Бесплатный фрагмент - Путешествие извне

Часть первая

Детство

В девяносто пятом я в Питере жил, на Захарьевской. В одном из тех домов, что по сей день остаются памятниками архитектуры. В соседней квартире се­мья жила, с девчонкой моего возраста. Они когда-то из Финляндии переехали. Почему, никто так до сих пор и не знает, только вот девчонка у них Финляндию и не знала совсем, поэтому по-фин­ски и двух слов связать не может, а все во дворе всё равно её «Финкой» зовут. А звали её Айна. Сдружились мы с ней, в гости бегали друг к другу. Да и роди­тели наши общались не редко. В те года было принято так, дружили всем подъ­ездом. Люди как-то добрее были, общи­тельнее. Помню, когда наказывали её родители, в комнате запирали, а у неё в комнате балкон был. Она на балкон выходила, меня звала, я тоже в гостиной на свой выходил, так и сидели, болтали часами, пока родители нас не прервут. А когда прощались, так она всегда гово­рила: «Пока барашек, завтра у меня!» Всё барашком меня звала, потому что я куд­рявый был, а я и не обижался, уж очень ласково это делала.

Четырнадцатого апреля я проснулся и как обычно в школу ушёл. Был у меня двенадцатый день рождения. Родите­ли разрешали в такие дни в школу не ходить, но мне наоборот хотелось — поздравляли все, подарки дарили. Вечером я вернулся из школы домой, и меня встретил родительский пода­рок — вислоухий пёс. Собаку я особо никогда не хотел, потому как понимал, что с ней гулять придётся, поэтому и подарку не очень-то и обрадовался.

— Мам, зачем мне собака? — стара­ясь скрыть разочарование, спросил я.

— Это не простая собака.

— Ещё скажи волшебная.

— Ну, волшебная, не волшебная, а доброту или злые помыслы в людях распознает, и утерянную вещь всегда найти поможет.

С псом я довольно быстро подру­жился, и Финке он очень понравился. А когда гулять с ним ходил, он то ко­шелёк с деньгами найдёт, то вещицу какую интересную. Раз браслет жем­чужный нашёл. Словом, мать была пра­ва, пёс и правда был необычный. Как она это предугадала, мне и по сей день не разгадать. Я назвал его Дик. После школы мы бежали домой, чтобы с ним погулять. Ходили мы по обыкновению на пустырь. Это место, которое по вес­не зарастает травой, выше головы.

— Давай, ты его держи, а я спрячусь. Посмотрим, как быстро он меня сего­дня найдёт! — смеясь, прыгала в траву Финка. Я попытался его отвлечь, чтобы Дик не видел в какую сторону она по­бежит, после чего отсоединил карабин поводка и крикнул: «Ищи!». Пёс с раз­бегу прыгнул в траву, и через несколько секунд я услышал смех и громкое: «Ну перестань!». Дик всегда её очень быстро находил. Мы пересекли пустырь, и вы­шли туда, где трава едва достаёт до ко­лен. Вдалеке была видна заброшенная стройка, куда мы с мальчишками рань­ше бегали в прятки играть, а на деревь­ях, которые изредка нам встречались, уже начинали распускаться почки.

— Ой, смотри Сенька, верба цветёт! А я помню, как ты мне в детстве гово­рил, что эти мохнатые шарики — ма­ленькие зайчики. Что зайчики на де­ревьях растут, и скоро у них появятся лапки, уши и хвостики. А я ведь тебе верила! Целые карманы этими пуши­стиками набивала!

— Ха-ха-ха, зато всегда такая счаст­ливая была, когда их собирала!

— Это не смешно! Обещай, что больше не будешь надо мной так шу­тить! — она легонько толкнула меня в бок.

Я улыбнулся и шмыгнул носом — «Не буду!». На улице вечерело, небо озарилось кроваво-красным закатом, и лишь кое-где, облака отражали этот насыщенный цвет, приобретая нежно­-розовый оттенок.

— Солнце садится. Пора домой. Где же Дик?

Мы принялись его звать и вскоре из-за кустов вы­прыгнул пёс, и с громким лаем стал кру­житься вокруг нас. Я пристегнул к ошей­нику поводок, и мы повернули в сторону дома. Там меня встретила мама. Когда я зашёл, она, молча, вышла из комнаты, взяла пса на руки и ушла с ним в ванную. Краем глаза я заметил в её взгляде от­странённость, или даже какую-то тоску.

— Мам, всё нормально? — я загля­нул в ванную, снимая шапку и шарф. Она мыла псу лапы, и, не оглядываясь на меня, ответила:

— Да, всё хорошо.

Мать моя была не из тех женщин, кто просто так, без повода придаётся меланхолии, поэтому я счёл, что у неё, возможно, были какие-то проблемы на работе, которые дети не способны понять, даже если им рассказать. Впо­следствии, я стал видеть её грустной всё чаще и чаще, казалось, она находилась в каком-то забытье, можно было даже подумать, что её одолевает какая-то бо­лезнь. Все мои вопросы к ней получали один единственный ответ, и этот барьер мне не удавалось обойти — «Всё хоро­шо». Что касается моего отца, то он вёл себя как обычно, хотя по нему трудно было судить, в каком он был настрое­нии. В мае казалось, всё стало по-преж­нему: мама снова стала улыбаться, и даже записала меня в платную секцию, куда я давно хотел попасть. Я думал, что наша семья никогда ни в чём не нуждалась, но по какой-то причине, в моей просьбе мне всегда отказывали. Меня записали на борьбу. Ходил я туда два раза в неделю после уроков.

В июне начались каникулы. За за­втраком отец сказал мне, что сегодня мы едем к бабушке в деревню, в кото­рой я проводил каждое своё лето. Все городские дети всё равно разъезжа­лись кто куда, кого-то увозили по де­ревням, а кто-то ездил на Чёрное море. Поэтому после завтрака я принялся собирать вещи.

— Пап, можно я возьму с собой Дика?

— Конечно, я и хотел, чтобы ты его взял. Там на свежем воздухе ему будет лучше, чем здесь в душной квартире.

— А Айну?

— Я-то не против, но не думаю, что родители её отпустят, после того что случилось в прошлом году.

В том году она уже приезжала к нам в деревню, и я даже нашёл ей второй велосипед, но оказалось, что она не умеет кататься. К тому времени, как я смог её научить, она набила кучу синяков, ссадин, и повредила палец. К счастью, обошлось без перелома. Зато теперь она вполне сносно ката­ется.

— Пап, ну сходи со мной, пожалуй­ста. Если с её родителями будешь раз­говаривать ты, ей точно разрешат!

— Ты её саму сначала спроси, захо­чет ли она поехать?

Я выбежал на балкон, и крикнул:

— Финка, выходи! — дверь её бал­кона медленно открылась, и Финка вы­шла, вся лохматая, в пижаме, потирая глаза руками.

— Просыпайся! Мы едем в деревню! С нами поедет Дик!

— Здорово, но в тот раз ро­дители сказали, что я больше никуда не поеду.

— Сейчас мой отец зайдёт погово­рить с твоим! Они ведь хорошо обща­ются, тебя точно отпустят!

— Ой, как хорошо! Я тогда завтра­кать пойду и вещи собирать!

К полудню мы уже стояли около на­шей старенькой «Волги», ожидая, когда отец погрузит все свои рыбацкие при­надлежности.

— А мама с нами не едет?

— Нет, сын. Маме нездоровиться, она останется дома.

Мы покидали рюкзаки в багажник, и уселись на заднее сиденье. До де­ревни предстояло проехать два часа. Мне не терпелось снова сесть на свой велик, и гнать по бескрайнему полю вдоль реки, обгоняя ветер. Финка не любила быстро ездить, потому что ещё чувствовала себя неуверенно за рулём. Особенно если дело касалось крутых спусков. Но я обещал и её родителям и своим, что больше никаких неприят­ностей, поэтому мысль о велосипеде пришлось пока отложить.

Деревенский дом был совсем неболь­шой. Маленькая гостевая комната на первом этаже, и две небольшие спаль­ни на втором. Зато была довольно про­сторная терраса, и вполне приличный садовый участок. Бабушка моя очень любила вышивать крестиком, поэтому всё в доме украшало её творчество. Ков­рики, скатерти, и большие полотна на стенах. Бабушка встретила нас на участ­ке, в перчатках с садовой лопаткой.

— Привет мои любимые! Дайте-ка на вас поглядеть! Как вы выросли за год! — она обняла нас, чмокнув каж­дого в макушку. Пёс сначала дико лаял на неё, но потом, обнюхав со всех сто­рон, успокоился и завилял хвостом.

— Прелестное создание! А знаете ли вы, — она обратилась к нам, нагла­живая пса, — что люди перерождают­ся в животных, чтобы очистить свою карму?

— Что это значит? — Финка посмо­трела на меня, а я посмотрел на Дика.

— Что животными становятся те, кто в прошлой жизни совершил что-то пло­хое. Они оказываются в шкуре тех, кто слабее, испытывая на себе положение более слабого существа, чем человек, таким образом, очищая свою карму.

— Получается в прошлой жизни Дик убил животное?

— Скорее человека, возможно, он был солдатом, или палачом.

— Мама, прекрати рассказывать де­тям чушь. Иначе я выкину к чертям все твои книжки. — Вмешался отец, когда услышал наш разговор. Всё это вре­мя он перетаскивал вещи из машины в дом.

— А для тебя сын, персональное поручение! Забери из багажника ваши рюкзаки и отнеси их наверх.

— Хорошо пап. — Я ушёл помогать отцу, а Финка с бабушкой уселись на крыльце.

Пробегая мимо, краем уха я услыхал их разговор:

— Знаете, Лариса Аркадьевна, я ду­маю, Дик в прошлой жизни был кладо­искателем. Или археологом. Он очень часто находит разные вещи.

— Что ж, может быть, он найдёт мои маленькие садовые грабельки? Совсем не помню, куда я их положила. — Они рассмеялись, и пёс, уже охотившийся на участке на кротов, вернулся, чтобы поддержать их лаем.

К вечеру мы приготовили на костре сосиски, и поджарили хлеб. День был жаркий, поэтому мы накрыли стол прямо на улице. Отужинав, отец при­нялся убирать посуду, а мы с бабушкой поднялись на второй этаж, чтобы под­готовить постели ко сну. Она достала нам из шкафа свежее чистое постель­ное бельё. Оно было белое и накрах­маленное, совсем как в детском саду. Мы без труда надели наволочки на по­душки, но возникла проблема с одея­лом. В конечном счёте, я весь оказался в пододеяльнике, поэтому я стал го­няться за Финкой по комнате и кри­чать, что я приведение. Она смеялась и подыгрывала мне, будто боится, потом схватила подушку и начала от­махиваться ей. Я взял вторую, и игра в приведение плавно перетекла в поду­шечный бой. Тогда из соседней ком­наты донеслось: «Слышу, вам нужна моя помощь?». Мы быстро поправили простыни и вернули подушки на ме­сто. Через пять минут кровати были застелены. Отец устроился в комнате напротив, а бабушка в гостиной внизу.

— А как ты думаешь, — лёжа на со­седней кровати и свесив ногу, спроси­ла Финка, — если твоя бабушка гово­рит, что животными становятся чтобы очистить свою карму, то кем становят­ся люди, которые наоборот совершают в жизни только хорошие дела?

— Хм, не знаю, наверное, так и оста­ются людьми. Нам же на биологии го­ворили, что человек это высшая сту­пень эволюции.

— А для чего человек постоянно пе­рерождается?

— Не знаю, спроси об этом у бабушки.

— А вот мои родители говорят, что после смерти мы попадаем в рай или ад. И никакого перерождения нет.

— А тебе самой как больше нравит­ся думать?

— Ну, мне хочется верить, что твой пёс ничего плохого в прошлой жизни не совершал. А почему твоя мама не поехала?

И тут я заметил, что за весь день ни­кто не сказал о моей матери ни слова. Даже бабушка не спросила, почему её нет с нами.

— Я не знаю. Я видел её за завтра­ком, она была очень грустная. Послед­нее время она очень часто грустит. Я пытался узнать почему, но она гово­рит, что всё хорошо. Наверное, она и, правда, больна.

Мы немного помолчали, после чего Финка сказала:

— Надеюсь, она поправится.

Утром нас разбудил отец. Солнце за окном ещё только начинало вставать, так что сразу было понятно, что ещё очень и очень рано. Мы собирались на рыбалку. Я встал довольно быст­ро, и распахнул окно. На улице было прохладно и свежо после ночного до­ждя. Трава и деревья были ещё мокрые. С крыши капали мелкие капли. Я сло­жил руки вместе, собрал немного этих капель, и обрызгал спящую Финку. Она закричала, а я рассмеялся. Внизу бабушка уже приготовила небольшой завтрак. Скорее это был просто утрен­ний перекус. Мы съели по бутерброду с чаем, собрались, и двинулись к реке. В тот день мы мало чего поймали. Од­ного окунька и двух мелких карасиков. Но мы с отцом ходили на рыбалку не ради рыбы, а ради того, чтобы побыть вместе как отец и сын. Деда своего я никогда не видел, поэтому учить меня рыбачить, кроме отца, было не­кому. В городе обычно, отец уделял мне мало времени, из-за работы, зато в деревне он не упускал возможности научить меня чему-то новому.

Через две недели отец уехал. Отпуск у него закончился, и мы остались втро­ём. Бабушка пыталась заставить нас ра­ботать на грядках, но по утрам мы неза­метно убегали из дома и возвращались только к вечеру. Вскоре бабушка сдалась, понимая, что мы всего лишь дети. Позд­нее приехал мой друг Димка, который жил на соседней линии. Мы подолгу си­дели у него в гостях, играя в Денди. Ком­пьютеры в то время только начали появ­ляться, и были не у всех. Зато у многих были приставки, и те, у кого они были, часто менялись игровыми кассетами, как делали и мы.

В целом лето в деревне прошло спокойно и весело, за исключением одного случая. Однажды мы с Фин­кой и Димкой отправились прыгать через канаву. Канава пролегала вдоль всей деревни, то сужаясь, то расширяя свои берега. Вода в ней была чёрная, торфяная, кое-где так заросшая тиной, что кроме зелени ничего и не видно. Мы нашли забаву в прыжках с берега на берег, считая, кто сколько раз пе­репрыгнет. Увлёкшись, мы оказались в том месте, где расстояние между бе­регами оказалось очень велико.

— Ну что, Сенька, слабо тебе такое расстояние перепрыгнуть? Сдаёшься? — Димка положил руку мне на плечо.

— А тебе?

— Ну, значит слабо, раз отвечать не хочешь! — Димка всегда был задирой. И мы с ним постоянно во всём сорев­новались. Иногда даже ссорились, но каждое новое лето, приезжая в дерев­ню, снова дружили, потому что за год все обиды забывались.

— Сам-то прыгни! А то только бол­тать можешь! — я скорчил гримасу и показал рукой знак «балабол».

— Что ты сказал? То есть, по-твоему, я ничего не могу? А ну, забери свои слова назад!

— И не подумаю! Тебе значит можно меня слабаком называть, а я извинять­ся должен? — не помню, кто первый решил начать драку, но мы сцепились, и повалились на землю.

— Ты и есть самый настоящий сла­бак! — Димка сидел верхом на мне и со всей дури бил кулаками. Финка в это время кричала: «Прекратите!», но спу­стя некоторое время поняла, что мы её не слышим, и побежала за бабушкой. Я ударил ему кулаком под ребро, и он свалился с меня, скорчившись от боли. Я начал вставать, вытирая кровь с лица.

— Ну, всё, хана тебе! — он вскочил и снова бросился на меня. Мы кубарем покатились по земле, махая кулаками, и, в конце концов, свалились в канаву. Канава оказалась неглубокая, воды нам было по пояс. Поэтому мы пытались выбраться, но при этом стаскивая друг друга обратно вниз. В результате этой борьбы, мы вылезли на берег, все в тине и грязи. Прибежали бабушка с Финкой.

— Господи! — бабушка прижала руку к груди, и бросилась нас поднимать и отряхивать. Вид у нас был ужасный. У меня из губы ручьём текла кровь, а у Димки под глазом красовался огром­ный фингал. И это несмотря на то, что он еле держался на ногах, и всё время хватался за бочину. Видимо сильно я ему заехал по ребру. Мы проводили Димку домой, и пока шли до нашего дома, бабушка злобно меня отчитыва­ла, временами поднимая глаза к небу, причитая:

— Ну что ж за внук мне достался, только бы кого-нибудь покалечить, не может ведь спокойно совсем!

Дома, пока я отмывался в бане, ба­бушка достала из аптечки антисептик и вату, и сказала Финке:

— Когда это горе луковое выйдет, обработайте этим губу. А я застираю одежду, пока грязь не засохла. — С эти­ми словами она вышла из сеней.

Когда я вернулся в дом, Финка, молча, протянула мне вату и антисептик. Я смо­чил вату лекарством и приложил к губе. А потом мы всё так же, молча, сидели на крыльце, наслаждаясь вечерней прохла­дой, и отгоняя от себя назойливых кома­ров. На следующий день к нам пришла Димкина бабушка. Я увидел её в окно, и поспешил укрыться на втором этаже. Мне жутко не хотелось с ней встречать­ся, потому что, скорее всего, она пришла из-за нашей вчерашней драки. Я сидел наверху и ждал пока она уйдёт. Наконец я услышал бабушкин голос:

— Сеня, подойди ко мне!

Я сглотнул, и пошёл вниз. Коленки затряслись при виде грозного бабуш­киного взгляда.

— Сеня, — сказала она, — приходила Димина бабушка, Маргарита Ивановна, и сказала, что у Димки трещина ребра. Вчера ездили снимок делать. Ты пони­маешь, как это серьёзно?

Я кивнул.

— Ты понимаешь, что это мог быть перелом, и тогда последствия были бы куда страшнее?

Я снова кивнул.

— Послушай, я не хочу на тебя ру­гаться, но ты должен помнить, что ре­шать проблемы кулаками может быть очень опасно. Даже если ты пытался защититься. Поэтому прошу тебя, Хри­ста ради, больше не влезай в драки.

И я кивнул в третий раз. Когда она закончила меня бранить, я остался сидеть на крыльце, а бабушка ушла на огород. Из дверей появилась Финка и села рядом.

— А знаешь, он сам виноват, — ска­зала она, — нечего таким грубияном быть.

— Угу. — Промычал я в ответ.

Вечером бабушка испекла большой пирог, и мы пошли к Димке, изви­няться. Мне совсем не хотелось с ним мириться, но бабушка сказала, что это по-взрослому. И я извинился.

— Так и быть, — сказал он, — и под­нял нос кверху. Тут я понял, что он этого ждал. Небось, думал, что побе­дил меня. Хотя это было очень низко с его стороны, прикрываться бабушки­ной юбкой. Я вдруг снова разозлился на него. Если бы мы сейчас были одни, я бы побил его снова, — думал я. С того дня, с Димкой я больше не общался.

В начале августа отец приехал, что­бы забрать нас в город. Щенок значи­тельно подрос, и прибавил в весе. Это был пёс породы Кавказская овчарка, с густой длиной шерстью серебри­стого цвета. Позже я узнал, что дан­ной породе купируют уши, но когда мне дарили этого пса, его уши были на месте. О купировании ушей Дику, в нашей семье речи не заходило.

— Боже, чем вы его тут кормили? — отец потрепал пса за уши.

— Ну, наши соседи подкармливали его костями и остатками еды. — Ба­бушка пожала плечами.

— Под соседями ты подразумеваешь все тридцать домов в округе?

— Ой, не преувеличивай, он просто лохматый!

— Эх, Дик, каково же тебе будет вер­нуться в городскую среду. — Отец при­стегнул к ошейнику поводок, а потом взял пса на руки, оценивающе пружиня его на руках. — Нет, всё-таки, шерсть не может столько весить.

Мы погрузились в машину, распро­щались с бабушкой и уехали.

Дома всё было как обычно. Остаток лета я гулял с мальчишками во дворе, пока не началась подготовка к школе. Родители поочерёдно возили меня на школьные базары, чтобы купить мне школьные принадлежности и новую форму. Я никак не мог понять почему, ведь раньше мы ездили вместе, втроём, сначала делая все необходимые по­купки, а после проводя время в нашей любимой пирожковой. Но однажды, став свидетелем семейного скандала, я вдруг понял, что всё изменилось, и никогда не станет прежним.

Это случилось однажды в сентябре, когда я вернулся из школы. Родители не заметили моего прихода, когда я за­мер на пороге гостиной. Мать стояла посреди комнаты, кричала на отца и топала ногами. Она осыпала его сло­вами, той обидой, которая казалось, копилась в ней так долго, что успела превратиться в чёрную тягучую нена­висть. Раздался хлопок. Отец её ударил. Я закричал…

С того дня становилось всё хуже и хуже. Родители не разговаривали друг с другом неделями, если оба нахо­дились дома, сидели по разным комна­там. В конце концов, отец начал задер­живаться на работе. Иногда он и вовсе не приходил домой. Моя мать, всегда улыбчивая и жизнерадостная, превра­тилась в исхудавшую куклу, с пустым стеклянным взглядом. Оба они, перио­дически срывались и на меня. Я стал бояться лишний раз выходить из ком­наты. Так прошёл сентябрь и большая часть октября. В октябре меня стала чаще забирать к себе бабушка. Она делала со мной уроки, водила в парк аттракционов или в кино, и всячески пыталась поддерживать во мне бод­рый дух. Однажды она подарила два медальончика для меня и моего пса. Один я повесил ему на ошейник, а вто­рой надел себе на шею. Бабушкин по­дарок мне очень понравился, и я стал носить его, не снимая.

Наступило шестое ноября. Был обычный день. Я проснулся и пошёл в школу. Первым уроком была мате­матика. За последние два месяца мои оценки сильно испортились, и даже математика, которую я раньше очень любил, не приносила мне больше ра­дости. Я был свидетелем чего-то мне непонятного. Ссоры родителей сильно сказались на моей успеваемости. И те­перь выходя к доске, чтобы решить очередное уравнение, я как обычный двоечник оборачивался и смотрел на класс, пытаясь найти помощи в реше­нии среди одноклассников. Второй урок прошёл не лучше. На третьем уро­ке, когда я сидел, подперев подбородок рукой, и смотрел в окно, в класс загля­нула моя мать. Она спросила у учителя можно ли меня забрать.

— Извини, что вот так забираю тебя прямо с урока, но мы переезжаем. Я уже забрала документы из школы, и упаковала часть твоих вещей. Когда придем домой, собери, пожалуйста, то, что тебе нужно.

— Куда мы переезжаем? — с дрожью в голосе спросил я.

— Далеко. Я всё расскажу тебе по до­роге. Давай сначала выйдем из школы.

Я не мог поверить своим ушам. В тот момент я думал только о Финке. Я не хотел бросать её, не простившись. Она сидела на уроке в другом классе, на этаж ниже.

— Мам, можно я попрощаюсь с Айной?

— Да, конечно.

Я не желал заходить к ней в класс, потому что не хотел, чтобы она видела, как я плачу. А я впервые не мог сдержать слёзы. Я вдруг понял, что моё детство закончится вот так. Мне придётся ходить в другую школу, жить с новыми соседями, и гулять с Диком по незнакомым улицам в одиночку. Я достал из рюкзака тетрадку, вырвал страницу, и написал письмо. Мама по­стучала в класс, и попросила учитель­ницу передать его Финке, а я стоял за дверью и плакал.

По дороге домой я узнал, что мы продаём квартиру. Почему, мама не сказала. Я узнал это только спустя годы, в более старшем возрасте. Что всё это время, наша семья упорно боролась с отцовскими долгами, но они толь­ко становились больше. Поэтому мы с матерью переехали к тётке, в Под­московье, а отец уехал к бабушке. Раз­рушилась и наша семья, а вместе с ней и моё детство…

Часть вторая

Юность

Школу я закончил в посёлке То­милино Люберецкого района. Когда пришло время выбирать университет, я нисколько не сомневался, что это бу­дет технический. Когда мы переехали, в новой школе друзей оказалось найти не так просто, поэтому я ещё сильнее ударился в учёбу. Математика увлекала меня всё больше и больше. Всё лето пе­ред вступительными экзаменами я си­дел за книжками, иногда даже забы­вая поесть. К семнадцати годам я стал очень худощав и бледен. Мать всё время работала на износ, редко брала выходные, а отца я с двенадцати лет больше не видел. В нашем доме было запрещено говорить о нём, поэтому я до сих пор не знаю, что же тогда произошло. Знаю лишь, что он оста­вил нам часть своих долгов. В 1998-м грянул дефолт. Кризис отразился и на нас. Мать, которая и так работала по­чти без выходных, стала работать ещё больше, а зарабатывать меньше. Тётка заменяла мне сестру, которой у меня никогда не было, и была единственной, кто находился рядом. Она была очень добра к нам, и всегда помогала, чем могла. Всё время она пыталась поднять матери настроение, но теперь я видел её весёлой крайне редко. Да и вообще виделись мы теперь не часто. Однажды она подошла ко мне, и сказала:

— Сын, я знаю, что ты очень хочешь поступить в университет, да и я этого очень хочу, но у нас совсем нет денег, чтобы оплачивать твою учёбу, и даже если ты поступишь на бюджетное ме­сто, я не уверена, что смогу содержать нас. — Она закрыла лицо руками и ти­хонько заплакала.

Я сел рядом, и обнял её за плечи. Она была очень уставшей. Круги под её глазами теперь стали частью её лица, и не исчезали, даже если ей уда­валось проспать свои восемь поло­женных часов. Я почти и не помнил ту жизнерадостную женщину, которая смеялась, играла со мной в догонялки, и рассказывала мне чудесные истории. Я хотел ей помочь, и в ту ночь я при­нял решение устроиться на работу. Потратив весь следующий день на по­иски, я понял, что найти работу под­ростку, без образования и опыта не так просто. Я шёл по улице, не зная, что делать, и мне захотелось взглянуть на университет, в который я хотел посту­пить. На лето он, конечно, был закрыт. Но я стоял и смотрел на это высокое здание, и представлял, как я вхожу в эти двери. Недалеко от университе­та находился ресторан. Я решил зайти туда и узнать, не требуется ли им убор­щик. Я был готов согласиться на лю­бую работу. На входе меня встретила симпатичная девушка лет двадцати.

— Чем могу помочь?

— Я ищу работу.

— Сейчас приглашу управляющего, присядь здесь. — Она указала рукой на крайний столик.

Ресторан выглядел очень шикарно и дорого. Люди здесь обедали отнюдь не среднего класса. На столиках из добротного чёрного дуба стелилась шёлковая белая скатерть, на которой красовались серебряные вазы с жи­выми пышными розами. В зале было очень светло, благодаря панорамным окнам по всему периметру ресторана. И вообще весь интерьер заведения был подобран таким образом, что­бы создать впечатление сдержанной элегантности, а не грубой напыщен­ности.

— Здравствуй. Меня зовут Олег. — Пока я осматривался ко мне подошёл управляющий.

— Арсений. — Я встал, чтобы его поприветствовать, и мы пожали друг другу руки.

— Я вас слушаю, Арсений. — Он по­ложил перед собой блокнот и достал из переднего кармана ручку.

Мужчина выглядел стильно, но не слишком броско. Серый пиджак и чёр­ные классические штаны, дополняла чёрная водолазка с высоким ворот­ником.

— Мне нужна работа, и я подумал, может быть, вы могли бы взять меня на должность уборщика.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Учишься?

— Я только закончил школу, и хочу в сентябре поступать в университет, но… моя семья сейчас испытывает не­большие материальные трудности. Иначе говоря, если я не смогу найти работу, я не смогу учиться. Поэтому я согласен на любую должность.

— В какой университет ты хочешь поступать?

— В технический.

— Любишь работать головой, зна­чит. Знаешь, у тебя очень хорошо поставлена речь, и держишься ты до­вольно спокойно. Я вижу в тебе опре­делённый стержень. К сожалению, должность уборщика я тебе предло­жить не могу, но зато могу устроить тебя официантом. Если хочешь. Чае­вые здесь платят хорошие, но нужно соответствовать статусу заведения. Глядя на тебя, думаю, ты справишься. Я готов пойти тебе на встречу, хотя обычно мы не берём несовершенно­летних.

Я согласился. Мы обсудили мой будущий график, я поблагодарил его и ушёл. Так меня взяли на работу. Тётка очень обрадовалась, когда узнала, ска­зала, что там неплохо платят, но к фи­зической работе я относился довольно скептически. Но, так, или иначе, это было единственное место, которое приносило мне доход.

Довольно скоро я понял, что здесь действительно можно неплохо зарабо­тать. Работа официанта давалась мне легко. Я очень быстро выучил меню, и вскоре мне даже позволили стажи­ровать новичков. К началу вступитель­ных экзаменов мне удалось скопить немного денег на первый семестр, и даже немного осталось, чтобы ку­пить тётке новую стиральную машину.

В сентябре я поступил в универ­ситет. Первую половину дня я учил­ся, а по вечерам, после пар, работал в ресторане. К тому времени начали появляться первые мобильные теле­фоны. Я, конечно же, сразу купил себе «Nokia 3310». Скорее не для того что­бы пользоваться, а из интереса, чтобы разобрать его. Помимо математики меня увлекало всё разбирать и чинить. Моя комната постепенно стала пре­вращаться в мастерскую с кучей плат и проводов. Почему-то тётку это стало беспокоить, и однажды утром, когда мы встретились на кухне, она начала разговор с фразы:

— У тебя друзья-то хоть есть?

— Конечно, есть.

— И когда ты с ними видишься? — она поставила передо мной тарелку с бутербродами и села напротив.

— С одними на работе, с другими на парах. — Я пожал плечами и откусил бутерброд.

— Милый, это не друзья, это колле­ги и одногруппники. Друзья, это люди с которыми ты видишься в свободное время, или созваниваешься по теле­фону.

— Тёть, я что, девочка по телефону болтать? А свободного времени у меня не так уж и много. Я же всё время ра­ботаю.

— Ну не всё время, выходные у тебя более- менее свободные. Вместо того чтобы сидеть в своей тёмной комна­тушке с паяльником, лучше бы девочку какую-нибудь в кафе сводил.

— Так вот оно что, ты меня не с друзьями видеть хочешь, а с девуш­кой?

— Ну да… у тебя ведь сейчас как раз возраст… для первой любви. Для роман­тики, а ты всё время дома один сидишь. Небось, и не целовался ни разу…

— Спасибо за заботу, но мне и так хорошо. С девочкой ведь интересно должно быть, а как может быть инте­ресно с человеком, который посто­янно говорит о причёсках и платьях?

А сейчас в основном они все об одном говорят…

После Финки особо с девчонками я не общался. Я вспомнил, как сильно переживал из-за переезда. Как при­ехал к тётке и в тот же день написал Финке письмо. Писал я тогда коряво, но настрочил целых две страницы. Помню, как бежал с матерью на почту, чтобы скорее его отправить. И как ждал от неё ответа. Месяц, два, три, год. Но ответа не было. Я вспомнил, как будучи ещё в Питере, мы выходили с матерью из школы, а я шёл и плакал, и вдруг услышал, как сзади кто-то бе­жит и кричит. Я обернулся, и на меня прыгнула Финка, тоже вся в слезах. Она прочитала письмо, которое ей пе­редала моя мать, и выбежала из класса, чтобы попрощаться. Я тогда пообещал писать ей, а она пообещала, что будет очень ждать. И я написал. И каждый день бегал на почту, узнавать достав­лено моё письмо или нет, пока одна­жды мне не сообщили, что оно вруче­но адресату. Она была моим лучшим другом, и, наверное, первой, пускай и детской влюблённостью. И до сих пор, спустя столько лет, я продолжаю задавать себе вопрос: «Как же так?». Ещё я вспомнил, как впервые пришёл в новую школу. Учитель вызвала меня к доске, чтобы представить классу, а я стоял, смотрел в эти незнакомые мне лица и вдруг слёзы градом поли­лись из глаз. Я очень скучал. Конечно, я был уже в том возрасте, когда стоило бы более стойко переносить тяготы жизни, но для меня всё так резко по­менялось, что мне нужно было время, чтобы привыкнуть к новой обстановке. В моём новом классе дети оказались злыми и жестокими. Из-за того случая у доски ко мне мгновенно прицепи­лась кличка «слюнтяй», и в первый же день, я вернулся из школы изрядно по­битый. Матери, конечно, я жаловаться не стал. Новая школа сильно отлича­лась от моей старой, где конфликты решали более-менее цивилизованно. Здесь же в основном всё решал кулак. Никто из моего нового класса не хотел со мной разговаривать, но я даже был этому рад. Я был слишком зол и рас­строен, чтобы заводить новых друзей…

— Ладно, тёть, мне пора. — Я встал и ушёл с кухни, дожёвывая бутерброд.

— Ничего, найдёшь себе такую же умную как ты. — Сказала тётка себе под нос. Тётка приходилась моей матери родной сестрой. Ей было тридцать че­тыре года, но выглядела она настолько хорошо, что с виду ей не дашь и два­дцати пяти. Обе они с рождения были москвичками, но когда выросли, моя мать вышла замуж и переехала в Пи­тер. А тётке с замужеством не повез­ло. С самого детства она относилась к роду тех женщин, которые привыкли всего добиваться сами, и в своей само­достаточности могли дать фору. После смерти родителей и продажи их квар­тиры, она вложила свою часть денег, в компанию, в которой работала, став её соучредителем, и обеспечила себе жизнь, которой можно было только позавидовать. В целом, она не отри­цала, что когда-нибудь выйдет замуж, а пока её мысли занимала только ра­бота.

— Да тёть, только после того, как ты себе кого-то найдёшь. — С ехид­ной улыбкой я подхватил рюкзак и вы­шел, захлопнув входную дверь. Кажет­ся, равнодушие к противоположному полу было наше семейное.

Настроение было испорчено ут­ренними воспоминаниями. Первого настоящего друга, после Финки, мне удалось завести лишь в универе. Но я часто о ней вспоминал. Всё думал, почему же она так и не ответила, ведь обещала писать, и громко плакала то­гда в школе, в день нашего прощания, обнимала меня, и говорила, что всегда будет меня ждать. Мать сказала мне как-то, что детская дружба всегда ухо­дит и, в конце концов, я смирился. Вот подошёл мой автобус, и я, отогнав от себя воспоминания о детстве, забрался внутрь. Чего уж сейчас об этом думать, столько лет прошло, — сказал я сам себе. Автобус привёз меня прямо к мо­ему университету, и, выйдя с останов­ки, я сделал несколько шагов и сразу оказался в холле этого огромного зда­ния. Я прошёл к доске с расписанием, и пока искал номер своей группы на многочисленных листочках, висящих на доске, в меня врезался какой-то лета­тельный аппарат.

— Извиняй, — крикнул парень, со всех ног несущийся ко мне, чтобы под­нять свою игрушку. Трое его друзей в стороне посмеиваясь над ним, кри­чали, что он лопух.

— Ну, немного усовершенствовать, и будет нормально летать. Чего сразу лопух-то.

— Да потому, что я ещё вчера сказал, что батарея не на месте! Центр тяже­сти смещён! А сервомеханизмы ты, похоже, даже и не закрепил! — недо­вольно сказал один из них, — Как мы будем проект сдавать?

— Без паники! Мне всего-то нужен клей! Сейчас доделаем!

Игрушку эту он сам смастерил. Здесь такое было не редкостью. Студенты со­здавали учебные проекты, по которым многие делали живые модели в миниа­тюре. Потирая затылок, я, наконец, на­шёл в расписании свою группу и по­плёлся в нужную аудиторию. Девчонок в нашем универе училось мало, потому что специальности были в основном технические, за исключением юри­дического факультета, но даже там во всём потоке можно было насчитать четыре или пять студенток. Со звон­ком я вошёл в аудиторию, и увидел, как с последней парты мне машет рукой Ефим. Вообще его звали Валера, но все его так называли, потому что фамилия была Ефимов.

— Что-то ты сегодня рановато. — Улыбнулся он мне во весь рот.

— Ага. — Коротко ответил я.

Ефим как раз и был тем единствен­ным близким другом, с которым мы общались не только в универе. Сдру­жились мы как-то сразу. Потому что с самого начала за одной партой си­дели. Он тогда у меня ручку попросил, я ему и дал. А он меня шоколадкой уго­стил. Вообще ручки с карандашами он, как оказалось, всегда забывает. Зато без шоколада на учёбу никогда не при­дёт. Пару раз я даже был у него дома, когда он оставался один. И теперь он каждый раз порывался придти в гости ко мне, хоть я и не хотел никого при­водить в тёткину квартиру. Всё-таки жилье было чужое, и я это понимал.

— Представляешь, что мне вчера малой заявил, — так он своего бра­та звал, — говорит, позавчера ночью видел, как меня инопланетяне похи­щали, я говорю, чем докажешь? А он говорит — а ты шею свою сзади по­трогай, ну я и потрогал. А там вмяти­на, какая-то, которой раньше не было. Я ему, конечно, сказал, что у него фан­тазия разыгралась, а сам-то задумался, откуда она взялась? А сегодня я опять с такой же проснулся. На, посмотри. — И он повернулся ко мне спиной и на­клонил голову.

— Похоже, у вас у обоих фантазия разыгралась. Нету там ничего. — И он забегал по шее мясистыми пальцами, ощупывая её.

— Во дела. С утра была ведь. Да такая глубокая, прямо дырка.

— Так может ты просто заснул, на какой-то мелкой детали, вот она и от­печаталась?

— Да нет! Не было там никакой мел­кой детали! А вмятина была!

И он замолчал. Небось думал о том, что его и правда похищали инопла­нетяне. Я зевнул. Преподаватель на­чал свою лекцию. Я опёрся щекой на свою руку и сквозь полуприкрытые веки смотрел на лектора. Первой па­рой была теоретическая механика. До­вольно интересный предмет, но из-за нудного голоса Степана Николаевича меня каждый раз клонило в сон, осо­бенно если она стояла первой парой. Я старательно записывал в тетрадь всё, что появлялось на доске, но челове­ческая потребность взяла надо мной верх, и я положил ручку и уткнулся носом в тетрадь, положив голову на руку. Не знаю, сколько я проспал, но когда открыл глаза, то оказался дома. И почему-то на полу. Спросонья я со­всем ничего не понял и когда попы­тался встать, вдруг обомлел. Я шагал по комнате, передвигая все четыре… лапы!

Да, я был собакой. Моим Диком. Я взглянул на свои когтистые и мох­натые конечности и попытался посмо­треть на свой хвост, бегая за ним во­круг себя. Страшно захотелось есть и я, виляя хвостом, побежал на кухню. Там я уткнулся мордой в миску и слопал весь собачий корм. Но было вкусно. Я потянулся и побежал по комнатам, искать людей, но дома никого не ока­залось. Тогда я увидел зелёный мячик, тот, что мы подарили Дику несколько лет назад и стал гонять его по комнате. Вдруг я почувствовал, как меня что-то толкает в бок. Я моргнул и вдруг про­снулся в своём теле, на той самой паре, где и уснул.

— Вставай, препод идёт. — Я быстро схватил ручку и сделал вид что пишу. Преподаватель прошёл мимо, совер­шенно не обратив на меня внимания, и я кивнул Ефиму в знак благодарности.

— Мне такой сон странный при­снился, — сказал ему, когда мы выхо­дили из аудитории, — будто я был со­бакой. При чём своей, собственной.

— Ха, а я котом мечтаю стать. Ле­жишь себе весь день, и никто тебя не трогает. А тут на пары ходи, экзамены сдавай. Отстой.

— То-то я смотрю, ты себе пузень начал отращивать!

— Да уж лучше, чем таким дрищем как ты ходить! — и он достал из кар­мана «Сникерс», открыл его и засунул в рот. Я только покачал головой.

После учёбы я как всегда шёл на ра­боту. Про тот странный сон довольно скоро забыл. На улице было уже по ве­сеннему тепло, и я шлёпал по дороге, перешагивая лужи, чтобы не запачкать светлые кроссовки.

— Привет Сенчик! Зайди к Олегу, он просил. — Встретила меня на входе Наташка — наш администратор.

— Хорошо. — Я спустился в раз­девалку, а потом заглянул к директору, который радостно сообщил мне, что сегодня я работаю до часу ночи.

— Но мне же на пары завтра, Олег Семёнович, может, я пораньше уйду?

— Да я бы и рад тебя отпустить, только работать некому сегодня. А за­втра важный день. Нужно погладить скатерти, засервировать столы. Выру­чай Сеня!

Пришлось согласиться.

— Ладно, — подумал я, — скоро вы­ходные. Тогда и отосплюсь.

Домой я вернулся в 2:25, и с горе­чью заметил, что завтра по расписа­нию у меня предэкзаменационная контрольная, по итогам которой ста­нет понятно, кого не допустят до экза­мена. В общем, спать я тогда даже и не ложился. На следующий день, когда я пришёл на учёбу, Ефимов снова на­чал свою вчерашнюю песню.

— Что за странные дела, Сенич! Я се­годня опять с этой штукой проснулся. Брат от меня шарахается, говорит, что я меченый. И что это инопланетная метка ничего хорошего не сулит. Я ему тумаков надавал, а он говорит, что это ситуацию не исправит. Меченый и всё.

— Подушку свою проверял? Может в наволочке что застряло?

— Да проверял. Всю подушку изворошил. Даже перья вытряхнул, ничего.

— Так может ты и правда, того… меченый? — он толкнул меня в бок, а я засмеялся.

— Не смешно. Может это болезнь, какая.

— Да какая ещё болезнь? — я закрыл лицо рукой и покачал головой, — Не бывает таких болезней, при которых на теле вмятины появляются.

— Но ведь и инопланетян не бывает.

Мы немного помолчали, а потом он шепнул:

— Слушай, может, ты у меня сегодня переночуешь? А?

— Ты мне предлагаешь твоих ино­планетян ловить?

— Ну не то, чтобы ловить…

— Нет уж Ефим. Давай без меня. Я уже сутки не спал, и вторые, боюсь, не потяну. Работал вчера допоздна. По­том ещё и домашку делал. Я ж с ходу усну, и забирайте меня кто хотите и куда хотите! Хоть инопланетяне, хоть призраки!

— Так и ладно, какая тебе разница, где спать, дома или у меня? Я ж тебе не предлагаю меня сторожить! Зато про­верим, будет ли у тебя такая же отметка с утра! А заодно на мою посмотришь! И убедишься, что я правду говорю.

— Ладно. После работы жди. — И со­гласившись, добавил, — в любом случае, у этого должно быть ра­зумное объяснение.

На этом и договорились. Я позвонил тётке и сказал, что заночую у друга, чтобы они с матерью не переживали. Он жил в обычной хрущёвке, с малень­кой кухней, но тремя просторными комнатами. Его мать одна воспиты­вала двоих сыновей. Она была очень добрая и на удивление тактичная, так что когда я приходил, она никогда не заходила к нам в комнату с вопросами что мы будем есть или когда мы ляжем спать. Наверно понимала и принимала тот факт, что мы уже взрослые и мо­жем сами о себе позаботиться. В этом конечно, ему повезло. Мне бы тоже хо­телось, чтобы меня перестали контро­лировать, но каждый раз, когда мать просит меня надеть шапку весной, я вижу, что моё послушание достав­ляет ей удовольствие и дарит чувство собственной значимости и нужности. И я как мог, старался поддерживать в ней это чувство.

Я приехал к ним в девять часов ве­чера, и, потратив полчаса на домашку, мы вскоре разошлись по кроватям. Я устроился на раскладном кресле, и как только голова коснулась подуш­ки, сразу уснул. Среди ночи я проснул­ся от того, что зачесалась шея, и, поче­сав её задней лапой, вдруг обнаружил, что я снова очнулся собакой. Я встал и осмотрелся. Это была моя комна­та. Вокруг было темно, но при этом я прекрасно видел. Тихонько вышел из комнаты и прошёл по коридору в зал, где спали тётка с матерью. Я оглядел и обнюхал их. Они крепко спали, по­очерёдно посапывая. Я запрыгнул на диван и прилёг возле их ног. Вдруг услышал какой-то шум, и открыл глаза. Я снова оказался на кресле в комнате Ефима. Что-то еле слышно передви­галось по комнате. Я затаил дыхание и пристально всматривался в тень. Выждав момент, вскочил и набросился на неё. Оно закричало, и тут проснулся Ефим. Он включил свет, и я увидел, что повалил на пол его брата.

— Ты чего здесь делаешь? — спро­сил Ефим.

Я глянул на электронные часы, что стояли на тумбочке. 1:40.

— Да ничего. — Ответил он.

Я выхватил из его руки маленький пластмассовый цилиндр и бросил его Ефиму.

— Вот твой инопланетянин.

— Что это такое? — обратился он к брату.

— Ничего.

— Так, либо ты сейчас скажешь, что это, либо я тебя сейчас побью. — И он пригрозил ему кулаком.

— Ладно, ладно. Ну, в общем… я знаю, что ты на спине любишь спать, и мне в голову мысль пришла… тебе под шею это подкладывать, чтобы на утро след оставался на коже… здесь главное было вовремя проснуться, чтобы успеть её вытащить, пока ты спишь. Ну и ещё не засмеяться утром. Ты бы видел своё лицо, когда я тебе про похищение говорил. — И он за­улыбался.

— Я тебе сейчас покажу похище­ние, — и он вскочил и кинулся к брату, но тот удрал в свою комнату.

— Додуматься же надо.

— Да уж, я б такое точно придумать не смог.

— Теперь и спать-то боюсь, вдруг этот паршивец ещё чего натворит. Прибью его завтра, ей богу.

— А щеколду в дверь не пробовал врезать?

— Точно! Завтра этим и займусь! — Он зевнул и снова залез под одеяло, выключая светильник. Так мы и рас­крыли дело об инопланетянах.

Спал я очень чутко, и просыпался от любого незначительного шума, а вот Ефима, как оказалось, и пушкой не раз­будишь. Совсем не удивительно, что его не могли разбудить даже «инопла­нетяне». С утра я долго тряс его, преж­де чем он прекратил свои невнятные сонные бормотания и открыл глаза. Он привстал на кровати, потирая за­спанные глаза.

— В универ пора! — сказал я, и он снова упал на подушку, бросив лени­вое: «ещё пять минут». Позавтракав, мы уехали на учёбу, и все мои мысли занимала контрольная, которую, я, кстати, написал тогда на средний бал. Очень уставший за прошедшие дни я вернулся вечером домой, и посколь­ку впереди были выходные отложил все домашние задания и сразу плюх­нулся спать. Пёс был очень рад моему возвращению, и потому как он всегда спал со мной, он прыгнул на кровать и свернулся калачиком за спиной. Но странное дело, ночью мне снова при­снился тот же сон. Но сегодня всё это выглядело ещё страннее, потому что рядом на кровати я увидел своё же спя­щее человеческое тело.

— Что за чудацкий сон. — Поду­мал я. Я встал и прошёлся по комнате. Почему-то побаливала передняя лапа. Слегка хромая, прошёл в кухню, а по­том в зал, где всё так же спала мать, но тётки почему-то не было. Я вернулся в свою комнату и снова запрыгнул на кровать и улёгся рядом с собой.

— Странно всё это, — зевая, поду­мал я. Утром, когда проснулся, на сто­ле меня уже ждал завтрак. Мать мыла посуду, и когда вошёл в кухню, я ска­зал ей:

— Доброе утро, — и не сразу за­метил, что тётки и, правда, не было дома, — а где тёть Лена? — спросил я.

— Доброе утро! Так она это… тоже в гостях ночевала. — И мама пожала плечами. Дело приобретало крутой поворот. Как же реальность совпала с моим сном? Хотя, может быть, ещё вчера я заметил, что её не было дома, просто не придал этому значения.

— Ну и в каких это мы гостях? — ехидно спросил я, делая глоток чая.

— А вот всё тебе скажи! — улыбну­лась мне мать.

— Можешь не продолжать, я всё понял. — И с весёленькой улыбкой на лице принялся за блины. День вы­дался солнечный, и после завтрака, я прогнал мать с кухни, и сам помыл за собой посуду. После чего, взял Дика и побежал на улицу. К моему великому удивлению пёс хромал.

— Ничего не понимаю. Может, я всё ещё сплю?

Хромал он именно на ту лапу, кото­рая болела у меня во сне. Мы нетороп­ливо ходили вокруг дома, играя с пал­кой и покорно принимая поражение в погоне за уличным котом, а когда вернулись домой, я с порога спросил мать про его лапу.

— Да Ленка вчера гуляла с ним, и за­гулялась. Они до самой речки дошли. А Дик там внизу птицу увидел, ну и си­ганул за ней. Ленка же без поводка лю­бит гулять. Говорит, собака — такой же член семьи как все остальные, поэтому нельзя животное принижать. А был бы на поводке, лапу бы не повредил. — Ответила она мне.

Я присел рядом с ним на корточки и взял в руки его лапу. Внизу, на поду­шечке была небольшая рана, неглубо­кий порез. Видимо поранился о стек­ляшку.

— Что ж вы не перевязали-то? — Я подхватил пса на руки и отнёс в зал. Там из ящика серванта достал аптечку, обработал рану и перевязал лапу бин­тами.

— Ничего, друг, заживёт! — И я по­трепал его за уши. Однако эти сны всё никак не выходили из головы.

— Ладно, проведём эксперимент. — Подумал я, и положил на стол бутылку из-под кока-колы. Ночью, как и думал, я снова превратился в собаку. Сразу обратил внимание на перевязанную лапу.

— Хорошо, — подумал я, — будем действовать. Я встал на задние лапы и опёрся передними на свой стол. Схватив зубами бутылку, понёс её на кухню и засунул её в просвет между хо­лодильником и стеной. Остаток ночи я гонял по квартире любимый мячик. На утро, я к своему огромному удивле­нию нашёл бутылку там, где оставил её ночью. Между холодильником и сте­ной.

— Так это не сон! — я вдруг сел и обхватил голову руками. Что же это? События минувшей ночи очень быст­ро вогнали меня в ступор. Я побежал в свою комнату и вытащил из рюкзака тетрадь. Взяв со стола карандаш, рас­пахнул тетрадь и на первом пустом листе написал: «Я и Дик». Потом нари­совал стрелки от меня к Дику и от него ко мне.

— Хм, получается, если я станов­люсь псом, то он становится мной? Но как же это проверить?

Некоторое время я просто сидел и смотрел в черновик, после чего за­хлопнул его со словами: «Глупость какая-то». Но факты оставались фак­тами. Обычным сном это уже нельзя было назвать. Моё открытие немного пугало меня, хоть я давно уже ничего не боялся.

Несколько следующих дней я потра­тил на изучение новых свойств своего ментального тела. По крайней мере, так я объяснял то, что со мной проис­ходило. Во-первых, я не просто видел во сне то, что случалось на яву, я мог самолично управлять собачьим телом. А это значит, что ночами моё мета­физическое «Я» не засыпало. Но поче­му-то я высыпался, и днём чувствовал себя довольно бодро. Пока я искал ответы на эти вопросы, приближался мой день рождения. Я встал рано ут­ром, и пришёл на кухню, а на столе меня ждал огромный желейный торт, и записка, которая гласила: «С днем рождения, сладкий! Когда поешь, убе­ри торт в холодильник». Я налил себе чашку чая, отрезал от него кусок, и, позавтракав, ушёл на пары, а вечером мать с тёткой устроили мне сюрприз. Когда я вернулся, они встретили меня на пороге, и, закричав в один голос: «С днём рождения!» кинулись обнимать меня, целовать и трепать за волосы. А после, когда мы сели за стол, они вручили мне подарок. Это была но­венькая цифровая видеокамера. Такие только начали появляться в магазинах, и стоили пока что бешеных денег.

— Будешь питомца своего снимать, забавные моменты ловить! А потом в «Сам себе режиссёр» отправишь, про­славишься!

— Тёть, ну что за глупости.

— Почему глупости! Вдруг на теле­видение пригласят! Может приз, какой выиграешь!

Я вздохнул и улыбнулся, чмокнув обеих в щёку.

— Ну, спасибо.

Тётка моя передачу эту страсть как любила, а вот я телевизор смотрел крайне редко. Некогда было. Но камере применение я всё же нашёл. Установил её на ночную съёмку, чтобы запечат­леть тот момент, когда я просыпаюсь в чужой шкуре. Но никаких результа­тов это не дало. Хотя я и сам не знал, что же хотел увидеть на видео. На нём не было ничего сверхъестественного, лишь то, что я засыпаю, а потом снова и снова просыпаюсь собакой. Одна­жды, я отважился показать это видео Ефиму, и на перемене, он внимательно следил за тем, как я говорю: «Сейчас вы узрите чудо. Я лягу спать, а проснусь в теле своего пса. Чтобы это доказать, я принесу мячик и положу его на стол, а потом встану на задние лапы и до­стану с полки книгу Ремарка».

— Вау, — сказал он, — ничего себе! Либо твоя собака разбирается в клас­сике, либо это и правда ты!

— Да. Проблема в том, что я не знаю, почему это происходит. Уже целый ме­сяц пытаюсь выяснить и пока ничего. Совсем ничего.

— Тебе надо отправить это видео в научную передачу! — хлопнул он меня по плечу, вернув мне камеру.

— И ты туда же! Нет, никуда я его от­правлять не буду. Я просто хочу разо­браться в этом.

— Но ты же не просто так мне его показал?

— Ну да. Не просто. Помощь твоя нужна. Можешь пса на одну ночь себе забрать?

— Да в принципе могу.

— Отлично. Тогда я тебе ещё каме­ру отдам. Я лягу спать, а ты снимай всё, что будет происходить. Хочу про­верить, работает ли это на расстоя­нии.

— Ха, а ты можешь что-нибудь кру­тое сделать, когда в его шкуре ока­жешься?

— Например?

— Ну не знаю, к брату моему в ком­нату забежать и за задницу его уку­сить! — И он рассмеялся, сдерживая слёзы.

— Не, с братом сам разбирайся, а у нас эксперимент серьёзный! Глав­ное камеру наготове держи! Займёмся этим в выходные.

Мы дождались субботы, и я привёз ему Дика.

— Пока, дружок! — Я поцеловал его в макушку и погладил по спине. — Это только на одну ночь.

— Постой, — крикнул Ефим, когда я уже уходил, — а как я пойму, что это ты?

— Хм, — на долю секунды задумался я. — Поймёшь! — И я многозначитель­но ему улыбнулся.

— А ты куда собаку дел? — Спросила тётка вечером.

— Да я это… Валерке отдал, на одну ночь. Он тоже питомца хочет, вот пы­тается понять, надо оно ему или нет.

Конечно же, им с матерью я ничего говорить не стал. Ещё панику разведут. Или чего доброго, по врачам потащат.

— Меньше знают, крепче спят. — Думал я. А сам поужинал и лёг спать. Ночью, мои ожидания снова оправда­лись. Я проснулся в квартире Ефимо­ва, и с горечью заметил, что пёс спал у входной двери. Наверное, ждал моего возвращения. Я встал и направился в комнату Ефима. Он лежал на кровати и играл в игрушку «Электроника», ту самую, где волк ловит корзинкой яйца. Я запрыгнул на кровать, вскочил на друга и начал прыгать по нему, отбивая лапами ритм. От неожиданности Ефим выронил из рук игрушку, и та упала на пол, а он стал крутиться и извиваться, пытаясь скинуть меня с кровати. Когда он оказался на боку, я легонько укусил его за ягодицу, и он визгнул как дев­чонка и засмеялся.

— Да понял я, понял.

Он встал и взял в руки камеру.

***

В конце мая наступила сессия. По­скольку экзамены были для меня очень серьёзным делом, на этот период я брал на работе отпуск. Изучение своих ноч­ных путешествий я совсем забросил, потому что все мои возможные объ­яснения данного феномена один за другим сводились к нулю, да и к тому же, сейчас я был полностью погружён в учёбу. Как-то солнечным днём я не торопясь плёлся домой после очеред­ного экзамена, очень довольный сво­ими оценками. Самым, пожалуй, слож­ным для меня предметом оказалась инженерная графика. А всё потому, что наш преподаватель требовал к своему предмету особого внимания. Он был настолько строг и ворчлив, что мно­гие побаивались ходить к нему на пары, и даже безупречное знание его предмета не давало гарантии получить высокую оценку, потому что он всегда задавал кучу дополнительных и не все­гда логичных вопросов. Но мне уда­лось сдать её на отлично. Вообще, из всей нашей группы на высший балл сдали только я и мой одногруппник Кирилл. Поэтому я топал по дороге с улыбкой до ушей и задорно улыбался всем прохожим. Я подошёл к подъез­ду, и у самой двери заметил старушку, шедшую с огромным, и, по всей види­мости, очень тяжёлым пакетом.

— Давайте я вам помогу. — И я под­хватил пакет и открыл ей дверь.

— Ой, спасибо, милок. Я на втором этаже живу. Невысоко.

Она очень медленно ходила, но так как я никуда не торопился, то терпе­ливо ждал, пока она поднимется по лестнице на свой этаж. С виду она была не так уж и стара, и я бы не дал ей больше шестидесяти лет. Выглядела она довольно хорошо, но из-за явной проблемы с ногами, передвигалась очень и очень медленно. В пролёте между первым и вторым этажом она остановилась, чтобы передохнуть, и, опёршись на перила, устремила взгляд в окно.

— Знаешь, я ведь ещё в рассвете лет, а ходить уже не могу. В аварию попала несколько лет назад. До сих пор с по­следствиями борюсь. А у меня внучата, помладше тебя, есть. Ещё в школу хо­дят. Приезжают ко мне, а ведь я даже поиграть с ними толком не могу.

Я улыбнулся, но отвечать ничего не стал. Она тяжело вздохнула, и мы по­шли дальше. Наконец, мы добрались до её квартиры. Она достала ключи, и всё так же медленно открыла вход­ную дверь.

— Проходи. Вон туда, на кухню от­неси, а я тебя сейчас угощу чем-нибудь.

— Да спасибо, бабушка, не надо.

— Ну, хоть, конфетку возьми. Помог всё-таки. Ты с какого этажа?

— Я с первого.

— А звать тебя как?

— Сеня меня звать. Арсений Коль­цов.

— Кольцов, говоришь. — Она за­молчала на несколько минут, снимая в прихожей ботинки. Потом, кряхтя, она дошла до кухни, взяла со стола горстку конфет, и всё так же не спеша вернулась ко мне в прихожую.

— Вот, держи. — Я подставил руки, и она насыпала в них конфеты.