Бесплатный фрагмент - Путешествие по спирали времени

Моя сердечная благодарность всем моим помощникам. Лель Малахи — за соавторство, бесконечную поддержку и графику. Елене Сущих — за разрешение использовать ее работу для обложки. Мою любимую семью — за веру в меня и огромное терпение к маме-писательнице. Всех моих друзей, учеников и клиентов — за истории жизни и сказочные сюжеты.

Невыразима словами благодарность моя Творцу за то, что счел правильным использовать меня каналом великого Его Милосердия к людям, передавая через меня исцеление и утешение.

Неземная любовь

Не представляю себе, как я попала сюда… Помню, бежала, ветер в ушах… плакала, кричала, сердце в клочья… Куда бежала, не знаю, но знаю, откуда… Потом вдруг яркий свет, протянутые руки и тепло… Вот так бывало, мечталось, что отец обнимет, спрячет меня на широкой своей груди, уткнешься носом — и не страшно. Вот так тепло стало. Дом… родной дом, в котором и не бывала никогда вовсе. И все… больше ничего не помню.

Разбудили меня голоса. Глаза открыла: вокруг люди и не люди. Все разные, все разговаривают, друг друга еле понимают, но разговаривают. Странно, но страшно мне не было. Ни когда увидела высоченного, одноглазого, трехрукого, зеленого, с тонким свистящим голосом, ни когда со мной заговорила змея с большими грустными глазами.

Не страшно и не удивительно. Да я вообще ничего не ощущала, кроме неземного счастья. Ведь здесь, в чудном этом месте, похожем на зал аэропорта, где разные все собираются вместе, чтобы разлететься вскоре каждый в свое разное куда-то, здесь я увидела Его. Мужчину своей мечты. Того, кого искала в полной безнадежности все свои несколько десятков земной человеческой жизни.

Думаете, наверно, что я встретила этакого красавца, высокого, с голубыми глазами и широкими плечами, обтянутыми белой водолазкой? Честно, я и не увидела сначала, как он выглядит. Просто взгляд поймала и утонула. Таких родных, понимающих, зовущих, ласкающих глаз я никогда не видела. Мечтала только. Потом уж оказалось, что окружает эти глаза вполне симпатичное, немного широкоскулое, располагающее лицо, которое возвышается над вполне стройным, высоким телом. А через некоторое время выяснилось, что это лицо говорит приятным, немного высоковатым для мужчины голосом. Что говорит? Боже мой. Он же со мной разговаривает… Ко мне обращается, а я, ошалевшая от счастья, понять не могу ни слова. То есть слышу же ведь, что слова произносятся на моем родном языке, без акцента и во фразы правильно слагаются, а вот что он говорит? Так, подруга, соберись. Вдох — задержка дыхания, выдох — задержка дыхания. Зажмурились крепко-крепко и:

— Простите, Вы ко мне обращаетесь? К сожалению, я не поняла, о чем Вы меня спросили.

— Я поприветствовал Вас на этой планете и спросил, хорошо ли Вы себя чувствуете, не нуждаетесь ли в чем-нибудь?

Так все началось. Я влюбилась сразу. Не успев спросить согласия у своего сознания и оценить готовность объекта принять мою страсть. Я даже не ныряла в это чувство, я просто увидела его и поняла, что барахтаюсь растерянно в океане любви, нежности, страстной зависимости и… сумасшедшего, опаляющего желания.

Да, вот так! Просто так нынче все повернулось!

Просто жизнь вздрогнула как-то, словно спросонья,

Как-то ритм зазвучал, словно сердцебиенье,

Как-то воздух окрасился в радужный спектр.

Просто жить захотелось совсем не по-детски,

Просто солнце мигнуло мне протуберанцем.

Я тебя ощутила одним лишь мгновеньем

И вошла в сумасшедшую горную реку.

Мне казалось, что он тоже полюбил. Глаза его светились удивленной лаской, руки были мягкими и теплыми, ищущими возможности соприкоснуться.

Я — странная. Там, на Земле, мне часто говорили, что нельзя быть такой открытой. Но здесь, в окружении существ, настолько друг от друга отличающихся, мне стало со своей странностью легко. Я — не странная, я — просто другая. Но вот же ведь и Лэ, та самая грустная змея, — она тоже другая. И Кирал-Миржакин-Син, голубокожий, безволосый волк с планеты К-3876423, — тоже очень другой. Как-то вовсе даже не страшно быть другой среди других. Поэтому, наперекор привычкам земным, я и не задумалась об уместности открытого разговора.

— Я люблю тебя, Ал! Я так люблю тебя! Я совершенно точно знаю, что никогда больше не смогу жить без тебя. Я никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Я люблю тебя с такой силой, что в груди щемит и жжет… Я хочу прожить с тобой долгую, счастливую жизнь.

И, прикрыв глаза в сладостном ожидании ответного признания, услышала:

— Ты — хорошая. У тебя красивые глаза. Ты мне нравишься.

Милые слова… Они подействовали на меня, как ушат ледяной воды… Хорошая? Нравлюсь?

На глаза навернулись слезы… Ну хорошо, наверно, он просто неверно выразился. Сейчас обнимет, прижмет к себе, скажет, что любит… Прижмет к себе… Фантазия вспыхнула одновременно в голове и внизу живота кипящим пламенем… И тут же охладилась сквозящим ветерком из открытой двери. Ушел…

Осознание ненужности своей придавило меня внезапно всплывшим айсбергом. Нелюбимая… нежеланная… — что может быть страшнее, непоправимее?

Немало времени прошло, прежде чем я поняла, что теперь мой удел — холодная, саднящая пустота в груди, звенящее льдинкой в голове слово «нежеланная» и абсолютная неспособность забыть, разлюбить, освободиться.

Я пыталась обидеться на него. Зачем приручил, зачем дал поверить в ответное чувство, зачем ласкал серыми своими бездонными глазами, руки касался, тепло и мягко, — зачем? Но обида не проходила. Он — любимый, лучший, безгрешно-незапятнанный. Все я сама. Сама увидела то, чего нет, сама поверила, сама перешагнула ту самую точку невозвращения, после которой уже нет надежды на освобождение от этой зависимости.

И в один из серых этих безжизненных дней он, как ни в чем не бывало, пришел, взял за руку, прижался щекой.

— Сегодня — танцы, собирайся, малыш.

Вытирая слезы счастья, я бегу наводить красоту. Вечер прекрасен, незабываем, любимый так нежен, столько любви льется из его удивительных глаз.

Мы возвращаемся домой возбужденные, дурные от радости. И, полная бурлящего ожидания, я слышу:

— Спокойной ночи, крошка, увидимся завтра.

И снова холод одиночества.

В этой смене полета и агонии мы много говорили, но тема наших прошлых жизней была не то, чтобы под запретом… скорее, под меткой «чрезвычайно опасно, трогать не рекомендуется». По умолчанию я была уверена, что мы с одной планеты и даже из одной страны. В обществе столь различных существ только мы так походили друг на друга.

Я никогда не знала себя такой любящей, привязанной, преданной. И никогда не испытывала такого парализующего холода неизвестности в отношениях. Как только мне начинало казаться, что мои чувства отвергаемы, он обрушивал на меня потоки любви, ласки, нежности. Наши ночи были похожи на тропические ливни, а дни — на полет вокруг Солнца. Но стоило мне начать верить в то, что я любима и желанна, ледяной ливень закрывал от меня мир…

Кидаясь из крайности в крайность, из «все стерплю, лишь бы был рядом» в «переплачу, перегорю, откажусь от любви», я решила рискнуть. Конечно, я ждала, что он скажет мне «нет, не гони меня, я так люблю тебя, мне не прожить без тебя». Но услышав мое:

— Я понимаю, что ты меня не любишь. Мне больно и страшно, но я не хочу, чтобы ты жил со мной из жалости или по привычке. Я не заслуживаю такого унижения. Уходи. Не обращай внимания на мои слезы. Уходи…

Он не ответил… Просто поцеловал меня в заплаканные глаза и вышел.

Прошла минута и бесконечная вторая. Прошел вечный час и нестерпимо растянувшийся второй. Прошел день, наполненный звуками хлопающих чужих дверей, и беззвучно-мертвый второй. И месяцы шли, а он не возвращался.

На странной планете, где я жила теперь, не часто появлялись люди. Я, разбитая на миллион болящих осколков, не стремилась с ними общаться. Но однажды я увидела женщину, очень похожую на моего возлюбленного. Те же светлые волосы, широкие скулы, тонкое, высокое тело. И главное, у нее была такая же маленькая татуировка на шее. Я подошла к ней и, не зная, как заговорить, спросила:

— А что обозначает Ваша татуировка?

— Какая? Ах, эта, на шее? Это — не татуировка. Это — родимое пятно. Такое есть у всех лаурян.

— Лаурян? А кто такие эти лауряне?

— Жители планеты Лауре, — мило улыбаясь, сказала женщина.

— Так вы — не земляне?

— Земляне? А где находится эта планета?

— Скажите, а у вас на Лауре все женщины носят такие широкие брюки, — заинтересовалась я необычным покроем.

— Женщины? Не знаю, а почему Вы меня об этом спрашиваете?

— Но Вы же — женщина…

— Нет, то есть, я не знаю… мне не вполне понятно значение этого слова.

И Рас — мой новый знакомый, начал свой рассказ об удивительной планете Лауре, населенной существами, почти не отличающимися от землян… Почти.

Начнем с того, что Лауре находится совсем в другой галактике. Там светят три Солнца. Одно — большое ярко-красное, и два — поменьше, белых. Сутки там длятся 34 часа. Из них 20 часов — светлое время дня, когда на зеленоватом небосклоне видны все три светила. В это время лауряне обычно спят, так как слишком яркий свет и жара не благоприятны для активной жизни. Затем красное солнце садится, и при мягком свете двух белых солнц жители планеты выходят из своих жилищ на полукруглые улицы, расходясь по рабочим местам, учебным или увеселительным заведениям.

На Лауре нет разделения полов, в привычном землянам виде. Лаурянин выглядит соответственно своей роли в паре. Партнеры свободно выбирают роль ведущего или ведомого, и в зависимости от выбранной роли видоизменяется их внешность. Ведущие становятся сильными, рослыми носителями того, что мы привыкли называть мужскими гендерными признаками, а ведомые — хрупкими, нежными, с анатомической и психологической предрасположенностью к вынашиванию и рождению детей. Причем эту своеобразную половую принадлежность всякий лаурянин волен менять, когда ему заблагорассудится. Например, Рас в прошлых отношениях был ведущим. Он так устал от капризов и нытья его партнерши, что, расставшись с ней, решил создать семью с кем-нибудь более сильным и активным, чем он. Сейчас он находится в поиске пары и, соответственно, поменял свой внешний вид, чтобы привлечь именно такого партнера, какого он ищет.

Лауряне очень чувствительны к эмоциональным проявлениям. Например, считается навязчивым и почти неприличным смотреть, как кто-то плачет. Если лаурянин заплакал в присутствии посторонних, все тактично выходят из комнаты и не возвращаются, пока их не призовут обратно.

Не принято говорить о своей любви. Лаурянин признается в любви дважды в жизни: при заключении брака и на похоронах возлюбленного. Поэтому любое признание в неподходящих условиях является плохой приметой, действием, зазывающим смерть.

Строгий запрет касается интимных отношений после вечера, проведенного вне дома. Лауряне верят, что энергия посторонних людей, с которой вы вошли в соприкосновение на прогулке, вмешиваясь в любовный акт, крадет истинные чувства.

И еще лауряне — предельно прямые люди. Они не используют намеков и иносказаний. Всякое произнесенное вслух слово несет именно тот смысл, который в нем заложен…

— Стой… Рас… это значит, что когда я сказала Алу «уходи», он понял, что я больше не хочу быть с ним?

— А разве это слово несет какой-то еще смысл? — подняла удивленно брови лаурянка.

— Боже мой… Что же мне теперь делать? Ведь я же так лю… ой… хочу быть с ним рядом. Как мне сказать ему об этом? И как найти его теперь?

— На Лауре существует адресное бюро, тебе нужно лишь назвать его имя, и ты получишь его адрес и позывные космофона. Если ты хочешь создать с ним пару, просто скажи: «Ты — хороший, ты мне нравишься». Он все поймет.

«Ты — хорошая, у тебя красивые глаза, ты мне нравишься», вспомнила я родной голос… оказывается, я упустила главное предложение в своей жизни.

Через полчаса я уже сидела в зале ожидания космопорта, зажимая в руке кусочек пластика, в котором была заключена вся моя надежда на счастье. Этот билетик я сохраню на всю жизнь. И когда придет мой черед сказать: «Я люблю тебя», я вложу его в руку моего сероглазого Ала.

Свидание в Венеции

Венеция — один из их любимых городов. Они возвращаются сюда снова и снова. Взахлеб, пытаясь надышаться друг другом, не размыкая рук, не разлучая взглядов. Всякий раз, приезжая сюда, снимают одну и ту же гостиницу с видом на канал. Портье стыдливо отводит глаза, подавая им ключ, ему неловко читать пожирающий, жадный взгляд постоянного клиента на женщину. Опытный взгляд работника гостиницы определяет статус пары моментально: «Явно любовники, давняя связь, но встречаются редко. Вырываются от семей, чтобы провести несколько дней вместе. Она — младше его и влюблена, как кошка».

Устроившись в номере, через несколько часов они с бесстыдно светящимися глазами выходят, держась за руки, и смущенно хихикают, пробегая мимо портье на тихую улочку, где, нежно прижимаясь друг к другу, ждут гондолу.

Мужчина усаживает свою возлюбленную в гондоле аккуратно, прикрывая ее плечи шалью, не столько заботясь о тепле, сколько пользуясь случаем еще раз коснуться, обнять, окружить собой, наклониться к душистым волосам. Они смотрят друг другу в глаза, покачиваясь в ритм только им слышимой музыки, словно танцуют страстное танго глазами, дыханием, вздрагивающими пальцами. Его губы шевелятся в неслышном вопросе, она отвечает взмахом ресниц, различимо на любом языке «ДА!». И видавший виды гондольер, глядя на этих сумасшедших, начинает верить в настоящую Любовь, задумывается о букетике фиалок для своей нестарой еще жены.

Под знаменитым балконом Джульеты он все еще держит ее за руку, его голос дрожит от волнения и нежности:

Дай руку мне, и нежных пальцев

Тепло не отнимай сейчас.

Услышав сердца стук, давай качнемся в вальсе.

Истории любви печальной парафраз.

Почетно умереть любви огромной ради,

Но много больше уважать готов

Того, кто, рассмотрев судьбу уж в первом взгляде,

Жизнь посвящает милой, дав ей кров

В своей груди, укрыв ее от ветра,

Невзгод и горестей, покой душе создав.

Не блеском золота, не звоном сребра,

А преданностью сердца привязав.

А потом в маленьком уютном кафе они сидят близко-близко, и она, закрыв глаза, нараспев шепчет ему на ухо что-то милое и нежное; он краснеет и расслабленно улыбается, глаза его блестят растроганно, губы слагают слова благодарности… ей ли или Всемогущему Богу, наделившему его этой бесконечной, переполняющей, затопляющей любовью…

Уже вечером, уставшие и счастливые, идут они бесцельно, все еще не отпуская рук, молчат ошеломленно, не в силах озвучить, в слова облечь то счастье, что подарили им эти часы, проведенные вместе. В ее сумочке звонит телефон:

— Ниночка, как вы там? Как отдыхаете? Какая погода?

— Спасибо, Стасик, все прекрасно, я летаю от счастья.

— Как Дани?

— Он, кажется, — тоже… смущенным голосом прошептала влюбленная женщина и несмело подняла глаза на своего спутника. Он с улыбкой качнул головой.

— Стас, а почему ты зовешь свою бабушку Ниночкой? — спросил Серега удивленно.

— Ну… Она, собственно, — и не бабушка мне. Прабабушка. Они прожили с прадедушкой 60 лет, не расставаясь ни на день. И знаешь… Они такие молодые, задорные и влюбленные, что у меня никогда бы не повернулся язык назвать их бабушкой и дедушкой.

Магазин «Все для Любви»

Как он узнал, что пришло время Любви? Да как-то само узналось. Просто в какой-то момент стало ему одиноко, пусто и холодно в мире и захотелось, чтобы рядом был близкий человек, теплый, заботливый, свой. К вопросу молодой человек подошел по-современному продуманно. Забил в google фразу «Где найти Любовь», просмотрел все полученные ответы, отмел рекламу, пропустил сайты знакомств, внимательно прочитал советы психологов. И остановился на маленькой заметке о магазине «Все для Любви», который очень кстати находился неподалеку. Утро вечера мудренее, лег молодой человек спать, полный радужных надежд.

Утро выдалось солнечно-шаловливым, солнце усмехалось в спину, когда он открывал мелодично звякнувшую дверь магазина.

— Чем я могу помочь Вам? — обратилась к нему неожиданно молодая и симпатичная продавщица.

— Я хочу найти Любовь.

— Прекрасно. Вот, пожалуйста, здесь каталог составляющих Любви…

— А готовый продукт в продаже имеется?

— О… простите… нет. Любовь продается только в виде конструктора. Создать ее Вы должны сами.

— Ну, хорошо, давайте каталог, что там у Вас еще за буклет?

— Это сопутствующий товар. Настоятельно рекомендую покупать его вместе. Взаимное чувство.

— Нет, спасибо, я принципиально против сопутствующих товаров. Бесполезная трата денег. Я пришел за Любовью, ее и буду покупать.

Внимательно изучив каталог, молодой человек принял решение и подозвал продавщицу.

— Значит, так. Я беру вот это: забота, нежность, внимание к моим интересам; вот это: прекрасная кулинарка; и вот еще: любит путешествовать, любит природу — это мне подходит. Чадолюбие — тоже положите, ум — прекрасно, беру; красоты можно две. Творчество — попробуем, может оказаться полезным, в случае чего — заблокирую; веселого нрава подсыпьте. Как так, последний остался?.. а я хотел взять три… Ну, хорошо, кладите, сколько есть.

А вот все это: преданность, слова любви, сумасшедшая страсть, трепетные прикосновения, слезы восторга, горячие поцелуи, — всего этого не нужно, меня это утомляет.

— Молодой человек, я все-таки Вам очень рекомендую взять Взаимность… Пожалеете!

— Нет, спасибо. Я беру товар для комфорта и спокойствия, мне не нужно ничего напрягающего.

— Ну, что ж… Значит, бонусный товар, который Вы можете получить, ТОЛЬКО купив полный набор Любви и Взаимность, Вам даже не предлагать?

— Нет, я же ясно сказал, не терплю рекламы.

Поход в магазин вдохновил и утомил. А тут как раз через дорогу привлекательное кафе с завораживающим названием «Тот самый случай». Молодой человек зашел в светлый, украшенный цветочными орнаментами зал и присел за укрытый желтой скатертью столик.

Есть не хотелось, хотелось уюта и покоя. Он заказал кофе и настроился на расслабленное раздумье о том, как употребить новую покупку.

Вопрос официанта прозвучал неожиданно и поставил в тупик, учитывая пустой зал:

— Вы позволите посадить за Ваш столик девушку?

Ответить отрицательно молодой человек постеснялся, но настроение было испорчено окончательно. Не любил он, когда нарушали его одиночество.

Девушка оказалась очень приятной. Разговор завязался как-то не с чего, сам собой. И в этом первом разговоре, обнаружилось, что она очень умна. В процессе разговора засмотрелся молодой человек в ее глаза и увидел, как она красива. И голос ее ему понравился. В общем… Назначил он ей свидание. А потом еще одно, а потом еще и еще. Так свидание за свиданием стали они мужем и женой.

Думаете, это и есть счастливый конец нашей сказки? А вот как бы ни так! Привыкли, что сказки свадьбой кончаются. А наша здесь только и начинается!

Зажили они вместе. Вроде все хорошо. Девушка заботливая, внимательная, кулинарка отменная, стихи пишет красивые, в походы с любимым мужем ходит. Да не просто так, а рюкзак на себя самый тяжелый взвалит, и пикник наивкуснейший обеспечит, и одеяло не забудет, чтобы в палатке не мерзнуть. Молодой человек мог бы быть всем доволен, да вот только одна из частей конструктора никак на место не встает. Не запускается в действие «веселый нрав». То ли от того, что последним брал, то ли несоответствие какое в программе.

Девушка-то все грустнее и грустнее становится день ото дня. Иногда вроде, как короткое замыкание, сверкнет в глазах веселье, но сразу тухнет и блекнет, а в уголке глаза слезинка появляется.

Решил молодой муж себе жизнь облегчить, стал по одной функции из конструктора отключать, в надежде понять, почему «веселый нрав» сбоит. Отключил «нежность», и случилось непоправимое горе: слегла жена тяжелобольная. Глаза потухшие, ни есть, ни пить не может, не спит, не встает, только тихо плачет и смотрит умоляюще. Пробовал незадачливый мастер «нежность» обратно вставить — не получается. Понял он тут, что любимая жена — не компьютер и не стиральная машина. Похоже, все сложнее, чем просто электронный конструктор. Стал он врачей на помощь звать. Один сказал «депрессия», второй — «апатия», третий предположил болезнь страшную, неизлечимую, прописали лекарств множество, да ни одно не помогает бедняжке. Тает на глазах красавица…

Решил молодой муж в великом своем отчаянии обратиться к тому же эксперту, который помог ему Любовь найти, к google. Забил в поисковую строку вопрос «Как спасти Любовь», и среди других ответов нашел маленькую заметку, в которой говорилось, что в магазин «Все для Любви» завезли новую партию качественного Счастья.

Рванул он в знакомый магазин. Молоденькая продавщица вышла ему навстречу со словами:

— Можете ничего не рассказывать. Во-первых, я со дня Вашей покупки знаю, что Вы еще вернетесь, и знаю, зачем. А во-вторых, по Вашим глазам видно, что нашли Вы любовь, а Счастья нет…

— Нету… — грустно согласился молодой человек, — я слышал, Вам тут Счастье завезли. Дайте мне, пожалуйста, побольше и самого светлого.

— Я сожалею, уважаемый, но Счастье не продается.

— Как так, не продается? Я же читал рекламу «Новая партия наикачественнейшего Счастья «…

— Да, все правильно, товар мы получили. Но дело в том, что Счастье — это как раз тот самый бонус, от которого Вы отказались при первой покупке. Он дается бесплатно всякому купившему полный набор Любви и в дополнение к ней Взаимность.

Вот тут бы и закончить сказку. Пусть каждый для себя сам решит, как поступил молодой человек. Только почему-то мне от такого конца плакать хочется. Поэтому я свой вариант концовки напишу, а уж вы, как хотите, — соглашайтесь или по-своему переписывайте!

Загоревал молодой человек и отправился домой. Сел у постели своей умирающей жены, взял ее нежно за руку, поднес ее к губам и зашептал со слезами на глазах:

— Пойми, ты — милая, хорошая, ты нравишься мне. Ты — лучшее, что было в моей жизни… Я не знаю, что мне делать! Чтобы воскресить тебя, сделать счастливой, я должен приобрести твою преданность, слова любви, сумасшедшую страсть, трепетные прикосновения, слезы восторга, горячие поцелуи. Я боюсь всего этого. Я многое видел в жизни, а чего не видел, о том читал, а о чем не читал, о том догадываюсь. Меня пугает преданность, я не уверен, что смогу ей соответствовать, я боюсь, что слова любви спугнут само чувство, сумасшедшая страсть кажется мне неестественной, трепетные прикосновения утомляют, слезы восторга раздражают своей театральностью а горячие поцелуи отталкивают требовательностью. Я должен испытать Взаимность. Но это же — так опасно… Быть любимым я уже привык, но любить… отвечать Взаимностью… увольте… Это уже было в моей жизни и кончилось так плохо, принесло столько боли… Нет, пощади меня, не заставляй переживать все это снова.

А молодая его жена и не могла уже заставлять и требовать, и даже просить она уже не могла. Она только смотрела на него грустными глазами, грустно улыбалась, и в ее взгляде он прочел: «Главное, чтобы ты был счастлив, Любимый»… Она показала ему глазами на синий блокнот, лежащий на тумбочке. Он хорошо знал этот блокнот, в него она записывала свои стихи. Последнее стихотворение было написано три дня назад, когда жена уже не могла говорить, но еще в состоянии была писать.

Я не знаю, как жила на свете

Годы до встречи с тобой

На безымянной планете,

Заполненной Пустотой.

Теперь у планеты есть имя:

Она зовется тобой,

Она из созвездья «Любимый»,

что во Вселенной «Родной».

Блокнот упал из рук молодого человека, и из него выскочил какой-то листочек. Он поднял его и увидел знакомый каталог из магазина «Все для Любви». Выбирая части для Его Любви, девушка указала только готовность быть любимым, а вот конструктор Взаимность взяла в полном комплекте. Были там и нежность, и восхищение, и доверие, и забота, и дыхание одним воздухом, и желание всегда быть рядом, и преданность, и слова любви, и сумасшедшая страсть, и трепетные прикосновения, и слезы восторга, и горячие поцелуи… Он понял, что все это она носила в себе и не могла проявить из-за неготовности его принять… Эти чувства рвались наружу, желали излиться на любимого, рвали сердце, ранили душу.

Он заметался по комнате, рвал на себе волосы, плакал и стонал. Вот сейчас он еще может спасти женщину, которая выбрала его центром своего мира… Но для этого нужно впустить в свою жизнь столько пугающего, незнакомого, напрягающего, нужно согласиться с тем, чтобы его мир перевернулся. Нужно учиться плакать от восторга и хохотать от счастья… Или дать умереть своей Любви…

Он попробовал представить свою жизнь без нее… И вдруг понял, что такое «жить на безымянной планете, заполненной Пустотой». Эта Пустота заползла ледяной змеей в его сердце. Она болела в груди и лишала сил руки, подкатывала к горлу и угрожала удушьем. И тогда он произнес во весь голос:

— Я не могу жить без Любви! Я готов впустить в свою жизнь сумасшедшую страсть, слезы восторга и трепетные прикосновения, я готов испытать Взаимность. Я готов заплатить своим страхом за Счастье. Оставьте мне мою Любовь!!!

В дверь позвонили. Вытирая на ходу слезы, молодой человек открыл дверь. На пороге стояла коробка с печатью магазина «Все для Любви». Он дрожащими руками вскрыл ее и достал квитанцию:

«Взаимность — полный набор, запускается в действие при наличии Любви у партнера. Бонус в виде Счастья прилагается». А внизу было подписано: «Оплачено страхом жизни. Платежное средство возврату не подлежит».

Сон о любви

Этот сон Ася видела с детства. Он повторялся без вариаций, без разнообразия. Всегда одна и та же обстановка, один голос. Только лица не видно…

Незнакомый берег. Волны накатывают беспокойно и, коснувшись почти ступней, пугливо убегают. Он стоит вполоборота, лицо залито предзакатным солнцем, не разглядеть. Рука с длинными гибкими пальцами протянута зазывно:

— Идем со мной, малыш, я сделаю тебя счастливой, — тихий, хрипловатый голос, которому нельзя не верить…

И главное, одно и то же состояние. Полной, безоговорочной уверенности в том, что это — Он. Что Он точно знает, как сделать ее счастливой, знает, где прячется ее вечное счастье. Радостный, шальной, щекочущий покой. Полет, но полет не устремлено-нетерпеливый, а мягко парящий, заставляющий сладко таящее сердце подкатывать горячей струей к горлу, вызывая не то песнь, не то плач…

В этот момент она всегда просыпалась с бешеным сердцебиением, готовая бежать, лететь, но образ уже безвозвратно стерся, ушел в никогда не бывшее прошлое.

Она искала его везде, рассматривала руки встречных мужчин, прислушивалась к голосам, искала эту интонацию… властно ласкающее слово «малыш»…

Когда Ася встретила свою первую любовь, ей показалось, что это — то самое, желанное и страстно ожидаемое. Игорь был красивым и ласковым, с длинными пальцами красивых, сильных рук. Она все ждала, когда он произнесет фразу-пароль, жаждала услышать из его уст «малыш». Но Игорь был против «патоки в отношениях». Он называл ее исключительно по имени, считал, что одного признания в любви в момент предложения руки и сердца вполне достаточно, ведь «люблю» — слово дорогое, нельзя мусолить его без весомого повода. Их отношения развивались ровно и благополучно, неуклонно устремляясь к свадьбе. Игорь был в меру заботлив и не навязчив, прекрасно знал, чего ожидает от их брака, и ценил Асю за готовность и способность дать ему это.

Асе не хватало ощущения полета, но она была влюблена. Сон не повторялся, и она уже решила, что он — пустая иллюзия, а реальная любовь вот такая и есть. Ей хотелось проводить время с Игорем, было с ним хорошо, сердце замирало в неясном волнении, ожидании, которое она принимала за томление, описанное в любовных романах. Они много говорили о будущем, об общем доме, о будущих детях, о карьере. Асе хотелось обсуждать любимые книги и читать стихи, стоя на обрыве реки, прильнувшей волнующейся грудью к закатному солнцу. Но Игорь книг не читал, стихов не любил. Ася — девушка понимающая, вполне здраво полагала, что не всем же любить одно и тоже, и даже хорошо, что будущие супруги имеют разные интересы, — это так разнообразит семейную жизнь…

Сон приснился ей за ночь до свадьбы.

— Идем со мной, малыш, я сделаю тебя счастливой, — тихий, хрипловатый голос, которому нельзя не верить… Незнакомый голос, совсем непохожий на голос Игоря.

И сладкое замирание сердца не имеет ничего общего с тем щемящим ожиданием счастья, которое она испытывает с женихом. Во сне сердце нежным, счастливым сопрано пело о вечном, а в жизни задавленно стонало о несбыточном.

Ася проснулась в слезах.

«Боже, что я делаю… что делаю… мне нельзя выходить за него замуж, я не люблю его, это совсем не то, что я искала»… Но возле кровати висело красивое свадебное платье, приглашения были разосланы, банкетный зал оплачен… Асе казалось, что обратного пути нет. Свершилось непоправимое.

Назавтра был день суетливый, утомительный и по-своему волнующий. Ася забыла о ночных страхах, ей снова виделась счастливая семейная жизнь с избранным ею суженым. Она была обворожительна в своем пышном белом платье, фата скромно прикрывала вздрагивающие от волнения плечи, глаза светились отражением бесконечной надежды. И Игорь был счастлив. Он искренне любил эту странную, взбалмошную девчонку. Понимал, что она ожидает от него какой-то другой, непонятной ему, любви, каких-то других, неизвестных ему, слов, Но думал, что его любовь, его восхищение со временем станут для нее желанными, заменят нереальные, неисполнимые мечты.

— Объявляю вас мужем и женой, — колоколом прозвучало в затихшем зале.

«Она принадлежит мне. Теперь мы вместе, и у нас все будет хорошо», — услышал в его звоне радостную весть Игорь.

«ВСЕ!!! Обратного пути нет… Это навсегда» — холодный ужас этого сознания на мгновение парализовал Асино дыхание, но лишь на мгновение, одно короткое мгновение, и сразу за ним крики, смех, поздравления принесли новые мысли, новые чувства и надежды.

Свадьба была веселой. Асины подруги тепло завидовали, друзья Игоря восхищались его молодой женой, родители вытирали растроганные глаза. После свадьбы молодые поехали в уютную квартиру, снятую заранее, и начали свою семейную жизнь.

Это была удивительно счастливая семья. Игорь не прекращал удивляться, откуда в этой юной женщине столько понимания и мудрости. Она поддерживала все его увлечения, помогала ему преодолевать сложные периоды жизни, всегда была рядом, принимала, понимала, дарила уют и уверенность. В их дом любили приходить гости. Хозяйка — интересная собеседница, интеллектуалка, влюбленная в своего мужа, спокойного, уверенного в себе, немного холодноватого красавца, располагала к себе быстро и надолго. Хохотушка и певунья, она создавала впечатление человека открытого и безоблачно счастливого.

Только ближайшая подруга знала, насколько обманчива эта открытость. Она была сродни городскому саду, открытому для свободного посещения, окружающему непроницаемую высокую стену. Там, за стеной, — своя жизнь, недоступная взглядам, невидимая любопытным. Но затейливый плющ так оплел стену, что и самый внимательный прохожий не заподозрит, что есть этой живой стене что скрывать.

— Аська, ну что случилось, что за тоска в глазах, скажи хоть мне!

— Не обращай внимания, Свет… Просто, полнолуние. Луна не дает мне покоя. Правда, не о чем тут говорить.

Несколько раз Света пробовала завести с Асей разговор о ее семейной жизни. Но вопрос «скажи мне честно, ты любишь мужа», вызывал такой поток ледяного отчуждения в глазах подруги, что становилось абсолютно ясно, ничего, кроме произносимых ровным, спокойным голосом зрелой женщины слов, от нее не дождешься. А произносилось примерно следующее:

— Он — хороший муж, я ценю и уважаю его. Любовь — это не подарок небес, ее нужно делать. Ежедневно, ежечасно. Я работаю над нашим чувством — и счастлива. Иногда мне бывает тяжело, и руки опускаются, но я знаю, что это моя слабость. Она не имеет никакого отношения к любви. Я переживаю момент слабости и снова принимаюсь за работу. И, как видишь, у меня все получается. Мы счастливы, любим и понимаем друг друга.

Свете сложно было бы объяснить, что в этих словах вызывало в ней желание закричать, остановить спокойный голос, заставить Асю выйти из себя, сорваться и … сказать правду. Она не могла понять, почему это вполне логичное, правильное описание семейных отношений так отталкивает ее. Она терялась и умолкала. Может, Ася и права… Ведь действительность показывала, что она вполне преуспевает. Семья была прочная, полная тепла и близости.

Ну, а когда родился Дениска, разговоры о любви и вовсе прекратились. Свете казалось кощунственным беспокоить летающую от счастья подругу подобными вопросами. Игорь был на седьмом небе от радости, Ася оказалась сумасшедшей, влюбленной в своего сына матерью. У Светы больше не возникало сомнений в состоятельности этой семьи.

Ну а моменты наплывающей на большие серые глаза подруги отчаянной, черной тоски легко стали объясняться усталостью и тревогами за сына.

Так шли годы. Ася была счастлива в браке. Она отдавала себе отчет в том, что книги и фильмы говорят о каком-то другом чувстве — чувстве, ей недоступном. Может, ее и не существует, киношно-романной любви? Вредная это штука — внушать молодым людям надежду на неземное чувство, поднимающее над действительностью, способное унести на своих крыльях в неведомые дали, победить реальность, перевернуть жизнь. А может, она и вправду существует, но ей, Асе, не дано испытать ее… Она — женщина с холодной головой, логичным, несколько мужским складом ума, способна безоговорочно любить только сына. Только ему отдаваться всей душой. Только от ребенка она не закрывала на три замка двери стены, увитой плющом. Мужа их отношения устраивали. Он любил Асю всей душой, она была с ним, они вместе растили любимого ребенка, что еще нужно для счастья?

Вот только все чаще и чаще накатывали на Асю приступы беспричинной тоски. Она не знала, чего ждала. Но сердце вдруг переставало подчиняться рассудочному течению жизни и начинало биться неровно, нервно, на глаза наворачивались слезы, хотелось бежать, непонятно куда, дыхание становилось тяжелым и болезненным, и казалось, что есть на свете плечо, уткнувшись в которое она сможет выдохнуть эту тяжесть и ощутить летящую ароматную легкость в груди.

В одну из таких неспокойных ночей ей снова приснился старый сон.

Она вдруг узнала берег из сна. Этот пляж находился совсем недалеко от их новой квартиры. Не зря он казался ей таким смутно знакомым.

— Идем со мной, малыш, я сделаю тебя счастливой, — тихий, хрипловатый голос, которому нельзя не верить…

И… полная, безоговорочная уверенность в том, что это Он. Против обыкновения сон не прервался на этом. Она подошла к Нему и прижалась к плечу. Сердце стукнуло истерично два раза, желая выпрыгнуть из груди, замерло на несколько вечностей и забилось в чужом, незнакомом ей ритме, отстукивая мгновения другой жизни, другой реальности. В этом варианте мироздания существовала любовь, уносящая в поднебесье, выстраивающая невидимые защитные стены, дарящая уверенный покой и бешеный счастливый полет.

Она пошла на пляж вечером. Дениска спал, Игорь занимался своими мужскими делами, которыми может заниматься только мужчина, абсолютно уверенный в своей любимой женщине.

Он стоял в лучах предзакатного солнца. Встречая его на работе каждый день, Ася ни разу не обращала внимания на то, какие удивительно родные у него глаза, какие невероятно зовущие длинные гибкие пальцы.

— Идем со мной, малыш, я сделаю тебя счастливой, — прошептал он, не веря еще до конца, что она пришла. Он ждал ее здесь, на пляже, каждый вечер. Не смел заговорить на работе, не хотел тревожить признанием, но знал, точно знал, что в один из вечеров она придет на пляж и примет протянутую в призыве руку…

Прошли годы. Ася, сидя у камина, поглядывала вполглаза на сидящих за шахматной партией мужа и взрослого сына и шепталась со своей верной Светкой.

— Скажи мне, Аська, бывает ли она… эта книжная любовь?

В ответ Ася счастливо засмеялась и задорно подмигнула подруге.

Любовь исцеляющая

Глухой стук раздавался уже давно, он превратился в некий звуковой фон, слившийся со стуком сердца, дыханием и стрекотанием сверчка где-то в глубине дома.

— Пожалуйста, впустите меня! Вы слышите, впустите, пожалуйста!

— Нет, тебе не место здесь! Уходи!

Этот диалог повторялся день за днем. Один голос просил принять его, второй, неуловимо похожий, — отвергал раз за разом.

Неизвестно, когда началась эта бесконечная словесная перепалка. Было это так много лет назад, что никто уже и не помнил, когда и почему тот, кто внутри, решил закрыть навеки двери перед тем, кто снаружи, а тот, кто был отвергнут, решил не сдаваться и день за днем, год за годом продолжать стучаться в заветную запретную дверь.

И сегодня снова ожесточенно захлопнута дверь перед носом просителя. Закрылся в своем тягучем, беспросветном одиночестве тот, кто внутри. И сегодня опять стук не достиг цели. Снова не принят, снова отчужден в свою глухую тоску тот, кто снаружи.

Само строение, послужившее яблоком раздора между двумя этими одинокими сущностями, не внушало зависти прохожему. Серое, скучное, словно стесняющееся собственных стен, оно выглядело нездоровым, непригодным для жилья.

Стояло это строение чуть в стороне от деревни, и некому было обратить внимание спорящих на то, что каждый нетерпеливый стук одного, каждый резкий отказ другого вызывает легкое содрогание стен. И после каждого такого полудвижения остается на стенах то изогнутая щепка, то взбухшая шишка на бревне…

Нельзя сказать, что было то место таким уж безрадостным. Тот, кто внутри, по вечерам зажигал лампу в красивом оранжевом абажуре. Теплый свет сочился из окон, согревая напоминанием о доме, тепле и любви окружающие дворики, и съежившегося у покосившегося слегка забора того, кто снаружи.

Тот, кто снаружи, иногда холодными вечерами разжигал веселый можжевеловый костер, и запах горящей хвои наполнял манящим покоем легкие окружающих селян и того, кто внутри.

Иногда путники забредали на теплый свет из окна. Тот, кто внутри, подпускал их совсем, иногда, расчувствовавшись, даже открывал окно… Но испугавшись прикосновения холодного воздуха улицы, опасаясь, что чужак принесет эту зябкость внутрь убежища, захлопывал окно еще раньше, чем разочарованный нелестным приемом гость разворачивался, чтобы продолжить свой путь.

Иногда добряки — лесные бродяги, приближались к жару смоляного костра. Тот, кто снаружи, доставал кружки и котелок, грел чай, заваривал лесные травы, но бродяг пугала его, суетная слегка, готовность угощать и привечать всякого, и они сбегали обратно в лес.

Так и текла их обоюдно одинокая, невеселая жизнь, и разрушался постепенно нелюбимый обоими дом.

Однажды обычным, неярким утром вместе с птицами и шуршанием белок в лесу проснулась странная песня. Женский голос, мягкий и настойчивый одновременно, неуловимый, срывающийся на эротичную хрипоту и снова взмывающий чистотой соловьиной трели, пел мелодию, вплетая в нее слова, которые были понятны, но звучали, будто на другом языке.

Здесь, где-то здесь, в этом диком лесу,

Живет то, что ищу я все лета и зимы.

То, что нуждается в том, что несу

В сердце своем через степи, заливы.

То, что утеряно мною давно,

То, что ищу и не знаю названья,

То, без чего не могу все равно

В жизнь воплотить свое древнее знанье.

Здесь, где-то здесь без меня много лет

Ждет или ищет, зовет и тоскует.

И никакого препятствия нет —

Встретимся вскоре мы и возликуем

Вместе, и в полном слиянии душ

Сможем в сонет мироздания влиться.

Сгинет в ничто одиночества сушь,

Новая теплая вечность родится.

От этого странного пения захотелось тому, кто внутри, открыть окно и впустить струю свежего воздуха с частичкой нежного голоса в свое убежище. И захотелось тому, кто снаружи, замереть, вслушиваясь, не спугнуть суетливой заботой чарующую певицу.

— Послушай, — прозвучал неожиданно голос совсем рядом со странным строением, — я наконец нашла тебя! Я искала тебя так долго! Много веков. Я знаю, что давным-давно, когда меня еще не было на этом свете, я придумала тебя. Я знала, что ты ждешь моего прихода, что тоскуешь в одиночестве, думала, что ты бродишь по миру в поисках. Но почему ты не искал меня, любовь моя? Почему не звал, не слагал стихов, которые, облетев мир, подали бы мне знак? Почему так холодно в твоем лесу, почему не встречаешь меня песнями?

Тот, кто внутри, грустно слушал ласковые речи, зная, что они не могут быть обращены к нему, жалкому, ничем не приметному существу, живущему в убогом строении…

Тот, кто снаружи, поглядывал с завистью в сторону закрытой для него навеки двери, думая, что верно тому, имеющему крышу над головой, уважаемому, имеющему право изгонять его, несчастного бродягу, обращена эта нежность.

Казалось, даже сам дом попытался выпрямить свои искривленные безлюбием стены и криво усмехнулся бликом в окне. Не для него же, убогого, мог журчать мягкий голос…

А удивительная гостья продолжала изливать свою любовь:

— Я нашла тебя, милый, долгожданная любовь моя, я нашла тебя. Мы больше никогда не расстанемся. Ни в этой жизни, ни в будущей. Теперь мы вместе. Теперь две одинокие половинки могут воссоединиться и стать счастьем. Я не оставлю тебя больше никогда. Мне так дорог твой милый дом (убогое строение колыхнулось в смятении), твоя богатая внутренняя жизнь

(занавесь на открытом окне дрогнула), твоя милая маска гостеприимного бродяги (зарделся у костра вечно отверженный). Я вижу, ты совсем засох без меня, бедняжка, я напою тебя своей нежностью, я пропитаю твою душу своей любовью, я согрею твое тело, твое сердце оттает, ты сможешь поверить в мою любовь и в мою безграничную преданность. Поверь мне, пожалуйста, я люблю тебя!

Нет больше убогого строения, нет запершегося внутри одинокого страха, нет вечно отверженной сущности. Лежит у пятисотлетнего дуба юноша с искореженным болезнью телом, со страдающим лицом, прячет глаза, полные недоверия и боли.

Гостья встала на колени рядом с простертым телом, гладит его плечи, лицо, волосы, слезы любви и сочувствия падают из ее прекрасных зеленых глаз на скрюченные болезнью руки, проникают в каждую клетку тела, горячие, наполненные сердечным теплом.

— Милый, мы будем вместе всегда. Ты знаешь? Ведь всегда это больше, чем жизнь, дольше, чем вечность.

Засыпает юноша под ласковыми руками, и снится ему не то сон, не то явь, давно прошедшая. Он — малый ребенок, одно неловкое, грубое прикосновение няньки вдруг сказало ему, несмышленому, что быть им — мерзко и гадко. И не захотел маленький быть собой. Не захотел принять себя собою, отверг какую-то важную, неотрывную часть себя, выгнал ее на вечный холод. Часть неотделимую настолько, что она не смогла отдалиться от тела, день за днем и год за годом стучалась и просилась обратно, а одинокий обломок души караулил закрытые двери, прислушиваясь, там ли еще оно… его неразлучное…

— Любовь моя, только не умирай теперь, теперь, когда я нашла тебя, когда руки мои коснулись твоего сердца, когда глаза мои слились с твоим взглядом, не оставляй меня, любимый!

— Я … люблю… тебя… — непривычным голосом сказал юноша, и был этот голос достаточно силен, чтобы понять, что смерть больше не грозит ему, хоть и двоился чуть на высоких нотах.

— Я люблю тебя, я верю тебе, я хочу быть с тобой… — и с каждым словом тело его восстанавливало силу, и искривленные конечности выравнивались, и мышцы наливались мощью.

А когда он смог встать на стройные свои мужественные ноги, он запел приятным тихим баритоном:

Здесь, где-то здесь, в этом странном лесу,

Жил в вечном холоде ожиданья,

Жижу болотную пил — не росу.

Радостный миг променял на страданье.

Та, что утеряна мною давно,

Та, что намолена мною в рыданьях,

Та, для которой открыто окно,

Древним обещанная преданьем.

Ей я открылся и в душу впустил.

Я доверяюсь любви без остатка.

Ради нее я надежду взрастил,

Как же любимой довериться сладко!

Воссозданный, принявший отверженную свою часть, вновь рожденный, он протянул руки к своей возлюбленной, и слились они в объятии истинной любви, любви исцеляющей, любви объединяющей, любви, которая, соединяя двоих, делает их одним — сильным до всемогущества, счастливым без ограничений СверхЧеловеком.

Консуэло

Когда-то жила… или не жила. Была… да, вот так!

Не жила, была в давние времена девушка. Как бы нам ее назвать? Машенька — ей не идет… Буратино — уже занято… А вот была у меня в детстве любимая книжка «Консуэло». Вот так и назовем!

Не жила, была в давние времена девушка, и звали ее поющим именем Консуэло. Еще до своего рождения она поняла страшную правду: она никому не нужна. Мама ее не хотела, папа не ждал… Так бывает, не удивляйтесь. Она лежала, свернувшись грустным комочком, в мамином животе и думала горькую думу: «Что ж, я ведь знала, на что иду, выбирая именно эту жизнь, именно эту маму… знала, что именно в этих условиях смогу выполнить то нелегкое задание, что получила в Мире Света. Но, Свет — свидетель, я не могла знать, как это будет больно! Я сдаюсь, я не пойду туда! Пусть меня оставят в покое. Я туда не хочу!». Но доктора имели другое мнение на этот счет, и ее вынули насильно на яркий свет, на шум, на резкий холод.

Все люди рождаются одновременно со своим миром. Миром, наполненным изобилием всего, что понадобится им на протяжении жизни. Консуэло тоже пришла сюда, окруженная своим миром. Но сразу, с первых мгновений рождения, обнесла его сплошной непроницаемой капсулой. С наружной стороны капсулы нарисовала приветливую умную мордашку, создала иллюзию открытости, немного даже перестаралась. Окружающие ее считали болтливой и чересчур откровенной. Но это и к лучшему, за кажущейся публичной вывернотостью они не искали второго дна…

Так и жила Консуэло. Открытая, откровенная болтушка, прочно замкнутая в своем мрачном мире. Мама считала ее ребенком удобным и беспроблемным, папа не замечал, друзья сторонились. Дети чувствуют правду, их не обманешь. Они не могли объяснить, что не так в этой девчонке, но ощущали ее инаковость, нездешность и определяли их как опасность.

Консуэло училась хорошо. Без любви к предметам, без огня, просто ей все легко давалось. Ее хвалили, ставили в пример. Никто даже и представить себе не мог, какой страшной болью откликались дифирамбы в темноте внутреннего мира девочки:

«Они любят только тех, кто хорошо учится, как только они поймут, что я неумная, они перестанут меня любить».

У нее рано проявились способности понимать истинную сущность вещей, она видела насквозь людские души и чувствовала тела. Она умела утешить и исцеляла от боли. Ее благодарили, превозносили, а в ее мрачной пещере раздавалось: «Они любят тех, кто им помогает, скоро они поймут, что все это только удивительные совпадения, что на самом деле я ничего из себя не представляю, и разлюбят меня».

Ее страстно любили мужчины. Они рвались носить ее на руках и доставать для нее звезды с небес, а эхо ее жуткого мира шелестело: «Мужчины любят ложный образ, нарисованный на внешней стене, они поймут, какое я ничтожество, и сделают мне больно».

Свет, породивший ее бессмертную душу, пытался пробиться внутрь этого прибежища боли, но Консуэло не пускала его. Свет обволакивал стены ее мира, отражался от них, и от этого людям радом с ней всегда было хорошо, светло и тепло… А наша героиня страдала в своей тесной каморке от тьмы, страха, одиночества и боли.

Однажды ей стало совсем невмоготу, она попыталась пробить выстроенные собственными руками стены… и не смогла. И тогда она закричала:

«Я задыхаюсь. Задыхаюсь. Сердце болит. Помогите мне. Помогите! Кто-нибудь, услышьте меня! Помогите. Я ведь так и умру, одна-одинешенька, в своем убежище. Сама ото всех тут спряталась, и сама одна умираю теперь. Помогите же мне, вытащите меня отсюда! Я уже не могу сама. Если и хотела бы, уже сил не хватит. Сердце болит, дышать не могу. Помогите, помогите мне. Ради тех жизней, что я спасла, ради тех детей, чьих матерей уговорила не делать аборт, ради тех, кого я к Богу вела, ради того, кто меня любит, безответно, но преданно. Помогите мне! Помогите! Я жить хочу! Я жить хочу, и не могу…. Я вырастила свой страх, а теперь он убивает меня! Помогите мне! Я умираю. От боли, одиночества, неспособности любить, от страха и покинутости. Я умираю! Пожалуйста, услышьте, помогите… Я еще, наверно, что-то смогла бы сделать… Если бы выжила. Я умираю. Я могла бы быть почти всемогущей, а теперь не могу заставить свое сердце биться. Оно так болит… Помогите мне… пожалуйста… я так хочу жить»…

Докричала и умолкла, испугавшись собственного нечеловеческого голоса. И услышала шепот в тишине: «Держись, держись, я с тобой».

И тогда Консуэло заговорила спокойнее:

«Осталось совсем мало места… Скоро здесь станет нечем дышать. Скоро я не смогу шевелиться. Скоро придет конец. Но все же я отвоевала у жизни эти годы. Я заключила себя в эту добровольную тюрьму, чтобы спастись. От боли, предательств, обманов, злословия. Когда-то я казалась им живой. Даже слишком живой. Тот, Кого Я Любила, говорил: «В тебе всего на 120%: ума, женственности, вспыльчивости, любви, нервозности. Это, наверно, — прекрасно, но мне столько не нужно». Подруга говорила: «Тебя слишком много». Друг поучал: «Ты заполняешь собой все пространство». От меня уходили, меня предавали, меня били по лицу больно и обидно. Меня пытались подточить, обрубить, подтянуть, вылепить из меня что-то подобное общим стандартам. А я хотела любви и признания. Не осуждения. Приятия. Я ошибалась… Или пробовала… Или просто жила… Но все это было не так, как ожидали от меня окружающие, не так, как надо. А я мечтала быть принятой в их мир. Поэтому выходила замуж не тогда когда хотела, не за того, за кого мечтала. Выбирала специальность не ту, для которой была создана. Привыкала к манере поведения не той, которая была для меня естественной. Так было еще хуже. Они меня не приняли, а мне в чужой шкуре стало вовсе невмоготу. Я стала метаться, сдергивая с себя неродную кожу, и осталась совсем голая, напоказ всем. И так нехорошо. Меня били, в меня плевали, от меня уходили, меня предавали. И тогда я начала строить себе защитную стену. Вначале она была тонкая, как стекло, но ее проломила любимая подруга. Ей нужна была моя помощь любой ценой. Ценой оказалось мое доверие. В следующий раз я выстроила стену потолще, но ее пробил мужчина. Он хотел сказать мне, что я не могу дать ему то, чего он от меня ожидает. Я снова укрепила стену, но Мир разрушил ее, желая отнять у меня родное и близкое, что я пыталась укрыть вместе с собой. И тогда я стала выстраивать Настоящую Стену. Каждый раз, когда врагу удавалось пробить в ней брешь или просочиться сквозь щель, я укрепляла ее изнутри. Мне не всегда удавалось избежать боли. Однажды ко мне протиснулась Любовь. Я честно пыталась оставить ее при себе. Даже больше того, пыталась выйти с ней наружу. Но в моем укрытии ей было тоскливо, а на воле было страшно мне. Так мы и стали жить: я — в своем убежище, Любовь — снаружи, совсем рядом, прямо под стенкой. Я слышу ее вздохи и стоны, она, наверно, слышит мои слезы. Мне так больно осознавать, что она там старится и чахнет без меня, что она теряет на ожидание под стеной свою жизнь. Чтобы не слышать, как она зовет меня, я укрепляю стены изнутри. Еще и еще. Но враг не дремлет. Дружба нашла тоненькую щель. О, она куда упорнее любви. Она приходит и остается со мной подолгу, уходит подышать свободой и возвращается, но я вижу, что она становится все мрачнее, и тем для разговоров у нас все меньше. А, кроме того, она все время притаскивает на своей одежде следы Боли, неприятия, отчуждения.

Иногда, очень редко, через щели в стенах я вижу свет Желания Жить, ощущаю запах Стремлений, слышу Музыку Надежды. Я хочу, чтобы они пришли ко мне, сюда, поселились со мной, сделали мое существование жизнью… Но они — нетерпеливые гости. Озарят меня движением, дадут глоток воздуха и упархивают на свободу. И снова у меня темно и душно. И снова меня бросили. Чтобы не разочаровываться больше, я замазываю щели и укрепляю стены изнутри. Так моя каморка становится все теснее и теснее, стены все толще, посещения все реже. Откуда же, спросите вы, берутся эти щели? В основном их пробивают дети. Они не верят в существование стены, и каждый раз с разбега врываются в мое укрытие, принося с собой Любовь, Счастье, Ликование. Но боясь, что за ними ко мне нахлынут Страх, Боль, Упрек, Предательство, я снова и снова замазываю щели и укрепляю стену.

Скоро здесь станет совсем тесно. Скоро я не смогу дышать. Но выйти из укрытия я не могу. Мои глаза не выдержат яркого света, они привыкли к темноте и одиночеству. Мои уши не вынесут шума жизни, они привыкли к шороху и одиночеству, моя кожа не стерпит ветра, она привыкла к неприкосновенности. Я не смогу жить в этом мире, полном неприятия, осуждения, упрека, Любви,_которая_уходит, Дружбы,_которая_кончается. Я не выношу прикосновений, прямых взглядов, я боюсь обращенной ко мне речи. Я так много хочу дать этому миру, но я боюсь соприкоснуться с ним. Кроме этих стен, у меня нет никакой защиты, даже кожи. Как мне выйти наружу? Как сказать Миру, что я все эти годы, в заключении, продолжала его любить? Как вынести из своей добровольной тюрьмы Книгу, которую написала? Она помогла бы тысячам людей не заключать себя в Вечный Склеп Страха. Но как мне выйти? Ведь у самой стены лежит и стонет моя попранная Любовь. Я должна буду посмотреть ей в глаза… Ведь там носятся на крыльях Детской Радости мои дети. Я должна буду ответить им на вопрос: где была столько времени. Там притаились Чужие Ожидания. Неужели я должна буду им соответствовать? А еще там ждет меня мой Храм. Я должна буду войти в него и встретиться с Тем,_Кто_Дал_Мне_Жизнь… Что я скажу ему??? Как оправдаюсь в пренебрежении Его подарком?

Скоро станет совсем тесно, скоро не станет чем дышать, скоро кончится это добровольное заключение. Скоро. И не нужно будет надгробий. Мой Вечный Склеп станет памятником моей жизни. Прошу вас, не осуждайте меня, будьте добры ко мне. Напишите обо мне: «Верьте, она пыталась жить».

Консуэло закрыла сухие глаза и приготовилась к Пути. Последнему пути туда, где придется признаться, что с заданием она не справилась, жизнь прожила зря…

И вдруг сквозь закрытые веки ей почудился свет. Консуэло приоткрыла глаза и увидела, что стены ее пещеры раздвигаются, истончаются, убежище наполняется светом, свежим, прозрачным, щекотным воздухом. На пороге новой, просторной, солнечной комнаты стояла женщина.

— Привет, сестра, мое имя Эриана, я пришла сказать тебе, что твой крик был услышан. Свет много лет пытался пробиться к тебе, и только твоего желания не хватало. Он никогда не входит в человеческую жизнь без приглашения. Когда ты закричала: «Я жить хочу», двери твоей добровольной тюрьмы открылись, и Свет смог проникнуть сюда.

— Ты останешься со мной? — с надеждой проговорила Консуэло, прижимаясь к груди новой подруги.

— Нет, милая! Моя миссия только помогать Свету открывать двери. Теперь ты сама станешь Проводником Света. Мы будем встречаться на его дорогах, но у каждой из нас свой Путь.

Эриана исчезла, а комната начала наполняться людьми. Прибежали дети, ощутившие, что мама стала им ближе, пришел Мужчина, Любовь которого так долго ждала за стеной, появились незнакомые люди с отрешенными, страдающими или полными надежды лицами.

И началась у Консуэло совсем другая жизнь. Она училась любить, чувствовать, принимать любовь. Начала понимать, что Любовь бывает безусловной, что любят не за оценки и не за помощь, и не за красоту, и не за блестящий ум. Оказалось, что Любовь не оценивает, не ранжирует на «хорошо» и «плохо». Она плескалась в потоке этой Любви, впитывала ее, вдыхала и выдыхала воздух, наполненный Любовью. Любовь стала ее естеством. Глаза светились Любовью, в каждом звуке слышалась Любовь, каждое движение несло Любовь.

Наступало утро, Консуэло открывала глаза и видела в первом луче солнца Любовь Мира, благодарила Мир за этот лучик и признавалась ему в любви. Поднималась, выходила из спальни, к ней кидались дети. В их шумном «Доброе утро, мамочка» она слышала Любовь и обнимала малышей, отдавая им Любовь свою. Видела очередь нуждающихся в ее помощи у своего кабинета и понимала, что это признание в Любви к ней Мира, доверяющего ей исцелять своих детей, и благодарила Его со слезами любви на глазах.

И выглядеть она стала по-другому. Глаза стали ярче, кожа просвечивала румянцем, исчезли тесные стены каморки, перестала давить на плечи темнота. Консуэло оказалась выше ростом и стройнее. Она полюбила яркую одежду из ласкающего тело шелка. А вот украшений не носила. Они разочаровывали ее своим искусственным блеском, неправдошным светом. И только один браслет она не снимала никогда. Тоненькая серебряная цепочка на правом запястье с прикрепленным к ней ключиком появилась на руке давно, Консуэло не помнила когда и откуда.

И Любовь мужчины, что всегда был рядом, проникла в ее сердце. Он оказался удивительно родным и понимающим. Не обещал звезд с неба, просто каждый вечер зажигал их на ее небосклоне. Не носил ее на руках, но делал ее путь легким и радостным. Не говорил звенящих слов, а только пел ей мягким, бархатным своим баритоном тихие песни о вечности. И становилось Консуэло тепло и спокойно. Сила его Любви вливалась в нее, сливалась с таким же светящимся потоком в ее сердце и окутывала их прозрачным, но не проницаемым для зла, облаком. И называлось то облако Счастьем.

Любопытство — верный спутник женственности. Консуэло, несмотря на крайнюю занятость, все искала в своем новом жилище дверь, замкнутую тем ключом, что она носила на запястье. Все двери в ее освещенном солнцем дворце были открыты, свет проникал беспрепятственно сквозь чистые окна в комнаты и через открытые двери в просторный коридор. Но Консуэло не успокаивалась, даже друзей просила помочь в поисках. Вот однажды Старый Друг и нашел под лестницей запертую дверь. Показал на нее Консуэло, пожелал интересных исследований и ушел.

А Консуэло, ни на минуту не сомневаясь, вставила ключ в замочную скважину. Дверь зло скрипнула, и из глубины комнаты хлынула на Консуэло давно забытая тьма. Страх перехватил холодными пальцами горло, холод сковал руки и ноги. Стены дворца дрогнули, и Консуэло увидела себя внутри темной комнаты, дверь захлопнулась у нее за спиной. Невидимые голоса заговорили с ней. Первым зазвучал голос бывшей подруги: «Все знают, что ты хуже всех! Тебя никто не любит, все отвернулись от тебя, ты никому не нужна!». Потом голос из далекого, еще до детского, прошлого: «Это лишний ребенок, он никому не нужен, избавься от него, пока не поздно». За ним голос того, с темным взглядом, которого пыталась спасти, да наткнувшись на его любовь к боли и нищете, не справилась: «Ты не способна мне помочь! Ты вообще ни на что не способна, самозванка!». Сирена, возвещающая беду, разорвала сознание, и раньше, чем Консуэло поняла, что это она кричит, Мир покинул ее сознание.

Ее нашли через несколько часов, лежащей на полу у входа в маленькую комнатку под лестницей. Если бы кто-то из присутствующих вспомнил детские фотографии Консуэло, то они узнали бы эту комнату. Ее детскую. Розовые обои, легкие занавески, шкаф с любимыми книгами и криво прибитая детскими руками защелка на двери.

Она дышала ровно, сердце билось, спокойно отсчитывая удары, но никто не мог привести ее в чувство. Слезы катились из-под век, но глаза оставались закрытыми.

Приходила Эриана, она любящим сердцем друга почувствовала беду. Держала Консуэло за руку, говорила ей о Любви Мира, о неоконченном Пути, о том, что верит в нее и ждет ее здесь, в живом Мире.

Приходила и бывшая подруга, пнула безжизненное тело, рассмеялась сухо и ушла с победной улыбкой.

Гладили по мокрым щекам дети, звали: «Мамочка, милая мамочка, возвращайся к нам, мы любим тебя, ты так нужна нам».

И Недобрый Друг навестил. Присел на край кровати, проговорил проникновенно: «Ты и не могла с этим справиться, это сильнее тебя, не стоило тебе выходить из тьмы».

И добрый Старый Друг, укоряющий себя в том, что не остался тогда с нею рядом, позволил открыть дверь в одиночестве. «Возвращайся девочка, Мир полон Любви, тебя здесь не хватает».

Но Консуэло не слышала добрых слов и не реагировала на змеиное шипение злых.

А ее Мужчина всегда был рядом. Продолжал зажигать звезды, которых она не видела, петь ей песни, которых она не слышала. И в какой-то момент ему показалось, что он потерял ее навсегда. Он закрыл лицо руками и заплакал. Силы оставили его, и вдруг пришла такая нестерпимая боль, что Мужчина подумал, что умирает. Это боль раздирала его сердце, в ушах звенела сирена, шипели не слышанные никогда в жизни злые слова: «не нужна, никто не любит, избавиться, не справишься». Единственный способ избавления от боли знал он. Единственное лекарство. Мужчина взял гитару и заиграл. Он играл боль и страх, тьму и непроницаемые стены. Музыка звучала, затопляя своими волнами шипящие злые слова. Она вливалась в душу Консуэло, неся веру в Любовь Мира, в его защиту, в его преданность. «Ты нужна Миру, он доверяет тебе страдающие души, никто, кроме тебя, не в состоянии помочь им! Мир любит тебя, ты часть Его, совершенная и прекрасная. Ты можешь справиться с любой задачей, ведь твой Мир поддерживает тебя». Музыка, наполнив душу, потекла в сознание, оно откликнулось Знанием Любви, чувства ожили, затрепетали, принимая Любовь. Консуэло проснулась.

Увидев себя в той самой комнате, что напугала ее, вздрогнула, и в следующую минуту узнала розовые обои и легкие занавески.

— Моя детская… — пробормотала она растерянно.

Эмоции захлестнули ее. Сначала пришел страх и обида, а потом… Она вспомнила длинные, спокойные вечера наедине со своими книгами. Вспомнила, как радовалась новым обоям в мелкую розочку… Как весной, впервые после долгих холодов, мама распахнула окно и повесила новые розовые занавески. Выглянула из окна и увидела свой старый сад. Ее детство вдруг вернулось к ней, окрашенное совсем другими красками. Не было в нем темной, тесной кельи. Солнце сверкало и смеялось на стенах детской. Был там смех и разбитые коленки. Пятерка за сочинение и ощущение радостной гордости. Были пионерские костры и дрожь первого поцелуя. И мама там была, любящая и понимающая. И папа играл с Консуэло в шахматы в старом саду. И Любовь была безоценочной и безусловной всегда, изначально, с момента сотворения Мира. И Консуэло знала это всегда. Никогда не сомневалась. А боль… Конечно, была и боль. Боль любящего сердца, способного воспринимать чужие чувства. Боль, помогающая исцелять. Но это уже совсем другая история. О том, как…

Жила-была счастливая женщина с поющим именем Консуэло…

Прощение

Сердце заныло, потянуло сладкой болью, стукнулось тревожно… и затихло. Странно умирать вот так. Всю жизнь бояться смерти, представлять себе ужасы умирания, холод небытия. А на самом деле все так просто… Только что жила-была Жанна, вдруг легкое, даже приятное недомогание — и нет больше мира по имени Жанна Курагина, женского пола, разведена, бездетна, шатенка с карими глазами, любительница домашних цветов и семейных комедий.

Горестного ощущения расставания с телом, как писали в женском журнале, не произошло. Бестелесное существование показалось нормальным и естественным, будто иначе и не бывало. Полет в заполненном мягким золотым светом туннеле был, как знакомая до скуки дорога с работы домой. Не вызывал — ни восторга, ни ужаса.

А вот место, в котором полет закончился, удивило. Самая обыкновенная комната ожидания у двери в кабинет начальства. Народу собралось много, их бестелесность не очень бросалась в глаза, так как они все еще сохраняли форму тела и даже какое-то подобие одежды, бесплотное, полупрозрачное подобие.