Он и не подозревал, что в верхнем ящике стола успело скопиться столько всего: какие-то квитанции… письма — древние, на бумаге! — в разорванных конвертах… а может, и не письма, а справки, или списки вещей в дорогу, или газетные вырезки, или что-нибудь еще… Разъехавшаяся колода карт… Две записные книжки, одна с зеленой, а другая с красной обложкой, и из них высовываются бумажки… Ножницы… Железный стержень для шариковой ручки, похожий на ракету, от которой не отделилась пока ни одна ступень… Спичечный коробок, а в нем — скрепки… Открытка с поблекшими цветами… Маленький, но толстенький англо-русский словарь, коричневый, как плитка шоколада, и огрызок карандаша в роли закладки… И что-то еще, много чего-то еще… Нужное? Нет?
Под бумажкой с отксеренным: «Продажа и установка кондиционеров. Телефон…» — лежала еще одна. Чек из супермаркета. Он вынул из ящика обе, собираясь присоединить к другим, лежавшим на столе и приготовленным для отправки в мусорное ведро, и перевернул чек. На обратной стороне шариковой ручкой было написано: «Садовая, 7, 11». Почерк похож на женский, буквы округлые, у семерки тщательно выведены волнистая шляпка и дугообразная перекладинка.
Он встал из-за стола и, продолжая держать бумажку в руке, подошел к окну. Внизу простирался темный двор, поросший деревьями, названия которых он забыл, и кустами, названия которых он не знал. Напротив горели квадраты окон, узорами разбегаясь по невидимой стене. Небо тоже было темным, но в нем угадывалось что-то, похожее на звезды. Судя по круглым часам над диваном, ночь уже предъявляла свои претензии на этот мир, но их еще предстояло рассмотреть. Хотя результат был предопределен. Снизу тянуло горьковатым дымком — где-то жгли сухую листву.
Улица Садовая зигзагами тянулась за рекой, до нее было далековато, однако он все равно пошел пешком, словно подсознательно старался потянуть время. Нога от такой прогулки начала побаливать, и он прихрамывал сильнее обычного. Какие-то люди бродили по тротуарам, надвигался и отдалялся гул моторов и шелест колес, и у перекрестка кто-то играл на скрипке. В реке подрагивали расплывчатые городские огни, но звезды в ней не отражались.
Этот дом он узнал бы даже без подсказки той бумажки, что лежала сейчас в кармане джинсов. Пятиэтажное старинное здание напротив сквера, где возвышался кто-то каменный, бородатый, прислонившись к черному кресту. Под распахнутую дверь подъезда был подложен обломок кирпича. Широкая лестница находилась в полной гармонии с обликом дома — потертые, теперь уже не бело-, а серомраморные ступени, не менее потертые деревянные перила, почти лишившиеся позолоты, незримое присутствие стекающей сверху ковровой дорожки. Он знал, что если прокрутить ленту времени назад, он увидит в этом гулком подъезде себя. Найти бы еще того, кто сумеет крутить время назад… или захочет этим заняться…
Четвертый? Да, четвертый этаж. Две единички на обитой чем-то коричневым двери слева. Из них можно составить букву «V», а можно — крест. Через несколько долгих секунд после звонка дверь открылась, и что-то дрогнуло в сознании: шаблон не совместился с реальностью.
Пожилой тучный холеный мужчина. В глубине прихожей — женщина помоложе и потоньше. Он никогда раньше не видел этих двоих.
— Извините… здесь живет… жила…
— Здесь живу я, — отчеканил мужчина, и отголоски, кувыркаясь, покатились по мраморным ступеням. — А кто жил раньше, не знаю. Я покупал пустующую квартиру.
Женщина за его плечом покивала.
Дверь захлопнулась — именно захлопнулась, а не закрылась, — и дверной глазок слепо глянул на него. Слепо — но непреклонно. Не позволяя появиться ни тени надежды.
Он медленно спустился на площадку между этажами. Широкий мраморный подоконник, покрытый сеткой мелких трещин… Высокое арочное окно… Одна створка была открыта, и в подъезд втекал все тот же запах ранней осени — дым сгоревших листьев. Навсегда сгоревших листьев. Когда раньше он стоял здесь… они стояли здесь… в окне, над деревьями, светила луна.
Сейчас луны не было.
Черное небо вдруг мигнуло всеми своими звездами, почти незаметными из-за уличных фонарей. Мир словно повернулся боком, и в лицо ударил ветер…
Он вздохнул, медленно спустился по лестнице и вышел из подъезда. Он знал, что больше никогда не придет сюда. Бумажку с адресом можно было выбросить. Или вернуть в ящик письменного стола.
Он брел по пустынной улице, совершенно не представляя себе, что делать дальше. Выскочившая из-за ближайшего зигзага Садовой девушка чуть не налетела на него. Остановилась, вглядываясь, и радостно воскликнула:
— Привет, Авось!
Он тоже улыбнулся, хотя настроение у него было на уровне точки замерзания:
— Привет, Ёри…
Студенческие годы давно скрылись за поворотом, но Ёри ничуть не изменилась. Она была все такой же худенькой, подвижной, со стянутыми в хвостик приглаженными рыжими волосами и вроде теми же веснушками. Легкая светлая куртка, джинсики — не хватало только сумки с конспектами и вязанием — Ёри частенько грешила этим на лекциях. И прозвище его она не забыла… впрочем, именно она, кажется, это прозвище и придумала.
— Ты не туда идешь, — убрав улыбку, произнесла Ёри. — Вокзал вон там, — она показала рукой ему за спину. — Забыл?
— Да я как-то не думал… — ответил он и развернулся в обратную сторону. — А мне на вокзал?
— Да, нам на вокзал, — подтвердила девушка у него за спиной. — Может, что-то и получится. Должно получиться.
— Хотелось бы верить… — вздохнул он.
— Во всяком случае, попробуем, — сказала Ёрии легонько подтолкнула его. — Прибавь шагу, как бы не опоздать…
Нога у него уже не болела.
* * *
Привокзальная площадь была безлюдной, как мир в первые дни творения. У бордюра приткнулись пять-шесть такси. Они пересекли зал — редкие пассажиры сидели, жевали, решали кроссворды, дремали — и вышли на перрон. Поезд уже стоял — вереница вагонов, проводники и проводницы, кто-то курил, кто-то кому-то что-то объяснял. На газоне с поблекшей травой стояли чьи-то чемоданы. В окнах вагонов бледнели расплывчатые лица.
— Нам сюда, — деловито сказала Ёри.
— А билеты?
— Авось и так прокатимся, — улыбнулась девушка, и ее глаза блеснули в свете фонарей.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.