Бесплатный фрагмент - Путь к принцессе

Илья Тамигин

Путь к принцессе

Живёт моя отрада

В высоком терему,

А в терем тот высокий

Нет хода никому!

Народная песня

Посвящается владычице моего сердца — жене Наташе

Памятник Тамигину в Веллингтоне

Предварение

Как написать роман-ужастик? Разумеется, со всей серьёзностью и убедительностью! Чтобы Читатель бледнел, седел и заикался даже от описаний природы. Или, там, багрового заката. А уж если из-под куста ещё и ёжик выползает, то вообще! Человек хватается за Нитроглицерин и Валидол. Дело это непростое, в смысле, достичь такого эффекта. Простейший приём — сгустить краски, типа: «Это чёрное-чёрное дело произошло в чёрном-чёрном городе, на чёрной-чёрной улице, в чёрном-чёрном доме…» Уже цепляет, не правда ли? Ещё помогает описание чего-то необъяснимого и неожиданного. Вот, у Автора был случай: сидел он на занятиях по психиатрии в детской больнице. Не один, со своей группой и преподавателем. И вдруг! Кто-то тихонько смыкает на шее руки. А сзади-то никого нет! И эти холодные руки начинают сжиматься! Ужас накрыл неописуемый! Но Автор тогда был молод, силён и, хотя и трусоват немного, но психически устойчив. Поэтому не опи́сался. Выяснилось, что ребёнок-пациент лет пяти спрятался в шкафу, а потом вылез и решил к Автору приласкаться, обнять. Преподаватель посмотрел сочувственно и отпустил бледненького студента погулять на свежий воздух.

Ещё один сильный приём: мистика. Ужас, летящий на крыльях ночи! Ну, типа, демон. Может, он, вообще, вампир? Хотя к вампирам после книг сочинителя С. Лукьяненко все привыкли, как к явлению вполне себе обыденному. Да, противные они, неживые (а какие тогда, раз шевелятся?), существуют среди нас во множестве, но сильно не беспокоят. Мыши и тараканы тоже с нами живут — и ничего. Впрочем, некоторые женщины при виде мышей пугаются до визга. Значит, мышей можно в ужастике использовать!

Описание всяких противных действий персонажей, как-то: резня бензопилой, утопление в нужнике, расчленение трупа с последующим поеданием особого эффекта не производит, к сожалению. Тоньше надо, тоньше! Например, угроза физического насилия кулаком часто действует сильнее самого насилия, особенно, если жертва мучается ожиданием.

Превращение человека из положительного в отрицательного (доктор Джекиль и Мистер Хайд) порой пугает очень даже сильно.

Появление злобного монстра из зазеркалья (подобный рассказ есть у Дж. Даррелла) заставляет трепетать сердце, а руки — дрожать.

О! Чуть не забыл: кладбище! Вот, где можно разгуляться: ожившие покойники и, наоборот, заживо погребённые (по ошибке, конечно, но иногда и нарочно)! Секретные комнаты в склепах, где колдуны варят зелья. Ну, и бессмертное: «Гроб с покойничком летает над крестами… И — тишина-а-а!»

В общем, приёмов и готовых рецептов довольно много, чтобы роман сиял Чёрной Жемчужиной Ужаса. А если приложить мощную фантазию и смешать всё вышеперечисленное в коктейль, то глаз у Читателя точно задёргается!

От Автора

Все события, механизмы, географические названия, имена начальников и руководителей, пароли и явки, названия оружия, богов и демонов, а также синий цвет вымышлены. Настоящие в этом произведении только жизнь, смерть и любовь.

Тем не менее, Автор слыхал кое-что о кое-ком кое-где, что очень может быть правдой. Если кто-нибудь отыщет сходство кого-либо с кем попало в этом произведении, то пусть радуется, что ему повезло! Или печалится, если не повезло!

Пролог

Мальчик и девочка лет четырёх в детском саду на горшках восседали беспечно.

Девочка строго спросила: кололи ль иглой тебя в попу хоть раз в твоей жизни?

Мальчик ответил: о, нет, не случалось такого ни разу. Разве что в детстве, когда не умел ещё помнить.

Если придётся тебе испытать это, помни: подло игла обломиться способна и юркнуть в глубины!

Долго гулять с током крови по телу игла эта будет, пока твоего не достигнет сердечка.

Что же тогда, вопросил её мальчик в испуге.

В муках ужасных умрёшь в одночасье, и жизнь твоя кончится вовсе.

Глазами не будешь ты видеть и щупать руками, мамы своей не услышишь ты ласковый голос.

В гробу деревянном поедешь на кладбище ты, в землю сырую тебя закопают лопатой.

Могильные черви пожрут твоё нежное тело, выпьют всю кровь и оставят лишь кости.

Помни об этом, когда медсестра, ухмыляясь, потщится к попе твоей приступить с иголкою страшной!

Мальчик в испуге кошмарном спросил: а откуда ты знаешь?

Девочка важно ответила: мне рассказала сестра, а она знает всё об иголках! Ты понял? Сопротивляйся, отважно дерись, даже если посулят конфету.

Мальчик совету мудрому девочки внял, и когда на прививку его привели через месяц, больно ударил ногой медсестру прямо в челюсть.

Также её укусил за запястье жестоко зубами.

Кровь залила кабинет, медсестра заругалась цинично.

Шприц же стеклянный упал и разбился на мелкие части.

Так победителем мальчик в тот раз оказался в борьбе за свою очень нежную попу!

Глава первая. 1982 год. Москва

Сколько Слава Коренюк себя помнил, аж с самого детского сада, мечта стать врачом постоянно вертелась в голове. С того самого дня, когда он ударил и укусил медсестру, пытавшуюся сделать ему прививку. По дороге домой он объяснил маме, что боялся иглы, которая могла обломиться в попе.

— Доползла бы до сердца — и всё! Помер бы твой сынок до смерти! И ты бы плакала и закапывала меня в землю лопатой…

Мама поняла и объяснила, что такого быть не может никогда, что это выдумка и страшилка. Славик поверил: мама — это тебе не девочка-ровестница, у неё знание жизни лучше. Мама долго рассказывала потом, почему людям, в частности мальчикам, нужны прививки. Рассказала и о нелёгком труде врачей, спасающих жизни. О хирурге Пирогове, изобретшем гипсовую повязку для лечения переломов, о Флеминге, открывшем пенициллин, помогающий от воспаления лёгких, а также о многих других знаменитых врачах и учёных. Детская память очень цепкая, Славик запомнил всё слово в слово. Через два дня они снова пришли на прививку. Медсестра с опаской покосилась на мальчика:

— Опять драться будешь?

— Не буду.

Игла совсем не больно воткнулась в попу. Славик и не пикнул. По дороге домой он заявил:

— Вот вырасту — и стану врачом!

Мама слегка опешила: она такого мощного эффекта от своих рассказов не ожидала. Сама она работала преподавателем английского языка в университете, но не на филологическом, а на физико-математическом факультете. Муж же трудился главным инженером в почтовом ящике.

— Ну, что ж… Но имей в виду, что для этого ты должен быть очень разносторонне образованным человеком.

— Это как это?

— Будущий врач должен много читать, знать литературу, историю, географию, иностранные языки… живопись и музыку.

— А литература, это что?

— Это книги. Много-много книг! Умных, учащих добру.

— С картинками?

— И с картинками тоже.

— Я лучше с картинками буду читать, а то без картинок неинтересно!

— Ну, конечно! Сначала с картинками, а потом и без.

— Давай, как домой придём, научишь меня читать?

— Я постараюсь! — рассмеялась мама.

И дело пошло! Несмотря на свой юный возраст, Славик научился читать по складам всего за две недели. Ещё через месяц он читал уже бегло. Через три читал уже про себя, предпочитая сказки разных народов. «Волшебник Изумрудного Города» был прочитан всего за неделю! Родители и дедушка не могли надивиться!

— Да он быстрее меня читает! — удивлялся дед Егор, подполковник-танкист в отставке.

Между нами говоря, дедуля книг не читал от слова «вообще». Он читал только газеты: «Красная Звезда», «Правда» и «Известия».

Попутно мама пыталась учить сына английскому языку, но получалось плохо: мальчик вертелся и отвлекался. Пришлось попросить позаниматься с ним подругу, Лину Викторовну, частую гостью в доме. Та с большим сомнением принялась за дело: всё-таки парень был мелковат, а она привыкла заниматься с взрослыми. Славик, очень её любивший и уважавший, вёл себя на уроках весьма хорошо! Основной упор был сделан на развитие речи и понимание. Для этого в определённое время они садились к радиоприёмнику и слушали передачу (советскую!) на английском языке — песни, стихи, диалоги. Аудиокниги на пластинках и кассетах, лингвистические курсы тоже вливались в дело широким потоком.

— А почему ты Славку грамматике не учишь? — спросила однажды мама.

Лина Викторовна надула щёки:

— А ты в пять лет грамматику знала? Русскую? Вот, как речь и словарный запас разовьётся, начну учить читать. И только потом — писать. Ну, тогда и грамматику потихоньку постигнет. В таком вот порядке. Корень учения — это речь. Ствол учения — чтение. Цветы — письмо.

Она закурила и продолжила:

— Плоды же — это свободное владение языком, включающее знание и правильное применение грамматики.

— Интересная у тебя концепция! Значит то, что мы делаем, в смысле вдалбливаем студентам алфавит прежде всего остального, неправильно?

— Да! Потому-то никто из них после пяти лет обучения (а ещё пять лет в школе) ни слова связать не могут! И остаются на уровне «Читаю со словарём». Но, увы! Учебный план есть учебный план, и менять мы его не вольны. Методики преподавания утверждены министерством и тоже изменениям не подлежат. А вот, по-частному…

К семи годам Слава чирикал по-английски очень бегло, и даже читать мог, хотя и медленно. И Лина Викторовна, и мама для закрепления успеха каждую неделю водили его в музей изобразительных искусств имени Пушкина, где ненавязчиво пристраивались к экскурсии иностранных туристов. Это чтобы была практика с носителями языка.

Когда пришла пора идти в школу, на семейном совете было решено отдать парнишку в школу №32, что на Филях, с преподаванием ряда предметов на английском. Однако возникли трудности: в школу принимали учиться детей, сами понимаете, чьих. Плюс детей иностранных дипломатов! А ребёнка из семьи простого инженера, хотя бы и главного, принять, скажем так, уклонились. Проблему пришлось решать комплексно: во-первых, заступилась, в смысле, позвонила директору Валентина Васильевна, двоюродная сестра тётки зятя Лины Викторовны, служившая в Генеральном Штабе старшим переводчиком в чине майора. Так прямо и сказала в трубку: «Я звоню из Генштаба». Во-вторых, на собеседование со Славиком пошёл дед Егор, надевший мундир со всеми наградами, среди которых была и Звезда Героя Советского Союза. Комиссия не смогла отразить такую мощную атаку и подняла белый флаг. Собеседование Слава прошёл легко, впечатлив педагогов отчётливым произношением, беглостью речи и чтением заголовков из газеты «Moscow News». Школа была далековато от Сокола, где жила семья Коренюков, но папа Серёжа не ропща вставал на час раньше обычного, хотя и любил поспать, и возил туда сына на машине-жигуле.

В школе жизнь потекла своим чередом. Появились друзья, с которыми мальчик общался на английском даже вне школы. Между прочим, в его классе училось несколько иностранцев — дети дипломатов. Первый класс, второй… В табеле преобладали пятёрки. Тройка была только по арифметике. Проблемы начались в пятом классе, когда пошла алгебра. Слава оказался элементарно лишён способностей к работе с абстрактными понятиями и символами! Злые математические формулы были ему не под силу. С геометрией было ещё хуже, потому что там приходилось ещё и рассуждать, а навыка в логике не было. Отец пытался заниматься с сыном, но тщетно. Обычно резвый разумом парнишка проявлял в отношении алгебры непроходимую тупость, доводящую папу до сердечных приступов. Математичка и рада была бы помочь, но неспособность ученика запоминать и доказывать теоремы и сокращать-преобразовывать числители и знаменатели приводила её в состояние белого каления. В результате в дневнике прочно прописались двойки. Славик выкручивался, как мог: списывал на контрольных, не говоря уже о домашних заданиях, ибо двойка в четверти, а то и в году, грозила отчислением из школы и второгодничеством в другой, незнакомой школе. Но тройки были редкостью, и перевесить не могли. Выход подсказал дед Егор:

— Ты, Серёга, пойди и договорись с этой Аделаидой Мордей… Мардарьевной насчёт Славки по-хорошему. По-хорошему, понял?

При этом бывший танкист и член КПСС прищурился и потёр большой палец об указательный. Сын намёк понял и пошёл в школу с самой большой коробкой шоколадных конфет, которую только удалось раздобыть. В коробку он также вложил упитанного «барашка в бумажке». Переговоры увенчались успехом, так как, во-первых, Аделаида Мардарьевна любила шоколад, во-вторых, её сильно порадовал «барашек в бумажке», а в-третьих — сердце у неё было доброе. Почему не натянуть хорошему мальчику троечку в году? Как говорится: есть три типа людей. Одни имеют способности к математике, а вторые не имеют таковых.

В следующих классах началась физика, в которой нужно было решать задачи, но Слава вытягивал на четвёрку без особого труда. Он легко схватывал суть физических явлений (описательную часть) и отвечал на пятёрку. Задачи умудрялся списывать, на что физичка закрывала глаза.

Ну, и спорт, конечно! С пятого класса занимался спортивной гимнастикой, бегал с отцом по вечерам пять километров, а иногда и больше. В результате к окончанию десятого класса Слава вырос в симпатичного юношу: рост 175 см, вес 70 кг, широкие плечи, бицепсы, распирающие рукава рубашки, кубики на животе. Заодно опишем внешность: лицо с правильными чертами, увы, не сложившимися в красоту, чёрные вьющиеся волосы, нос греческий, крупный, с горбинкой. Глаза карие. Кожа чистая, без прыщей. Ну, и усы, а как же! Ой, чуть не забыл: член ВЛКСМ с пятнадцати лет, бессменный физорг класса!

И наступил выпускной вечер. Слава пришёл в двубортном тёмно-сером финском костюме и белой водолазке, так как терпеть не мог галстуков. Костюм слегка теснил в плечах. Директор школы (между прочим, автор учебника английского языка!) произнёс прочувствованную напутственную речь. Дескать, молодым везде у нас дорога. Затем выступили учителя, в том числе и Аделаида Мардарьевна, сделавшая мощный акцент на математике, как царице наук. По её получалось, что успеха в жизни достигнут в первую очередь те, кто с этой царицей дружит. Славино настроение, до того державшееся на отметке «очень хорошее» после этих заявлений понизилось до «слегка унылое». Впрочем, кратковременно. Родители, сидящие в зале, хлюпали носами и сморкались в платочки — те, кто понимал по-английски. Те же, кто не понимал, надували щёки и кивали.

Концерт, организованный силами комсомольцев и пионеров, привёл всех в восторг, особенно «Танец Маленьких Лебедей», станцованный четвёркой девятиклассников. В белых майках и капроновых пачках, с мочальными веночками на головах, они серьёзно и старательно выбрыкивали мускулистыми ногами в белых кедах. Живот надорвёшь! Жора Викентьев из 8 «А» показывал фокусы, доставая из пустой шляпы живого хомячка и вытаскивая раз за разом монеты из носов и ушей приглашённых на сцену родителей и педагогов. Из носа завуча Павла Петровича юный престидижитатор вынул аж юбилейный рубль с профилем Ленина! Как только он там поместился? А когда пионеры спели хором «В первый погожий сентябрьский денёк робко входил я под школьные своды…», и у выпускников, и у родителей глаза сделались на мокром месте. Ну, кроме совсем уж циников.

По окончании концерта все повалили в спортзал, где столы кряхтели и ломились от яств и пищ. Котлеты и жареные куры! Колбаса варёная, полукопчёная, копчёная, сырокопчёная и твёрдокопчёная! Шпроты! Варёная картошка со шкварками! Блины! Пельмени! Карри из баранины, приготовленное поваром индийского посольства! Пироги домашние восьми видов! Торты — домодельные и покупные! Чай, кофе, какао, лимонад, боржом! И даже шампанское из расчёта одна бутылка на пять человек. Достаточно, чтобы отметить прощание с детством и вступление во взрослую жизнь! Впрочем, и директор, и учителя знали по горькому опыту прежних выпусков, что парни обязательно притащат водку и будут тайком пить её в туалете.

Когда все наелись и напились, столы сдвинули к стене и на эстраду взошёл школьный вокально-инструментальный ансамбль «Витязи»: три гитары, синтезатор и ударник. Начались танцы.

Сначала Слава исполнял коллективный танец с четырьмя одноклассниками. Они встали в кружок и по очереди ритмично и причудливо двигались, пытаясь на языке танца донести до восхищённых зрителей свои устремления, чувства и чаяния. Минут через двадцать ансамбль заиграл медленный танец (танцы подразделялись на медленные, быстрые и вальс, которым владели немногие). Слава пригласил Катю Сивакову из «Б» класса. Она ему слегка нравилась, но не настолько, чтобы свидание назначать. Но сегодня девушка выглядела очень симпатично, особенно причёска с локонами.

— Сбацаем танго́, Катюша?

— Ой, Славик! Ну, конечно! Только это не оно.

— Ай, какая разница!

Они станцевали два раза подряд, после чего Слава ушёл в туалет курить. Всерьёз он не курил, так, баловался. В туалете трое ребят предложили ему выпить водки:

— Корень! Водку с горла будешь?

— Не-а!

Водку он раньше не пил, поэтому испытал сомнения. С горла, без закуски… Б-р-р!

Отказ товарищей разочаровал.

Когда он вернулся в зал, Гошка Мелентьев, игравший на басухе, объявил в микрофон громовым голосом:

— Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!

И к Славе подошла Шьяма бир Тхакур, дочь индийского посла. На ней было голубое сари с золотой каймой. Золотая цепочка с сапфировой подвеской на лбу. Множество золотых браслетов на руках и золотые туфельки (тридцать пятого размера) на ногах. Косы, уложенные в причудливую причёску, поражали воображение. Все десять лет она носила только школьную форму, а тут — на́ тебе! Прямо, персонаж из индийского кино!

— Вячеслау, разреши тебя пригласить на танец?

— Э-э… приглашай… разрешаю, — промямлил Слава.

Шьяма взяла его за руку и вывела на середину танцпола. Слава осторожно положил руки на тонкую талию.

Ансамбль заиграл старую-старую песню:

Льёт ли тёплый дождь,

Падает ли снег,

Я в подъезде возле дома

Твоего стою…

Жду, что ты пройдёшь,

А быть может, нет.

Стоит мне тебя увидеть

О-о, как я счастлив!

Мягкие, нежные руки девушки сомкнулись на шее парня.

«Ой, как пахнет от неё приятно!»

Слегка отстранившись, Слава посмотрел на партнёршу попристальней: стройная, но не щуплая, широкобёдрая, с длинными ногами. Красавица с огромными-преогромными синими глазами и длиннющими ресницами. Кожа ослепительно белая, белее, чем у него. Полные, улыбчивые губы. Он снова легонько прижал её к себе, и Шьяма не противилась. Между ними повисло неловкое молчание, но весьма многозначительное молчание. Танец закончился, и Слава хотел отвести красавицу туда, откуда пришла, и поставить к стенке, но она не отпустила его руку. Ансамбль заиграл снова:

Там, где клён шумит над речной волной

Говорили мы о любви с тобой.

Облетел тот клён, в поле бродит мгла,

А любовь, как сон, стороной прошла…

А любовь, как сон, а любовь, как сон,

А любовь, как сон, стороной прошла!

Пришлось танцевать снова.

— Ты хочешь поступать в медицинский? — вдруг спросила Шьяма.

— Ага… в него…

— Не поступай, Вячеслау, — качнула головой девушка и прижалась теснее.

По-русски она говорила совершенно свободно, только иногда проскальзывал акцент.

— Почему это? — не на шутку изумился Слава.

— Я молилась богу Шиве и составила твой гороскоп… Если ты станешь врачом, то тебя ждёт беда. Не сразу, потом. Позже.

— Вот это да! А избежать этого можно?

— Можно. Поступи куда-нибудь ещё. В ветеринарный, например, или в Мориса Тореза. Или в военных переводчиков.

— Но… я так не хочу!

Шьяма подняла голову и посмотрела парню в глаза, в самую глубину души:

— А хочешь стать моим мужем?

Ноги у Славы подкосились, и он сбился с ритма.

— Ой! Ты мне на ногу наступил, противный!

— Ай, что пардон, то пардон!

В голове стаей вспугнутых чаек метались сумбурные мысли.

Шьяма была скромная девочка, отличница по всем предметам, кроме русского языка. Слава давал ей списывать домашку, помогал писать сочинения и подсказывал на диктантах, а у неё списывал математику. В школу дочь посла привозили на неброской серой Волге с дипломатическими номерами два телохранителя. Один, вполне себе европейского вида, совершенно незаметно присутствовал в школе до конца уроков. Как стало известно классе в шестом, отец-посол купил Волгу специально для дочери, так как она стеснялась ездить в школу на иномарках. Отношения у мальчика с девочкой были дружеские и деловые, в смысле списывать друг другу давали, но не приглашали в гости и вместе не гуляли. А тут вдруг такое!

— Я давно люблю тебя, Вячеслау, и очень хочу быть твоей женой. Я буду согревать тебя теплом своего тела, поддерживать тебя во всём, помогать преодолевать трудности жизненного пути. Я буду вся для тебя, до последней капли крови, до последнего патрона. Если станет темно, я освещу тебе дорогу светом своего сердца!

— Как Данко, что ли? — глупо уточнил Слава.

— Да. И я рожу тебе детей…

На ресницах Шьямы блеснули слёзы.

— Мы уедем в Индию. Или куда захочешь! Мой отец махараджа, по-вашему, князь провинции и города Чандигарх, очень богатый человек. Мы не будем ни в чём нуждаться. А ты, если захочешь, сможешь поступить в университет и получить индийский диплом врача. Только не поступай в Москве.

— Но мне только семнадцать… — вязко промямлил Слава.

Голова кружилась, как будто он всё-таки выпил водки. Согласиться? Отказаться? Спустить на тормозах?

— Мне тоже! — рассмеялась Шьяма, — До восемнадцати ждать совсем немного! Папа прослужит здесь ещё два года!

Слава вдруг обнаружил, что музыка закончилась, и они стоят, обнявшись посреди зала, а все пялятся на них, по-рачьи выпучив глаза.

— Э-э… Пойдём отсюда… Погуляем… и вообще…

И они покинули школу. Недалеко темнел Филёвский парк — самое место для романтической прогулки! Один телохранитель деликатно и ненавязчиво последовал за парой пешком. Другой медленно, на второй передаче, ехал в полукилометре на Волге.

Шьяма взяла Славу за руку и не отпускала.

— Что ты молчишь, да молчишь? Расскажи о своей семье!

Парень наморщил лоб:

— Ну, мама у меня английский преподаёт в универе… Физикам-математикам. А папа главный инженер в почтовом ящике.

— В почтовом ящике?! Что это значит? — удивилась девушка, ранее такого выражения не слышавшая.

— Ой, ну, это… секретный завод.

— А-а! Теперь про деда расскажи! Я видела его несколько раз, он у тебя военный. Как это по-русски… лейтенант-полковник?

— Подполковник, — поправил её Слава, — В отставке.

И, не удержавшись, похвастался:

— Он во время войны был командиром танка. Однажды восемнадцать фашистских танков за день подбил! Его тоже подбили, танк горел, у деда ожоги были — шапкой не закроешь! Думали, не выживет. А он поправился и снова в танк! Его Звездой Героя Советского Союза наградили за тот бой.

— Мой отец тоже из рода воинов, из касты кшатриев. Каждый день тренируется на мечах. Против троих, а то и четверых бьётся — и побеждает.

Слава впечатлился.

Они шли по аллее и болтали о всяких пустяках. Слава освоился и рассказывал о прошлогодних каникулах, проведенных в Крыму.

— Я в море по два часа сидел! Ну, в смысле, плавал и нырял с маской и трубкой. Две раковины красивые нашёл. Большие! Если к уху приложить, то даже в Москве слышен шум моря!

— Да ты што-о! А я на море никогда не была, только в бассейне купалась.

— Нет, это ты «да ты што-о!» — передразнил её Слава, — Море — это ж такая красота! А подводный мир! Скалы, водоросли, крабы, рыбы! Вода прозрачная, как хрусталь, голубая! Вообще, такое впечатление, что летаешь! Обязательно съезди! Я тебе адрес нашей хозяйки в Судаке напишу…

Тут он замолк и сконфузился, вспомнив, с кем имеет дело.

«Она же может не то, что на море, а на любой океан съездить…»

Шьяма улыбалась, слушая всё это. Немного погодя она посмотрела на небо. Облаков не усматривалось, крупные звёзды нависали над головой. Тоненький серп новорожденной Луны плыл к зениту. Они гуляли уже три часа. Июньская ночь коротка, скоро рассвет! Мысленно подсчитав что-то на пальцах, девушка остановилась и повернулась к своему спутнику:

— Теперь можно.

— Можно? Что? — опешил Слава.

— Поцеловать меня можно, глупенький! Звёзды встали, как надо!

И Слава робко коснулся губами губ Шьямы. Они были… были… Не описать словами! Шьяма притянула его к себе и вернула поцелуй. На этот раз он был сочный, долгий и страстный. А ещё пьянил, как впервые попробованное на пиру в школе шампанское (Горьковского Завода, полусладкое). Телохранитель, неслышно и невидимо шедший метрах в пятидесяти, деликатно отвернулся.

Несколько минут парень и девушка стояли обнявшись, не рискуя поцеловаться снова. Чтобы не испортить впечатление от первого поцелуя.

— Хватит на сегодня, — шепнула Шьяма, отстраняясь, — Остальное — потом!

— Что: остальное? — не понял Слава.

— Всё!

Она оправила сари и махнула рукой особым образом. Через минуту подъехала Волга, хотя аллея и была пешеходной.

— Я отвезу тебя домой. Какой твой адрес?

И серая Волга помчалась по ночной Москве. Юноша и девушка сидели на заднем сидении, держались за руки и молчали, хотя водитель и поднял светозвуконепроницаемую перегородку. До Сокола долетели за полчаса.

— Позвони мне, Вячеслау!

— Да… я позвоню…

Часы показывали половину пятого последнего воскресенья июня. Просыпался рассвет. Лифт не работал, пришлось взбираться на седьмой этаж пешком. У двери Слава забренчал ключами, но вставить не успел: дверь открыла мама. Лицо её выражало лёгкую тревогу.

— Сынок! Всё в порядке?

— Да, мам. А ты что, не ложилась?

— Ой, да разве тут уснёшь! Может, я волновалась: сын впервые всю ночь дома не ночевал!

Она обняла парня. На макушку капнуло что-то тёплое.

— Особый случай, мам. Выпускной вечер!

— Да, я всё понимаю… Чаю хочешь?

— А, давай! В роте пересохло.

— Не в роте, а во рту! — строго поправила мать-лингвист.

Чайник, поставленный на конфорку, покочевряжившись недолго, засвистел по-разбойничьи. Подождав, пока упреет заварка (в этой семье пили только свежезаваренный чай), мама налила ароматного настоя в любимую чашку сына. Слава, подув, отпил.

— Ну, рассказывай!

— Что?

— Всё!

Глаза женщины тлели любопытством.

Отпив ещё глоток, Слава неуверенно сказал:

— Мне Шьяма бир Тхакур… предложение сделала…

— Шьямочка?! Дочь посла?! — ахнула мама, едва не расплескав свой чай.

Любопытство в глазах полыхнуло пожаром в пампасах.

— Ага. На полном серьёзе.

— А ты что?!

— А я… это… растерялся я.

— А потом что?

— Потом гуляли в парке. Долго. А она вдруг и говорит: звёзды встали, как надо. Можешь меня поцеловать.

— И ты… Неужели отказался?!

Слава не ответил. Только покраснел и отвёл глаза.

— Ой, сыночек! — вздохнула Вера Андреевна, — Что же теперь будет…

Глава вторая

Шьяма проснулась около десяти утра. Голова слегка кружилась от приятных воспоминаний.

«Как здорово, что я решилась сделать Вячеславу предложение! Два года собиралась!»

Улыбнувшись, надела халатик и пошла в ванную. Долго разглядывала себя в трельяже:

«Брови… Может, выщипать немного? Чтобы придать лицу чуть-чуть драматизма?»

Выдернула дурацкий волос из ноздри.

— Госпожа! Завтрак подан! — донёсся из столовой голос горничной.

Переодевшись из халата в домашнее платье, позавтракала в одиночестве. Посмотрела на часики: отец должен был уже закончить тренировку.

Викрант бир Тхакур вышел из душевой кабины и застал в гостиной дочь.

— Доброго утра, папа!

Он подошёл и обнял её:

— И тебе доброго утра! Как прошёл выпускной?

Разумеется, он всё уже знал от охранников.

— О, замечательно! И концерт, и угощение… Там были пельмени! Я так наелась, что боялась лопнуть!

Посмеялись. Затем Шьяма посерьёзнела лицом:

— Отец! Я выбрала себе мужа.

Викрант подобрался:

— Кто же твой избранник?

— Вячеслау Коренюк, одноклассник. Я люблю его, отец.

— А он тебя?

Шьяма вздохнула и опустила глаза:

— Не знаю… Но целовался охотно! И, вообще, у русских есть поговорка: «Стерпится — слюбится».

— Ему ещё нет восемнадцати, как и тебе, кстати. Денег тоже нет — откуда у советской семьи деньги? Профессии тоже нет… — задумчиво прокомментировал Викрант.

— Ну, и что? Всё это будет! — упрямо выпятила подбородок девушка.

«Эх! О таком ли муже я мечтал для неё?»

— Я должен познакомиться с ним.

— Благодарю, отец!

Шьяма поклонилась и вышла. Викрант прошёл в кабинет, откуда вызвал по телефону второго помощника атташе по культуре Ананда бир Чандраведи:

— Приезжай ко мне, достопочтенный.

— Уже еду.

Ананд — брахман и жрец бога Шивы — ведал часовней этого божества в посольстве.

Приехав в резиденцию, он принял предложенную сигару и склонил голову:

— Я слушаю тебя.

Викрант в некотором затруднении потёр подбородок:

— Моя дочь сегодня сообщила мне, что выбрала себе в мужья некоего Вячеслава Коренюка. Составь его гороскоп. Подробный. Только, пожалуйста, без этих ваших полунамёков и загадок.

— Я услышал тебя. Но мне нужна информация об этом человеке… и я должен увидеть его, дабы оценить ауру.

Викрант положил на стол папку.

— Вот его досье.

По его приказу на всех одноклассников Шьямы велись личные дела с самого первого класса. И на учеников параллельного класса тоже.

— Что же до личного контакта… Я приглашу его в гости на среду. Достаточно ли тебе времени?

— Да, так будет хорошо. Я всё успею.

Вечером в квартире Коренюков раздался звонок.

— Серёжа! Открой, пожалуйста! У меня руки в тесте! — крикнула из кухни Вера Андреевна (ну, вот мы, наконец, и узнали, как зовут Славину маму!).

— Славк! Это к тебе, наверное! — отозвался отец, не в силах оторваться от телевизора: показывали футбол, четвертьфинал кубка европейских чемпионов. «Реал» Мадрид — «Челси» Лондон.

Слава, лежавший на диване с книгой, кряхтя, поднялся и зашаркал шлёпанцами в прихожую.

— Кто там?

— Это я, скороход Рамеш из посольства Индии, принёсший послание для уважаемого господина Вячеслава Кореню́ка, чтобы вручить лично, в собственные руки! — раздался басовитый голос с жёстким акцентом.

Слегка прибалдев от такой несколько странной грамматической конструкции, парень открыл дверь. На пороге стоял бородатый дядька в тюрбане. Он торжественно приложил конверт ко лбу, к губам и к сердцу, после чего поклонился в пояс и протянул конверт получателю:

— От Его Высочества махараджи Викранта бир Тхакура, чрезвычайного и полномочного посла Индии в Советском Союзе!

Прибалдев ещё сильнее, Слава принял послание.

— Э-э… Спасибо!

Дядька-скороход снова поклонился и исчез.

— Что там, сынок?

Мамин вопрос вывел парня из лёгкого ступора.

— Сейчас посмотрю!

Взрезав конверт перочинным ножиком, Слава обнаружил внутри лист плотной мраморной бумаги с затейливым гербом и текстом, исполненным каллиграфическим почерком по-русски:

«Его Высочество махараджа Викрант бир Тхакур имеет честь пригласить господина Вячеслава Коренюка (Сергеевича) на чай в среду, 2-го июля 1982 года в 17.30. Чай состоится в резиденции по адресу…

Машина будет подана в 16.50.

С уважением,

Радиш Джайпурнан, дворецкий»

— Это приглашение, мам! Отец Шьямы чаю приглашает попить. В среду!

Из кухни донёсся сдавленный ойк и дребезг разбитой тарелки. Затем, наскоро вытирая руки полотенцем, появилась мать.

— Вот, почитай! — протянул ей бумагу Слава, — Познакомиться хочет, наверное.

Вера Андреевна прочла и перечла текст, потрясла головой:

— Ой, Славик… Дуй в парикмахерскую! Срочно! А то зарос, как папуас какой-то!

— Ты что, мам? — удивился сын, — Две недели всего, как стригся!

— Не рассуждать! — рявкнула та фельдфебельским басом, — Надо, чтоб волосок к волоску! И чтоб шею побрили! Да, ногти подстриги, я проверю!

— И на ногах? — саркастически уточнил Слава.

— Ну, а как же!

Из комнаты вышел отец.

— Что у вас тут за суета?

— Что, что… Отец невесты Славика на чай пригласил!

Папа Серёжа вытаращил глаза, едва не выбив ими стёкла очков:

— Чево-о?! Какая ещё невеста?!

— Такая! Принцесса, во!

— Не, ребята, я ещё согласия не давал! — встрял Слава.

— Ой, да куда ты денешься… Серж! Срочно в ГУМ, в ЦУМ… я не знаю… в Детский Мир! Костюм, рубашка, галстук, ботинки! Часы!

— Ага, и трусы! — уточнил муж, состроив серьёзное лицо, — А что за принцесса, хоть?

— Шьяма бир Тхакур, дочь посла.

— А, брунеточка такая!

— Никакая она тебе не «такая»!

Короче, поехали по магазинам. Купили в ГУМе аж за двести двадцать рублей наишикарнейший французский костюм-тройку угольного цвета в реденькую полосочку и белую льняную рубашку. В ЦУМе, пошептавшись с продавцом и дав ему мзды, купили за восемьдесят (!) рублей классические итальянские ботинки из натуральной кожи. Галстук выбирали долго. Наконец, едва не поссорившись, родители сошлись на итальянском, серобуромалиновом в косую оранжевую полоску. Славе он не понравился, но его мнения никто не спрашивал. Затем пошли в ювелирный отдел покупать часы. Измеритель времени, по мнению Веры Андреевны, нужно было купить обязательно золотой.

— Дорого, Вер, — робко попытался трепыхнуться папа Серёжа.

— Дорого, да мило! — парировала жена, — И, вообще, индейцы золото очень уважают!

— Не индейцы, а индийцы!

Часы выбрали самые дорогие: хронометр «Буран» с тремя кнопками. Секундомер, двойной календарь, ремешок из кожи настоящего крокодила. Заодно купили золотую, с агатовой вставкой, заколку для галстука.

— При таких часах как-то сам становишься… — бормотнул Слава.

— А я о чём? — надула щёки мать, — Теперь тебя не стыдно людям показывать!

Домой вернулись усталые, но довольные. Денег потратили уйму, но ведь престиж семьи дороже денег? Назавтра Слава с утра пораньше посетил парикмахерскую, а потом мама сделала ему маникюр. Без лака, конечно.

В среду Слава при полном параде, сверкая часами и сбрызнутыми лаком волосами, вышел из подъезда в 16.45, распространяя запах одеколона «Русский Лес» аж на дюжину шагов вокруг себя. Ему было немного не по себе. В руках он тискал коробку шоколадных конфет фабрики «Красный Октябрь», навязанную матерью.

— Да зачем конфеты-то?

— Ты на чай к людям идёшь, или где? Придёшь, поздороваешься и конфеты вручишь! Так положено для вежливости! Всё, иди уже!

Последовал лёгкий материнский подзатыльник.

Две минуты до контрольного времени. День был жаркий, Слава с ужасом понял, что начинает потеть. Этого ещё не хватало!

«Когда я потею, я воняю… и одеколон не спасёт!»

У подъезда плавно затормозил Роллс-Ройс Фантом V цвета гнилой вишни. Водитель в тюрбане вышел и, поклонившись, открыл дверцу. Слава неловко полез в притемнённое тонированными стёклами прохладное нутро салона. Дверь беззвучно закрылась, и машина тронулась с места. Минут через десять парень не смог сдержать любопытства:

— Скажите, пожалуйста, уважаемый шофёр, какая мощность двигателя?

Тот, не оборачиваясь, ответил:

— Я полагаю, что мощность достаточная, сэр.

Слава сконфузился, и на этом беседа закончилась.

Ещё через двадцать две минуты (Славик засёк время на новых часах) Роллс въехал в ворота резиденции. Милиционер, скучавший в будке, с любопытством воззрился на молодого человека. На крыльце парня встретил осанистый дядька, тоже в тюрбане.

— Добрый день, господин Коренюк! Я Радиш Джайпурнан, дворецкий. Позвольте вас проводить?

Говорил он по-русски.

Они прошли через анфиладу комнат. На пороге комнаты с резными деревянными дверями, украшенными золотыми гвоздиками, дворецкий зычно провозгласил по-английски:

— Господин Коренюк к Его Высочеству махарадже Викранту бир Тхакуру!

И Слава вошёл. Это была столовая, судя по большому, метров пять на два, обеденному столу, застеленному крахмальной скатертью. Около стола стоял мужчина лет за сорок. Худощавый, поджарый. В европейском костюме и тюрбане. Лицо волевое, глаза чёрные, умные.

«Ну, естественно, дурака служить послом не пошлют!»

— Здравствуйте! — поздоровался Слава по-английски, — Вот, я к чаю принёс…

И протянул конфеты.

Викрант бир Тхакур мгновенно просканировал парня: импортный не обмятый костюм, новенькие золотые часы, лак на волосах… семья постаралась не ударить в грязь лицом! Улыбнулся и шагнул навстречу, протягивая руку:

— Здравствуйте, молодой человек! Будем говорить по-русски.

После рукопожатия они сели за стол. Через минуту вошла Шьяма со скромно опущенными глазами. Викрант хлопнул в ладоши, и в столовую потянулась вереница слуг. Кто нёс чайник, кто блюдо с пирожными, кто молочник, кто чашки, кто сахарницу. Последним вошёл пожилой дядька в невзрачном халате, положивший около каждого едока по салфетке.

— Может быть, желаете выпить что-нибудь перед чаем? — спросил Викрант Славу, — Вино, виски, коньяк?

— Нет, спасибо. Я… не употребляю.

Славе налили чай. Он, как привык, положил три ложечки сахару. Попробовал. Вкусно! Даже вкуснее и насыщеннее, чем чай «Со слоном»! Потянулся и взял с блюда пирожное. Отец и дочь пили чай с молоком и без сахара.

— Моя дочь поведала мне, что выбрала вас в мужья, — открыл разговор Викрант, — Расскажите о себе, Вячеслау. Хотелось бы знать о вас побольше. Ну, чем вы увлекаетесь, какую профессию надеетесь приобрести… спорт, хобби.

Донельзя смущённый Слава начал, запинаясь, рассказывать:

— Родился я в Москве, в семье служащих. Мама преподаёт английский в университете. Отец — главный инженер на… специальном заводе. Люблю читать художественную литературу. Стихи тоже. В старших классах увлекался биологией, участвовал в олимпиадах два раза, но не победил, только третье место занял. Занимаюсь спортивной гимнастикой… есть первый разряд. Хорошо рисую, хотя художку не посещал. Люблю собирать модели кораблей. Недавно построил модель фрегата восемнадцатого века. Вот такой!

Он показал руками размер.

— Собираюсь поступать в медицинский институт, хочу стать хирургом…

Викрант одобрительно покивал.

— Носите ли вы очки? — вдруг спросил он.

— Н-нет… зрение стопроцентное.

— Чем болели в детстве?

— Э-э… ну, корь… ветрянка… отит был в пять лет… Вроде, всё.

— Зубы здоровые?

— Да. Ни одной пломбы.

— Умеете ли плавать?

— Да, плаваю хорошо. Умею нырять с маской и трубкой.

— Какая ваша религия?

— Никакая. Я атеист.

«Странные какие-то вопросы!»

Викрант допил чай и знаком потребовал, чтобы ему налили ещё.

— Давайте поговорим о… о браке. Вы человек уже взрослый, и должны осознавать всю ответственность этого… мероприятия. Так получилось, что Шьяма — моя единственная дочь. Её мать умерла при родах, поэтому я воспитывал девочку сам. Она очень дорога мне. А посему, я очень хотел бы, чтобы вы, хотя бы в общих чертах, обрисовали вашу возможную семейную жизнь.

Сказано было очень изящно и дипломатично, тем более, что Слава пока не выразил согласия жениться.

— Я… да и Шьяма тоже… мы молодые ещё. Мне надо учиться, получить профессию…

— Вы любите мою дочь? — вдруг прямо и резко спросил махараджа.

— Она мне… очень нравится…

— Благодарю за откровенность! — улыбнулся Викрант, но улыбка была невесёлой.

Слава догадался, что собеседование закончено. Он промокнул губы салфеткой и приготовился встать, чтобы уйти.

— Вы не хотите больше чаю? Тогда… Шьяма, отведи Вячеслава к себе. Надо же вам пообщаться.

Девушка вскочила из-за стола и увлекла Славу прочь. В её комнате, превышавшей размером Славину трёхкомнатную квартиру, они сначала сели на диван.

— Я понимаю, Вячеслау, что для тебя это всё неожиданно. Ты должен привыкнуть ко мне, а я к тебе.

Она легонько поцеловала его в щёку.

— Хочешь, я тебе спою?

— Хочу… Пой… — промямлил Слава.

Шьяма села за рояль, взяла несколько аккордов, лукаво покосилась на юношу и запела с драматическим подвыванием:

В доме восемь на Цветном бульва-аре

Ясно было даже детворе-е,

Что из той седьмой квартиры па-арень

Самый симпа-атичный во дворе.

О-о-о! Что из той седьмой квартиры па-арень

Самый симпа-атичный во дворе.

Тщательно приглаживая чё-олки,

Вздохами тревожа тишину,

Самые красивые девчо-онки

Сообща вздыхали по нему.

О-о-о! … ….

Слава обалдел! Эту песню обычно пели на лавочках у подъезда пацаны под гитару, предварительно употребив портвейну! Шьяма между тем добралась до финала:

И с тех пор один по свету бро-одит,

И никто ему не по душе.

Понял он, что лучше Таньки не-ету,

Только Танька замужем уже!

— Браво! — вскричал восхищённый слушатель.

— Слушай ещё! Я таких песен много знаю! Коллекционирую городской фольклор.

Вот вечер наступает

Чеснок идёт домой,

А васинские парни

Кричат ему «Постой!»

Дальше было про то, как два «вострыя» кинжала вонзились ему в бок, как в больнице два доктора с сестрою пытались жизнь Чеснока спасать. И наигрустнейший финал:

Ах, чья это могилка

Так чудно убрата?

А сторож отвечает:

Могилка Чеснока!

Слава смеялся и хлопал. Спев ещё пару песен в том же духе, Шьяма вернулась к дивану и села к Славе на колени.

— Я так хочу поцеловать тебя, прямо сил нет! — мурлыкнула она, и в следующее мгновения их губы слились.

Поцелуй, ещё поцелуй… Поцелуй с языком! Слава млел. Кружилась голова. Немного погодя его рука, совершенно для него самого неожиданно, легла на грудь девушки. Грудь оказалась не осквернённой лифчиком и очень упругой. Сосок под тонкой тканью блузки моментально затвердел. Шьяма охнула. Слава принял это за протест.

— Ой, пардон!

— Дурачок! Разве за это извиняются? — прошептала красавица и прижалась теснее, — Нет, ты руку не убирай!

За окном сгущались синие сумерки…

В кабинете Викрант, ссутулившись, сел за письменный стол и кивнул Ананду на кресло для посетителей.

— Ну, что скажешь, достопочтенный? Ты хорошо прочувствовал объект?

— Сначала об общем впечатлении?

— Да.

— Сей молодой человек обладает очень хорошим здоровьем. Психически устойчив. Девственник, его либидо ещё дремлет, но мужская сила большая. Аура… есть некоторые сомнения. В смысле, она не светлая, как должна бы быть у юноши, с не отягощённой грехами кармой, а серая. Пограничная, если можно так выразиться. То-есть, парень может пройти жизненный путь по светлому пути, а может, если обстоятельства сложатся особым образом, свернуть на тёмный путь… и не будет при этом сильно сопротивляться. Что же касается его чувств к твоей дочери… Должен разочаровать: они не любовь.

— Что есть любовь? — вздохнул Викрант.

— Любовь — это такое состояние души, когда человек сознаёт, что жить без другого человека не может. Все его помыслы и действия устремлены на благо партнёра. Аура становится чрезвычайно яркой, жизненная энергия…

— Я понял тебя.

— Теперь о гороскопе. Этот человек достигнет высот выбранного им ремесла, станет умеренно богат, но не достигнет счастья.

— На свете счастья нет, но есть покой и воля, — процитировал Пушкина Викрант.

— Воистину. Очень часто так и бывает. Но этот юноша — особый случай. Я рискну предположить, что ремесло, которым он будет зарабатывать на жизнь, нанесёт его карме вред.

— Странно! Он же хочет выучиться на врача. На хирурга! Кстати, разве врачевание не искусство?

— Да, если оно связано с творчеством, изобретением и применением нового. Если нет — то это ремесло.

— Хорошо, пусть ремесло. Но это же благородный труд, исцелять людей! Как это может повредить карму?!

Ананд развёл руками:

— Это скрыто от нас богами.

Викрант надолго задумался, затем посмотрел жрецу прямо в глаза:

— Моя дочь… она увлечена этим Вячеславом. Но он не любит её, как ты утверждаешь… Я хочу, чтобы они расстались. Можешь ли ты помочь мне в этом? Они должны расстаться по-хорошему, моя дочь не должна страдать.

Ананд улыбнулся:

— Знаешь ли ты сказку «Снежная Королева» сочинителя Андерсена, господин?

— Знаю!

— Там мальчику Каю попала в сердце льдинка, и он сделался… скажем так, равнодушным к своим близким.

— Ты предлагаешь вложить в сердце Вячеслава кусок льда? Но, как? Выстрелить в него стрелой с ледяным наконечником?

— О, нет!

Ананд поднял руки ладонями вверх.

— Ты человек бога Шивы. В минуты молитвы, войдя в состояние экстаза и сосредоточенности, ты произносишь мантру «Ом Намах Шивая*» девять раз и у тебя открывается третий глаз.

*Ом Намах Шивая — Весь этот Мир, живой и неживой, принадлежит не мне, существует не для меня, а для Шивы — санскрит

— Да… Я могу видеть невидимое и постигать суть вещей, — подтвердил Викрант, — Впрочем, не всегда.

— Люди все разные. Но, любой почитатель Шивы, произнёся эту мантру, обязательно ощутит результат её воздействия. Он будет разным, в зависимости от степени погружения в Ничто Вселенной и склада ума. Иногда у людей исполняются некоторые желания, иногда бывают озарения, иногда — и это чаще всего — просто приходит хорошее настроение. Но! Если человек в день своего рождения произнесет эту мантру девять раз без специально сформулированной мыслеформы, то Шива часто затачивает его самое сокровенное желание. И тогда человек становится весьма равнодушным ко всему остальному. Конечно, здесь многое зависит от важности желания, от темперамента, от интеллекта… и многих прочих факторов.

— И ты предлагаешь…

— Надо сделать так, чтобы Вячеслау произнёс эту мантру девять раз.

— Но, как?!

Ананд очертил рукой круг, замкнув его в области живота.

— Перво-на́перво ему надо рассказать о Шиве. Заинтересовать. А затем объяснить, что, если он в день своего рождения — кстати, это произойдёт через три дня — произнесёт «Ом Намах Шивая» девять раз, то его сокровенное желание станет доминирующим устремлением. Цель будет достичь легче, ничто не будет отвлекать. А о… побочных явлениях говорить не обязательно!

Викрант восхищенно крякнул:

— Да, тебе не откажешь в… ну, ты понял, в чём! Только Вячеслау атеист! И, уж, безусловно, не шиваист!

— Знание, что бог существует, уже есть вера.

— Г-м… Ты прав, достопочтенный. Но! Кто расскажет парню о Шиве? О чудодейственной мантре?

— Махара́ни** расскажет. Неужели она не захочет сделать молодому человеку подарок на день рождения? — лукаво улыбнулся жрец.

**махарани — титул дочери махараджи

Глава третья

Всячески рассмотрев со всех сторон предложение достопочтенного бир Чандраведи, Викрант счёл его неудовлетворительным. Во-первых, объект атеист. Рассказать ему про Шиву недостаточно, может отнестись несерьёзно и, соответственно, не уверовать. Во-вторых, даже если мантра и сработает, нет полной уверенности, что парень потеряет интерес к Шьяме. В-третьих, дочь упряма и очень напориста в своих желаниях и устремлениях. А, значит, пойдёт на всё, чтобы Вячеслава этого удержать, вплоть до…

«Ой, не дошло бы до греха!»

Короче, лучше узел разрубить, чем распутывать. Товарищ Сталин, а до него товарищ Гай Юлий Цезарь говаривали: «Нет человека — нет проблемы!». Значит, надо товарища Коренюка… устранить! Конечно, махара́ни Шьяма поплачет-поплачет, да и успокоится.

В четверг утром Викрант вызвал второго секретаря посольства, главного разведчика Кришана бир Раджпута. Тот тоже происходил из касты кшатриев и являлся вассалом нашего махараджи.

— Садись, Кришан. Сигару?

— Не откажусь, вир джи*.

*вир джи — старший брат, уважительное обращение к равному по происхождению

Некоторое время мужчины курили. Затем Викрант озвучил своё желание:

— Мне надо устранить одного человека. Вот его досье.

На стол легла папка.

Кришан подобрался, в глазах его зажёгся хищный огонёк:

— Позволю поинтересоваться: когда? Каким образом? Может быть, устроить несчастный случай?

Викрант погрозил ему пальцем:

— Что ты, что ты! Мы же не звери.

— Ага, мы не они!

— В воскресенье у парня день рождения, исполняется восемнадцать. А план такой: в понедельник его должны призвать в Советскую Армию. Лучше во флот, там русские служат три года, а не два, как сухопутчики.

— Я понял тебя, вир джи! — расплылся в улыбке бир Раджпут, — Это будет несложно устроить. А я уж было подумал, что ты хочешь повредить свою карму душегубством!

— Сегодня четверг, — напомнил Викрант, — Райвоенкомат в субботу не работает.

— Райвоенкомат… Не от слова «рай»? — состроил глупое лицо разведчик.

— Нет! — засмеялся отец собственной дочери, — Далеко не!

Они посидели ещё немного, уточняя детали. Затем Кришан дошёл до метро и из телефона-автомата связался с одним из своих агентов, неким Геннадием Присыпко, носившего гордый псевдоним Лом.

— Алё, Лом?

— Алё! Ты, что ли, Вован?

— Ну! Я тута пивка захотел попить… Давай, на Киевском, как всегда?

— Во сколько?

В голосе Лома звенела материальная заинтересованность, ведь Вован ему щедро платил за каждое выполненное задание. То, что он работает на индийскую разведку, ему и в голову не приходило.

— Ну, в двенадцать. У меня и вобла есть!

— Ну, ты ваще!

Для конспирации Кришан явился на встречу в старой запачканной спецовке и грязных кирзовых сапогах, покинув посольство через потайной подземный ход. По-русски он говорил превосходно, и даже более того: с волжским акцентом. Чертами лица и некоторой смуглостью он напоминал татарина. А татар в Москве много!

Пивняк трещал по швам от наплыва жаждущих. Пришлось стоять в очереди. Взяв две кружки пива, которого он терпеть не мог, Кришан угнездился за столиком в углу. Два похмельных работяги скользнули по нему незаинтересованными взглядами.

«Значит, хорошо мимикрию навёл!»

Минут через десять появился Лом, тоже с двумя кружками в руках.

— Здорово, Вован!

— И тебе не хворать. Ну, будем!

Они отпили пива: Кришан маленький глоток, Лом — полкружки. Гам в пивняке стоял оглушительный, хоть ломтями режь, поэтому можно было разговаривать, не опасаясь быть услышанными. Кришан достал из кармана пару сушёных рыб, заставивших соседей-работяг обзавидоваться, ибо это были настоящие астраханские воблы. Заметив это, Кришан протянул одну им:

— Угощайтесь, мужики!

Те впали в состояние счастья и показали из-под стола початую бутылку водки:

— Будешь?

— Нет, спасибо, мне ещё работать сегодня…

Довольно заурчав, гражданин Присыпко принялся расчленять мумифицированный трупик. Дождавшись окончания этого процесса, индиец негромко приказал:

— Пойдёшь в райвоенкомат, что на Соколе. Прямо сейчас. Найдёшь военкома или его заместителя. Объяснишь, что надо парня срочно в армию призвать. Лучше во флот. Ему в воскресенье восемнадцать исполнится… вот, пусть в понедельник и призовут. Как, якобы, уклониста. Ну, ты знаешь: приходит военком с двумя бойцами, призывника в машину — и аля-улю! Домой он уже только после службы вернётся.

— Нифига себе! — потрясся Геннадий, — Да разве так можно?

— Всё можно, если осторожно. Было бы желание. А чтобы желание возникло, дашь служивому много денег.

Из кармана спецовки появился газетный свёрток.

— Вот, здесь десять тыщ. Более, чем достаточно. Смотри, отдай всё, не вздумай скрысятничать! Если сорвётся дело, я сильно огорчусь.

На стол легла также початая пачка сигарет «Прима».

— Там внутри данные парня. Ты как, вкурил тему? Или повторить?

— Не надо, понял я… Слушай… А почему?

— Он лишний, — строго сверкнул чёрными глазами Вован-Кришан.

Сообщник по интриге допил пиво, закурил, и кивнул:

— Сделаю.

— Ну, вот и хорошо!

На стол лёг другой газетный свёрток.

— Это твоя награда.

С этими словами Кришан развернулся и вышел, оставив недопитое пиво. Лом, оглянувшись по сторонам, присвоил его себе. Не пропадать же добру!

Через полтора часа в райвоенкомат вошёл неприметный гражданин в скромном костюме, но с запахом пива.

— Мне бы с военкомом поговорить, — объяснил он цель своего визита дежурному прапорщику.

— Это, по какому вопросу? — вяло поинтересовался тот.

— По личному делу.

— По личным делам Алексей Палыч принимает по вторникам с двух до четырёх. Записать?

— Не, мне срочно надо. Помоги, брат!

И перед дежурным легла сторублёвка.

— А-а… э-э… Сейчас!

Он снял трубку:

— Алексей Палыч! Тут к вам человек пришёл по срочному личному делу… Очень просит… Да я понимаю, но… Может, всё-таки примете? … Ну, очень серьёзный! … Понял!

Подняв глаза на терпеливо ждущего Лома, который, кстати, так и не представился, прапор показал пальцем:

— Шестая дверь по колидору направо! Удачи!

Табличка на двери, в которую Лом постучался, гласила: «Военный комиссар Зайцев А. П.»

— Войдите!

Вошёл. Военком сидел за столом, откинувшись на спинку кресла. Галстук болтался на груди, зацепленный за заколку. Три пуговицы рубашки были расстёгнуты. Лицо красное, потное. Начало июля, жара!

— Слушаю вас, — голосом умирающего лебедя предложил подполковник, забыв поздороваться.

— Здравствуйте! Я — Гена. Хочу поговорить с вами на деликатную тему.

«Отмазать кого-то от армии хочет!» — догадался военком и скривился, готовясь отказать.

— Есть один призывник… Обстоятельства сложились таким образом, что его надо срочно призвать в ряды. В воскресенье ему исполнится восемнадцать. Хорошо бы его уже в понедельник… тово!

Военком вытаращил глаза в нешуточном изумлении:

— Да с какой стати?

— Вот с какой!

На стол легла пачка сторублёвок в банковской упаковке.

Красное лицо служивого мгновенно побледнело:

— Это… провокация!!!

— Нет, — спокойно ответил Гена, — Это вознаграждение за маленькую услугу. Я же не требую от вас ничего противозаконного? Просто призвать призывника. На флот, обязательно на флот.

— Но… на следующий день после восемнадцатилетия!

— А вы его, типа, как уклониста. Приехали, приказ зачитали и увезли. На машине. А если родители пузыриться будут, скажете потом, что ошибочка вышла, спутали с однофамильцем. Только извиняться не надо, ведь служба в Советской Армии есть священный долг каждого советского юноши! Через две, через две зимы, через две, через две весны отслужу, отслужу как надо, и вернусь! Не, через три, потому что флот.

Подполковник прикинул:

«А что, и впрямь, никакого риска! Подобные путаницы и раньше бывали! Но десять тыщ!»

Вспомнилась рок-опера «Иисус Христос Суперзвезда», которую старший сын-студент слушал так часто, что слова песен врезались в память накрепко:

Think of the things you could do with that money*!

*подумай, что ты мог бы сделать с этими деньгами — англ.

Запредельные деньги исчезли в ящике стола.

— Ну, вот и славно! — улыбнулся Гена, — Вот его данные.

Прочитав записанные на картонке фамилию, имя-отчество и адрес, военком вздохнул и спросил:

— Но… почему?!

— Он лишний! — строго сверкнул глазами секретный агент индийской разведки Лом, подражая куратору.

После того, как искуситель покинул кабинет, подполковник Зайцев схватился за телефон. Позвонил в одну воинскую часть, в другую, в третью… Никак не получалось законопатить призывника во флот! Наконец, уже в конце рабочего дня, отозвался Черноморский Флот: присылай, дескать, парня.

Наступило воскресенье. Рано утром Слава нашёл подарок от родителей:

«Ой, кто это стоит к шкафу прислонютый? Велик! „Спорт“! Вах! Четыре скорости! Ну, ваще-е!»

Повосхищавшись транспортным средством, парень вышел из комнаты, поцеловал мать и обнял отца. После завтрака, накачав шины, отправился кататься. Неописуемо!

В обед пришёл дед. Подарил джинсовый костюм! Настоящий Врангель с медными заклёпочками и шикарными пуговицами! Между нами говоря, костюм был пошит в Грузии, на подпольной фабрике. Дед порадовался за внука, выпил пару стопок с отцом и ушёл. А вечером собрались гости. Трое одноклассников и Шьяма. Она подарила вещь, совершенно неслыханную, непредставимую и неосуществимую: двухкассетный стереомагнитофон «Соня»! С радио, эквалайзером и ускоренной перезаписью! Ну, и к нему набор фирменных кассет «Битлс», «Иисус Христос — Суперзвезда», «Пинк Флойд». Мальчишки восторженно облепили аппарат, и не слезали с него до самого чая.

— Слышь, Корень! Тут можно басы выставить такие, что аж люстра закачается! — восторгался Паша Гречко, внук маршала.

Огромный шоколадный торт, за которым папа Серёжа отстоял два часа в Елисеевском гастрономе, поражал воображение: на круглом бисквитном основании толщиной сантиметров восемь, был возведён средневековый замок из шоколада! С башенками, стенами, арками! С пушками из мармелада!

Короче, день рожденья прошёл на «Ура». Когда все расходились, Шьяма задержалась и шепнула:

— Хочешь, я останусь на ночь?

— Ты что! — всполошился Слава, — Родители же!

— Ну, и что?

— Да… нет… при них никак!

— Значит, не хочешь? — лукаво прищурилась девушка.

— Хочу… очень хочу… но не так!

— Ладно, я тебя потом поймаю! — рассмеялась она и ушла.

Ночью уставший и перегруженный впечатлениями Слава спал без снов. Утром краем уха слышал, как родители, стараясь не шуметь, собираются на работу. Хлопнула дверь — и он снова задремал.

В дверь позвонили. Длинно, настойчиво. Слава проснулся, кинул взгляд на часы: ого! Уже девять тридцать две! Сунул ноги в шлёпанцы, зашаркал к двери.

— Кто там?

— Открывай! Мы из военкомата! — раздался в ответ строгий голос.

Слава открыл. На пороге стоял румяный офицер, перетянутый портупеей, и два бойца с карабинами Симонова.

«Капитан!» — догадался Слава, сосчитав звёздочки на погонах.

— Вячеслав Сергеевич Коренюк?

— Да… это я…

— Собирайтесь, поедете с нами.

— К-куда?

— Он ещё спрашивает! — фыркнул капитан, — В Советскую Армию!

И зачитал приказ министра обороны СССР о призыве на действительную воинскую службу граждан, достигших призывного возраста.

Обалдевший Слава пытался трепыхаться, типа: «а я не хочу!», но его слушать не стали.

— Или силу применить? — сдвинул брови капитан, так, кстати, и не представившийся.

Пришлось одеться. Наспех глотнув остывшего чаю с кусочком торта, Слава робко спросил:

— Письмо, хоть, родителям написать можно?

— Можно, только быстро, — разрешил капитан, нетерпеливо притоптывая ногой.

И призывник написал:

«Мама и папа! Меня забрали в армию. Куда — не знаю. Целую, Слава»

— Я готов.

Капитан осмотрел его с головы до ног:

— Золотые часы лучше дома оставь.

И Слава снял «Буран» и надел старенькую «Победу».

На улице его посадили в военный уазик-буханку и увезли. Сидевший на лавочке у соседнего подъезда агент Лом удовлетворённо хмыкнул. Не спеша дошёл до телефона-автомата и позвонил на контактный номер.

— Алю! — раздался в трубке старушечий голос, — Ето ктой-то?

— Кто надо! Передай Вовану: сегодня в 9.30 к человеку друзья приехали и увезли на рыбалку.

«Рыбалка» означала флот.

— Ага… Записываю: … на рыбалку.

Лом, улыбаясь, повесил трубку.

Уже в половине одиннадцатого Кришан снял сигнал и позвонил Викранту:

— Есть новости, вир джи.

Даже по внутреннему телефону он избегал говорить о конкретных вещах.

— Зайди ко мне.

— Уже иду!

Войдя в кабинет посла, Кришан доложил:

— Всё в порядке, вир джи. Наш знакомый уехал… ловить рыбу.

— О! Всё получилось? — обрадовался Викрант.

— Да. И карма наша не пострадает. Военком всего лишь исполнил свои служебные обязанности, а молодой человек — свой долг перед родиной.

Произнеся это, Кришан скупо улыбнулся.

За обедом Ананд встретился с Викрантом.

— Я поговорил с махарани Шьямой, всё ей объяснил про мантру и её воздействие. Она обещала, что…

— Уж не нужно, — перебил его Викрант, — Я решил проблему по-другому. Парня сегодня призвали в Советскую Армию. Вернее, во флот.

Ананд не выказал удивления, ибо знал о возможностях махараджи.

— Для махарани это будет очень травматично…

— Ничего! — пожал плечами папаша, — Поплачет-поплачет — и успокоится.

— Не так просто, господин, не так просто… Сильные переживания часто могут привести к… беде.

Викрант пропустил это мимо ушей.

Тем временем уазик остановился у ворот, выкрашенных зелёной краской и украшенных красными звёздами. Воинская часть.

— Выходи! — скомандовал капитан, и Слава вылез на свежий воздух.

Куда его привезли, он не имел понятия: ехали более часу, окна в машине были закрашены.

— Пойдём, — поманил его рукой капитан, и все четверо вошли в здание, оказавшееся чем-то вроде поликлиники.

«Врачебный осмотр, в смысле, медкомиссия» — понял Слава.

Начали с терапевта. Быстро послушав сердце и лёгкие, докторша померила давление и шлёпнула в карточку штамп «Здоров». То же самое повторилось в кабинетах, снабжённых табличками «Ушник», «Глазник», «Зубник». В кабинете хирурга потребовалось раздеться.

— Всё снимай, трусы тоже, — распорядилась молоденькая медсестра, едва ли не ровесница Славы.

Заметив сомнение, смущение и конфуз на его лице, улыбнулась:

— Снимай-снимай, я отвернусь!

Слава поверил и снял трусы. А она не отвернулась! Пришлось умереть со стыда. Хирург, толстый дядька в белом колпаке набекрень, заставил надуть живот, потыкал пальцем в паху, покатал в пальцах яички. Затем велел нагнуться и раздвинуть ягодицы.

— Ага! Годен куда попало! — удовлетворённо бормотнул он, — Ты сам-то, в каких войсках служить хочешь?

— Ни в каких, — буркнул Слава, — Разве там не видно?

И нечаянно громко пукнул. Медсестра захохотала. Пришлось умереть второй раз.

— Всё, можешь одеваться.

Торопливо натянув свои одёжки, Слава покинул кабинет. Скучающий капитан кивком показал направление. Столовая. Оба поели. Нормальный такой обед, без особых изысков, впрочем. Затем, поднявшись на два этажа, капитан вошёл со Славиной медицинской картой в кабинет без таблички и вскоре вышел обратно.

— Заходи!

В кабинете сидело трое: подполковник, майор и капитан третьего ранга.

— Ну, что, товарищ Коренюк, повезло тебе, — широко улыбнулся моряк.

— В смысле? — захлопал ресницами Слава.

— На Чёрное Море поедешь, в город-герой Севастополь. Будешь украшать своей персоной морскую пехоту! Смотри у нас, не подкачай!

Все трое захихикали.

«Сами у себя смотрите и подкачивайте!» — хотел сказать Слава, но промолчал, конечно.

— Свободен!

Повернувшись через правое плечо, парень покинул помещение. Тот же капитан, но уже без конвоиров, отвёз его на вокзал. Через два часа они сели на поезд «Москва-Севастополь». Попутчиков в купе не было.

Вера Андреевна досадливо выругалась простыми русскими словами: лифт опять не работал! Пришлось подниматься на свой седьмой этаж пешочком. Руки оттягивала авоська с десятью килограммами картошки, и сумка с тремя пакетами молока, двумя бутылками кефира, килограммом творога и полукилограммом сметаны. А ещё там лежало восемьсот граммов вонючего дорогобужского сыра, любимого мужем, полкило сливочного масла и килограмм кофе в зёрнах. Отдуваясь, женщина вошла в прихожую и позвала:

— Славик! Ты дома?

Ответа не было.

«Наверное, на велике катается…»

Но велосипед был на месте!

«Куда сын делся?» — попыталась угадать Вера Андреевна, входя в кухню, и немедленно получила ответ: на кухонном столе лежал листок в клеточку, а на нём знакомым почерком было написано:

«Мама и папа! Меня забрали в армию. Куда — не знаю. Целую, Слава»

— Как, в армию?! В какую ещё армию? — ахнула мать, уронив сумку, — Что за шутки дурацкие?

Один из пакетов лопнул, и молоко растеклось безобразной лужей. В этот момент зазвенел телефон. Вера Андреевна рванулась к нему:

— Алло!!! Славик?!

— Ой, здравствуйте, Вера Андреевна, это я, Шьяма! Можно Славу услышать?

Горло мадам Коренюк свело спазмом:

— Шьямочка… Его нет… Я ничего не понимаю!

— Как это, нет? — удивилась девушка, — Да, что случилось-то?

— Пришла домой, а на столе записка: забрали в армию, а куда — неизвестно!

— В армию?! Почему?!

— Ы-ы-ы-а-а! — раздались в ответ рыдания.

Разговор прервался…

Через час пришёл с работы отец и тоже впал в изумление.

— Ему же восемнадцать только вчера исполнилось! А институт как же?

Попытка дозвониться до военкомата не увенчалась успехом: никого нет, только дежурный, который справок не даёт. Удалось только выяснить, что военком принимает по личным делам как раз завтра, с двух до четырёх. На следующий день, отпросившись после обеда на работе, папа Серёжа поехал в сие учреждение лично.

Отстояв час с четвертью в очереди, вошёл в цитадель министерства обороны.

— Слушаю вас, — скучным голосом предложил подполковник Зайцев, забыв поздороваться.

— Э-э… мой сын, Вячеслав Коренюк… его вчера забрали в армию…

— Вы хотите сказать: «призвали»? — веско уточнил военком.

— Да… призвали… Почему?

— Странный вопрос, товарищ! Ваш сын достиг призывного возраста, вот и призвали.

— Но ему только позавчера исполнилось восемнадцать!

Подполковник изобразил на лице удивление:

— Да-а? Странно… Щас уточню!

Нажатие кнопки интеркома привело к возникновению в кабинете прапорщика.

— Что там насчёт Коренюка такого? Его вчера призвали.

— Товарищ подполковник! Он же полгода от призыва уклонялся! Вот капитан Дюков его вчера по утрянке и выцепил.

— Какие полгода! Вы что! — завопил Коренюк-старший, с грустью осознавая, что, даже если и произошла ошибка, сына уже не вернёшь.

Прапорщик ушёл куда-то и вернулся с какими-то папками. Вместе с военкомом принялся в них копаться.

— Да это не тот Коренюк! Ты адрес перепутал! — вскричал, наконец, интриган-подполковник.

— Виноват! — понурился прапорщик, — Больше не повторится! А правильного Коренюка мы завтра же…

На самом деле виноват он не был, ибо ещё в пятницу получил устный приказ товарища Зайцева послать команду за В. С. Коренюком, уклонистом. Приказ был подкреплён двумя бутылками водки и поздравлением с праздником взятия Бастилии парижскими коммунарами. Прапорщик отличался умом и сообразительностью, поэтому замечательно подыграл начальству. Начальство напустило на себя строгий вид:

— Мы не извиняемся, товарищ Коренюк. Время тревожное, империалисты козни строят бесперечь. Каждый боец на счету.

— Куда, хоть, Славика служить послали? — уныло осведомился Сергей Егорович, — И в какое войско?

— Не знаю, — развёл руками хитрец-военком, — Мало ли, куда его призывная комиссия определила. В лётчики, в танкисты… Может, в Пензу, а может — и на Камчатку. Да вы не волнуйтесь! Впрочем… постараюсь узнать.

Так и ушёл отец собственного единственного сына несолоно хлебавши, обуреваемый нехорошими предчувствиями. Ну, как же: вдруг в Афганистан?

Глава четвёртая

В Севастополе Славу привезли в воинскую часть. Она была спрятана от посторонних глаз на берегу моря, в Камышовой бухте. Выдали форму, в том числе и берет, накормили ужином и показали койку, где спать.

Мы не будем подробно описывать службу. Всё происходило обычным порядком, согласно уставу. Курс молодого бойца, политзанятия, дедовщина (ненавязчивая и не унижающая достоинство, вполне можно было стерпеть). Слава научился стрелять, плавать с аквалангом, освоил рукопашный бой. Даже мог и кирпичи ломать кулаком и ребром ладони! Ну, и много чему ещё научился. Ему, как золотому значкисту ГТО и перворазряднику по гимнастике, все физические упражнения были не тяжелы.

На принятие присяги приехали родители. Вера Андреевна, к великому смущению парня, измочила слезами всю форменку.

— Сыночек! Как ты похудел!

— Нормально, мам. Кормят хорошо и в добавке не отказывают. Просто нагрузки большие. Марш-броски, то, да сё…

Папа Серёжа, в армии не служивший (и во флоте тоже), поинтересовался:

— А что самое трудное, а, рядовой Коренюк?

Слава приосанился:

— Я не «рядовой», а «матрос»! Прошу не путать с сухопутчиками! А трудности… дисциплина, пожалуй.

Он понизил голос:

— А ещё… письма Шьяме писать нельзя! Всякие контакты с иностранками запрещены. Мам, ты ей позвони, объясни, как и что… успокой…

— Обязательно!

Родители уехали слегка успокоенные: не в Афганистане сынок, а на Чёрном Море служит, и у начальства на хорошем счету!

А дело было так: командир части, капитан второго ранга Бабкин, готовился к поступлению в академию, но испытывал трудности с языком вероятного противника. Узнав, что матрос Коренюк закончил спецшколу и отлично владеет английским, быстренько оприходовал его в качестве репетитора. И Слава дважды, а то и трижды в неделю поправлял начальнику произношение, растолковывал грамматику, заставлял писать сочинения на тему «Как я провёл лето» и «Кем я стану, когда вырасту», а также читать роман Сомерсета Моэма «Театр» и потом пересказывать. Всё это происходило у капитана второго ранга на дому, где его добросердечная супруга Нина Фёдоровна обязательно поила матросика чаем с всякими вкусняшками. Прекрасный бонус к казённым пищам! И увольнительные в город знаток английского языка получал чаще, чем другие сослуживцы.

Через полгода Славе было присвоено звание «старший матрос». Несмотря на мирное время, ему приходилось участвовать и в боевых операциях.

В ноябре умер Брежнев, и Советский Союз возглавил Андропов. А в марте крымские татары захватили посёлок Каменка. Условия, выдвинутые ими, были такие: Крым выходит из состава Украинской ССР и становится самостоятельным исламским государством. Ну, и плюс сто миллионов долларов для лёгкого старта. История эта в средства массовой информации не попала, потому что запретили. Андропов приказал действовать максимально жёстко, чтобы впредь не баловались, и две роты морпехов отправились на задание. Всем выдали бронежилеты и каски, по две гранаты и по четыре магазина. На рассвете посёлок был окружён. Капитан Извольский крикнул в мегафон:

— Предлагаю бросить оружие и сдаться! В этом случае вам всем гарантируется жизнь!

В ответ из одного из домов раздался выстрел из винтовки. Пуля ударила капитана в самую середину, заставив согнуться.

— Вот сыновья самки свинской собаки! — грустно посетовал он, спрыгнув в окоп, и грязно выругался.

В воздух взвилась зелёная ракета — сигнал к наступлению. Вместе с другими бойцами Слава покинул окоп и пошёл вперёд. Приказ был стрелять на поражение, и он нервничал: стрелять-то придётся в живых людей, хотя бы и преступников! Вот его отделение поравнялось с первым домом, со вторым…

— Корень! Проверь! — приказал мичман Лесных.

Держа автомат наготове, Слава толкнул дверь. Никого! … А, нет, на чердаке что-то шуршит! Осторожно поднялся по крутой лестнице, наступая на ступеньки у самого краешка, чтоб не скрипели. Вот и люк. Приподнял тяжёлую крышку… Ба-бах! По каске хлестнула картечь.

«Охотничье ружьё!» — понял Слава, — «Как же его, стрелка этого… сковырнуть, а?»

Решив не заморачиваться, он снова приоткрыл люк и аккуратно катанул гранату Ф-1, после чего спрыгнул на пол и спрятался под лестницей. Взрыв! Поднявшись на чердак уже без опаски, Слава увидел двух подростков лет четырнадцати. Мёртвых. Ружьё у них было только одно… Так парень впервые увидел смерть.

На улице мичман спросил:

— Разобрался с гадами?

— Да… мальчишки совсем…

Командир молча кивнул и показал: вперёд!

То тут, то там слышались как одиночные выстрелы, так и автоматные очереди. Боевые тройки морпехов слаженно зачищали дом за домом от террористов. Вот и двухэтажное здание поселкового совета. До него оставалось метров пятьдесят, когда в одном из окон второго этажа появился человек с винтовкой. Выстрел! Мичман упал, пуля попала ему в ногу. Слава вскинул автомат и длинной очередью превратил стрелявшего в фарш. Было видно, как его разрывает в клочья. Матрос Восканянц, третий член тройки, тем временем оттащил командира в укрытие, к заборчику. Слава присел рядом:

— Давай аптечку!

Кровотечение было не очень обильным, пуля прошла навылет. Разрезав штанину, Слава наложил тугую повязку и сделал инъекцию промедола.

— Командуй, старший матрос Коренюк! — приказал бледный и потный от шока Лесных, — Зачисти поссовет!

— Есть!

И они побежали к зданию. Пока бежали, получили по пуле: Слава в каску, а Восканянц — в грудь. Ощущение было не из приятных, оглушило преизрядно. Одновременно к дверям подбежала тройка старшины Мельникова.

— Корень! Что с командиром? — встревожено крикнул он.

— В ногу ему засадили.

— Ага…

Двери оказались забаррикадированы. Мельников выругался и метнул гранату в окно, затем другую, в соседнее. Все, на всякий случай, упали на землю. Рвануло. Из помещения раздался чей-то вопль боли.

— Вперёд!

Слава рыбкой прыгнул в окно. Перекатился, вскочил: у окна два трупа, он через них перелетел, а в углу залитый кровью бородач целится в него из пистолета! Слава пригнулся и вскинул автомат. Щёлк! Выстрела не последовало.

«Патроны кончились!»

Пистолет выпалил, и пуля ударилась в стену.

«Ну, я тебя щас!»

Выхватив штык-нож, Слава дважды ударил бородатого куда попало. Тот затих. Выбежав из комнаты в коридор, новых врагов не обнаружил. На втором этаже слышались яростные крики и стрельба. Слава разобрал: «Аллах акбар!» Туда! Но, пока добежал, всё было уже кончено: в двух комнатах лежало пять трупов. Угрюмый Мельников сидел на столе, а боец бинтовал ему глубокую борозду от пули на щеке.

— Все целы? — поинтересовался Слава.

— Ага… только меня вот зацепило…

Все вышли на улицу.

«Командира надо в медчасть… А где он?»

Там, где они с Восканянцем оставили мичмана, никого не было!

«Неужели сам ушёл?!»

Но нет! Шагах в двадцати, совсем в другой стороне, Слава увидел, как тётка в чёрном балахонистом платье волочит командира за ноги, а старуха, тоже в чёрном, на ходу тыкает в него ножом.

«Ах вы, самки свинской собаки!»

Щёлкнул вставляемый магазин. Две короткие очереди нашли свои цели. Слава подбежал к Лесных и содрогнулся: лицо и руки его были в порезах.

— Товарищ мичман!

Тот открыл глаза:

— Нормально, Корень…

По рации Слава вызвал санитаров, и мичмана вскоре унесли.

Бой продолжался ещё около часа. Всего было убито и ранено восемьдесят три боевика. Добром в плен никто не сдался. У морпехов никого не убило. Ранило шестерых.

К своему удивлению, и в ту ночь, и в следующую Слава спал спокойно. Кошмаров не снилось, мертвецы не приходили. И совесть нисколечко не мучила: на войне — как на войне!

Через полгода его и ещё троих бойцов, включая мичмана Сташевича, вызвали к командиру части.

— Вам предстоит чрезвычайно важное задание. Пограничники засекли в наших территориальных водах подводную лодку неустановленной национальной принадлежности. Вот здесь, в квадрате 31—20, на глубине двадцати метров, — ткнул он указкой в карту, — Сейчас субмарина уже более трёх часов лежит на грунте. То ли задание выполняет, в смысле, ждёт кого-то, то ли поломалась. Вам срочно предстоит взять её в плен. Вы десантируетесь в миле от точки с вельбота — ближе подойти нельзя, их может вспугнуть шум движка — и скрытно подбираетесь к цели. Выводите из строя винт. Затем сообщите им, что они окружены и должны сдаться. После всплытия радируете пограничникам. Они возьмут вас на борт. Вопросы есть?

— Товарищ капитан второго ранга! Разрешите получить спецоружие. Вдруг они и впрямь шпионюгу какого-нибудь подбирать пришли? Да и из подлодки кто-нибудь вылезти может, — апологетически высказался Сташевич, — Тогда боестолкновение вполне возможно!

— Разрешаю!

И все четверо отправились в оружейку, где им выдали секретные подводные автоматы АПС (Автомат Подводный Симонова), спецножи и набор инструментов. Натянув гидрокостюмы, все рысцой побежали на причал, где уже ждал вельбот типа «Зодиак». Двигатель у него водомётный, шума производит мало, поэтому на нём было лучше всего подкрасться к добыче. Плавсредство рвануло с места так резко, что Слава повалился на Сташевича. Тот беззлобно выругался. За сорок минут все надели акваланги и ласты, поплевали в маски, чтоб не запотевали. Приготовились, в общем. Славе доверили нести тяжеленную бухту каната.

— Здеся! — сообщил моторист-рулевой и ткнул пальцем в волны в сторону норд-оста, — Во-он туда плывите!

На поверхности качался обрывок рыбацкой сети с несколькими пенопластовыми поплавками.

— Пошли! — скомандовал мичман, и все четверо без всплеска перевалились через тугой надувной борт.

Голубая пятиметровая толща воды сомкнулась над головой. Дна не было видно, прозрачность воды оставляла желать лучшего. Видимость метров шесть, не больше. В принципе, вполне достаточно, чтобы плыть уверенно. Но Слава знал, что здесь не очень глубоко: метров двадцать-двадцать пять. Он и глубже погружался, на все пятьдесят! И по подводному ориентированию он был одним из лучших в роте. Сейчас же нужно было не отставать от командира. Сташевич уверенно держал курс, мощно двигая ногами в ластах. Слава шёл вторым. Сорок минут… час… ещё двадцать минут… Мичман остановился и вскинул руку со сжатым кулаком: сигнал к атаке. Все погрузились глубже. Десять метров, пятнадцать… Вот она! Субмарина лежала на песчаной полянке.

«Двести девятая, германской постройки!» — вспомнил спецкурс по иностранным судам Слава.

Трое бойцов, ощетинившись автоматами на триста шестьдесят градусов, остались на месте осуществлять боевое охранение.

Сташевич с инструментами подплыл вплотную к юту и дважды опоясал канатом винт. Замкнул замок. Есть! Дело сделано! Гаечным ключом трижды отстучал по корпусу: «Сдавайтесь вы окружены».

И тут! С зюйд-веста появилось двое на подводном скутере. Чёрные гидрокостюмы, непривычной формы баллоны, отсутствие пузырей выдыхаемого воздуха. Замкнутый цикл! Новинка!

«Прав был мичман! Это их подводники ждали! Ах, как мы вовремя успели!»

Слава снял АПС с предохранителя. Автомат, тоже неизвестной конструкции, был только у одного противника. У второго — только нож. С неожиданной быстротой шпионюга, а может, диверсант, вскинул своё оружье. Три струйки пузырьков рванулись из дула, и матрос Спиридонов, взмахнув руками, застыл в нелепой позе и начал медленно погружаться. Пузырьков выдыхаемого воздуха из его загубника не было. В следующий момент Слава нажал на спусковой крючок. Тах-тах-тах-тах, — раздались негромкие щелчки, и вражеский стрелок расстался с жизнью, получив две стрелы в грудь. Сташевич и Багров двинулись к оставшемуся, делая угрожающие жесты автоматами: сдавайся, сэр! Тот угрюмо подчинился. Спутав ему руки изолентой из ящика с инструментами, Сташевич прощёлкал кастаньетами приказ: подобрать тела Спиридонова и диверсанта, а также скутер. Сам с пленником принялся всплывать на поверхность.

«Правильно, скутер в хозяйстве пригодится!» — одобрил Слава, хватаясь за удобную скобу и всплывая.

Багров волок трупы.

На поверхности Сташевич расчехлил рацию, назвал свой позывной и продиктовал какие-то цифры.

— Принято! — прохрипел в ответ радостный голос.

Ждать пришлось почти полчаса. Подошедший пограничный сторожевой корабль поднял на борт всех.

— А что вас так много? — удивился старший помощник, встречавший команду, — Было сказано: четверо!

Он не сразу понял, что двое мертвы.

— Вот, боестолкновение произошло… в последний момент, — объяснил Сташевич, сняв маску и высморкавшись, — Один наш, один ихний… ещё один сдался.

— Ну, вы ваще-е! — покрутил головой старпом.

— Там ещё скутер ихний…

— Боцман! Поднять на борт вражескую технику!

— Есть!

Моряки выловили буй. На всякий случай стеречь субмарину отправилось четверо пловцов: вдруг кто-нибудь вылезет и распутает винт?

— Вас всех приглашаю откушать чаю! — улыбнулся старпом.

И трое морпехов, сняв гидрокостюмы и облачившись в сухие одежды, пошли пить чай. С шоколадом, рассыпчатым печеньем и (строго между нами!) грамулькой рому. Тем временем и субмарина всплыла, так как капитан понял тщетность усилий тронуться с места.

За это успешно выполненное задание старшего матроса Коренюка наградили Орденом Красной Звезды. А за спасение командира во время операции в Каменке — медалью «За Отвагу».

Были и другие боевые эпизоды: отлов троих бежавших из мест заключения особо опасных преступников, пытавшихся на захваченном катере уйти в Турцию. Участие в поиске затонувшего английского фрегата времён Крымской Войны и подъёме с него ценностей, во время которого пришлось резаться под водой с конкурентами. Пресечение попытки угона в Турцию эскадренного миноносца мятежным экипажем. К счастью, в последнем случае стрелять не пришлось. Эти эпизоды достойны расширения их до отдельного романа каждый!

К концу второго года службы Славу вызвал замполит части, капитан третьего ранга Рысцов.

— Ну, что, старший матрос, как думаешь жить дальше? Служить тебе ещё всего год остался.

Слава подобрался:

— После дембеля… демобилизации в институт хочу поступать. В медицинский.

Замполит закурил и спросил вкрадчиво:

— А нет ли желания на сверхсрочную остаться? Или в военное училище поступить? Ты же один из лучших бойцов! Комсомолец, морально устойчив, политически грамотен… Ни одного взыскания! Орден, медаль… Кому ещё Родину защищать, как не тебе?

Слава задумался. В стране протекала «Пятилетка пышных похорон». Процарствовав всего ничего, умер Андропов, успев, впрочем, навести шороху. Теперь правил Черненко, на которого без слёз не взглянешь… Ходили нехорошие слухи о сокращениях в армии.

— Нет, товарищ капитан третьего ранга, я к военной службе не склонен.

Рысцов, подумав, предложил:

— А если в военно-медицинскую академию? Будешь военврачом! Офицером! Звания, зарплата, на пенсию раньше гражданских!

Слава на этот финт не поддался: да, офицерское звание, да, большая зарплата и ранняя пенсия… но бесплатный сыр только в мышеловке бывает! Запросто законопатят после окончания служить на какую-нибудь Камчатку… или, того пуще: на Новую Землю. Да и не хотелось ехать в Ленинград. А если он в Москве институт окончит, то его, как москвича, в Москву и распределят!

— Нет, я в Москве учиться хочу.

Замполит вздохнул:

— Ладно, что ж… Вот, приказ командира: поедешь в отпуск четвёртого июля. Как положено: десять дней, не считая дороги. Распишись!

Кавторанг Бабкин всего две недели, как успешно сдал экзамены в Академию, в том числе английский язык на «отлично». Слава понял, что предоставленный отпуск — это его благодарность.

— Есть расписаться!

«Вот здорово! Как раз получится день рождения с родителями отпраздновать!»

Посмотрев на подпись, Рысцов поинтересовался:

— Девушка-то есть?

— Так точно.

Замполит удивился: никаких писем девушке или девушкам старший матрос Коренюк никогда не писал!

— А кто она?

Слава вздохнул и ответил чистую правду:

— Принцесса!

На автовокзале старенький Икарус вызвал чувство умиления: два года на таком не катался! Всю дорогу не отлипал от окна: крымское лето, яркое буйными красками, радовало глаз! На одной из остановок купил кулёк роскошной клубники у какой-то бабульки. Предусмотрительно помыв ягоды под струёй воды из колонки, наслаждался весь остаток дороги до Симферополя. Сойдя с транспортного средства, не удержался, похлопал по борту:

— Спасибо!

Пешком, ибо было недалеко, пошёл на вокзал. Нетяжёлый чемоданчик оттягивал левую руку. Как красиво и людно кругом! Большой город, а? В Севастополе, когда удавалось гулять в увольнении, людей было меньше. Или это только кажется так?

У самого вокзала встретился патруль. Лейтенант и два бойца. Слава остановился и отдал честь, как положено.

— Куда направляемся, товарищ старший матрос? — поинтересовался лейтенант, сдвинув брови.

Бойцы уважительно разглядывали орден и медаль на груди форменки.

— В отпуск, в Москву, товарищ лейтенант! — гордо ответил Слава и показал документы.

— А зачем вы губы накрасили? Вы что, из… этих?

Слава обомлел: накрашенные губы?!

— Губы?! Ах, это я клубнику ел!

Все трое засмеялись.

— Счастливого пути!

В поезде ему досталась верхняя полка. Соседи (вагон был плацкартный) подобрались удовлетворительные: две тётечки средних лет, сумрачный неразговорчивый дядька и парень с железными зубами. Уже через час дядька дёрнул Славу за ногу:

— Слезай, моряк, водку пить будем! Третий нужен!

Слава свесился с полки: на столе уже лежала закуска. Серый душистый хлеб, розовое, как утренняя заря, сало, лучок-чесночок и банка солёных помидоров. А также варёные яйца — как же без них в поезде? Проглотив слюну, ибо завтракал он на рассвете перед тем, как покинуть часть, Слава вежливо отказался:

— Не пью я, дяденька.

Соврал. Выпивал, конечно, с сослуживцами иногда. Но только не с незнакомцами. Мичман Иваницкий однажды в пивной перебрал и обнаружил себя в куче мусора без денег, документов и формы. Совершенно голый, даже носки сняли! Скандал был большой, мичмана уволили из рядов.

— А что так? — хором изумились все жители купе, — Торпеду подшил?

— Не, мне мамка не позволяет.

После долгого потрясённого молчания дядька пожал плечами:

— Ну, была бы честь предложена…

Слава спрыгнул на пол и отправился в вагон-ресторан. Денег у него было не то, чтобы много, но достаточно для маленьких удовольствий.

Войдя в общепит-на-колёсах, парень потянул носом: так, борщ, гороховый супчик, котлеты… нет, тефтели с рисом, гуляш! Годится!

Время было едва за полдень, поэтому свободные столики имелись. Заказав официантке в грязноватом фартуке борщ, гуляш и компот, Слава с аппетитом принялся за еду. Когда он уже доедал второе, к нему подсела деваха. Постарше его лет на… несколько. Условно красивая. Слава обратил внимание, что косметика была явно наложена накануне вечером — слегка размазаны тени под глазами. Села она не напротив, а рядом, притиснув парня к окну.

— Солдатик! — игриво обратилась к нему сия дама, — Шампусика со мной выпьешь?

— Нет, — буркнул сквозь набитый рот Слава.

Шкодливая рука легла под столом на коленку.

— Тогда, может, пойдём, пошалим? Всего четвертной!

Слава догадался, что это проститутка.

— Не могу! Я фенилкетонурию* подхватил. Вот, в Москву лечиться еду.

*фенилкетонурия — болезнь крови. Не заразная

Научное непонятное слово отпугнуло барышню на раз!

Подхихикивая, Слава допил компот и вернулся в свой вагон. Забрался на свою полку и принялся смотреть в окно. Попутчики внизу шумно играли в подкидного «Дурака». Повертевшись и почитав «Димитриос Ништяк» Тамигина, купленный в дорогу на Севастопольском автовокзале, Слава с наступлением темноты задремал.

«Здорово Тамигин пишет! Прямо, как этот… Чехов! Только лучше…»

Такая была последняя мысль.

Проснулся он в полночь от воплей обеих тёток.

— А-а-а!!! Украли!!!

Их голоса, слившись в унисон, были подобны аварийной сирене. Слава, привыкший неоднократно вскакивать по тревоге, спрыгнул с полки прямо в ботинки — казарменный трюк, доведенный за два года до совершенства.

— Деньги! — продолжали вопить тётки, — Вещи!

— Кто?!

— Да этот, который с нами…

Слава огляделся: парня с железными зубами не было. В этот момент поезд дёрнулся: кто-то сорвал стоп-кран. Состав заскрежетал и остановился. Все попадали друг на друга. Вывернувшись, Слава выскочил в тамбур. Дверь была открыта, и при свете ущербной луны виднелся силуэт человека, пересекавшего полосу отчуждения с сумкой в руках.

«Врёшь, не уйдёшь!»

И наш морпех прыгнул. Перекатившись через плечо, рванул за ворюгой. Тот, услышав топот, остановился и обернулся. В руке хищно блеснуло лезвие ножа.

— Не рыпайся, морячок! Попишу! — прошипел железнозубый, делая угрожающие выпады.

Слава не испугался. С разбегу врезал ногой по руке, и нож улетел в кусты. Добавил правым прямым в солнечное сплетение. Противник (хотя, какой это противник? Мелкий уголовник!) рухнул и затих.

Со стороны поезда уже бежали какие-то люди. Толстая проводница, задыхаясь, схватила Славу за шиворот:

— Ага! Попался, ворюга!

— Да это не я! — возмутился Слава, — Это он!

Подбежал милицейский сержант, сопровождаемый одной из обокраденных тёток.

— Вот, товарищ сержант, задержал я его… — показал на сбитого с ног вора Слава, — У него ещё нож был. Во-он туда отлетел!

— Зрозумел! — утёр взмокревший лоб немолодой сержант, — Щас найдём… А тебе, моряк, благодарность от меня!

Светя фонариком и ругаясь, он довольно долго ползал в кустах, но нож нашёл. Задержанный всё это время не приходил в сознание. На всякий случай сержант надел на него наручники.

Короче, с помощью любопытных пассажиров погрузили бесчувственное тело в поезд и продолжили путь.

Приведя Славу в служебное купе, сержант составил протокол.

— В отпуск, что ли?

— В отпуск…

— Ну, хай тебе щастит!

И Слава вернулся на свою полку. А поздним утром поезд пришёл в Москву! Отпускник решил выпендриться: взял такси. Герой он, или где? До дома настучало четыре рубля с небольшими копейками. Пассажир дал водителю пятёрку и важно сказал:

— Сдачи не надо!

Лифт опять не работал. Шагая тренированными ногами через две ступеньки, Слава быстро взбежал на свой этаж и нетерпеливо позвонил в дверь. Суббота, родители должны быть дома!

Открыла мама.

— Ой!!! Сыночек!!!

— Маманя!!!

Вся грудь моментально намокла от слёз.

— Серёжа! Серёжа! Славик приехал!

Выбежал отец с паяльником в руках:

— О! На побывку едет молодой моряк! Грудь его в медалях, а корма в ракушках?

Слава обнял отца. Все прошли в комнату.

— Что ж ты телеграмму не дал?

— А я сюрпризом… Вот, десять дней, не считая дороги.

Мать засуетилась, накрывая на стол. Время было обеденное. Слава сидел, блаженно откинувшись на спинку стула.

«Дома! Дома!»

За едой разговаривали о том, о сём. В основном отпускник говорил. За десертом (вафельный шоколадный тортик), Слава спросил:

— А Шьяма… Вы о ней ничего не писали, а я не спрашивал, потому что нельзя.

— Один раз только позвонила, — развела руками Вера Андреевна, — В тот день, когда тебя забрали. А потом — всё! Ни слуху, ни духу…

Глава пятая

В тот роковой понедельник Шьяма проснулась в отличном настроении. Накануне она досыта нацеловалась с Вячеславом на балконе — губы до сих пор толстые, как лепёшки!

«Всё идёт по плану! Жаль, на ночь не получилось остаться… Родителей застеснялся, глупенький милёнок! Ну, ничего, не сегодня-завтра я тебя прижму к стенке, не вырвешься! И тогда ты будешь полностью мой, а я твоя! Насовсем и навсегда!»

Встала, критически осмотрела себя в трельяже: вроде, ничего… Нет, все-таки щупловата! Поэтому комплексную зарядку делать не стала, ограничилась лишь маханием рук, чтобы кровь разогнать. На завтрак потребовала яичницу из трёх яиц с беконом и белую булочку с маслом. Как там сказало армянское радио?

«Мужчина не собака, на кости не бросается!»

После завтрака позвонил отец, напомнил, что в полдень они едут на ланч в британское посольство. Не имея жены, он теперь ездил на официальные мероприятия с взрослой дочерью в качестве дамы-хозяйки. Шьяма старалась соответствовать, как могла, хотя чаще всего ей было скучно. Зато за это платили зарплату!

Вот и сегодня тоже скучища. Мужчины кучкуются отдельно от женщин, обсуждают мировые проблемы. Дамы ревниво оглядывают друг друга: у кого какое платье, бусы и серьги. Шьяма надела синее платье от Шанель, которое ей очень шло, и было в тон глазам, а из аксессуаров только жемчужную брошку и жемчужные же серьги. К ней подошла жена французского военно-морского атташе. К слову, она была второй женой, а значит, очень молодая, всего двадцати пяти лет. Звали её Жаклин.

— Привет!

— Привет, — отозвалась Шьяма и потянула носом: духи на атташихе были незнакомые!

«Как бы узнать, что за бренд… ненавязчиво»

— Окончила школу, я слышала?

— Да, вот, недавно…

Жаклин прищурилась:

— Замуж выходишь?

Шьяма опешила:

«Во, надо же, как быстро слухи расходятся! Ведь, всего неделя прошла с выпускного!»

А вслух сказала:

— Ну… замуж — не замуж, но кандидат в мужья определился.

Жаклин аж завибрировала:

— Да ты што-о! И кто он?

Шьяме не очень хотелось говорить на такие интимные темы, тем более, что Жаклин не была её подругой. Но…

«Всё равно узнает, так или иначе!»

— Одноклассник. Красивый и мускулистый… везде.

Жаклин завистливо засопела: муж, contre-amiral*, старше её на тридцать лет, был тщедушен телом и здоровьем. Похвастаться мужской силой также не мог. Углублять тему она не стала.

*contre-amiral — контр-адмирал, франц.

Дамы поболтали ещё немного о том, о сём. Шьяме удалось выяснить, что заинтересовавшие её духи оказались японскими!

Потом подошли две послихи: немка и итальянка.

— Шьяма, дорогая! Не споёшь ли ты для нас?

И девушка села к роялю. Взяв несколько аккордов, запела:

В кейптаунском порту,

С пробоиной в борту

«Жаннетта» поправляла такелаж!

Но прежде, чем уйти

В далёкие пути

На берег был отпущен экипаж.

Дамы сгрудились вокруг исполнительницы и восторженно внимали. Те, кто хорошо владел русским языком, шёпотом переводили тем, кто не очень.

Французские моряки искали женщин и вина, но напоролись на англичан! Все затаили дыхание! И дело дошло до кульминации:

Французы были все раздражены!

И кортики достав,

Забыв морской устав,

Они дрались как дети Сатаны!

Но спор в Кейптауне

Решает браунинг!

И англичане начали стрелять!

Французы потерпели поражение.

…

Их клёши новые залила кровь!

— I didn’t get it! — воскликнула шёпотом немецкая послиха, — Was it: «Blood covered their trousers?»

— Yes, it is! — заломила руки итальянка.

— So, the Englishmen shot them at the legs?

— No! I think they shot off thе balls!

— Oh, mein Gott!*

*Я не поняла! Это было: «Кровь покрыла их брюки?»

Да! Именно так!

Значит, англичане стреляли по ногам?

Нет! Я думаю, что они отстрелили яйца!

О, мой бог! — англ. и нем.

Тётки дружно ахнули, а потом и прослезились, когда узнали, что «не взошли на борт четырнадцать французских моряков». Для них эта песня была… была… Совершенным откровением! Где бы они услышали подобный шансон?

На бис Шьяма спела про сотрудницу НКВД Лёльку, всю ночь гулявшую с понравившимся ей парнем, носившем кепку набок и золотой зуб…

…

И весь день ей мерещился парень

В кепке набок и зуб золотой.

А под вечер начальник угрозыска

Отдаёт ей приказ боевой:

Кончить парня в тринадцатой камере,

В кепке набок и зуб золотой!

Лёлька скрепила сердце и выполнила приказ!

Входит в камеру шаткой походкою,

И прицел был дрожащей рукой.

Грянул выстрел и помер парнишка!

Пулей выбило зуб золотой…

Слушательницы рыдали, переживая за погубленную любовь. Шьяма уехала с приёма вся покрытая поцелуями.

Дома, отдышавшись, долго стирала с плеч, щёк и ушей губную помаду. Затем выпила кофе, чтобы сосредоточиться. Посмотрела на часы: скоро шесть. Придвинула телефон и накрутила номер. Ту-ут… Ту-ут… Ту-ут…

— Алло!!! Славик?! — раздался в трубке запыхавшийся голос.

— Ой, здравствуйте, Вера Андреевна, это я, Шьяма! Можно Славу услышать?

— Шьямочка… Его нет… Я ничего не понимаю!

«Прямо, сипение какое-то… душат её, что ли?» — удивилась девушка.

— Как это, нет? Да, что случилось-то?

— Пришла домой, а на столе записка: забрали в армию, а куда — неизвестно!

— В армию?! Почему?!

— Ы-ы-ы-а-а! — раздались в ответ рыдания.

Шьяма бросила трубку. Голова закружилась, пришлось лечь на диван…

«Это папины интриги! Вячеслав ему не пришёлся по сердцу… вот он и устроил, чтоб его в армию забрали!»

Она знала об огромных возможностях отца, хотя бы и в чужой стране. Отчаяние сжало сердце. Советская Армия… там служат долгих два года! И неизвестно, куда парня запихнули, Советский Союз огромен и бескраен, воинские части от Калининграда до Сахалина… А ещё Заполярье и Средняя Азия! Как узнать хоть что-нибудь? Как связаться? Как помочь? Хотя… как тут поможешь! Подумав, позвонила Паше Гречко:

— Алё, Паша! Это Шьяма.

— О, привет!

— Слушай, тут Славика в армию забрали сегодня…

— Нифига себе! Ему ж только вчера восемнадцать исполнилось! — удивился внук маршала.

— И тем не менее. Как бы узнать, куда его… законопатили?

— Ну… это надо в военкомате спросить…

— Паша! Помоги мне, пожалуйста!

— Л-ладно… — с запинкой произнёс парень, — Постараюсь. Позвони мне завтра, ага?

Утром в военкомате района «Сокол» раздался телефонный звонок.

— Военкомат, — буркнул дежурный прапорщик, не представляясь, ибо язык пересох после вчерашнего празднования взятия Бастилии парижскими коммунарами.

— С вами будет говорить генерал-полковник Гречко, командующий Московским Военным Округом, — раздался в трубке строгий бесцветный голос.

Клик! Другой голос, начальственный бас, заполнил дежурку (прапор с испугу включил громкую связь):

— Генерал-полковник Гречко. Кто на связи?

Прапорщик, вытянувшийся в струнку, проблеял в ответ:

— Д-дежурный по военкомату прапорщик Сухо… отвёртко… Суховерко!

— Соедини меня с военкомом… Сухоотвёртко!

— Есть! — рявкнул служивый.

Забыв от страху об интеркоме, он заорал во всё горло:

— Товарищ подполковник!!! Вас к телефону!!! Генерал-полковник Гречко!!!

Услышав этот вопль, военком Зайцев в пять прыжков оказался в дежурке.

— По… па… подполковник Зайцев у аппарата!

Бас пророкотал:

— Вопрос к тебе, попаполковник: в какую воинскую часть отправлен служить Коренюк Вячеслав Сергеевич?

«Коренюк?! Какой-такой Коренюк?» — не сразу вспомнил запаниковавший военком, — «Ах, Коренюк!»

Вспомнить, куда делся субъект вопроса, никак не удавалось. Заклинило. Прапорщик, дай ему бог здоровьишка в организм и кладезь с водкою в хату, подсунул бумажку. Зайцев напрягся и прочитал:

— В воинскую часть №33162, товарищ генерал-полковник! Морская пехота, Севастополь.

Бас сгустился грозовой тучей:

— Основание такой срочности? Ему же только в воскресенье восемнадцать исполнилось! Парень хотел в институт поступать!

— Ошибка… ошибочка вышла! Маленькая! Малюсенькая! Мы его с посторонним Коренюком перепутали, злостным уклонистом от призыва! Но мы всё исправим, мы того, правильного Коренюка сегодня же… — обливаясь холодным потом тараторил Зайцев, ожидая, что из тучи вот-вот сверкнёт молния оргвыводов.

«На пенсию отправит… в лучшем случае…»

О худшем случае думать не хотелось и не моглось.

— Понятно, — услышал он в ответ… и связь прервалась.

Вернувшись в свой кабинет, подполковник залпом выпил стакан водки, хотя на часах ещё не было десяти. Стресс надо было снять срочно и обязательно, чтобы сердце не остановилось.

В это же время Паша, довольно ухмыляясь, повесил трубку. Удачно удалось имитировать генерал-полковника, в смысле, папу!

В полдень позвонила Шьяма.

— Ну? Узнал что-нибудь?

— Узнал, — вздохнул бывший одноклассник, — В морскую пехоту его загребли. На три года.

— А… куда?

— В Севастополь.

Сердце девушки оборвалось: три года! В Севастополь, режимный город! Повисло продолжительное молчание.

— Ты, это… — неловко пробормотал Паша, — Им связи с иностранцами… иностранками… запрещены. Ни писем нельзя, ни посылок, ни свиданий. И ты ему не пиши, а то у него неприятности будут.

— Да, Паша. Спасибо, я всё поняла…

Весь остаток дня Шьяма проплакала в своей комнате, даже к ужину не вышла. Она знала, что, если спросить отца напрямик, он просто не ответит, ибо врать ему нельзя никогда и никому. Значит, нечего и пытаться — и так всё ясно.

Отревевшись, принялась думать, как жить дальше. Через два года у отца кончается срок службы, и они уедут в Индию…

«А я останусь в Союзе! Поступлю в институт! В этот… как его… Университет Дружбы Народов! На иностранные языки!»

Иностранные языки Шьяме давались плоховато, в школе она учила французский, но выше четвёрки никогда не поднималась. Но не поступать же на медицинский или экономический!

На следующий же день она поехала на Юго-Запад, где располагался УДН имени Патриса Лумумбы. Не без труда нашла деканат. Скучающая секретарша воззрилась на девушку с выражением плохо скрываемой ненависти на лице: посетительница оторвала её от важного дела — маникюра.

— Слушаю вас.

— Я хочу поступить на филологический… Когда можно подать документы?

Секретарша кивнула:

— Через месячишко. А вы сами с откудова будете? От кого направление на учёбу?

— Я из Индии. Вот мой паспорт.

— С дипломатическим паспортом нельзя! — пренебрежительно скривилась дама, помахивая растопыренными пальцами.

— Но… почему?

— А я почём знаю? Не положено — и всё!

И Шьяма ушла ни с чем.

«А если попросить политического убежища? Тогда можно будет остаться в Союзе просто так…»

Но тогда пострадает отец, потому что скандал будет очень большой: как же, дочь посла попросила политического убежища! Нет, она на это не пойдёт. Короче, так ничего и не придумала.

Отец о Вячеславе не спросил ни разу. Шьяма тоже с ним не говорила на эту тему. А через два года они погрузились в самолёт до Дели. Шьяма не могла знать, что Слава вернулся в Москву тем же утром…

Прилетев в Дели, она первым делом подала заявление на получение гражданского международного паспорта.

— Зачем тебе это? — сделал вид, что удивился отец.

Говорили они по-русски, за много лет такая образовалась привычка.

— Я хочу учиться в Москве, папа. Поступлю в Университет Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы на филологический. Буду учить французский.

— Потри свою лумумбу, — проворчал магараджа, — Французский… А ну-ка, переведи: конь жэрэ́ траву, а пан репу́.

— Что-что? — округлила глаза Шьяма.

— То! Вот ещё: кум прэ силь аж уприв.

— Это не французский, — неуверенно заявила будущая абитуриентка.

— Ещё какой французский! Хотелось бы знать, зачем он тебе?

— Буду переводчиком, литературным критиком, кинокритиком!

— Ха! Все перечисленные тобой профессии мужского пола! А ты девушка. Замуж тебе надо. А в институт — не надо.

Шьяма побледнела:

— Не тебе бы говорить, и не мне бы слушать! В смысле, про замуж. Короче: я буду поступать в Москве на следующий год, хочешь ты этого или нет!

Викрант, поняв, что отговорить дочь от этой глупости не получится, вздохнул:

— Ладно! Я всё подготовлю.

И Шьяме был нанят репетитор по французскому — учительница из Марселя, которой было вменено в обязанности учить ещё двух девушек — китаянку Ю Ли и Санджину Захир. Ю Ли, серебряная призёрка Индии по кунг-фу, по специальности разведчица-диверсантка, худенькая и коротко стриженая, как мальчик-подросток, должна была стать телохранительницей. Санджина же была предназначена на роль прислуги и шофёра (шофёрки?). И та, и другая отслужили в московском посольстве по три года, поэтому русским владели адекватно для поступления в УДН. Тем не менее, Викранту пришлось нанять для них репетиторов, чтобы подтянули их по программе русской средней школы в смысле истории и литературы. Французский язык обеим девушкам был нафиг не нужен, но кто рискнёт ослушаться магараджу? К тому же зарплата была обещана очень щедрая. К приезду тройки в Москве по приказу Викранта была снята четырёхкомнатная квартира на Арбате и куплена Волга.

Слава тем временем дослуживал последний год. На несколько месяцев его послали в абсолютно секретную командировку в Африку, помочь мозамбикским товарищам в их борьбе с коррумпированным правительством, продавшемся с потрохами империалистам. Мозамбикцы в качестве благодарности за помощь Большого Северного Брата клятвенно обещали встать на социалистический путь развития страны. Когда победят и сбросят ярмо империалистического ига. Им щедро выделялись и деньги, и оборудование, и оружие, однако борьбе этой конца-краю было не видно…

В марте 1985 года умер Черненко, последний динозавр эпохи застоя, и к власти пришёл Горбачёв, тут же провозгласивший Перестройку. Народ с воодушевлением ожидал перемен к лучшему. Международная политика Коммунистической Партии в одночасье поменялась. Помощь развивающимся и борющимся за свободу странам резко сократили, или отменили вовсе. Командировка морпехов немедленно прекратилась, и парни благополучно вернулись на родину. Слава счастливо избежал ранений, укусов мухи Цеце, гепатита и малярии. Из Африки он привёз покрытый твёрдым мозолем указательный палец правой руки, так много пришлось стрелять. Ну, и всякие мелкие трофеи, не замеченные проверяющими: спичечный коробок с алмазами, парочку кованых золотых браслетов по два кило каждый (их пришлось покрасить серебрянкой для конспирации), а также попугая Жако по кличке Рубинштейн. Попугай жил в казарме с самого начала, и концу срока научился множеству русских слов и выражений. Чтобы он не вздумал вступать в дискуссии при посадке в самолёт, его пришлось напоить местной тростниковой водкой — целых две столовых ложки! Пернатый впал в нирвану и благополучно долетел до Ташкента в коробке из под обуви.

До дембеля оставалось всего два месяца. Слава наслаждался блаженным ничегонеделанием: дед, он в наряды не ходит, перепоручает молодым. Впрочем, нет, не бездельничал: готовился к поступлению в институт, повторял физику. Слегка заржавевшие мозги скрипели, со скрежетом проворачивая шестерёнки когда-то усвоенных знаний. К сожалению, школьные учебники по этой науке в библиотеке части нашлись только на украинском языке, которым Слава не владел. Это усугубляло. Задачи удавалось решать лишь каждую пятую.

«Ничего, дома поднажму! Да и характеристика поможет поступить, и армейский стаж!»

Сильно веселил Рубинштейн, нравоучительно изрекавший время от времени:

— Кор-рень учения гор-рек, а пор-ртвейн — сладок!

В казарме его все обожали и постоянно угощали винишком.

В конце июня Слава демобилизовался одним из первых. Возвращение его к родным пенатам было подобно триумфам римских императоров! Парадная форма сияла начищенными пуговицами и значками. Лихо заломленный набекрень берет в сочетании с тельняшкой в декольтэ форменки разил всех встречных барышень наповал. Впечатление сильно усугублял Рубинштейн, гордо сидящий на левом плече. Когда Слава позвонил в дверь и отец поинтересовался «Кто там?», попугай, опередив хозяина, нетерпеливо заорал:

— Р-рота, подъём! Вер-рмут! Ёпэрэсэтэ!

Он страдал от похмелья.

Полетав по квартире, он сел к Вере Андреевне на колени и скомандовал:

— На зар-рядку р-раком становись!

Женщина обхохоталась до икоты, и тут же постановила считать Рубинштейна полноправным членом семьи.

Отдышавшись пару дней после объятий отца и профузных слёз матери, Слава принялся за подготовку к экзаменам всерьёз. До подачи заявления оставалось чуть больше двух недель, до экзаменов — сорок дней. Родители засуетились, пытаясь найти сыну репетитора по физике, но — увы! Лето, все в отпусках. Пришлось взвалить эту тяжесть на папу Серёжу. Тупость сына применительно к решению задач приводила его в неистовство, и более получаса он не выдерживал. Тем не менее, в конце концов, Слава навострился решать каждую третью задачу. С грехом пополам. Теорию же он вызубрил так, что от зубов отскакивала. Химия и биология проблем не представляли.

По вечерам, выезжая на велосипеде проветрить мозги, парень думал о Шьяме. Нет, он не полюбил её за время разлуки, но приятные воспоминания об объятиях и поцелуях грели душу. Единственная девушка в его жизни!

«Как она там, в своей Индии? Вспоминает ли меня? А, впрочем, с какой стати? Она была молодая, я молодой был… Увлечение, да. Было и прошло».

Для экзаменов пришлось купить новый костюм: за время службы Слава сильно заматерел, раздался в плечах, да и брюки стали тесноваты.

И вот, наконец, первый экзамен — сочинение. Слава выбрал близкую ему тему: «Коммунизм — это молодость мира!»

Аккуратным почерком написал всё, неоднократно говоренное замполитом по этому поводу. Ну, и добавил немного от себя, но тоже в правильном ключе. Дескать, империализм одряхлел и вот-вот помрёт, раздираемый кризисами и противоречиями, а на смену ему семимильными шагами идёт коммунизм во всей своей юной красе! При этом тщательно избегал слов, в правописании которых сомневался, а также сложносочинённых предложений, чтобы не запутаться в знаках препинания. Получилось удачно: пятёрка!

Вторым экзаменом была биология. Вопросы достались простые: многообразие пород и видов домашних животных и строение клетки. Ещё нужно было решить задачу по генетике. Законы Менделя Слава знал лучше, чем Устав Караульной Службы! Задачу решил запросто, и задачу сидевшей рядом девушки тоже. Ответы на вопросы лились из него, как строевая песня. Тоже пятёрка!

Химия. Тут пришлось поднапрячься: задачи попались трудные, и Слава потратил на них почти всё время, едва успел написать ответы по теоретическим вопросам. Не так полно, как надо бы. Четвёрка.

Физика… Три вопроса и три (!) задачи! Вопросы Слава оставил на потом и принялся сперва за задачи. Уверенно получилось решить одну. Вторую — очень приблизительно. Третью не удалось решить вообще… И, как назло, когда он обратился с просьбой о помощи к сидящей рядом девушке (кстати, той самой, которой помог на биологии), та прошипела:

— Здесь конкурс!

И помочь отказалась.

Результат: трояк.

Итого: семнадцать баллов из двадцати. А проходной балл — восемнадцать! Оставалось надеяться на…

Председатель экзаменационной комиссии, профессор-микробиолог Шишкин, держал в руках документы абитуриента Коренюка В. С.

«Семнадцать баллов… А что он за человек? Ну-ка… Отслужил в морской пехоте. Ни одного взыскания. Награждён Орденом Красной Звезды и медалью «За Отвагу». Характеристика подписанная командиром части и замполитом:

«… характер волевой. Лидер по устремлениям. Неоднократно проявлял личное мужество… служил примером другим бойцам… отличник боевой и политической подготовки…»

А заканчивалась она так: «Родине и Партии предан беззаветно!»

И штатский профессор, особенно впечатлённый последней фразой, вписал фамилию «Коренюк» в списки зачисленных на первый курс лечебного факультета Второго Московского Ордена Ленина Медицинского Института имени Н. И. Пирогова.

В то же самое время Шьяма, Ю Ли и Санджина были зачислены на филфак УДН изучать французский язык!

Глава шестая

Слава протиснулся к доске объявлений сквозь толпу абитуриентов. Для этого пришлось поработать локтями. Вот, список зачисленных на первый курс лечебного факультета:

Александров И. Е.

Андреева Н. А.

Архипов Е. Н.

Амбарцумян Г. А.

Барабанов Г. Ш.

…

…

Иванов И. И.

Иевлева К. Е.

Карекин Н. Н.

…

Дальше, дальше…

…

Коренюк В. С.

«Коренюк! Это же я! Ой, блин!»

Радость, огромная, как небо, всепоглощающая, как море, горячая, как вулкан, затопила сознание парня. Он кинулся к телефону-автомату. Там была очередь: две девушки и пожилой мужчина. В само́й кабине стояла, занимая весь объём, полненькая тётенька в сарафане и громко щебетала: