Бесплатный фрагмент - Развод. Украденные аплодисменты

Глава 1

Красная дорожка дышала. Она дышала слепящими вспышками фотокамер, ревом голосов, жадно выкрикивающих их имена, и хищными щелчками затворов, пытающихся вырвать и заморозить кусочек их триумфа. Для Софии этот гул сливался в одну оглушительную ноту победы. Холодный вечерний воздух касался обнаженных плеч, но она его не чувствовала, согретая изнутри пьянящим коктейлем из гордости и любви.

Павел уверенно вел ее сквозь это безумие. Его ладонь, сухая и теплая, надежно сжимала ее пальцы. Он был ее якорем, ее центром вселенной. «Улыбайся, любимая, — прошептал он ей на ухо, и его губы коснулись мочки уха, — сегодня наш вечер». Он улыбался в камеры той самой улыбкой, которую они оттачивали годами. Мы — идеальная картинка. Мы — успех. Мы — любовь.

На мгновение София прикрыла глаза, и перед ней возникла другая картина: крошечная кухня в съемной квартире десять лет назад, запах дешевого кофе и горы исписанных листов. Тогда Павел, обнимая ее, сказал: «Однажды ты напишешь что-то великое, а я сниму по этому сценарию фильм. И мы пройдем вот по такой же дорожке». Она тогда рассмеялась. А сейчас сердце переполняло сладкое, почти болезненное чувство — мы смогли. Мы сделали это вместе.

Зал встретил их бархатной тишиной и приглушенным светом. Они заняли свои места в первом ряду, и София почувствовала легкое головокружение от близости людей, чьи лица она привыкла видеть лишь на экране. Напряжение нарастало с каждой минутой, с каждой вскрытой номинацией. Она нервно сжимала в руках маленький серебристый клатч, пока Павел не накрыл ее руку своей, успокаивающе поглаживая большим пальцем. Он казался скалой, абсолютно невозмутимым, и это придавало ей сил.

— А сейчас — главная номинация вечера. Лучший фильм года!

На огромном экране замелькали кадры. Вот ее герои произносят ее слова. Вот разворачивается сцена, которую она переписывала семнадцать раз, добиваясь идеального ритма. Вот финал, от которого у нее до сих пор бежали мурашки. «Эхо чужих слов». Она искоса взглянула на Павла. Он едва заметно кивнул, и в этом простом жесте было все: их бессонные ночи, их споры до хрипоты, их общая вера.

Ведущий вскрыл конверт, выдержав театральную паузу. Камеры нацелились на их лица.

— И победителем становится… «Эхо чужих слов»!

Мир взорвался. Первые секунды — чистое, незамутненное счастье, похожее на удар тока. София вскочила, не чувствуя ног. Павел обнял ее, крепко поцеловал, и она рассмеялась сквозь подступившие слезы. «Мы сделали это!» — прошептала она ему в губы.

Он пошел на сцену один, как режиссер, сильный, красивый, ее мужчина, ее гений. София смотрела на него из зала, и ее сердце было готово вырваться из груди, разорваться на части от любви.

Павел взял в руки золотую статуэтку. Поблагодарил академию, съемочную группу. Все шло по плану. Камеры то и дело выхватывали ее сияющее лицо. И вот он сделал паузу. Нашел ее глазами в зале. Она послала ему воздушный поцелуй, готовясь услышать свое имя, слова, которые завершат их сказку.

— Я хочу поблагодарить ту, без которой этого фильма бы не было, — голос Павла стал глубже, интимнее. — Мою истинную музу, моего соавтора, мою любовь…

София замерла в улыбке.

— …Кристину.

Мир схлопнулся. Звук исчез, сменился низким, гулким шумом крови в ушах. Ошибка? Глупая, злая шутка? Она огляделась, пытаясь найти в зале их ассистентку, молоденькую Кристину, но ее нигде не было.

А потом она увидела ее.

Кристина выходила из-за кулис на сцену. В ослепительном платье, молодая, сияющая. Она подошла к Павлу, и он, не отводя взгляда от зала, от лица Софии, обнял девушку за талию и впился в ее губы долгим, откровенным поцелуем.

По залу пронесся гул — смесь шока, недоумения и зарождающегося скандала. И в этот момент все камеры, как по команде, развернулись и нацелились на нее. На Софию. Она сидела одна, в первом ряду, под светом софитов, абсолютно неподвижная. Застывшая. Она чувствовала, как тысячи глаз буравят ее, препарируют ее унижение, наслаждаются им.

А потом зал снова взорвался аплодисментами. Но для нее это был уже не звук триумфа. Это был грохот жерновов, перемалывающих ее жизнь в пыль.

Глава 2

Аплодисменты стихли, но в голове у Софии они продолжали греметь, превратившись в безжалостный, оглушающий гул. Она сидела в своем бархатном кресле, не в силах пошевелиться, пока мир вокруг медленно приходил в движение. Кто-то коснулся ее плеча.

— Мадам, прошу вас. Сюда.

Голос был тихим, вежливым и совершенно безликим. София подняла голову. Над ней стоял распорядитель церемонии, его лицо не выражало ничего, кроме профессионального сочувствия. Она подчинилась механически, как кукла, которую ведут за ниточки. Тело двигалось само по себе, пока сознание барахталось в липком, вязком неверии.

Путь в никуда вел через служебные коридоры. Здесь не было ни блеска софитов, ни запаха дорогих духов. Только тусклые лампы, обшарпанные стены и острый запах закулисной суеты. Пробегающие мимо техники и официанты бросали на нее взгляды — любопытные, жалеющие, а некоторые — откровенно злорадные. Каждый взгляд был похож на укол тонкой ледяной иглой.

Ее привели в маленькую, стерильно-белую гримерку и тихо закрыли за ней дверь. Тишина, наступившая после гула, оказалась почти физически невыносимой. София опустилась на жесткий диван и посмотрела в зеркало, обрамленное яркими, безжалостными лампами. Из него на нее смотрела незнакомая женщина с пергаментным лицом, темными провалами глаз и спутанными волосами. Она узнала свое платье. Себя — нет.

Дверь открылась без стука.

Вошел Павел. Он уже снял бабочку, и расстегнутый ворот смокинга придавал ему вид человека, только что завершившего тяжелую, но необходимую работу. Статуэтки в его руках не было. Он не смотрел на нее, его взгляд скользнул по комнате и остановился на собственном отражении.

София собрала все оставшиеся силы, чтобы издать звук.

— Паша… за что? — шепот получился хриплым и жалким. Последняя отчаянная попытка дозваться до того, кого она любила.

Он повернулся. В его глазах не было ни вины, ни сожаления, ни даже злости. Там была пустота.

— За то, что ты остановилась, Соня, — его голос был ровным и спокойным, будто он объяснял условия делового контракта. — А я иду дальше. Ты исписалась. Твои истории стали пресными, предсказуемыми. Я просто дал шанс настоящему, живому таланту.

Она хотела закричать, что это ложь, что «Эхо» — лучшее, что она когда-либо писала, что она вывернула ради этого сценария душу наизнанку. Но слова застряли в горле комком битого стекла.

— Искусство — это бизнес, — продолжил он, снова отворачиваясь к зеркалу и поправляя волосы. — Жестокий бизнес. А ты стала плохим активом. Пойми, ничего личного.

Дверь снова открылась.

На пороге стояла Кристина. Она светилась. В ее руках, словно это была не самая престижная награда в индустрии, а обычная сумочка, покоилась золотая статуэтка. Она вошла в комнату, ее взгляд лениво скользнул по Софии, и в нем не было ненависти — только снисходительное, сытое превосходство хищника, закончившего трапезу.

Кристина подошла к туалетному столику и поставила статуэтку прямо перед отражением Софии. Две женщины в одном зеркале — одна сломленная, другая на ее руинах.

— София Андреевна, — ее голос был сладким, как яд. Намеренно официальное обращение больно резануло слух. — Спасибо вам. Ваши старые черновики мне очень помогли на старте. Без них было бы сложнее.

Внутри Софии что-то оборвалось. Шок сменился волной ледяной, бессильной ярости. Она впилась ногтями в ладони, чувствуя тупую боль — единственное доказательство того, что она все еще жива. Ей хотелось вскочить, вырвать эту статуэтку, разбить ее о стену, вцепиться в это ангельское личико и стереть с него самодовольную улыбку. Но тело не слушалось.

Павел стоял рядом, наблюдая за этой сценой с едва заметной полуулыбкой. Они были заодно. Они были командой. А она была здесь чужой.

Он кивнул охраннику у двери.

— Прошу прощения, — вежливо, но непреклонно произнес тот, делая шаг в комнату. — Вам нужно освободить помещение. Церемония окончена.

София поднялась. Спина была идеально прямой. Единственное, что у нее осталось. Она бросила последний взгляд на мужчину, который был ее миром, и увидела, что он уже не смотрит на нее. Он смотрел на Кристину.

Тяжелая служебная дверь захлопнулась за ее спиной, отрезая путь назад. Вместо света и славы — темный, сырой переулок, пахнущий гнилью и дождем.

И в конце этого переулка ее уже ждали.

Вспышки фотокамер взорвали темноту, как выстрелы. Папарацци. Они окружили ее, щелкая затворами, выкрикивая вопросы. Она стояла одна, под прицелом их объективов, без мужа, без награды, без будущего. Добыча, загнанная в угол.

Глава 3

Пробуждение было милосердным. Всего на один блаженный, невесомый миг, пока сознание было чистым, как белый лист, она не помнила ничего. А потом память не вернулась — она обрушилась. Бетонной плитой, придавившей ее к безупречно заправленной кровати безликого гостиничного номера.

Сцена. Павел. Кристина. Вспышки.

Боль была не острой, а тупой, ноющей, заполнившей каждую клетку тела. Она лежала в вечернем платье, дорогой, тяжелый шелк измялся и казался чужим, нелепым театральным реквизитом после провального спектакля. Голова раскалывалась. Во рту стоял привкус вчерашнего шампанского и сегодняшней катастрофы.

София подошла к окну. Внизу, на двадцать этажей ниже, город жил. Машины текли по артериям проспектов, крошечные фигурки людей спешили на работу с бумажными стаканчиками кофе в руках. Их мир не остановился. Он просто ее выплюнул.

Телефон на прикроватной тумбочке завибрировал, подсветив экран. Он лежал там, как маленькое черное взрывное устройство. Рука дрогнула, когда она потянулась к нему.

Сотни уведомлений. Лавина света и звука. Пропущенные, сообщения, отметки. Она открыла первый новостной сайт. Ее лицо. Их с Павлом лицо. Лицо Кристины. Заголовки, словно ножи, вонзались в сознание. «РАЗВОД ГОДА: РЕЖИССЕР БРОСИЛ ЖЕНУ ПРЯМО НА СЦЕНЕ». «МУЗА ИЛИ МОШЕННИЦА? СКАНДАЛ НА ГЛАВНОЙ КИНОПРЕМИИ». В статьях безымянные «источники, близкие к паре» в один голос утверждали, что София Соколова давно исписалась. Что она годами жила за счет таланта своего гениального мужа.

Она совершила ошибку. Открыла комментарии. И на нее хлынул поток концентрированной, анонимной ненависти. Сотни незнакомых людей с наслаждением топтали ее имя, ее внешность, ее талант. Они не знали ее, но ненавидели так, будто она причинила зло лично каждому из них.

Среди этого ядовитого болота — несколько испуганных сообщений от подруг: «Соня, ты как? Позвони!». И одно от ее агента, Лео, сухое и деловое: «Нам надо поговорить. Не делай глупостей».

Она отшвырнула телефон, но тут же пришло письмо на электронную почту. Тема: «Уведомление». Бездушный, канцелярский язык выжигал ей глаза. «…уведомляем Вас о начале бракоразводного процесса по инициативе нашего клиента, Соколова Павла Игоревича. Просим согласовать время для того, чтобы забрать Ваши личные вещи из объекта недвижимости по адресу…»

Клиент. Объект недвижимости. Их жизнь, их дом, их любовь, препарированные и разложенные по юридическим папкам.

Холодный страх начал подступать к горлу. Она открыла банковское приложение, чтобы оплатить номер в отеле. «Транзакция отклонена». Звонок в банк. Вежливый, почти роботизированный голос оператора сообщил, что все ее карты и совместный счет заблокированы по заявлению основного владельца.

Земля ушла из-под ног. Она в ловушке. В чужом городе, в чужой одежде, без единой копейки.

И тут зазвонил телефон. Лео.

— Соня, — в его голосе не было ни капли сочувствия, только усталый профессионализм. — Ситуация сложная. Репутационный ущерб колоссальный. Студии беспокоятся. Тебе нужно исчезнуть. Залечь на дно. Посиди тихо, пока все не уляжется.

Он не бросал ее. Он просто констатировал ее смерть.

София нажала отбой. Телефон замолчал. И в наступившей оглушительной тишине, которая была страшнее любого крика, до нее дошло. Нет мужа. Нет дома. Нет денег. Нет работы. Нет имени.

Животный ужас сдавил грудь, вытесняя воздух. Стены безликого номера начали давить, сужаться, превращаясь в картонную коробку.

Она стояла посреди комнаты. В измятом, роскошном платье, которое теперь выглядело как издевка. Босая на холодном ковролине. Взгляд устремлен в никуда. Она была героиней своего худшего сценария. Сценария, из которого не было выхода.

Глава 4

Первый звонок был самым унизительным. Не мужу, не родителям, а подруге Лене. Голос срывался, когда София просила перевести немного денег на карту таксиста, которого она остановила на улице. Короткие, сбивчивые объяснения, скомканные слова благодарности. Стыд обжигал сильнее вчерашнего ужаса. Это была первая плата за ее новую жизнь.

Такси остановилось у знакомых ворот. Она вышла и пошла по дорожке, выложенной диким камнем, по которой ходила тысячи раз. Вот кусты роз, которые она сажала сама, прокалывая пальцы шипами. Вот едва заметная царапина на почтовом ящике, которую оставил соседский мальчишка на велосипеде. Каждый сантиметр этого места был пропитан ее воспоминаниями, ее жизнью. Он был ее.

Ключ вошел в замочную скважину, но дальше не повернулся. Она попробовала снова, чуть сильнее, с отчаянным нажимом. Глухой, окончательный звук металла, ударившегося о металл, прозвучал как выстрел. Замок сменили. Дрожащим пальцем она нажала на кнопку звонка. Мелодия, которую она когда-то с восторгом выбирала, показалась ей теперь похоронным маршем.

Дверь открыл Павел. В домашнем свитере, растрепанный, будто его оторвали от чего-то важного.

— Я ждал тебя, — сказал он ровным, безразличным тоном. — У тебя час.

Он пропустил ее в прихожую, и из-за его спины тенью шагнул незнакомый мужчина в строгом костюме. Охранник. Конвоир.

— Он поможет донести вещи, — бросил Павел.

В доме пахло по-другому. Вместо ее любимых свежих лилий — приторно-сладкий, навязчивый аромат чужих духов. На консоли, где всегда стояла ее фотография с Павлом, красовалась новая, безвкусная ваза. Ее мир стирали, как ненужный набросок.

С лестницы, шурша шелком, спускалась Кристина. На ней был один из халатов Софии — тот самый, жемчужно-серый, который Павел подарил ей на годовщину.

— Паш, ты не видел, куда я положила свой планшет? — спросила она, даже не взглянув в сторону Софии, демонстративно утверждая свое право на это пространство, на этого мужчину, на его домашнее имя.

И только потом она лениво повернула голову, изобразив на лице легкое удивление.

— Ой, София Андреевна, здравствуйте. Если будете забирать книги из кабинета, не трогайте, пожалуйста, те, что на столе. Я с ними работаю.

Ее кабинет. Ее книги. Павел молчал, и его молчание было громче любого крика.

София шла по своему дому, как призрак. За ней бесшумно следовал охранник, его присутствие лишало ее права даже на скорбь. В спальне она открыла шкаф. Дорогие платья, подаренные Павлом, висели ровными рядами, как саркастическое напоминание о лжи. Она с отвращением захлопнула дверцу.

Она собирала не ценности, а символы. Старый ноутбук с первыми, еще наивными сценариями. Несколько зачитанных до дыр книг. Фотографию родителей в простой рамке. И вдруг, в самой глубине шкафа, она наткнулась на нее. Старая картонная коробка, перевязанная выцветшей бечевкой. На крышке каллиграфическим почерком ее матери было выведено одно слово: «Дед». Архив ее деда-писателя, которого она никогда не знала. Она взяла коробку, не раздумывая. Это были ее корни. То, что у нее никто не мог отнять.

Через пятьдесят минут она спустилась вниз. В одной руке — чемодан, в другой — та самая коробка. Десять лет жизни, уместившиеся в двух предметах.

Такси везло ее на окраину, в безликий район бетонных многоэтажек. Зелень и уют за окном сменились серым, унылым пейзажем. Квартира, которую наспех сняла подруга, встретила ее запахом краски и одиночества. Маленькая, гулкая, с минимумом казенной мебели. Вместо сада с розами — вид на бетонный колодец внутреннего двора и тысячи одинаковых, равнодушных окон напротив.

Она поставила чемодан у стены. А старую картонную коробку с надписью «Дед» бережно водрузила на середину пустого кухонного стола. Единственный предмет в этой мертвой комнате, у которого была душа.

София села на край неудобной кровати. Вокруг — звенящая тишина чужой квартиры. Сил плакать не было. Внутри была выжженная пустыня. Изгнание началось.

Глава 5