Бесплатный фрагмент - Р. В. Иванов-Разумник. Казус «вечной революционности»

ОТ АВТОРА

Социально-политические изменения в России в последнее десятилетие XX века поставили на повестку дня, в том числе для научного осмысления, вопросы историко-философские и методологические. В значительной части они совпадали с теми, что решались русской общественностью в начале XX века.

Вопросы эти — о роли и предназначении России в судьбах человечества и о судьбах человечества в целом, о содержании исторического прогресса, о роли интеллигенции в историческом развитии.

Тема интеллигенции, актуализированная уже во второй половине 1980-х гг., помимо сюжета о её исторической функции, включала в себя и вопрос о сущности самого явления интеллигенции. В контексте исторического момента необходимость определения возникла в связи с потребностью отделить «чистых» от «нечистых», то есть «подлинную» (демократическую, диссидентскую) интеллигенцию, якобы составлявшую во все времена стержень отечественной культуры, отделить от «испорченной» сервильной советской интеллигенции.

Вспоминается постоянное присутствие этой темы в публичном пространстве, в печати. Памятны также телевизионные беседы об интеллигенции и интеллигентности Ю. М. Лотмана.

Указанный период был отмечен возвращением в науку, литературу, публицистику забытых, а некогда весьма и весьма популярных имен.

Р. В. Иванов-Разумник в их числе.

Современники знали о нём как об историке литературы и историке интеллигенции, литературном критике и литературном редакторе, издателе, активном общественном и политическом деятеле.

С научной точки зрения обращение к фигуре Иванова-Разумника тогда было актуально для изучения русской общественной мысли на переломе эпох.

Во-первых, это было актуально с точки зрения предложенных Ивановым-Разумником схем (мировоззренческой, интеллигенции, социально-политической, даже футурологической), то есть, с точки зрения пополнения знаний об имевшихся в это время концепциях.

Во-вторых, жизнь и творчество этого человека — один из образцов интеллигентского сознания и судьбы интеллигента в переломные для России годы. В этом смысле Р. В. Иванов-Разумник был особенно интересен в силу яркости индивидуального характера и рельефного проявления типических черт, присущих интеллигенции.

Таким образом, оформлялось широчайшее поле для исторической работы: и в направлении истории мысли, и изучения русской интеллигенции в первой четверти ХХ века, и взаимоотношений интеллигенции и власти, и даже довоенной и послевоенной эмиграции и её духовной атмосферы.

Интерес к фигуре Р. В. Иванова-Разумника стимулировал переиздание ряда его работ — статей, воспоминаний, монографии об интеллигенции, а также организацию и проведение научных конференций, посвящённых Иванову — Разумнику и его творчеству. В 1993 году это были Чтения в Музее Андрея Белого в Москве, в 1996 и в 1998 годах — в Царском Селе с участием философов, историков, литературоведов, музейных работников не только из России, но и Японии, США, Израиля. На излёте 1990-х гг. творческое наследие Р. В. Иванова-Разумника стало предметом ряда диссертационных исследований в области истории философии и истории.

Работа, предлагаемая вниманию читателя, была написана и защищена в качестве кандидатской диссертации на историческом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова именно тогда, в тот «оптимистичный» для «демократической» общественности период.

В последующие годы в связи с радикальным изменением социального ландшафта и тема интеллигенции, и самоё явление интеллигенции заметно поблекли. Упоминание о ком-либо как об интеллигенте сегодня обнаруживает, скорее всего, его солидный возраст и известную старомодность, а заявление одного из странных гостей очередного политического телешоу: «мы — московская интеллигенция», заставляет усомниться в его психической адекватности.

Сегодня на авансцене другое явление — самопровозглашённый креативный класс.

Для историка — это повод обернуться назад и попытаться проследить историческую генеалогию претендентов на патент. История, всё-таки, учительница жизни.

Исследование об Иванове-Разумнике, с некоторыми дополнениями и исправлениями, таким образом, вновь обретает актуальность. Остаётся пожелать читателю интересного и полезного чтения.

ВВЕДЕНИЕ

Объём исследовательской литературы о Р. В. Иванове-Разумнике, если не учитывать оперативной историографии — критических откликов на его сочинения, в целом невелик.

Статьи о нём есть в различных справочно-информационных изданиях, от современных Иванову-Разумнику работ до тех, что появились в последние десятилетия: энциклопедиях, библиографических томах, биографических словарях.

Примечательно, что авторам-современникам Р. В. Иванова-Разумника не всегда удавалось выдержать нейтральную тональность, характерную для такого рода изданий. В качестве примера могут выступить статья В. Фр. (Фриче) в 7-м издании энциклопедического словаря института Гранат или раздел в библиографическом указателе «Русские писатели» И. В. Владиславлева, изданном в 1924 году. По статьям в словарях можно отследить и смену методологических подходов к оценке содержания и значения его работ и даже настроения их авторов по отношению к Р. В. Иванову-Разумнику. Так, С. Венгеров (Новый энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона (1905 — 1916)) позволил себе не только критические высказывания о его главных трудах, но и снисходительно-дружеские замечания, вроде: «И, в конце концов, его одушевляет вера в добро, и он только заслоняет его каким-то непонятным разуму «непосредственным чувством». Или вот такое, например, трогательное: «Мережковского Иванов-Разумник не любит и считает его произведения «мёртвым мастерством».

В советских изданиях, по известной схеме, в основе аналитической части — идеологическое содержание творчества представляемого персонажа. Поэтому из статей в «Литературной энциклопедии» 1930 года, «Большой Советской энциклопедии» 1933 года, «Краткой литературной энциклопедии» 1966 года, Философской Энциклопедии в 5-ти тт. 1960—1970 года читатель узнаёт о том, что идеи и образы произведений литературы Иванов-Разумник отрывает от их реальных носителей и от классовой борьбы. Будучи субъективным идеалистом, он оперирует мыслями как самостоятельными сущностями. После Октября 1917 года политически он примыкал к левым эсерам, а за границей опубликовал книги антисоветского характера. Один из авторов, М. Добрынин («Литературная энциклопедия» 1930 года) вслед за Г. Плехановым, яростного борца с мещанством Иванова-Разумника определил в стан идеологов мелкой буржуазии и мещанства.

Характер статей коренным образом изменился в словарях 1990-х гг. Авторы биографического словаря «Политические деятели России 1917» и биографического словаря «Русские писатели 1800 — 1917», вышедших в 1992 году (статьи Я. Леонтьева и А. Лаврова) отказались от критики в пользу информативности работы.

Р. В. Иванов-Разумник фигурирует в историографических сочинениях разных лет и направлений, будь то историография истории и методологии литературы, истории, или историография вопроса.

В 1919 году книгой «Своеобразие русской литературы» был выпущен курс лекций по истории новейшего русского словесного искусства Н. Ефимова, где Иванов-Разумник со своей «Историей русской общественной мысли» представлен как историк литературы, имеющий оригинальную и спорную методологическую концепцию. Кроме конспективного изложения основных положений «Истории…» Ефимов использовал и критику, например, рецензии Франка и Волжского, и специальные историографические исследования других авторов: соответствующий раздел из книги «М. Ю. Лермонтов» Н. Котляревского (1915 г.), и работы «Из лекций по методологии истории русской литературы» В. Н. Перетца (1914 г.).

Историографическая литература советского времени определяла Иванова-Разумника субъектом историографии. Так, Ш. М. Левин причислял его работы к историографии русского освободительного движения. Целую страницу текста посвятил Иванову-Разумнику, и отрекомендовал его историком, неонародником эсеровского направления А. Н. Цамутали в известной «Борьбе направлений в русской историографии в период империализма». Вслед за Цамутали к либерально-народнической историографии Иванова-Разумника причислила М. Г. Вандалковская. Она определила Иванова-Разумника одним из крупнейших историков своего направления. В двух ее историографических работах: статье «К вопросу о содержании понятия „интеллигенция“ в литературе начала 20 века» 1985 г. и книге «История изучения русского революционного движения середины ХIХ века» 1989 г. представлен анализ его концепции исторического процесса и, в рамках этой концепции, понимания интеллигенции и её роли в общественном развитии.

В рамках тематических исследований Иванов-Разумник с его мировоззренческой концепцией тоже присутствует. В книге М. В. Вандалковской «М. К. Лемке — историк русского революционного движения». 1972 г. о нём было упомянуто в связи с постоянными дружескими и рабочими связями с М. К. Лемке. М. Г. Петрова анализировала как деятельность Иванова-Разумника в изданиях социалистов-революционеров и характер его взаимоотношений с эсерами, так и философские взгляды в контексте неонародничества в статье «Эстетика позднего неонародничества.» Необходимо назвать еще две статьи, предваряющие публикации. В 1981 и 1988 г. в серии «Литературное наследство» были опубликованы документы переписки А. Блока с Ивановым-Разумником и М. Горького с ним же. Публикации снабжены вступительными статьями, в первом случае, А. В. Лаврова и, во втором случае, Е. В. Ивановой и А. В. Лаврова. Статья Лаврова содержит биографические данные об Иванове-Разумнике и размышления о содержании и эволюции его мировоззрения «навстречу Блоку». Во второй статье представлена история взаимоотношений, личных и литературных, с А. М. Горьким.

Исследовательская литература постсоветского периода — новый этап в изучении жизни и творческого наследия Иванова-Разумника. Этот этап характеризуется не только очевидной активизацией изыскательской деятельности в связи с персоной Р. В. Иванова-Разумника, но и столь же очевидной переменой общей тональности высказываний по поводу его личности и творчества. На смену критике пришла комплементарность.

В 1991 году журналом «Звезда» была опубликована статья В. Г. Белоуса «Скифское» или трагедия мировоззрительного отношения к действительности». Можно сказать, ею открывается период активных изысканий. В 1993 году в журналах «Библиография» и «Литературное обозрение» были опубликованы статья В. Г. Белоуса и Я. Леонтьева «Совесть русской литературы», В. Г. Белоуса «Испытание духовным максимализмом» и подробнейшая хронологическая таблица всей жизни и творчества Иванова-Разумника, составленная Я. Леонтьевым. Все работы — о его мировоззрении и судьбе.

Статьи появились на пике разоблачительных антитоталитарных настроений первой половины девяностых, и, соответственно, на волне широкого интереса к отвергнутым, по разным причинам, в предшествующий период именам. Авторам не удалось избежать «широковещательной патетики» (выражение М. Добрынина, автора статьи в «Литературной энциклопедии» 1930 г.), так свойственной, к слову, сочинениям самого Р. В. Иванова-Разумника. Особенно ярко это свойство проявилось у В. Г. Белоуса.

С 1993 года в разных журналах, преимущественно в «Вопросах философии», а также в журналах «De Visu», «Вестник Российского гуманитарного научного фонда», «Диалог, Карнавал, Хронотоп» В. Г. Белоус поместил ряд статей и публикаций о Вольной Философской Ассоциации: её истории, содержании работы, о людях, с нею связанных. А В 1997 году выпустил монографию «Петроградская Вольная Философская Ассоциация (1919 — 1924) — антитоталитарный эксперимент в коммунистической стране». Название монографии красноречиво. Настроения первого знакомства в конъюнктуре начала 1990-х сохранились у этого автора. Настроения исключили почти всякую критичность. В этом же стиле оформлена еще одна статья В. Г. Белоуса 1995 г. «Реконструкция „антроподицеи“ или самооправдание Иванова-Разумника». Она помещена на страницах газеты «Русская мысль». В ней — попытка восстановить содержание утраченной рукописи Иванова-Разумника на основании других текстов.

Возвращаясь к теме Вольной Философской Ассоциации, нельзя обойти вниманием работу, важную постановкой вопроса. В 1990 году в Блоковский сборник ученых записок Тартуского университета вошла статья Ренаты фон Майдель, без названия, о пересечении антропософии и русской духовной атмосферы в первые годы после революции 1917 г. Автором разрабатываются сюжеты: антропософия в Вольфиле, и «Скифы» и антропософия. Статья фон Майдель интересна и важна потому, что антропософское движение было весьма популярным в интеллигентской среде в числе прочих сомнительных сектантских увлечений начала ХХ века. Еще потому, что антропософия — тема актуальная для Иванова-Разумника. Антропософом был близкий к нему А. Белый и многие вольфильцы, отношение самого Иванова-Разумника к антропософии в течение жизни менялось в сторону от ее абсолютного неприятия.

Вольфильцы называли свое учреждение «Скифской академией». «Скифство» трактуется в литературе как особый этап в политической и литературной жизни Иванова-Разумника. Эта тема — одна из самых популярных. О различных аспектах и проявлениях «скифства» писали Е. А. Дьякова (статья «Христианство и революция в миросозерцании „скифов“ (1917—1919)»), И. М. Грачева («Скифство» в интерпретации Алексея Ремизова.), А. Гильднер (Иванов-Разумник и «скифский» мотив в русской культуре) и С. Хоффман (Есть ли место «скифским» мотивам в современном идеологическом спектре?). Кроме статьи Дьяковой, опубликованной «Известиями Академии Наук СССР» в 1991 г., названные работы помещены в сборнике статей «Иванов-Разумник. Личность. Творчество. Роль в культуре» 1996 г.

Ещё одно попутное замечание. С. Хоффман занималась «скифской группой» уже в первой половине 1970-х годов, но публиковалась только за границей. На ее работу 1979 г., вышедшую в Стокгольме, и книгу об Иванове-Разумнике и концепции «скифства» Е. Добрингер, выпущенную в Мюнхене в 1991 году, давал ссылку А. Гильднер, утверждая, что «скифство» уже давно интересует западных исследователей.

Авторы представленных работ демонстрировали разное понимание «скифства», не на уровне решения прикладных задач, как то, история «скифской группы», тематика теоретических изысканий и т.п., а в определении культурно-исторических масштабов явления, а также его философской глубины и, соответственно, перспективы.

А. Гильднер и С. Хоффман, при общем романтически-комплементарном отношении к «скифам», ведомым Ивановым-Разумником, рассматривали «скифство» в наборе идей, которые в разрозненном виде, или в различных комбинациях и внешнем выражении проходят через всю культурную историю человечества, но наиболее употребимы в России в силу ее географической и культурной раздвоенности. Однако авторы обнаружили во многом механическое, поверхностное видение проблемы. Так, например, С. Хоффман перешла к совсем уже вольным упражнениям со «скифской» тематикой, а заодно и с политической терминологией. Она искала и нашла (!) «скифские» мотивы одновременно в нескольких современных конкурирующих идеологиях.

В статьях Е. А. Дьяковой и И. М. Грачевой исследовались вопросы, занимающие не последнее место в деле выяснения источников и эволюции мировоззрения Иванова-Разумника — именно, антихристианские настроения главного «скифа» и эзотерические увлечения интеллигенции, отразившиеся и в «скифской» литературе и публицистике. Кроме того, «скифство» у этих авторов ограничено «скифством», то есть понималось в связи с конкретными носителями и обстоятельствами.

Одна из центральных в творчестве Иванова-Разумника тема — интеллигенция и ее противопоставление мещанству, послужила основанием для написания соответствующих работ. Одна из них — «Концепция интеллигенции Иванова-Разумника и современность» В. А. Петрицкого, другая — «Встреча серебряного века с железным. Иванов-Разумник о судьбе мещанства и массовой культуры» В. Г. Лебедевой. Указанные статьи обращают на себя внимание не реферативной частью, а установочной. Очень близки по настроениям и В. А. Петрицкий, и В. Г. Лебедева к В. Г. Белоусу. Их работы — коллективный панегирик Р. В. Иванову-Разумнику. Иванов-Разумник с его концепцией имманентно анти мещанской интеллигенции — персонаж не просто вне критики. Он пророк, недооцененный мыслитель из плеяды деятелей Серебряного Века. В. А. Петрицкого, например, такая постановка вопроса приводит к явной нелепице. Он пишет: «пророчеству мыслителя не суждено сбыться — история пошла иным путем».

Во-вторых, для обеих работ очевидна жесткая идеологическая привязанность авторов, и так же очевидна ее неуместность. Вот несколько примеров для иллюстрации. «Не поворачивается язык, чтобы воспроизвести гнусные и в высшей степени несправедливые высказывания В. И. Ульянова (Ленина) об интеллигенции…», или: «Мещанство в 1920-1980-х гг. пронизывало все сферы жизни так называемого социалистического общества. Его противовес — интеллигенция, которая имела бы высокий нравственный ориентир, либо была уничтожена, либо ушла в подполье. <…> Но в начале 1990-х гг. в России появилась возможность восстановить свободу слова, печати, инакомыслия». Или вот такое, явно искусственное «условно ложное» соединение: «Концепция Иванова-Разумника особенно интересна и потому, что возникла в стране анти индивидуализма, а значит, была предрасположена к быстрому распространению массовой культуры».

Во втором выпуске сборника «Иванов-Разумник. Личность. Творчество. Роль в культуре» 1998г. В. А. Петрицкий поместил еще одну статью под названием «Эволюция отношения Иванова-Разумника к идеалам отечественного либерализма». Здесь он обошёлся без явных идеологических деклараций, но впал в другую крайность — попытался приспособить мировоззрение Иванова-Разумника к традиционному западному либерализму, к так называемым общечеловеческим ценностям. Втиснуть Разумника в либерализм просто так нельзя. Приписать ему эволюцию по направлению к либерализму через использование неприятия большевизма можно. Можно также расчленить целостное мировоззрение на составляющие, вспомнить, что либерализм в середине 1900-х казался Иванову-Разумнику жизнеспособным, так как приближался к программе-минимум социализма, выяснить таким образом, что элементами либерализм был герою свойствен, и говорить не только об эволюции, но и о возвращении к либеральным, в том числе либеральным этическим, взглядам. Совершенно очевидно, что и постановка вопроса, и логика рассуждений были продиктованы личными идеологическими пристрастиями автора статьи.

Особняком в ряду стоит статья Э. Мануэльян «Этнографическая публицистика Иванова-Разумника и М. М. Пришвина: „Деревня“ после революции 1905 г». Предмет исследования — деревенская публицистика Иванова-Разумника. Автор статьи определила точнее — неонародническая публицистика, основу которой составили попытки осмыслить культуру послереволюционной деревни.

«Деревенские» статьи М. М. Пришвина и Р. В. Иванова-Разумника Э. Мануэльян рассматривала сквозь призму так называемого «этнографического субъективизма». Термин этот был введен антропологом Д. Клиффордом. Им обозначалось такое отношение исследователя-антрополога или этнографа к изучаемой культуре, когда он, находясь внутри неё, остается всё же в роли стороннего наблюдателя, то есть толкует происходящее соответственно своей культурной принадлежности. Это значит, что на адекватное описание и изложение истинной картины такой исследователь претендовать не может.

Публицистику Иванова-Разумника от публицистики Пришвина, при сходстве внешних приемов — повествование от первого лица, инсценировка присутствия внутри среды, подробный пересказ диалогов и т. д. — отличает как раз этот «этнографический субъективизм». Если у Пришвина обнаруживается стремление вникнуть в чуждую ему логику, то Иванов-Разумник, при том, что он настаивал на объективности своих наблюдений и близости к людям и событиям, остался чужим в культурном пространстве русской деревни. Иными словами, он не стремился увидеть и понять деревню такой, какой она была в действительности, но видел то, что хотел в ней увидеть, что соответствовало его собственным политическим установкам. Таким образом, Иванов-Разумник участвовал в деле мифологизации деревни периода между двумя русскими революциями.

Справедливости ради нужно отметить, что, например, В. Г. Белоус все-таки не избежал «трудных» вопросов к Вольфиле и Иванову-Разумнику как её творцу и вдохновителю. В исследованиях и публикациях о постоянных членах и редких посетителях Ассоциации, например, о Л. В. Пумпянском и М. М. Бахтине, он вынужден был выяснять причины внутренних противоречий и отказа от участия в работе Вольфилы в будущем представителя элиты отечественной философии М. М. Бахтина. В этих его работах проходит мысль об объективном отсутствии, не по политическим мотивам, научного будущего у «скифской академии». Но это лишь эпизоды и, такое ощущение, нежелательные для В. Г. Белоуса, потому что в обобщающей книге о Вольфиле «Петроградская Вольная Ассоциация…» выводам такого рода места не нашлось.

Ряд статей имеет информационно-уточняющее значение. В них дополнены фактически либо реконструированы эпизоды биографии Иванова-Разумника или содержание его деятельности в разное время. Исследовательские работы этого направления могут быть посвящены целенаправленно только Р. В. Иванову-Разумнику. Ж. Шерон в статье «Военные годы Иванова-Разумника» предпринял попытку реконструировать по письмам и воспоминаниям период от его отъезда из Царского Села в 1942 году до смерти в 1946 году в Мюнхене. Этот сюжет существенно дополнен вступительной статьей В. Г. Белоуса к публикации эмигрантской переписки 1942, 1946 годов по поводу судьбы Иванова-Разумника, и где есть сведения об истории его взаимоотношений с газетой «Новое слово». Статья Я. В. Леонтьева «Иванов-Разумник в показаниях («дела» 1933 и 1937 гг.) ” представляет особый интерес. В ней использованы материалы из архивов ФСБ и воспоминания, и автор не исключил, анализируя эти материалы, наличия «подводной части» в биографии Разумника — некой не мифической, а действительной подпольной антисоветской деятельности.

Информацию о деятельности и фактах биографии Иванова-Разумника содержат также статьи тематические. Например, в работе В. Г. Белоуса «Александр Блок в «Деле левых социалистов-революционеров», вступительной к публикации документов, приведены некоторые данные о составе проходящих по «делу», поводах к арестам и содержании показаний. В статье «Иванов-Разумник и освободительное движение в России» Я. В. Леонтьев затронул и тему непосредственного его участия в политических акциях, и восстановил историю организации и попыток организации изданий с участием социалистов-революционеров.

Особый интерес представляют работы профессора русской литературы университета Беркли О. П. Раевской-Хьюз.

В статье 1996 года об Иванове-Разумнике в 1942 году, помещённой в Блоковском сборнике, на неопубликованных материалах из сохранившейся части архива Иванова-Разумника периода эмиграции осуществлена реконструкция жизни и быта Иванова-Разумника и его жены в пересыльном лагере Коница в 1942 году.

В работе «Встреча с эмиграцией. Из переписки Иванова-Разумника 1942—1946 годов» 2001 года О. П. Раевская-Хьюз выступила в роли составителя, автора вступительной статьи и комментариев к публикации единым комплексом материалов переписки Иванова-Разумника с представителями русской эмиграции.

Наконец, еще один вариант статей указанного характера — статьи самостоятельные и вступительные к публикациям, об истории взаимоотношений Р. В. Иванова-Разумника, профессиональных и личных, с коллегами по литературной деятельности. В сборниках по материалам конференций, посвящённых Иванову-Разумнику, помещены, например, статьи Л. Ф. Карохина «Иванов-Разумник и Есенин», Л. Н. Ивановой «Иванов-Разумник и Леонид Андреев», вступительные статьи к публикациям: Е. Обатниной и В. Г. Белоуса о длительных и близких связях с Ремизовыми, Р. А. Городницкого о непростых отношениях с Б. Савинковым. Обширной статьей-предуведомлением о многолетних тесных дружеских, тоже очень непростых отношениях с А. Белым А. В. Лавров снабдил изданную солидным томом в 1998 году переписку А. Белого и Р. В. Иванова-Разумника.

И последнее, имеющаяся на сегодня литература об Иванове-Разумнике в очень малом количестве представлена работами историческими. В основном, им занимаются философы и литературоведы, или историки литературы. М. Г. Вандалковская, Я. В. Леонтьев, может быть, Ж. Шерон, и при этом, для М. Г. Вандалковской Иванов-Разумник персонаж второстепенный, — вот, пожалуй, скромный список авторов-историков.

***

Первая большая группа источников по теме — сочинения Р. В. Иванова-Разумника.

Две книги имеют принципиальное значение для исследования идейного содержания творчества Иванова-Разумника. Первая, как называл её сам автор, юношеская работа — «История русской общественной мысли». (В первом издании у книги имелся подзаголовок «Индивидуализм и мещанство в русской литературе и жизни»). В этом сочинении Иванов-Разумник представил собственную концепцию содержания и смысла человеческой истории, определение термина исторического прогресса, его движущих сил и сил, противодействующих позитивному развитию. Главное действующее лицо книги — интеллигенция, её антипод — мещанство. Борьба между ними — одна из составляющих исторического процесса. Выработка, в том числе и интеллигенцией, новых духовных ценностей — его смысл. Эти процессы отражены, естественно, в развитии общественной мысли, а отражение последней, в свою очередь, литература.

Таким образом, уже первый монографический опыт Иванова-Разумника — это заявка на некое цельное, комплексное философское, историческое, политическое и литературоведческое исследование. Первое издание книги увидело свет в 1906 году (хотя на титульном листе значится 1907 год). «История русской общественной мысли» имела успех и переиздавалась еще четыре раза. Последнее, пятое издание состоялось в 1918 году, преобразовавшись из двухтомника в сочинение в восьми томах. Дополнения, которые Иванов-Разумник вносил в новые издания, не носили принципиального характера. Текст, как, к слову, и во всех остальных работах не перерабатывался, но механическими вставками расширялись отдельные сюжеты либо добавлялись очередные главы по мере появления новых фактов политической и литературной жизни, а какие-то кусочки текста могли быть изъяты.

Так, например, в сравнении с первым, в последнем издании значительно объемней стал раздел, посвященный творчеству Пушкина и Лермонтова, появился раздел о декабристском движении с подробнейшим очерком об источниках, эволюции декабристских взглядов и движения в целом. В издании 1918 г., во-первых, расширился и, во-вторых, иначе структурно оформился материал об эпохах 1830-х, 40-х, 50-х гг.

Если в 1906 г. в один раздел были объединены материалы о 30-х и 40-х гг. XIX в., то к пятому изданию раздел о 1830-х гг. выделился в самостоятельный с подробной характеристикой идейных течений и историей общественно-политических кружков того времени, а в следующую часть ушли и объединились сюжеты об идейных движениях 1840-х и 50-х гг.

В разделе «Западники и славянофилы» в издании 1918 года есть немаленький кусок, где подробно изложены и проанализированы взгляды П. Я. Чаадаева, чего не было в первом издании. В последней версии появились совсем новые разделы о декадентстве и символизме. Напротив, не дожил к 1918 году малюсенький, в 1,5 страницы, кусочек о П. И. Новгородцеве из главы об идеалистическом индивидуализме.

Если принять во внимание общий объем книги (в издании 1918 г. 8 томов, от 100 до 200 страниц в разных томах) и хронологические рамки исследуемого периода (с конца XVIII в. до начала XX в., февральской революции), то изменения в тексте весьма незначительны.

Ряд монографий двадцатых годов представляют собой изданные отдельными книгами главы из «Истории русской общественной мысли». В 1920 г. вышли: в Берлине — изданное брошюрой введение к «Истории…» под названием «Что такое интеллигенция?» и в Петрограде раздел из восьмой части издания 1918 г., названный в новой транскрипции «Русская литература XX века (1890—1915)». А в 1923 г., снова в Берлине, практически без изменений были изданы с заголовком «Русская литература от семидесятых годов до наших дней» последние четыре выпуска все того же пятого издания «Истории русской общественной мысли».

Вторая, после «Истории…”, в той же степени важная для понимания и самого Р. В. Иванова-Разумника, и характера его идей, книга — «О смысле жизни». Она увидела свет двумя годами позже «Истории русской общественной мысли», в 1908 году. Также как и «История…» не единожды переиздавалась. В 1910 году вышло второе издание «О смысле жизни», а в 1920 году в Берлине — третье.

И логически, по смыслу, и тематически, она является продолжением «Истории русской общественной мысли». Есть прямое указание на то обстоятельство, что две книги — «История русской общественной мысли» и «О смысле жизни» — связаны между собой. В сноске к основному тексту говорится: «История русской общественной мысли — индивидуализм в смысле примата личности; это одна из модификаций имманентного субъективизма <…> тесная идейная связь с настоящей работой <…> факт, который нам хотелось бы особо подчеркнуть».

И в связи с этим для выстраивания общей методологической схемы, которой для анализа самых разных процессов пользовался Р. В. Иванов-Разумник, имеет смысл, пренебрегая временем выхода в свет его базовых произведений, на первое место определить именно книгу «О смысле жизни», а не его «Историю…».

Структура книги трехчастна. В первом, 1908 г., издании «О смысле жизни» имелся еще подзаголовок «Федор Соллогуб, Леонид Андреев, Лев Шестов». Рассмотрение творчества этих писателей, точнее, вопроса о том, как каждый из них определял для себя смысл человеческой жизни, а еще точнее, насколько близко каждый из них подвигался к имманентному субъективизму — центральная часть работы. Во вступительной части Иванов-Разумник пытался обосновать недостаточность для решения вопроса о смысле жизни всех существовавших прежде философских и мировоззренческих подходов, от религиозного или мистического до всех вариантов позитивизма, и делал заявку на свое, оригинальное и универсальное решение. Третья часть содержала и краткую схему самого имманентного субъективизма, и краткий исторический очерк о том, как на разных этапах развития русской общественной мысли и литературы он проявлялся, и, наконец, проповедь имманентного субъективизма как единственно верного пути к разрешению вечных проклятых вопросов и отказа от бесплодных поисков объективного смысла жизни.

К изданию 1920 г. «О смысле жизни» сохранила структуру, но претерпела ряд технических преобразований. Первая, размытая содержательно, часть была заменена статьей «Еще раз о смысле жизни» 1909 г., не единожды уже опубликованной, которая была схематичной до дидактичности и очень определенной в смысле постановки вопросов и формулирования ответов. Соответственно, и последняя часть во избежание повторов была приноровлена к изменившемуся введению. Налицо обычная для Иванова-Разумника практика не домысливания и творческой переработки, а лишь перестановок технического характера в «дополненных и переработанных» изданиях.

В 1910г. вышла в свет книга «Об интеллигенции. Что такое махаевщина. Кающиеся разночинцы». Она составлена из вышедшей отдельной книгой в 1908 г. статьи «Что такое махаевщина? К вопросу об интеллигенции», и новой статьи «Что такое кающиеся разночинцы (К вопросу о „Вехах“)». Объектом этого монографического исследования является интеллигенция. В действительности, это вариация «Истории русской общественной мысли», но в данном случае свою позицию автор отстаивал через критику иных, между собой весьма различных, подходов к определению и оценке интеллигенции.

Две книги о Белинском — «В. Г. Белинский» 1918 г. и «Книга о Белинском» 1923 г. — также со всей очевидностью восходят, и тематически и в смысле методологических подходов, к «Истории русской общественной мысли», где Иванов-Разумник писал и о великих исканиях, и их отражении в творчестве, и об индивидуализме Белинского.

Есть у Иванова-Разумника монография, выпущенная в очень трудный для него период, в 1930 г., и только первой частью — «М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество». Это масштабное литературно-биографическое исследование, результат обработки прежде не разобранного архива Салтыкова-Щедрина, масса впервые изученных Р. В. Ивановым-Разумником материалов. И в этом смысле в этой работе он выступает в новом качестве. В этом случае демонстрация мировоззренческих установок автора не имела столь выраженного характера. И все-таки, там, где этических суждений и оценок нельзя было избежать, где необходимо было выявить мотивы человеческого поведения либо мотивацию творчества, автор возвращался, конечно, к «Истории русской общественной мысли». Это не осталось незамеченным и автором предисловия к книге В. А. Десницким. Он писал и о подгонке материалов под мировоззрение Иванова-Разумника, и об абстрактности его суждений. Таким образом, и эта книга при всей её непохожести на ранние образцы, оставалась повторением множество раз уже высказанных в неизменном виде идей.

В следующей подгруппе — статьи Р. В. Иванова-Разумника.

Творческая карьера Иванова-Разумника началась с сотрудничества в «толстых» журналах. Статьи, литературные и общественно-политического характера, он помещал в разное время с 1904 г. в изданиях разных направлений: либеральных, народнических, советских («Русская мысль», «Вопросы жизни», «Современность», «Жизнь и социализм», «Критическое обозрение», «Русское богатство», «Современник», «Наш путь», «Знамя», «Заветы», «Книга и революция», «Былое», «Каторга и ссылка», «Вестник знания», «Литературный критик», «Детская литература», «Летопись дома литераторов»).

Он участвовал со своими статьями в коллективных монографиях. В их числе «История русской литературы XIX века» под редакцией Д. Н. Овсянико-Куликовского, где Иванов-Разумник присутствовал с материалами об отражении в литературе общественных и умственных течений 1830-х и 60-х гг. и со статьей о философии, творчестве и жизни Л. Н. Толстого, а также «Русская литература ХХ века» под редакцией С. А. Венгерова со статьей Иванова-Разумника об Андрее Белом.

Иванов-Разумник помещал статьи и в сборниках разного рода. В Юбилейном сборнике литературного фонда 1859—1909гг. (1909г.), в сборнике общественных, философских и критических статей «Самоубийство» (1911г.), в двух сборниках «Скифы» (1917,1918гг.) — с двумя статьями в каждом, в книге «Искусство старое и новое» (1921г.), сборниках «Пути революции» (1923г.) и «Скифское» (статьи, материалы, воспоминания)», в сборнике статей «Современная литература» (1925г.). В 8 томе «Нового энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона также имеется статья Иванова-Разумника о Белинском.

В отдельной подгруппе — те статьи Р. В. Иванова-Разумника, которые сопровождают либо предваряют публикации литературных произведений.

В осуществленном в 1909 году С. А. Венгеровым Полном собрании сочинений А. С. Пушкина статья Иванова-Разумника предваряет роман «Евгений Онегин». Он активно участвовал в издании серии «Историко-литературная библиотека», в период с 1911 по 1913 гг. редактировал, снабжал примечаниями и вступительными статьями книги этой серии: «Державин Г. Р. Стихотворения», «Пушкин А. С. Евгений Онегин», «Белинский В. Г. Статьи о Пушкине», «Белинский В. Г. Статьи о Лермонтове», «Белинский В. Г. Статьи о русской литературе», «Белинский В. Г. Статьи о Гоголе». В 1918 году сопроводительной статьей Иванова-Разумника был снабжен сборник молодых поэтов «Красный звон». Он сам подготовил к публикации поэмы А. Блока «Скифы» и «Двенадцать», А. Белого «Христос воскресе» и С. Есенина «Товарищ» и «Инония». Публикации осуществились в 1920 году в двух книгах со вступительными статьями Иванова-Разумника. И, наконец, в 1928 году под редакцией, с примечаниями и литературно-биографическим очерком «Ив. Ив. Панаев» Иванов-Разумник выступил в «Литературных воспоминаниях» Ивана Ивановича Панаева.

В период 1917—1918 гг. партия социалистов-революционеров наладила в собственном книгоиздательстве в Кронштадте выпуск серии брошюр под общим названием «Партия социалистов-революционеров: общественно-политическая библиотека». Автором нескольких статей («Испытание огнем», «За что воюют великие державы»), вышедших такими брошюрами, был и Р. В. Иванов-Разумник. К этой же группе можно отнести и брошюрованную статью, изданную группой социалистов-революционеров 21 пехотного полка в 1917 году, «К новому миру». Кроме того, вся серия «Общественно-политической библиотеки» редактировалась нашим автором.

Наконец, авторские тематические сборники статей, коих немало. И количество, и масштабность сборников впечатляют. В 1910 году выходит в свет сборник «Литература и общественность». Уже в 1911—1912 гг. под тем же названием выходит четырехтомное собрание сочинений Иванова-Разумника. В период с 1911 по 1916 годы он издает свои статьи уже пятью томами под общим названием «Сочинения». К 1916 году относится выход в свет сборника историко-литературных статей «Пушкин и Белинский». Очередной сборник «Год революции: статьи 1917 года» издается Санкт-Петербургским издательством «Революционный социализм» в 1918 году. В следующем году выходит новый сборник статей «Александр Блок. Андрей Белый». Годом позже — сборник статей о Герцене «А. И. Герцен. 1870—1920» и сборник статей «Свое лицо». 1922 год отмечен сборниками «Творчество и критика» и «Заветное. О культурной традиции». И в 1923 году увидели свет статьи, собранные в книгах «Вершины. Александр Блок. Андрей Белый» и «Перед грозой. 1916—1917».

Впрочем, вопрос о количестве публикаций, принадлежащих Иванову-Разумнику, требует пояснения. Имеет место многократное тиражирование и комбинирование в разных вариантах (по тематическому либо хронологическому принципам) одних и тех же работ.

Так, например, статья «Что думает деревня, народ» (в другой версии «Жизнь и теории») с небольшим разрывом во времени появилась в трех журналах — «Современность» (№2,II отд.,1906 г.), «Русское богатство» (№5,II отд.,1906 г.) и «Критическое обозрение» (№2,1907 г.) в виде разрозненных материалов. Все без исключения сборники статей составлялись из уже вышедших в разных периодических изданиях работ, и, более того, частично дублировали друг друга.

Таким образом, первая, 1904 г., статья о Н. К. Михайловском из журнала «Русская мысль» перебралась в сборник «Литература и общественность». Там же оказалась и упомянутая уже статья «Жизнь и теории». В свою очередь этот сборник полностью вошел уже в четырехтомное одноименное издание, которое также было поглощено пятитомником «Сочинения». Один из разделов «Сочинений» «Творчество и критика» как сборник литературно-критических статей много позже вышел отдельной книгой, правда, с добавлением нового раздела «Поэты 10-х годов».

Одни и те же статьи, в числе которых, например, «Герцен и Михайловский», «Победы и поражения», «Благоразумные и безумные», «Поэты и революция», «Роза и крест», «Испытания в грозе и буре», «Весть весны», «Свое лицо», «Памяти А. Блока», «Надписи на книгах», «Россия и Инония», «Мистерия или Буф», «Народ и интеллигенция», «Марксистская критика», «Великий Пан», «Третий Рим», «Две России» и проч., и по отдельности, и группами или тематическими разделами перекочевывали из сборника в сборник.

Иногда сборники полностью содержательно дублировали друг друга, не совпадая в названиях. Таковы сборники «Александр Блок. Андрей Белый» 1919 г. и «Вершины. Александр Блок. Андрей Белый» 1923 г. Из статей, уже опубликованных в журнале «Заветы» в 1912—1914 гг., составлен сборник «Заветное. О культурной традиции», а первый отдел книги «Год революции: Статьи 1917 года». 1918г. — это цикл статей «Из дневников революции», опубликованных в газете «Дело народа».

Бывало, что попавшая в какой-либо сборник статья из периодического издания вновь перепечатывалась в периодическом же издании. В этот круговорот включены все виды статей, в том числе и сопроводительные к публикациям и статьи-брошюры. Для примера, статья «Испытание огнем», опубликованная впервые в сборнике «Скифы 1» в 1917 году, тогда же была перепечатана отдельной брошюрой, тогда же в журнале «Наш путь» и в 1923 году в Берлине в книге «Социализм и революция».

Статью «Поэты и революция» можно найти и во втором сборнике «Скифы» (1918 г.), и в сборнике «Год революции» (1918 г.), и в этого же года сборнике «Красный звон», и в книге «Творчество и критика» 1922 г. Статья 1918 г. «Испытание в грозе и буре» присутствует в книге «Александр Блок. Андрей Белый» (1919 г.), и в дублирующем ее расширенном сборнике «Вершины. Александр Блок. Андрей Белый» (1923 г.), и в качестве предисловия к публикации «Скифов» и «Двенадцати» А. Блока в 1920 г. Ещё пример — статья «Россия и Инония» сопровождает в 1920 г. публикацию произведений А. Белого «Христос воскресе» и С. Есенина «Товарищ» и «Инония», и оказывается включенной в уже упомянутый сборник «Вершины». Список примеров, разумеется, можно продолжить.

Примечательно, что Иванов-Разумник планировал осуществить еще ряд изданий на тех же основаниях, и всё из тех же комбинаций уже опубликованных статей должны были составиться второй сборник «Заветное. О культурной традиции» с подзаголовком «Вечные пути» (первая часть имела подзаголовок «Черная Россия») и статьями 1913—1914 гг., а также сборник «Скифское» в трех частях со статьями 1914—1920 гг.

В 1918 г. он готовил к изданию десятитомник своих сочинений, который должен был повторить и объединить все сочинения, но так как все указанные издания не состоялись, продолжилась практика перепечатки материалов в других книгах. Например, неосуществленная скифская комбинация частично сложилась в книге о Герцене, вышедшей в 1920 г. В планах Иванова-Разумника, по свидетельству А. В. Лаврова, было и четырнадцати томное собрание сочинений.

Говоря о статьях как об одном из жанров, в котором работал Р. В. Иванов-Разумник, необходимо обозначить внутреннюю неоднородность этого комплекса источников.

Кроме традиционных тематических, статьи формировались из конспектов либо протоколов речей и докладов, читанных в Вольной Философской Ассоциации, одним из отцов-основателей и руководителей которой Иванов-Разумник являлся. В 1920 г. в виде статей в журнале «Знамя» были опубликованы речи «Пролетарская культура и пролетарская революция», «П. Л. Лавров и коммуна», в 1923 г. — речь на открытом заседании 28 августа 1921 года «Памяти Александра Блока».

Статьи формировались также из дневниковых записей, которые Иванов-Разумник в разное время и в разных обстоятельствах делал и затем, литературно обработав, подавал как публицистические заметки.

Из деревенских и городских дневников, печатавшихся сначала в «Русских ведомостях» составилась книга «Перед грозой. 1916—1917», первое отделение книги «Год революции: статьи 1917 года» — не что иное, как публикация дневников, впечатлений по поводу самых разных событий 1917 года. Из дорожных, по пути в Берлин, мыслей и впечатлений от заграничной поездки сформировалась и статья «Человек и культура», опубликованная в журнале «Заветы» в 1912 г. Работа 1910 г., помещенная в сборнике «Литература и общественность» под названием «Народ» и «Интеллигенция» (Из летних диалогов) ” в части аргументации восходит к «Истории русской общественной мысли», а оформлена как пересказ разговора двух персонажей во время прогулки в лодке об определении термина «интеллигенция».

Публикации дневниковых записей представляют особый интерес, потому что кроме традиционной для статьи информации о мировоззренческих, политических, литературных позициях автора, о круге его интересов и окружении — литературном и политическом, или о характере оппозиции, если статья полемическая, они дают возможность определиться с психологическим портретом, личными качествами нашего персонажа. С тем, как он относился к людям, близким и дальним, крестьянам и представителям интеллигенции, к обывателям, с какими мерками, какими стандартами он оценивал и людей, и ситуацию, какова степень его искренности и цена принципиальности.

Сам Иванов-Разумник определял эти статьи как исторический материал. Об этом он писал в предисловии к сборнику «Перед грозой. 1916—1917»: «Летом 1916 года революция еще не созрела, но война в душе русского народа была уже бесповоротно надломлена. А так как все не закрывавшие глаз видели, что из огня войны родится пламя революции, то невольно деревенские впечатления лета 1916 года передают настроение зарниц революции. Только имя ей на образном новгородском языке — иное: всеобщая толока.

Городские, петербургские впечатления последующей зимы дополняют и оттеняют деревенские впечатления лета. Там, в глубинном земельном пласту — сознание неизбежности громадного сдвига, ожидание небывалого перелома. Здесь, в «культурном» городском слое, в «интеллигентских» кругах литературы, искусства, общественности — полное непонимание исторического часа, запах гнили и тления.

Эта книга моя — деревенский и городской дневник, печатавшийся на газетных столбцах («Русских ведомостей») из недели в неделю летом и зимою предреволюционного года. И если я соединяю теперь эти разрозненные листки, то, конечно, только потому, что считаю даже случайный материал той эпохи — материалом историческим. Ценен он не сам по себе — цену и вес придает ему предгрозовая дата: «1916—1917 годы».

Еще одна источниковая подгруппа — литературные рецензии. В этом жанре Иванов-Разумник работал всегда, с самого начала своей литературно-критической карьеры и практически до самой эмиграции. Рецензии, кроме того, что в них отражены мировоззренческие установки автора, дают возможность выявить круг профессионального общения Иванова-Разумника, степень интенсивности сотрудничества в разных изданиях и, значит, степень востребованности. Характер самих изданий, в которых Иванов-Разумник помещал свои рецензии или вел целые литературно-критические разделы, указывает на политические, если не пристрастия, то, по крайней мере, симпатии критика. Так, например, в период с февральской революции и в первые годы после Октябрьской он работал, и очень много, только в левоэсеровских изданиях, а со второй половины 20-х годов крайне редко, под псевдонимами, без идеологической нагрузки, коротенькие рецензии появлялись в специализированных литературных журналах.

Таким образом, наблюдение хотя бы только за этой группой работ Иванова-Разумника позволяет предположить, что творчество его, даже и литературно-критическое, было жестко идейно и политически направлено. Круг авторов, характер критикуемых произведений, оценки, которые этим произведениям выставлялись, обязательно связаны (если оставить в стороне чисто литературную часть критики) с выяснением того, дорос или не дорос писатель до понимания ценности индивидуализма или принятия имманентного субъективизма в качестве единственно верной мировоззренческой основы; совпадают ли взгляды писателя на революцию, на роль искусства в революции, на социализм в том виде, в каком его понимал наш критик, и так далее, с его, критика, представлениями.

Таким образом, и критическая деятельность Иванова-Разумника в значительной части была для него поводом не просто озвучить и даже пропагандировать и тиражировать свои взгляды, но именно проповедовать их, учительствовать.

Информационную нагрузку несет не только текст, но и то, как рецензии подписаны. Кроме того, что очень часто встречается подпись инициалами или разные варианты сокращенного написания имени и фамилии, нередки и псевдонимы, и они бывают весьма показательными. Сопоставив биографические данные с фактами появления псевдонимов, можно сделать определённые выводы.

Например, с 1912 года по возвращении из европейского турне Р. В. Иванов (приставка Разумник к фамилии — все тот же псевдоним) использовал псевдоним «Скиф» в журнале «Заветы», что явилось отражением впечатлений от поездки. Встречаются и псевдонимы нейтрального характера. В том же журнале, например, он подписывался псевдонимом Р. Новосельский (указание на смену места жительства). В 1920 году в журнале «Книга и революция» он подписал свои литературные рецензии псевдонимом Тугарин. В 1925 году в сборнике статей «Современная литература» рецензия «Взгляд в нечто» подписана псевдонимом, заимствованным из «Горя от ума» (как, собственно, и название самой рецензии) — Ипполит Удушьев. После 1925 года можно встретить вновь псевдонимы только нейтрального характера — Р. Разумовский, упомянутый Р. Новосельский, Р. Корсаков.

Отдельная подгруппа источников — мемуарные произведения Р. В. Иванова-Разумника. Первые опыты такой работы относятся к середине 1920-х гг., но воспоминаниями как видом литературной деятельности он занялся после саратовской ссылки в 1933 году, рукописи предполагаемых книг привез с собой в эмиграцию. Известны две такие книги: «Судьбы писателей» и «Тюрьмы и ссылки». Книга «Судьбы писателей» сложилась целиком к 1943 году, но отдельными частями с 1942 года ее печатала на своих страницах профашистская русскоязычная берлинская газета «Новое слово» под названием «Писательские судьбы». В 1951 году в Нью-Йорке под этим же названием книгу, теперь уже полностью, опубликовал племянник Иванова-Разумника Г. Янковский. Она представляет собой сборник самостоятельных очерков о русских писателях и русской литературе в условиях советской действительности.

Сборник содержит очерки, посвященные отдельным личностям (Ф. Сологубу, Н. Клюеву) или проблемам (о пролетарской литературе и социалистическом реализме, о лакействе в литературных кругах, о страхе). Но в основе книги — классификация. Всех русских писателей Иванов-Разумник разбил на группы в соответствии с указанной системой координат. В первой группе — погибшие. По Иванову-Разумнику, синодик русской литературы советского периода с упоминанием и «подонков» от литературы. Вторая группа — «задушенные», то есть задушенные духовно и замолчавшие или те, кому перекрыли возможность говорить. Задушенные — это те, кого вынудили бежать за границу. Самого себя автор «Писательских судеб» определил именно в эту категорию. И, наконец, третья группа — «приспособившиеся». Красноречивые, не допускающие толкований определения. Собственным злоключениям — арестам, препятствиям, чинимым властью в работе, Иванов-Разумник посвятил отдельные очерки: «Две жизни султана Махмуда» и «Несколько слов о самом себе».

Второе автобиографическое сочинение «Тюрьмы и ссылки» тематически, и это видно уже из названия, жестко задано. Отрывками оно было напечатано В. М. Черновым в 1949—1950 гг. в журнале «Социалистический вестник» в Нью-Йорке. В этой версии воспоминания Иванова-Разумника назывались «Ежовщина». Вообще же, книга посвящена всему тюремно-ссыльному опыту автора со времен его студенчества (раздел «Первое крещение»), ареста по делу левых эсеров в 1919 г. (раздел «Через двадцать лет») до последних ареста и ссылки 1933—1936 гг. и нового дела 1937 г. (последний раздел книги «Юбилей»). Именно в таком виде она была опубликована в 1994 г. журналом «Мера» под названием «По тюрьмам на родине». А вот другой журнал «Вопросы литературы» в 1991 г. опубликовал «Юбилей» как отрывок из книги «Жизнь и литература. 1878—1933».

Как и дневниковые записи, сочинения-мемуары Р. В. Иванова- Разумника важны, в первую очередь, как возможность составить максимально полную его биографию. О событиях своей жизни он повествовал самым подробным образом, до описания мелких деталей, до цитирования из протоколов допросов. Самое важное — личность исследуемого персонажа. Иванов-Разумник в полноте проявлялся в отношении к внешним событиям, к людям, к самому себе. Мемуары дополняют и такую линию исследования, как выявление соотношения декларируемых мировоззренческих позиций и поведения реального человека в предлагаемых обстоятельствах, а также возможных изменений самих этих позиций в зависимости от внешних обстоятельств.

Такие же возможности предоставляют исследователю источники другой подгруппы — эпистолярного наследия Иванова-Разумника. А. Блок и А. Белый, А. М. Ремизов, Ф. А. Степун, С. Есенин, Ф. И. Седенко-Витязев, А. М. Горький, В. С. Миролюбов, В. Д. Бонч-Бруевич, Л. Л. Слонимская, Б. Савинков, Б. К. Зайцев, Н. Н. Берберова, А. Л. Бем, Вл. Иоанн (Шаховской), В. Н. Иванова (супруга Иванова-Разумника) — вот далеко не полный перечень его адресатов.

Условно все письма можно разделить на несколько комплексов — по характеру информации.

В первом — переписка, касающаяся сугубо литературных тем, вопросов получения и отправления литературных произведений для правки, редакции, публикации, планов организации изданий и издательств, выяснения финансовых вопросов, литературных новостей. В этой части переписка Иванова-Разумника близка, в контексте работы с источниками, к его литературным рецензиям. Речь идет об определении характера и интенсивности деятельности, круге рабочих знакомств, литературных пристрастий корреспондента.

Второй информационный комплекс — известия личного характера в переписке с близкими людьми, родственниками и друзьями. На первый план здесь выходит возможность увидеть человека в самых разных его проявлениях, узнать о мотивах тех или иных его действий. И третий, последний комплекс информации, — суждения Р. В. Иванова-Разумника о событиях общественно-политических в письмах к друзьям и близким. Мы выделяем такого рода материал в отдельный комплекс по той причине, что письма не имеют целью показать лицом писательские или какие-либо еще дарования автора. Здесь есть и доверительность, и сомнения, и, подчас, сожаления. Иными словами, в одно человеческое личностное целое сводятся автор мудреных и претенциозных концепций, категоричный и непримиримый, с живым человеком со всеми сопутствующими проявлениями.

Есть группа источников, которые, строго говоря, не могут быть причислены к разряду сочинений Иванова-Разумника. Это протоколы его показаний 1933 года, опубликованные в журнале «Вопросы литературы» в 1991 г. Однако протоколы представляют собой цельные авторские тексты, как бы ряд сочинений на заданные, связанные между собой темы. Всего журналом опубликовано три протокола февральских показаний — номера первый, третий и четвертый. В первом протоколе Р. В. Иванов-Разумник последовательно и подробно рассказывал о своих политических симпатиях, определяя себя идеологом народничества, однако без формального членства в партии.

В другом протоколе он развивал тему своих социально-философских взглядов. Тема имела продолжение в оценке конкретных событий — коллективизации и индустриализации, об идеологическом руководстве в культурном развитии. И, наконец, в последнем из публикуемых протоколов, в четвертом, автор как бы дублировал в новой редакции содержание прежних текстов.

Эти демонстрируют устойчивость, неизменность его позиций. Они обнаруживают абсолютную вписанность оценок текущих событий в контекст социально-философских взглядов. Правда, необходимо, оценивая информационные возможности документов, учитывать цели публикации. Судя по тому, какого содержания протоколы были для неё отобраны, такой целью и было как раз ознакомление читателя с мировоззренческими установками автора «Тюрем и ссылок» (протоколы показаний опубликованы в дополнение к отрывкам из книги «Жизнь и литература.1878—1933»). Исследовательские возможности расширяются при сравнении содержания этих документов с другими протоколами других допросов, но самостоятельных публикаций такого рода пока нет и отрывки из протоколов включены в исследовательские статьи.

Для завершения обзора первой большой группы источников — сочинений Р. В. Иванова-Разумника следует сформулировать ряд общих характеристик.

Необходимо отметить видимое множество и тематическое разнообразие его сочинений. Но нельзя также не отметить, что количество работ изрядно сократилось бы, если бы одни и те же сочинения не тиражировались в разных изданиях. Тема тиражирования текстов актуальна и для монографического творчества Р. В. Иванова-Разумника, и для работы в жанре статей.

Все многочисленные труды его, и общественно-политические, и литературно-критические, существуют вокруг и ради иллюстрации, повторения и подтверждения ограниченного ряда социально-философских идей, изложенных в двух главных и ранних его книгах «Истории русской общественной мысли» и «О смысле жизни». Этот факт показателен, поскольку главные книги написаны не к концу жизни и даже не в зрелом возрасте, а в молодости, к тридцати годам, а в них в неизменном виде отражены идеи ещё более раннего периода.

Показательно и то, что с течением времени едва ли не в первозданном виде идеи эти сохраняются, тексты работ Иванова-Разумника переработаны незначительно и только технически.

Ещё одна свойственная сочинениям Иванова-Разумника черта — обширное цитирование. В иных случаях объём цитируемого текста явно превышает объём текста авторского. Необходимо отметить и такое свойство его трудов как дидактичность. Целью автора как будто было не поделиться с читателем своими идеями. А научить его открытой непреложной истине. Отсюда — сопутствующие характеристики. Структура работ такова, что сначала автор формулирует вопросы и ответы, либо сразу главные идеи, затем разворачивает тему, иллюстрируя её примерами, и в завершение сводит в единое целое, и повторяет основополагающие тезисы в чётких формулировках, в явно выраженных, структурно оформленных пунктах.

Если говорить о стиле изложения, то и здесь уместно упомянуть о задачах дидактики. Иванов-Разумник напорист, даже агрессивен, в полемике — очень жёсткий автор. Ирония, обвинения, определения — всё это в превосходной степени, и никогда — оставленных открытыми вопросов. Вместе с тем, Иванову-Разумнику свойственна героическая риторика: эпическая борьба, жизнь и гибель в борьбе за идеалы, жертва, подвиг и т. п. В связи с вышесказанным, не случайно и в исследовательской литературе, и у самого автора применительно к его сочинениям звучит термин «проповедь». Исключением в контексте предлагаемых характеристик могут быть лишь письма Р. В. Иванова-Разумника к близким и друзьям, что понятно и о чём выше уже говорилось.

***

Во вторую большую группу объединены те источники, которые содержат известия о сочинениях Р. В. Иванова-Разумника или о нём самом. Кажется целесообразным сохранить тот же порядок описания по жанрам.

В текущей источниковой подгруппе — известия о Р. В. Иванове-Разумнике и его деятельности, имеющиеся в дневниковых записях его друзей и знакомых. В значительной части это уже введённые в научный оборот источники. Дополнительные поиски позволили включить в работу не использованные ранее материалы.

Информацию об Иванове-Разумнике содержат записные книжки А. Блока периода 1901—1920 гг., дневники М. М. Пришвина разных лет — 1917 и 1918 гг., дневниковые записи 1936 и 1937 годов, а также дневники Пришвина и его второй жены В. Д. Пришвиной от 1940 года. Информацию об Иванове-Разумнике мы нашли также в дневниковых заметках К. И. Чуковского, сделанных им в ноябре и декабре 1919 года, дневниках писателя Е. Г. Лундберга периода 1917—1924 гг., в записях Л. Осиповой 1941 и 1942 гг., в маленьком отрывке из дневника Ел. Данько и, наконец, в знаменитых дневниках З. Гиппиус: «Синей книге» (Петербургские дневники 1914—1918 гг.) и «Черной тетради». Иванов-Разумник упоминался в них в марте 1917 г. и январе 1918 г.

И количество посвящённых Р. В. Иванову записей, и их содержание, и характер связанных с его персоной философских размышлений, так свойственных текстам личного, интимного характера, и, соответственно, информационные возможности источников указанной подгруппы напрямую зависят от характера отношений Иванова-Разумника с авторами дневников. Например, М. М. Пришвин — ближайший друг Разумника, с А. Блоком последнего связывали теплые отношения, с К. И. Чуковским он был только знаком, Е. Г. Лундберг, член «скифской» группы, был склонен, тем не менее, к самостоятельному анализу происходящего. А вот З. Гиппиус питала к Иванову-Разумнику искреннюю нелюбовь со взаимностью.

В дневниках М. М. Пришвина содержатся известия о деятельности Иванова-Разумника — литературной и политического характера. В передаваемых Пришвиным диалогах с ним отражено отношение Разумника к людям (к людям вообще и конкретным персонам) и текущим событиям. Психологические портреты — и Иванова-Разумника и его политических единомышленников и оппонентов, и информация об идейных и фактических разладах во взаимоотношениях — все это также содержится в пришвинских дневниковых записях. Но что особенно ценно, дневники М. М. Пришвина — это своеобразное философское исследование жизни. Попытка отыскать глубинные причины происходящего, найти высший смысл в трагических событиях, это чувство сострадания и сопричастности всему, о чём он писал и над чем думал. А думал Пришвин о тех же явлениях, которые исследовал, либо на теоретическом уровне, либо в непосредственном восприятии, и Иванов-Разумник. Явления эти — интеллигенция, с её духовно-нравственными основаниями и идеей индивидуализма, мещанство, война, революция, стихия бунта, политические силы разных направлений, большевики и их диктатура, человек внутри всего этого. По всем, без исключения, направлениям Пришвин выступал оппонентом Разумника. С помощью дневников М. М. Пришвина можно проследить и эволюцию мировосприятия Р. В. Иванова-Разумника — от теоретических изысканий мирного времени и ожидания социальной революции до пребывания в условиях революции свершившейся, точнее говоря, увидеть, что представляет собой конечный пункт этой эволюции.

Дневники В. Д. Пришвиной столь же философичны, как дневники её супруга, и в них также очевидно сопротивление тому мироощущению, носителем которого был Иванов-Разумник. При этом В. Д. Пришвина — безусловно, самостоятельный автор, много переживший, в том числе сибирскую ссылку уже в советское время. Она человек, не питающийся иллюзиями. Отношение её к Иванову-Разумнику соответствующее — на равных, без условностей прежней многолетней дружбы. Но, впрочем, и без явной неприязни, она была готова даже признать Разумника Васильевича чистейшим, благороднейшим и даже трогательным человеком. И всё-таки, В. Д. Пришвина со всей возможной жесткостью сопротивлялась любому влиянию на её мужа. В том, как она обосновывала своё отношение к Иванову Разумнику, обнаруживается её взгляд и на человека, и на проблему индивидуализма, и на «старую» интеллигенцию, и её представления о культуре для современности, и, наконец, как она воспринимала происходящее. И это при том, что упоминания об Иванове-Разумнике в дневниках В. Д. Пришвиной редки чрезвычайно. Дело здесь в очень точных и ёмких формулировках. Мы склонны рассматривать дневники Пришвиных как единое целое, в силу очевидного единодушия их авторов в принципиальных вопросах.

Записные книжки А. Блока — явление иного порядка. Это, скорее, хроники, где отмечены важнейшие события дня. Правда, хроники эти эмоционально окрашены через подбор фиксируемых фраз, через скупые, но точные определения. Записи об Иванове-Разумнике или связанных с ним явлениях встречаются в книжках 1914 года, затем только в 1918-м летом, в книжках 1919 и 1920 годов. Сюжеты записей различны: события, связанные с Ивановым-Разумником лично, арест 1919 года, через который прошли и А. Блок, и Р. В. Иванов-Разумник, а также Вольная Философская Ассоциация — детище Разумника, к работе в которой он активно привлекал и Блока.

Записи К. И. Чуковского сродни дневникам А. Блока. Это тоже хроники и тоже непосредственные впечатления. Никаких размышлений в связи с дискуссиями, столкновением мировоззренческих позиций или несовпадением литературных пристрастий в них нет. То есть, К. И. Чуковский не чужд качественным характеристикам, и они весьма определенны, но это результат только личных встреч. В конце 1919 года К. И. Чуковский встречал Иванова-Разумника сначала в Коллегии Всемирной литературы в издательстве «Колос», где А. Блок впервые читал доклад «Крушение гуманизма», а затем, и это серия встреч, на заседаниях коллегии под председательством З. И. Гржебина по изданию серии книг «Избранные произведения русских писателей XIX века». Главное ощущение К. И. Чуковского — Иванов-Разумник и его единомышленники — чужие люди, из другой жизни, пребывающие вне живого литературного творчества.

Вообще во всех дневниках — и Пришвиных, и Блока, и Чуковского — есть важная составляющая, тема — «Иванов-Разумник и его мировоззрение в изменяющемся мире».

Этот мотив присутствует и в дневниках Е. Г. Лундберга. Его «Записки писателя» изданы в двух версиях. В первой, однотомной версии 1922 года опубликованы материалы 1917—1920 гг., а в 1930 году вышло уже двухтомное издание дневников — до 1924 года. Дневниковые записи Е. Г. Лундберга близки по характеру дневникам М. М. Пришвина. Они тоже философичны. Это размышления, наблюдения, попытки самоопределения в сложившихся обстоятельствах. В том, что касается Иванова-Разумника, дневники обнаруживают очень сложное к нему отношение. От признания несомненных достоинств его литературной деятельности до сопротивления его идеологическим воззрениям. Р. В. Иванов-Разумник и Е. Г. Лундберг разошлись в отношении к реальной, не той, что была выдумана первым, революции. Лундберг, можно сказать, отказался от той мировоззрительной высоты, на которой парил Р. В. Иванов. В его записях — отражение бесед с Ивановым-Разумником о сущности революции, зарисовки о современниках, записи о ярких событиях и встречах, размышления о «скифстве», о мещанстве, о великих идеях в разоренной стране. Бывает, что речь не идёт непосредственно об идеях Разумника, но подтекст очевиден — это несогласие с ними, сопротивление именно им.

«Дневник коллаборантки» Л. Осиповой выделяется из общего ряда, но не по форме, а по содержанию. Собственно, о содержании текста можно было бы судить уже по характеру издания. Дневник Осиповой опубликован в 1954 году журналом «Грани» известного издательства «Посев». Л. Осипова — жительница Пушкина, знакомая супругов Ивановых. Она «большевичка наоборот», которая из ненависти к советской власти приветствовала немецкую оккупацию и активно сотрудничала с оккупационными силами. Себя и «Разумников» она выделяла в касту интеллигентов, и о них могла сказать: «Так думают и чувствуют все».

Сообщение о начале войны она восприняла как близость освобождения, в отсутствии в себе чувства патриотизма обвиняя «проклятый строй». Судя по сообщениям из дневника, в таком вот восприятии событий супруги Ивановы с Осиповой были солидарны. В дневниках Осиповой есть сведения о жизни семьи Ивановых в условиях оккупации и их эмиграции из Пушкина в Германию в начале 1942 года. Что касается внешних характеристик, дневники Осиповой — скорее, хроники, записи по факту событий.

В комментариях к «Воспоминаниям о Ф. Сологубе» писательницы Е. Я. Данько помещен маленький отрывок из её дневника, который важен, как яркое проявление чувств, отношения. Данько писала, что непременно, если запишет всё, что помнит о Сологубе, попросит прочесть эту тетрадку Разумника Васильевича, и объясняла причины и этого намерения, и доверия своего к Разумнику Иванову.

Дневниковые записи З. Гиппиус марта 1917 г. и января 1918 г. в том, что касается персоны Разумника, — это не размышления и даже не хроники, это набор приговоров. Относятся её замечания к периоду его политико-идеологической деятельности марта 1917 г. и января 1918 г. Неприязнь Гиппиус к Иванову-Разумнику очевидна. Он для неё «как ядовитой змеёй укушенный», хозяин «Кащеева плена». Никаких достоинств литературного деятеля она за ним не числила, его служение революции воспринимала буквально как служение большевикам. В записях З. Гиппиус один из её приговоров весьма показателен. Разумника Васильевича Иванова-Разумника она в записи от 12 января 1918 года за номером 15 определила в стан перебежчиков-интеллигентов «за упокой» как они выяснились на службе у большевиков — первеньких, тёпленьких, за чертой, как бы в примечании, а не в тексте, не по алфавиту.

В следующей подгруппе — источники эпистолярного жанра. Круг корреспондентов-участников переписки обозначен выше. В данном случае имеет смысл ввести еще один вариант типологии, разделив её на, во-первых, письма, адресованные Иванову-Разумнику, и, во-вторых, переписку третьих лиц, содержащую известия и суждения о нём. Использованы как самостоятельные публикации, так и публикации в рамках исследовательских работ.

К Иванову-Разумнику в разное время писали М. Горький, С. Есенин, А. Белый, Б. Савинков, Н. Берберова, В. Н. Иванова, Вл. Иоанн (Шаховской) и др. В переписке, содержащей сведения о нём, кроме указанных лиц, участвовали В. М. Чернов, М. М. Пришвин, А. В. Амфитеатров, В. Н. Фигнер, Е. Г. Лундберг, А. И. Занкевич (занимал видное место в Комитете Освобождения народов России), З. Гиппиус, Д. Мережковский.

Переписка вокруг персоны Иванова-Разумника представляет целую палитру отношения к нему и к его деятельности разных людей. Здесь и абсолютное неприятие, как у четы Мережковских или Амфитеатрова, и сложные и противоречивые чувства, отвергающие идеологию и вкусы, но по-человечески не враждебные у Горького или Лундберга. Здесь и отражение только человеческих, личных проблем, как в письмах А. Белого, и демонстрация абсолютного доверия, как у С. Есенина, и проявление любви, дружеского участия, готовности помочь в трудной ситуации. Этот мотив присутствует в письмах Ивановой, Пришвина, Берберовой, Фигнер, Вл. Иоанна.

Примечательны некоторые образцы эмигрантской переписки, поскольку на призыв Иванова-Разумника об установлении или восстановлении связей со «старыми» эмигрантами откликнулись люди, знакомые с ним только заочно (Берберова, Шаховской) в прошлой доэмигрантской жизни, и значит источники симпатии — эмигрантская солидарность и эти вот впечатления, воспоминания из «вчера». Таким образом, помимо отмеченных в первом разделе главы об источниках, свойств и возможностей переписки необходимо обозначить и возможность представить через неё Иванова-Разумника в окружении людей, атмосферу сложных взаимоотношений, в изменяющемся мире.

Подгруппа мемуарной литературы относительно многочисленна и относительно многообразна как по составу авторов, так и предмету мемуаров. Воспоминаниями охвачен значительный период жизни Иванова-Разумника — со времени его работы в журнале «Заветы», то есть примерно с 1912 г., до событий Великой Отечественной войны.

Для удобства описания все имеющиеся мемуары можно разделить на две группы. В первой — те сочинения, в которых Иванов-Разумник является главным объектом воспоминаний.

Открывает эту группу вступительная к публикации отрывков из «Тюрем и ссылок» статья В. М. Чернова о Р. В. Иванове-Разумнике в «Социалистическом Вестнике». При минимальной информативности, только намёках на происходившие события, статья Чернова — это, скорее, представление читателю предлагаемой публикации образа автора публикуемого текста, перечисление его достоинств.

Писательница И. Д. Авдиева была одной из литературных протеже Иванова-Разумника. Воспоминания её об Иванове-Разумнике относятся к периоду примерно 1927—1928 гг. и затем к 1940 году. В них — описания и самого Разумника, и его жены, и атмосферы встреч со многими литераторами, которые стекались в его дом, и свидетельство о его настроениях 1940 года после возвращения из очередной ссылки. И. Д. Авдиева была, несомненно, верной поклонницей Иванова-Разумника. Её мемуары переполнены восторженным к нему отношением, преклонением перед его человеческими качествами, чувством благодарности к нему. Надо сказать, что по этой эмоциональной наполненности мемуары Авдиевой близки воспоминаниям Н. И. Гаген-Торн о Вольфиле.

Б. Н. Лосский с очевидной симпатией вспоминал о непосредственном знакомстве Лосских с Ивановыми, о характере установившихся отношений, об обстоятельствах некоторых семейных драм Р. В. Иванова-Разумника. в статье «Вспоминая Иванова-Разумника».

Воспоминания Н. Г. Завалишиной охватывают период с 1926 года до почти конца войны, пока поддерживались отношения с дочерью Ивановых Ириной Разумниковной. Речь идёт о знакомстве семьями, которое началось с того, что отец Завалишиной Григорий Михайлович Котляров начал играть у Разумника Васильевича Иванова в шахматы. Затем начал бывать там с супругой, а с 1927 года и их шестнадцатилетняя дочь стала ходить в дом к Ивановым на субботние вечера, куда собирались без приглашения все, кто хотел. Впечатления Н. Г. Завалишиной разнообразны — семья «Разумников», стиль их жизни, атмосфера «незваных» субботних вечеров, люди, которые на них бывали, как друзья всей жизни, так и только знакомые, военная судьба Ирины. Примечательно, что свою семью Н. Г. Завалишина не причисляла к кругу близких к Ивановым людей — лишь к знакомым. В воспоминаниях присутствует чувство дистанции. Но вместе с тем в них есть и глубокое уважение, и признательность за возможность видеть замечательных людей, присутствовать при их беседах, оценить эрудицию и ум хозяина дома.

Наконец, «Воспоминания об Иванове-Разумнике» детской писательницы Евгении Мор (Евг. Сидоровой) — жительницы Царского Села, знакомой семьи Ивановых, разделившей с ними пребывание в лагере Коница. После войны Е. Мор эмигрировала в США, и её воспоминания в 1996 году опубликованы в издаваемой в Париже газете «Русская мысль». Сюжеты её воспоминаний — портреты Р. В. Иванова и его жены, отголоски их семейных проблем, обстоятельства и содержание встреч, воспоминания о лагере для перемещенных лиц и о поведении Иванова-Разумника в условиях лагеря. Для воспоминаний Сидоровой (Мор) характерна смена настроений. Теплые тона — для «Разумников», холодные — для описания обстоятельств первых дней войны, для «советчиков», бросивших на произвол судьбы мирных жителей города Пушкина, оставивших их без складских запасов и даже самой возможности покинуть город. Косвенно таким настроением формировалось и отношение к Р. В. Иванову. Ей чрезвычайно импонировала его враждебность по отношению к установившейся власти.

Во вторую группу мемуарных источников определены воспоминания, в которых Иванов-Разумник — не главная тема повествования. О нём упоминают в контексте прочих событий и явлений.

Н. Святицкий, один из лидеров социалистов-революционеров, в своих мемуарах «Война и предфевралье» упоминал об Иванове-Разумнике в связи с началом Первой Мировой войны и отношением к этому событию народнической интеллигенции в массе. Разумник с его резким выступлением против войны был редким исключением. В другом месте он упоминался как один из приглашенных к сотрудничеству в предполагаемом подпольном печатном органе эсеров накануне Февральской революции газете «Знамя революции». Сведения небогатые, но в воспоминаниях Святицкого — отражение эсеровских настроений в канун революции и отношение персонально к Иванову-Разумнику, так как последний заявлял о своей идейной близости к социалистам революционерам.

В «Записках о революции» журналиста, масона, на момент Февральской революции внефракционного социал-демократа Н. Суханова Иванов-Разумник упоминался в связи с его пребыванием 27,28 февраля в Таврическом дворце. По количеству и качеству информации эти сообщения Суханова близки тем, что дают известия Святицкого с той разницей, что Н. Суханов не испытывал симпатии к Иванову-Разумнику и к мероприятиям, в которых тот участвовал, относился соответствующе.

В категорию мемуарной литературы можно определить и «Автобиографии» С. Есенина 1923 и 1924 гг. В них также содержатся хоть и скупые, сведения об Иванове-Разумнике, о его участии в судьбе Есенина в годы войны, о влиянии, которое тот на него оказывал. Любопытно, что вся информация об Иванове-Разумнике в обеих «Автобиографиях» умещается в трех предложениях, да и то по касательной к основным событиям. Но то, в каком контексте она помещена, обнаруживает безусловно доверительное и с пиететом отношение молодого поэта к фигуре, значительной в литературной среде.

Два других автора, О. Д. Форш и Э. Голлербах представлены, не мемуарами, а художественными эссе-воспоминаниями (впрочем, и автобиографии, строго говоря, не мемуары). О. Д. Форш в сочинении «Сумасшедший корабль» описала литературную среду довоенного Петербурга, представила и художественный портрет Иванова-Разумника. Правда, прямо он не назывался. Форш рассказала о некоем редакторе, мудром, справедливом, талантливом «дядьке Черноморе», пестующем своих богатырей. Целью этой зарисовки было не повествование о конкретных событиях, в ней вообще ни одного имени не называлось, а создание образа и атмосферы.

«Город муз» Э. Голлербаха — тоже литературно-художественная зарисовка о Детском селе как литературном символе и памятнике быта. Маленькая «карманная» книжечка издана самим автором и всего в трехстах экземплярах в 1927 году. Р. В. Иванов-Разумник, в свою очередь, один из символов Детского, современник Голлербаха, любимый и почитаемый автором «Города муз».

Основной темой воспоминаний Д. Е. Максимова, опубликованных журналом «Огонек» в 1982 году, является факт обнаружения им чудом сохранившейся части архива Иванова-Разумника в августе 1944 года в его разрушенном доме в Царском Селе. Докторанту литературы Пушкинского Дома посчастливилось спасти рукописи А. Белого и А. Блока, письма, протоколы заседаний Вольной Философской Ассоциации. К флигелю, где жил Иванов-Разумник, Максимов пришел не случайно. Совсем ещё молодым человеком его познакомил с Разумником старший брат, историк литературы В. Е. Евгеньев-Максимов, а уже сам Иванов-Разумник поспособствовал его знакомству с А. Белым. На протяжении 1920 -30-х гг. Д. Е. Максимов и Иванов-Разумник встречались регулярно. Изучение символизма, работа в Вольфиле (Максимову было тогда 15 лет) и даже участие в качестве обвиняемого в «деле» Иванова-Разумника в 1933 году — вот ряд общих сюжетов в их биографиях. И об этом, кроме событий 1933 года, и о реакции Иванова-Разумника на известие о начале войны Максимов упоминал в своей небольшой журнальной публикации.

В ряде воспоминаний Р. В. Иванов-Разумник фигурировал в связи с Вольной Философской Ассоциацией. Самые подробные мемуары об этой организации, созданной, в первую очередь, трудами Иванова-Разумника, оставила Н. И. Гаген-Торн — выпускница Петроградского университета, этнограф, кандидат исторических наук, а также поэт и литератор, прошедшая через арест в 1936 году, 5 лет лагерей, ссылку, реабилитацию 1956 года. В Вольфилу она пришла студенткой в пору расцвета Ассоциации весной 1920 года. Мемуары Н. И. Гаген-Торн составлены не только из личных воспоминаний, но и с помощью архивных документов, сохранившихся от Вольфилы и воспоминаний других авторов. Её воспоминания — об отдельных персонажах, об атмосфере, о содержании, расписании работы Вольной Философской Ассоциации, в том числе и об Иванове-Разумнике в ней. Тон всему сочинению задан настроением юношеской восторженности от встреч с необыкновенными людьми и возможности окунуться в атмосферу творчества. Поэтому воспоминания Нины Ивановны очень светлые, окрашенные в романтические тона.

В. А. Каверин в своём произведении мемуарного характера «Здравствуй, брат, писать очень трудно» несколько строк посвятил и Вольфиле. В 1921 году, двадцатилетним молодым человеком он был членом литературной группы «Серапионовы братья». Как и Н. И. Гаген-Торн, он был юн, восторжен, полон творческих порывов, но атмосферы Вольфилы не принимал, хотя «Серапионовы братья» участвовали в её открытых заседаниях, и весьма активно.

Свой взгляд на Вольфилу представил в коротеньком рассказике-воспоминании «Бог как органическое целое», опубликованном в «Литературной газете» в 1964 году Ю. Тынянов, тоже из «Серапионовых братьев». Речь в нём шла об одноименном докладе Н. О. Лосского в одном из заседаний Ассоциации и о прениях вокруг этого доклада. Тынянов передал атмосферу скандала, отнюдь не конструктивного творчества.

Об этом же заседании повествовал и Б. Н. Лосский в воспоминаниях «Наша семья в пору лихолетья 1914—1922 годов». Здесь и описание отдельных персонажей, участвовавших в прениях, персонажей анекдотичных, и общей атмосферы, и выступления Иванова-Разумника после доклада и его реакции на то, как протекали прения. Главный объект воспоминаний Б. Н. Лосского — его отец, и для него было важно не столько то, как вели себя отдельные представители разношёрстной публики, пришедшие на заседание Вольфилы, сколько сам доклад Н. О. Лосского и то, как он был встречен, и то, что далеко не всем дано было понять его смысл.

Тема Вольной Философской Ассоциации — одна из центральных в мемуарах А. З. Штейнберга «Друзья моих ранних лет», но не сама по себе, а постольку, поскольку к ней имели отношение близкие Штейнбергу люди. Он окончил курс философии в Гейдельберге и преподавал в Петроградском философском институте, Институте живого слова, Еврейском университете. В 1924 году эмигрировал за границу, обосновавшись, в конце концов, в Лондоне, где и были в 1968—69 гг. составлены его воспоминания. Взаимоотношения Штейнберга и Разумника были тесными, тёплыми и многолетними. Вообще, они люди одного круга, круга Блока, Белого, Эрберга, Вольфилы, со времён «Заветов» до эмиграции автора мемуаров. И этому вольфильскому кругу, и Иванову-Разумнику в частности, в воспоминаниях Штейнберга посвящено немало ярких страниц. «Друзья моих ранних лет» очень насыщены информативно и эмоционально. Самые разные сюжеты из биографии Иванова-Разумника, о его деятельности, его взглядах, об организации и работе Вольфилы имеют в них место. Нашли отражение и такие вопросы, как настроение, взаимоотношения людей, отношение вольфильцев, в первую очередь Разумника, к власти, психологические характеристики. Всему, о чём повествовал, автор давал свою оценку, осмысливал происходящее, часто оппонируя персонажам своих воспоминаний, но искренне при этом их любя.

Воспоминания С. А. Беляевой, дочери известного советского писателя-фантаста А. Р. Беляева, умершего от голода в 1942 году во время оккупации немцами Царского Села (Пушкина) имеют к Р. В. Иванову-Разумнику только косвенное отношение. Беляева рассказывала об обстоятельствах, при которых её семья оказалась в лагере для перемещенных лиц г. Коница (ей самой было тогда 12 лет), и о самом лагере, условиях жизни и царившей в нём атмосфере. С четой Ивановых они жили в одном бараке, хотя Разумника Васильевича Иванова-Разумника автор воспоминаний тогда не знала, возможно, её мать была с ними знакома — и лагерь небольшой, и барак общий. Поэтому лагерные воспоминания С. А. Беляевой интересны для реконструкции военных лет жизни Иванова-Разумника.

Отдельной подгруппой выступают источники, объединённые условным названием «Документы Вольфилы». Внутри подгруппы они подразделяются на комплексы в зависимости от вида, характера информации и степени участия в настоящей работе.

В первом таком комплексе — известия об учреждении Вольной Философской Ассоциации и её отделений, информация о целях и задачах, которые ставили перед собой отцы-основатели, реклама Вольфилы.

В 1918 году в Вестнике Театрального Отделения Народного комитета по просвещению была опубликована «Объяснительная записка к проекту ВФА». Её авторы — А. Блок, Р. В. Иванов-Разумник, А. Штейнберг и К. Эрберг (Сюннерберг).