Бесплатный фрагмент - Рассказы

Неприятная история

Вероятно, я и с закрытыми глазами смог бы дойти до проходной завода, где я работал, так как мне пришлось много раз проделать этот путь. Однажды, на этом пути со мной случилась одна очень неприятная история.

В подземном переходе, через который мне приходилось проходить, обычно находились нищие, — чаще всего одни и те же люди. Они, как декорация этого перехода, стали всем уже до того привычны, что проходившие мимо них люди, уже не обращали на них внимание и подавали им мало. В тот же день никого из них не было из-за сильного мороза. Но, к моему удивлению, там сидела на ящике девочка лет шести-семи. Рядом с ней, прислонясь к стене, стоял мужчина в грязном пальто. Лицо его было какое-то измождённое, с розовым оттенком, какой бывает у алкоголиков. Он бубнил тихим и хриплым голосом:

— Подайте, Христа ради, на пропитание. Не дайте умереть с голоду.

Девочка сидела, втянув голову в суконный воротничок, и подрагивала от холода. Её чёрные глаза на белом личике смотрели ясно и доверчиво на проходивших мимо людей. Некоторые прохожие подходили к ним, бросали в коробку, лежащую на земле, монеты и уходили дальше.

Не знаю, что на меня нашло тогда, но я подошёл к этим беднягам и пригласил их к себе домой погреться. Мужчина удивлённо взглянул на меня, потом взял ребёнка на руки, и мы пошли. В ту же минуту, я это ясно помню, я уже раскаивался в своём поступке. Из ближайшего телефона-автомата я позвонил на работу к себе в отдел и соврал, что ко мне неожиданно приехали родственники. Мой спутник шёл медленно, спотыкаясь, и после того, как он чуть не упал, мне пришлось взять девочку к себе на руки. Её лёгкое и маленькое тельце дрожало от холода. Я хотел поскорее прийти домой, но мой приятель не поспевал за мною.

— А побыстрее ты не можешь идти? Она замёрзла совсем! — крикнул я ему. Он, видимо, старался изо всех сил, но всё равно еле тащился.

Когда мы, наконец, пришли, я опять направился к выходу:

— Я сейчас приду, сбегаю в магазин. Ей надо горячего молока с медом выпить.

— Э… А нам с вами горяченького нельзя чего-нибудь? — просипел мой гость.

— Ладно, — сказал я и вышел. «Ещё обворует», — подумал я, — «вот будет но-мер».

Через десять минут я был уже дома.

— Сейчас, сейчас, — засуетился мой гость, потирая почему-то руки. — Всё будет хорошо, Машенька! Сейчас я тебе молочка согрею, и всё будет нормально. Видишь, — есть на свете добрые люди. Сейчас, сейчас, девочка моя, — приговаривал он, суетясь и только мешая мне.

Я жил один. В квартире был уютный холостяцкий беспорядок. Маша подошла ко мне на кухню и тронула меня за руку.

— А можно я, как молочка попью, подмету тут у вас пол? — спросила она.

Не скажу, что меня это тогда тронуло — я был немного раздражён, жалея о своем безрассудном поступке, — и ничего не ответил. Девочка немного постояла рядом, затем смешно надула губки и ушла в другую комнату. Мой гость принёс ей чашку тёплого молока с булочкой. Выпив с удовольствием все до дна и, поставив чашку на стол, она сказала с важным видом:

— Спасибо?

— Ну, Маша, отдыхай, — ответил я ей. — Ну что, пойдём и мы выпьем чего-нибудь? — сказал я её отцу, который стоял рядом с Машей и с умилением, которое как-то не шло к его пропитому лицу, смотрел на неё. А я сказал:

— Отдыхай, Маша, пока. А потом перекусим чего-нибудь.

— Нет, спасибо, не хочется.

— Аппетит приходит во время еды. Мы пойдём с папой на кухню. Скоро вернемся.

Мы выпили за знакомство. Моего гостя звали Иваном Николаевичем. Алкоголь развязал его язык, лицо его просветлело, и глаза заблестели весёлым блеском. Теперь он выглядел намного лучше. Водка распрямила его плечи и разгладила морщины на его лице.

— Эх, Сергей Васильевич, я предлагаю выпить за вас. Мало я встречал добрых людей. Спасибо вам. Вы не волнуйтесь, Маша согреется, и мы уйдём.

Мы выпили ещё.

— Хотя честно вам кажу, некуда мне идти, — он покосился на бутылку водки, которая была наполовину выпита.

— Что лечит — то и калечит, правду говорят, фуу… — немного отошёл от мороза. Давай еще по половинке, — всё сразу — ничего потом не останется.

— Вы что, часто пьете? — спросил я.

— Сейчас нет, — улыбнулся он, — а раньше было время, да… как сапожник хлестал.

— Как же вы живете, Иван Николаевич? На что?

— А где работать? Куда Машу девать? Кто меня, такого дурака на работу возьмет? Попробуйте устроиться сейчас! У меня никакой специальности нет. Я — сейчас никто, офицер бывший, правда.

— А охранником куда-нибудь устроиться но пробовали?

— Да пробовал, отовсюду гнали.

Иван Николаевич как-то сник и обхватил голову руками

— Все мои беды начались после того, как меня выгнали из армии.

— Да-да, выгнали как ненужную собаку, у которой повыпадали все зубы, — стукнул он негромко по столу. После Афгана со мной что-то случилось. Не знаю, как это объяснить…

— Вы что, воевали?

— Да. Именно воевал, а не просидел в штабе. Всякое пришлось повидать, но не буду об этом рассказывать. Знаете… Я не люблю, когда кто-нибудь начинает трепаться, мол, я там… я, — головка от БМП, а не я! Короче, я сильно запил. Потом, уже на гражданке я запил еще сильнее, будто мстил кому-то, а, как оказалось, мстил только себе, и… моей семье. Жена несколько раз уходила от меня. Возвращалась и опять уходила. Если бы, не Маша она бы ко мне ни разу не вернулась. Дело в том, что, Маша очень любит меня.

— А сейчас где ваша жена, Иван Николаевич? — спросил я.

— Умерла…

— Извините, — что я мог еще сказать.

— Уже как два года. — он немного подумал, — Два года и восемнадцать дней. Да что ты церемонии разводишь. Извините… Что за разговор? Давай на ты, ладно? Может еще по чуть-чуть?

Мы еще выпили, поговорили, Иван Николаевич ушел в другую комнату к дочке и вернулся встревоженный:

— У нее наверное температура, — вся горит.

— Надо было меньше таскать ее по такому морозу, — разозлился я.

— Легко тебе говорить. Меньше таскать… — проворчал он. — А куда ее прикажешь девать? Было бы лето круглый год. А, да что там! Да и есть нечего было.

Я измерил Маше температуру. К нашему ужасу градусник показал 40,1. Я побежал к соседке звонить в скорую помощь за неимением своего телефона. Уже через десять минут бригада скорой помощи суетилась возле девочки. В конце концов, Машу увезли. Иван Николаевич уехал с ними. На кухне осталась недопитая бутылка водки.

На следующий день мой вчерашний гость забежал ко мне рано утром очень расстроенный и слегка подвыпивший.

— С Машей очень плохо, — начал он с порога. — Врачи сказали, что у нее двустороннее воспаление легких. Температуру немного сбили, но Маша плоха.

На глазах у него заблестели слезы.

— Я тебя умоляю, дай денег на лекарство. При первой возможности сразу тебе отдам. Пожалуйста… Что за больница! Ничего у них нет! Вот, — он протянул дрожащей рукой листок бумажки, — врач один написал, что надо. Говорит, что у них нет таких лекарств. Помоги, ради бога, мне не к кому больше идти.

Я решил дать ему денег, но пойти вместе с ним: боялся, что он все-таки все пропьет. «Черт, еще один день придется прогулять» — подумал я.

Несколько часов мы рыскали по всему городу в поисках лекарств, и я про себя проклинал вчерашний день и себя за свою глупость. Только к обеду мы были в больнице. Врач без обиняков сказал, что девочка очень плоха.

Иван Николаевич, бледный и растерянный, забормотал:

— Ну, идите, идите, сделайте что-нибудь. Я же принес вам… Не дай бог… не дай бог… Можно мне к ней пройти?

— Нет, нельзя.

— На одну минутку хоть. Я туда и обратно.

— Ну, хорошо, только на одну минутку. Пойдемте со мной.

Машина палата была четырехместной. Там весело болтали о чем-то выздоравливающие девочки. Маша лежала на спине с закрытыми глазами. Ее маленькие ручки были поверх одеяла, одна из них была привязана к дощечке и в нее была воткнута игла из капельницы. Дышала она часто и тяжело. Как только мы вошли, детишки притихли, и Иван Николаевич вдруг сказал, чуть не плача:

— Маша, это я, твой папа.

Неожиданно Маша открыла глаза. Они были какие-то неестественно умные, ясные и все понимающие для маленькой девочки.

— Пап, ты не волнуйся и не переживай очень, когда я умру. Я ангелочка видела, и он сказал, что у меня все будет хорошо, и я улечу с ним.

У меня по спине забегали мурашки.

— Что ты доченька, — запричитал Иван Николаевич. — Мне доктор сказал, что ты скоро выздоровеешь, а потом мы с тобой пойдем в цирк, в луна-парк, на каруселях будем кататься. Главное, ты выздоравливай, и все будет хорошо.

— Ты, главное, не ругай себя, папа, — это не из-за тебя.

Тут нас доктор выпроводил.

На следующий день Маша умерла. Чувство жестокой несправедливости, царящей в этом мире, долго не покидало меня после этого.