Бесплатный фрагмент - Пустившие по ветру

…Смерть — это только начало.

…Черная лестница уходила в молочно-белый туман. При всей своей непоколебимости она не создавала впечатления чего-то тяжелого. Неизбежного — да. Тяжелого — нет.

Ортэль сморгнул, и лестница исчезла. Перед ним снова было закатное небо Северного Княжества. Он вздохнул и протер глаза. С каждым новым пациентом лестница появлялась все чаще, становясь четче и обрастая новыми и новыми деталями. Каких-то полгода назад перед ним возникал лишь мутный темный силуэт. Теперь он уже достаточно четко видел каждую из ступеней. И уже не сомневался в том, что Тысячеликая скоро по ней спустится.

В его ладонь легла прохладная рука, немного оторвав от грустных мыслей. Голова прижалась к плечу, и он по привычке поцеловал супругу в лоб. Та свободной рукой погладила его по щеке. Он задержал ее руку. Они молча смотрели друг другу в глаза, видя в них свое отражение. Спустя полсотни зим, прожитых вместе, им не нужно было о чем-то друг другу говорить, но Айдэль все же нарушила молчание.

— Я прожила лучшую жизнь из возможных. Спасибо тебе за это.

— Айэ, — он крепко прижал ее к себе. Он старше нее на тридцать зим, но она уходит раньше него. Она снова первая, чтобы ему не было страшно. Айдэль немного отстранилась и заглянула ему в глаза.

— Обними меня.

За пятьдесят зим между ними было все, что только могло быть, но ей ни разу не было нужды просить о близости. Он желал ее каждое мгновение с тех самых пор, как впервые увидел. Собственно говоря, не желал ее только безразличный к женщинам в принципе, но принадлежала она ему одному.

Айдэль перевернула не только всю его жизнь, но и жизнь всего лекарского сословия в тот самый момент, когда переступила порог Академии. Гордая, сильная и независимая северянка была свободна. Свободна во всех смыслах — от традиций, условий и границ, свободна в своих мыслях и желаниях. Она была свежим воздухом в глухой подземной тюрьме.

Сейчас, оглядываясь в прошлое, Ортэль удивлялся тому, как у него хватило наглости посягнуть на ее свободу. Но тогда он об этом не думал. Ему был жизненно необходим этот воздух, ему нужно было им надышаться. Ведь он так долго был один…

Айдэль… В первый раз он обнимал ее робко и неумело, но так долго, как только мог. Сейчас, спустя полсотни зим, он с точностью до вздоха знал, что и как нужно делать. И сделал. Потом трижды повторил. Затем еще раз повторил.

Они оба хлебнули достаточно одиночества и непонимания в своей жизни, чтобы ценить каждое мгновение, прожитое вместе, ибо каждый знал, что их жизнь не вечна. Полсотни зим счастья было слишком мало и бесконечно много для того, чтобы отпустить друг друга, когда наступит время.

Он заснул, чувствуя ее дыхание у себя на шее. А проснувшись в одиночестве, уже знал, что ее больше рядом с ним нет.

Ортэль встал, взял с зеркала браслет с шестью черепами и ключом, и подошел к окну. Под браслетом лежала записка. Он не стал ее трогать, ибо прекрасно знал ее содержание.

…Тяжелый черный шелк ниспадал по ступеням. Фигура в плаще с капюшоном поднималась все выше и выше. Почувствовав взгляд, остановилась и обернулась.

Она улыбалась.

Он моргнул.

За окном светало.

«…И пусть между нами тысячи миров, я всегда буду только твоей…»

— Отец, — голос сына отвлек княжеского лекаря. Ортэль плавно прошелся по щекам, собирая остатки влаги. Со стороны могло показаться, что он просто потирает лицо спросонья. Голос младшего мгновенно затвердел. — Отец.

— В тебе есть хоть что-то от меня? — через силу улыбнулся княжеский лекарь, поворачиваясь к сыну.

— Гораздо больше, чем мы бы оба хотели, — Гаэль хотел сказать что-то еще, но осекся, увидев торчащую из отцовского кулака застежку. Мгновенно поменялся в лице. — Всё?

— Насколько верный вопрос, сынок, — Ортэль снова повернулся к окну и облокотился на подоконник. Гаэль подошел к нему и встал рядом. — Академия без нее осиротеет и глазом моргнуть не успеем.

— Академия?! — возмутился Гаэль. — Тебя только Академия волнует?! Мама… Мама не дала своего согласия на…

Ортэль молча указал на стол. Там стопочкой лежали аккуратно подписанные конверты для каждого из домочадцев, деловые бумаги остались в кабинете.

— Я понимаю, полсотни зим назад, глядя на нее, я мог предположить, что она что-то не предусмотрела, — вполголоса начал Ортэль, повернувшись лицом в комнату. — Но тебе должно быть стыдно.

Он застегнул брачный браслет жены ниже своего, официально признавая себя вдовцом. Его время тоже скоро наступит, пора и ему заканчивать дела.

— А что с ней тогда было не так? — полюбопытствовать Гаэль, пряча так и не вскрытый конверт во внутренний карман хенсая. Ортэль рассмеялся.

— Да все! Когда я взял ее в жены, у нее волосы до плеч не доставали и цветом были… не соврать бы, но сливовые. Я уж не говорю про то, что застегнуть лекарскую форму ее невозможно было заставить…

Изумленное лицо сына заставило Ортэля осечься. Да, для него мать всегда была спокойной, уравновешенной женщиной с длинными, но всегда гладко убранными волосами, в одежде, которую даже пыль стороной обходила.

— И мое время близится, Гаэль, — сменил тему вдовец. — Мне нужно передать тебе дела.

***

Он посмотрел на изящные пальцы жены, поставившие перед ним тарелку с овощным рагу. Верное слово — изящные. Невольно взгляд скользнул чуть выше и вперился в золотой браслет с изрядно поцарапанной застежкой — свидетельством того, что его слишком часто снимали. Его губы невольно сжались в нитку. Аппетит пропал. Он со вздохом отодвинул тарелку.

— Я не голоден.

— Я перестала тебя понимать, Гастиэль, — сдвинула брови Аданэль.

Он пристально на нее посмотрел, потом скользнул взглядом по дочери и повторил.

— Я не голоден.

— Ну, как знаешь, — пожала плечами жена. Гастиэль поднялся и ушел в свои покои.

Прежде его не так сильно задевали воспоминания о неверности жены. Он старался не замечать ничего и довольно долго у него это неплохо получалось. Ведь он никогда не сомневался в правильности своего решения жениться на Аданэль, ибо безумно ее любил и готов был мириться с тем, что она за него замуж вышла, не испытывая тех же самых чувств к нему.

И вот сейчас, прожив с ней в браке уже почти двадцать пять зим, воспитав двоих лесовичков, он осознал, что совершил колоссальную ошибку. И не знал, что с этим делать. Он, Гастиэль, один из лучших лекарей в их приозерном городке, не знал, что делать.

Все было вполне терпимо и очень даже ничего, пока в их лечебнице не появилась Фьюриэль. Все в ней было не так, как у всех — и кожа светлее, и кость вдвое шире и крепче, волосы изумрудные с белыми прядками и глаза… серо-голубые. В роду явно были северяне, только не так давно, как у него самого. Может, из-за северной крови он по-особенному к ней относился?

Безусловно, она была талантливым лекарем, интересным собеседником с воспитанием высшего сословия. Но ему казалось, что между ними образовалась какая-то едва уловимая связь -они с полувзгляда друг друга понимали. Чего он не мог сказать о жене.

— Отец? — отвлек его от мыслей голос дочери. Он повернул к ней голову. — Ранэль прислал письмо, вот.

Саэль протянула ему конверт, уже распечатанный. Мужчина невольно сжал губы, но решил уточнить:

— Мама?

Девушка опустила глаза, угукнув. Она видела неладное между родителями и, как всякий ребенок, считала виноватой себя. Гастиэль притянул ее к себе и поцеловал в макушку. Дочь была единственной радостью в его жизни. Ее появлению он радовался куда больше, чем сыну. Она обняла его в ответ.

— Сама-то прочитала, что брат пишет?

Макушка подергалась в отрицающем жесте.

— Тогда давай вместе?

Макушка подергалась в утвердительном жесте. Он улыбнулся.

Они сели на тахту, Саэль забралась с ногами, уютно устроившись рядом с отцом. Тот развернул письмо и прочел вслух о том, что в Мирграде все спокойно, княжич Итэль женился не на той княжне, на которой хотел, сам Ранэль заступил на государственную службу и покуда всем доволен. Гастиэль намеренно пропускал те места, где между строк сквозила неприязнь сына к происходящему, тоска по дому и прежним беззаботным дням. Закончив чтение, он вздохнул.

— Что? — спросила Саэль. — Неужели он до сих пор не нашел себе девушку?

— Я сам удивлен, — деланно ответил Гастиэль. — Ну, беги к маме.

— Отец, мне уже не десять зим, — укоризненно протянула девушка. Он прекрасно знал, что ей вот-вот исполнится шестнадцать, но старался об этом не думать. Ведь ей предстояло вскоре выйти замуж. А здесь не за кого, придется отправлять ее к брату в Мирград. Но он этого хотел меньше всего.

Когда Саэль оставила его, он все же сел за стол и написал сыну ответ, в котором предупреждал, что в скором времени к нему переберутся сестра с матерью. Им всем так будет лучше.

— Ты может, все-таки поешь? — он вздрогнул от голоса жены, попортив чернилами письмо.

— Я сколько раз просил…

— Все! — оборвала она его и вышла. Он вздохнул. Все как всегда.

К тому моменту, когда Гастиэль переписал письмо, за окном уже совсем стемнело. Он запечатал конверт и положил на видное место, чтобы не забыть. После чего побрел в спальню. Аданэль уже давно спала. Он вздохнул и вернулся к себе спать на тахте. А ведь когда-то все было совсем иначе…

Фьюриэль бежала по коридору. Вернее, очень быстро шла. Новая травяная смесь стала прорывом, о чем ей не терпелось рассказать.

В дверях с размаху вписалась в Гастиэля, отскочила и выпалила:

— Надьяр?!

— Доброе утро, — протянул тот, а она уже мчалась дальше, стараясь не думать о том, что только что произошло.

На лестнице натолкнулась на Ириэля. Тот поймал ее за руку и задержал.

— Постой, Фьюри. Что случилось?

— Новый порошок! — с горящими глазами выпалила девушка.

— Новый порошок и что?

— И то, — пространно махнула рукой она. — Он способен накапливаться в пораженных органах! Температура тела над ними повышается!

— То есть ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что не зря столько времени на это потратила.

— Любопытно. Пойдем, скажем Данэлю, — он взял ее под локоть и повел наверх. Фьюриэль осторожно освободила руку и тихо проговорила:

— Сам ему скажи, я не очень хочу с ним разговаривать.

— А что так?

Девушка молча отмахнулась и пошла обратно.

Лечебница приозерного городка Лилграда была достаточно маленькой, если сравнивать с Содармудской или с Мирградской Академической лечебницей, не говоря уже об Академии в Торах. Здесь все знали друг друга, и друг про друга тоже.

Фьюриэль выросла в семье, далекой от лекарского искусства — ее семья содержала школу. Старшие братья поступили на государственную службу в Содармуде, сестра же воспитывала пятерых лесовичков. Сама девушка всю сознательную жизнь лелеяла мечту приобщиться к лекарскому сословию после одного случая — в возрасте полутора зим она упала с постели головой вниз и быть бы ей калекой, если бы не надьяр Гастиэль. Причем то, что это был именно он, она узнала от матери, когда вернулась из Содармудской Академии и начала трудиться на лекарском поприще.

Фьюриэль была фармацевтом-алхимиком. Порошки смешивала любой сложности, даже самые хитрые жидкости и растворы, любой яд… И не уставала экспериментировать. Ей даже отвели специальные помещения для опытов и хранения сырья. Она этим болела. Но спустя некоторое время, она оказалась вынуждена признать, что в Лилграде ее искусство не столь востребовано, как могло бы быть в лечебнице покрупнее. Пятнадцать порошков и восемь растворов плюс четыре мази — вот и весь спрос. И девушка стала задумываться над тем, что на малой родине можно всю жизнь и не проводить. Тем более с учетом того, что замуж она не собиралась — ядовитые испарения здоровья не прибавляют.

Временами она ловила себя на том, что за ней ухаживает Данэль, но как-то странно он это делал… Не торопясь никуда, и с таким видом, что она ему должна быть благодарна за оказанное внимание. Конечно, аж два раза. Она смирилась со своей непохожестью, своей конституцией, смирилась с тем, что никогда не будет такой же изящной и хрупкой, как лесные собратья. Она гордилась тем, что покойный дед, Оганэль, был чистокровным северянином. Среди лесных она была чужой. Не то что бы ее дразнили четвертькровкой, нет. Она не чувствовала духовного единства с зеленым народом, за редким исключением. В Мирграде на государственной службе находился ее друг детства — Панторэль, а в Содармуде — подруга-морянка Гиэль с супругом.

Фьюриэль, приглушив свет сумеречных кристаллов на стенах кабинета, скользнула в маленькое помещение без окон, старательно укрытое от источников света. Здесь, под сиянием светлячков, девушка выращивала восемь сортов грибов и два вида плюща. Несколько раз за день ей было необходимо проверять состояние почвы, потому как конкретно эти виды были очень капризными. Не дожидаясь, пока глаза привыкнут, она на ощупь принялась подсыпать порошки и подливать растворы.

В дверь ночной теплицы постучали. Девушка закатила глаза, потому что узнала по стуку, кто это, и усердно отказывалась понимать, почему нельзя было поговорить с ней, когда они столкнулись в коридоре несколько минут назад. Она молниеносно дернула вниз закрепленную плотную штору возле двери и успела высунуть нос, изрядно щурясь, прежде чем Гастиэль еще раз постучал.

— Что?

Он молча растянул губы в дурацкой улыбке. Фьюриэль схватила его за запястье и затащила внутрь, плотно закрыв дверь и вернув на место штору. Гастиэль плечом тронулся о стену, всполошив светлячков. Очень романтичная обстановка, если бы еще запах был поприятнее…

— Что? — еще раз спросила девушка.

— Это грибы так пахнут?

— Удобрения, — отрезала она. — Что Вы хотели, надьяр?

— Вы анестетический порошок не дадите? — после очередного продолжительного молчания, наконец, ответил он.

— Порошок? — подняла бровь девушка. — Не раствор?

— Порошок.

— И даже не мазь?

Она увидела, как блеснули его зубы — он все еще улыбался. И молчал.

— Сейчас, я закончу и смешаю Вам порошок, — наконец выдохнула она и потянулась за очередным мешочком с органическими удобрениями мимо Гастиэля. — Но Вы, быть может, все же поведаете мне, зачем Вам оно понадобилось, да еще так срочно?

Тот отодвинулся и задел ногой склянки с растворами, те возмущенно грякнули, он отскочил обратно, не забыв по пути схватиться за девушку, чтобы не потерять равновесия. Ну как схватиться… мягко приобнять. Они постояли так немного, потом он все же ее отпустил и сказал:

— Надо.

Фьюриэль, закончив, вытолкала Гастиэля за дверь и вышла сама, стараясь не пропускать лишнего света в теплицу. В просторном кабинете было много шкафов, большой рабочий стол со всякими алхимическими приспособлениями и две удобные тахты.

На столе, рядом со стопкой книг и писчими принадлежностями, стояла керамическая вазочка с кусочками зефира и мармелада. Чашка с недопитым чаем стояла на подоконнике, рядом с двумя свитками и латунной табличкой.

Пока девушка доставала из шкафов необходимые ингредиенты, Гастиэль с удовольствием поглощал сладости, любуясь филейной частью алхимика. Он не сходил с места, создавая довольно ощутимое препятствие траектории движения хозяйки кабинета. Поставив четыре склянки и две коробочки рядом с восемью кулечками, она подошла к нему вплотную, и, глядя прямо в глаза, всучила ему ополовиненную вазочку. Он все так же по-дурацки улыбался, не переставая жевать. Фьюриэль тщетно попыталась сдуть с лица упавшую прядь волос, после чего более настойчиво ткнула вазочкой в Гастиэля и кивком отправила его в сторону тахты. Тот молча повиновался, удобно развалившись поближе к девушке и вытянув ноги. Естественно, преграждая ей путь от одного края стола к другому.

— Ноги, — не поворачивая головы, сказала она.

— Ноги, — повторил он, сгибая их в коленях.

Девушка старалась не думать о том, что он просверлит взглядом ей спину, пока она ловко варганит нужный порошок. Пространство между ними всегда осязаемо утяжелялось, что хоть ножом режь, но она ничего с этим поделать не могла, ибо золотой браслет на правой руке сам собой испариться не мог. Это она была свободна и вольна делать, что вздумается. А он — подчеркнуто женат.

— Фьюриэль!

От неожиданности она вздрогнула, грякнув керамическим пестиком, чуть не расколотив изящную ступку.

— Дракон! — воскликнула она. — Что?

— А вы не будете добавлять туда какую-нибудь субстанцию, чтобы пожиже вышло?

Она демонстративно громко стукнула ступкой по столу и повернулась к широко улыбающемуся Гастиэлю.

— Я. Спросила. Точно. Ли. Порошок.

— Нет, ну а как вы себе представляете анестезию порошком?

Она зажала большим пальцем одну ноздрю, а другой втянула воздух. Гастиэль перестал улыбаться и поднял брови. Тут до девушки дошло, что он просто над ней в очередной раз поиздевался, а она подала ему гениальную идею, восприняв его всерьез.

— Я Вас сейчас укушу так, что никакая анестезия не поможет!

— Лучше мармеладку, — он встал и протянул ей кусочек.

— Лучше зефирку, — вздохнула она, ссыпала порошок в подготовленный кулек и подала Гастиэлю. Тот, прежде чем взять, поставил вазочку рядом с девушкой и отряхнул руки о бело-голубую лекарскую форму. Фьюриэль закатила глаза. — В углу рукомойник и полотенце.

— А я не хочу быть в углу! — гордо заявил Гастиэль, сунул кулек в карман и удалился, бросив в дверях: — Спасибо.

Фьюриэль закрыла лицо рукой и тихо сказала в пустоту:

— Пожалуйста, надьяр.

Фьюриэль подшивала форму. Все вещи ей приходилось подгонять под размер, а это занимало достаточно много времени. Стежки изящной строчкой ложились на ткань, и она в очередной раз подумала о том, что надо было податься в белошвейки. Все спокойнее было бы.

В Содармудской Академии она не стала учиться шитью по телу по массе причин, начиная с совершенно не изящных и утонченных пальцев и ладоней. Глупости, конечно, но над ней посмеивались из-за достаточно широких ладоней и коротковатых пальцев. Никого не интересовало то, что эти пальцы цепкие и ловкие и не так склонны травмироваться, как тонкие и хрупкие пальчики чистокровных лесных.

Девушка откусила нитку и встряхнула хенсай. Вздохнула.

— Фьюри, будешь ужинать? — спросила матушка, заглянув.

— Не хочу, — помотала головой та.

— Ну, как знаешь.

Девушка отложила шитье и взялась за очередной свиток по ботанике. Она отправила с Панторэлем бумаги в Мирградскую Академию и теперь места себе не находила — возьмут, не возьмут?..

Чуть погодя матушка принесла ей поднос с ужином и поставила рядом, улыбаясь. Грустно так улыбаясь. Фьюриэль подняла на нее глаза. Матушка была наполовину северянкой, но была лишена массы проблем со внешностью, которые одолели четвертькровку. Девушка вздохнула.

— Что ты вздыхаешь? — спросила ее матушка.

— Да я вот все думаю, почему я решила сбежать в столицу, — девушка задумчиво поскребла подбородок и взяла кусок хлеба с подноса. — Потому что я здесь загниваю, как алхимик, или дело в надьяре Гастиэле?

Она окунула хлеб в овощное пюре и, зачерпнув от души, с наслаждением откусила.

— На этот вопрос кроме тебя никто не ответит, — пожала плечами матушка, присаживаясь рядом с дочерью. — Но я не хочу, чтобы ты уезжала.

— Я знаю, — спокойно ответила девушка, повторив процедуру с хлебом. — Но я не могу больше так.

— А как бы ты хотела, чтобы было?

— Хороший вопрос, матушка.

Гастиэль распекал подмастерьев-недолекарей. Да так громко, что на всю лечебницу было слышно. Все ему было не так и не с той стороны.

— Опять листья слишком зеленые? — поинтересовалась проходящая мимо Фьюриэль. Гастиэль повернул голову в ее сторону и оборвал ругань на полуслове. Девушка не на шутку испугалась, что он сейчас подавится невысказанной бранью. Тем не менее, он все же сглотнул, гадко улыбнулся и ответил:

— Нет, они все сплошь с белыми прожилками!

— О, так я вездесуща, оказывается, — заметила девушка и пошла дальше, смакуя победу. Гастиэль был зол и неосторожен на язык, частенько доводя сотрудниц лечебницы до слез. Но только не Фьюриэль. Уста четвертькровки были полны первосортного яда, в малых дозах оказывающего лечебное действие.

— Фью-ри-эль, — прозвенел Ириэль, в очередной раз поймав девушку возле лестницы. — Ты не забыла?

— Что не забыла? — спросила та и тут же опомнилась. — Напрочь забыла!

— Ландыши-колокольчики, — проворчал проходящий мимо Гастиэль, покосившись на парочку.

— Завидуете, что Ваши уже отзвенели, надьяр Гастиэль? — кинул ему вдогонку Ириэль. Девушка не удержалась и прыснула.

— Они просто тяжелы от росы, — с бесконечной самовлюбленностью не остался в долгу Гастиэль. — Потому что не растрясаю ее на кого попало!

Ириэль рванулся было выяснить отношения не самым безопасным способом, но Фьюриэль его удержала.

— Когда плод смоковницы слишком долго висит на ветвях, он превращается в труху, — заметила она.

— Но Фьюри, это не дело!

— Я тоже хочу его укусить временами, — пожала плечами та. — Но до сих пор этого не сделала.

— Покажи мне кого ты вообще укусила?! — махнул рукой успокоившийся Ириэль.

— Данэля спроси, — улыбнулась девушка. — Ему чаще всех достается.

Девушка вернулась к себе и сразу погрустнела. Слова Гастиэля на самом деле сильно ее задевали, как бы она ни старалась это скрыть.

Она коснулась пальцами стены и, прикрыв глаза, начала напевать грустную мелодию какой-то старой полузабытой песни…

Здания лесных были живым организмом — деревом зодчих, благодушно позволявшим в себе обитать. Дерево зодчих откликалось на вибрации голоса и изменяло форму, оно питалось мелодиями, как солнечным светом.

Фьюриэль пользовалась этим немного чаще, чем все остальные в лечебнице, преобразив свои помещения за короткий срок до неузнаваемости. В холодных и пустых лабораториях теперь было очень уютно, пустые прежде стены украшали разноцветные вьюнки и замысловатый древесный узор, гладкий пол возле зоны отдыха выстилал мох, но особо гордилась девушка тем, что дерево зодчих с ее стороны налило бутоны в этом году.

— Очень красиво, — прервал ее негромкий голос Данэля. Девушка не стала оборачиваться, не хватало еще, чтобы он увидел, что она плачет. Демонстративно с усилием протерев глаза, она ответила:

— У меня, наверное, раздражение на очередной порошок, глаза слезятся уже полдня.

— Дай посмотрю! — он бесцеремонно вперился ей в глаз, растянув веки изящными пальцами. — Хммм. Тебе просто надо меньше находиться в лаборатории и возиться с порошками, скорее всего просто переутомление.

Девушка недовольно отмахнулась от него. Промелькнувшая было в его глазах нежность сменилась раздражением. Фьюриэль про себя вздохнула — ничего не меняется.

— Я бы не возилась столько с порошками, если бы ты их в таком количестве не просил, — заметила она. Данэль тут же прикусил язык. Девушка решила дожать лекаря. — Ты что-то хотел?

— Порошок, — тихо протянул он, виновато опустив ресницы и покрывшись легким румянцем.

— И почему я даже не удивлена? — пожала плечами девушка и направилась к столу. Данэль хотел было сказать что-то еще, но осекся, потому как открылась дверь и на пороге вырос Гастиэль. То, что это был он, девушка знала даже не глядя.

Гастиэль прошел мимо Данэля, одарив юношу тяжелым пристальным взглядом, и остановился возле Фьюриэль. Данэль пробормотал что-то наподобие «я попозже зайду» и исчез, оставив их вдвоем.

— Фьюриэль!

Она подняла на него безразличные глаза, ничего не говоря.

— Вы на меня обижены?

— С чего вдруг?

— Не знаю, ведете себя, как будто обижены.

Девушка изумленно подняла брови.

— Обида понятие субъективное и лично мне не свойственное.

— Хорошо, — протянул он и ушел так же внезапно и быстро, как и появился. Фьюриэль вздохнула. Все время так.

Гастиэль заперся в ванной с несколькими бутылками сладкого вина из белых и зеленых сортов винограда. В вине он не сильно разбирался, да и что разбираться — вино либо вкусное, либо нет.

Была у сурового надьяра слабость, о которой он предпочитал никому не рассказывать — понежиться в благоухающей ванной, словно юная девица на выданье, да с бокальчиком-другим сладкого некрепкого вина. Только домашние знали, да и то, он постоянно все отрицал.

Улегшись в подогретую драконьим камнем воду, он потянулся за новой склянкой, которую на днях выпросил у Фьюриэль. Он виртуозно наплел ей какой-то ерунды, и она за болтовней состряпала ему благовонный раствор, якобы для супруги.

Из склянки не особо пахло и Гастиэль скривился, но в воду плеснул. Тут же пришел в неописуемый восторг, ибо вода вспенилась густой шапкой, а по ванной комнате разлился исключительный аромат с древесно-хвойными нотками. Никаких цветков, фруктов и сладости. Он старался отгонять от себя мысли о том, что годящаяся ему в дочери девица видела его насквозь.

— Ну и ладно, — вслух протянул он ответ своим мыслям и потянулся за слегка запотевшим бокалом с прохладным вином. С наслаждением отпил и прикрыл глаза.

Он не успел вдоволь намечтаться и как следует расслабиться. В дверь ванной постучали настойчиво несколько раз.

— Гастиэль, ты там живой?

— Тебя впустить? — нехотя поинтересовался он у супруги.

— Вот еще! — возмутилась та. — Мама приедет завтра утром, ты не забыл, что ее надо встретить?!

— Не забыл, — проворчал он, стараясь удержаться от волны накатившего гнева. Разумеется, забыл. Но более подходящего момента она не нашла, конечно.

Фьюриэль не сильно любила праздники и шумные торжества лечебницы, по большей части старалась их избегать, чем вызывала определенное негодование сословия.

На этот раз избежать мероприятия не удалось.

Она выбрала темно-изумрудное платье из бархата с шелковой нижней сорочкой кипенно-белого цвета. Как в лучших северных традициях. Что поделать, если крой платьев лесных не предусматривал такой конституции, как у четвертькровки. Гарнитур из белого золота с крупными жемчужинами придавал ей исключительно благородный дворянский вид, несмотря на короткие волосы до плеч.

Ее рядом с собой посадил Ириэль, не забыв осыпать девушку комплиментами. По другую руку расположился Данэль, оттеснив Гастиэля в сторону.

Фьюриэль подвинула к себе блюдо с овощами и потихоньку начала перегружать их себе в тарелку. Заметив такое безобразие, Ириэль со всем присущим ему великодушием подцепил кусок истекающего соком мяса средней прожарки и шлепнул его поверх овощей.

— Давай как положено! Вкусно же!

— Не сомневаюсь, — ответила девушка, придавая горе на тарелке удобоваримый вид. Данэль уже взялся разливать вино.

— Фьюриэль?

— Ты же знаешь, — она подставила небольшой мельхиоровый бокал для настойки. И естественно, это не укрылось от Гастиэля, громогласно одобрительно поддержавшего девушку.

— О, вот это по-нашему! Данэль, ты не там сел со своей сладкой водой! Ну-ка пусти надьяра!

Данэль попытался что-то проворчать в ответ, но вышло до того невразумительно, что он устыдился и уступил место Гастиэлю.

— Кто кого, надьяра Фьюриэль? — заговорщицки подмигнул он ей. Она молча взглядом указала на все еще пустой бокал.

Фьюриэль ловила себя на том, что хмель никак не хотел ее брать. Голова была занята мыслями о том, не слишком ли глубокий вырез на платье и не слишком ли откровенный на нем разрез, изящно приоткрывавший колени. Гастиэль просто пожирал ее глазами, а указать ему на бестактность она не могла. А когда тот наклонился, сказать ей что-то на ухо, она ощутила неодолимую силу с другой стороны, вытаскивавшую ее из-за стола. Ириэль, приобняв девушку за талию, утащил ее танцевать первой за этот вечер.

— Спасибо, — шепнула она. Тот подмигнул ей и притянул к себе.

— По-взрослому? — поинтересовался он, скорее ради приличия, чем ради ответа. Она в ответ хмыкнула и обняла его за шею. Ириэль был одним из немногих, кому она позволяла подобное поведение по отношению к себе, потому как знала, что он не перейдет границ.

Ириэль был превосходным танцором, легким и пластичным. Но и Фьюриэль была готова дать ему фору, чему тот был явно рад.

— И почему ты так редко это делаешь? — удивился он, кружа ее в третьем подряд танце. — Ты же легконогая, словно лань!

— Я просто не могу остановиться, начав, — не успела улыбнуться она, как по лицу Ириэля пробежала пасмурная тень. В то же мгновение ее взяли за плечи со спины и настойчиво отцепили от партнера.

— Я вас украду, — констатировал Гастиэль.

— Не стоит, — попыталась сбежать девушка, но костоправ вцепился ей в локоть стальной хваткой.

— Куда?

— Мне дурно, надьяр, — отмахнулась та. — Мне надо подышать.

— Пойдем, — протянул тот и сопроводил девушку на улицу.

Фьюриэль медленно шла в темноту, Гастиэль держался несколько поодаль, но из вида ее не упускал. Наконец, она остановилась среди деревьев, откуда уже не было слышно ни музыки, ни веселья.

— Фьюриэль, я так пьян, что туго соображаю, — проговорил Гастиэль, подходя к ней поближе.

— Обратно сами не дойдете, надьяр? — она повернулась к нему и обеспокоенно вздернула бровь. После чего взяла его под руку и повела обратно.

— А если бы я не был женат, ты смогла бы меня любить? — внезапно поинтересовался он.

— Вы явно перебрали сегодня, надьяр, — скептически заметила девушка. Тот остановился и упрямо повторил:

— Если бы я не был женат, ты смогла бы меня любить?

— Неверный вопрос, надьяр, — сдалась та. — Чтобы любить кого-то, нужен просто этот кто-то, безо всяких условностей. А вот чтобы проявлять свою любовь открыто, уже должны быть соблюдены определенные условия.

— Вопрос подразумевал односложный ответ, надьяра, — проворчал Гастиэль. Та закатила глаза.

— Если бы солнце вставало на западе, а не на востоке, вам было бы светло?

— Да какая разница! — возмутился Гастиэль. Девушка развела руками. Он набрал воздуха в легкие, чтобы выдать гневную тираду, но почему-то выдохнул и негромко сказал: — А скажи я, что люблю тебя, что бы ты ответила?

— А скажите, и посмотрим, — Фьюриэль старалась сглотнуть комок и утихомирить мечущихся мотыльков внутри. Гастиэль молча отвернулся и побрел прочь. Девушка вздохнула и пошла следом. Внезапно он резко повернулся, притянул девушку к себе и поцеловал. Да так, что у нее аж голова закружилась от нехватки воздуха.

Она сделала над собой драконово усилие, отстраняя от себя мужчину, после чего влепила ему по лицу. Тот посмотрел на нее и сказал:

— Уважаю.

Фьюриэль в ответ фыркнула и быстрым шагом отправилась обратно в сторону веселившихся. Гастиэль, довольно улыбаясь во мраке и потирая правую щеку, побрел следом.

К тому моменту, как они вернулись за стол, Ириэль уже начал петь. Фьюриэль, неожиданно для окружающих, подключилась со второй фразы, да так к месту, что больше никто не вмешивался.

Тон традиционным песнопениям в этот раз задавал Ириэль, изящно обходя баллады особо романтического характера. Но потом все же решился. У Фьюриэль мурашки пробежали по коже, потому как он выбрал одну из ее самых любимых.

Если не считать инцидента с Гастиэлем, вечер у Фьюриэль выдался вполне удачным и душевным.

Панторэль приехал погостить у родителей. Они с Фьюриэль договорились встретиться и провести приятно время за кружечкой пива с традиционным открытым пирогом с копченостями и сыром.

Девушка связала ему узорные рукавицы на зиму в подарок, а Панторэль привез ей новенький фолиант по алхимии и письмо из Мирградской Лекарской Академии.

Фьюриэль было страшно открывать конверт, и она старалась максимально оттянуть решающий момент, да и как бы юноша мог и немного обидеться на то, что письму она в этот приезд была рада больше, чем ему самому.

— Давай, открывай уже, не томи, — наконец не выдержал Панто.

Девушка распечатала конверт и пробежала глазами письмо. Ее, разумеется, приняли, более того, обещали неплохое жалованье, если она согласится немного подработать алхимиком.

— А ты сомневалась? — хмыкнул Панто, отхлебывая из кружки.

— Панто! — Фьюриэль кинулась ему на шею, она действительно была очень рада такому предложению, и была рада, что лучший друг в ней не сомневается.

— Я не знаю, чему больше рад, — пожал плечами Панторэль. — Тому, что тебя взяли, куда хотела, или тому, что ты наконец-то выберешься из этого болота, и мы снова сможем проводить много времени вместе.

— Успею тебе надоесть, не обрадуешься, — фыркнула девушка. — Но мне все же немного страшно, Мирград — крупный город…

— Брось, Фьюри, — отмахнулся юноша. — В столице всякого хватает, конечно, но как минимум смена обстановки тебе нужна. Да и ты же собиралась на общелекарские сборы, разве нет?

— И на алхимические, — кивнула девушка, и тень печали пробежала по лицу. Панторэль поднял бровь.

— Что?

— Гастиэль…

Панторэль закатил глаза. Все разговоры рано или поздно приходили к костоправу.

— Фьюриэль, — как можно спокойнее начал Панто. — Неужели среди твоих алхимических смесей нет порошка от несчастной любви до сих пор? Он бы пользовался огромным успехом!

В Мирградской Академии Фьюриэль провела ровно неделю, прежде чем ее вызвала к себе надьяра Мансорэль, глава алхимического совета.

Лесная зим пятидесяти, с убранными причудливыми узлами волосами и теплыми зелеными глазами, перебирала бумаги сухощавыми пальцами, когда на пороге ее кабинета появилась четвертькровка.

— А, Фьюриэль, — улыбнулась она. — Присядь. Сейчас, с бумагами закончу…

Фьюриэль села в удобное кресло и, закинув ногу на ногу, расправила форму. Мансорэль сделала несколько пометок и, наконец, отложила бумаги, после чего внимательно посмотрела на девушку.

— Ну как тебе у нас, нравится? Лаборатория? Ингредиенты? Библиотека? Коллеги?

— Я здесь всего неделю, насчет коллег сказать определенного ничего не могу, а в остальном — не сравнить с Лилградом, — в голосе девушки просквозила печаль.

— Я, собственно, для чего тебя позвала, — с некоторой хитринкой продолжила Мансорэль. — Не знаю, почему ты так долго сидела в своем Лилграде, но Мирградская Академия для тебя далеко не предел. Мне, как главе алхимического совета Лесного Княжества, тебя учить нечему.

Фьюриэль округлила глаза. Все мысли в голове смешались. Она немало заплатила за стажировку, а теперь ее так ловко пытаются сплавить обратно…

— И поэтому, — продолжила женщина. — Я отправила твои документы и рекомендательное письмо надьяру Ортэлю в Лекарскую Академию в Торах.

— В Торах?! — Фьюриэль чуть не задохнулась от неожиданности. О таком она даже и помыслить не могла. Четвертькровка да в Торах?!

— Да-да, — кивнула Мансорэль и, широко улыбаясь, достала из ящика стола письмо. — Они будут тебе рады.

— Я даже не знаю, что и сказать, кроме как: «Этого не может быть!» — девушка с трудом сглотнула комок, подкативший к горлу.

— Можешь сказать спасибо, — ласково улыбнулась глава совета. Фьюриэль тут же спохватилась.

— Спасибо огромное, надьяра! Вы даже не представляете…

— Представляю, — оборвала та и протянула бумаги. — Можешь отправляться хоть сегодня, там покажешь вот эти бумаги, за подписью надьяра Ортэля.

— Спасибо еще раз, надьяра Мансорэль! — девушка чуть не задохнулась от восторга, при взгляде на бумагу с ответом и вензелями из Лекарской Академии в Торах.

— Учись, — назидательным тоном сказала та. — И помни — ты представляешь все лесное лекарское сословие.

Панторэль вернулся домой и с порога ощутил запах выпечки. Заглянув на кухню, спросил:

— Что за повод для вкусной еды?

— О, друг мой, повод есть! — уклончиво ответила девушка, доставая открытый пирог. — Есть суп и рагу.

— Буду рагу и пирог, — улыбнулся Панто и отправился мыть руки. Фьюриэль не мешала ему жадно поглощать пищу и лишь загадочно улыбалась. Наконец, вытерев губы салфеткой, юноша поинтересовался: — Так что за повод?

— Я еду в Торах.

— Что?! — от девушки не укрылось, что ее друг несколько расстроен подобной новостью.

— В Торах еду, учиться, — негромко повторила девушка. — Завтра рано утром меня захватит с собой надьяр Комсэль, он как раз везет туда на продажу шелка.

— Ну что же, я рад за тебя, — с трудом улыбнулся Панторэль. — Ты всегда мечтала побывать на родине предков, да и Торах…

— Панто, — сощурилась Фьюриэль. — Ты ведь не рад этому.

— С чего ты взяла? — деланно удивился тот.

— Я тебя всю жизнь знаю, не ври мне, — подняла бровь девушка.

— Фьюри, — вздохнул Панто. — Мне будет тебя очень не хватать. Да и что скрывать, я только-только набаловался хорошо жить с горячей домашней едой и приятными вечерами, как снова придется возвращаться к одинокой унылой жизни…

— Я же не навсегда уезжаю…

— Откуда ты знаешь? — вспыхнул юноша. — Найдешь там себе какого-нибудь северянина и поминай как звали…

— Порой я тебя не понимаю, друг мой, — развела руками девушка. — То тебя не устраивает моя печаль по поводу надьяра Гастиэля, то тебя расстраивает исполнение моей сокровенной мечты… Я не хочу думать о возможных мотивах, Панторэль.

— Тебя никогда не посещала мысль о том, что мы созданы друг для друга? — поинтересовался Панто.

Девушка встала и начала убирать со стола. Ей категорически не нравилось русло, в которое перетек разговор, но цена исполнения мечты всегда высока.

— Фьюри, — настойчиво протянул Панторэль, прерывая тягостное молчание. Она повернулась к нему и, глядя в глаза, ответила:

— Мы созданы друг для друга как брат и сестра. Иначе мое сердце не страдало бы так по другому мужчине, Панто.

— Что ж, — вздохнул тот. — Ты всегда была честна и откровенна. Спасибо тебе за это. И не бери в голову, на самом деле я очень рад за тебя.

Утром Панторэль проводил девушку к надьяру Комсэлю, развлекая ее пустой и беззаботной болтовней. Но осадок, тем не менее, остался у обоих.

***

Величественный Торах поразил девушку гораздо больше, чем она предполагала. Потрясающая архитектура зданий, совершенно не похожих на лесные, была одновременно и прочна, и филигранна. А мостовые…

Поблагодарив торговца, девушка осталась стоять и оглядываться возле здания Академии, всеми силами стараясь не открывать рта от совершенно детского восторга.

Академия была просто огромной, настолько, что Мирградская занимала бы от нее лишь пятую часть. Массивное здание из белого камня с широкими ступенями и резными колоннами тем не менее не было пугающим и пустынным. То тут, то там возникали группки северян в бело-голубой лекарской форме, которые куда-то спешили, перебрасываясь разного сорта шуточками и замечаниями. Придя в себя, девушка двинулась внутрь. Ее, все-таки, ждали.

На проходной девушка показала документы, и миловидная северянка белозубо ей улыбнулась и сказала:

— Добро пожаловать в Торах, надьяра Фьюриэль. Вам на третий этаж налево до конца по коридору, резные двери черного дерева.

— Благодарю, — кивнула девушка и двинулась в указанном направлении. Встречавшиеся ей северяне поглядывали на нее без неприязни, но с любопытством. Девушка в очередной раз вспомнила, что она другого цвета и вздохнула.

— Эй, зеленая! Тебе помочь? А то еле волочешь свой скарб! — услышала она звучный голос и повернула голову, чтобы ответить со всем подобающим достоинством, что она не зеленая, а бело-зеленая, но слова застряли у нее в горле. К ней подошел морянин-полукровка в черной форме.

— Будь любезен, голубенький, — девушка протянула ему сумку. Тот широко улыбнулся.

— Наэль, — представился тот, забрав ее вещи.

— Фьюриэль, — учтиво ответила та.

— Тебе куда?

— Эм, третий этаж, налево до конца коридора, резные двери черного дерева, — словно заклинание проговорила девушка. Брови полукровки взметнулись вверх.

— Да нам по пути! А ты вообще каким боком здесь оказалась? В сердце Северного Княжества?

— Стажер, — пожала плечами девушка. Юноша был симпатичен и очень молод, даже моложе, чем Панторэль.

— Шьешь по телу? — полюбопытствовал тот.

— Нет, — улыбнулась девушка. — Я алхимик.

— Алхимик? — изумился Наэль. — Зачем тогда тебе именно сюда? Алхимические лаборатории этажом ниже. Пришли.

Из-за резных дверей черного дерева слышался приглушенный разговор между мужчинами. Причем не самый приятный по тональностям, хотя слов было не разобрать. Полукровка закатил глаза и тихо выдохнул:

— Как обычно… Когда же до него наконец дойдет, что уже ничего не сделаешь?..

На этих словах дверь распахнулась и оттуда резким шагом вышел северянин, как две капли воды похожий на полукровку. Волосы заплетены в девять кос и перехвачены лентой на затылке. Одет он был в черный мундир с белым поясом и брошью в виде развернутой ладони на груди. Северянин, не меняя темпа, прошел мимо них, не придав парочке никакого значения. Наэль вздохнул.

— Прошу прощения, он не всегда такой, а я должен вас оставить.

— Спасибо, — кивнула девушка, забрав сумку. И, проводив юношу взглядом, постучала в дверь.

— Да-да, — спокойно ответили оттуда. Фьюриэль вздохнула и вошла.

За дверями оказался просторный кабинет с большим алхимическим столом возле огромного окна, книжными шкафами, парой удобных кресел с чайным столиком и здоровенным письменным столом, за которым сидел, склонившись над бумагами, северянин с точеными чертами лица, заплетенным колоском, в лекарском мундире поверх черного.

Северянин, продолжая писать, поднял на нее фиалкового цвета глаза и улыбнулся. Тепло так улыбнулся.

— Надьяра Фьюриэль, я полагаю?

— Добрый день, — спохватилась девушка. Северянин отложил кисть, улыбнувшись, поднялся и указал девушке на кресло возле чайного столика.

— Расслабьтесь, и чувствуйте себя как дома. Хотя, согласен, в каменном городе это сделать будет трудно, — северянин принялся наливать травяной чай, потом внезапно остановился и повернулся к девушке. — Какой же я все-таки олух, простите, надьяра. Меня зовут Гаэль, и я…

— Хэккийский лекарь?! — закончила за него изумленная Фьюриэль. Она представляла его совершенно иначе.

— О, — снова дружелюбно улыбнулся Гаэль и протянул девушке чашку с душистым напитком. Четвертькровка вдохнула аромат и сказала:

— Княжеская груша.

— От алхимика иного не ожидал, — одобрительно кивнул мужчина, усаживаясь в кресло. — Не возражаете, если я сразу перейду к делам?

Та мотнула головой в знак отсутствия возражений.

— Хорошо, — кивнул Гаэль и продолжил. — Я, честно говоря, несколько удивлен тому, что вы так молоды, ведь ваши заметки выдают блестящего профессионала…

Фьюриэль поперхнулась чаем от неожиданности. Он что, издевается над ней? Это все были простые наблюдения, не стоявшие рядом с трудами самого Гаэля.

— В Лесном Княжестве алхимия развита на порядок лучше, чем у нас, по массе причин, — пояснил тот. — Северяне — воины, поэтому у нас в приоритете шитье по телу, да и климат не самый мягкий, многие ингредиенты мы просто не можем себе позволить достать просто так, выращивая их в теплицах. Посему я был бы рад обмену опытом и стороннему взгляду на происходящее. Ваши анестетические порошки меня привели в восторг. Честно. Я бы никогда в жизни не догадался смешать иорту и корень атталиса.

— Главное — это правильная температура, атталис подвержен значительным изменениям при перепадах, — заметила девушка. Ей были очень приятны лестные слова хэккийского лекаря в свой адрес. — Причем в большей степени — цветки, поэтому их лучше экстрагировать и готовить раствор…

— Стабильность выше?

— Именно.

— Что ж, — заключил Гаэль. — Полагаю, нам будет о чем разговаривать в ближайшие несколько месяцев. Вам отвели покои на пятом этаже с личной алхимической лабораторией. Располагайтесь, даю вам пару дней для знакомства с чудесами столицы, а после жду здесь с утреца. И да, северян в черной форме лучше обходите стороной, особенно тех двоих, которых зовут Наэль старший и Наэль младший.

— Благодарю, надьяр, — девушка откланялась и отправилась располагаться.

Покои ей отвели достаточно большие. Две комнаты и личная ванная комната. Про лабораторию и говорить нечего — она вдвое больше той, в которой она работала в Лилграде. Девушке показалось весьма забавным то, что в личные покои можно было попасть не только из коридора, но и через смежную дверь лаборатории, чтобы можно было готовить какое-нибудь особо капризное снадобье, не ночуя на стуле.

Вещей девушка взяла с собой совсем немного, зато драгоценные тома не забыла. Быстро раскидав вещи по новым местам, она пошла знакомиться с оборудованием. Оглядев рабочий стол, она вздохнула — в слова хэккийского лекаря ей слабо верилось, здесь было столько всего, что глаза разбегались. Некоторые предметы и вовсе привели ее в восторг, потому как на родине она мастерила что-то подобное из подручных материалов, ибо мастера недоуменно разводили руками, мол никто не заказывал, этим никто не пользуется. Особо девушку покорил штатив со спиртовкой и регулирующимися зажимами — любую колбу или пробирку можно было нагреть без лишних проблем. А ложечки и шпатели! Произведение искусства, не меньше!

Затем Фьюриэль полезла в шкафы, проводить ревизию сырья. Опять же было очень и очень много всего, много незнакомого, но и кое-чего не имелось вовсе. Вот тут она хмыкнула и направилась в покои. На дне заплечного мешка была шкатулка с особо ценными в ее коллекции ингредиентами, которых как раз здесь и не было.

Разобравшись во внутренних помещениях, Фьюриэль отправилась изучать окрестности Академии.

Морозный воздух северной столицы приятно освежал. Голова была ясной и светлой. Девушка подумала о том, что в свое время рассказывал ее дед о Северном Княжестве. Северяне спокойно могли себе позволить крепкие напитки, потому что протрезветь по такой погоде труда не составляло. Почуяв запах снеди, Фьюриэль направилась в ближайшую харчевню под замысловатым названием «Хормундский Фьорд».

На фьорд харчевня мало походила, зато обустроена была в духе корабельного трюма. В послеобеденный час посетителей было не много. По залу бегали две служанки с подносами, а за стойкой протирал кружку плечистый северянин в безрукавном хенсае и залихватски повязанной косынке. Девушка подошла к стойке, но сказать ничего не успела. Северянин поставил перед ней кружку, которую протирал, и спросил:

— У вас в родне северян не было, надьяра?

— Дед по материнской линии, — ответила девушка. Северянин одобрительно кивнул.

— Не подумайте, что я всем так говорю, но вы очень похожи на одну из моих сестер, — склонился к ней мужчина. — Правда, до того, что с ней случилось. Чего желаете? У нас есть хороший выбор свежайших морепродуктов, мы даже готовим традиционные открытые пироги лесных…

— А пиво?

Северянин заулыбался и, подмигнув, ответил:

— Самое лучшее в Торах!

— Тогда пинту, которое потемнее и поплотнее, если есть гречишное, то…

— Больше ни слова!

Перед девушкой поставили пинту изумительно ароматного пива и деревянный поднос с копчеными кальмарами и осьминогами, рядом, отдельной горкой лежали кусочки острого сыра и соленые орешки.

— Горячее? Или Вы тоже не едите мяса, как Лесная Княжеская чета?

— Очень даже ем, — скромно улыбнулась девушка, забравшись на высокий стул возле стойки. — Чем удивите?

Северянин довольно кивнул и отбежал на кухню. Фьюриэль отхлебнула из кружки и пришла в невероятный восторг — такого пива она даже Мирграде не пробовала! Дед был прав, северяне знали толк в хорошей выпивке. Когда трактирщик вернулся, она уже допивала свою пинту и думала о том, не попросить бы еще.

— Вот это я понимаю, северная кровь! — услышала она рядом. Повернув голову, увидела того самого хэккийца с девятью косами. Тот сел рядом с ней и жестом показал трактирщику, что готов сделать заказ. — А то княжич ваш не оценил нашу выпивку по достоинству!

Фьюриэль повернула к нему голову, слегка сдвинув брови. Ей не нравились разговоры политического толка. Хэккиец удивленно вытянул лицо. Подошедший трактирщик стукнул кружкой по стойке, выводя из оцепенения подошедшего клиента и сказал:

— Правда, похожа?

— Да не то слово, — хэккиец сглотнул, и тут же лицо его исказила гримаса боли.

— При всей моей к тебе неприязни, я не считаю, что ты в этом виноват, — негромко сказал ему трактирщик. — И ты перестань себя грызть, не думал, как ее это мучает?

— Что мучает?

— Надьяра, — обратился внезапно к ней трактирщик. — Вот скажите Ваше женское мнение. Вы стали увечны, не приведи Дракон, а ваш супруг ходит с кислой миной и вздыхает каждый раз, когда смотрит в Вашу сторону. Что бы вы по этому поводу думали?

— Вероятно, я бы думала о том, что он каждый раз думает, что зря женился, — вздохнула Фьюриэль и отпила из кружки. В голове почему-то сразу всплыл Гастиэль.

— Я люблю ее! — возмущенно воскликнул хэккиец. — Я просто… вижу, как она страдает… и знаю, что Костлявая придет за ней куда раньше, чем за мной… Я не хочу ее терять!

— Позвольте, надьяр, — нутро у Фьюриэль вскипело не на шутку. Северяне переглянулись и снова горестно вздохнули. — Что же с ней такого произошло, что вы говорите подобные вещи?! Вы же лично знакомы с хэккийским лекарем!