Бесплатный фрагмент - Распутье

"Я пою для тех, кто идет своим путем,

я рад, если кто-то понял меня.

Мы вместе!"

«Мы вместе!» группа «Алиса»

"Все говорят, что мы в-месте, ...

Все говорят, но немногие знают, в каком ...

...

Стой! Опасная зона! Работа мозга!..."

«Бошетунмай» группа «Кино»

Отъезд

— Перед стартом заправимся? — вопрос Женьки был из разряда риторических, он даже не взглянул на Сергея, ответ был ясен.

— Однозначно! — не задумываясь, ответил Сергей. — Вот только, что у нас сегодня с гидрозином? Его еще надо найти.

Название ракетного топлива — несимметричного диметилгидразина прочно засело в голову ребятам с институтских времен, очень уж оно было непонятно-вкусное, острое при произношении. Вроде бы заканчивали они вуз не ракетной направленности — автомобильной, но в Союзе практически не было института или университета без факультета определенного уклона, где готовили специалистов для так называемых «почтовых ящиков». У Сергея и Женьки, по образованию конструкторов ракетного оборудования, «несимметричным диметилгидразином» могло быть что угодно, содержащее алкоголь в количествах больших чем в кефире, — то, чем можно «заправится». Сегодня по плану топливом должно было стать пиво, а «заправка» была необходима перед дорогой на юг — с завтрашнего дня у двух молодых специалистов столичного КБ начинался отпуск.

— С этим вроде повезло, на «Горку» завезли, — жизнерадостно потирая ладони, сказал Женька. — Олежка в обед видел — ящики разгружали.

— Так его сейчас сметут за полчаса. Как водится, — высказал сомнение Сергей. — Там уже, наверное, очередь не слабая.

Женька, прикидывая что-то в уме, скосил глаза в потолок, перевел взгляд на приятеля, спросил:

— У тебя вещи с собой?

— Ессно, — Сергей кивком указал на стоящую на полу под кульманом сумку-баул. — Мне домой пилить не ближний свет. Не то что некоторым ….

— Тогда так, — выдал Женька свой план, — у меня тоже все с собой, срываем в пять, дуем на «Горку». Олег обещал свалить пораньше, типа местная командировка, грозился занять очередь.

— Тогда другое дело, — взбодрился Сергей. — А что за пиво-то?

— А фиг его знает, — Женька пожал плечом. — Какая тебе разница? Не привередничай.

— Бадаевское я не очень, оно такое, … — Сергей поджал губы, потер пальцы в щепотке, — с кислинкой.

— То есть, хочешь сказать, — Женька в удивлении изогнул бровь, — что если будет бадаевское, то ты его не будешь?

Сергей исподлобья взглянул на приятеля, сказал обреченно:

— Буду.

— Я и говорю, какая разница? Тоже мне, — гурман, — констатировал Женька.

Сергей молча согласился. В принципе, да, разницы особой не было. Шел 1991 год, веяния антиалкогольной компании были еще свежи, но уже вышло небольшое послабление с пивом. В летнее время его с заводов машинами привозили к магазинам. Не занося во внутрь, разгружали прямо на улице, выстроив куб из поставленных друг на друга ящиков. А бывало и не разгружали, уходило «с колес». Разлеталось быстро. Меньше двадцати бутылок (одного ящика) почти никто не брал — потом побегаешь искать. Покупали про запас, но запас жил не долго. Как удержаться, когда вот оно, рядом? Выбирать, понятно, не приходилось — какое привезли, такое и бери. «Горкой» назывался ближайший винный магазин, один из немногих уцелевших в районе, прошедших через горнило борьбы с «пьянством и алкоголизмом».

— В общем так, — резюмировал Женька, — пока очередь подойдет, пока купим, пока то да се… Ну пусть часов шесть-полседьмого. Поезд в десять тридцать, времени — вагон, успеем.

— Ну да, — хмыкнул Сергей, — совместим приятное с полезным — тяжесть ожидания превратим в радость общения.

— Ага, поглощения, — поддержал Женька.

Разговор проходил возле рабочего места Сергея в одном из отделов конструкторского бюро «Метеор», где по распределению из института работали ребята. Отдел занимал большое прямоугольное помещение второго этажа административного здания, с окнами на две длинные стороны. Посередине, вдоль всего отдела, в два ряда стояли шкафы, разделявшие комнату на две узкие части. Стоило открыть любой из них, как из дверок норовили вывалиться завязанные на веревочные тесемки картонные папки, да большие рулоны чертежей, стремящиеся распластаться по полу. Мало того, существовала опасность, что что-нибудь рухнет на голову — верха шкафов тоже не пустовали, были завалены макулатурой. Вдоль окон и шкафов в каждой из частей помещения размещались рабочие места сотрудников. На столах в творческом беспорядке лежали листы ватмана и пергамина, рядом со столами стояли кульманы с приколотым металлическими кнопками чертежами.

Лето перевалило за экватор и потихоньку вступило в август. Пыльные стекла лишь едва скрадывали яркость бесшабашных солнечных лучей, заливших помещение теплым светом. Они звали на улицу, что никак не способствовало рабочему настроению. Несмотря на духоту, окна открывали не часто, по очереди, иначе возникший сквозняк сдувал со столов бумаги и таскал их по полу. Не помогали дыроколы и прочие подручные тяжелые предметы, которыми сотрудники придавливали документы к столам. Пострадавшие от произвола коллег, выражая недовольство возгласами вроде: «Ну, сколько же можно, ну просили же не открывать!», — бросались собирать бумаги, пока их не разметало по всему отделу. Любители свежего воздуха, в свою очередь, виновато оправдывались: «Задохнуться же можно!», — но окна закрывали.

Настроение у Сергея было приподнятое. Он поймал себя на мысли, что работать не в состоянии, внимание на приколотом к кульману чертеже уже не фокусируется. Стены отдела, вполне себе уютного в любое другое время года, сейчас давили. Хотелось скорее вырваться отсюда. Впереди ждали дорога, купе поезда, две недели отдыха на море. А перед этим «заправка» и раскованный, ни к чему не обязывающий треп на «Горке». Вечером, после работы, там наверняка соберется половина мужской части сотрудников КБ, если до того времени хватит пива. Облюбованное знакомыми и приятелями Сергея с Женькой место располагалось на небольшом пустыре неподалеку от магазина. Там, выступая торцом почти по пояс из земли, торчала бетонная труба метра два в диаметре, прикрытая сверху такой же бетонной крышкой. Между собой завсегдатаи предмагазинной территории называли это место «круглым столом короля Артура».

В общем, в КБ Сергею уже не сиделось. Как известно, предвкушение праздника, в плане настроения, не хуже самого праздника. К тому же, место на черноморском побережье, куда они направлялись в этот раз, было новое, ими еще не освоенное.

Традиция выезжать летом вместе на Черное море возникла у друзей на втором курсе института. К ним могли присоединяться другие, состав компании мог произвольно варьироваться, иногда и они прибивались к другим группам, но всегда вместе. До той поездки Сергей ни разу не видел моря вживую, хотя грезил им с детства — Грин, Беляев, Сабатини и прочие романтики водной стихии оказали свое влияние. Но жил он в пролетарском пригороде столицы, родители — ИТР, как следствие, семейный бюджет не зашкаливал, вывозить семью летом на юг у них не было ни возможности, ни желания: «Вырастешь — сам съездишь».

Вырос Сергей, похоже, по окончании первого курса. Скопил денег за год, откладывая от стипендии, после весенней сессии подработал грузчиком. Собралось около тридцатки, особо не погуляешь, но он все рассчитал: на дорогу туда-обратно, койко-место в частном секторе и пропитание в течение пары недель хватало. Подбил на поездку приятеля — бывшего одноклассника, тоже Серегу, на тот момент окончившего первый курс химфака МГУ. Одному ехать было как-то не с руки, а в институте за время первого курса со сверстниками отношения сложились не настолько тесно. К тому же у Сереги уже был опыт отдыха на море — в детстве ездил с родителями. Правда, сам он оценивал свой опыт не слишком высоко.

— Ты знаешь, — говорил он, — если честно, я вообще не вижу смысла возить на море детей в таком возрасте. Ну, вот я, что запомнил? Было мне года четыре — жара, кругом на пляже люди полуголые, не протолкнуться, песок липнет ко всему. Единственное яркое воспоминание — медузы. Их волнами выбрасывало на берег, а я подбирал, закапывал в песок, сверху втыкал крестик. Все! Все впечатления!

— Какой еще крестик? — не понял тогда приятеля Сергей.

— Ну, крестик, там, в песке всякие палочки, соломинки были. Я делал из них крестик и втыкал.

— Ты что, медуз хоронил что ли?

— Ну, да.

Сергей хмыкнул.

— А реанимировать их не пытался?

— Как же, пытался — запускал обратно в море.

— И?

— Приносило обратно, — вздохнул Серега.

Выбрали они тогда побережье Крыма, Судак. Там-то на одной из дискотек Сергей совершенно случайно пересекся с Женькой («Але, молодой человек, а вы что тут делаете?»). На тот момент они были шапочно знакомы по учебе в одной группе, встречались, здоровались, но не более того. «На юга» Женька в тот раз приехал с весьма буйной компанией одноклассников и их знакомых. Слово за слово, кружка за кружкой, … нашлись общие интересы. С тех пор, как говорилось выше, ежегодную разведку побережья Черного моря на предмет пляжей, дискотек, разливного пива и местных вин они проводили совместно.

Исследовано к настоящему моменту было уже изрядно, теперь выбор пал на место в окрестностях Пицунды, где был расположен студенческий лагерь МГУ. Опыт отдыха в непосредственной близости с университетским лагерем у них уже был, правда, в другом месте, между Туапсе и Лазаревским. Впечатления тогда остались очень даже, или как говорят некоторые: «более чем» положительные.

На сей раз место отдыха определилось с подачи другого одноклассника Сергея — Петра. Тоже, как в недавнем прошлом Серега, студента МГУ, но другого факультета — филологического.

Маша

Как-то в конце мая, в субботу, Сергей зашел к Петру. Тот жил с женой у ее родителей, на Шаболовке. Жену звали Людмила, но родители, по старой столичной традиции, с детства называли ее Милой, следом за ними так же стали звать ее друзья и знакомые. Петр с Милой поженились совсем недавно, пару месяцев назад, хотя знали друг друга довольно давно — учились в одной группе. То, что Петр, одноклассник Сергея, все еще грыз гранит науки, в то время как Сергей уже примерял на себя профессию инженера, объяснялось просто. По окончании десятого класса они вместе поступали в технический вуз, Сергей прошел, Петька — нет. По осеннему призыву Петр отправился отдавать долг Родине в одной из псевдо-братских Союзу стран. Вернувшись два года спустя, он решил приподнять для себя планку — МГУ будет «покруче» технического вуза, — и, воспользовавшись льготой участника боевых действий, поступил на филфак.

Под пиво с воблой обсуждение законов мирозданья в комнате молодоженов текло непринужденно. Мелкие споры и разногласия решались легко — «стороны приходили к консенсусу». «Жигулевское» Останкинского пивоваренного, с выбитой на крышке вчерашней датой, отстояв длинную очередь, организовали Сергей с Петром. Воблой из своих запасов наделил отец Милы, замдекана одного из факультетов МГУ. За привезенного ему кем-то из коллег крупного леща, он был отдарен двумя бутылками, каковые были предусмотрительно убраны в холодильник (предлагали больше — не взял). Подмигнул: «Что молодые люди, ударим меновой торговлей по капитализму — перейдем через бартер к натуральному хозяйству?». Свое пиво ребята в холодильник ставить не стали, не было смысла, остыть все равно не успеет.

Родители Милы приветливо принимали друзей молодоженов в своей просторной профессорской квартире. Атмосфера была демократичной, культурное распитие алкогольных напитков в разумном количестве здесь не возбранялось.

— Петь, у меня идея, — Мила вторглась в обсуждение приятелями разницы в концепциях Флоренского и Бердяева, — давай Сережка пойдет к Машке на день рождения? С нами, — она смотрела на Сергея веселыми глазами, очевидно радуясь своей находке.

— Кто у нас Машка? — Сергей взглянул на Милу, вопросительно изогнув бровь.

Предложение было неожиданным, спросить про виновницу торжества был первым, что пришло ему в голову.

— Почему бы и нет? — театрально-бодро, с восходящей интонацией сказал Петр, в подтверждение своих слов хлопнул ладонью по столу, посмотрел на супругу, потом на Сергея, ответил ему, объясняя скороговоркой: — Машка — наша однокурсница, в следующую субботу у нее День рождения. Мы с Милой в числе приглашенных. Подожди, подожди, подожди …, — выставив ладонь, прервал он Сергея, пытавшегося было возразить, заговорил медленнее, — тут есть одна закавыка. У нас на филфаке мальчишек раз-два и все, среди приглашенных я один. То есть я один — особа мужского пола, остальные пять, включая Милу и именинницу — женского.

— Ну, да, — вновь подключилась Мила, — а ты у нас парень видный, симпатичный,…

— Ага, я по собачьи дьявольски красив, — негромко попытался вставить Сергей, но Мила продолжала, не слушая его:

— … девчонкам будет веселее, да и Петьке в нашем курятнике не так скучно. — с иронично-подозрительным прищуром посмотрела на Сергея. — Или уже встречаешься с кем-нибудь и скрываешь?

— Вроде пока нет, — несколько смущенно, ответил Сергей, решил отшутится, усмехнулся: — Кажется.

По поводу этой самой «видности и симпатичности» его мнение с мнением Милы сильно расходилось. Да, он был парень высокий — под метр девяноста, спортивного телосложения, с более-менее правильными чертами лица. Но, как это водится у большинства молодых людей, к своей внешности он относился с большой долей скепсиса — скулы и лоб слишком высокие, виски впалые, нос длиннее чем хотелось бы. И вообще лицо какое-то острое, вытянутое вперед. Ни дать, ни взять — морда доброй дворняги, даже густые брови чуть домиком. Так что, та самая, слегка подправленная им есенинская строка, родилась не вдруг, а периодически всплывала у него в голове, когда он утром брился перед зеркалом. В общем, на звезду киноэкрана он явно «не тянул», поэтому слова Милы он воспринял, скорее, как шутку. Но не только в этом было дело. Отношения с противоположным полом складывались у Сергея непросто. С девушками он по жизни шел как бы параллельными дорогами, которые вопреки законам геометрии иногда сближались и даже на короткое время пересекались, но затем вновь разбегались, восстанавливая параллельность. В общении, а особенно если девушка была привлекательной, он часто терялся, не находил темы для разговора, нужных слов, отчего ещё больше зажимался. Молодые представительницы слабого пола были для Сергея существами не слишком понятными, почти инопланетянами.

— Не знаю, как-то это неправильно, — Сергей потер ладонью лоб, — меня не приглашали, меня там, кроме вас никто не знает. Это как в том анекдоте: «…а мы привели „золотого человека“, заходи Вася». Так что ли?

— Брось кукожиться, все будет нормально, — Мила, похоже, всерьез загорелась своей идеей, она ободряюще коснулась плеча Сергея. — Девчонки в универе уже устали друг от друга, а тут ты — свежая кровь.

— Опять-таки подарок какой-никакой нужен, — неуверенно сказал Сергей.

— На счет подарка не заморачивайся — цветочки, там и конфеты, — не отступала Мила. — Пойдем!

— «Пшли»! — голосом Петрухи из «Белого солнца пустыни» поддержал супругу Петька.

— Что значит «пшли»? — возмутился Сергей. — Именинницу вообще-то спросить было бы неплохо, — встал, сделал несколько шагов по комнате, замер на месте, не поворачиваясь, спросил: — девчонки-то хоть симпатичные?

Петр со Милой переглянулись.

— Девчонки, как девчонки, «филологички обыкновенные», — улыбнулась Мила, почувствовав, что Сергей готов сдаться, — Машку я в понедельник спрошу, а там созвонимся. Пойдет?

Во вторник Петька позвонил Сергею на работу (домашнего телефона у того не было) и сказал, что Маша «очень даже не против», как и ожидалось, «иначе Милка не предлагала бы». Условились встретиться в субботу на платформе метро «Измайловская», рядом с которым жила именинница.

Поезд вынырнул из-под земли, въехав в тень Измайловского парка. В этом году погода в начале июня задалась. Тепло пришло еще на майские праздники. Потом довольно быстро пролетели цветение сирени, распускание дуба и, пришитые к ним народными приметами, похолодания. Теперь же листья на деревьях налились темной зеленью, приобрели зрелый глянец. Солнечные зайчики пробившихся сквозь кроны деревьев лучей игриво скользили по скамейкам вагона и по немногочисленным субботним пассажирам.

Затормозив, поезд остановился у платформы, двери с шипением открылись. Петька с Милой уже ждали у выхода из первого вагона.

— Привет, не опоздал?

— Здравствуй, Сереж, — Мила взглянула на часы. — Вроде успеваем.

— Здоро́во, — Петька пожал протянутую Сергеем руку.

— Пошли?

— Не пошли, а пойдем, — поправила Сергея Мила.

— Без разницы, хоть потопали, хоть попербре…, — Сергей запнулся, произнося по слогам непослушное слово, поправился: — по-пе-ре-би-рали ногами. Кстати, перебирать далеко?

— Нет, здесь рядом, на какой-то из Парковых, точно не помню. Как идти знаю, а это главное.

Лето в тихих зеленых районах столицы, таких как Измайлово, ощущалось по-особенному. Наступал период отпусков и каникул, счастливые владельцы приусадебных участков отправлялись копаться в огородах на лоно природы, кто-то, имеющий такую возможность, отправлялся к морю и на прочие курорты, дети разъезжались по пионерским лагерям, студенты готовились к сессии или уже сдавали ее, улицы пустели. Город преображался. На вечно забитых спешащими прохожими узких, покрытых лужами тротуарах теперь встречались лишь редкие пешеходы, и луж не было, и тротуары оказывались не такими уж узкими. Мрачные, сырые и темные в другое время года серые стены сталинских пятиэтажек как будто высыхали и приобретали светлый торжественный оттенок. По асфальту тротуаров и стенам домов теплый ветерок туда-сюда возил пятнистую черно-желтую мозаику теней от листвы растущих вдоль улиц деревьев.

Идти, в самом деле, оказалось недалеко. Маша жила в типичной пятиэтажке послевоенной постройки, стандартной для этого района. Поднялись на последний этаж, позвонили, вошли.

Гостей встречала именинница. Для четверых прихожая оказалась тесноватой.

— С Днем рождения! Вот, — это тебе, — Мила отдала пакет с подарком.

— Присоединяюсь! — сказал Петька, и торжественно вручил Маше букет из трех роз.

— Знакомьтесь, Сергей, — Мила кивнула в сторону Сергея, ладонью указала на встречающую. — Маша, — махнула рукой в сторону Петра: — С супружником знакомить не буду, видишь его каждый день в универе.

— Очень приятно, — застенчиво улыбаясь, сказала Маша Сергею.

— Мне тоже очень приятно. С Днем рождения, — Сергей протянул девушке пакет с коробкой конфет «Ассорти» фабрики «Красный Октябрь» и букетик хризантем.

— Ой, спасибо, — потупившись, улыбнулась Маша. — Проходите же, все уже здесь.

— Можно не разуваться, — сказала она, увидев, что вошедшие стали снимать обувь. — Ну, уж если разулись — одевайте тапочки, правда на Сергея, наверное, размера нет, — девушка покопалась в обувнице, — такие подойдут? Самые большие.

Сергей померил. Ноги с трудом залезли в «шлепки», пятки остались на полу.

— Вполне, — стараясь быть убедительным, соврал он.

Не сказать, что Сергей уже жалел, что пришел, но первое впечатление не внушало оптимизма — именинница показалась ему девушкой заурядной, каких много, в голове само-собой всплыло: «Серая мышка» — невысокая, ничем не примечательное лицо, простенькое светлое платье. Правда, когда улыбнулась, в глазах мелькнули живые искорки, но она, позвав гостей, быстро отвернулась в сторону комнаты — искорки исчезли.

Прошли. Вслед за хозяйкой Петр со Милой, поприветствовали однокурсниц, следом Сергей. К его разочарованию за столом сидели еще три такие же, как и хозяйка «серые мышки», «филологички обыкновенные» вспомнилось Сергею. Они о чем-то оживленно щебетали между собой, ненадолго прервались, чтобы поздороваться с вошедшими, затараторили снова. Разместились «мышки» по одну из длинных сторон придвинутого торцом к стене прямоугольного стола. Три стула напротив, спиной к окну, были свободны и, очевидно, предназначались для вновь прибывших.

— Это Сергей, друг наших молодоженов, и, насколько я понимаю, бывший одноклассник Петра, — Маша вопросительно взглянула на Сергея. — Правильно?

— Точно! — опередил его Петька, — можно сказать однокашник.

— А это Лена, Катя и Маша, — поочередно указывая на девушек, представила их Сергею именинница. Сергей кивнул, девушки кивнули в ответ и продолжили свою беседу. — Садитесь, что вы, как не свои?

— Вот меня всегда удивляло: не то родителям лень было проявлять фантазию, когда они выбирали имена, и они давали первые, какие приходили в голову. А приходили, как правило, те, которые чаще слышали. Не то делали это в угоду моде своего времени, что ли, — пробираясь между столом и подоконником в дальний угол, выдал сентенцию Петр.

— Раскрой тему! — продвигаясь в фарватере мужа, потребовала Мила, по видимости, следуя правилам какой-то их общей семейной игры.

— Все просто, смотрите, живой, так сказать, пример, — усевшись на стул возле стены и обведя взглядом присутствующих, принялся пояснять Петька, — вот у нас здесь Лена, Катя и две Маши, на курсе еще две Елены, Екатерина и Мария….

— И две Иры еще, не забудь, — добавила Мила.

— Да, вот-вот, — живо согласился с ней Петр. — В школе, в нашем классе было три Сергея, два Андрея, три Сашки. Петр, правда, один, … — он, поджав губы, слегка склонил голову, — не трудно догадаться кто. Позже, среди малышни, видать Сергеи надоели, — Петька с улыбкой взглянул на приятеля, — пошли Денисы, Вадимы и всякие Влады. Не замечали?

— А может имена как-то витают в воздухе, в каждом поколении свои? — с интересом поддержала тему, сидевшая напротив Петра круглолицая, похожая на хомячка Лена. — И родители, сами не замечая того, выхватывают их из этого коллективного бессознательного? Я читала, что такое существует.

— Коллективное бессознательное — это несколько про другое, — хмыкнул Петька.

— Ну, … может быть, — легко согласилась Лена.

— А девочек, я заметила, сейчас стали называть Анжелами, Валериями, и Снежанами, — авторитетно сказала сидевшая рядом с Леной худенькая Катя. — Я думаю, это дань моде. У меня, к примеру, дядю Владленом звали, это сокращенно от Владимир Ленин.

— Именно! — решил вступить в разговор Сергей. — Денисами всех стали называть после выхода «Денискиных рассказов», а всякими там Петьками после выхода фильма «Чапаев», — не поворачивая голову, он скосил глаза на приятеля.

— Это нет, не похоже, — заступилась за мужа Мила. — Когда фильм вышел? И когда Петя родился?

— Не важно, — отмахнулся Сергей. — Это классика, его в нашем детстве постоянно по телеку крутили.

— То, что мода и что навеяно книгами и фильмами — скорее всего, — Мила задумалась. — Вот только Чуков и Геков мне что-то по жизни встречать не приходилось, — хихикнула она. — А вообще, лично мне нравятся старинные русские имена, например, Дарья, Данила, Егор, Иван, в конце концов.

— Точно-точно, я уже от многих слышала такое, — подхватила Лена.

— Уверена, лет через десять наши школы заполняться Дашами, Данилами и Иванами, — серьезно сказала Катя.

— А также Агриппинами, Феклами и Путятами, — с улыбкой добавила Маша-именинница, она заняла место во главе стола, справа от Сергея.

Сергей потихоньку огляделся и был увиденным несколько озадачен. Квартира, в которой они собрались, была, похоже, малогабаритной однушкой. Блеклые обои, на полу линолеум, недорогая мебель — диван, кушетка, платяной шкаф, на стенах полки с книгами. Здесь явно жили люди не слишком высокого достатка. Ему же казалось, что выбор такого направления, как филология, могут позволить себе только дети обеспеченных родителей, из, можно сказать, «высшего общества» (Петька был исключением). Например, Мила, папа-профессор, мама-кандидат. Впереди все ясно: университет, аспирантура, научная работа. Материально, когда надо, родители поддержат. Ему вообще было не очень понятно, что за профессия такая — филолог. Даже Петька толком не мог ответить на этот вопрос. После окончания университета кроме как в науку, пути не видел. Но не могут же все выпускники филфака идти по научной линии. Звучит, да, здорово: «МГУ, филологический факультет». «Философский факультет» звучит еще круче, но кем после него будешь работать? Преподавателем диамата в вузе? Стать Кантом или там Фроммом не каждому дано. При мысли о профессии философа Сергею, почему-то непременно вспоминался Диоген и непременно в бочке. Выбора Петра он не понимал, но, каждый сам хозяин свей судьбы, ему и решать. Наверное, из-за этой непонятности филологи, в том числе и будущие, казались Сергею несколько «не от мира сего», что вызывало к ним определенный интерес.

— А мама с бабушкой где? — услышал он, как Мила спросила Марию.

— Бабушка ушла к подруге, придет только вечером, мама на кухне, не хочет нам мешать — ответила та.

«Да, однушка, если мама на кухне, и живут, к тому же втроем, с мамой и бабушкой. Это насколько ж нужно быть фанаткой, чтобы выбрать филологию? Причем в школе, скорее всего, была отличницей, конкурс-то на филфак мало не покажется, могла бы выбрать что-нибудь более реальное, экономику хотя-бы», — думал Сергей, поклевывая салат. От мыслей, вопреки прогнозам Милы, его никто отрывать не собирался. Девчонки по-прежнему щебетали между собой, постепенно к ним присоединились Маша с Милой и даже Петька.

Вначале, как положено, открыли бутылку сухого вина (как потом оказалось единственную), разлили по фужерам, поздравили именинницу, чокнулись. На праздничном столе стояли салаты (из свежих овощей и «оливье»), нарезанные ломтиками копченая колбаса, ветчина и сыр, кое-какие соленья, графин с компотом. Вроде ничего особенного, стандартный набор, но, похоже, по очередям Маше и ее маме потолкаться пришлось. Полки продуктовых магазинов изобилием, мягко говоря, не баловали.

Разговор за столом тек мимо Сергея. Он честно пытался влиться в него, чтобы не выглядеть человеком, пришедшим поесть, но получалось не ахти. Темы не задевали, впрочем, никто особенно и не пытался увлечь его беседой.

«А доцент Иванов (Смирнов, Сидоров), я слышала, хочет перевестись с кафедры и на следующем курсе его у нас уже не будет. А профессор Петров ….» — вслушивался Сергей в щебет девушек, пытаясь зацепиться за что-нибудь, чтобы вступить в разговор. Но ни доцента Иванова, ни профессора Петрова он не знал, ситуация на кафедре была от него далека, и, в принципе, не интересовала.

Дальше шло обсуждение университетских слухов и преподавательского состава, кто как выглядит, как читает лекции. Затем разговор перетек на наличие конспектов этих лекций, потом на предстоящую сессию, расписание консультаций и так далее, и так далее. Свои экзамены Сергей уже все сдал, институт, слава богу, окончил, а в филологии не понимал практически ничего. Разговор опять проходил мимо. «О чем же они говорят в университете-то?», — подумал Сергей, вспомнив слова Милы, что в универе они уже устали друг от друга.

Он смотрел на оживленно говоривших напротив Лену и Катю, Машу-не именинницу — маленькую, остроносую смуглую девушку с карими бусинами глаз, она больше молчала, поддерживая разговор согласным киванием. Иногда ловил на себе ответные мимолетные, невзначай брошенные взгляды. Беседа при этом не прерывалась. Скосил глаза на вступившую в разговор Милу. В очередной раз отметил, что ей невероятно подходит это имя. Она в самом деле была очень милой девушкой. Недавно сделанная стрижка «каре» темно-русых волос очень шла ее, может быть и не очень красивому, но обаятельному лицу с круглыми щечками и слегка вздернутым носиком. Она относилась к той категории людей, к которым не пристает ничто темное, грязное. Людей, которые живут в своем мире, в котором нет ни сплетен, ни зависти, ни подлости. То есть все это есть где-то, и они об этом знают, и даже читали в книгах, но все это настолько далеко от них, что встретиться с ним в реальной жизни не представляется возможным. Перевел взгляд на Петьку, когда тот разразился длинной тирадой о методике изучения языков германской группы. Он сильно изменился после возвращения из армии. Отпустил длинные, почти по плечи волосы, отрастил бородку, внешне мог бы походить на молодого Христа, если бы не те обстоятельства, что Петька был пшенично-рыжий и носил очки-велосипеды а-ля Джон Леннон. Характером он как-то успокоился, раньше чуть не по его — в спор до победного, теперь стал больше прислушиваться к собеседникам.

Так прошло около получаса. Сергей почувствовал, что перед глазами понемногу все начинает плыть, как будто застилаясь дымкой, звуки разговора сливаются в монотонный шум, из которого с трудом выхватываются отдельные слова. Понял, что его клонит в сон и решил, что пора что-то делать.

— Маш, извини, — сказал он вполголоса, наклонившись к имениннице, — где можно покурить? На лестнице?

— Нет-нет, зачем же на лестнице, можно на балконе, там и пепельница есть, — живо ответила девушка, моментально оторвавшись от общей беседы, как будто только и ждала этого вопроса.

«Кто же здесь курит? — подумал Сергей, но спрашивать Машу, понятно, не стал, — скорее всего, мама, не бабушка же, хотя…». Он посмотрел на Петьку, понял, что тот слышал его разговор с Машей, и, поднеся к губам два пальца, показал глазами в сторону балкона.

— Девушки, просим извинить, — сказал Петька, поднимаясь, — у нас с Серегой перекур, оставим вас на пять минут. Мил, дай пройти, пожалуйста.

Петр сидел в углу, не потревожив жену, выйти из-за стола он не мог. Мила снизу-вверх посмотрела на мужа. Во взгляде читался вопрос. Она-то знала, что тот уже с год, как бросил курить. Все поняла, ничего не спросила, привстала, подвинула стул.

— Петь, у меня дилемма, — вполголоса начал Сергей, закрыв за собой балконную дверь, — или мне пора уходить, что как-то неприлично, или надо раздобыть какой-нибудь «огненной воды», … может, так проще будет общаться, — он закурил, выдохнув дым, не повышая голоса принялся объяснять, красноречиво жестикулируя рукой с сигаретой: — Сижу-засыпаю, «я чужой на этом празднике жизни». Не думал, что День рождения может быть так похож на «комсомольскую свадьбу».

— Ты их стесняешься, а они тебя. Не заметил? — Петька внимательно посмотрел на товарища, после короткого молчания сказал: — ну ладно, как я понимаю, «единственно, что может спасти смертельно раненного кота…»? — с вопросительной интонацией начал он цитату.

— Ага, «… это глоток бензина», — закончил Сергей.

— Думаешь, сейчас получится достать чего-нибудь? Два-то хоть есть?

— Пол второго мы в метро встречались, сейчас уже, — Сергей поднес к глазам руку с часами, — почти без двадцати три. А получится или нет, не попробуем — не узнаем.

— Тогда докуривай и вперед.

— Чего ее докуривать? — Сергей смял в пепельнице почти целую сигарету, — Ты же знаешь — я практически не курю, так, балуюсь.

Они друг за другом вышли с балкона.

— Девушки, извините, нам придется еще ненадолго вас оставить. У Сергея кончились сигареты, сбегаем-купим, — соврал Петька первое, что пришло в голову, — Маш, где тут у вас «табачка»?

Табачный ларек, как оказалось располагался неподалеку, именинница подробно объяснила, как его найти, для наглядности изображая руками маршрут движения.

— Та-а-ак, теперь надо провести рекогносцировку местности, — сказал Сергей, когда они вышли из подъезда. — Желательно найти аборигена, спросить, где тут винный.

— Ишь-ты, слова-то какие знаешь: ре-ко-гна-сци …, как там дальше-то? — Петр посмотрел на Сергея, всем видом изобразив удивление.

— Дык, я же-ж, как-никак, лейтенант запаса.

— Лейтенант? — хмыкнул Петька. — Какой ты лейтенант? Пороха не нюхал, — Петр, прошедший в армии через зону боевых действий и демобилизовавшийся в звании сержанта, не упускал случая поддеть Сергея, получившего офицерское звание на военной кафедре института.

— Не очень-то и хотелось мне его нюхать, — рассеяно ответил Сергей, оглядываясь вокруг, — вон, смотри, бабулька идет, по походке вижу местная, — уверенно определил он.

Магазин оказался рядом, за соседним домом. Вообще поход приятелей закончился неожиданно быстро.

— Cui ridet Fortuna, eum gnorant Femida, — сказал по этому поводу Петька, когда они возвращались.

— Не умничай, переведи, я в латыни не очень, или, точнее, очень не. Меня в моей альма-матер этому не обучали, а если ты на своем филфаке наблатыкался, то веди себя прилично.

— Кому улыбается Фортуна, того не замечает Фемида, — продекламировал будущий филолог.

— А при чем тут Фемида?

— Это не важно, главное Фортуна улыбнулась.

Фортуна им, в этот раз, в самом деле, благоволила. Когда вошли в магазин и глаза после яркого уличного солнца привыкли к полутьме (освещение днем не включали, «экономика должна быть экономной», а через небольшое зарешеченное окно свет едва пробивался), разглядели — за прилавком на, как правило пустых, полках винного стоят бутылки, а между приятелями и прилавком очередь — две старушки и пожилой мужчина лет шестидесяти с сеткой-авоськой, оттянутой батоном хлеба и бело-синей пирамидкой пакета с молоком.

— Вы последний? — спросил Сергей у мужчины, тот кивнул, — Что дают?

— Водку, — индифферентно, как будто ничего странного не происходило, ответил мужчина, — только привезли, — добавил он.

— Странно…. Обычно очередь длиной в квартал уже, пока разгружают, — удивленно сказал Сергей. — Лучше бы, конечно вино, портвейн какой-нибудь или что-то типа того.

— Нечего бога гневить, — отрезал Петр.

Очередь подошла довольно быстро, если не считать того, что сначала одна, а потом и вторая старушка, наверное, в знак солидарности с первой, долго копалась в своем кошельке пытаясь расплатиться без сдачи. Купили бутылку, быстро пошли назад.

— Какая-то странная, — сказал Сергей, рассматривая покупку, бутылка была не обычная водочная — прозрачная с длинным горлышком, а, скорее, пивная. Зеленая, горлышко короткое, пробка с язычком, не винтовая. — По-моему, такие продавали лет двадцать назад.

— Ага, из сталинских запасников, специально для нас, — усмехнулся Петька, взглянув на бутылку.

— А может из брежневских, их вроде еще «чебурашками» называли, — вспомнил Сергей.

— Кого называли? — спросил Петр, не глядя на Сергея, — там Милка, наверное, уже волнуется. Обещали «мухой, туда-обратно», а в очереди все-таки застряли немного, старушки, эти, копуши. Теперь не дай бог, еще обижаться начнет.

Сергей взглянул на приятеля, «в самом деле, не понял?». Тот шел, занятый своими мыслями. — Кого-кого! Не Сталина же с Брежневым! Вот такие водочные бутылки называли «чебурашками». Советского фольклора не знаешь, филолог.

— Я-то знаю, а ты учись строить фразы так, чтобы не переспрашивали, — спокойно, по-прежнему не глядя на Сергея ответил Петька.

— Угу-гу, можно подумать, — не нашел ничего лучшего ответить Сергей.

Он посмотрел на бутылку. Лето, одет в рубашку и брюки, убрать ее некуда, а нести открыто, держа за горлышко, как-то совсем неприлично, как «алкаш» какой-то. Обхватил донышко ладонью, спрятал бутылку за руку, — она стала не так заметна встречным прохожим.

На звонок, дверь открыла Маша.

— Что-то долго вы, ларек же рядом, — сказала она, — Удачно хоть сходили? Открыт?

— О-о-о, еще как удачно! — разуваясь ответил Петька.

Они с Сергеем всунули ноги в тапки и следом за Машей прошлепали в комнату.

— Вот, — несколько смущаясь, сказал Сергей, ставя на стол бутылку. — Купили по дороге, не смогли удержаться, очереди — три человека. В другой раз специально будешь искать — не найдешь.

Мария подозрительно посмотрела на ребят, винный магазин находился совсем не по дороге к табачному ларьку, но промолчала.

— А обойтись без этого нельзя было? — спокойно, может быть даже слишком спокойно, спросила Людмила, глядя на мужа.

— «Руси есть веселие пити, не можем без того быти», — отведя глаза от жены, торжественно продекламировал Петька, пробираясь на свое место.

— Точно! — поддержал друга Сергей, — начинаю уважать филологию.

— Это не филология, а скорее история, — так же серьезно поправила его Мила.

— Ну, Мил, ну прекращай, — Петька сел на стул, — мы же студенты. Gaudeamus igitur!

— Не умничай, — глядя на приятеля, потребовал Сергей. — Переведи.

— А вам, молодой человек, — профессорским тоном ответил Петька, — как бывшему студенту, стыдно не знать слова студенческого гимна! До революции его все студиозусы наизусть знали.

— Это значит, «Так давайте веселиться!», — вполголоса пояснила Людмила.

— К сожалению, я учился несколько позже революции, — Сергей благодарно кивнул Миле, посмотрел на стоящую на столе бутылку, вопросительно перевел взгляд на Петра.

— Девушки, с вашего позволения! — Петька оглядел сидевших за столом девушек. — Может быть, кто-то хочет к нам присоединиться? — те дружно замотали головами. — Тогда давай Серег, по-нашему, — он подвинул Сергею свой стакан из-под компота.

— Ты что уже стаканами начал? — Мила посмотрела на мужа широко открытыми глазами.

— Ребят, может быть вам стопки под водку дать? — озадаченно спросила Маша.

— Нет, спасибо, не надо, — сказал Сергей, подцепил пальцем язычок, снял с бутылки пробку, положил ее на стол рядом со своей тарелкой, разлил в стаканы Петру и себе «на два пальца» водки. — Так лучше.

— Водка, что? — Петька взял кувшин с компотом, долил в стаканы, — водка, это средство быстро напиться «в дребодан» и упасть лицом в салат, что в наши с Серегой планы не входит. Мы бы вина взяли, но было только это, — он показал глазами на бутылку, — поэтому будем пить «коктейль». А вы что думали? Что мы сейчас стаканами раз-два и «в дрова»? Нет, у нас все по интеллигентному — «коктейль»!

— Итак, — Петька, поднял стакан на уровень глаз, Сергей последовал за ним. — За присутствующих здесь дам! — отпил из стакана. — Как говориться, «In vino veritas»! — поставил стакан на стол, посмотрел на Сергея. — Перевести?

— Нет, не надо, — Сергей тоже отпил, но стакан на стол ставить не стал, в задумчивости крутил его в руке. — Это я знаю, — взглянул на Петра, — это про кроликов.

Тот удивленно уставился на приятеля.

— Про каких еще кроликов?

Повисла пауза.

— Ну как же, все же знают, — продолжил серьезным голосом Сергей, по-прежнему задумчиво глядя на стакан с «коктейлем», — «И пьяницы с глазами кроликов „ин вино веритас“ кричат», — поднял глаза на Петьку, — или я что-нибудь путаю?

Послышались смешки девчонок, видно, постоянное цитирование Петром высказываний на латыни, им тоже уже порядком надоело.

— Да нет, про кроликов, так про кроликов, — усмехнулся Петька, — тебе бы переводчиком работать, а не инженером.

— Кстати Мил, — он повернулся к жене, — а коктейли, можно сказать, нас научил твой папа делать, — он оглядел сидящих за столом девушек, взглядом призывая послушать.

— Как-то Сереге «бог послал» бутылку джинна, причем джинна родного, импортного. Где взял не важно, — выставив вперед ладонь, остановил он Сергея, собравшегося было что-то сказать, — «Бифитер», вроде, да, точно, Серега вон кивает. Так вот, принес, решил угостить нас с Милой. Открыли, попробовали — как-то не очень. Ее папа как увидел, так и встал в коридоре. Мы уж думали, будем изгнаны «за распитие в неположенном месте». А он: «Вы что, так пить собрались? Зачем же продукт портить!». Поставил на стол широкие, специальные такие стаканы, спросил нас, не против ли мы, если он с нами, мы конечно «всей душой». Посетовал, что нет льда, разлил по стаканам по чуть-чуть джинна, достал из холодильника тоник, долил. Попробовали, понравилось. Сегодня у нас, правда, не джинн с тоником, но все лучше, чем просто водка. Мы же культурно, без фанатизма. Кстати, Маш, компот очень вкусный.

— Спасибо, мама делала.

— И не пытайтесь, «культурнопитейщики», — с деланной серьезностью сказала Мила, — нет вам оправдания! И вообще, вы не «культурнопитейщики», а апологеты пьянства и алкоголизма!

— Ну, вот, здр-а-а-сте-приехали, — в притворной обиде развел руками Сергей, общаться стало проще, стеснение улетучилось, — припечатала, так припечатала. Апологеты! Слово-то, какое нашла, — он сделал глоток из стакана, сменил тон с обиженного на рассудительный. — Мы, между прочим, никакие не апологеты, а жертвы воспитания и образования. Судите сами. Начать можно с Владимира Красно Солнышко, которого коллега, — он наклонил голову в сторону Петра, тот ответил также степенным наклоном головы, — цитировал совсем недавно. Дальше все эти гаудеамусы и ин вино веретусы, которыми он здесь разбрасывается, показывают, что студиозы испокон веков употребляли горячительные напитки «веселья для». Стало быть, это не пьянство и алкоголизм, в чем нас обвиняют, а как минимум дань традиции. Дальше, что можно ждать от людей, воспитанных на книге о похождениях четырех, как бы это помягче сказать, … — он посмотрел в потолок, ища подходящее слово, — … шалопаев, которые на протяжении всего романа только и делают, что пьют, дерутся и ищут приключений на одно место. При этом считаются положительными персонажами и их ставят в пример.

Мила глядя на Сергея вопросительно наклонила голову, остальные девушки тоже смотрели на него, ожидая пояснений. Тот молчал, держал интригующую паузу.

— Это он про мушкетеров, — Петр с улыбкой снял, повисший в воздухе вопрос.

— Или взять Хемингуэя. Вспомните хотя бы «Фиесту» или «Праздник, который всегда с тобой». На каждой странице, … ну буквально на каждой: зашли в такое-то кафе выпили то-то. Цитировать не буду, дословно не помню. Или вы имеете что-нибудь против Хэма? — он вопрошающе обвел взглядом девушек, начиная с сидевшей слева по диагонали от него Лены, заканчивая сидевшей справа именинницей. — Да, и в конце концов, вы же все советские девушки, не сомневаюсь, что были правильными пионерками, а теперь, конечно примерные комсомолки. А с кого примерные комсомолки должны, извиняюсь за тавтологию, брать пример? Правильно, с Владимира Ильича. Что читаем у Горького? На обед Ленин ест яичницу с ветчиной и выпивает кружку густого тёмного пива. Вот так, пиво на обед и, как я понимаю, ежедневно. А мы в честь Дня рождения Маши, кой-то раз в веки, и сразу пьянство, алкоголизм! — последнюю фразу Сергей вновь произнес обиженным тоном.

— Полностью согласен с коллегой! — торжественно заявил Петька.

— Надо же, какую теорию подвел! — засмеялась Мила, — я же говорю — апологеты!

— Вам нравиться Хемингуэй? — Сергей поймал на себе серьезный взгляд серых глаз, сидящей напротив Кати.

— Не встречал человека, которому бы не нравился Хемингуэй, точнее, который признался, что ему не нравится, — усмехнулся Сергей, — Мне, если честно, да, нравится. На его книгах, как говорится, выросло не одно поколение. Вы знаете, что хиппи даже называли его «папа Хэм»?

— Нет. Я не застала время хиппи, это же, кажется, шестидесятые? — утвердительно спросила Катя.

— А вы, что были хиппи? — с нескрываемым любопытством, чуть не с восхищением, вступила в разговор Лена.

— Да нет, что ты Лен, мы что, так похожи на динозавров? — опередил приятеля Петька, — мы тогда еще совсем мелкие были. Нас эти «дети цветов» так, только на излете зацепили, клешами, музыкой да длинными волосами.

— Я не хотела вам, … вас …, — смущенно потупившись начала оправдываться Лена.

— Ничего, Лен, вон, — Сергей с улыбкой кивнул на Петра, — кто-то до сих пор хиппует.

— Но-но, я попросил-бы — театрально вскинулся Петька, — длинные волосы, между прочим, на Руси были привилегией дворян, — он провел рукой по своей рыжей шевелюре, с прищуром посмотрел на приятеля, — а коротко там стригли всяких плебеев.

— А за плебея ответишь, — не глядя на товарища, перефразируя расхожую фразу, сказал Сергей, помолчав, добавил: — Попозже, — указал глазами на опустевшие стаканы. — Как насчет повторить?

— Запросто, — Петька потянулся к бутылке.

— Девушки, вы как, не надумали? — спросил Сергей, взглядом приглашая присоединиться к ним с Петром.

— Нет, нет, спасибо, — спешно замотали головами Катя, Лена и молчаливая Маша.

Мила задумчиво посмотрела на Сергея.

— После такой Сережкиной лекции я, пожалуй, попробую ваш, как там? Коктейль? — она допила компот в стакане и перевела взгляд на мужа, — мне чуть-чуть.

— И это правильно, — Петька уже потянувшийся налить Сергею, по плавной дуге перевел руку к стакану Милы.

— Стой-стой, хватит — Мила приподняла руку мужа, которой тот держал бутылку, едва тонкая струйка коснулась дна ее стакана, — ты мне лучше компота побольше налей.

Петька наполнил стакан жены. Посмотрел на хозяйку дома, приглашающе спросил:

— Маш?

— Ну ладно, давайте и я, за компанию с Милой, не бросать же ее одну с вами. Только тоже чуть-чуть, — улыбнувшись, сдалась именинница.

— Вот это — другое дело! — Петька плеснул немного водки в стакан Маши, долил компотом, наполнил стаканы свой и Сергея. — Вы тоже присоединяйтесь, пожалуйста, хоть компотом, — обратился он к троим отказавшимся от «коктейля» девушкам.

— У всех, как говорится, но́лито? — последнее слово Петр, пародируя руководителя страны, произнес с ударением, обвел глазами сидящих за столом. — Итак, — он встал с поднятым в руке стаканом.

— Еще раз, предлагаю, за хозяйку торжества! — поднял стакан выше, перевел взгляд на именинницу. — Машенька, я не люблю говорить длинные тосты. Скромно о себе замечу — краткость сестра таланта. Так что, скажу, так сказать, лапидарно: пускай жизнь твоя будет солнечной и безоблачной, как сегодняшний день!

Все встали следом за Петром.

— Сказал, лапидарный ты мой, — хмыкнула Людмила, — долго думал?

Встретившись, звякнули стаканы.

— Кстати, — пригубив «коктейль» и садясь на место, обратился к Кате Сергей, — по поводу Хемингуэя. Как вам, читали-не читали, нравится-не нравится?

— Конечно читала, — словно удивившись такому вопросу, пожала плечом Катя. — А нравится или нет…

— Кто же сознается, если не нравится? — с улыбкой глядя на подругу, опередила ее Лена.

— Перебивать, неприлично, — тоном строгой учительницы, заметила ей Катя, затем спокойно уже Сергею: — На самом деле, нравится, конечно. Не все может быть ровно, что-то лично мне ближе, что-то совсем не цепляет, но в общем да, вполне.

В голосе девушки зазвучали нотки откровения, или это показалось Сергею? Он вдруг понял, что разговор за столом стал ему интересен, что тонкая грань отчуждения пройдена, почувствовал себя внутри компании.

— А что больше всего? — спросил он. — Что отложилось в памяти?

— Если говорить в общем, нравится то, что он не навязывает своего мнения, — сказала Катя, взгляд ее потерял остроту, она словно направила его внутрь, ища ответ в себе, — он как художник рисует картину, а зритель, то есть читатель, уже сам решает кто прав, а кто нет…

— Э-это точно, это вам не наш родной, так сказать. соцреализм, — деловито орудуя вилкой в тарелке поддержал Катю Петр. — Там все строится на теории классовой борьбы. Воспитание, так сказать, — он выразительно поднял вверх вилку с насаженным на нее кольцом огурца, — в духе коммунизма.

— Даже не в этом дело, — вступила в разговор Маша-именинница, все посмотрели на нее, — я думаю, Катя не это имела в виду. Просто там нет этой надоевшей занудной нравоучительности: это правильно — так можно или даже нужно, это неправильно — ни-ни, ни в коем случае. Читатель сам имеет право оценивать поступки персонажей. Так ведь Кать?

— А то же самое и у других американских писателей, — не дав подруге ответить, живо, с блеском в глазах, вмешалась Лена, — у Сэлинджера, там, Апдайка…

— А вы, матушка, однако, космополит, — вставил Петька.

Лена, несколько сбитая Петькиным замечанием, уже было набрала в легкие воздух, чтобы продолжить, но в разговор неожиданно вступила молчавшая до этого Маша-два:

— Вы читали «Жизнь и судьба», Г-г-гроссмана? — негромко, словно стесняясь, спросила она.

Неожиданно низкий голос субтильной кареглазой Маши звучал довольно приятно, мягко. При этом звук «г» она произносила непривычно размыто, словно боясь поцарапать им нёбо. Она явно стыдилась своего южнорусского диалекта. Филолог с говором? Как-то не вяжется.

В ответ на Машин вопрос послышалось нестройное некание вкупе с отрицательным мотанием головами. Лишь Мила как прилежная ученица, поставив локоть на стол, подняла руку, жестом показывая, что она книгу читала.

— Надо признаться, Маш, здесь у нас общая лакуна в образовании, — с апломбом сказал Петр. — А что у нас товарищ Гроссман?

Девушка с секунду смотрела на Петра, переваривая его вопрос, кивнула, уже увереннее сказала:

— Не удивительно, я сама читала в «самиздате», хотя сейчас, при нынешней «гласности», кажется, уже выпустили в нормальном виде. Так вот, о чем я хотела, … — Маша задумчиво сдвинула брови, отчего ее лоб прорезала вертикальная морщинка, — там, в общем, при обороне Сталинграда, в разрушенном доме, один из бойцов вспоминает какого-то американского писателя, фамилию которого он забыл. Говорит, что ему нравится в нем, в этом писателе, то, что он его не учит. Напился солдат — и все, — она раскрыла ладонь, показывая: «и все», — Или произошло там что-то у мужика с бабой — и все, — опять тот же жест рукой, Маша заметно увлеклась, от прежней зажатости не осталось следа. — Мне кажется это он как раз про Хемингуэя. Ты ведь это имела ввиду, Кать?

— Да, все правильно, — согласно кивнула Катя. — Но это если в общем, а в частности, …, — она на мгновенье задумалась, подняла глаза на Сергея продолжила: — взять, допустим, «Прощай оружие» или «И восходит солнце!», о котором, вы Сергей, говорили, у меня от них слезы наворачиваются, а вот, например, «Старик и море»…

Катя поделилась своим впечатлением от «Старика и море», затем разговор плавно перетек на мастерски описанную Хемингуэем ловлю форели в горных реках. «Да это особенно! — воскликнула Лена, захлебываясь от переполнявших ее эмоций, затараторила: — Как будто сама там, с ним. И эта река. Как ее? … Точно, Биг-Ривер. Вот, когда мы с родителями по Дубне…». Но в оживленном разговоре ее кто-то перебил, Лена сбилась, замолчала и переключилась на общую тему. А тема заняла всех. Вспомнили еще рассказ, и еще, и пошло-поехало. Петька авторитетно вещал, Лена скороговоркой вставляла замечания, не оставались в стороне и Мила с Машей-именинницей. Вторая Маша тоже не выпадала из разговора и, хотя больше молчала, изредка кидая реплики, в ее глазах читался живой интерес. Сергей, слушая других, говорил, в основном, когда обращались непосредственно к нему, но теперь он уже не был лишним за этим столом. У него появилось чувство единения со всеми присутствующими. Словно комната наполнилась проводящим мысли, чувства и эмоции веществом, связавшим всех общим интересом. Сергею было знакомо это ощущение, оно было близко ему. Оно было сродни возникавшему во время споров на семинарах по философии, их с Петькой «мировоззренческих дебатах» или конструкторских «мозговых штурмов». Когда рассуждения и мысли нескольких людей, сплетаясь вместе в общем увлечении, создают особую атмосферу взаимного притяжения. Как ни странно, но трое девушек-мышек, не прикасавшиеся к «расслабляющему» напитку, тоже стали вести себя свободнее. Словно легкий снимающий напряжение хмель каким-то образом передался им тоже.

Прошлись по творчеству Хемингуэя и «по нему лично». Заметили, что действие большинства его книг происходит не в «штатах», а в Испании, Франции и в Африке. Перескочили на то, как хотелось бы там побывать, на то, что жалко, что из Союза почти невозможно выбраться куда-нибудь за рубеж, особенно в страны «каплагеря». Мила сказала, что слышала, будто бы совсем недавно, где-то в конце мая вышел закон, вроде бы облегчающий выезд из страны, что «может быть перестройка, все-таки приведет к падению „железного занавеса“ не только для Восточной и Западной Германии, но, в конце концов, и для нас». В этом вопросе ее авторитет не подвергался сомнению — родители Милы периодически выезжали за границу на различные научные симпозиумы и конференции и она, как никто другой здесь, могла быть в курсе дела. Все согласились, что это было бы здорово, что может быть, когда-нибудь все-таки удастся увидеть «снега Килиманджаро». Тема странствий постепенно перевела разговор на тему отдыха вообще и грядущих каникул в частности.

— Вот вы сейчас студенты, завидую. Сдадите сессию, начнутся каникулы. … Я вот, только недавно понял, … — Сергей замолчал, обвел взглядом присутствующих, с чувством сказал: — Как же летом не хочется работать! Когда был студентом, я этого не замечал, — он остановился, что-то вспоминая, продолжил: — В начале лета, как-то особенно остро начинаешь понимать, что оно создано для отдыха. Солнце светит, все зеленное и, на уровне организма, рефлексов что ли, срабатывает: «не хочу работать!». Может быть это привычка, резвившаяся с детства? Вот смотрите. Невинный возраст брать не будем, а дальше, десять лет в школе, лето — каникулы, — он начал загибать пальцы. — Пять лет в институте, каждый год то же самое. Пришли на КБ, нас, молодых специалистов пинками в пионерский лагерь вожатыми.

— Прямо так и пинками? — искренне удивилась Катя. — За что же вас так?

— Не за что, просто …. Для КБ лагерь — обязаловка, а «старики» ехать не хотят, — махнул рукой Сергей. — С другой стороны, тоже неплохо, местами даже весело, — он улыбнулся, каким-то своим мыслям, — пару смен в лагере пионеров строишь, потом отпуск полтора месяца. То есть, по большому счету, тоже все лето гуляешь. И так два года подряд. В этом году вожатым не поехал, лето начинается и чего-то не то, нет ощущения праздника что ли, — Сергей разжал ладонь, изобразив взглядом грусть, уставился на нее, словно пытаясь отыскать что-то упущенное. — С утра на работу, вечером с работы, пока до дома доедешь, пора спать.…

— Может быть это просто дело времени? — с сочувствием спросила Лена. — Мои родители, всю жизнь так работают.

— Мои тоже, — Сергей вздохнул. — Все понимаю, а на уровне ощущений все-равно что-то не так. Наверное, пройдет лет пять-десять, привыкну. Или скорее сотрется та привычка из детства, не знаю. Одно облегчение — отпуск в августе.

— Ты говоришь, сессию сдали и все, каникулы? Ага, если бы! — возразил Петька. — Нам в июле еще на две недели фольклорная экспедиция светит.

Девушки дружно зашумели, соглашаясь с ним.

— Кстати, — вдруг оживилась Мила, — девчонки, никто не смотрел на кафедре объявления по поводу летних лагерей?

— По-моему, что-то уже вывесили, — за всех ответила именинница, — я видела мельком. А что?

— Сережка сказал про отпуск в августе, и мы вспомнили, — ответила Мила, сказав «мы» она имела в виду себя и Петра. Женщинам свойственно после выхода замуж отождествлять себя со всей семьей. Сначала только с мужем, потом еще и с детьми: «мы сегодня кушали и все измазались», «мы сегодня на животике ползали», «нас сегодня комарик покусал». — Мы решили наконец организовать себе медовый месяц, правда, Петь?

Петр подтвердил слова жены, сказав, что «раньше было недосуг, а теперь самое оно», после чего спросил Сергея о его планах на отпуск.

— Мы с Женькой не решили еще, может быть опять махнем в «Буревестник», — он заметил вопросительные взгляды девушек напротив, пояснил: — это университетский лагерь под Туапсе, — с улыбкой посмотрел на Петра. — Помнишь?

— А, то!

— Как-же, как-же, на-а-аслышана о ваших похождениях, — тоном сварливой жены, растягивая слова, сказала Мила, — муженек мне мно-о-ого чего понарассказывал.

— Я ни в чем не участвовал, ни в чем предосудительном замечен не был, — оправдываясь, скороговоркой выпалил Петька.

— А ничего такого и не было, — сказал Сергей, сосредоточено изучая потолок. — Он все придумал, чтобы заинтриговать будущую жену. Так ведь? — взглянул на приятеля.

— Точно, так оно и было, — быстро ответил тот, — то есть, ничего не было, все придумал!

— «Ох, уж эти сказочки. Ох, уж эти сказочники!», — засмеялась Мила, переводя взгляд с одного на другого, те сидели с отрешенными лицами, на которых было написано: «мы здесь ни при чем, ничего не знаем, это не про нас».

Мила на секунду задумалась, словно поймав какую-то мысль, посмотрела на Сергея смеющимися глазами и предложила ему с другом Женей присоединиться к ним — «вместе все веселее». Как это часто случалось с ней, да и не только с ней, собственная идея показалась Миле очень интересной, она моментально все обдумала и за всех решила. Она даже не стала убеждать или уговаривать Сергея, просто говорила тоном, в котором не звучало даже тени сомнения в том, что Сергей и Женя отправятся к морю с ними. О самом лагере Мила слышала много хороших отзывов. Правда, на путевки от университета Сергею с другом рассчитывать не приходилось — они оформлялись только на студентов и аспирантов. Последовавшее от Петра предложение оформить путевки на кого-нибудь с курса, Мила свела на нет, заметив, что путевки именные и могут быть неприятности. «Но, — заметила она, — частный сектор никто не отменял, а вам, „дикарям“ со стажем, не привыкать». Лагерь, куда собирались молодожены, находился недалеко от Пицунды и назывался «не то „Солнце“, не то „Солнышко“, не то что-то вроде».

— Кстати, про дикарей — улыбнувшись своим мыслям, начал рассказывать Сергей, — можно сказать, про диких дикарей. Дикарей в квадрате. Мы тогда еще в институте учились. Ребята из группы решили поехать в палаточный лагерь на берегу моря. Мы с Женькой в Судак, а они туда. Короче, приезжаем к ним в гости, сидят они на песке, возле своей палатки, загоревшие как негры, — Сергей хмыкнул, — Сидят и все. И так целый день. Ну может макнутся в море раз-другой чтобы совсем не спечься ….

— Прямо-так и целый день, — с сомнением спросила Мила.

— Ага, — подтвердил Сергей, — даже в карты не играют, надоело говорят. Оказалось, приезжают туда только барды-фанаты бородатые, или семьи, или и то и другое «в одном флаконе». Дискотек нет, магазинов нет, туалет, извиняюсь, где-то на краю лагеря. За продуктами ходили километра за два-три в город, а есть готовили прямо здесь, рядом с палаткой на примусе. Мы купнулись, посидели с ними полчаса, чтобы обсохнуть, и обратно в Судак, в лоно цивилизации. Мы так и не поняли их романтики. Тоска смертная. Уж мы-то всегда «дикарями» ездим, а это «дикари» в квадрате… нет, в кубе.

— Ну, зачем же так, — вступилась за «дикарей» в степени, Катя. — Каждый отдыхает по-своему.

— Они, наверное, с соседями дружили, вечерами песни под гитару у костра, — поддержала ее Лена, — в этом, правильно, есть своя романтика, — в голосе девушки будто бы даже проскочили нотки обиды за тех ребят. — Я, например, люблю в походы ходить. Прошлым летом с родителями сплавлялись на байдарках по Дубне, мне очень понравилось. …, — А что эти дискотеки? Музыка гремит, все дергаются. Не танцы, а не пойми что…

— Если песни у костра, тогда, наверное, … — Сергей пожал плечом, — может быть. … Но ребята нам сами сказали, с соседями у них было только на уровне: «у вас соль, спички есть?». Ни костров, ни гитар, вечером поели, что сварили и спать.

— Ну и что, все равно, — не собиралась сдаваться Лена, — просто быть на природе, … с природой, … это надо понять, почувствовать …, — она глотнула воздух и остановилась, подбирая аргументы.

— Значит им так нравится, — резонно заметила Катя.

— Им же, наверное, понравилось? — поддержала подруг молчаливая Маша. — Они, сами-то, что сказали?

— Все, все, не хочу спорить, — Сергей поднял перед собой руки ладонями вперед. — Нравится им так и ладно, … но это не мое, это точно, — он опустил руки, повернулся к Миле. — А за предложение спасибо. Понял, подумаем. Новое место, оно всегда…, — уже вставая сказал: — Это дело надо перекурить! — посмотрел на именинницу. — Можно?

— Я пас, — вставил Петька.

— Конечно можно, — ответила Маша, тоже поднимаясь из-за стола. — Я с вами, если вы не против. Не курить, — ответила она на вопросительные взгляды сидевших за столом, — хочу подышать, — пояснила, словно чего-то смутившись: — Что-то от «коктейля» мне жарко стало.

— Как я могу быть против? — улыбнувшись, удивился Сергей. — Вы же здесь хозяйка, да и вообще.

Сергей чиркнул зажигалкой, закурил. Стараясь не выглядеть слишком любопытным, незаметно осмотрелся. В прошлый раз, когда он выходил сюда с Петькой, было не до того. Балкон был небольшой, один шаг от стены до перил и четыре-пять шагов в длину. Домашнего скарба, как правило, захламляющего подобные дополнения к жилплощади, на нем не наблюдалось. Сбоку стояла табуретка, на подоконнике выходящего на балкон окна пустая вымытая стеклянная пепельница-башмачок. Окурка, который оставил Сергей, в ней уже не было, не было даже следов пепла. Решетчатые перила снаружи обшиты бежевым волнистым пластиком. Сверху, над головой, висели веревки для сушки белья. Некоторое время стояли молча, он — облокотившись на перила, глядя вниз во двор сквозь мерно раскачивающуюся листву растущих возле дома тополей. Она, скрестив руки сзади, прислонившись к стене дома. Во дворе бегали неугомонные дети, сбивая палками пух с одуванчиков.

— Чем им одуваны-то не угодили? — усмехнулся Сергей.

— А ведь вы не за сигаретами ходили? — словно не услышав его, спросила Маша.

Не поднимая головы, лишь повернув ее, Сергей посмотрел на девушку. Глаза ее смеялись, в них вновь, как тогда в коридоре играли озорные искорки. Сейчас она показалась ему вовсе не «серой мышкой», а вполне симпатичной девушкой: рост немного выше среднего, вьющиеся каштановые волосы чуть выше плеч, тонкий нос, полные губы, а главное — смеющиеся ярко-зеленые глаза. Не портила впечатления даже складочка на верхней губе, появляющаяся у нее при улыбке.

— Если честно, нет, а как вы догадались.

— В табачных киосках водка не продается, магазин совсем в другой стороне.

— Логично.

— Маш, вы не против, если мы перейдем на «ты»? Как-то неправильно «выкать» молодой, симпатичной девушке, — Сергей выпрямился, повернулся к собеседнице оперся о перила.

— Ну, вы же старше меня, вы уже работаете, я студентка, мне как-то непривычно, как будто с преподавателем на «ты».

— Ради бога, не делайте из меня мастодонта! — воскликнул Сергей. — У нас разница в возрасте года два-три, представьте, что вы первокурсница, а я, скажем, третьекурсник. Так проще?

— Наверное, да, — опустив глаза, словно заглядывая в себя, ответила Маша, встряхнула головой. — На «ты» так на «ты»!

Она вдруг стала серьезной и посмотрела куда-то вдаль поверх деревьев и крыш.

— Сергей, хочу вас …, — Маша осеклась, покосилась на Сергея, смущенно улыбнулась, поправилась: — то есть тебя спросить, вот ты окончил институт, сейчас работаешь, и, как тебе, … какие ощущения? — она задумчиво уставилась вниз, на выложенные шахматкой желтые и коричневые квадратики балконной плитки. — Чтобы было понятней, почему спрашиваю. Через год я тоже окончу, пойду работать, … все поменяется. До сих пор все шло своим чередом — школа институт, хорошо учишься, значит, молодец, все правильно делаешь. А дальше? Пойду работать, новые люди, как они оценят меня, мою работу? Да и какие они, критерии оценки? — Маша перевела рассеянный взгляд на начинающееся над крышами домов небо, словно пытаясь увидеть в бескрайней голубизне будущее, недолго помолчав, продолжила: — Когда окончила школу, казалось, вот она, началась взрослая жизнь, но на самом деле сейчас понимаю, что ничего особенно не изменилось. В принципе та же учеба, а шаг во взрослую жизнь только впереди.

— Я тебя прекрасно понимаю, Маш, — Сергей погасил окурок в пепельнице, шагнул к перилам, проследив за взглядом девушки, остановился на росчерке прозрачных перьевых облаков, застывших над домом напротив, — у меня было примерно то же самое. Но ты знаешь, ничего особенного не произошло. После окончания института распределили в КБ, в котором писал диплом, впрочем, как и ожидалось, при этом в тот же отдел. Людей, как и они меня, уже более-менее знал, так что здесь проблем не было. Тем более я со своим дипломным проектом занял почетное второе место в нашем выпуске, хотя по уму должно было быть первое, но не важно. Моему куратору было чем гордиться, его поздравляли. Это, кстати и по поводу критериев оценки. Я так думаю: делай свое дело грамотно и все будет нормально, тебя будут уважать, — он обернулся, поймал внимательный взгляд Маши, убежденно продолжил: — Я вот стараюсь работать так, чтобы было не стыдно за то, что сделал, ну и плюс все же видят, что ты делаешь. А, к примеру, есть женщины в нашем отделе, им кроме как перерисовать чертеж детальки какой-нибудь, ничего не доверяют. Почему? Да просто их все устраивает: время идет, оклад капает. Меня это удивляет, вроде тоже окончили институт по инженерной специальности, а работу выполняют на уровне простого чертежника, и ничего, блин, как так и надо. Народ над ними посмеивается, а им все равно, служебный рост их не интересует, а уволить вроде как не за что, да и тетки вроде неплохие, дружат со всеми, печеньками угощают. А по поводу отношений, я просто стараюсь не лезть ни в какие дрязги, сплетни и все такое. Пока вроде получается, — он пожал плечом, — не знаю, потом может, затянет, конечно.

— Кстати, Маш, — после короткой паузы спросил Сергей, — а что за профессия такая — филолог? Я сколько Петьку не пытал, ничего вразумительного не услышал.

— Филолог, это человек изучающий культуру народа через его язык, литературу, фольклор, — не задумываясь, выдала определение Маша, — вообще филология в дословном переводе «это любовь к слову».

— Хорошо, вот ты тоже говоришь «человек изучающий», но ведь что-то изучать это задача науки, а я спрашиваю о профессии. Кем филолог может работать? — Сергей решил не останавливаться и наконец разрешить эту загадку. — Не могут же все выпускники факультета пойти в науку.

— Нет, конечно, хотя аспирантура, наверное, оптимальный вариант, — согласилась Маша, — Можно работать в школе учителем русского или иностранного, в зависимости от своей специальности. Редактором или корректором в издательствах, прессе, вообще в СМИ. В общем, можно работать везде, где необходимо хорошо знать язык.

Она ненадолго замолчала.

— Но в том-то и проблема, — продолжила девушка. — Вот ты говоришь, тебя распределили в КБ, в этом отношении тебе было проще. С этого года обязательное распределение отменяют. И что? Я оканчиваю университет, а дальше? Кому я нужна? — Маша выразительно развела руками. — Специалист без опыта работы никому не нужен. На кафедре остаться и без меня желающих много. В этом отношении Милке хорошо — впереди путь светлый и ясный.

— Но она и учится хорошо, — встал на защиту жены друга Сергей, — училась бы плохо, никакие родители не помогли бы.

— Я тоже не последняя на курсе. Да не в Миле дело, у нее своя дорога, у меня своя. Маша в своем Курске с университетским образованием тоже работу найдет, хоть в школе, хоть в редакции какой-нибудь местной …, — в голосе девушки слышалась озабоченность, она вдруг замолчала, махнула рукой. — Когда я поступала, все было ясно, почти, как у тебя, хорошо учись — получишь хорошее распределение, потом хорошо работай ну и так далее. А теперь?

— Теперь все наоборот кричат: «Даешь свободу выбора! Новое мышление! Мы хотим сами выбирать свою дорогу!». … — невесело усмехнулся Сергей. — Хотя я с тобой согласен. Сам не представляю, что бы было, если бы меня не направили в КБ. В поселке, где я живу, градообразующее предприятие — кирпичный завод, себя я там не вижу, да и конструкторы там не нужны, — он взглянул на Машу, та стояла, прислонившись к стене дома, задумчиво глядя под ноги и согласно кивая его словам. — Выбор, наверное, да, хорош для тех, у кого есть «папы-мамы» и «дяди-тети», которые могут хорошо устроить, хотя они и так их всегда устраивали. Не знаю. Последнее время все чаще слышу китайскую пословицу: «Не дай бог жить в эпоху перемен».

Сергей, поймав глазами далекое перьевое облако, замолчал. Секунду стоял, глядя на него. Вдруг встряхнул головой, словно сбрасывая дурные мысли, повернулся к девушке и, посмотрев ей в глаза, живо сказал:

— А вообще, Маш, хватит о грустном! Сегодня твой день рождения! Так что: «Гаудеамус игитур», как говорит Петька, — Сергей слегка прихлопнул ладонями, — «Давайте веселиться»!

— Вообще-то, песенка не слишком веселая, — улыбнулась Маша, — там, если в вольном переводе, то что-то вроде: «Давайте веселиться, пока нас в землю не закапали!».

— Я знаю, это я так, Петьку подначиваю, а то он своей латынью уже достал, — признался Сергей, по-прежнему глядя Маше в глаза. — Давай лучше о чем-нибудь приятном. Вот, скажем о поездке на море, о которой сейчас говорили. Мне кажется заманчиво. А тебе? Почему ты не хочешь поехать?

Он взял Машу за руку, она сделала движение ему навстречу.

— Я как-то не думала. А ты, — тихо спросила она, — поедешь?

Почувствовав движение девушки, Сергей неожиданно для себя тоже придвинулся к ней, наклонился, встретил губами ее губы, она ответила на поцелуй. Тело девушки слегка обмякло, свободной рукой он обнял ее за спину, прижал к себе.…

Сергей почувствовал, как Маша слегка оттолкнула его в грудь, губы их разошлись.

— Скорее всего, поеду, — ответил он.

— Я тогда тоже, — шепотом ответила она. — Пойдем, нас, наверное, заждались.

Взгляды всех присутствующих в комнате были направленны на вошедших с балкона.

— Что-то вы подозрительно долго? — слегка склонив голову набок, утвердительно спросила Мила.

Повисло молчание.

— А мы тут без вас все кости перемыли Пушкину нашему — всё, — решил разрядить обстановку Петька. — Вот, к примеру, вы знаете сколько раз он или его вызывали на дуэль? Или сколько у него…

— Пойду мясо поставлю, — скороговоркой сказала Маша и выскочила в коридор.

— Пушкину нашему всё? — эхом вторя приятелю, сделав ударение на «всё», задумчиво сказал Сергей, посмотрел, что-то вспоминая в потолок. — Точно, — в подтверждение своих слов ткнул указательным пальцем в сторону Петра, — знаю …, вот это: «выпьем с горя, где же кружка? Сердцу станет веселей!».

Послышалось хихиканье девушек.

— Опять! Сережка, может хватит уже? — едва сдерживая улыбку, взмолилась Мила.

— А что я? — потупив глаза и виновато пожав плечом, сказал Сергей. — Это все он, Пушкин.

Маша вернулась с кухни, села на свое место. Взгляд ее был задумчив и рассеян. Она подняла глаза на Петра и Милу, скользнув взглядом по Сергею сказала:

— Я подумала, может быть, тоже поеду с вами в «Солнечный», я вспомнила как он называется…

— Точно, «Солнечный», — подтвердил Петька.

Именинница посмотрела на подруг.

— А вы девчонки, как, не хотите поехать?

Катя и вторая Маша, сказали, что надо подумать, Лене в августе предстоял очередной поход с родителями. Когда Сергей обратил внимание Петьки на то, что стаканы у всех опустели, а тот в свою очередь, вновь предложил девушкам присоединиться, компанию им составили уже все сидевшие за столом.

Потом было горячее: очень вкусное тушеное мясо с картошкой. По просьбе Сергея Лена рассказала о прошлогоднем сплаве с родителями по Дубне, при этом увлеклась, на щеках выступил румянец. Она рассказала о ночевках возле костра, когда их «чуть не съели комары», о тумане, стелящемся над рекой утром, перед восходом солнца, о деревьях вдоль берега, опустивших ветки в воду.

Через некоторое время пришла Машина бабушка. Несмотря на заверения мамы и бабушки именинницы, что «ничего-ничего, не торопитесь, мы на кухне посидим», все почувствовали неудобство. Точнее оно, это неудобство, было и раньше, когда на кухне была одна мама, просто теперь с приходом бабушки оно проступило намного явственнее. Как-то неправильно, когда двое взрослых людей ютятся на кухне. Поэтому попили чаю с тортом и стали расходиться.

Вот так решение о месте проведения отпуска Сергеем и было принято. Как же — обещал девушке. В том, что он уговорит Женьку, зная его склонность к авантюрам, Сергей не сомневался.

В поезде

Поезд привычно чухал колесами по стыкам. Поблескивающие в холодном свете станционных фонарей прямые рельсов змеями сходились и расходились на стрелках. В такт стуку колес, на пластиковом столике под окном, с легким дребезжанием позвякивали ложки в стаканах. Они никогда не отказывались от этого действа — чая в дороге. Было в этом что-то, что сохраняло эту атмосферу, атмосферу дальней дороги на юг, или просто дальней дороги в поезде. Чай в стеклянных стаканах, вставленных в резные металлические подстаканники, заваренный кипятком из титана возле купе проводника; твердое от крахмала, пахнущее свежестью постельное белье за рубль; пропахший жареной извлеченной из фольги курицей вагон; пассажиры, стоящие в проходе возле дверей своих купе и глядящие в окна, то ли любующиеся пролетающим пейзажем, то ли ожидающие очереди в туалет в конце вагона. Впрочем, чай они покупали, не только отдавая дань традиции. Была и другая причина, основанная на личном опыте и житейском прагматизме — после того, как чай был выпит, стаканы использовались для употребления других напитков, случалось и более крепких. Ну в самом деле, не возить же с собой еще и посуду!

Сергей лежал на верхней полке по ходу движения поезда, сон не шел. Оконное стекло было приспущено и до Сергея, разрывая духоту закрытого купе, долетали струйки прохладного ночного воздуха. Тряпичные шторки белыми птицами бились о стекло в тщетных попытках вылететь на свободу. Иногда им это почти удавалось, и они, подхваченные порывом ветра, радостно вырывались в приоткрытое окно, но металлическая трубка, на которую они были насажены, держала крепко. Шторки какое-то время шумно трепыхались, только ветер улетал, и они возвращались на место. На противоположной верхней полке повернувшись лицом к стене, посапывая, спал Женька. Сейчас уже было все позади, а совсем недавно их поездка была под угрозой срыва. Мало того, что в этот раз на свой страх и риск они поехали, не купив обратных билетов, чего до сих пор не случалось ни разу. (Обратных билетов не было в кассах, махнули рукой, решили, что там, то есть на юге, как-нибудь купят.) Плюс к этому Женька чуть было не опоздал на поезд.

Всего часа три назад Сергей нервно ходил по перрону возле двери вагона. Перед ним маячила перспектива поехать в отпуск одному, без Женьки. До отправления поезда оставалось несколько минут, проводница уже дважды произнесла свое сакраментальное: «Пассажирам занять свои места, а провожающим выйти из вагона». Сергей, отчаявшись ждать, подошел к двери. «Скорее, скорее, проходите», — стоящая рядом проводница замахала рукой, как бы заталкивая его в вагон. Уже шагнув было в тамбур, он машинально обернулся и не поверил своим глазам: по освещенному фонарями перрону вдоль поезда, вагона за четыре от него, бежал Женька. Точнее, бежал, это громко сказано. Он честно старался перебирать ногами как можно быстрее, но это у него не очень получалось. Тщедушное Женькино тело было переломлено в районе поясницы и градусов под тридцать наклонено влево, в правой руке он тащил большущую темно-серую дорожную сумку типа «баул», которая немилосердно била его по ногам. Содержимое сумки, как Сергей знал из опыта предыдущих поездок, помимо одежды и прочих необходимых вещей, состояло из сухих продуктов вроде макарон и супов в пакетиках, и всяческих лекарств. Без таблеток и микстур Женька, как истинный житель столицы, не ездил никогда. При этом продукты и аптека занимали в его сумке не меньше половины всего ее объема. Сергей сорвался с места, подбежал к Женьке, тот уступил ему одну ручку своего баула, так дело пошло быстрее. Пробежав мимо отчаянно жестикулирующей проводницы, они заскочили в поезд. Проводница заняла свое место в проеме вагонной двери.

Произошло же вот что. Как приятели и планировали, после работы они отправились на «горку», где в очереди, уже пропустив вперед себя несколько человек, их ждал Олег. Купили ящик пива. Теплый летний вечер располагал к общению и, ведя за распитием неспешную беседу, сначала стоя рядом с «круглым столом», а потом уже сидя на нем, они проторчали там до полдесятого. Уже сгустились сумерки, но сухумский скорый «Абхазия» отправлялся с Курского вокзала в десять тридцать, за час можно было добраться с запасом. Попрощались с Олегом, тот пожелал им удачно отдохнуть, взяли сумки, пошли к метро. Пассажиров к этому времени было уже немного, сидячих мест в вагоне — полно, они устроились на скамейке и, не то из-за усталости после рабочего дня, не то из-за пивных паров, действующих на организм, начали клевать носами, затем задремали. Сквозь сон Женька услышал: «Станция Курская». Он вскочил, с криком: «Наша!» — толкнул в плечо Сергея, тот схватил свою сумку и под слова «… двери закрываются», вслед за Женькой вылетел из поезда. Двери закрылись, состав тронулся. И только тут Женька заметил, что Сергей стоит с сумкой, а он без. Женька подбежал к отъезжающему поезду и стал стучать ладонями по стеклу двери, чтобы привлечь внимание пассажиров. Однако его попытки ни к чему не привели, люди в вагоне не поняли, чего от них хочет этот беззвучно кричащий суетливый молодой человек и поезд, вместе с Женькиной сумкой, скрылся в туннеле.

— Что будем делать? — в полной растерянности спросил Сергей.

Женька нервно крутил головой из стороны в сторону, бешено соображая, пары «гидразина» из его головы выветрились напрочь.

— Ты дуй на поезд, нечего двоим рисковать. Я попробую что-нибудь сделать. Без сумки я никак, у меня там и билет, и паспорт, — он сорвался с места и побежал в конец платформы, похоже, какой-то план по спасению сумки в его голове созрел.

— Ты иди, иди, — махнул он на бегу смотрящему ему вслед Сергею.

Сергей развернулся, пошел на вокзал. Он не представлял, каким образом можно выудить сумку из вагона метро. Пассажирам все равно — стоит чья-то сумка и стоит, каждый будет думать, что она кого-то другого. А если вдруг кто-то поймет, что сумка бесхозная, то с огромной долей вероятности сделает вид, что сумка принадлежит ему.

Теперь, когда все обошлось, и они были в поезде, Сергею не терпелось услышать историю о необыкновенном вызволении Женькиного баула.

— Сейчас подожди, вещи брошу, пойдем курнем, расскажу, — ответил Женька на немой вопрос приятеля.

Запыхавшиеся они вошли в купе. В нем горел верхний свет, у столика сидела молодая миловидная девушка.

— Знакомься, это Ирина, наша попутчица, — представил девушку Сергей, — они с мужем Евгением с нами до Харькова. А это Женька, я вам про него говорил, — он указал рукой на приятеля, улыбнулся, — успел-таки.

— Очень приятно, — сказала Ирина, — Женя вышел, сейчас должен подойти. Рада, что все так закончилось.

— А я как рад! — гыкнул Женька, оглядывая купе, — наши верхние?

— А вы поставьте сумку туда, под сидение, — Ирина указала на койку, противоположную той, на которой сидела сама, — там еще должно быть место, — мы свои сюда убрали, — она дважды хлопнула ладонью рядом с собой по обтянутому коричневым дерматином сиденью.

Поезд едва заметно вздрогнул, перрон за окном пришел в движение, постепенно ускоряясь поплыли мимо столбы перрона и огни вокзала. Ирина взглянула в окно, с облегчением, словно случилось нечто долгожданное, произнесла:

— Поехали!

Женька поднял крышку койки, поставил сумку в место для багажа рядом с сумкой Сергея, которая там уже стояла, крышку опустил, повернулся к Сергею, выдохнул:

— Уф! Набегался. Пойдем курить — здоровью вредить.

В тамбуре пахло железом, резиной и химией из туалета. Стук колес здесь раздавался намного сильнее чем в вагоне, поэтому говорить приходилось громко, почти кричать.

— Ну, рассказывай, — сказал Сергей, когда за ними захлопнулась дверь.

— А чего рассказывать? — Женька полез в карман рубашки, — Короче, побежал я в конец платформы, — он достал сигареты «Ява» в жесткой пачке, протянул Сергею.

— Не, не хочу, — отказался тот, — обкурился, пока ждал. Это я видел, а дальше?

— Там обычно тетка стоит, ну которая отмашку дает на отправку, — Женька достал сигарету, закурил, — ну или, они там по вагонам ходят, проверяют пассажиров, спящих будят, когда поезд идет в депо. Ну, знаешь!

— Ну, — подтвердил Сергей, интонацией требуя продолжения.

— Слава богу, она там была. Я к ней, так и так, говорю, оставил сумку в вагоне. Она спросила, какой вагон, как выглядела сумка, сказала мне ждать, ушла, там у них комнатушка такая есть. Я весь издергался, пока ждал.

— Еще бы.

— Минут через пять она вышла, сказала, что связалась с машинистом поезда, сумку мою сняли на Павелецкой, она у дежурной по станции. Хорошая тетка, не знаю, чтобы я без нее делал, — Женька рассказывал эмоционально, активно размахивая рукой с зажженной сигаретой.

— Поаккуратней маши, ты мне дырку в рубашке прожжешь, — усмехнулся Сергей.

— Не мешай. Так вот, говорит, что забрать свою сумку я могу на Павелецкой, у дежурной по станции, — руку с сигаретой Женька стал держать ближе к себе, хотя размахивать ей не перестал. — Я даже не помню, спасибо-то ей сказал или нет. Не важно. Прыгнул в поезд и до Павелецкой. Там нашел дежурную, смотрю, да, вот она сумка моя у нее стоит. А она мне: «Как вы докажите, что сумка ваша? Что в ней?». А я ей: «Презервативы». Она, не поняла: «Что?». Я: «гондоны!». А как еще объяснить? Сразу поняла. Она вот так посмотрела на меня, — он посмотрел на Сергея выпученными глазами, изображая взгляд дежурной. — Открыла сумку. Осторожно так, двумя пальцами, как будто там змеи. А у меня там, в сумке, сверху пять лент по десять штук, я-то помню, что я их сверху положил. Ну и отдала!

Вдруг Женька смутился.

— Да вот так, как ты сейчас, на меня дежурная смотрела, — сказал он. — А что ты на меня так смотришь?

Теперь Сергей смотрел на Женьку, выпучив глаза, демонстрируя крайнюю степень удивления.

— Зачем тебе? — сказал он. — Зачем тебе столько?

Во время их прежних путешествий к морю у Женьки ни разу не складывались, так называемые, близкие отношения с девушками. Во всяком случае, инцидентов зафиксировано не было, только туманные, ничем не подтвержденные рассказы его самого. И это, несмотря на довольно привлекательную внешность. Он был чуть выше среднего роста, можно сказать худой, а можно и стройный, светловолосый, с крупными правильными чертами лица, несколько крупноватыми, словно рубленными, но это вовсе не портило его, скорее наоборот — придавало толику мужественности. Иначе со своими небесно-голубыми глазами и слегка вьющимися белобрысыми волосами он и вовсе походил бы на мальчика-одуванчика. Особенно учитывая то, что как у большинства близоруких людей, глаза у Женьки были широко раскрыты, зрачки чуть расширены и это делало выражение его лица добродушным и немного наивным. Очки он надевал только на работе, в остальное время старался обходиться без них, должно быть стеснялся. Последнее время начал пользоваться контактными линзами, но это, с его слов, было не очень удобно. Выглядел Женька моложе своих лет. В их бытность пионервожатыми он даже играл в межлагерных футбольных матчах, выдавая себя за пионера первого отряда, подмены не замечали.

— Как зачем? — Женька оторвал взгляд от пола тамбура, на котором некоторое время что-то изучал, снова веселыми глазами посмотрел на Сергея. — С тобой если что поделюсь.

— Ну, я как-то до сих пор обходился.

— Не важно. Короче на всякий случай!

— Ну да, а случаи бывают разные! — произнес Сергей их общую присказку.

— И это правильно! — Женька бросил окурок в щель между внешней дверью тамбура и полом. — Пойдем.

Когда они вошли в купе навстречу им, с сидения напротив Ирины, поднялся молодой мужчина интеллигентного вида.

— Евгений, — представился он Женьке.

— Парадоксов друг, — неожиданно ответил Женька с открытой улыбкой, пожимая протянутую руку, — Александр Сергеевич Пушкин.

Евгений, опешив, застыл на месте. Повисла немая пауза, они так и стояли посреди купе, держась за руки.

— Не обращайте на него внимания, — сказал Сергей, пытаясь разрядить обстановку, — он чуть не отстал от поезда, немного не в себе, — повернулся к приятелю. — Шутник! — сердито сказал одними губами.

Руки расцепились, Евгений вновь сел на свое место, уставился в темноту за окном, Женька остался стоять, лишь чуть подвинулся к своей полке и облокотился на нее. Сергей давно сделал для себя вывод, что юмор вещь не универсальная и воспринимается всеми по-разному. Один и тот же анекдот у одного может вызвать взрыв гомерического хохота, у другого брезгливую гримасу. При этом нельзя сказать, что один из них начисто лишен этого чувства. Восприятие смешного зависит не только или даже не столько от интеллектуального уровня человека, сколько от его круга общения, от того какие шутки распространены среди его близких и знакомых, коллег на работе, в конце концов какие юмористические программы он смотрит, какие книги читает. Поэтому Сергей старался не шутить с незнакомыми людьми, а если и делал это, то осторожно, до поры, пока не станет ясно какой юмор человек воспринимает, какой нет. Женька же всегда удивлялся, когда кто-то не смеялся над казавшейся ему смешной шуткой, списывая все на полное отсутствие у того чувства юмора. Так было и на этот раз с этим каламбуром по поводу их общего с интеллигентным Евгением имени.

— Может быть, откроем окно? Душно что-то, — спросил Сергей, обращаясь к Ирине.

— Мы не против, — за себя и за супруга ответила девушка.

Сергей подошел к окну, навстречу своему отражению в черном стекле перегнулся через столик, слегка опустил раму.

— Так хоть посвежее, — сказал он, повернулся к приятелю — Чего застыл, пойдем за бельем.

Нижние полки были уже застелены, по всей видимости, Ирина и Евгений получили постельное белье, пока Женька в тамбуре рассказывал о своих похождениях.

— Какое странное имя у проводницы — Мана́на, — сказал Сергей, когда они вернулись в купе.

Они закинули белье на верхние полки, Женька с одной стороны, Сергей с другой, стали заправлять постели.

— Должно быть абхазское, — сказала Ирина.

— По-моему мусульманское, а абхазцы, в основном, христиане, — блеснул знаниями Евгений.

— Закрываем окна, сейчас будет включен кондиционер, — послышался голос в проходе.

— О, легка на помине. Не вставайте, — Сергей заметил, что Евгений стал подниматься с места, — я закрою. — Подошел, захлопнул окно.

— Вагонные споры…, — продолжив возиться с бельем, негромко себе под нос пропел Сергей.

— …последнее дело…, — продолжил Женька.

— …и каши из них не сварить? — закончила фразу Ирина почему-то с вопросительной интонацией.

— Нет, не так, — ответил ей Сергей, — сначала там было: «…когда больше нечего пить». Поменяли из-за антиалкогольной компании.

— Конъюнктурщик твой Макар! — бросил Женька.

— Ну, зачем же так сразу, ты его мелко не кроши, — не согласился Сергей, — это называется: умение идти на компромисс.

— Так вот, споры — последнее дело, пить у нас нечего, — продолжил он после паузы, — значит, по чайку и надо ложиться спать.

— Как же нет? Есть, — Евгений покопался под столом в пакете, извлек бутылку водки, поставил на стол. — Вот, пожалуйста!

Сергей посмотрел на бутылку, на Евгения, краем глаза заметил укоризненный взгляд Ирины на мужа.

— Да нет, зачем же, к тому же водка, — сказал он. — Поздно уже, пора ложиться, это я так, к слову.

— Вот-вот, — вставил Женька, — ради красного словца…

— Не пожалеет и отца? — с улыбкой закончила Ирина, вновь с вопросительной интонацией.

— Не пожалеет! — подтвердил Женька.

— Молчал бы уж, «парадоксов друг», — отрезал Сергей.

— Нет, так нет, мое дело предложить, — сказал Евгений, пожал плечом и убрал бутылку обратно в пакет.

Почаевничали. Сергей с Женькой вышли в коридор, чтобы дать возможность Ирине переодеться ко сну. Услышав через дверь: «Все, можно!», вернулись в купе, выключили свет, залезли на свои полки, там быстро сняли брюки и рубашки и нырнули под простыни, заменяющие одеяла.

— Я музыку тихонько оставлю? — спросил у темного купе Женька. Над каждой полкой имелся небольшой динамик со своим регулятором звука, транслирующий общую для всего поезда музыку.

— Я не против, — ответила Ирина, — заснуть все равно невозможно, духота ужасная! Когда же заработает кондиционер!

Евгений с Сергеем согласились с ней, как по поводу музыки, так и по поводу кондиционера.

— Может покрутить чего-нибудь надо? — спросил Евгений, — тут над подушкой ручка какая-то.

— Все закрыли окна, работает кондиционер! Окна не открываем, сейчас станет прохладно! — послышался из коридора голос Мананы.

— Похоже, не в ручке дело, — заметил Сергей, — народ в других купе тоже задыхается — открывает окна.

Евгений пытался крутить обнаруженную им ручку, прохладнее не становилось. Окно не открывали — честно ждали, когда обещание проводницы наконец сбудется. За это время из-за двери еще несколько раз слышался ее голос, требующей закрыть окна. Похоже, не у всех хватало выдержки. Голос сначала приближался к их купе, затем удалялся в конец вагона к туалету, потом снова приближался и удалялся в другой конец, к комнате Мананы.

Терпение кончилось, когда из динамика над полкой Женьки заиграла популярная песня в исполнении группы «Vaya Con Dios», известная в вольной интерпретации слов припева, как «Хей на-на-на». Сначала Женька стал тихо, просящим голосом подпевать припеву перефразировав его в «Дуй Манана́!». По ходу исполнения он пел все громче. В конце песни эту фразу в полный голос пели уже все присутствующие в купе. При этом интонация сменилась с просящей на требовательную и добавилось междометье «ну»: «Ну, дуй Манана́», — пел нестройный хор.

Первым не выдержал Евгений, он встал, опустил до половины раму окна, спросил:

— Надеюсь, никто не возражает?

Возражений не последовало.

Евгений и Ирина сошли с поезда на следующее утро. Проснулись поздно, только когда из коридора послышался голос Мананы: «Подъезжаем к Харькову!». Дверь купе открылась. «Подъезжаем к Харькову, — повторила проводница, — кому сходить приготовились!» — оглядела полки, после того, как убедилась, что ее слова возымели действие — на полках зашевелились, закрыла дверь.

Ночью оказалось, что из всех присутствующих в купе спал один Женька. Сначала Ирина, поняв, что Сергей не спит, извинившись и спросив шепотом, не мешает ли она ему, поинтересовалась, какую музыку он предпочитает. Слово за слово завязалась беседа, к беседе подключился Евгений, оказалось, что ему тоже не спится. От музыки через «Мы ждем перемен» и фильм «Асса» перешли к творящейся в стране перестройке. У Ирины и Евгения настрой был оптимистичным, таким, который транслировался в народ всеми СМИ, то есть, что сейчас надо немного потерпеть, подтянуть пояса, зато потом…, главное, что «процесс пошел», появились свобода и гласность. Сергей же высказывал сомнения в том плане, что это уже было, и их отцы и деды уже подтягивали пояса в ожидании лучших времен. Несмотря на разногласия, пришли к единому выводу: «А что будет дальше, давайте будем посмотреть».

Говорили обо всем, что приходило в голову, о новом кино и старых книгах, о работе и своих увлечениях. Общаться было легко и интересно. Есть своя прелесть в таких встречах и беседах с незнакомыми людьми. Во-первых, к уюту купе добавляется романтика путешествия, стучат колеса, поезд мерно покачивается, несет куда-то в неизвестное. Во-вторых, открыто море свежих тем, при условии, конечно, наличия общих, а у молодых людей, не спавших в купе, выросших на одних книгах и фильмах, воспитанных на одних принципах, их было множество. С близкими, друзьями и знакомыми, как правило, все темы уже переговорены, мнения известны и общение строится в основном на бытовом уровне. В беседах с незнакомыми людьми появляется новизна их раскрытия, новизна взгляда. И в-третьих, знаешь, что с сегодняшними попутчиками с вероятностью близкой к ста процентам ты никогда больше не встретишься. И это, как не странно, позволяет быть более искренним с посторонними тебе людьми, полностью открыться, делиться самым сокровенным не опасаясь, что когда-то позже твоя искренность будет принята за слабость, а над сокровенным станут хихикать. Проболтали до самого рассвета. Уснули, только когда окно из черного стало серым, и купе наполнил приглушенный свет раннего утра. Первым из беседы вдруг выпал Евгений, затем голос Ирины, рассказывающей что-то, становясь все тише и тише, умолк совсем. Последним отключился Сергей.

«Абхазия» прибывала в Харьков около десяти часов утра и стояла там пятнадцать минут. Когда приятели вышли из поезда проводить дорожных знакомых, да и просто размять ноги, стало заметно, что поезд за ночь значительно продвинулся на юг. Несмотря на довольно ранее время, теплый воздух был начисто лишен утренней свежести. Он теплым киселем разлился по перрону. Невысокое еще солнце уже заметно припекало, что особенно ощущалось, стоило выйти из тени, отбрасываемой вагонами. Пожелали всего хорошего Евгению и Ирине, помахали им на прощание. Огляделись, картина была типичная. Будучи опытными путешественниками к морю они, как и ожидали, увидели снующих по платформе суетливых повязанных платками теток с корзинками в руках и энергичного вида мужичков с бидончиками и кастрюльками. И те, и другие активно передвигались по перрону от вагона к вагону, предлагая пассажирам еду собственного приготовления. И хотя дело это было незаконным, на всех стоянках поездов из года в год повторялась одна и та же картина. Выглядели торговцы снедью везде примерно одинаково, менялось только содержимое их корзин, бидончиков и кастрюлек. Сергей с Женькой никогда ничего не покупали у представителей привагонной торговли (мало ли где и в чем они все это варили), перебивались провиантом, захваченным в дорогу из дома. Но ассортимент торговцев знали и знали, как он меняется по ходу следования поезда. Сначала, в более северных регионах, таких как Тульщина или Орловщина это были соленые огурцы, вареная картошка и яблоки. Дальше, по мере продвижения на юг картошка и огурцы сменялись початками вареной кукурузы, яблоки сливами и грушами, при этом смена происходила резко, без перехода. Уже совсем на юге, в Крыму, или при приближении к Северному Кавказу появлялись арбузы и персики. При этом персики помещались в специальные ящики с ручками, сбитые из полос тонкой фанеры. Они предназначались для длительной транспортировки и продавались, в основном уезжающим с отдыха, забывшим или не успевшим отовариться фруктами. Иногда персики в ящиках покупали и едущие на море, правда, непонятно зачем, совсем скоро можно было купить персики и дешевле, и более спелые. Хотя понятно — людям не терпелось в самом прямом смысле вкусить южной жизни.

Картофельно-огуречную зону поезд минул ночью, здесь в Харькове была уже зона кукурузная. Приятели добежали до привокзального буфета, пива в нем не обнаружилось, вернулись в поезд. Путь предстоял еще долгий, поезд прибывал в Гагры только утром завтрашнего дня, дальше до Пицунды предстояло ехать на автобусе. Как от Пицунды они будут добираться до «Солнечного» они знали лишь приблизительно, но, как говориться, язык до Киева доведет.

День в поезде, вопреки ожиданиям, не тянулся уныло, а мерно тек. В Харькове к ним на нижние полки никого не поместили, как, впрочем, и на протяжении всего оставшегося пути, так что путешествие они продолжали вдвоем в целом купе. Сергей то читал, то устав от чтения, садился к окну. Он, для таких случаев как сейчас, взял с собой в дорогу пару книг. Одна — «Казаки» Толстого (давно хотел прочитать, да не доходили руки, а здесь такой случай — поездка почти к месту действия). Именно «Казаки» были перед ним сейчас. Вторая — романы Стругатских, которых он недавно открыл для себя. Женька периодически спал. К чтению книг, а в особенности к художественной литературе, у Женьки было особое отношение. Он их не читал вообще, не читал принципиально. Если ему кто-нибудь рекомендовал что-либо почитать, он, направив указательный палец вверх, назидательным тоном заявлял: «Почитай… отца с матерью». Как-то в разговоре Женька по этому поводу поведал Сергею, что ему «после школьной программы вся эта литература так обрыдла», что он теперь видеть ее не может. Зато спать он любил и делать это мог хоть сутки напролет, ото сна не уставая. Иногда играли в карты. На стоянках выходили размять ноги и проверить станционный буфет на наличие пива. В вагон-ресторан даже не заходили, дорого там. Нравилось Сергею и просто сидеть у окна и смотреть на пролетающие мимо виды. Надоедливая занавеска была сдвинута до упора к краю, но ветер ее все равно цеплял, и занавеска сползала к центру, закрывая окно. Приходилось периодически сдвигать ее обратно. Рама была приоткрыта и, хотя влетающий воздух был по южному теплым, душно не было, само его движение создавало ветерок, приносящий облегчение. Проводница Манана по поводу кондиционера, почему-то замолчала. Путешествовать поездом Сергею нравилось значительно больше, чем самолетом. Особенно это касалось перемещений из одной климатической зоны в другую. Пусть поездом дольше, зато изменения природы и климата происходят постепенно. Прибывая в место назначения, ты на подсознательном уровне понимаешь, как далеко переместился и где находишься. Попутно организм адаптируется к новым погодным условиям, а глаза привыкают к местному пейзажу. Совершая перелет на самолете с севера на юг, как правило, попадаешь из климата умеренного, в климат жаркий, дышать тяжело, рубашка кажется телогрейкой. Вдруг откуда не возьмись, появляются пальмы и всякие кипарисы. Умом понимаешь, что ты на юге и это нормально, но кажется сейчас пройдешь немного и за углом появятся привычные ели, осины да березы. С перелетом на север или, там, в Сибирь, да еще зимой дело обстоит не лучше. Ему довелось как-то зимой по работе слетать в командировку под Нижневартовск. В столице тогда было минус двадцать, в Нижневартовске минус тридцать пять и, несмотря на то, что он укутался как капуста, пока добрался от аэропорта до нужного места, продрог до костей. А в поезде, выходя на станциях, глядишь и привык бы к морозцу, правда, ехать туда на поезде о-го-го сколько, дней пять, наверное, не меньше.

Городские и станционные виды глаз ничем не радовали, стандартные, разбросанные по всему Союзу панельные дома, да бетонные заборы, с коряво нарисованными черной краской матерными словами и эмблемами футбольных клубов, в основном, почему-то спартаковскими ромбами. Как будто и не выезжали за пределы московской области. «Почему „Спартак“? — думал Сергей, — здесь, что своих клубов нет? Или у этих писателей фантазия просто напрочь отсутствует? Что матерное слово написать, что спартаковский ромб нарисовать. Увидели где-то и повторяют, как мартышки». Все менялось, когда состав выносило в сельскую местность. Привычная стена леса вдоль дороги и деревянные деревенские дома остались в картофельно-огуречной зоне. За окном тянулась степь с небольшими пролесками, проносились поля, большей частью уже сжатые, щетинящиеся пожелтевшей стерней. Тут и там виднелись горбатые стога соломы. Вдалеке, как правило, на возвышенностях, на фоне лазоревого неба, окруженные зеленью фруктовых садов, белели мазанками села.

В Ростове поезд стоял около десяти минут и приятелям все-таки удалось разжиться шестью бутылками пива, по три на брата, отстояв небольшую очередь в буфете. Больше брать не стали, цены в буфете кусались. Еще в прошлых поездках «методом дегустаций» они определили, что, несмотря на то, что пиво везде по ходу следования бывало одно и то же — «Жигулевское», вкус его довольно сильно отличался в зависимости от места покупки, точнее производства. Где-то оно горчило, где-то было абсолютно нейтральным, где-то с кислинкой. Здесь оно было последней категории, но что делать, как говориться, «на безрыбье…». Книгу теперь Сергей отложил в сторону окончательно. Он как-то заметил, что после определенного количества алкоголя, как раз где-то двух-трех бутылок пива, чтение принимает особую форму. Не то чтобы становилось непонятным что читаешь, скорее наоборот, понимаешь все задуманное автором, тонко чувствуешь значение каждого слова. Одна беда, на завтра с трудом вспоминаешь, что прочитал вчера и все приходится перечитывать заново. Поэтому читать смысла не было, и единственным развлечением для него осталось сидеть, пить пиво и смотреть в окно. Впрочем, Сергей был не против. В какой-то момент он поймал себя на мысли, что вид за окном напоминает открытку, не фильм, как могло бы показаться, а именно неподвижную картинку. «Это из-за того, что здесь степь, — понял он, — у нас вдоль дороги деревья, они проносятся быстро, чувствуется скорость поезда. Здесь же смотришь вдаль, там скорость незаметна. Вон хотя бы те домики на горе, застыли, почти не движутся».

— Тебе не кажется, что окно похоже на открытку? — спросил он Женьку. Тот лежал на своей верхней полке, против хода поезда. Таким образом, Сергей смотрел на набегающий пейзаж, Женька на уходящий. — В том смысле что, когда смотришь на открытку с каким-нибудь красивым видом, хочется там оказаться. Так и здесь, хотелось бы поваляться вон в том стоге, пройтись вон в том селе, зайти в хату.

— Ага, — Женька глотнул пива из бутылки, сделал он это лежа, не поднимаясь чуть повернувшись на спину, — зайти в хату, хватануть горилки с хозяином, закусить салом. Потом поваляться в стогу с кем-нибудь. А с кем? — он перегнулся с полки, внимательно посмотрел в окно. — Что-то кандидатур на горизонте не видать.

— Ты есть особь, лишенная воображения, — сказал Сергей, не отрывая взгляд от окна, отпил пива. — К тому же стремящаяся все опошлить.

— Сам дурак, — спокойно ответил Женька, тоже глядя в окно. Подумал и продолжил:

— Ты меня еще спроси, почему люди не летают, ну в смысле, почему они не летают, как птицы?

— Безнадежен! — поставил диагноз Сергей.

Вечером, уже в сумерках, Сергей заметил вдалеке над горизонтом не то скопление темных вечерних облаков, не то первые отроги Кавказа.

— Женька, смотри, — указал он рукой в окно. — Как думаешь, это облака или горы?

Женька свесился со своей полки, поставил на стол пустую бутылку, вверх ногами посмотрел вперед, по ходу. Всмотрелся в горизонт.

— А кто ж его знает, — заключил он, заняв привычное положение на полке, — может то, а может другое. Завтра будут горы, завтра будет море. А сегодня — я спать, — и повернулся лицом к стене.

На следующее утро, в самом деле, были и горы, и море. После Туапсе, который поезд миновал рано, часов в восемь утра, железная дорога пошла вдоль побережья. Так что из окон коридора выходивших на запад, до горизонта простиралось море, а окна купе упирались в близкие склоны гор, поросшие мелким кустарником. Пассажиры, по мере того, как просыпались, занимали места у окон прохода. Ближняя часть моря была темная — падала тень от гор, а дальше оно серебрилось мелкой рябью в лучах утреннего солнца. Сергей тоже вышел в коридор посмотреть на море, но места у окон были заняты, толпиться не хотелось, и он вернулся в купе. Сел на свое любимое место у окна по ходу поезда и стал смотреть на близкие склоны. «За Тереком виден дым в ауле, а горы…», вспомнил он из недавно прочитанного.

— Что горы? — словно услышав его, спросил с полки Женька.

— Проснулся, соня? — Сергей посмотрел вверх. — Давай вставай, часа через два будем в Гаграх. Нам еще собраться, тебе еще умыться, а очередь в туалет не слабая, в полкоридора.

Поезд стал останавливаться чаще, на остановках по коридору на выход, с сумками и чемоданами продвигались люди, ругаясь на праздно стоящих у окон, мешавших проходу.

«Абхазия» прибыла в Гагры по расписанию, полдвенадцатого. Приятели сошли с поезда. Основная часть пути была завершена, до места оставалось всего ничего, но как туда добраться они представляли себе только приблизительно. А где устроятся и где будут ночевать следующей ночью не представляли вовсе. В прошлых поездках к морю бывали случаи, когда, не сумев найти койко-места, первую ночь приходилось спать на пляже, но что поделать, такова уж учесть «дикарей».

Илья

Остановку идущего до Пицунды автобуса легко нашли неподалеку благодаря подсказке полной тетки в белой тряпочной панамке, продававшей фрукты у выхода из железнодорожного вокзала. Сначала ребята пошли было к кассам, выяснить насчет обратных билетов. Где находятся кассы, спрашивать не пришлось, очередь была видна издалека, она выходила из здания и тянулась по улице. Посмотрели, решили: «Нет, не сейчас. Сегодня главное — разместиться. Впереди почти две недели, успеем».

Южное солнце пекло. И хотя одеты приятели были легко, в футболки и шорты, было жарко и они старались держаться в прохладной тени. После полутора суток дороги хотелось помыться, а еще лучше окунуться в море, оно так заманчиво смотрелось из окон вагона на подъезде к городу. Но с морем тоже было решено повременить, еще не вечер, до места доберутся, накупаются. Обоих не покидало легкое возбуждение, рожденное ощущением близкого конца пути и удаленности от дома, и в тоже время пьянящим чувством свободы и ждущей впереди неизвестностью. Это состояние знакомо всем отпускникам-путешественникам, но в возрасте Сергея и Женьки оно проявляется особенно остро.

При кажущейся одинаковости в одежде молодых людей, даже не слишком искушенный наблюдатель легко уловил бы разницу. На Женьке была слепящая белизной футболка с тремя голубыми полосами по плечам и маленьким треугольником слева на груди с соответствующей надписью. На ногах — новые, так же белые, кожаные кроссовки, той же фирмы, что и футболка, «родные», дасслеровские. Даже шорты его были смастырены из джинсов Levi`s, а не из каких-то там, свидетельством чему служил известный всем лейбл с «тяни-толкаем», красовавшийся сзади на поясе. На Сергее футболка в желто-синюю поперечную полоску была без логотипов и прочих знаков, позволяющих определить производителя, коричневые кроссовки непонятного происхождения, из кожзаменителя, явно не вчера купленные. Шорты сделаны из изношенных им джинсов-самострока, приобретённых на Рижском рынке. Материал, правда, был хороший, настоящий джинсовый, во всяком случае, жеваная спичка об него красилась. Было заметно, что первый придавал большое значение тому, во что он одет и при этом имел возможность «доставать» вещи, которым позавидовал бы любой среднестатистический житель страны. Второй же, хоть и тянулся за модой, но, похоже, доступа к дефицитным импортным «шмоткам» не имел. На подходе к автобусной остановке пришлось выйти из тени деревьев, и Женька поставил точку в своем гардеробе. Он остановился, опустил сумку на землю, порылся в ней, достал и водрузил на голову голубую шапку-панамку с высокой тульей и свисающими короткими полями. Фирменных знаков на ней заметно не было, но с первого взгляда было понятно, что панамка эта далеко не простая, — материал плотный и гладкий, поля прострочены ровными рядами тонкой нити.

Людей на остановке было немного. Большей частью это были, по всей видимости, пассажиры с прибывшего поезда. По всей видимости, то есть по мятой одежде, белизне кожи, сиречь отсутствию загара, мятым со сна лицам и, само собой, по дорожным сумкам и чемоданам. Автобусы ходили довольно часто, если верить висевшей на столбе табличке с расписанием, примерно раз в полчаса.

— Пицунда, Рыбзавод, так? — спросил Женька.

— Абсолютно верно, — ответил Сергей. Это были заветные слова, необходимые, чтобы добраться до нужной остановки, которые Петька сообщил Сергею перед своим отъездом.

Молодожены уехали раньше и уже около недели жили в лагере. С ними, как стало известно Сергею поехали Маша-именинница и Катя с достопамятного «комсомольского» Дня рождения. От Рыбзавода пешком, но это ерунда, разберутся потом, вопросы надо решать по мере поступления.

— Наша задача номер раз — не уехать куда-нибудь к черту на кулички, — констатировал Женька, близоруко сощурив глаза, он вгляделся в появившийся в конце улицы автобус, — вроде наш, … а может и нет.

— Ребят, привет, вы в Пицунду до Рыбзавода? — услышали они сзади. Обернулись, за ними стоял невысокий, чуть ниже Женьки, плотного сложения парень, примерно их возраста.

Движения его были несколько суетливы, небольшие смешливые глаза смотрели остро, тонкий нос с горбинкой походил на птичий клюв. Одет он был в легкие брюки и рубашку неярких цветов, в руке держал небольшую дорожную сумку. На поясе у парня весела брезентовая сумочка-кошелек с застежкой-молнией, такие стали популярны у нарождавшегося слоя коммерсантов, в основном рыночных торговцев. Доверия он, определенно, не вызывал.

— Помогите кенгуру, — сказал незнакомец, проследив за взглядом Сергея на свой пояс, улыбнулся, похлопал свободной рукой по сумке-кошельку, — потому что поутру кенгуру в своем кармане обнаружила дыру.

— Да, мы до Рыбзавода, — пожал плечом Сергей, — а что?

— Ничего, — невозмутимо сказал незнакомец. — Просто я услышал, что вы говорите про Рыбзавод и решил, что может быть нам по пути. Оказывается, и правда — по пути, — он уверенным жестом протянул руку, — Илья, — представился он.

— Сергей, — в свою очередь представился Сергей, пожимая руку парня.

— Женя, — Женька тоже пожал руку Илье, — а ты знаешь, где этот рыбзавод? А то мы, как бы, в первый раз, боимся заехать куда-нибудь не туда.

— Я сам до Рыбзавода. Два последних года там отдыхал, — Илья махнул рукой подтверждая, что не о чем беспокоится, — знаю, не проедем, — кивнул на подошедший автобус. — Садимся, это наш.

Сергея всегда удивляло, как просто и легко некоторые могут знакомиться. Вот так запросто, подойти, заговорить, представиться, у него так не получалось.

Автобус был привычным ЛИАЗ-иком, точно такие же колесили по всем городам страны. Единственным его отличием было наличие темных матерчатых шторок на окнах.

— А у них всё со шторками, даже машины. Южный народ! — сказал Женька, когда они уселись на места. Сергей посмотрел на проезжающие мимо «Жигули» и «Волги». В самом деле, окна практически каждого автомобиля были затянуты шторками.

— Наверное, с солнцем борются, — предположил Женька, — солнцеборцы, блин.

Автобус тронулся, Сергей сидел у окна и смотрел на затененные деревьями улицы, Женька сидел рядом, парень представившийся Ильей устроился на сиденье сзади них.

Окруженные горами Гагры удивили их обилием зелени в сочетании с архитектурой начала двадцатого века. Каждый курортный город, в котором они побывали, будь то в Крыму или на Северном Кавказе, имел свое лицо. Хотя, казалось бы, в годы тотальной унификации и стандартизации все должно было выровняться, застроиться типовыми панельными домами, потерять индивидуальность. Из всех приморских городов таким, на их взгляд, был только Сочи. Едва отойдешь от моря и потеряешь его из виду, сразу попадаешь в окружение привычных «панелек» и закатанных в асфальт улиц да тротуаров, как будто не курорт вовсе, а какой-то провинциальный городок в средней полосе. Только очень жарко. Ялта, к примеру, являясь тоже довольно крупным городом, была куда интересней, был в ней свой колорит, не то из-за рельефности улиц, сбегающих к набережной, не то из-за множества экзотических растений. Иногда складывалось впечатление, что Никитский ботанический сад разросся по всему городу. Вообще-то они не слишком жаловали большие приморские города — народу много, в основном семьи с детьми, визг-писк, кругом толпа. В заведениях общепита очереди такие, что пока стоишь, скрючит от голодной судороги. Пляжи мало того, что не блещут чистотой, на них «яблоку упасть негде». Поэтому они выбирали курорты вроде Судака или Гурзуфа, которые и городами-то назвать было трудно. В том же Судаке из городских строений — пара пансионатов да генуэзская крепость. Зато кругом пальмы-кипарисы. Густо оплетенные виноградной лозой дворы, где они снимали койки в сарайчиках, были окружены персиковыми и абрикосовыми деревьями, грушами и сливами. Среди отдыхающих почти одна молодежь. В крупные города приятели наведывались только с познавательной целью, на экскурсии. Наиболее колоритным из них, на чем мнения Сергея и Женьки сошлись, была Феодосия. Создавалось ощущение, что время в этом городе остановилось в конце прошлого века. Вдоль извилистых, то поднимающихся, то опускающихся узких улиц, спрятавшись в тени деревьев, стояли старые оштукатуренные одно и двухэтажные дома с небольшими окнами и покатыми крышами. На этих улицах нетрудно было представить себе одетых по моде прошлого века чеховских дам в белых платьях с кружевными зонтиками. Кругом был будто разлит эфир романтики, пропитавший картины Айвазовского и книги Александра Грина. Единственно, что портило впечатление, это железная дорога отрезавшая пляж от города. Гагры в этом отношении выигрывали, железная дорога здесь тоже была, но проходила в черте города, достаточно далеко от моря чтобы не мешать отдыхающим и не ломать вид побережья. Как и Феодосия, Гагры были пропитаны духом старины, правда здесь скорее первой половины века текущего, и чувство это зарождалось уже у монументального здания железнодорожного вокзала.

— Гагры, это, вроде, Абхазия? — спросил Сергей Женьку, вглядываясь в вывески на домах сквозь листву растущих вдоль улиц деревьев.

— По-моему, да, — ответил тот. Они, будучи детьми интернационального Союза, не слишком разбирались в национальностях.

— Значит, я уже почти знаю абхазский, — похвалился Сергей, — смотри: «магазин» — «а-магазин», «оптика» — «а-оптика», «газета» — «а-газета». Вон, смотри: «а-пошта». Добавляй себе «а» к слову и все дела. Ты, соответственно, по-абхазски — «а-Женька», я — «а-Сергей».

— Хорошо, — Женька тоже всмотрелся в вывески, — скажи тогда по-абхазски «аптека».

— Легко! А-а…, — Сергей запнулся, — а, хрен ее знает, — он с улыбкой посмотрел на Женьку.

— «Аптека», так и будет «аптека», — послышался сзади голос Ильи, — вообще-то здесь есть такое дело с буквой «а», но не все так просто, это только когда слова из русского и то не все.

— Мы с Женькой просто так, прикалываемся, — Сергей обернулся к Илье, — ехать-то далеко?

— Где-то с полчаса.

— Илья, слушай, а ты не знаешь случайно, где-то там, недалеко от Пицунды есть студенческий лагерь «Солнечный»? — Женька тоже повернулся к Илье.

— Знаю и не случайно, это во втором ущелье. Я рядом, в первом, два прошлых года отдыхал.

— «Дикарем» или как? — спросил Сергей.

— Ага, на частном секторе. А вы прямо в лагерь, по путевкам?

— Нет, у нас знакомые сейчас в лагере. Мы пока подвешены, не знаем куды бечь, — сказал Сергей. — Хотим где-нибудь рядом с лагерем снять.

— Нет проблем! — Илья пожал плечом, — в первом ущелье армянская деревня, я там жил у Ашота, вполне себе ничего.

— Армянская деревня? — удивился Сергей. — Здесь же вроде Абхазия?

— Здесь Абхазия, а в ней армянская деревня, армяне там живут, — попытался объяснить Илья. — Так получилось, наверное, я не знаю.

— А рядом это как? — заинтересовался Женька. — Сколько от деревни до лагеря?

— Пешком вдоль моря минут десять-пятнадцать, а ближе все равно ничего нет.

— Ты в этом году опять туда? — спросил Сергей.

— Нет в этом году я в самой Пицунде. Там, кстати, тоже недалеко, в районе Рыбзавода.

— А чего так? Что, в деревне не понравилось? — полюбопытствовал Сергей. Разговаривать, повернув голову к Илье, было неудобно, уставала шея, поэтому он сел в пол-оборота назад, перекинув локоть через спинку сиденья.

— Да нет, в деревне все нормально. Я просто женился недавно, с женой там, как-то не фонтан. Решили в Пицунде снять квартиру.

— А жена где? — спросил Женька.

— Катюха позже приедет, сегодня у нас воскресенье? Значит в четверг. Я пока похолостякую, — усмехнулся Илья, — да обустроюсь тут.

— От остановки далеко туда идти? — спросил Сергей, — Нам сказали от Пицунды только пешком можно.

— Минут двадцать-тридцать, это если до деревни.

— Покажешь дорогу?

— Легко. Если хотите, могу даже с вами пройтись. Кстати, Ашоту привет скажу, хороший мужик. Вы можете у него и осесть, если у него свободно, если нет, посоветует кого-нибудь.

— А сам-то, когда устраиваться собираешься?

— А у меня уже все схвачено, квартира снята, отец через знакомых все сделал. Давайте, я забегу, сумку брошу, чтобы с ней не тащиться, подождете?

— Не вопрос, — сказал Женька, отвернулся от Ильи, откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза.

— Давай, конечно, — сказал Сергей, тоже повернулся на место, стал смотреть в окно.

«Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — думал он, — или нам с Ильей крупно повезло, или…, странный он, какой-то не наш. К тому же, армянская деревня, Ашот какой-то. Заведет еще куда. Хотя, кто не рискует…». Сергей посмотрел на Женьку тот спокойно сидел в прежней позе, с закрытыми глазами, скрестив на груди руки. Сергей подумал, что, похоже, он зря напрягается, что если уж перестраховщик Женька спокоен, то ему грех дергаться.

Автобус въехал в Пицунду, петляя по узким улицам, стал чаще останавливаться.

— На следующей выходим, — сказал Илья.

Сергей толкнул локтем Женьку.

— Нечего пихаться, я не сплю, — сказал тот, по-прежнему не открывая глаз.

Сошли на остановке, Сергей не удержался, спросил у людей, пропускающих выходящих из автобуса, чтобы войти самим: «Это остановка «Рыбзавод?». Получил подтверждение, успокоился.

— Я же говорил, что знаю, — без тени обиды сказал Илья, оглядываясь вокруг. — Нам туда, — сказал он, указывая рукой направление.

— Это я так, по инерции, — оправдываясь, в спину ему проговорил Сергей.

Оказалось, что Рыбзавод это ни то пригород Пицунды, ни то поселок на ее окраине. Илья здесь довольно неплохо ориентировался, во всяком случае, дом в котором ему сняли квартиру нашел быстро. Дом был небольшой, из серого кирпича, квартира Ильи находилась на втором, последнем, этаже. Сергей с Женькой подниматься не стали, подождали внизу.

— Все, я готов, — сказал Илья, выйдя из подъезда, — до четверга я абсолютно свободен, — процитировал он Пяточка. — Пойдем?

В руке Илья сжимал какой-то белый комок. Он с удивлением проследил за заинтересованными взглядами приятелей.

— А точно, чуть не забыл, — он расправил и натянул на голову матерчатую панамку. — Катюха давала, а я еще отказывался. Теперь на Женька посмотрел, откопал в сумке и вот, … — он обвел взглядом ребят. — Как?

— Отлично, — отозвался Женька.

Сергей молча поднял большой палец. Панамка была немногим лучше, чем у продавщицы на вокзале и до Женькиной явно не дотягивала. Если у того больше походила на легкую шляпу, то панамка Ильи куполом обтягивала голову, мятые поля топорщились неровными ломаными краями.

— Я так и думал, — довольно сказал Илья, похоже, он понимал, что выглядит довольно смешно, но не придавал этому особого значения.

Они шли по иссушенной грунтовой дороге, которая полого спускаясь, огибала склон горы. Под ногами шуршал белый гравий. Солнце стояло в зените, прямо над головами, спрятаться от него было негде. Справа внизу простиралось море, лазорево-зеленоватое ближе к берегу, оно постепенно набирало яркую синеву к горизонту. Слева к небу круто уходил склон горы, поросший внизу редким невысоким кустарником с кривыми, как будто изломанными в нескольких местах ветками. Его листья, как и у всех дикорастущих южных растений, были небольшие, неяркие, непривычного зеленовато-серого цвета, будто присыпанные пылью.

— Подождите немного, — Сергей вдруг остановился, поставил в сухую траву у подножья сумку, цепляясь за выступающие камни, полез по склону.

Некоторое время он продвигался вверх, не оборачиваясь, посмотрел вниз только когда достиг небольшого уступа и сел на него. Женька и Илья показались ему неожиданно маленькими и далекими, желание лезть выше пропало.

— Это ты зачем? — крикнул ему Женька.

— Не знаю. Захотелось, — отозвался Сергей и перевел взгляд на море, так было спокойней.

— Тогда отдай колбасу убиенной тещи! — недолго думая вновь крикнул Женька, — а еще напиши, что мы тут были.

— Нечем, — крикнул Сергей в ответ, перевел взгляд на море, вид был роскошный, но задерживаться на уступе ему почему-то не хотелось. Он развернулся лицом к горе, сполз с уступа, стал потихоньку спускаться. Оказалось, что подниматься было проще. Когда лез вверх, он видел камни и щели в склоне, за которые можно зацепиться, теперь их приходилось находить на ощупь. Кроме того, каждый взгляд вниз в поисках уступа, на который можно поставить ногу, заставлял плотнее прижиматься к скале, что тоже не способствовало спуску. Оказавшись, наконец, на земле, он посмотрел вверх.

— Это где я был-то? — спросил он, высоко задрав голову.

— Голову ниже опусти, — ответил Женька, — ты был вон на той площадке, — он показал пальцем место метрах в пяти от земли.

— Чего, правда, что ли? — разочарованно сказал Сергей, — мне казалось, что я чуть ли не до половины склона долез.

— А зачем мне врать-то, вон у Илюхи спроси, — Женька усмехнулся. — Пойдем. Турцию-то хоть увидел?

— Угу. Неинтересно, там все турчанки в паранджах, — ответил Сергей, поднимая сумку.

— Поэтому так быстро слез? — спросил Женька.

— Именно! — в подтверждение истинности сказанного Сергей поднял вверх указательный палец. — Тронули?

— Ага, Штирлиц тронул …, — гыгыкнул Женька.

Пошли дальше. По дороге разговорились. Оказалось, что Илья тоже из столицы. В свое время в институт не поступил, точнее не поступал, с его успеваемостью соваться туда смысла не было, тем более отец его пристроил в какой-то техникум. Отец у него был одним из первых замов директора некоего крупного завода, короче «шишка». В настоящее время Илья с подачи «предка» промышлял коммерцией. Правда, чем конкретно, было не очень понятно. Вроде какой-то кооператив на территории завода его отца, не то занимающийся кустарным производством чего-то, не то предоставляющий площади под склады. Услышав про склады, Сергей с Женькой переглянулись. По КБ, в котором они работали, недавно стали ходить слухи, что в связи с отсутствием крупных госзаказов директор грозился всех разогнать и сдавать площади в аренду, мол, для него это будет выгоднее.

Во всяком случае, деньги у Ильи, похоже, водились. Периодически в его речи, наряду с присказкой про кенгуру, проскакивало: «А у кого не хватит денег, пусть привяжет к ж… пе веник!», при этом он, не скрывая удовольствия, поглаживал рукой свой напоясный кошелек.

Под горку идти было легко, скоро каменистая стена слева ушла в сторону, и они увидели Первое ущелье. Оно сбегало вниз к морю и упиралось в пустынный песчаный пляж. Прямо по ходу, среди серого песка пляжа, вырос похожий на беседку домик, вокруг которого чинно бродили упитанные свиньи. «Местное кафе», — подсказал Илья. Не доходя до заведения общепита, дорога поворачивала налево. Поражал контраст между прокаленной солнцем дорогой, по которой они проделали путь от Пицунды, и тенистым зеленым ущельем. Подобное чувство, наверное, должен испытывать человек наткнувшийся на оазис в пустыне. Ущелье было неширокое, метров пятьсот в поперечнике. Дальний от них склон был весь покрыт темно-зелеными зарослями хвойных деревьев, похожих на сосну, возможно, это была ее карликовая разновидность. По ближнему слону вверх, вдоль ущелья уходила армянская деревня. Дома едва проглядывали сквозь листву покрытых спелыми персиками, сливами и грушами фруктовых деревьев.

— Ну, вот и пришли, — сказал Илья.

— А лагерь-то где? — оглядываясь вокруг, спросил Женька.

— Вон там, — Илья показал на дальний склон, — видите, где горы подходят к морю? Там есть небольшой проход, вот по нему в лагерь и можно попасть. Правда ночью, когда прилив, его заливает, но так, не глубоко, где-то по колено, пройти можно.

— А другой дороги нет? — удивился Сергей, — как же в лагерь продукты привозят, да и вообще?

— Дорога есть, она проходит поверху, — Илья широко повел рукой по вершинам отрогов, — в объезд ущелий, но это далеко, а здесь, — качнул головой в сторону перешейка, — раз, и там. Я говорю, идти не больше десяти минут.

Дом Ашота был третьим от начала деревни. Без стука зашли в калитку. За растущими возле забора деревьями им открылся широкий двор, с двухэтажным домом в глубине. Перед домом за столом на скамейке сидел сам Ашот. Он оказался довольно старым мужчиной, еще не древним стариком, но уже прилично в возрасте. Илью радостно поприветствовал, назвал: «Илья-джан». Место, которое в прошлом снимал Илья, было занято, но в хозяйстве оказалась еще одна, свободная комнатушка, как раз на два места. В сопровождении одного из сыновей Ашота Сергей с Женькой пошли посмотреть то, что им предлагалось. Комнатка, располагавшаяся в дощатой напоминавшей сарай пристройке к дому, была небольшая, прямоугольная, примерно метра два на три. В углу, у стены напротив входа стоял стол, остальное пространство стены занимала кровать. Вторая кровать располагалась вдоль стены справа от входа. Кровати были металлические, пружинные, с ватными матрасами — стандартные койко-места. В изголовье каждой было сложено постельное белье. Окно в комнате было одно, в стене справа, правда, оно упиралось еще в какое-то деревянное строение, так что света из него не поступало. Да и бог бы с ним, все равно постоянно находиться здесь приятели не собирались, так вещи кинуть, да переночевать. Удобства были во дворе. То есть там находился туалет, и устроенная под навесом маленькая кухонька с газовой плитой, железной эмалированной раковиной и водопроводным краном над ней. Вполне себе ничего, как сказал Илья.

Сторговались быстро, по рубль восемьдесят в сутки, за двоих. О цене договаривался Ашот, на правах хозяина. Хотя, похоже, самим хозяйством он уже не занимался, и проводить время во дворе за столом было его любимым занятием. Всю работу делали жившие с семьями в этом же доме его сыновья Баграм и Вазген, обоим было лет около сорока. Денег вперед Ашот не требовал, что приятно удивило. Махнул рукой: «Потом заплатите, когда уезжать будете. Вас же Илья-джан привел!».

Сергей был рад, что его опасения в отношении Ильи не сбылись, и ругал себя за излишнюю подозрительность. Благодаря Илье приятели сэкономили массу времени и нервов. Распределили кровати, Женька выбрал себе место справа. Сергей ничего не имел против койки рядом со столом напротив входа. Каждый сел на свою, Илья опустился рядом с Сергеем.

— Спасибо Илья, выручил, — Сергей протянул Илье руку, тот ответил пожатием. — Повезло нам с тобой

— Не за что. Чего делать-то будете? — Илья откинулся спиной на стену, стал слегка раскачиваться на пружинах кровати. — Время сейчас сколько? Часа два?

— Около того, — скосив глаза на наручные часы, ответил Женька, последовал примеру Ильи — тоже начал раскачиваться на кровати. — Я есть хочу! — объявил он.

— Поесть, искупаться, сходить в лагерь к Петьке с Милой, вообще посмотреть, что здесь и как, — озвучил свое видение программы на оставшийся день Сергей, — а там видно будет.

Поесть он не зря поставил на первое место. Кроме бутерброда с сыром и стакана чая, наскоро перехваченных еще в поезде у него, как, впрочем, и у Женьки, сегодня во рту еще ничего не было.

— Предлагаю в честь приезда, пройтись по шашлычку в местном кафе, — предложил Илья.

— Там дорого? — спросил Сергей.

В этом году с финансами у него было получше, чем обычно — перед самым отпуском получил приличную зарплату за ведение нового проекта, но разбрасываться деньгами с первого дня он считал лишним.

— Дешевле, чем в Пицунде, а тем более чем в Москве, — Илья продолжал раскачиваться на кровати, Сергею приходилось качаться вместе с ним. — К тому же, у кого не хватит денег, пусть привяжет …, — выдал он свое любимое.

— Я не против. Готовить, если честно, в лом, — сказал Женька.

— Единогласно, — согласился Сергей. — Плавки сразу оденем?

— Давай потом, — Женька встал, достал из сумки деньги, задвинул ее ногой под кровать. — Пойдем уже. Есть хочу!

Кафе оказалось довольно уютным, к тому же с видом на море. Оно представляло собой открытую с трех сторон квадратную деревянную террасу с перилами высотой примерно по пояс по периметру, с дощатым полом и четырехскатной крышей. Единственная глухая стена находилась со стороны дороги на Пицунду, возле нее располагался мангал и стол, где готовилась еда, рядом небольшая стойка-прилавок, отделяющая кухню от места для посетителей. От мангала, на котором лежали шампура с шашлыком, расходился запах горящего угля и жареного мяса. В кафе было пять-шесть столов, два из которых были заняты. Причем посетителями кафе были, очевидно, местные жители. «Странно, что они дома поесть не могут? — подумал Сергей. — А с другой стороны хороший признак, — если местные здесь едят, значит кухня должна быть приличной». Крыша кафе укрывала от солнца, находиться в тени было приятно. По пляжу, отделявшему кафе от моря, по-прежнему бродили свиньи. Кроме них на горячем песке побережья никого не было, по-видимому, купание в море было не самым любимым занятием местных жителей.

Готовил еду и обслуживал посетителей, похоже, сам владелец кафе — армянин, на вид, лет сорока пяти. При этом привлекала внимание его манера держать себя. Он не ходил от столика к столику, услужливо согнувшись, с перекинутым через руку полотенцем, заглядывая в глаза клиентам, как это повсеместно принято у официантов. Он держал себя степенно, с достоинством. Складывалось впечатление, что он не обслуживает посетителей, а, скорее, принимает гостей.

Выбор блюд был небогат, но им большого разнообразия и не требовалось. Заказали по шампуру шашлыка, салат из овощей и бутылку «Каберне», без нее никак — надо же было отметить приезд. Хозяин кафе снял с мангала три готовых шашлыка, ножом сдвинул с шампуров на тарелки мясо, открыл «Каберне», поставил на стол бутылку и три стакана, наливать вино не стал. Он вновь отошел к прилавку, крупными кусками порезал в глубокую салатную тарелку бордовые, мясистые южные помидоры, посыпал зеленью, помешал, полил соусом, судя по запаху с чесноком. Поставив тарелку с салатом на стол, он пожелал им приятного аппетита, при этом сделал это тоном человека, уверенного в том, что предложенное не понравиться не может.

— Ну, что, — Сергей разлил вино, поднял стакан, — предлагаю первый тост за то, что трое идущих успешно осилили дорогу! И за начало отпуска!

— И за знакомство! — добавил Илья.

— А за знакомство я предлагаю поднять второй тост, — сказал Сергей, подражая кавказскому акценту, сделал он это вполголоса, чтобы не услышали посетители и хозяин кафе.

Шашлык был хорошо прожаренный, при этом сочный и мягкий, похоже, из свинины. Сладкие южные томаты прекрасно сочетались с острым чесночным соусом. Впечатления от еды дополнял немного терпкий вкус красного южного вина.

— Не то я такой голодный, не то на самом деле все очень вкусно, — сказал Сергей, подкладывая себе на тарелку салат.

— Угу, — согласился Женька, запивая вином кусок шашлыка.

— Я же говорил, — сказал Илья.

— Тогда за знакомство! — сказал Сергей, вновь поднимая стакан.

Выпили и за знакомство.

— Слушайте, а чего они здесь все ходят, — Женька указал на пасущихся рядом свиней, — там же нет ничего, не песок же они едят.

— А вот чего, — Илья взял со своей тарелки кусок шашлыка и бросил его за ограду кафе.

Ближайшая к месту падения хавронья опрометью кинулась к мясу и, удовлетворенно похрюкивая жеванув раза два, мигом его проглотила.

— Ни фига, как она его смолотила! — восхитился действиями свиньи Женька.

— Здорово! Безотходное производство, а завтра ее туда, — Сергей указал глазами на мангал.

— Угу, — промычал Илья, откусывая мясо.

Поели, поблагодарили хозяина кафе. Когда расплачивались Илья, доставая деньги из своего кошелька на животе, не преминул вспомнить свою любимую кенгуру с ее «дырой». Деньги в кошельке у него были сложены купюра к купюре, довольно-таки толстой пачкой.

В лагерь идти Илья не захотел, «чего я там не видел», сказал, что лучше пойдет, разберет вещи. Договорились встретиться завтра часов в десять-одиннадцать, с той стороны горного отрога, во втором ущелье, в начале пляжа. Похоже, Илья сам не очень представлял, чем будет заниматься до приезда супруги и знакомство с Сергеем и Женькой было для него очень кстати. Приятели вернулись к Ашоту, одели под шорты плавки, нужно было непременно окунуться в море и как можно скорее, и направились в сторону перешейка. О купании на местном пляже речи быть не могло. Во-первых, хотелось уже взглянуть на лагерь, а во-вторых, составлять компанию похрюкивающим тушам не было никакого желания.

«Солнечный»

С обратной стороны горного отрога, во втором ущелье, пейзаж заметно отличался от того, который они наблюдали в ущелье первом. Там, в первом, преобладали темно-зеленые цвета фруктовых и низкорослых хвойных деревьев, почти все было укрыто тенью от гор. Здесь же все было залито солнцем, что так совпадало с названием лагеря, цветовая гамма была желто-серо-зеленая. Лишь далеко вверху горные склоны были покрыты карликовой сосной, заросли которой темно-зеленой каймой обрамляли ущелье. Пройдя между морем и отвесным склоном по перешейку, ширина которого составляла от силы метра четыре, приятели увидели перед собой длинный пляж, протянувшийся до следующего горного хребта, и раскинувшийся над пляжем студенческий лагерь «Солнечный». Это ущелье было не шире предыдущего, скорее даже уже, но из-за отсутствия буйной растительности зрение обманчиво расширяло его. Влево ущелье круто, террасами уходило вверх от моря. Лагерь начинался не сразу за перешейком, а чуть поодаль. Сначала шел пляж крупного серого песка, шириной метров десять. Слева от приятелей он заканчивался зарослями высокого, в человеческий рост, сероватого тростника, справа упирался в море. Через пятнадцать-двадцать шагов от входа в ущелье песок резко обрывался, дальше пляж был покрыт галькой — мелкими гладкими камнями, отшлифованными морской волной. Только местами, у самого моря виднелись песчаные косы. Границей двух пляжей служило небольшое углубление, рассекавшее их по всей ширине, похоже русло пересохшего ручья или речушки. Лагерь находился над галечным пляжем, состоял он из небольших деревянных домиков, расположенных на террасах. Забора не было, оградой лагерю служили склоны гор. Возможно, какие-то ворота и были, там, вверху, на въезде, но с пляжа их видно не было. Склоны между террасами были покрыты иссушенной солнцем травой, через которую местами пробивался низкорослый кустарник. Только в одном месте росли небольшие южные деревья или высокие кусты — по периметру прямоугольной площадки в самом начале лагеря, если смотреть от входа в ущелье с перешейка. Сквозь узкие жесткие листья виднелся асфальт покрытия и сцена с аппаратурой.

— Здесь у них дискотеки, — сделал очевидное заключение Женька.

В глубине лагеря, практически в его середине виднелось большое одноэтажное строение с шатровой крышей, как выяснилось позже — столовая. На террасе, находящейся над площадкой для дискотек, на расстоянии ста метров от нее располагались два одинаковых как близнецы дома, сильно отличавшихся от прочих. Во-первых, они были значительно новее и больше других жилых строений лагеря. Во-вторых, они отличались оригинальным дизайном: наподобие шалашей состояли только из двускатных острых крыш, то есть боковых стен у них не было, низ крыши опирался на землю. В обращенных к морю скатах крыш были вмонтированы окна, с торцевых сторон виднелись небольшие веранды. Не иначе, в этих домах жила администрация лагеря.

По галечному пляжу тут и там были расстелены большие полотенца и подстилки с яркими рисунками, на которых были не то восходы, не то закаты, волны, солнце, дельфины, пальмы и рыбы. Такие пляжные подстилки-полотенца можно было купить только в приморских магазинах. В средней полосе они не продавались, поэтому если на пляже где-нибудь в столичном регионе кто-либо загорал на подстилке такого рода, то без слов была понятна его или ее принадлежность к касте счастливцев, посетивших южные курорты. На части полотенец жарились на солнце студенты и студентки, многие пустовали, очевидно, их владельцы и владелицы плескались в море или играли в волейбол, точнее в «картошку».

С нехитрыми правилами этой игры был знаком любой отдыхающий. Играющие вставали в круг, подкидывали мяч и каждый должен был отбить его, как при игре в волейбол. Кто упускал мяч, садился в центр. Стоящие по периметру в ходе игры периодически пробивали мячом по сидевшим внутри. Выйти из центра круга можно было, только перехватив мяч во время такого «расстрела». После того, как мяч был пойман, «штрафники» вставали в круг, а тот, кто последним коснулся мяча, потеряв его, садился в центр. Особое содержание придавало игре присутствие в ней слабого пола. Точнее, участие девушек придавало игре смысл. Во-первых, потому, что просто быть с девчонками летом на пляже значительно веселее, чем без них. Во-вторых, девушки чаще теряли мяч, заполняя центр круга, что оживляло игру. И наконец, если в игре были одни ребята, они заводились, появлялась спортивная злость, мяч терялся редко, а если кто-то попадал в центр, то выбраться обратно и встать в круг, было почти не реально. Играющие «гасили» мяч по сидящим внутри с такой силой, что поймать его не представлялось возможным. Так что в чисто мужской компании предпочтение отдавалось игре в классический волейбол через сетку. Если в игре участвовали девушки по ним, понятно, никто сильно не пробивал и, у находящихся рядом ребят, да и у самих девчонок, появлялся шанс перехватить мяч, центр круга в этом случае обновлялся значительно чаще. Групп играющих было несколько, от них доносились визг и хохот.