12+
Распахнутые двери

Объем: 108 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Эту книгу мы посвящаем нашим родителям — Тюриным Елене Николаевне и Владимиру Степановичу в честь их золотой свадьбы.

Дети и внуки

Картинки

Екатерина Тортунова

Это дедушка, Владимир Степанович. Он прекрасный садовод, папа и дедушка. Еще он рассказывает анекдоты и поет песни. И играет в шахматы!

Это бабушка, Елена Николаевна. Она всех нас вырастила. У нее в доме всегда красиво, уютно и тепло.

Это Света, старшая дочка. Она серьезная и умная, все умеет делать сама и лучше всех!

Это Аня, младшая дочка. Когда приходишь к ней в гости, тебя всегда ждут. С Аней очень хорошо говорить по душам.

Это Катюша, внучка. Она научилась читать почти сразу, как родилась, и с тех пор не останавливается.

Это Васюша, внучка. Она очень добрая и лучше всех умеет развлекать малышей.

Это Катя. Катя — самая добрая и мудрая, а еще — заядлая путешественница.

Это Лиза, внучка. Она очень талантливая и милая, и еще — отличный дизайнер.

Это Настя, внучка. Настя так здорово рисует хной, что все девочки в очередь выстраиваются, чтобы Настя им что-то нарисовала.

Это Софья, внучка. Софья — настоящая гимнастка, очень упорная и трудолюбивая.

Это Маша, внучка. Маша — пловец. Она упрямая и сообразительная.

А это — маленькая Анечка!

Камчатка

Светлана Тортунова

Папа работал на Камчатке горным инженером, а мы с мамой и братьями жили в Москве, в коммуналке на Большой Почтовой. Папа приезжал в Москву в отпуск, но это случалось редко, всего-навсего раз в год, а все остальное время мы по нему скучали. Очень сильно скучали.

И вот однажды, в конце сороковых, мама как-то утрясла вопросы на работе, в наших с братьями школах, и мы поехали к отцу!

Сначала долго ехали через всю страну на поезде, я даже не помню, сколько, может, две недели, может, месяц. Поезд подолгу стоял на всех полустанках, брат бегал за кипятком, мама покупала на станциях вареную картошку и яйца…

Наконец приехали. Нет, пока еще не на Камчатку, а во Владивосток. Дальше — морем. Пассажиров погрузили в катер и повезли к стоящему на рейде большому кораблю. И почему-то весь катер был полон детей и женщин, наверное, так же, как мы, к отцам и мужьям ехали. Подъехали к кораблю. Корабль высоченный, до неба. А катер маленький. Как наверх забираться? Тут сверху сбрасывают лестницу, веревочную. Ветер, она шатается, ходит из стороны в сторону, а по ней — раз — матрос ловко спускается вниз, как кошка. Я даже не заметила, как он руками и ногами перебирал, до того быстро спустился. Улыбнулся, рукой помахал и стал женщин наверх подсаживать. Которые побойчее, быстро залезли, а остальные сбились в кучку и сидят. Тогда матрос крикнул что-то и сверху корзину спустили, большую, в такой, наверное, медведь пирожки нес вместе с Машенькой. И в этой корзине стали наверх детей поднимать. Дошла очередь и до меня. Мама уже наверху была, меня матрос с братом внутрь посадили, веревкой привязали, и корзина поползла вверх, медленно-медленно. Передо мной бесконечная серая стена корабля, подо мной, где-то далеко внизу — море с крошечным катером, вокруг — свист ветра. Корзину качает, и передо мной стена, стена, ужасная серая долгая стена. С тех пор боюсь туннелей и серых стен.

Что еще я помню о Камчатке? Снег, сопки, дымок из вершины Ключевской… Не очень много, сколько мне тогда было — лет 8—10. И прожили мы там недолго, года 2—3. Но некоторые эпизоды прямо перед глазами стоят, как будто вчера все было.

На Камчатке у отца был пес Джек, немецкая овчарка. Его впрягали в большие санки со спинкой, и Джек катал меня по двору. Снег, ветер в лицо — весело! И Джеку тоже было весело! И однажды он так развеселился, что выбежал вместе со мной из двора и понесся вдоль моря, по самой кромке! Я боялась выпасть, вцепилась в края санок из всех сил, зажмурилась и кричала: «Джек! Джек! Стой! Остановись!». Но он не слышал, а бежал вперед все быстрее! Отец выбежал из дома, чудом догнал Джека и остановил санки. Больше нам не разрешали кататься, пёс грустил и смотрел на меня виноватыми глазами. И я тоже грустила.

Еще я играла с соседским мишкой. Мишка — это не мальчик, мишка — это медвежонок, настоящий бурый медвежонок из леса. Совсем ручной, маленький, забавный. Я приходила к соседям в гости, и мы с мишкой подолгу валялись на полу, играли, смеялись. Такой у меня был пушистый друг.

Самое лучшее камчатское воспоминание — папа и гейзеры. Гейзер — это такой горячий фонтан, бьющий из-под земли. Папа брал меня на руки, мы с ним спускались в гейзерное озерцо, садились, он придерживал меня коленями, и мы сидели так долго-долго. Папа рассказывал истории, я слушала, мы смеялись и были вдвоем, только вдвоем.

Потом мы уехали назад в Москву, а папа остался на Камчатке. И они потом долго мне снились — папа, Камчатка, Джек…

Интродукция и рондо-каприччиозо

Светлана Тортунова

Рос я в деревне, в очень бедной семье — отец погиб на фронте, мама одна тянула четверых детей.

В десять лет меня, как сына погибшего солдата, зачислили в Тамбовское суворовское училище, и это спасло меня от верной смерти. Тогда годы были лихие, послевоенные, шпаны много, могли убить просто так, ни за что. На нашей улице парнишка жил, мой полный тезка, тоже Вова Тюрин… да у нас полдеревни было Тюриных, и чтоб не путаться, у всех семей прозвища были. Нас звали — Микулята: возьми у Микулят, пойди к Микулятам… Откуда пошло — бог весть. У моего приятеля Толика было прозвище Гопич, а у его семьи, если мне не изменяет память — Веселкины.

Так вот, про тезку моего. Затащили его на глубину и утопили. Просто так, ради забавы. Я поэтому вместе со всеми купаться на Цну не ходил — боялся. Ходил один, рано утром, пока никого нет — плавать учился. Потихоньку, у берега, по-собачьи — так сам и поплыл.

Ну вот, поступил я в суворовское. Там сразу определили, у кого какие склонности, у меня хороший слух обнаружился, и мне было предписано заниматься музыкой.

Все ребята во дворе в футбол гоняют в свободное время, а я за пианино сиди — тына-тына. Тоска. И не забалуешь — офицер-педагог рядом, задания дает, пальцы ставит. Так я промучился кое-как с музыкой несколько лет, а потом поехал к сестре Кате на каникулы в Москву. Катя училась в МГУ на журфаке и жила в общежитии. Москва меня, конечно, ошеломила — большие дома, широкие улицы, много людей. Но главное мое потрясение было впереди.

Сидим мы с Катей как-то в общежитской комнате, и вдруг по радио начинают передавать концерт классической музыки. Катя мне говорит: «Вот, Вова, послушай, это очень хорошее произведение — „Интродукция и рондо-каприччиозо“ Сен-Санса». Я по армейской маршевой привычке сунулся сделать громче, но Катя меня остановила — эту музыку надо слушать тихо.

И все, я пропал. Сен-Санс затянул меня в пучину классической музыки.

Я вырос, записался в музыкальную школу для взрослых, купил аккордеон, научился играть. Выступал с оркестром в Измайловском парке, собрал небольшую коллекцию пластинок любимых композиторов — Чайковского, Свиридова, Сарасате…

Я не стал военным, не стал и музыкантом. Но музыка всегда рядом со мной, всю мою жизнь. Спасибо сестре Кате и Камилю Сен-Сансу.

Про любовь

Анна Корнева

Прекрасно, когда в жизни человека есть любовь. Интересно, как человек с ней встречается? Любовь с первого взгляда — верите ли вы в нее?

Мама с папой познакомились в больнице со странным названием ЦНИИПП.

(Казенное и какое-то противное название, совершенно не подходящее для места, где живет любовь, позже получило более приятное и домашнее прозвище — Кырло-Мырло, в честь Карла Маркса, имя которого одно время носила больница).

Я часто представляла себе, когда эта самая любовь заставила их сердца учащенно биться?

Может, когда они оба лежали на холодных каталках в предоперационном коридоре?

Мама подмигивает и подбадривает папу: мол, не бойся! Все будет в порядке!

А папа дрожит от страха, он панически боится любых медицинских манипуляций, но голос мамы так спокоен, что папа начинает верить: все именно так и будет!

А может, тогда, когда папа на спор (не ударять же в грязь лицом перед такой веселой и самоуверенной девчонкой?) проходит лужу на одних руках? Никто не может, а он смог! Да он вообще может многое! Играть на аккордеоне, сочинять музыку, разговаривать на немецком языке (немного позже, когда папа начинает ухаживать за мамой, они идут в Большой театр. Рядом с ними сидят немцы, которые не понимают, что происходит на сцене. Папа переводит, а мама необычайно горда! Конечно, ее немного смущают носки, один черный, другой зеленый, торчащие из-под брючин ее избранника. Но цвета папа будет путать всю жизнь, это такая мелочь, которую мама научится быстро контролировать фразой: «Володь, носки проверил?»).

У нас хранится фотография той поры: молодые парни и девушки в одинаковых полосатых пижамах сидят на больничной скамейке и заливисто хохочут. Ноги вытянуты — попробуй, согни их, если они в гипсе. Нет, смех, конечно, не слышно, но он везде: в глазах, в улыбках, да даже в этих самых полосатых «штанишах».

Все-таки я уверена, что любовь подтолкнула их друг к другу во время долгих разговоров: о детстве, об интернате и суворовском училище, о семье и будущем.

Именно во время них мама поняла, что папа очень надежный. А папа не сомневался, что нашел самую мудрую, верную и безгранично добрую маму их общим детям.

Так что нет никакой любви с первого взгляда. А с первого слова есть. Я уверена. Иначе и быть не может.

Калейдоскоп

Екатерина Тортунова

Мне кажется, что самое важное — в деталях. Я не могу рассказать настоящую историю, но могу вспомнить моменты и кусочки, которые похожи на стеклышки калейдоскопа.

…как мы с ними едем на дачу, и останавливаемся у Макдональдса. И ТАМ МНЕ ПОКУПАЮТ ХЭППИ МИЛ! (в машине я так много болтаю и пою, что в итоге бабанюшка и дедоушек придумывают «минуту молчания» — это значит, что рядом с памятником погибшим на войне надо молчать. Вот я и молчу гораздо больше минуты).

…как бабушка и дедушка дарят мне объемную открытку, сделанную из моей фотографии (на ней я глажу козочку).

…как бабушка дает мне шкатулку с бусами, и я надеваю их все, потому что очень красиво.

…как дедушка говорит: «Катюшка моя и больше ничья».

…как дедушка учит меня играть в шахматы, а я вместо этого играю в замок — строю стену из пешек, внутри замка селятся все остальные фигуры.

И есть истории долгие, но тоже не сюжетные.

Много лет подряд, пока я не становлюсь взрослой и не такой доверчивой, у бабушки и дедушки на проспекте Буденного в раковине живет щука. Она знает, когда я приду, и через сток приносит мне подарки, чаще всего — мандарины. Поэтому, как только я прихожу в гости, сразу же бегу на кухню, даже не зажигая света. В раковине лежит мандарин. Бабушка говорит, что щука никак не может меня дождаться, потому что ей надо домой, к деткам.

На новый год подарки мне приносит не дед мороз, а Леонид Якубович. Бабушка встречает его рядом с нашей пятиэтажкой, и он передает подарки Катюше. Мы несколько лет планируем поехать на Поле Чудес.

Дедушка долго рассказывает про то, как обрезать яблони. Я думаю, что никогда этого не запомню. Оказывается, что дедушка — лучший яблоневый учитель. Прививать в расщеп я теперь умею (и не только в расщеп).

Кажется, я понимаю, почему не могу написать историй — потому что бабанюшка и дедоушек всегда рядом, всегда со мной и всегда меня любят — сколько я себя помню. Сложно выделить какой-то момент, какой-то день, какой-то факт из непрекращающейся истории радости и любви. Здорово, что это так.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.