Предисловие
Собрал ещё одну книгу. Для книги очень важно Предисловие. Ещё важнее — кто это Предисловие напишет. Чтобы фамилия была у всех на слуху, знаменитая. Ну, там — Лев Толстой, Сервантес (Сааведра). Если не фамилия, так нужно, чтобы кто-нибудь так написал, чтобы потом его имя было у всех на слуху. Желательно.
К настоящему моменту количество книг, которые у меня получились, превысило количество друзей, у которых я бы мог попросить Предисловие. А, по второму разу, вроде неудобно.
Решил обратиться к себе. Я на этот счёт безотказный. Хотя, конечно, стесняюсь. В голове предрассудки: «Не говори о себе хорошо, пусть лучше о тебе люди расскажут»! Это же сколько ждать нужно! Говорят, в России для этого писателю нужно жить долго. И тут — как кому повезёт. Не исключается и вариант, что долго прожить получилось, но лучше бы всего, чего о тебе люди начали говорить, никогда не слышать…
В общем, не стал я беспокоить друзей, не стал дожидаться грядущей людской молвы. А Предисловие написал себе сам. И, скромненько так, пояснил: «От автора».
От автора
Я песен знаю много. Мало знаю слов. Но это даже и удобно: можно спеть куплет, получить от мелодии и пары любимых строчек удовольствие и переходить на другую. Ну, если помнить и взяться петь целую оперу, то когда жить? И — вот с этой книгой. Тут собраны короткие истории, обрывки мыслей — та их часть, которая показалась наиболее ценной. И я понимаю Брюсова, который объяснял свои однострочные сочинения: от многих стихотворений запоминается одна-две строчки. Поэтому и достаточно иногда написать только эти строчки. В голове возникают моментально, Места занимают мало. Написал — и весь день свободный! И все помнят эти брюсовские «О, закрой свои бледные ноги!». И не переживают, что по этому поводу он не написал целую поэму. Наверное, и Чехов тоже не любил особо заморачиваться с текстами и особо на них времени не тратил. Тоже, нашёл объяснение: рассказывал про птичку, которая пела только коротенькие песенки. Почему? Она знала песен много и хотела поведать миру их все. Совсем, как я! Даже стихи у меня длиннее четырёх строчек не получаются:
Когда впервые я коснулся Вас,
Казалось, что союз наш будет вечен.
Но Вас уже «касались» столько раз,
Что удивить Вас было просто нечем…
Иногда — то ли от легкомыслия, то ли — чего уже тут таиться — от лености вообще до одного слова скатываюсь. Придёт в голову какое-нибудь «обеременение» и хожу весь день в прекрасном настроении, будто «Евгения Онегина» сочинил. И звучит в голове: «Ай да Сашка! ай да сукин сын»! Это я о себе. Меня, как и Пушкина, Александром зовут.
Ну, вот… Что-то я расписался. А, перед этим, всё гимны краткости воспевал.
В общем… Все эпизоды, где фамилия Путин, я поубирал. В одном месте была нецензурная брань — тоже вырезал. Оставил только цензурную. К словам «жопа» и «вагина» Роскомнадзор пока претензий не предъявляет.
Думаю, что и чувства верующих они не заденут.
Союз писателей
Я — Член Союза писателей!
Наконец-то!
Думал, уже не случится, а оказалось — пара пустяков! Проще пареной репы!
В общем, так.
У нас этих «союзов» развелось, как собак нерезаных. Куда ни плюнь — Союз писателей. Областной, международный, региональный, русских писателей в Казахстане, гениев литературы районных и планетарных. Кто во что горазд. Никто же не запрещает, не ограничивает. Если каждый день можно объявить Праздником Бутылки, Смеха, Большого Пальца, Днём надевания Носка, то почему не создать Союз писателей? По образу и подобию своему. И — чтобы никто лишний в нём не путался, не мешал. Из, то есть, единомышленников.
И я решил тоже создать свой.
Без уточнений и пояснений — просто Союз писателей. Тут, правда, испытал некоторые колебания. Как лучше: Писателей Союз, или — Союз писателей?
Остановился на втором варианте. Он привычнее на слух ложится.
Принимаю в члены. Всех, кто хочет и разделяет.
Я бы хотел, если согласятся, Александра Еланчика, Людмилу Коробицыну. Если никто из них желания не изъявит, то я буду Председателем. Хотя, я сам — не хочу. Обязанности. Ответственность.
Ну, а пока я с утра всё это придумал, и первый себя поздравил.
Теперь я — член Союза писателей.
Могу теперь подписываться так под рецензиями и статьями.
Такое пояснение в глазах строгого читателя всегда особый вес придаёт.
О поэзии
В нашем четвёртом классе Валька Белова была заметной девочкой. Она постоянно влюблялась. И мальчишки в неё тоже. На тот момент даже непонятно было — что, например, нас, мальчишек, могло в дечонках привлекать? Грудей у них ещё не было никаких. Почти у всех тонкие одинаковые ножки, которые и крепились-то, по причине плоскопопия, неизвестно, к чему… Одно название — девчонки.
Но уже было, наверное, какое-то излучение…
Как, например, от Вальки…
И, конечно, у Вальки первой, неизвестно откуда, появилась тетрадка с романтическими индийскими стихами, которые были написаны народными русскими авторами. Тетрадка тут же пошла по рукам. Читалась тайно. Потому что стихи были «про любовь» и вообще взрослые, для взрослых индусов.
Попала заветная тетрадка и ко мне.
Оказывается, вот она какая бывает, настоящая поэзия!
«Коломбина домой прибежала, Написала записку ему. В той записке его не ругала. «Жива буду — тебе отомщу!..»
«Вот бледной луной озарился Тот старый кладбищенский двор, И там над двойною могилою Плакал седой прокурор»…
Тетрадку с крамолой в школьном моём портфельчике обнаружила мама и была в ужасе: « Ты, посмотри! У него уже такое в голове! Коломбина!..».
Папа на это только усмехнулся и тут же пропел: «Прочитавши Джек эту записку, Потихоньку наган доставал.„Будем вместе лежать, Коломбина!“ И простреленный на пол упал».
Так что я к бесстыжим взрослым стихам ещё узнал и мотивчик.
Тетрадки той я больше не увидел.
Из-за этого Валька, когда становилась свободной, в меня влюбиться уже не могла никогда.
Но уже тогда, в четвёртом классе, я стал намного осмотрительней.
Поэтому о том, что у меня в голове на самом деле, мама узнала только через много-много лет.
Но было уже слишком поздно…
Зелёная миля
В Америке «зелёная миля» — коридор с зелёным полом, по которому смертник проходит к месту казни. Но «зелёная миля» — это путь, который суждено пройти каждому из нас. Вот — наступает такой момент, когда очередному жителю планеты нужно пойти по этому коридору. Открывается дверь — и ты ступаешь на этот зелёный пол. Только впереди не электрический стул, не инъекция отравы, а…
Пока идёт жизнь, в которой случается всякое, можно с большой долей вероятности предположить, что тебя не будут пытать, не зарежут в подъезде, не сбросят со скалы. Но это лишь малая доля из «прейскуранта» аттракционов «зелёной мили»в обычной, тихой нашей жизни, вне тюремных стен, в который входит много чего ещё.
Если тебя на запытали до смерти в застенке, если тебя не расстреляли вместе со всеми на краю широкой ямы, это ещё не значит, что ты избежишь страданий и пыток.
Можно жизнь провести совершенно мирную, никого не трогая, никому не причиняя зла, но умереть от пыток. От страшных болей. Страдать месяцы и годы, будучи прикованнным к постели.
Удалось не попасть на войну, не угодить в тюрьму, не умереть в лапах кровожадного маньяка, но страдания и пытки на твоей индивидуальной «зелёной миле» обязательно могут случиться.
Без очевидного вмешательства других людей.
Умирает человек, терзаемый раком. И того, кто его так мучает, пытает, не видно. Никого нет рядом, но человек не находит себе места, он молит о смерти, но она не приходит. И его пытают ещё и ещё. Не убивают — он ещё должен жить, чтобы слышать боль, чтобы страдать!..
Когда этим занимается палач, то тут вроде всё понятно: у него работа такая. Он делает своему «клиенту» такую смерть.
А, в случае с тяжелыми болезнями, происходит практически тоже самое, только… дистанционно. Заложена программа — этого перед смертью пытать! Уморить голодом. Утопить в болоте, но — долго, чтобы ели пиявки и грызли всякие насекомые и хищники.
Мы не видим, кто это организовывает. Его будто бы и нет. Всё происходит само собой.
Но случайностей нет в этом мире.
Базаров умирает не потому, что не уберёгся, отсасывая дифтерийные плёнки. Ему надлежало умереть так, чтобы ещё рассказать о своих трупных пятнах.
Если отрицать, что нашими окончательными убийствами и пытками занимается Тот, кто больше всего нас любит, то, значит, просто в Него не верить.
Он награждает нас жизнью, он приносит нам этот удивительный дар. И, наверное, потому вправе забрать её у нас любым способом.
Вот он и забирает.
Кому-то везёт: процесс перехода в иной мир занимает секунды: автокатастрофа, неожиданное убийство, смерть во сне.
А, кому-то — боль и страдания.
И этот домашний театр трагедии: когда о неминуемой смерти близкого человека уже знают его друзья и родственники. И… ждут… И это — опосредованная, дополнительная мука ещё и для них.
Одно из объяснений верующему человеку: если человек перед смертью мучается, значит — Богом отмечен, значит, Господь его любит.
И нам только кажется, что, попав в лапы к палачу, мы испытываем страшную несправедливость. Если над тобой издевается маньяк — значит, Господь тебя любит.
Ничего случайного в жизни не бывает.
Просто мы, корчась от боли и страданий, пытаемся судить и даже осуждать со своей, человеческой, точки зрения.
А там уж, верь не верь, а впереди у каждого — своя, персональная «зелёная миля». И в конце — можно называть это по-разному, но — обыкновенная смертная казнь.
Без мужчин…
Свадьба закончилась. Подвозил домой тамаду, молодую женщину. Конечно, поговорили о свадьбе. Остановились возле её дома. Было далеко за полночь. Уже, выходя, среди других слов, из женщины вдруг обронилось: — Вот, говорят: «Блядь», «блядь»… А у меня мужчины уже больше года не было…
Вспоминаю бабушку свою, Татьяну Евменовну… Молодая совсем была. Ростом маленькая. Дедушка, чтобы её целовать, ставил Таню на маленькую табуретку. Его в 30-х пришли ночью, забрали. Инженер. Изобретатель. Уже не вернулся… У бабушки на руках остались четверо детей. У неё не было больше мужчин. Совсем… Одна с четырьмя детьми приехала в наш совхоз бабушка моей жены. Выслали из Молдавии, когда «добровольно» присоединяли Молдавию к СССР. Мужа расстреляли. И — всё. Голод. Нищета. Тяжёлый труд. Без мужа, без мужчины — всю оставшуюся жизнь…
И ещё для остальных женщин Советского Союза была война. С которой миллионы мужчин не вернулись. Безотцовщина. Бездедовщина…
Десятки миллионов женщин — целая страна — без мужского внимания, ласки. Без нормальной семейной жизни.
Случается, на улице подходит бездомная кошка и пытается потереться о ногу… Ей хочется ласки… Без которой, конечно, кошка может жить, но ей этой ласки не хватает…
И женщины в нашей стране выжили без мужской ласки. И без отцов вырастили детей.
На своей телепрередаче выстроила легендарная Малышева семерых женщин и стала спрашивать, сколько раз в неделю нужно с мужчиной спать. Каждая под аплодисменты называла цифру с плакатиком. Больше всех вызвала одобрение зала цифра «семь».
А — если «нисколько»? Если — уже, на всю оставшуюся жизнь — никогда?
Где-нибудь, хоть когда, проводили исследования, что происходит с женщиной, с человеком, если его пожизненно лишить этой, природно данной, человеческой радости — интимных отношений?
А, вместе с ними — мужчина в доме забивает гвоздь, помогает нести тяжёлую сумку, подаёт руку при выходе из трамвая. Он женщине пишет стихи. Посвящает песни. Она — богиня, и не просто мать — Мадонна!..
Вот это как-то — всё вместе.
Мужчина спит рядом, он целует на ночь…
А в школах читают «Онегина»:
«Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты хранитель мой…»
…Вот уже и гроб, а хранителя так и не было…
Такая у страны история…
Мы не замечаем, не хотим замечать, даже не задумываемся о том, что результатом такой жизни могут быть патологические изменения в психике целых поколений. Мы превратились в генномодифицированную нацию. Конечно, удобнее всего думать, что мы стали лучше, и год от года лучшеем. Оттого, что дети вырастали без пап, а женщины жили без мужчин.
Говорят, граждан нашей страны узнают за границей, уже по внешнему виду. Мы не улыбаемся. Доктор политологии Мединский говорил, что у нас на одну хромосому больше, чем у других.
Кто знает.
Возможно, уже и появилась…
Тайны деторождения
Природа любит бабников. Они — основные и надёжные генераторы народонаселения. Подвижные, инициативные, сообразительные. Выдумщики, конспираторы, талантливые созидатели положительных эмоций у женщин.
Есть странная статистика, согласно которой каждый третий ребёнок в семье не от того отца, который в паспорте.
Это не выдумка, не навет, не наговоры. Это статистика. Можно этому верить. Можно не верить. Но всё равно 3, 33 ребёнка из десяти женщина приобретает на стороне. От бабника.
Потому что нужно поддерживать и размножать популяцию тех, кто всего более способен к размножению. Кто лезет вон из кожи при всяком удобном случае, чтобы размножиться. Это — бабник.
Небабник — совершенно другая субстанция. Это в семье рабочая пчела. Он приносит домой зарплату, копает грядки в огороде, встаёт по ночам к детской кроватке, чтобы сунуть ребёнку бутылочку с молочной смесью или поменять памперс.
Конечно, небабник тоже нужен. На нём всё держится. И это понимает любое государство, которое за крепкую семью.
Но семье не нужны конфликты.
Если каждый третий ребёнок не будет похож на того, которого первые два называют папой, то в ячейке общества может возникнуть определённое напряжение.
Но природа — она же мудрая. Она кругом всему живому старается помогать.
И, раз уж возвела она бабника в свои любимчики, то уж и о последствиях, конечно же, подумала.
Для этого она и создала телегонию.
Есть ошибочное мнение, что телегония просто создаёт убедительное научное объяснение, алиби для женщины, у которой вместо ожидаемого, к примеру, Иванушки, вдруг родится малыш Мандела.
Мол, любила девушка пять лет назад Манделу, оставил он в её психике неизгладимый след первого чувства — вот тебе и последствия. Через пять лет произошло «восстановление из образа».
Но это всё — единичные случаи. Такое волшебство, как телегония предназначено для разрешения более серьёзных проблем.
Это ж, представляете, сколько случалось бы конфликтов в семьях, если бы каждый небабник, каждая рабочая пчела вдруг начала сомневаться в своём отцовстве?.. Кругом стали бы возникать бунты. Бессмысленные и беспощадные. Они же — хоть и рабочие пчёлы, эти небабники, но они же не дураки!..
И вот тут-то и всем нам на помощь приходит эта чудесная загадка Природы — телегония.
Женщины — натуры впечатлительные.
Но далеко не всегда образ возможного отца — это первая любовь. Или даже — самая сильная в прошлом. Сердцу девы нет закона. И даже она сама не может знать, что в подкорке её сознания, души отпечаталось для того, чтобы впоследствии родить.
И чаще всего — это всё-таки мужчина, с которым женщина свою жизнь связывает. Это его образ становится основным, базовым. И потом — куда бы и с кем посторонним женщина ни оступилась — всё равно все дети похожи на него, на мужа. Единственного. Любимого. Это уже работает телегония. Для этого она и нужна.
А совсем не для того, чтобы сгладить некоторую неловкость девушки, которая ожидала Ванечку, а тут, непонятно почему, родился Чан-Кай-Ши…
Гарантийный срок
На технику, которая выходит с конвейера, дают срок гарантии. Смартфон — один год. Мультиварка — полгода. Чугунок — на всю жизнь.
Гарантийный срок даётся на случай выявления неисправностей, которые могут возникнуть в процессе эксплуатации прибора.
И тогда в мастерской часы или электрочайник починят, подправят, и они могут работать дальше. Иногда — до полного износа.
У человека то же самое.
Ему даётся тело с организмом.
И есть определённый отрезок времени, когда этот сложный прибор может работать нормально. Воспроизводить себе подобных. Добывать средства к существованию. Ну, допустим, где-то до пятидесяти лет.
В этот период могут наблюдаться сбои.
То заколет в боку. То простуда, кашель. То — перелом косточки.
В течение гарантийного срока в своём большинстве всё это успешно лечится в гарантийных мастерских — поликлиниках, больницах. Воспаление лёгких — двадцать один день. Перелом — сколько тебе лет — столько и гипс. Запор — клизма, пурген. В лечение по гарантии входит и аппендицит. Воспалившийся хвостик удаляют — и живи дальше.
В течение человеческого гарантийного срока организм в целом здоров. Нормальное зрение, слух. Подвижность суставов.
А вот после…
Наступает такой момент, когда врач — он же мастер по ремонту организма, говорит, что новую болячку вылечить уже невозможно. Что — вот вам таблетки, пейте их пожизненно. Организм не может уже себя излечивать ни с помощью таблеток — ни — хирургов.
Истёк срок гарантии.
И остаётся только ждать…
Наше природное богатство
Пример Беларуси показал: всё можно задавить жандармами. Сколько бы ни собирались, сколько бы ни протестовали — придут «сознательные граждане» с дубинками, загонят сапогами в автозаки — и конец всем выступлениям.
Пока как-нибудь сверху… Кто-нибудь…
Когда пауки у себя в банке…
В истории, конечно, останутся и семеро, которые вышли на Красную площадь против танков в Чехословакии, убитые Немцов и Политковская, недоотравленный Навальный.
В истории.
Которая, конечно, через десятки лет повернёт своё колесо.
Но она не торопится.
В Северной Корее, говорят, что неограниченная власть может существовать неограниченно долго.
У нас же хватит наших природных богатств, чтобы оплачивать не только доблестный труд силовиков, но и их достойную старость.
И есть ещё одно природное наше богатство — народное терпение.
Которого хватить с лихвой, чтобы позволить загубить в России судьбы ещё многих поколений.
Александр Дунаенко
18 января 2019 г. ·
Это видят: Доступно всем
Никогда особого внимания своей внешности я не придавал. Фотографировать начал, ещё в шестом классе, но снимков, где я бы выглядел прилично, не сохранилось. Приду со школы зимой, шапку скинул, волосы мокрые, взлохмаченные, я включаю автоспуск и делаю снимок.
И так кругом — всякие сэлфи — там, где экстрим, гда хохма.
Конечно, когда стал работать на ТВ, то следить за собой приходилось.
Так сказать, по принуждению.
Своими независимыми взглядами я поделился однажды с мудрейшей женщиной, профессором мединститута, Эльвирой Давыдовной Ивановой.
И она сказала: — Да, Саша, провожают-то, действительно, по уму.
А встречают, всё-таки — по одёжке…
Святочная история
В полвторого ночи жена обратилась ко мне с вопросом: — Ты мне что-то сказал?
А я не мог ничего на тот момент говорить, потому что как раз первую серию сна досматривал. Первая — в ней самый закрут. Если что пропустишь — потом дальше ничего не поймёшь.
— Нет, говорю, — ничего я тебе не говорил. Тихо так отвечаю, сознанием за ускользающие остатки первой серии стараюсь зацепиться.
Но всё, сон оборвался. Тогда я, потому что делать больше нечего, ещё раз жене ответил: — Нет, не разговаривал я с тобой.
И перевернулся на другой бок.
И тогда то ухо, которое у меня лучше слышит, оказалось не в подушке, а наверху, на открытом воздухе.
И я услышал явственный мужской разговор.
А, когда я ещё и глаза открыл, то увидел слабое свечение, которое из кухни мелькало прямо в нашу спальню.
Взял монтировку, пошёл смотреть.
Телевизор! Работает во всю ивановскую!
Жена говорит: — Не включала!
Я тоже за собой ничего такого не помнил…
И утром на кухне у нас с супругой состоялся деликатный такой разговор. Она сказала, что я, конечно, могу думать на неё всякое, но телевизор она не включала.
Этим она намекала, что и обо мне она тоже хорошего мнения.
Я не стал на мелком таком инциденте заострять внимание.
Может, конечно, и домовой. Которому нужно то ли блюдце с молоком в уголке поставить, то ли рюмку водки.
Но эти все фольклорные объяснения среди сияющей евроремонтом квартиры и напичканной электроникой кухни в общий интерьер не вписывались. Что ни говорите, а сейчас от всех этих домовых чебурашек уже нафталином попахивает.
Сейчас на повестке дня — умные квартиры… города…
Внутри таких квартир человеку ничего делать не надо. Свет сам включается и выключается, вода сама из крана в руки бежит. Духовки сами пекут. Моющий пылесос без устали по квартире бегает.
Вот, наверное, и у нас… началось…
Только что-то у меня подозрение, что квартира у нас ещё поумнеть толком не успела, а уже начала с ума сходить…
Мужское. Женское
Один из страшных эпизодов в моей жизни.
Меня мама пугала в детстве, если я не буду себя хорошо вести, то она наденет на меня юбку. Этой угрозы обычно оказывалось достаточно, чтобы отвратить меня от ошибочного поведения. Но — когда всё время ходишь по краю, когда балансируешь — когда-то, да не удержишься, сорвёшься. Тем более, упасть-то, пасть, хочется, так и подмывает, как и всякому обыкновенному человеку. И вот оно случилось… Опять… Что-то я натворил. Чего — уже не помню. И мама решила привести, наконец, свою угрозу в исполнение.
Достала из шкафа лёгкую длинную юбочку на резинке. Белую с мелким бордовым рисунком по полю. Поясок и нижняя окантовка бордовые сплошь.
И… напялила её на меня. Папа это видел. Ну, в русских семьях обычно, когда отец дерёт любимого ребенка ремнём, мать старается не замечать, не вмешиваться. Вот и в похожей ситуации мой папа — как в рот воды набрал. Педагогическими действиями прикладного характера в нашей семье занималась исключительно мама.
Я рыдал в голос.
Большего унижения я никогда в своей жизни не испытывал.
А мама смеялась.
Собственно, это была интродукция.
А поговорить я хотел вот о чём.
Я к противуположному полу всегда относился и с интересом и с уважением. Девочки мне казались существами особенными. И, в то же время, я никогда бы не хотел стать девочкой. Потому что… Не знаю, почему. Не хотел — и всё. Я — мальчик. Я мужчина!
Сейчас вот, прожив уже первую половину жизни, я задумываюсь об этом. Чем ещё заниматься на пенсии, если дача закончилась до весны, болячки на время приутихли.? А пить нельзя, чтобы как раз эти болячки не зашевелились. Как-то всё в этой жизни иногда обидно взаимосвязано.
И — вот я теперь о девочках, женщинах, знаю гораздо больше, чем в начальных классах советской школы. И я думаю, я представляю себе — вот, если я девочка, девушка, то что для меня в этом может быть плохого? Ведь — натяни на меня юбку, я бы и сейчас чувствовал себя весьма некомфортно. Мне было бы… стыдно…
Но девушки же свободно ходят в своих юбках — и им ничего. И в обороте огромный выбор, арсенал от мини до макси. Разных расцветок и модификаций.
Почему же мне в юбке, в такой которой я любуюсь на проходящей мимо женщине, будет плохо и стыдно?..
Я представляю себе…
Как говорил Макс Фриш…
Вот я — мальчик, которого вставили в тело девочки.
Но я смотрю на своё тело и понимаю, что это — приманка для настоящих мальчишек, мужчин. В нём всё — для того, чтобы мужчина обратил внимание. Подошёл. Заинтересовался, стал заигрывать. Прилагать все усилия, чтобы расположить.
Чтобы потом дорваться до этого тела и впрыснуть в него семя. И в этом нет ничего плохого, предосудительного, так заложено Природой.
И вот — я знаю, что на мужчину воздействует каждый фрагмент моего девичьего тела. Каждая его часть. К примеру, почти главная — нога. Если её показать… Поднимать ту самую юбку выше… выше…
Водитель автомашины, который увидел на перекрёстке обнажённую ногу женщины, может просто бросить руль…
Если на перекрёстке установить ту же самую ногу, но мужскую, то это ничуть не повлияет на безопасность движения…
Вот… С чем это сравнить…
Оказавшись в теле девушки, начинаешь чувствовать себя чем-то гастрономическим: пирожным, палочкой шашлыка, копчёной индейкой… Идешь по улице и все мужчины оглядывают тебя, определяя на глаз, к какому виду съестного продукта тебя определить. Все хотят тебя…
Так, наверное, чувствует себя среди леопардов кролик.
Но девушка в теле девушки отнюдь не испытывает никаких неудобств.
Напротив, она делает всё, чтобы на неё обратили внимание, чтобы её…
Она красит губы, выщипывает лишние волоски на теле. Подбирает юбку, которая не для того, чтобы скрыть, но — подчеркнуть изгибы тела, намекнуть, какие там неразгаданные тайны. Кофточка… Насколько расстегнуть… Голая спина? Почему бы нет?..
Во всех киосках журналы, откуда призывно — части тела, как у меня, у девушки. В кинофильме женщине достаточно мелькнуть чем-нибудь обнажённым…
И вот я в ванной.
Голый.
Голая.
Смотрю на себя в зеркало.
Всё в этом теле, чтобы привлечь…
Каждый круглый и квадратный сантиметр…
Если ты мужчина и оказываешься в этом теле, то это-то тебя как раз и пугает.
Что ты становишься как бы мишенью, у всех на виду.
Что, да — вот-вот — кто-нибудь из окружающих мужчин подойдет к тебе и…
Лучше бы, конечно, съел…
Весь ужас ощущений в том, что, оказавшись в теле девушки, ты не чувствуешь себя даже кроликом среди леопардов.
Всё гораздо хуже.
Вот что переживал я в своём детском возрасте, когда мама натянула на меня свою юбку.
Вот почему я плакал, во весь голос рыдал.
А мама смеялась…
По памяти…
Слушаю пластинку. Штраус. Дёрский филармонический оркестр. Играют правильно, эталонно. Но у меня где-то в кипе пластинок Штраус с Караяном. И там мой Штраус. Который, я думаю, настоящий. И, когда слушаю этот, Дёрский оркестр, в голове звучит Штраус Караяна. Я их слышу сразу два.
Ещё, когда я слушаю гитару Златко Манойловича… Я уже не различаю высоких тонов, этого серебра звука. Возраст… Но я помню, как в молодости звучала у меня самодельная квадросистема, и струны гитары Манойловича из шести колонок разливали по квартире серебро звука.
Я слушаю ту же самую пластинку сейчас.
И всё, чего не могут уже услышать, не передают уже внутрь моей головы уши, дополняет память.
Оттуда, из 80-х приходят эти недостающие звуки, я их слышу сейчас, поверх звучащей фонограммы Златко…
Когда в возрасте…
Когда в возрасте, то на многое, что проходит перед глазами, не нужно смотреть от начала до конца. Достаточно бегло взглянуть, а память, жизненный опыт, множество похожих жизненных ситуаций моментально вспыхивают в голове и сразу дополняют, автоматом включают нужную картинку (так ГУГЛ подсказывает слово, сочетание слов по набранным трём-четырём буквам).
…хотя мысли уже о другом, и взгляд уже скользит дальше…
Где-то читал в медицинской литературе: если оскопить юношу или мальчика, то они уже не смогут жить с женщиной.
Если взрослого мужчину — то он ещё может у женщин иметь успех. У него уже есть опыт. И у него получится.
По памяти…
От государства не спрячешься!
Когда-то в журнале «За рулём» публиковался ряд статей, которые убеждали читателей, что тонированные стёкла в автомобилях вредят безопасности движения. Даже на фотоснимках показывали, что сквозь стёкла «Москвичей», «Жигулей» и «Волг» не видно водителей, не просматриваются насквозь улицы!
Конечно, опасно!
При этом не трогали ни самосвалы, ни машины «Хлеб», ни пирожковозы.
Только легковые, только частный автотранспорт с затонированными стёклами мешал безопасности движения.
Ларчик открывался просто: с частников всегда можно было что-то поиметь. Частник — он богатенький, при деньгах, раз машину купил. Поэтому и со всех сторон приспособлен к пристальному к себе вниманию.
А, что, кроме мата, возьмёшь с водителя КамАЗа? Который принадлежит государству?
Попробуй с Государства потребовать штраф…
И вот сейчас…
Оказывается, большегрузным машинам нужно теперь платить за проезд по нашим дорогам.
Что? Дороги стали лучше?
Неужели — наконец-то!..
Нет. Как были разбитые, исковерканные, покорёженные, ещё со времён гражданской, такие и остались.
Просто большегрузные машины сейчас не принадлежат государству.
Они — частные.
И, значит, с них можно собирать деньги.
Как ещё до этого раньше не додумались!
А дороги…
Говорят, что собранные деньги за «прокат» старых дорог пойдут на строительство новых.
И неужели найдётся кто-нибудь в России, кто в это поверит?
Два мира
Я ещё помню Советский Союз. Я с молоком матери впитал заголовки советских газет про американскую агрессию, израильскую военщину и капиталистических наёмниках, которые ездят по миру и за деньги убивают людей. Бесстыжие американцы зарабатывали огромные барыши на продаже оружия.
В молодые мои годы существовали два мира, между которыми проходила чёткая граница. Вот, один — мир наживы и чистогана, войны и агрессии — это там, на загнивающем Западе. И — наш. Где все добрые и пушистые. Где — «мирумир». И мы даже всей семьёй однажды послали в Америку, распечатанную «Комсомольской правдой», открыточку, в которой её стыдили и призывали покончить с её любимыми войной и агрессией. Все подписались: я, двое моих сынишек, жена…
Мы, наша страна, были за мир во всём мире.
А вот сейчас всё, будто перевернулось с ног на голову.
Россия заняла второе место в мире по продаже оружия.
Наши наёмники, которые называются «ЧВК», ездят по всему миру и убивают людей. Мы уже ведём войну с Америкой, работая «на опережение»: чтобы НАТО не было в Грузии, чтобы НАТО не было в Украине.
Раньше от НАТО мы спасали Афганистан…
Телевизор изо дня в день разрывается, расхваливая Советский Союз. Ему, телевизору, так хочется туда вернуться.
И, под весёлые и радостные песни советских ВИА рассказывает, как неплохо было бы бабахнуть новейшей и самой страшной ракеткой по Флориде и, наконец, превратить кое-кого, уже раз и навсегда, в радиоактивный пепел.
Однажды, на всю жинь, и только смерть разлучит
Оговорюсь сразу: я — за моногамию.
А теперь дальше.
Браки совершаются на Небесах.
Но, уж так повелось, что каждый, глядя в Небо, по-своему представляет свои с ним взаимоотношения.
И, не удивительно, что многое из этих диалогов он истолковывает в свою пользу. Или даже и во вред, но, может, на данный момент ему именно этого хочется.
Ну, вот, представим, например, ситуацию, когда совершиться должен очередной брак.
В Европе будто бы всё однозначно: поженились оба — теперь следующая остановка — только смерть.
Но уже на Востоке всё несколько сложнее: там тот же самый брак на небесах может совершаться для мужчины неоднократно. А в Тибете — для женщины. И всё — абсолютно в рамках приличия. Правильно всё. На Небесах.
Но… Бог-то для всех один.
Это мы тут на земле как-то заборчиками каждый друг от друга свою веру отгородили. И у каждого вера гораздо правильнее, чем у соседа.
А как в этом разбираться там, Наверху?
Подходят одна за другой брачующиеся пары, а Господь к ним в метрики заглядывает, паспорта, прописки проверяет и говорит: — Вот тебе вторую жену можно, а тебе — нельзя!
Не буду про друзей и знакомых.
Давайте отвлечённо — на примере фильма.
Валерий Тодоровский, «Любовник».
У одной женщины два мужа. (История не на Востоке случилась, у нас, в России). Только знает об этом только она. И — её любовник. А муж не знает ничего. И так тянется уже на протяжении одного-двух десятков лет, пока женщина не умирает. (Пока смерть не разлучит). С мужем у женщины отношения были вполне нормальные. И с любовником — тоже.
Муж-Янковский известию удивился, даже был потрясён. Гармаш-любовник просто переживал потерю возлюбленной.
Осуждать ли женщину?
И я хочу спросить: — где? Скажите мне, где можно проверить, доказать синхронность действий ЗАГСов и Небесной канцелярии? Вместе ли они ставят печати в своих книгах?
Вот я как себе это всё представляю там, на Небесах: подходит пара для заключения брака — им говорят «совет, да любовь» — и всё. Ничего не спрашивают. Главное — чтобы любили друг друга, а это на Небе и так видно, без всяких документов.
И подходила туда когда-то Вера, чтобы со своим женихом Янковским сочетаться.
И потом, при живом же муже, подошла и с Гармашем своим, любовником. И тут её тоже ни о чём не спросили, а сказали «совет, да любовь» и без всяких оговорок совершили ещё и этот брак.
Потому что, правда — увидели Любовь…
Я — за моногамию.
Но я знаю, что, хоть у нас и не Тибет и не Восток, но многие, да, многие семьи живут так — у мужа бывают жёны ещё. О которых не знает жена. И у жены — тоже кто-то бывает.
И речь тут не о случайных связях. А — о браках. Которые там, на Небесах, совершаются.
Это можно осуждать. Потому что у нас, за заборчиком наших верований и представлений это нехорошо. Грех.
Но так решаем на земле мы, истолковывая всё, вокруг нас происходящее, на основе своих географических, исторических представлений.
Судим, кого ставить в пример, кого — побить камнями.
Странно…
Мы, смертные, позволяем себе думать, что знаем о Любви всё…
Женщина. Жена
Когда Михаил Михайлович Жванецкий рассказывает о своей семейной жизни, то сразу становится понятно, кто у них дома хозяин. Конечно — жена. И зал одобрительно улыбается. Потому что многим это понятно.
Жена — это основа семьи. Она в семейном очаге поддерживает огонь. Готовит на нём пищу. Сушит мужнины носки. Ухаживает за детьми. Для мужчины всё это ужасная канитель. Простоять полдня у плиты на кухне? Протирать полы? Во всех уголках, на коленках, корточках, согнувшись… Думать, что сварить на завтра? Можно составить длинный список этих женских забот.
С точки зрения мужчины, чем этим всем заниматься — лучше сдохнуть.
Поэтому мужчина принимает компромиссное решение: он соглашается, что женщина, жена — в доме главная.
И сам делает, что хочет.
Но я вообще не об этом.
У Жванецкого жена моложе на тридцать лет.
И вот — она пришла в дом — и он её слушается.
Не будем говорить, что он ей годится в папы или даже в дедушки.
Она жена. И она в семье — главная.
Женщина всегда будет главной в семье.
Потому что она даёт жизнь. Она её выращивает, оберегает. И — очаг, носки, завтраки, полы…
С каким бы своим возрастом она не пришла в свою новую семью…
День пионерии
День пионерии! Ура!
И, кто только меня сегодня не поздравил!
А, вообще — это один из моих профессиональных праздников. Я, почти пять лет, проработал во Дворце пионеров!
Вокруг меня там были сплошь бывшие пионеровожатые. Чуть что — «Будь готов-всегда готов!» — и взлетает рука в привычном приветствии.
А я — хорошим был пионером. Учился на «четыре» и «пять», не высовывался. В начальной школе всё время был старостой класса. До сих пор не знаю, что это такое. Выбрали — и всё.
Запомнился приём в пионеры.
Когда стали зачитывать «Я, юный пионер!..», Люська Дворжецкая не выдержала и упала в обморок. Торжественная минута. Сильное было напряжение. Я оказался мальчиком крепким. Поэтому, кроме этого Люськиного обморока ничего больше о судьбоносном событии не запомнил.
Уже через три года у Люськи раньше всех выросли груди, и её все наши мальчишки стали наперебой тискать. И она никому не отказывала.
Думаю, тот памятный день, когда её принимали в пионерки, не прошёл бесследно для детской психики.
А ещё я совершил поступок, которым гордился, как пионер.
Однажды в наш совхоз заехал на грузовике дядька, которому нужно было продать за три рубля бочку бензина. И он спрашивал, у кого в посёлке есть машина. Машины были у дяди Стёпы и у дяди Феди.
И я не только сказал, что можно поехать к ним. Я ещё вызвался показать, где они живут.
Помню, как встал на подножку машины и мы поехали. Мой алый галстук юного пионера развевался на ветру. Как знамя.
Я чувствовал себя и Валей Котиком, и Павликом Морозовым. Я тогда не знал, какая сволочь, этот Павлик. Как и того, что помогаю неизвестному дядьке сбывать краденый бензин.
Ехать на подножке машины с алым галстуком на ветру и, как Чапаев, показывать рукой шофёру, куда заворачивать — это было круто!..
Нет, не чужой мне этот праздник, День пионерии!
Кто ж знал?
На жд вокзале провожал жену в Оренбург. До отправления ещё полчаса. Нужно подождать, когда первый путь освободит куцый пассажирский составчик без опознавательных знаков.
Пока стояли, прошу у жены ещё раз на билет глянуть, почитать. Ездим редко. Авось, что-нибудь новенькое.
И — правда!
Отдельной строчкой в билете написано, что можно с собой перевозить бесплатно домашних животных.
Я почему-то сразу представил собаку, хотя, наверное, можно было и гуся, и свинью…
И меня тут осенило!
— Жена… Мы же с тобой уже почти полвека вместе живём настоящим браком, а ни разу не ездили в свадебное путешествие! У меня суббота-воскресенье выходные, я могу с тобой запросто прокатнуться. Чай в вагоне попьём, съедим курицу, в туалет сходим!.. Я только перед проводницей «Гав! Гав!» скажу и на четвереньки встану!..
А тут голос из вокзального репродуктора объявляет, что поезд на Оренбург отправляется через десять минут с первого пути. Тот самый, куцый. На котором ничего не написано.
Ну, мы сразу с места снялись и к вагону.
Я возле тамбура к проводнице сразу с вопросом. Так, мол, и так, — если я тут вам скажу «Гав! Гав!» и на четвереньках войду в поезд, мне можно будет бесплатно у ног жены до Оренбурга доехать?
А проводница не очень и удивилась:
— Справка от ветеринара есть?..
Справки у меня не было. А, без справки ты у нас не человек и не собака и вообще никто.
Кто ж знал?..
Суббота
Утра у меня начинаются благопристойно, вне зависимости от того, пятница это, или понедельник.
Вот и сегодня: встал, снял с надкроватной полочки стакан с водой, перекрестил его, прочитал «Отче Наш» и…
Тут необходимо небольшое пояснение.
В одной современной, но мудрой книге я прочитал, что многих болезней можно избежать, если ставить на ночь, у изголовья, стакан с водой. Но — не просто ставить, а со специальным смыслом: помещать его на бумажечки, на каких написана болезненная неприятность, от которой ты бы хотел уберечься.
В течение ночи вода чудесным образом «заряжается», её остаётся только после сна выпить.
В другой мудрой, но книге ещё и старинной, я прочитал, что молитва перед принятием пищи весьма благодатно влияет на её усваиваемость. Она качественно становится лучше. Пояснялось, правда, что противостоять прокисшим продуктам или цианистому калию молитва не поможет, есть для того разумные пределы.
Ну, и, значит, прочитал я краткую молитву и опрокинул в себя стакан с целительной влагой.
И…
Тут же вернул стакан в прежнее положение.
Потому что глотнул я, вместо воды… чистейшей сорокаградусной водки…
А мне ж нельзя! Мне на дачу на машине ехать, картошку сажать!
Я стремглав кувырком кинулся на кухню, запить, заесть! Хватаю бокал с водой, делаю глоток… Снова водка!..
Вот дела!
А я ещё над Поклонской смеялся, когда ей мироточение в Крыму привиделось!.. Чудо!
Как раз суббота… Выходной день…
Спасибо тебе, конечно, Господи, но — дача же у меня!..
Заедаю всем, что на столе, в холодильнике, а сам себе всё-таки стараюсь чудо объяснить.
Да, вспоминаю: приезжал сын. Я для него уникальную чачу в пузырёк пластмассовый наточил — и в морозилку. Водка холод любит.
А сам я давно уже не пью — сорок семь дней и восемнадцать часов!..
Сын всего баллончика не одолел, в бутылке осталось. Бутылка из-под воды, «Святой источник»…
Это ж я перед сном, выходит, напутал!..
Чудеса в нашей жизни случаются.
И, почти всегда, их можно объяснить.
Одно только остаётся тайной: почему чудо случается именно тогда, в том месте, с тем или иным человеком?..
И тайной этой уже не управляют наши во всём точные науки.
Случилось так, что этим субботним утром я выпил водки.
Сопротивляться ли промыслу судьбы?
Я вдруг перестал суетиться.
Нарезал колбаски, сыру. Накрошил салатику. Икорки открыл баночку баклажанной. Прожарил кольца батона в тостере.
Возле недопитого, вернее, початого стакана поставил рядом ещё наполовину полный пластмассовый пузырёк…
Жену будить не стал.
Суббота же!..
Продолжается селекция…
«Кто враги? Репортаж из автозака Ирины Пан, музыканта. Это в Фейсбуке публикация. Получила 10 суток. Она написала: с лучшими людьми города! Кто в автозаке со мной: художник, два пианиста, инженер, преподаватель вуза, кандидат наук, научный сотрудник, тоже кандидат наук, кинорежиссёр, пиццамейкер, мотомеханик, печник, программист, ассистент генерального директора. Это реальный состав одного автозака».
В. Шендерович, «Эхо Москвы».
Да, на улицы не выходят сони тысяч, миллионы. На наши улицы выходят лучшие из них. Вот их, лучших, избивают, сажают в автозаки, пытают. Хотят загнать обратно в стойло.
Нет у революции конца. Продолжается отрицательная селекция. Если этих выловить, выбить, пересажать… Если заставить всех остальных одинаково мыслить, говорить хором и танцевать под одну музыку, то наступит хорошее одинаковое счастье.
А их, этих музыкантишек, мейерхольдиков и компьютерных хомячков можно переловить. Выдворить из страны. Это не трудно. Их же не так уж и много. Их, лучших, много не бывает. Кого-то можно и пристрелить.
Остальные заткнутся…
«…ронял янтарные слёзы»…
По детству-юности мечты мои, как и полагается, были довольно смелыми. Стать великим художником, музыкантом, писателем. Космонавтом почему-то не хотел. Мама хотела, чтобы я стал гинекологом.
И, когда сейчас вступил в «возраст дожития», вдобавок, в «группу риска», вместе с наркоманами и проститутками, то подумал, что с мечтами у меня всё сложилось очень даже и ничего. Правда, не стал я ни музыкантом, ни даже гинекологом, но написал с десяток рассказов, которые не стареют от времени. Я позволяю себе об этом так думать.
Стал ли я писателем? Тем более — великим? Сейчас это уже не имеет для меня никакого значения.
Обо мне хорошо отозвались люди, чей авторитет для меня выше всяких официальных признаний.
И — есть среди отзывов о незлобивом моём творчестве один, которым я дорожу не меньше, чем похвалами моих великих авторитетов.
Это — рецензия на мою первую книгу «На снегу розовый свет» оренбургского писателя Петра Краснова.
Кроме всего прочего, из него вдруг вырвалось: «…„вкусненький“ трупный яд Венички Ерофеева давно уже, по всему судя, в крови Дунаенко, и здесь стоит разве что посожалеть о его авторских возможностях, бывших когда-то, можно предполагать, неплохими…».
Оговорился ли, решил ли блеснуть глубоким знанием современной русской классики оренбургский писатель Пётр Краснов — судить не берусь. Но — как я ему благодарен, как признателен за эту оговорку!
Спасибо, Пётр Николаевич!
А у Венички Ерофеева сегодня памятная дата: тридцать лет, как его нет с нами.
Представить не мог, что когда-то окажусь знаком с его близкими друзьями — Анатолием Лейкиным, Мариной Глазовой. Они и сейчас рядом со мной, в Фейсбуке. Я счастлив этой дружбой.
И — вот отрывок из эссе о Марине Глазовой:
Анатолий Лейкин. «К новому сборнику стихов
Марины Глазовой».
Из разговора по телефону с Венедиктом
Ерофеевым:
ЛЕЙКИН: — Так в чем же чудо?
ЕРОФЕЕВ: — Ни в чем, а в ком. В МА-РИ-НЕ!.. — опять по слогам проскандировал собеседник.
Я уже знал, что Ерофеев обожает поэзию Цветаевой…
ЛЕЙКИН: — Верно, что-то еще не изданное?..
ЕРОФЕЕВ: — Уже тепло, но дальше, чую, похолодает. Да, она тоже Марина.
Но не Цветаева, а Глазова. И в России ее еще совсем не издавали.
А зря. Стихи того заслуживают. Я, пожалуй, включу ее в свою рукописную антологию. А за некоторые строчки налил бы ей полный стакан.
Такой высокой оценки — 250 граммов из 250 возможных — дотоле
заслужили у Вени только две поэтессы: Цветаева и Белла Ахмадулина.
Какие люди! Какой блистательный ряд: Венедикт Ерофеев, Марина Глазова, Анатолий Лейкин, Цветаева, Ахмадуллина!..
И — ещё отрывок из моей маленькой новеллы двадцатилетней давности:
«- Слушай, — зачитываю я ей из Ерофеева:
«Окно в Европу было открыто Петром в 1703г и 214 лет не закрывалось».
Я знаю, что Инне Сергеевне это должно понравиться, как и мне, и произношу фразы так, будто передаю чего-нибудь вкусненькое, чего попробовал сам и теперь хочу, чтобы и она ощутила этот замечательный вкус.
Я читаю ещё:
«А я глядел ей вслед и ронял янтарные слёзы».
«И ещё раз о том, что тяжёлое похмелье обучает гуманности, т.е. неспособности ударить во всех отношениях, и неспособности ответить на удар».
«Ценить в человеке его способность к свинству».
Конечно, как тут не улыбнуться. Инна Сергеевна делает это вслух, по-детски хихикает. У этой малышки весьма эротический смех.
Между нами стол. Я нахожу возможным пересесть поближе, рядом, чтобы невзначай поцеловать оголённое плечико Инны Сергеевны. Это такой пробный поцелуй. Если Инна Сергеевна позволит себе мне это позволить, то потом можно и в шейку.
У нас, у мужиков, всё одно на уме.
Веничка:
«Когда камыш только шумит, гнутся деревья».
«в чём-то соглашаюсь с Вильямом Шекспиром, но кое в чём и нет».
Цитаты, афоризмы из любимых писателей превращаются со временем в реперные точки, которые помогают нам ориентироваться в жизни и всяких в ней отношениях.
Вот и для меня — что говорил Веничка…
Эти точки я вижу, даже в темноте…
Когда мы были молодыми…
В 1975-м Советский Союз был вполне обыкновенным.
Где-то распался «Битлз». Где-то появилась опера «Иисус Христос — суперзвезда».
А у нас было всё тихо.
На эстраде — ВИА.
В прессе — плохой Запад и непрерывно растущие успехи советской экономики.
И — ежегодный праздник Победы, который в 1965-м году дорогой и любимый Леонид Ильич сделал нерабочим днем. Настоящим Праздником.
В 1975-м году случайно купил пластинку — группа «Доули Фэмели». И — совсем неожиданно — услышал… «Синий платочек»!
Испытал лёгкое потрясение.
«И, мэжду строчек — зинии платочек падал запущеных плэч…»
И — знаете, какие мысли были тогда?
Что мы, все люди — братья. Что мыслим и чувствуем одинаково. Одинаково печалимся, грустим и радуемся. Что нет никакого ни Востока, ни — Запада. Есть один мир. В котором нам уже давно пора говорить на одном языке: дружбы, добра…
И всегда хотелось, надеялось, мечталось, что, когда-нибудь мы, такими, маленькими навстречу друг другу шагами, объединимся в единое человечное человечество. В котором уже не будет ни противостояния, ни — войн…
Шёл 1975-й год…
Впереди были годы, которые в какой-то момент позволили нам поверить, что этим нашим мечтам суждено сбыться.
Но годы последующие уже этого не позволили.
А тогда, в 1975-м, когда мы слушали «Синий платочек» «Доули Фэмели», мы ничего этого не знали наперёд.
И казалось, что, непременно, всё должно сложиться наилучшим образом…
Как мы могли в этом сомневаться, ведь мы ещё были так молоды!..
50 оттенков…
Рецензий на фильм не читал. Книгу не читал. На фильм пошёл — ничего о нём не зная. Кроме того, что подростки в моей «Телешколе» между собой шептались: «50 оттенков серого… 50 оттенков серого…».
Общее впечатление: фильм не понравился. Обыкновенная женская проза.
Экранизированная.
Ещё Леонардо да Винчи говорил, что главное в картине — это фон. Фон в фильме использовался достаточно шаблонный, даже отвратный, набивший оскомину из череды российских сериалов: он — молодой, одинокий миллиардер, она — простая, скромная студенточка. Ну, только что не их Хацапетовки.
Фон — роскошные апартаменты миллиардера, костюмы, машины, самолёты.
В скольких фильмах мы уже видели эпизод, когда обаятельный богач ведет обыкновенную девушку-женщину к собственному самолёту-вертолёту, и из неё невольно вырывается изумлённое «Ах!». А потом — её счастье от полёта. Вокруг с высоты — панорамы, пейзажи.
Сколько раз нам уже показывали, как простая девушка, оказавшись в покоях богатенького буратины, делала круглые глаза.
— А, где тут твоя машина? — спрашивает у своего героя уже не девственная Анастейша. — А, все мои, — небрежно бросает красавец Грэй.
До определённого момента, сопли и слюни этой истории текут в привычном русле телеканала «Русский роман». Но… отчего шептались мои подростки? Почему к фильму возник такой интерес?
И вот авторы обнаруживают свою пикантную изюминку, этакую вишенку на торте: прекрасный Грей, со своим богатством, жених, со всех сторон завидный. Но есть в нём такая небольшая чудинка. Которая для него не просто важна в близких отношениях между мужчиной и женщиной, но и — является определяющей. Он — садист. Конечно, в самом хорошем смысле этого слова. Отхлестать плетью любимую девушку для него — мёдом не корми. И все его проблемы в поисках такого личного счастья — это найти такую девушку, которая понимает. Которой это нравится.
И Грэй подумал, что это как раз Анастэйша.
Но тут ему случился облом.
Анастэйша в него влюбилась, но, как-то по-обыкновенному. Не то, что оказалась непродвинутой, но — ей просто не понравился такой стиль отношений.
Явно — не «Русский роман». Блеснуло что-то для российского зрителя необычное. Свеженькое.
И вот — возник между влюблёнными конфликт.
И вспомнился давнишний какой-то французский фильм. Влюбился в девчонку подросток. И она ему ответила взаимностью. Казалось, что ещё нужно для счастья? А, для счастья, как известно, влюбленным ещё нужен интим, секс. И вот тут-то и случилась загвоздка. Нет, к тому не было каких-то явных анатомических препятствий. Только мальчишка оказался… гей… Ну, вот так вышло… Но — сердцу ведь не прикажешь. Что поделать — влюбился в девчонку. И от этого все переживания, всё напряжение в фильме.
Парнишка переворачивал свою подружку, чтобы не видеть противных её женских признаков, пытался любить её сзади, как мальчика, и… плакал…
Вот то же самое произошло и с бедным Грэем.
Влюбился в девушку, которая не принимает БДСМ…
А — ведь как хорошо всё складывалось! С Анастэйшей у него почти всё в первый раз: она представлена его родителям, живёт, как никто, в его доме. Лишая её невинности, Грэй даже не заклеил ей рот скотчем, не забил в него кляп. Он даже ни разу не съездил ей по морде. Просто лишил — и всё.
Уже потом, проникаясь всё больше его переживаниями, постигая сложности внутреннего мира этого несчастного миллиардера, понимаешь, каких усилий это ему стоило!
Тема садомазохизма, так или иначе, присутствует в фильмах с эротическими мотивами: — Ну-ка, отшлёпай меня, милый! Или — Давай-ка, дорогая, я тебя отшлёпаю! — это уже практически общие места в фильмах про настоящую любовь.
Ну, подумаешь, серый герой Грэй пошёл тут чуть дальше. Говорю «чуть» потому что Анастэйша не захотела посмотреть, до какого градуса могут дойти чувства её возлюбленного. Почему-то у меня были предположения, что в чудо-комнате свиданий Грэй её попросту запорет. Но — ошибся. Всё-таки роман женский. Тут должны быть слёзы, даже возможна смерть, но в конце должна случаться сладостная релаксация, торжество добра и посмертного счастья.
У фильма, в России, кажется, успех? Наверное, в реальной жизни нашим женщинам не хватает садомазохистских развлечений со своими партнёрами. Живёт рядом какое-то растение, ни рыба, ни мясо. А, был бы настоящий мужик!
И, ещё в старину говорили: бьет — значит, любит.
Вот и Грэй отхлестал плетью свою любимую, а она, дура, не поняла его чувств. Только раздразнила. Поматросила и бросила.
Тема сложной судьбы у миллионеров — золотое дно для писателей и сценаристов. У этих миллионеров почти всегда трудное детство, всякие унижения. А потом — этот бизнес, эти проклятые миллионы, миллиарды. Вокруг толпы женщин и девушек, которые пристают со своими стандартными желаниями: — ты, мол, мне роскошную спальню и машину, а я тебе — своё тело без трусов в миссионерской позиции.
Да, за свои-то миллионы!..
Кажется, «Шокирующая Азия» называется документальный фильм. Там, среди прочих, есть эпизод про то, как состоятельный старикашка приходит в публичный дом и его там обслуживают по специальному сценарию: надевают на него памперс, чепчик, укладывают в колыбельку… В рот — пустышку… Ну, вот у него такой пунктик. Он так в кроватке поваляется, обкакается, снимет напряжение, а потом — обратно к себе, в обычную жизнь.
Это я к чему?
«Оттенки серого» можно было бы снять и про миллиардера с такими отклонениями. Наверное, тоже бы собрал кассу. Главное, что обязательно — это, чтобы миллиардер. Машины, самолёты, Майами, а потом — соска и памперс.
Или…
Друг мой любит знакомиться по Интернету. И вот однажды попалась ему женщина, с которой у него оказалось много общего. Взгляды на литературу, искусство, даже на жизнь. И дело дошло даже до таких откровенностей, что стали поговаривать о возможной встрече. Причем — уже на самом высоком, половом, уровне.
Но Дульцинея всё что-то оттягивала, говорила, что человек она не совсем обычный, чем друга ещё больше заинтриговала. Человек он был уже взрослый и считал, что ни удивить его уже ничем нельзя в интимных отношениях, ни — тем более — напугать.
Он стал настаивать на подробностях, заверял, что готов на всё. Потому что уже почти любовь.
И ответила ему Дульцинея: копра.
А друг, хоть и продвинутый, но тут что-то споткнулся. Не знал он в русском языке такого слова.
Вот, точно, в нашей миграционной службе, когда нужно будет таджиков заваливать на экзамене по русскому языку, нужно их спрашивать: — А, что такое копра? И — тю-тю! — Езжай к себе обратно!
А «копра» — это занятие довольно прозаичное — это совместное поедание какашек. Да, вот так — поговорили о Микеланджело и Боккерини — и в какашки!
Я тут не выступаю с осуждениями.
Я не говорю, что садо-мазо или копрофилия — это плохо. И не утверждаю обратного. Каждому своё.
И вполне имеет право на жизнь история среднего человека, который влюбляется в обыкновенную девушку. Но этот средний, к примеру, копрофил. И вот кинорежиссёр и оператор показывают его страдания по поводу неразделённой любви. Девушка, вроде и любит, но какашки есть вместе не хочет!
Но не получится из такого фильма бестселлера.
Скорее всего, потому, что у нас к такому направлению в развитии любовных отношений народ ещё не готов. Возможно, кушать какашки — к этому ещё нужно как-то привыкать…
А вот — судя по успеху, интересу к фильму «50 оттенков серого», к садомазохизму просматриваются вполне определённые симпатии.
Наверное, есть в этом что-то глубинное.
Страдать. Терпеть унижения. Мучиться. Голодать. И снова — терпеть. Россия среди этого живёт уже не один десяток, а то и сотен лет. Привыкли уже. И даже — полюбили. И это свойство, качество нашего народа уж, сколько раз было испробовано, испытано самыми жестокими тиранами. Чем больше били, уничтожали — тем сильнее к ним становилась любовь.
В игре БДСМ между партнёрами есть правило — дать знать, когда боль заслоняет наслаждение, когда достигнута какая-то критическая отметка. Когда возникает реальная угроза здоровью, а, может, и жизни партнёра. И тогда нужно подать знак: хватит!..
При всех кошмарах и ужасах, ни одному нашему правителю, что бы он с народом ни вытворял, не удавалось достичь такого предела.
Ни одному из них народ не сказал: «Хватит!».
Значит, можно повторить.
Значит — можно ещё сильнее.
Бьет — значит, любит.
И двадцать лет, которые мы проживаем во всевозможных оттенках серости, нам отнюдь не кажутся страшными.
И мы идём смотреть фильм про «50 оттенков», где героиню избивают хлыстом. И, наверное, нам это нравится. Мы — понимаем…
Расизм
Все привыкли, что расизм — это что-то, связанное с цветом кожи. Ну, и — унижение теми, у кого раса хорошая, чистая, тех, кто кожу свою не может никакими средствами довести до требуемых стандартов.
И — есть расы высшие, есть низшие.
Обычно у расистов нет определённого названия. Но, если кто их где таковыми и называет, то это несёт оттенок неприятный, осудительный. Расист, фашист…
Но есть одна хорошая раса. И те, кто к ней принадлежит, ничуть не стесняются говорить о себе, что они лучше всех остальных людей. Чище. Белее. И, вообще — выше.
Эта раса называется «Патриоты».
Чтобы быть патриотом, семи пядей во лбу иметь не надо. Нужно о том, что ты патриот, громко заявлять на всех углах. Нужно громко кричать, что любишь Родину. А, тот, кто не любит, тот дурак. Патриот бдительно выслеживает тех, кто про Родину, либо молчит, либо говорит не так, как только что по радио. Патриот для обыкновенных людей агрессивен и опасен. У него есть задатки главаря, начальника, поэтому ему удаётся прорываться в руководящие работники. Он может быть и без особых талантов, но задавить может любого, кто встанет поперёк. А за ним — остальная власть. Которая — государство. И оно же — его Родина. Которую, собственно, этот самый патриот и любит.
Этих патриотов, которые так себя вслух называют — их не много.
Но это, действительно — высшая раса. Которая есть в любом государстве.
И попробуй, кто возразить!
— Ты, что! Родину не любишь?!!!
…Огрызаются
— Нет, сказала мне вчера сослуживица, — я телевизор не смотрю. Только — новости…
А друг мой и коллега говорит, что спать не ложится, пока все новости ТВ не посмотрит. И добавляет: — Для меня это — святое!..
У меня один телевизор висит на кухне. Я люблю смотреть кино. Но, когда переключаешь каналы, то невольно натыкаешься…
— Ополченцы постепенно закрывают крышку «котла» под Дебальцево. Украинские войска… огрызаются… — аккуратно читает аккуратненький диктор.
Это по главному, государственному каналу страны!
Как мне представляется, на работу в наше теперешнее Гостелерадио берут лучших из лучших. Уж таких журналистов туда подобрали, что рядом и поставить некого. Тут сомнений быть никаких не может.
И вот, когда слышишь из телевизора подобные перлы, то, конечно, в голову не приходит, что телеписатель чего-то недопонимает в своём деле, что он попросту где-то недоучился.
Очень любой наш журналист на ТВ всё понимает. И профессионалы они все безоговорочные. Но введены сейчас в отечественную тележурналистику новые критерии, по которым их работа оценивается.
И, после блестяще выполненного абзаца с чем-нибудь свеженьким, вроде «огрызаются», наверняка друзья и коллеги вокруг восхищённо цокают языками, одобрительно похлопывают по плечу. А начальство такой изощрённый всплеск интеллекта обязательно же поощрит. И на творческой летучке. И — материально.
И тут уже соревнование меж телепрофи вспыхивает. И не столько — чтобы информацию написать получше, а — как бы больнее обозвать, уязвить кого-то по телику в угоду начальству.
А у нас в городе давно уже нет «Эха Москвы». В кабельном прекратили трансляцию телеканала «Дождь». Да, Интернет пока есть… Но что на кухню поставить? Не тащить же туда компьютер…
Я достал старый добрый Panasonic. Стёр с него пыль. Включил. Всё работает. Радио «Свобода» на месте. Нужно чуток вспомнить, как этим всем пользоваться. Днём лучше искать на самых коротких волнах. Потом можно передвигаться ближе к средним… Ну, шумы, «волна» убегает. Не без этого, конечно…
«Глушилок» пока в городе нет. И радиоприёмники ещё на учёт не ставят. Так что говорить о том, что у нас проблемы с гласностью — явное преувеличение.
Но тут вот есть ещё некоторая закавычка.
Во времена далёкие, сейчас почти былинные, инакомыслие в совке существовало, но оно не имело такого всенародного осуждения, какое уже получает во времена нынешние. Диссидентов потихоньку сажали в психушки, выдворяли из страны, но остальная часть населения относилась к этому довольно спокойно. Ну, если не считать дежурных негодований на специальных собраниях и митингах.
Сейчас нетрудно представить, как человечка, не согласного с генеральной линией партии, уже без всяких понуканий, закидают тухлыми яйцами и даже камнями, если на тот момент они окажутся под рукой. Не нужно организовывать собрания, чтобы ошельмовать изменника Родины. Да, мы уже снова заговорили об изменниках Родины. Вспомнили. И уже — пошло, поехало! Путь-то накатанный. Работает!
Нас уже кругом прослушивают. И сограждане уже вот-вот будут готовы доносить друг на друга…
А уже народилось, уже выросло другое поколение, которому по 15—17 лет, которое ничего не знает о наших прошлых жизнях. Их потихоньку приучают к этим старым новым нормам бессовестной жизни. И они не будут себе представлять иного мира, чем тот, о каком круглые сутки кричит безмозглый телевизор.
Не хватает только самой малости.
Чтобы те, кто по-иному мыслит, кто ещё помнит, что это такое, скорее состарились и умерли.
Оставив шестую часть нашей планеты народу с одинаковыми и правильными мозгами, послушному, со всем согласному, дистиллированному и безупречному во всех отношениях.
О душе
Когда отъезжал на машине от дома, заметил на дороге задавленного котёнка. К кошкам питаю особенную слабость. Больно кольнуло в сердце. Увидел мельком, сразу отвёл глаза, стараясь забыть. Дорога, движение, встречные машины, дела. Забыл.
Вечером зашёл в магазин, что прямо у нас в доме, за хлебом. Конечно, попутно разглядывал продукты на полках.
Женщина, неухоженного вида, тоже ходила среди полок, чего-то бормотала. Есть такие блаженненькие. Идут по улице, либо станут где-то на остановке маршрутки и разговаривают сами с собой. Громко. Сами с собой.
Вот и эта женщина. Бормотала что-то. И — как мне показалось, меня как-то намечала в слушатели. А я знаю, что на женщин бомжеватого, или же с некоторыми странностями вида, я действую притягательно. Они на меня обращают внимание, выделяют из толпы. Ещё издали начинают улыбаться. Бросают многозначительные взгляды. Наверное, что-то такое во мне есть.
Я всё обижался, всё никак не мог забыть, как однажды на выходе из продуктового магазина молодой продавец попросил меня вывернуть карманы. Ну, есть, наверное, во мне что-то такое…
И — вот эта женщина. — Котёнок… — говорила она… Задавили котёнка на дороге… Она разглядывала полки и хотела, чтобы её кто-то услышал. Она хотела кому-то про это рассказать, поделиться. Но судя по тому, что обращалась она в мою сторону, она, видимо, от меня ожидала сочувствия. Тут и по сторонам нечего смотреть. Вокруг больше никого, кроме нас, не было.
— Да, — ответил я, стараясь не рассматривать подробностей заношенного платья женщины, отводя в сторону лицо, чтобы не встретиться с её, как я уже догадывался, полубезумным, взглядом. Мне нужно было взять хлеб и идти домой.
Но я всё-таки ответил: — Да, я видел этого котёнка… Жалко…
— Видели? Вы его видели, да? А почему не убрали?..
А что я мог ответить этой блаженненькой? Что торопился. Работа, дача. И, что я всё равно бы не остановился возле этого котёнка, проехал бы мимо. Не я задавил. Все мимо проезжают…
— А я его убрала. Положила в пакетик и унесла, где цветы, похоронила…
Я не нашёлся, что ответить. Да, я и не собирался разговаривать с этой женщиной, поддерживать с ней беседу. По-моему, от неё даже как-то нехорошо пахло…
И я взял хлеб. Пришёл домой. И ужинал. И читал умные книги. И от меня не пахло помойкой, я был умным, чистым и приятным. Но…
Ведь я, такой хороший и правильный, не остановился около убитого котёнка.
А подошла к нему и исполнила с ним всё, что положено, моя дурочка из магазина. У которой в её непростой жизни тоже были дела, не менее важные для неё, чем мои у меня…
И — в чём со стыдом я признавался самому себе — ведь я и в другой раз не остановлюсь, проеду мимо…
Вот… Христос… Он среди нас… Но нет при нём ни документов, ни специальной одежды. И мы встречаем его в образе разных людей. И — не узнаём.
А Он на каждом шагу предлагает нам в жизни решить простые, на первый взгляд, задачки. И — не то, что, там — «не убий», «не укради».
А, например, — что ты будешь делать с обыкновенным мёртвым котёнком?
Какая у тебя душа?..
СМИ: «В США испытывают вакцину от коронавируса на людях»
Ну, с одной стороны, нам, россиянам, этому факту можно порадоваться. Если чего у этих америкосов получится, то и нам должно перепасть. Они пусть там тратятся, проводят эксперименты, а мы потом себе купим. Или — «цап-царап».
И можно на время, на какой-то короткий моментик, забыть, что Америка наш враг. Что миллиарды долларов мы тратим на то, чтобы создавать не лекарства, а супероружие. Что рисуем картинки, на которых из Флориды радиоактивный пепел.
Вот — купим, умыкнём вакцину, тогда уже можно будет и бабахнуть.
И, давайте не будем думать, не будем забегать вперёд, что, если после этого придёт ещё какая-то чума на наш дом, то тогда ни вакцины уже, ни даже «ножки Буша» ни «цап-царап», ни купить уже будет не у кого.
Когда-то я был молодым. И на тех, кому за сорок, смотрел, как на древних старцев. Что уже говорить о дряблых наших советских правителях.
И я смотрел на эти, предыдущие поколения, как на тормоз, балласт. У которого были явные признаки чего-то отживающего, вредного.
Они ругали Запад. Гордились всяким хламом, который выпускала наша промышленность, радовались отечественным бомбам и Ильичу со Сталиным.
Ну, тупые…
Казалось, что — вот, пройдёт время. Канут эти апологеты в небытие в результате естественного износа, а на их место придут граждане молодые, прогрессивные. Которые и построят новый, нормальный, мир.
И вот мне уже под семьдесят.
И я читаю, слушаю разные СМИ, которые рассказывают про бабушек, которые обожают российского Вождя, которые поддержка ему и опора. Которые славят Советский Союз, то время, когда мы выпускали барахло и были в него одеты, на нём ездили и читали всякую гадость, написанную советскими писателями.
Они точь-в-точь такие, каким выглядел для нас в семидесятые тот самый балласт из сорока-семидесятилетних коммунистических партийцев. Они вышли, они трансформировались из тех прогрессивных молодых людей, которым, как будто сам Бог велел построить новый мир после смены поколений.
Уйдет вся эта тупость, дряхлость, окостенелость. И придут молодые, энергичные.
Но… Нет…
Получается, что, когда человек переходит определённую черту возраста, он становится таким же, какими были его «деды и прадеды». И просто у Брежнева меняется фамилия.
Остаётся — «дорогой, любимый». «Лично…».
Ну, остались единицы, которые не изменились. Можно сказать, «впали в детство». Или — в юность.
Организм старый, а мороженого за тринадцать копеек уже не хочет.
Так, я вообще — о чём?..
О коронавирусе — о чём же ещё сейчас!
У него есть для нашей России положительные качества.
Очистительные.
Вот, если бы нужно было нашим правителям выдумать какое средство по ликвидации пенсионеров, то им нужно было бы придумать что-то наподобие коронавируса.
Ведь, убивает он не всех подряд, а, по преимуществу, людей пожилых.
Так что коронавирус для России — это просто Дар Божий.
И я бы даже и приветствовал появление этого убийцы.
Я, в принципе, готов принести на алтарь Свободы и прекрасного будущего свою устаревшую жизнь, вместе с десятками миллионов других, если бы думал, что это послужит для России таким очищением. Перемрём мы, которые за Вождя, уйдёт в могилу вся эта «вата», весь сайт «одноклассников» — и останутся только молодые. С Интернетом, гаджетами, квестами, коучами и харрасментами. И руки у них будут развязаны. Некому будет посылать на них полчища «космонавтов» с дубинками…
Но…
Я уже не верю в счастливый исход для нашей истории. У меня есть опыт.
В нашей стране все молодые, задорные, умные и прогрессивные, по достижению критического возраста, в основной массе своей превращаются в тяжеломыслящую, консервативную массу. Они становятся такими же, как те, над которыми они смеялись тридцать лет назад.
Как говорил Акрам Муртазаев — «Перевороты в России совершать бессмысленно: дерьмо всё равно оказывается сверху».
Так что — тут и коронавирус нам не помощник.
Всё будет, как всегда.
Это коту масленица не всегда
Я вот тут сейчас, даже и не знаю, что сказать друзьям моим френдам. Ну, обычно про материальное положение тут не распространяются, тут будто бы все равны. И, если вдруг кто проговорится, что олигарх, или, к примеру, бомж, то отдельные члены сообщества могут среагировать на это неожиданным образом. Кто вообще отвернётся — скажет — знать мы вас не знаем, ошиблись. Кто — заискивать начнёт. Льстить без причины. Одни начнут срочно в друзья записываться, другие — тихонько отфренживать…
Тут по телику строка пробежала, что богатые на Руси на масленицу блины кушать с понедельника начинали. А бедные — уже только к концу недели.
А мы слегка попутали с этими народными праздниками. Я откуда-то голос услышал, что будто бы масленица уже вовсю идет, ещё в прошлую пятницу. Испугался, запаниковал, что мы скрепными обычаями не пользуемся. А — вдруг соседи прознают, что среди общего счастливого объедения мы как-то в стороне. Обидятся. Оскорбятся. Дверь чем-нибудь обмажут. Ещё хорошо, если пальмовым маслом.
Сейчас — если твои чувства оскорбили — можно тому сделать всё, что хочешь, и тебе ничего не будет.
Ну, я к жене: — Масленица! — кричу, — скорей на стол блинчики подавай!
И, уже через пятнадцать минут я расхаживал по лестничной площадке с блином во рту и ещё по одному в каждой руке.
Дожидался, когда дверцы лифта откроются и всем говорил: «С Праздником!».
Те, кто выходил, почему-то удивлялись, но все, без исключения, меня в ответ благодарили.
И тут… Опять этот телевизор… Сижу в воскресенье утречком, чай пью, блинами закусываю, масленицу провожаю, а с телевизора ведущая и говорит: — Завтра, говорит, — Масленица! Нужно печь блины, ходить на блины друг к другу в гости!
А я блины ем — и мне смешно. Это же сейчас «фейк» называется». Это, когда любят пошутить и людей дурют. Ну, на всякий случай решил у ГУГЛа спросить, он всё знает.
А ГУГЛ мне и сказал, что я раньше всех начал Масленицу отмечать.
Вот у нас в стране часто любят на жизнь жаловаться. А — вот я, пенсионер, а материальный достаток позволил мне блины за три дня до масленичной недели начать кушать!
Такое себе при царской России не могли позволить даже самые, что ни на есть богачи. Ждали понедельника…
Сегодня снова пятница.
Масленичная неделя к концу.
А я на эти блины уже смотреть не могу…
К Дню святого Валентина
В пятнадцать лет мне страшно повезло: у меня появился друг. В нашем совхозе найти товарища по интересам было довольно трудно, а с Витей Вагнером у меня всё совпадало вплоть до иронических рассуждений на самые разные темы.
В наши годы, нас, конечно, интересовали не только литература и раздолбанные мотоциклы «Ковровец». Глаза всё чаще задерживались на девчонках с их тайнами, которые непременно хотелось разгадать.
Само собой, нам с Витей интересно было поговорить ПРО ЭТО, которое обязательно должно происходить при разгадывании девичьих загадок.
Я знал больше.
Потому что у меня мама была фельдшером, и мы с Наташкой Ильичёвой, ещё в пять лет, под столом в медпункте листали «Акушерство», которое написала убийца Ленина Каплан.
Ещё мама давала мне почитать брошюрку «Половое воспитание» которую я изучил уже давно, как только в медпункт поступили всякие новые брошюрки про коклюш и грипп. Где как-то случайно завалялась и эта — «про эротику».
Ясен перец, что в наших с Витей разговорах, я играл первую скрипку. Я ему так и говорил: — Спрашивай, Витя! В теории я всё знаю. Только сам никогда не пробовал. Ну, и он тоже теоретически много чего мог наговорить. Сам Герберт Уэллс бы позавидовал. У меня — литература. У него в основном — слухи: «Мужики рассказывали».
Ну, потом каждый из нас ознакомился и с практической стороной вопроса, что оказалось довольно просто. Это — как на велосипеде: сел — и поехал!
И вот настал в жизни период, о котором в фильме «Отцы и деды» было сказано коротко: «Мне, дед, ещё нельзя. А тебе — уже нельзя».
Ну, пусть ещё не совсем настал, но уже не за горами.
И тут мне вспомнились наши с другом юности моей, с Витей, политзанятия.
Похоже всё это.
Почти то же самое: одни разговоры, без практики.
Но у нас, у стариков, уже есть опыт, друг не только всяких наших ошибок, но и радостей. И так теперь, собравшись где-нибудь у подъезда, на лавочке, можно порассуждать ОБ ЭТОМ, уже прислушиваясь к внутреннему голосу опыта. И разговоры носят вполне предметный характер. Все уже много чего понимают, и тугими своими ушами многое понимают между строк. И то, что между строк — оно согревает, придаёт самой беседе ощущение какого-то эротического действа. Уже недоступного, но живо вспыхивающего в воображении…
И на самые разные темы теперь можно поговорить с девчонками-ровесницами. Потому что, когда тебе уже далеко «за», то всякий старичок или старушка делается тебе, как будто, родственником. Уже как-то и ничего не стыдно.
И — вот так: сидит с тобой рядом старушка… Да, когда-то и она была юной… Красивой… Переживала, от любви смеялась, плакала. И мальчишки сходили от неё с ума. Но, тогда, сто лет назад, ты не мог себе не только позволить заговорить с ней на какую-нибудь «опасную» тему, но и просто боялся к ней подойти, приблизиться.
А сейчас… Сейчас ты вполне можешь ясно представить, как всё могло быть. В деталях. У тебя нет той юношеской робости, потому что уже ни в чём ты не видишь тайны…
И, глядя на эту старушку, ты можешь даже мысленно пережить историю с ней…
Хотя… Почему мысленно?..
Случайно ли она при прощании задержала твою руку в своей?..
Акрам Муртазаев в Орске
Поздней осенью, часа в три или четыре утра, когда самый сон, зазвонил телефон. Я поднял трубку: — Саша, привет! Ты где?
— Дома. Сплю. А ты где?
— Я в аэропорту Орска.
Так Акрам Муртазаев прилетел ко мне в гости из Москвы.
Почему-то я думал, что времени спать у меня, ещё часа четыре.
Ну, ничего. Машина под окном. Я поехал искать аэропорт.
Я не местный, хотя и живу в Орске уже около десяти лет. Орские самолёты видел только в воздухе. Где этот их аэропорт?
За городом редкие огни. Помню, должен быть какой-то поворот направо. Сворачиваю направо в темноту. Одинокое здание с тёмными окнами, без освещения. Я пригляделся: сверху большими объёмными буквами было написано: «ВЕЧНОСТЬ»…
У меня по телу побежали мурашки… Сдавая назад, я увидел, освещённые автомобильными фарами могильные кресты.
Явно не аэропорт…
Потом я нашёл Акрама.
И я увидел вживую человека, который заголовками и крылатыми фразами «Новой газеты» в двухтысячных будоражил всё прогрессивное население России.
В течение нескольких дней я снимал разговоры с Акрамом на всё, на что придётся. Хотел сделать о нём небольшой видеофильм. Затея довольно авантюрная: нет ни приличных камер, ни студии. Ну, люди в гараже компьютеры собирали — почему не снять фильм?
И вот кино готово. Просил Акрама придумать к нему название, но он, находясь уже в своей сверкающей Москве, что-то затих, притаился. И это понятно: журналист живёт в своих героях. Он о них пишет, рассказывает. Но нет для него ничего труднее, чем сказать на весь мир что-то яркое о себе самом.
И это уже за Акрама сделал я.
Потому что сейчас — я журналист, а он — мой герой.
«АФОРИЗМОВ НЕПРИМЕТНЫЙ ГЕНИЙ» — так я назвал наш фильм.
В котором полно недостатков. Технически его вообще почти невозможно смотреть.
Но Акрам, мой первый зритель, сказал: «…ощущение искренности — а это главное — есть. Я тебя поздравляю. Ты сел на коня по имени искренность и домчался до цели»…
Мысли обывателя
Обывательские у меня мысли. Вот заходил на базаре в рыбный магазин, и нахлынули на меня обывательские мысли. Мойва, которая крупная килька, стоила 60 руб., а теперь 160. За год произошло превращение.
С другими рыбами чуть помягче. Видно, потому, что резко повысился у нас спрос на кильку.
Наша, местная, озёрно-речная рыбёшка, выглядит достаточно свеженько. А вот морская… Она не просто мороженая. Она мёртвая. И не из холодильника, а из морга. Ещё и во льду вся, для красоты…
А ещё пангасиусы всякие, тилапии… Это которые, говорят, въетнамцы и корейцы в помойных ямах выращивают…
А у нас они деликатес, как филе лобстера.
Вот у меня, как и у моих сограждан, за страну нашу гордость, потому что у неё территория самая большая. И природных богатств больше всех. Категории, которыми можно гордиться непрерывно. Можно столетиями ничего не делать, не изобретать, не строить, но всё равно по территориям нас никто обогнать не сможет.
Со школы помню про Северный морской путь, который через Ледовитый океан пролегает, через три северных моря. И одно тихоокеанское. У какой ещё страны есть морской только границы свыше 14 тысяч километров?
Ни у кого нет, а у нас есть.
Но это же не просто границы.
Эти же наши северные моря полны всякой рыбы. А рыба, которая в холодных водах, говорят, особо ценная.
Так что у нас не только больше всех морей с рыбами, но и рыба самая качественная, вкусная.
Можно ходить по берегу вдоль Северного морского пути и гордиться.
Про большие и полноводные реки Сибири, которые мы вспять хотели повернуть, уж и говорить не будем. Там тоже, наверное, рыбка водится.
Но вот водится рыбка и вокруг нашей самой большой в мире страны, и внутри неё, а до прилавков не доплывает…
Пангасиус из помойки доплывает, а наша экологически чистая и полезная рыбка из северных морей — никак.
А, если и доплывает, то из простой в золотую превращается.
А скоро мы ещё из наших арктических закромов будем нефть качать.
Новая для нас для всех гордость.
Ещё больше укрепится наш статус энергетической сверхдержавы.
Бензин, конечно, будет продолжать дорожать.
Но в стране нашей уже давно и прочно установились приоритеты законов нашей экономики над международной.
А за удовольствие это нужно платить.
Вернее, расплачиваться.
Нам с вами.
А кому же ещё?
Чекист
В 1991 году Александр Рогожкин снял фильм «Чекист». Критики отнеслись к нему по-разному, в том числе и заявив, что после этого фильма Рогожкин, как режиссёр, закончился.
Я тут встревать в споры с киномэтрами не могу. Но читал я и повесть «Щепка», которую в 1923 году написал Владимир Зазубрин. И… ну, фильм снят почти дословно. Голых тел, правда, показано много. Можно эту художественную фантазию автора поставить ему в упрёк. Сказать, что не всех раздевали. Не все жертвы террора были голыми.
Как мне кажется, и повесть свою Зазубрин написал почти дословно: со слов сотрудников ЧК, непосредственных участников и исполнителей «красного террора» в Сибири.
И Владимир Ильич повесть прочитали, и она им понравилась. «Страшная книга, нужная книга», — сказали В. И. Ленин. Ничего Владимира Ильича в ней не удивило, не покоробило. Ну, к примеру, если бы Гитлер прочитал книжку «СС в действии» и он не удивился бы ничему, а улыбнулся бы только одобрительно.
А, ведь, действительно — не пасквиль какой-то на советскую действительность, не осуждение, не подпольную какую книжку написал Зазубрин, а произведение, в котором описывается обыкновенная фабрика по уничтожению людей. Со своими героями труда, передовиками производства. Забивают людей, как скот на мясокомбинате. Работа трудная, нервная. И относиться к этой работе нужно с пониманием. Потому что убивают не просто так, не удовольствия для, а — за ради идеи, для светлого будущего всего остального, не расстрелянного ещё, человечества.
Если чего и недоработал Рогожкин в своей картине, так это того, что внятно не донёс он этой светлой мысли для современного зрителя. Что убивать, когда это твоя работа — это хорошо. И — что бывают времена, когда убивать — вот так, массово как на конвейере мясокомбината — совсем не преступление, а — долг патриота.
Зазубрину это удалось передать, и потому В.И его похвалил.
А у Рогожкина, видно, в трактовке вышло разночтение. Не поймёшь — то ли он хвалит наших чекистов, то ли — осуждает.
И потому после 2000 года фильм перестали показывать по российскому ТВ.
А Зазубрина в 37-м расстреляли. Наверное, так же, в подвальчике, как он и описывал…
Предновогодний праздник
Я уже писал об этом. Но — Праздник как-никак — День Чекиста…
Из рассказов тёщи, Марии Георгиевны Дерменжи. Ей тогда было 14 лет. Жила в Молдавии. В сороковом году пришли в село Трифешты советские солдаты. Повыводили жителей из домов, мужчин в одну сторону, женщин и детей — в другую. Сказали: возьмите с собой самое необходимое. С автоматами — против детей и женщин.
Погрузили в телячьи вагоны и отправили в Казахстан. Мужа своего Марфа, мама Марии Георгиевны, уже не увидела.
Один из эпизодов жизни в Казахстане.
Уже шла война. Зима сорок первого года. Шла Марфа с подругой из села Благодарное в Актюбинск. И — сбоку дороги — забор из колючей проволоки, а за ним — гора мёрзлых трупов. На самой вершине какой-то озорник установил труп мужчины и ему в руки вставил винтовку.
Марфа хотела пробраться за колючую проволоку, подруге сказала: — Может там, среди этих — муж мой, Георгий!..
Охранник выстрелил в воздух из автомата…
А уже подруга Марии Георгиевны рассказывала, как забирали её на разгрузку вагонов в Актюбинске. Телячьи вагоны, забитые полуодетыми мёртвыми людьми. Многие из них замерзали, крепко обнявшись…
Где-то за три тысячи километров шла война, а в глубоком тылу продолжали убивать собственных граждан. Доблестные, смелые чекисты…
Нам очень много и подробно всегда рассказывали о зверствах фашистов. Но наши зверства, наверное, были лучше. ГУМАННЕЕ…
Но о них не рассказывают. Фронт-то был невидимый. И чекисты — бойцы этого невидимого фронта.
А сейчас у них — Праздник…
Терпение
Открываю утречком воду в кране, чтобы умываться, а она холодная. Горячая вода обычно всегда вначале холодная, нужно подождать и потом она бежит горячая. Жду минуту, четыре — пошла только тёпленькая, а дальше так и осталась.
При Советской власти привычно было в такой ситуации оставлять кран открытым на полдня — авось горячая потечёт. Но сейчас капитализм, кругом счётчики…
Помылся холодной.
Говорят, что в таких случаях нужно звать специальную комиссию, на их глазах вставлять в краник градусник, и пусть они подпишут, что горячая вода на самом деле холодная и платить за неё не нужно.
И, наверное, действительно, есть на такие случаи закон, который может прийти на помощь потерпевшим. Но…
Это же нужно звонить, либо куда-то идти, вызывать эту самую комиссию. Нужно требовать, нужно скандалить, нужно выступить героем конфликтной ситуации.
И, конечно, я никуда не пошёл.
А вот есть у меня друг в Германии. Хочет взять кредит, купить дом с жильцами. А потом на жильцах этих наживаться, сосать с них кровь в виде евро каждый месяц. В общем — ничего не делать и денежки получать. Так у них вся Европа живёт.
Но, только — говорит мой друг, — если у кого в этом доме труба потечёт, или воды не будет, то останусь я и без дома и без штанов. Засудят!
Эти немцы — они, чуть что — сразу жаловаться, сразу в суд.
Мы терпим, а немцы — в суд!..
Есть у нашего народа вот эта замечательная для контор ЖКХ и всех остальных органов власти черта — терпение. Можно, к примеру, летом на недельку включить в домах отопление, зимой — на недельку выключить — и ничего за это никому не будет.
При Советах граждане смирненько выстраивались в очереди за продуктами, разбивали свои драгоценные машины на плохих дорогах, собирали колоски и единодушно голосовали за непрерывную одинаковую власть.
Даже был такой анекдот, что, если руководство соберётся всех вешать через одного, то и тут особых протестов не будет. Только один вопрос: верёвки с собой приносить, или выдавать будут?..
Но есть у этого российского терпения одна особенность. Оно вдруг неожиданно кончается и может лопнуть вне зависимости от конкретной ситуации.
И тут уже — кто под руку, кто под дубину подвернётся — тому и кирдык.
Не сказать, чтобы царизм так уж сильно задавил народ в России. Никто до (ВОСРы — Великой Октябрьской Революции) концлагерей в России не организовывал и крестьян не расстреливал. Но — чего-то там бедный люд терпел. И, когда мечтатели-теоретики призвали его к топору, то и задумался он: а, действительно, чего это я терплю?
Соскочил с печки и пошёл крушить всё подряд. Барские имения, церкви — всё подряд.
А потом опять залёг и опять стал терпеть.
Хотя стало намного хуже.
Когда я смотрю всякие французские, итальянские фильмы… Когда разговариваю со своим другом из Германии, я вижу, что там у них, на Западе, порядка больше. Не терпят они мусора на улицах, дороги переходят только в определённых местах, не подмешивают тихонько пальмовое масло в сливочное. Потому что тут же кто-то обнаруживает безобразие, начинает шуметь, жаловаться.
А, если что посерьёзнее, так и на улицы с плакатами выходят.
А мы кругом молчим. Кругом терпим.
Вы заметили, что я кругом говорю «МЫ»?
Да. И я тоже.
Почистил сегодня утром зубки, сполоснул ротик холодной водой. Холодной же водой умылся.
И — никуда жаловаться не пошёл.
Потерплю.
Авось — наладится…
Красный день календаря
Ну вот и настал Праздник, который почти на месте Главного Праздника нашей бывшей страны.
Ближе всех к теме сегодня телеканал «Культура». Про Минина и Пожарского показывают. Повторят ли блокбастер на других каналах? А — надо бы.
У нас ведь — как раньше было? Под 7 Ноября обязательно показывали «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году».
Нужно в народной памяти освежать память об исторических наших вехах.
Чтобы уже идти в ногу со временем — сериальчик бы уже какой снять про то, как мы проклятых ляхов давили. И — показывать его потом каждый год.
Но оно и не обязательно. Потому что пропадает эффект достоверности событий.
Наши старенькие фильмы чем хороши? Драненькая, чёрно-белая плёнка. Искусственные декорации. Народ их воспринимает уже почти, как документальные.
Вот — «Александр Невский», к примеру. Ведь — так оно всё и было, как в фильме показано. Ещё бабушка мне кадры из фильма пересказывала, как там младенцев русских поганые крестоносцы в костёр бросали.
И стал после этого кино Александр Невский — Имя России.
«Минина и Пожарского» я не смотрел.
Я и без кино, так всё на веру воспринимаю, что мне телевизор говорит.
Намекает он, что, например, ещё и с поляками мы до конца не разобрались, а я и соглашаюсь. Нужно этот вопрос чаще вентилировать.
А, как со славянами покончим, потом и про татаро-монголов не грех бы подумать.
Как прожить долго?
Вот собирается иногда родня на редкую встречу. Не обязательно это похороны, но что-нибудь этакое слегка принудительное. Так — никогда бы вместе не собрались, а тут случай.
И разговоры заходят разные. В том числе и про смерть, потому что присутствуют на таких саммитах обычно представители всех возрастных сословий. И обязательно находится бабушка, которая напомнит всем, где она хотела бы быть похороненной, куда она сложила комплектик смертной одежды и вообще, что все мы на этой земле обыкновенные гости.
И на этот раз бабушка Аглаида Филипповна улучила моментик и в разговор про урожай картошки и свежие новости телевидения вбросила любимую темку. Про то, что когда она ездит погостить к кому-то из любимых детей или внуков, то смертную одежду обязательно с собой прихватывает. Так, на всякий случай…
Естественно, лица собравшихся приобрели соответствующее жанру выражение. И дети, и внуки, и правнуки, рассевшиеся в гостиной кто на чём, враз погрустнели.
И тут новая сноха Валя внесла в пространство беседы неожиданное оживление: — Смертная одежда — это хорошо, — сказала Валя. Есть такая примета: если приготовишь себе одежду на смерть, то умрёшь не скоро.
И, сидевший тихо в уголке Гаврила Модестович, воскликнул радостно: — Это же здорово как! У нас все шифоньеры одеждой забиты! Надеть нечего, а одежды полная квартира. Наступить некуда. Уже и не продашь, и выбросить жалко.
Так, если её поделить на части, ту, что висит без всякого дела, на каждого члена семьи, обозначить, как пакет смертной одежды, то практически всю фамилию можно значительно приблизить к бессмертию!..
Никто на это важное открытие дальнего всем родственника внимания не обратил.
И вскоре разговоры вернулись в прежнее русло: о картошке.
И — о чем в восьмой раз за этот день рассказала по первому каналу аккуратно причёсанная женщина-диктор.
Война. Великая. Материнская
Великая Отечественная война…
Почему у этой войны такой особый статус? Великая… Вон Пётр Первый — великий. Гэтсби великий. Эпитет возвеличивающий, выделяющий.
Войну Отечественную он, да, выделяет. Но вряд ли возвеличивает.
Великая — потому что людей в ней много погибло. Наших, советских, больше всех.
И вот вступили мы в XXI век.
А наши солдаты продолжают погибать.
И не в Отечественной и Великой — сейчас вообще, как нам говорят, и войн-то никаких нет.
А вот матерям, вдовам погибших солдат всё равно, как называют событие, после которого в дом приходит посылка — цинковый гроб. Убили мужа, сына — значит война.
Вот были войны в Афганистане. В Чечне. И не Великие будто. И не Отечественные. А похоронки приходили, как оттуда, из военных сороковых.
И на каких весах взвесить горе матери, которая потеряла сына в войне с фашистами, душманами, или — с чеченскими ополченцами? Какое тяжелее?..
Какая война покажется более жестокой, страшнее, несправедливее?
Где застрелили, подорвали на мине, задавили танком твоего близкого человека — та война для тебя и самая великая. Только она не Отечественная. А — Материнская. Отечеству-то всё, как с гуся вода. Страдают матери.
Но не выделят в году отдельного дня, чтобы почтить памятью и назвать открыто, поимённо всех, кого Родина-мачеха без войны и без спроса отправляла на смерть.
Потому что в день этот не устроишь красивого парада на Красной площади с новыми, современными орудиями убийства. Не споёшь патриотическую песню. Не выстрелишь вечерком в небо роскошным салютом.
Какой тут парад, когда сплошное горе?..
Мечты и воспоминания
Чем отличаются мечты от воспоминаний? — Ничем. Ни то ни другое нельзя потрогать руками. Они у нас в голове. Может быть, даже лежат все в одном месте.
Мы можем часами в бессонную ночь о чём-то вспоминать. Мы можем мечтать часами и — не спать. Воспоминания остаются в образах. Сюжетах. Картинках. Даже со звуком.
В мечтах мы тоже не ограничиваем себя в изобразительных средствах. Картинки. Звук…
Мечты, как и воспоминания, не редактируются. Если выигрывать — так миллион. И мы никогда не скорректируем мечты на фрейлину, когда всё время на первом месте была королева.
Вот — мечты о девушке, которая сидела за соседней партой… Они вообще теперь превратились в воспоминания. Их уже и не отличишь.
Можно помечтать о поездке к чистому белому песку и синему прозрачному морю. Можно как раз столько помечтать, что и ехать потом не обязательно. Ведь мы уже представляли и эту тёплую солёную воду, и расслабленный отдых под всякими пальмами…
Мечты, как и воспоминания, могут оставлять шрамы.
И что от чего и на какой картинке уже и не разберёшь.
Ведь отличить их почти не возможно.
И лежат они все где-то в нас в одном месте.
Глубоко-глубоко…
«Труд» и «Мать»
Говорят, что слово «труд» только в русском языке есть. В других странах население обходится словом «работа». Получается, что жить они все там должны гораздо хуже, чем мы. Потому что мы, кроме того, что работаем, ещё и трудимся.
А я труд не любил с детства. Именно это слово. Чудилось мне в нём что-то принудительное, тяжёлое, каторжное. Даже — унизительное. Хотя в окружающей меня стране со всех сторон всё кричало: «Труд — дело чести!», «Терпение и труд — всё перетрут!», «Только тех, кто любит труд — октябрятами зовут». Ну и главное: — «Труд из обезьяны сделал человека». Когда мне кто-то сказал, что в других странах труда нет, я сделал маленькое патриотическое открытие: человек впервые произошёл в России. И, наверное, это было очень давно. Когда вместо медведей по всей нашей территории скакали обезьяны.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.