Бесплатный фрагмент - Racconto di un deficiente

Пролог

«Как-то раз в Италии…»

Это было раннее утро позднего февраля. Жуткий холод дополнялся воющим зимним ветром, что пронизывал мирских жителей. Твёрдая кора, которую не сумеет пробить ни один стебель, скоро должна была смениться рыхлой землёй. Люди, укутавшись в тёплые одежды, сидели по домам в ожидании скорой весны. Где-то в королевстве Неаполь, в семи лигах северо-западнее самого города, расположилась ничем не примечательная с виду деревня под лаконичным названием Pratis. С латыни это трактуется как «Луга». И, действительно, летом и весной здесь зацветали обширные поля, покрытые невинной зелёной травушкой и красными, жёлтыми, синими цветами; тут паслись лошади, коровы, овцы. Тут часто гуляли дети, после чего получали нагоняя от родителей или господаря, и возвращались к работе. Здесь же стояло двадцать пять хозяйств, а в них жили гуси, куры и, собственно, владельцы. Говоря простыми словами, в Лугах шла размеренная селянская жизнь…

— Мелкий выродок! — чертыхаясь и бранясь, местный староста с колуном в правой руке, в стоптанных сапогах и шерстяном хуке гнался за неким юношей. Немолодой человек на ходу натягивал меховую шапку на свою лысеющую голову, продолжая выкрикивать ругательства и угрозы, — Остановись, п-падло! Ирод треклятый, эх-х! — он был энергичен и наполнен животворящей яростью, что позволяла гнать старику практически на равных с молодым парнем. Однако старость вскоре дала о себе знать. Бедолага замедлился, а затем и вовсе остановился. Пытаясь отдышаться, он, впрочем, не прекратил пустословие:

— Ещё раз к моей дочери сунешься, бесовая елда! Да ещё раз! Я тебе хер по самый пояс отрублю! Гад… ещё раз…

Старец угас. Он покашлял, заправил своё видное пузо в широченные брэ и, фыркнув, развернулся и побрёл прочь.

А что парень, за которым этот полоумный гнался? Юноша, в какой-то момент завернув за угол одной из хат, облокотившись на её стену, с неподдельным ужасом на лице упёрся взглядом в пустоту. Впрочем, совсем скоро его отпустил страх и наступила радость. Он в очередной раз провёл старого дурака: покуралесил с его младшей дочерью и спокойно сбежал. Ему можно — как-никак, четырнадцать лет отроку! Да, паренёк был уже взрослый. Часто помогал отцу, но ещё чаще пил палёный эль на ворованные деньги и трахал свою тринадцатилетнюю «невесту». «Вот когда спиногрыза сделаешь, — твердил папенька, — Тогда и будешь взрослый!». Что же, через девять месяцев парня можно будет называть мужчиной. Об этом, правда, никто пока не знает.

Юнец бегло осмотрелся. Не гонится ли за ним староста? Похоже, что нет. Только угрюмые рожи наблюдали за разразившимся зрелищем сквозь маленькие окошка в их скромненьких домишках. Судя по всему, ни один добрый человек из местных не решился променять домашнее тепло на уличный холод. Парень нелепо сплясал, затем скорчил рожу одному из мужиков, который глазел на него, и в страхе убежал. Недоумок, напортачив, стремился укрыться в родной хате.

В мире заканчивался пятнадцатый век — точная дата нашему герою попросту неведома — время великих империй, время сильных монархов, время христианства, время всемирного просветления, время Ренессанса. Но разве было дело до этого простому парню из деревни? Сегодня в Неаполе восседал Фердинанд II, пришедший на смену Альфонсу II. Стефано — так звали нашего героя — в этом не разбирался. Он считал всех королей напыщенными дураками. Презирал он также святош, за исключением Папы Римского, который в имени Александра VI разместил свою воинственную задницу на престоле Святого Петра. Ведь как можно не любить Викария Христа? Юнец в своей недолгой жизни не стеснялся открыто критиковать того, кого ненавидел. Ненавидел он господ за большие налоги, за неподъёмный труд, что был возложен на плечи обычных крестьян, за издевательства. Потому его и называли придурком. Да, я вам говорю! Ну не за то ведь, что он и есть придурок?

В один момент, дверь в сельскую хату со скрипом отворилась, и на пороге предстал то ли попрошайка, то ли прокажённый. Он трясся от холода. На вид он был молод, с небольшой юношеской щетиной. Его ступни прикрывали валенки, а на ногах он носил длинные портки. На голове же, пусть та и была брита максимально гладко, виднелись тёмные волосы. Одетый в сорочку и дешёвую копию блио, парень вступил внутрь. Но не далеко ему удалось пройти: чей-то грубый голос окликнул его.

— Куда прёшь, мудло?! Ты разве не видишь: здесь подметено! — вскоре стало ясно кому принадлежал баритон. Стефано, увидев мужчину, низко ему поклонился, как мог, и мило поздоровался:

— Доброе утрецо, папенька, — юноша вернулся в исходное положение. Ответом на его вежливость стала сильная оплеуха, от которой пошатнулся бы даже взрослый мужик, не говоря уже о юнце. Он потрогал горящую щёку, аккуратно стал отходить ко двери.

— Доброе?! — как гром, разразился голос отца, нависшего над сыном, — Отчего я, проснувшийся, должен слышать на всю вулицу этого пидора плешивого, Ливио, как он тебя хуями кроет? Опять что-то учудил, трипиздон эдакий?!

— Я-я? — наигранно удивился Стефано, отряхивая об вонючий коврик снег от валенок, — Да старый, небося, снова что-то напридумал. Он ж тупой! — малец активно кивал головой. На его прыщавом лице красным заревом отпечаталась мужская рука. Прямо на левой щеке, подле широких треснувших губ и кривого крючковатого носа, под необычайно красивыми перламутровыми глазами.

— Ну и хуй с этим э-э… пидором! — отец, однако, фантазией, похоже, не блистал, — Ты где шапку умудрился проебать, придурок? Я на неё последние гроши спустил! А мог бы потратить на… — призадумался мужчина. Но, не успев договорить, оный был перебит сыном.

— На вино и блядки, — вставил слово Стефано, за что получил ещё один удар, на сей раз заставивший парня не просто отшатнуться, а стукнуться головой об деревянную дверь и осесть на пол.

— Сука малолетняя! Учить меня будешь, ублюдок?! — горе-папаша пнул ногой отпрыска, — Совсем охуело, чучело! — папаша повторил удар.

Брут — так звали это мерзкое чудовище. Или не чудовище? Быть может, это просто такие методы воспитания? Отец схватил подростка за шкирку и откинул в сторону. Он снял верхнюю одежду с вбитого в стену гвоздя и, приоткрыв дверь на улицу, лишь напоследок злобно бросил:

— Суп на столе. Потом подоишь корову.

Он ушёл. Ушёл, не сказав куда пойдёт. Но Стефано, проживший с ним под одной крышей четырнадцать лет, знал, что Брут отправился к своему куму за выпивкой. Зимой не нужно было много работать, поэтому все так любили этот сезон. Только сейчас, вытерев случайно скатившуюся по щеке слезу, парень заметил двух братиков и сестричку, что выглядывали из-за угла. Наш герой был пятым из восьми детей в семье. Правда, четверо предыдущих погибли: во время родов, от болезни, на войне или вовсе от нелепой случайности. Сейчас мать Рита носила под сердцем ещё одного. Крестьянская семья нуждалась в рабочих руках. Стефано поднялся на ноги, прошёл внутрь. Его родня протянула к нему руки в попытках чем-нибудь помочь, но тот отверг их, как они отвергли его. Не помогли, когда отец избивал бедолагу. Говоря простым языком, предали кровного брата и разочаровали его. Четырнадцатилетнему придурку было невдомёк, что его родня, на которую он обиделся, была даже младше его самого, куда уж им тягаться с грозным отцом?

Глава I

«Держись подальше                             от роты ландскнехтов…»

Стефано лениво перебирал деревянной ложкой кашьё на бульоне, которое отец выдал за суп. Посуды в доме не было, так что юноша пользовался эдакой хлебной тарелкой. Эта самодельная утварь постепенно пропитывалась супом в ней, размягчалась и становилась хоть сколько-то съедобной. Без этого жевать чёрный черствый хлеб представлялось невозможным. Впрочем, Стефано не жаловался. Он в принципе не прихотлив. К слову, о супе: пресный, густой, с одним маленьким кусочком мяса, что болтался в жидкости. Удачливый горожанин, старательный ремесленник, хитрый купец или, что и впрямь очевидно, какой-нибудь вельможа в жизни не съел бы подобного. А вот итальянские крестьяне обходились малым, как велят догмы церкви. Регулярные налоги, следуя тем же догмам, также уплачивались вовремя. Удивительно, но соблюдение второго правила не давало нарушить первое, поскольку просто не оставляло достаточно средств на роскошь. Члены этой семьи считались добрыми христианами. Даже Брут, несмотря на его пристрастие к алкоголю и любви приложить об косяк родного сына. Пока он платит деньги — он может жить припеваючи.

В коем-то веке парня никто не смел беспокоить. Его родня, не считая отца, ушла в соседнюю деревню, в которой у тамошней часовенки происходил приход. Наслаждаясь тишиной и покоем, домашним теплом и вкусным завтраком, юноша и не заметил, как опустошил «тарелку». На дне, что правда, ещё оставались кусочки еды. Он принялся жадно отгрызать и жевать «посуду», и чуть не упустил её, когда в маленькое окошечко, которое справа, неожиданно кто-то постучал. Парень выругался и показал непристойный жест двумя руками, призывавший незнакомца прогуляться на половой орган. Стефано выглянул в окно, но не заметил кого-либо. Тогда, желая разобраться с незваным гостем, он спохватился и быстрым шагом покинул кухню, а потом и вовсе — хату. Хлопнув дверьми, разгневанный юнец устремился за дом, готовя кулаки к серьёзной драке. Однако, не успев и за стену зайти, вместо ожидаемого проказника он встретил… проказницу.

— Марта?! — удивился парень, ослабив кулаки и опустив руки. Пред ним стояла низенькая девчушка в длинном блеклом шерстяном платье. У неё были жёлтые, словно сено, волосы, заплетённые в косу, что пряталась где-то сзади. Дама обладала утончённой фигурой, голубыми, что Тирренское море, глазами и естественной красотой. Девочка, чей отец явно не богатый, не носила украшения, не использовала макияж. Но её невинное личико и без того было воплощением прекрасного. По крайней мере, так казалось Стефано. Она молча обняла юношу. Её тонкие губы дрожали от холода, а под мужественным, чисто римским, скошенным носом была сопелька. И даже эта мерзость казалось парню исключительно милой. Он так же не стал ничего говорить — просто поцеловал её в щёчку. Быть может, они походили на героев многочисленных любовных романов: написанных, тех, что пишутся, и тех, что будут написаны. Возможно, эта была лишь подростковая интрижка. В любом случае, выглядела парочка чрезвычайно благовидно. Чересчур, если вспомнить, что полчаса назад Стефано беспощадно драл её на кровати в комнате сельского старосты. А ведь им нет и пятнадцати! И эта эпоха зовётся Возрождением. Однако она действительно возрождает античную похоть в сердцах мирян. Но помните Содом и Гоморру! Впрочем, не стоит судить этих двоих. В конце концов, монархи, бывало, и в двенадцать уже обзаводились брачным ложе.

— Ты забыл, вот, — Марта, отстранившись, легонько улыбнулась и протянула своему возлюбленному шапку из овечьей шерсти. Брут говорил, что он спустил на неё последние деньги. Что ж, не зря: надев её, Стефано вновь почувствовал блаженное тепло. Такому как он следовало беречь оставшиеся в голове знания от выветривания, иначе он рисковал остаться законченным кретином, одним из многих.

— С-спасибо, — неуверенно ответил парень. Он тоже попытался улыбнуться, но мороз перекосил его лицо. Ещё некоторое время они стояли, просто держась за руки и смотря друг на друга. Впрочем, юноша скоро прервал неловкую паузу, — Мне отец наказал корову подоить… — ненавязчиво намекнул парень на нежелание предаваться ласкам конкретно в данный момент. И тут же, противореча себе, он продолжил, — Не хочешь со мной подёргать? — Стефано глупо и пошло ухмыльнулся. Девчушка, впрочем, повторила за ним. Неужели её действительно забавил такой идиот?

— Да плевать на твою корову! — махнула она рукой, — Что я, коров не видела никогда? — Марта игриво прислонила палец к губе и, продолжая улыбаться, предложила альтернативу, — Пойдём, я тебе кое-что много интереснее покажу…

— М-м… — взбудораженный, вздрогнул парень. Он полнился энергией. Что же такого хотела показать его возлюбленная? Кажется, он догадывался…

— Ты такого никогда не видел! — всё твердила Марта, взяв за руку юношу и поведя куда-то в сторону. В сторону сеновала.

— Да тама холодно, — отдёрнул он свою руку, — Пошли лучше в дом. У меня как раз никого не… — но не успел договорить пошляк, как был перебит своей пассией:

— Придурок! Это завсегда успеется.

И девочка продолжила вести парня. Вопреки ожиданиям Стефано, пришли они вовсе не на сеновал. Они в принципе миновали всевозможные места для утех и вскоре, стоит сказать, вовсе покинули пределы деревни.

— К-куда мы идём? — никак не мог успокоиться юнец. Похоже, не желая испытывать терпение отца, вовремя не подоив корову, парень стремился отговорить свою подружку от сомнительной затеи. Ему, однако, не удалось оказать какое-либо сопротивление хрупкой девчушке. Совсем скоро парочка забралась по небольшому холму, чем смогла обеспечить себе просторную, обветриваемую со всех сторон смотровую площадку. Пред взором обоих раскинулись обширные плодородные земли южной Италии. Где-то там, вдали, были другие деревни; были города и замки, аббатства. И далеко-далеко стоял величественный Неаполь — столица Неаполитанского королевства, где Стефано, его отец и дед родились и выросли. Насчёт прадеда юнец не был уверен: его память ограничивалась лишь тремя поколениями. Однако, как сказано ранее, всё это было далеко. Была другая не менее значимая деталь, заметная не только не меньше, но и даже больше всех остальных. Не так далеко, как хотелось бы, на тракте растянулась колонна из людей. На солнце изредка отражались блики от пик и алебард. Одежда незнакомцев пестрила яркими красками. Кто это был? Трубадуры? Циркачи? Тут уж даже такой придурок, как наш герой, догадался, что это были солдаты.

— Кто это? — с интересом спросила Марта, сложив руки в замок перед собой. Похоже, она не смыслила во всяких мужских штуках.

— Не знаю… — с прищуром ответил Стефано.

— Но ты же мальчик! — не без толики непонимания ответила девочка.

— Ну… — поразмыслил парень, — Энто Папские войска! — с восторгом ответил он, неожиданно для своей спутницы начав спускаться с холма.

— Эй, ты куда? — кинула вдогонку девочка, но решила проследовать за своим кавалером, не дождавшись ответа.

— Подойдём поближе. Я никогда не видел Папу!

Возможно, юноша действительно думал, что Его Святейшество всегда сопровождает своё ополчение. Но являлось ли это сборище его ополчением? Грохот от их ног эхом доносился сюда, практически не искажаясь. Обрывками долетали фразы, но разобрать их смысл то ли из-за ветра, то ли из-за других причин, влюблённые не могли. А пыль от солдатских сапог, казалось, вздымалась ввысь на целый actus! Любовники быстрым шагом направились по холмистой местности навстречу незнакомцам. Пусть Стефано и был уверен в непорочности мыслей папистов, идти прямо по дороге он всё же не решался.

Двигаясь по направлению к незнакомцам в ярких одеждах, парочка начинала всё больше и больше нервничать. В конце концов, не всегда удаётся увидеть такое внушительное сборище. Внушительное потому, что ребятки просто не знали таких чисел, и на вопрос своего суженого «Мать нехай, сколько их тут?» Марта ответила просто: «Цельных сто!». А была ли здесь сотня, или же две, или же целая тысяча — ответить, пожалуй, мог лишь Винченцо ди Базилии из Коллебринчоне, который в недалёком будущем займётся работой над аквиланскими хрониками. Так вот. По мере обоюдного сокращения дистанции между парочкой и солдатами, Стефано мог всё отчётливее слышать голоса незнакомцев, топот сапог и позвякивание амуниции. К удивлению, юноша, даже находясь в близи с ополченцами, не смог разобрать ни единого слова песни, которую бравые паписты напевали. Она была энергичная, патриотичная, лаконичная и красивая, но, чёрт бы её побрал, непонятная!

Landsknechts leben, lustig Leben

in der Schenke Tag und Nacht.

Sitzt ein fader Kerl daneben,

der nicht singt und der nicht lacht.

Schmeiss ihn raus, reines Haus

muss ein, ja muss; ein Landsknecht haben

Они укрылись в плотных зарослях кустарника, припорошенного снегом. Сотня солдат проходила на расстоянии вытянутой руки от засевших, что соглядатаи, детей. То ли они действительно не заметили двух голубчиков, то ли решили не обращать на них внимания, но воины продолжали маршировать, напрочь вытаптывая весь снег на дороге. И если до них всё было покрыто белоснежной простынёй, то теперь лишь грязью и запахом пота.

— Ну и запашок у них, конечно, — хихикнула Марта. Она позволила себе слишком много. Болтать подле войска незнакомцев! Ребяткам повезло, что солдаты были слишком увлечены маршем. Лишь один из многих на мгновенье приостановился и прислушался к окружению. К счастью, и он, пожав плечами, продолжил движение.

— Ты видишь Папу? — спросил Стефано, похоже, не осознавая в полной мере нынешний риск.

— Неа, — ответила девушка, сильнее отодвигая ветви их укрытия, — Может, пойдём уже?

— Подём, — согласился её любовник, разворачиваясь с намерениями покинуть заросли. Он даже не додумался подождать, пока пройдёт колонна. Зря.

— Nein, ich habe definitiv etwas gehört! — крикнул очередную неразборчивую фразу тот самый подозрительный воин, к удивлению всех, покидая строй и обнажая большой волнистый меч.

— Kompanie — stehen! — крикнул один из солдат, после чего фраза прокатилась по всем рядам, как вши, что прыгают от одной собаки к другой.

— Was machst du? — спросил другой незнакомец в пёстрой одежде, останавливаясь вместе со всеми. Похоже, никто не понимал, что творит их товарищ. А он, тем временем, не обращая на коллег внимания, быстро подошёл к кустам, замахнулся своим мечом и с треском веток опустил его.

Марта вскрикнула и отпрыгнула. Девчонка явно испугалась. Да и Стефано возле неё, откровенно говоря, рисковал обмочить портки не меньше. В конце концов, глупость не всегда означает бесстрашие.

— Ich habe Spione gefunden! — крикнул незнакомец. Дети не успели убежать. Но сейчас, вопреки здравому смыслу, поднялись и, держась за руки, спотыкаясь, побежали.

— Scheiße! Fang diese kleinen Bastarde! — кричал вдогонку солдатский командир на басурманском языке, — Armbrust, Armbrust! Erschieße sie mit einer Armbrust!

Влюблённые бежали, не оглядываясь. Но они прекрасно слышали, как позади, хрустя снегом, наступали неприятели. Судя по крикам и шагам, их было около восьми. Остальные, похоже, остались на месте. Возможно, не считали нужным отрядить больше человек на поимку шпаны или боялись возможной засады. Арбалетный болт, противно свистя, пролетел возле спин горе-любовников. Лишь из-за нежелания задеть союзников, за ними больше не было пущено никаких снарядов.

— Э-э-это не П-папские войска! — нечто гениальное выдала девушка, прыгая по сугробам не хуже заядлого атлета.

— Ну охуеть! — согласился с положением юноша.

Они бежали. Бежали, подгоняемые ветром, инстинктом самосохранения и криками преследующих их солдат. Пестрые мужики не отстанут — это было очевидно. Чем-то их таким обидели дети, что те, наверное, сейчас исключительно страшной бранью разговаривают. Но ведь они хотели просто посмотреть! А теперь драпают обратно в деревню. Почему туда? Возможно, там они надеются найти спасение. Они и представить не могли, какую беду навлекли на родных…

— Мамочки! Папенька! Господи Иисусе! — кричала Марта, забегая в Луга вместе со Стефано. Её же возлюбленный не был столь щепетилен в выборе идолов. Он просто выкрикивал всякие нехорошие слова, срываясь на откровенный визг. К тому моменту, как ребятня коснулась дерьмовой, в буквальном смысле, деревенской тропы, они успели отпустить друг друга и очень сильно устать. Благо, и преследователи оказались не способны без конца гнаться в полной выкладке за молодыми гадами. По велению божьему, проказникам всё же удалось сбежать. Они спрятались в хлеву и сквозь приоткрытую дверь наблюдали за неприятелем.

— Зря мы на той холм пошли… — с упрёком сказал Марта, не возлагая вину ни на себя, ни на своего возлюбленного.

— Ага… — грустно согласился Стефано, — Краше б щас корову доил. Чёрт…

— Ч-что они делают? — спросил девочка, пихнув спутника локтём, — Кто это вообще такие?! — возмущалась шёпотом она.

Ландскнехты — вот кем были эти мужики в пёстрых одеяниях. Весьма благородные, в сравнении с другими, но всё же наёмники. И деревне Pratis очень не повезло, если их наниматель задержал им плату…

Солдаты послали одного товарища обратно, возможно, за подкреплением, а сами разделились по два, два и три человека, и стали бродить по деревне. Никто не решался выйти на разговор с незнакомцами, вооружёнными всеразличным стрелковым, древковым и клинковым оружием. Никто кроме местного старосты. Мужчина, наспех одевшись во всё тёплое, с распростёртыми объятиями приближался по тропе к незваным гостям. В руках у него ничего не было, а, значит, он не таил опасности. Ландскнехты, однако, насторожились. И Марта вместе с ними.

— Папенька, нет! — хотела, уж было, рвануть девчонка к отцу, но была вовремя отдёрнута Стефано.

Наёмники что-то заподозрили, послали одного из своих проверить шум, что шёл из хлева. В то же время, между Ливио и солдатами завязался разговор:

— Какими судьбами в Лугах, люб.. люб.. — мужик запнулся и надолго повисла тишина. Благо, гости оказались достаточно терпеливые, — Любезные!

На него смотрели c непониманием. Незнакомцы о чём-то шептались. Наконец-то, кто-то громко выдал:

— Was sagt dieser italienische Müll?! — они смеялись. Громко, мерзко. Казалось, сам Дьявол вселился в них и изрёк своё зловещее ржание.

— Versteht jemand, was dieser miese Aussenseiter sagt? — заговорил другой. И третий тут же подключился:

— Ich denke, er sagt etwas über seine fette Mutter.

— Vielleicht bietet er ihr an, sie zu ficken?

И вновь ублюдки зашлись нечеловеческим хохотом. Бедному старосте только и оставалось, что молча, недоумевая, таращиться на неприятных иностранцев.

— Fragen Sie, ob er Französisch spricht, — скомандовал один из наёмников. В хлеву, по правую руку от них, что-то трещало. Все повернулись в ту сторону, но вскоре вернулись в исходное положение. Один из «гостей», облокотившись на алебарду, впился уставшими глазами в мужчину перед ними, далее изрёк фразу на другом языке, более нежном, но всё так же непонятном.

— Parlez-vous français?

— Er ist dumm. Er spricht kein Französisch, — добавил второй ландскнехт, державший в руках арбалет. Его вид также не внушал доверия. Был ли в их шайке вообще хоть кто-нибудь, заслуживавший милого взгляда? — Übrigens habe ich auch nichts verstanden, hehe.

Из сарая вновь донёсся грохот, затем крики и ругательства на немецком. Некоторые ландскнехты вскинули свои пики, алебарды, гвизармы. Некоторые и бровью не повели. Тем временем, сзади уже отчётливо слышался хруст снега, затем хлюпанье грязи, и уж после — басистый выкрик.

— Was ist hier los? — приближался отряд из ещё полдюжины человек, включая того самого гонца. Все они тоже были ярко и пышно одеты, носили усы и густые бороды. В руках держали всякое древковое оружие. И только один, самый статный из всех, нёс за спиной двуручную саблю — она называется гросс-мессер — а на голове чёрный мешковатый берет. Бороды у него не было, зато усы «карандаш» подчёркивали его природную мужскую красоту. Выглядел солдат серьёзно, но его карие глаза отражали радость и веселье. Похоже, он был офицером.

— Leutnant! Dumme Italiener. Sie verstehen kein Teutsch und Französisch, — отрапортовал один из подчинённых мужика. Судя по всему, у них было строгая иерархия. Все аж по струнке встали, когда лейтенант прошёл между ними к старосте. Он долго смотрел ему в глаза. Ландскнехт возвышался над Ливио, а его клинок, казалось, в случае чего мог просто перерубить бедолагу напополам. Немудрено, что глава деревни вжался, как испуганный ёж. При этом, никто не решался выйти на помощь…

— Ты меня понимаешь? — спросил наёмник, отстранившись от старосты. Тот выдохнул, когда над ним перестал нависать мужчина.

— Д-да… — заметно нервничая, ответил Ливио, — Ч-что вы хотите он нашней деревни, милчеловек?

— Здесь, — собеседник образно провёл рукой по округе, — Спрятались два spione. Два мелких ублюдка наблюдали за нашей kompanie. Мы их найдём и продолжим путь. Но если это кто-то из ваших…

— Не может буть! — вскрикнул староста, отрицательно кивая, тужась, прыгая и всячески отвергая эту теорию, — Нашные ни в жизнь такого бы не сделали!

— Gut, — ответил наёмник.

В то же мгновенье, из хлева предательски не вовремя вышел ландскнехт, державший под шкирку девочку и мальчика. Он что-то крикнул коллегам.

— Марта! — вскрикнул староста, сорвавшись с места. Его пыл остудил солдатский лидер. Он схватил за шиворот Ливио и, подтянув к себе, рыча, спросил:

— Ты их знаешь?!

— Конечно! — крикнул мужчина, — Это Марта, дочь моя! А с ней энтот придурок — Стефано!

— Ясно…

Ландскнехт моментально достал из-за пояса короткий кацбальгер и всадил его в горло бедному итальянцу по самую рукоять, что клинок с обратной стороны вылез. Смертельный удар, который невозможно пережить.

— Марта… — лишь простонал, прокряхтел и пробулькотел он, осев на землю и мочеиспустившись.

— Папочка! — закричала девочка, пытаясь вырваться из рук ландскнехта, — Грязные пидоры!

— Viel Spaß mit diesen Bastarden! Neapel ist noch weit weg, aber die Frauen sind schon sehr nah! — вытирая ландскнетту перчаткой, вскинув в сторону руки, крикнул наёмник. Тут же весь отряд захохотал, вскинул пики, арбалеты и мечи вверх. Они ревели, аки Сатана. Опять.

Луга за всю свою историю не переживали ничего страшнее визита дюжины ландскнехтов. Вскоре подтянулись остальные…

Остервенелые наёмники рвали и метали. Они жгли пристройки, убивали мужиков, насиловали женщин, потешались над детьми. Грабили дома, воровали скот, ценности и урожай. Воистину звери! Эти отроки самого Люцифера словно Божья кара снизошли на деревню и её жителей. Нет, вы не подумайте: ландскнехты действительно были куда организованнее, галантнее и терпеливее остальных немытых вояк. То, что они устроили, лишь наказание за шпионаж. Мужики не плясали на трупах, следили за тем, чтобы не запачкать свои модные костюмы. Но разве это объяснишь глупым итальянским деревенщинам? Они-то видели лишь нечеловеческую жестокость. Конечно, когда твоему отцу прилюдно отрубили голову фламбергом!

А что, собственно, сами малолетние «шпионы»? Ведь это из-за них ландскнехты разозлились на жителей Pratis. Они привели кошмар в родные хаты. С ними также повели себя достаточно гуманно. Марту изнасиловали четыре мужика. Стефано просто избили, оставив множество ссадин и кровоподтёков. А после, их обоих выволокли на улицу и бросили возле отцовских трупов. Брута тоже убили: проткнули гвизармой, когда тот, пьяный, огрызался на «бандитов». Нашему герою было практически всё равно. Парень чувствовал досаду и боль в боках. Его же возлюбленная, напротив, вся изливалась слезами, обняв бездыханное тело старосты.

— Папочка, папочка! — истерично кричала она, однако всем было наплевать. Совсем скоро жители поняли, что лучше не сопротивляться наёмникам. Многие, уже не совершая противодействия, спокойно отдавали еду, одежду, деньги, зеркальца, серьги и прочие драгоценности. В качестве «поощрения» за покладистость, солдаты перестали насиловать, убивать, бить и просто всячески трогать мирян. Бывало, после грабежа очередной хаты, наёмники даже благодарили на своём басурманском языке её владельцев. Ну, или крыли бранью — те ведь всё равно не понимали.

Впрочем, всё «хорошее» рано или поздно кончается. Через некоторый промежуток времени к деревне верхом на лошади подъехал некий мужчина в сопровождении ещё двух конных, впряженных в телегу. Одет он был в похожем стиле с остальными ландскнехтами, но в разы краше, пышнее и дороже. Хотя куда уж тут? Все наёмники без исключений встали по струнке при виде его. Сразу видно — важная шишка, раз перед ним все ублюдки затряслись. Всадник вальяжно прошагал к своим, очевидно, подопечным. Лишь оказавшись на месте, он элегантно спустился со скакуна и, держа того за поводья, что-то шепнул на ухо одному из ландскнехтов. Тот возмущённо вскрикнул:

— Aber wir haben gerade erst angefangen! So viele Soldaten haben nicht gefickt!

Спешенный всадник злобно глянул на своего подчинённого, оскалился. Даже Стефано, что лишь на секунду поднял взгляд, почувствовал пробежавший по спине холодок. Или это от зимнего ветра?

— Die Schweizer atmen uns in den Rücken, — обнажив зубы, рыкнул этот зверь, — Und ich möchte mich nicht mit diesem Abschaum außerhalb des Schlachtfeldes befassen, — дополнил он себя, после чего незамедлительно влез с помощью стремян на лошадь. Пеший наёмник грустно вздохнул, развернулся и крикнул:

— Kapitän befahl zu beenden! — он резко ткнул пальцем в одного из подопечных, — Du! Jammern Sie nicht zu mir hier! Lass diesen Rotz für Neapel.

Солдаты принялись собираться в одном месте. Они строились, складывали награбленное в телегу, переговаривались. Один из них, проходя мимо «шпионов», не постеснялся пнуть Стефано. Тот лишь буркнул себе под крючковатый нос, который покрылся морщинами от злости:

— Урод.

Наёмник повернул голову, но ничего не ответил. Понял ли он его? Без разницы, если честно. Капитан, следивший за процессией — хотя большее время он просто ковырялся в ушах и зубах — в один момент обратил внимание на израненных любовников, лежавших в луже из чужих испражнений и крови.

— Also sind sie Spione? — глядя сверху вниз, спросил он у подчинённых. Ему дали ответ на иностранном языке. Наверняка, это было что-то вроде «Они самые». Мужчина, носивший широкополую шляпу с двумя огромными перьями — белым и красным — доспех ¾, высокие сапоги, а за поясом два фитильных пистолета и моргенштерн, ещё раз смерил взглядом «лазутчиков». Его помощник спросил:

— Sollen wir sie aufhängen?

— Nein, — моментально ответил капитан, — Genug mit ihnen.

Ландскнехт кивнул и отвязался. Стефано исподлобья посмотрел на лидера наёмников. Он заметил его зелёные глаза и странную, растущую по бокам от висков до рта, бороду — чёрные бакенбарды. Всадник же осмотрел деревню.

— Leutnant, — обратился он к подчинённому, — Gib das Zehntel der Ernte zurück, — командир вздохнул, приподнявшись в седле, — Lass Platz für Neapel.

— Ich verstehe. Hey, du hast den Kapitän gehört!

Всадник развернулся и ушёл. Они все ушли. Предварительно наёмники сгрузили небольшую долю награбленной пищи и просто-напросто покинули деревню. Никто не понял с чего вдруг солдаты проявили такую «щедрость», ведь их не терзала совесть после того, что эти изверги натворили. Восемнадцать девушек и женщин изнасиловали. Двенадцать селян убили: проткнули, разрубили, до смерти забили сапогами. Ещё двое получили травмы в драке, пытаясь отстоять право забрать себе оставленный «гостями» мешочек крупы или муки. Побитый облепленный снегом Стефано сидел посреди деревни на заднице, обхватив ноги руками. Возле него, у трупа старосты, валялась извазюканная во всяких жидкостях Марта. Едва ли она чувствовала себя менее паршиво, чем её возлюбленный. Они все чувствовали себя ужасно. В один момент, местные жители, позабыв о свалившейся на них беде, обратили внимание на невинных детишек, что пострадали не меньше остальных. Деревенщины принялись выискивать виновных. Нашлись они, однако, быстро.

— Энто наш придурок виноватый! — крикнула какая-то женщина, поправляя порванный подол платья

— Да, он самый! — поддержал её тощий муженёк.

— И шлюха его! — дополнил другой мужик с деревянными вилами в руках. Он их взял, чтобы заиметь преимущество в борьбе за еду.

— Надобно запиздить их! Яко настоящий суд! — верещала дряхлая бабка.

— Точно, так и надобно! — поддакивала толпа.

Стефано не выдержал. Он разозлился, вскочил с места и, размахивая руками, стал отпираться:

— Да вы сами хороши! А чуть шо сразу на детей срываетесь!

— Нахуй иди! — ответил ему жирный мужик, подняв с полу незнамо откуда образовавшийся камень и метнув в бедного парня. Он промазал.

— Да сам иди, обсос! — ответил ему Стефано. Он поднял камень и «вернул» точно в голову обидчику. Тот, схватившись за рассечённый лоб, вскрикнул какие-то ругательства и с оголёнными кулаками направился к мелкому. Тот, однако, не стал церемониться и просто ударил по яйцам неповоротливому жирдяю. Затем ещё дважды.

— Пиздите уёбка! — заревела толпа и ринулась на мальчонку, намереваясь совершить самосуд. Парень, здраво расценив свои возможности, просто побежал. Сначала запнувшись о труп отца, юноша уже через пару мгновений покинул пределы деревни, выронив по пути подаренную папашей шапку. Он хотел взять с собой любимую, но та осталась сидеть на коленях на тропе, грязная и заплаканная.

Последствия бывают ужасны. Таким образом был наказан обычный деревенский придурок за свою оплошность. Привести домой роту ландскнехтов! Впрочем, была ли в этом лишь его вина? О таком он не думал. Парень осознавал собственную ошибку и её последствия. За это его избили, лишили близких и прогнали из родной деревни. Что ж, наверное, это шанс добиться чего-то большего в жизни, либо сгинуть в пучине разгоравшейся войны. Уже разгоревшейся войны. Но об этом позже.

Глава II

«Горькое, кислое, сладкое…»

Стефано — этот практически ни в чём не повинный юноша, всего лишь справедливо жаждущий на протяжении многих лет должного внимания — огорчённый брёл в неизвестном направлении. Возможно, если бы он умел ориентироваться по солнцу или, скажем, искать на деревьях мох, он бы знал, что его путь лежит на север, в сторону Гаэты, в сторону Рима, в сторону Милана, Франции, Швейцарии, Священной Римской империи. Но наш герой не знал этого. Скорее всего, парень вовсе даже не догадывался о существовании таких государств. Его мир ограничивался тем, что он видит: Лугами, двумя соседними деревнями, куда он ездил на ярмарку, Неаполем и, быть может, осознанием того, что он проживает в Италии. Ветер неприятно обжигал впалые щёки и костлявые пальцы. Нет, на улице вовсе не было морозно! Но и жаркой нынешнюю погоду точно не назовёшь…

— Ах, ну и черти! Ну и содомиты! Выблядки хреновы… Да шоб вас в рот… — бранно выражался юнец, хрустя снегом. Он понимал, что грустью дело не сделаешь, потому решил прибегнуть к более действенному методу — матерщине, — И Марта, шлюха эта, там осталась! Да я её и так, и эдак… — всё не унимался Стефано, — А она тама осталася! Ну и пизда…

Парень вздохнул и крепко обнял себя, почувствовал резкое дуновение зимнего ветра. Задрав голову вверх, ему удалось обнаружить маленькое солнышко в зените. Через несколько часов уже будет темно. В феврале темнеет не так быстро, как месяц до этого, но всё же. Это, конечно, значило, что маленькому проказнику следует как можно быстрее обзавестись жилищем, если до сих пор жить не надоело. Провалившись по колено в сугроб, а после достав ноги из него, юноша продолжил путь. Совсем скоро он оказался на тракте.

Думаете, легко покидать родные края? В детстве — сейчас ведь он уже не ребёнок, помните? — Стефано частенько размышлял о том, как весело было бы отправиться далеко-далеко. Исследовать мир, кататься на лошади. Как настоящий рыцарь! Ох, многого же ты не знаешь о рыцарях, друг мой! Но стоит вернуться в настоящее. Сей юнец шёл, несмотря ни на что. Он преодолевал сотни сугробов, но большую часть его пути составляло натуральное болото, вытоптанное никак тысячей человек! Грязь и конское дерьмо были спутниками Стефано, а также чувство злобы и отчаяния, одиночества и презрения. За весь путь ему не встретились люди. И за целые часы созерцания бескрайней белоснежной, вперемешку с бурым, красоты, ему вполне воздалось. Но не в такой мере и не так, как он того хотел.

Их было слышно издалека… Десятки — нет — сотни ног вытаптывали страшную мелодию! Они хрустели, они стучали, они хлюпали. Это было так похоже на тех мразей, что разграбили родную деревню бедного мальчонки. И, в то же время, они так разнились. Стефано ощупал свои синяки. Бока до сих пор протяжно выли, а в руках и ногах отдавало резкой болью, стоило только дотронуться до полученных ссадин. Неумолимая ярость, незыблемая агрессия, неконтролируемый гнев вспыхнули множеством пламенных языков в голове у парня. Казалось, он готов был броситься на всю роту с одними лишь кулаками. Но юноша лишь трусливо спрятался в кювете, зарывшись в снег. С каждым мгновеньем солдаты неумолимо приближались к позиции горе-шпиона. А что, если его и сейчас поймают? Что с ним тогда сделают? Оставалось надеяться лишь на чудо.

Это были швейцарцы. В отличие от ландскнехтов, они не пели. Быть может, просто Стефано удалось подловить такой момент? Кто знает. Стоит ли говорить о том, что вооружены и экипированы эти наёмники ничем не хуже их «коллег», если не лучше? Но наш герой этого не видел: он ведь зарылся в снег. Благо, такая маскировка помогла несколько лучше, чем какие-то полуголые кустарники. Задерживаться на этом моменте не стоит, ведь история продолжается. Данная рота лишь ненароком припугнула парня.

Когда шум интенсивного марша — топот, разговоры, стук, бряцание и прочее — утихли, юноша вылез из-под «снежного покрывала». Он отряхнулся, осмотрелся, растёр красные руки и шмыгнул своим крючковатым носом. Пока что организм молодого человека вполне справлялся со всеми напастями, но даже Стефано понимал, что это ненадолго. Темнело. Стоит ли говорить о том, как разнервничался малец? У него оставались считанные часы, дабы отыскать или обустроить себе ночлег. И похоже, что он его почти нашёл. Парень продолжил путь.

Через четверть часа пред взором малолетнего путешественника предстала внушительного вида двухэтажная постройка из нескольких частей. Некое обширное хозяйство, расположенное прямо на большаке. Что ж, встретить нечто подобное для заблудившегося озорника было сплошным счастьем.

— Ура! — воскликнул Стефано, переключившись на лёгкий бег. Ему уже осточертело морозить кости.

Усадьба была окружена деревянным забором, длиною в один passus, что чётко говорило про достаток владельца. У калитки, встроенной в ограждение, стоял дорожный указатель, повёрнутый к дому. Юноша заинтересованно осмотрел его. Если бы парень умел читать, то вместо непонятных каракуль разобрал бы надпись на двух языках: итальянском «Riparo e cibo» и французском «Abri et nourriture», что означало «Кров и еда». В его же случае, оставалось только пройти внутрь и разузнать всё в подробностях. Стоило парню забрести во двор, который казался мелковатым по сравнению с нависшей над ним конструкцией, как его обоняние уловило запах жареного мяса, вяленой рыбы и забродившего винограда — вина. Уж этот запах домашней засахаренной настойки он узнает из тысячи. Несмотря на зимнюю пору, во дворе сидело множество людей. Кто-то играл в кости, кто-то разговаривал, кто-то просто сытно ел. Стефано был бы рад отнести себя к третьей категории, но угостят ли его, заблудшего мальчонку, за просто так?

— Кто все эти люди? — сказал себе под нос парень. Впрочем, совсем скоро он догадался куда забрёл. Его внимание привлекла высокая девушка в чёрном платье с белым фартуком. Из-под серого чепца виднелись волосы. Брюнетка.

— Здрав будешь, милый человек, — она приветливо усмехнулась. Впрочем, после двенадцатичасовой смены улыбка скорее походила на гримасу отчаяния и боли. Стефано же она показалась завораживающей. Даже подпорченные зубы хозяюшки не вызывали у парня отвращения: у него в разы хуже, — Какими судьбами у нас?

— Здрасьте, — приподнявшись на пятки, поздоровался юноша. Он кивнул на один из столиков, за которым одинокий длинноволосый суровый мужчина ел что-то из глиняной миски, — Да мне бы, понимаете, поесть бы, да ночь переждать, а там…

— Конечно! — воскликнула дама, — Комната на одного со всеми удобствами — восемь денаро. На нескольких — пять. Койка в общей казарме всего за два денаро. Вкусно поесть и попить — тоже обойдутся в две монеты, — она попыталась растянуть улыбку и бегло осмотрела прибывшего «гостя». Вряд ли он был похож на того, кто способен платить за услуги, но осталась ждать, ведь внешность бывает обманчива. Не в этот раз.

— Как-то дорого… — стеснительно подметил юноша. Он обхватил себя, когда ветер в очередной раз прошёлся по нему.

— Отнюдь! — не согласилась девушка, — Самые низкие цены от Сицилии до Флоренции!

— До кого? — удивился Стефано, — До какой ещё Потенции? — переспросил он.

— Не важно, — отмахнулась дама, — Брать что-то будете?

— Понимаете… — сложив руки в замок перед собой, виновато произнёс малец, — У меня нету денег… Я просто бежал из…

— Нету денег, говоришь… — девушка сменила тон с доброжелательного на раздражённый. Она упёрла руки в бока и постучала ногой по отсыревшей земле, — Ну и чего ты тогда припёрся?

— М-может… — дрожащими губами произнёс гость, — Во имя Христа, вы бы сжалились надо мной и-или я мог бы… помочь вам чем-то?

Девушка над чем-то усердно думала. Её нервное постукивание по полу разбавляло методичное плямканье и менее методичная ругань гостей.

— Я спрошу у хозяина, — в итоге сдалась она и уже собиралась развернуться, как была окликнута парнем:

— Хозяина? А разве не вы хозяйка здесь?

— Я? Ну ты даёшь! — расхохоталась дама, — Где ж ты женщин-хозяев встречал, а? Ой, умора!

Вскоре девушка скрылась в здании, хлопнув дверьми. Стефано лишь пожал плечами и уселся на свободную скамью. Таких тут было полно: многие гости предпочли разойтись по комнатам, а не морозить задницы. Даже те, кому, казалось, плевать на уличную температуру. Только тот самый мужик, до сих пор поедавший какое-то блюдо из миски, теперь отложил посуду в сторону и медленно попивал какой-то напиток, облокотившись о стену кухни, из которой валили свет, тепло и дым. Осмотревшись вокруг и лишь на секунду задержав взгляд на незнакомце, Стефано вдруг осознал, что тот сосредоточенно пялится на него. Оттого парню стало так неловко, что он предпочёл отвернуться от него и больше не поворачиваться. Через некоторое время из кухни вывалилась служанка с подозрительным прищуром. Она, пройдя лишь немного, остановилась и спокойным тоном огласила:

— Хозяин сказал, или плати, или проваливай.

— Но у меня нет ничего! — встав со скамьи, возмущённо воскликнул «гость», — Прошу, ради всего святого!

— Нет денег — уходи, — дала девушка окончательный ответ, после чего решительно развернулась. Так бы она и ушла, если бы её не окликнул мужчина за столом:

— Я заплачу за малого. На-ка, — он ловко вынул из-за пазухи пару серебряников и всучил служанке, которая по зову подошла к нему. Она хмыкнула.

— Сдался он Вам…

— Сдался, — резко ответил незнакомец, после чего привстал с лавочки, — Постели ему в моей комнате. Ну, и поесть принеси гостям, что уж тут, — как само собой разумеющееся дополнил себя длинноволосый, — Что ещё из тёплого осталось?

— Рагу из цыплёнка, — немного подумав, ответила хозяюшка.

Мужчина кивнул и шлёпнул её по заднице. Девушка отправилась на кухню, неся хозяину постоялого двора хорошую весть. Дополнительный заработок под вечер — всегда хорошо.

— В здешних краях… — затянув, начал незнакомец, рукой подманивая Стефано, чтобы тот точно понял, что обращаются именно к нему, — …ничего не делается по доброте душевной. Даже во имя Господа. Так устроено ещё со времён Республики, когда Италию населяли мерзкие язычники. Впрочем, — он причмокнул и улыбнулся, — Не будем о плохом. Меня Фабрицио зовут, — мужчина, что так любезно решился взять на себя затраты по обеспечению юноши пищей и крышей над головой, несмотря на кажущуюся грубость, разговаривал и вёл себя диаметрально противоположно сложившемуся по первому впечатлению образу. Он приветливо протянул руку, — А тебя как?

— Стефано, — парень без раздумий ответил и уселся напротив. А что? Хорошему человеку грех не ответить.

— Грубая кожа, грязь под ногтями… — на мгновенье задержал новый знакомый нашего героя его руку, изучив внимательным взором. Рука же мужчины, хоть и была исполосована множеством зарубцевавшихся шрамов, сама по себе была нежная, словно у настоящего аристократа, — Работящий, значит… Ты из деревни?

— Ага… — грустно вздохнул юнец, — Луга. Вон в той стороне, — размашистый жест рукой был ниспослан, чтобы указать примерное местоположение его села.

— А чего нос повис? — подбадривающе молвил мужчина, — Что-то случилось? Обычно, такие молодые… парни… не покидают своих деревень без серьёзной причины.

— Да тама… — начал уж было Стефано, на секунду засомневавшись, стоит ли раскрывать свои мотивы перед, по факту, незнакомцем, — …погнали меня оттудова. За то, шо каких-то пидорасов многоцветных в деревню привёл и они тама всех поубивали, пограбили и выебли.

— Разноцветных, говоришь? — длинноволосый заинтересованно наклонился к столу, — В шапочках таких придурковатых, строем ходят и на немецком разговаривают?

— Э-э… — очевидно, столь элементарный вопрос поставил не блещущего интеллектом персонажа в тупик. Немного пораскинув мозгами, он всё же утвердительно закивал, попутно выговаривая, — Да-да, они самые.

— Понятно… — мужчина ухмыльнулся и несколько выпрямился. Похоже, он следил за осанкой, чего не скажешь по скрючившемуся, что твой шахматный конь, Стефано. Причмокнув, он просветил мальца, — Ландскнехты.

— Лан… хто? — удивлённо переспросил юноша.

— Ландскнехты. Германские наёмники, хотя сейчас их развелось, как собак нерезаных, что уже и не скажешь, из Германии ли они. Может, вообще из Франции?

— Откуда? — ещё пуще удивился Стефано. Фабрицио же только нахмурился. Похоже, он наконец осознал глубину пропасти в интеллектуальном уровне между ними двумя.

— Не важно. Знаешь что? Пойдём-ка, пожалуй, внутрь, а то негоже такому хорошему т-тебе портиться на холодном воздухе.

Наш герой лишь утвердительно кивнул. Они резво вышли из-за стола и зашли в отапливаемое помещение. Совсем скоро кухня — или столовая, ежели изволите — должна была закрыться, а хозяйва — уйти на покой. Но отказываться от нескольких дополнительных денаро никто не собирался. Стефано и его спаситель заняли второй столик по правую руку от входа. Туда же, тихо матерясь, какой-то полный мужик нёс миски с тёплым варевом. Поставив их, что чуть не выплеснул содержимое на дорогих гостей, он пожелал приятного аппетита и спросил желают ли они ещё чего-нибудь.

— Да, — без раздумий ответил Фабрицио, — Нам бы выпить.

— О-о… — довольно протянул хозяин, положив руки на видное пузо — У нас большой выбор: от бургундского вина до шотландского эля. Что предпочитаете? — мужик склонился над посетителями. Из-за усталости и царившего в помещении полумрака, Стефано не удалось разобрать деталей внешности толстяка. Понятно было лишь, что его голова проедена плешью, — Горькое, кислое, сладкое, терпкое, хмельное, с ароматами Венеции или приторным вкусом Альпийских гор?

— Остановимся на хмельном, — улыбаясь, молвил длинноволосый, — Да, Стефано? Ты ведь пьёшь пиво? — его карие глаза хорошо подчёркивали чёрные, что смоль, волосы. И почему это стало заметно лишь сейчас, в полумраке?

— Да как не в себя! — возбуждённо ответил парень, тем временем уже накинувшись на принесённое ему рагу. Оно, с овощами, мясом и густой юшкой, было несравнимо лучше того, чем питался юноша на протяжении четырнадцати лет.

— По пинте каждому. И не смей ссать в кружки! — он посмеялся. Фабрицио был куда сдержанней в приёме пищи — не оттого ли, что уже успел перекусить до прихода нашего героя? — а потому, расплатившись несколькими монетами, стал постепенно поедать медленно остывавшее блюдо.

Вскоре им подали запрошенный напиток. Пиво было еле тёплым, но никто не жаловался: хлестать холодный хмель зимой не очень полезно для горла. С того момента состоялся нормальный разговор между мужчиной и юношей, и затянулся вплоть до закрытия заведения. По большей части, Стефано лишь пересказывал свою недолгую и блеклую жизнь, включая события последнего дня. Фабрицио искренне сочувствовал своему собеседнику, или же делал мастерский вид.

— Отца убили? — он кивнул и пытался подбодрить парня, — Мне так жаль…

— Да? Д-да нет… Срать я хотел на этого пидора. Не от ножа так пьяным на морозе сдох бы. Дело в иначем. Меня, представляешь, любимая моя бросила. Не пошла, шлюха такая, со мной, а с теми… с теми…

— Ублюдками, — помог Фабрицио новоиспечённому знакомому.

— Да! — ударив пинтой по столу, согласился юноша, — С ними вот осталася. Обидно…

— Н-да… — прикусив нижнюю губу, согласился мужчина, — Действительно обидно.

— Ладно, закругляемся! — вдруг крикнула та самая девушка, обратив на себя внимание двух последних посетителей. Она, виляя бёдрами, подошла к столику и наклонилась, недвусмысленно подмигнула Фабрицио, после чего собрала посуду и удалилась. Длинноволосый, встав из-за стола, вынул из-за пояса некий ключ и отдал его в руки Стефано:

— Двадцать первая комната. Иди пока обустраивайся, а я минут через десять подойду.

Он ушёл, следуя за игривой служанкой. Нашему же герою выпала сложнейшая задача: найти двадцать первую комнату… не зная цифр!

Фабрицио, как и обещал, пришёл через десять минут. Он, весело насвистывая какую-то итальянскую песенку, застал своего нового знакомого сидящего на заснеженных деревянных ступенях, поджавшего колени, обнявшегося себя и грустно склонившего голову.

— Парень, ты чего здесь? — нахмурив брови, спросил мужчина. Он подошёл к Стефано и положил тому на плечо руку, — На кой задницу морозишь? Я же сказал тебе идти в комнату… — чуть раздражённо напомнил длинноволосый.

— Я искал комнату… — юноша поднял голову. Под его крючковатым носом виднелись свежие струйки багряной крови, — Проверял каждую дверь…

— Боже, кто это сделал с тобой? — Фабрицио словно заботливый отец вынул из рукава носовой платок и нежно вытер безобразие.

— …и в одной из комнат, — продолжал юноша, — вышел какой-то жирный пидор и ударил мне по лицу… Я хотел говном его дверь измазать, а он мне ещё и по животу дал.

— Разберёмся, — сердито молвил длинноволосый, пряча ткань обратно, — Показывай.

Стефано привёл своего защитника и покровителя к двери, к которой были прибиты медные цифры 2 и 4. Дверь, как и все здесь, была выполнена из дерева, имела встроенный замок, а изнутри, скорее всего, была закрыта на засов.

— Здесь? — спросил мужчина, занося руку, готовясь постучать.

— Ага…

Фабрицио тарабанил в дверь. Вскоре, внутри кто-то заматерился и, громко ступая, направился к выходу. Было слышно, как этот самый кто-то убрал засов, а после и сам открыл дверь.

— Чего надобно? — злобно спросила пивная морда, выглянув наружу. Фабрицио лишь кивком спросил у парня. Тот ответил так же, не произнося ни слова. Резкий и сильный удар кулака в лицо заставил грубияна отшатнуться, схватиться за переносицу и начать крыть бранью нападающего. Однако тот, судя по всему, не собирался на этом останавливаться. Он затолкнул неприятеля внутрь и, нисколько не повышая голоса, но при этом излучая лютую злобу и ввергая собеседника в ужас, огласил ультиматум:

— Ты можешь дать мне десять сольдо и мы разойдёмся по-хорошему, или же… Стефано, — обратился он к парню, при этом продолжая поедать взглядом «пивную морду», — Иди в комнату. Третья слева.

Наш герой послушно исполнил просьбу нового знакомого. Возможно, Фабрицио сейчас сотворит что-то действительно настолько мерзкое и богопротивное, что лучше не видеть этого доброму христианину. На сей раз, к счастью, парню не составило труда отыскать нужную комнату, и он с лёгкостью отпёр её. А внутри была тьма. Впрочем, глаза парня, привыкнув, смогли различить очертания двух коек, тумб возле них, табуреток под кроватями, и, кажется, ночных горшков. А ещё тут был большой сундук, что Стефано узнал на горьком опыте, задев его мизинцем. В комнате было тепло. Теплее, чем на улице. Но юнец за день так измотался, что просто не стал раздеваться, а завалился в койку, укрылся и попытался уснуть. Постель, на удивление, не только была свободна от вшей, но даже приятно пахла. А опилки, которыми была набита кровать, создавали ощущение тепла и комфорта.

Почти сразу вернулся Фабрицио. Он насвистывал ту же мелодию, какую и на ступенях, а на поясе у него что-то болталось и звенело при каждом шаге. Мужчина запер дверь на засов, разделся, сложил вещи в сундук, снял сапоги, улёгся на кровать, спрятался под одеяло и без лишних слов отошёл в царство Морфея. Почти. В самый сладкий момент его достал из небытия Стефано, который, как оказалось, всё ещё не спал.

— Почему ты мне помог? — с нескрываемым интересом и, в то же время, недоверием спросил парень, мечтательно упёршись взглядом в потолок. То, с какой интонацией была произнесена фраза, говорила, что кое-какой ум в голове малолетнего итальянца ещё остался.

— Я просто совершил доброе дело. Как и положено христианину, — попытался отбрехаться Фабрицио.

— Но ты ведь сам говаривал, что здесь ничего не делается за просто так, — его слова, к удивлению, звучали с мудростью пятидесятилетнего философа.

Длинноволосый улыбнулся. И хоть этого не было видно во тьме, зато отчётливо было слышно его довольное «Хм».

— Пути Господни неисповедимы, — он вздохнул, — Поговорим об этом утром?

— Нет, сейчас! — парень вскочил с койки, затем принял положение сидя. Ему не терпелось узнать истинные мотивы его «спасителя», поэтому пришлось бороться с усталостью.

— Ладно…

Мужчина прокряхтел, пытаясь принять положение аналогичное Стефано как можно быстрее. Вдохнув побольше воздуха, Фабрицио начал:

— Ты смышлёный юноша, к тому же работящий и невинный. Такого как ты, друг мой, в современном мире с руками оторвут!

— В смысле? — и вновь, навесив маску придурка на себя, Стефано не мог понять того, к чему клонит его новый знакомый.

— Я уже не один день здесь сижу. Дело у меня есть, — на мгновенье голос Фабрицио приобрёл оттенок ненависти. Но к кому? — Думаю, ты мог бы мне помочь с этим. Тебе ведь всё равно некуда идти, так?

— Ага, — с грустью ответил парень.

— Тогда пойдёшь со мной в город.

— В город?! — искренне радуясь, переспросил он.

— В город, — подтвердил свои слова длинноволосый, — Это всё, что я могу — а главное хочу — тебе пока что сказать. Спи.

Фабрицио лёг на бок. Стефано поступил так же. Совсем скоро они спали, как убитые. Этот день был тяжёл, но всё ещё, возможно, только впереди.

Глава III

«Дела делаются по-разному…»

Стефано проснулся рано. Или поздно? Сам чёрт ногу сломит в попытках разобрать сей вопрос и дать на него правильный ответ. Парень проснулся гораздо позже, нежели летом, но раньше, чем обычно в зимнюю пору. В любом случае, на улице было до сих пор темно, потому лишний свет не проникал в комнату в должной степени, вследствие чего всё было укутано полумраком. Нужно зажечь фонарь или лампу, чтобы иметь хоть какую-то возможность разобрать очертания помещения. Но никто не зажёг. Юношу разбудили. Но разбудил не его новый знакомый, не хозяин постоялого двора, и даже не служанка или другой посторонний человек. Его разбудил громкий хлопок, донёсшийся откуда-то с улицы, затем чей-то испуганный визг и неразборчивая ругань. От этой какофонии звуков Стефано чуть не вскочил с кровати! Однако резкое пробуждение поутру оказалось настолько тяжёлым, что юнцу пришлось ещё некоторое время приходить в сознание, сидя на краю койки. Вскоре, продрав глаза и потянувшись, дабы размяться, Стефано поднялся на ноги и, содрогаясь от утреннего мороза, пошёл к выходу. Он заметил отсутствие его соседа: койка пустовала. Сделав логичные выводы, парень предположил, что его спутник сейчас на улице, с остальными.

Дверь была открыта. Распахнув её и вдохнув свежего воздуха, юноша, толком ничего не понимая, стал свидетелем жестокой расправы. Или же, коль быть точнее, её окончания. Пока Стефано приходил в себя, лениво протирая свои глаза цвета перламутра, во внутреннем дворе усадьбы случилось нечто страшное. Точнее сказать нельзя, ведь всё, что он застал, глядя сквозь слипшиеся глаза — Фабрицио, стоящего на коленях мужчину и два трупа. Один с дыркой во лбу, а второй с разрубленной шеей. Под обоими была лужа из различных выделений, из-за которой таял снег и красилась земля. Длинноволосый держал в правой руке оружие — очень тонкий узкий прямой одноручный меч со скосом обуха и односторонней заточкой — с клинка которого капала кровь.

— Так ты, говоришь, обычный наёмник и тебя наняли эти двое для защиты?

— Воистину так! — жалобно подвывал мужчина. Он сложил руки в мольбе и устремился взглядом вверх, к своему «пленителю», словно к Богу, — Прошу, не убийте!

Фабрицио уже готов был занести клинок для расправы, но вовремя осмотрелся. Его проделки привлекли чрезмерное внимание со стороны посетителей и хозяев постоялого двора. Кто-то даже осмелился крикнуть:

— Во имя Христа — он же безоружный!

Фабрицио ничего не оставалось, кроме как переложить меч из одной руки в другую и подать освободившуюся конечность поверженному противнику. Тот с благодарностью принял жест милосердия.

— Трактирщик! — окликнул длинноволосый хозяина постоялого двора, одновременно помогая подняться наёмнику, — Всем желающим пива за мой счёт! А бедолаге дай ещё и поесть чего-нибудь, — он похлопал по плечу спасённую душу. Был ли это исключительно добровольный поступок? Вряд ли местные постояльцы узнают это. Фабрицио что-то шепнул на ухо наёмнику и слегка подтолкнул его, а сам прошёлся к убитым им людям и без зазрения совести стал мародёрствовать.

Стефано, тем временем, уже успел проснуться и, кажется, даже приобрёл ясность разума. Он, заинтересованный больше остальных, не преминул спуститься по лестнице и подойти к своему новому знакомому за большей информацией. Парень приблизился к длинноволосому, когда тот уже вынул из-за пояса убитых несколько мешочков с неизвестным содержимым.

— О, малой, — поприветствовал Фабрицио юношу, когда развернулся, услышав топот его ног, — На, отнеси это трактирщику, — он ссыпал из кошеля горсть монет в руки подошедшему юнцу. Мужчина поднял голову ввысь, осмотрев небо. Светлело. Солнце медленно, но верно вытесняло луну. И пусть было бы неплохо ещё поваляться в кровати, но им уже следовало идти, если они хотели как можно раньше добраться до города.

— Ч-что здесь произошло? — спросил Стефано, приняв в жмени деньги.

— Это не твоё дело, друг мой, — спокойно ответил, улыбаясь, убийца, присвистывая и вытирая меч о собственную котту. Вспоротую котту. Похоже, по Фабрицио тоже успели нанести удар.

— Но так не делается! — возмутился парень.

— Дела делаются по-разному. А сейчас, будь так добр, — говорил длинноволосый, поправляя пистоль на поясе, — Исполни мою просьбу. Затем возвращайся в комнату — будем собираться.

Он закинул меч на плечо и, насвистывая всё ту же весёлую песенку, удалился. Стефано решил сделать доброе дело и таки передал серебряники лысеющему хозяину постоялого двора, после чего пулей отправился по ступенькам и в комнату. Должно сказать, остальные жильцы не упустили возможность выпить бесплатного пива, предложенного «нехристем» и убийцей. Похоже, он реабилитировался в их глазах. Особенно не постеснялся воспользоваться возможностью наёмник, которого так благородно пощадил длинноволосый.

Парень вошёл в комнату и поразился скорости Фабрицио. За то, казалось бы, короткое время, что юноша передавал деньги, мужчина уже успел зажечь лампу и переодеться, сходить в туалет — запах из угла комнаты резко бил в нос — и теперь сидел на кровати, протирая влажной уксусной тряпкой клинок. Перед ним была разбросана куча вещей, по своему состоянию больше смахивающих на старые тряпки, хотя парень с лёгкостью узнал благоухающую котту.

— Что ты делаешь? — спросил Стефано, меж тем, похоже, собираясь принять туалет.

— Не видно? — буркнул мужчина, не отвлекаясь от работы, — Фальшион протираю.

— Фаль… шо? — он прошёлся к ночному горшку и бесцеремонно приспустил штаны. Уже скоро был слышен мерзкий звук струи.

— Не важно. Умойся, позавтракаем и отправимся в город.

Фабрицио встал с койки и ловким движением засунул фальшион в ножны, закреплённые благодаря эдакой портупее. Он был одет в высокие кожаные сапоги, натёртые до блеска, сшитые шерстяные зелёные шоссы, яркий жёлтый жиппон, а на голове был синий шаперон, натянутый до ушей, чьи «косы» обматывали шею, подобно шарфу. Чёрные волосы выглядывали из-под головного убора и спускались до лопаток. Стефано, избавившись от лишнего «груза», по пути к выходу озадаченно посмотрел на мужчину. Он не постеснялся раскритиковать его модный и дорогой наряд:

— Ты яко пидор вырядился.

— Отрадно это слышать от т-тебя, — длинноволосый злорадно ухмыльнулся и открыл дверь на улицу. Вдруг, он резко развернулся и кинул в кучу грязных и порванных вещей одну монету.

— На кой? — спросил Стефано.

— Служанке. Заработала.

Они сидели в столовой. Парни взяли себе по пинте пива и по тарелке гречневой каши на молоке. Стефано всё никак не мог осилить свою порцию. Его напарник оказался в этом деле куда проворнее. Он вообще, казалось, был скор во всём. Сытно позавтракав, Фабрицио предпочёл заняться своей экипировкой, а конкретнее — пистолем. Это был пистолет с колесцовым механизмом, похожий на тот, которым обладал капитан ландскнехтов, но несколько меньше размерами, украшен жемчугом и обделан золотом. Сейчас длинноволосый усердно взводил пружину механизма небольшим ключом. До этого он уже успел смазать дуло и протолкнуть туда пулю шомполом под размер ствола.

— А что ты сказал тому… мужику? — обратился Стефано к новому знакомому.

— Предупредил, чтобы он не смел доложить о произошедшем местному рихтаржу.

— А… — юноша чавкнул. Он ужасно вёл себя за столом, не соблюдая практически никаких мер приличия. И даже пролив на себя немного пива, предпочёл просто забить на это, — А что энто у тебя за ерунда такая?

Мужчина фыркнул, не отрываясь от своего занятия. Он не спешил отвечать.

— Дорогая наверное, да? — продолжал парень надоедать товарищу, словно пятилетний ребёнок, — Золото тут, блестяшки энти…

— Этот пистоль настолько дорогой, что лишние пару грамм золота или несколько жемчугов не играют роли… — наконец, отозвался Фабрицио, закончив возиться с оружием. Он аккуратно запихнул его за пояс, затем резко схватил кружку и выпил оставшееся пиво залпом, — Ты ещё долго? — несколько сердито спросил мужчина, наклонившись к столу. Впрочем, ответа он не стал дожидаться, — Жри быстрее и выходи во двор. Я буду ждать.

Длинноволосый поднялся из-за стола, учтиво поклонился хозяину постоялого двора, красивой девушке и другим гостям, после чего спешно удалился из столовой. Стефано постарался доесть завтрак так быстро, как это возможно. В конце концов, задерживать себя и своего «друга» ему не хотелось. Вычерпав ложкой из тарелки всё, что только можно было, юноша поднёс посуду к губам и выпил остатки молока, после чего и крупицы гречки слизал со дна. Он бросил всё, как есть, и шумно вышел на улицу. Фабрицио уже ждал верхом на лошади.

— Залазь, — огласил гордый всадник, гладя кобылку. Животное довольно фыркнуло и стукнуло копытом по земле. Стефано отнёсся с недоверием к идее прокатиться верхом.

— Но я не умею… — робко сказал юноша, подходя к лошади. В его движениях чувствовался некоторый страх перед неизвестностью. Мало ли, копытом стукнет? Хотя такой трудолюбивый мальчик наверняка за свою недолгую жизнь должен был познакомиться со всеми видами скота.

— А тебе и не надо что-то уметь, — ответил длинноволосый, поправив шаперон, — Всадник — я. Быстрее, если хочешь успеть попасть в город до темноты.

Парень беспрекословно поспешил выполнить настойчивую просьбу товарища. Ему было сложно запрыгнуть на лошадь из-за её роста, а Фабрицио не спешил слезть и помочь юнцу. Однако он давал дельные советы:

— Ногу в стремя. Держись за седло. Резко оттолкнись от земли.

В конце концов, общими усилиями удалось посадить Стефано на лошадь. Тут же, не раздумывая ни секунды, длинноволосый пнул каблуками сапог бока кобылы и она рысью отправилась в путь. Постоялый двор остался позади, а парочке предстоял внушительный путь.

Что вы, действительно не слышали о таком городе? О, как жаль… Вот Стефано, к слову, тоже не слышал. Он-то кроме Рима и Неаполя, небось, вообще ничего не слышал. Но Фабрицио, судя по всему, был куда умнее в этой степи. Как и в остальных, впрочем, тоже. Всадник гордо восседал на своей кобыле, покачиваясь в седле в такт ходьбы лошади. Юноша, в свою очередь, телепался позади. Он вжался в заднюю луку задницей и руками. Прямо своими длинными грязными ногтями. Но седло было обшито дорогой и прочной кожей, потому никаких повреждений после неопытного мальчонки не осталось.

— На кой мы вообще тащимся в энтот Мон… да… В Монду этую? — Стефано всё время задавал различные вопросы, аки настоящий малый ребёнок. Каждый следующий вопрос стремился переплюнуть предыдущий в своей глупости и ненадобности. Сначала такая любознательность раззадоривала длинноволосого, но после — бесила.

— Я же тебе, придурку, говорил, что у меня там дела, — ответил мужчина, не поворачиваясь. Плелись они достаточно медленно. Возможно, всадник просто не хотел загонять кобылку.

— О, а меня с собой возьмёшь? — с небывалым энтузиазмом вопрошал юнец.

— Обязательно.

Они ехали. Методично, сминая грязь и остатки снега.

— Давно метели не было… — подметил Фабрицио. При этом, в стороне от дороги всё было по-прежнему устлано белой пеленой.

— Скоро будет, — встрял парень, качнувшись в седле, — То всегда так вот: ежели нету метели долго, то скоро, значится, будет. В конце месяца, думаю.

— Уже конец месяца, весна на пороге, — поправил мужчина собеседника.

— А… — хмыкнул Стефано, предпочтя перевести разговор в иное русло, — Блядь, жопа горит… как ты энто выдерживаешь? — он почесал своё бедро, обильно сквернословя.

— Опыт, друг мой. И талант, — ласково отвечал Фабрицио. Его речь так и дальше колебалась от умилительной до уничижительной.

— Слушай, а вот я тебе рассказал, тама, про свою жизнь…

— Ну, — с интересом, будто спросил длинноволосый «и что дальше?», хотя и сам понимал, к чему ведёт его собеседник.

— А расскажи ты про себя, — Стефано вновь подвигался в седле, испытывая то ли боль, то ли зуд, — А то сидишь такой себе в корчме, яко тот хуй важный, меня от смерти спасаешь, а теперича в какую-то ебань тащишь незнамо зачем и на кой.

Он посмеялся. Мужчина этот, похоже, был не из тех, кто любит рассказать о себе да поподробнее. Но и отпираться смысла особого не было.

— Меня зовут Фабрицио, как ты уже знаешь, — улыбаясь, распинался длинноволосый, продолжая смотреть впереди себя, — Я принадлежу к знатному флорентийскому роду Альдобрандини

— Кого-о-о?! — воистину всполыхнул невежественный мальчишка, не разбирающийся во всяких благородных предметах. Таких, как история и геральдика.

— Не суть. Важно, что я — бастард. И это… — продолжал мужчина, но был перебит.

— Бастард — энто «ублюдок» по-вашнему, по-богатому? — спросил юноша, наклоняясь к собеседнику, подлезая чуть ли не подмышку ему.

— Да. Незаконнорожденный сын… Впрочем, и это не имеет значения. Меня выпнули со двора, когда мне исполнилось одиннадцать. А знаешь, что делают вельможи, когда их выпихивают со двора?

— Спиваются? — попытался угадать Стефано. И был практически близок.

— Это тоже. Они подаются в наёмники, разбойники — что в принципе одно и то же — или собирают войско и поднимают мятеж.

— И кто из энтих двух — ты? — нахмурив брови, спросил юнец.

— Оба, — немного подумав, молвил длинноволосый, — Вот уже многие годы я болтаюсь по всей Италии в поисках денег и однодумцев. Накопил на лошадь, доспех, оружие… и пару сотен наёмников.

— Ого, нихуяшеньки себе! — пошатнувшись, чуть не выпав из седла, вскрикнул юноша.

— Да ты даже не знаешь сколько это, — придержав одной рукой чуть не выпавшего спутника, сказал Фабрицио

— Ну… сто — больше, нежели пальцев на руках и ногах… — вновь закрепившись на лошади, глаголил он.

— Тоже верно. Осталось только грамотно этим воспользоваться. Во Флоренции у меня есть пару знакомых — они помогут мне. Думаю завершить последнее дело, перехватить отряд наёмников и под покровом войны… — Фабрицио резко замолчал. Возможно, он призадумался, стоит ли повествовать о своих великих планах какому-то неизвестному мальчонке, — А, впрочем, тебе это знать не надо.

— П-подожди… — Стефано не интересовало, что его новый знакомый отказался оглашать свой список дел. Его зацепила несколько иная реплика, — Нам-м… мордники? В-войны? Какой ещё войны?

— Ты не знаешь? — мужчина озадаченно хмыкнул, улыбнулся и сказал, — Но ты ведь сам рассказывал о немцах в своей деревне…

— А я ебу? Так, того-этого… А что за война?

— Самая настоящая война, мой маленький der Trottel. Король Франции вторгся в Италию, захватил Флоренцию и дошёл до Рима, — он хмыкнул, — Это то, что я знаю. Сейчас уже, наверное, он осаждает Неаполь, если верить твоему рассказу. И скоро в него войдёт.

— Интересно… А расскажи ещё что-нибудь о себе.

— Это я могу, хе-хе, — мужчина приятно хихикнул, — Знаю четыре языка. Упражняюсь с фальшионом, участвую в скачках. Торгую. Имел дело с двумя Папами.

— Ты видел Папу Римского?! — удивился Стефано.

— Двух, как я сказал. И не просто видел, а плотно общался. Я был в Лютеранском дворце… по делу.

— Охренеть! — столь радостно вскрикнул парень, будто он сам повидал Иннокентия VIII и Александра VI, — А-а-а правда, что у него над головою нимб, яко у Бога?

Эта фраза заставила всадника разразиться ужасным несдерживаемым смехом. Так смеялись наёмники, разорившие Pratis, но Фабрицио столь дьявольское ржание смог изобразить без отталкивающего эффекта и, возможно, даже несколько мило.

— У большинства понтификов, будь уверен, вместо нимба рога из черепа торчат, а из задниц — чертовские хвосты. Они их умело прячут — вот в чём суть.

— Да не может быть! — стал спорить юноша. Но как бы он не брюзжал слюной, переубедить куда более опытного собеседника ему никак не удавалось.

— Быть может, повидав хотя бы одного, ты поймёшь, о чём я, — подытожил длинноволосый.

— Я увижу Папу Римского? — обрадовался парень.

— Я не говорил этого, — попытался успокоить возбуждённого парня Фабрицио, — Но, да — они часто к нам захаживают. И я бы не радовался этому.

— К «нам»? — подловил Стефано всадника на слове.

— Я познакомлю тебя с моим деловым партнёром, — не стал ходить вокруг да около бастард Альдобрандини, — Его зовут Якоб, и он еврей.

— Пфф, — фыркнул юнец, откинувшись на заднюю высокую луку седла, — Евреи скряги и проныры. От них бедов не наберёшься — энто все знают. Они убили Иисуса.

— Но не этот. Не этот…

Остаток пути парочка провела практически в полном молчании. Единожды Фабрицио остановился и прислушался к окружению, после чего продолжил путь. Уже под вечер на горизонте показались величественные каменные городские стены.

— Мондрагоне, — сообщил мужчина. Стефано, услышав это, аж подскочил, а всю усталость как рукой сняло. Он распахнул перламутровые глаза, высматривая контуры серой крепости. По периметру города расположилось полдюжины башен, никак не меньше! Они возвышались над всем остальными миром и выпирали вперёд так, чтобы покрыть обзор каждого кусочка зубчатых стен. Всадник и его попутчик достигли ворот уже затемно, хотя не так уж и поздно, как казалось. Будь это летнее время, солнце до сих пор высилось бы на горизонте.

— Красотища! — восхищённо огласил юноша, задрав голову до максимально возможной позиции. Впрочем, их не впустили. Надвратный стражник кричал во всё горло:

— Закрыто! Приходите утром!

Повторять дважды не пришлось. Фабрицио ответил, да так громко и чётко, что чуть не лишил своего спутника слуха:

— Хорошо! Спасибо!

Он развернул лошадь и увёл её куда-то вбок от главной дороги, вымощенной брусчаткой. У Мондрагоне, словно у феодального замка, под стенами располагалась деревня, и в этой деревне было всё для комфортной жизни: дома, трактир, общественные купальни, ремесленники и торговые лавки. Жизнь здесь, наверное, так же, как и в городе, кипела безостановочно. В дневное время. Сейчас же, возможно, опасаясь войны поблизости, все тихо-мирно сидели по домам. И только из местного трактира валил свет, играла ненавязчивая весёлая музыка, а посетители поддавались танцам на улице. Не холодно ли?

— Кто здесь хозяин? — спросил, не слезая с лошади, Фабрицио у толпы, — Мне и моему спутнику пожрать и комнату.

Слово за словом, и напарники через некоторое время уже оказались в койках, а лошадь — в стойле. Ужином им стали шкварки с пивом. Они улеглись спать без задней мысли, пока на фоне постепенно стихало веселье. Даже деревня засыпала перед тяжёлым днём.

Глава IV

«Славный город — Мондрагоне…»

Стефано оказался разбужен ни свет ни заря своим соседом по комнате. Длинноволосый, что навис над парнем, ожидаемо, уже был одет и снаряжён.

— Проснись, просрись и умойся — я пока закажу нам завтрак.

— Ммм… — в ответ простонал юноша, пытаясь хоть что-то понять. Своим единственным открытым — и то не полностью — глазом он осмотрел помещение. В маленькое окошечко ещё свет толком не пробивался. Словом, всё выглядело очень похожим на вчерашнее утро.

Фабрицио, насвистывая в свойственной ему манере, торопливо покинул комнату, не став дожидаться юнца. А тот только и рад: сразу после того, как хлопнула дверь, Стефано закрыл глаза и вновь погрузился в сон.

Повторно разбудить его через неопределённое время вновь выпала честь именно Фабрицио. В этот раз мужчина не обошёлся нежными, как отцовскими, подёргиваниями за плечо. Длинноволосый, совершенно явно вложив в свои действия силу, схватил за руку соню и резко стащил его с койки. Юноша громко грохнулся на пол. Стоит сказать, сие гневное действие подействовало гораздо лучше нежностей. Стефано, уже распластавшись на полу, поспешил вскочить на ноги.

— Какого х-хера?!

Но «обидчик» отвечать не стал, а, наоборот, лишь кинул претензии:

— Я тебе полчаса назад велел сделать из себя опрятного человека! Почему ты всё ещё лежишь в постели, как кусок коровьего дерьма? — длинноволосый навис над соней, словно тучи над головой непогожим днём

— Я… — оступился юноша, разводя в сторону руками

— Головка от хуя! — Фабрицио одной рукой толкнул парня, заставив того плюхнутся в кровать. Своими действиями, словами и чертами лица, ловко скрывшимися в полумгле, он источал раздражённость, если не натуральную злость. Однако совсем скоро мужчина вновь вернул себе доброжелательный вид. Погладив юнца по голове, он смягчил накалявшуюся обстановку.

— Ладно, — протянул длинноволосый, — Умывайся и завтракай. Да поживее, — парадоксально одновременно грубо и нежно скомандовал Фабрицио, — Если не хочешь, чтобы тебе на голову вылили дерьмо.

— Не понял, — честно признался Стефано, бодрый поднимаясь с койки.

— Таков городской быт. Узнаешь.

В этот раз сопротивляться воле Фабрицио парню не удалось. Да и не сильно хотелось, когда сон уже всё равно сбили. А снилась ему — пасека. На ней он кувыркался в свежей зелёной траве с дочерью пчеловода. Но сейчас не об этом. Закончив с походом в туалет, а позже умывшись холодной водой из бочонка, юноша перешёл к завтраку. Ему подали овсяную кашу, щедро политую гусиным жиром, а в качестве выпивки — мёду. Всё это время за ним наблюдал зоркий длинноволосый мужчина в жёлтом жиппоне…

Скоро товарищи покинули заведение. На горизонте медленно восходило солнце, в то время, как луна всё ещё торчала в небе. Из отдалённых уголков деревни доносились звуки работающих людей: стук кузнечного молота, звон металла, скрежет точильного камня, стоны шлюх и отборные маты сапожника. Подойдя к воротам, напарники обнаружили, что те были открыты, а герса поднята. Под стенами стояло несколько стражников с алебардами, одетые в кольчуги, бригантины и капеллины. Поверх их одежд, конечно же, была гербовая накидка: полосатая, из множества фрагментов, в точности, как на гербе герцогов Мондрагоне. Эти воины осмотрели подошедших к ним всадника и его попутчика. Кто-то из них что-то шепнул — все засмеялись. С западной стороны подуло ветром, принеся ужасный стойкий запах мочи.

— Опять этот кожевенник в бадью нассал — заебал! — выругался один из защитников города, позабыв о гостях, — Нельзя свои огрызки в чём-нибудь поприятнее вымачивать? В вине, например.

— Или в меду, — встрял в разговор Фабрицио, намереваясь скорее обратить на себя внимание, нежели пытаться пререкаться со стражниками. На конфликт он идти явно не собирался.

— Эт-да… — согласился воин, — А ты чего тут, кстати, стоишь? Проходи давай.

Повторять дважды не пришлось. Фабрицио пнул кобылку и вскоре гости оказались за стенами Мондрагоне.

А внутри — красота. Стефано в жизни не видел ничего столь грандиозного, ухоженного и непостижимого его человеческому уму. Дороги внутри не были слеплены из говна и грязи, а проложены брусчаткой. Дома представляли из себя не низенькие хаты с соломенными крышами, а двух- и трёхэтажные исполинские постройки из камня и кирпича. И запахи… Какие тут были запахи! Выпечка, аптекарские травы, парфюмы и… экскременты. Последний аромат мигом вдарил в крючковатый нос юноше, ярко контрастируя со здешней картинкой. И пусть деревенского хлопа нельзя было спугнуть запахом нечистот, он просто не мог не задаться вопросом:

— А почему энто так говном воняет? — вжавшись в Фабрицио, удивлённо спросил малец, округлив свои глаза цвета перламутра от невыносимо контрастного смрада.

— Всё просто, — поспешил просветлить своего напарника мужчина, между тем уводя лошадь в сторону от широкой дороги, — Весь этот город — и есть говно. Но, коль быть серьёзным, дело в том, что его жители по утрам частенько выплёскивают содержимое ночных горшков на улицы.

— Посему ты нас так рано вывел? — осенило Стефано.

— Именно. Если каждый горожанин обольёт тебя своими фекалиями, то ты ни в жизнь не отмоешься.

— Представляю… А сколько тут энтих горожанинов?

— Пару тысяч.

Стефано выпал. Не в буквальном смысле, конечно. Юноша познавал мир всё больше и больше с каждым днём, следовало ему лишь покинуть деревню. И вместе с тем, он поражался глубочайшим познаниям его спутника. Оно и понятно — тот ведь дворянин. В каком-то смысле.

— А-а-а куда мы едемо? — выразил Стефано вполне справедливый протест тому, что всадник повёл их в какие-то захолустья. И если только что лошадь приятно цокала копытами, выбивая не просто звуки — музыку, по мощёной улице, то сейчас лишь раздражающе чавкала по грязи и отходам. А сами улицы сужались, превращаясь из просторных и светлых в труднопроходимые коридоры с редким освещением. И дома тут были скромнее: уже не осталось трёхэтажных — лишь двухэтажные и того ниже.

— Я ведь тебе говорил уже, — с толикой недопонимания молвил длинноволосый, дёрнув пояс на себе так, что пистоль и фальшионом задрожали, — К еврею.

— Я думал, евреи живут в хоромах, яко цари.

— Но не этот. Не этот…

— Почему ты ваще имеешь дело с жидом?

— Пути Господни неисповедимы.

В Мондрагоне постепенно просыпалась жизнь. Торгаши, ремесленники и простые жители уже гудели подобно пчёлам. Действительно, полнящееся людьми и животными, окружённое крепостными стенами селение походило на разворошённый пчелиный улей. Страшно представить, что здесь твориться летом, во время ярмарок, да на главной площади. И ведь сей город ни в какое сравнение не идёт с Венецией, Неаполем, Римом и прочими столицами итальянской земли. Но, пожалуй, самым главным показателем бодрствования горожан стала вылитая позади героев масса из ночного горшка прямо из окна. Благо, тамошний житель оказался весьма воспитанным и предварительно крикнул путникам внизу «Берегись!».

Спустя небольшой промежуток времени, странствия парочки подошли к концу. Из одного невзрачного переулка всадник и его попутчик перешли в другой, уже не такой тёмный, вонючий и просто неприятный. Он по-прежнему был загажен, а дороги были слеплены не иначе, как из говна и палок. Однако во всей этой нищете одно здание очень сильно выделялось. Это был двухэтажный каменно-деревянный дом с черепичной крышей. Перед ним, в отличие от прочей значительной части улицы, была проложена брусчатка, над дверью висела деревянная вывеска, на которой пятью языками было написано «Услуги ростовщика», а подле двери, окованной железом, стояло два некрасивых, но внушительных мужика.

— Эй, дуболомы! — обратился Фабрицио к этим высоким и сложенных телом мужчинам. Находясь на спине лошади, длинноволосый ещё казался высоким, но спрыгнув на землю, стукнув каблуками по камню, он стал короче их на целую голову.

— Ты чего? — видно, устрашившись мощью ребят, попытался образумить товарища Стефано, — Они же тебя пополам сломают!

— Не боись, я знаю как с такими общаться, — кинул дворянин через плечо, после чего улыбнулся во всю широту своих белоснежных зубов, — Якоб у себя?

— Этот старый хер всегда на месте, — ответил, скалясь, один из охранников, перехватив поудобнее рукоять своего шестопёра. Второй, к слову, тоже не отставал, и уже поспешил явить гостям заточенный одноручный боевой топор. Одеты они были в неполный латный доспех, включая панцирь, и кольчугу, а на головах — цервельеры.

— Не надо… — уже шептал, чуть не уссыкаясь от одного лишь вида бугаев парень. Его покинули силы, он был не способен даже с лошади слезть.

— Вот и отлично, — расставив руки в боки, подытожил Фабрицио, — А вы как? Как ваш этот… Рон?

— Мы — нормально. А у него вообще всё отлично, — махнул широкой рукой, гремя налокотниками и стальной варежкой, тот, что с шестопёром, — Сдох.

— Неприятно… — почесав макушку сквозь шаперон, молвил длинноволосый, — А от чего хоть?

— Да откуда-то болезнь то ли хера, то ли жопы подцепил, и откинулся через три недели.

— А за ним и Ален через неделю, — дополнил владелец топора коллегу.

— Нехер было друг другу под хвост ходить.

Все трое зашлись диким хохотом. И на сей раз Фабрицио уже не казался милым невинным дяденькой. Он был похож на этих двух, словно позабыл о ранимом придурке позади них.

— Ладно, хер с ними, новых наберёте. К слову… — наконец, мужчина обратил внимание на Стефано, затем развернулся и продолжил разговор, как ни в чём не бывало, — Встретил венецианцев наших.

— Ого, — удивился бугай, что слева, что с топором, — И что?

— Убил.

— Мужик! — стражники чуть ли не одновременно похлопали Фабрицио по плечу, затем кивнули в сторону юнца на лошади.

— Он? — лаконично поинтересовался мужик с шестопёром.

— Лучше не нашёл, — пожал плечами длинноволосый, — Вам ли не похуй — впускайте нас к жиду.

Стражники беспрекословно повиновались. Фабрицио сделал шаг в открывшуюся дверь, сделал полуоборот и поманил пальцем Стефано. Тот с трудом вылез из седла. Парень прыгнул на камни, чуть не навернувшись, и с опаской прошёл мимо бугаев. Эти мужики поспешили взять кобылку длинноволосого за узду и, возможно, даже куда-то увести — этого парень уже не видел. Зато увидел он, стоило закрыться двери позади, чистенькое скромненькое помещение. Стильное убранство, не внушающее количественно, на деле наверняка стоило сотни флоринов. К примеру, шкура медведя, лежавшая на полу, вряд ли была добыта хозяином дома собственноручно, но её стоимость превышала мыслимые и немыслимые границы мировоззрения парня из деревни Pratis.

— Amicos res secundae parant, adversae probant, — неожиданно, не отрываясь от чтения неизвестного фолианта, умиротворённо молвил маленький мужичок, чья плешивая седая голова лишь немного торчала из-за стола с правой стороны от входа. Он поднял взгляд на гостей и мило улыбнулся неполным рядом пожелтевших от времени зубов, — Друзей создаёт счастье, несчастье испытывает их. Латынь — язык аптекарей и монахов, — мужчинка поднялся на тонкие ноги. Одет он был в синий уппеланд: длинное широкое одеяние, доходящее до пола, с треугольными рукавами. Под этим роскошным платьем наверняка скрывалось ещё пару слоёв дорогой одежды. Но даже при этом всём он казался чересчур худым. На вид незнакомцу было около пятидесяти, а то и шестидесяти. Маленький нос, впрочем, как и весь он сам по себе, а на переносице пенсне.

— И вот, весна, и ты снова здесь, — несколько хрипло говорил старикашка, не снимая с лица мерзкую ухмылку. Мужчина приблизился к длинноволосому и всмотрелся ему в глаза. Он был ниже Фабрицио, потому для подобного действа пришлось бы задирать вверх голову. Но Альдобрандини пригнулся, дабы быть на одном уровне с собеседником, — De die in diem. Не надоело ещё?

Фабрицио фыркнул. Мужчина вмиг выпрямился и скрестил руки на груди, неодобрительно смотря на собеседника сверху вниз. Уже сейчас для юного Стефано разговор превращался в бессмыслицу.

— Ex parvis saepe magnarum rerum momenta pendent, Якоб. Сам знаешь.

Оба сдержанно улыбнулись и пожали руки. Похоже, они действительно хорошо знали друг друга, но всего лишь ломали комедию или что-то типа того. Еврей перевёл взгляд миниатюрных обесцвеченных зрачков на спутника длинноволосого, затем обратно на знакомого. Его иссушенные потрескавшиеся губы расплылись в язвительной улыбке, после чего изо рта гнилым потоком вырвалась речь:

— Parle-t-il français?

— Non, il est stupide.

— Быть может… — Якоб повернулся к Стефано и погладил его по сальной голове, после чего брезгливо вытер руку об собственный наряд, — …гость желает присесть?

Парень молча кивнул и старик проводил его к оббитой кожей скамье, что стояла буквально в десяти шагах. Юноша присел на мягкую лавочку, поразившись простоте реализации и одновременно полезности сей конструкции. Он даже немного попрыгал на ней, испытывая на комфорт и прочность. Тут же, по отмашке Якоба из соседней комнаты вышла милая девушка, которая подала Стефано кубок тёплого молока и жареного, правда чуть остывшего, окорока, после чего удалилась. Отвлёкшись на трапезу, выходец из деревни Pratis лишь обрывками слышал разговор еврея с флорентинцем. В один момент, повернув голову в их сторону, он заметил, как Фабрицио передаёт какой-то бумажный свёрток Якобу. Обгладывая кость и неаккуратно выпивая коровий продукт, так, что за шиворот полилось, юноша застал конец диалога:

— Хм… — протянул старик, всматриваясь в документ, — Неплохо… Но бывало и лучше, — он выкинул свиток куда-то назад и тот поразительным образом приземлился в свору документов, — За это я дам тебе… — мужчинка пальцем подтолкнул пенсне вверх, после чего на этот же палец и засмотрелся, — Шесть флоринов.

— Четырнадцать, — отнекивался от такой маленькой для него, но не для деревенского парня суммы.

— Девять, — покачав головой, предложил еврей вознаграждение побольше.

— Так уж и быть… — казалось, сдался Фабрицио, но здесь же стало ясно, что это был очередной его хитрый план, — Двенадцать!

— Десять, — прошипел сквозь зубы Якоб. От Стефано не ускользнуло, что в этот момент охочий до монет жид злобно сжал кулаки.

— Сойдёмся на одиннадцати, — длинноволосый приятно улыбнулся и протянул руку ростовщику. Тот немедля ответил. Это была сделка, выгодная обоим. Каждый посчитал себя в выигрыше, ведь изначально закладывал несколько флоринов, чтобы поторговаться. Так и строится торговля.

Уже через несколько мгновений в руке Фабрицио оказался небольшой и достаточно лёгкий мешочек, который, однако, был набит такой суммой денег, что селянину и в наследство редко когда достаться могло. Длинноволосый слегка поклонился, ляпнул что-то на французском и покинул помещение, насвистывая весёлую песенку.

— Эй, ты куда? — крикнул вдогонку парень, отставив пищу на низенький столик подле скамьи. Он спешно вытер об себя жирные руки, поднялся на ноги и уж хотел было выйти, когда ему путь преградил Якоб. Явив не самую приятную улыбку, он тихо молвил:

— Куда же ты, мой мальчик?

— Я… куда Фабрицио делся? — попытался выглянуть из-за ростовщика юноша, но видел лишь закрытую дверь.

— Уехал ловить таких же доверчивых придурков, как и ты, — растянув ухмылку ещё шире, пояснил старик.

— Н-не понял…

— А тут и понимать ничего не надо. Пио! — резко окликнул кого-то Якоб. Совсем скоро стало ясно, что это, судя по всему, было имя одного из громил, который уже спешил спуститься по лестнице.

— Отпусти меня, пидор старый! — пытался вырваться юноша. И у него это почти получилось, но смачная оплеуха от подошедшего к нему бугая остудила пыл обманутого мальца.

— Homo hominis lupus est, — напоследок бросил Якоб, потирая свои маленькие ручки и мерзко хохоча, в то время, как Стефано потащили за шиворот в неизвестном направлении.

Парень очутился в некотором подвальном помещении. Бугай грубо запихал его, чуть не столкнув с лестницы, затем приковал цепями к стене. Толстые металлические оковы обвили шею, руки и ноги Стефано. Тот брыкался и кричал, и вкладывал всю силу, чтобы цапнуть обидчика, но был слишком слаб. Пио — так запомнил громилу парень — чертовски неприятно поржал и вскоре поднялся наверх, закрыв за собою дверь. Ошарашенный юнец, всхлипывая, предпринимал попытки вырваться из стальных объятий, но вскоре осел, поджал ноги под себя и опустил голову вниз. В подвал проникали редкие лучики восходящего солнца, пробивавшиеся через небольшое окошко под потолком. Само «помещение» было выполнено из камня, но, к удивлению, не было ни сирым, ни холодным, что минимизировало риск подхватить болезнь и помереть. Здесь, кажется, даже не было крыс. Однако был ещё кое-кто…

— О! — воскликнул незнакомец из дальнего угла, — Ещё один.

— Кто здесь? — вмиг позабыв обо всех неудачах и утерев соплю под крючковатым носом, распахнув свои глаза, осмотрелся вокруг наш герой. С трудом ему удалось приспособиться к царившему полумраку, и с ещё большим трудом парень различил не так далеко от себя одного юношу.