в петлю — на вечный покой.

Посадили — и нет возражений.

Завтра в дверь постучат не ко мне.

Беспробудье кухонных суждений

О врагах, что внутри и извне.

Посадили, не нужно прощенья,

Я свободен за грозной стеной.

В нашей совести будет спасенье,

Пусть она и не в доле со мной.

А за решетчатым окном иные нравы

А за решетчатым окном иные нравы.

Блестит в закате грусти старая тюрьма.

И там, и здесь все виноваты и все правы,

Иначе трудно жить и не сойти с ума.

И выбиваются ненужные признанья,

Написанные трепетной рукой.

И в безысходности сгорают все желанья,

Лишь бы вернуть себе утраченный покой.

Пасёт нас время, не давая передышки.

В лицо смеётся, за спиною ворожит.

И двери в прошлое закрыты на задвижки,

Чтоб не мешали настоящее прожить.

Жестокий век диктует слог морали,

И кандалы души повязаны на всех.

И не спасает уже то, что мы не знали.

Мы знаем всё, неся в себе безвинный грех.

И росчерком пера за всё прощают,

Чтоб воронок ночной опять пришёл за мной.

И на свободу срок дают и отпускают.

У каждого — свой год тридцать седьмой.

На части рвётся сердце у поэта,

Опустошён от прежней мощи в сотни ватт.

Душа и совесть прямо в бездну без ответа,

Без покаянья тех, кто в этом виноват.

Без смеха, грусти, пафоса и боли

Всё возвращается на прежнюю стезю.

И за решетчатым окном есть место воли,

Когда прочтённый стих льёт в жалости слезу.

Вновь выживших отпустят с извиненьем,

Сменив на тех, кто прежних восхвалял.

Храни нас Бог от мести, дав прощенье

Всем тем, кто нас, безвинных, покарал.

Лишь только люди продолжают гибнуть где-то

А вдоль дороги — мёртвые без кос,

Земля пропитана кровавыми следами.

И жизнь так медленно и верно под откос…

И каждый думает, что это всё не с нами.

А об экраны трутся те же имена,

И раздаются в благодушьи обещанья.

А за окном идёт четвёртый год война

В гибридной помеси бездушья и страданья.

А кто-то убегает со всех ног

В надежде, что само собой решится…

Легко впустить страданье на порог,

Решив вдруг поменять свои границы.

И не хватает каждому и всем —

Хоть новые пространства на банкнотах.

И все живут в клубке своих проблем:

Кредиты, дом, лекарства и работа.

Легко подняться, чтоб опять упасть

Всё объяснить, оставив без ответа.

Всё знает цену — наша жизнь, поступки, власть,

Лишь только люди продолжают гибнуть где-то.

Мы терпеливы, до рассвета подождем

Внезапность вносит свой порядок в круговерти,

Не всё идёт, как нам хотелось бы идти.

Мы не предвидим ни рождения, ни смерти,

Да и плутаем между ними по пути.

Меняет время наши помыслы и цели,

Что не смогли — не постучится в дверь опять.

Порою лучше то, что мы так не хотели,

Чем то, что мы хотели, исправлять.

А сколько лишнего, не важного, пустого

Нам сокращает то, что не дано продлить.

Застрянет в памяти, как пуля в сердце, слово,

И больно — не достать, и с этим — жить.

Мы слепо верим до внезапного прозренья.

Вменяемы, но стали ближе к снам…

Нас топят волны перепада настроенья,

И поднимают цепи веры к небесам

Мы лишь мгновенье между будущим и прошлым,

Нам не до мыслей, кто был до и после нас,

И перемены мы встречаем осторожно,

И те же грабли бьют нас по лбу каждый раз.

А за окном дождливый ветер гонит тучи.

Закат простился с уходящим в вечность днём.

А все, что слепит завтра, будет лучше,

Мы терпеливы, до рассвета подождём…

Я был расстрелян утром на рассвете

64 года назад, через неделю после смерти Сталина, было остановлено «дело врачей» Написал несколько строк к этому событию, оставившему свой след в истории отношения власти и «прослойки»

«Я был расстрелян утром на рассвете,

Когда роса стекала с спящих ив

И прошибал нутро холодный ветер,

И мир делился на своих и на чужих.

Я был разбужен и оставлен помолиться.

Охранник пьяный, что-то, внемля, прошептал…

Ключом железным дверь смогла открыться,

И приговор никто мне не читал.

С вещами вытолкали грязным коридором.

Спросонья я не понял, что и как.

Удар в лицо, и лай перед забором.

Глаза бегут от вспышки света в мрак.

Меня избили так, как месят тесто.

Я чувство страха с болью потерял,

Не находил в себе живого места.

От безысходности комок в груди застрял.

Мне этот год запомнится в могиле.

Я был врачом — и вдруг «убийцей» стал.

Я всё признал, когда меня избили,

И кровью с носа все бумаги подписал.

Я власть лечил и думал: это вечно.

Что знал — отдал, работал на износ.

А мне за это так бесчеловечно

Друзья-враги «состряпали» донос.

Как будто я, свою мечту лелея,

Хотел страну оставить без вождей,

И подсыпал в настойку я шалфея

Снотворных больше, чем в лечении людей.

Газеты пишут: стал «врачом-убийцей»,

И верят все; никто не скажет «бред».

Забыто всё добро — теперь я кровопийца,

И потянулся вдруг цепи преступной след.

В стране рабов кто врач, кто враг народа —

Решает вождь, покорность правит бал.

Вчера я ощутил обман свободы,

А завтра всё за это потерял.

Я осуждал и верил, что так надо,

И одобрял, клеймил и проклинал.

Я шёл туда, куда пастух гнал стадо,

Боль обреченных, как и все, не понимал.

Как веришь ты, народ, написанному свыше?

Неужто мудрость для тебя — газетный лист?

И слушаешь эфир, а голос свой не слышишь,

И отрекаешься от тех, кто сердцем чист.

Сегодня выход мой на сцену равнодушья.

Я сам себя по капле предавал.

В затылок выстрел иль петли удушье

Закончит дней безумных карнавал.

Я пару дней не дожил до спасенья…

Вождь умер в Пурим, отменён указ.

От рабства нету панацеи-излеченья,

Всё может повториться много раз.

А после нас, конечно, оправдают, —

Ошибки ведь не только у врачей.

Кто убивал нас, тот не пострадает.

Страна не сможет жить без палачей.»

Не трогайте прошлое

Не трогайте прошлое, прошлое свято.

Оно вам ответит само за себя.

Уж лучше никак, чем о ком-то предвзято,

Ехидно со злобой, весь мир не любя.

Вы лучше о нынешнем, смело и громко,

Кухонные споры и сытая злость,

Тогда вдруг придёт к нам всем совести ломка,

Чтоб после прощенья просить не пришлось.

Я художник и так вижу

Я художник и так вижу,

Своим мненьем не обижу.

Много стало нас таких —

Свой рисунок, проза, стих…

Ну, а кто неравнодушен,

Кто обидами разрушен,

Кому принципы важней

В сплаве вычурных идей,

Кто без «лайка» лезет в душу,

Без границы — море, суша —

Критикует всякий бред,

Чтоб хватило на обед, —

Тот меня не поменяет.

Он и сам об этом знает.

Пишет больше для себя,

Супер-Эго теребя.

Лесть хоть шансы оставляет,

Грубость связи убивает.

Чёрно-белое кино

Тянет за собой на дно.

Кто за деньги, кто со страху

Вставит слово в каждый слог.

Не согласных — в «бан», на плаху,

И судья им только Бог.

И лишь так, уж вы поверьте,

В повседневной круговерти

Взгляд на жизнь мы сохраним.

Мир так чуток и раним.

Я художник и так вижу:

То люблю, то ненавижу.

За меня никто другой —

В вечный бой с самим собой…

Я страшно отдалился от народа

Я страшно отдалился от народа,

Да и народ распался на слои.

Все против всех, и разная свобода:

Чужие преданы и предают свои.

За словом вежливым душа вдруг крикнет матом,

Чтоб выразить понятно и для всех.

На каждого есть папка с компроматом,

Даже на тех, кто шьет нам папки те.

Единство есть, пока насос качает,

И на свободе лучше, чем в тюрьме,

Когда никто и ни за что не отвечает,

А все претензии к врагам внутри и вне.

Но что-то треснуло от точки невозврата,

Устал вращаться маятник Фуко,

И без вины найдется виноватый

А под вино всё рушится легко.

Незаменимые сменяются до срока.

Ах, если б знать, когда прийти и уходить…

И шарлатаны лечат мнимого пророка,

И восхваляют, чтобы после осудить.

Я не услышу в тишине ночного стука.

В век равнодушия стиху лишь грош цена

Поставит «лайк» читатель смелый мне с «фейсбука»

И путь укажет загулявшая луна.

Мне писать хорошо вне России

Мне писать хорошо вне России

В дни зарплаты, работы иной,

После Пушкина все мы такие.

Графоманство — магнит наш земной.

Первый стих, а потом повторенье.

Нам сначала — себя не понять,

А потом чьё-то нравоученье:

«Ну, Владимир, даёшь, твою мать!..»

А внутри — местечковости нотки,

Ожиданье начала конца,

Жажда знаний под русскую водку

И отрыжка под вкус огурца.

Каждый что-то оставить стремится.

Кто-то деньги, а кто-то стихи.

Чья-то мудрость лишь в прах превратится,

Чья-то глупость прощает грехи.

А поэзия — нет, не работа!

Это то, что сгорает в душе.

Снизошло в будний день иль в субботу —

Всё забыл, только с нею уже.

Мы чудные, чего-то напишем

Сразу всем, и от каждого ждём…

Редко что-то читаем и слышим:

Нам тепло под февральским дождём.

Глупость видим в других непременно,

Из приличья об этом молчим.

В уравнении двух переменных

Мы проблему бессмертья решим.

Мы просты, как листок и бумага,

И чувствительны, словно слеза.

Ведь для счастья немногое надо —

Чтоб прошла мимо с тучей гроза.

Удаляясь, всё больше мы любим.

Приближаясь — опять всё не так.

Нас сомненье спасает и губит,

А уверенность — наш артефакт.

В общем, думать об этом не сложно.

Мы отложим наш спор на потом.

Я закрою рояль осторожно.

Скоро ужин, шабат всем шалом.

Неизбежность — писать

Писать, как жить — простая неизбежность.

Зарядка мозга, леность, страсть и блажь.

И в каждой теме рифма, стиль «про нежность»

И не всегда чреды событий связь.

Читатель видит то, что хочет видеть,

Подспудно верит, молится, грешит,

Кого-то любит, терпит, ненавидит,

И получить от жизни всё спешит.

Ненужный груз от нас уходит в вечность,

За деньги всё — дворец, отель, сортир.

А якорь прошлого — добро и человечность

Остались за порогом замкнутых квартир.

Снаружи сталь, а всё внутри из ваты.

Мы так подвержены, чувствительны, нежны,

И в правоте своей мы часто виноваты,

А в пораженьи никому мы не нужны.

Писать, дышать, любить — кидаться в неизбежность,

Очистить от тоски души нарыв,

А всё вокруг останется как прежде,

И кончился врачебный перерыв.

Чем меньше кушаем, тем больше вдохновенья

Чем меньше кушаем, тем больше вдохновенья.

Усталость меньше беспокоит членов блажь,

В любви не только чувства и движенья,

Но и эстетики разбуженный кураж.

Чем меньше спим, тем больше недосыпа,

Тем чаще день натянут, как струна.

И дремлет всё нутро сквозь глаз открытый.

Предел желаний наших — выспаться сполна.

Чем меньше держим, больше ощущаем

Свою свободу от себя и от других.

Добро как должное, лишь зло мы замечаем,

Всё для себя, лишь свой читаем стих.

Всё меньше откровений избегаем,

Всё больше панцирем закрыты от проблем.

Глаза в глаза не смотрим, лишь моргаем,

Благополучие спасает от дилемм.

Всегда мы поучать других готовы,

Хоть жизнь свою хотим переписать.

Меняем принципы, сужденья и основы

В угоду тем, кто может всё решать.

И в сытой смелости кухонного сомненья

Мы видим суть грядущих перемен.

В прозрачной рюмке самовыраженья

Мы прыгаем из рабства в пьянства плен.

Так и живём; наверно, так и надо.

Придет Спаситель и всё сделает за нас.

Пастух устал, идёт послушно стадо,

А нам бы лишь проснуться в нужный час.

Был пятой колонной, жил с пятой графой

Раздумья о политике. Герой вымышлен и если есть совпадения — они случайны.

Был пятой колонной, жил с пятой графой

Не шёл напролом, не кидался в запой,

Фамилию вовремя тихо сменил,

Медаль получил, в институт поступил.

И всё, как по нотам: судьба понеслась.

Упорство с талантом — и жизнь удалась.

Протест свой оставил для верной жены.

Кто выбрал лояльность, кто «вон из страны»…

Политика — грязь, лучше в бизнес врастать.

Воруя чуть-чуть, можно власть прославлять;

С «полезным» пропустишь с утра по одной,

И ваучер оптом продать со страной.

Ты думал, что сможешь народ поменять,

И выборов цель — всех начальников снять.

И жил — наслаждался, найдя компромисс

Ферзём или пешкой — в падении вниз.

Лояльный молчальник, вчерашний герой,

Сидишь там, где надо, растишь геморрой.

Всё ближе к «кормушке», всё дальше от масс,

Наличность на экспорт, под крики «Крым наш!»

Учиться, лечиться, от всех пропадать…

На то оно «НАТО», чтоб всех принимать.

«Отмыл», «заложил» и от шухера — в Прагу.

А кто не успел, тот «сыграет на Гаагу».

Страшнее всего свою совесть терять.

«Я не одобрял, я хотел всё сказать.

Я знал, бессердечно так с братской страной,

И наша победа вернётся войной.»

Под тяжестью санкций друг друга съедим,

Хоть тлеет надежда, что всех победим.

И хрупко так всё, и мосты сожжены,

Все что-то хотят, от врагов до жены.

Ты всё понимаешь и смело молчишь,

Сливаясь с толпою лишь гневно кричишь.

Семью и свободу забрал капитал,

И пятой колонной народ тебе стал.

Вялотекущая страна

Вялотекущая страна, быстронесущие оттоки,

Идёт гибридная война, как приговор в условном сроке.

Вялотекущая мечта накрылась логикой спасенья,

Горят доходные места от перемены настроенья.

Вялотекущий компромис, прослойки вымершей отрада.

Кого-то просто мордой вниз, кому-то просто так и надо.

Вялотекущий самогон застыл в несущем аппарате,

И каждый ходит на поклон,

                                 чтоб после требовать расплаты.

Вялотекущий реализм — котла бурлящего кипенье.

И вентиль вновь опущен вниз,

                                  взрывает градус дар терпенья.

Вялотекущее спанье под центробежное движенье.

Терять не хочется своё, чужое брать — не преступленье.

Вялотекущий интерес, когда нет в выборе сомненья,

И недолеченный абсцесс грозит всеобщим зараженьем.

Вялотекущую болезнь уже не ставят диссиденту,

Долгоиграющая лесть не помогает пациенту.

Вялотекущий в трубах газ уже от краха не спасает,

И снова всё, как в первый раз,

                                     всем денег сразу не хватает.

Вялотекущее враньё в откатах мнимого успеха

Летит в надежде вороньё, зубами не разгрызть ореха.

Вялотекущий депутат из Сандунов идёт уныло.

И телом чист Охотный ряд,

                             а смыть с души — не хватит мыла.

Вялотекущий этот стих не станет точкой невозврата,

И если в страхе ты затих, то и страна не виновата.

Ложь и разврат. Надежда лишь на Трампа

Подъезд закрыт. Замок, разбита лампа.

Уехал тот, кто смог. Аптека, шприц, тюрьма.

Ложь и разврат. Надежда лишь на Трампа.

Прийдет и вычистит отчизну от дерьма.

А мы все ждём, и в ожиданьи этом

Хотим понять, чего он ждёт от нас.

Нам так легко во что-то верить слепо.

Вчера был друг, а завтра пид..рас.

А мой прогноз — всё будет только хуже.

На бедных и богатых поделился край родной.

И между ними грязь, забор и лужа,

И вздох прощальный из души пустой.

А может, всё не так уж слишком плохо.

Раз мы инаугурируем с мечтой.

И вскроет наш нарыв пришедшая эпоха:

Аптека, шприц, тюрьма и скальпель золотой.

А люди продолжают уезжать

Грусть, вялость, лень, страх всякого сомненья,

Кто не над пропастью, тот в пропасти во лжи.

Свобода выбрать рабство — избавленье.

Всё ищем у Ждуна мы «точку джи».

Диплом на стенку — цель образованья.

Прослойка общества, диванный компромисс,

Чуть выше среднего, как плата за молчанье,

И якорь совести нас тянет сверху вниз.

Кто мог — уехал, кто не смог — остался.

Суров наш век бюджетно-крепостной.

Мышонок кушает зерно — мешок порвался,

Опасен запах пармезана за стеной.

Всю нашу жизнь играем в неизбежность.

С полетом бабочки всё можем поменять.

Уже ничто не будет так, как прежде,

И будущее прошлым не догнать.

Лояльность к всякой власти бесконечна,

Всегда найдётся то, за что сажать;

Даже за стих такой небезупречный.

А люди продолжают уезжать.

Днепр течёт, разделив берега

У окна догорает лучина,

За окном льётся лунная степь.

Я открыл для себя Украину,

Ту, что в детстве не смог рассмотреть.

Перебои с водою и газом…

Днепр течёт, разделив берега.

Всё на свете решить можно разом,

Обвинив во всех бедах врага.

Мне её лучше так, издалёка…

Дотянуться так трудно рукой.

Не найти колдуна и пророка,

Чтоб душа обрела здесь покой.

Под горилку нарежется сало.

Песни в душу заходят без виз.

Нам для счастья ведь нужно так мало:

Зацепиться в падении вниз.

А язык доведёт лишь до стресса,

И до Киева можно не всем.

Меньше веры, добра, интереса,

Больше бедности, страха, проблем.

Раздвоились глаза от соблазнов;

Кто на Запад, а кто на Восток.

Горе общее, к счастью путь разный,

И один очевидный итог.

Общий счёт пусть заплатит Европа,

Трудно что-то кому-то продать.

Есть свобода, но полная ж..па.

И на всех всем давно наплевать.

Чуть поднялись, а после упали.

Ждём протянутой кем-то руки.

По статистике — лучше жить стали,

А до пенсии мрут старики.

Всё за деньги, а их не хватает,

Их никто не даёт просто так.

Как всегда, бедный только теряет,

А богатому новый контракт.

Лишь бы меньше войны, больше мира,

И никто ничего не просил —

Чтоб вернулся профессор Шапиро,

И лечил, и немножечко шил.

Гонит мачехой жизнь на чужбину,

Связи рвёт социальная сеть.

Я открыл для себя Украину,

Ту, что в детстве не смог рассмотреть.

Я не птица, как умею — лечу

Я не птица, как умею — лечу,

Наклониться я под мир не хочу.

То, что снится, меня завтра найдёт.

Отразится нерасплавленный лёд.

Все на равных, а под радостью грусть,

Все мы странны, — и останемся пусть.

Век гуманный, а на улице грязь.

Список данных, не хватает лишь нас.

Много слова, а дела на потом.

Нет основы — и идём напролом.

Ветер снова, а за ним тишина.

Жизнь сурова, а к кому-то нежна.

Кто на взлёте — цвет меняют глаза.

На учёте те, кто против и за.

Кто-то пишет нам похвальный листок.

Если дышит, значит, есть кровоток.

Наболело, полегчало, ушло,

Отогрело и ко мне снизошло.

Горький привкус подсластит липы мёд,

Сломан примус, знаем все наперёд.

Как сумели? Вы спросите меня

Все потели, только снова херня.

Мысль застыла, подождём не спеша,

Были б силы — и воспрянет душа.

Ну, а после — это будет без нас —

Снова гости, я уйду в поздний час.

Наклониться я под мир не хочу.

Я не птица, как умею — лечу!

Предвыборная басня

Ворона с сыром каркать перестала.

Ей было что сказать и что терять.

Для всех не хватит счастья — сыра мало.

На ветке можно сесть и помечтать.

Ну, наконец, весна пришла на волю.

Зимой так трудно раздобыть еду.

Сегодня ты съел слабого без соли,

А завтра лис проглотит на беду.

Но это завтра, а сейчас пуста поляна.

Теплом повеяло, и оттепель в лесу.

На свалке бог послал ей пармезана,

Кусочек хлеба и сухую колбасу.

Наверно, к выборам, добром пошло правленье.

Там мало выживших, и каждый важен стал.

Хотят, чтоб в праздник волеизьявленья

Вновь за хорька здесь каждый прокричал.

Хотя кричащих против не услышат,

Их лишь запомнят для бесед иных.

Но без еды зверьё иначе дышит.

Здоровых мало — и надежда на больных.

А тут лиса внезапно прибежала

И стала комплименты сыпать впрок.

О том, как правильных зверей осталось мало,

И что ворье идёт на новый срок.

Потом вдруг тактику свою она сменила:

Нет лучше выбора, чем в пятый раз хорёк.

«Ты крикни «да», голубушка, во всю воронью силу,

А если нет — получишь новый срок».

Ворона пораскинула мозгами.

Оно, конечно, страшно всё менять.

Лиса обманет, но важней — что будет с нами,

Чтоб не пришлось потом лишь на себя пенять.

И крикнула ворона «да» в экстазе мысли,

Уж в пятый раз, и скрымил лис обед.

От страха перемен мозги её зависли:

«А что бы изменилось, если б каркнула я „нет“?»

И в маленькой душе найдётся утешенье,

И в каждой глупости есть правды смелый след.

Кричим мы «да», найдя на миг спасенье,

А пармезан уходит к лисам на обед.

Выбор ценен своею интригой

Выбор ценен своею интригой.

Ставим ставки на этих и тех.

Ведь история — сложная книга,

Может плач превратить в громкий смех.

Кнут потом, нынче хлеба и зрелищ.

Ведь так хочется что-то решать.

Пусть все врут, и никак не проверишь,

Столько раз ложь умели прощать.

Пусть сойдутся в кулачных дебатах,

Переплюнут друг друга слюной.

И диктатор живёт в демократе,

Если сила стоит за спиной.

Пусть расскажут мне новые сказки

И откроют на время эфир,

И меняют с утра свои маски,

Подливая на завтрак кефир.

Я поверю «до мартовских идов»,

Лишь бы было, с чего выбирать.

Сквозь ошибки, враньё и обиды

Я смогу пазл верный собрать.

А иначе — зачем представленье?

Пусть народ даст пожизненный срок.

Если страх, передел, потрясенье —

Столько денег уходит в песок.

Я пойму, бюллетень разрывая.

Мне в далёкой сторонке видней.

И летит от зимы птичья стая,

Чтоб дожить до конца смутных дней.

Я против всех, и я за перемены

Я против всех, и я за перемены.

Не получилось — пусть другой оставит след.

Кто был у власти, пусть найдут себе замены

Или уйдут, твердя нам, что замены нет.

Я против воровства и криминала,

Когда нет денег на лекарства и тепло.

В конвертах белых совесть в доле с чёрным налом,

И тромб вранья решает слепо, что есть зло.

Я против непрозрачных компромиссов

Тех, кто грешит, чтоб после отмолить.

Пусть каждый в жизни занимает свою нишу,

Чтобы однажды эту нишу изменить.

Я против разворованных бюджетов

И поисков врагов внутри страны,

И против депутатского навета.

Я против приближения войны.

Я против, если все будут за что-то,

Единогласие претит до тошноты.

Мне строить мост без мира неохота,

А если мир — зачем нужны мосты?

Я против платной и бесплатной медицины,

Когда за всё заплатит только врач.

Кто мог, давно уже уехал на чужбину,

Остались те, кто забивает в сетку мяч.

Ещё мы тянем с прошлого устало.

Учиться можно, лишь желанья нет учить.

За деньги всё, их только слишком мало,

Чтобы за всё по счёту заплатить.

Я не хочу знать тех, кто нами управляет,

Пускай приходят и уходят в никуда.

От пролежней старушка умирает,

Закрылась школа в деревушке навсегда…

Размер — не главное величие державы.

Ни недра и ни ядерный заряд, —

Величье в том, что чтут закон и право,

И за протесты не сажают всех подряд.

Я против, это лишь моё сужденье,

Хочу сейчас, а не потом, через шесть лет.

Я знаю, будет лишь тогда свобода мненья,

Когда поймут, что без свободы жизни нет.

Остановите, я сойду на остановке

Остановите, я сойду на остановке!

Я сделал все, уж дальше без меня.

Глупцов лишь манит запах сыра в мышеловке,

Всё ближе зарево жестокого огня.

Остановите — или выпрыгну в движеньи.

А вы продолжите под стук колёс свой путь.

Билет пробит в одном лишь направленьи,

Других — смогу, себя не обмануть.

Остановите и верните всё, как было.

Для тех, кто кается, дорога без преград.

И не смотрите с осуждением и уныло,

Вы не заметите в ответ прощальный взгляд.

Остановите, если в вас осталось что-то,

Чтоб не корить в жестокости свой пыл.

Вы без меня прекрасно проживете

И не желайте мне за всё, чтоб я так жил.

Остановите и на миг остановитесь

Сегодня вы. Вас после предадут.

Сойдите к храму, тихо помолитесь,

Пускай молитва ваша — модный атрибут.

Остановите то, что глупо разогнали,

Ещё, возможно, камни точит Рубикон.

Враги — друзья, друзья врагами стали,

Там, где понятия, не властвует закон.

Зачем мне все забытые уловки?

Спустилась ночь внезапно среди дня.

Остановите, я сойду на остановке.

Я сделал все, уж дальше без меня…

Вы не мешайте мастеру творить

Вы не мешайте мастеру творить.

Ну дайте шанс, процесс не прерывайте.

Ему за все приходится платить;

Вы лишь смотрите, слушайте, читайте.

Вы от народа так же далеки —

Дворцы, заборы, акции, прислуга…

Придут за вами без протянутой руки,

Забудут, выкинут как тухлую белугу.

Ему так трудно всем вам угодить,

До нашей сути тростью достучаться,

Непредсказуемое прошлое судить

Чтоб в настоящем с вами поквитаться.

Не сейте ненависть, пожнёте беспредел!

Такой, что даже мастер не опишет.

Я так хочу, чтоб он сказать нам всё успел,

Даже тогда, когда его никто не слышит.

Оставьте мастера для творческих идей.

Вы лучше сделайте шаги для примиренья.

Пока лежит на площади злодей,

Ничто нас не спасёт от повторенья.

Вы лишь на время, мастер навсегда,

Если не вляпался, не стал номенклатурой.

Уйдите вовремя на отдых, господа.

Мы все поймём, где фальшь, а где культура.

Краток век пролетарских поэтов

Краток век пролетарских поэтов,

И не в моде писать про село.

Лишь успешные манят сюжеты,

За червонцы добро «гасит» зло.

Бедность, старость, болезни не в моде.

Можно шепотом, только своим…

Достаём старый хлам из комода,

За успехом погнаться спешим.

Мы не плачем над искренней строчкой,

Нам чужие проблемы не в масть.

На свободе свой срок в одиночке

Проживаем с оглядкой на власть.

Ненавязчивой алчности сервис,

Жадность с глупостью — путь переплат.

Всё внутри, в напряженьи, на нервах,

И судья нам лишь Понтий Пилат.

Непрожитая жизнь — словно книга,

Где заранее знаешь конец.

И не манит чужая интрига,

Каждый праведник в ней и подлец.

Не спешим сделать то, что хотели,

Не сейчас и не здесь, нам «облом».

И опять никуда не успели…

Ну да бог с ним! Шабат всем шалом.

Нам выпал жребий быть рожденными в любви

Давайте о весёлом — грусти много.

Нам выпал жребий быть рожденными в любви.

Предвидеть всё — лишь сокращать дорогу.

А всё, что будет с нами, — c’est la vie.

Мы заслужили в этой жизни задержаться.

Наверно, в этом неосознанная суть.

Не каждому дано собою оставаться,

Мы все подвластны переменам по чуть-чуть.

Мы целый мир меж бытием и прошлым.

Мост между тем, что было и нас ждёт.

Рай в хижине и ад в дворце роскошном.

Кипящая вода — застывший лёд.

Мы всё сумеем, если это будет надо,

Себя в безумной страсти изведём,

И сохраним любовь, как высшую награду,

Иль потеряем, но опять найдём.

Кто будет после — пусть не судит строго.

Мы строим храмы на костях и на крови.

Давайте о весёлом — грусти много

Нам выпал жребий быть рожденными в любви.

Черпаем новые идеи

Черпаем новые идеи,

А в старых тонем до сих пор.

Не разрушаем мавзолеи,

Не видим прошлого в упор.

И строим на гнилой фундамент

Красивый, крепкий новострой.

Неутомимый темперамент

Опять вгоняет всех в застой.

«Здесь и сейчас» лишь впечатляет,

А завтра кто оплатит счёт?

И каждый будто что-то знает,

Но промолчавшему — почёт.

А всем туда, а мне обратно;

С толпой идти не по пути.

И, ошибаясь многократно,

Всё, что утеряно, найти.

Все чинно, вежливо и чисто.

Тебя здесь встретят и нальют…

Дорога к счастью так терниста.

Раскроешь душу — заклюют.

Всё время трудно возвращаться,

Ещё труднее возвращать,

И не устанет ось вращаться,

Пока умеем мы прощать.

И вроде, лучше всех умеем,

А ветер гонит к дому сор.

Черпаем новые идеи,

А в старых тонем до сих пор.

Нас убивают лишь за то, что мы евреи

Нас убивают лишь за то, что мы евреи:

За интеллект, за «кровь Иисуса», за страну.

За брошенные в мир безумные идеи,

За то, что принуждают выйти на войну.

За то, что мы себе не изменяем

И освещаем избранности путь.

За то, что любим, верим и прощаем,

За то, что пьём не так, как все, а по чуть-чуть.

За то, что ханукальная лампада

Нас заставляет верить в чудеса.

За то, что нам от жизни много надо,

А там, где трудно, помогают небеса.

За то, что сквозь века не исчезаем,

Не растворяемся в истории, как соль.

За то, что больше всех теряем и страдаем,

За то, что сердце познаёт чужую боль.

За то, что столько раз нас предавали,

А после каялись в ошибках прошлых лет.

За то, что, как другие, мы не стали

Сквозь тень сомнений, поражений и побед.

За то, что мы своих не оставляем,

Даже тогда, когда весь мир сказал нам «нет».

За то, что в этом окруженьи выживаем,

Врагам давая праведный ответ.

Чужая ложь в «словесной гонорее»

Лишь наполняет смыслом нашу суть.

Нас убивают лишь за то, что мы евреи,

А мы живём и побеждаем всех чуть-чуть.

Скажите мне, зачем страну нам дали

Скажите мне, зачем страну нам дали?

В пустыне, вдалеке от глаз людских…

Чтоб в гуманизме мы её проср..ли,

Тюрьмой «благодаря» защитников своих.

Вокруг нас зло, а мы с добром играем,

Как будто можем изменить своих врагов.

Сегодня мы солдата осуждаем

А завтра вновь прольётся наша кровь.

Мы в доме у себя или жильё снимаем?

Мы здесь надолго или «посмотреть»?

В бою, чуть раньше мысли, мы стреляем,

Чтоб выжить, защитить, не умереть.

А мир прокрутит ролики в «ютюбе»,

Осудит, позабудет, не поймёт.

Лишь нам решать, кто защищать нас будет,

Если сегодня Он в тюрьму за нас пойдёт.

Как много тех, кто всё, как надо, знает

Как много тех, кто всё, как надо, знает;

Кто может написать любой трактат;

Кто сеет вечное, но урожай не собирает,

В ком всплеск идей лишь губит результат.

Как трудно своим делом заниматься,

И как легко об этом поучать.

Как тяжело ни с кем не оставаться,

Сумев предвидеть всё, но промолчать.

Легко так сесть внезапно просто в лужу,

И из неё винить во всём весь свет.

А после осознать, что ты лишь «лузер»,

Проливший виски невзначай на тёплый плед.

Уже не скрыть в глазах печаль интеллигента,

Хоть плоть от плоти, но плывет от смуты плот,

Как «Остров Крым», в движеньи перманентном,

Безмолвствует всезнающий народ.

И сплетни заменяют новостную ленту,

Коньяк дешёвый портит аппетит.

И за лояльность не проплачены проценты,

Кто будет после — всё поймёт и всех простит.

Никто за нас ничто не поменяет.

Ум лишь мешает дослужиться до наград.

Как много тех, кто всё, как надо, знает,

В ком всплеск идей лишь губит результат.

Не говорите, если не были вы там

Не говорите, если не были вы там!

Послушайте иль просто помолчите.

Не вам судить прошедшее, не вам.

Себя от лжи беспечной сохраните.

Не объясняйте понятое вдруг.

Пусть каждый сам дойдёт в своём решеньи,

Вчерашний враг сегодня будет друг,

И вместе лучше виден путь к спасенью.

Вам не поверят больше никогда.

Совравши раз, об этом не молите.

И заберут обратно навсегда

Всё то, за что вы вновь соврать решите.

Не подставляйте жизнь свою под зло,

Вы в тихой заводи всю суть переверните.

Поймёте после, как вам повезло,

В воспоминаниях на русском и иврите.

Вернитесь к жизни через чёрный ход,

Откуда вас никто не ожидает.

Опять молчит запуганный народ,

И слово ваше сущность не меняет.

А сытость сделает вас чуточку добрей,

Вам без харизмы не распутать эти нити,

И виноватым будет вновь еврей —

Хоть в этом вы истории не врите.

А люди будут гибнуть и без вас.

Им ненависть и боль девать куда-то надо.

И тот, кто врёт безбожно, каждый раз

Вновь поведёт на бойню тихо стадо.

Редкинский стрелок

«Замкнула фазу» старая пост-травма,

Обиду водка выплеснула в кровь.

Застряла шутка в горле, злая карма…

Уже не важен смысл забытых слов.

Непредсказуемое дачное застолье;

С экрана льётся правда и враньё.

Закуска, выпивка, фантазии раздолье,

«Сайга» на стенке, в небе вороньё.

Вот так живём, без веры и в сомненьи,

А нам бы согласиться и кивнуть.

Ложь во спасенье — и плевать на чьё-то мненье,

Кто где служил — себя не обмануть…

И в подсознаньи часто мы стреляем

В того, кто нас не ценит даже в грош.

Пьем, веселимся и контроль на миг теряем,

И подставляем свой кулак под острый нож.

Москва живёт, деревня вымирает.

Что будет завтра? То же, что вчера.

Кто не в струе, того судьба сбивает,

А кто в струе, тому вся жизнь — игра.

Беда внутри, а не в краю далёком.

Спасать весь мир — наверно, тяжкий рок.

Висит «Сайга» на стенке одиноко,

И в дверь стучится «редкинский стрелок».

А мне бы птицею на Родину вернуться

А мне бы птицею на Родину вернуться,

Волной морской с ушедшим кораблём.

Пускай забыть обиды, обмануться

Свирепым ветром, молнией с дождём.

А мне бы лишь шагать через границы

И не делить по вере и вранью.

Подняться в горы, к озеру спуститься,

Вернуть всё то, что в памяти храню.

А мне бы в кровь немного впечатлений;

Послать подальше тех, кто не поймёт,

Дойти до сути нецензурных откровений,

В которых все от трепета замрёт.

А мне бы в лунном свете отразиться,

Сжигать в камине мыслей беспредел,

В парилке посидеть, поспать, напиться,

И встретить тех, кто встретиться хотел.

А мне бы отключить все телефоны,

Глушить под водку сводку новостей.

Менять устои, правила, каноны,

Чтоб сразу всё, надолго, побыстрей.

А мне бы новых тем и первых строчек,

А остальное напишу, ведь я вернусь.

Побольше запятых и меньше точек,

Когда в работу снова окунусь.

А мне бы десять дней, чтоб оглянуться,

Понять — откуда и куда идём?

Как тяжело на Родину вернуться

Волной морской с ушедшим кораблём.

На неделю уеду в столицу

На неделю уеду в столицу.

На двери кабинета замок.

Заходите ко мне на страницу,

Черкану о себе пару строк.

Надоели стихи и работа,

Интеллект тоже нужно беречь.

Незаметно подкралась суббота

Смело бросила рукопись в печь.

Назначаю с Москвою свиданье,

Что-то новое в сердце войдёт.

Небоскребы меняют сознанье,

И никто никого там не ждёт.

По Тверской я спущусь к Патриаршим,

У пруда покормлю журавлей,

И на Пушкинской взглядом уставшим

Пушкин тихо попросит: «Налей».

Рюмка с ним — мой протест и леченье,

Каждый тост — строк нетленных полёт,

Водка часто приносит спасенье

От ножа и от пули в живот.

Я налью, но немного оставлю…

Мне ещё в Александровский сад.

Под фонтаном усталость разбавлю,

Каждый что-то кричит невпопад.

В Сандунах отогреюсь с дороги,

В ГУМе выпью я кофе-латте.

И проносятся люди и боги,

Приближаясь по метру к мечте.

По Воздвиженке медленным ходом.

Два часа до премьеры в Большом.

Был водителем, стал пешеходом,

Все дела отошли «на потом».

Смотровая площадка над Сити…

Дотянулся челом до небес.

Не дошёл до Кремля, уж простите,

Мне ещё заскочить на Конгресс.

Каждый взглядом прозрачным померит;

Здесь лишь выставка, в глянце буклет,

И слезам лишь психолог поверит,

Время в деньги фильтрует «Breguet».

Шопинг — лучшее средство от скуки,

Только быстро уходят рубли.

Заблокируют карточку «суки»,

Чтобы с полок мы все не смели.

Белокаменно-красные лица:

Сразу видно, кто свой, кто чужой.

Площадь Красная — белая птица,

Ворон чёрный притих за рекой.

Мне масштабность твоя неподвластна,

Не сливаюсь я с встречной толпой.

За фасадом улыбки ты мрачна

И затопчешь, лишь только позволь.

Каждый день шлешь ты миру идеи.

Если б я всё так видел и знал…

Лишь Ильич тихо спит в Мавзолее,

Не дописан Гражданской финал.

Пусть хорошее только случится,

Горе пусть под Неглинку стечёт.

Чтоб не клюнула в страсти жар-птица,

Когда прошлое выставит счёт.

Я без идеи не поэт

Я без идеи не поэт.

Писать могу о том, об этом…

Читатель-время даст ответ,

Кто был дерьмом, а кто поэтом.

Читатель-время всё поймёт,

Листая желтые страницы

И чью-то жизнь перевернёт,

Кому-то в полночи приснится.

И тройкой бодрых скакунов

Умчится песнь в галопе чинном,

И вознесет своих сынов,

Пронзая смыслом путь их длинный.

И расползутся небеса,

Взирая взглядом отрешенным,

И гром заглушит голоса

Сомнений жизни утомленной.

Сквозь все преграды на пути

Домчатся кони до заката.

Лишь только вожжи отпустить

И дать свободу вместо платы…

И вырываясь в беге том

Домчимся до своих желаний.

Всё лишь сейчас, а не потом;

Потом не будет оправданий.

О сокровенном и своём

Нам пишет лето пред рассветом.

Легко на свете быть дерьмом,

Сложней врачом или поэтом.

Защищай твою мать

На войну вдруг послали, ничего не сказали,

Лишь приказ прошептали, стали чем-то пугать.

Мне оружие дали и из списка убрали,

Документы забрали, «защищай твою мать».

Я не очень смышлёный, но вопрос был решённый,

Я, судами прощённый, должен долг свой отдать.

За меня подписались и, толкнув, попрощались.

Убедить всё старались: «защищай твою мать».

Мне сказали, что это будет только до лета.

«Ихтамнет», и не нужно мне об этом болтать.

И ещё угрожали, форму новую дали,

И куда-то погнали: «защищай твою мать».

А я очень ранимый, всякой ложью гонимый,

По полям, через мины, захотел убежать.

Автомат через спину — и бежал в Украину,

Руки к небу закинув, «защищай твою мать».

От кого-то сбежавший, не герой и не павший,

От своих пострадавший, но нельзя доказать…

И с гибридной войною что-то стало со мною,

Словно душат рукою, «защищай твою мать».

Я боюсь возвращаться, с каждым всё может статься;

Лучше где-то скрываться, лечь на дно и молчать.

Чем в себе сомневаться и в ночи просыпаться,

И от крика взрываться: «защищай твою мать!»

Я, конечно, не знаю, что я здесь защищаю,

За кого умираю и зачем мне страдать.

Кто послал — всех прощаю, пусть меня исключают,

И других посылают: «защищай твою мать».

Последняя жертва

Зачем просить того, кто так далёк,

Кто под себя подмял законы, став «кумиром»,

Кто свой народ на изоляцию обрёк,

Рассорившись со всем славянским миром?

Кто пациентов «по миру» пустил,

Оставив без лекарств на вымиранье.

Кто нравы в обществе за минус опустил,

Четвёртый срок без капли сострадания.

А вы все верите, что что-то вдруг дадут?

Не скрымят, не своруют, не растратят?

Что цены на продукты упадут,

И что врачам по совести заплатят?

Всё тихо уплывает из страны:

Наличность, акции, проценты, жены, дети…

Вопрос лишь обстоятельств и цены.

«Святые» ищут благ на этом свете.

Коррупция — врождённый метастаз,

Пока не уберешь источник боли,

На те же грабли наступаешь каждый раз,

А сразу резать всё не хватит воли.

«Последней жертвой» каждый может стать,

Меняя рабство на подобие свободы.

«Костлявую с косой» так трудно отогнать

В «кровавой сказке» восемнадцатого года.

К учителю шёл медик на поклон

К учителю шёл медик на поклон

Чтоб разрешить проблемную премьеру.

Тревожно на душе под колокольный звон,

И сушат вёсла впрок бюджетные галеры.

Так трудно всем под чувства угодить

И получить награду по заслугам,

При этом интерес свой не забыть,

Вернув долги заказчикам и слугам.

И расписаться в правоте своей

Оставив каждому дорогу к пониманью,

И показать вернувшихся царей:

Их жизнь, любовь, печали и страданья.

И не обидеть тех, кто их убил,

И тех, кто сделал мучеником после,

И тех, кто их так искренне любил,

Кто в спешке хоронил чужие кости…

Его не защитили вы тогда,

А ныне в предвкушеньи разрушенья

Хотите прошлое низвергнуть, господа,

Хоть только в нём есть вера и спасенье.

Пусть каждый создаёт историю свою

В черте оседлости до ближнего квартала.

Сто лет назад мы были не в раю,

Но было всё, чего нам не хватало?!

Покуда будет мнение одно —

Путь к примиренью навсегда утерян.

И крутится бюджетное кино,

Для тех, кем век назад Он был расстрелян.

Не плачь, палач, ты скоро будешь в деле

Не плачь, палач, ты скоро будешь в деле.

Таких, как ты, по пальцам посчитать.

Порядка мало в новом беспределе,

И если голова не управляет телом,

То тело ставит на челе свою печать.

Не распускай талант и пыл на откуп лени.

Сгорают времена политкорректных фраз,

И даже в полдень остаётся след от тени

Безвинно загнанных на плаху поколений

И неприкаянной толпы слепой экстаз.

Работа для тебя — отрада и порука,

Лишь ты запомнил, где зарыт топор.

Притихли все и ждут ночного стука,

Ведь страх расправы — лучшая наука,

Когда читают безымянный приговор.

И в каждом деле есть размах для воплощенья,

Отточен в точном токе творческий подход.

Издержки разума под лунное затменье…

У жертвы с палачом вдруг совпадают мненья,

Когда для разных судеб лишь один исход.

«Да, это в прошлом, — шепчет утешенье. —

Всё, слава Богу, без большой крови»…

Когда все против всех, приходит шанс спасенья

В эпоху вычурных раскатов самомненья,

И палача ты в дело не зови.

Я не участвовал в суде над Пастернаком

Я — под песок, и притворился раком.

Меня оттуда не достанет партактив.

Я не участвовал в суде над Пастернаком,

Чтоб не винить себя за то, пока я жив.

Не одобрял улыбкой равнодушной,

Не вляпался, остался в стороне,

Не осуждал как все, толпой послушной,

Когда все — «да», сказал я «нет» войне.

Возможно, в чём-то даже ошибался,

Но часто видел скорбный результат.

Я не сбивал, не убивал, не колебался

Не собирал на ближних компромат.

Я не пошёл на выборы в Госдуму,

Там нет того, кого бы я хотел.

В пассивной страсти будет меньше шуму.

Я знал: нас кто-то снова поимел.

Я не пошёл под дулом автомата,

Не убедил меня зелёный человек.

Я против незаконного захвата

Даже тогда, когда закона нет.

Я против тех, кто говорит с экрана,

Что нет в стране других альтернатив.

Нарыв созрел, другой пусть вскроет рану,

Иначе лопнет, как тугой презерватив.

Эпоха принципов сменилась равнодушьем,

Грызутся те, кто знал на всё ответ,

Быть непричастным для меня намного лучше,

Чем провести в тюрьме остаток лет.

Я не спешу, и есть запас терпенья.

Важней всего — себе не изменять.

И покаянием будет первый шаг к спасенью,

В попытке к лучшему хоть что-то поменять.

Заплутало поколенье

Заплутало поколенье,

Всё внутри, чужое мненье

Красной тряпкой режет глаз.

И опять, как в прошлый раз,

Нет согласья у согласных,

И не пишется без гласных.

Не хватает всем всего.

Пустота. И никого.

Отключили напряженье,

Тишина важней движенья,

И похожие дома…

Сквозь июль скользит зима.

Подустали, растеряли,

Кем хотели, тем и стали.

Внуки бывших палачей

Генетически сильней.

Имена остались те же

Лишь убийц, а жертвы реже…

Этих улиц нет пока:

Фанни Каплан, Колчака.

Так, как скажут, так и будет.

Память вычеркнет, забудет.

А потом взорвётся вдруг,

Разомкнёт замкнутый круг.

Брат опять пойдёт на брата.

Поиск вечно виноватых…

Результат важней идей,

Вечен только мавзолей.

Власть и деньги всем диктуют,

Совесть есть, но голосуют

Не за тех, кто на устах, —

Округляет цифры страх.

Вместо лиц несутся тени,

Нарастает чувство лени.

В сплетнях «что»  да «почему».

Топим вечное Му-му

Вдалеке, и не вернуться,

И без нас все разберутся.

И заплатят три цены —

Лишь бы не было войны.

Пожелание стране

Мечта одна, чтобы страна

Своих солдат не предавала,

И на войну не посылала,

Проблемы лишь свои решала,

И несогласных понимала

И Нефтегазом поднимала,

Культуру и науку с дна.

Зарплаты, пенсии — сполна,

И паспорта не забирала,

И чтоб жила, не выживала,

И власть бескровно чтоб меняла,

И не осталась вновь одна.

И чтоб врагов искать устала,

Себя опять осознала

Сквозь покаянье, как начало,

Иначе — вечны времена

Ворья, вранья и криминала.

Уехал навсегда. Вы опоздали

Уехал навсегда. Вы опоздали.

Сказали, скоро кончат выпускать.

Ему без разницы — Америка, Израиль, —

Лишь бы туда, откуда не достать.

Уехал, попрощавшись до обеда.

Два дня от разрешенья, самолёт…

Обнял от радости нетрезвого соседа

И пил с ним водку сутки напролёт.

Уехал, помолившись на дорогу,

Хоть в храм он ни душой и ни ногой.

Дошли его страдания до Бога.

Тому ведь все равно — кто он такой.

Уехал, всё отдав тем, кто остался;

Он думал: там своё ещё возьмёт.

И с прошлой жизнью навсегда расстался,

А в новой не привык платить свой счёт.

Уехал, и не будет приключений,

Конвертов, подкупов, откатов и вранья.

Он хочет жить без муторных сомнений.

«В закон или в понятья верю я?»

Уехал — и простите, кто остался.

Быть может, здесь наладится потом.

Он что-то к лучшему лишь поменять старался;

Живем лишь раз, зачем грустить о том.

Уехал, написав об этом в «личку»,

Успев чуть раньше, чем пришли за ним домой.

Вскочил в вагон последней электрички,

Проехал оттепель, а впереди застой.

Уехал; может, после и вернётся,

Возможно, он напрасно поспешил…

Никто не знает, как всё обернётся,

А тот, кто знает, за него уже решил.

Нас кто-то обязательно предаст

Нас кто-то обязательно предаст,

И мы об этом даже не узнаем.

А кто-то всё, что есть, за нас отдаст,

Когда мы всё, что есть у нас, теряем.

Нас кто-то, без сомнения, спасёт,

Себя подставив под удар стихии.

И целый мир за нас перевернёт,

А мы уйдём в себя, мы не такие…

Нас кто-то за ошибки не простит,

Оставив вновь без нужного ответа;

Проплачен совестью доверия кредит

В застывшем янтаре забытого рассвета.

Нас кто-то вычеркнет из списка своего

И в пепел превратит листок измятый.

Мы были «всё», а стали «ничего»,

И правы там, где в чём-то виноваты.

Нас кто-то не заметит сквозь стекло,

Пройдёт по нам к своей великой цели.

И время вспять сквозь пальцы потекло,

И получили в нём мы то, чего хотели.

Нас кто-то вновь захочет поменять,

Чтоб стали тенью лишь своей эпохи,

Но если что-то в нас нельзя отнять,

То и дела у нас не так уж плохи.

Нам остаётся лишь расслабить наше Эго

Какую б глупость мы не написали,

Всегда напишет кто-то хуже нас.

И критики забыли и отстали,

Их незачем тревожить всякий раз.

Поводья стянуты неведомой печалью,

И ускоряется строка без тормозов.

Нас снова не впустили, не признали,

И мы глухи на чей-то вечный зов.

И не приемля — принимаем снова.

И ненавидя — вновь хотим любить.

Ища покой, мы рушим все основы

И помним то, что суждено забыть.

И наши двери — души нараспашку,

И ветер продувает свой мотив,

И не даёт эмоциям поблажку

Непредсказуемо взорвавшийся нарыв.

Низвергнутая сущность откровенья

Сменилась алчностью эпохи «Амораль».

Все против всех в войне обогащенья,

Лишь жалит жало жалости, а жаль…

Нам остаётся лишь расслабить наше Эго,

Чтоб принимать порой ниспосланный паёк,

И в ожидании спешащих хлопьев снега

Понять не выученный с прошлого урок.

А Бог один, а нас так много

«А Бог один, а нас так много.

И каждый просит, верит, ждёт.

С кого-то спрашивает строго,

Кому-то просто подаёт.

То вдруг всем всё, и до порога,

Чтоб блажь вливалась в каждый миг.

То стелет нам ковром дорогу,

Меняя счастья скромный лик,

То внемлет тишине послушной,

То крик несет Его посыл,

Вникает взглядом простодушным,

Даря уставшим страсть и пыл.

То сеет новые сомненья

В застывшем поле бытия,

Осуществляя наважденья

В пути меж станций «Он» и «Я».

То иссушает нерв до боли

То поит чистою слезой

И искушает в новой роли,

Во гневе молнии с грозой.

То учит нас терпеть без срока,

Прощать невидимых врагов

И гнать кликуш, лжецов, пророков,

От разделённых берегов.

От наших дел созреют всходы,

К земле пустынь придет вода.

Народ, рождённый для свободы,

Не будет сломлен никогда.

И суд верша свой непредвзято

За все поступки и слова

Он сохранит всё, что нам свято,

Да будет так! Шана това!»

А в наших храмах нету куполов

А в наших храмах нету куполов,

Чтоб золотом на солнце отливались.

Оправа не нужна для веры и для слов,

Когда мы с Богом в сердце повстречались.

А в наших душах нет понятья зла,

Мы создаём иллюзии химеры.

Эпоха сострадания ушла,

Так и не стукнув тростью в наши двери.

А в наших венах старое вино,

Разбавленное привкусом свободы.

Другим возможно, нам не суждено

И ни к чему, мы лишь громоотводы…

А в наших спорах каждый за своё.

Коль вера есть, плюем на факты смело.

Милее нам от ближнего враньё,

Чем правда от того, кто знает дело.

А в наших снах мы свой не слышим храп,

Но шорох ближнего нас будит бессердечно.

У нас есть тот, кто вечно виноват,

И в этой роли он останется навечно.

А в наших строчках многое сплелось,

И нам отмерен лист событий краткий,

И вырывается из пут слепая злость

За то, что совесть все ещё глядит украдкой.

Жизнь застыла в последней попытке

Жизнь застыла в последней попытке

Защитить деревенский уклад.

Смазан стержень железной калитки,

И от скрипа не вздрогнет закат.

А всего-то три печки дымятся.

Утром ключ провернулся в сельпо:

На неделю хлеб, масло и яйца.

Водка есть, но не выпьет никто.

Три семьи, дед один и старухи,

Крови северной крепкая стать.

Протопилась печурка к разрухе,

Новых дров до весны не достать.

Разомлела земля в снеге белом

И следов чужаков не видать.

Солнце гладит лучом неумелым,

Мерзнут слезы в бессильи рыдать.

В церкви тихо свеча догорает,

И погаснет нахлынувший свет.

Сколько прожито — Бог его знает.

А осталось годов, а не лет.

Только б сердце не сжало до боли —

Не доехать к больнице никак.

Одинокая степь — смерть от воли,

Лёд не крепок, под ним только мрак.

Разнесло всех по разным дорогам,

Ищут люди тепло и уют.

Позабытая ветром и Богом…

Песни грустные здесь лишь поют.

Слышен шум убегающей тени,

Коромысло в колодце стучит,

Царство холода, бедности, лени

В безысходной печали кричит.

А старик, да ещё три старухи

Доживают полвека свои,

Допивая бутылку сивухи,

Чтобы вымыть всю грусть из крови.

Зачем ты, дедушка, освобождал Корею?

Мы впишемся в любое содержанье,

Продолжив мысли тех, кто всё сказал.

Чужой сюжет для нас, как наказанье,

А свой — неистребимый идеал.

Всё повторяем разными словами,

И узок круг, и страшно далеки…

Мы знаем наперёд, что будет с нами,

Не видя дальше выжженной строки.

И шепчут пошлости невидимые музы,

А мы теряем что-то между строк,

И рабство слов всё давит старым грузом,

Толкая нас к свободе за порог.

От книжной пыли мудрость угасает

Везде и сразу, вновь и вопреки…

Лишь то, что с нами, губит и спасает,

Соединяя в цепь поступки и грехи.

Зачем ты, дедушка, «освобождал» Корею?!

Какая разница, кто будет править там?

Спасать других мы лучше всех умеем,

И наша суть нас делит пополам.

Ошибки прошлого не прибавляют знанья,

Тому, кто их сквозь годы не признал.

И всё вокруг — сюжет без содержанья,

В котором видим только свой мы идеал.

Про муху, воровство и разруху

Залетела вдруг в комнату муха,

Отжужжала мой прерванный сон,

Села смело на левое ухо, —

Не дослушал её я трезвон.

Сильно стукнул себя я ладошкой,

Чтобы муху от сна отогнать.

Видно, не рассчитал я немножко,

Муха мёртвой свалилась в кровать.

Для неё всё так сразу печально —

Не успела понять и взлететь.

Что-то крикнула в писке прощальном —

О жужжанье своём пожалеть.

Муху жалко, но сон мне дороже.

Я усну под хороший настрой.

И приснятся мне метаморфозы,

Будто кончил «дружить с головой».

Так легко и беспечно в полёте,

Всё открыто, везде правит ночь.

Лишь став мухой, её вы поймёте.

Я лечу, чтоб кому-то помочь.

Кто-то курит с подругою травку,

Кто-то водкой залил пищевод.

Я смотрю на людей взглядом Кафки,

Всё у них через задний проход.

Плохо спят от того, что воруют;

Зависть с алчностью спишут грехи.

Только здесь и сейчас существуют,

А про завтра лишь пишут стихи.

Всё всегда по чуть-чуть, понемножку,

А потом — много, сразу и всем.

«Залетают» не только в окрошку,

Чтоб наполнить нутро без проблем.

Бездуховность и пошлость за гранью.

Всё, что можно продать, продалось.

Мчимся в пропасть в трамвае желаний,

Муха в супе — внезапная злость.

Я влетаю в раскрытые щели,

Огляжусь, присмотрюсь, разбужу.

Чтоб задуматься люди успели,

Разгадав всё, о чем я жужжу.

Брюхо сытое — к мысли преграда,

А без корма снижается драйв,

За лояльность горбушка — награда,

А за совесть задушит удав.

Люди злы в ожиданьи подвоха,

Каждый может, как муху, хлопком…

Прилипает к рукам вся эпоха,

Легче спать, если жить дураком.

Всё блестит, а внутри крах, разруха,

Те же лица сидят пятый срок,

Будут после жужжать, словно муха,

Не понявшая жизни урок.

А «по совести» — смертная скука,

Словно пить вместо водки лишь чай.

Если б все воровали, как муха,

Из дерьма был построен бы рай.

Не труд создал из обезьяны человека

Работать много — нехорошая примета.

Здоровье наше знает свой предел.

Не труд создал из обезьяны человека,

А отдых в перерыве между дел.

Есть те, кто рождены лишь для работы.

Им отдых — перекрытый кислород.

А мы с субботы начинаем ждать субботы,

Чтоб, пропустив по рюмке, новых ждать суббот.

Про нас не скажут, мол, «сгорели на работе»,

От нас не ждут каких-то вычурных идей.

Желанье есть, но снова неохота

Сгорать, даря «огонь души своей».

«Мы не рабы» — и поменялось что-то,

Нельзя обратно глобус закрутить.

Смысл бытия — не вечная работа.

Работа — чтобы просто вечно жить.

А тот, кто нам всегда твердил иное:

Лопату в руки и канал для счастья рыть…

Возможно, труд спасёт от геморроя,

И от сомнений «быть или не быть».

Вот так уснул и, мыслями блуждая,

Хочу о чём-то мудро рассуждать…

Но друг-будильник, мне пинок под зад давая,

Погнал к больным; клиент не любит долго ждать.

Закончилась слюна, язык лишь только лижет

Закончилась слюна, язык лишь только лижет,

А хочется доплюнуть сквозь экран.

Достали те, кто сверху и кто снизу,

Гораздо проще выплеснуть стакан.

Воруют все, по средствам, поневоле,

По рангу, по нужде и по уму,

По совести — она ведь тоже в доле.

Чуть больше взял — экскурсия в тюрьму.

Оно смешно, а злость растёт в народе,

Опять желанье — взять и поделить.

Тот, кто ворует лишь картошку в огороде,

Желает тоже кем-то порулить.

Проверки, описи, отсчёты и растраты…

Голодных много, всех не прокормить.

Растащат бизнес по частям ребята

Чтоб выжить, выждать, выжать и свалить.

И понемногу что-то понимаешь,

Врастает алчность бытия в геном.

И вроде ты по-честному играешь,

А руку пачкаешь общением с дерьмом.

Верблюд в пустыне из горба слюну качает.

Он ближе и понятней для людей.

Как далеки все те, кто нам вещают,

И не достанут они нас слюной своей.

Меня не воровство само пугает,

А то, что будет, когда нечего тащить.

Как жить потом — никто сейчас не знает,

Но как же трудно по закону просто жить.

Печаль еврейского народа застыла на его челе

Печаль еврейского народа

Застыла на его челе.

Над ним работала природа,

Чтоб не был вязким, как желе,

И мог сказать без опасений

Всё то, что важно для него.

Простой по жизни, в деле гений,

Способный — всё из ничего…

Как трудно чем-то отличаться

И не кивать со всеми в такт,

Не верить всем и сомневаться,

И знать, что нужно только так!

Не просыпаться от волнений,

И чтоб не лил холодный пот,

Подсказчик правильных решений

И лекарь временных невзгод.

Заставить взглядом близоруким

Прогнать врождённой лени ген,

Подать отставшим в помощь руку,

Поднять униженных с колен.

Сидеть, когда встают все в зале,

И встать в кричащей тишине,

Прощать, когда тебя предали,

А за добро платить вдвойне.

И на последней остановке

Не проклинать своих врагов,

И не подыгрывать массовке

Под марш бездушных сапогов.

Ведь для него важней свобода,

Чем в рабстве тлеть в чужой земле,

Печаль еврейского народа

Застыла на его челе.

Я был там в прошлом, если только не был

Я был там в прошлом, если только не был…

В свидетели лишь память позову.

Стереть бы всё, нажав программу «небыль»,

Избавившись от чувства deja vu.

Чтоб просыпаться без крутых фантазий,

Сливаясь с тишиной в бодрящую струю,

И не спасти себя от мнимых эвтаназий,

Сшивая раны и ошибки в deja vu.

И как всегда — не понят и потерян.

В казённом доме и накормят, и нальют…

Ведь путь к себе сквозь тернии отмерен,

В оковы снова под покровы deja vu.

И смена места сеет лишь сомненье,

Когда стоишь в раздумье на краю.

И разливается вино самолеченья,

Чтоб капля совести спасла от deja vu.

Серебреников тридцать под растрату,

А остальное всё для мертвых душ в раю.

И не простят, хоть мы уже распяты,

И распинают, воскрешая deja vu.

Любым агрессорам наука

Любым агрессорам наука,

Коль атом есть, чтобы стрелять.

Не скрымит никакая сука

Земли родной святую пядь.

Своя земля важней айфонов,

Еды, работы и спанья,

«Ютюба», «Фейсбука», «битконов»,

Потока правды и вранья.

Кто там живет, тот защищает

Или не ноет после всем…

Чужой нытья не понимает,

Он сам в плену своих проблем.

Пускай ружье то не стреляет,

Хоть в шахте под землёй лежит, —

Оно мозги всем отрезвляет,

А может жизни всех лишить.

Под страхом атомного ада

Легко вести свои дела,

И санкций список не преграда,

Нефть с газом глушат запах зла.

Есть много общих интересов,

Но жизнь людская выше всех.

Мы все заложники прогресса,

И атом вводит мысли в грех.

За нами не придут, мы только пишем

За нами не придут, мы только пишем.

Придут за теми, кто писал и воровал.

За нами не пойдут, мы боль не слышим.

Пойдут за теми, кто себя за нас сжигал.

За нами только мысли и сужденья,

А жизнь сурова, и свобода не для всех.

Легко менять строкой чужое мненье,

Но трудно разделить ошибок грех.

За нами нет ни гвардии, ни тыла,

Болеет здравый смысл — наш паритет.

Где деньги, там и правды след, и сила,

Там и свобода говорить то «да», то «нет».

За нами нет вины, мы не судимы,

Вопрос лишь времени: когда и где рванёт?

И не спасут Донбасс с возвратом Крыма,

Законы рынка или смуты вечный гнёт.

За нами сытость и пустая ностальгия.

Пророчим худшее, становимся смелей…

За пазухой звенят нам «айфоны» седьмые,

Привет уехавших в «свободный мир» детей.

За нами не пришлют повестки срочной,

Мы ничего не сможем совершить.

В своём миру, как в клетке одиночной —

Прослойка совести, и с этим будем жить.

А посадить найдется место для любого

А посадить найдется место для любого.

Давайте подождём все до суда.

Страшнее приговора наше слово;

Не будем лицемерны, господа.

Чем больше средств украдено с бюджета,

Тем больше дорог ты стране родной.