Бесплатный фрагмент - Псовая охота

ПСОВАЯ ОХОТА

Черемисин Олег, май 2020 г. Московская область, г. Ивантеевка.

глава №1. Андрей

«Жаль девчонку. Молодая, симпатичная…».

С тяжестью в сердце Андрей выходит из больничного корпуса. Приглушённое металлическое скрежетание заставляет повернуть голову. На строительных лесах двое рабочих в заляпанных спецовках неторопливо заделывают длинную трещину на штукатурке. Напротив, быстрым шагом направляется к машине скорой помощи пожилая врачиха.

Городская больница живёт будничной жизнью. Свежи воспоминания о недавнем «дурдоме», связанном с пандемией «короны». Пару месяцев назад, Андрей привозил пострадавшего с ножевым ранением. Сколько же пришлось кругами бегать. Голос сорвал, грозя административной и уголовной ответственностью. Только что табельным оружием не размахивал. Замученный бессонными сменами, медперсонал реагировал неохотно, лишь через матерный ор удалось оформить на лечение, истекающего кровью, мужчину.

Слава богу, «устаканивается» помаленьку «грёбаный» карантин. Перед магазинами не заставляют дежурить, проверяя «Кью-Ар» коды у населения. Андрей крутит в пальцах смартфон, мысли раз за разом возвращаются к разговору с девушкой. По асфальтовой дорожке, не торопясь, полицейский идёт к стоянке. Июль на исходе, лето в полной силе. Жара часто сменяется проливными дождями и резкими похолоданиями. Мужчина мрачнеет, вспомнив про отпуск по графику. С друзьями планировали рвануть на Кавказ, потом в Крым. Море, солнце, горы — красота.

«Эх, накрылся отдых… этим проклятым «коронавирусом» — усмехается Андрей, вспомнив популярный «мем» из интернета. Перед внутренним взором проявляется лицо Алёны. Застывшие скулы превращают улыбку в безжизненную гримасу. Должна быть причина нападения, обязательно должна, случайности не бывают случайны. Злоумышленник обычно оказывается не животным, а человеком, вполне двуногим и разумным. С чего собакам так себя вести? На помойках объедки закончились, пора охотиться на людишек? Нет, бред, думаем дальше.

Из своих тридцати пяти, пятнадцать лет Андрей прослужил во внутренних органах и повидал всякое. Карьеру начинал простым сержантом, в метро охраняя покой одних граждан от несознательной глупости других. Служил Михнев на станции «Комсомольская кольцевая», в переходе. Прочие милиционеры называли сотрудников Отдела охраны Метрополитена «кротами». Их правда, смена под землёй проходит, такая уж служба.

С присвоением старшего лейтенанта, перевёлся поближе к дому, в Ивантеевку. Определили на должность «оперуполномоченного». Через четыре года, Андрей получил капитана. К этому времени, местная преступность была «как родная». От работы не бегал, но особо и не высовывался. В генералы по любому не светит: «у генералов тоже дети есть», а капитаном тоже быть неплохо. Конечно, майорский оклад побольше будет, только обязанностей наваливают воз с маленькой тележкой и бюрократии — повеситься можно.

С иллюзиями, по поводу добра и справедливости между человеками, капитан распрощался давно и навсегда. Гораздо успешнее иных животных, люди истребляли себе подобных: предательствами, подставами, увечьями, убийствами наконец. Иногда, без видимой причины, без прямой выгоды. А если разобраться, распускаются узелок за узелком на той самой верёвочке, пока не выплывет она, та самая, неприкрытая. Какой-нибудь резон, повод, не достойный человеческих страданий или смерти, но вполне ожидаемый от слабого духом человечишки: зависть, алчность, похоть, месть ничтожная.

Андрей перехватывает папку с документами, порыв ветра бросает жаркой лапой в лицо горсть дорожной пыли. Обгоревший на солнце, нос с горбинкой недовольно морщится. Люди — это люди. Есть нормальные, есть отморозки, есть просто трусы. Серая, внушаемая биомасса. Вот если по отдельности… В собственных скудных умишках они прямо-таки Наполеоны или Альберты Эйнштейны. В крайнем случае — талантливые писатели-композиторы. Жалуются людишки, что обиженны злой судьбой, а на деле — своими же комплексами.

Но, животные? У них сложных заморочек не бывает и человек для них — высший хищник, страшная угроза. Странно даже думать, что три дворовых шавки спланировали из зависти или мести смерть молодой, случайно встреченной девушки. Смотрите-ка, целую спецоперацию организовали. Со слежкой, засадой, прям киллеры профессионалы. Убийство случайно сорвалось, из-за кота рыжего.

Андрей вздрагивает, под выгоревшими бровями каменеет взгляд. Цепляет почему-то, не получается забыть забинтованное горло Алёны, покрытое гематомами лицо, висящую на вытяжке, покалеченную ногу и в наполненных слезами голубых глазах, застывший безмолвно вопрос: «за что»? Капитан досадливо отмахивается от прицепившейся мухи. Наваждение спадает, шаг мужчины становится шире.

Собаки действовали в лучших традициях наёмных убийц, сомнений нет. Псы пришли по железнодорожному полотну, заброшенный участок превратив в «опорник». Следы ведут от насыпи, на путях их нет. Ночной дождь помыл хорошенько щебень, а проходящие мимо электрички раздули со шпал остатки шерсти. Полицейские проверили насыпь с двух сторон. Вожатый прошёл с собакой до ближайших платформ.

У заранее разведанного маршрута жертвы, «мохнатые киллеры» устроили «лёжку». Там поджидали, там же произошло нападение. А после, куда делись? Предполагаемого «ротвейлера» кот сильно поранил. Не смертельно, но отметин собачьей крови и клочков шерсти много нашли. От тропинки до насыпи след читается явно, но обратно в сгоревший дом стая не возвращалась.

Организованно отошли после неудачи?…Куда…? С рельсов улетели, так получается? На ходу в электричку запрыгнули? Раздражённо дёрнув молнию на сумке: «мистика какая-то, программа «Очевидное невероятное», Андрей задумчиво крутит между пальцев ключи с брелоком сигнализации. Опыт следователя у мужчины немалый, а картинка никак не складывается в подобие версии. Капитан перехватывает папку с материалами дела, рука вытаскивает смартфон. Галерея услужливо предлагает нужные фото: первая лёжка, вторая, лесная тропинка, насыпь. Отступая сквозь заросли, большая собака скинула кота, оставив клочья рыжего меха на колючих ветках. Вот следы «подельниц», которых Алёна спихнула с ноги. Собачья банда наследила только до насыпи. Дальше — чисто: ни следов, ни запахов служебная овчарка не учуяла, разочаровано поскуливая. Вожатый сказал, что от нетерпения. Побегать по следу псина очень любит, волнуется.

Ага, волнуется. Чего ей волноваться-то? Она же собака. Или почуяла нечто настолько необычное, что даже пёсьей натурой объяснить не смогла?

Ещё странность такая, «киллеры» напали не сразу, жертву «пасли» два дня. Утром пудель провожал Соколову до дверей дома, а вечером она его видела сразу у платформы. Ни фига себе… собаки. Вариант, что девушка спровоцировала стаю на агрессию, отметать нельзя. Но, они заранее выбрали место для засады и накануне утром Алёна прошла совершенно свободно…

«Чертовщина это, мистика, не могут нормальные псы так вести себя» — бормочет мужчина, открывая повидавший виды, древний «Опель». Заводит двигатель, крутит ручку «климат-контроля». В недрах машины щёлкает муфта подключения кондиционера. Прогревшийся на солнце, салон тёмно-синего седана наполняется прохладным воздухом. Прикрепляет смартфон на кронштейн под лобовым стеклом: «поеду, посмотрю снова на „лёжки“ собачьи, может чего упустили». Недовольно шипя выхлопной системой, машина выруливает с парковки.

«Надо в сервисе глушитель проверить, на неделе заеду. И „кондей“ хорошо бы заправить» — капитан пропускает по главной дороге рейсовый автобус и нажимает на газ.

Автоматом отслеживая дорожную обстановку, Михнев прокручивает в голове разговор с пострадавшей и её родителями. Про бывшего парня, подруг, коллег по работе. Навигатор пару раз меняет маршрут движения. После поликлиники — налево поворот. Андрей щёлкает переключателем. «Опель» останавливается на светофоре за белой «Газелью» с рекламой собачьего питомника на задней двери. Смартфон противно зудит, почти выскакивая из держателя. Навигатор сменяется парадным фото начальника отдела. Снимку этому пара лет, с «корпората», в честь назначения товарища подполковника на должность начальника ОВД. Капитан касается кнопки на руле, из динамика энергично басит знакомый голос:

— Привет, Андрей. Ты где?

— Добрый день, товарищ подполковник. По делу о нападении собак в садовое товариществе еду, повторно место происшествия осмотреть.

— Ага. Меняй планы. Звонили коллеги из Фрязино. Утром труп нашли. Девушка, блондинка, лет тридцати. Пока не опознали. Множественные рваные раны на теле. Предполагают нападение своры собак. Давай к ним. Похоже, серия рисуется.

— Добро, Константин Иваныч. Еду.

— Рули скорее. Ваську, дружка твоего, я предупрежу. В «Телеге» посмотри, сейчас перекину ссылку с материалами дела. И координаты места, где труп нашли.

Андрей выключает поворотник, на Фрязино ехать прямо. Сначала к Ваське, «следаку» местному заскочу узнать, что успели зафиксировать. Потом в морг. А может, сначала на место с ним прокатимся? Мда… Если та же собачья троица развлекается, будет совсем интересно…

С досадным неудовольствием, Андрей обращает внимание на, заходящий со стороны Москвы, дождевой фронт. Все следы смоет, что за погода этим летом? Надеюсь, Васька успел следы зафиксировать? Дорога тормозит лежачими полицейскими и светофорами. Через Щёлково, по самому краю, дворами, так покороче. Дальше почти прямая, через лес. Здесь должны уже встречать где-то, если Иваныч успел предупредить.

На въезде в город, у первого светофора, Андрей паркуется за новеньким полицейским «козликом» с частой решёткой на задних окнах. Мотор работает, значит ждут недолго. Полицейский покидает «Опель», прикрыв дверцу. Сигнализация, громко пикнув, блокирует двери. Из распахнувшейся задней двери «Уазика», выглядывает незнакомый усатый майор.

— Товарищ капитан? Андрей Сергеевич? Ждём вас. Залезайте, я подвинусь. Дождь скоро, но надеюсь успеем. Ехать недалеко, по дороге пообщаемся.

Протиснувшись в задние двери «бобика», Андрей жмёт незнакомому офицеру руку.

— Тот чуть кивает: майор Елисеев, Семён Петрович, из Серпухова. Составлю вам компанию сегодня.

— Капитан Михнев, Андрей Сергеевич. Однако далековато забрались, товарищ майор… из Серпухова.

— Да, не ближний свет. У нас похожее дело было, месяца полтора назад. Мальчик, подросток пятнадцати лет с мамой и папой на даче жил. Всё по-закрывали тогда: секции, торговые центры, клубы. Каникулы же, карантин, мать его так. Родители, чтобы над компьютерными игрушками не усох, к дачному труду сына приспосабливали. Ну прополка там, полив, пятое-десятое. Парень в город бегал, по просеке, каждое утро, чтобы форму спортивную не потерять. Тренер программу домашних тренировок распланировал футболисту юному. Он и бегал. Прохожие нашли, загрызенного, в канаве около водонапорной башни. Ни свидетелей, ни мотива. Телефон дорогой был, музыку паренёк любил слушать. Нашли разбитым. Видимо, во время борьбы повредил. Та же тактика: на ногах следы укусов, горло разодрано. С ног сбили, добрались до артерии. И всё…

— Понятно. Невесёлая история.

С переднего пассажирского сидения оборачивается Васька Иванов. Старый приятель, с «учебки» ещё. На круглом лице губы тянутся улыбкой:

— ЗдАровА, Сергеич. Как сам? Жениться не надумал ещё, бобылина? Когда на свадьбе-то погуляем?

Довольно хохотнув собственной шутке, Василий кивает майору:

— Андрей у нас — принципиальный холостяк. Ни жены, ни невесты, ни подруги. Мы даже с мужиками его в этом самом подозревали… Ну, что он из этих… Из радужных-прАтивных!

— Очень смешно, юморист Иванов. Лучшая шутка! «Камеди-клаб» просто! Живу, как мне нравиться и ваше похабное мнение глубоко «по-барабану».

Михнев шлёпает друга папкой по затылку:

— Давай серьёзно, Винни-Пух. Что у вас?

Васька, поправив очки на переносице, смахивает бумажной салфеткой пот со лба. Выдохнув, Иванов отмахивается в сторону лобового стекла:

— Поехали, дядя Миша. Хватит бензин попусту жечь. На место, к ЛЭП. Уф, жара то какая. Скажи, когда нам кондиционеры будут в машины ставить? Не знаешь? Вот то-то… Вопрос риторический, получается… Ну, хоть вентилятор включи.

Поворачивается к Андрею:

— Смотри, Сергеич. Сегодня, как эту даму нашли, сразу ёкнуло — серия вырисовывается. Мать её… Ну почти под копирку, как у вас в городе.

Водитель, немолодой сержант полиции, поёрзав на сидении, выжимает педаль сцепления. Массивная ладонь ловит рычагом «нейтраль» коробки. Чуть напрягшись, с треском заходит первая передача. Салон наполняется вибрациями и дребезгом.

«Новая совсем машинка» — думает Андрей, вспоминая тишину и прохладу салона «Опеля». «Козлик» неожиданно мягко трогается с места, поток машин принимает его у самого светофора со стрелкой, в хвост поворачивающей налево колонне машин. Иванов вытирает пот новой салфеткой, в голосе пропадают шутливые нотки:

— Дело такое, дружище. Пока мы несознательных граждан отлавливали, «само-изолироваться» не желающих, несколько банд на районе появились. В основном «гастеры», гости среднеазиатские. Работы нет, жить негде, а жрать-то надо. Домой уехать не могут, вот и кооперировались друг с другом для криминальных всяких дел. Где дачу «обнесут» на «высоковольтке», где у «Пятёрочки» пенсионерку на продукты ограбят. До покушений на убийство доходило. Неприятные инциденты, но понятны и причина, и логика, и как проводить следственные действия. Дела заводим, серия рисуется, а там и до задержаний недалеко. А с собаками этими…

Васька замолкает, взгляд рассеянно бегает по мелькающими за окном кустами. Серпуховский майор разговор не поддерживает, обратившись в слух. В молчании проезжают километра четыре. Минуя железнодорожный переезд, дорога петляет мимо чайного завода и таможенного поста. Немного трясёт, поскрипывают сидения. Приглушенно звякает мобильник в кармане майора:

— Да, Елисеев, слушаю. Да, окрас светлый, типа бультерьера. Где нашли? Добро, отдавайте ветеринарам на вскрытие. Отбой.

Поворачивается к Андрею:

— Ну коллеги, лёд похоже тронулся. Одну из напавших на мальчика шавок, электричка Московская сбила. Экспертиза звонила, соответствие образцам шерсти с места убийства подтверждено. Машиниста нашли, он даже рапорт писать не хотел: «не человека же переехал». Говорит, пёс на пути вышел, как зомби. На гудки не реагировал, так и лёг на рельсу, прямо под колёса. В этом месте видимость хорошая в обе стороны. Электричка медленно поворачивает, по длинной дуге. Машинист сначала и внимания не обратил: «ну собака и собака, только странно дёргается как-то, типа больная».

Выехав на участок с разбитым асфальтом, «Уазик» сбавляет ход. От дороги уходит поворот налево, в лес, на отсыпанную гравием, грунтовку. Держась за спинку переднего сидения, Андрей открывает папку и несколько листов протокола с места преступления ложатся рядом с майором:

— Посмотрите приметы наших псов. Жертва выжила, смогла описать подробно. Сегодня, в больнице опрашивал.

Елисеев бегло просматривает листки:

— Нет, наши другие. Нашли шерсть трёх собак разных пород. Предположительно овчарка, бультерьер и небольшая дворняга. Овчарка чёрная, бультерьер серой масти. Дворняга тоже чёрная, но шерсть колечками такими, как у ягнёнка.

Андрей трогает за плечо Иванова:

— Вась, твои кинологи работали на месте?

— Нет, наш собачник на больничном, вашего приглашали. С овчаркой по кличке Симба. Сержант, молодой такой, Олегом зовут, а фамилия из головы вылетела. Недавно работает, после «армейки».

— Да, помню. Собака у него такая ответственная… работать любит, аж скулит. И что разнюхали?

— Картина ясная. Женщину под опорой ЛЭП повалили. Стратегия та же: две в ноги вцепились, одна — в горло. Порвали сильно, но жертва выжила. Смерть наступила позже, от потери крови. Когда нашли, ещё тёплая была. Там дачники на машинах утром часто проезжают. Карантин сняли, народ работать потянулся. Сейчас ищем свидетелей. Может регистратор найдём с записью или необычное что вспомнят? С камер на въезде в СНТ записи изъяли. До железки псов отследили по этой дороге, а дальше след теряется. Прошли с вожатым в оба конца — пусто. Словно улетели собаки. С путей они не сходили, это точно, Симба уверенно по следу шла. Запах свежий, дождя утром не было. Как хочешь, так и думай. Будто до станции по рельсам дошли, а дальше — на платформу. Дождались электричку на Москву и — привет. Чрезмерно предусмотрительные собаки, надо признать.

— А у вас майор, как дело было?

— Да тоже самое. После нападения и смерти жертвы, собаки ушли по просеке до железной дороги. Дальше, след теряется.

У Елисеева просыпается в кармане мобильник. Глянув мельком, передаёт Андрею:

— Посмотрите капитан. Фото с места происшествия на железной дороге.

На открытом снимке — труп небольшого пса, похожего отдалённо на бультерьера. Конусовидная голова с характерными «поросячьими» глазками обезображена ударом. Светло-серая тушка пополам перерезана колёсами поезда. Из останков торчит небольшой металлический прут, к железной дороге отношения явно не имеющий. Молодой человек приближает изображение «зумом». Прут воткнули давно. Различия со свежими повреждениями очевидны. Кровь вокруг раны запеклась, края начинали затягиваться.

Майор негромко комментирует:

— Ветеринары пишут: «рана, нанесённая арматурой, примерно соответствует времени нападению на мальчика». Похоже, юный спортсмен без боя не дался. Нашёл железку и одну шавку подранил. Полный отчёт эксперты завтра обещали выслать.

Машину подбрасывает на «лежачем полицейском», бампер упирается в закрытый шлагбаум. Водитель аккуратно прижимается к правой обочине. Василий одевает форменную фуражку на вспотевший лоб:

— Выходим на воздух, товарищи офицеры. Пешком прогуляемся, тут недалеко.

Обмахнувшись фуражкой, как веером, Иванов указывает на узкий проход к опорам ЛЭП. Чувствуется приближение большой грозы. Ветер налетает порывами, но его потуги не освежают. Знойно-влажное марево царит над просекой. Что-то не то, Андрей прислушивается: нет характерного гула высоковольтной линии, только звенят цикады в траве и шумят в кронах деревьев порывы ветра. С запада, медленно надвигаются иссиня-чёрные, грозовые тучи, проглотившие две трети послеобеденного солнца. Усилившийся ветер жадно задувает им в пасть остатки светила.

Через десять минут, полицейские доходят до ближайшей металлической вышки. Васька прыгает через небольшой овражек, ноги с трудом находят баланс на покатой насыпи, рядом с бетонной опорой:

— Здесь лежал труп жертвы. Ранним утром женщина шла в сторону города, по самому краю обочины. Когда собаки бросились, она в канаву упала. Пыталась выбраться на дорогу, вот отметины. Жертва не кричала, во всяком случае громко. В домах, по обе стороны от дороги, люди спали. Опросили, но никто ничего не слышал.

Майор приглядывается к примятой траве. Земля успела впитать кровь, оставив между стеблями еле заметные бурые следы. Чётко выделяются отпечатки собачьих лап.

— Женщина не пыталась бежать, сопротивляться?

— Не успела. В ноги, две собаки помельче кинулись. Из оврага, со спины. А в горло вцепилась та, что с той стороны дороги. Вон, между забором и травой — прореха, участок заброшенный. Там лёжка была. Чётко план сработал — с ног сбили, а на земле уже загрызли.

— Кто обнаружил тело?

— Охранник с Завода электрооборудования со смены домой возвращался. Местные жители видели жертву часто за последние две недели. Она в соседнем СНТ домик снимала на лето. Проживала женщина с ребёнком, девочкой семи лет. Каждое утро в город ходила, за молоком. Муж в Москве, работает врачом. Отпуска им отменили, не до дачного отдыха. Сейчас в отделе допрашивают, но он в шоковом состоянии.

Андрей задумывается. Судя по следам, собаки могут быть теми же, что напали на Алёну. Подождём результаты экспертизы. Васька молодец: шерсть, слюну и частицы крови успел собрать. Капитан оглядывается ещё раз: явно специально выбирали точку, именно здесь удобнее залечь для нападения и ещё пахнет чем-то странным…

Андрей принюхивается, однако порыв ветра уносит в сторону незнакомый, сладковато-приторный запах. Остаётся лишь пропитанный зноем, аромат недавно скошенной травы. Василий тычет в бок пальцем, обращая внимание на надвигающийся грозовой фронт:

— Чего завис? Идём загружаться в транспорт. Скоро тучи-то разверзнутся. Хляби, понимаешь, небесные…

глава №2. Алёна

Разгар лета встречает утро, наступающим с востока, зноем. Издалека доносится шум первой электрички, а остатки стрекочущего эха постепенно затихают в тёмных углах комнаты. Алёна раздражённо пинает с тумбочки старый будильник. Не опять, так снова, как научиться вставать на работу вовремя? В карантин «ковидный» работала «на удалёнке», вот красота! Сон до обеда. Проверка почты, не вылезая из постели. Расслабленный разум едва успевал выдавливать на клавиатуру несуразное нечто, а рот уже рвала беспощадная зевота. Клиентов нет, запросов нет, проектов нет, а зарплата капает. Лафа! Пустая ежедневная дрёма затягивает, а немудрёный одинокий быт отключает мозг. Жизнь кота Барсика: есть, спать, спать, есть. День за днём проплывают равнодушно, в незамысловатой бытовой дребедени.

День обещает стать самым жарким на неделе. «Всего лишь среда» — обречённо бормочет девушка, ногами скомкав лёгкое одеяло. Босые ступни вздрагивают на холодном ламинате, коснувшись пола, но ничего — сейчас привыкнут. Тапок не найти, ночью кот «заиграл». Девушка бредёт в ванную, вода отвечает на поворот крана тугой блестящей струёй, разбиваясь о фаянс освежающей взвесью. Зеркало над раковиной покрывается раздражающей «моросью». Сквозь мелкие капельки, отражение щурит на Алёну красные глаза и воображение дорисовывает раздражение начальницы:

…В такое непростое время, когда мировая экономика… И наша фирма обеспечивает вам… А вы позволяете себе… Бла-бла… Бла-бла…

Зажав во рту зубную щётку, Алёна снимает смартфон с блокировки, пробормотав полушёпотом голосовое на рабочий чат — «простите/извините, не успеваю/опоздаю», « проблемы с транспортом, опаздываю на час-полтора-два». Девушка добавляет несколько грустных «смайликов» и с тоской приходит понимание, что час-полтора неизбежно превратятся в часа два-три.

Завтрак и макияж пропускаем, выкручусь по дороге. До платформы бегом, освежусь минут двадцать. В душной электричке придётся напяливать гнусную одноразовую маску, когда уже снимут эти ограничения проклятущие!? Шумный старый вагон неторопливо вывалит, умаявшихся жарой граждан, на раскалённую платформу «Ярославского» вокзала. От «Комсомольской» до «Перово» ехать вечность сквозь суматоху метрополитена, зато в офис добираться потом 10 минут от метро всего. Бежишь, сбивая о выщербленный тротуар набойки каблуков, а с порога несётся в тебя тирада, какая ты неорганизованная, непорядочная и непрофессиональная негодяйка. Эльвира Моисеевна, даром что начальница, никогда не опаздывает на три часа, а наоборот — задерживается на работе, которая сама себя не сделает. Не то, что «некоторые»! Алёна досадливо сморщит курносый носик и руководительница ярится по-серьёзному: «Ты по хорошему не понимаешь, Соколова? Если завтра опоздаешь, оштрафую! Поняла меня, Соколова?! Оштрафую!».

Легко ей говорить, живёт в соседнем районе. 15 минут и на работе. А из Ивантеевки добираться каждый день, к восьми утра… Форменное издевательство над несчастным организмом. Обратно, хорошо если вернёшься к семи, ну что за жизнь? Горький вздох вырывается, обрызгав крошечными капельками зубной пасты зеркало. Губы поджимаются недовольно, рукав старой пижамки машинально трёт стекло, размазав капли в жирнющее пятно.

Эх! Так и молодость пройдёт, а ведь двадцать восемь мне уже…

Алёна поднимает на начальницу глаза, полные «вселенской скорби». Постаравшись придать лицу виноватое выражение, блажит фальшивым полушёпотом:

— Да, Эльвира Моисеевна… Конечно, Эльвира Моисеевна… больше не повториться… да, буду вставать раньше… у меня будильник сломался… и электричку отменили… да, конечно… да, смогу… никаких оправданий… конечно, больше не повториться.

Вспоминается мельком: увязалась утром облезлая шавка. Чем-то зацепила её, видимо. Может, дезодорант запахом раздражал или сумкой сильно размахивала? Почти до платформы провожала, зараза. Зубищи какие! Хорошо, за ногу не тяпнула.

Развели блин, «кабысдохов» и откуда они берутся? Может, дачники выкидывают? Сами живут в Москве, на «самоизоляции». А питомцы, беспризорничая, самостоятельно выживают? До карантина не было такого. Столько собак, точно не было. Целые стаи, не дай бог покусают кого…

Просыпается телефон:

— Алле? Привет, Валь.

Валька из бухгалтерии. Прикольный парень. Немного «тютя», но с возрастом пройдёт.

— Что? Счета без подписи? Сейчас зайду к Эльвире, погоди.

Алёна бросает трубку аппарата на рычаг. Фух, жарища. Находит коробку влажных салфеток в верхнем ящике стола. Цепляет одну, другую, третью. Чуть легче, но кондиционер не помешает. Экономят на трудящихся, капиталисты проклятые. «Служебку» на вентилятор напишу обязательно, салфетки не спасают.

В памяти всплывает раздражённая собака с языком набок. Жарко в шерсти бедолаге, шкуру то на лето не снимешь.

Вечером идёт обратно, вдоль железнодорожного полотна. Ноги гудят, стиснутые колодками модельных туфель. Скорее бы доковылять, скинуть блузу с юбкой и в душ. Да, душ будет в самый раз. Охладившись, вытянуть замученные ноги по прохладной простынке, потягивая сок из любимой чашки с отколотой ручкой. Кайф!

Ага, утренняя знакомая. Псина породистая, типа пуделя небольшого, неухоженная и грязная лежит вдоль путей, в тени насыпи. Из пасти слышно тяжёлое дыхание, язык вываливается наружу. Бока с облезлой шерстью натужно поднимаются, морда замученная. Ну, лежит и лежит, и бог с ней.

Летние вечера светлые, темнеет поздно. Девушка равномерно перебирает ногами по привычному маршруту. Платформа остаётся позади, Алёна идёт по наезженной вдоль рельс, «дачной» дороге. Следующая электричка пройдёт через час. Так тихо, что слышно, как сквозь треск цикад прорываются далёкие звуки засыпающей «цивилизации» микрорайона. Под ноги Алёна не глядит, смартфон мерцанием отражается в усталых глазах. Соколова пролистывает новый клип Бьёнсе, фотки подруг из техникума, пост «бывшего жениха» Женьки с новой дамой. Улыбаются, негодяи такие.

Пуделёк выползает из под насыпи, сделав пару ковыляющих шагов к тропинке. Девушка смотрит мимо собачьей морды, пёс провожает её немигающим взглядом. Морда злобно оскалена, собака глухо рычит сквозь стиснутые клыки. «Агрессивная какая» — думает Алёна мимоходом, из-за жары что-ли? Девушка прочитала недавно статью одного «диванного» кинолога: «если собака лает, то это не угроза. Собаки так разговаривают, а вот оскал, рычание или прижатые уши, это показатель готовности к нападению».

Сил додумывать мысль нет и смартфон возвращает всё её внимание. На следующем шаге Алёна спотыкается о крупный камень, отмахнувшись телефоном в сторону оскаленной морды…

Псина вскакивает, заливая округу заливистым лаем, бросается на другую сторону рельсового пути. Спустя мгновение, её тень мелькает в неприметной прорехе старого забора.

— Зараза блохастая, напугала. Не хватало тут растянуться, на этой грёбаной щебёнке или телефон разбить…

Последнее кажется особенно неуместным. Зарплату недавно подрезали в связи с карантином и «удалёнкой». Начальство уверено, что платить сотрудникам следует лишь за факт присутствия в офисе. Губы трогает невольная улыбка. Девушка вспоминает, как Эльвира громко распиналась по этому поводу, одновременно и осуждая решение «гендира», и одобряя: «не могу не согласиться с доводами руководства». Но, на новый смартфон бюджета не хватит, это факт.

Расстегнув сумочку, она прячет заблокированный аппарат. Вглядываясь сквозь сумерки, девушка бормочет: куда же ты делась? Чего молчишь, сучка? Постояв ещё немного, Алёна поправляет на плече ремешок сумки с мыслью: «спать лучше лечь пораньше, опаздывать на электричку завтра никак нельзя».

Забыв про собаку, девушка быстро сворачивает на неприметную тропку. Через пять минут, усыпанная старой хвоей, дорожка приводит к калитке уютного домика. После тишины лесной тропинки, отчётливо различим высоковольтный гул ЛЭП, ставший привычным фоном местной жизни. Щёлкает замок, Алёна глубоко вздыхает, делая шаг. Воздух на веранде перегрет зноем, стоит пряный запах сухой травы, дикоцвета и чего-то отдалённо знакомого, неприятного. Соколова морщит курносый носик: «сдох кто-то?».

Включает на крыльце свет и шаги вторят эхом из пустых углов прихожей. Сумка на вешалке разбавляет серую стену ярким пятном. Девушка вздыхает: «Котяра не встречает, а ведь слышал засранец, что подхожу.» Скинув туфли, она проходит в комнату.

Из-под кровати, потягиваясь, вылезает Барсик. Мурчит, вытирая о ногу девушки рыжую шёрстку.

— Иди давай сюда, дармоед. Ишь, выспался он… Иди, наложу пожрать.

Заглядывает в кухонный шкаф, где на полках жмутся друг к другу два пакета корма: «не забыть завтра докупить». Выложив в миску предпоследний «Висткас», вздрагивает. Барсик, навострив уши с небольшими кисточками, замирает в сторону темнеющего леса. Через несколько мгновений, из сумерек слышится пробирающий до дрожи на низком тембре, утробный собачий вой. Даже не вой, а подвывающий рык обречённого, одинокого существа. Жизнь которого погибла навеки в этом лесу, а жажда непонятной мести миру не даёт бедняге покоя.

Барсик бросается к окну и сильные лапы толкают зверя на подоконник. Кот замирает, прислушиваясь. Уши чутко сканируют наступившую тишину и между мягкими подушечками лап выглядывают острые когти. Неуловимо бесшумными, короткими прыжками питомец выскакивает за забор и девушка едва успевает пробормотать вслед:

— Беги, гуляй, жрать захочешь — вернёшься.

На кровати, скинув разношенные «шлёпки», Алёна перепроверяет будильники на телефоне и прикроватной тумбочке, для гарантии. Звонок установлен в 5.15. Может раньше?…Нет, не встану. В полусне вспоминает разнос от Эльвиры. Начальница рычит, идеальным маникюром грозя расцарапать Алёне лицо. Всегда аккуратно уложенная причёска, неестественно приподнята собачьими ушами.

— Где она такой маникюр с причёской делала? Салоны закрыты ещё… карантин же… завтра… эх, не проспать бы…

Будильник срабатывает внезапно, разрушив пелену уютного утреннего сна. Безжалостно вытягивая организм из объятий Морфея, верещит телефон, добивая остатки сонной неги. Немного помаявшись в постели, девушка потягивается. Приоткрытая дверь в ванную навевает депрессию.

«Вот и четверг, завтра пятница, а потом выходные. Надо к маме съездить, три недели не была» — закончив утренний туалет, девушка обувается. Сквозь открытое окно веранды, сад встречает птичьими трелями и свежестью росы. Торопливо убегающие ночные тени, прячутся под кустами смородины и за сараем.

«Надо папе позвонить, в прихожей дверь заедает. На шашлыки можно собраться…». Иногда она забывает, что родители три года в разводе и с совместными дачным посиделками давно покончено.

Расставались супруги Соколовы тяжело: с обидами, оскорблениями, угрозами. Алёна жила с ними в трёхкомнатной квартире, недалеко от городской поликлиники. Работа не успела превратиться в унылую рутину, а с личной жизнью не складывалось, хотя она и не торопила события.

«Успешной леди надо выстроить карьеру, наладить быт, найти себя в жизни. Когда надоест, можно устраивать немецкое: «Киндер, Кюхе унд Кирхе», то бишь «Дети, Кухня и церковь». Мысль грела душу, помогая легко расставаться с мужчинами, не ценить отношения. С Женькой не сложилось, с Валей… и хрен с ними, со всеми… Значит не сложилось, не судьба… Девушка негромко хихикает, вспомнив неуклюжие ухаживания Валентина.

После раздела имущества и размена жилплощади родителей, девушка решает, что будет жить самостоятельно, на даче. Мама съезжает на новую квартиру, поближе к работе. Папа остаётся в купленной «однушке». С новыми семьями не складывается у обоих, но постепенно жизнь налаживается.

Дачу семья Соколовых построила добротную, недалеко от города, по дороге в соседний Фрязино. Папа, прилично зарабатывая, на материалах не экономил. Дом выстроили из красного кирпича, под крышей из модной синей «металлочерепицы». Площадь 120 квадратов, два этажа, погреб и мансарда. Участок в десять соток огородили металлическим «профлистом». Прописки нет, садовое товарищество, но «удобства» в наличии: электричество, газ, скважина и септик.

Жизнь в частном доме иногда подкидывает проблемы с заедающей дверью, потёкшим краном или ремонтом насоса в скважине. К такой работе слабые женские руки не приспособлены. В сарае пылится велосипед, на котором в выходные можно до озера доехать. Водичка прохладная освежит, жара эта проклятущая задрала уже. Подруг пригласить, кто недалеко живёт. Досадно только, что остались свободными лишь неудачницы… и Алёна. Эх…

Папу на пятницу приглашу. Дверь сама себя не починит и траву не покосит. Пораньше отпрошусь… в памяти всплывает недовольная гримаса начальницы… нет, лучше на субботу. Сырников нажарю со сметаной. Вина красного куплю в «Винлабазе», рядом с платформой, по акции. Хорошее вино, французское, «Пино» чего-то там…«Нуар» или «Гриджио»… Я не вспомню, но папе такое нравится.

Хлопает за спиной калитка и автоматический замок отрабатывает исправным щелчком. Солнце едва пробивает сильными лучами лесную чащу. Впереди ждёт новый день. Самый лучший, самый счастливый, самый удачный.

«Сегодня успеваю» — мелькает мимоходом и Алёна широко улыбается, закидывая сумку на плечо. Заросшая высокой травой, тропинка оставляет на брюках росяные дорожки, а свежий воздух приятно холодит кожу.

Непреодолимое ощущение беды вползает в утренне-безмятежное мироощущение. По спине неприятно тянет холодком и окружающий мир застывает в вязко-холодном тумане ужасного предчувствия. Весёлое птичье щебетание замерзает на лету, погасив радость всего живого.

Солнечные лучи замирают в зыбком мареве, каменеют. На лбу выступает холодный пот, рот пересыхает. Слева, из высокой травы, прямо под ногами бесшумным призраком мелькает рыжая молния. Вжуххх… Крупный кот в два больших прыжка добирается до ели и зелёные ветки-лапы скрывают стремительное животное.

— Барсик! Это ты?! Испугал, сволочь хвостатая!

Девушка облегчённо выдыхает тревогу в утреннюю свежесть раннего утра.

Вдруг, правую лодыжку пронзает острая боль. От неожиданности Алёна отступает, всплеснув руками. Сумка улетает в траву, а взгляд в панике ищет причину дискомфорта. Вчерашняя знакомая, мелкая псинка елозит лапами по земле, вцепившись девушке в ногу. Прикусывая всё сильнее и сильнее, вгрызается в плоть под брючной тканью. Собака утробно урчит, шурша лапами по толстому хвойному ковру. По оскаленным желтоватым клыкам течёт собачья слюна, смешанная с кровью Алёны.

Первый порыв — закричать! Не получается — воздух лишь бессильно шипит из прокушенного горла. Как больно! Вторая собака повисает на шее, активно пиная в грудь и живот сильными лапами. Крупная порода, серовато-жёлтого окраса. Овчарка, ротвейлер или что-то посередине, плод бездумных и диких собачьих свадеб. В голове вспыхивает паника, а руки стараются отпихнуть тяжёлую тушу. Алёна пятится, а под одеждой текут крохотные ручейки крови. Текут, остывая в ткани лёгкой блузы. Лодыжку девушка не чувствует. Несмотря на шок, вспыхивает новая боль от чьих-то зубов, впившихся в правое колено. Однообразной «мантрой» в голове крутится: «Только не упасть, только не упасть… Загрызут… Никто не услышит… Никто не поможет… Никто так рано не встаёт… Никто… Одна я… вот я дура, вот дура…».

Три, очумевших от запаха крови, домашних питомца убивают жертву. Дикая стая охотится, ведомая инстинктом. Напрочь стирается генетическая память сотен поколений предков-собак, деливших с «хомо сапиенсом» кров, привычки, пищу. Не остаётся страха перед бывшим хозяином и властелином, лишь горькая обида, бессильная злоба от его равнодушия и жестокости. Остаётся голод, голод мучительный, голод дикий. Голод зверя, почуявшего страх жертвы. Голод хищника, ощутившего в пасти кровь добычи, заставляющий сильнее и сильнее сжимать зубы, рвать и глотать кусками тёплое мясо.

На адреналине, девушке удаётся шагнуть назад, к спасительному забору. Изо всех сил она отталкивает хищника, но в голове уже мутнеет. Упёршись в «профнастил», Алёна с ужасом вспоминает щелчок автоматического замка и ключ, отброшенный в высокую траву. Сквозь слёзы, она видит канареечно-жёлтый краешек сумки. «Слишком далеко, не достану. Загрызут, загрызут, сейчас загрызут. И сожрут… наверное» — несчастная сползает на окроплённую кровью, примятую траву.

«Вот и конец. Мамочка, как же страшно…» — тело расслабляется, истратив волю к сопротивлению. Псы, почуяв близость победы, кровожадно урчат. Вдруг, с громким шипением сваливается с еловой лапы рыжий ком встопорщенной ярости. Мелькают лапы, уши, хвост, загривок. Огненная бестия остервенело рвёт собачью шерсть. Жалобно взвизгнув, «овчарко-ротвейлер» разжимает челюсти. Алёна пытается глотнуть, смешанного с собственной кровью, воздуха. На крик не хватает сил, но удаётся оттолкнуть тушу серого пса. Опрокинувшись, тот поднимает облако хвойной пыли. Барсик оказывается под собакой, но через секунду выпрыгивает, закручивая с врагом боевую кадриль.

Девушка машет ногой, пытаясь скинуть собак с колена и голени. Наконец, это удаётся и два визжащих клубка откатываются в бузинные заросли. Слышно, как хрустят от возни мелкие веточки. Неудавшиеся охотники обидчиво ворчат, поскуливая, но напасть без поддержки крупного вожака не решаются. Томительную минуту из бузины не доносится ни звука. Убежали? А может, затаившись, ждут удобного момента?

Алёна остервенело пинает серо-рыжий, крутящийся клубок, стараясь помочь любимому котику. В вихре схватки летит шерсть, прелые листья, хвойные иголки, кровь. Собака сильная и крупная, но Барсик, крепко вцепившись в спину врага передними лапами, рвёт плоть когтями задних. Наконец, раздаётся скулёж побеждённого. Обиженно подвывая, пёс ломится на просвет между деревьями, в сторону железнодорожной насыпи. Кот издаёт победный клич, вгрызаясь собаке в загривок.

Пошатываясь и роняя на землю капли крови, девушка бредёт по тропинке. На покалеченную ногу больно наступать, а горло представляет собой одну сочащуюся, рваную рану. Выйдя на просеку, падает к капоту белой «Мазды», припаркованной у мачты ЛЭП. Силы оставляют окончательно и Алёна уткнувшись головой в колесо легковушки, теряет сознание.

Алёна не помнит, как её обнаружили, лежащую рядом с забрызганным алыми каплями, белым седаном. Хозяйка авто пытается вызвать скорую. Диспетчер отвечает, что машин свободных нет, но вызов экстренный и они сделают всё возможное. Не желая ждать, женщина с помощью сына затаскивает безжизненное тело в автомобиль и несчастную везут до городской больницы, в приёмный покой. Врачи назначают срочную операцию, с трудом дозвонившись до родителей девушки.

Родители приезжают в больницу одновременно с полицией. Разом постаревшие, бывшие супруги Соколовы томятся в больничном коридоре. Мама плачет, отец терпеливо отвечает на вопросы следователя, пытаясь сдержать эмоции.

Проходит несколько часов. К счастью, крупные кровеносные сосуды не пострадали, а кровопотерю восполняют из донорского банка. Молодой организм справляется с травмами и шоком, смерть обходит Алёну стороной

Девушка приходит в себя на операционном столе, на залитых мертвенно-белым светом, стерильных простынях. Издалека, в сознание накатывают странные звуки, похожие на морской прибой. Иногда, к ним добавляется странное, ритмичное бульканье. Мозг блаженно плавает по волнам наркоза, не желая думать о плохом и тревожном. Страх и ужас отступают на периферию сознания, но возвращается боль. Сначала в шее: саднящая, не острая, сглаженная остатками наркоза. Хочется глотнуть, но в горле мешает что-то твёрдое, инородное. Сквозь смежённые веки, различает свет и пальцы руки рефлекторно вздрагивают.

— Девочка в сознании. Минут пятнадцать до того, как в себя придёт.

Слышит она незнакомый мужской голос.

— Заканчиваем, Анатолий Михайлович, под местной анестезией дошьём. Ногу обкололи «лидокоином», пара швов ещё здесь остаётся, чуть ниже колена.

Свет становится прерывистым и сильные руки переносят девушку с операционного стола на каталку. Алёну везут по длинному коридору и минут через двадцать, когда хватает сил открыть глаза, она видит лица родителей. Мамино — в слезах, с прижатым к губам носовым платком. Папино — насуплено-взволнованное, с глубокими морщинами на загорелой коже. Говорить девушка не может, но слёзы текут потоком. Касается маминой руки, та сжимает в ответ.

— Как же ты так, доченька, как же так… Не убереглась. Ну ничего, теперь всё позади… всё позади. Врачи говорят, что ничего серьёзного, шрамы только останутся. Ты не плачь… не плачь, потом пластику сделаем. Как же ты так, не убереглась…

Мама всхлипывает. Плотно прижатый к дрожащим губам, платок душит рыдания.

Через неделю приходит следователь из полиции, Андрей Сергеевич. Алёна уже немного говорит и к ней пускают посетителей.

Следователь рассказывает, что напавшую стаю псов ищут. К сожалению, служебная собака не взяла след и опрос местных жителей ничего не дал. Никто в округе, подходящих под описание собак не встречал, а если и встречал, то кто их запоминает, шавок бродячих?

— Вы раньше их видели?

— Одну встречала, самую маленькую, на пуделька похожую, а остальных — нет. Скажите, Барсик домой вернулся?

— Вернулся. Дама из соседнего дома нашла, с которой вы в больницу приехали. Кота ваша мама приютила. Жив-здоров, отъедается.

— Да, на-пожрать он горазд. Как ту собаку рвал, которая крупная. Никогда бы не подумала, что он такой бесстрашный.

Девушка улыбается, вспомнив пушистого друга. По телу разливается уютное тепло, а случившаяся трагедия уходит дальше и дальше в прошлое. Глаза у полицейского красивые, лучистые, словно обнимают лаской и сочувствием.

— Других собак вспомните? Мы шерсть нашли, но не получается определить породу.

— Нет, не вспомню. Слишком неожиданно…

Беседа продолжается долго, Алёне легко и спокойно с молодым полицейским. Андрея Сергеевича интересуют множество мелочей: что завтракала в то утро, как была одета, каким парфюмом пользовалась. Просит рассказать и более странные вещи: про взаимоотношения в семье, развод родителей, бывших парней, подруг, проблемы на работе. Алёна не выдерживает:

— Зачем вам? На меня просто напали бродячие собаки. Были голодные и увидели лёгкую добычу. Я с детства собак боюсь, они это чувствуют.

— Понимаете, не всё так просто. Поведение для своры из трёх псов крайне нетипичное. Чтобы решиться напасть на взрослого человека, нужна веская причина. Либо, стая значительно больше должна быть. На месте мы не нашли ничего, что могло им дать повод к агрессии. Как бы они не были голодны, для нападения на человека одного голода недостаточно. Логова рядом нет, защита потомства отпадает. Собаки сделали две временные лёжки: за железнодорожной насыпью и рядом с вашим домом. Непонятно зачем…

— За насыпью, где забор такой старый, дощатый? Пудель, который меня вечером облаял, там и скрылся.

— Да, под забором лаз прокопан. Участок давно заброшен, дом сгорел. Они в подвале обосновались, но это не логово, а лёжка, охотничья лёжка. Ни самок, ни щенков рядом, лишь три взрослых кобеля.

— Зачем?

— Пытаемся выяснить. Пока чем дальше, тем «страньше». Есть ощущение, что охотились на вас. Барсик помешал, иначе… мы сегодня не разговаривали бы. Можно уверенно предполагать, что планировалось убийство, которое почти удалось, кстати.

— Какое убийство? Это же собаки! Собаки! Или я чего-то не понимаю? Что теперь делать? Что дальше? Будут преследовать меня, пока не убьют?

Внутри стало тревожно и холодно.

— Не понимаем пока. Место нападения исследовали, образцы шерсти и крови собрали. Картина происшествия предельно ясна: вы выходили на работу, как обычно, а они ждали в засаде. Когда прошли определённую точку, они напали синхронно и слажено. Я бы сказал, отрепетировано. Мы разберёмся, не волнуйтесь. Ничего не происходит просто так, всегда есть причина и виновник.

Алёна растерянно оглядывает больничную палату. Не каждый день узнаёшь, что жизнь можно потерять по дороге на работу, обычным летним днём. Бред какой-то. За что? Чем она провинилась и перед кем? Девушка машинально захватывает светло-русую прядь, непослушный локон обвивает тонкий палец, а следователь продолжает:

— Ещё странный момент: собака-ищейка след не взяла, хотя характерных запахов на месте явно предостаточно. Куда они после неудачной охоты делись? Вот загадка… Химии, сбивающей запах, на месте нападения не обнаружено, следов человека тоже. Остались лишь собачья шерсть, слюна, экскременты.

Увидев потерянный взгляд Алёны, мужчина заканчивает успокаивающе:

— Выздоравливайте, возвращайтесь к нормальной жизни. Следствие идёт, как положено. Попробуем найти похожие преступления, может проявится серия. Не дай бог, конечно…

Андрей Сергеевич легко пожимает руку девушки, лежащую поверх одеяла. Скрипит по полу, отодвигаемый металлический стул. Рука заправляет под ремень сбившуюся рубашку. Уже в дверях, оборачиваясь, он произносит:

— Вдруг что-то вспомните… Я вот там, на тумбочке, оставил визитку. Звоните в любое время, не бойтесь. Мы работаем, результат будет обязательно. Я ещё побеспокою вас пару-тройку раз, наверняка возникнут дополнительные вопросы.

глава №3. Бродяга Жак

Над закрытыми городскими воротами, летнее солнце застывает в зените ярко-жёлтым яичным желтком. Полуденный свет заливает несжатые пшеничные поля. Хлебные колосья готовы, зёрна налиты питательной энергией, но не торопится с уборкой местное крестьянство. Скоро драгоценные зёрна начнут опадать, предвещая лютый голод следующей весной. Между тюками с сеном, солдаты герцога устраивают прохладную лежанку. Мужчины вяло переругиваются, мозолистыми ладонями ловко вытряхивая на мешковину игровые кости. Ленивый ветерок пускает пыльные «султанчики» вдоль пустой дороги. Насколько хватает взора: ни путника, ни телеги, ни всадника. Солдат донимает жара и скука. В городе давно не происходит ничего интересного. Герцог платит, чтобы ни одна мышь не вошла и не вышла из проклятого богом Авиньона. Дороги перекрыты, лишь изредка проскачет вестовой или прошагает на смену патруль, бренча плохо подогнанными доспехами. Полтора месяца назад веселее было: городская голытьба брала ворота приступом. Те, что побогаче, радовали стражу монетами в сафьяновых мешочках. Герцог платит щедро и спрос его жёсток, но кто ж устоит перед соблазном заполучить лишнюю монетку на пропой. Изредка, солдаты закатывали в город пару телег с фуражом. Вот и вся забота о горожанах, чтобы бедолаги с голода не передохли. А особо ретивых и настойчивых — на пики.

Сейчас же тихо, как в склепе, лишь на ратуше звонит иногда большой колокол. Расслабившиеся солдаты, подняв головы, осеняют лоб крестным знамением, поминая о страданиях Спасителя. Сдвигаются чаши с разбавленным вином: велика сила молитвы, да не оставит Богородица несчастных горожан милостью своей, да минуют ревностных католиков объятия Чёрной смерти. Пробормотав наскоро «Отче наш», служивые целуют нательный крестик. Успокоенные ритуалом, солдаты возвращаются к выпавшим костям. А что, служба как служба. Уж получше, чем ходить атакой на испанца, угадывая всякий раз: копьём тебе тушку проткнут или отрубят чего жизненно важного заточенным «толедским» клинком.

***

Жак Дюпре выходит к окраинам города на закате. Предместья Авиньона обезлюдели на несколько десятков лье. Полгода скитается парень по серым дорогам Прованса, охотясь на птиц в лесу, если не удаётся найти прокорм попрошайничеством. Иногда, подкормят добрые люди на хуторе. Редкие милостивцы, не верящие в россказни о большой чуме, что не гонят теперь любых чужаков поганой метлой.

Давно истрепалась одежда, ступни на ногах обросли коростой из пыли и мозолей, а в глазах поселяется глухая угрюмая тоска. Много дней Жак не ночует под кровлей. Каждый раз, раскладываясь на ночлег в лесу, он истово молится Богородице, желая увидеть во здравии следующий день. Голод, холод и одиночество — верные спутники несчастного скитальца.

После появления Чёрной смерти в славном городе Марселе, Жак теряет всех, кого знал. То Рождество запомнится парню на всю жизнь. Чума приходит в город с кораблями сарацинских купцов, начав смертельную жатву от портовых кабаков и постоялых дворов. Через рыбный рынок, болезнь добирается до соборной площади. Из центра, с зажиточными беженцами, подобно пожару, напасть перекидывается на окраины. Хворь уверенно прибирает хилый народец в трущобах, разливаясь по предместьям весенним половодьем. Пощады нет. Богатый или бедный, ревностный католик или иудей, убелённый сединами глава семейства или несмышлёный младенец. Чёрной смерти всё равно. Заболевшие быстро сгорают, покрывшись полными гноя язвами. Проходит несколько дней и труп несчастного вывозят за городские стены. Особые команды из тюремной братии, подбадриваемые пиками городской стражи, стаскивают тела в огромные кучи. Присланные монастырём, послушники наскоро читают заупокойную молитву и трупы без промедления предают очистительному огню. Над городом стоит стон ещё живых горожан, и смрад от сгоревших мёртвых.

***

По непонятной причине, болезнь не трогает Жака. К девятнадцати годам, вторая удача в жизни, после того как королевские охотники за рекрутами не обращают внимания на тщедушного паренька, в неполные семнадцать лет выглядящего на четырнадцать. Невесёлая участь сложить голову во славу французской короны проходит тогда мимо младшего Дюпре.

В последний момент, когда солдаты герцога захлопывают ворота на карантин, парню чудом удаётся выскользнуть из Марселя. Жак прячется в телеге торговца тканями, Сизого Пьера. Лавочник суёт капитану стражи серебряную монету и тот «не обращает внимание», как повозка, запряжённая двумя волами, проезжает под воротами. Грохоча по мостовой, телега пересекает городской ров и далее лишь пыльный тракт направляет беглое семейство на север, в сторону ближайшего хутора.

До последнего Жак не верит, что выбрался из ада, бывшего недавно его родным домом. Приходится пообещать старшей дочке лавочника, Кривой Луизе, что они непременно поженятся после отъезда из Марселя. Поселившись где-нибудь в деревне, обзаведутся хозяйством с лошадью и курочками, их детки народятся счастливыми в просторном и светлом доме. Луиза восседает в повозке, на огромном сундуке с тканями. Мечтательно закатив глаза, девушка поглаживает край покрывала, под которым сжимается в комок парализованный страхом, будущий «жених».

Через пару часов, дорога втягивается в лес, огибая огромные стволы, раскидистыми кронами закрывающие путников от палящего солнца. Час за часом проходят в однообразном, ритмичном потряхивании. Неутомимые волы равнодушно тянут повозку с сонным семейством лавочника. Вдруг, телега наезжает на особенно крупное корневище, зацепившись ободом колеса. Колесо соскальзывает в кусты, оторвав расшатавшиеся клинья. Ось повозки, лишившись опоры, застревает в мягкой земле. Волы встают. Лавочник поминает чёрта и каретного мастера Луиджи, так и не научившегося к старости лет делать круглые колёса на проклятых колымагах. Луиза соскальзывает с крышки сундука и покрывало слетает следом, открывая тайного пассажира. Пьер оборачивается на шум, глаза его впиваются в полумертвого от ужаса Жака. Лицо лавочника наливается кровью, вены на мощных предплечьях вздуваются:

— Ты что здесь делаешь, пёсий сын!?

Массивная фигура нависает над парнем, балансируя на покосившихся при аварии, досках повозки. Жак молчит, руки пытаются защитить лицо скомканным покрывалом в ожидании неминуемого удара. Рядом с разгневанным папашей встаёт будущая «жёнушка». Одной рукой упёршись отцу в грудь, Луиза пытается прикрыть парня, тараторя испуганно тонким голоском:

— Ой папа, ой не надо… Мы любим друг друга… Нам сам господь благоволит… Мы хотим пожениться… Мы обязательно поженимся. Ты должен нас благословить… Ой, не надо…

И без того одутловатое, нездорово-красное лицо лавочника багровеет:

— Так это что, твой полюбовничек!?? Грязная кабацкая подстилка!!!

И без замаха, снизу, заряжает в голову дочери огромным волосатым кулаком. Тело девушки выгибается от удара, длинное платье путается в ногах. Падая, несчастная попадает, попав виском на угол кованого железом сундука.

Наступает тишина. Младшие дети, возившиеся в корме повозки, затихают. Чёрные бусинки-глаза с недоумением смотрят на грозного папу и, обмякшую около сундука, старшую сестру. В мёртвых глазах девушки плещется страх. Растрепавшиеся волосы приоткрывают шею и Жак с ужасом видит лиловые неровные пятна на белой коже. Он чувствует, совсем рядом, присутствие Чёрной смерти, Её метку. За последние месяцы, насмотрелся вдосталь, не перепутаешь.

Луиза заболела, когда отец собирал семью бежать из города. Накануне, мужчина отвёз к площади тело умершей жены. Ещё жгли душу нестерпимой болью, наполненные страданием, голубые глаза: «Спаси, спаси, спаси наших ангелочков. Бегите, бегите скорее». Девушка поняла всё и обняв младших братьев, села у окна, наблюдая как вывозят, завёрнутой в похоронный саван, любимую маму. Пока, не чувствуя гибельных симптомов, Луиза прячет кожу под волосами и одеждой, надеясь на чудо, на исцеление. Она истово молится, не веря что обречена последовать за матерью, оставившей на этом свете вдовца и трёх сирот. Дни Луизы сочтены, через сутки-двое, девушка с трудом сможет передвигаться. Пятна превратятся в наполненные гноем волдыри. Чума недолго возится со смертными. Страдая от сухого жара, через пару дней несчастная отдаст богу юную душу.

Сизый Пьер замирает, глядя на Луизу. Растрепавшиеся волосы девушки быстро пропитываются из кровавой лужи на полу повозки. Не веря в произошедшее, лавочник опускает взгляд на огромные руки. Ладони сжимаются и разжимаются в такт бешено грохочущему сердцу. Дыхание шумно вырывается из горла, глаза полнятся горько обжигающими слезами. Жак осторожно перемещается к краю повозки, не сводя глаз с Пьера, а спустя короткий миг — бежит прочь, не разбирая дороги, сквозь лесную чащу. Ноги не поспевают за страхом в душе, запинаясь о корни деревьев и валежник, будто демоны ада гонятся следом. Наконец обессилев, падает на колени, головой привалившись к поваленному бурей, стволу старого вяза. Накатывает апатия. Не справившись с нагрузкой, нервная система «приглушает» силу эмоций, а дыхание постепенно успокаивается. Парень заваливается набок с шумным выдохом, прижавшись к грубой сухой коре. Колени подтягиваются к груди, сведёнными почти до судорог, напряжёнными руками. Постепенно, пожар внутри стихает и Жак осознаёт, что спасён. Полностью расслабленного, прибирает его бархатными лапами глубокий омут сна.

Беглеца не преследуют. Лавочник Пьер остаётся недвижим на крышке сундука, прижав тело убитой дочери. По согбенной богатырской спине волнами пробегают спазмы глухих рыданий. Слёзы оставляют дорожки на вымазанных кровью щеках мёртвой девушки. Испуганные сыновья не решаются подойти. Дети тихо плачут в углу телеги, обнявшись. Два упряжных вола равнодушно смотрят по сторонам, ожидая кнута возничего на продолжение пути. Разыгравшаяся людская драма, глубоко им безразлична…

***

Жак родился третьим сыном, известного в славном городе Марселе шорника — «папаши Дюпре». Вместе с братьями, он сызмальства учился ремеслу производства конской упряжи. В четырнадцать, попал в обучение к соседу, владельцу гончарной мастерской, синьору Манчини. Отец решил передать семейный бизнес двум старшим сыновьям, а младшему выпал шанс поискать счастья на стороне.

Горшечник, старый итальянец оказывается человеком незлобивым. Может приложить тростью поперёк спины под горячую руку, но парень не в обиде, что за наука без тумаков? Изо дня в день, постигает Жак премудрости изготовления глиняной посуды. Живёт в каморке под лестницей, деля кров с подмастерьем старого горшечника.

По накатанной, проходит жизнь будущего гончара Жака Дюпре в славном городе Марселе. Обучается ремеслу, подкапливая заодно деньжат. Со временем, парень планирует женится на девушке из приличной семьи. Вот хоть на Луизе, дочке лавочника. Война с Испанией обошла его стороной. Попасть в рекруты не позволила излишне тщедушная внешность, не пришлось отцу платить откупные в казну герцога. Грезится Жаку своя мастерская, членство в гильдии, почётная старость в окружении множества внуков, сытая и размеренная жизнь. О чём ещё может мечтать человек? Впрочем, есть и тёмное пятно на будущем счастье — молодой Дюпре до одури боится собак, вот прямо до трясучки. Шавок бродячих в Марселе немного проживает. Горожанам собаки без надобности, а по помойкам их быстро отлавливают местные нищие, со вполне понятными, гастрономическими целями. Встречаясь случайно на улице с этими боязливыми облезлыми созданиями, парень старается перейти на другую сторону. Есть тому причина.

Однажды летом, с отцом и братьями, попадает юный гончар на хутор, к родственникам. Пока гости угощаются за обильно накрытым столом, Жак бежит купаться на озеро. Лёжа на солнышке, двенадцатилетний мальчишка слышит посвист охотничьего рожка, которому вторит заливистый лай своры псов. Сначала далеко, потом ближе, ещё ближе. Можно различить уже топот множества копыт, громкое фырканье лошадей. Нарядные господа в сёдлах, посмеиваясь, тычут в тощего мальчишку, украшенные драгоценными перстнями, пальцы:

— Смотрите-ка, монсеньёр: вонючий смерд поганит Ваше озеро.

— Что за заморыш?! Староста! Отвечай, старый прохиндей! Почему не следишь за своими драными односельчанами?! Мало я вас, уродцев, кнутом воспитывал?!

Из-за крупа соседней лошади выглядывает немолодой мужчина в поношенной, но чистой одежде. Стягивая шляпу, на полусогнутых ногах, почти на коленях, подползает он к сапогу сеньора. Мельком глянув на парня, старик частит, не переставая мелко трястись:

— Это не из нашего села, ваша милость… точно не из нашего… И не соседский, не сиятельного графа Де Фолка… Может, пришлый бродяга городской? По дорогам сейчас много шастает… голодранцев…

Староста подобострастно хихикает, склонившись перед сюзереном в глубоком поклоне. Редкие седые волосы на лысой голове слипаются от пота. Руки прижимают к груди старую широкополую шляпу:

— Для таких, Его величество король виселицу считает лучшим воспитанием… Если прикажете, Ваша милость… На первой же осине…

— Чужак на моей земле? Может испанский соглядатай, прости Господи? Не спущу, проучу наглеца!

— Псарь! Ко мне! Поль, коровья козявка! Где ты, сволочь блохастая, шляешься!?

Рядом с сидящим на украшенном нарядной попоной коне, господином бароном, появляется невысокий парень. Изобразив на обезображенном оспой лице жалостливую гримаску, он расшаркивается низким поклоном. Сорвав щегольскую егерскую шапку с плюмажем из соколиных перьев, псарь отводит её в сторону, чуть согнув локоть. Охотничья куртка с кружевными манжетами сидит мешком на нескладной фигуре. Кожаные, кирпичного цвета штаны обтягивают тощие ляжки. Не смотря на жару, под курткой у парня одет камзол из зелёного сукна, перехваченный несколькими нитками тонкой железной цепочки. Образ завершают болтающийся на поясе охотничий рожок и мягкие сапоги без подошв, украшенные блестящими запонками в виде собачьей головы. Не смея поднять на грозного господина взгляд, слуга лебезит:

— Монсеньёр… К Вашим услугам… Что угодно Вашей милости?

Барон Де Тремьен хмыкает:

— Не мельтеши, модник… Понабрались в «Парижах» манер, понимаешь… Плюнуть негде, в «его светлость» попадёшь…

Вальяжно откинувшись в седле, барон тянет за поводья расшалившегося жеребца:

— Видишь кусок дерьма на берегу Моего озера. Что оно здесь делает?!

— Не могу знать, монсеньёр… Незнакомый мне мальчишка… Возмутительное зрелище… Желаете наказать негодяя? Могу организовать отменнейшее развлечение. Собачки давно скучают без знатной дичи…

Жак с любопытством наблюдает за знатными господами. Никакой опасности парень не чувствует, а ветер доносит к озеру лишь смутные обрывки фраз.

— Ну покажи, на что способны твои псы. Как думаешь, быстро загонят этого волчонка!? Если уложатся в полчаса, получишь пять экю на новый камзол, щёголь вонючий.

Барон громко смеётся, рядом угодливо хохочет развесёлая свита. Чуть тронув бока коня шпорами, знатный синьор трогается во главе кавалькады, шагом. Медленно объезжая озеро, зрители располагаются по противоположному берегу, предвкушая развлечение.

Поль отходит от знатных господ, пронзительно свистит охотничий рожок. Услышав зов, сбегается около дюжины породистых псов. Собрав свору на поводок, парень треплет ближайших кобелей по загривку. Животные радостно виляют хвостами, преданно заглядывая в глаза хозяину.

«Что-то не то» — мелькает у Жака в голове — «Пора сматываться». Подхватив одежду, он мчит под горку, в сторону недалёкого лесочка. Хутор — в другой стороне, но парень разумно рассуждает, что вблизи деревьев гораздо проще спрятаться. Если что… Серьёзности свалившейся проблемы, будущая жертва наивно не осознаёт.

На полдороги к спасительным зарослям, Жака настигает звук рожка, начавшего охоту. Псарь задаёт собакам направление, подёргивая поводки. Почуяв жертву, псы рвутся с привязи, подбадриваемые азартом хозяина. Скучающая аристократическая тусовка оживляется, цепь всадников распределяется вдоль берега яркой полосой. Травля несчастного мальчика разворачивается, как на арене. Жертва убегает что есть мочи к ближайшему лесу, а следом, нетерпеливо потявкивая, настигают добычу четвероногие охотники во главе с Полем.

Гоняться в такую жару за диким зверьём, сомнительное удовольствие. Попрятались по прохладным норам, заразы. Разве что, бешеную лисицу из самострела уложишь. А здесь — и азарт, и развлечение. За полчаса, порвут пёсики смерда, да не убудет с него. Если останется жив, может кинет барон под настроение мелкую монетку. А если сдохнет, то кто там их считает…

Бахвалясь друг перед другом, господа делают ставки. Расстояние между Жаком и преследователями медленно, но неуклонно сокращается. Не возникает ни малейших сомнений в финале охоты: смерд успеет добежать до леса, но собаки найдут и там. Милостью божией отделаться ему несколькими рваными ранами, пока Поль не отзовёт четвероногих убийц. Иначе, дюжина таких красавцев порвут смерда на лоскуты. Будет о чём посудачить вечером, на пиру в баронском замке.

Мальчику удаётся нырнуть в спасительные заросли, слыша за спиной шумное дыхание преследователей. Псарь щёлкает карабином на цепочке и поводки гончих освобождаются для решающего рывка. Собак не приходится науськивать и подзадоривать. Животные полностью во власти охотничьего азарта. Вот же она, добыча, старается удрать. В двух сотнях шагов мелькают перед горящими смертью глазами голые пятки. Вот-вот сомкнуться клыки на шее беззащитной жертвы. Жак рвёт что есть мочи в тень от кроны ближайшего дуба. Перепрыгивает огромный трухлявый пень, небольшой овражек, молодая поросль бузины хлещет лицо гибкими ветками. Сзади настигает шумное дыхание и треск, ломаемых тяжёлыми собачьими тушами, веток. В какой-то неуловимый миг, запнувшись о корягу, парень кубарем летит в небольшое, заросшее осокой болотце. Вжавшись во влажный моховой ковёр, Жак дрожит всем телом. Стараясь стать невидимым, бесшумным и желательно не источающим запахов. «Спаси и сохрани, Матерь Божия. Спаси и сохрани. Отец небесный, спаси и сохрани. Я камень, я деревяшка, я болотная кочка, вообще тут не я» — бормочет Жак неслышным шёпотом.

Кажется, проходит целая вечность, как гналась за мальчишкой по полю свора обученных охотничьих псов. Стихает шум погони, теряется в дубовых кронах треск веток и азартное рычание. Собаки словно бы перестают видеть Жака, бесцельно крутясь, недоуменно скуля и тявкая друг на друга. Иногда, в ногу или спину беглеца тычется мокрый собачий нос. Один кобель вспрыгивает на небольшую кочку, рядом с головой парня. Непонимающе оглядывается по сторонам, высматривая пропавшую добычу. Мальчик ощущает исходящие от пса запахи: мокрой шерсти, слюны, остывающего в сердце азарта погони, хищного желания рвать и кромсать тёплое живое мясо. Страшно… Жак зажмуривает глаза, внутренний взор показывает суетящихся собак, вокруг которых расплывается туманом аморфно-серая дымка. Не пошевелив ни единым мускулом, парень пробует мысленно втянуть носом невесомое облако вместе с воздухом. Не с первого раза, но удаётся. Удар! Голова подростка взрывается изнутри фонтаном искр, ярких невиданных образов, нечеловеческих эмоций. Детская психика не выдерживает и Жак лишается чувств, вытянув тщедушное тело на мшистом камне.

Он не видит, как псы понуро возвращаются из леса к хозяину. Как недовольно кривится барон, видя неудачу лучшей своры поместья. Поля не ждёт ничего хорошего по возвращению в замок. Спина слуги заранее предчувствует удары кнута в неумолимой руке палача.

Барон с гостями разочаровано разворачивают коней в сторону замка. Поднимая тучу пыли, кавалькада устремляется к огромной каменной цитадели на покрытой редким лесом, одинокой горе. Через десять минут, они уже весело смеются над шуткой одного из вельмож. Тот занимательно рассказывает о скабрёзных придворных шалостях некоторых фрейлин Её величества. Мягко покачиваясь в дорогих английских сёдлах, конная процессия «на рысях» врывается в замковый двор. В испуге уворачиваются из под копыт тяжёлых всадников мальчишки-поварята. Обиженно квохча, на коновязь взлетает чудом не задавленный, облезлый петух.

Солнце скатывается за кромку дальнего леса, освобождая летние сумерки от знойных оков. Самое время для пира, а куда там делся несчастный чужак, чёрт его знает. Злоба была мимолётна и раздражение барона сменяется безразличием: ну не испанский же это шпион, дьявол его подери. Вдруг повару удастся удивить, приготовив оленину в Прованских травах по новому рецепту? Может и опозорившийся псарь избежит тогда экзекуции. Барон с садистской гримасой сжимает рукоять плети: а может и не избежит, может и сам пороть буду. Какой-то оборванец обвёл его хвалёную свору вокруг пальца. Ты разочаровал своего господина, поганец. Будешь орать на конюшне, под кнутом. Пусть шавки безродные окровавленную спину зализывают тебе. Мстительный огонь в глазах гаснет, барон с радушной улыбкой ведёт гостей в пиршественную залу замка.

«Ну куда же подевался проклятый смерд? Не могли собаки не найти заморыша в редком лесочке, куда ворвались практически на его голой спине» — мысль мучает молодого псаря больше, чем страшит будущее наказание за неудачную охоту. Уныло бредёт он за уехавшими господами, в сторону от заходящего солнца. Не покидает ощущение неправильности произошедшего. Собаки, которых он собирал по лесной полянке, выглядели сконфуженными. Виновато мотали у земли умными мордами, поджав между лап хвосты-метёлки. В смышлёных глазах читалось искреннее непонимание. Куда пропала такая лёгкая, такая беззащитная добыча? Где удалось спрятаться двуногому волчонку?

Жак на всю жизнь запомнит ужас, пережитый во время короткой погони. Он так и не осознал, как получилось уцелеть. Парень приходит в себя на валуне через час, когда вокруг царствуют сумерки. Расправив кое-как смятую в ком одежду, прижатую к груди, мальчик одевается. По следам недавнего бегства ему удаётся выйти к границе леса. Ни собак, ни знатных господ на лошадях нигде не видно. Страх растворяется в вязко-безразличной вате. Кажется, ею набит пустой череп, как подушка гусиным пером. Взрыв в голове от проникновения в серую дымку вокруг четвероногих охотников, оставляет свинцовую тяжесть в затылке. Никаких воспоминаний, эмоций, лишь пустой взгляд, буровящий примятую траву под ногами да странный запах, подобный тому, что бывает на бойне. Запах близкой смерти, тлен и свежепролитая кровь пропитывают, как липким потом, одетую наспех, мятую одежду. Память милосердно прячет страшное в глубины подсознания, вытаскивая на поверхность бессвязные обрывки из молитв.

***

Выбравшись из чумного Марселя, Жак решает пойти вдоль реки, подальше от моря. Именно по большой воде привезли купцы страшную заразу. Так говорили знатные господа около городских ворот. Река даёт путнику воду, прибрежные заросли с примыкающими к берегу лесочками предоставляют кров, топливо для костра и мелкую пернатую дичь. Огнивом и сапожным ножом получается добыть скудный комфорт. Парень старается не попадаться на глаза солдатам и крупным обозам. Мало ли, что взбредёт в головы, напуганным страшной болезнью, людям.

Пара месяцев минули после смерти Луизы в той злосчастной повозке. Новые переживания уверенно заслоняют воспоминания о трагедии. Утром странник страдает от холода возле остывающего костерка. Если не везёт с охотой, голодает по два-три дня. Пару раз, ночью, он слышит протяжный волчий вой. Как в детстве, прижавшись к стволу дерева, парень бормочет молитву Богородице. В такие ночи, особенно остро чувствуется одиночество. Жаку кажется, что сам господь наблюдает с Небес отрешённо-холодным взглядом мерцающих в тёмной ночной выси, равнодушных звёзд, недоумевая, почему это ничтожное существо ещё живо? Как смеет топтать совершенный и прекрасный мир, отразивший душу создателя?

На исходе лета, вконец замученный кочевой жизнью и неопределённостью путешествия, Жак бредёт по еле заметной лесной тропинке. Утром он доел последние крупинки, завёрнутой в тряпицу, чёрствой ржаной лепёшки. Ничего больше из провизии не осталось, а силки в бузинных зарослях местные пичужки облетают стороной. Живот подводит от голода, а хмурое небо обещает сырой ночлег.

Вдруг, парень замечает несколько алых капелек на примятой траве. Опустившись на колено, он тянет пальцами бордовую каплю с прилипшей шерстинкой. Осторожно понюхав, Жак облизывает палец. На языке остаётся чуть солоноватый привкус свернувшейся крови. Здесь явно была удачная охота. Вероятно, волки загрызли небольшую лань или дикую козу… Нет, не козу, там шерстинка была бы длиннее. Совсем недавно… Ещё живую, тащили волоком по траве. Стебельки не успели подняться, значит не позднее сегодняшнего утра. Жак проводит взглядом направление следа. Желудок сжимается в надежде: «Может, получится найти голову? Или поглодать остатки мяса на костях?».

Решительно свернув с тропинки, молодой человек идёт по следу удачливых охотников. За время скитаний, даже те небольшие зачатки брезгливости и разборчивости в еде, что были у городского парня, растворились во всепоглощающем мучительном голоде. Жак без раздумий съедал и сырое мясо, и рыбу, и ещё живых птиц. Главное — насытить организм тёплой плотью, продлив свою жизнь, за счёт смерти другого.

Через несколько минут, молодой человек выходит к бурелому. Друг на друге лежат несколько крупных стволов. Ветки переплетены в непроходимое препятствие, но одном месте виден небольшой просвет. Прямо около него, лежит полу-обглоданная туша самки оленя. Жак не верит удаче: мяса хватит минимум на неделю. В нетерпении, забыв обо всякой осторожности, молодой человек пробирается к останкам, на ходу выхватывая короткий нож.

Через полчаса, утолив первый голод парной олениной, Жак не торопясь, принимается отскабливать остатки мяса с костей и шкуры. «Хороший мех. Скоро зима, будет очень холодно» — вяло размышляет он на сытый желудок. «Мясо на полоски порезать и завялить. Можно позабыть о голоде на время» — рассеянно поглядывает по сторонам, ощущая приятную, тёплую тяжесть в животе.

Вдруг, краем глаза парень замечает, мелькнувшую неподалёку серую тень. Жак замирает, опустив шкуру и нож и медленно поднимает глаза. С трёх шагов, на него смотрят немигающими взглядами в упор, два крупных волка. Жак медленно пятится, пока спина не упирается в поваленные стволы. Слева и справа выходят ещё трое зверей, окружив полукругом, отрезая ему путь к бегству. Шерсть дыбом, уши прижаты, клыки оскалены.

глава №4. Витя мясник

Белая цельнометаллическая «Газель», не торопясь, катит по «Ярославке» в сторону области. Первый июльский денёк особенно жарок, хотя в приоткрытое окно, вместе с шумом автострады, задувает немного свежести. Водитель рулит одной левой, облокотившись о «примастыренный» к двери, подголовник сидения.

Правой, прихлёбывая кофеёк из бумажного стаканчика, Витя пристукивает указательным пальцем по пластику рулевого колеса в такт музыке. Кофе неплохой, песенка из динамиков бодрит ритмом, настроение просто отличное, лишь немного раздражает зудом крышка приоткрытого бардачка. Сквозь щель выглядывает пачка транспортных накладных, украшенных россыпью синих печатей и штампов. На зеркале заднего вида пляшет от гуляющего по кабине ветра гроздь выдохшихся освежителей «Ёлочка».

Торопиться Виктору некуда. Рабочий день заканчивается неожиданно удачно, он пристраивает партию мяса в серьёзный собачий питомник на юге Московской области. По дороге обратно, знакомый мясник предлагает за «три копейки» купить шикарные пол-туши от павшей коровы. Понятно, на такой жаре тухлятину поскорее сбыть надо. Проворонил больную бурёнку, не успев пустить «под нож». Она и околела, сердешная. Куда мясо? Прикормленный ветврач «ссыт» связываться: задолбали проверками говорит. Вот и набирает старому другу Витьке: «забери за ради бога. Мясо шикарное, хотя и с запашком. Не морозилку же этой падалью забивать, а „кабысдохи“ твои обрадуются, почти парная говядина». Виктор забирает, не пропадать же добру. Сегодня, первый раз за последние пару месяцев, собачек ждёт настоящий пир. Не придётся, скрепя сердце, делить меж двух дюжин голодных питомцев остатки просроченной колбасы из «Ашмана».

***

За любовь и привязанность, собаки всегда благодарят взаимностью. Виктор появился на свет в небольшой деревне Мошнино, на границе Московской и Владимирской областей. Родители работали в местном совхозе. Мама — «телятницей» на ферме, отец — механизатором. Всё время, что Скворцов младший помнит себя, на семейном подворье водилось полно всякой живности. Большая часть ухода за скотиной ложилась на его со старшей сестрой неокрепшие плечи. Дети сызмальства привыкают к тяжёлой крестьянской работе: чистить курятник и хлев от навоза почти ежедневно, кроликам готовить свежескошенную траву, а поросятам — баланду из помоев. При забое скотины, лишние руки тоже не помешают. Деревенские жители смерть домашних питомцев воспринимают как естественный этап натурального хозяйства, моральных страданий совершенно не испытывая.

Каждый год, очередного откормленного Борьку, отец с помощью соседа дяди Коли закалывают по осени «на сало». Процедуру обычно назначают в одну из пятниц, загодя отпрашиваясь с работы. Отец довольно крякает, приняв пол-стакана забористой «дядь-Колиной» самогонки. Занюхав выпитое зубчиком маринованного чеснока, резюмирует: «Чтобы руки не дрожали».

После обеда, назначенную жертву «фиксируют» в сарае. Между деревянными створками-воротцами, порося привязывают прочной бечёвкой «врастяжку». Рассчитанным, сильным ударом один из мужчин пробивает хряку сердце. Никаких мучений и предсмертной агонии. Если ударить правильно, «животина» кончается за пару минут, а правильный удар у взрослых деревенских мужиков поставлен неплохо.

Тяжёлую тушу подвешивают на крюк здесь же. Пока тягучая, тёмно-красная кровь стекает в ведро, щетина быстро обгорает со специфическим запахом под паяльной лампой. Огромным мясницким топором, привычные к труду сильные руки разделывают свинью на изрубленной деревянной колоде. Остро заточенными, длинными ножами, мужчины ловко срезают толстенные ломти сала. До самой ночи идёт разделка «убиенной хрюшки». Попутно, семья принимает решения по распределению мясных кусков. Что на продажу, а что себе оставить. Совсем никуда не годное идёт на корм собакам или — на переработку в Заготконтору, на костную муку.

Соседи, на следующий день, приходят за оговорёнными заранее долями. Расплачиваются, кто чем может. С деньгами у советского крестьянства небогато, зато бартер процветает махровым цветом. В обмен на мясо тащат разнообразные нужности: мёд с домашней пасеки, удачно «приватизированный» в совхозе мешок комбикорма, самодельные сыр со сметаной. Например, канистра бензина принимается в обмен на двух килограммовый кусок задка.

Виктор с сестрой Никой, по мере сил, помогают хозяйствовать. Девочка с восьми лет спокойно отрубает, приговорённой в суп курице, бестолковую хохлатую голову. Витю боготворят окрестные псы за бросовые остатки «убоины». Мальчик умильно наблюдает, как благодарно виляя облезлыми хвостами, разделываются со своей долей четвероногие приятели. Мать иногда ворчит:

— Витюш, куда опять куски тащишь, лишенец? Чужим псинам отдашь? Трезору-то оставь. Всё-таки свой, служит, двор охраняет.

— Мам, да Трезору столько-то потрохов не сожрать. Я ему потом, каши с остатков лучше наварю. Всё равно ведь выкинем, как вонять начнёт.

— Вот ответь, сынок, ты кем будешь, когда вырастешь? Собачьим пастухом? Сторожем каким-нибудь?

— Нет, я охотником буду. Или ветеринаром. Пограничником, а может и космонавтом.

— А почему космонавтом-то? Почему не моряком, например? Или лётчиком?

Заинтересованно выглядывает из сарая отец, услышав разговор.

— Буду помогать собакам в космосе. Ну, Белка и Стрелка, помните?

— Мда, это аргумент, мать! Будет наш Витька как «чукча» в космосе: «собак в ракете кормить и кнопки не трогать!!!».

Отец заливисто хохочет старому анекдоту, старательно обтирая старым полотенцем, вымазанные свиной кровью, руки.

***

Виктор косится вправо, на пассажирское сидение. Какой красавец! Купленный по случаю на рынке, придавив клетчатую ткань обивки, отблескивает матовой синевой большой мясницкий топор. Совсем новый, металл покрыт консервантом, а отточенное лезвие защищено пластиковым «кембриком». Топорище гладко полированное, не познавшее пока прикосновений заляпанных кровью пальцев мясника. Топор напоминает Вите о могучих гномах, любимых героях фэнтези-рассказов. Он сам похож на подземного сказочного жителя: коренастый, крупный мужик невысокого роста. С окладистой бородой и с заплетённой в «хипстерскую» косичку, густой вьющейся шевелюрой. Ну, вылитый гном, в самом расцвете сил и здоровья.

***

Непьющий, спокойного нрава, в родном селении парень быстро становится причиной горестных вздохов деревенских девок. Эх… молодость. Однако, строить счастье с местными барышнями не входит в первоочередные планы Виктора Павловича. Единственной, настоящей страстью его останутся собаки.

Только с ними молодой человек чувствует себя нужным, понятым, любимым. С девушками он теряется, краснея как краснодарский помидор. Никак не может парень понять, чего хотят его многочисленные поклонницы. Рано повзрослевшая, Ника пытается втолковать брату про любовь, поцелуи в губы, свадьбу. Но, мысли Виктора неизменно возвращаются к хвостатым питомцам. Ну не увлекает его «девчачья» романтика, ну никак… Будучи подростком, парень читает не про морских разбойников, мушкетёров или драконов с прекрасными принцессами, часами штудируя пособия по кинологии. Полки в комнате заставлены каталогами собачьих пород, рассказами о подвигах милицейских и пограничных овчарок.

Особенной любовью маленького Вити пользуется сторожевой пёс Трезор. Мальчик запросто тискает огромного «алабая» за уши, частенько родители находят его, уснувшего в недрах собачьей будки. Могучий цепной зверь, обречённо вздохнув на особенно докучливые приставания ребёнка, решается лишь ткнуть мальчишку большой лобастой головой или, бережно прихватив за рукав куртки, «погрызть» в шутку, или лизнуть ножку маленького хозяина, случайно порезанную серпом на сенокосе.

Позже, Виктор женится, даже дважды. Против природы не попрёшь, нужна нормальному человеку семья. В первый раз, после армии, на бывшей однокласснице своей сестры. Во время перестройки, привычный совхозный уклад постепенно рушится. Пропадает гарантированная государственной экономикой неэффективная стабильность. Новоиспечённая семья не выдерживает проверку бытом и через полтора года молодые расходятся. Детей и имущества нажить не успевают, развод проходит легко и без претензий.

Вторую попытку судьба предоставляет, когда Виктор учится в ветеринарной академии. Съехавшись с сокурсницей на съёмной квартире, через пару месяцев молодые расписываются в загсе. Однако, семье не суждено отметить и полу годового юбилея. Начинаются ссоры, взаимные обиды, пустая ревность… В итоге, остаётся Витя холостым и неженатым.

Осенью, в родительском доме Скворцовых происходит несчастье. Ночью, деревянный дом с двором и сараями сгорает дотла. Родители погибают, задохнувшись в дыму. Чудом выживает Ника. Успев проснуться, девушка выбивает собой окно спальни. С поломанной ногой, вся порезанная осколками, она отползает от полыхающего дома к дороге.

Случившееся не проходит бесследно. Перелом срастается, порезы и ожоги заживают. Психика же девушки страдает куда сильнее. После произошедшего, она лежит несколько лет в психиатрической клинике, пытаясь вылечиться от посттравматического расстройства. К сожалению, стойкой ремиссии добиться не удаётся. Болезнь куражится над несчастной: полная апатия вдруг сменяется истерическими припадками. В бреду, больная рассказывает о страшных видениях, а несколько раз врачам чудом удаётся сорвать попытки суицида.

***

Вспомнив сестру, Виктор хмурится: «крайне мутная история. До сих пор непонятно, что там произошло, какова причина пожара?». Приехавший из города, милицейский эксперт пишет в заключении: «первичный очаг возгорания находился внутри дома. Предварительной версией принимается неосторожное обращение жильцов с огнём. Версия поджога не рассматривается. Смерть пострадавших наступила между двумя и тремя часами ночи от отравления продуктами горения». Что за неосторожное обращение? С каким огнём? Печку не топили в ту ночь, тепло в сентябре. В семье никто не курил. Откуда взяться возгоранию?

Родители ничего не расскажут, понятно. А сестра, единственный близкий человек, скончается в «психушке» через четыре года. За это время, никаких внятных объяснений произошедшему добиться от неё не удаётся. Даже похоронить Нику не получается по человечески. Лишь через месяц после кончины сестры, Виктор дозванивается в больницу. Равнодушный голос дежурной сообщает о скоропостижной смерти Ники и погребении на больничном кладбище. Один или два раза Скворцов приезжает на безымянную могилку. Потом бросает, слишком больно…

***

Ехать ещё долго. После ближней «бетонки», поворот на Дмитров. Виктор щёлкает «поворотником», возвращая Газель в правую полосу. По левой пролетают три легковушки с тверскими номерами. «Вот торопыги… с „югов“ что-ли возвращаются?» — смотрит на приборную панель — «надо литров двадцать в бак бензина плеснуть».

К питомнику подъезжает в сумерках. На разбитой старой грунтовке Газель неуклюже переваливается из одной крупной ямы в другую. Свет фар между деревьями мелькает, как кадры в старой кинохронике. По белому борту фургона с чёрной трафаретной надписью «Мясо для собак», тени пробегают неровными, дрожащими пятнами. Дорога выводит к глухим зелёным воротам. «Питомник. Передержка и дрессировка собак» гласит выцветшая вывеска, закреплённая вдоль старого деревянного забора. «Надо бы красочку подновить, скоро не прочитать будет. Завтра в „Мерлен“ заскочу за краской и парой кисточек…».

Из будки рвётся серым шерстяным клубком Трезор. Цепь звенит натянутой струной и собака, грозно оскалившись, заливается глухим басовитым лаем. Увидев знакомую машину, пёс успокаивается, плюхнувшись на пушистый зад. Неистово подметая пыль перед конурой, хвост даёт понять, как Трезор безмерно счастлив встрече с обожаемым хозяином.

— Ты ж мой охранник. Молодец… молодец, хороший… хороший. Ну не шали, не шали. Покормлю, потерпи.

Из-за ворот слышится радостный визг двух с половиной десятков собачьих глоток. Постояльцы тоже рады его приезду. Витя «лыбится»:

— Сейчас, погодите мои хорошие, погодите. Положу вам мяска. Всем достанется.

Мужчина открывает навесной замок, отталкивая ногой пытающегося облизать лицо, крупного «алабая». Распахивает ворота, закрепляя створки штырями. По щелчку тумблера, на стене ближайшего вольера зажигается свет. Газель рычит мотором, протискиваясь на просторный внутренний двор. Виктор вытаскивает из сарая большую стальную тележку на четырёх прорезиненных колёсах. Рука привычно сдвигает дверь фургона и чернота кузова режет нос запахом испортившегося мяса. Кусок за куском, Скворцов перекладывает на платформу куски говяжьей туши.

Через полчаса, распределив мясо по собачьим мискам, мужчина удовлетворенно вздыхает. Окруживший тридцать соток территории питомника, сосновый лес наполняет вечерний воздух восхитительным хвойным ароматом. Виктор любит это место, о похожем грезилось в несмышлёном социалистическом детстве. Он, природа и собаки. Такое оно, счастье!

Ночью, сквозь сон, Виктор слышит, как волнуются питомцы. Скулят жалобно, беспокойные лапы скребут когтями доски пола. Спросонья, он бросает взгляд на будильник: полчетвертого ночи только «натикало». Спать и спать ещё, хотя за окном и занимается уже рассвет нового дня. Соображается спросонья туго: «Чего это они, секач что ли рядом бродит? Или лосиха появилась? Нет, больше похоже, что человека учуяли. Кто бы это мог быть? Для клиентов рановато, да и не звонил никто вчера».

За последние пару месяцев, дикая фауна всё смелее подбирается к людскому жилью из окрестных лесов. От питомника до села — пару километров по грунтовке и незваных гостей из местных Виктор не боится. На «крайняк», у дверного косяка стоит внушительного вида помповый дробовик. Ружьё заряжено холостым зарядом, патроном с пулей, опять холостым и наконец — тремя выстрелами с картечью. Привычка, оставшаяся с лихих «девяностых»: держи оружие с патронами под рукой. Хотя законы не одобряют такой подход к самообороне, Витя верен себе: «пусть лучше судят трое, чем несут шестеро».

Собаки, опять же. Чужак для них — повод вволю побегать беспокойно по дощатому полу вольера, лаем показать друг другу, какие они громкие и крутые. Мелькает в голове: «А вдруг медведь? У меня на дворе запах стоит, как на бойне. А собак они совсем и не боятся…».

Становится неуютно. Впрочем, последних косолапых видали здесь ещё при Хрущеве. Так что, вряд ли медведь. В утренней тишине, особенно отчётливо щёлкает замок дверцы Газели. Воздух замирает у Виктора в лёгких…

«Нет блин, какой к лешему медведь, не медведь это…» — мужчина подхватывается с кровати. Как есть, в трусах, он босиком бежит во двор. По дороге, Виктор хватает ружьё за затвор, передёргивая резким вертикальным взмахом. Разум успевает сформировать примерный план: «Холостой патрон в стволе, следующий — с пулей. Шугану холостым, а следующим — поверх головы. Будет с оружием, тогда влуплю картечью, на поражение». В сенях он быстро влезает голыми ногами в расшнурованные «берцы» на рифлёной, толстой подошве.

Выскочив на крыльцо, Скворцов оглядывается. Машина припаркована кормой к выходу, за стенками фургона ворота не разглядеть. Собаки молчат… Даже, особенно нетерпимый к чужакам Трезор не издаёт ни звука. Странно, что за хрень-то происходит? Держа оружие у плеча, Виктор осторожно обходит Газель слева. Выглянув из-за борта, мужчина поднимает дробовик стволом вверх — никого. Нос морщится, озябнув от утренней прохлады. Обойдя справа, Виктор вновь выглядывает — никого, лишь передняя пассажирская дверь едва приоткрыта. Осторожно ступая, он идёт вдоль кузова. Под подошвами, еле слышно, похрустывает мелкий щебень. Резко, как в боевиках, Скворцов распахивает дверцу левой рукой. Дробовик упирается в холодный, спёртый мрак кабины. «Елочки» на зеркале покачиваются от движения воздуха. Тишина сгущается, звенит одинокий проснувшийся комар, почуяв тепло человеческого тела.

Никого… Пустое сидение, документы пылятся в открытом бардачке, немного попахивает горелым «сцеплением». Успевшая выпасть на металл, утренняя роса холодит пальцы. Виктор отпуская дверцу, оборачивается. Из клеток, внимательно глядят две дюжины пар глаз. Но кроме собак — никого. Обнаглевший комар пристраивается на предплечье позавтракать. Мужчина размазывает наглеца, а глаза внимательно сканируют пространство вокруг машины. Скворцов вглядывается в землю, присев на корточки около кабины.

Следов не различить, но кто бы это ни был, существо некрупное. Не медведь — точно: подцепить когтищами дверную ручку косолапый не сможет. Ворота заперты и следов порчи забора не видно. Свет во дворе выключен, но в неровной рассветной дымке различимы даже мелкие детали обстановки. Витя идёт вдоль вольеров и собаки провожают его влюблёнными взглядами. Память откручивает события на несколько минут назад: «Так, стоп. Почему сидение пустое? Где мой топор?».

Виктор, вскинув ружьё, идёт вдоль забора. От выпавшей утренней росы, зябнут голый торс и колени. Высокие ботинки стряхивают прозрачные капли с давно не стриженой травы. Обойдя почти полный круг по периметру ограды, мужчина находит место ночного вторжения. На голой шее пристраивается ещё пара лесных «кровопийц», а прошлые комариные укусы ощутимо зудят.

Под полотном забора чернеет на фоне зелени небольшой подкоп. Похоже, его вырыли совсем недавно, пару-тройку часов назад. С наружной стороны остались прерывистые дорожки из комьев свежей земли, хорошо заметных на траве. Как будто небольшой лесной зверь, енот или барсук, старательно выкапывали себе лаз под забором с целью проникновения на территорию питомника. Хотели пообедать привезённым вчера мясцом, не иначе. Вместо этого, непонятным образом открыв машину, «зверокопатели» спёрли топор. В воображении рисуется, стоящий на задних лапах, полосатый разбойник-енот, зажимающий ловкими пальцами огромный мясницкий топор. Рядом стоит осанистый барсук в переднике, каракулевой шапке и тёмных круглых очках кота Базилио, облокотившись о дверцу «Газели». Сюр какой-то… Витю пробивает нервный смешок:

— Вылитые «стражи вселенной», однако. Ростом с топорище. Не хватает только этого, как его, говорящего дерева: «Я… есть… Крут»…хе-хе-хе…

Выдохнув, Скворцов бормочет под нос:

— Ну какой енот к лешему, какой барсук? Скажи ещё, кабан! За топором припёрся. В лесу бизнес откроет, волкам да лисам говядину рубить. Чушь, как есть чушь.

Припав на колено, мужчина внимательно осматривает лаз и ведущие к нему следы. Копали лапами, даже бороздки от когтей заметны. Судя по отметинам, больше похоже на крупную собаку, чем на енота. Или, не приведи господь, на медведя. Впрочем, на этой стороне ничего похожего на собачьи следы не наблюдается. Если делала подкоп собака, воспользовался им кто-то другой. И этот другой оставил лёгкие следы, примяв траву. Как солнце из-за леса поднимется, исчезнут и эти улики. Травинки потянутся за своей долей тёплого света, стебельки распрямятся. Ищи потом…

Очень похоже, ночной гость был человеком. Виктор, по цепочке следов из примятой травы доходит до двора, к припаркованной на площадке «Газели». В одном месте, на мягкой земле проявляется нечто похожее на следовую отметину. Не ботинка, не подошвы сапога или кроссовка и не отпечаток голой ступни. Неглубокая, овальная вмятина с небольшим углублением посередине. Скворцов присаживается на корточки перед следом, бормоча под нос:

— Не похоже на стандартную обувь с твёрдой подошвой. Как будто, из толстой кожи сделанный чулок или сапог странный, прошитый посередине. Размер примерно 35—36. Мальчик-подросток или женщина миниатюрная. Топор ему мой зачем? Подгорный мир отвоёвывать, как королю гномов?

Хмыкает, вспомнив Толкиена и его «короля под горой» из «Властелина колец». Внезапно, от самой земли начинает тянуть пронизывающим, могильным холодом. Солнечное яркое утро зашторивает мглистыми, осенними сумерками. Мужчина спиной ощущает, как из леса за ним наблюдает пара внимательных глаз. В вольерах жалобно скулят собаки, забившись по углам клеток, испуганно-жалобными мордами прижавшись к дощатому полу и пряча чуткие носы под скрещёнными передними лапами. Виктор нутром ощущает разлитый в собачьих глазах ужас, балансирующий на грани безумия.

Медленно выпрямившись, Скворцов пытается повернуться к лесу. Спину сверлит настойчивый и властный взгляд, медленно поднимая по ногам могильный холод. Ноют, замерзая, щиколотки. Мужчина безуспешно старается усилием воли пошевелить пальцами ног в высоких армейских «берцах»: «пипец, парализовало… зябко то как».

Холод добирается до колен и чувствительность кожи пропадает почти до паха. «Что за бабуйня, ребята!?» — возмущенно мелькает в голове. Резко повернувшись всем корпусом на 180 градусов, нажимает на спуск дробовика: «первый холостой, дальше пуля». Выстрел разрывает зловещий морок.

Виктор успевает в трёх метрах за собой увидеть, завёрнутую от головы до пят в чёрный плащ, невысокую щуплую фигуру. Из-за спины виднеется топорище его вчерашней покупки. Между ними с незнакомцем — едва различимое марево, похожее на грязный тёмно-серый туман. Ни поднявшееся уже из-за деревьев солнце, ни весёлые порывы летнего ветра не могут разрушить этот неестественный смог. Из-под низко надвинутого капюшона сверкают два завораживающих глаза-изумруда. На подкладке плаща отражается свечение зеленовато-драконьего пламени. Поодаль, слева и справа от пришельца застыли изваяниями два крупных кобеля немецкой овчарки. Сомкнутые клыки в оскаленной пасти указывают на готовность к немедленной атаке.

Пороховые газы холостого выстрела 12-го калибра бьют в грудь зловещей фигуре. Незнакомец отшатывается, ментальный вопль режет по сознанию. Капюшон задирается, приоткрыв миловидное женское личико, обрамлённое светло-русыми, длинными локонами. Сверкнув напоследок зелёными глазищами, девушка бросается в сторону лаза под забором. Через секунду, неуловимым броском оказавшись по ту сторону, она скрывается в ветвях. Псы следуют за ней совершенно невозмутимыми, чёрными тенями, абсолютно не отреагировав на шум ружейного выстрела.

Для Виктора последующие несколько мгновений разворачиваются в часы. Тела он не чует почти до пояса, мысли путаются. Краем сознания уловив последствия холостого выстрела, пытается дёрнуть затвор для второго: «там уже пуля, положу гадину». Однако, удержать равновесие не получается и оружие выскальзывает из слабеющей руки. Падая на землю, выдыхает с внезапным облегчением. Парализующий холод отступает. Зудят, искусанные голодными лесными комарами, голые ляжки. Одновременно, в гаснущем сознании мелькает шокирующее понимание. Витя, узнаёт женщину в капюшоне, пробормотав еле слышно:

— Ника???…Ты???…Но как???!!!

Безжизненное мужское тело вытягивается во дворе питомника, потихоньку оттаивая под лучами летнего солнца. Вместе с теплом возвращается жизнь, дыхание становится глубже, обескровленные губы приобретают естественный цвет. Беспамятство переходит в крепкий здоровый сон.

Глава №5. Стая

Жак прижимается к поваленному бурей, старому дубу. Сквозь тонкую ткань, спина чувствует каждую складку на морщинистой коре. Расширившимися от ужаса глазами, парень смотрит на неумолимо приближающуюся смерть, лихорадочно перебирая варианты спасения. Звери сверлят жертву взглядами, карауля малейшее движение. Подходят шаг за шагом, чуть боком, в любой момент готовые пресечь попытку молодого человека вырваться. Шерсть на мощных загривках топорщится жёсткой щёткой. Серые охотники приближаются бесшумно, без ворчания, рыка или пустого собачьего лая. Ни одна сухая ветка не треснет под широкой лапой машин смерти. Без лишних движений и тени сантиментов, волки идут убивать.

Юный Дюпре, встав на колени, под шорох потревоженной сухой листвы, лодочкой складывает ладони перед грудью. С остекленевшим взглядом, Жак едва слышно бормочет молитву Богородице. В ритм собственному шёпоту, парень чуть покачивается из стороны в сторону. Не глядя на волков, не слыша их запах и звук шагов, он чувствует спокойную решимость и уверенность стаи. Звери приближаются, исказив морды оскалом обнажённых, кинжально-острых клыков.

С каждой секундой яснее всплывают образы из детского кошмара со стаей охотничьих собак, преследующих несчастного ребёнка. Азарт требует от охотников свежей крови, но погоня неожиданно заканчивается на мшистом валуне, в небольшом овраге. Одинокий мальчик замирает в спазме смертного ужаса, а хищники обескуражено суетятся, упустив лёгкую добычу. Серая дымка окутывает четвероногие силуэты. Один вдох инфернальной сути и Жака накрывает беспамятство. Ласковый ветерок далёкого летнего дня милосердно сдувает воспоминания об образах, проникнувших в детское сознание и молодого бродягу охватывает странное спокойствие. Здесь, внутри, совсем другой Жак уверенно берёт контроль над ситуацией, поняв что нужно сделать. Тягуче, как пчелиный мёд, тянется время. Прошлое не вернуть, как и не познать будущее ни одному из смертных. Только этот момент, только здесь и сейчас существуют и имеют смысл в бесконечно длящемся настоящем. Уходит дрожь, мелко сотрясавшая тщедушное тело. Взгляд Жака поднимается, поймав взгляд одного из хищников. Глава семьи, старая волчица останавливается, замерев с поднятой для следующего шага лапой. Стая послушно следует её примеру. Вокруг зверей клубится серый туман, который парень видел раньше над охотничьей сворой старого барона. Другой Жак, который внутри, отлично знает теперь, как нужно действовать.

Не вставая с колен, парень чуть приподнимается, пока вихрастая макушка оказывается не выше, но и не ниже стоящих торчком, ушей матери-волчицы. Чуть сузив глаза, Жак поводит головой из стороны в сторону, опуская понемногу незащищённую шею под волчьи клыки. Подавшись чуть вперёд, парень вытягивается, демонстрируя полную покорность.

Одновременно, молодой бродяжка тянет мысленно серую муть от застывших на поляне зверей. Представив, как она тонкими струйками стекается к нему, он дышит ей, вбирая всем естеством, пока в голове не взрывается океан незнакомых эмоций. Жак чувствует себя очень и очень плохо, внутренности словно выворачиваются наизнанку. Парень собирает волю в кулак, пытаясь побороть тошноту, но противный звон в ушах предвещает скорый обморок.

Сознание младший Дюпре не теряет, а мысли оформляются в отрывисто-резкие команды, подобные щелчкам кнута. Образы изменённого сознания сменяют друг друга в темпе безумного хоровода. Чувство страха парализует тело, выкручивая каждую жилку. Через неуловимое мгновение, разум охватывает жуткое любопытство. Появляются неизведанные запахи и мир обостряется новыми красками. Жак хохочет, не в силах бороться с приливом неожиданного веселья. Какие забавные облака висят над кромкой дальнего леса, подсвеченные закатным солнцем!

Волки цепенеют, не понимая происходящего. Громко прокаркав, с ближайших деревьев снимается небольшая стая ворон. Парень рыдает, в красках вспоминая гибель Луизы. Он, ощущая обречённость живых существ вокруг, осознаёт бесконечную череду смертей, без которых не будет новой жизни. Перед глазами встаёт призрак оленя, мясо которого спасло его от голода. Жака душат рыдания, а слёзы горячими градинами капают в траву.

Буря эмоций стихает так же внезапно, как и начинается. Два существа делят одно человеческое сознание: несчастный сирота из Марселя и сильный, уверенный волк из Авиньонских лесов. На серых зверей парень смотрит с опаской, но и со всё возрастающим интересом. Новый Жак проникает в суть волчьей природы так глубоко, как может только волк. Жак больше не беззащитная загнанная жертва. На окружающий лес он смотрит волчьими глазами, слившись со стаей в единый организм.

Не поднимая взгляд, парень излучает волны эмпатии. В тишине повисают непонимание и растерянность, исходящие от стаи. Отдельным штрихом приходит властность старой волчицы, смешанная с умилением. Расслабленно покачиваясь, она делает несколько последних шагов вплотную к человеку. Раскрыв огромную пасть, чуть прикусывает клыками шею юноши. Осторожно, как расшалившегося волчонка, тянет в сторону, пока он не падает на пожухлую от летней жары траву, прикрыв глаза. Расслабившись, молодой шизофреник дёргает ногой, когда волчица несильно тычет чёрным влажным носом под тощие рёбра.

Через час, парень с аппетитом доедает остатки убитого стаей оленя. Он не разделяется больше на два существа: Жака-человека и Жака-волка. Отныне он един и внутренне вполне себе гармонично устроен. Чувствуя голод, Жак просто ест. Вокруг располагается новая семья. Волки сыты и со снисхождением наблюдают, как новый брат набивает брюхо сырым мясом. С этого дня, стая пополняется ещё одним зверем.

Всю следующую неделю, семья блаженствует на поляне, около останков оленя. Молодые волки то и дело устраивают шуточные свары, катаясь несмышлёными щенками в опавших дубовых листьях. Жак вялит остатки мяса на ивовых прутьях. Сохранив мясо, неплохо одновременно сделать его легче. Далёкие предки человека упорно поднимались на вершину пищевой цепочки, став сверх-хищниками. Каждое новое поколение приносило в багаж знаний новые крупицы, не выбросив ничего. Если навык или умение устаревают, он бережно сохраняется мудрой генетикой на всякий случай.

Понимая преимущества в поражении добычи на дистанции, Жак делает рогатину из ствола молоденькой осины. Тренируясь на тушах зарезанных волками оленей, парень замечает, как постоянно обламываясь, тупится кончик импровизированного копья. Разглядывая очередной обломок, приходит догадка: «Надо обжечь остриё на костре, тогда дерево станет суше и твёрже».

Молодой человек бродит часами по округе, подкармливаясь дарами ранней осени. Старую мать-волчицу он называет Стеллой. Остаткам прежнего Жака зачем-то нужно дать имена новым родичам. Лёжа в тени, устроенного неподалёку, временного логова, Стелла наблюдает за играми сыновей. Иногда следует за человеком, с беспокойством и непониманием глядя, как тот поедает прямо с земли болотные ягоды, а найденные между корнями старого дуба грибы, аккуратно насаживает на тонкие веточки.

Опытная волчица не понимает, почему не разрешила детям расправиться с чужаком. В странном существе Стелла почуяла что-то родное. Материнское сердце оттаяло, пощадив тщедушного человечка. У зверей нет самосознания и логики, им не нужно изобретать абстракции переносных смыслов. Всё, что нужно им для жизни — просто. А всё сложное этого мира — им не нужно. Природа достаточно ресурсов выделяет для выживания, оттачивая эволюцией инстинкты. В какой-то момент Жак становится таким же зверем, отказавшись от навязанных общественной жизнью, цивилизационных заморочек. Человек вписывается в жестокий, дикий мир леса и Стелла несёт ответственность за него, как за полноправного члена семьи, за собственного щенка.

Жизнь стаи — охота. Волки, принявшие Жака, владеют лесными чащами в нескольких десятках лье к западу от Авиньона. Бесцельному путешествию беглеца из славного города Марселя приходит конец. Парень не задумывается, что будет дальше. Разнообразная дичь водится в избытке. Людские хутора, встречающиеся на пути, стая старательно обходит стороной, держась по ветру и не тревожа дворовых собак.

Часто попадаются, пасущиеся на тучных лугах, отары овец, коров и конские табуны. Резать крестьянский скот Стелла категорически запрещает. Опытная волчица понимает опасность людской мести. С появлением Жака, возможности стаи в разведке и загонной охоте возрастают. Проголодавшись, волки быстро находят пропитание без лишнего риска.

Дни становятся короче, а ночи — холоднее. Сын шорника решает сделать из шкур тёплую одежду, вспомнив навыки работы с кожей, освоенные в родительском доме. Вывернутые мехом наружу, «чулки» с ног молодого лося заменяют парню обувь. Для избавления от запаха, Жак долго промывает шкуры в лесном ручье. Борясь с тошнотой, он вымачивает их в хитром настое из коры с собственной мочой. Опять промывает, соскабливая каменным скребком маленькие частички плоти. Чуткие к запахам волки, неделю воротят от Жака носы, предпочитая ночевать на соседней поляне.

Огонь молодой человек разводит редко, дым не нравится Стелле с сыновьями. Особенно зябкими ночами Жак укладывается спать между меховыми серыми спинами. Волки согревают тщедушного «братца», а старая волчица лижет ему шершавым, тёплым языком замёрзшие пальцы. Со временем, пахнуть парень начинает почти как волк.

Иногда, вдалеке стая видит соседей. Лунными ночами, волки протяжным воем обозначают границы охотничьих владений. К завораживающему ночному светилу, сквозь прозрачный воздух льётся песнь дикого народа. Далеко разносится она от тёмной тверди земной к сияющему звёздами небосводу. Услышав зов волчьих семей, деревенские собаки опасливо жмутся к стенам домов, поближе к теплу и людской защите. Скотина в хлеву нервно прядёт ушами, тревожно озираясь на запертые двери.

Одним ясным днём, в начале зимы, когда лёгким морозцем сковывает раскисшую от осенних дождей землю, стая слышит вдалеке дружное блеяние сотен овечьих глоток: по тракту гонят большую отару. С очередной лёжки, которую волки устраивают недалеко от кромки леса, открывается вид на широкое поле, за которым вальяжным потоком протекает могучая Рона. На высоком берегу располагается людское поселение, примерно в трёх лье. Чужаку понадобится три часа пешей прогулки, чтобы добраться до волчьего убежища. Задолго до этого, звериные носы предупредят волков об опасности.

Голод грызёт нутро, не позволяя наслаждаться жизнью. Последние пару недель — совсем плохо с добычей. Несколько пойманных на сжатом пшеничном поле кроликов не насытят стаю взрослых волков. В отличие от Жака, звериные желудки не признают ягоды и грибы за полноценную пищу. Мясо впрок парень давно не вялит, зачем таскать запас сушёного, когда есть возможность наедаться свежим? Богатой на разнообразную копытную дичь выдалась минувшая осень.

В поисках добычи, стая несколько раз нарушает границы чужих угодий, но мудрая Стелла всякий раз осаживает сыновей, не желая ссориться с соседями. Сотни овечьих копыт взбивают ковёр дорожной пыли. Из-за деревьев, волки голодными глазами «свежуют» флегматично проходящую отару. От кромки леса их отделяет не более трёхсот шагов. Овцы бредут, пытаясь мимоходом вырвать с вытоптанной земли одинокие былинки. Громкое блеяние далеко раздаётся в тишине зимнего леса.

Трое, вооружённых рогатинами крестьян, гонят к усадьбе местного синьора, собранный по хуторам, «шампар» (полевой налог). В этом году торговать в городах запрещено. Продать на ярмарках урожай селянам не позволил карантин, введённый герцогом. Милостью своей, господин барон дозволяет вместо серебра, выплатить подать овцами. Большую часть он продаст тому же герцогу, на нужды армии. Солдатам требуется много мяса, а из шерсти получаются отличные зимние мундиры.

Процессия растягивается и пешим погонщикам помогает пара овчарок. Чтобы животные не разбредались далеко от дороги, собаки лаем заставляют овец сбиваться в отару поплотнее. Во главе процессии вышагивает крупный серый козёл, вожак стада. Внушительные рога на бородатой морде выглядят герцогской короной. Несёт себя козёл гордо, упиваясь ролью главнокомандующего овечьей армией.

Крестьяне идут позади, предоставив делать свою работу собакам. Жителям трёх разных деревень предоставляется хороший повод обсудить новости, поделившись сплетнями. Чума не смогла долго бесчинствовать в малонаселённой сельской местности, но ужасы её, услышанные от беженцев и многократно приукрашенные людской молвой, устрашают деревенский люд. Слово за словом, течёт беседа об урожае и увеличении податей, перемежаясь очередными страшными историями о моровом проклятии.

— Говорю тебе, Пьер. Слышал самолично от служанки нашего кюре. Чуму на города привезли испанцы, дьявол их раздери.

— Не ври, Яков. Ну, какие испанцы? Это сарацинский король велел забрасывать чумные трупы через городские стены. Солдаты герцога между собой судачили в карауле, а я мимо шёл и услышал. Кому ты больше веришь? Солдатам или служанке?

— Ерунду вы говорите, уважаемые. Это Божье наказание такое, чума. У нас проездом была свита епископа, останавливались в таверне «Три кота». Они мне и поведали, за кружкой эля.

— Знатная таверна, эль варят отменный. А вот вино — дрянь, испанская кислятина. Экономят, жадные псы и лепёшки недосаливают.

— Не перебивай, Пьер. Я же слушал басни от твоей служанки. Ничем она тебя ещё не наградила? На сеновале, в прошлую весну с ней же тебя жена застукала?

— Хаха… ха, Пьер! Забавная была история! Тебе тогда жена половником чуть зубы не повыбивала! Может и «пипирку» подкоротила заодно?! Как у сарацин! Чтобы до чужих бабёнок не доставала!

Пьер густо краснеет, сверкнув глазами. Промолчав, мужчина крепче сжимает древко рогатины, буравя собеседников ненавидящим взглядом. Когда темами мужских разговоров становятся женщины, жди беды. Наконец, его прорывает:

— Заткнитесь оба! Коровьи отрыжки! Не лезьте с вашими гнусными шуточками! А ты, Яков, лучше бы за своей бабёнкой следил! Думаешь никто не замечает, как она к кюре на исповедь каждое утро бегает?! Когда же так нагрешить то успевает?! А твоя дочь, Люсьен?! В старых девах не просто так осталась! Слаба девка на передок–то!

Яков багровеет, вытянув из-за пояса охотничий нож:

— Ты кто такой, чтобы оскорблять мою благочестивую Мари? Язык-то прибери, а то быстро укорочу!

Мужчины останавливаются. Пьер опускает рогатину, направив острие на одного из попутчиков.

Отара растягивается на четверть лье вдоль пыльного тракта. Дорога проходит в просеку, между подступившими с двух сторон, дубравами. До войны за дорогой тщательно ухаживали. Она соединяет местечко Рошфор-дю-Гар и город Оранж, выводя к одной из немногих переправ через полноводную Рону. Герцог не жалел золота и сил местных смердов. Лес вдоль обочин вырубался почти на полёт арбалетной стрелы и ни разбойники, ни дикие звери не могли напасть на путников неожиданно.

***

Последние пять лет Франция проводит в войне с соседней Испанией. Чума уменьшает население городов и власть пытается добрать налоги за счёт жителей деревень. Сельчане энтузиазма по этому поводу не испытывают, саботируя по мере сил дополнительные повинности.

Война обходится казне недешево. При всём богатстве, герцогу приходится экономить на обустройстве территорий. Без должного ухода, дорожные обочины зарастают сначала бурьяном, а после кустарником и молодыми берёзками.

***

Накалившиеся страсти грозят перерасти в нешуточную драку. Трое мужчин набычились, направив друг на друга острия рогатин. Каждый считает себя оскорбленным и готов покарать обидчика, забыв порученное дело. Не настораживает драчунов даже истошный лай овчарок и странная суета у кромки леса.

Жак влезает на нижние ветки крайнего дерева. Хорошо видно, как семь серых молний выскакивают из-за деревьев в самом узком месте просеки. Овцы, почуяв опасность, сбиваются в кучу. Бородатый козёл-предводитель, забыв «герцогскую» спесь, торопится пробраться в самую середину стада. Растянувшаяся отара, лишённая людского внимания, продолжает движение. Овечий авангард буквально тащит вперёд под истеричное блеяние. Некоторые животные падают, подняв изрядно пыли. Когда овцы вскакивают, отпрыгивая в сторону от прущей следом отары, их умело отсекают от коллектива зубастые охотники.

Собаки пытаются организовать оборону, лаем сбивая овец в кучу. Самых непонятливых подопечных кусают за ноги, но овчарок мало и плотная масса стада разделяет четвероногих охранников друг от друга, а пастухи далеко и увлечены разгорающейся сварой. Проходит лишь пять минут и четыре овцы орошают землю кровью из разорванных глоток. Волки входят во вкус, продолжая резать несчастных копытных.

Стелла бесстрастно наблюдает за бойней. Она чувствует нетерпение стаи. Голод и искушение присоединиться к охоте слишком велико. Жак с братьями напрягся, в ожидании команды вожака. Миг… Ещё миг… Ну же… Пора?…Ну, когда?…Вот же она, добыча, еда, свежее тёплое мясо. Старая волчица не решается на атаку, застывшим взглядом наблюдая за финалом охоты. Впрочем, события на обочине давно перешагнули азарт охоты, превратившись в откровенную бойню. За пологом бесстрастной позы, в Стелле бушует ураган эмоций. Лишь вбитый прошлым опытом страх перед людьми, не позволяет волчице присоединиться к кровавому пиру.

Между тем, ситуация на дороге меняется стремительно. Поняв, что дело неладно, люди спешат на выручку отаре. Рискуя поломать ноги на травяных кочках, Пьер со товарищи бегут к месту схватки. Пытаясь издалека подбодрить собак громким свистом, крестьяне размахивают дрекольем. Волки, подобрав четыре из шестнадцати зарезанных овец, устремляются к лесу. Одна собака бросается в погоню, но перспектива оказаться одной в лесу со стаей серых хищников ей совершенно не нравится и с поджатым хвостом овчарка возвращается к отаре.

— Ах вы серые сволочи! Чтоб вас чёрт забрал! Чтоб ваши дети все перемёрли один за другим!

Пьер изрыгает проклятия, грозя кулаком ушедшим с добычей волкам. Из центра стада, смотрит на него безумными глазами уцелевший козёл. В прямоугольных зрачках плещется ужас и рога на трясущейся голове больше не похожи на символ герцогской власти. Он тихо блеет, топчась на месте в окружении овец.

— Яков, Жером… Как же так!? Вы куда смотрели!? С нас теперь барон за этих овец, с живых шкуру спустит. Что делать будем, братцы?

— Не свисти парень, денег не будет. Авось придумаем, как оправдаться, Бог подскажет. Жером, у тебя бечёвка осталась ещё? Да, я видел, как ты её у молочника в телеге спёр, не надо делать невинные глазки. Собираем овец и двинули дальше, ещё пару лье пройдём до темноты.

Животные мало-помалу успокаиваются, собаки вновь получают власть над отарой. Собрав зарезанных овец, мужчины сооружают подобие волокуши из веток. Загрузив половину мёртвых туш, медленно тащатся за уходящим стадом.

— Сейчас от леса отойдём, встанем на ночёвку. Жером, свистни собакам.

— Эх, братцы, неспокойно мне как-то. Не хватало ещё ночью приключений.

— Зверья развелось этим летом, просто жуть. Надо костров зажечь, да побольше. Не ровен час, опять волки пожалуют.

— Яков, у тебя ноги молодые, беги за подмогой. В трёх лье на запад, есть деревня. Там должен быть солдатский пост. Расскажешь о происшествии старосте, пусть собирает общину и решают, что дальше делать. Господину барону повинимся, как на духу. Кнутов нам может выпишут, но не повесят же, в конце концов. Только половчее надо бы историю преподать, пострашнее чтобы.

Пьер потёр шею:

— Скажешь им, мол так и так. Напало полсотни волков. Мы еле живы остались, слава Господу. Овец скажи, зверюги унесли с три дюжины. Надо руки себе поцарапать и у курток рукава надорвать. Как-бы, спасали хозяйское добро, не жалея животов. Может и простит барон вину за такое усердие, помилуй нас Богородица.

Стелла, дождавшись пока трое пастухов скроются за поворотом, направляет стаю к, залитой овечьей кровью, обочине. Волки дружно бросаются за мёртвыми тушами, негоже оставлять свежее мясо. Здесь граница с владениями стаи Гриса, но они своё унесли, уж сколько смогли. Она никогда не одобряла, когда в пылу азарта волки начинают убивать без остановки. Просто потому, что появляется возможность убивать. Полтора года назад так погиб её муж, Бланк, вожак стаи. До сих пор щемит сердце в скорби вспоминаний, о подёрнутых смертной пеленой, глазах любимого.

***

История эта произошла позапрошлой весной. В конце зимы — самая бескормица. Изрядно оголодав, стая Бланка напала ночью на большую отару. Воспользовавшись неожиданностью, волки режут овец без разбора, убив сперва пастушьих собак. Достаточно трёх смертей, чтобы накормить стаю. Но, волки увлекаются убийством…

Разбуженные шумом, пастух с помощником вскакивают на лошадей, включившись в схватку. Всадники умело кружат над отарой, недосягаемые для волчьих зубов. Из двух стременных самострелов, методично и спокойно пастухи расстреливают волков в упор. В свете костров, отчётливо различимы мечущиеся, серые силуэты.

Двух дочерей-волчиц арбалетные болты пронзают первыми. Бланк падает с перебитым стрелой позвоночником, успев скомандовать отход к лесу. Он воет от боли вслед уходящей семье. Пытаясь догнать, вожак волочит задние лапы по грязи. Добивает старого волка пастушья лошадь, размозжив тяжёлым копытом голову.

Стеллу кривит от воспоминаний: «быстро, быстро, дети мои… каждый овцу в зубы и к лесу». Стая работает чётко, только след примятой травы указывает в сторону ближайших деревьев. Но утром и он не выдаст последний путь жертв волчьего налёта.

***

Вечером, сельский староста объявляет общий сход. Яков в красках пересказывает землякам нападение волков. Размахивая полу оторванным рукавом куртки, пастух вещает о героической защите овец от пятидесяти жутких тварей, вылезших словно из преисподней. Исчадий ада, не иначе. Община шумит, громко охая очередной подробности. Наконец, староста высказывает общее мнение — просить господина барона о большой облаве.

К Пьеру и Жеромо отправляют мужичков покрепче, вооружённых рогатинами и самострелом, дабы остаток отары доставить в целости до баронской усадьбы. Следующим утром, один из мужиков, опытный следопыт, исследует место нападения. У охотника возникают серьёзные сомнения в правдивости рассказа Якова со товарищи. Указывая арбалетным болтом на следы схватки, он обосновывает явное их враньё про количество волков и задранных овец. Для подтверждения истории, нерадивым пастухам приходится скинуться, по три денье с каждого.

Через два дня, вся округа к северу и западу от Авиньона гудит, как растревоженный медведем улей. С каждым следующим пересказом, волков становится всё больше, размером они не уступают телёнку, а свирепостью и кровожадностью звери конкурируют с самим Вельзевулом. Количество задранных овец уже превышает их общее число в той злосчастной отаре.

Окрестные деревни выделяют добровольцев в загонщики. Взволнованные крестьяне снаряжают односельчан, как на войну с испанцами. Барон объявляет награду: за каждый волчий хвост по два лиара. Вестовые отправляются с новостью в соседние провинции. Привлечённые заработком, съезжаются охотники с половины Франции. Дело идёт к большой охоте на волков. Выслушав доклад о бесчинствах хищников, герцог изволит распорядиться: «за счёт казны снарядить в помощь звероловам отряд солдат из городской стражи».

Предстоящая облава не уступит масштабом стратегическим военным кампаниям. Загонщики охватят широким фронтом каждый из лесных участков. Десятки крестьян пойдут цепью, громко шумя рожками и стуча в колотушки. Выбежавших на открытые места зверей, ждут вооружённые всадники со сворами охотничьих псов. В перелесках, связывающих лесные массивы, охотники натянут бечёвки с красными полотняными флажками. Под облаву попадут нескольких десятков волчьих стай. Охоту планируют на раннюю весну, как только земля выдержит лошадь с вооружённым всадником.

***

О грядущей опасности Жак с семьёй не подозревают. Волки блаженствуют у логова, наевшись от пуза жирной баранины. Коротким сапожным ножом освежевав туши, парень замачивает в ручье две овечьих шкуры. Лишь Стелла не может успокоиться, снедаемая тревогой. Раз за разом она вслушивается в негромкий шёпот ветра, пытаясь понять причину беспокойства.

Совсем молодой волчицей в стае своего отца, она хорошо помнит, как крестьяне, в отместку за заблудившуюся корову, устроили облавную охоту. Волкам удалось спастись, проскользнув между рекой и цепью загонщиков. От бросившихся в погоню всадников они спаслись в пойме, изрытой норами луговых собачек. Охотники не решились пустить коней в галоп, опасаясь переломать животным ноги. Арбалетные болты не нашли своих жертв, а собак волки запутали в чащобе, то рассыпаясь, то собираясь вновь. Тот ужас неминуемой смерти, страх преследуемой жертвы, жжёт Стелле память. На уровне инстинкта закрепился чёткий сигнал о людях, как о самых опасных врагах. Человек это огонь, это боль, это смерть. Чем меньше имеешь с ним дело, тем спокойнее.

Глядя на спящего между волками Жака, старая волчица осознаёт, что он тоже человек. Он — средоточие опасности и смерти любого волка. Подойдя, Стелла осторожно нюхает пятку парня, затянутую в меховой олений «чулок». Запах шерсти, сырой прелой листвы, тухлого мяса, дыма и мочи. Молодые волки рядом, пахнут примерно так же. Ничего опасного, он такой же, как и остальные в стае. Стелла успокаивается. Расслабленно положив крупную голову на лапы, она засыпает чутким сном дикого зверя.

***

Дни становятся длиннее, пережившие зиму лесные жители радуются наступившей весне. В один из погожих апрельских дней, обойдя привычным маршрутом лесной участок, стая слышит непонятный шум со стороны дороги. Волчица даёт сигнал Жаку и парень ловко карабкается на ближайшую сосну. Приближаться к кромке леса опасно, с людьми могут быть собаки. Звери точно понимают направление ветра и дальность чутья охотничьих псов.

С вершины дерева, молодой человек видит людей, идущих цепью от реки. Они и производят непонятные громкие звуки. От переправы скачет отряд вооружённых всадников. Некоторые щеголяют дорогими охотничьими камзолами и плюмажами длинных перьев. За рекой поднимают дымные столбы несколько костров. На фоне стылой земли, выделяются ярко раскрашенными пятнами, солдатские палатки. Между ними и пирамидами пик, несколько человек снаряжают колчаны арбалетными болтами.

В недоумении Жак смотрит вниз, на Стеллу. Происходящие события, сильно беспокоят мать стаи и старая волчица нервно кружит вокруг ствола, показывая крайнюю озабоченность. По её сигналу стая снимается, проламываясь сквозь заросли в противоположную от шума сторону.

Спускаясь по сосновому стволу, парень бормочет про себя: «что такого страшного то? Ну, несколько десятков пеших и пяток конных, даже собак нет. Мы эту толпу без труда вокруг пальца обведём».

Жак не знает об облавной охоте на волков. В его понимании, способ которым они добывают оленя — волчье изобретение. Теперь же, ему предстоит участие в подобном развлечении в качестве добычи.

Подхватив котомку и прислонённую к стволу, верную рогатину, по едва приметным следам, Жак устремляется вслед за стаей. Волки бегут со всей возможной скоростью. Молодой человек, за месяцы проведённые в лесу, учится бегать среди деревьев несравнимо быстрее любого из людей. Но, угнаться за волками ему не под силу.

Парень бежит, не замечая торчащие из земли корневища и поваленные ветром стволы. Стараясь не упустить из вида волчий след, Жак перепрыгивает небольшие овраги и ручейки, ловко огибая завалы буреломов. Расстояние между ним и стаей понемногу увеличивается. Мать волчица почему-то не делает скидку на скорость своего «нестандартного» волчонка. Она гонит и гонит семью сквозь лес, подальше от смертельной опасности.

глава №6. Луиза

Жак бежит и бежит, не разбирая дороги. Чутьём продирается сквозь лес, за убегающей стаей. Давно выброшены котомка и рогатина. Слёзы текут из глаз, смешиваясь с потом. Мокрыми дорожками стекают по щекам, исхлёстанным ветками. Дыхание становится с каждой минутой тяжелее и чаще, а мышцы ног напоминают о чрезмерной нагрузке, ноя от усталости. Тревога упрямо гонит и гонит утомлённое тело.

За знакомой поляной река делает большую петлю, проходя между заливным лугом и высоким обрывистым берегом, поросшим густым кустарником. Вдоль лесной кромки несёт река свои воды до самого Авиньона. Если быстро-быстро пробежать открытое пространство, то попадаешь в густой непролазный лес, где под защитой раскидистых крон можно бежать хоть целый день. Стелла ведёт стаю именно туда, в чаще волкам легко затеряться, сбросив с серых хвостов людскую погоню.

Жак, выдохнув, выскакивает на открытое место, чуть не споткнувшись о натянутую бечёвку с грязно-красными тряпочками. Чертыхнувшись, молодой человек выравнивает шаг и через три минуты спасительные кроны старого леса принимают уставшего беглеца. Скрывшись в тени вековых деревьев, его тело ощущает прилив новых сил. «Вот и спаслись, вырвались» — крутится в голове раз за разом. «Стелла с братьями здесь, в безопасности» — мелькнувшая мысль гонит парня дальше. Только вперёд, прочь сомнения. Скоро, очень скоро он догонит волчью семью.

Ещё через полчаса, когда в совершеннейшем изнеможении Жак падает на землю, приходит страшное понимание: запах стаи исчез. Стеллы с сыновьями нет ни впереди, ни сзади, ни минимум на лье вокруг, а он совершенно не понимает, не помнит, где потерял след.

Окружающая природа почти оправилась от долгого зимнего сна. Отзываясь солнцу, слышатся звонкие птичьи трели. Молодые ветки, не обглоданные за зиму оленями, покрыты нежно зелёными лепестками новорождённой листвы. Чуть отдышавшись, Жак медленно бредёт обратно по своим, ещё чётким следам. Кровь стучит в висках, наполняя сердце тревогой. Проглядывает кромка леса, край реки, дорога, странная верёвка. Мысль взрывает голову: «стоп… вот же их запах… запах Стеллы с сыновьями… Зачем они побежали налево? Там река делает петлю, выводя прямо к броду, где суетятся солдаты и охотники. Там их лагерь, что он видел с дерева».

Мучимый страшной догадкой, Жак идёт по следу волков вдоль обочины дороги. Лес упирается в большой заливной луг, напротив высокого берега Роны. Всё открытое пространство перекрыто цепью из десятков людей, а между ними и водой мечутся из стороны в сторону несколько небольших серых точек — его стая. Жак напряг зрение: «нет, слишком далеко, не разглядеть, подойду ближе».

Крадучись, от одних зарослей к другим, парень приближается к месту схватки. Внезапно, из-за поворота раздаётся топот множества копыт и Жак поспешно прячется в тени густых кустов. Через минуту, практически над головой скачет кавалькада из дюжины разодетых всадников. Каждый с крепкой длинной пикой или охотничьим самострелом, изукрашенным серебряными инкрустациями. Жак успевает услышать обрывок разговора:

— Ещё одна стая, господа, чуть не прорвались к восточным лесам.

— Не пойдут волки под флажки, говорил вам. Эти бестии если чего и боятся, так только непонятного и непривычного, крайне осторожные зверюги.

Седой крупный мужчина уверенно направляет лошадь сквозь цепь загонщиков. Крестьяне расступаются, почтительно склонив головы.

Жак с ужасом наблюдает за попытками затравленных волков вырваться на свободу. Окружившие стаю люди, тычут в сторону зверей заострёнными длинными кольями. Постепенно, кольцо облавы сужается. С каждым шагом, расстояние до кромки воды становится всё меньше и меньше. Жак ощущает исходящие от волков ужас и отчаяние. Стелла в обречённой растерянности пытается организовать прорыв. Но каждый раз, стая отступает перед остриями пик. Один из серых братьев не выдерживает. В самоубийственном прыжке, волк почти достаёт зубами одного из загонщиков, но в ту же секунду его бока пронзаются с двух сторон заострёнными рогатинами. С довольным хохотом, крестьяне поднимают агонизирующее серое тело.

— Довольно!

Рычит седовласый барон. Не слезая с лошади, мужчина заряжает стременной самострел и метким выстрелом пробивает Стелле шею. В предсмертном отчаянии, мать стаи скалит клыки, приготовившись дорого продать жизнь. Вдруг, чуткий нос сообщает волчице о присутствии Жака. В оставшиеся секунды жизни, она успевает понять, что одному из стаи удаётся спастись. Всеми оставшимися силами она тянется к Жаку и кричит беззвучно: «беги…».

Давясь слезами, парень бросается прочь от страшного места. Он уже не видит, как охотники с азартом убивают остатки стаи и острый кинжал отрезает волчьи хвосты для получения награды. Закончив охоту, крестьяне бредут в разбитый неподалёку, солдатский лагерь. Щедростью своей, господин барон велит доставить несколько бочонков эля и кувшинов с отличным вином из погребов замка. Вечером предстоит знатная попойка в честь окончания удачной облавы.

***

В холодном поту, Шаман просыпается с первыми лучами утреннего солнца, осветившего лесную берлогу.

— Опять этот сон. Каждую весну одно и то же. Сколько лет прошло, а всё равно жутко.

Несколько долгих минут мужчина лежит без движения, почти не дыша. Немилосердная память вновь и вновь прокручивает эмоции и ужас того далёкого дня. Он опять корчится от боли, когда пика или арбалетный болт пронзают плоть названных братьев. И так повторяется каждый прожитый год.

Жак заставляет себя встать с лежанки. Делает из бадьи глоток обжигающе-холодной, родниковой воды. Тридцать прошедших лет превращают тщедушного паренька в умудрённого жизнью, седого мужчину, который так и не сможет полноценно принять людского общества. Никогда волк не станет своим в человеческом мире.

***

Долго после страшного дня, когда погибает Стелла с сыновьями, Жак не может отойти дальше пяти лье от окроплённого волчьей кровью, луга. Голод и утренние заморозки почти убивают одинокого бедолагу. Полностью опустошённый, парень готовится принять неминуемую смерть.

Однажды, к старому волчьему логову выходит группа молодых девушек из близлежащей деревни. Сквозь сумрачное безразличие, Жак слышит со стороны дороги молодые голоса.

— Ну, пойдём… Пойдём в деревню, Луиза. Нет там никого.

— Подождите девочки. Я точно видела силуэт за полянкой, у старого поломанного дуба. Как будто, шевелился кто-то.

В ответ захихикали три звонких колокольчика:

— Это видно жених твой, Лесной дух.

— Кто на тебя ещё, на калеченую, позарится?

— Побойтесь бога, девочки. Может, там путнику плохо стало. Пойдёмте, посмотрим.

— Нет там никого, глупышка. Привиделось тебе. Мы уходим, догоняй Луиза! Смотри, околдует женишок! Будете вместе с ним по лесам горе мыкать.

— Идите, я только с края полянки посмотрю и сразу догоню. Я быстро!

Жак неподвижно сидит, прислонившись спиной к стволу поваленного дуба, подле которого он встретил Стеллу с сыновьями. Спина так же ощущает прикосновение грубой коры. В душе нет ужаса, лишь опустошающе-холодное безразличие. Сквозь которое, услышав отдалённо знакомое имя, вдруг пробивается тоненький лучик. Жак, с трудом разомкнув веки, поднимает голову. В шаге от него стоит, глядя совсем без страха, молодая девушка. Бедно, но чисто одетая, светлые волосы аккуратно уложены чепцом, зелёные глаза светятся любопытством. От прелестного курносого носика, через левую щёку тянется кривой широкий шрам.

Заметив взгляд, девушка смущённо прикрывает изъян на лице прядью волос. Тонкий голосок еле слышно шепчет:

— Кто ты, дяденька? Зверь или человек? А может, демон лесной? Ответь, не пугай бедную селянку.

Жак с трудом поднимает руку, стягивая меховую шапку. Свалявшиеся, давно не мытые волосы, колтунами падают на грязное лицо. Солнце освещает силуэт девушки, а вокруг неё клубится тот самый, знакомый серый туман. Собрав остатки сил, парень привычно вдыхает призрачный морок. Но, знакомого взрыва звериных эмоций не возникает. Только мягкое, успокаивающее тепло проходит сквозь сознание. Она не желая ему зла, хочет помочь. В ответ, Жак с усилием пробует улыбнуться:

— Я… Я… Я… Шжаахк… Жшааакх. Кх… Кх.. Кхх…

Заходится в приступе сухого, лихорадочного кашля умирающий доходяга.

— Шак? Шах? Жах? Может Жак? Тебя зовут Жак?

Парень кивает, снова закашлявшись.

— Да ты совсем больной, бедняжка. А меня зовут Луиза, я старшая дочка местного старосты.

Девушка открыто, доверчиво улыбается. Присев на корточки перед молодым человеком, Луиза достаёт из котомки небольшую тыквенную флягу. Подносит к спёкшимся губам парня:

— Попей немного. Здесь отвар бодрящий, на лесных корешках. Тётушка Дюбойс научила такой готовить.

Чуть терпкий, кисловатый напиток смачивает горло, придав немного сил. Девушка достаёт небольшой синий платок. Смочив настоем, аккуратно обтирает измождённое лицо молодого человека.

— Худющий какой. Давно не ел? Кожа вон, да кости. Ты потерпи, потерпи. Сейчас я сбегаю в деревню, папенька не откажет в помощи. Главное не умирай, а мы тебя не бросим.

Остатки отвара льются в чуть приоткрытый рот и по телу Жака проходит волна жара. Через минуту, парень крепко засыпает. Луиза, обтерев руки о подол платья, бежит в сторону дороги. Выйдя на обочину, девушка старательно привязывает платок к ветке молодого орешника.

— Теперь я тебя не потеряю, потерпи милый. Сейчас папеньку и братьев кликну, мигом доставим в деревню. Подлечится тебе надо, откормиться.

Луиза успевает догнать кампанию подружек, всю дорогу до деревни рассказывая о Жаке. Вместе, девушки упрашивают мужчин вернуться за умирающим парнем. Поворчав для приличия, односельчане запрягают в телегу пегую кобылку. Уже совсем стемнеет, когда крепко спящего найдёныша, заносят в дом старосты.

Почти невесомое, истощённое тело Жака Дюпре, служанка местного кюре выхаживает как собственное дитя. Тётушка Дюбойс — дама немолодая и бездетная. Жениха забрали в солдаты, когда она была совсем юной. Дожив до преклонных годов, Жанетта Дюбойс ревностно выполняет клятву дождаться любимого, мыкаясь одиноко полтора десятка лет, не познав ни радостей молодости, ни семейного уюта. Надежда вновь обнять милого Жерома поддерживают её жизненную силу, а нерастраченную материнскую заботу отдаёт немолодая мадемуазель чахлому найдёнышу.

Несколько дней Жак приходит в себя. Спасённый дикарь привыкает к людям, теплу очага, приготовленной на огне пище. Когда появляется достаточно сил, парень рассказывает общине о побеге из чумного Марселя. Для местных жителей, средиземноморский портовый город так же далёк и недоступен, как Луна. Крестьяне редко уходят с насиженных мест. Их не особо волнуют дела короля страны или герцога. Эти важные синьоры постоянно объявляют войны или заключают перемирия, у простого крестьянина не спрашивая. Любой власти, они нужны как поставщики продовольствия и источник рекрутов, а в остальном их жизнь относительно спокойна и стабильна. Главное, не высовывать любопытный нос, вовремя оплачивая подати.

Впечатлённые рассказом сына Марсельского шорника, сельчане долго ещё будут пересказывать её на ярмарках. Каким чудом он переживал зиму в лесу, как охотился, чем защищался от хищных зверей. Как его нашла, уже умирающим, прекрасная молодая девица. Ну, чем не сказка? Понятно, что о жизни в волчьей стае, парень не распространяется. Суеверные крестьяне могут сильно не одобрить общение с извечным лесным врагом.

Когда Жак встаёт на ноги, староста настаивает на переселении парня. Под покровительством старого кюре и тётушки Дюбойс, Жак переезжает в пристройку к церкви. «Негоже молодому человеку делить кров с незамужней девицей. Он ей не брат, не муж, не отец» — аргументирует глава деревни.

Луиза навещает парня почти каждый день, захватывая какие-то травки, отвары, нехитрую деревенскую снедь. Частенько, девушка помогает тётушке делать парню растирания, всякий раз удивляясь, как в этих костях вообще теплится искра жизни. Иногда, стоя рядом с отцом в церкви, девушка молится Божьей Матери о здоровье бедного Жака. Мало-помалу, неделя за неделей, уход и лечение делают дело. Старые звериные шкуры сжигают в печи и Жаку выдают из запасов старого священника добротную домотканую одежду, на три-четыре размера больше его фигуры. Уверенно подпоясавшись плетёным поясом и почти не путаясь в огромных штанах, юный Дюпре помогает тётушке хлопотать по хозяйству.

Ясными лунными ночами, Жака накрывает неизбывная волчья тоска. Он вспоминает жизнь в лесу, серых братьев, Стеллу. Молодой человек осторожно выбирается из окна пристройки. По единственной безлюдной улице доходит он до берега реки. Проснувшихся сторожевых собак быстро успокаивает, чуть коснувшись их серого тумана. И долго-долго беззвучно плачет, глядя на тёмную воду. В стремительной Роне ярко отражается луна. Дрожа под лёгким ветерком, серебристая дорожка заканчивается на противоположном берегу. Как раз там, где арбалетная стрела прервала жизнь его названной матери-волчицы.

Следующей весной, Жак женится на Луизе. Девушке уже девятнадцать, а местные парни избегают бедняжку из-за уродливого шрама на лице. Староста хоть и не испытывает восторга, когда тётушка Дюбойс приходит сватать найдёныша, но за неимением более выгодной партии, даёт согласие.

После свадьбы, молодые остаются жить в доме кюре, при церкви. Молодожёнам выделяют комнату с отдельным выходом, а Жаку назначают небольшое жалование от епископа за помощь приходу. Луиза подрабатывает подёнщицей у семьи зажиточных односельчан. Спустя год, женщина сообщает мужу, что ждёт ребёнка.

***

Шаман, вздрогнув, торопливо делает несколько глотков воды. Именно в то лето, он впервые узнаёт об Ордене. До боли сжав в ладонях бадью с водой, Жак морщится. В памяти всплывает образ молодой жены: милое лицо в обрамлении золотистых волос и ставший почти незаметным, шрам на щеке. Начавший округлятся живот уже заметен под тканью домашнего платья.

***

— Милый Жак, посмотри какие пинетки я шью нашей дочурке. Правда, они прелестные?

— Луиза, почему дочурке? А если будет мальчик? Зачем же мужчине девчачья обувка? Я сделаю лук со стрелами, сошью кожаные поршни. Будет охотник, хоть куда — каждую неделю приносить домой или кабана, или лань.

Луиза смеётся, прижавшись к плечу мужа животом:

— Нет Жакомо, послушай сам, как она воркует. Это непременно девочка. Наша милая Жаклин.

И продолжает, притворно сильно нахмурив брови:

— А убивать зверей в лесу незаконно. Ты же знаешь. Барон строго запретил охотиться на его землях. Давай не будем сейчас об убийствах. Скажи лучше, кого пригласим в крёстные для нашего малыша?

Жак обнимает жену за располневшую талию. Он счастлив и совсем не в настроении спорить. Старая тоска растворяется без остатка в новых заботах и новой любви. Ему хорошо здесь и сейчас. А кто там родится через полгода, ну какая разница? Он полюбит и мальчика, и девочку, и обоих сразу, как только станет папой. Кандидатуры крёстных родителей его и вовсе не волнуют. Как решит его милая Луиза, так тому и быть.

Со стороны дороги слышен скрип тележного колеса. Мимо окна медленно проезжает подвода, загруженная серыми пыльными мешками. Возница останавливает повозку напротив постоялого двора, перекинув поводья через коновязь. С заднего борта спрыгивает высокий черноволосый мужчина. Мельком глянув по сторонам, незнакомец накидывает капюшон тёмного плаща с серебряным кантом, уверенно направившись к дому кюре. Перед самым входом, ещё раз оглядевшись, стучит дверным молотком. Открывает тётушка Дюбойс. Мужчина, сказав ей что-то, проходит внутрь. Женщина отшатывается в сторону, прикрыв рот краем передника.

Жак с непонятной тревогой наблюдает, как тётушка быстрыми шагами направляется к их двери.

— Жак, где Луиза? Беда пришла… Срочно скажи, где Луиза? Бедняжке нужно сейчас же уехать, скрыться. Нельзя попадаться на глаза этому мужчине. Он страшный человек!

— В чём дело, тётушка Жаннет, кто вас расстроил? Этот высокий синьор в плаще, что прошёл к господину кюре?

— Быстро собирайтесь с Луизой, вещи я вам потом принесу. Нужно скорее бежать из деревни. Ждите через час у места, где вы впервые встретились. Передай Луизе: «здесь ищейка из Ордена».

— Орден? Что им надо? Я ни в чём не виновата! Зачем они пришли? Тётушка, зачем они пришли?

Жак оборачивается к жене. Лицо девушки побледнело подобно полотну, на щеке ярко выделяется, налившийся кровью, старый шрам. Беременная мадам Дюпре нервно закручивает в узел шерстяную шаль. У парня мелькает мысль: «я никогда не спрашивал, откуда этот шрам. Если захочет — сама расскажет. Может, шалости детские. Или ещё какая, неприятная история».

Тётушка Дюбойс опирается плечом о дверной косяк. В её голосе звенит страх:

— Он хочет поговорить с кюре. Может и ничего страшного, дела Церкви. Но, вам лучше на время укрыться. Луиза, сама понимаешь, что за гость приехал в дом…

Девушка всхлипнув, тянет ничего не понимающего Жака вглубь комнаты. Через полчаса, они быстрым шагом пылят по дороге к лесу. Молодые люди решают, что надёжнее обосноваться в землянке, построенную Жаком на месте волчьего логова. Ориентиром для тётушки супруги оставляют несколько лоскутков ткани, привязанных к веткам. Два-три дня придётся переждать, прояснив ситуацию. Жак решает не расстраивать расспросами, явно не на шутку перепуганную, беременную женщину. Подождём прихода мадемуазель Дюбойс.

***

Кюре тяжело смотрит на сидящего напротив, непрошенного гостя. На столе лежит окованный железом, круглый амулет. В середине, наподобие драгоценного камня, впаяна небольшая прозрачная склянка с тягуче-красной жидкостью. Гость держит обе руки на дубовой столешнице и на безымянном пальце мерцает огромным рубином драгоценный перстень. Серые глаза гостя отсвечивают сталью.

Старый священник нервно теребит на шее простой оловянный крест:

— Не понимаю, зачем Ордену понадобилась несчастная девочка. Она дурного не делает, проживая тихо и богобоязненно. Семья старосты любит Луизу, как родную дочь. Бедняжка уже из прошлого ничего и не вспомнит толком.

— Вы прекрасно знаете, святой отец… ЧЬЯ она дочь, не мне вам рассказывать.

Голос гостя звучит глухо, почти шёпотом, но в каждом произнесённом слове, сквозит сила смертельно ядовитой змеи. Мужчина привык повелевать:

— То, что Орден оставил Луизу в живых — заслуга её матери. Вернее, Тереза купила жизнь дочери, заплатив в монастырском подвале своей.

Старый кюре мрачнеет, взгляд старика теряет живость. Вдруг, священник испуганно поднимает глаза, начав судорожно хватать ртом воздух. Пальцы, задрожав, тянутся к незнакомцу, а в уголке рта выступает кровавая пена. Кривая ухмылка медленно расплывается на каменном лице представителя Ордена, приподнимая углы щегольски постриженной, испанской бородки.

— Вы прекрасно знаете о наших возможностях и методах. Не вздумайте со мной играть, святой отец…

Испанец протягивает руку, легонько коснувшись покрытого испариной лба священника и тот словно получает возможность свободно дышать. В глазах старого кюре постепенно гаснет паника. Закашлявшись, старик отвечает с напряжением:

— Да, я хорошо осведомлён о ваших методах. Преследовать и мучить ни в чём не повинных божьих созданий. Что плохого сделала мать Луизы? Зачем было убивать Терезу?

— Не вашего ума дело. Сами не понимаете, о чём говорите. От какого зла мы бережём этот мир. От вас мне ничего не надо. Живите своей обычной, тусклой жизнью. Тискайте прихожанок, попивая втихаря винцо в ризнице. Эти шалости, Господь за вами отметит отдельно. Но сейчас, мне нужна Луиза!

В голосе гостя не остаётся шипящих угроз ядовитой змеи. В интонациях прорезывается смертоносная сталь. Резко поднявшись, высокий господин за три шага пересекает комнату. Повернувшись, он впивается в собеседника колючим взглядом.

— Мы знаем оба, что Луизе скоро двадцать один год. Не важно, захочет она воспользоваться силой или даже не узнает о её могуществе. К тому же…

Мужчина, встав за спиной старого кюре, кладёт руки на плечи священника. Больно сдавливает основание шеи, приблизившись к уху старика:

— Она беременна…

— Откуда вы знаете? Что за чушь?!

— Луиза обвенчалась с неким Жаком Дюпрэ год назад. Вы их и венчали, не прикидывайтесь дурачком. Кто этот Дюпре, кстати? Если я правильно помню, десять лет назад мой нож резко уменьшил девчонке шансы на замужество.

Гость с силой отталкивает от себя старого кюре и тот ударяется головой о кромку стола. Незнакомец громко и неприятно смеётся:

— Хе-хе-хе… Шансы на замужество… Сделал личико чуть менее милым… Где она!!!??? Отвечай, старый хрыч!!! Или, клянусь преисподней, ты не переживёшь этот вечер!!! Ещё до заката, будешь умолять просто перерезать тебе глотку!!!

Кюре медленно оборачивается, подняв взгляд на офицера Ордена. В добрых, лучистых глазах стоят слёзы. Из разбитой головы потихоньку сочится кровь, собираясь в прядях седых волос.

— Вы — сам дьявол, месье. Вы — недостойны божьей милости и прощения на этом свете. Горите в аду…

С неожиданным проворством, старик хватает со стола массивный бронзовый подсвечник… Замахивается на противника… И падает без чувств на дубовые доски выскобленного пола.

Убийца, недовольно скривившись, перешагивает распростёртое тело. Внимательно оглядев пустынную улицу сквозь мутный витраж окна, он фыркает:

— Старый козёл. Ну ничего, обойдусь и без тебя. Тут должна быть ещё служанка. Какая-то Жанетта Дюбойс, если я правильно припоминаю.

Бедная тётушка всё слышит из соседней комнаты через небольшое окно под потолком. Беззвучно глотая слёзы, женщина с ужасом вспоминает события десятилетней давности, появление в жизни деревни страшного Ордена и несчастную сиротку Луизу…

Через короткое время, страшный визитёр покидает опустошённый им дом. Размашистым шагом, гость направляется через дорогу, к постоялому двору.

Дневной свет постепенно уходит вслед закатному солнцу и несчастная женщина находит силы осмотреть тело недавнего хозяина. Кюре мёртв. Старое доброе сердце не выдержало нагрузки. Из раны на голове по полу растекается приличная лужица крови. Помолившись над остывающим трупом, служанка собирается на встречу с Жаком и Луизой. Необходимо предупредить молодых о страшной опасности.

Ночка выдаётся тёмная и ненастная. Небо застлано плотными тёмными облаками и ни свет луны, ни звёзд не могут пробить пелену туч. Никем не замеченная, тётушка Дюбойс покидает дом покойного. Собрав в кулак всю храбрость, женщина семенит в сторону реки, беспрестанно озираясь. В объёмный узел за спиной заботливо собраны тёплые вещи, немного еды, несколько медных монет в помощь Луизе с Жаком.

Из окна второго этажа гостиницы, за ней внимательно наблюдает офицер Ордена, дон Фернандо де Ги. Хищная ухмылка не сходит с породистого лица. Вынув из кармана амулет, испанец внимательно вглядывается в кроваво красную склянку. Быстрым движением щёлкнув по амулету камнем перстня, мужчина спокойно прячет артефакт обратно.

Уже почти дошедшая до берега Роны, женщина спотыкается от боли в левой лодыжке. Помассировав ногу, он ворчит недовольно:

— Старость не радость. Дождь то вот-вот пойдёт, надо поторопиться. Ишь, как суставы заныли. Как вы там в лесу, мои хорошие детки? Храни вас Божья Матерь.

***

Шаман выходит из лесной избушки, прикрыв глаза от яркого весеннего солнца. Где-то вдали, чуть слышно, пробивается сквозь птичьи трели охотничий рожок. Жак подтянув потуже пояс, берёт верную рогатину.

— Опять озоруют, негодники. Сколько же вас можно учить? Гон сейчас, звери семьи должны создать, продолжением рода заняться. А тут вы, со своей охотой. Развлечений других будто нет. Ну ничего, сейчас мы с ребятками вас немного проучим.

Звонко свистнув, мужчина с неожиданной для его возраста прытью бежит сквозь чащу. Рогатиной Шаман пользуется как посохом, прыгая через небольшие овраги и поваленные стволы. На некотором отдалении, его преследуют два крупных чёрных волка. Не теряя из виду человека, они успевают затеять весёлую игру: чуть покусывая за холку, норовят столкнуть друг друга в густые заросли. Радуясь наступившей весне, два взрослых зверя повизгивают от восторга, как шаловливые щенята.

глава №7. Орден

Дон Фернандо с удовольствием вытягивается на кровати. Ложе прогибается, жалобно скрипнув под немалым весом. Поручения Ордена этот перфекционист старается выполнить тщательно, не всегда понимая их, впрочем. Когда несколько лет назад, молодому офицеру вручили Амулет Страсти, он не задумывался, какую получает власть. Никому в этом мире не скрыться от всевидящего взора артефакта. Рано или поздно, заключённая в железных рунах кровь Спасителя найдёт любого из живущих. Машинально Дон Фернандо проворачивает перстень внутрь ладони, приласкав грани рубина большим пальцем. Лицо его постепенно теряет строгость линий и офицер Ордена погружается в тёмный колодец сна, умиротворённый осознанием собственного могущества.

Синьор де Ги спит одетым, не снимая подкованных металлом, тяжёлых ботфорт. Жизнь приучила мужчину быть готовым к любой неожиданной пакости. Дон Фернандо проводит ночь без сновидений, не поддержав молитвой бессмертную свою душу. Формально служа церкви, офицер Ордена никогда не молится, не понимая смысла в обращении к высшим силам. Он по памяти цитирует Святое писание и богословские книги, прочитанные в библиотеке монастыря, но холодный его рассудок не нуждается в повторении заученных святых текстов. Заключённый в них смысл понятен, однако помощь всевышнего синьору де Ги не нужна. Будь в мужчине хоть капля тщеславия, он считал бы бога себе ровней, а даже капля милосердия не позволила бы ему спокойно спать, терзая душу виной за жестоко загубленные жизни.

Сейчас, послушное орудие Ордена восстанавливает силы. Цель ясна и понятна, препятствий к её выполнению не предвидится. Найти девчонку, пока та не осознает, какой силой обладает от рождения. Сделав работу, вернуться в монастырь с отчётом. Четыре часа сна пролетят незаметно и на рассвете он её отыщет.

Сквозь щели в старых ставнях заползают утренние сумерки. Офицер Ордена, открыв глаза, прислушивается. Под потолком жужжит муха. В перерывах между полётами, насекомое деловито прохаживается по низкому сводчатому потолку его комнаты. На давно не крашеной поверхности, муха выискивает лишь ей видимые, съедобные крошки. Иногда, муха начинает быстро умываться передними лапками, пробуя находки на вкус. После чего, ненадолго взлетев и сделав пару кругов, докучливое насекомое усаживается на другое место. Дон Фернандо лежит ещё несколько минут, пока отдохнувший за ночь организм приходит в форму.

Одним рывком встав с кровати, мужчина вешает на пояс верную наваху. В сложенном состоянии, испанский нож совершенно не мешает движениям, а в умелых руках становится смертоносным оружием. Испанец снимает с вешалки длинный плащ с глубоким капюшоном, простеганным по кромке ткани прочным серебряным кантом. Виртуозное владение навахой много раз позволяло синьору де Ги одерживать победу над искусными воинами. Используя плащ в качестве щита, опытный фехтовальщик обычно заканчивал схватку смертью противника. Рука привычно ощупывает в потайном кармане округлость увесистого амулета. Его он чувствует постоянно, потерять реликвию — дело совершенно невозможное.

Сильно дёрнув старые ставни, дон Фернандо распахивает окно. Звуки проснувшегося постоялого двора заполняют комнату. Солнце ещё не встало из-за кромки леса, лишь заря бушует багрянцем на чистом весеннем небе. От вчерашней непогоды не остаётся и следа.

Хищный профиль испанца отражается тенью на зашитой досками стене. Де Ги вдыхает воздух улицы, вслушиваясь в шум человеческого хозяйства. Обоняние привычно раскладывает запахи по категориям потенциальной опасности, а чуткие уши разбирают даже тихое всхрапывание старого крестьянского мерина на окраине села. У дома кюре — пусто и тихо. Старая служанка если и вернулась из леса, тревогу не подняла. До начала утренней службы остаётся полтора часа и раньше труп священника никто не обнаружит, а потом… Впрочем, потом он будет уже далеко.

Возвращаться в деревню дон Фернандо не собирается, план действий не содержит такого пункта. До обеда будет найдена Луиза и до вечера проведён, предписанный Орденом, ритуал. Останется ли девушка в живых и что будет с не рождённым ещё ребёнком, испанца совершенно не волнует. Монастырь не для того воспитывал столько лет бесстрастное своё орудие, чтобы поддаваться сантиментам по каждой жертве банальных проверок.

Нарочито громко топая по деревянным ступеням, мужчина спускается в таверну. Хозяина за стойкой не оказывается. Старая служанка вытирает, заляпанную подливой, дубовую столешницы. Над лестницей висит голова крупного волка светло серой масти. Глаза чучела наполовину вывалились из покрытого шерстью черепа, показывая невысокий уровень мастерства местного таксидермиста.

— Хозяин! Хозяяяииин!!! Где ты, старый пройдоха!?

— Бегу, уже бегу, сиятельный синьор.

Раздаётся надтреснутый баритон трактирщика со стороны кухни. Следом, прихватив запахи кислой капусты и прогорклого масла, в помещение вваливается его обладатель, месье Люка. По пути вытирая полотенцем взмокший лоб, хозяин трактира склоняется в низком поклоне, почти коснувшись воротником куртки затёртых досок пола.

— Синьор желает завтрак? Вина? Возчик, что вас вчера привёз, спит ещё. Набрался вчера пива, мерзавец этакий.

— Нет, не надо, знаю я твой завтрак. Небось, отравить меня задумал помоями своими.

Дон Фернандо морщится, изображая брезгливое отвращение и демонстративно прикрыв нос плотной кожаной перчаткой.

— Ответь мне, всё ли спокойно в округе? Я проездом, по важному делу Святой церкви и тотчас планирую отправиться в Авиньон. Есть ли на дороге опасности, о которых следует знать одинокому путешественнику?

— Ну что вы, мой господин. Какие опасности? Живём тихо, мирно. Волков три года как повывели. Разбойнички пошаливать бояться, у барона разговор с бродягами короткий — на сук ближайшей осины, да в петлю. Народец мы богобоязненный, Святую церковь чтим, вот и утренняя месса скоро. Кюре, наверное, проснулся. Скоро служанка его, достопочтенная госпожа Дюбойс пожалует. Яичек свежих возьмёт, сырку молодого, молока да хлеба. На завтрак, значится… Вы же знакомы с нашим кюре?

Взгляд старого трактирщика прилип изучающе к лицу испанца, но на породистом профиле не вздрагивает ни один мускул.

— Да, заходил вчера к нему по приезду, для исповеди. Отпустил слуга божий дорожные мои прегрешения. Впрочем, вот что. Недосуг мне, милейший, препираться с тобой и пьяницу возничего ждать. Передай ему, что отправляюсь дальше пешком. Вот тебе за постой и вчерашний ужин.

Выудив из кармана горсть медяков, дон Фернандо не глядя хлопает монетами по трактирной стойке. Монеты солидно звякают и хозяин ловко подловив пару укатившихся, сгребает деньги в объёмный карман старой залатанной куртки.

— Счастливого пути, ваша милость. Бог в помощь!

Раздражённо отмахнувшись, офицер Ордена выходит из трактира. Оглядев внимательно пыльную улицу, испанец уверенно быстрым шагом направляется к околице.

— Авиньон — в другой стороне, надменный ты святоша.

Бормочет трактирщик, сморщившись как от зубной боли.

— Думаешь, мы тебя не запомнили, душегуб? Хорошо запомнили…

Задумчиво потирая руки, месье Люка присаживается на край стола, который усердно скоблит обломком кухонного ножа дородная служанка.

— Вот что, Марсела, сходи к господину кюре, да захвати еды на завтрак заодно. Что-то тётушка Дюбойс задерживается. Узнай у Святого отца, сможем ли мы после утренней мессы встретиться? Поговорим, зачем этот хищный индюк захаживал. Может, помощь какая нужна? Да брось ты эту столешницу! Давай, поживее…

Через четверть часа, Марсела, отчаянно голося, врывается в трактир, размахивая корзиной с едой. За одним из столов, завтракают пара проснувшихся недавно постояльцев. Женщина, запнувшись о порог, растягивается по полу. Корзина весело катиться под ближайшую лавку, во все стороны рассыпая немудрёную сельскую снедь.

— Господин! Господин хозяин! Месье Люка!

Из-за стойки показывается недовольная помятая физиономия.

— Чего квохчешь, старая курица? Почему еду не отдала тётушке Дюбойс? Совсем из ума выжила!?

Служанка хватает ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Одной рукой женщина размашисто осеняет лоб крестным знамением. Другой, как будто кидает невидимые камни на противоположную сторону улицы.

Трактирщик подходит вплотную, присев возле женщины на корточки. Грубо встряхивает за полные плечи. Служанка, переведя дух, опускает руки. Глядя в лицо хозяина расширившимися от ужаса глазами, шепчет:

— Там… Там… Господин кюре… он… один… там..Господин кюре… Наш бедный господин кюре…

— Да говори толком, припадочная. Что, господин кюре? Ты его видела?

Марсела мотает головой, начав опять часто и мелко креститься.

— Ты говорила с ним? Что случилось?!! Отвечай!!!

Месье Люка опять с силой встряхивает бедную женщину, пытаясь привести в чувство. Сзади подходит один из постояльцев, протягивая глиняную кружку с остатками пива.

— На вот, хлебни…

Стуча зубами о края, служанка делает пару глотков.

— Там господин кюре… наш добрый господин кюре… Весь в крови! И совсем мёоортвыыыыый!!!

Служанку трясёт от рыданий, она утыкается в плечо трактирщика, мелко дрожа всем телом.

— Ну деелааа… Проклятый испанец! Дьявол тебя забери!

Месье Люка поднимает на стоящего в растерянности с пустой глиняной кружкой постояльца глаза, полные клокочущей ярости. Клиент отшатывается, попытавшись перекреститься зажатой в руке посудой. Хозяин трактира упруго поднимается. Оттолкнув рыдающую Марселу, он бросается на улицу.

В этот момент, дон Фернандо подходит к кромке леса. Преодолев быстрым шагом более двух лье за час с четвертью, офицер Ордена уверенно приближается к цели. Метка, оставленная вчера в ноге достопочтенной тётушки, уверенно отзывается вибрацией в недрах амулета. Работа артефакта отдаётся в висках мужчины учащённым пульсом. Цель совсем близко и он, как гончая, уверенно идёт по следу. Добыче не скрыться ни глухой чащобе, ни в поле, ни в быстрых водах широкой Роны.

Вот и поляна. Вот и логово, замаскированное прелой листвой. Вот и…

Внезапно, из соседних кустов выбегает старая служанка, размахивая обломком дубовой ветки. Распахнув плащ, дон Фернандо отступает чуть в сторону, позволив тяжёлой деревяшке проскользнуть в паре сантиметров от головы. В следующую секунду, ловкой подножкой синьор де Ги роняет грузное тело на траву, прижав сапогом к земле руку женщины.

— Негодяй! Убийца!!! Проклинаю!!!

Мадам Дюбойс пытается высвободить руку из-под подошвы кованого ботфорта, но лишь запутывается в длинном платье, окончательно обессилев. Её ненавидящий взгляд буравит бесстрастное лицо офицера.

— Я не хочу тебя убивать, старая дура. Мне нужна лишь девчонка. Где она? Я знаю, ты пришла предупредить её. Ты же понимаешь, от меня не уйти так просто. Я закончу, начатое двадцать лет назад, дело.

— Я ничего не скажу! Убийца! Подонок! Бог тебя покарает, а дьявол попляшет на твоих костях! Черти тебя будут жарить вечно в аду на медленном огне!

— Вот, вот… И твой драгоценнейший господин кюре мне грозил карами небесными и адовыми муками. Где он сейчас? Лежит в луже крови под столом!

Дон Фернандо придавливает коленом шею несчастной женщины, прошипев с презрением:

— Я найду девчонку и без твоей помощи. Мой долг бороться с такими проклятыми отродьями, как она и её мать.

Матовым блеском отсвечивает лезвие открывшейся навахи. Синьор де Ги задумчиво переводит взгляд с ножа на пытающуюся выбраться из железных тисков, женщину. Рукой в плотной кожаной перчатке обхватив её подбородок, мужчина резким движением ломает несчастной шею. С предсмертным хрипом, сознание и жизнь покидают тётушку Дюбойс. Бесформенным кулем остаётся она лежать на смятой траве, а убийца брезгливо вытирает о подол женщины перчатку и складывает лезвие ножа.

— Даже кровь твоя мне не нужна, ничтожество. Не достойна она пачкать благородный металл.

Дон Фернандо внимательно оглядывает покинутое логово, довольно быстро обнаруживая направление бегства Жака и Луизы. Уверенной пружинистой походкой офицер Ордена устремляется вдогонку. Настигнуть беременную деревенскую дурочку с доходягой–мужем не займёт много времени.

Луиза, тихонько всхлипнув, останавливается. Жак, мелькавший то слева, то справа между деревьями, подбегает тотчас с обеспокоенными видом. Устроив молодую жену на торчащем корне старой ели, он сжимает её озябшие тонкие пальцы:

— Что такое, Луиза? Тебе нехорошо?

В глазах девушки стоят слёзы. Она еле слышно шепчет:

— Он убил её. Я чувствую. Он идёт за нами. Я вижу, он не отступит…

Жак присаживается рядом, нежно приобняв жену за талию. Ветер задумчиво перебирает листья в высоких кронах деревьев. Где-то вдалеке, выстукивает частую дробь трудяга дятел. Натренированный слух лесного жителя выискивает, настигающую их среди поросших мхом старых стволов, опасность. От логова беглецы ушли довольно далеко, миновав изгиб реки, за которым начинаются несколько десятков лье непроходимой лесной чащи.

На рассвете, расставшись, Жак с Луизой условились с тётушкой Дюбойс, что служанка вернётся в дом покойного кюре. Она постарается задержать ищейку ордена насколько возможно, подняв односельчан и предъявив пришлому синьору обвинение в убийстве кюре. За это время, молодые люди уйдут далеко и отыскать беглецов в глухом заповедном лесу станет невозможно. После рождения ребёнка, семья начнёт новую жизнь. Жак полностью полагается на волчий опыт и умение выживать. Теперь у него опять есть родня, и парень полон решимости её защитить.

Успокоив Луизу, Жак прикладывает руку к животу жены. Долгожданная дочь со дня на день увидит этот мир. Он давно уже ощущает, окутавшую материнскую утробу, серую дымку маленькой жизни. Девочке тепло и уютно, лишь неясная тревога передаётся от переживаний будущей мамы. Жак видит, какой силой будет обладать ребёнок. Его способность общаться с волками, кажутся несостоявшемуся горшечнику неумелыми и робкими.

По дороге, молодой охотник путает следы. Лес стал ему родным домом и парень уверенно скользит сквозь заросли, в нескольких десятках метров от жены. Жак приглядывает за Луизой, чтобы девушка не потеряла направление. Через каждую сотню шагов, он оставляет ложные метки. Преследователь потеряет немало времени на поиск истинного следа.

Через полчаса, беглецы выходят к небольшому лесному ручью. Луиза теряет остатки сил и Жак устраивает жену в небольшой пещерке, образованной корнями поваленной бурей, сосны. Ручей щедро делится с путниками прозрачной чистой водой. Внезапно застонав, девушка смотрит на мужа расширившимися глазами.

— Жакомо… Кажется начинается… Наш ребёнок. Она хочет выйти… Я чувствую, она выйдет сейчас… Что делать, Жакомо?…

— Не волнуйся милая… Полежи здесь пока. Всё будет хорошо. Помнишь, тётушка нам всё объясняла. Я разведу огонь, есть фляга для воды. Мы справимся, моя хорошая…

Парень торопливо ломает сухой валежник. Через несколько минут, перед входом в их убежище, весело потрескивает небольшой костерок. Высохшие ветки почти не дают дыма, а в небольшом котелке Жак греет воду. Подобрав из своей сумки несколько нужных травок, он собирается приготовить отвар, помогающий роженицам. Вдруг, слабый голос зовёт его:

— Жакомо, подойди ко мне, милый.

Парень пробирается под низко опущенными к земле корнями. Луиза лежит навзничь с распущенными по бледной коже волосами. Шрам на щеке выделяется ярко-красной молнией. Взяв его руку холодной ладонью, девушка тихонько шепчет.

— Я умру сегодня… Да, да, я знаю. Позаботься о нашей милой Жаклин. Она должна выжить… Обещай мне… Обещай…

— Не говори глупости, милая. Мы ещё погуляем на свадьбе нашей девочки. Ты только держись. Я сейчас…

— Нет, он уже близко и точно меня убьёт. Не дай ему забрать нашу малышку. Спаси её, Жакомо…

Луиза часто и напряжённо дышит. Немного расслабившись, женщина находит силы на лёгкую улыбку.

— Осталось совсем немного, милый. Скоро всё закончится.

Жака вдруг пронзает острая боль. Будто от копчика в основание черепа забивают раскалённый гвоздь. Луиза крепко сжимает ладонь мужа. Через её пальцы, сквозь лёгкое покалывание, он понимает неотвратимость грядущих событий.

— Нет, нет… Погоди!!! Я сейчас разберусь, я исправлю!!! Полежи, отдохни, успокойся. Совсем скоро, будет как раньше. Я люблю тебя, погоди…

С трудом высвободив руку из, сведённых судорогой, пальцев жены, Жак выбегает на берег ручья, едва не сбив стоящий на огне котелок. Выше по течению, он видит чёрную фигуру в плаще с серебряным кантом. Испанец смотрит на парня в упор. Презрение во взгляде постепенно сменяется удивлением. Не глядя, мужчина вытаскивает амулет. Капля запаянной крови покрыта белым налётом, как изморозью.

— Вот дрянная девчонка. Как ты это делаешь?!! Я знаю, ты рядом!!! Всё равно найду!!! Но теперь, ты умрёшь медленно… Надоели эти условности, эти ритуалы, эти поповские бредни про доброту и справедливость! Здесь и сейчас, есть только одна справедливость, есть только один судья. И имя ему — дон Фернандо де Ги! А твоего муженька, если вздумает мешать, распущу на ремни. Ещё живой, посидит здесь, на муравейнике, пока ему всё мясо с костей не обглодают. Покажись, бесовское отродье!

Через секунду, испанец с трудом уворачивается от летящего в голову камня. Быстро обернувшись, Дон Фернандо, ловким движением скинув плащ, перекидывает его через левую руку. В правой, уже блестит клинок навахи. Офицер Ордена яростно рычит: «Проклятый деревенский увалень, ну ка покажись!»

Девчонка не проста, ох не проста… Какой же она обладает силой, если вот так, запросто блокирует возможности амулета. Синьор де Ги прислушивается. Слева, из подлеска за ручьём, доносится негромкий хруст ветки. Криво улыбнувшись, мужчина зубами стягивает перчатку. На пальце играет светом крупный, запаянный в руны перстня, Камень Страсти. Камень, способный парализовать волю любого, на кого укажет его обладатель. Сейчас, без поддержки амулета, возможности перстня несколько слабее. Для подчинения, жертва должна находиться в зрительном контакте. Ну, да ничего. Рано или поздно, устанете вы бегать по этому проклятому лесу. Хищный оскал искажает черты породистого лица. Тогда-то и посмотрим, какого цвета у вас потроха…

— Где ты, Жак? Тебя же Жак зовут, деревенский ублюдок? Выходи, хочу посмотреть в твои поганые глаза. Хватит охотничьих игр, я пришёл за Луизой. Ты или уйдёшь по хорошему, или останешься в лесу навечно.

Ответом офицеру Ордена становится громогласный рык хозяина здешних лесов — огромного бурого медведя. Шумно ломая ветки, зверь выходит из густо заросших свежей зеленью кустов. У кромки текущей воды, медведь встаёт во весь огромный рост. Здоровый зрелый самец, не так давно покинувший берлогу, наедает к концу весны под восемьсот ливров живого веса. Под плотной шкурой угадываются бугры мускулов, а огромная пасть извергает громкий рассерженный рёв. Длинные клыки и когти готовы кромсать плоть любого, посмевшего бросить вызов хозяину леса.

Дон Фернандо впадает в ступор. Не отрываясь, вглядывается в подслеповатые медвежьи глаза, одновременно большим пальцем прижимая камень в оправу перстня. Секунда, потом другая, но ожидаемого эффекта не происходит. Медведь опускается на четыре лапы и, глуха ворча, идёт навстречу человеку. В бесстрастной душе офицера зарождается искорка паники. Перстень не работает. Никакого подчинения, никакого паралича не заметно в приближающемся монстре. Хотя ведь вот же он, совсем рядом, во плоти. Из огромной пасти хлопьями падает слюна. До него остаётся не больше десятка туазов. Лишь небольшой быстрый ручеёк отделяет мужчину от рассерженного зверя. Синьор де Ги медленно пятиться, стараясь не споткнуться о корни деревьев. В разгоравшийся огонь паники, сознание подбрасывает сухие ветки древнего страха слабого человека, перед многократно превосходящим его силой хищником.

За спиной Фернандо, на нижних ветвях старой разлапистой ели, застывает в недоумении Жак. Парень как раз готовится, спрыгнув на врага, перерезать ему горло сапожным ножом. Он уже делал так, охотясь с волками. Подобно рыси, прыжком с дерева ломающей шею молодой лани. Но, испанец ведёт себя очень странно. Застыв как изваяние, гордый синьор прилип взглядом к противоположному берегу ручья. Мужчина пятиться задом, всё ближе и ближе к его дереву. Наконец, оказывается практически под ним. Фигура офицера, некогда надменно осанистая, ссутуливается. Синьор прижимает к голове руку с намотанным на неё плащом, защищаясь от кого-то невидимого. Зажатая в руке наваха, выписывает причудливые восьмёрки, бессмысленно вспарывая густой, наполненный запахом свежей хвои, лесной воздух. В какой-то момент, лезвие задевает ветку и нож, обиженно звякнув, отлетает к ручью.