Бесплатный фрагмент - Радостная книга
Поэзия XXI века
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Я встретила Человека.
Влюбилась.
Вместе с любовью мне, не написавшей прежде
ни одной поэтической строчки, явился стих.
Нарративный. Говорной. Свободный, вольный. Живой.
Он сохраняет пространство жизни.
Он сохраняет ее вкус и аромат, ритм души, духа, бытия.
Он звучит. Он дышит.
Не скованный силлабо-тоническими и прочими
условностями и схемами, он — льется сам…
И я в нем — словно по вольной реке вольно плыву и плыву…
Девятый год и пятьдесят первую книгу я в плену у стиха.
О чем бы ни писала: о любви, Москве, природе.
О войне и мире… О жизни…
Репортаж из сладостного плена моего стиха посылаю Вам,
Дорогой Читатель…
Валентина Заманская,
автор
ВЛАДИСЛАВУ
Ты — моих стихов начало,
Ты — моих стихов конец,
Ты — моя непризнанная слава,
Ты — судьбы моей венец.
Ты — мое ночное вдохновенье,
Утр моих ты радостный привет,
Ты — мое священное стихотворение.
И не я, а ты — поэт.
2012
ВСЕ ГЕНИАЛЬНОЕ — СОЛНЕЧНО
Все гениальное… солнечно
(цикл)
***
Не выдержало солнце — хлынуло божественно с небес
И назвалось по-русски Александром Пушкиным.
Позванивал сережками березовыми июньский лес,
И трепетала радость зайчиками-лучиками на опушке.
А солнце, не стесняясь, целовало Гения в макушку —
И волновалось, и металось между жгучей Африкою
и метельною Россией,
И собственную душу, самоотвергаясь, переливало в Пушкина
Столь до солнца жадным русским июнем лазорево-синим.
***
И солнце в Скрябине — то вспыхивало, то угасало:
На кромках бликов всей страстью цветомузыка жила.
Она безумствовала, меркла, вспыхивала, полыхала
То искрами огня, то сполохами света, то чернотою иссиня.
Она освобождала, нежила, пленила и душила —
То в небеса звала, то дерзостно швыряла в бездны.
Она — точнейший слепок бессмертно солнечной души,
И хлынула она одновременно — жизнью и смертью.
***
О, этот беспощадный Моцарт — он таланта солнцем
Весь мир пленительно-жестоко божественно заполонил,
Он был волшебник — он записывал живые души-ноты:
Они звучали вихрем сразу — минуя ключ скрипичный
и нотный лист.
Он не старался, не упорствовал — он, замерев, лишь слушал,
Что мировой оркестр с небес безмолвных ему шептал.
И рвал, и рвал, и рвал его музыкою истерзанную душу
До жизни жадных, безжалостных и, как судьба,
неотвратимых, звуков шквал.
***
А был ли солнечным Бетховен — соната утаит:
Скорее, лунным светом от рожденья он одарен.
Вонзался прямо в хаосы души сонат его мотив,
И тысячелетие назад в ней задремавшее — будил.
А, может, это кратеры вулканов солнечных —
Не лавой низвергались, но смертельным ручейком:
Струились прямо в хаосы души незащищенной —
И, дна достигнув, взрывались беспощадным потоком?
***
Что диктовало «Вихрь» пламенный Малявину —
На солнце ль буря, солнечная ль баба русская?
А, может, просто душу в плен взял цвет алый:
И не художник — цвет — демиург-тиран — водил кистью?
Иль солнце сгустки крови собственной швыряло —
Да не венозной, а той, что бьет из сердца вулканом?
А, может, только солнце всезнающее одно и знало,
Что век грядущий окрасит время тотально — в цвет алый?
***
А самый солнечный средь академиков — Ландау,
Хоть мыслил он законами — не вымыслами-образами.
Но как красиво и вечно жить — завет он дал нам:
Творить коль с увлечением, жизнь расцветет розами.
А, впрочем, солнечность таланта академика
Более всего в том, что жизнь и нас он пощадил:
Что бомбу водородную Ландау не открыл нам…
Его талантом солнечным смерть человечеству — Бог утаил.
***
И только гений знает, какою неразменною монетой
Он платит за явление таланта, за солнечный его покров,
За то, чтобы талант не скрыть, чтоб он не канул в Лету,
Чтоб в слове, звуке — единственном! — нашел он кров.
И только гений молит Бога до восхода солнца:
О, дай еще один талант — его я в землю не зарою.
И Бог опять бросает в неплотно притворенное оконце
Монету неразменную — чтоб стала гения судьбою.
Солнечной кистью рисуя
(цикл)
***
Солнце жар любви на землю проливает,
А земля — ликует ли, иль прячется под тенью:
В прятки с лучиками озорно да ласково играет —
Не успеет изумрудами сверкнуть — уж и золотом покроется мгновенно.
И блаженному кокетству нет конца и края:
Белым пухом озарится иль таинственно ручьем блеснет.
А у Солнца жгучего сердечко тает-замирает
И оно еще щедрей лучи любви на землю льет.
***
На струнах-лучах облака играют —
То ли рапсодию, то ль ласку-вальс.
Солнце-орган, аккомпанируя, полыхает:
Сосна на пригорке огнем занялась.
А струны-лучи то вздрагивают, то замирают —
Мечутся беспомощно меж небом и землей.
На небе ль остаться, на землю ли пасть — не знают:
Как трудно выбрать меж пламенем солнца и сосной-костром.
***
Заблудилось солнышко спросонья —
И, недолго думая, подсолнушком стало.
И стали они солнечные водить хороводы,
А ромашка вызвалась быть солнышком малым.
Лютик тоже лихо было приосанился:
Чем не солнце? Да кашка желтая усмирила:
Уж сколько во мне солнышек — и то не хвастаюсь.
И на всех, снисходительно посматривала мимоза:
лишь мне досталась марта солнечная сила!
***
Встретилось Солнце с сонной Луной
Безоблачным летним утром ранним:
И что мне делать, бледнолицая, с тобой —
Опять ты с неба не успела убраться?
Никак не усвоишь, тугодумка-сестрица:
Ты — солнце засонь да романтиков-поэтов.
А без меня ни стебелек не взойдет, ни колосок не заколосится.
И — «кто рано встает — тому Бог дает».
С неба вовремя уходи поэтому.
***
И договорилось солнышко с ветром однажды:
Ты подуй порезвей да тучки-облака нагони.
То-то весело да радостно поиграть в прятки,
А при моей солидности заводилой быть не с руки.
Ну, а ветер — уж рад он как, его и звать не надо:
Тут как тут, завсегда на побегушках, особо у солнца.
Что тут началось! Эй, хозяин, прячь недотроги-грядки,
Красна девица, раскокетничалась с солнышком — затворяй оконца!
***
Июньским ранним утром колокольчики сирени
Между собою тихо позвякивали-разговаривали:
Ах, до чего же страшно — ночью бродили тени,
Чудовища полчищами шли холмами да оврагами.
И клацанье зубов мы слышали — наверно, волки,
И кто-то очень черный жутко ухнул — уж не сова ли?
И тут, на кульминации детектива, проснулось солнце:
Трусишки, почему дрожаньем вашим спать мне не дали?!
***
А утром солнцу стало нежно, ласково, розово:
Лучами потянулось к кокетке ветреной — земле.
Луна отозвалась улыбкой ручья, гиацинтами, розами:
Ах, до чего ж хороша — и ясноокий рассвет заалел.
И лишь одна душа то ликовала, то в бессилии металась
И разрывалась между небом и землей — солиста-соловья:
О, отчего ж коленец, октав, нот, ладов преступно мало?
О, как мне спеть этот рай: на небе — нежно-розовое солнце, внизу — от счастья розовая земля?!
***
А любовь бывает только солнечной:
Сразу вспыхивают сотни солнц повсюду,
И на лист стихи из сердца просятся,
Хоровод из солнц идет по кругу.
А любовь бывает только солнечной.
А коли без солнца — это не любовь.
Только солнце тучи разогнать поможет,
И на лист лучом прольется диво-слово.
***
Июльское солнце палящее нас озарило:
И то ли с небес, а то ль из сердец пролилась
Колдовская, чарующая, нежданная сила —
И взвихрился к небу солнечной любви вальс.
Июльское солнце нещадное нас одарило —
То ль вечным летом, то ль вечно златою осенью
Да сладкозвучной сотнеструнною лирой.
И вечно не смолкала б душа и струна — у солнца просим мы.
***
Солнечные души встретились и обомлели:
Столько лет и зим какими летали тропками-путями?
И какие те пути заметали злые вьюги-метели?
Где бродило солнце-поводырь ночами-днями?
А подумали — ворчать перестали, всем все простили:
Вьюгам — зло, солнцу — лень, дням-ночам — слепоту.
И с тех пор вдвоем в песне да в стихе об одном молили:
Людям, вьюгам, дням-ночам, дождикам-морозам
Бог чтоб послал солнечную доброту.
***
Вслед за солнышком полями-долами песня шла русская:
Струнами позванивала да лады на все лады перебирала,
Собирала радостно радуг златы дуги да коромысла,
Умывалась утренними звонкими лучами алыми.
Не спешила, не гордилась — солнышко удивляла:
На миг зазевайся — а она уж льется-вьется впереди.
Ей и солнца, и луны, и неба, и земли, и жизни — мало:
До чего ж добра да ненасытна — точная копия русской души!
О СЕБЕ
Не пишу я мои стихи —
Я клюю их с Божьей руки.
***
Да это что же эдакое-такое
На свете на белом деется?
Я стала надысь поэтом —
И не на что мне надеяться!
Теперь я пропащая девица,
И замуж никто не возьмет.
И писать мне стихи — не верится! —
День за днем, за годом год.
А они такие прилипчивые,
А они такие ласковые.
Я их милицией отпугиваю,
Я их за уши оттаскиваю.
А они ко мне льнут да льнут,
Домовыми да русалками нежатся.
А они опять мне спать не дают.
Не найти мне от них убежища.
Вековать, видать, мне бобылкою.
С них — ни дать ни взять —
Че ко мне сладкой липнут-то,
Скок не тужься — ан, не понять,
А ласкают-то как по ночам —
То ворча, то ластясь, то хохоча.
И без мужнина жаркого плеча
Лаской до рассвета сыта я.
Раз судьба такая мне выпала,
С горя квасу утром я выпила
И пошла бродить по строфам-лесам,
Да по светлым полянам-словесам.
И кружат меня стихи-лебеди,
И судьба моя, кажись, не бедовая.
Над судьбой моей взмою лебедем:
Я душой-стихом всегда девка новая!
***
Память неизменно подсказала
Поле это васильками засадить.
Красота лугов чтоб небесам сияла,
Можно лютиками по полю пустить.
Так и будет! Лета песни золотые
Подарю я радугам и небесам.
А дорожки из лесу небесные да заревые
Стих отыщет сам!
Диалог с Валерием Брюсовым
Ты женщина — и этим ты права,
Сказал Поэт, не ведая при этом женской сути.
А я поэт — и этим я права.
Поэт, но сотканный как раз из женской плоти,
Из женской сути, красоты и вещества.
И я оспорю мнение поэта:
Мне сила женская дана
И сердце трепетного существа,
Которым Небо и Земля поделятся
Охотно тайной бытия
С Вселенной. И нездешнею метелицей
Сумею к Богу взвиться я,
Чтоб нас он рассудил с тобой, Поэт,
Кто больше значит, поэт иль женщина.
Я думаю — поэт. Но если это женщина —
Водительница всех сердец
И обладательница всех планет!
***
Наследуя традиции почтенного оппонента — моностих:
В мой внутренний мир без бахил не входить.
***
Талантище прет и прет —
Хоть постирай его да высуши.
Никто замуж не берет:
Говорят — в семье буду высшею.
А кому нужна
Талантливая жена?
Мужику — ему
Дуреха нужна.
На дуреху я не тяну,
Ты так и знай.
Натяну кофточку нитяную я
Да пойду по селу гулять.
За селом белы —
Туманы выбелены.
Над рекой цветы —
Росы выметены.
Лес стоит хмурной
Да разлапистый.
А в лесу изба —
Войду в хату я.
Там живет шатун,
Злой-презлой медведь.
Усмирю его
Чудной сказкою,
Перестанет он
Лютовать-реветь —
Его творчеством
Заласкаю я.
Мой талант-то прет —
Медведь не ревет,
Сказку слушает —
Мед не кушает.
Польза от таланта явная.
И такая я славная,
И в дому не хочу быть
Самой главною.
Мужик встретит медведя —
Тот ему расскажет,
Как талантом усмиряю я,
Стихи его и привяжут.
А талант пусть прет —
Никуда не деться.
Никто замуж не берет —
Хоть бы не повеситься.
***
Света белого на земле видно не было:
Белый снег пуржил от земли до неба —
Ворожил-пуржил, сказку сказывал,
Чаровал-манил — про бесценный клад
Тот, что Бог дает: рано кто встает —
Из красы-росы Божий дар испьет,
А коли день-цел не поленится —
Океаном дар кожен день плещется.
Не ленись, давай: алу-ягоду сбирай,
Платье сызнову береги, люби свой край,
Всем да каждому даст Бог клад —
Не зарой ненароком клад-талант.
Света белого до небес видно не было —
Предстояло мне прожить быль иль небыль,
А принять чтоб клад — родилась я в март,
А в пуховы одеяла да в метели спеленала
Русь-мать.
***
И цвела заливисто, божественно сирень,
Звездной песнью поднебесье звонко оглашая,
И вручил мне Бог светлейшую свирель,
И велел мне сердцем петь любовь во славу мая.
Осторожно я взяла из Рук Его свирель:
Ни боязни, ни стыда — одно блаженство,
Прямо в душу звезды опустила мне сирень.
Только где найти мне слово-совершенство?
То, что воскурит сирени звездный фимиам,
То, что гроздь свечей возжжет грустящего каштана,
То, что лодкою-листком вспорхнет вдруг по волнам,
То, что выше кедра на молитву Богу утром встанет?
А свирель запела вдруг божественно сама,
И меня в блаженство рая-слова пригласила…
И бреду с тех пор путем свирели: на плече сума,
Сарафан простой, а в сердце вечном — Божья слова сила.
***
Дудочке Божьей назначена Господом
дивная светлая доля:
С солнцем смеяться да весело с дугами
радуг утрами дружить,
Соки березы вкушать, растворяться
росинкой июньскими долами,
Зеркалу-озеру верить, гадая на жизнь:
то бишь, жить — не тужить.
Перекликаться в строфе с соловьиным
артистом-солистом,
Соревноваться с волной: кто скорее
достигнет девятого вала,
Да собирать злато истинно — русскою
осенью звонкие листья,
Да не спешить говорить, веря речам
сокровенным, что речка сказала.
Да озариться для музыки грозной
сверкнувшею на небе молнией,
Да наклониться над прудом грустящей
безмолвною вербою,
Да различать все нюансы ноктюрнов, да
что сладко — что солоно,
Да пред рубином заката пронзительным —
пасть таинственной тенью
Музыки, что шелестит до утра
можжевельником да камышами,
Звуками тайны, что никому не откроют
святые от века покровы:
Петь беззаботно те ноты простые, от коих
душе слаще да краше…
И возрождаться-рождаться с каждым
подснежником мартами снова и снова.
***
Вот иду я болдинской Москвою.
На ветвях слова-шары горят.
И кусты со мною лишь одною
О печали об осенней говорят.
Клумбы, аккуратные могилки,
До весны уснули потаенно.
Хризантемы, словно на прогулке,
День ласкают, сберегая лист зеленый.
День осенний соткан сокровенно
Нитями из злата, жемчуга и шелка.
Серым, синим, матовым, сиреневым
Расшивает день волшебная иголка.
И художник одинокий тайно пролил
Акварели с подоконника неосторожно:
Серый под дождем не высыхает долго.
Будь внимательнее, друг-художник!
Ветер без оглядки побежал по переулку —
Не догнать его, не обуздать, не приручить.
Воробьи заботятся о будущем без умолку,
На бездомье в холода им как прожить.
И Москва, судьбой колец своих заветных,
Околдована, от века и навек окружена,
Воздымает небу светлый лик приветно,
Не чураясь мрака, ветра и дождя.
Я иду красавицей моей Москвою.
Серебром она украшена дождя.
И священной болдинской порою
Злато слов душою собираю я.
***
Теперь я знаю, как писали Моцарт и Есенин.
Миры и звезды поворачивались к ним —
Позируя. И оставалось им создать их слепок,
Не напрягая сердце, душу, чувство, ум…
Все делалось скорей всего без них… За них
Живо-творил, Бого-творил и даже их рукой води
БОГ.
***
Теперь, когда я знаю, как писали Моцарт и Есенин —
Теперь я знаю главное: не опоздать — успеть
Договориться с листьями, чтоб не желтели,
Пока тетрадь достану, чтобы их воспеть.
А желтый лист на белый лист бумаги
Придет и ляжет сам. Теперь не торопись.
Теперь он полон жертвенной отваги
И сам подсказывает — не суетись.
Без суетности вся природа величаво
Заглядывает в чистый лист через плечо:
Она готова. Ты, поэт, готов ли —
Писать душой? Живо-писать ее?
Лишь для тебя не шелохнется лист осенний,
Лишь для тебя струною ветка прозвенит.
И миг, чтоб мир сумел его запомнить —
Тебе он даст себя на миг остановить.
Тебе достанется совсем-совсем немного:
Успеть взять карандаш, перо, тетрадь
И, испросив крестом благословенье Бога —
Писать. Всего лишь — живо-записать!
Тебе останется совсем-совсем немного:
Листок, что осень не успела, кровью сердца обагрить.
Тропинкою, что затерялась в беспредельностях,
Сердца влюбленных страждущих — соединить.
Тебе останется совсем-совсем немного:
Весь мир в добре и зле, как есть он — полюбить.
Тебе останется и уж совсем немного:
Часы, секунды, ночи, дни — забыть.
Тебе останется совсем-совсем немного —
Забыть, что сердце есть живое у тебя.
Останется принять тот крест от Бога —
И всех любить: тебе ведь все теперь родня.
Коли запомнил крепко, что тебе осталось,
Бери без робости заветный белый лист.
Теперь пиши — смиренно, терпеливо, величаво:
Величье мира и листа не терпят суеты.
Теперь, поэт, пиши.
Живо пиши!
***
В руки карандаш возьму, палитру, кисти —
Словом нарисую солнечную летнюю поляну,
Рифмой земляничку алую да сочную выпестую,
За углом, на перекрестке меж землей и небом встану.
Соберу поводья звонких хохотушек-радуг,
Стану хохотушкою поэзии всех стран, веков,
Разбросаю по Вселенной всей серебряной монетой радость,
Души-птицы лаской освещу да выманю из оков.
Вместе с душами свободными мы мир раскрасим,
Кое-где нечаянно одну лишь желтую мы акварель прольем —
Чтобы солнышко не днями — ночами нам смеялось и сияло,
И голубизну нечаянно плеснем в погрязший в тине водоем.
А потом мы с душами свободными планету новую откроем
И не номером означим, а планетой Счастья назовем.
К ней взовьемся мы на корабле, назвав его Мечтою.
А слова — ключи Творения — уже вручил мне утром ранним Бог!
***
Поэзии доступен ум один —
Лишь тот, что в сердце:
Холодной логике ума
Она противится.
Холодной логикой ума
Законы пишутся.
Поэзия сама умна:
Закон ей — сердце.
Поэзии достоин ум один —
Бессмертный ум сердца.
***
В благословенном чуде пребываю —
Стихов-игрушек я шары ловлю.
Стихов шкатулки, ларцы открываю —
И изумруды, яхонты беру.
Беру, играя — и стихи не возражают,
Сокровища мне сами нежно отдают.
Омытые любовью, я им возвращаю
Блистающие бриллиантами стихи.
И, как у мира первых дней Творенья,
Стою у бездн творенья на краю.
И стихотворенье за стихотвореньем
Благословляет лучезарный путь.
***
Бестолковейшая штука — жизнь поэта.
Ничего ему в ней не принадлежит.
Лишь проснется на границе тьмы и света
И уже к листу стремглав бежит.
Лист-тиран его терзает так и эдак,
Проверяет прочность, зоркость глаз.
«А зачем родился ты поэтом?» —
По любому поводу вопрос задаст.
Жизнь поэта — это оправданье
Перед Богом, пред листом, собой.
Это вечно ненасытное свиданье
С жизнью, смертью, небом и землей.
Всех он их вбирает, растворяет —
Кровью сердца их обязан обагрить.
А иначе — стих ему не доверяет,
И глагол кострами не горит —
Теми, что не опаляют бренно тело,
Но поддерживают жар твоей души.
Их не бойся, к ним иди ты смело —
Искрами от тех костров пиши.
Не сожгут они нетленную бумагу —
Истинные Рукописи не горят.
Пробудят они нежданную отвагу —
Только ею с жизнью говорят.
Стих и жизнь простят любые риски —
Оправданье примут им в зачет.
А без рисков лист в тоске прокиснет —
Белу свету белый цвет не донесет.
Белый свет окрасить белым цветом,
Души высветить и выси-небеса —
Для того родился ты поэтом.
Прежде — высвети свой мир ты сам.
Оправдайся перед миром и пред Богом —
Будет мир тебе принадлежать.
Что, проснулся? Слава Богу. С Богом!
На столе лежит твоя тетрадь.
***
Четыре часа утра — мир спит.
И только поэт не спит — поэт бдит:
В гулы подземные вслушивается,
Фиксирует: воробей напьется из
кормушки или из лужицы.
И воробей, и мир оправдывают
надежды его —
Оба, прильнув, заглядывают в окно:
С поэтической любознательностью
ты надоел —
Скорей наш портрет пиши
И иди уже — спи!
Откуда берутся стихи
(шуточный цикл)
***
Вот опять стишонок новый написался.
А откуда взялся — так и не признался.
***
Тот стишонок-медвежонок утром написался.
Что явился из лесу — честно мне признался.
***
Семеро стишаток, боевых опяток, вдруг гурьбой возникли.
Марш свой протрубили — все грибы притихли.
***
Пятеро стишат, как мышки, вылезли из норки
И теперь пищат, катаются с восторгом с горки.
***
С ушками пушистый, беленький пришел стишонок —
Ой, ну, просто вылитый озорник-зайчонок!
***
Там стишатки, крепенькие, бравые ребятки,
На лужайке всей гурьбой играют в прятки.
***
Те стишата дружной стайкой зацвели —
Сразу видно, с луга горного пришли.
***
Ох, а тот стишонок маленький, груздок-крепыш,
Силой удивит — и на ногах не устоишь.
***
До чего ж бедовый ты, стиш-кибальчиш —
Ни минутки не посидишь, ни секунды не помолчишь!
О победах всех своих гигантских трубишь
И о том, что на свободе — ты творишь!
***
Там стишонок медленно рождается да долго возится —
Ковыляет еле-еле грустный он с лесной околицы.
***
Тот стишок гуляет в одиночку, спотыкается:
Гордый очень, и ни с кем вокруг не знается.
***
Стиш большой и неуклюжий — бодается, брыкается:
С хитрой рифмой он никак не справится!
***
А оттуда вскачь несется стих-трубадур.
На кого нацеливается? Может быть, на дур?!
***
На столе лежат, никак не улежат карандаши.
На улов сейчас пойдут — писать стиши!
***
С неба сыплются когда стиши,
Ты их с шуткой, весело пиши!
С радостью — дружи!
***
Там тропа стишиная начинается.
Где исток ее — не знаю. Пусть вовек она не кончается!
***
Однажды новогоднею игрушкой слово
Является поэту, чтоб воображение заворожить.
Он это слово видел, слышал и писал, но снова —
Оно зайчишкой незнакомым трепетным дрожит.
Оно готово приласкать все елкины иголки,
Оно забыть готово все обиды, даже — падежи,
Ему не важно в речи — бестолковость, толк ли.
Лови его скорей — и крепче ты, поэт, его держи!
***
И зазвенят божественно златые струны слова —
И слов душа низвергнется весеннею рекой.
Из слова родника — пьешь жадно, ненасытно снова:
И то ли ты за словом гонишься, то ль — слово за тобой.
Союз сердец и душ — и слов сердечных —
Неуловим и не остановим, и обоюдно жертвен.
Творенья миг является мгновенно, быстротечно:
Ты жизнью жертвуешь — душою слово жертвует.
***
Равно ли слово то себе, что застывает
В строке, в стихе и в точной рифме —
Знать нам не дано. И мы не знаем,
С каких высот в стих льются ритмы.
Мы лишь рабы смиренные словес,
До нас не знавших воплощенья.
И ритмы слышать нам дано небес —
И словом их осуществить явленье.
Дано осуществить до нас не знаемое.
А что стремилось Слово мне сказать —
Так никогда и не узнаю я.
***
За таких безалаберных, как я,
Даже стихи Господь Сам пишет.
А я — грешница! — набиваюсь Боженьке
в подмастерья.
Но лишь потому мой стих — живет,
смеется и дышит!
***
В эпоху политкорректности
Стихи писать начала.
А до того профессором-
Литературоведом была.
Хорошим литературоведом была
потому и поняла:
От полит-корректоров литературу
Кому спасать, если не профессору?
Не просто стихи писать начала —
На амбразуру литературы легла…
***
Падают стихи, как изумруды,
Душу жизнью зелени животворя.
Бирюза, сапфир, выплеснув сосуды —
Подарили строкам океаны и моря.
Падают стихи, как бриллианты:
Грани тайной трепетно горят.
И в малиновом рубине первозданно
Занимается стихов заря.
***
Святое дело для поэта —
Его классическое вранье.
Где он был, а где он не был —
Дело лишь одного его.
Вам он всегда на уши навешает
Одну развесистую лапшу,
Чтоб никто и никогда не лез
В его трепетную душу.
Душа его для него самого потемки —
Для вас она спроектирует рай.
Сам поэт стоит уже бытия на кромке,
А ты — от восторга умирай.
Не верьте ни одному земному поэту,
Что был он якобы на небесах!
Пусть он об этом расскажет Богу —
Бог ему трепку взашей задаст.
А не соврет — ну кто ж поверит
Его святому поэзии ремеслу?
Вот так и поклоняемся все мы
Его Величеству Вымыслу!
***
Проснусь, а надо мною тень таинственно витает —
И дотянуться лишь успеть бы к всегда бегущему перу.
И призрак чуден, дерзостен, не растворяется, не тает.
И в этот миг я понимаю: мне все подвластно, я — все могу.
И только от меня зависит, он опустится, иль улетит надменно,
Он станет плотью слова или, блеснув, оставит землю навсегда.
Я все могу. Могу — встать на колени перед вымыслом смиренно.
Могу я вымолить у Господа единственные и бесценные слова.
И Бог поймет меня — и тихо руку теплую протянет:
— Бери, клюй зерна слов, росою утренней прохладною запей.
И Бог меня простит, и даст нетленную о слове память,
Златинки сладкие нездешних слов Сам по миру развеет…
Теперь — я все могу…
***
То шутя, то грустя, то играючи,
То ежиком, колобком, а то зайчиком
Слово катится долами да ручьями.
То прикинется резвым мячиком.
То играючи, то шутя, то грустя,
Я ловлю слова, душой зазываю.
Улыбаются да ко мне летят,
Словно пух тополиный маем.
А то конь цыганский вздыбится:
Я схвачу душой под уздцы.
Воздух рвет, в даль вонзается —
Кто ж не любит быстрой езды!
Иль котенком мурлычет ласковым —
Нет ни острых зубок, ни коготков.
Слово в ритм само прыгает, стелется,
Пошевеливая лишь сонным хвостом.
И не знаю я игр ловчей да азартнее,
Чем слово ласкать, им играть:
И смотрит ласковое, милое, малое
Зайкой плюшевым из стиха.
То играючи, то грустя, то шутя,
Так и пишем стих за стихом —
В сказку, в быль да в мечту летя —
Мы с игрушкой-словом вдвоем.
***
И вот период накопленья миновал,
И стих пошел — размашисто, цветисто.
Он помнит океанов всех девятый вал
И всех полей он помнит запах медуницы.
Он пчелкой богоданною взвивается над лесом,
Берез и тополей вдыхает несказанный аромат.
И он грозит земле златым дождем пролиться,
А грозы строчкам благодатным — не грозят.
Боится одного — что с радугою встретившись,
Он влюбится и к ней на небо безоглядно улетит.
Вот небеса тогда земле на зависть возрадуются.
Но ведь земле — опустошенье полное грозит!
Инструмент
(цикл)
***
Настрою струны инструмента,
Проверю голос и дыханье,
На миг застыну в нетерпенье,
Сольюсь с небесными хорами.
Придут слова — и те, и эти,
Строкою лягут лишь единственные:
Они во тьме лучами светят,
Мерцают звездами таинственно.
И приплывут с небес бесчисленно:
Слов океаны и моря — не счесть,
Настрою инструмент души на смыслы их
И пропою Благую Весть.
***
К инструменту припаду в тоске и грусти:
Струны слов перелистаю, звуки тихо трону,
И печаль отступит, и тоска отпустит —
Окунусь незащищенно в слов бездонность.
Утону блаженно в омуте, светло, смиренно
Прииму судьбу свою, как крест нездешний,
И укроюсь слов листвою, их бессонной тенью,
И с небес прольется злато слов утешно.
Слово-инструмент и слово-вдохновенье —
Легкий эльф таланта с неба невесомо спустится:
Выход вечный из тоски и грусти — слов боренье…
И однажды явится оно — единственное —
несказанное, благое, вкусное.
***
Августом безумствуют гортензии,
Звезды астр и хризантем сияют:
На земле слову-инструменту тесно —
Застываю с Божьей дудочкой у врат рая.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.