Бесплатный фрагмент - Путь скульптора Владимира Егорова

От редакции

В книге рассматривается творческий, жизненный путь известного русского советского скульптора Владимира Егоровича Егорова, неразрывно связанного с Уралом, городом Свердловском-Екатеринбургом, где произведения этого автора давно стали общеизвестными, знакомыми каждому.

Его образы старых уральских мастеров-камнерезов, героев, военных, политиков на выставках и в монументах отразили и исторический путь нашей страны и ее опорного края. Жизнь скульптора была нелегкой, но счастливой, состоявшейся. Написавший книгу Вадим Гривский — это сын скульптора доктор философских наук Вадим Владимирович Егоров, иногда использующий данный псевдоним для подписи своих работ именно по искусству, истории художественной культуры. Гривки — малая родина его отца и заодно — способ уйти от некоей тавтологии, когда бы В. Егоров писал о В. Егорове. Своего рода «секрет Полишинеля», раскрытый еще до приобщения читателя к тексту. Здесь довольно много фактического материала, в том числе о том, когда создано то или иное произведение, размеры, библиографические данные.

Адресовано культурологам, искусствоведам, художникам, краеведам, а также всем читателям, интересующимся жизнью и творчеством людей культуры и искусства Урала, России прошлого и настоящего.

Вместо введения

Известность скульптора, художника-монументалиста определяется, пожалуй, не тем, знают ли широкие массы его имя и фамилию, узнают ли в лицо (подобно актеру), а прежде всего тем — известны ли людям сами произведения мастера. В этом смысле скульптор Владимир Егорович Егоров известен очень. Миллионы людей в Екатеринбурге и на Урале, и по стране знают работы Егорова, иногда даже не представляя без них своего города.

В Екатеринбурге это памятник великому русскому ученому, изобретателю радио, нашему земляку А. С. Попову в сквере у почтамта (1975, чугун), памятник революционеру и организатору советской власти на Урале И. М. Малышеву (1977, красный гранит) на улице, носящей имя Малышева, памятник разведчику Николаю Кузнецову (1985, бронза) на бульваре Культуры Уралмаша, где легендарный герой до войны работал, памятник М. И. Калинину (1974, сталь) на территории Машиностроительного завода имени Калинина, мемориальная доска П. П. Бажову (1979, бронза) на улице Бажова (перекресток с Ленина), открытая в дни 100-летия со дня рождения великого русского уральского писателя, мемориальная доска Декабристам (1964, чугун) на улице Первомайской (угол с Толмачёва), где на почтовой станции останавливались декабристы в 1826—1827 годах, следовавшие этапом в Сибирь через Екатеринбург, мемориальная доска директору Уралмаша в военные годы Б. Г. Музрукову (1983, бронза) на доме, где он жил на Красных партизан 1 (угол с бульваром Культуры 8), диптих-горельеф «Уралмаш — история и современность» (1990, алюминий) в фойе станции метро «Уралмаш», бюст В. Г. Белинского (1958, чугун) на фасаде Публичной библиотеки имени Белинского.

Это памятник В. И. Ленину на главной площади Кургана (1967, бронза, гранит), памятник герою войны — генералу Д. М. Карбышеву (1969, красный гранит) и памятник чехословацкому публицисту — антифашисту Юлиусу Фучику (1975, кованая медь) на Хромпике в Первоуральске, памятник герою — земляку Г. П. Кунавину (1965, чугун) и скульптура «Мелодия» в Каменск-Уральском, памятник Землякам-героям (1968, чугун) в г. Ревда, памятник Тыл — фронту (1969, чугун) в г. Артемовском, скульптуры и памятники в Москве и Московской области, Тюменской и Амурской областях, в Казахстане и на Кубе…

Трудно даже перечислить всё созданное скульптором В. Е. Егоровым с 1950 по 1990 гг., а что значит задумать, сделать в проекте и в натуральную или кратно большую (часто — огромную) величину! Может, кто-то из прошлых или нынешних ваятелей и побольше наваял. Но таких надо еще как следует поискать. И когда найдешь, то увидишь, что на тех работает целый штат так называемых «гладиаторов», то есть безымянных поденщиков, согласившихся вкалывать на чужого дядю за пайку от него или его покровителей. Это от шуточного, вроде — гладить скульптуру по носу и прочим местам. Егоров гладиаторов никогда не держал, хоть и использующих наемную рабочую силу не осуждал. Предпочитая просто все работы делать сам. Другое дело — нанять кого-то месить или копать глину, — это будущих художников, студентов никак не унижает. Здесь нет кражи чужого вдохновения. Наоборот — есть возможность немного подсмотреть за работой большого мастера, хоть краем глаза увидеть его творческую кухню. Егоров сам в московские студенческие годы недолгое время месил глину у великого М. Г. Манизера и потом вспоминал это с ностальгической улыбкой.

Монументальные и станковые, выставочные произведения Егорова посвящены главным образом нашим героям труда и войны, а также самым обыкновенным людям, делами и силами которых держится и развивается Россия. Помимо скульптуры Владимиром Егоровым созданы и графические работы во время его поездок по странам Африки, на Кубу, живописные пейзажи уральской природы, также экспонировавшиеся на московских и свердловских выставках. Почти сорок лет творчества, неустанной работы в искусстве (1951—1990) заслуженного работника культуры России, народного скульптора Урала В. Е. Егорова (1927—1990) были и есть, перешли с нами в 21 век…

Глава 1. Детство, школа

Владимир Егоров родился воскресным днём 24 апреля 1927 года в Поволжье — в селе Гривки Салтыковского района Саратовской области третьим ребёнком и единственным сыном в семье Егора Михайловича Егорова, 1887 года рождения, столяра и бригадира плотников мастера на все руки. Остроумный и весёлый, сероглазый худощавый Егор был любим всей округой. Всегда бескорыстно придёт на помощь, поддержит делом и добрым словом. В германскую брат его Иван (младше на три года) храбро воевал, но попал в плен, и Егор тянул на себе и семью Ивана. Немцы трижды от них бежавшему и трижды пойманному русскому солдату объяснили внятно: еще раз сбежишь и поймаем — расстреляем. Но солдат бежал опять, четвёртая попытка удалась. Вернулся на радость семье и односельчанам. И сестре своей Анне, 1900 года рождения (позже в замужестве — Аринушкина), Егор тоже помогал. Он хорошо разбирался в технике, а вышивал гладью, валял валенки и вязал варежки — лучше всех. «Женщин до валенок и вязания хорошо б вообще не допускать, это мужское дело», — c добрым юмором говорил Егор Михайлович. Он мастерил, конечно же бесплатно, детские игрушки и был обожаем детворой. Дядя Егор, можно сказать, был их кумиром. Егор Михайлыч, поволжский крестьянин-середняк, был местным самоучкой-философом, к которому тянулись люди. Шли вечером поговорить, попросить совета или конкретной помощи. А ещё Егор обладал хорошим певческим голосом и слухом, отлично рисовал. Первые впечатления от рисования и лепки к сыну Володе пришли от отца. Мать будущего скульптора — Дарья Герасимовна, урождённая в 1893 г. Гришина, светлая, голубоглазая, тоже положительная, но не такая весёлая, как её муж, была тоже из тех мест. «Кум Семён, кума Наталья, кум Герасим, кума Дарья», — присловье какое -то тогдашнее. Говорили, что она хоть и крестьянка, но когда-то её предки были казаками, причём довольно родовитыми, авторитетными. Может быть это были даже культовые с 18 века в тех и окрестных краях казаки и землеустроители Сохинов и Саблин.

На три года старше Володи были похожая на мать сестра Мария и на два года старше — похожая на отца Полина. До этого в семье Егоровых была ещё до этих детей дочка, Таня вроде бы. В далеком двадцать втором, когда в Поволжье разразился сильный голод, Егор Михайлович уехал на заработки и привёз домой мешок сухарей. Десятилетней Танюше с голоду они показались удивительно вкусны, она забралась на чердак и наелась вдоволь. Измученный голодом организм ребёнка не выдержал, Таня умерла. Поэтому когда в тридцать третьем из-за засухи в Саратовщине начался ещё более сильный голод, Егор Михайлович во избежание новой трагедии в своей семье попрощался с братом и сестрой, забрал жену и детей и отправился в сторону Москвы. Новое пристанище семья Егоровых нашла под самой Москвой вблизи Тёплого Стана, в посёлке Коммунарка. Некогда селенье Фитарёво. А в тридцатые — образцовое хозяйство ближнего Подмосковья. В наше время уж несколько лет как Коммунарка в черте Москвы, строятся огромные жилые массивы, действует известный медицинский центр и сюда-отсюда метро ходит.

Только зарождавшееся животноводческое, птицеводческое, овощеводческое агрохозяйство — совхоз «Коммунарка» — основанное в двадцатые Ф. Дзержинским для обустройства детской Коммуны и снабжения продуктами жителей Москвы, быстро развивалось.

Насчет дачи там Г. Ягоды народ не знал — объект был секретным, но что совхозом курировал наркомат внутренних дел было хорошо известно. Егора Михайловича бригадиром плотников руководители совхоза взяли с удовольствием. И Дарье Герасимовне в здешнем лесничестве нашлась работа по душе — растить деревья, делать им прививки. Получили нехитрое жильё, без удобств, конечно. Мария, Полина и Володя пошли в школу. Жизнь понемногу налаживалась. Новый 1934-й год встречали весело, с песнями и хороводом вокруг ёлки, хотя и почти подпольно. Тогда новогодняя ёлка ещё считалась «поповским пережитком». А Мария уже была пионеркой. Только через пару лет под беззаветным натиском на кремлевских сотоварищей со стороны секретаря ЦК ВКП (б) Павла Постышева ёлка вернулась в дома наших людей.

Весной тридцать четвёртого стряслась в семье большая беда. Отец с маленьким Володей пошли в баню и разгорячённые возвращались назад. Переправляясь через ручей, Егор Михайлович взял сынишку на руки, да подскользнулся на наледи и оба рухнули в ледяную воду. Пока шли до дому, сильный ветер обжигал до костей. Дарья Герасимовна с дочерьми не отходили от постелей слегших с воспалением лёгких Егора Михайловича и Володеньки. Думали, мальчик не выживет. Выжил, а вот Егор Михайлович умер, не дожив до сорока семи лет. Мать как могла поднимала троих детей. Но без мужа стало тяжко. И так без накоплений на новом месте жили, а тут лютая бедность одолевала. Володе иногда в холода и сырость неделями было нечего надеть в школу. Но выкарабкивались что было сил…

В школе Володе повезло с учителями — молодой первой учительницей Лидией Семёновной Адамовой и учителем рисования и физкультуры Виктором Николаевичем Кесаревым. Жаль иногда, поначалу особенно, приходилось школу пропускать — было нечего надеть, такая незадача. Всей семьёй участвовали в создании Липового парка. На выходные иногда мать возила Марию, Полину и Вову в Москву, знакомились с Третьяковкой и Музеем изобразительных искусств имени Пушкина. Вот картина «Дети, бегущие от грозы» запомнилась всей семье, сами не раз так бегали. Автор -художник Маковский Константин Егорович. И брат его прекрасные картины написал. Владимиром Егоровичем звали. Ого, Володькин тезка. Вот тогда в душе хорошо рисовавшего Володьки и проснулась дерзкая мечта стать художником, скульптором. Пименов, Антокольский, Волнухин… Позже Володя оборудовал себе место для рисования и лепки в сарае рядом с домом, не столько для острастки кого-либо, сколько для хохмы привязывая к двери сарая большую сердитую дворнягу. Лучшим другом был одноклассник Сашка, по прозвищу Колчак, поскольку в играх в войнушку всегда был белым. Кино — «Семеро смелых», «Чапаев», «Волга-Волга», «Цирк», фильмы Чаплина и другие — смотрели в местном клубе, пробираясь по другую сторону полотна экрана.

В футбол бегали играть во Вторые Горки (Горки-2) с мальчишками постарше, сыновьями …членов тогдашнего Политбюро во главе с самым старшим рыжим Васькой Сталиным. Играли и Микоянчики. Васька наглый, смелый, но не от осознания себя сыном божьим, а просто вот таким он уродился. Как-то во время очередной игры Сталин-младший поставил девятилетнего салагу Володьку Художника на ворота. Тот защищал ворота хорошо, но по малолетству пропустил в конце игры обидный гол. Васька пришёл в ярость и влепил Володьке пенделя под зад. Тогда разозлился Володька и, отбежав в сторонку, во всю глотку заорал на Ваську: «Рыыжиий». Дружок Сашка Колчак, крепыш, играл тогда против них. Васька, юноша почти, команды составил так, чтобы пацаньё по возрасту и силам друг друга уравновешивали, хоть примерно. В общем, вот так обычные коммунарские мальчишки и дети И. В. Сталина, А. И. Микояна и других высших персон СССР в футбол играли. Сталин против Колчака.)

Первые дни начала войны запомнились с фотографической четкостью. На поселковом собрании кто-то из президиума начал свою горячую речь так: «Товарищи, друзья! Напали на нас аж с трёх сторон. Гитлер, немец и… германец!..» Мальчишки войны не боялись. Наоборот …обрадовались. У Володьки новая рогатка на красной резине, мощно пломбами свинцовыми стреляет и новый поджиг. Держись, немчура. На войну по малолетству, однако, не взяли. Володька оформлял пожарную часть, в годы войны работал в совхозе, в том числе почти как истый ковбой объезжал лошадей. Многие годы спустя на Кубе под овации кубинцев и русских обуздал местного кубинского чёрта-мустанга! На фронт по возрасту не взяли. Но события развивались жёстко. Немцы уже в Апрелевке…

В эвакуации вновь оказались в родном Поволжье в районе Энгельса. По дороге чуть не погибли под бомбёжкой. Попросились, идя через одну деревню, в дом на ночлег. Но хозяева дома их не пустили. Пошли куда подальше, на окраину деревни. Их приютили, от усталости спали крепко. Наутро узнали, что ночью была бомбёжка. От дома, куда их не пустили, осталась дымящаяся воронка. Как говорится, иногда и впрямь не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Работал Вова, его мать и сёстры, как и вся страна, почти круглые сутки. Дети войны… поэтому взрослели быстро. В эвакуации в районе г. Энгельса их поселили в казарменного типа бараки, неожиданно чистые, большое помещение разгородили верёвками, навесив на них простыни, разные тряпки. И украинцы были здесь, как дивно их женщины иногда вечерами пели, душа улетала!

Глава 2. Учеба на художника

После войны и после десятилетки Владимир уже конкретно решил учиться на художника. Его выбор пал на Московское художественно- промышленное училище имени М. И. Калинина, на скульптурное отделение. Можно было, вообще-то, и в Суриковку податься, да мать умерла, жили впроголодь. Мать, как и отец когда-то, заболела в начале сорок шестого воспалением легких. А сосед, фельдшер взялся ее быстро вылечить. «Не бойсь, Дарья Герасимовна, я тебя быстренько на ноги поставлю». В ту пору в медицинский обиход стали входить антибиотики. И сосед, как многие тогда, был очарован новыми лекарствами. Дал Дарье ударную дозу. Но сердце больной не выдержало. Чуть не случилась и еще одна беда. Володя и сестры всегда были людьми светлыми, очень положительными. Настоящие оптимисты. А Полина и вовсе ангел изумительный, какие крайне редко бывают. Но в юности любила пошутить, иногда чуть подтрунить над братом. И вот как-то раз пошутила, а он принял всё за чистую монету. Схватил первое, что подвернулось под руку и запустил в сестренку. А это был… утюг чугунный. Он пролетел буквально в паре сантиметров от головы Полины, даже ахнуть не успела. Слава богу, обошлось. Иначе погубил бы и её жизнь, и свою. «Это был мне урок навсегда. В любой ссоре держать себя в руках! Страшный эпизод моей зеленой юности. Полина… как я мог!». Так что нордический, можно сказать, характер Володи Егорова когда-то не был таким. Мария, старшая сестра, взяла хозяйство на себя.

В училище Калинина, куратором которого был сам «всесоюзный староста», студентов обещали кормить и было что-то вроде пансиона. Поступали фронтовики, талантливые парни, в орденах, конкурс бешеный. Красавцы с наградами конкурс не прошли… Но Володьку в старой телогрейке приняли.

Его учителями стали скульптор и живописец, некогда приятель И. Е. Репина Георгий Васильевич Алексеев. На одном из престижных конкурсов Алексеев взял первую премию, а вторую… Репин.

Алексеев был прекрасным педагогом. Он был знаком с самим Лениным, сделав с Ильича за работой в Кремле в ноябре 1918 года несколько карандашных рисунков. Алексеев позже рассказывал Володе эпизод, как во время работы над образом Ильича с натуры он уронил карандаш. Оба враз нагнулись и… ударились головами. Удар был большой силы, у Алексеева от удара искры полетели из глаз, потом всё потемнело. Он еле удержался от обморока.

Глянул на Ленина и понял, что и тому так же жутко больно. Но держится, чтоб не смутит пришедшего сюда художника. Вместе с профессором Алексеевым педагогом у Егорова был и скульптор, медальер Марк Александрович Шмаков. Композицию вёл Иван Константинович Стулов. Живопись и академический рисунок преподавал бывший передвижник, народный художник СССР, академик Василий Николаевич Бакшеев. Он, кстати, с тем же Репиным тоже был хорошо знаком.

Директор совхоза был резко против поступления расторопного, способного юноши в МХПУ и грозил тюрьмой. Тогда это считалось сельской местностью, откуда в город не пускали. В целом оно, конечно, понятно, да только уж злобствовать-то зачем? Другие студенты ведь подобные вопросы решали. Володя не знал как и быть, написал письмо в Приёмную Калинина, и получил поддержку, доброе напутствие.

Учились по десятибалльной системе, Володя Егоров нередко получал Первые Пятёрки (=десятки). Но рекордсменом по учёбе был Володькин друг, прямой потомок Александра Сергеевича Пушкина коренной москвич Мишка Пушкин. Иногда в тесной комнате Мишки Володька ночевал… на шкафу. Володя жил то в общежитии московском, то в Коммунарке, когда позволяли обстоятельства. Ещё друзьями-однокашниками юного Егорова стали (впоследствии известные московские художники, скульпторы) Юрий Тур, Сергей Дозоров. Тур и Пушкин как-то ухитрялись ещё и альпинизмом заниматься в секции прославленного скалолаза и скульптора Е. М. Абалакова. Это голодное благословенное время Владимир Егоров вспоминал потом всегда. Летом в пионерлагере был вожатым, встречался как-то с матерью Зои Космодемьянской Любовью Тимофеевной. И не раз с Еленой Фабиановной Гнесиной, благоволившей к мальчишке-музыканту, одному из Володькиных дружков (известным почему-то не ставшим). Разрушенное Подмосковье поднималось из руин невероятными усилиями людей.

Впрочем находилось иногда и время прогулок по Москве, веселых шуток. Как-то, вчетвером идя по улице Горького, остановились и, задрав головы, напряженно уставились на крышу одного из домов. Многочисленные прохожие тоже стали останавливаться и смотреть что случилось, собралась огромная толпа, а ребята со смехом побежали дальше. Не менее трёх раз сработал у них и пресловутый номер с тринадцатым билетом. Когда нет возможности выучить на сессии все экзаменационные билеты, то учишь вместо оставшихся билет номер 13. И если попадается невыученный, то тут же запихиваешь его в общую кучу на столе. В ответ на недоумение преподавателя смиренно сообщаешь, что, мол, ты парень суеверный и тринадцатый билет брать боишься. «Да что Вы ерунду городите, молодой человек. А ну берите ваш билет, возьмите себя в руки и готовьтесь!» — приказывает экзаменатор. Приходится подчиниться, что поделаешь.

Практику проходили на Урале, в Курганской области и уральские места Владимиру понравились. В Москве по вечерам работал, вместе с другими студентами месил глину в мастерской знаменитого советского скульптора Матвея Генриховича Манизера, чёткость которого в делах всех восхищала. За глаза минута в минуту приезжавшего в мастерскую мэтра парни звали Механизером. Лепил по учебным заданиям и для души портреты, небольшие настольные скульптуры. Много рисовал. В 1950 г. начал делать дипломную работу «Ф.Э Дзержинский». По работе довелось советоваться аж с С. Д. Меркуровым. Был у Меркурова на большущей даче, где ваятель показал студенту свой портрет Дзержинского. В сарае мэтр в бобровой шапке отрыл тростью из под снега свою давнюю скульптуру: «Нравится?» — «Нравится…» — из вежливости соврал Володя, а про себя подумал: «Барахло ты сделал, Сергей Дмитрич. Я лучше сделаю!»

Меркуров — автор гигантской статуи Ленина над Дворцом Советов, который должен был подняться в центре Москвы на месте взорванного Храма Христа Спасителя, да из-за войны так и не построенный. Рассказчик он был великолепный. Затаив дыхание Володя услышал из его уст еще на младших курсах вот такую байку: «Я младше вас был, почти мальцом, хоть и росту был уже завидного, когда заметили во мне художнический дар и послали в ученическую поездку в Париж. Это случилось еще в конце прошлого века. Вот стал учиться в студии и постепенно замечать чью-то заботу. Услыхал про некого барона, что когда-то жил в России. Мне с его помощью помогли, например, прилично одеться. Только в обуви сначала ходил старой, здешняя обувка жала ноги. Но в Париже все есть, решился и этот пустяк. Потом повезли меня к барону, седому старому, но видно что богат, влиятелен. Оказалось, тьфу ты, боже мой… Дантес! Жив до сих пор. Как-то это совсем нехорошо. Но все же за заботу я его поблагодарил. Потом еще не раз виделись. С трудом спросил его о Пушкине, как так могло случиться. Он мне на это только ответил: Задира был..! Такая вот история очень давнишняя». Мишка Пушкин закипел, но ни слова не сказал. Тогда Вова и ребята Меркурову поверили. Но потом узнали, что хоть Жорж Дантес жил долго, до 1895 года, но Меркуров был в Париже только в 1902-м или еще попозже.

Дипломную работу Егоров делал в мраморе (высота 1,0 м). Накануне купил себе на барахолке китель и полевую сумку через плечо по писку моды того времени, носил стальное (стильное!) пенсне. Девушка у него была, жила прямо на Арбате, клоповник страшный, работала чертежницей у Туполева, великого человека с невыносимым характером. Расстались как-то вдруг и навсегда. Накануне защиты диплома мрамор барельефа предательски треснул, Володя очень переживал, впервые закурил, а то, по его словам, не курил бы в жизни никогда. Но вот дипломная защищена на «отлично», учёба позади, и молодой скульптор, начитавшись чудесных уральских сказов Павла Петровича Бажова, попросил распределить его на Урал. Друзья смеялись, что все добрые-то люди стремятся в Москву, а наш Володенька, почти москвич, надумал дёрнуть на Уральские горы. «Володька, ты из нас самый талантливый. Москва тебе рада будет. Куда тебя несёт?» — урезонивал его праправнук гения русской поэзии. Но Егоров решил твёрдо работать в крае мрамора, гранита, малахита. Только потом он понял, что Урал мрамором не так уж и богат.

Глава 3. Приезд на Урал, в Свердловск

Работать Егоров уехал в посёлок Мраморское, памятуя о Степане Эрьзя и его идее двадцатых годов Красной Академии скульптуры на Урале как раз в Мраморском. Тянуло в царство мрамора, к большим темам. И главной темой стал образ старого уральского камнереза с его творческим азартом, живинкой в деле. Тогдашние старейшие мастера помнили ещё Урал демидовский, царский необычайно жестокий и таинственный. Они скульптору почти родня в профессиональном отношении. Зверевы, Татауровы, Оберюхтины… В Мраморском Владимир Егоров внёс свою лепту в возрождение народных художественных промыслов как художник — инструктор местного завода. Об этом периоде его жизни написал в своем рассказе писатель В. А. Стариков «Рябиновая ветка» (Свердловск, 1955).

Но в том же пятьдесят первом молодой скульптор понял, что ему нужен всё же мир более масштабный и переехал в Свердловск, связав с этим городом свою дальнейшую жизнь. Кстати, в Мраморское ездил ещё года два периодически.

Первой, хоть и не шибко творческой, работой В. Е. Егорова в уральской столице стало геральдическое панно с Гербом РСФСР и знаменами на фасаде Свердловского горсовета. Понятно, здесь особенно не разгуляешься, но поискать и внести некоторые свои нюансы в композицию, поработать над складками и светотенями знамён, колосьями и лентами самого герба, пожалуй, есть возможность.

Тогдашний председатель горсовета Земляниченко дружески улыбнулся и попросил: «Владимир Егорович, вы человек пока неженатый. Эта сумма за прекрасную работу вашу в одиннадцать с половиной тысяч рублей велика для городской казны. Вы работали восемь дней без отдыха, конечно. Но может Вас устроит сумма в восемь тысяч. По тыще в день, а?» — «Устроит», — добродушно согласился молодой художник. В гастрономе на ул. Толмачева купил из гонорара бутылку самого дорогого грузинского коньяка и вмонтировал в небольшую нишу за своим панно. Потомкам, сюрприз!))

Земляниченко Виктор Федорович — глава города Свердловска, при котором горсовет был увенчан башней с часами, золоченым шпилем, красной звездой и обрел почти кремлевский силуэт. В том 1954-м он уже знал, что идет вразрез с новым трендом хрущевской борьбы против архитектурных излишеств, но не отступил. 29 октября 1954 г. в город приехал Первый секретарь ЦК КПСС и Председатель Совмина СССР Н. С. Хрущев. Горсовет привел Никиту Сергеича в ярость. «Ты что делаешь, зачем эта показуха. Кремль здесь устроил!», — кричал он на председателя горисполкома. Тот мужественно выстоял, но поста лишился. Получил должность как бы даже повыше, но уже не первого лица — зампреда облисполкома. Разболелось сердце, умер в 51 год, в мае 1958-го…

В конце 1951 — начале 1952-го, вместе с другими уральскими скульпторами — М. П. Крамским и Г. Н. Белоярцевой — Вайсберг, — Владимир Егоров работал в г. Нижнем Тагиле над скульптурным оформлением ДК Нижне-Тагильского металлургического комбината (НТМК) — барельефы, геральдические вставки, фигуры передовиков. В Свердловске познакомился и подружился со скульпторами А. А. Анисимовым, Г. В. Петровой, П. А. Сажиным… Первой выставочной работой Егорова на Областной выставке 1952 г. стала двухфигурная композиция «Брат-герой», посвященная корейской войне, где взволнованная девушка подбегает и дарит цветы брату, возвращающемуся после боя героем.

В те дни советские люди очень переживали за Корею, ненавидели американскую агрессию. Егоров вспоминал потом один смешной эпизод. Они с приятелем-корейцем, кандидатом наук, которого звали Костя Пак, и ещё художниками забрели в одно кафе, где было очень уютно, звучала хорошая музыка. Заказали официантке блюда и напитки, та шепотом у Егорова поинтересовалась национальностью приятеля, узнала что кореец. Дальше случилось непредвиденное. Девушка остановила музыку и громко на весь зал произнесла: «Дорогие товарищи! Здесь присутствует один из сынов героического корейского народа! Вот он. Давайте поприветствуем его». После слов официантки-комсомолки кафе взорвалось аплодисментами посетителей, а Костя, Володя и компания, давясь от чудом сдержанного смеха и смущения, постарались поскорее покинуть этот зал. Не отравленное еще скепсисом искреннее время, все молодые, полны замыслов.

Потом были изящные фигурки свердловских балерин. А одна из женских фигур на фасаде горсовета (со скрипкой) приписывалась Егорову. А другая — Сажину, но ни к одному, ни к другому эти девушки отношения не имели. Лепил Егоров приятеля-боксера, чемпиона СССР Виталия Беляева. Когда появлялось свободное время, то с Беляевым общались довольно часто, он Володю и с чемпионом мира по тяжелой атлетике Аркадием Воробьевым познакомил. Раз с Беляевым произошел забавный случай: поздним вечером на окраине среди каких-то трухлявых сараев к нему пристала местная шпана. Ему драться нельзя — удар кулаком смертелен. Он схватил из этих пятерых самого наглого и враз зашвырнул на крышу сарая. Остальные четверо разбежались.

Егоров сделал барельеф на надгробие на Ивановское кладбище старого большевика, участника революции, а тот оказался… палачом Николая Второго и царской семьи Петром Захарычем Ермаковым. Ну откуда ж молодому художнику совсем недавно из Москвы это было знать. В ту пору «старый большевик» звучало гордо, а тут палач, ладно б хоть только царя. Это сейчас имя Ермакова чуть не каждая собака знает. Свердловчане-то знали, да никто не подсказал. Рассказывали потом уже как он хвалился содеянным, на демонстрациях пафосно вышагивал во главе колонны.

Одним из самых любимых мест свердловской молодежи пятидесятых был Сад Вайнера на ул. Первомайской (б. Клубная). Здесь играл оркестр, постоянно проходили танцы. А когда-то это был Сад Общественного собрания, открывшийся еще в 1880 годы. Располагалось это собрание в здании, где сейчас всем хорошо известный ДК строителей им. Горького. В 1925 г. сад получил имя Леонида Вайнера, уральского революционера, погибшего в гражданскую войну. Построили эстраду, танцплощадку и бильярдную, открыли ресторан. В 1932-м первых зрителей встретил городской мюзик-холл. Долгие годы здесь работал крытый деревянный театр, где игрались спектакли, проводились симфонические концерты. На эстраде выступали Козин, Утесов, Муравский… Здесь давал представления Ленинградский цирк. На танцах в огнях, вечернем летнем свете фосфоресцировала листва и все преображалось, скромные платья девушек становились чудесными сказочными нарядами, в вихре вальса словно весь мир летел куда-то и никуда не хотелось уходить отсюда И хотелось здесь остаться как можно дольше. Звезды были и среди публики — самые разные веселые и изящно танцующие, как, например, молодая красивая работница трамвайно-троллейбусного управления. От поклонников у нее отбою не было. Многие на этих танцах встретили свою судьбу. Да пусть и не судьбу, все равно это было нечто феерическое. Все здесь бывали, включая и Егорова, и его холостых коллег. Иногда в блокнот и зарисовки делали, но по-настоящему этот сад в своем творчестве так никто почему-то не изобразил».

Егоров много работал и уже тогда хорошо получал, костюмы и пальто шил на заказ у лучших портных города, обедал в самом шикарном в ту пору ресторане «Большой Урал». Удивительно всегда умел держаться демократично, но с большим достоинством. Голубоглазый, с освещающей все лицо улыбкой, худощавый, статный, хоть и ростом невысок, около ста семидесяти, физически сильный, как и большинство скульпторов, впрочем. В ту пору из книг ему нравились «Четвертый позвонок» Марти Ларни, Марк Твен, веселая поэзия Джанни Родари, «Рубаи» Омара Хайяма и историческая проза — зарубежная и русская, в том числе — роман «Иоанн Третий — государь всея Руси», трилогия В. Г. Яна. «Слово о полку Игореве» знал наизусть. Конечно любил книги о художниках — Микеланджело, Караваджо, Родене, Бурделе, Коненкове, венгерском скульпторе Штробле. С юных лет имел привычку записывать в блокнот или на просто первый под руку попавшийся листок наиболее впечатляющие высказывания.

Глава 4. Выставки

Настоящую всесоюзную известность скульптору В. Е. Егорову принёс его мраморный портрет «Уральский камнерез Г. Д. Зверев» (1954), где старейший уральский мастер изображён за работой. Взор мастера устремлён на камешок, тепло сжимаемый в руках, благородная внешность человека, беззаветно влюблённого в своё дело, ясный взгляд слегко с прищуром, голова чуть откинута назад… Вряд ли лучше вообще в скульптуре можно выразить такой сюжет. Мраморный бюст в полторы натуры (96 х 60 х 45 см) очаровал, пожалуй, всех, кто его тогда увидел. Григорий Данилович Зверев — сын прототипа бажовского Данилы Мастера — Данилы Кондратьевича Зверева.

Был Данила Зверев горщиком, камневедом, душу камня постиг и тем самым вдохновил Бажова создать чудесный Каменный цветок, нерукотворный. Подбирал камни для знаменитой Карты Франции, созданной русскими мастерами в период франко-русского сближения накануне Первой Мировой. Но камнерезом Данила Кондратьич не был, зато сын его Гришаня камнерезом стал. Да каким! Он и Татауров работали именно как камнерезы по созданию из уральского поделочного камня и самоцветов большой Карты индустриализации СССР, гранили звезды для кремлёвских башен. Можно сказать, с этой темой на Урал Егоров и поехал. В камнерезах он видел пращуров скульпторов и оплот уральского эстетического вдохновения.

Егоров пригласил старого камнереза в свою мастерскую. Позировать у Зверева не получалось. Уж и старенькая его жена пыталась Гришеньку настроить, всё не то. Тогда Егоров придумал выпилить и выточить из доски ружьё, какие в детстве пацанам делать помогал для игры в войнушку. И протянул «ружьё» старику: «Прицельтесь-ка, Григорь Данилыч!». Тот ещё не сразу согласился, покапризничал немного, дескать, ружьё ненастоящее. Потом приноровился, вошёл в роль и дело пошло. В мрамор Егоров портрет сам перевёл, никому таинство это не перепоручая.

«Бюст старого уральского гранильщика, — писал искусствовед Б. В. Павловский, — изваян из куска белого мрамора. Сам мрамор, его тонкая обработка воспринимается здесь не просто как материал скульптуры, а как органическая составная часть самого образа камнереза. С виртуозной тонкостью высеченная в мраморе голова привлекает своей светлой духовной красотой, которая обычно освещает лицо человека в счастливые минуты творческого подъема. Удачно найдена связь взгляда и жеста, замыкающая развитое в композиции движение. Голова камнереза чуть откинута назад, словно он хочет зорче увидеть скрытую красоту камня, глаза смотрят пристально, цепко впиваясь в маленький камешек. Лицо несёт в себе массу разнообразных оттенков, чувств и настроений — оно выражает чувство собственного достоинства, присущего замечательному мастеру, и поглощенность трудом, и любовь к камню, с которым камнерез словно ведет беседу».

На Выставку произведений художников Российской Федерации на Кузнецком мосту портрет камнереза был принят выставкомом «без голосования» — высшая честь и похвала для художника, молодого — тем более. Невдалеке от полотна А. Бузовкина «Андрей Рублев» бюст работы В. Егорова, изображающий камнереза Г. Зверева.

И старейший живописец Московской области, и совсем молодой свердловский скульптор задались целью воссоздать образ талантливых мастеров, воплотивших в себе замечательные творческие черты великого русского народа.

В 1955-м на Всесоюзной художественной выставке у портрета Зверева долго стоял великий Е. В. Вучетич и много других мэтров искусства. Как-то подошла троица немолодых уже людей в дорогих широких, по тогдашней моде, костюмах: «Молодой человек, Вы нас покорили своим уральским камнерезом. Ничего подобного давно не видели. Хочется сделать Вам приятное, но под рукой нет ничего, кроме этого!)» — и протягивают шоколадную конфету, улыбаясь. «Какие-то чудные» — удивился В. Егоров. «Бери, Володя, это Кукрыниксы» — из собравшейся вокруг толпы сказал Егорову знакомый. Горячо поздравляли Володю Н. В. Томский, Л. Е. Кербель, В. Е. Цигаль, П. И. Бондаренко. С Кербелем хорошо дружили много лет.

Портрет камнереза Зверева экспонировался на V-й Международной выставке в Варшаве 1955 г., обошёл другие выставки, был награждён, вошел в разные книги, альбомы и распечатан на чёрно-белых открытках Худфонда СССР.

Русский музей пожелал приобрести скульптуру в свою бессмертную коллекцию. Но молодой автор, поблагодарив за такое лестное предложение, отказался от него. Портрет уральского мастера должен находиться, так сказать, на родине героя — в Свердловской картинной галерее. Он и сейчас там — ныне это Екатеринбургский музей изобразительных искусств. Это были переломные моменты в судьбе художника, одни из его звёздных часов. Наверно, самые яркие.

Глава 5. В Союзе художников и Всесоюзном Выставкоме

Егоров был не только принят в 1956 г. в члены Союза художников СССР, но и вскоре стал в 1957 году членом Всесоюзного Выставкома СССР. В Выставкоме все вставали, когда он заходил. Кто-то забавно пошутил тогда на эту тему: «И все биндюжники вставали, когда в пивную он входил!..». Его называли лауреатом Сталинской премии, он бы стал таковым, но эти премии уже отменили. Его следующей звёздной работой стал скульптурный портрет «Умелец Н. Д. Татауров», также с большим успехом экспонировавшийся на всероссийской и всесоюзной и других выставках, приобретённый вскоре Нижне-Тагильским музеем изобразительных искусств. Опять же за работой уральский старый мастер Николай Дмитрич из рода камнерезов Татауровых. Но тема подана по-новому, обретая черты жанровости. Татауров изображён в полный рост, хоть и сидящим, фигура в полторы натуры, передник, толстые ботинки, хитроватый взгляд поверх очков… В Татаурове нет некоего природного аристократизма Зверева, гордой посадки головы, но есть обаяние простого русского человека, влюбленного в свою работу, выражено то, что Бажов с большой симпатией назвал «живинкой в деле». Опять успех на выставках.

Эту работу приобрел Нижне-Тагильский музей изобразительных искусств. Они, тагильские музейщики, тогда особенно старались приобрести в свою экспозицию громкие произведения современных уральских авторов. Это было время, когда едва ли не каждая выставка произведений свердловских художников становилась открытием одного -двух -трех произведений, принесших честь и славу нашего изобразительного искусства в масштабах РСФСР, СССР и даже мира. Как здесь не назвать полотен «К сыну за помощью» А. Бурака, «Зоя» И. Нестерова, «Плотогоны» Е. Гудина, «Литейщики» И. Симонова, скульптур «Димка» П. Сажина, «Ярославна» М. Заскалько, «Мальчик с голубями» Г. Петровой… До постройки Дома художника на Куйбышева 97 Свердловская организация Союза художников находилась в здании Дома литературы и искусства, сокращенно ДЛИ на ул. Пушкина (впоследствии Дом работников культуры, а нынче — Дом писателей). Здесь жизнь била ключом. Проводились выставки, распределялись заказы, обсуждались разные события и вопросы художественной жизни, отмечались дни рождения, проходили веселые сходки и капустники. В кафе сидели до глубокой ночи. Здесь постоянно бывали и не только художники, но вообще цвет творческой интеллигенции города. В том числе — пожилой уже главреж Театра музкомедии грузинский князь Георгий Иванович Кугушев и кумиры публики этого театра Анатолий Григорьевич Маренич, Полина Александровна Емельянова, крупнейший архитектор Константин Трофимович Бабыкин и его приятель — светило медицины профессор Борис Павлович Кушелевский, писатель Семен Николаевич Самсонов, композитор Виктор Николаевич Трамбицкий… Блистал многогранным даром музыкальной и поэтической импровизации художник Борис Александрович Семенов. Он просто фонтанировал экспромтами в адрес друзей (и недругов): «Любитель пива, вин и дум — поэт Куштум, поэт Куштум»… Семенов с Егоровым распевали: «Обязательно, обязательно, обязательно женюсь! Обязательно, обязательно выберу жену на вкус. Что б она была семипудовая и пыхтела, как паровоз! Обязательно, обязательно, чтобы рыжий цвет волос!» А еще: «Два певца на сцене пели: Нас побить, побить хоте-ели!.. Так они противно выли, Что их, и в правду, отлупили!»). Егоров был членом правления ДЛИ и «уполномоченным связным» с Центральным Домом работников искусств — ЦДРИ в Москве.

В пятидесятые годы и долгое время потом Творческо-производственные мастерские Свердловского отделения Художественного фонда СССР находились в здания бывшего Крествоздвиженского монастыря на углу улиц Карла Маркса 31-а и Луначарского (теперь здесь снова храм и монастырь). Здесь же, кроме канцелярии и производственных цехов были мастерские скульпторов — пожилого Евгения Юкелиса, в дальнейшем всем известного Эрнста Неизвестного, Владимира Егорова и других. У Егорова мастерская в алтаре, самая импозантная. Как вспоминал потом график В. Волович: «Вечерами мы собирались в алтаре, в мастерской В. Егорова, и делали наброски. Уверенно рисовали Олег Мелентьев, Коля Засыпкин. Мастерски рисовал В. С. Зинов». Егоров тогда лепил изящнейшие фигурки балерин и портрет с известной молодой актрисы оперетты Людмилы Сатосовой.

Как-то забежала в мастерскую к Юкелису Евгению Лазаревичу новая сотрудница худфонда Лилия и сюда же заглянул в велюровой зеленой шляпе и пальто тоже зеленом прежде незнакомый ей Егоров. Потом он встретил ее снова, поговорили. Девушка красивая, нечего сказать, положительная. И к изобразительному искусству отношение имеет. Брат Виктор Тяжёлых с отличием окончил наше художественное училище, продолжил учебу в Ленинградском институте имени И. Е. Репина Академии художеств на искусствоведческом факультете. А подружка Лидка Лоскутова (Лиля и Лида) влюблена в их соседа и однокурсника брата Гришу Нечеухина, который здесь в штате худфонда оформителем (он одаренный, будет и членом Союза!), поступила сюда на работу, привела и ее за компанию. А брат отца дядя Алеша женат на приемной дочери Бабыкина Татьяне. Лиля обладает красивым свежим голосом (как и Виктор, брат ее), проходит кинопробы фильма по повести Д. Н. Мамина-Сибиряка «Во власти золота».

Егоровым по линии худфонда был тогда создан ряд работ, в том числе бюсты В. М. Куйбышева и изящного, похожего на карбонария В. Г. Белинского, следы которых затерялись. Им были сделаны два памятника И. В. Сталину в города нашей области. Но ни один не был установлен, состоялся 20 съезд партии, а затем началось наступление на все, напоминавшее о «культе личности». Не раз Егорову, жившему раньше в Москве, доводилось видеть Сталина на трибуне мавзолея. И, как многим другим, ощущать, что вождь народов смотрит прямо на тебя. Море народу и все его приветствуют. Один памятник делал на сделавшем заказ заводе. Нашел где-то старенькую генеральскую шинель и по сходной цене (10 рэ в час, в шестьдесят первом это стало просто рублем, но в любом случае неплохие деньги) обрядил в нее одного из тоже старых здешних сторожей. Водрузил сторожа на поворотный круг и тот довольно быстро вошел в роль, обрел какую-то державную осанку и день ото дня стал все больше походить на оригинал. Взирал на окружающих с высоты поворотного круга прямо аж как с постамента. Наверно сторожа начальник отдела охраны завода пятидесятилетний краснолицый капитан знал, да только не в таком обличии.

Он слегка вздрогнул от неожиданности, увидев стоящего возвышающегося среди цеха «генерала», потом обнаружил уже узнаваемую в глине двухметровую фигуру Сталина, как-то инстинктивно перешел на почти парадный шаг и лихо отмахнул честь человеку на поворотном круге. Сталин получился как живой.

Вскоре как этот памятник был закончен и отлит в гипсе, Егорову позвонил представитель заказчика (раньше звонил сам директор) и предложил сломать скульптуру. «Такого не будет». — «Что ж, мы Вам не заплатим». — «Разве в договоре написано, что в случае развенчания Сталина я должен сломать свою работу и лишаюсь оплаты за нее?» — «А у вас в худфонде нет желающих сломать… за деньги?» — «Таким вопросом я не интересовался».

— «Ладно, своих фашистов найдем». Примечательно, что разрушителей скульптур Сталина в ту пору называли фашистами, произнося это слово без пафоса, спокойно, как само собой разумеющееся.

Егоровым вместе с Петром Сажиным была создана трехфигурная четырехметровая композиция «Труд, мир, семья» на площадке перед входом построенного в стиле советского ампира и открытого в апреле 1957 Дворца культуры металлургов Верх-Исетского металлургического завода. Молодая семья. Глава семьи держит над собой молот. На руках жены маленький сын, над головой их лавровая ветвь, взгляды излучают любовь и оптимизм. Скульптура плакатна и ничуть своей плакатности не стесняется. Она возглашает собой славу труду, миру и молодой семье. Эту скульптуру многие коренные свердловчане, екатеринбуржцы сейчас ностальгически вспоминают, она была гипсовая, тонированная под бронзу, руководство ВИЗа обещало попозже бронзу настоящую, да так обещания и не сдержало. А авторам уже потом не захотелось укреплять и подновлять произведение и в семьдесят втором, наверно, композиция была тихо демонтирована.

Еще одну работу тогда Егоров и Сажин должны были делать вместе — «Памятник комсомолу Урала». Для создания монумента Союз художников СССР и Свердловский обком ВЛКСМ объявили всероссийский конкурс, по итогам которого два наших скульптора разделили вторую премию. Первую по тогдашней моде Оргкомитет решил не присуждать.

На выставке 6 Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве (1957) экспонировалась очаровательная головка юной свердловчанки Лилии «Портрет девушки» (50 х35 х30 см), ставшей вскоре женой скульптора, а потом и мамой его сына Вадика и дочки Лены. В дальнейшем Лилия Германовна Егорова окончила Уральский университет и получила диплом искусствоведа, работала в картинной галерее, в вузах. На выставку фестиваля Егоровым делалась еще скульптура «Молодой строитель», этакий веселый бравый долговязый паренек с мастерком у возводимой им кирпичной стенки. Но в перед самым переводом в гипс политая чуть сильнее нужного глина сползла на пол.

Егоров стал в дни работы фестиваля членом и заместителем старосты Международной студии скульптуры и рисунка, объединившей в павильоне Парка Горького художников многих стран. Контакты с коллегами из западного мира воочию показывали, что в борьбе за место в искусстве многие идут на что угодно. Как-то наши советские художники обступили работу одного американца и его самого, критикуя увиденное. Не потому, что работа была как-то идеологически чужда или далека от реализма. Просто в ней увидели откровенную пустышку и насмешку над публикой. А автор этого творения, смеясь, выхватил кинокамеру и заснял, обернувшись вокруг своей оси всю негодующую негодующую толпу: «Дома покажу какой успех я здесь имел!» — «Но мы тебя ругаем вот за эту белиберду». «Какая ж это белиберда, если привлекла столько внимания!»)) Так и пообщались. Наши по части самопиара не уступали иногда западным коллегам, но были нециничны, искренни. Эрик Неизвестный сделал интересную, хоть и очень на любителя скульптуру. В красноватом мраморе мчащиеся по горизонтали с развевающимися гривами дикие кони. Егоров и еще несколько членов выставкома проголосовали за участие этой работы в выставке фестиваля. Неизвестный на выходе в сердцах бросил работу себе под ноги. Она глухо стукнула о крыльцо и треснула надвое. Тут же, откуда ни возьмись, набежали западные репортеры и, щелкая аппаратами, сверкая фотовспышками, принялись восторженно снимать «разбитое творение талантливого, но отвергнутого молодого русского автора»..!

Пока Егоров ездил на фестиваль, Сажин уже вовсю работал над памятником уральским комсомольцам. Очень было обидно, вроде так не поступают, ведь вдвоем должны работать, ну да ладно, пришлось отступиться. А Сажин хороший памятник сделал.

Участвовал Егоров и в конкурсе на лучший проект памятника Уральскому добровольческому танковому корпусу, получил там премию. Но более высокой премии удостоились проекты В. М. Друзина и П. А. Сажина, они объединились и по праву стали создавать в дальнейшем хорошо известный свердловчанам монумент.

Глава 6. Поездки и встречи

В 1959 Егоров впервые выехал за рубеж, во Францию, увидел в Лувре Венеру Мелосскую, Джоконду, скульптуры Микеланджело, Родена. Немного общался с парижскими художниками на Монмартре и русскими эмигрантами, в том числе и первой волны, плакавшими по утраченной Родине. Побывал у траглатитов, живущих в пещерах, но иногда с… цветным телевизором. В Париже не раз бывал не раз в русском Храме Александра Невского на Рю Дарю, где венчались Пикассо и Ольга Хохлова. И на Рю Мари-Роз 4, где останавливался Ленин. «Французы, — с улыбкой вспоминал он, — смотрели на нас с удивлением: о, русские снова широкие костюмы носить стали. А мы с широким-то и не расставались. Французы в узких пиджачках и брюках-дудочках, в узких юбках, в интерьерах низкие диваны, кресла, минимализм…» После Франции пришлось обновить свой гардероб на более современный. Во Францию из Москвы летел в соседних креслах с легендарным британским фельдмаршалом, лордом Бернардом Лоу Монтгомери. В пожилом сухощавом джентльмене под пледом полководца Второй Мировой сам бы не узнал, да зачем-то нашептала стюардесса. Поговорили немного советский скульптор и бывший английский главком о войне и мире… на французском языке, поскольку английским В. Егоров не владел. Дежурная шутка наших дней: такие люди и без охраны? А тут буквально так, в общем салоне.

На одной из всесоюзных выставок Егоров познакомился и с Климентом Ефремовичем Ворошиловым, который когда-то единственный был на «ты» со Сталиным и о котором пели до войны: «И первый маршал в бой нас поведет». Кто из ребят и девушек не мечтал достигнуть высокого уровня «ворошиловского стрелка»? Сам Ворошилов всю жизнь стрелял великолепно. Теперь Маршал Советского Союза и бывший Председатель Президиума Верховного Совета СССР Климент Ефремович носил штатское и был весьма неплохим знатоком советского изобразительного искусства. Деликатный, вовсе не простой, невысокого роста, с отличной памятью.

Еще до этого, в канун Московского фестиваля молодежи на одном из мероприятий Егоров увидел высокого пожилого англиканского священника с голубыми сапфировыми глазами и серебряными седыми кудрями, совершенно необычным красивым лицом в черной до пола сутане и очень захотел вылепить его портрет. Оказалось, что это известный в мире общественный деятель, борец за разоружение, лауреат Ленинской премии «За укрепление мира между народами», аббат Кентерберийский Хьюлетт Джонсон. Он еще был широко известен как богослов, доктор богословия, назвавший Христа первым в мире коммунистом и считавший соцстраны более близкими к подлинным христианским ценностям и идеалам, чем мир капитализма. Егоров через переводчика пообщался с аббатом насчет портрета и получил согласие. Это была бы отличнейшая скульптура… При второй встрече аббат положил на стул свою черную с широкими полями шляпу и зашагал навстречу художнику, дружески вытянув вперед руки: «Вова!..» Но третьей встречи их не случилось. Приставленные к знаменитому зарубежному гостю люди из органов спросили как-то совсем не дружелюбно: «Как Вы хотите использовать мистера Джонсона?» — «Я от неожиданности этого вопроса чуть замешкался. Но им ответ мой был и не нужен. Развернулись и растаяли в толпе».

Не раз пожалел потом Егоров, что не вылепил портрет героини республиканской Испании Долорес Ибаррури, с которой познакомил его их общий приятель, пожилой московский художник. Они не раз втроем пили чай, вино. Пассионария была уже в очень почтенном возрасте, сухонькая, небольшого роста с зачесанными назад седыми волосами, но глаза остались словно из тех легендарных лет войны с франкистами. Иногда общались, сидя просто на полу, на ковре. Наверно можно и о Д. Ибаррури сказать словами Маяковского: «… А эпоха легко входила в двери, даже не задевая головой о косяк».

Осенью пятьдесят седьмого был построен Дом Художника — ул. Куйбышева 97, где на первом этаже выставочный зал и правление Свердловской организации Союза художников.

А на трех этажах выше — квартиры и несколько мастерских. Володя и Лиля только поженились и получили жилье на третьем этаже, правда пока только комнату. Прекрасно отдохнули в Доме творчества в Хосте, где Егоров блистал на бильярде. Ровно через год после свадьбы, в августе пятьдесят восьмого в молодой семье родился сынишка Вадик, худенький, голубоглазенький, автор этих строк. И молодая семья получила отдельную квартиру на проспекте Ленина 62 в первом корпусе, где поселились многие свердловские художники. В этом доме располагался и большой ультрасовременный ювелирный магазин «Кристалл». Поэтому иногда обитатели дома так и стали говорить, что они живут в «Кристалле». В соседях художник Оперного театра Н. В. Ситников, живописцы Б. П. Глушков, А. П. Давыдов, Е. И. Гудин, Б. В. Кондрашин, А. М. Минеев, скульпторы В. М. Друзин, В. В. Криницкая… С Ситниковыми жили через стенку, сыновья подружились на всю жизнь.

Теплые отношения сложились у Егоровых со всеми и, конечно, со стариком-художником Александром Макаровичем Минеевым, бескорыстно отдавшим все силы по превращению большого двора дома в сказочный оазис для здешней детворы. Макарыч для кристальского двора как Третьяков для Третьяковки, Самойлов для Синячихи, Окуджава для Арбата. Он родился во второй год юного двадцатого века, учился в студии Пролеткульта и работал декоратором Молодежного театра Верх-Исетского завода. С нежной иронией рассказывал тогда Владимир Егорович со слов свидетелей как в двадцатые годы молоденький Алексашка Минеев в бушлате и маузером в деревянной кобуре на боку, желтым вьющимся из под бескозырки чубом гарцевал на желтой кобыле по брусчатке бывшей Кафедральной площади, ставшей площадью 1905 года. Он был одним из организаторов Свердловской организации Союза художников в тридцать втором году и тогда уже писал уголки старого Екатеринбурга, уходящую натуру. Прошел всю войну, запечатлев ее и в своей живописно-графической серии «По следам отступающего врага». Внешне и темпераментом похожий на Суворова, он целыми днями носился по двору с кистями, красками, рубанком. В результате рождалась расписанная в стиле русского модерна деревянная горка, зимой заливаемая всем галдящим от восторга детским народом, большая восьмиугольная с нарядными металлическими цветами посредине песочница, резной цветной домик, бум с головой морского конька. А зимой до третьего этажа поднималась невесть когда появившаяся настоящая елка со сделанными рукой старика-кудесника шарами и игрушками со светящейся алой звездой наверху. Давно повзрослевшие дети двора и через многие годы вспоминают этот восхитительный мир.

В 1959 В. Егоровым создан бюст В. Белинского (120 х80 х60 см), который и ныне можно видеть в центре отлитой в чугуне галереи классиков русской и советской литературы на фасаде здания Публичной библиотеки имени Белинского, главной в городе и области. Этот бюст стал уже вторым, здесь зрителям предстает образ полностью преодолевшего плен юношеских иллюзий критика-реалиста. Впервые скульптуру увидели посетители Выставки работ свердловских художников 6 — 13 июня 1959, посвященной Неделе изобразительного искусства РСФСР.

Наступили шестидесятые. В 1960 году Егоров был принят в члены партии, ранее, в 1957-м он окончил педагогическое отделение Вечернего университета марксизма-ленинизма, избирался председателем культмассового сектора профсоюзной организации работников культуры.

Они с Лилей много ездили по миру — Африка, Италия, Греция, Куба, Голландия, Финляндия, США… В Африке создана серия графических рисунков «По Африканским странам», 1961: «Город Рабат», «Берег Слоновой Кости», «Уголок джунглей», «Гвинеянка», «Безработный», «Торговец сувенирами», «С думой о Москве» (пастель, кар., тушь), а также портретная скульптура «Гвинейская женщина».

Рисунки экспонировались потом на Всесоюзной выставке «Художники, побывавшие за рубежом». В той поездке были и потом дружившие с Егоровыми уральский поэт Лев Сорокин, ученый-биолог С. С. Шварц с женой, экономист В. М. Готлобер (позже — основатель и первый ректор СИНХа), журналист Юрий Нисковских. Кстати, Нисковских снял фильм об этой их поездке, он сохранился.

Несмотря на разницу в возрасте с Валентином Готлобером, Егоров с женой сразу же поймали с ним общую волну. В искусстве Готлобер разбирался прекрасно. Да и не только в искусстве. На любую тему мог, чуть призадумавшись, прочитать импровизированную лекцию. Почти как Луначарский, способный два часа рассказывать чем отличается черт германский от черта старофранцузского. За словом в карман Валентин Михайлович не лез никогда. Во время пребывания их на борту теплохода в Средиземном море в Москве прошел Пленум ЦК партии, и аудитория попросила Готлобера рассказать об этом только что завершившемся событии. Егоров такую просьбу передал, сам не понимая как это возможно. Никаких связей с сушей у Готлобера не было. Под рукой были советские газеты, люди их читали, но они приустарели.