Бесплатный фрагмент - Провокация

Провокация

Чистотин Андрей Александрович

Родился в 1941 году в Вологде, живет в родном городе. Окончил Вологодский государственный педагогический институт (ныне в составе Вологодского государственного университета). Преподавал физику в школе, трудился в подразделениях Министерства связи и компании «Ростелеком». Сейчас работает инженером-лаборантом на кафедре физики в родном вузе. Всегда увлекался пением и более сорока лет выступал в составе Вологодской городской капеллы имени В. М. Сергеева, выезжал с коллективом на гастроли по России и другим странам.

Писать стихи начал в зрелом возрасте, во время рабочих командировок на Русский Север и в Туркмению. В своих произведениях часто затрагивает темы красоты природы, глубины человеческих чувств, героизма русского народа. Участвовал в литературных семинарах под руководством вологодских поэтов Виктора Коротаева и Галины Щекиной. Публиковался в местных периодических изданиях, сборниках серии «Библиотека современной поэзии», альманахе «Двойной тариф» и альманахах Российского союза писателей. Вошел в число авторов «Антологии русской поэзии» за 2020 год.

Участник конкурса «Георгиевская лента». Номинант литературной премии имени Сергея Есенина «Русь моя» и национальной литературной премии «Поэт года». Награжден медалями «Анна Ахматова 130 лет», «Сергей Есенин 125 лет» и «Георгиевская лента 250 лет». Член Интернационального союза писателей и Российского союза писателей.

ЗЕМНОЙ ВИРАЖ

Стихами можно подавиться,

хрусталь коленок разметав,

увидеть и забиться птицей

и в высь, где нечем вам дышать.

На землю…, нет нам не спуститься,

на землю камушком упасть,

в нём изумрудная частица,

в зрачках распахнутая страсть.

Зелёное в надбровье эхом,

рука как белый карандаш,

а грудь наполненная смехом

дрожит идя на абордаж.

Копейкой ритмы нарастают,

какой то бешенный пассаж

и вот уже глазёнки тают,

мы вышли на земной вираж.

По середине небосклона

есть область, где цветут цветы,

калёна яблочная крона

из облака мене скажет: «Ты.»

Теперь убрать все запятые

в фантом смущённого лица,

надеть венки и как святые

по реям в верх, сменить Отца.

Такие сны, как лотерея,

проснёшься, лестница пуста,

и девушка давно созрела,

и спит под боком, как дитя.

Чёрный камушек

Буду спорить, буду холить

на реке крыло стрекоз,

поднимаются как нолик

в переливах зимних роз.

А кувшинки в желтых спинках,

балерины длинных ног,

в водяных стоят тропинках

встретив солнечный всполох.

Поднимают дымку прозы

озорные пескари

если фальшь, взлетают осы

полосатые цари.

Строчки новые вставляют

эти твари из души,

пусть писклявы и корявы,

из неведомой глуши.

Черный камушек метаю,

всё бемоли на бегу,

белых рыбок быстрых стаю

я в мажор приберегу.

Шалопай мешает ноты

балетмейстеры в бреду,

барабанные банкноты,

желтый венчик ждёт беду.

Вот мажорные триоли

купола надув свои,

затрещали словно тролли,

в небе молния сбоит.

Тютчев с бойкой стрекозою

всё о девушке скорбит,

это он с небес слезою

столько лет всем ворожит.

Удивительный мотивчик,

удивительная скорбь

Мандельштам подвесил вичкой…,

на загадки вечно скор.

В баньке б парить наши склянки

звон наверно до небес,

прибежали б даже янки,

поглядеть, не с нами ль бес.

Что скажет Дож

Вчера лил дождь,

сегодня неба сини,

что скажет Дож

Венецию покинув

Здесь мрамор плит

ногою ощутимый,

веками щит,

у моря волн любимый.

Мост вздохов…,

собор святого Марка,

целуйся и

двоим на веки чарка.

У нас всё в бровь

ты даже не поверишь,

во храм свекровь,

до моря бросишь велик.

Святые дни

их разве все проверишь

ступени те

ведут к прекрасной вере

и к образам

с букетиком фиалок

сказав — сезам,

в свечной души огарок.

И выходи

в сияющее лето,

покров сними,

поговори с поэтом.

Он тот и есть

кого ты позабыла,

какая честь,

у камня вспухла жила.

Всхлип весны

Синь прощалась, голос в хорах,

на ступеньках тишина

и весны зелёный всполох

в нём желанная жена.

Понакатано колечко,

громы первые с листа,

меж стволов пылает свечка

черви в заповедь виста.

Мы с подругой смотрим с юга

в золотые купола

севера, цветенье грубо,

всё побьёт зимы метла.

На удачу травы плачут

синь небес упала в сон

незабудкой на удачу

пробивает землю стон.

Приоткрытое забрало,

разухабистый июнь,

радуги дугой связало

наш букет в цветущий вьюн.

И сорочку кружевную

запустила в ночь, в покой,

пусть немножко поревную

изменив небес покрой.

На подушке только ушки,

под простынкой два холма,

я забрался весь с макушкой,

где у девок хохлома.

А в окне июль светает,

лето прёт на перегиб,

в женском теле что то тает,

то весны задумчив всхлип.

Шальная запятая

Сегодня небо светло — сине,

как купол брошенный на слом,

в нём буря робких паутинок,

лишь к вечеру заглянет гром.

Любовь повсюду в этой шири,

прильни губами к тишине,

возьми аккорд в священной лире

в ушастой лодке на волне.

И на корме веслом качая

ты в перекат бросаешь чёлн

а это вам не чашка чая,

не спросишь: «что и где, почём».

За поворотом дача с краю,

меловый портик и гора

то эхо к славному Версалю…,

республика и голова.

По мокрой отмели шагая

ногами путая следы,

у губ шальная запятая,

мы ей немножечко горды.

Стихом расплавленных нагаек

Сижу в квартире, глушь безумий,

четыре комнаты, стена,

брожу сквозь шкафчики с посудой,

где в стёклах книжек имена.

Когда — то тут проходы были

играли в детскую войну,

теперь их строки в поступь вшили,

а телом буквы не прогну.

На стул, сидячая забота,

заглянет солнышко в окно

взгляну, а там листов икота,

игра на фанты в домино.

А ветер, он грехи считает,

у каждого пред ним должок

у девы щёчки разжигает

раскрыв меж холмов бочажок.

Темнеет день забравшись в соты,

а вот уже метель свистит

и белый снег, согласно квотам,

нам не испортит аппетит.

Заглянет в форточку дух сосен

в иголках зеленью пролит,

их накачала мёдом осень

средь прочих сладостных палитр.

«Зелёный город» межэтажный

всё поднимается, сдаёт,

что картами внучок отважный

и кружит свет как вертолёт.

Вот утро, солнце обжигает

и в запад предвещая сон,

стихом расплавленных нагаек

плясать заставит вальс — бостон.

Мёд стиха

Вчера добрался до архивов:

странички, книжки, как носки,

их штопать, словно пену пива…,

всё в верх на смелые куски.

Пока ты трогаешь лукаво

мои застывшие цветы,

перебираешь с лева в право,

смешав далёкие посты,

я жизнь по строчке воскрешаю,

по точкам рифм ищу пути,

вот тут я девушку встречаю,

а здесь звучат уже альты.

О если б взять и кисть, и краски,

бумагу новую запрячь,

нарисовать цветные маски,

чтоб в каждой  строчке жил басмач.

Налётчик краской лепит спины,

бедро у самого лица

и девушка кувшин невинный

трепещет в позе бубенца.

Ты не увидишь этих линий

они в соцветьях лилий злых,

надень на шейку панагию,

взгляни с подножки молодых.

Стихи увенчаны богами

в них проза просто не живёт

гарцует слово рифм перстами

и ритм им собирает мёд.

Вальс — бостон

Вечерний воздух тих, недвижим

и каждый вздох в душе притих,

тень удлиняется помножив

коварный свет в угасший стих.

В коре берёз струит желанье

там белой дамы свежий лик,

она готова на закланье,

прикрой глаза, и слышен вскрик.

Шаль белую, что муж снимает

и поцелуи до земли…,

она в руках любимых тает,

о солнца сноп, ты не дремли.

Стихи забрались в междуречье

где кровь и барабанный стон,

закат, как девичье сердечко,

в нём движет маком вальс — бостон.

Я не святой

Гляжу в окно, как будто слёзы,

у листьев падают с груди,

а может эта зелень — грёзы

и солнца брызги — конфетти.

Вот чайка с белыми крылами

парит как девичий каприз,

а в луже разгорелось пламя

средь сцены земляных кулис.

Пойти на это пограничье

в желток неведомой судьбы

испить с синицею водицы

и вот дойти до ворожбы.

Найти на пальчике колечко,

спросить, как девушку зовут,

она ответит — просто Речка,

ведь под горой весенний зуд.

Гадать придётся на мякине,

следы её по берегам

на руку молодость прикину,

а там утиный тарарам.

Моргает речка в ней колечко

мать — мачехи венец небес

ох это желтое словечко

его в любовь подбросит бес.

Зайду за горькую рябину

она любовница в цвету

открою ножки, бёдра, спину

оставлю белую фату.

Прижмусь и запахи раскинув,

обняв манящей наготой,

она заплачет мандолиной…,

да я наверно не святой.

Взгляд

Ваш взгляд ловил я у реки

он был уклончив, неприступен,

но брошен был из под руки

с закатом перемешен хрупким.

Дорожка берегом бежит

меж тополей лилово — синих,

они весною все навзрыд

и почек кончики в рубине.

Пришли, теперь лишь повернуть,

последний взгляд тебе поверит,

в волненьи тихо скажет грудь

поднявшись, чтобы с сердцем сверить.

Рубашки золотая нить,

что обвила твой стан хрустальный,

как этот кубок не испить

он в женщине всегда сакральный.

Дрожали пальчики, манжет

искал всё к пуговке склоненье,

но вдруг глаза сказали — нет,

вся жизнь в другом стихотвореньи.

Ступени

Весны невнятные ступени,

каблучный звон и оторопь цветов,

на них дожди, деревьев тени,

надежды вечно страждущих ветров.

Пройдёшь, головушку наклонишь,

где тихий зов зелёного ручья,

топтал ли здесь траву Адонис

вернув красу земле из забытья.

Ещё застенчивы восходы,

кроваво — розовы его шипы,

и лёд, разливов пароходы,

всё в серебро, всё в лунные серпы.

Апрель вздохнул и май воспрянул

в зелёную метель и алый стяг,

а девушка в опушке пряной