Бесплатный фрагмент - Путь Орла

Глава 1. «В опере»

Певица так изображала Норму, что дух захватывало. Я была поражена её умением так интерпретировать роль, ведь Фредерико Беллини наверняка представлял себе совсем другую женщину в лице Нормы и, скорее всего, это была его возлюбленная. Я читала о том, что великий композитор любил эту девушку до конца своих ней, но им было не суждено быть вместе — она умерла от чахотки.

«Разве можно так любить? — подумала я тогда, и сама же себе ответила, — да, можно, но современным людям недоступно такое возвышенное чувство, ведь они — мещане по сути своей и слишком меркантильны для подобного».

Ария «Casta Diva» просто потрясла меня тогда, ведь её пела моя подруга Мариша Дрейфур, и она выступала на сцене «Ла Скала»!

«Ла Скала» — что ещё могло быть лучше для провинциальной некогда певички, только что окончившей Московскую Консерваторию? Мать Мариши была хорваткой, а отец — немцем, так что их семью вполне можно было бы считать интернациональной. В ней виртуозно сочеталась южно-славянская внешность её матери с нордической отца.

Тёмно-русые почти каштановые волосы контрастировали с голубыми глазами, порой отдающими металлическим оттенком в минуты сильного волнения, или тогда, когда Мариша злилась, что происходило не так уж часто. Точёный немецкий профиль и полные южные губы, подкрашенные помадой с перламутром — о, это тайна, влекущая к себе самых отчаянных ухажёров.

Даже чудесные подмостки «Ла Скала» не смогли очаровать её душу сильнее, чем тот образ, в котором она растворилась целиком во время этой арии. И каждый раз растворялась на репетициях в «Мариинке», и я была тому свидетельницей.

Casta Diva и несчастная друидка Норма, вот, что было главным для неё, а всё остальное куда-то ушло, будто, вообще не существовало, несмотря на то, что в обычной жизни Мариша была счастлива со своим новым ухажёром Эдмондом, которого она однажды повстречала на гастролях во Франкфурте-на-Майне. Эдмонд был обычным художником, зарабатывавшим на разовых выставках в Германии, и ради неё он переехал в Москву — в прекрасный загородный особняк родителей Мариши.

Чёрт возьми — этот тип был не так прост, каким хотел казаться, скорее всего, у него были далеко идущие планы, ведь он неплохо устроился в лучах славы своей «возлюбленной». Да, я не любила Эдмонда, но обожала Маришу, преклонялась перед её талантом, поэтому мне приходилось считаться с её избранником. Эдмонд платил мне той же монетой, и вряд ли кто-то мог не заметить нашу взаимную антипатию.

Я проследила за тем, как этот пижон наряду с остальными поклонниками оперы вручил Марише огромный букет белых хризантем, они поцеловались прямо на сцене, и аплодисменты стали ещё громче.

— Браво! Браво!

Я протянула подруге розы.

— Ты — прелесть! Я горжусь, что у меня такая подруга, и спасибо за эту поездку в Италию!

Эдмонд, проходя мимо идя на своё место в первых рядах партера, услышал мои слова. Я увидела ухмылку на его губах, но сделала вид, что не заметила этого. Эдмонд считал меня сентиментальной дурочкой, глупой московской журналисткой, готовой на всё ради сенсаций. Сколько раз мне хотелось втолковать Марише, что её меркантильный возлюбленный просто нагло использует её, но мне до сих пор это не удавалось. Как коршун, Эдмонд не выпускал добычу, повсюду следуя за ней.

Разве не могут две подруги побыть наедине, выпить по чашечке кофе в какой-нибудь забегаловке на Тверском между репетициями и планёрками у шефа? Эдмонду так не казалось. Он отвозил её в кафе на своём «мерседесе», встречал и провожал, так что у меня с Маришей почти не оставалось времени для бесед. Кстати, и картины-то его стали раскупаться лишь после того, как москвичи узнали, что Эдмонд — ухажёр знаменитой певицы.

Однажды я случайно видела то, что на этом «мерседесе» Эдмонд подвозил свою очередную «пассию», правда, он не видел, что я наблюдаю за ним. Да я и ничего не стала намекать. Глупо. Эдмонд мог оправдаться, назвав любую причину, лишь бы поссорить меня с Маришей.

Вновь заиграла музыка, погасли огни в зале, опера продолжалась. На сцене племя друидов приносило свои молитвы безмолвному идолу. Оперу «Норма» я слушала не впервые, однако я в первый раз могла лицезреть столь необычные декорации; сразу создавалось впечатление, что поработал опытный декоратор или художник. Ну, конечно, ведь даже знаменитый Бенуа в прошлом веке оформлял «Метрополитен-опера».

Многие зрители смотрели на сцену через бинокли, чтобы лучше видеть актёров, я тоже периодически прикладывалась к своему биноклю, но порой это мне мешало воспринимать представшее передо мной действо в целостности.

Однако к тот момент, когда на сцене последняя молитва друидов была вознесена, и следующая сцена должна была изображать жрицу Норму и её двух незаконнорождённых сыновей, я ощутила на себе чей-то упорный взгляд. Когда на вас так смотрят в тёмном зале, полном людей-иностранцев, вам становится неловко. То же самое почувствовала и я, будто, накололась на невидимый шип, только никакого шипа в реальности не существовало.

Я обернулась назад и увидела молодого мужчину рядом с Эдмондом. Он отнял бинокль от глаз и всё ещё продолжал смотреть на меня. на нём был одет серый элегантный костюм, какие обычно носят в оперу, с таким же элегантным сером галстуком. Такие галстуки стоят не мене тысячи долларов на Манхеттене. И вообще, костюм был тоже не из дешёвых. Вряд ли обычный смертный мог бы позволить себе такие дорогие вещи.

Мужчине можно было дать не менее тридцати лет, и его лицо, насколько я могла рассмотреть его, являлось лицом типичного европейца с севера: серо-голубые довольно крупные глаза, прямой нос и тёмные очерченные брови намного темнее, чем его светло-русый цвет волос. Подобные красавчики обычно едут развлекаться на Мальдивы, окружают себя кучей полуголых девиц, пьют колу, «пино-колладо», «мохито» и ещё кучу всякой дребедени, а затем, как ни в чём не бывало, возвращаются к своим жёнам и бизнесу. Своим видом они, будто, дают тебе понять, что оказывают тебе честь, и что ты сама должна броситься к их ногам со словами: «Люби меня, дорогой, а я буду вечно служить тебе, как божеству».

Наши взгляды встретились, я заметила, что незнакомец знал хорошо Эдмонда, потому что, во-первых, они сидели рядом (что, естественно, ещё ни о чём не говорит); во-вторых, он что-то ответил Эдмонду, когда тот шепнул ему на ухо несколько фраз.

«Чёрт возьми, это же невежливо так пялиться на затылок», — подумала я и нахмурилась. Я напрочь не желала видеть ни Эдмонда, этого заморского «прихлебателя», ни его знакомых, но отлично понимала, что после спектакля Мариша познакомит меня со всеми, кто присутствует здесь и имеет хоть какое-то отношение к их паре. Как ни крути, мне не удастся избежать этого знакомства. Тогда я дала себе обещание в том, что буду держаться с ним строго и не дам наглецу ни малейшего шанса. Это подняло моё настроение, я даже улыбнулась, правда, со стороны это, должно быть, выглядело довольно странно и нелепо, в один из трагических моментов оперы, когда Норма решает убить своих детей, одна из сумасшедших зрительниц улыбнулась, и этой сумасшедшей оказалась именно я. Мне стало неловко, правда, никто на меня не смотрел, хотя я не могла дать себе никакой гарантии в том, что этот наглец, приятель Эдмонда всё ещё пялился в мой затылок. Спустя минуту я поняла, что оказалась права, наглец смотрел на меня в упор, и это сбивало с толку.

Если бы он сидел рядом со мной или сразу позади меня, а не через несколько рядов от меня, как это было в действительности, я бы просто «поставила его на место», но не могла же я кричать на весь огромный зрительный зал: «Отвернитесь от меня!»; нет уж, я решила выждать подходящее время и завершить задуманное. Такая возможность представилась мне намного быстрее, чем я сначала предполагала.

В антракте меня с лёгкостью пропустили в гримёрку Мариши, тем более охранник, сеньор Орсеоло, пожилой, но всё ещё, статный и крепкий молодой человек в униформе внутренней охраны театра, меня уже знал. Я часто сопровождала Маришу в её поездках и гастролях, а мой шеф-редактор Андрей, отпускал меня с лёгкостью, потому что в нашем журнале «Райская жизнь» рубрику «культура» вела именно я, причём, мои статьи, эссе, интервью и заметки всегда вызывали у него неподдельный восторг.

— Ты — мастер слова, Юленька, — часто говаривал он, и я бы не удивился, если б однажды узнал о том, что ты родилась с ноут-буком в руках.

Из этих поездок я тоже извлекала свою пользу — общалась с «бомондом», богемой, была «за кулисами» почти всей культурной жизни Москвы, Санкт-Петербурга и зарубежья.

И ещё я начала писать книгу, которую давно задумала написать, но по разным причинам откладывала в сторону. это был детектив, правда, не совсем обычный. Вся сюжетная линия выстраивалась вокруг нашей семейной реликвии. Собственно говоря, это было необычное ожерелье, с огромным алмазом, доставшееся моей пра-прабабке от самой Марии-Антуанетты. Перед казнью герцогиня передала ожерелье ей, обеспечив её побег из Трианона. Камень достался мне по наследству, но мне почему-то всегда казалось, что с ним связана какая-то необычная история, ведь семейные легенды гласили, что этот алмаз обладает магией и силой исполнять желания и менять судьбы людей.

Почему же тогда Мария-Антуанетта сама не воспользовалась этой силой, чтобы избежать собственной казни, для меня оставалось загадкой.

…..Когда я вошла в гримёрку Мариши, передо мной развернулась необычная и неожиданная сцена. Эдмонд, этот посредственный художник Эдмонд, способный лишь изображать карикатуры, целовал Маришу, которая прихорашивалась возле огромного зеркала гримёрки. Тут же лежали охапки роз, хризантем, лилий всевозможных цветов и расцветок. Но самое главное — тот тип, который упорно смотрел мне в затылок из своего бинокля во время спектакля, расхаживал по гримёрке Мариши, заложив руки за спину, всматриваясь в каждую деталь окружавшей его обстановки.

«Да, он, пожалуй, слишком наблюдателен для обычного молодчика», — промелькнуло в моей голове. Я сама не заметила того, что на моё присутствие обратили внимание. Мариша помахала мне рукой, глядя на меня в отраженье зеркала.

— Спасибо за розы, подруга. Ты всегда знаешь, как мне угодить, — сказала Мариша и улыбнулась мне.

Сейчас улыбчивая и весёлая, она совсем не напоминала мне ту грозную и серьёзную жрицу Норму, что совсем недавно поклонялась своему идолу на сцене Ла Скала. Я решила подколоть Эдмонда и спросила подругу:

— А разве тебе не нравятся хризантемы?

Мариша отмахнулась от меня:

— Что ты, они смотрятся намного дешевле, чем благородные розы.

Затем, поняв, что сказала оплошность, Мариша добавила:

— Впрочем, что касается хризантем, мои вкусы изменились. Они выглядят отлично в пышном букете, — она послала Эдмонду воздушный поцелуй, — прости, твои хризантемы смотрелись совсем не дёшево, а даже как-то оригинально.

Эдмонд с укором взглянул на моё победное выражение лица, отвернулся. Все услышали, как приятель художника слегка кашлянул, дав понять тем самым, чтобы все обратили внимание на него.

— Ах, да, Юлия, я забыла тебя представить одному нашему общему знакомому, который неплохо разбирается в опере и вообще в искусстве, и за это я ценю его. Знакомься, Серж Вяземский, собственной персоной, представитель старинного российского княжеского рода, а ныне — вполне успешный бизнесмен.

Красавчик в великолепном сером костюме поклонился мне ничуть не хуже, чем это делала когда-то его великосветская родня. Этот жест потряс меня, ведь я представляла его совсем в иной роли. Вероятно, лёгкий конфуз отразился в эту минуту на моём лице, но я тотчас смахнула его, как смахивают крошки со скатерти.

— Очень приятно, Юлия Барбышева. Журнал «Райская Жизнь», подруга Мариши.

Он поцеловал мою руку, всё ещё внимательно разглядывая меня, будто не успел сделать это во время спектакля, хотя, глядя в затылок, вряд ли что-то интересного можно узнать о человеке.

— Я жду ваших предложений, либо мы сейчас последуем в буфет для актёров, либо я позвоню Эмме, и она прямо сюда в мою гримёрку принесёт свежие пирожки.

Перспектива наслаждаться десертом прямо здесь, в гримёрке, никого, разумеется, не обрадовала, и было принято решение спуститься в буфет. Эдмонд и Мариша в платье Нормы шли впереди, что же касается меня, то я и Серж последовали позади них.

— Скажите, Серж, — начала я, — что интересного в одном из сидений зрительного зала? Или оно сделано из особого сорта древесины?

— Что Вы имеете в виду?

— То, что Вы несколько минут назад вовсе не смотрели на сцену, и потом, Вы знаете, что я имею в виду.

— Знаю? — Серж сделал вид, что удивился.

— Вы глядели на мой затылок, а не на сцену. Разве это вежливо? Тем более, уж кому-кому, а Вам точно должны известны правила этикета.

Он улыбнулся, и я не могла не признать того, что улыбка его была действительно очаровательной.

— Ах, Вы об этом!

«О, боже, как он долго соображает! Ну, конечно же, об этом!»

Но я скорчила милую гримаску и, как ни в чём не бывало, уставилась на моего нового знакомого.

— Итак?

— Итак, я видел Вас на сцене, когда Вы поднимались, чтобы подарить букет роскошных роз Вашей подруге.

— И Вам понравился мой затылок?

— Нет, мне просто показалось Ваше лицо довольно знакомым. Мы не могли раньше с Вами нигде встречаться?

— Я — завсегдатай богемной жизни. Вы могли видеть меня на обложке «Райской жизни» или в одном из проектов, посвящённом бомонду. Я, также, часто появляюсь на светских раутах и вечеринках.

— Вам нравятся эти глупые особы, мнящие себя «светскими львицами»?

— Вовсе нет!

Я восприняла вопрос этого красавчика, как личное оскорбление.

— Вовсе нет!

— Что же тогда Вас влечёт на такие сомнительные мероприятия?

— Ничего кроме «новой пищи» для моих статей и публикаций. Обожаю закулисные интриги.

— Значит, ваш журнал — «жёлтая пресса»?

— Нет, но люди любят копаться в чужом грязном белье. «Жёлтая пресса» здесь не при чём — я не делаю скандалов и сенсаций из ничего.

Серж нарочито улыбнулся, как бы дав мне тем самым понять, что заметил иронию в моих словах. В этот момент все четверо мы свернули направо, затем спустились на несколько ступеней вниз, чтобы оказаться в роскошном зале с круглыми столиками. Это больше напоминало ресторан, чем кафе, и официантки в униформах подходили к каждому столику, чтобы принять заказ от очередного посетителя.

На каждом столике была постелена белая накрахмаленная скатерть, в центре стояла ваза со свежими гвоздиками. Окна были занавешены перламутровыми жалюзи, последнее, что ещё могло напомнить о театре.

Мы заняли крайний столик у окна и заказали себе по чашечке кофе с итальянскими сладкими маковыми булочками.

— Уверяю вас, эти булочки — всё, что осталось для меня любимым, если речь идёт об итальянской еде, — сказала Мариша, откусывая булочку.

— А равиоли? В прошлом году ты была без ума от равиоли с творогом, — напомнила я.

— Возможно, — выкрутилась не растерявшаяся Мариша, — но в антракте я никогда не ем равиоли и пасту, зато после очередного громкого спектакля позволяю себе этого вдоволь, а так как спектакли бывают слишком часто, мне почти всё время приходится сидеть на диете.

Мариша являлась стройной брюнеткой с полненькими ножками, и не без основания гордилась своей фигурой; впрочем, и моя тоже не подкачала, только в отличие от Мариши, первой примы Большого Театра, мне ничего не приходилось делать специально, чтобы поддерживать свои формы.

Мы беседовали о всяких пустяках, и даже Эдмонд со своим занудством во всём не раздражал меня на этот раз, что само по себе являлось удивительным. Однако Серж бросал меткие реплики, и иногда я ловила пристальный взгляд его серо-голубых глаз на себе, что смущало меня. Когда малознакомый мужчина периодически останавливает на тебе свой взгляд, пожалуй, здесь есть повод лишний раз залиться краской. У меня пропал аппетит от этих неоднозначных взглядов, и я отложила свою порцию в сторону.

Посмотрев на часы, Мариша спохватилась.

— Густав убьёт меня, я должна бежать! Хорошо, что мой выход только во второй сцене, а то вам бы пришлось заказывать венки.

Мариша вытерла салфеткой губы, оставив на ней следы от помады, и выбежала из буфета, пожав мне руку.

— Ну, что, мне пора, — сказала она, — встретимся в моей гримёрке после спектакля.

— Держись, подруга, — успела бросить я ей, ответом мне был её воздушный поцелуй.

Эдмонд последовал вдогонку за Маришей, неся её клатч.

— Почему Вы ничего не едите и не пьёте? — Серж показал на мою полную кофе чашку и откусанную булочку.

— Как-то не хочется, — отделалась я, несмотря на то, что в этот момент у меня заурчал желудок. Он просил этих сладких маковых булочек, которые только что расхваливала Мариша, но в то же время мне не хотелось создавать впечатление того, что я — обжора или с пристрастием отношусь к еде, хотя Эдмонд со временем всё равно выболтает своему приятелю о моих маленьких женских слабостях.

— Ваши глаза говорят об обратном, — с улыбкой возразил Серж.

— Мои глаза?

— Да, в них столько блеска, голодного блеска, когда Вы смотрите на эти аппетитные булочки.

Какой наглец!

— О…..

— Не удивляйтесь, я уже привык. Наблюдая за глазами людей, узнаёшь о них столько нового и необычного.

— Вы, случайно, не частный детектив?

— Нет, наблюдение, это, лишь моё хобби, не более того. Что же касается моего бизнеса, то я владелец обширного концерна по производству обуви.

— Обувь? Как интересно! И Ваш бизнес, конечно же, находится не в России.

— У меня много франчайзинговых компаний по всему миру, в том числе, и в России, хотя, основные разработки и технологии находятся в Висбадене.

— Чем же ваша обувь отличается от остальной?

— Мы работаем на индивидуальный заказ и делаем высокохудожественные вещи, а не ту бесцветную однотипную обувь, которую привыкли носить люди со времени окончания Второй Мировой Войны. Тогда было важно одеть хоть что-то. Теперь люди в большинстве своём стали более чуткими к фасону, расцветке, стилю. Например, разве Вам бы не хотелось приобрести туфли с оттенком Вашей личности, индивидуальности, которая присуща только Вам и никому другому?

Я совсем не заметила, как съела все булочки, лежавшие на тарелке и выпила весь кофе, слушая своего собеседника. Он галантно проводил меня до моего места и растаял в темноте. На сцене уже начиналось уже новое действо.

….Я уже говорила о том, что всюду сопровождала свою подругу Маришу. Наша дружба началась ещё с самого детства, когда мои родители попали в автокатастрофу, и я переехала к бабушке в Москву. По соседству жила очень культурная интеллигентная семья музыкантов (это значительно позже родители Мариши приобрели свой дом, а сначала их квартира располагалась на одной площадке, что и квартира моей бабушки).

Родители Мариши были тогда музыкантами Московского Симфонического Оркестра. Елена Сергеевна играла на скрипке и кроме этого пекла изумительные торты, хотя это умение никак не отражалось на тонкости её осиной талии. Я помню, когда мне впервые посчастливилось попробовать её грушевую шарлотку, целую неделю я не могла есть ничего кроме этой шарлотки, и даже сначала напрочь игнорировала школьные завтраки и обеды. Я помню, когда бабушка пожаловалась на это Елене Сергеевне, мать Мариши ласково потрепала меня по волосам и сказала:

— А хочешь, я иногда буду печь тебе свои торты и пироги с начинками?

Я энергично закивала, обрадованная предложением Елены Сергеевны. С тех пор она периодически особенно по праздникам приносила нам свою стряпню, а так как праздников было много, то и угощенье у меня всегда было.

Что касается отца Мариши, то Павел Карлович являлся выдающимся виолончелистом. Он был немцем по происхождению и с немецкой педантичностью и аккуратностью относился ко всему, что его окружало: к жизни, людям, профессии. Но он был добрым немцем, и мы часто слушали его воспоминания о Германии, о том городе, где прошли его детство, юность. Хотя и Россию он тоже любил, ведь он нашёл здесь себя.

— Талант, где бы он ни был, в любой части света, пробьёт себе дорогу, — любил говорить Павел Карлович.

Я помню, как впервые услышала тонкий чистый голос Мариши, когда она выступала на семейных концертах, устраиваемых специально для гостей. А затем была школьная филармония, множество конкурсов, на которых дебютантка, участница Мариша Павловна Дрейфур неизменно одерживала победы.

Она без труда поступила в Московскую Консерваторию, основанную Николаем Рубинштейном, правда, однажды чуть не вылетела оттуда. Причиной послужила незапланированная влюблённость Мариши. Её избранник не отличался особым пристрастием к музыке, но часами проводил в ночных клубах и игорных домах, казино. Что могло привлечь утончённую красивую девушку к подобному грубияну долгое время для всех оставалось загадкой, и вообще, Марише почему-то совсем не везло на мужчин: попадались либо рохли, не имеющие собственного «стержня» «маменькины сынки», либо тираны, мечтавшие вылепить из утончённой Мариши домохозяйку, бесплатно обслуживавшую их и приготовлявшую котлеты и борщи; либо альфонсы (вроде Эдмонда), постепенно вытягивающие их Мариши её деньги и делавшие свою карьеру в лучах её славы.

Борщи Мариша готовить не умела, «маменькиных сынков» не переносила на дух, оставались умелые манипуляторы, в руках которых Мариша становилась настоящим пластилином, но Мариша, словно бы, и не замечала этого.

….Родителей я совсем не помнила. Помнила только тёплые мамины руки, чёрные волосы и голубые глаза, смотревшие на меня искренне и с лаской. Что же касается моего отца, то в моём сердце остался образ мужественного человека, всегда элегантного; я помнила его приятный баритон, а затем впоследствии я старалась во всех своих будущих избранниках услышать именно этот баритон.

Когда умерла бабушка после её похорон, меня пригласил к себе нотариус и, вскрыв завещание, сказал, что я, оказывается, являлась наследницей крупного состояния; а так как из родственников у меня больше никого не осталось, то я имела право сразу же вступить в наследство, выполнив ряд формальностей. Кроме крупного счёта в банке мне досталась ячейка с хранившимися в ней ожерельем — семейной реликвией, переходившей из поколения в поколение.

Однажды я пожелала взглянуть на это ожерелье, обраставшее множеством слухов, и была поражена. Камень, обрамлённый золотом, являлся настоящим алмазом, и кроме того, он изменял свои цвета, становясь то фиолетовым, то жёлтым, то синим, розовым или красным.

Однажды я нашла письмо бабушки в столе, в котором была изложена вся история этой семейной реликвии. Именно из этого письма я узнала, что история камня начиналась со времён Мариии-Антуанетты.

Когда я взяла ожерелье в руки, оранжевый яркий свет, исходящий от камня, так сильно ослепил меня, что я зажмурилась. Слава богу, что вокруг меня в тот момент никого не было, иначе работник банка заподозрил бы неладное и мог уличить меня в колдовстве. Вокруг было холодно, поэтому я закрыла ячейку ключом и вышла из хранилища.

Ко мне вышел служащий банка в строгом тёмно-синем костюме с галстуком оливкового цвета. Если бы не этот галстук, он вполне мог бы сойти за старшеклассника. Галстук, действительно, выглядел очень нелепо. На вид ему было лет двадцать пять, не больше, но это лицо с многочисленными веснушками можно было бы принять за лицо подростка.

— Майков Станислав Владимирович, — представился служащий.

Я протянула ему ключ от банковской ячейки.

— Юлия Андреевна, Вы решили оставить содержимое ячейки?

— Да, держать его в доме без сигнализации было бы непростительной глупостью, — ответила я.

Парень подобострастно улыбнулся мне:

— Конечно, конечно, я понимаю. Вы совершенно правильно делаете.

«Конечно, — подумала я, — ещё бы тебе не улыбаться и не угождать мне, за эту ячейку я плачу банку хорошенькую сумму».

— Но я приняла решение снять некоторую сумму со счёта на покупку собственного дома.

— Велика ли эта сумма? — поинтересовался служащий банка.

Я назвала цифры.

— О, конечно, Вы можете подойти за ней через двое суток. это слишком крупная сумма, чтобы выдать её Вам немедленно.

В действительности, я решила тогда приобрести свой дом недалеко от дома Мариши рядом с Москвой — мне надоело дышать этим пыльным воздухом, слушать регулярно за стеной пьяные крики соседей и гудки надоедливых автомобилей, заполнявших целиком весь город, подобно наводнению. К тому же, и сосредоточиться над своими статьями мне было бы сподручнее среди этой умиротворяющей тишины.

Была ещё одна причина. Почему я так сильно спешила с покупкой дома. Андрей, мой жених, давно поговаривал об этом. Он давно мечтал о собственном доме, но не мог себе позволить «подобной роскоши» срочно. Было время, когда мы задумали оформить кредит, но именно в тот момент, когда Андрей и я приняли такое решение уже после похорон бабушки, меня вызвал нотариус.

— Ты у меня просто золото! — Андрей был рад несказанно новости о моём наследстве, тогда он расцеловал меня всю с головы до ног, он был на десятом небе.

Я и не думала его ни в чём упрекать, однако он заверил меня, что со временем будет вкладываться в семейный бюджет не меньше моего.

— Вот поработаю ещё немного в среднем звене, и шеф обязательно доверит мне руководство над частью продукции. Будут, правда, периодические командировки, но зато и зарплата заоблачная.

Мы подали с ним заявление в ЗАГС, и в этот день я рассказала Андрею об ячейке с легендарным ожерельем.

— Ожерелье? Может быть, его продать и купить престижный дом с роскошным садом? Ты же всегда мечтала о саде.

— Моих денег вполне хватит на покупку хорошего дома недалеко от Мариши. И сад там тоже будет роскошным, вот только жаль без магнолий.

— А зачем тебе магнолии, милая?

— Я люблю магнолии.

— Неужели это ожерелье такое необычное?

Я поведала ему о том, что случилось около ячейки в банке, о том свете, что исходил от камня.

— В семейных хрониках этот алмаз почему-то называется «Глазом орла».

— Алмаз?

Андрей был удивлён и поражён одновременно.

— Если он такой огромный, как ты его описываешь мне, должно быть, он стоит баснословных денег.

Тогда я пожала печами и уверила жениха в том, что в любое время его можно будет продать, но пока мне бы не хотелось этого делать.

— Почему?

— Семейные реликвии нельзя продавать. У меня такое ощущение, что, если я сделаю это, то перешагну через запретную черту, и несчастья посыплются на нашу семью. И потом, бабушка всю жизнь хранила этот алмаз, невзирая на финансовые затруднения, хотя давно могла сделать это. Мне кажется, она не сделала это по одной единственной причине.

— Какой же?

— Камень обладает необычной силой, в которую моя бабушка верила.

Андрей был высоким молодым человеком с густой шевелюрой чёрных волос и такого же цвета глазами. Загорелая кожа после очередного отдыха в Египте, куда мы ездим каждое лето, придавала ему большое сходство с Антонио Бандеросом в молодости — одним из моих любимых киноактёров Голливуда. И улыбка у Андрея была так же притягательна, как и у Бандероса, вот только не всегда хватало той мексиканской страсти, которую демонстрировал последний с экранов кино. Во всяком случае, он мне нравился, и это было главным.

….Дом скоро был приобретён гораздо дешевле, чем я предполагала, и сам интерьер и сад, мне были по нраву. Жаль только, что в саду отсутствовал бассейн, хотя в последнее время плавание не являлось моей слабостью, как раньше много лет назад. Я помню, учась в школе, я занимала всегда первые места в соревнованиях, проводившихся между школами нашего района.

— Ты, наверное, русалка в человеческом обличие, — как-то раз сказал мне мой тренер Виктор Семёнович.

— Правда? — со всей наивностью спросила я, — это действительно правда?

— Да, но, если б не твоё увлечение литературой и поэзией, из тебя бы вышла отличная пловчиха. Бросай свой литературный кружок и переходи в мою секцию на постоянной основе.

— Простите, Виктор Семёнович, я никогда не брошу занятия в литературном кружке и буду поступать в МГУ на факультет журналистики.

— В МГУ?

— Ну, да, в МГУ.

Я помню, как тренер опешил, будто, услышал впервые эту новость, несмотря на то, что я уже все уши прожужжала, и все мои знакомые и друзья были уверены в том, что я непременно стану журналисткой.

В школе я посещала дополнительные занятия по английскому, литературе и поэзии. Валентина Сергеевна — преподаватель филологии, русского языка, словесности и литературы, считалась одинокой женщиной, одевающейся старомодно, но у меня никогда не повернулся бы язык назвать её «старой девой».

Помню, как мы собирались вместе и читали поэтов «серебряного века». Больше всего мне полюбился Бунин с его запоминающимися яркими стихами.

…. «Бриллиантом красивым и ярким,

То зелёным, то синим, играя,

На Востоке у гроба господня

Тихо блещет звезда, как живая.

.

А над лесом всё выше и выше,

Всходит месяц, и в дивном покое,

Замирает декабрьская полночь

И хрустальное царство лесное».

Или знаменитые Есенинские строки:

«Хороша была Танюша,

Краше не было в селе,

Красной рюшкою по белу

Сарафан на подоле.

.

У оврага за плетнями

Ходит Таня ввечеру,

Месяц в облачном тумане

Водит с тучами игру…»

Валентина Сергеевна читала очень задушевно, а под крепкий чай с пирожными эклер эти строки воспринимались совсем иначе. Можно сказать, что она смогла заинтересовать меня в поэзии, привить любовь к литературе и современным поэтам, из которых я особенно выделяла Ларису Рубальскую и Андрея Дементьева с его незабываемыми знаменитыми строками:

«Никогда-никогда ни о чём не жалейте,

Поздно начали вы или рано ушли,

Пусть другой виртуозно играет на флейте,

Но, ведь, песни берёт он из вашей души.

.

Никогда-никогда ни о чём не жалейте,

Ни потраченных дней, ни сгоревшей любви,

Пусть другой виртуозно играет на флейте,

Но ещё виртуознее слушали вы…..»

Я помню, именно эти строки помогли мне пережить тяжёлые времена, когда умерла бабушка, которую я считала самым близким мне человеком, и сначала даже на присутствие Андрея мне было очень одиноко без неё, без её ненавязчивого присутствия, без тех взглядов, полных любви, которые она бросала на меня.

….Римский консул Поллион взял за руку кельтскую жрицу Норму. Выражение красивого лица Мариши говорило о том, что она очень страдала, ведь по сюжету она была влюблена в Поллиона.

Мариша пела на итальянском, которым и я неплохо владела, но даже ничего не понимая, любой зритель мог бы сказать, о чём шла речь. Мариша в костюме Нормы упала на камни перед римским проконсулом и протянула к нему руки. Она просила его любви, но выражение лица римлянина оставалось холодным и отчуждённым.

Послышалось издалека пение друидов. На сцену вошёл Ореозо — верховный жрец. Норма и Поллион скрылись, чтобы никто из присутствовавших не узнал об их тайных отношениях, ибо Норма, верховная жрица друидов, должна была оставаться чистой и непорочной. На сцене я увидела обряд поклонения идолу, друиды пели и кидали в импровизированный костёр, состоявший из длинных кусков красной материи с встроенным вентилятором, пучки трав.

Если бы я смотрела этот спектакль впервые, эта сцена произвела бы на меня впечатление, но я уже видела всё, чему явилась свидетельницей сейчас.

Опустился занавес под громкие крики «браво!», затем он поднялся, и на сцене оказались участники только что произошедшего действа.

Издали под гулкие аплодисменты я увидела, как вновь выстроилась очередь вручающих цветы от благодарных зрителей, среди которых я разглядела Эдмонда. На этот раз он преподнёс букет белых лилий, впрочем, я бы не удивилась, если бы узнала, что эти лилии от Эдмонда купил его друг Серж Вяземский.

Я повернула голову назад и вновь встретилась взглядом с Сержем, почувствовав очередную неловкость.

«Как жаль, что Андрей не поехал со мной в Италию, как жаль, что он не любит искусство и не такой утончённый, как я думала сначала, когда он дарил мне целые охапки роз», — подумала я.

Андрей отошёл на второй план, перевешивала чашу вновь моя неловкость перед моим новым знакомым. Занавес снова поднялся, и сцена мгновенно преобразилась, потому что стены пестрели совсем другими декорациями. В центре белел всё тот же идол, только сейчас он смотрелся как-то иначе. Клотильда, наперсница Нормы, начала эту сцену с арии, обойдя вокруг идола. Она была одинока, и ей хотелось, чтобы в её жизни что-то произошло. И вот появился Поллион. Он подошёл к Клотильде и взял её за руку, и приблизил к себе. Клотильда отвернулась, но затем поддалась на ласки римлянина, и именно в этой сцене чувствовалась необыкновенная страсть и ничуть не меньшая, чем сцена Нормы с Поллионом.

Лаура Монтинелли в роли Клотильды смотрелась очаровательно. Это была прима Ла Скала, и как только она появилась на сцене, зал разразился бурными аплодисментами. Поллион соблазнял жрицу друидов, несмотря на то, что давно любил Норму….Где же здесь логика? А ещё говорится, что именно женская логика является a priori самой алогичной. Никогда я не соглашалась с этим несмотря на то, что моё мнение пытались сломить многие, кого раздражала моя независимость.

Мужчинам, вообще, не нравятся независимые женщины, потому что нами трудно управлять; проще управлять серыми глупыми мышками. Я гордилась тем, что и я, и Мариша никогда не были такими. Мы были преданы каждая своему делу и никогда бы не оставили его ради мужских прихотей и собственничества.

…Новый дом, действительно, очень понравился Андрею, и на следующий день он уже чувствовал в нём себя настоящим хозяином. Задевало ли это меня, ведь этот дом был приобретён на деньги, доставшиеся мне по наследству? Нет, нисколько, скоро мы должны были пожениться. А дальше всё закрутится по давно накатанному ритму, как и в большинстве семей: я уткнусь в свой ноутбук и стану строчить большинство своих новых статей, присутствовать на тусовках, чтобы почерпнуть материал для моих будущих статей. Андрей же целыми днями будет пропадать в своём офисе и командировках. Иногда по вечерам мы будем встречаться за семейными ужинами при свечах, говорить нежные слова друг другу, зная, что это, всего лишь, слова, не больше. Не знаю, устраивала ли Андрея такая жизнь; что же касается меня, я была в раздумье, правда, очень часто у меня даже не было времени на раздумье.

Своими мыслями я однажды поделилась с Маришей, когда нам, всё же, удалось вырваться в кафе без вечно ошивавшегося возле неё Эдмонда.

— Ты его любишь? — спросила Мариша, слизывая белую массу мороженного.

Пахло кофе.

— Конечно, люблю.

— Только говоришь ты это как-то обыденно.

— Обыденно?

— Ну, да, это чувствуется сразу.

Я пожала печами:

— Я давно привыкла к Андрею, мне с ним хорошо, а после смерти бабушки он мне так сильно помог, скрасил моё одиночество.

Мариша вздохнула:

— Всё, что ты мне только что сказала, не является той любовью, как я её понимаю.

— А что такое «любовь» по-твоему? — спросила я.

Мариша пожала плечами:

— Ты знаешь, я никогда, вообще-то, раньше не задумывалась над этим. Но по моим соображениям, если между двумя людьми возникла взаимная любовь, никто из них не перетягивает одеяло на себя, каждый позволяет другому быть собой, уважает его интересы, не заставляя ублажать себя; а если случится беда с одним из них, то второй будет до конца с любимым, а не уйдёт искать лёгкой жизни.

— Разве то же самое можно сказать про твоего Эдмонда?

Мариша нахмурилась. Думаю, она всегда чувствовала моё отношение к её избраннику.

— Чем тебя не устраивает мой Эдмонд?

Она отпила немного горячего кофе, от которого ещё исходил пар.

— Это ты меня спрашиваешь? Меня он устраивает, главное, чтобы тебя устраивал.

Мариша благодушно улыбнулась:

— Ну, меня-то он вообще во всём устраивает, а вот твой Андрей давно кажется мне слишком подозрительным.

— И в чём же?

— Не знаю. Просто мне кажется, когда ты смотришь на него, его взгляд становится каким-то чужим, жёстким.

— Я не замечала.

— Ещё бы ты заметила, моя дорогая. Ты же летаешь от его комплементов, как бабочка, готовая сжечь свои крылышки в огне.

— Ладно, подруга, «один-один» — ничего, теперь мы квиты. Давай завершим этот бесцельный разговор, из которого я поняла главное. Любовь — это такое чувство, такое неопределённое чувство, и для каждого человека оно раскрывается по-своему.

Слова Мариши тогда заставили меня задуматься над многим. Я действительно никогда не замечала того, что порой взгляд Андрея становился жёстким; мне вдруг подумалось, что Мариша специально это сказала, чтобы уколоть меня, раз я не питаю и никогда не питала симпатии к Эдмонду. Таким образом она решила мне отомстить. Я пообещала себе, что отныне буду более внимательна по отношению к Андрею, как-никак он — мой будущий муж, будущий отец наших детей.

Правда, я ничего такого не заметила. Взгляд тёмно-карих глаз Андрея был полон нежности и любви. Хотя одна деталь меня по-настоящему действительно напрягла. Однажды я была занята уходом за садом (на будущий год я пообещала нанять себе опытного садовника, который был у всех соседей и это являлось реально оправданным ввиду моей занятости), Андрей сидел в шезлонге на террасе, увитой вьюнком, и почитывал газеты. Мирная семейная атмосфера — это то, о чём я всегда мечтала, и вот моя мечта сбылась, здесь не хватало лишь моей бабушки с самоваром и плюшками, и родителей за столом…..

— Юль, а действительно тот алмаз, вправленный в ожерелье, который считается семейной реликвией, имеет необыкновенную силу?

Я отряхнула корень розы от земли и посадила его в специально выкопанную ямку. Розы я люблю, действительно, они выглядят очень красиво, если их умело разместить в саду, как говорил мой дизайнер.

— Я не знаю, Андрей Так, во всяком случае, говорит письмо бабушки, которое я нашла в столе ещё на старой квартире после её похорон.

О том необыкновенном свете, который я видела тогда, оставшись возле банковской ячейки, исходивший от алмаза, я не стала вновь упоминать. Андрей перевернул газетный лист и начал читать другую статью.

— А почему ты спросил об этом?

— Просто…..подумал, может, мы устроим здесь бассейн такой же, как и у твоей подруги?

— Но при чём здесь ожерелье?

— Алмаз можно продать по очень хорошей цене.

— Я уже говорила тебе, Андрей, что не стану этого делать. Семейные реликвии не продаются.

— Ты всё ещё не можешь расстаться со своими суевериями?

— Это — не суеверия.

Я обрезала куст смородины, и теперь он смотрелся аккуратно, ещё немного, и сад будет приведён в приличное состояние. Полюбовавшись на свою работу, я посмотрела на Андрея. Он сделал вид, что внимательно читает хронику.

— Тебе нравится? — спросила я его, кивнув на преобразившийся куст.

Он безучастно кивнул:

— Неплохо.

И всё же, этот разговор оставил у меня осадок. А что, если Мариша права, и Андрей со мной не потому, что он меня любит, а потому, что у него есть сугубо личный интерес?

…..Пламень костра на сцене разгорался всё сильнее и сильнее, так сильно, что заполонил собой всё пространство вокруг. Слышалось пение жрецов, которые благодарили своего идола и бросали в огонь многочисленные охапки трав и хвороста. Действо завораживало. Особенно мне нравилась сцена, где Норма, признавшись в том, что любит давно римского проконсула, принимает решение пожертвовать собой перед всеми друидами.

А затем наступает решающая кульминация, когда Поллион восходит на костёр вслед за Нормой. Раньше у меня на глазах всегда проступали слёзы во время этой последней сцены, но не сегодня.

Я думала, что между мной и Андреем пробежал холодок особенно в последнее время, когда он всё чаще и чаще начал задерживаться на работе, слишком часто уезжал в командировки — намного чаще, чем каких-нибудь полгода назад. Я думала над этим, хотя и за сценой с интересом продолжала наблюдать. «Норма» — одна из моих самых любимых опер, и в роли Нормы лучше всех играла Мариша. Она была непревзойдённой во всех трёх постановках Ла Скала.

Норма допела свою арию и трагически сделала шаг в костёр, за ней последовал Поллион, распрощавшись с этим миром навсегда. Зал вновь загудел оглушительными аплодисментами, когда римский проконсул допел последние аккорды своей арии изумительно красивым тенором.

— Браво! Браво!

Зрители встали, на сцену полетели охапки цветов. Занавес. Когда он повторно открылся, вся труппа целиком и участники симфонического оркестра вышли на поклон.

— Браво! Браво!

Послышалась итальянская речь живая и холеричная, но в этом потоке голосов я с трудом разобрала отдельные реплики, хоть и неплохо владела итальянским. Я смотрела на счастливое лицо Мариши и была горда за неё в том, что с каждым спектаклем она выкладывалась по полной, не позволяя себе халтуры и посредственности.

— Молодец, Мариша! — воскликнула я, — горжусь тобой!

Многие стоявшие со мной рядом зрители итальянцы с изумлением посмотрели на меня. Видимо, не часто им доводилось здесь слышать, в стенах Ла Скала русскую речь. Но мне было всё равно, потому что кроме всего прочего я гордилась тем, что я — русская.

Глава 2. «Ожерелье»

«Ты часто ценишь то,

Что в итоге не имеет ценности,

Ты жаждешь того,

Чего совсем

Не желает душа твоя,

Ты бредишь тем,

Чем не бредит твоя душа».

(Неизвестный).

Чашка горячего кофе обжигает горло, но и даёт тебе бодрость. День завершился тем, что после премьеры «Нормы» вечером Серж Вяземский пригласил нас к себе на виллу.

— О, Серж, разве у Вас есть вилла в Милане? — вежливо поинтересовалась Мариша, — я что-то слышала об этом, но мне всегда казалось, что это — досужие сплетни.

— Почему же сплетни? — удивился наш (точнее мой) новый знакомый, — что особенного иметь виллу в округе Милана?

— Ничего, — Мариша кокетливо пожала плечами, — ничего, но разве можно быть таким богатым и успешным, не продав душу дьяволу?

Он расхохотался, и его смех мне показался даже забавным, что немного развеселило меня после мрачных мыслей об Андрее.

— Если Вам станет от этого легче, думайте, что я продал душу дьяволу.

Улыбка сошла с красивого личика Мариши:

— Не шутите с этим, Серж. Высшие Силы никогда не прощают подобных шуток.

На ней были обычные джинсы и свитер, и вряд ли в этой молодой женщине можно было угадать трагический образ верховной жрицы Нормы в длинном балахоне, который она всего час назад изображала на сцене оперного театра, словно, сам ангел спустился с неба на землю — контраст казался ощутимым. Вот теперь я узнавала свою любимую подругу Маришу Дрейфур, её образ в джинсах и этом свитере выглядел привычным для меня. Эдмонд выкурил одну сигарету и взялся за вторую.

— Эдмонд, разве Вам нравится отравлять всем воздух? — заметила я.

— Хорошо, я выйду, — жених Мариши нехотя встал, покосился на меня, — кроме тебя никто не заметил отравленного воздуха, — съязвил он.

— Кажется, я не переходила «на ты».

Мариша дала мне знак замолчать и сама вышла с Эдмондом в сад, чтобы «ублажить» недовольного.

— Вы так ненавидите Эдмонда? — Серж отхлебнул немного кофе и с интересом посмотрел на меня.

Вопрос поставил меня в тупик, потому что был задан без обиняков напрямую, без излишних преамбул. Я задумалась, а затем ответила:

— Да как Вам сказать, Серж…..Не то, чтобы я его ненавижу, просто, я на дух не переношу таких, как он.

— Что является, впрочем, одним и тем же.

Серж посмотрел за окно на две обнявшиеся фигуры в саду. Мариша что-то говорила Эдмонду, активно жестикулируя, её приятель отвернулся и пускал дым после очередной затяжки.

— Не могу понять, что Вас связывает с женихом Мариши. Вы такие разные, и так непохожи друг на друга.

— Для дружбы не обязательно быть похожими друг на друга, как Вам известно.

— Конечно, но…..

— Вообще-то, Эдмонд — очень талантливый человек, мне нравятся его работы в стиле апроприации. Я решил помочь ему и спонсирую его новый проект.

— Так это благодаря Вам у Эдмонда появилась возможность так высоко подняться?

— Вас это удивляет, Юлия?

Я пожала плечами:

— Вовсе нет. Просто мне всегда казалось, что он использует Маришу и пользуется её известностью.

— Знаете, Юлия, не всё, что кажется кому-то со стороны, является реальностью.

— Откуда Вы взяли эти слова?

— Вы, похоже, считаете меня недостаточно умным? Эти слова говорят гиды перед экскурсией по пустыне Сахара.

— Да, Вы, похоже на то, объездили весь мир, — предположила я.

— Вы правы. Спросите лучше, где я не был, и эти места можно перечитать по пальцам.

— Потому во всём мире везде пользуется спросом Ваша необычная высокохудожественная обувь?

— Нет, вовсе нет. Своим поездки я не связываю с путешествиями. Это — моё хобби.

Я оглядела огромное помещение, где мы пили кофе. Стены, пол, потолок были белыми. Пол состоял из мраморных плит. Здесь же был бар со стойками и сушилкой для стаканов и бокалов. Но меня привлекла необычная картина, висевшая на стене, как раз напротив барной стойки. Она была написана в стиле «модерн», смешанного с «имрессионализмом». Там вдалеке краснела закатная река, необычно синий песок, как ни странно, вполне сочетался с жёлтым морем. Загорающие отдыхали в свих шезлонгах и наблюдали за уходящим за горизонт Солнцем, от которого исходила необыкновенная энергия. Я, как заворожённая, смотрела на это Солнце, на этих отдыхавших на пляже людей, меня, словно, как магнитом притягивало к себе это Солнце.

— Вам нравится? — спросил Серж.

— Очень.

Я заметила улыбку на его лице. Загорелая кожа и очень белые, как снег, зубы, составляли необычный яркий контраст. Улыбка сержа напоминала улыбку голливудской звезды и очень ему шла.

— Кто же, Вы думаете, мог написать это талантливое произведение?

— О, боже… неужели….?

— Да-да, это — Эдмонд.

— Но…..

— Вы никогда не видели в нём талантливого художника, мастера своего дела, а я….я однажды разглядел и поддержал….так мы стали друзьями. Кстати, на аукционе «Сотбис» его картины расходятся на «ура». Каждый, причисляющий себя к светскому обществу, желает обладать ими.

— А Мариша? Она знает о талантах своего жениха?

— Мариша любит Эдмонда. Когда ты любишь человека, то всё, чего бы он ни делал, кажется тебе правильным, талантливым, совершенным.

Я допила кофе и почувствовала бодрость во всём теле. Серж действительно готовил изумительный кофе, ничуть не хуже любой горничной или секретарши. Следующий вопрос дался мне с большим трудом, но я, всё же, задала его своему собеседнику.

— А Вы, Серж, Вы кого-нибудь любили?

— А хотите шампанского? У меня замечательное шампанское 1862 года, его подарил мне сам владелец небольшой плантации в Шантильоне Привер Фреви. Вы его не знаете?

— Нет….ради меня Вы готовы откупорить такую ценную бутыль, которую Вы так долго держали?

— У меня целая коллекция вин от сотерна до каберне, и я готов открыть это шампанское ради Вас.

— Но почему?

— А Вы нарываетесь на комплимент? Разве мало мужчин Вам их произносит? Если да, то остальные — сущие болваны.

Он умело открыл дорогое шампанское и разлил по бокалам, я наблюдала за тем, как лопаются пузырьки, мне был приятен этот умиротворяющий шум. Я пригубила. Вкус этого шампанского из погребов Сержа резко отличался от того, что в огромных количествах заставляли полки Московских супермаркетов, от которого за версту веяло «ширпотребом».

— Ну, как Вам, Юлия?

— Никогда не пробовала такого шампанского, его вкус отдалённо напоминает вкус трюфелей с некоторой горчинкой и оттенком вишни.

— Из Вас вышел бы отличный сомелье.

Серж сделал небольшой глоток, повертел бокал в руках, как это делают, возможно опытные специалисты по винам, прислушался к своим вкусовым ощущениям.

— И, всё-таки. Вы не ответили на мой вопрос.

— Мм-м, замечательно. Напомните мне его, если Вас, конечно, не затруднит, — произнёс потомок княжеского рода.

— Вы кого-нибудь любили в жизни?

— Жизнь — долгая история, мадемуазель Юлия.

— Не увиливайте.

За окном я видела, как Мариша с Эдмондом тихо подошли к беседке и скрылись в её белизне. Беседка была окружена небольшим живописным прудом с прекрасными лилиями и кувшинками, так что до самой беседки можно было дойти по узкой дорожке, украшенной мозаикой.

Изменилось ли моё отношение к Эдмонду после защитных слов Сержа Вяземского и созерцания необыкновенного полотна, которым я была поражена? Я и сама не знала. Возможно. Бывают случаи, когда первое впечатление, действительно, обманчиво. К этому случаю относилась и личность Эдмонда Вайгендта.

— О чём Вы думаете?

— О том, что Вы увиливаете от темы. Впрочем, если не хотите, можете не отвечать, это — Ваше право.

Он снова улыбнулся:

— Спасибо, что напомнили мне о моих правах, мадемуазель….Да, я был когда-то влюблён и влюблён сильно, я чуть ли не бредил этой девушкой, но….

— Но?

— Она оказалась ветреной кокоткой, и потом, её родители были против этого брака.

— Чем они мотивировали свой отказ? Вы молоды, привлекательны; в Вас бьёт жизнь ключом, и Вы сказочно богаты.

Вдруг взгляд его серо-голубых глаз стал серьёзным, и это немного напрягло меня. Серж поставил бокал на столик, за которым мы сидели и мило болтали вдвоём.

— Богатство? Этот аргумент для Вас перевешивает всё остальное, или речь идёт о любви?

— Если Вы судите обо мне так поверхностно, это — Ваша проблема, Серж. Кстати, я не отношу себя к людям, которые плохо устроены в жизни и являются неудачниками. Я владею неплохим состоянием, доставшимся мне от моих родственников, проживаю в респектабельном районе и сказочном загородном доме по соседству с Маришей и её родителями. У меня отличная профессия, которую я очень люблю и без которой не мыслила бы своё существование.

— Минуточку… Разве я спрашивал о Ваших финансовых успехах? Я лишь спросил о Вашем мнении.

Какой хитрец!

— Разве? А я была убеждена, что все мои слова, сказанные только что, и являются ответом на Ваш вопрос.

Он вздохнул, вновь взял бокал с шампанским, отпил ещё немного и посмотрел на меня.

— Хорошо, пусть будет так, как Вы хотите. Я считаюсь с мнением симпатичной мне женщины.

— Значит, я Вам симпатична?

— Вы снова нарываетесь на комплементы? Да, Вы мне очень симпатичны.

— И чем же?

— Не всегда можно объяснить симпатию к одному человеку и антипатию к другому.

— Согласна. И всё же, почему эти люди отказали Вам?

— Если честно, тогда я представился им обычным человеком, среднестатистическим россиянином, диссидентом, ничего не имеющим за душой кроме своей профессии и страсти к искусству, зато очень любящим их дочь.

— И это оказалось для них недостаточным? — спросила я.

Серж развёл руками:

— Как видите. Я согласен с мнением Эрика Фромма о том, что любовь в нынешнее время подвержена законам рынка. Видимо, я оказался «товаром с изъяном». Кстати, Вам нравятся взгляды Фромма?

— Это — мой любимый философ, — мой бокал с шампанским так и оставался нетронутым, так сильно я была увлечена разговором с этим человеком, оставшимся для меня пока загадкой.

— Но, Серж, это гнусно, что Вы пошли на обман, чтобы проверить эту девушку и её родителей.

— Вы так считаете, Юлия?

— Да, абсолютно убеждена в этом. Я считаю, нужно уметь доверять людям.

— И я считал так же, как и Вы ввиду своей юности и неопытности, когда меня в последствии много раз предавали те люди, которым я доверял.

— Простите.

Я допила своё шампанское, «слишком быстро для девушки, мечтавшей прослыть «аристократкой», — подумала я.

Напротив, Серж отложил в сторону свой недопитый бокал, наверное, он обратил внимание на то, какая я невежа, или это я слишком критически к себе отношусь? Кстати, почему? При Андрее у меня никогда не возникали вопросы о «воспитании», да и Андрей никогда не подчёркивал свой «аристократизм» и манеры «великосветского джентльмена». Да он никогда и не был таким. Обычный инженер из обычной семьи, связавший свою судьбу с женщиной с дворянскими корнями.

Да, у меня были дворянские корни. После переворота во Франции и казни Марии-Антуанетты её камеристка Наннерль (кстати, точно так же звали и сестру Моцарта, которая сочиняла отличную музыку), сбежала в Россию, вышла замуж за дворянина Семёна Ильича Федотова. Моего будущего пра….пра… деда — 4 поколения назад. Брак считался морганатическим, но по семейной легенде никто не упрекал Наннерль в том, что она не была высокого происхождения. Такое положение вещей «сглаживалось» тем, что, во-первых, Наннерль являлась камеристкой самой Марии-Антуанетты и обладала хорошими манерами и воспитанием; во-вторых, тем, что она была чистокровной француженкой, а именно в те времена в России дворяне начали увлекаться всем французским, и это увлечение достигло своего апогея при царе Александре I. Но во времена Наннерли это было лишь самое начало, и тем не менее, французское происхождение моей пра… пра… бабки сыграло свою роль.

Дневники Наннерль о том, что по приезде в Россию она сначала очень боялась, что французская революция найдёт её и там, в Петербурге, тщательно скрывала своё происхождение и настолько хорошо изучила русский язык с помощью гувернанток и русской прислуги в доме мужа, что он стал её «вторым родным языком». Я сама читала дневники Наннерли, написанные быстрым, но аккуратным почерком. Я понимала её чувства, и они были мне по-настоящему близки.

Эти дневники до сих пор хранятся в моём доме в сейфе, хотя бабушка не раз намекала, чтобы я отдала их в музей. Я не могла сделать этого, ведь эти записи — единственное, что связывало меня с моими далёкими предками. И потом, если они окажутся в музее, люди будут равнодушными глазами созерцать дорогие моему сердцу страницы, а я не хотела допустить подобного.

Да, я осознавала, что чувствовала сильную связь с предками, которая была намного сильнее, чем у современной молодёжи со своими родителями. Сама не зная почему…, просто я имела поразительное сходство с Наннерль — у меня сохранился её портрет, написанный самим Боровиковским. Все, кто видел этот портрет, висевший в моей гостиной, были до крайней степени удивлены.

— О… неужели….неужели это — Вы? Но как такое может быть? — спрашивали гости.

Помню, даже родители Мариши, Елена Сергеевна и Павел Карлович были поражены и долго-долго глядели на портрет.

— Нет, не пугайтесь, это вовсе не я, — спешила я успокоить своих гостей.

— Не Вы? Но кто же тогда?

— Наннерль, моя пра-пра… -бабушка.

— Вы с ней неотличимы друг от друга. Как такое может быть?

Пожав плечами, я отвечала:

— Загадки природы.

Несмотря на то, что Семён Ильич любил свою французскую жену, на стороне у него были женщины, ведь он отличался отменной статью и благородством.

Портрет пра… пра… деда тоже сохранился, хотя только в виде небольшого медальона. Каждый раз оттуда на меня смотрел красивый молодой офицер императорской гвардии в напудренном парике по моде тех лет. Но вскоре эти парики вышли из моды.

Сохранилась даже грамота, где рукой императора Александра I были написаны слова: «За доблесть и отвагу в войне против Наполеона». К грамоте прилагался орден Св. Андрея первозванного, которым пра… -дедушка, как свидетельствовали семейные хроники, очень гордился.

Но даже несмотря на это, я никогда не гордилась перед Андреем своим происхождением, чтобы он не чувствовал себя ущемлённым.

….Серж посмотрел на мой допитый бокал.

— Вы просите извинения? Не стоит. Всё в прошлом, и эта «любовная история» не оставила глубокого следа в моей душе.

— Ах, вот как, почему?

— Все люди разные, Юлия Андреевна.

— Что Вы имеете в виду?

— Если бы вместо той юной девушки были Вы, если бы Ваши родители отвергли меня, я был бы глубоко ущемлён.

— Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было всего четыре года, — без истерики призналась я.

— Гм…, я виноват, что своим вопросом заставил Вас вспомнить то, о чём Вам не хотелось бы вспоминать, — произнёс Серж.

— Да ни в чём Вы не виноваты, просто так устроена жизнь, и за рулём по встречной полосе ездят не всегда трезвые водители, и потом, не Ваша вина, Серж, что люди смертны.

— И всё же, сеньора Юлия, Вам было неприятно думать и вспоминать гибель Ваших родителей.

— Об этом никому неприятно думать.

— У Вас философский склад ума, и это мне нравится.

— Вы напоминаете покупателя, высматривающего на рынке товар, который удовлетворил бы все его вкусы. Но люди все разные, я — не товар, и дома в Москве меня ждёт жених.

Услышав о женихе, Серж улыбнулся, вновь продемонстрировав мне свою безупречную голливудскую улыбку.

— Так у Вас есть жених, мадемуазель Юлия? — спросил он.

Если я надеялась найти в его серо-голубых глазах хоть маленький оттенок грусти и разочарования, то я просчиталась. Серж Вяземский действительно открыто улыбнулся мне. Неужели я надеялась найти в его глазах печаль при упоминании о моём женихе? Как глупо!

— Конечно, есть. Я не уродлива, и всё со мной вполне в порядке.

— Не очень предусмотрительно с его стороны отпускать такую красивую невесту одну за границу. Это опасно.

— И чем же?

— Ну, хотя бы тем, что у неё может появиться поклонник.

— Вы на что намекаете? Вы себя имеете в виду? — спросила я, вполне законно возмутившись этим вопросом.

Но затем я подумала: «Как глупо с моей стороны задавать такие неуместные вопросы».

— И себя, в том числе. Я уже говорил Вам, что Вы мне симпатичны.

«Наверное, поэтому он и пялился на меня в театре».

Я пожала равнодушно плечами, сделав вид, что меня совсем не задели его слова:

— Что в этом особенного? У девушки вроде меня может появиться множество воздыхателей, но это совсем не значит, что она кинется к первому встречному попавшемуся ей типу на шею.

Должно быть, эта фраза была произнесена мною с таким пафосом и так нелепо, что это вызвало у моего собеседника гомерический смех.

Шампанское оказалось крепким, и я заметила, что пьянею. Слава богу, у меня не было авто здесь, в Италии, и я не взяла на прокат, иначе я не знаю, как бы я возвратилась с виллы Сержа назад в Милан в номер той гостиницы, где я остановилась.

Правда, Серж оказался прав в одном, Андрей мог действительно поехать со мной в Милан, тем более он только-только вышел в отпуск, в любом случае он мог бы отпроситься у своего шефа, мог бы выхлопотать командировку в Милан, ведь предприятие, на котором он работал, имело обширные связи за границей.

Я невольно с уважением подумала об Эдмонде. Он-то нашёл и возможности, и время сопровождать Маришу в её поездке. Постепенно благодаря Сержу моё отношение к художнику стало меняться.

— Прекратите смеяться! Меня это раздражает!

Однако мои слова произвели прямо противоположное действие на Сержа, он продолжал смеяться, будто я незаметно и невольно «подлила масло в огонь». Мне вдруг стало досадно. Досадно оттого, что я выглядела в тот момент довольно глупо; досадно оттого, что я так быстро опьянела, хотя благородная дама вообще не должна пьянеть. Так, во всяком случае, когда-то учила меня бабушка, когда занималась моим воспитанием и давала наставления на будущее.

— А-а, вы уже нашли общий язык!

Я совсем не заметила, как вошли Мариша с Эдмондом. Мне казалось, что они довольно долго гуляли по саду, а на самом деле прошло не так уж много времени. Мариша выглядела посвежевшей. Тёплый и ласковый итальянский воздух прекрасно действовал на её кожу.

— Ну, как вам мой сад? — спросил Серж.

— Великолепно! Вы очень богаты, Серж, — заметила Мариша.

— Это — наследство, доставшееся мне от моих благородных предков, которые были вынуждены покинуть Россию за два года до революционного переворота, предчувствуя наступление грозных времён. Но и я сам не люблю безделья, стараюсь, как могу, упрочить свой семейный капитал.

— Похвально.

Мариша и Эдмонд сели за стол и заметили два бокала: мой пустой и Сержа, хозяина этой роскошной виллы, заполненный наполовину. Маленькие пузырьки всё ещё продолжали лопаться внутри едва желтоватой жидкости.

— Вы хотите сказать, что вы пили шампанское?

— Не переживайте, Мариша, я сейчас же налью вам с Эдмондом по бокалу.

Серж достал со стойки два бокала, поставил их перед гостями и разлил в каждый своё великолепное шампанское.

— Кстати, я заказал пиццу, сейчас её привезут. Здесь готовят самую вкусную пиццу в Италии.

— Пиццу? Да Вы в своём уме, Сержио? Я скоро лопну, если учесть те самые маковые булочки в буфете после премьеры. Моя талия исчезнет, и тогда я буду играть каких-нибудь заправских матрон. Все оперные певицы не блистают точёными фигурами, а я слежу за собой.

— Что касается оперных певиц, то среди них много стройных, — успокоил её Серж, — но пицца здесь действительно отменная, и мне бы очень хотелось, чтобы мои гости её попробовали.

— Хорошо, Вы умеете уговаривать и убеждать.

Я вдруг представила Сержа на каком-нибудь торжественном приёме, например, в замке королевы Елизаветы; должно быть, это очень утомительное занятие находиться на подобных мероприятиях.

Я даже не заметила, как взгляды всех присутствовавших были обращены на меня.

— Юлия! Юль, ты что, не слышишь?

Я посмотрела на Маришу.

— О чём ты подумала только что, подруга?

— Да так, ни о чём, — отмахнулась я.

В этот момент все услышали звон дверного колокольчика.

— Вот как раз пиццу привезли.

Серж вышел и вернулся с очень большой коробкой, которую сразу же положил на стол. Запахло сыром, помидорами и грибами.

— А почему Вы сами открываете двери? — поинтересовалась я, — Разве у Вас нет швейцара и слуг?

— Я отпустил на выходной всю прислугу. А вообще-то я и сам не очень часто наведываюсь на эту виллу, слуги содержат её в образцовом порядке.

— Вы предупреждаете их заблаговременно о своём приезде?

— Конечно, моё положение обязывает меня к этому, — сказал Серж.

— Должно быть, трудно в современном мире носить титул князя?

Он усмехнулся:

— К этому привыкаешь.

— Сознайтесь, иногда Вам бы хотелось быть простым парнем, слиться с этой безликой толпой и быть, как все.

Наши взгляды встретились.

— Вы угадываете мои мысли поразительно точно. Я действительно хотел бы раствориться в толпе. Быть публичным человеком — достаточно тяжёлая ноша. Но не все это понимают.

Эдмонд осторожно распаковал пиццу, освободив её от коробки и нарезал её на ровные части.

— Горячая.

От неё шёл пар.

— С чем же едят пиццу настоящие итальянцы? — спросила без обиняков Мариша.

— Ни с чем. Они просто наслаждаются ею.

Титулы и регалии не имели никакого веса в глазах Мариши, к людям она относилась вежливо, просто, и отношения с каждым человеком у неё складывались, исходя из тех эмоций, которые вызывал в ней тот или иной человек. Это подкупало. Чувствовалось, Серж уважал тех людей, которые не преклонялись перед его положением в обществе, и мне это вполне импонировало.

«Я слишком часто думаю о нём, — поймала я себя на мысли, — жаль, что Андрей отказался от поездки в Италию, ему бы несомненно понравилась эту пицца. Обязательно по своему приезду я приготовлю пиццу, порадую его.

— Вам нравится? — спросил Серж, наблюдая за тем, как я смакую каждый кусочек.

— Вы ещё спрашиваете? Конечно, нравится. Пицца замечательная.

— А паста? Вы когда-нибудь пробовали настоящую миланскую пасту?

— Лишь в отеле.

— Отель — это не то. Настоящая итальянская паста — это то, что итальянцы готовят своими руками.

— Тогда я никогда её не пробовала, — призналась я.

— Я приглашаю Вас послезавтра на пикник вместе с Эдмондом и вашей подругой Маришей. Чечилия вернётся из Рима и приготовит для Вас свою изумительную пасту. Кроме оперы у Вас будет что вспомнить об Италии.

— Отличная идея! — подхватила Мариша, не дав опомниться мне, — а Ваша Чечилия поделится рецептом?

— Разумеется, охотно. Чечилия любит, когда восторгаются её пастой, поверьте мне, это стоит того.

— Да, но….я сообщила Андрею, что завтра утром вылетаю из Милана, и он встретит меня в аэропорту, — не вовремя пробормотала я.

Я заметила, как карие глаза Мариши округлились.

— Сама разве не можешь сообразить? Позвони своему благоверному и скажи, что у тебя здесь дела, что приедешь на день позже.

— Ой, я как-то об этом не подумала, — призналась я, — Андрею бы это не понравилось.

— Ему много бы чего не понравилось.

— Хорошо, мне бы очень хотелось попробовать настоящую итальянскую пасту.

— Ну, и отлично, подруга!

— Тогда я заеду за вами в отель, — предложил Серж.

Мне ничего не оставалось, как просто согласиться.

…..- Ты видела, как он на тебя смотрел? — спросила Мариша, войдя в мой номер.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе ли не знать, подруга?

— У меня есть Андрей, и он меня ждёт.

— Да, оно и видно, что ждёт. Он тебе хоть раз позвонил, пока ты здесь со мной на гастролях?

— Нет, но….я же не в первый раз с тобой на гастролях. Просто, он привык к моим регулярным поездкам.

— А ты вообще уверена, дорогая, что он сейчас один в твоём доме?

— Я доверяю Андрею.

— Понятно……..а я и не знала, что всё так запущено, — вздохнула Мариша, — дай-ка свой телефон, мы ему сейчас позвоним.

— Нет, не нужно этого делать.

— А я думаю, нужно.

Не успела я опомниться, как Мариша уже набрала номер Андрея. Раздались длинные гудки. Я хотела поставить перед поездкой какую-нибудь хорошую музыку, но так и не сделала этого.

— А твой Эдмонд почему на этот раз за тобой не увязался? — подколола я Маришу.

— Если он и «увязывается» за мной, то только потому, что волнуется за меня.

— И даже тогда, когда ты со мной?

— Ладно тебе, не ревнуй. И женщин у него нет. Эдмонд всё время за работой.

— Я очень рада, что у Эдмонда нет женщин кроме тебя, — парировала я.

— Ну, что ты на меня так смотришь? Не спорю, он назначает деловые встречи Вике….Вике Сергеевне — владелице галереи на Тверской, она очень хочет выставлять его картины.

— И как выглядит эта твоя Вика? — поинтересовалась я.

Андрей не отвечал, и это нервировало меня.

— Она довольно симпатичная молодая особа со стрижкой, у неё светлые волосы, голубые глаза. Обычно она носит голубую кофточку и серую юбку, не очень удачное сочетание, и, тем не менее, ей очень идёт.

Я вспомнила ту молодую особу, которую я видела рядом с Эдмондом. Её описание в точности совпадало с тем, что я видела тогда.

«Хорошо, если всё так», — подумала я, старательно вслушиваясь в нудные назойливые телефонные гудки.

— А-а, алло! Привет, Андрей! Почему ты так долго трубку не берёшь? Спал? Ну, ладно, я волновалась. Кстати, почему ты мне не позвонил?

Голос Андрея вполне успокоил меня, я победно улыбнулась в ответ на подозрительный взгляд подруги.

— Ну, вот всё нормально, Мариша.

— Ага. Я так и думала.

— О чём ты думала?

— О том, что твоему благоверному сейчас совсем не выгодно говорить о своей любовнице, когда он, как король, живёт в твоём роскошном доме.

— Ну, и что с того. Мы этот вопрос давно решили. И вообще, у нас будет крепкая семья.

— Я рада за тебя.

Я понюхала розы в вазе. Свежие розы встречали любого постояльца гостиницы, но я была бы совсем не против, если бы точно такой же букет мне подарил Андрей. Цветы обычно появлялись накануне или в день Восьмого Марта, дня рождения, Нового Года. Мне всегда хотелось, чтобы этот список был продолжен, но он не продолжался. В большой хрустальной вазе красовались аппетитные фрукты. Мариша взяла яблоко и надкусила его.

— Отлично! Ну, что, ты готова к пикнику у Сержа, подруга?

— Перестань делать «непрозрачные намёки». Серж — приятель и спонсор Эдмонда.

— Разве он тебе не понравился?

— Он — не вещь, чтобы нравиться.

— Не будь дурочкой, Юлия. Ты сама знаешь, что я имею в виду.

— Он приятный, обходительный.

— Ты шутишь. Да он просто красавчик.

— Мне не нравятся красавчики. Когда на них смотришь, то кажется, будто с их лица стекает сладкий нектар.

— Я что-то не заметила. По-моему, внешность Сержа — что надо.

— Серж слишком интеллигентен, и потом, не забывай, у меня есть Андрей, и мы скоро поженимся.

— Это я помню. Но вы всё ещё не женаты, а значит, ты свободна.

— Ты о чём? — спросила я.

— Ладно, не бери в голову, и я рада, что ты скоро выходишь замуж за Андрея

— Мариша, скажи, каковы твои планы на будущее?

— Личные или творческие?

— И те, и другие.

— Что касается творчества, то в следующие три месяца я буду выступать в Большом в арии супруги графа Альмавива в «Фигаро», а затем… скорее всего, Мариинка. Ну, а потом, Эдмонд и я поженимся.

Я обняла подругу.

— Ну, вот, слава богу, что это случится. Мы непременно будем дружить семьями.

Когда Мариша ушла, на моей душе стало как-то пусто, одиноко, несмотря на то, что, вроде бы, всё было в порядке.

Я остановилась в роскошном номере отеля «Милан», денег у меня было много, карьера шла в гору, даже Андрей Петрович — мой шеф-редактор уже начал хлопотать для меня «эфирное время» на Первом Канале.

— Для чего Вы это делаете, Андрей Петрович? — как-то раз спросила я его.

— Вы неплохо бы вписались в элиту нашего телевидения, и потом, телепередача для женщины — это то, что нужно.

— Ну, о чём Вы говорите, Андрей Петрович! Наше телевидение итак грешит изъянами, а Вы ещё хотите добавить один.

— То, что Вы так знаете, на нашем общественном телевидении нет или практически нет ни одной образовательной программы. Расписание напичкано фильмами и сериалами сомнительного качества, ток-шоу и новостями.

— Успокойтесь, будет ещё одно ток-шоу для женщин, скажем, под названием «Женские проблемы».

В итоге шефу не удалось продвинуть проект с моим участием в качестве ведущей на Центральном общественном телевидении, однако он не опускал руки и продолжал пробивать эту идею на других менее рейтинговых каналах. Это означало дополнительную работу для меня, дополнительный приток денег. И, всё же, слова Мариши не давали мне покоя. Я вышла в лоджию и продолжала думать над ними.

«А вдруг твой благоверный совсем не один, пока ты сопровождаешь меня на гастролях…»

Не один.

Ну, конечно, у него много друзей. Моё отсутствие в Москве — замечательный шанс пообщаться с ними. Да нет же! Мариша совсем другое имела в виду. Неужели Андрей был способен водить любовницу в наш дом? Я оттолкнула от себя эту нелепую мысль.

Мариша сама, возможно, подозревает своего Эдмонда, только придумывает разные версии его «похождений». Я достала сигарету, сделала затяжку, а затем опомнилась — боже мой! Я же давно бросила курить! Для чего я возила с собой пачку сигарет, я не знала. Вернее, это было оправдание моей слабости. Бросить окончательно курить у меня не хватало силы воли.

И вообще, мне, наверное, нужно заняться собой, перестать верить во всякую чушь, несмотря на то, что она нашёптывалась моей лучшей подругой. Затем эта чушь начинала внедряться в мою голову, и я злилась на Андрея. Я успокоила себя и бросила вниз затушенную сигарету, отпила немного вина, которое стояло на столе. «Я слишком много пью в последнее время, — подумала я, — вернусь в Москву, и ничего кроме зелёного чая, пить не стану».

Я набрала номер Мариши и, услышав её бодрый голос, повеселела.

— Привет, ну, как ты? Эдмонд пишет новую картину? Передай мои наилучшие пожелания ему. Нет, я не иронизирую и не смеюсь над ним. Кстати, мне очень понравилось полотно Эдмонда на вилле Сержа. Я была впечатлена. Ну, да передай ему это. И вообще, за один день, проведённый в компании Сержа моё мнение о твоём женихе стало меняться, и все события предстали совсем в другом свете. Нет-нет, я не вру, это на самом деле так. Спокойной ночи!

Я хотела поболтать ещё, однако Мариша, утомлённая спектаклем в Ла Скала валилась с ног.

«Она тоже стала больше прикладываться к спиртному в последнее время, — подумала я, — надо будет отговорить её от вина и приобщить к сокам. У нас с ней очень нервная работа, и с нервами нужно как-то справляться».

Несмотря на выпитое снотворное, уснуть в ту ночь полноценным сном мне так и не удалось. Всю ночь мне снились какие-то кошмары, за мной кто-то гнался, преследовал меня в пещерах и на гротах, я видела ожерелье на своей шее, и легендарный алмаз «Глаз Орла» светился ярко-синим светом, так что создавалось впечатление, будто, я была окружена водой со всех сторон.

Затем я видела, как вышла из этих пещер, светило яркое солнце; я видела Андрея, протягивавшего ко мне свои руки и звавшего меня. Но когда я приблизилась к нему, он сам толкнул меня к моим преследователям.

— Нет! Нет! — кричала я, — Андрей! Помоги мне!

Но взгляд его тёмно-карих глаз был полон презрения.

И вдруг я увидела, как чьи-то руки помогают мне освободиться от лап чудовищ.

……Я проснулась от собственного крика. Было ранее утро. За окном сияло ласковое итальянское солнышко, согревавшее меня своими тёплыми и нежными лучами. Я потянулась, как самая гибкая в мире кошка, и напялила свой пеньюар. Этот пеньюар мне подарил Андрей на годовщину наших отношений, поэтому он был особо дорог мне, розовый, с цветами ромашки. Белые ромашки очень красиво смотрятся, правда, Марише этот пеньюар никогда не нравился.

— У твоего Андрея явная безвкусица, — сказала она, когда увидела подарок.

— А мне нравится.

— Тебе нравится всё, прошедшее через руки Андрея. Посмотри на себя: ты такая сильная, открытая миру, современная леди, на которую сотням девчонок хочется равняться……И ты пресмыкаешься пере этим человеком, который и в подмётки-то тебе не годится.

— Мне он нравится и точка!

— Ладно, молчу.

— Сама бы посмотрела на своего Эдмонда, — парировала я.

Нет, этот пеньюар мне явно нравился и вовсе не потому, что его подарил мне Андрей….А может быть, всё же, Мариша была права?

Я заказала в номер сок и салат, чтобы немного подкрепиться перед пикником, не чувствовать себя размазнёй. Салат был с настоящим оливковым маслом, которое я очень любила и кусочками мелконарезанных помидор. Сок тоже пришёлся кстати; я заказала себе яблочный, и немного перепелиных яиц.

Когда завтрак подходил к концу, меня отвлекли два звонка.

Первый был от второй моей подруги Таньки Краснопёровой, работавшей со мной в одной и той же редакции журнала «Райская жизнь». Голос Таньки был немного грубее моего, потому что она много курила, несмотря на то, что я её всячески отговаривала от этой дурной привычки. Однажды я пустила в ход последний, на мой взгляд, сильный аргумент.

— Знаешь, дорогая, от тебя все мужчины скоро разбегутся.

— Ну и не нужно их.

— Они не любят курящих женщин.

Помню, Танька бросила на меня полный критики взгляд и сказала:

— Ну, а ты-то что не бросаешь?

— Бросаю, и уже делаю в этом кое-какие успехи.

Таньке было двадцать два года, и уже первый за плечами неудачный брак; она утверждала, что именно после развода впервые взяла в руки сигарету.

— Таким образом мне удалось справиться со своей депрессией.

— А я думала, что с депрессией гораздо легче справляться с помощью хороших книг и кино.

— Возможно, ты и права, Юлечка, но меня давно уже не цепляет вся эта кинопродукция, и знаешь, почему?

— Почему?

— Мой муж был актёром.

— Какая досада! — я тогда сделала вид, что сочувствую ей, а на самом деле отлично понимала, что Танька всё это накручивала. Просто, ей было легче в очередной раз затянуться сигаретой, чем проявить силу воли. Я считаю, что среди нас троих подруга Танька Краснопёрова была самой красивой, и причём, я никогда не завидовала ей, наоборот, радовалась только.

Высокая стройная с гибкой тонкой талией, длинными чёрными волосами до плеч, она напоминала газель, или, лучше сказать, настоящую восточную красавицу.

— Во мне течёт арабская кровь моих предков, — однажды созналась Татьяна, — хотя по паспорту я — русская.

— Какое это имеет значение, кто ты по национальности? — возразила я, — ты красива, пользуйся этим.

И она пользовалась. Я видела, сколько мужиков ухаживало за ней. Однажды даже шеф высказал Таньке:

— Куда хочешь их води, только не в мою редакцию. Я не потерплю, чтобы вместо работы здесь целыми днями распивали кофе.

Танька фыркала, но всё-таки подчинялась.

— Это от того, что на одном корпоративе шеф здорово клеился ко мне, а я ему отказала, вот теперь он мне мстит за это. Выглядело правдоподобно, такая девушка, как наша Татьяна, всегда вызывала интерес у противоположного пола.

— Привет, солнышко! Как твои дела? — раздался в трубке бодрый голос Татьяны.

— Вполне приемлемо, но я соскучилась по работе, по тебе, по Андрею.

— Я бы на твоём месте не спешила, дорогая. В следующий раз обязательно возьми меня с собой и Маришей на гастроли…..

— Я бы с удовольствием, но шеф……

— Шефа я беру на себя, обещаю. Вы обе такие просвещённые, одна я отсталая; шеф давно считает меня недалёкой, а вот я ему «нос утру».

— Хорошо, выходи в отпуск и поедем с Маришей в Питер, у неё как раз сезон начинается.

— Питер?

Я представила себе, как поморщилась Татьяна на мои слова.

— Эй, подруга, я хочу в Париж или Венецию. Хочу хоть раз прогуляться по улицам Монпарнаса, где когда-то творил великий Модильяни.

— Будет тебе и Париж, и Модильяни, я обещаю.

Разговор был окончен, потому что Татьяна куда-то очень спешила.

Второй звонок был от самой Мариши, только что проснувшийся в своём номере этажом выше меня.

— Ну что, ты готова? — прозвучал её вопрос в трубке.

— Ты о пикнике?

— Ну, разумеется! А ты что, забыла?

— Нет, но могла забыть.

— Иногда ты меня удивляешь. Забыть о мероприятии, на которое тебя пригласил самый известный потомок княжеского рода.

— Возможно, он и потомок, но для меня — обычный человек.

— Хорошо, дорогая, я тебя услышала, и будем считать, что поняла. Итак, ты готова?

— Почти.

— Что значит «почти»?

В голосе Мариши прозвучали нотки возмущения.

— Я доедаю свой утренний салат из настоящих итальянских помидоров.

— Какой салат? Чечилия специально для нас сегодня приготовит пасту на свежем воздухе. А отказываться от угощения, когда тебе предлагают его итальянцы — крайняя степень невежливости и безрассудства.

— Я и не буду отказываться, Мариш. С чего это бы взяла?

— Не будешь? Хорошо, тогда через десять минут выходи в холл отеля, Серж скоро подъедет.

Серж, действительно, приехал на своём великолепном сером «фиате», и мы поехали по шоссе в загородную часть Милана.

— Серж, а разве Вы сами исполняете обязанности водителя? — спросила Мариша, желая хоть как-то подержать разговор, потому что всю дорогу я молчала.

— Нет, у меня есть опытный работник Антонио, но сегодня я решил сам отвезти своих гостей, не хочу терять навыки вождения.

Я сидела рядом с Сержем, потому что задние места заняли Мариша и Эдмонд на правах «законной пары». Я бы предпочла устроиться на задних рядом с Маришей, но выбирать не приходилось. Бабушкин подарок, аккуратный розовый шарф, который я всюду брала с собой в качестве аксессуара и талисмана, развевался на ветру.

Серж периодически поглядывал на меня. Сегодня на нём были обычные джинсы и чёрная футболка, и со стороны он производил впечатление ординарного красавчика, но никак не «сиятельной особы». Это импонировало мне, и всё же, настроения у меня не было никакого. Вспомнился вчерашний разговор с Андреем, и мои подозрения насчёт его воображаемой мною пассии.

— Юлия, у Вас всё в порядке? — спросил Серж.

Я смотрела в окно на проплывающие мимо пейзажи. Солнечная Италия составляла яркий контраст с летней Россией, в воздухе чувствовался аромат цветов.

— Да, кажется, — неохотно ответила я.

— Не берите в голову, Сержио. Кажется, наша золушка поругалась вчера со своим принцем, — сказала Мариша.

— Я не ругалась. И вообще, вчера мы очень даже мило побеседовали с ним.

— Сразу по твоему лицу видно, что разговор был приятным.

Я с укором взглянула на Маришу, но она сделала вид, что не заметила.

….Чечилия мне понравилась сразу же, как только я увидела её полную фигуру с типично итальянским лицом «заботливой матушки». Кажется, я тоже понравилась кухарке Сержа, и он мысленно в который раз записал меня в число своих друзей — чувствовалось, что мнение этой женщины много значило для «сиятельной особы».

Попробовав первую порцию горячей пасты, я немного повеселела. Мы сидели за столом, специально предназначавшимся для пикников. Милая плетёная мебель смотрелась изумительно и подходяще для окружающей нас обстановки, а зелёная трава напоминала настоящий ковёр.

— Ну, как Вам паста Чечилии? — спросил Серж.

— Это — божественная паста, я никогда такой не пробовала, — ответила просто я.

— А как вам сегодняшний день?

Ярко светило Солнце, отражаясь своими лучами на головах купальщиц. Я редко видела эти прекрасные цветы, а однажды даже зарисовала их акварелью, а затем заказала специально раму и повесила их на кухне.

— День замечательный!

— Теперь я вижу, Ваше настроение улучшилось немного. Я вообще стараюсь не сосредотачиваться на неудачах, а знаете, почему, Юлия?

— Почему?

Я подцепила вилкой длинные тяжи пасты, скрутила их и отправила в рот, долго смакуя. Соус был действительно необычным, Чечилия знала толк в пряностях.

— Почему? — повторила я свой вопрос после очередной дегустации.

— Однажды я понял, когда потерял своих друзей: события вокруг тебя текут и изменяются, затрагивая или не затрагивая тебя. И только ты можешь выбирать: разрушаться или оставаться цельным в этой гуще. В минуты неудач я замыкаюсь внутри моего сердца и пытаюсь разобраться в себе, своих ощущениях. А затем я просто забываюсь и не думаю ни о чём, я просто существую. Река жизни продолжает течь мимо меня, не затрагивая моей сущности.

— О, да Вы, Серж — настоящий философ!

— И не отрицаю этого. Философия помогает мне. Кстати, в колледже, где я учился, я больше всего любил этот предмет.

Слова Сержа произвели на меня впечатление. Позже я возвращалась к ним неоднократно. Тот день закончился бы на подобной ноте, и всё было бы прекрасно, если бы его не омрачил один звонок. На моём смартфоне высветился номер хранителя банковской ячейки.

— Слушаю, Станислав Владимирович.

— Юлия Андреевна, я был удивлён, что Вы вдруг решили изменить своё мнение о нашем хранилище и приостановили наш договор, заключённый накануне.

Я ничего не понимала, тем более громко играла музыка. Мариша учила Чечилию петь, поэтому мне пришлось отойти на некоторое расстояние.

— Я ничего не понимаю, Станислав Владимирович. О чём Вы говорите?

— О нотариально заверенном письменном заявлении от Вашего имени, что Вы хотите изъять содержимое ячейки. Я сверил все подписи, и мне пришлось подчиниться.

— О чём Вы говорите?

— Содержимое Вашей ячейки было выдано Вашему доверенному лицу за исключением свитков.

— Как выдано? Когда?

— Час назад я пытался на всякий случай Вам дозвониться, но Ваш телефон был отключён. Дирекция банка считает мои действия излишними.

— Но я не давала никаких распоряжений.

После моих слов наступила долгая пауза. И я, и служащий банка не могли собраться с мыслями. Где-то в дальнем уголке моего сознания осталась спасительная мысль, за которую я зацепилась: «Сейчас я пойму, что этот звонок от каких-нибудь неудачных шутников, пошлю их куда подальше, и всё будет хорошо».

Но тут же занозой раздалось: «Откуда идиотам-шутникам стало известно о моей банковской ячейке».

— Это серьёзно? — прозвучал мой довольно глупый и неуместный вопрос.

— Вполне серьёзно, Юлия Андреевна.

— Как выглядели эти люди?

— Собственно говоря, это был один человек, который представился Мерцаловым Георгием Павловичем, он передал документы и изъял содержимое ячейки — шкатулку, но оставил очень старые листы бумаги, имеющие историческую ценность. Он сказал, что Вы хотите это передать Музею имени А. С. Пушкина.

— О, боже! У Вас сохранилось фото, изображавшее этого человека? — спросила я, не вполне придя в себя.

— Да, видеокамеры зафиксировали это. У меня сохранилась запись.

— Хорошо, я выезжаю. Вы передадите мне всё, что Вам известно об этом человеке.

— Мне ничего о нём не известно, к сожалению. Мы обещаем Вам провести внутреннее расследование.

— В любом случае Вам следовало бы сначала дозвониться до меня, — в запале бросила я.

— Наш банк взял на себя ответственность хранить Ваши ценности, передавать их лишь в случае с нотариально заверенной доверенностью за Вашей подписью, но нигде в договоре не сказано о дополнительном извещении владельца о передаче его ценностей доверенным лицам. Это — лишь моя инициатива.

Да, действительно, в договоре не было этого пункта, вспомнила я, а его следовало бы дополнительно включить. Мне удалось взять себя в руки и внешне спокойно ответить служащему:

— Я вылетаю из Милана. Благодарю Вас за звонок и прошу предоставить мне всю необходимую информацию. Я понимаю, банк предоставляет такого рода информацию уполномоченным на это органам, но это — моя личная просьба к Вам, чтобы я не подняла шум, совсем не нужный репутации вашего Банка.

— Я понял, Юлия Андреевна, — вполне смиренно ответил служащий хранитель ячейки, вероятно, напуганный моей угрозой. Действительно, никакой банк не жаждал вокруг себя подобной шумихи.

Вероятно, вид у меня был удручённый, когда я нажала кнопку сброса, потому что ко мне подошёл Серж.

— Что случилось?

Мариша перестала смеяться вместе с Чечилией и наблюдала со стороны за нами.

— Мне нужно срочно вернуться в Москву, — ничего не объясняя, ответила я.

— Если я могу Вам чем-нибудь помочь, обращайтесь, у меня хорошие связи в России, в Москве, Санкт-Петербурге, — он протянул мне свою визитку, — Звоните, если что.

Я машинально сунула визитку в свой клатч.

— Я отвезу Вас в аэропорт.

— Спасибо, но сначала в отель. Мне нужно собрать вещи.

Глава 3. «Тёмный тоннель»

«Тоннель тёмный и длинный,

Но верь,

В конце его

Ты увидишь Свет Истины».

(Наставление путнику, данное Буддой Шакьямуни).

Андрей встретил меня в аэропорту, но я была, как в тумане, ничего не видя перед собой, и, тем более, не слыша. Я, словно, отделилась от внешнего мира и пребывала в своём внутреннем мире.

Кристалл исчез из банковской ячейки.

…. «Мерцалов Георгий Павлович…», — вертелось в моей голове. Я пыталась напрячь память, чтобы заставить вспомнить себя хоть малейший намёк на это имя, но, к сожалению, ничего не получалось.

— Юль, что случилось? — как из глубины какой-то недосягаемой для меня реальности прозвучал голос Андрея.

Что я здесь делаю? Совсем недавно три часа назад я любовалась великолепным садом Сержа, ела пасту Чечилии и потягивала через соломинку мохито. Пыльные улицы летней Москвы окончательно вернули меня в глубокую депрессию.

— Ты меня совсем не слышишь.

Голос Андрея окончательно привёл меня в чувство.

— Нет, я слышу….меня сегодня ограбили.

Мы остановились, не дойдя до автомобиля двух метров.

— Что?! Ограбили? В Италии!? Ты обратилась в полицию?

— Да нет же, послушай! Кто-то подделал мою подпись, подкупив нотариуса, изъял из банковской ячейки ту семейную реликвию, о которой я тебе все уши давно прожужжала.

— Ожерелье?

— Да.

— А свитки?

— Слава богу, нет. Они были написаны на древнескандинавском языке, том языке, которым пользовались легендарные викинги. В следующем году я хотела заняться этими свитками, отнести их специалисту по Скандинавии, чтобы он расшифровал их.

Наконец, мы, молча, сели в машину, Андрей долго не мог завести двигатель. Он молчал.

— Андрей, кроме тебя и моей покойной бабушки никто не знал об ожерелье.

Он посмотрел на меня тяжёлым взглядом своих чёрных, как ночь, глаз.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего, я просто думаю. Думаю, кто ещё мог знать секрет нашей семьи.

— Твоя бабушка, Роза Сергеевна, она, ведь, была очень общительной женщиной. У неё могли быть какие-то знакомые, связи и т. д.

— Я не думаю, ведь бабушка берегла семейную тайну, хотя……она часто говорила мне о передаче этих ценностей в музей.

— Ну, вот, видишь.

Машина завелась, мы поехали.

— Она просто боялась за меня, ведь эти вещи стоят не одно состояние.

— Значит, я был прав, — сказал Андрей.

— В чём именно?

— Я тоже намекал тебе и не только намекал, но и говорил напрямую, чтобы ты продала ожерелье (про свитки я узнал лишь сегодня). Мы бы выручили кучу денег, могли бы позволить себе в своё удовольствие иметь многое, завели бы собственный бизнес, а я перестал бы пресмыкаться перед своим начальством, да и ты тоже.

— Мне, например, очень нравится моя работа. И шеф меня ценит так, что предложил мне участие в его новом проекте в качестве ведущей одной женской программы.

— Ты согласилась?

— Нет ещё.

Он вздохнул.

— Я, конечно, всё понимаю, но, будучи ведущей, ты могла бы зарабатывать ничуть не меньше, а даже больше, чем сейчас; и потом, мы могли бы больше времени посвящать друг другу.

Я посмотрела на Андрея и подумала: «Я действительно мало времени провожу с ним».

Перед съездом со МКАД я показала в левую сторону.

— Довези меня до банка.

— Юль, ты будешь обращаться в полицию?

— Нет….не знаю ещё. Мне кажется, если я обращусь в полицию, дело будет затянуто; мне бы хотелось провести своё собственное расследование.

— Я обязательно помогу тебе в этом, — уверил меня Андрей.

— Нет, не нужно.

— Почему?

— Я не хочу впутывать тебя в свои дела.

Он остановил «вольксваген» около банка «Магистраль», которому я до сего времени очень доверяла. Я хотела встать и выйти из машины, однако он задержал мою руку.

— Подожди, ты не хочешь «впутывать меня в свои дела», потому что совсем не считаешь меня близким тебе человеком?

Вопрос Андрея поставил меня в тупик.

— Прости, я погорячилась. Мы обязательно проведём расследование и вернём на место ожерелье.

Я вышла из машины, перебежала дорогу и вошла внутрь роскошного помещения «Магистраль-банка».

Хранитель ячейки ждал меня в своём кабинете, у него был удручённый вид. В другое время это вызвало бы у меня улыбку, но сейчас мои мысли были заняты другим.

— Здравствуйте, Станислав Владимирович, я Вам звонила накануне.

— Да-да, я Вас ждал.

— Можно я взгляну на запись камер наружного и внутреннего наблюдения?

Мне показалось, что лицо служащего резко побледнело. Он кашлянул.

— Что….что случилось?

— Простите, я …я не знаю, как Вам сказать, Юлия Андреевна.

— Говорите прямо, что случилось?

— Запись с камер исчезла.

Я привстала.

— Но….как это возможно?

— Не знаю, я стал проверять записи за сутки и ничего не нашёл.

— Вы смогли бы описать того человека, который представился моим доверенным лицом? Сейчас мы поедем в полицию, я подам заявление о пропаже моих ценностей, Вы поможете составить фоторобот.

….К вечеру я освободилась, очень долго оформляли заявление, затем я беседовала со следователем, довольно приятным мужчиной, который представился Игнатьевым Валентином Рудольфовичем, он выслушал меня очень внимательно и протянул свою визитку.

— Пожалуйста, если узнаете что-нибудь новое по делу, обратитесь ко мне.

— Обязательно, — сухо ответила я, всматриваясь в облик человека, который выдал компьютер по описанию хранителя ячейки.

Это был человек средних лет, которого я никогда раньше не видела. Его портрет, составленный «фотороботом» был отпечатан в чёрно-белом варианте так, что мне оказалось трудно судить о цвете его волос и глаз. Но, имея довольно развитое воображение, я могла представить себе этого человека во всех цветах и красках. Я показала портрет Андрею за ужином.

— Сегодня я подала заявление в полицию, и у меня его приняли.

Подцепив вилкой яичницу и не донеся кусок до рта, Андрей остановился, отложил вилку и внимательно вгляделся в полученное изображение. Мне показалось, что в его взгляде что-то мелькнуло.

— Ты его знаешь? — спросила я.

— Нет. Почему ты так подумала?

Я пожала плечами:

— Потому что не могу найти никакой зацепки. Но если он представился нотариусом, вернее заверил мою подпись нотариусом, можно проверить все нотариальные конторы Москвы, чтобы выйти на нужный след.

Андрей вздохнул, отложил портрет в сторону и доел яичницу.

— А если человек, к которому он обратился — честный нотариус, приехавший из другого города?

— Все нотариусы зарегистрированы в Едином Реестре с послужными списками.

— Ты даже не представляешь, подобная проверка может затянуться на неопределённое время.

— Ну, и что, я чувствую свою вину, Андрей…..перед бабушкой, которая доверила мне ценную вещь, перед моими предками.

Я посмотрела на него.

— Ты хотел мне помочь.

— Но раз теперь твоим делом занимается полиция, моя помощь не имеет никакого смысла.

— Я так не считаю.

— Почему?

— Потому что все конторы предоставляют подобные сведения специально уполномоченным на это лицам. У меня нет никаких связей в МВД.

….На этот раз я с трудом нашла бабушкину могилку на загородном кладбище. Она немного заросла рвавшимися из-под земли метёлками пижмы, мятликом, поэтому мне сначала пришлось заняться прополкой. Я села на скамью, пытаясь вглядеться в фотографию бабушки, выбитую на граните её надгробия.

— Если б ты знала, бабушка, как мне тебя не хватает! Не хватает твоей улыбки, твоих глаз, из которых всегда лучилась доброта и понимание. Не хватает стихов, к которым ты меня когда-то приобщила.

Бабушка молчала, но мне «почудилось, что, как будто, в шуршании листьев на ветру я «услышала» шёпот:

— Успокойся. Всё пройдёт, всё исчезнет, как однажды исчезнет твоя печаль.

— Прости меня, я не сохранила доверенную мне вещь, которую ты всю жизнь берегла, хотя за неё могли отдать хорошие деньги. Ты жила в трудностях, но сохранила семейную реликвию, а я…..

Рыдания подступили к моему горлу.

— Бабушка, я благодарна тебе за то, что ты не позволила отдать меня в интернат и сама вырастила. Я благодарна тебе за то, что ты меня любила.

Теперь я понимала, что ненавязчивая любовь бабушки являлась именно той любовью, которую мы все так упорно ищем и не находим. Я почему-то вспомнила Андрея и подумала, что он меня совсем не любил, но тут же отбросила эту нелепую мысль.

Конечно, Андрей любит меня, как никто другой, но почему-то рядом с ним я чувствовала себя очень одинокой и старалась побольше нагрузить себя работой, чтобы только забыться в ней. Поэтому карьера моя развивалась отлично, шеф-редактор во мне буквально души не чаял. Но была ли я счастлива? На этот часто мучивший меня вопрос я старалась не давать ответа, ибо боялась заглянуть правде в глаза.

— Я обещаю тебе, бабушка, я обязательно верну ожерелье на его место, — прошептала я.

Вдалеке белела часовня, куда я обещала себе зайти, чтобы помолиться. Вдруг мне показалось, что из часовни вышла знакомая мне фигура Татьяны. Я пошла за ней, но потом поняла, что обозналась.

«Почему Татьяна пришла мне на ум?» — подумала я.

Мне вспомнилось весёлое Танькино лицо, её беззаботная улыбка; это подняло моё настроение, хотя и ненадолго. Передо мной стояла проблема, и мне предстояло её решать? Но как решать? Куда идти? Вопрос повис где-то в пустоте. Несмотря на то, что я написала заявление в полицию, и мне пришло уведомление в том, что возбуждено дело, я решила провести своё расследование, чтобы ускорить процесс нахождения ожерелья.

Андрей всё чаще и чаще где-то пропадал, и я не находила себе места. А недавно меня пронзила мысль, которой я боялась больше всего: «А что если у него появилась другая женщина?»

Со стороны я, должно быть, напоминала себе глупую ворону или курицу на насесте, но никак не представительницу света, посетительницу многих светских тусовок, куда я не особо любила ходить и навещала исключительно из любви к работе.

«Я подумаю об этом завтра», — взяла я пример с легендарной Скарлетт О Хара, героини одного из моих самых любимых романов.

….На следующий день на работе я была, как в воду опущенная, и это сразу заметил шеф. Он вызвал меня в свой кабинет. Кабинет у шефа просторный светлый с удобной мебелью и знаменитой миниатюрной пальмой, которую он держал возле окна, и очень гордился ею.

— Ну, здравствуй, дорогая, — обратился он ко мне фамильярно. Я давно привыкла к подобной фамильярности своего шефа, хотя порой она меня раздражала, если у меня было плохое настроение. Однажды я выговорила ему свою претензию после корпоратива, когда немного перепила Шантонне. Шеф клеился ко мне, и это сразу же бросалось в глаза. Я удивилась, что обидчивый Андрей Петрович совсем не затаил на меня злобу, а наоборот, достойно вышел из этой ситуации. На следующий день после корпоратива он, как ни в чём не бывало, общался со мной, даже похвалил меня на очередной летучке. Во всяком случае, недоразумения наши были преодолены, и теперь я могла по-настоящему расслабиться.

— Ну, как ты, готова работать на телевидении? — спросил шеф, как только нам принесла кофе секретарь Леночка — белокурая девушка с короткой стрижкой и очень длинными каблуками на шпильках. Разумеется, все секретарши носят шпильки, все секретарши спят со своими шефами; что касается Леночки и Андрея Петровича, в последнем я почти не сомневалась, хотя сама не знаю, почему. Ну, потому, что, во-первых, они общались друг с другом такими многозначительными взглядами; во-вторых, шеф слегка смутился, правда, быстро преодолел своё смущение и обратил всё внимание на меня. Фаворитку из меня он сделать так и не смог и, тем не менее, оказывал внимание и продолжал заботиться обо мне, как прежде. Что бы это могло значить, я не понимала. Неужели, у шефа такое «доброе сердце»? Я давно уже перестала верить в человеческие идеалы и добродетели, ведь теперь в наш век информатизации и повсеместного одурачивания людей прежние ценности, поставленные когда-то во главу угла нашими далёкими предками, потеряли свою ценность. С каждым годом я убеждалась, что, к сожалению, это так. И всё же, пока что поведение шефа доказывало обратное.

— Что ты молчишь, Юлия?

Я посмотрела на ожидавшего моего ответа шефа. Это был человек сорока двух лет плотного телосложения, несмотря на то, что раньше он увлекался спортом; задумчивыми светло-карими глазами и начавшими уже кое-где седеть русыми волосами с едва формирующейся на темени залысиной. Внешне он чем-то напоминал режиссёра Фёдора Бондарчука и производил довольно приятное впечатление.

— И вообще, ты сегодня какая-то не такая.

— Что Вы имеете в виду?

— Ходишь рассеянная, не оглядываешься по сторонам, как раньше, не останавливаешь своего взгляда на молоденьких агентах.

— А разве я смотрела на них? — удивилась я.

— Смотрела.

— Вы принимаете меня за легкомысленную особу, Андрей Петрович, — не без доли некоторой иронии сказала я.

— Прости меня, я совсем не хотел тебя обидеть. Я уже договорился с руководством «РусТв» — совсем недавно открывшемся канале. Они читали и читают твои статьи в нашем журнале, видели твоё фото и согласны взять тебя в качестве ведущей на проект «Женские мелочи».

— Я думала, Андрей Петрович, Вы уже оставили эту свою затею.

— Ни в коем случае. Такие талантливые журналисты, как ты, должны существовать и радовать своих зрителей. Так что, здесь и сейчас скажи мне о своём решении.

— Она согласна.

Только сейчас я заметила Татьяну в ярко-красном платье, я совсем не слышала, как она вошла в кабинет. Шеф осёкся, с недовольством уставился на Таньку.

— Гм….Татьяна Владимировна, разве я вызывал Вас?

— Нет, но я увидела, как ты увёл мою подругу, и это вызвало мой интерес.

Вот так новость! Танька называет шефа на «ты»?! А совсем недавно она его боялась, старалась не попадаться ему на глаза. Я посмотрела на шефа, главным образом, чтобы увидеть его реакцию. Мне показалось, что он покраснел и опустил глаза.

— Прошу соблюдать субординацию, Татьяна Владимировна! Мы не за стойкой бара, а на работе.

— Хорошо, я поняла, только не вздумай уступать нашей скромнице. Я, как её лучшая подруга, знаю, что ей нужно. Ведущая телепроекта это как раз то, о чём она втайне мечтает, но никогда не признается в этом открыто.

Покидая кабинет шефа, Таня подмигнула мне, мол, всё будет отлично.

…..На студии мне вполне понравилось, меня, как ни странно встретили там с распростёртыми объятиями, и даже сам главный режиссёр Толик, прославившийся особенным «критиканством». Вообще-то, его полное имя было Анатолий Николаевич со странной фамилией «Стравинский», хотя он не имел совершенно никакого отношения к великому композитору «русских сезонов».

Честно говоря, я была удивлена, потому что мне казалось, что придирки и недовольства моей «новой команды» начнутся с первого моего рабочего дня. Правда, это не было моим первым рабочем днём на телевидении. Просто, я пришла, чтобы «познакомиться, разведать обстановку».

— Юлия Андреевна, здравствуйте! А Ваш шеф с редакции нам уже звонил.

— Шеф?

— Андрей Петрович.

— А-а, понятно.

Главреж отошёл чуть подальше и начал рассматривать меня, будто, я была не человеком, а вещью, или товаром, который покупают.

— Вы нам вполне подходите. Вот — та самая ведущая, о которой я давно мечтал.

— Но…..

Я хотела возразить, что ещё не дала своего согласия на эту работу, но Толик не позволил мне договорить.

— Так, поверните-ка голову направо, теперь налево… Отлично!

Толик щёлкнул рукой, и как по команде «апорт» к нему подскочила маленькая женщина на длинных шпильках с замотанными на затылке волосами цвета пшеницы.

— Ниночка, мне нужен хороший грим, чтобы новая ведущая вписалась в кадр, и все лица не только наши, но и публики, были устремлены на неё. Я создам новый образ, и зритель будет ждать, с нетерпением ждать каждой новой встречи с этими томными глазами, этим необычным лицом, на котором невозможно не остановить свой взгляд. Хотите кофе?

— Я не….

— Ясно. Светлана, принеси кофе для меня и нашей новой ведущей. Вам с пенкой?

Я кивнула, поняв, наконец, что возражать вообще не имеет никакого смысла.

Светлана оказалась типичной блондинкой с очень привлекательной задницей, какая и должна быть у любой «уважающей себя» секретарши. Кофе она, действительно, готовила отлично, и я надеялась, что это было не единственное её достоинство. Я отпила медленно несколько глотков, почувствовала, что мне становится лучше после серии всех тех неудач, которые произошли со мной.

По распоряжению Толика меня отвели в гримёрку, и Ниночка начала колдовать надо мной. Её мягкие нежные руки работали ловко, и, тем не менее, я смогла расслабиться, как в дорогом салоне красоты. Толик вскоре оценил её работу и победоносно улыбнулся мне.

— Вот теперь я понимаю.

Мне тоже была дана возможность посмотреть на свою новую копию в зеркале, и я была по-настоящему поражена. С той стороны зеркала на меня смотрела девушка с выражением лица пушкинской Татьяны и действительно томным взглядом, каким описал его Толик.

— Ну, как, Вам нравится?

— Вполне. Но у меня к вам несколько вопросов, Анатолий Николаевич.

— Зовите меня «Толиком», так мне вполне привычно. Итак, я слушаю Вас, Юлия (разрешите называть вас по имени, тем более оно у Вас такое красивое, как и Вы сами).

Если он хотел меня смутить, то ему это совсем не удалось, потому что я была настроена по-деловому.

— Во-первых, кто является директором вашего канала «Рус тиви»? А, во-вторых, я ещё не дала своего согласия быть ведущей, даже не знаю тематику очередной передачи.

Толик поставил кофе на журнальный столик, подошёл ко мне.

— Отвечаю по порядку. Во-первых, директор студии сейчас за границей, но скоро Вы сами встретитесь с ним, и уверяю Вас, он вам понравится. К тому же, он ещё и является владельцем нашего канала. Во-вторых, в-третьих и в-четвёртых, после совершения всех положенных формальностей Вы станете сотрудником нашего проекта, и от такого выгодного предложения Вы не сможете отказаться. Что касается темы, Вы сами её предложите, нам нравится творческий подход наших сотрудников.

— Почему Вы думаете, что я не смогу отказаться от Вашего «выгодного предложения»?

Толик назвал сумму гонорара, и я засомневалась в своём категорическом отказе, гонорар меня вполне устраивал, даже слишком устраивал.

— Итак, Ваше решение, Юлия?

— А оно действительно Вам нужно? У меня сложилось такое впечатление, что его вообще не требуется.

— Это — ложное ощущение, — иронично заметил гравреж.

— Хорошо. Я согласна, — сказала я, несмотря на то, что «из принципа» я в глубине души всё ещё сомневалась.

Толик аж привстал и захлопал в ладоши.

— Ну, вот и прекрасно. Пройдите в отдел кадров, оформите все необходимые документы и возвращайтесь в студию.

— Как? Вы хотите, чтобы я работала с этого дня?

— Конечно. Для чего откладывать на потом?

— Но, у меня есть недоработанные статьи, мне нужно их доделать, они уже включены в следующий номер шефом. Я…я не могу его подвести.

Толик улыбнулся мне, хотя, впрочем, улыбка ещё ни разу не сошла с губ главрежа и, скорее всего, заместителя директора канала в одном лице, пока я беседовала с ним всё это время. Просто, на этот раз мне показалось, что уголки его губ приподнялись чуточку выше обычного уровня. Ну, это если только внимательно всматриваться.

— Замечательно. Это лишь говорит о том, что Вы очень ответственны. Оформляйте необходимые бумаги, езжайте в редакцию, дописывайте свои статьи. Если Вы желаете, Юлия, Вы можете работать и здесь, и там, правда, это потребует от Вас гораздо больших усилий. Подобный режим выдержит не каждая дама, и он, скорее всего, не подойдёт для замужней особы. Кстати, Вы замужем?

— Нет…, но…..

— Ясно. Он сделал Вам предложение, и скоро на Вашем безымянном пальце будет красоваться обручальное кольцо. Я прав?

Я кивнула:

— Да, Анатолий Николаевич, Вы совершенно правы.

Он лишь развёл руками и как бы невзначай напомнил:

— Для Вас — Толик.

Так что остаток дня я провела в редакции, занимаясь правкой статьи. В тот день мне очень хотелось поговорить с Татьяной, но она была занята, поэтому перед закрытием редакции я подошла к ней сама.

— Ничего не хочешь мне сказать? — Танька быстро щёлкала по кнопкам клавиатуры, набирала очередной текст. «Слепым» методом печатать она так и не научилась, так что ей приходилось смотреть на буквы клавиатуры, а затем снова на экран монитора.

На тарелке, принесённой сюда прямо из буфета, лежал пирожок с капустой, который с каждым разом уменьшался ровно на один укус. Этот укус она совершила и сейчас.

— Ладно! Всё! надоело! Пупсик всё равно к чему-нибудь придерётся.

Она улыбнулась, выключила свой комп и уставилась на меня.

— Что я должна тебе объяснять?

— Как? Андрей Петрович, наш шеф, уже превратился для тебя в «пупсика»? — простодушно спросила я.

— Очень просто. В постели.

— Что?!

— Ну, помнишь тот самый корпоратив по поводу десятилетия существования нашего журнала? Там ещё красавчик Сташевский пел, его специально пригласили.

— Ну….

— Что «ну»?! Шеф к тебе так клеился, слепому нужно быть, чтобы не заметить такого. Ты его отшила. Помнишь?

— Помню Шеф женат, счастлив в браке, и у него двое симпатичных детей.

— Тем не менее, в тот вечер, когда за тобой приехал твой Андрей, шеф совсем сник. Не мужиком стал, а тряпкой какой-то. Вот что порой бабы-то делают с мужиками.

Мещанство Татьяны меня иногда раздражало, как и в тот день, но я промолчала.

— В общем, я его утешила, если ни ты, ни жена его не могли понять, — завершила Танька свой недолгий рассказ.

— Почему же шеф тогда стесняется тебя? Старается избегать.

— Тебе тоже так показалось?

— Тань, перестань строить из себя глупую наивную дурочку, которой в действительности ты совсем не являешься.

Она улыбнулась с некоторой ухмылкой, как мне показалось.

— Ну, конечно, ты и Мариша грамотные, разъезжаете по «Европам», куда уж мне до вас-то?

— Кто тебе мешает поехать с нами?

— Увы, мои доходы ограничены, и я не являюсь наследницей дворянского титула.

Мне стало смешно над словами Татьяны.

— Во-первых, дворянский титул после 1917 года не наследуется в России; а во-вторых, если человек желает развить свой интеллект, ничто не помешает ему сделать это.

Мне показалось, что Татьяна обиделась на меня, но у меня так сильно болела голова, что утешать её я уже не стала.

…..Андрея не было долго, и записки никакой он мне не оставил, несмотря я много раз упрекала его в этом. «Возможно, его вновь вызвали по работе», — подумала я.

Я отпустила домработницу Василису и сама занялась приготовлением ужина. Ресторанная еда мне надоела, хотелось чего-нибудь домашнего. И вовсе не экзотического (я знала, Мариша давно баловала своего Эдмонда африканской кухней; Эдмонд, вроде бы, терпел… и молился, когда же его возлюбленная приготовит нормальную «немецкую еду»).

Подивившись своим предположением, я начала готовить фарш для голубцов. Было уже поздно, на улицах давно зажглись фонари, а Андрея до сих пор не было. Я начала волноваться. Решила, если через час он не появится, тогда я позвоню ему. Контролировать своего мужчину не являлось моей привычкой, тем более, Андрей всегда раньше приходил вовремя, а если уж ему случалось опаздывать из-за работы, то он всегда предупреждал меня, на сколько он задержится, и я не переживала. Но сегодня…..

Звонить Андрею в тот день так и не пришлось. На моём смартфоне высветились незнакомые цифры. Вообще-то, я не имею привычки отвечать на незнакомые номера, памятуя о том, что в сетях очень много мошенников (как-то однажды моя бабушка нарвалась на них, и, если бы не мой трезвый ум, они вытянули бы из неё целую уйму денег). Однако в тот день что-то подсказывало мне, что трубку необходимо всё-таки «снять».

— Алло, слушаю.

— Это — Юлия Андреевна Барбышева? — раздалось в телефоне.

Голос показался мне знакомым, хотя я так и не смогла вспомнить то, где раньше я могла слышать его.

— Игнатьев Валентин Рудольфович — следователь по вашему делу.

Я представила себе симпатичного следователя, с которым я встречалась всего два дня назад.

— Что-нибудь случилось? Вам удалось найти зацепку?

Недолгое молчание напрягло меня.

— Вам нужно приехать завтра к 10.00 в прокуратуру по вашему району.

— Ничего не понимаю, Валентин Рудольфович, говорите яснее, — сказала я, села на стул, потому что до этого момента я стояла на балконе своей лоджии и пыталась любоваться низко расположенными на небе звёздами. Так случается, если погода ясная особенно летом. Обычно я люблю смотреть на звёзды, так как они успокаивают меня своим слабым мерцанием на небе, а сегодня они вообще напоминали бриллианты, разбросанные по чёрному бархату.

— Так что же, всё-таки, произошло?

— Убийство.

— Убийство?

Мне стало не по себе, но лишнего слова и какого-либо предположения я высказать так и не успела.

— Сегодня за городом сразу за МКАД был найден труп того человека, на которого Вы составляли фоторобот со служащим банка.

— Что?!

— При нём были найдены документы на имя Мерцалова. Я вынужден передать это дело в отдел убийств. Мы вызвали служащего банка в МОРГ для опознания личности убитого, и он подтвердил, что это — тот самый человек, который представился Вашим поручителем и изъял те ценности, что Вы хранили в банковской ячейке.

— О, боже!

— Вам нужно познакомиться с новым следователем и ответить на его вопросы.

Я чувствовала себя в некоторой прострации, будто, дом, где я находилась, был вовсе не моим, и все вещи в нём представлялись мне совершенно незнакомыми. Я так устала от всех этих волнений в течение дня, начиная с перемены места работы и заканчивая этим странным убийством, что повалилась на кровать и уснула.

Меня разбудил Андрей, должно быть, уже было достаточно поздно, но я не смотрела на часы — это свойство человеческой психики отключаться от потока негативной информации, будто, её и не было, с целью самосохранения собственной личности.

В ту ночь Андрей был особенно нежен со мной, и мы занимались любовью почти до утра; он что-то шептал мне на ухо, но я не прислушивалась. Моё сознание тогда напрочь вычеркнуло все последовавшие после моего приезда события — существовали лишь двое — я и Андрей, и мы скоро должны пожениться. И это главное….

….На следующий день пробуждение оказалось довольно болезненным и мучительным. Во-первых, у меня жутко болела голова; во-вторых, около 11.00 мне снова позвонил следователь и с упрёком произнёс:

— Вы не забыли о нашей встрече?

Чёрт возьми! Как я могла забыть! Значит, это дурацкое убийство всё-таки произошло?

— Ой, простите меня, я сейчас подъеду. Заработалась с утра, много дел из-за перемены места работы.

— Понимаю. Жду Вас, — раздалось в трубке.

…..Кабинет следователя из-за своей рассеянности я не сразу нашла, мне даже пришлось остановить какого-то совсем молоденького лейтенанта, чтобы задать вопрос и показать, где принимает следователь Игнатьев. Он поздоровался со мной довольно любезно, затем представил другому человеку, сидевшему здесь же за столом, которого я не сразу заметила.

— Знакомьтесь, Симонов Максим Фёдорович, — представил мне Игнатьев незнакомца в полицейском кителе. Тот приветственно кивнул мне и посмотрел на меня.

Смуглокожий с чёрными волосами, он, скорее напоминал жителя юга, чем Москвы, ему было около тридцати пяти лет.

— Здравствуйте.

— Это — Барбышева Юлия Андреевна, — представил в свою очередь меня Игнатьев.

«Было бы вежливо сначала представить меня, как посетительницу, и как женщину», — промелькнуло в моей голове, но я тут же отбросила в сторону бабушкины уроки по этикету, преподанные мне ещё в детстве. Бабушка моя была в своё время преподавателем истории и литературы в МГУ, благодаря этому мы ездили на раскопки, посещали разные страны с богатой историей, я охотно ездила с ней, а потом делилась своими впечатлениями с Маришей и Татьяной.

Думаю, они завидовали мне, что моя бабушка, Роза Сергеевна, кроме истории увлекалась ещё и археологией и поэзией.

Симонов кратко изложил мне всё, что ему было известно об обстоятельствах смерти незнакомого мне человека.

— Вы действительно его не знали? — спросил он.

— Действительно. Извините, вопросы здесь несомненно задаёте Вы, и тем не менее, позвольте мне спросить.

Симонов слегка улыбнулся, видя моё «нестандартное мышление».

— Задавайте.

— Почему Вы спрашиваете об этом?

— Потому что со слов служащего банка Майкова Станислава Владимировича убитый представился Вашим поручителем.

— Я не знала его. Я никому ничего не поручала.

— Но, возможно, у Вас были какие-то завистники и недоброжелатели, мечтавшие присвоить себе Ваши ценности?

Я пожала плечами:

— Нет, недоброжелателей и завистников у меня никаких не было.

— Вы, ведь, известная личность, Вашими статьями увлекается чуть ли не всё женское население Москвы.

— Ну, и что с того. всё равно я утверждаю, никаких недоброжелателей у меня не было.

Игнатьев и Симонов переглянулись друг с другом.

— Кому было известно о Ваших ценностях, и о том, что они хранятся в ячейке банка на Тверском Бульваре?

Я наморщила лоб, чтобы вспомнить то, о чём только что спросил меня смуглокожий следователь Симонов.

— Их было очень мало.

— Ну, что ж, напишите мне список этих лиц с адресами и телефонами.

— Всего два человека: моя покойная бабушка….и мой жених Андрей.

Симонов что-то черкнул в своём блокноте, подумал немного.

— Эти люди могли сообщить ещё кому-то.

— Не могли.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно, — сказала я, — бабушка хранила нашу семейную тайну и предупреждала меня, чтобы я никому ничего не рассказывала. А Андрей…..

Следователь внимательно посмотрел на меня.

— Продолжайте, — сказал он, как будто, обрадовавшись «новой зацепке».

— Андрею я рассказала, потому что мы покупали дом; я как раз после смерти бабушки стала богатой наследницей, но до последнего не знала, что у меня столько денег. Бабушка никогда об этом не говорила, кроме содержимого ячейки. Я тогда посоветовалась с ним, какой дом покупать и сказала, что у меня есть семейная реликвия со свитками. Андрей предположил, что это, должно быть, дорого стоит, и всё же, тогда он согласился с моим мнением, что мы не станем продавать ожерелье и свитки и ограничимся лишь суммой наследства для покупки дома.

Я взглянула на следователей.

— Что вы думаете об этом? — спросила я.

Игнатьев пожал плечами:

— Теперь это уже не моё дело, я передал его, но, всё же, чужая душа….потёмки. Вы не знали желаний Вашей бабушки перед смертью, как и не знаете Вашего жениха… и его желаний.

— Я знаю Андрея! — возразила я, поймав себя на мысли, что начинаю выгораживать его.

— В любом случае, я должен встретиться с Вашим женихом и задать ему ряд вопросов, — сказал Симонов и что-то снова черкнул в своём блокноте, — в любом случае, огромная просьба — не покидайте Москвы, а если что, оставьте Ваши координаты. Вопросов у меня ещё очень много по этому делу, и в любое время я могу позвонить Вам.

Полицию в этот день я покинула с неопределённым чувством страха, неизвестности и тоски по моему беззаботному прошлому, когда ещё была жива бабушка, неся бремя ответственности на себе.

Как ни странно, Андрей пришёл домой раньше меня, хотя обычно он приезжал очень поздно, когда в гостиной я накрывала на стол. Я хотела устроить ему романтический ужин с ветчиной по-венски и свечами. Свечи, кстати, были старинные, я нашла их в вещах у бабушки: это были добротные свечи из парафина совершенно белого цвета с украшениями из красных цветов. Помню, когда я заканчивала школу, бабушка говорила мне, что этими свечами могли пользоваться ещё до революции. С трудом верилось, но именно своей бабушке я была больше всего склонна верить, чем всем остальным.

— Андрей!

Я почувствовала его руки на своей талии.

— Ты уже дома?

— Да, я спешил к тебе. Разве ты забыла нашу ночь накануне?

Я смутилась:

— Нет, не забыла и никогда не забуду, но…..

Он посмотрел в мои глаза.

— Тебя что-то беспокоит?

— Я совсем не видела, как ты приехал.

Он протянул мне большую охапку роз.

— Андрей!

— Сегодня наша годовщина.

— О, прости меня, я не забыла, но всё так закрутилось, что это выпало у меня из головы, а ужин я приготовила просто, потому что у нас давно не было романтических ужинов.

Розы источали благоухание, и оно было таким сильным, что у меня закружилась от этого голова, я присела.

— Подожди, отдышусь.

— И всё же, любимая, что так тревожит тебя?

— Звонил следователь.

— Следователь?

— Ну, этот самый Игнатьев. Убили того человека.

— Кого?

— Я тебе говорила. Ну, этот самый, который представился якобы моим поручителем….Мерцалов Георгий Павлович. Вот видишь, я даже запомнила его имя, хотя должна была запомнить дату нашей годовщины.

— Не переживай так…..Так его убили?

— Ну, да, я же говорю тебе.

Я почувствовала поцелуй на своей щеке: мягкий и нежный, какого давно не было.

— Андрей!

— Иди ко мне.

Он увлёк меня, и я совсем не заметила, как скоро оказалась вместе с ним на софе.

— А как же мясо по-венски?

— Ещё успеется.

Всё, что случилось со мной за день, куда-то улетучилось, исчезло, растворилось в приятных тёплых объятиях Андрея. В тот вечер он был особенно ласков со мной, а утром меня ждал сюрприз.

Он показал мне два билета на самолёт, когда я ещё не успела сообразить, в чём дело после своего пробуждения.

— Что это? — спросила я.

— Билеты на Кипр.

— Билеты?

— Наверное, ты успела соскучиться по развалинам древних греков, которыми так увлекалась после нашего знакомства. Я хочу, чтобы ты по-настоящему отдохнула.

— Здорово!

Древние строгие доисторические колонны с запоминающимися завитками доричекого стиля и пышные коринфские стояли перед моими глазами. А ещё мне хотелось съездить на раскопки древней Трои, о которой я столько всего прочла. Когда-то я уже была там вместе с бабушкой, читала о Генрихе Шлимане и его открытиях, регулярно бегала в музей имени Пушкина, чтобы полюбоваться посмертной маской Агамемнона и золотыми украшениями троянских женщин, и это тогда произвело на меня большое впечатление.

На Кипре я ещё не была, но бабушка много рассказывала об этом легендарном острове.

Однако первая радость тут же улетучилась, когда я, наконец, «опустилась за землю» из своих заоблачных далей.

— Прости меня, я…я не могу уехать.

— Не можешь? Но почему?

Улыбка сошла с симпатичного лица Андрея, как скрывается солнце за холмами, чтобы уступить место темноте.

— Симонов — мой новый следователь по этому делу предупредил меня, чтобы я не покидала Москву, у него могут возникнуть ко мне вопросы, кстати, и к тебе тоже.

— Ко мне?

— Да, во всяком случае, он мне так вчера сказал.

Андрей нахмурился.

— Вот незадача! Но я всё равно должен лететь. Шеф поручил мне совместить отдых и работу и проконтролировать ряд офисов, он и билеты мне приобрёл.

Признание Андрея вовсе не подняло моего настроения.

— Понятно. Я думаю, это ты сам решил порадовать меня.

— А что тебе не нравится, дорогая?!

— Всё нравится, ты часто совмещаешь личное с неличным, а тень твоего шефа всегда где-то мелькает, это уже стало меня напрягать.

— Юля, не заводись!

Я хлопнула дверью и ушла в другую комнату, чтобы успокоиться, но спокойствие не приходило. Когда я вышла из своего укрытия, Андрея уже не было дома, это повергло меня в панику. А что, если он вообще не вернётся, что если наши отношения развалятся? Я никогда раньше не позволяла себе заводиться при Андрее, следуя наставлению бабушки.

— Что бы ни случилось в твоей жизни, дорогая, не позволяй себе кричать на мужа и давать волю своим нервам, — говорила она, — это свидетельствует о плохом воспитании.

Я держалась уже долгое время, но холерический темперамент всё равно прорвался. Говорили, подобным нравом я была обязана своему отцу, который был потомком азиатов. Моя внешность тоже являлась наполовину азиатской — чёрные волосы, немного выдающиеся вперёд скулы, полные губы, цвет глаз был мамин — голубой, хотя форма их также напоминала форму глаз азиаток. Но именно это «смешение кровей» и притягивало ко мне моих поклонников, которых я вообще старалась не замечать, живя своей собственной жизнью, достигая своих собственных вершин.

Я понимаю, что сейчас после разлада с Андреем я должна себя привести в «более-менее адекватный вид» — впереди меня ждала запись на студии, где я должна была выглядеть спокойной и изысканной, как цветок орхидеи. С цветком, разумеется, сравнил меня режиссёр «Рус-тиви» Толик. Кому же ещё придёт такое в голову, а тем более такой творческой личности, какой считал себя Толик.

Я умылась холодной водой, вышла на свежий воздух в наш небольшой сад с яблонями и немного посидела в только что отстроенной на прошлой неделе беседке.

Я заметила, как Мариша выбежала из авто и спустилась в сад, на ней была белая кружевная кофточка и голубые нового покроя джинсы — сочетание необыкновенное, которое ей очень шло.

В моём саду Мариша была впервые, поэтому она огляделась по сторонам.

— Красиво у тебя тут, — сказала она.

Я разглядела сидевшего за рулём Эдмонда.

— Ладно, на следующей неделе мы обязательно придём к тебе в гости, — сказала Мариша и вновь улыбнулась мне, — надеюсь, у вас всё хорошо?

— Хорошо, — солгала я, решив не посвящать подругу в подробности нашей с Андреем ссоры.

— А может тебя подвести до работы? — предложила она.

— Нет, спасибо. Я сейчас сама выеду.

— У тебя какой-то расстроенный вид.

— Просто, очень устала.

Я поняла, что простыми отговорками мне не обмануть мою подругу детства, поэтому добавила:

— Я потом тебе всё расскажу.

— Надеюсь на это. Звони, если что. Извини, сейчас долго задерживаться у тебя не могу, мне нужно спешить.

Мы поцеловались, как и полагается хорошим подругам, и я проследила, как Мариша поднялась по ступенькам и села в авто, изящно хлопнув при этом дверцей и исчезла в клубах выхлопных газов. Стало снова тихо. Так тихо, что мне совсем не хотелось покидать это место. И тут мой взгляд упал на визитку Сержа. Я вспомнила, что этот человек при нашей последней встрече просил обращаться к нему, если у меня вдруг возникнут какие-то трудности. Я набрала его номер, просто мысленно ища поддержку, ибо в этот момент чувствовала себя очень одинокой.

— Здравствуйте, я — Юлия Барбышева. Мне нужен Серж Вяземский, — пробубнила я в трубку смартфона в своих самых расстроенных чувствах.

— Юлия, это — Вы?!

Было похоже, что на том «конце провода» он очень удивился моему звонку.

— Да, это — я.

— Я Вас не узнал, потому что ни разу не слышал вашего голоса по телефону.

— Разве он отличается от моего собственного голоса? — спросила я.

— Вы даже не представляете себе, как техника способна изменять человеческие голоса. Я очень рад, что Вы позвонили мне, Юлия.

— Простите, что, возможно, отрываю Вас от дела и занимаю его, но мне нужна Ваша помощь, Серж.

— Я готов Вам её оказать при любых обстоятельствах. Что же случилось?

— Боюсь, что сейчас у меня мало времени для обстоятельного разговора и…..

— Хорошо….вчера я прилетел в Петербург, а завтра вылетаю в Москву. Где бы Вы могли встретиться со мной?

Я назвала одно кафе, куда я любила ходить с бабушкой.

— Отлично, — сказал Серж, — я знаю это место, и оно мне нравится. Вам удобно, если я заеду за Вами к пяти часам вечера?

— Да.

«О, боже, ну для чего я ему позвонила, — в отчаянии подумала я, — попрощавшись с Сержем и нажав на „сброс“, — он так на меня смотрел в тот день».

Глава 4. «След ожерелья»

«Истина скрыта за потоками слов

И умственных нагромождений.

Отыщи её, о, друг, и береги, как зеницу ока».

(Наставления Оракула из Дельф).

— Сегодня в нашу студию мы пригласили известную писательницу Дарью Донцову. Здравствуйте, Дарья.

— Добрый день.

— Наши телезрительницы спрашивают о вашей жизни, о том, как Вы начали писать романы в стиле «иронического детектива», о том, как смогли излечиться от тяжёлой болезни и не упали духом.

— Ну, это — уже давно избитая тема, я рассказывала не раз, и, если кого-то интересует моя судьба, вы можете прочесть об этом в интернете и моей книге. Про болезнь всё ещё намного банальнее, чем можно предположить. Я лечилась у очень хорошего онколога, и если я скажу, что меня излечила лишь исключительно вера в себя, то это не так. Чудес не бывает, несмотря на то, что об этом любят говорить те, которые не верят в медицину или просто не хотят верить.

— И, всё-таки, что же Вас исцелило?

— Милая девушка, всё должно быть в комплексе: и скучная медицина, и поддержка мужа, и вера в себя, и ложка терпения на досуге, хотя, я имела бы в виду «не ложку», а целый океан. Но вера в себя мне очень помогла. Я буквально переключилась с одной проблемы на другую.

— И что же это за новая проблема?

— Как закончить мой очередной роман.

— Я думала, это — не проблема для Вас, Дарья.

— Ещё какая, если мысли постоянно бегут и путаются в вашей голове, и у вас перед глазами стоят сразу несколько исходов судеб ваших героев. Кого из них пощадить, а кого уничтожить?

— А характер главной героини Вы писали с себя?

— Скорее всего, это — собирательный образ.

— Ну, что ж, наши телезрительницы желают Вам дальнейших творческих успехов и с нетерпением ждут Ваших новых книг.

— Снято!

Я выдохнула и позволила себе немного расслабиться, в течение всего этого интервью я чувствовала себя напряжённой, главным образом, потому что я не особо увлекалась бульварной литературой, и мне нужно было сделать вид, что она меня волнует, чтобы не задеть известную писательницу.

Говорили, её романы достаточно увлекательны, и до конца читающему так непонятно, кто же главный злодей, развязка наступает лишь в самом окончании. Я дала себе обещание обязательно прочесть, но пока у меня не доходили руки. Дарья Донцова тоже улыбнулась мне в ответ и выдохнула. Когда камеры, наконец, были выключены, мне показалось, что Дарья очень даже неплохая женщиной, с которой можно найти общи язык.

— Эти камеры только всё портят, — вдруг произнесла Донцова, словно, прочитав мои мысли.

— Вы, наверное, обладаете ясновидением? — спросила я.

— Не могу этого отрицать.

Вышел Толик.

— Ну-ка, ну-ка, именно с этого места поподробнее. А то всё слишком официально вышло.

— Как раз для телевидения.

Он скривился, развёл руками:

— Ну, что Вы, Юлия Андреевна. Всё должно происходить за чашечкой кофе, так сказать, в домашней обстановке, в то время, как за окном дождь, а здесь такое душевное тепло. Светочка, принеси кофе, две чашки. Камеры! Будем писать дальше.

Белокурая секретарша вскоре зацыкала на своих длинющих каблуках-шпильках и подала нам — гостье и мне по чашечке кофе (готовить кофе она, действительно, умела не хуже, чем в ресторане).

— Пишем! — скомандовал Толик.

Ассистентки Аллочка и Ниночка включили камеры, оператор Витёк нажал на нужные кнопки. Дарья иронично посмотрела на меня.

— Скажите, Юлия, Ваш режиссёр всегда такой бесшабашный, как сейчас? — спросила она меня.

— Всегда. Но мы к нему привыкли, даже я.

— Несомненно, у вашего «Толика» в голове «много тараканов», как, впрочем, и у всех нас. Что ж, давайте продолжим разговор «в неформальной обстановке».

— Да, расскажите о Вашем ясновидении. Я не сомневаюсь, нашим телезрительницам будет интересна эта часть Вашей жизни.

— Сразу оговорюсь, что в ясновидение я не верю, но несмотря на это в моей жизни иногда происходили совершенно необъяснимые вещи.

— Например…..

— Начну с того, что, когда я задумала написать свою первую книгу, свой первый роман в жанре иронического детектива, что-то подсказывало мне, что этот роман будет иметь большой успех. В общем, так всё и произошло.

Я внутренне улыбнулась лёгкой иронии писательницы.

— Любой автор должен иметь «особое предчувствие», и несомненно, я им обладаю.

Дарья отпила несколько глотков свежеприготовленного кофе.

— Чудесный кофе, — заметила она, и вновь наши мнения совпали.

…Мне показалось, что после моего первого участия в проекте на телевидении, куда я всё-таки перешла благодаря уговорам шефа, Толик был недоволен.

— Почему ты была так напряжена, — спросил он, когда Дарья ушла со студии, вернее, уехала, радушно распрощавшись со всеми.

— Мы уже «на ты»? — удивилась я.

Главреж лишь махнул рукой:

— Не удивляйся. Здесь мы все так друг к другу обращаемся. Что с тобой случилось?

— С чего ты это взял, Толик? — не осталась я в долгу, смело перейдя барьеры, за которыми следует панибратство.

— Я и сама Донцова, и вся наша команда заметили это.

— Ты должен понять, это же — моя первая запись на телевидении, теперь меня увидят миллионы.

— Я осведомлён, Юлия, что эта запись, отнюдь, не первая у Вас. Ваши фото и анонсы давно уже видели миллионы, которые успели Вас полюбить за Ваше обаяние и необычный интерес к истории, музыке, к культуре, наконец.

— Значит, после записи мой контракт будет расторгнут, и я могу смело возвращаться в свою редакцию «Райской Жизни»? — предположила я и с вызовом взглянула на Толика и его растрёпанные волосы.

— Чтобы твой бывший шеф смог убедиться, наконец, что ты — лузер и неудачница?

Нервы мои сдавали окончательно; но сказывалось воспитание бабушки, потому что я умела держать себя в руках.

Толик обошёл меня со всех сторон, будто, выискивал какой-нибудь очередной недостаток в моём внешнем облике; на самом деле это была просто его манера говорить, и я ещё не успела к этому привыкнуть.

— Во-первых, я никогда не расторгнул бы с Вами контракт, даже если бы Вы очень этого хотели, потому что привык ценить талантливых людей, а в наше время на таланты, как Вам известно, дефицит. Во-вторых, я не правомочен расторгать и заключать контракты с сотрудниками компании, на это имеется дирекция, а я — всего лишь, главный режиссёр, который помогает владельцу определиться с политикой и общей линией нашей компании.

— А в-третьих? — предположила я, следуя логической цепочке в голове своего собеседника.

Вместо ответа главный режиссёр протянул мне визитку.

— Что это?

— Я бы посоветовал Вам навестить очень хорошего психолога.

На визитке я прочла следующее: «Успенская Лидия Александровна — маг, психотерапевт, психолог, консультант. Салон «Тайные Мысли».

Далее был написан адрес.

Я протянула визитку обратно главному режиссёру.

— Прости меня, Толик (Анатолий Николаевич), я не занимаюсь подобными глупостями. Я не верю в эти магические штучки.

— Не рекомендую отвергать так сразу огульно то, что я предлагаю. Лидия не только маг, она ещё и отличный психолог. Кстати, благодаря тому, что я однажды сходил к ней, моя судьба круто изменилась. Я, ведь, раньше был алкоголиком, когда от меня жена ушла к этому своему олигарху.

— Ты?

Он снова махнул рукой:

— Потом расскажу эту одну давнюю историю, о которой знают все и шепчутся по углам. Да и во всех салонах Москвы, чуть ли не на всех светских тусовках об этом шепчутся, мол «Толик — алкоголик взялся за ум». Разве Вы ничего не слышали об этом?

— Что-то вскользь и то по слухам. Я не привыкла доверять сплетням.

— Уважаю таких людей. Впрочем, мою бывшую жену тоже вся Москва знает. Она — известная модель.

Он назвал фамилию. Передо мной сразу же предстал облик очаровательной блондинки с ангельским личиком. Это личико мелькало чуть ли не на каждом плакате России, она часто участвовала в съёмках роликов, где рекламировались духи, туалетная вода, новинки декоративной и уходовой косметики.

— Вот как? Значит, эта девушка — твоя жена? — спросила я, всё ещё пребывая под впечатлением услышанного.

— Я подчёркиваю «бывшая», — отметил Толик.

— Как же тебе удалось справиться со своей депрессией, когда такая красотка оставила домашний очаг ради денег?

— Просто однажды я понял, что фактически я ничего не потерял. А знаете, почему, Юлия?

— Почему?

— Потому что она меня никогда не любила.

Таким образом эта визитка попала в мою косметичку, хотя я была и уверена, что никогда не воспользуюсь ею.

Что же касается моей деятельности в редакции «Райской жизни», то сначала я дала себе зарок, что ни за что не брошу свои статьи, стану совмещать одно с другим, однако вскоре я поняла, что от зарока пришлось отказаться. Урывками как-то не получалось, и я приняла решение полностью перейти на телевидение, тем более вскоре анализ рейтингов показал, что наш проект пользуется огромным спросом среди зрителей особенно среди женской аудитории, хотя и не только. Я подозревала, что мужчинам была не безынтересна стройная ведущая-красавица с немного «азиатским лицом и приятными манерами», так, во всяком случае, охарактеризовал меня первый опрос.

— Ну, что ж, решилась, наконец? — спросил шеф, когда я появилась в редакции (ещё перед звонком Сержу Вяземскому).

— Решилась? — не поняла я его.

— Ты же сама сообщила Толику, что не можешь совмещать одно с другим.

— Ах, да, я говорила с главным режиссёром, — подтвердила я.

— Ну, и как тебе?

— Немного взбалмошный и ненормальный, а так вообще себе ничего.

— Отлично.

Шеф даже повеселел, он тоже не заметил, как перешёл «на ты», а я это даже не поставила ему в упрёк, несмотря на то, что раньше пресекала подобные «поползновения» любого мужчины, посягавшего на мю личную независимость.

— Ты пришла, чтобы повидаться с нами?

— За вещами. Я кое-что здесь оставила. Хотела также увидеться со всеми вами и с Таней.

Когда я назвала имя своей подруги, шеф покраснел, и это вызвало во мне внутреннюю улыбку.

— Ладно, мне нужно заниматься делами. Ты тут устраивайся, твоя подруга скоро подойдёт, — сказал он.

Я посмотрела на свой кактус, который стоял возле моего компьютера, и только сейчас я заметила, что он расцвёл.

— Ой, Андрей Петрович, смотрите-ка, мой кактус расцвёл! — воскликнула я.

Шеф уставился на бедный кактус, как следователь на преступника, улыбка возникла на его озабоченном лице.

— Ой, и правда, расцвёл! — сказал он.

Я протянула кактус шефу:

— Хотите, я его Вам подарю?

— Для чего он мне?

— Счастье приносит.

— Не верю я в такие дела, можешь оставить у себя.

Шеф ушёл, а Танька в тот день пришла с опозданием.

— Хочешь кофе? — прямо с порога спросила она.

Я не поверила своим глазам, она выглядела такой счастливой, какой я никогда раньше её не видела.

— Кофе хочу, я ты расскажи, что случилось.

— Со мной?

— Не со мной же.

— Что-то не так?

— Ты выглядишь такой счастливой.

— А разве это плохо, подруга?

— Нет, я просто очень рада за тебя. Действительно рада, — повторила я, когда Татьяна внимательно посмотрела в мои глаза.

Она села на стул и крутанулась.

— Ой, Юлька, я и на самом деле такая счастливая сегодня!

— Можно я предположу, чем вызвана эта радость? — осторожно спросила я, чтобы не прервать внутреннее состояние подруги. Она, будто, была не здесь, а купалась в своих мечтах.

— Ты, наконец-то встретила Его.

Татьяна кивнула.

— И он соответствует всем твоим запросам и параметрам?

Кивок повторился.

Мы обнялись, за дверью кабинета царила суматоха, с этажа на этаж скакали агенты, редакторы, помощники редакторов, мастера по обслуживанию орг-техники, мы совсем не заметили этого.

— Кто он? — спросила я почти шёпотом.

Лицо Татьяны вдруг стало серьёзным, и мне показалось, что я прочла в её карих глазах мимолётный страх, который тут же исчез.

Кстати, внешне Татьяна и я были чем-то похожи, потому что наши предки имели восточные корни, только мои глаза были голубыми, и я была «менее азиаткой», чем она. Но вовсе не это сближало нас, а нечто большее необъяснимое простым человеческим языком. Во всяком случае, так мне казалось тогда.

— Что тебя так напугало? — спросила я.

— Меня? Ничего. С чего это ты взяла, дорогая?

— И кто же он?

Она махнула рукой:

— Я потом тебе расскажу.

— Ты меня заинтриговала.

— Давай пить кофе.

Я отхлебнула первый глоток и посмотрела на часы. Время встречи с Сержем приближалось, и я немного нервничала, сама не зная, почему.

Серж был великолепен и очень галантен, хотя он был одет так по-простому, чтобы не привлекать лишнего внимания в костюм цвета крепкого кофе с молоком и такого же цвета галстук. Он производил впечатление достаточно делового человека, очень занятого, покинувшего свой офис, чтобы обсудить кое-какие проблемы, ведь обычно все проблемы часто обсуждаются в ресторане, кафе за чашкой кофе или чая, а не в строгом офисе. Такова традиция и всеобщая тенденция, возникшая давно в бизнесе.

Хотя, сказав, что Серж не привлекал внимание к своей необычной персоне, я слукавила. Наоборот, на него оглядывались девушки и молодые дамы, потому что он чем-то напоминал стильного Джеймса Бонда, во всяком случа, так описал этого героя в своих произведениях Ян Флемминг. Необычная внешность Сержа сильно привлекала к нему внимание противоположного пола, а он, казалось, вовсе этого не замечал, или делал вид, что не замечал.

Я была вновь смущена, когда он долго смотрел на меня в тихом, чуть затемнённом уголке, освещённом стоявшим на столе светильником с удивительно-красивым торшером, напоминавшим шляпу Чарли Чаплина. Свет был тусклым почти ночным, как и всё в этом кафе.

— Вы выглядите усталой, Юлия, — произнёс Серж.

— Не обращайте внимания, куча работы накопилась, а ещё то, с чем я не в состоянии, просто не в состоянии справиться.

— А как же Ваш жених? Он….он не помогает Вам?

— Андрей?

На мгновение я представила себе безучастное лицо Андрея, который, казалось, был занят своей собственной жизнью. И всё бы ничего, если бы не пропажа ожерелья из банковской ячейки. Именно с этим событием в наших отношениях появилась трещина, которая, казалось, увеличивалась с каждым днём. А может, это мне только казалось? Я — любительница «накручивать», «раздувать из мухи слона», как неоднократно говорила Мариша, да и Татьяна поддерживала её в этом. Мне казалось тогда, что у Андрея появилась другая женщина, ведь он стал пропадать всё чаще и чаще по вечерам. Я встрянула головой, сбросив с себя, как наваждение, мысли об Андрее.

Нет, Сержу я ничего не скажу о моей личной жизни — он не близкий мой друг, а случайный человек, достаточно влиятельный, который, как мне казалось, мог мне помочь. Это была та соломинка, за которую я ухватилась, чтобы не погрязнуть в своей пучине проблем, из которой я никак не могла выбраться.

К нам подошла официантка на высоких каблуках-шпильках, стройная, как манекен. Она улыбнулась Сержу и вежливо обратилась к нему, совершено игнорируя меня:

— Здравствуйте. Что будете заказывать?

Серж посмотрел на меня:

— Что Вы хотите, Юлия?

— Ничего… гм… кофе.

Я не сразу спохватилась. Ничего не заказывать в данной и выглядело больше, как верх неприличия.

— Мне, пожалуйста, чай, лучше зелёный чай.

— Закуску? Горячее? У нас есть лучший в Москве «цезарь», — предложила официантка.

Серж с вопросом посмотрел на меня.

— Может быть, Вы хотите подкрепиться? — спросил он меня.

— Нет, спасибо.

Официантка исчезла, зацокав своими каблуками по плитам пола, унося с собой наш заказ.

— Вас не смущает столь избыточное женское внимание? — спросила я.

— Вы имеете в виду себя?

Казалось, Серж своим вопросом смутил меня ещё больше, но я не подала вида. В конце концов, я здесь по делу, у меня есть жених, который любит меня, как и я его, и скоро мы поженимся, а Серж Вяземский — самовлюблённый аристократ, отпрыск знатного рода и наш общий с Маришей знакомый.

— Нет, я имею в виду не себя, — ответила я с некоторой дерзостью, и мне показалось, что Серж внутренне улыбнулся, хотя внешне не подал вида.

— Вы об этой официантке? — просил он, как бы, между прочим.

— Обо всех особях женского пола в этом кафе, — уточнила я.

— Меня не смущает, потому что я не обращаю внимание на мелочи.

Я предпочла не развивать эту тему, отпила немного кофе, который вскоре возник передо мной, перекочевав с полноса официантки на столик, накрытый бардовой скатертью. Кофе оказался очень крепким, и это сразу взбодрило меня.

— Серж, Вы пьёте только чай? — я, собираясь привести свои мысли в нужное мне русло.

— Да, я предпочитаю хороший зелёный чай, но и от кофе иногда не отказываюсь.

— Простите. Я отвлеклась. Я обратилась к Вам по очень важному для себя делу, потому что, как я поняла, у Вас обширные связи. Без них сейчас никуда.

Я изложила ему всё, что мне было известно о похищении содержимого моей банковской ячейки. Когда я рассказывала, то постоянно смотрела на лицо своего слушателя, пытаясь уловить малейшие изменения в выражении его глаз, манерах. Мне почему-то хотелось понять, какую реакцию я вызываю у Сержа своим рассказом. Но он молчал, оставаясь непроницаемым, лишь продольная складка пролегла между его красиво очерченными бровями.

Наконец, я закончила; как мне показалось, пауза между нами затянулась. Я посмотрела за окно, мало освещавшее внутренний интерьер этого кафе, главным образом, из-за того, что оно было завешанным. И всё равно мне удалось разглядеть отдельные силуэты прохожих. Они почему-то наспех раскрывали свои зонты и бежали куда-то, видимо, начинался проливной дождь — в последнее время не частое явление в Москве.

Звук дождя, это плавное нежное шипение улицы навевало на меня сон. Да и сама интимная обстановка затемнённого кафе располагала к этому.

Я вновь взглянула на моего собеседника, начавшего барабанить по столу.

— Значит, в этой ячейке находилась вещь, имеющая очень большую ценность для Вас? — спросил он.

— Да. Я обычно никому не рассказываю об этом, но раз уж я решилась довериться Вам, то скажу. Бабушка в своё время незадолго до своей смерти передала мне «ожерелье викингов», так, во всяком случае, оно называлось, и свитки, написанные, как говорил один специалист, специально нанятый ею для расшифровки, на древнескандинавском языке, ныне устаревшем.

— Ожерелье — достаточно ценная вещь.

— Разумеется. Центральный его камень — алмаз по размерам больше, чем Кохинор в короне королевы Великобритании Елизаветы.

Серж, казалось, был очень удивлён.

— Этот алмаз я видел лично, я имею в виду «Кохинор», — сказал он.

— Лично?

— Однажды, кажется, года два назад, я присутствовал на приёме у королевы в честь рождества, куда были приглашены все именитые гости и члены королевской семьи. На Елизавете была та самая пресловутая корона.

— Значит, Вы видели самого принца Чарлза и сыновей покойной принцессы Дианы? — спросила я.

— Не только видел, но и имел возможность поздороваться с ними.

Я изучающе воззрилась на Сержа. Неужели он так знаменит и популярен, как говорит, и при этом не выпячивает себя, а держится скромно? Словно, шпион. Эта мысль напугала меня и немного позабавила.

— Поэтому, если Вы утверждаете, что ожерелье, точнее камень в нём намного больше Кохинора, то я могу представить его ценность, не говоря уже о тех свитках, — произнёс Серж.

— Более того, это алмаз необычный.

— Что Вы имеете в виду, Юлия?

Я рассказала Сержу то, что увидела, когда находилась в хранилище одна и впервые имела возможность лицезреть эту семейную реликвию.

— Он действительно стал светиться изнутри всеми цветами радуги, хотя, возможно, Вы сейчас подумали что-либо, у меня разыгралось воображение, либо я — сумасшедшая, либо что-то ещё в этом роде.

— Ни то, ни другое, ни третье, — сказал Серж Вяземский, — я верю Вам, Юлия.

— А вот я бы ни за что не поверила.

— Почему?

— Потому что это всё похоже на вымысел, хотя на самом деле вымыслом ни в коем случае не является. Честно говоря, я сама уже начала сомневаться в том, вымысел ли это или правда, я увидела необычное свечение.

— Если бы камень не был бы столь ценным, вряд ли на него началась бы такая охота, Вам не кажется?

С Сержем было трудно спорить, ведь, он говорил вполне убедительно, и всё же….

— Согласна, — ответила я.

Он отпил глоток своего зелёного чая и посмотрел на меня.

— Почему Вы решили довериться мне, а не полиции? — спросил он.

— Заявление в полицию, как Вы уже теперь знаете, я уже написала, но ничего путного из этого не выйдет.

— Почему?

— У них такие дела называются…..кажется, «висяками». Убит неизвестный мужчина, убийца унёс с собой все улики…..А у Вас связи. Может быть, Вы подключите каких-то спецов к этому делу.

— Нет, Юлия.

— Нет?

— Я не думаю, что следует распространяться об этом алмазе. Люди — слишком алчные существа, чтобы не захотеть завладеть таким сокровищем.

— Вы хотите сказать, что все поиски бесполезны? — я едва не разревелась.

— Я хочу сказать, что я помогу Вам найти то, что Вы ищете.

— Поймите, я должна, просто обязана вернуть его обратно. Это — мой долг перед моими предками.

Меня трясло, и от этого я чувствовала себя неловко перед Сержем.

— Кто-то знал ещё о содержимом ячейки?

— Говорю же Вам, даже Мариша не знала об этом.

— И всё же?

— Мой жених Андрей, я рассказала ему накануне.

— Так-так, а вот об этом давайте поподробнее, Юлия.

Я пересказала ему вкратце историю с покупкой дома и то, как Андрей сначала переживал, что на вырученные деньги с продажи ожерелья можно было купить более роскошный особняк.

— Вы довольны Вашим новым домом?

— Вполне довольна. Меня всё в нём устраивает, даже очень. Но…..Андрею хотелось большего — с огромным бассейном, похожим на бассейн Мариши. Бассейна там, правда, нет, но я надеюсь, в будущем году я займусь устройством, приглашу ландшафтного дизайнера.

Я вздохнула, мгновенно мысленно отменив все свои планы:

— Сначала нужно найти ожерелье.

Серж что-то пометил в своём блокнотике.

— Что Вы пишете? — спросила я.

— Ничего особенного. Я просто намечаю кратко план расследования и тех людей, с которыми мне нужно связаться. В полиции у меня есть знакомые, я попробую получить ключевую информацию через них.

— Так, значит, Вы действительно берётесь мне помочь?

— Странно, что Вы ещё сомневаетесь в этом. У меня первое образование юридическое, обучался в Оксфорде и закончил почти с отличием.

— Вот как? Вы действительно учились в самом старинном и престижном университете мира?

Он кивнул.

— Действительно учился, и мне даже нравилось, тем более, английский я знал чуть ли не как свой родной язык. Если бы не родители, приверженцы русских корней, я бы вообще не знал русского языка.

— Ваши родители живы?

— Они живут в Лондоне, хотя у них есть имение на Кипре, так что они, своего рода, космополиты, впрочем, как и я.

Он отложил блокнот в сторону и посмотрел на меня. Наши взгляды встретились.

— Что Вас так удивляет, Юлия?

— Ничего. Я просто не могу понять, почему Вы решились взяться за такое сложное дело. У Вас есть какой-то свой интерес?

— И каковы же Ваши версии, Юлия?

— Я хочу знать Ваши, — сказала я.

Он и на самом деле напоминал агента «00—7», такой же загадочный и неуловимый. В своё время я увлекалась романами Яна Флемминга, но затем забросила их, потому что моя жизнь совершила крутой поворот, и мне стало не до этого.

— Что же странного в том, что один мужчина желает помочь молодой интересной женщине, проявляя к ней при этом интерес?

— Желание помочь продиктованы из сострадания, широты его души и сердца или тем, что эта женщина — молода и интересна? То есть, если бы эта женщина была стара и безобразна, то душевного порыва помочь, естественно, не возникло бы?

— Вы очень умны, Юлия, и меня это радует.

— И всё же, Вы не ответили на мой вопрос, Серж.

— Вы уверены в том, что хотели бы получить ответ?

— Вполне.

Я допила свой кофе и искренне пожалела о том, что не заказала десерт. Пирожное «айсберг» или «эклер» с нежным белым кремом совсем не помешало бы сейчас, но тогда, кода заказ был сделан, я поняла, что совершенно была не голодна. Голод возник позже.

— И Вы хотели бы поучить честный ответ? — спросил Серж.

— Вы всегда откровенны со всеми?

— Стараюсь.

— Да, я хотела бы получить при возможности правдивый ответ.

Он вздохнул:

— Хорошо. Скажем так, я не стану скрывать от Вас, что ещё в театре Вы вызвали мой интерес к Вам, и Вы это заметили. Разве не так?

— Такое трудно не заметить. Вы же сверлили меня своим взглядом, и это выглядело неприлично. Во всяком случае, Вы меня смутили и фраппировали.

Я ввернула это старинное дворянское словечко, чтобы произвести впечатление на Сержа; похоже, это мне удалось.

— Согласитесь, тогда в театре на премьере «Нормы» Беллини я ещё не знал о том несчастье, которое постигло Вас через какое-то время. Поэтому если я скажу, что лишь исключительно мой душевный порыв, моё природное стремление к справедливости побудило меня помочь Вам в Вашем деле, я солгу Вам. Впрочем, большинство мужчин так и поступает, они лгут, а женщины верят им, и вовсе не от того, что они глупы.

— А отчего же? — спросила я.

— Оттого, что им хочется верить в красивую сказку, которую показывают им, как в театре.

— Спасибо за откровенность, — сказала я, — Но Вы забываете, я, в некотором роде, замужем.

— Нет, я об этом как раз помню, — возразил Серж, — у Вас есть поклонник, но Вы ещё не замужем.

— Это ничего не меняет. Скоро я всё равно буду замужем.

Я потянулась к портмоне, чтобы расплатиться за кофе.

— Это лишне, — перебил меня Серж.

— Мы так не договаривались. Я плачу за себя сама, — мои слова прозвучали, как некий упрёк, протест мужской экспансивности, и мы поняли это оба.

— Отлично, тогда, если Вам угодно, включите эту сумму в оплату гонорара.

Я прикусила язык — его слова звучали вполне резонно и обоснованно; мне было нечем «крыть», а я и совсем забыла о гонораре. Что ж, так даже лучше: товар-деньги-товар, и никаких симпатий и интима. На первый взгляд это вполне устраивало меня и немного обидело, но, во всяком случае, я бы никогда не призналась в последнем даже самой себе……

— Хорошо, — произнесла я, сделав вид, что одобряю его и согласна с решением Сержа.

Он улыбнулся, а мне стало как-то неловко от того, что он прочёл мои мысли, или, во всяком случае, мне казалось так. Я вспомнила об Андрее.

— Вы тоже хотите опросить моего….Андрея?

— Тоже?

— Ему хочет задать кое-какие вопросы следователь полиции, который ведёт это дело.

— Как его фамилия?

Я назвала.

Серж вновь записал себе что-то в блокнот.

— Нет, я думаю, мне нужно обойти Вашего жениха, я узнаю от знакомых.

— Почему же Вы не хотите познакомиться с моим женихом?

— Это — вопрос с подвохом, Юлия? Я с Вами был честен.

Я покраснела.

— Ладно, не беспокойтесь особо. Просто у меня есть кое-какие подозрения на этот счёт, и Ваш жених может заподозрить. И потом, как Вы меня представите?

Я пожала плечами.

— Как знакомого Мариши.

— Хорошо, тогда нужно сделать так, чтобы я оказался в Вашем доме вместе с Маришей и Эдмондом.

Меня осенило, и я едва не захлопала в ладоши от этой неожиданной мысли, но не сделала этого, боясь прослыть девушкой, не умеющей вести себя «в обществе».

— Кстати, у меня есть отличный повод, — сказала я, — я испеку пиццу на российский, разумеется, манер, и приглашу всех на пикник. Вы не против?

— Отличная идея.

Однако вдруг мой эмоциональный пыл снизился почти до нуля.

— Вы, Серж, Вы….в чём-то подозреваете Андрея?

— Скажем так, у меня есть кое-какие версии на этот счёт. Я хочу исключить все варианты.

Я вздохнула:

— Вы говорите, как обычный следователь. Всё храните в секрете. Как бы там ни было, своего жениха и будущего мужа я не подозреваю. В конце концов, если мы перестанем доверять друг другу, как же мы тогда поженимся?

Серж вежливо промолчал, вновь что-то отметил в своём блокноте.

Я уже собралась попрощаться с ним и «оставаться на связи», когда мой ай-фон зазвонил. Выслушав информацию, я нажала на «сброс».

— Что случилось?

— Ничего. Меня приглашают в МОРГ для опознания трупа убитого. Я же им говорила, что никогда не видела этого человека.

— Они хотят убедиться, что это действительно так, — объяснил мне Серж, — и потом, а вдруг, увидев его лицо, Вы что-нибудь вспомните, что станет очередной зацепкой в этом деле.

— Я боюсь покойников, — призналась я, — а МОРГ и подобные заведения всегда будут вызывать у меня отвращение.

— Это — жизнь, Юлия. Наряду с её приятными сторонами существуют стороны неприятные, — философски изрёк Серж Вяземский, — слушайте, а поедемте вместе в этот МОРГ.

— Вместе?

— Может быть, и я узнаю того человека, может быть, я мог его где-то видеть.

— Вполне логично…..

— Если Вам станет плохо при созерцании умершего и уже начавшего разлагаться тела, я поддержу Вас.

— Да Вы смеётесь надо мной!

Досада захлестнула меня с головы до ног. Что с того, если я не сумела скрыть, что нечто вызывает у меня отвращение? Или нужно постоянно прикидываться эдакой «фарфоровой куклой», чтобы меня уважали? Кукол вообще не уважают.

— Успокойтесь. Я и не думал смеяться над Вами. Если Вы прочли это сейчас в моей голове, Вы ошиблись, Юлия.

— Хорошо, будем считать, что я приняла Ваши объяснения, Серж.

Он открыл передо мной дверцу своего новенького красного «опеля», чтобы я села внутрь — жест вполне аристократический, ибо Андрей никогда не делал подобного.

— Вы сами водите в Москве? — спросила я.

Он посмотрел на меня так пристально, что я поспешила ретироваться.

— Я имею в виду, у Вас нет персонального водителя?

— Женщину, которая мне нравится, я предпочитаю возить сам.

Если он думает, что в очередной раз смутил меня, то это не так. По крайней мере я старалась вести себя независимо. Терпеть не люблю мужчин, которые «водят за нос» доверчивых женщин. В моей жизни встречались, по крайней мере, три типа подобного «образца».

Первые ведут себя достаточно нагло. Они сразу же называют «вещи своими именами» и определяют «твоё место в их жизни».

— Ты — моя любовница. От жены я не уйду. Буду тратить на тебя определённую сумму в месяц.

При этом они вполне цинично называют размер этого «пособия». Их абсолютно не интересует твоё мнение, хочешь ты вообще с ним встречаться или нет. Они ведут себя так, что ты им «a priori» уже должна тем, что ты родилась женщиной. В слово «должна» они вкладывают значение ублажения, раболепия, превозношения.

Вторые ещё более мерзкие, чем первые (первые хотя бы честны с тобой, и ты знаешь, что от них можно ожидать, потому что сразу бросается в глаза их тоталитарный тиранический характер). Вторые же тебя начинают «упорно обхаживать», внедрять в твоё подсознания образ некоего рыцаря, правда, по поступкам этого совсем не видно. Просто, они надевают на твои глаза «розовые очки», и ты думаешь, что они такие благородные, на самом деле они влюбляют тебя в себя, и проделывают подобную процедуру настолько виртуозно, что ты и в ус не дуешь, что все мысли касательно его образа, возникающие в твоей голове — ни что иное, как его внушение. Первое время этот вид мужчин будет даже тратить на тебя деньги и приносить какие-нибудь подарки, чтобы «завоевать твоё сердце» и крепче связать тебя с собой.

Однако спустя какое-то время ты сама не заметишь того, как превратилась для него в «палочку-выручалочку», своеобразную жилетку, чтобы он мог в неё периодически выплакаться. Ты сама взваливаешь на себя все его главные проблемы, и деньги потекут из твоего кармана в его, как полноводная река. После этой «точки» могут быть разные варианты:

А). Ты до конца своей жизни играешь роль «ломовой лошади» и думаешь, что делаешь это искренне, «любя его».

Б). Он начинает от тебя отдаляться до тех пор, пока однажды ты не узнаешь, что у него есть «любимая», кстати, более удобная, чем ты (более молодая, более богатая и т.д.).

В). Он ставит тебя перед фактом, что уже давно женат и не собирается уходить из семьи….но искренне любит тебя. Так исподволь он подводит тебя к той черте, за которой ты сама возьмёшь ответственность за эти отношения и добровольно согласишься быть его любовницей, иначе он «подыщет тебе замену», чего ты очень сильно боишься. Потерять подобное «сокровище» для тебя становится равносильно смерти.

Мужчины «второго типа» эдакие «рыцари на белом коне» в твоих мыслях, как говорится, «за копейку удавятся», но ни за что не станут тратить на тебя деньги. В дальнейшем ты обнаружишь, что твой избранник достаточно скареден, но уже поздно, ты влюблена по уши, и ни под каким предлогом не согласишься его потерять.

Эти «водящие за нос» мне вообще неприятны, хотя в юности я едва не связалась со «вторым типом», вовремя бабушка заметила его натуру и отговорила меня от решительных действий.

Правда, я чувствовала, что бабушка недолюбливала Андрея, но я объяснила это тогда её ревностью, потому что я больше внимания стала уделять ему.

Что касается Сержа, то я ещё не успела определить, к какому типу он относился, по крайней мере, он никого «не водил за нос» и вёл себя вполне адекватно. Мариша рассказывала, что в юности у него была несчастная любовь к девушке, которая попала в автомобильную катастрофу и погибла через два дня спустя.

— Ты знаешь, Юлька, а ты очень похожа на эту девушку. Я видела её фото.

— Действительно похожа?

— Да. У тебя тёмные волосы, голубые глаза и форма лица, глаз, будто, ты — это она.