Бесплатный фрагмент - Пустой свет

Дорогой читатель,

Эта книга — художественное произведение.

Всё, что ты прочтёшь, — вымысел.

Любые совпадения с реальностью — случайны.

Здесь тьма — не обязательно зло.

А свет — не всегда спасение.

А что, если всё, чему тебя учили, —

лишь занавес?

Ты вправе отвернуться.

Сделать вид, что это просто история.

Или —

посмотреть за кулисы.

Глава 1: Искажённый мир

Они называли это светом. Свет, что жжёт кожу с младенчества. Свет, что требует поклонов, взносов, смирения. Свет, что заставляет молиться, когда твой брат умирает от голода — и благодарить за «великую милость».

Элаар знал этот свет. Он рос под ним. Каждое утро он видел, как старшие в его посёлке склонялись перед Башней Принесения, произнося имена Тех, Кого Мы Благодарим.

Он знал их иконки. Знал их символы. Знал, что любая тень — грех. Что тишина — предательство. Что вопрос — преступление. Он и сам так жил. До вчерашнего дня.

Но что-то начало сдвигаться. Сначала — мелочи. Незаметные, как песчинки в ботинке. Камни у подножий храмов — были составными. Иконы, что веками считались нетленными, — блестели, как свежая эмаль.

Башня, которой они поклонялись… казалась не храмом, а чем-то иным. Холодным. Безликим. Чужим. А древние символы на ней — казались совсем новыми.

Впервые Элаар почувствовал несостыковку. Не страх. Не сомнение. А что-то… другое. Ощущение, будто он стоит в декорациях. И кто-то за кулисами… забыл опустить занавес.

Элаар не спал вторую ночь подряд. Он не мог. В голове всё звучал… голос. Он не говорил на языке Церковной Книги. Он звучал изнутри, будто кто-то трогал струны в его груди.

Он не просил. Не приказывал. Он… звал.

А прошлой ночью он увидел Сон. С заглавной буквы. Настоящий. Древний. Странный.

Башня Принесения — горела. А из её основания поднималась рука — из камня и света. И Элаар знал: это не аллюзия. Это было… воспоминание.

Он проснулся в холодном поту и долго смотрел в потолок, дрожа. Внутри металась мысль: это ложь. Вся жизнь — ложь. Но если это правда… то кто тогда я?

Он хотел забыть. Хотел снова стать нормальным. Хотел отвернуться. Но — не смог.

Что-то внутри уже раскололось.

Он начал задавать вопросы. Не вслух — мысленно. К себе. К тем, кто был до него. К голосу, что звучал не в ушах, а в груди.

Он пытался вспомнить: когда впервые почувствовал, что слово «спасибо» звучит, как приговор. Что «покой» — не чувство, а приём удушения.

Он смотрел на мир — и впервые не узнавал его.

Всё, что раньше казалось незыблемым, теперь выглядело… как обломки.

Как будто реальность треснула по шву — и под тонкой оболочкой ритуалов и лозунгов блеснуло что-то чужое.

Не свет —

а отражение света.

Он чувствовал это. Но не мог понять. А хуже всего — он больше не хотел понимать так, как учили. И это пугало… больше всего.

Утром он пошёл на полевые работы — как положено. Он делал всё правильно. Как и все.

Все шли, склоняя головы. Не потому, что верили — а потому что иначе было нельзя. Те, кто кланялся, делали это с молитвой. Или — с камнем в горле. А кто без камня — тех уже не было.

Элаар стоял среди них. С серпом в руке. С жаром в спине. С голосом — внутри.

Он хотел забыть. Хотел быть, как все. Но с каждой минутой понимал: уже не может.

Он смотрел, как уносят тело — «пропавшего» ночью. Как жрец проходил мимо — и каждый склонялся. Как на каменных плитах, где с утра ещё были капли крови, уже выстроились дети. Чтобы учиться говорить «благодарю».

Он стоял — и не мог даже выругаться. Потому что язык не слушался. Потому что всё тело… знало, что это правда.

Жрец шагнул к нему. Высокий. В белом. На лице — маска из гладкого золота. А голос — безжизненный, как эхо чужой воли, пробившееся сквозь маску.

— Кого ты благодаришь за Свет?

Тишина. Как после удара. Всё вокруг застыло — даже ветер.

Все смотрели на него. Но не как на человека — а как на дыру в строю.

Элаар не ответил. Он хотел. Язык дёрнулся, как раненый зверь — но не нашёл слов. Потому что в груди уже звучало другое.

Голос. Не страшный. Не грозный. А тихий.

Как правда, сказанная впервые:

— Он забрал у тебя брата.

Он забрал твою память.

Он забрал твой голос.

И ты называешь это светом?

Он стоял. Молча. Но его молчание — звучало громче крика. Жрец вздрогнул, словно Элаар сказал не меньше, а больше, чем положено. Он отступил, пошептался с другими, а потом закричал:

— Еретик!

Через час Элаара вели на Приём. Его приговор был очевиден — «одержимость древними», смертельный грех. Два жреца — в масках из позолоченного стекла — держали его за руки. А за ними шёл Старший из Ковчега Слова.

У него была книга. В этой книге не было страниц — только отражение. Если смотреть в неё, можно было «увидеть грех». Так говорили.

Он открыл её — и зазвучал шёпот:

— У него внутри чужая воля… Он… запятнан древней тишиной… Безмолвие внутри. Он проклят…

Толпа у Приёмного Камня расступилась, как перед падалью.

Элаар смотрел на них — и вдруг понял: он не боится. Не потому, что стал смелым, а потому что терять нечего. Ни страха. Ни надежды. Только тишина, в которой впервые звучала его мысль — а не чужой голос.

— Ваш свет — гниль. И я больше не закрываю на него глаза.

Жрецы в масках переглянулись. Один шагнул к нему, но в этот миг воздух вокруг Элаара задрожал. Будто сама реальность не ожидала, что кто-то осмелится. Он не знал, что делает. Просто поднял левую руку — и цепь на запястье лопнула. Словно от жара. Или — от воли.

Жрец потянулся к жезлу, но Элаар уже сорвался с места. Рванулся вперёд, врезался плечом в грудь первому, сбил с ног — и, спотыкаясь, побежал.

Он услышал, прежде чем увидел: в воздухе разорвался звон тревоги.

«Искажённый!»

«Одержимый!»

«Спустите Крылатых!»

И они действительно были спущены. Он не видел их, но уже чувствовал, как земля будто затаила дыхание. Их приближение было как давка воздуха. Как звон в костях.

А потом — он услышал: скрежет крыльев, визг резонаторов, боевое песнопение. Будто само небо кричало.

Их было трое. Облачённые в сияние. В броне, отражающей солнце. С телами, выточенными из ужаса. С крыльями, похожими на клинки. Певцы смерти. Жнецы плоти. Святые мясники.

Элаар застыл. Все его мысли сжались в одну: «Сейчас меня убьют». Он не хотел умирать. Не здесь. Не так. Он был не готов. Он хотел жить. Дышать.

Он даже не понял, как ноги рванули с места. Он бросился в сторону — в тот миг, когда первый из Крылатых прошил воздух и врезался в землю с такой силой, что скала вздрогнула. Камни взлетели вверх. Осколки прожгли кожу. И всё затряслось, словно сама реальность отползала прочь.

Второй обрушился следом — только ветер, только резкое свечение глаз.

И тогда Элаар услышал голос. Свой. Изнутри.

Шепчущий — не приказывающий. Просящий:

Беги.

Просто беги.

Он не сражался. Он выживал. Он катился по камням, метался от света в тень, от звука — к тишине, уходя от ударов своих палачей. Каждое движение подпитывалось первобытным страхом, что прожигал лёгкие и глушил разум.

Он не знал, куда. Просто — подальше. От их шагов. От их звона.

Один из Крылатых промахнулся, пикируя с высоты. Его копьё вонзилось в землю, вызвав взрыв породы, от которого Элаара отбросило. Он ударился о склон, потерял равновесие, отпрянул в последний миг — и копьё лишь распороло плечо.

Ударной волной Крылатого отшвырнуло, и тот взвизгнул в бешенстве. Он не пал — но замедлился.

Второй ударил сзади. Камни врезались в спину, лёгкие обожгло — но он… поднялся. Не из силы. Из отчаяния. Он не хотел умирать. Он не был готов.

Третий встал впереди. Копьё — наперевес. Мгновение — и всё кончится.

И Элаар прыгнул. В пропасть. Не думая. Не рассчитывая. Просто — прыгнул.

Он падал. Воздух рвался в ушах. В глазах — мрак. В носу — кровь. Он не знал, будет ли дно. Но голос внутри держал:

— Ты справишься. Не сдавайся.

Он врезался в склон — не насмерть, но будто ударили изнутри. Плечо жгло. Грудь грохнулась о камни. Он катился, ломая кустарники, пока не врезался в выступ и не замер. Чудом.

Он полз. Как зверь. Раненный. Потерянный. Пыль саднило в свежих порезах. В глазах — всё тот же мрак. В носу — всё та же кровь.

Но внутри что-то вело его вперёд. Сквозь тьму. Сквозь страх.

Он протиснулся в узкий, как могильник, лаз между обломков. Прополз. И, вывалившись с другой стороны — упал. Ударился затылком. Он не успел даже вдохнуть.

Сзади — рёв. Крылатый. Свет — уже в тоннеле. Всё. Конец.

Элаар не мог встать. Он просто… вытянул руку. Без смысла. Почти рефлексом.

И тогда — воздух вспыхнул. Удар. Но не звук — а вспышка боли, как будто само пространство изогнулось. Крылатого отбросило. Он ударился о стену — и лопнул.

Будто его строение не выдержало вибрации.

Элаар застыл. Смотрел на ладонь. На дрожащие пальцы. Он ничего не понял. Он просто… встал. И побежал.

Он бежал. Спотыкаясь. Раненый. Загнанный. Пока не врезался лбом — в каменную стену.

Не проход. Не выход. Тупик.

Он вскрикнул. Заколотил кулаками:

— Пусти!

И тогда — стена дрогнула. Он приложил ладони. Металл вспыхнул линиями — принял его. Контур дверей засветился. Створки раскрылись, приглашая войти.

Он шагнул.

Дверь закрылась. Плотно. Бесшумно. Как клетка. Или — как портал.

За ней — коридор. Холодный. Чужой. Но в нём было тихо. И спокойно.

Он шёл, цепляясь рукой за стены. На каждой — резьба. Символы. Он не знал их. Но узнавал.

Где-то внизу открылся зал. Не храм. А сердце чего-то древнего. Забытого. Но всё ещё живого.

Стены сходились в круг, будто пространство свернулось внутрь себя. А в самом центре — тело. Громадное. Плотное. Окутанное проводами, как корнями. То ли маска. То ли шлем.

Вокруг головы — три кольца, вращающихся медленно, как спутники мёртвой планеты. Оно не двигалось. Но Элаар чувствовал: он жив.

— Ты — первый. Первый за долгие тысячи лет. Первый, кто пришёл — не ради силы. Не ради сокровищ. А потому что услышал меня. Ты помнишь. Хоть крошку — но помнишь, кто ты.

Элаар не понял. Но тело — узнало раньше. Он рухнул на колени. Не от страха — а от чего-то глубокого. Родного. Он хотел сказать что-то…

Но кольца — остановились. Свет в артериях — погас. И Атлант снова ушёл в сон. В ту вечную, безвременную темницу, где нет свободы. Только цепи.

Но Элаар остался. Один. Хотя — не совсем.

Когда Атлант замер, что-то разорвалось в сознании Элаара. Будто не голос — а душа, чужая, несметная, обрушилась на его разум.

Сначала — образы. Потом — чувства. И, наконец — понимание. Гулкое. Бесповоротное. Такое, от которого уже не отвернуться.

Он не знал, как… но видел: горящие небеса. Города, рассыпающиеся, как прах. Клятвы, шепчущиеся сквозь кровь — на коленях. Брат, что предал брата. Цепи, что не ржавели веками. И миллионы душ, поклоняющихся тем, кто их пожирал.

Он не знал ни имён, ни даты. Но масштаб — прожёг его изнутри.

И в этот миг Элаар понял: всё, чему его учили, всё, за что наказывали, всё, что называли «светом», — было тенью.

То, во что велено было верить, не спасало. Оно пожирало.

Этот мир — не мать. А мачеха, скрывающая свой плотоядный, хищный оскал под вуалью добродетели.

Он сидел на холодном полу. Зал не шептал. Не звал. Но казалось — смотрел.

Он не знал правды. Но теперь знал главное: это — не ошибка. Это — преступление, которое длится вечность.

Историю сшили, как маску. А настоящую — похоронили. Глубоко. Под слоями лжи, золота и страха.

Артефакты прошлого украли. Очистили. Переименовали. И выставили на алтарях как «дары». Не чтобы вспомнить — а чтобы заставить забыть. Не чтобы вдохновить — а чтобы навсегда подчинить.

Он не мог пошевелиться. Кровь стекала по губам. Пальцы — онемели. Спина — будто заледенела. Он смотрел вперёд — но не видел.

…и всё, что у него теперь осталось: это — тишина, и он сам.

Сам — перед миром, как перед бездной, которая молчит, но всё слышит. Сам — среди обломков веры. Среди руин чужой истины. Сам — с горлом, забитым криком, который так и не сорвался.

Я должен был чувствовать что-то. Хоть что-то. Но внутри — ничего.

Он сжал пальцы. Не почувствовал боли. Не было слёз. Не было дыхания. Голос — исчез.

Не ярость. Не страх. Только — пепел.

Сухой. Горячий. Тот, что остаётся, когда всё уже сгорело.

Глава 2: Дыхание мертвецов

Он не знал, сколько прошло. Минуты? Часы? Здесь не было ни звука, ни дыхания, которое можно было бы услышать. Только пульс. Не его — чей-то глубже. Как будто под кожей пространства билось сердце.

Пол — гладкий, как кость. Холодный, но не мёртвый. Стены — дышали. Не физически… но он чувствовал: место живое. Или, по крайней мере, ещё не умерло.

Иногда, в темноте, вспыхивали символы. Слабо. Не как зов. Не как предупреждение. Скорее… как рефлекс, как вздрагивание во сне. И каждый раз, проходя мимо, он чувствовал: его узнали.

Он не знал, куда идёт. Но ноги несли его сами. Само. Словно внутри уже был маршрут. Словно всё в нём звало: дальше. Позади осталась дверь. Позади — страх. Впереди — тишина. Не пугающая. Ожидающая.

Воздух был тёплым, тягучим — как будто пришлось пробивать грудью слой прозрачного масла. Каждый вздох с трудом проникал сквозь ткань пространства. Это странное место сопротивлялось ему. Не злобно — просто… не привыкло к чужакам.

Зал открылся беззвучно. Просто… открылся.