Бесплатный фрагмент - Проводник

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава 1

В Латвии есть город Даугавпилс, расположенный на берегу реки Даугавы. Он является промышленным центром и транспортным узлом. Отсюда тянутся железнодорожные линии в Ригу и Москву. В окрестностях города много прекрасных озёр и речек, окруженных соснами и лиственными деревьями.

Центральной улицей Даугавпилса считается улица Ригас, вдоль которой находятся памятники архитектуры. Когда-то, это была первая пешеходная улица Латвии, недалеко от которой был построен Дом Единства, в котором сегодня размещается Национальная библиотека. Там я оставила рукопись, записанную мною в 90-х годах, в то время, когда жила в Даугавпилсе.

Я жила в небольшом двухэтажном доме, стоявшим в ряду из четырех таких же домов, у которых были красные крыши. Сразу за входной дверью начиналась узкая лестница, ведущая на второй этаж, где находилось еще две квартиры. В комнате родителей стояла широкая кровать и трюмо, а на тумбочке телевизор. Дальше была детская с потрескавшейся краской на стенках, в которой жила я. Из мебели в моей комнате стояла кровать, застеленная зеленым гобеленовым покрывалом и стол-книга, за которым я делала уроки.

Когда небо затягивалось тучами, и шел дождь, гулять на улице было невозможно, и я бежала в подъезд, брала коврик из-под двери и усаживалась на ступеньки. Мое худое тело била мелкая дрожь, когда я слышала, как в очередной раз ругаются родители.

— Ты потратила последние деньги!

— Это не твое дело!

Так продолжалось до тех пор, пока весь поток ругательств не иссякал, и они утихали и тяжело дыша, сидели молча. Пока отец снова не начинал:

— Где мои деньги?!

— Потратила!

Он любил выпить, а мать тратила все на одежду, у каждого был свой порок, и в нашей квартире ссоры продолжались бесконечно.

Когда входная верь в квартиру с грохотом раскрывалась, я пряталась под лестницу, чтобы кто-нибудь из них не заметил меня. Каждый раз у меня пересыхало в горле, когда мимо пролетал взбешенный отец, а из открытой двери слышался отчаянный крик матери.

В такие минуты мне всегда хотелось куда-нибудь улететь или уехать далеко-далеко, чтобы никто меня не нашел. Я заходила в квартиру, закрыв за собой дверь. Мать одаривала меня таким взглядом, что меня буквально отбрасывало назад.

— Анте, иди гуляй на улицу! Что тебе сейчас нужно! — Сокрушалась она.

Мне не хватало слов, чтобы объяснить ей, что я напугана и не знаю, что делать, когда они так ссорятся, а потому я молча стояла у двери, переминаясь с ноги на ногу.

— Анте, иди порисуй лучше, — она вставала, брала карандаши, фломастеры и альбом, клала это все на журнальный столик и звала меня присесть. — Ты же понимаешь, ты здесь не причем, это взрослые дела!

Так она выражала свою нежность, на которую было способно ее разбитое отцом сердце. Она странным образом утешала меня, но интуитивно я чувствовала, что это я виновата в том, что они постоянно ссорятся.

Жили мы очень скромно, и денег не хватало даже на еду. Наши родственники часто помогали нам, так как были очень добрые люди, иногда давали в долг, если становилось совсем худо, иногда подкармливали меня и покупали всякие подарки. В магазине я чувствовала себя ужасно, когда мать не могла купить мне даже конфеты, отчего в скором времени у меня выработалось чувства неприязни к сладкому. Мысленно я запрещала себе его хотеть и отвыкла от всех сладостей в конечном счете.

Отец по несколько дней пропадал в баре, а потом, когда возвращался, был злой и раздражительный. Он закрывался в комнате и часами смотрел телевизор. Глядя на пустующее место возле холодильника на кухне, где он любил сидеть, я думала о том, что мое рождение еще больше рассорило этих двух странных людей.

Я подошла к матери и положила свой рисунок на столешницу, где стояла кастрюля с мытым картофелем.

— Ты хорошо рисуешь, у тебя определенно есть талант, — отвечала она, обмывая большую картофелину под струей воды. — Кто эта девушка на рисунке?

Я пожала плечами.

— Надо поговорить с тётей Марией, чтобы она узнала для тебя адрес ИЗО-школы, очень неплохо для 15 лет, почти как реальная девушка. Ты ее где-нибудь видела?

Я мотнула головой, давая понять, что не знаю.

— Обязательно попрошу сестру купить тебе краски и альбом, очень впечатляет, — сказала мама и улыбнулась.

В конце 80-х, начало 90-х в Даугавпилсе стали строиться новые предприятия для рабочих. Они занимались упаковкой и реализацией различных товаров, начиная от духов «Dzintars» и заканчивая оборудованием. И каждый раз, стоило появиться новому предприятию, у родителей портилось настроение. Они не любили работать, их пугало то, что появлялись новые люди, желающие трудиться на свое государство. Родители презрительно смеялись над рабочими и без устали ругали новые автомобили, которые обливали их грязной водой из лужи, когда они проезжали мимо на старых велосипедах. Отец стал пить еще больше, а мать гулять по незамужним подругам, тратя деньги на заграничное тряпье, которое им привозили их любовники.

Я сидела за лакированным столом-книгой и делала уроки, стараясь казаться занятой. Был вечер, когда отец вошел пьяный в квартиру…

— Эти чмырлы, кем они себя возомнили?! Думают, что будут жить лучше остальных? Они даже не представляют, что такое нормально работать!

Я чувствовала, что мама начинает выходить из себя.

— Заткнись, ты бы так работал!

Он начинал яростно кричать грубые слова на нее, но я не понимала, что они значат, но чувствовала вложенную в них злобу на убогую жизнь.

— Они хотят строить новый район и давать жилье тем, кто утроится на завод! А мы для них и не люди! Ездят здесь по окрестностям на своих машинах! Еще и кредитов понабрали!

Отец долго орал, а мать ругалась, заглушая все его речи. Затем он винил маму, что она ничего не дала ему в жизни и только привязала тем, что родилась я. Заявляя, что ему приходиться вкалывать, чтобы содержать нас на случайных заработках, откуда его постоянно увольняют. И что он тоже хочет машину, а не этот ржавый велосипед.

Я изо всех сил затыкала уши, стараясь ничего не слышать.

— И ты не умеешь готовить еще! — Выкрикнул отец, проглотив кусок картошки.

Мне на мгновение показалось, что сейчас его стошнит, но этого не случилось.

— С тобой в белоруса превратишься, только картошку в мундирах и умеешь готовить! — Его лицо стало наливаться кровью, он искал еще тысячи причин обвинить маму в своей неустроенной жизни. Меня в это время било мелкой дрожью, мне хотелось пойти в свою комнату, но я боялась привлечь их внимание.

Когда отец доел картошку, он ушел в комнату смотреть телевизор, и только тогда я потихонечку встала и, пройдя мимо мамы, направилась в комнату. Она странно посмотрела на меня. Оказавшись в одиночестве, я принялась молиться.

Святая Мария, Матерь Божья, сохрани во мне сердце детское, ясное и светлое, как родник. Сотвори мне сердце честное, которое не поддается обману. Великодушное сердце, которое дарует себя другим, любящее и сочувствующее, верное и благородное сердце, которое не забывает благодеяний и не держит зла. Дай мне дружественное и решительное сердце, которое любит, не требуя ответной любви, которое радостно растворяется в других сердцах перед лицом Твоего Божественного Сына; великое и неодолимое сердце, которого не ожесточает никакая неблагодарность и не остужает никакое равнодушие, сердце, которое мучимо невместимым величием Иисуса Христа, уязвлено любовью Его, и чьи раны исцелятся лишь на небесах.

Когда было все хорошо, родители вместе занимались домашним хозяйством, выбивали ковры, мыли полы, вытирали пыль с мебели. Мне очень хотелось быть полезной, и я старалась им помогать, но в такие минуты они недовольно ворчали, им хотелось быть только вдвоем. Я тихонько садилась за свой стол и наблюдала за ними. Грубые руки отца тряслись от недостатка выпивки, но он улыбался, будто все хорошо.

— Я уберу и твою комнату, Анте, — говорил он мне, закончив мыть пол в зале.

— Но для начала ты должна научиться застилать постель, перед тем как садиться завтракать.

Я неуверенно улыбалась. Он улыбался в ответ.

В тот вечер я вошла в свою чистую комнату с гордостью, а когда проснулась утром, то радовалась солнцу за окном. Больше всего на свете я хотела, чтобы такие дни были всегда, чтобы родители оставались в хорошем настроении и никогда не ссорились. Мама продолжала улыбаться, а отец занимался хозяйством по дому. Однако, такая вот идиллия длилась недолго.

Всё это накладывало отпечаток на мое поведение. Постепенно я замыкалась в себе всё больше, погружаясь в свой спокойный мир, который мне совсем не хотелось покидать. В этом мире я не чувствовала себя ненужной и одинокой. Там со мной постоянно кто-нибудь общался, интересовался моими делами, подсказывал, как нужно поступить. И этот мир все чаще я изображала в своих рисунках.

Автобус, который отвозит детей в школу стоит очень дорого, а потому мама отправляла меня на занятия на велосипеде. Утром я умылась, почистила зубы и, надев школьное платье, черные передник и туфли на низком квадратном каблуке, причесалась, скромно улыбнувшись себе в зеркало. Прикрепив на багажник портфель, я уселась на велосипед и поехала в школу, которая находилась в 3-х километрах от дома.

Ржавый велосипед подпрыгивал на каждой кочке лесополосы, через которую я ездила каждый день. Меня встретила классная руководительница с папкой в руке.

— Анте, ставь велосипед у крыльца и иди, поздоровайся с Аней, это новая ученица.

На меня вдруг накатила такая стеснительность, что я впала в ступор. Вместо того, чтобы послушаться учительницу, которую звали Инна Валерьевна, я застыла на крыльце, теребя замок для велосипеда. У Ани волосы были завязаны в длинный хвост черной бархатной ленточкой, платье украшал белый передник, а на ногах были лакированные туфли. Рядом стояли мальчишки, постриженные, в синих рубашках и пиджаках, они пялились на новенькую.

Я потрогала свои волосы, которые мама стригла, чтобы не трудиться заплетать мне их утром перед школой. Моя прическа почти не отличалась от мальчишеской, только пряди волос были отпущены длиннее и вились на концах.

Прозвенел звонок, и мы направились в школу на урок математики. В просторном классе сели за небольшие парты, Инна Валерьевна хотела рассадить нас как положено, а потому каждый день делала новую рассадку. Она проверила по журналу все ли на месте, поставила галочку чернильной ручкой напротив каждой фамилии. Затем стала раздавать учебники, по которым предстояло обучаться круглый год. Дома у меня было совсем мало книг, и то в старых обложках. Родители не любили читать, книг почти не бывало, а потому учебники для меня были интересными, я с любопытством рассматривала красочные обложки.

— Нравится, Анте? — Инна Валерьевна подошла ко мне.

Я кивнула.

— Я хочу, чтобы новая ученица Аня села с тобой.

Я ощутила радость, ведь за третьей партой я пока сидела одна. Может быть, учительница почувствовала, что я очень одинока? Я уже перестала надеться, что кто-то сможет подружиться со мной, невысокого роста худой застенчивой девочкой, которая надеется обрести друга, но уже не верит, что это возможно, а потому, погружаясь в собственные грезы и фантазии, почти не разговаривает.

Мои одноклассники часто ходили в кафе с родителями, где ели мороженное, пили газировку, им покупали красивые новые вещи. Бабушки вывозили их в Юрмалу к морю. А я не могла об этом мечтать, а потому все время молчала и стеснялась, ведь мне не о чем было рассказать.

После уроков я, как обычно, приехала домой. Переодевшись, я подошла к комоду и достала из шуфлядки несколько семейных фотографий. Как же мало у меня детских фотографий! Раскладывая черно-белые снимки на столе, я думала о том, что завтра возьму их в школу и покажу Ане. Вот несколько фотографий моего 1-го класса.

Пробежавшись глазами по лицам, я отложила фотографии. К 8-му классу я вдруг дошла до понимания, что родители не могут найти свое место в жизни, а потому злятся на все и всех. Мне показалось, что проблема, наверное, во мне, что я осложняю им жизнь, связывая друг с другом, делая все больше бездушными эгоистичными людьми, которые не способны на тёплые чувства.

Мама улыбалась мне и даже гладила по голове:

— Анте, ты хорошая девочка, учись хорошо — это важно.

Эта ее похвала и напутствие наполняли меня радостью на весь школьный день.

Хватая портфели, одноклассники бежали домой веселыми, их встречали бабушки. Я брала свой велосипед и ехала домой в одиночестве. Иногда у меня было такое чувство, что я «нелюдимка», и никто меня не замечает. В те школьные годы отчаянно хотелось, чтобы в моей жизни что-то изменилось, но я не могла знать, чего именно я хочу. Я стала рассчитывать на то, что Аня, новенькая девочка станет моей подружкой. А потому, решила начать нашу дружбу с показа моих семейных фотографий. Но однокласснице было совершенно не интересно, она быстро пробежалась глазами по снимкам и перевела взгляд на мальчишек из класса. Я спрятала свои старые фотографии и решила больше не поднимать эту тему. В тот день домой я уехала грустная.

Когда я зашла в квартиру, у нас в гостях была тётя Мария. Она жила в соседнем доме, который ничем не отличался от нашего в ряду таких же четырех. Мама радостно встречала меня.

— Привет, Анте.

— Анте похожа на тебя, — говорила тётя маме, и я понимала, что это комплимент.

Мать была очень красивая женщина, натуральная блондинка с глазами морской волны. Единственный ее недостаток был в том, что она была невысокого роста.

Тётя Мария сказала, что купит мне красивый подарок. Я совсем забыла, что завтра у меня день Рождения.

Через день наступил мой день Рождения, и мама сказала, что я не пойду в школу, потому как учиться или работать в свой день Рождения нехорошо.

На кровати, где спала тётя Мария, лежала коробочка акварели, набор кисточек и альбом.

— Анте, ты должна учиться рисовать, — скомандовала тётя. — И это только часть моего подарка.

Она взяла меня за руку и отвела в ванную, которую наполнила теплой водой, добавив несколько капель эфирного масла лаванды.

— Тебя это раскрепостит.

Когда я вышла из ванны, тётя причесала мои взъерошенные мокрые волосы. Я была в таком восторге от происходящего, что испытывала чувства успокоения и радости.

— Я оплатила 2 месяца твоего обучения в ИЗО-школе и, прямо сейчас, ты наденешь самую лучшую свою одежду, и мы поедим туда.

На моем лице отразилось удивление, смешанное с восторгом. Губы расплылись в улыбке, и в этот момент тётя Мария сфотографировала меня на поляроид.

— С днем Рождения, племянница!

Это был самый незабываемый день Рождения в моей жизни. Мне исполнилось 16 лет, и тем же днем я сидела за партой ИЗО-школы и делала первые пробы новыми красками, подаренными ей.

— Она предпочитает писать портреты, — сказала тётя Мария моей новой преподавательнице, когда мы только вошли в класс.

Нас встретила молодая девушка, подрабатывающая в ИЗО-школе в свободное от учебы время. Она была студенткой факультета Изобразительного Искусства и давала уроки живописи для школьников.

— Меня зовут Кристина Заке, — представилась студентка и внимательно посмотрела на меня. — Я учу основам рисунка и графического дизайна, а дальше ученики уже выбирают свое направление, после ИЗО-школы можно поступить в художественную школу, институт по этой теме или просто заниматься живописью как хобби. Есть специальная программа, ее разрабатывает методист Юниум. Юниум — это организация в которой работают молодые художники, в основном студенты и чуть постарше, замечено, что ребятам больше нравится общаться с поколением не слишком отдаленным от них. Поэтому во всех случаях находится общий язык.

— Это Анте, моя племянница, — отвечала ей тётя Мария. — У нее сегодня день Рождения, поэтому я решила сделать ей подарок в виде уроков в вашей ИЗО-школе.

— Как мило, — улыбнулась молодая преподавательница. — На занятиях мы рассматриваем различные техники и стили, расслабляем свои руки — один из главных инструментов художника, разминаем их, как певец «разминает» свой голосовой инструмент перед концертом, учимся мыслить творчески и, конечно же, оттачиваем мастерство, — она повернулась к светлому классу, где стояли парты и мольберт у окна. — Проходите, присаживайтесь за свободную парту, я сейчас подойду. К нам еще придут новенькие ребята с родителями.

Тётя Мария наклонилась и поцеловала меня в щеку. Я вдохнула нежный запах ее туалетного мыла и духов, улыбаясь от счастья. Занавес пал на целый день, разделив все на два мира.

— Дорогая Анте! Я желаю тебе никогда не терять свои крылья за спиной! Летай! — Торжественно произнесла тетя, довольная своим благородным поступком и поспешила выйти из класса, предоставив меня первому занятию.

В ИЗО-школе мне предстояло заниматься 2 раза в неделю. Понедельник и пятница, после школы. Я с нетерпением ждала уроков искусства, и не доставала из портфеля акварель с кисточками, для которых отец мне обрезал мешок из-под картошки, перевязав его тесьмой, чтобы содержимое не выпадало.

Моя успеваемость в школе стала падать, зато желание рисовать возрастало с каждым разом. Я с нетерпением высиживала уроки, чтобы мчаться в ИЗО-школу, меня волновало больше то, как завершить линии лица девушки-жар-птицы, чем алгебра и геометрия.

Инна Валерьевна, увидев во мне странные перемены, вызвала в школу родителей. На следующий день пришел отец, и, конечно же, имея вспыльчивый характер, поругался с классной, а придя домой, вылил всю злость на маме.

— Эта расфуфыренная дура посмела называть нашу семью отделяющими от общества! Что это значит? Мы теперь должны быть как все эти доморощенные школьные формы?

— Да ты бы не ругался в стенах школы, — поучала его мать. — Дочке еще там учиться, а ты как всегда. Да еще и выпил перед этим, алкоголик. Что за позор на нашу семью?

— Ты бы помолчала, стерва! Сама в школу ни разу не пришла к своей дочке любимой, а меня только туда посылала. А то, что выпил, так это не ваше дело. Пил и пить буду, пока на земле такие дурные бабы водятся!

— Уже май, Анте заканчивает год, а из-за тебя какие оценки она получит? И закончит ли этот год?!

— Да пошла ты! Это все твоя сестра Мария сделала. Зачем ей эта ИЗО-школа сдалась? Чтобы в очередной раз потешить свое самолюбие?

— Ты не видел, как Анте рисует?

— Видел. Училась лучше бы, кому эти рисунки нужны… еще больше в себя уходит.

— От твоих пьяных выходок уходит, — вздохнула мать.

Я вышла на улицу, чтобы не участвовать в их бесконечном споре, виной которому снова стала я.

Стояла чудесная майская погода, солнце светило на безоблачном небе. Где-то часов в пять, откуда не возьмись, набежали тучи, из которых на землю обрушился ливневый дождь, а ветер стал таким сильным, что тонкие деревья гнулись, как спички. Я находилась в лесопарке и вымокла до нитки.

Забрела я достаточно далеко, и одетая в шорты и тоненькую кофточку, которая сразу же промокла и прилипла к телу, подчёркивая мою худощавую фигуру, начала дрожать от холода. Укрывшись под раскидистыми ветками старого дуба, я с нетерпением ждала, когда закончится ливень.

Прежде я частенько бывала в лесу, раскинувшемся на восточной окраине Даугавпилса. Но, похоже, я никогда не бывала в этой части леса, по крайней мере, она показалась мне совсем незнакомой. Старый массивный дуб, под который я села, и огромная заросшая поляна с пригорками рассыпчатой земли, немного успокоили меня.

Внезапно сзади раздался хруст веток и, от неожиданности, я подскочила и резко обернулась. На тропинке, которая хорошо просматривалась, никого не было. И тут мне показалось, что слева между двух деревьев, мелькнула какая-то тень. У меня бешено заколотилось сердце и, замерев от ужаса, я вглядывалась в заросли. Через несколько минут снова захрустели ветки, на этот раз справа от меня. Очередная волна страха накрыла меня, а к горлу подступило удушье. Я отчаянно развернулась, и снова мне показалось, что где-то метрах в двадцати от тропинки среди зарослей мелькнула чья-то тень.

Мне показалось, что мелькнул силуэт дамы в черном плаще с капюшоном и с косой в руке, я вскрикнула и в ту же секунду она исчезла. Я вспомнила, как мама рассказывала, что однажды она заблудилась в лесу и встретила Смерть в черном плаще с капюшоном, которая решила ее забрать с собой в ад. Но она отчаянно молилась Деве Марии, и та отступила.

Я начала молиться.

Царица Небесная, Повелительница Ангелов! Ты получила от Бога власть и наказ раздавить голову Сатаны. В смирении прошу Тебя: вышли отряды воинства небесного! Под Твоим предводительством должны они принять бой с духами зла, должны всюду противиться им, подорвать их высокомерие и низвергнуть их в бездну. Ибо кто сравнится с Богом?

«Посылаем отряды воинов в золотых доспехах, которые сразятся с духами зла, чтобы спасти тебя», — послышались странные звуки в моей голове.

Я отшатнулась. Наверное, у меня разыгралось воображение, и собственную фантазию я приняла за голос.

К счастью дождь вскоре прекратился. Поскольку рядом с дубом была только одна тропинка, я решила идти по ней в сторону, противоположную той, откуда пришла. Мне было немного жутко, в голову лезли разные неприятные мысли.

Вдруг, я увидела впереди полицейский «уазик». Он выехал на дорогу и остановился возле меня. Из него выскочила мама и схватила меня за руку:

— Анте! Ты ушла еще утром в субботу, а сейчас уже вечер и целый день льет ужасно холодный дождь! Немедленно в машину и домой! Отец с тобой разберется.

Она состроила милую гримасу полицейскому:

— Ей совсем недавно исполнилось 16, просто она аутистка. Ничего не соображает, учится в спецклассе, они ей задурили голову.

— К психотерапевту ей надо.

— Да уж, ходим мы.

Дома отец встретил меня с суровым выражением лица. Он скомандовал немедленно отправляться в ванную, чтобы снять с себя мокрую одежду и вымыться как следует. Я заметила, что рядом на кресле лежит ремень. Я понимала, что расправы мне не миновать, а потому решила долго мыться в ванной, чтобы его гнев за это время прошел. Так оно и случилось. Может еще потому, что мама в тот день сильно плакала.

Наутро, в воскресенье, мне не надо было в школу, и я принялась рисовать. Я решила запечатлеть Черную Даму, которую видела в лесу. Я все еще не могла понять голос, который слышала насчет войск, а потому решила, что Дева Мария ответила на мою молитву. Рядом с Черной Дамой я изобразила Белую Даму. В понедельник я собиралась показать свой рисунок преподавательнице ИЗО-школы.

Глава 2

Я пришла в ИЗО-школу и, сев за свою парту у окна, положила перед собой рисунок «Черная Дама и Белая Дама». Я хотела привлечь внимание преподавательницы, зная, что не многие рисуют сейчас в карандаше, предпочитая ему акварель. Техникой карандаша я овладела самостоятельно и, возможно, это было желанием учиться дальше.

Преподавательница, увидев мою работу, остановилась возле моей парты.

— Я знаю, почему эти две дамы так похожи друг на друга, — сказала она.

Я подняла глаза с вопросом.

— Потому что черное и белое в нашем мире — это разные стороны одного целого, — произнесла она задумчиво, взяв мой рисунок со стола. — Я вижу, что Господь наделил тебя талантом, Анте, но также вижу, что ты не видишь истинного смысла своих работ. Я понимаю, что ты пришла сюда вовсе не за техникой рисунка, потому как этим ты владеешь достаточно хорошо, но пришла ты за знаниями о высшем смысле Творчества.

Тогда я еще не понимала, что она имела в виду, а потому кивала головой на все ее вопросы утвердительно.

— Творчество — это Божественная энергия Творца, который транслирует его через наше сердце, — говорила Кристина Заке. — Моя задача раскрыть ваши сердца для Энергии Творца. Сейчас мы с тобой, Анте, выйдем в сад, оставив других учеников рисовать эскизы. Нам есть о чем поговорить.

Мне показалось, что благодаря этому рисунку я стала ее любимицей, а потому в душе была очень довольна собой.

Мы вышли в большой сад, что находился во дворе ИЗО-школы. Здесь стояли горшки с геранью, служившие натюрмортами и белые статуи, привезенные из какого-то музея тоже для рисунков. Возле стены я заметила новенький велосипед с дамским седлом.

— Это мой велосипед, а ты свой где ставишь? — спросила преподавательница.

Я махнула рукой в сторону расписных ворот. А затем, повернув голову и уловив момент, пока она искала глазами мой велосипед, погрузилась в рассматривание. Мне показалась несколько странным ее прическа, волосы были собраны в пучок и обернуты вокруг. На ногах были легкие белые туфли — где она умудрилась такие купить? Длинная синяя юбка с широким поясом и голубая кофточка, вокруг шеи был обернут в мелкие синие цветочки палантин. Она выглядела как художница и была достаточно привлекательна.

Заметив, что я ее рассматриваю, она улыбнулась.

— Взгляд настоящего художника. Зови меня Кики, и давай будем друзьями.

Затем потрясла прозрачным пакетом, в котором лежала какая-то коробка. Только сейчас я заметила, что в одной руке она держала тряпичную сумку с длинным поясом, должно быть она носила ее через плечо.

Повернувшись ко мне, Кики извлекла коробку из пакета, о которой я сначала подумала, что это краски или гуашь, но это оказались глазированные пирожные.

— Вот что у меня есть для нас.

Я протянула руку, и она дала мне одно пирожное. Себе взяла тоже одно, закрыв коробку. Мы присели на скамейку, она достала мой рисунок. Я ела пирожное и разглядывала ее руки, изящно державшие мое творение.

— У тебя талант, Анте.

— Спасибо, — вымолвила я.

На меня с интересом смотрели васильковые глаза, щурясь от солнца.

— Видишь эту герань, которая стоит на солнце, она стоит здесь, чтобы украсить этот унылый двор, — произнесла Кики задумчиво, повернув голову. — Знаешь, даже удивительно, что у таких родителей, такая интересная дочка, — снова окинув меня быстрым взглядом, будто я была чудом. — Не теряйся, Анте, — затем опустила глаза на рисунок. — Твой рисунок символизирует двойственную природу этого материального мира. Ведь весь наш мир состоит из противоположностей. Например, жарко — холодно, светло — темно, добро — зло, правильно — неправильно, белое — черное.

Я внимательно слушала, доедая пирожное.

— Всё, что появляется в нашей жизни, берет свое начало в уме. Ум — это начало всего здесь. Поэтому, на чем ты концентрируешь свое внимание, то и притягивается в жизнь. Но можно контролировать ум и свою жизнь в материальном мире. Однако, знаешь ли ты, что белое и черное — это относительные понятия, существующие лишь в уме человека?

Я покачала головой.

— Так вот, уму свойственна эта двойственность, как и всему нашему миру. Двойственности ума — это крайности, делающие человека неспокойным, не счастливым, он всегда напряжен, вынужден отстаивать ту или иную крайность, полярность. Ум движется из крайности в крайность, такова его природа, он не может остаться посередине. Я хочу, чтобы ты попробовала сосредоточиться на состоянии нейтральности, то есть посередине двойственности, а не в каком-то ее полюсе белого и черного. Это нулевая точка, точка разума, это бытие вне ума. Разум выше ума.

Я открыла рот и хотела что-то сказать, но не смогла.

— Не удивляйся, Анте, что я учу не только рисованию, ведь ты как раз в этих уроках и нуждаешься. Мне кажется, что ты тот человек, который сможет это все понять, а потому я захотела, чтобы мы стали друзьями и между нами не было ни возрастных, ни каких либо других отличий. Ты согласна?

Я кивнула.

— Я очень рада, Анте, — улыбнулась она. — Начало истинной жизни начинается, когда человек выходит за пределы дуального ума, выходит из двойственности, перестает судить «хорошо» или «плохо», опираясь на свойства ума принимать или отвергать в зависимости от того, нравится или не нравится. Конечно, уму продолжает что-то нравиться или не нравиться, но так как человек перестал себя отождествлять с умом, он вышел из-под его влияния и перестал судить о вещах на основе симпатий или антипатий двойственного ума. Сейчас, когда мы вернемся в класс, постарайся нарисовать свое понимание того, что я сказала. Хочу предупредить тебя об распространенных художественных ошибках, многие пытаются соединить «белое» с «черным», думая, что от этого исчезнет дуальность, но так не бывает. Медаль есть одно целое и она имеет две стороны. Твоя задача нарисовать платформу выше дуальности, а не соединить две половины в одно целое.

Мы встали, чтобы идти в класс.

— Пирожные возьми себе, я для тебя покупала, — сказала она, протягивая мне пакет, а потом возле двери добавила. — Выход за пределы ума позволяет человеку сосредоточить внимание на самом важном занятии — самопознании своей вечной духовной природы.

Родители так часто меня стыдили и показывали, что я не умею делать что-нибудь стоящее, что меня постоянно посещал некий внутренний стыд, что я нарисую что-то не то. А потом мне выскажут, как тебе не стыдно такое изображать? Но сегодня, после разговора с Кики, хотелось отбросить этот дурацкий, запрограммированный во мне с детства стыд и открыться бумаге. Я захотела обойти все негативное и все позитивное, хотела просто показать, ЧТО у меня находилось в душе.

Теперь, когда появилось какое-то доверие к Кики, я знала, что она всегда будет на моей стороне, так как заинтересована в развитие моего художественного таланта.

Я дала волю своим фантазиям, глядя на Черную и Белую Даму, как пример. Смочив поверхность листа водой, стоящей в пол-литровой банке, я отпустила мысль из сознания на бумагу. Техника рисования на мокром листе имела свои особенности, теперь лист нельзя было сдвигать, чтобы краска не имела подтеков к низу. Первый мазок я решила нанести черной акварелью, а затем подумала, что белый может и не понадобиться, потому как сама основа листа уже белая.

И тут меня осенила странная философская мысль. «Белое» — это данность, а «черное» мы формируем на белом сами. Все, чтобы мы не изобразили черным, будет в противоположность белому, его подавлять или открывать. Вот она художественная дуальность! Теперь роль белой краски выполняла бумага, а роль черной моя фантазия. Текучесть, прозрачность и слияние мазков придавали очарование моей неугомонной фантазии, которая ложилась плавными переходами от мазка к мазку.

Когда я оторвалась от работы и огляделась вокруг, то за партами уже никого не было. Видимо я погрузилась глубоко, не заметив как все разошлись. Кики сидела на стуле возле окна и наблюдала за мной.

— Готово? — спросила она и встала.

Я уверенно кивнула.

Она подошла и взглянула на изображение. Первое, что было ею произнесено:

— Неожиданно.

Дальше было пятиминутное молчание, пока она изучала работу.

— Вижу, ты использовала только черную акварель, а все оттенки, исходящие из черного тебе заменяла вода. Рисунок на мокрой бумаге, где белая краска сам лист, сложная техника. Чтож, ты неплохо справилась с задачей, но сама композиция… Анте, что это такое? Ты понимаешь, что я не смогу показать это твоим родителям?

Я кивнула. Вот он этот стыд, который все же не миновал меня, даже здесь.

На рисунке была изображена обнаженная девушка, которая заворачивалась в огромные крылья, скрывающие ее наготу. Это был падший Ангел, вынужденный прикрыть свой стыд огромными крыльями за спиной. Эти крылья олицетворяли духовную силу в материальном несовершенстве. Я умышленно не прорисовывала лицо, оно оставалось белым пятном, чтобы показать образ обезличенности в нашем мире навязанных образов и идей. Почему-то я была уверена, что изначальная природа человека не телесная, и он не может выглядеть голым и неказистым. У всех людей есть крылья, просто они не видимые.

— Верная мысль, Анте, — сказала Кики, будто читала мои мысли. — Главное смысл.

Я ответила ей понимающей улыбкой.

Глава 3

Наступило лето, я кое-как справилась с последней четвертью, закончив год на тройки. Мои оценки меня не волновали, меня больше беспокоило то, что прошло два месяца, и нужно вносить новую сумму за обучение в ИЗО-школе.

Тётя Мария сильно рассорилась с моим отцом и держала обиду на маму, что та не заступилась за нее. Поэтому рассчитывать на финансирование с ее стороны не стоило. Как никогда мне хотелось заниматься живописью именно летом, теперь когда я вышла на каникулы, во-первых много свободного времени, а во-вторых природа расцветала и дарила потрясающие краски, рисовать можно было где угодно, округа призывала живописными местами.

Когда подошел срок, и нужно было вносить очередную сумму за обучение в ИЗО-школе, я поняла, что никому нет до меня дела и просто перестала туда ходить. Однако настроение мое не ухудшилось, так как у меня были альбом и краски, и я могла теперь рисовать на природе самостоятельно.

Летом я всегда была свободна и предоставлена сама себе. В один из солнечных дней я, взяв с собой художественные предметы, решила отправиться по проселочной дороге в лесопарк, где росли красивые лиственные деревья. Там было много птиц, которые пели разными трелями, завораживая слух. Лето никогда не нарушала мои планы, я собирала землянику в литровую банку, которую привязывала поясом от халата, чтобы не держать в руках. Потом долго лежала в душистой траве, наблюдая за порхающими бабочками и всякими другими насекомыми в воздухе. Вдыхая аромат трав и свежего воздуха, я засыпала. Но на этот раз я хотела нарисовать какой-нибудь волшебный кусочек лета.

Сморенная жарким солнцем, я села на траву, разложив альбом и краски. В мечтах откинулась в зеленую прохладу травы и заснула. Мне приснился странный сон.

Огромная птица летела по небу, размахивая своими гигантскими крыльями. У нее были очень зоркие глаза, которые оглядывали мир, будто это был маленький шар во вселенной. Она летела к солнцу. На голове у огромного живого существа, а именно так мне хотелось ее представлять, потому как у птицы были человеческие руки (которые она сложила в молитве), красовалась золотая корона. Создавалось ощущение, что она молится в полете. И об этом говорил ее осматривающее-задумчивый взгляд. Золотая корона подсказывала мне о том, что это Царь. Я предположила, что это Царь Вселенной, а значит он очень сильный. До чего же красивая была эта птица с клювом орла!

Разноцветное оперение сочеталось с синевой облаков, отражая свет. И тысячи лучей отталкиваясь от каждого перышка, переливались в небесах. Мне было одновременно страшно и, в то же время, я впадала в некое благоговение. Куда она летела, я не знала. Неожиданно, она подлетела к солнцу и схватила его когтями своих задних лап. А потом медленно стала проглатывать его. Я остолбенела. И в какой-то момент наступила кромешная тьма. В испуге я проснулась и заметила, что был уже вечер.

Я бросилась домой, второпях собрав свои краски и альбом. Во дворе меня встретила мать, она грозно стояла, держа руки на поясе.

— Где ты была, Анте?!

Я виновато посмотрела на нее.

— Сколько раз тебе повторять, спать в тихий час дома, а не в лесу!

Я зашла в дом и вздохнула с облегчением, потому что отца не было дома.

За два месяца я рисовала преимущественно акварелью, и все мои рисунки были полуобнаженные девушки-ангелы. Эта тема меня так увлекла, что я не видела ничего другого до сегодняшнего момента, когда в лесопарке мне приснилась странная птица в золотой кроне с человеческими руками, сложенными в молитве. И в этот самый момент размышлений в дверях появился отец, он вошел пошатывающей походкой и осмотрел дом. Он был пьяный. Я поняла, что сейчас разразится настоящий скандал с последующей поркой. Потому быстро встав, поспешила в свою комнату.

Закрывшись на защелку, я начала читать молитву.

Святая Мария, Матерь Божья, сохрани во мне сердце детское, ясное и светлое, как родник. Сотвори мне сердце честное, которое не поддается обману. Великодушное сердце, которое дарует себя другим, любящее и сочувствующее, верное и благородное сердце, которое не забывает благодеяний и не держит зла. Дай мне дружественное и решительное сердце, которое любит, не требуя ответной любви, которое радостно растворяется в других сердцах перед лицом Твоего Божественного Сына; великое и неодолимое сердце, которого не ожесточает никакая неблагодарность и не остужает никакое равнодушие, сердце, которое мучимо невместимым величием Иисуса Христа, уязвлено любовью Его, и чьи раны исцелятся лишь на небесах.

«В тебе именно такое сердце, Анте!» — вдруг я услышала знакомый голос.

Посмотрев по сторонам, никого не обнаружила. Странно, этот тихий голос, к которому я начала привыкать, уже не казался мне моим воображением.

«Чистое сердце, что бьется у тебя в груди стоит сохранить, чтобы не коснуться материальной скверны» — снова сказал голос.

Тембр заговаривал со мной только после молитвы, когда я была искренней и произносил слова лишь один раз, никогда не повторяя и не отвечаю на вопросы.

Я достала альбом и карандаш, потому что мне захотелось, чтобы та огромная птица стала моим покровителем. Гигантское живое существо теперь надолго поселилась в моей голове, превратившись в личного Защитника и Хранителя. Ведь она могла проглотить солнце, оставив мир в кромешной тьме!

Я рисовала почти до полуночи, пока меня не сразил сон.

Утром во время завтрака я думала, что покажу рисунок маме, но она неподвижно сидела за столом, держа чашку у рта и о чем-то думала. На ее лице было мученическое выражение. Отец не встал к завтраку, и я поняла, что вчера меду ними произошла очередная ссора.

Неожиданно тишину нарушил звонок в дверь. Когда мать открыла, на пороге стояла Кики.

— Доброе утро, — поздоровалась она и, встретившись со мной глазами, улыбнулась. — Я к вам по серьезному делу, можно войду?

— Проходите, — ответила мама.

Сидя за столом втроем, мы пили чай, кушали и никто не решался начать разговор первым. Матери было стыдно за то, что у нее нет денег на обучения, но Кики всего это не знала, а потому искала подход.

— Мне кажется, Анте подает большие надежды в изобразительном искусстве, вы не находите? — осторожно поинтересовалась она.

— За все это время вы не показали мне ни одного ее рисунка, — начала оправдываться мать, заранее зная, к чему клонит студентка.

— Там не было чего-то стоящего, чтобы я могла показать. Анте только учится и пока еще на стадии обучения, — говорила Кики, а я поражалась как ловко она может выкручиваться из скользких ситуаций. Не могла же она показать моей матери серию обнаженных девиц с ангельскими крыльями.

— Я бы хотела, чтобы Анте продолжила обучения в моей группе, собственно по этому поводу я и пришла к вам.

Отец вышел из своей комнаты в сильном похмелье и, увидев студентку ИЗО-школы, сделал злобное лицо.

— Как вы все надоели, чертовы бабы! Денег хотите? Вы только и можете, что тратить их на всякую чепуху! Не нужно это ваше искусство никому! На завод нужно идти работать, нормальную специальность осваивать!

Он так орал, что у меня в глазах все потемнело, я схватила сумку и выбежала из квартиры.

— Вернись, Анте! — Кричала мне в след мать, но я ее не слышала.

Во дворе я почувствовала приступ удушья и присела на скамейку, чтобы отдышаться. Меня душили слезы обиды. Чья-то мягкая ладонь легла мне на плечо. Я повернула голову и увидела Кики. Сквозь слезы, я заметила ее встревоженное лицо.

— Анте, успокойся. Я сказала твоим родителям, что ты можешь ходить ко мне в группу бесплатно.

Я полезла в сумку, чтобы отыскать платок и наткнувшись на альбом, вспомнила о своем рисунке.

— Это был сон, — сказала я, вытирая слезы и протягивая работу.

Она присела рядом, взяв ее в руки.

— О Боже, Анте! Ты видела необычайный сон. Эта птица совсем не простая, это же…

— Кто?

— Я расскажу тебе об этой птице. Эта птица самое сильное живое существо во всей Вселенной, нет сильнее его! Он сам разбил клювом скорлупу яйца и, едва родившись, взмыл в поднебесье в поисках добычи. Все живые существа пришли в смятение, увидев в небе огромную птицу, затмевавшую своим блеском солнце. И зовут эту птицу — Гаруда.

— Гаруда, — повторила я.

— Небожители встревожились, они догадывались, что Гаруда собирается напасть на них, — продолжала Кики, смотря на мой рисунок. — Они облачились в блистающие доспехи и вооружились мечами и копьями, зная, что ему нужен напиток бессмертия — Амрита. И вот появилась в вышине огромная птица, сверкающая золотом, как как солнце. Она обрушилась на небожителей и разметала их в разные стороны могучими ударами когтей и крыльев. Придя в себя от этого натиска, небожители устремились на Гаруду, осыпая его со всех сторон копьями, дротиками и боевыми дисками. Издавая устрашающие крики, подобные раскатам грома, птица взмыла ввысь и сверху напала на небожителей и многих повергла ударами своих когтей и клюва. Не выдержав боя с непобедимой птицей, отступили небожители, а Гаруда проник туда, где хранился напиток бессмертия — Амрита. Там он увидел большое колесо с острыми, как ножи краями, которое беспрерывно вращалось, преграждая доступ к Амрите. Тогда Гаруда уменьшился в размерах и скользнул в просвет между стремительно бегущими спицами. За колесом он увидел двух страшных драконов, стерегущих Амриту; их разверстые пасти изрыгали пламя, а глаза их, налитые ядом, обращали в пепел каждого, на кого они устремляли взор. Но Гаруда мгновенно засыпал им глаза пылью, бросился на них и растерзал своими когтями. Он схватил сосуд с Амритой и пустился немедля в обратный путь.

Она замолчала, а потом перевела взгляд с рисунка на меня и произнесла более спокойным голосом:

— Гаруда говорил: «Никто не может одолеть меня. Велика моя сила, и я могу унести на своих крыльях всю землю с горами и лесами и людей вместе с нею», — а потом вдруг встала и, протянув мне рисунок, добавила. — Знай одно, Анте, я твой друг и я всегда приду к тебе на помощь, чтобы не случилось.

— Спасибо, Кики.

— Пойдем прогуляемся, погода такая хорошая, может в лесопарк?

Я обрадовалась, ведь хотела показать ей то место где мне приснился Гаруда.

По дороге в лесопарк, я пребывала в изумлении после рассказа Кики. Неужели то, что она поведала правда? Может это опять вымысел фантазийного ума, который творит в моем сне и в ее сказках? Но то, что на небе живут люди, я знала из Библии, и это место называлось Рай. Они там вечные бессмертные души, а значит вот что поддерживает их жизнь — напиток бессмертия Амрита. И эта золотая птица хотела отдать его нам — землянам. Но Кики будто не закончила свой рассказ, я так и не узнала, чтобы было дальше, но поняла, раз мы на земле все смертны, значит Гаруде не удалось отдать Амриту землянам.

Когда мы пришли на поляну у озера, я положила свою сумку и произнесла:

— Здесь.

— Очень необычное место по энергетике, — сказала она, присаживаясь.

Я опустилась на траву рядом. Кики открыла маленькую сумочку и достала оттуда леденцы.

— Любишь?

— Да.

В воздухе чувствовался аромат цветов, который смешивался с ее духами. Я внимательно посмотрела на нее, и мне показалось, что она опережает свой возраст, хотя разница между нами было от силы 3—4 года. Кики была всегда причесана, одета как-то странно по-взрослому, ногти были накрашены розовым лаком, а на щеках легкие румяна.

Теперь у меня ушли все сомнения, что я одинока, в моей жизни появился человек, который обратил на меня внимание, и это был не просто человек, это была художница, которая понимала мою душу и разговаривала со мной на одном уровне познания души.

— Ты, наверное, несчастлива с такими родителями, Анте? Тебе нужно переключиться и всегда рисовать, — сказала Кики, вырывая меня из задумчивости.

В те теплые летние дни, я прислушивалась к чириканью птиц и тихому плеску воды. Эти звуки успокаивали меня, а ласковые руки теребили мои волосы, когда я лежала головой на коленях Кики. Я улыбалась, когда она что-то говорила про мою семью, ероша мои волосы и нежно прикасаясь к лицу. Мне хотелось без конца наслаждаться чувством безопасности и ласковой заботы.

— Что такое душа? — спросила я.

— Это ты настоящая, но с наростом.

— С наростом?

— Сейчас объясню. У тебя есть духовное тело, это твоя душа, она индивидуальна по своей природе и это и есть истинная ты, но так как ты живешь в материальном мире, то душе нужны и материальные органы чувств. Душа начинает наращивать себе материю по своему вкусу. Потому что сама душа не подвластна материи, но соглашаясь на сделку (думая, что она сможет обуздать материю), она принимает условия игры и начинает делать себе материальный нарост. Но потом с ужасом удивляется, что это не то, что она хотела, это чуждо ей: тело болеет, стареет и умирает.

— Что? — не поняла я.

— Тело, ум, разум, эго — вот тот нарост. Сейчас, Анте, ты представляешь из себя симбиоз души и тела, того самого нароста.

— А попроще?

— Вот на тебе зелёная блузка, если блузку снять — останешься ты, а кинутая на траву блузка — не похожа на блузку, она похожа на кусок ткани. Так же и материя обволакивает форму духовного тела.

— Это кожа?

— Не только кожа, а все твое тело. Но душу покрывает не только твое тело, там стоят еще и не проявленные инструменты: ум, разум и эго.

Я вспомнила, что про ум она мне уже рассказывала, про его дуальность, а после я нарисовала серию рисунков девушек-ангелов. Про разум я слышала тоже и знала, что он выше ума.

— Ум — это инструмент наслаждения, — продолжала Кики, — разум — инструмент контроля, эго — инструмент поддержания жизни в материальном мире, и только потом идет душа.

— Как дом, в котором томится душа?

— Верно, Анте!

Мы долго беседовали, я в основном слушала, вглядываясь в воду озера. Она рассказывала мне такие невероятные вещи, которые я не могла еще в себя вместить.

— О чем ты думаешь? — спросила Кики.

Я пожала плечами.

— А ты знаешь, что такое поцелуй бабочки?

Я смущенно опустила глаза.

— Закрой глаза, Анте.

Я почувствовала, как она легко прикоснулась ресницами к моей щеке, открыла глаза и увидела, что она улыбается, обнажив белоснежные зубы.

— Это был поцелуй бабочки.

Я смотрела на нее во все глаза, которые постепенно увлажнялись.

— Почему тебе хочется плакать?

Ее руки стали поглаживать меня по волосам, пытаясь успокоить испуг, от них исходило успокаивающее тепло. Проведя пальцами по лицу, она взяла меня за подбородок.

— Ты для меня очень много значишь.

— И ты, — сказала я.

Глава 4

— Расскажи мне про свои сны, Анте, — попросила Кики.

Мы сидели в саду ИЗО-школы, задумчиво рассматривая горшки с геранью. Солнце сияло во все небо и слепило наши глаза.

— Мне сняться ангелы.

— Ты потрясающе рисовала этих девушек акварелью. Но снова перешла на карандаш, вижу, тебе нравится черно-белые изображения.

Я утвердительно кивнула.

— Но мир не черно-белый, он цветной. И я хочу, чтобы ты передавала все его краски. Даже акварель ты используешь только черную.

— Я не вижу его цветов, — сказала я печально.

— Почему не видишь?

Я пожала плечами.

— Вспомни, когда мы сидели на лесном озере.

Я встрепенулась, будто меня обожгли.

— Я хочу, чтобы ты нарисовала поцелуй бабочки.

Меня накрыло волной удивительных чувств из тех воспоминаний. Это было нежнейшее ощущение, которое я испытала тогда на озере впервые. Но как нарисовать эмоцию?

— Сейчас мы пойдем в класс, и ты попробуешь. Думаю, что тебе понадобится акварель. На твоей парте ты найдешь новую коробочку акварели и три кисточки, я купила их для тебя. Эмоции отображают цвета, ты должна это понять.

Когда мы зашли в класс, учеников там было совсем немного, многие разъехались на летние каникулы: кто в Юрмалу, кто в Ригу. Школьники рисовали герань в глиняном горшке, принесенную с улицы. Мне же предстояло нарисовать нечто такое, что вообще не проявлено в форме. Сейчас это была сложная задача.

Удивительно, но Кики удавалось развивать меня быстрыми темпами. Сначала я нарисовала серию рисунков девушек с крыльями, которые теперь окружали меня плотным кольцом своих страдальческих полуобнаженных тел. Затем мне приснился Гаруда, и я перенесла его на бумагу, а Кики с помощью своего рассказа дала ему жизнь. Ее помощь играла важную роль в моем желании открыться миру. Я стала больше разговаривать, что не осталось не замеченным родителями.

Похоже, Кики действительно видела во мне талант, отдавая все свои силы на его развитие. Мое же отношения к Кики мне самой было не понятно. Сначала, это было желание рисовать и чтобы кто-то оценивал мои работы, после я стала испытывать любопытство к преподавательнице и к тем знаниям, которые она мне дает сверх уроков рисования. А сейчас я не понимала, что за чувство у меня.

Открыв коробочку с акварелью, я обмакнула кисточку в воду. Сосредоточив все внимание на красках, я терялась — какую попробовать? Мокрая кисточка зависла в воздухе и ждала пока рука исполнит свое решение. В какой-то момент, я оторвала глаза от листа и взглянула на Кики. Она сидела на своем месте и смотрела в окно. Волосы были зачесаны назад и завязаны фиолетовой ленточкой. Легкий синий палантин украшал шею, а в ушах были маленькие голубые сережки.

Рука опустилась в синюю краску. Рядом был голубой и фиолетовый оттенок, и они вдруг слились вместе, образую родственную гамму. Я решила рисовать в этих тонах. На бумагу выплеснулись эмоции в виде больших крыльев бабочки.

Когда рисунок был закончен, я долго сидела молча, выжидая, когда Кики распустит учеников по домам, а меня как обычно оставит для анализа и разбора рисунка.

Вскоре она подошла ко мне и взяла рисунок в руки.

— Ты использовала только три цвета, — произнеся задумчиво.

— Они ассоциируются у меня с бабочкой, — сказала я, стесняясь, потому что чувствовала, что это не так.

— Или со мной? — пристально посмотрев на меня.

Мои щеки покраснели, и я не могла вымолвить слово. Увидев мое стеснение, она мягко улыбнулась.

— Это то, что надо, Анте. Ты хорошо усвоила урок. Цвета нужно подбирать по гамме. Родственные цвета ты подобрала верно. Но ты могла бы дополнить их еще множеством других оттенков этой гаммы, если бы использовала воду и мокрый лист. Однако, ты предпочла сделать все четко. Потому что ты видишь только конкретику. Но в мире не бывает конкретики. Здесь все разное и размытое, на полутонах и оттенках. Нельзя проанализировать поступок человека с одной стороны, он многогранен и смотреть на него можно по-разному.

— Я не умею анализировать.

— Ты этому учишься на примерах своих рисунков. Но меня радует, что ты анализируешь только свои работы, а не поступки людей. Я заметила, что ты не анализируешь своих родителей, просто предаешься их эмоциям. Также ты и не анализируешь меня, предавшись моей эмоции. Это сильная уязвимость перед миром, потому к тебе и пришел Гаруда во сне, чтобы защитить тебя. Я хочу, чтобы ты повесила его на стенку над своей кроватью, и больше никого не боялась.

— Хорошо.

— Дальше мы будем изучать с тобой другие цвета и эмоции. Потому что рисунки в цвете — это Мир Чудес!

Последнее два слова она произнесла с восторгом, и я увидела, как засветились ее васильковые глаза.

На следующее занятие Кики попросила прийти меня раньше на час. Поставив свой велосипед за расписными воротами, я вошла в садик и обнаружила там ее, рассаживающую герань.

— Сейчас я помою руки, — отряхивая ладони от земли.

Сегодня Кики была одета в оранжевый топ, открывающий загорелые плечи, желтый палантин окутывал шею, а в волосах была красная ленточка. Эта яркая одежда сразу бросалась в глаза, вызывая во мне солнечное настроение.

Она позвала меня взмахом руки, стоя на крыльце пристройки, где стояли пустые горшки для герани. И когда я подошла, то поспешила вовнутрь, приглашая за собой. Я вошла. Там стояли столы и стулья, несколько мольбертов и еще что-то для ИЗО-класса. На столах были расстелены газеты, на которых стояли коробочки для молодых отростков герани.

— Подойди ко мне, — сказала Кики, стоя возле стенки.

Она обняла меня и прижала к себе. Мы так и стояли, обнявшись, не распуская рук. От нее исходило тепло, которое передалось всему моему телу. Жаркое дыхание пульсировало, передавая стук сердца.

Не знаю, сколько мы так простояли, но когда она выпустила меня из объятий, то я даже не отстранилась. Взяв мой подбородок изящными пальцами, она заглянула мне в глаза, прочитав там доверие.

— Я хочу, чтобы ты нарисовала эту эмоцию.

И снова она сидела возле окна, что-то рассматривая там, когда я рисовала свою очередную бабочку, любуясь ее благородным профилем и солнечным одеждами. Теперь огромные крылья были желтые, оранжевые и красные. Но на этот раз я рисовала на мокром листе и делала много разводов, чтобы показать теплые оттенки своего сердца. Алая ленточка в волосах Кики разогревала мою фантазию до маленького пожара.

Этот эксперимент с цветовой гаммой продолжился и на третьем занятии. Кики была в зеленой блузке, повязав на голову легкий зеленоватый платок. Я приходила на занятия на час раньше, как она меня просила. На этот раз мы сидели в классе, и она гладила мои ладони, водя тонкими пальцами по линиям судьбы. Я замирала от удовольствия, а потом думала, что никогда не смогу передать на бумагу такие тончайшие эмоции.

С каждым разом я использовала все больше и больше оттенков родственных цветов, стараясь ярче передать то, что творилось у меня внутри.

Когда она пришла в фиолетовом — наступило легкое головокружение. Потому что фиолетовую ленточку в волосах я уже видела, тогда на озере. Кофта, юбка и палантин сливались с лентой одним цветом. Я вспомнила поцелуй бабочки у озера, эта была самая первая и тонкая эмоция, вызвавшая во мне тогда испуг и обжигающие слезы боли. Сейчас же, когда я смотрела на фиолетовую ленту в волнистых локонах, то понимала, что испуга больше нет, на смену ему пришло странное головокружение.

— У меня кружится голова, — сказала я.

Она подошла ко мне сзади и обняла за плечи, прижав к себе.

— Я буду твоей опорой.

Под ногами все поплыло, а перед глазами заплясали разноцветные краски потоком яркой массы. Если бы не ее крепкий захват, я бы упала.

Рисунок получился сложный, я использовала только фиолетовый цвет, все остальное было бумагой и водой. Эта задача оказалась мне знакома, потому как я уже рисовала ангела, используя только черный цвет.

— Очень хорошо, Анте! — Хвалила меня Кики, и я сияла как цветок розы.

Кики украсила класс серией моих разноцветных бабочек, развесив их на стенки.

— Теперь ты можешь показать это своим родителям. Думаю, что им пора понять, чем занимается их дочь и отпустить тебя в Мир Настоящего Искусства.

Последние слова она произнесла с восторгом, и я заметила, как снова ее глаза заблестели глубокой радостью.

— Что такое настоящее искусство? — спросила я.

— Это эмоции, которые ты еще не нарисовала, — ответила она.

— Как? — удивилась я. — Разве я не рисовала их все это время?

— Ты рисовала оттенки своих эмоций, но самую главную эмоцию тебе нарисовать еще предстоит.

Она подошла к моей парте и села на нее.

— Хочу тебе кое-что сообщить. У меня начались каникулы в Институте, и я уезжаю к тёте в Юрмалу. Поэтому мы не увидимся в ближайший месяц.

На меня нахлынула грусть. Это было неожиданностью, что я не увижу Кики, да еще целый месяц.

— Но ты должна будешь подготовить домашнее задание.

Я смотрела на нее растерянно.

— Нарисовать бабочку во всех оттенках, всех красках, которые ты использовала. Там должны быть все эмоции, которые ты ощущаешь. До моего приезда, думаю, ты справишься с этой задачей. Но не вздумай свой рисунок показывать кому-то, первой кто его должен увидеть — это я.

Ночью я долго не могла уснуть, мне не давал покоя отъезд Кики, она сообщила это так неожиданно, что предстоящая разлука сильно удручала меня. А между тем я поймала себя на новой эмоции, которая была похожей на тоску. Кики предупредила меня, чтобы я не показывала никому свой рисунок до ее приезда, а потому я собиралась наведываться в лесопарк, чтобы рисовать там у озера, на том самом месте, где мне приснился Гаруда.

Утром, упаковав художественные принадлежности в свою сумку, я ждала, пока мы позавтракаем с мамой, и я поеду на велосипеде в лесопарк рисовать. Но мать долго не отпускала меня.

— Анте, ты покажешь мне свои рисунки, наконец?

— Нет, мама, — сказала я. — Они на стенах ИЗО-школы.

— Даже так! — обрадовалась мама. — А тот рисунок на твоей стене это кто?

— Гаруда.

— Очень сказочно получилось, ты сама придумала?

Я помотала головой.

— Это студентка тебя научила? Хочу показать этот рисунок тёте Марии. Она спрашивала о тебе.

Я кивнула.

И все же, маме не безразлична моя творческая душа. Гаруда был одним из лучших моих работ, и к тому же он имел живую силу, которую в него вложила Кики.

Позже мама рассказала, что когда меня не было дома — я была в лесу — отец долго смотрел на Гаруду и о чем-то думал. Со временем он перестал на меня кричать, и иногда даже улыбался. Кажется, ему тоже очень понравился мой Гаруда. Теперь он с удовольствием убирал мою комнату и подолгу смотрел на рисунок. Его что-то вдохновляло в этой Божественной птице.

— Ты посмотри, Анте разговаривает! — радовалась мама.

— Дочка, ты молодец, — говорил довольно отец. — Скоро начнется учеба. Ты переходишь в 11 класс, и нужно определяться, куда пойдешь учиться дальше. Мы с матерью посоветовались и подумали, что отправим тебя в Училище, сейчас на заводах появилось программное обеспечение. Знаешь, там такие станки, которые уже управляются кнопками. Это так модно в Даугавпилсе, молодежь охотно будет стоять у пульта управления, чем горбатиться за самим станком.

— Нет.

— Ты чего, дочка? Неужели хочешь стать художницей, как эта бестолковая студентка Заке?

Я была уверена, что кроме как художником, больше себя никем не вижу.

— Что эта за профессия такая? Ее на хлеб не намажешь! — Сокрушался отец.

— Ты у нас единственный ребенок, мы не сможем тебя всю жизнь содержать. Выбирай, или ты идешь учиться нормальной профессии, или нужно выходить замуж.

Такой подлости от своего отца я не ожидала и, в какой-то момент, поняла, что остро нуждаюсь в поддержке Кики, но ее не было рядом. Хотелось поделиться с ней тревогами и волнениями относительно своего будущего, потому что матери я рассказать об этом не решалась.

Глава 5

Я росла в семье, где книг почти не читали, но меня всегда тянуло к новым знаниям. Как-то мне попалась книга Марка Твена «Приключение Гекельберри Финна», которую я случайно обнаружила среди кучи старых газет возле подъезда. Кто ее там оставил, я не знала, но зеленая обложка привлекла внимание, и я долго рассматривала иллюстрации, сидя на скамейке.

Вечерело, и я не спешила домой, очарована главным героем. Это был мальчик бродяга, который путешествовал на плоту, ночуя в огромных бочках с человеческий рост. В голове разыгралось целое приключение, и я начала представлять себя на месте Гекельберри. Мне хотелось, чтобы случилось волшебство, и я на время стала им, чтобы пуститься в большое путешествие. Тогда не придется возвращаться домой, можно будет странствовать по миру, ночуя в таких же огромных бочках.

Первый раз я с жадностью читала каждое слово интересной книжки, представляя Гекельберри, оказываясь вместе с ним в переделках и приключениях. Затем представила себя в широкой шляпе и высоких сапогах с пряжками, которые были у бродяги. Именно тогда я и погрузилась в нереальный мир грез, сочиняя свою сказку с собственным участием. Моими героями были разные разбойники и дамы в белых платьях, а я была юношей-сорванцом в поношенной шляпе, знавшей виды невероятных приключений. Воображение рисовало яркие картины событий героев, как они спорят между собой, ухаживают за дамами, смеются, танцуют, путешествуют.

Вдруг, передо мной всплыло лицо Кики. Она стояла в белом платье и улыбалась своей лучезарной улыбкой. Вот уже две недели я ничего не рисовала, а ведь она задала мне домашнее задание. Я решила, что завтра попробую нарисовать хоть что-нибудь. Домой мне идти не хотелось, тем более на улице было совсем светло, потому я побрела по главной пешеходной улице. Погруженная в свои мысли я вышла на улицу Ростокас, где стоял недостроенный дом.

Это было долгое замороженное строительство от завода для рабочих. Дом выглядел так зловеще, что казался заброшенным и страшным. Серые блоки вызывали унылое чувство, и в моем воображении сразу появились замки, в которых жили ведьмы и волшебники. Погрузившись в свои грезы, я не заметила, как оказалась в эпицентре этой холодной таинственной стройки.

Я представила Кики в белом пышном платье, а себя в шляпе. Мы находились в роскошном дворце и улыбались друг другу. На миг я стала талантливым художником и в мозгу разлились палитра разноцветных красок, создавая целый мир иллюзий придуманной сцены. Я видела, как беру тонкую руку с накрашенными ногтями, и подношу к своим губам. Этот жест с нежным прикосновением губ отражал мое отношение к прекрасной леди по имени Кики. Сердце затрепетало: она в белоснежном платье, в белых туфлях с золотыми пряжками, улыбается, сжимая зонтик, смущенно опустив светлые ресницы.

Серые цементные коридоры, пока я стояла, вдруг заиграли красками. В пространстве заплясали зеленые, красные, оранжевые и фиолетовые оттенки. Окна заблестели серебристым светом. На миг показалось, что я в прекрасном каменном дворце, и я еще шире открыла глаза. Я уже знала, что попробую нарисовать этот разноцветный дворец, в котором джентльмен будет целовать руку прекрасной даме.

Достав из сумки альбом, я принялась делать наброски. Пока я рисовала, стемнело, а потому я сложила художественные принадлежности и пошла в сторону проема, где виднелась арка. Слева от себя я увидела тень, которая мелькнула и исчезла…

Войдя в проем темной комнаты, я оказалась в кромешной темноте. Здесь не было ни одной рамы окна, и под ногами хрустел гравий и цементная грязь. Я услышала чьи-то шаги, подсказавшие мне о том, что в этой глухой комнате я нахожусь не одна. По спине пробежал холодок, и я шире раскрывала глаза в надежде что-то разглядеть. Но было ощущение полной слепоты и беспомощности. Весь придуманный мир скользнул в бездну, заменившись тихим страхом. Шаги постепенно приближались ко мне, и еще больше наводили страх. Когда-то мама рассказала мне о железном дровосеке, который, размахивая топором, превращал всех в кровавое месиво. Я вдруг представила, что сейчас надо мной взметнется огромный железный топор и нанесет мне тяжелые увечья. Страх переполнил все мое существо, а ноги мелко задрожали.

Меня парализовал ужас, и я начала молиться.

Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

От прикосновения к плечу, я вдруг вздрогнула и вскрикнула. И в этот момент ко мне вернулась способность двигаться. Спотыкаясь от страха, я ринулась к выходу. Выбежав в бетонный лабиринт, я бросилась бежать в сторону виднеющейся дверных проемов. На пути я с кем-то столкнулась, услышав знакомый голос.

— Анте, — Кики нежно взяла меня за руку.

— Там черный человек! — Выкрикнула я нервно и мои глаза увлажнились.

— Не бойся, я с тобой, — успокаивала меня она. — Это всего лишь твои страхи.

Я обняла ее и прижалась всем телом.

Мы вышли из стройки, было уже достаточно темно. Я долго не могла ничего сказать, шли молча. Сжимая ее руку, словно боялась отпустить. Мне казалось, что если я сейчас оставлю ее теплую ладонь, то потеряюсь навсегда в темноте ночи.

— Как ты здесь оказалась? — наконец вымолвила я.

— Вернулась из Юрмалы раньше и встретила твоего отца, он шел пьяный домой, сказал, что видел тебя, как ты пошла строну Ростокас. Я решила найти тебя, чтобы сделать тебе неожиданно радостный сюрприз. Знаешь, все время у меня было такое чувство, что ты очень тоскуешь по мне, и мое сердце отзывалось на эту тоску.

— Очень, — сказала я и крепче сжала ее ладонь.

Она вдруг остановилась.

— Анте, почему ты так перепугана? И совсем мне не рада?

— Я …я наоборот, — терялась я в словах.

Мы присели на скамейку, она хотела, чтобы я пришла в себя.

— Кто-то дотронулся до меня.

— Там живут всякие сущности, — говорила Кики. — Все они — это демоны и анартхи.

— Анартхи?

— Это страхи и перевернутые эмоции людей. Ими питаются демоны, но люди сами дают им подпитку. Мир, в котором ты живешь, Анте, находится под покровительством жестокой, но очень красивой женщины.

— Ведьма?

— Да, ее зовут Майя. И, несмотря на то, что что-либо в сфере Майи кажется реальным, оно ложно. Она управляет этим миром. Анартхи являются причиной материальных мыслей, которые хотят взять верх над сознанием. Поэтому анартхи — это препятствие на пути к Духовному Миру. Людям, живущим в мире Майи свойственны четыре типа анартх: слабость сердца, невежество, желания, иллюзия. Эти анартхи приводят к страданиям. И ими кормятся три демона Раху, Кету и Япатаки — они слуги Майи.

— Не понимаю.

— Со временем поймешь.

В тот день я поняла только то, что она знает что-то очень важное, скрытое от людских глаз тайной, которая понемногу открывалась мне. Теперь я была уверена на 100%, что со мной самый необыкновенный человек, и послан он мне Небесами. Про себя я произнесла молитву Деве Марии, чтобы поблагодарить ее за «Посланника Небес».

Радуйся, Мария, благодати полная! Господь с Тобою; Благословенна Ты между жёнами и благословен плод чрева Твоего Иисус. Святая Мария, матерь Божья, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь.

«Восславляй Бога Своего, и тогда придет к тебе Наивысшая Любовь, которая называется Према», — сказал знакомый голос.

Я хотела спросить у Кики, что такое Према, и должна ли я молиться Богу Отцу, вместо Девы Марии.

— Уже стемнело, — не решилась я. — Мама будет ругаться.

Васильковые глаза светились в наступающем полумраке. Она была единственным человеком, с которым я хотела остаться.

— Тебе не стоит бояться, если я рядом.

Я закрыла глаза, чтобы побороть страх и вспомнила маму и ее слова, что я особенно смотрю на мир. Я понимала что все, что сейчас происходит — тоже особенное. И уже не сомневалась, действительно ли то, что мы делаем правильно, ведь мама тогда сказала, что я не такая как все. Мы взялись за руки и пошли дальше исследовать заброшенную стройку, позабыв о надвигающей темноте. По дороге я рассказала, что нарисовала рисунок, который еще не закончен, но уже вполне отражает мои мысли.

Кики выпустила мою руку, когда мы остановились у большой черной плиты.

— Покажи.

— Это домашнее задание, я сделала набросок всего час назад.

Я достала рисунок. Она взглянула на него, вскинув брови.

— Ты знаешь, Анте, я удивляюсь всем твоим рисункам. Это очень удивительно. Как их зовут? — спросила она, кивнув на джентльмена и даму.

— Гекельберри и Кристина, — ответила я смущенно. — Это мы.

— А давай прорепетируем эту сцену наяву, только у меня нет белого платья.

Только сейчас я обратила внимания, что она была одета в джинсы и блузку, выглядывающую из-под куртки, через плечо висела ее тряпичная сумка.

Кики приблизилась ко мне, вытянув руку.

— Поцелуй.

Я взяла ее руку и поднесла к губам. Она усмехнулась и стала рассказывать, что все молодые люди должны вести себя вежливо и постоянно целовать дамам руки в знак признательности и уважения. Что рядом с леди нельзя повышать голос и сквернословить. Необходимо открывать двери и пропускать вперед. Подавать верхнюю одежду и всегда улыбаться.

— Ты нарисовала наши прошлые воплощения, — вздохнула она. — В прошлой жизни мы были этими людьми. Мы жили в замке, где оставили свои тела.

Я удивленно смотрела на нее.

— Мы любили друг друга, и это так очевидно. Но в этом воплощении память стерла наши чувства, хоть мы и встретились снова.

— Почему нет памяти? — спросила я.

— Чтобы не помнить прошлых грехов страданий, боли, смерти и не бояться жить полноценно.

— Это воображение…

— Это не воображение — это память прошлых воплощений.

— А почему мы родились в этих телах? По какому признаку получились эти тела.

— Это индивидуальная Судьба каждой души и пытаться в ней разобраться очень тяжело. Души рождаются в новых телах снова и снова, страдая, болея и умирая… потому что забыли Бога.

— Я хочу помнить о Нем.

— Да, тот кто помнит о Нем разрывает круг смертей и рождений тел и больше не родится здесь, он будет жить в Духовном Мире.

— Невероятно.

— Душа вот так блуждает в потемках невежества, как мы на этой стройке, и ищет защиты у других таких же невежественных душ, вместо того, чтобы молить Бога показать ей свет.

Я вспомнила, как молилась от страха, и тут же нашла выход из бетонных коридоров.

— Здесь душу ждут тройственные страдания: рождение, болезни и смерть.

— А там?

— Душа вечна, и там ее ждет бесконечное блаженство. Называется оно Ананда.

— Ананда, — повторила я. — Это добрая женщина, в отличие от Майи?

— Добрая, — усмехнулась Кики. — Тебе надо избавить от страхов, порождённых анартхами. Сейчас я спрячусь, а ты попробуй меня найти. Отвернись и закрой глаза.

Она помчалась легкими шагами куда-то в направлении цементных коридоров, пока я стояла, закрыв глаза все еще под впечатлением от ее рассказов о переселении душ.

И снова тьма, и снова страх. Но на этот раз я знала, что Кики где-то рядом, там за серой плитой в темном углу, готовая выскочить мне на встречу, стоит мне только закричать.

— Двигайся в темноте на мое тепло, — услышала я ее голос откуда-то издалека.

Я осторожно шагала по темной дорожке, вытянув руку, готовую к неожиданным препятствиям, гравий хрустел у меня под ногами, а сырость отдавала где-то в спине холодом. Меня бросало то в жар, то в холод, но я шла медленно и верно, пытаясь включить внутренний компас, который должен был вывести меня на тепло человеческого тела.

В кромешной темноте я нашла Кики и прикоснулась к горячей коже, а она обняла меня.

— Анте… — прошептала она.

— Кики… — ответила я тоже шепотом.

Позади остались серые плиты и окна, через которые уже не проходил свет.

— Средь серости и холода, всегда есть нечто теплое — родственные души, согревающие друг друга на предстоящем пути, — сказала она.

Мама как-то сказала мне, что жизнь состоит из черных и белых полос. Сейчас у меня наступала белая полоса, потому что впереди ждало странное счастье, о котором я уже начала догадываться. Многие говорят, что любить в 16 лет по-настоящему невозможно, но это была самая настоящая любовь, которая зарождалась в моем одиноком сердце. Я очень нуждалась в том, чтобы меня любили, но в те юные годы чувствовала, что не любима, а потому решила сама любить, и первый человек, которого я не хотела терять была Кики Заке.

Кики проводила меня домой, себе вызвав такси. Войдя в квартиру, я увидела мать, сидевшую за кухонным столом.

— Где ты была так поздно?! — встала она.

— Кики приехала, — решила обрадовать я ее радостной новостью.

— Я просила тебя не приходить поздно! Ты почему не слушаешь меня?! Отец ждет тебя в твоей комнате. Отправляйся немедленно и прими наказание!

Заходя в комнату, я увидела отца, он снимал ремень с брюк.

— Снимай одежду и ложись на кровать! — скомандовал он.

Я сняла свитер и расстегнула брюки. Обнажив спину и поясницу, я легла на гобеленовое покрывало, зарывшись лицом в подушку. Страх боли куда-то ушел и теперь все мои мысли были в чудесном замке из света и красок, где джентльмен в широкой шляпе наклонялся над нежной рукой красавицы в белом платье.

Отец выдохся и очень вспотел. Когда он ушел, я долго чувствовала ноющую боль на коже спины и ночью спала на животе.

Утром мама намазала мне красные места детским кремом, смягчив саднящую кожу. Я отправилась в лесопарк на лесное озеро, чтобы разукрасить наброски новой картины «Джентльмен и дама». Закончила я к полудню и вечером пришла в ИЗО-школу, чтобы показать работу Кики.

— Господи, Анте! — удивлялась она. — Потрясающе!

На радостях она обняла меня. Прикосновение к телу заставило меня дёрнуться. После вчерашней порки остро ощущалась боль.

— Отец бил тебя? — спросила Кики.

— Я поздно пришла.

— О! Это я виновата, прости меня, пожалуйста, — глаза Кики увлажнились.

— Я хочу рисовать, — сказала я. — Во что бы то ни стало.

Теперь для меня больше не существовало ничего кроме изобразительного искусства. Я стала жить своим чудом, будто это и была настоящая реальность, а все остальное выдумано глупыми людьми, живущими в мире Майи.

Глава 6

Наступила осень, и день уменьшил свою продолжительность. Солнце стало бледное, но еще очень грело, лучи пока не утратили свою теплоту. Я пошла в школу, вновь встретившись с повзрослевшими одноклассниками. Аня Сивина, сидевшая со мной за одной партой, увидев меня, улыбнулась широкой улыбкой. Ее волосы украшал красивый золотистый обруч.

— Привет, Анте! Давно не виделись! Как ты провела лето?

На мгновение я заколебалась, что сказать, но потом, усевшись за парту, ответила:

— Самое лучшее лето в моей жизни.

Она рассмеялась, увлекшись на мальчишек, которые пробежали по классу.

Я размышляла, что она скажет, если я ей покажу свои рисунки. По крайней мере, это было лучше, чем старые черно-белые фотографии.

— Хочешь, покажу свои рисунки? — спросила я.

Сивина смотрела на меня странно, потому как привыкла, что я почти всегда молчу, но на этот раз я достаточно живо с ней разговаривала.

— Да.

— После уроков поедем со мной в ИЗО-школу, там мои рисунки, — нескромно сказала я.

После уроков мы взяли свои велосипеды и помчались короткой лесной тропой в ИЗО-школу. Когда мы вошли в класс, я указала на рисунки на стене, внимательно наблюдая за реакцией Сивиной.

— Эти бабочки мои работы.

Сивина рассматривала их с интересом. Нам повезло, урок еще не начался, и за партами никого не было.

— А это мои ангелы, — сказала я и полезла в шуфлядку преподавательского стола. Достав оттуда серию рисунков, я разложила их на парту перед удивленной одноклассницей.

— Ух ты, как необычно! — Воскликнула Сивина, перебирая рисунки.

— Но самое моё — вот, — я достала рисунок, аккуратно завернутый в газету.

«Джентльмен и дама» был почти готов, не хватало только некоторых мазков. Это была моя первая серьезная работа, и Кики настояла, чтобы я писала ее маслом. С картины на меня смотрело улыбающееся с чуть порозовевшими щеками лицо моей преподавательницы в белом платье, лица джентльмена не было видно за широкими полями шляпы, так как он склонился к изящной руке в поцелуе.

— Потрясающе! — Сивина захлопала в ладошки. — Анте, ты талантище! Я чувствую, в тебе появилась какая-то сила.

Неожиданно в класс вошла Кики.

— Кики? — удивилась я. Странно, она всегда появлялась, когда я совершено не ожидала ее увидеть, но сильно думала о ней. Как тогда в заброшенном здании по улице Ростокас, я так сильно думала о ней, и она появилась, и сейчас произошло то же самое. Я подумала, а не волшебница ли эта девушка?

— У меня сегодня отменили 2-е пары, потому я решила заглянуть в ИЗО-школу, — сказала Кики, пристально осматривая Сивину. — Это твоя подруга, познакомишь нас?

Сивина сравнивала лицо дамы в белом на картине с лицом Кики.

— Это вы изображены? — спросила она.

— Анте воплотила на холст свою фантазию, — ответила Кики.

— Аня Сивина моя одноклассница, а это Кристина Заке, моя наставница по рисованию и все эти рисунки и картина ее заслуги, — сказала я.

Сивина улыбнулась, и Кики ответила ей тоже улыбкой.

Я бросала на Кики благодарные взгляды, и это не укрывалось от Сивиной. Кажется, ее стал точить маленький червячок зависти, и Кики сразу это подметила.

— А почему бы нам на этих выходных не сходить на танцы в клуб? — неожиданно предложила она. — Девчонки, вы вообще когда-нибудь были на дискотеке?

Мы замотали головой.

— Тогда это дело нужно исправить. В воскресенье после полудня жду вас в Дубровинском парке, откуда мы и отправимся вместе в клуб.

— Договорились! — просияла Сивина, ей эта идея очень понравилась.

Меня же смутила, я с удовольствием порисовала бы, но раз Кики так решила, значит в этом было какая-то часть общей идеи.

В воскресенье я пришла на назначенное место в парк первой. Кики появилась через две минуты после меня. Она была в лиловых лосинах, поверх была туника в бирюзовую полоску. Волосы были залиты лаком, и она была сильно накрашена. Уши украшали огромные сережки в виде серебряных колец.

— Ого! — высказалась я по поводу ее наряда.

— Ты тоже сегодня «ого» — пошутила она. — Аня опаздывает, наверное, будет выгладить еще более. Но мы дождемся ее.

Мы присели на скамейку, и Кики сделала серьезное лицо.

— Я не спроста пригласила тебя в клуб, Анте. Хочу показать тебе социум, в котором ты живешь, и который упорно не замечаешь. Для начала определим, какую роль ты сейчас на себя примеряешь?

Я непонимающе смотрела на нее, хлопая слипшимися от туши ресницами. На мне была короткая юбка и белая рубашка с жилеткой. Юбку я до этого никогда не надевала и сейчас чувствовала себя неуверенно, она постоянно задиралась, оголяя мои костлявые коленки. Я попробовала наставить челку лаком, но у меня ничего не получилось, накрасила губы перламутровой помадой, которую взяла у матери, а также подвела глаза карандашом.

Перед походом в клуб я посмотрела на себя в зеркало, и увидела невысокую девушку, подросшую всего на 2 см с тех пор как, закончились летние каникулы. Туфли я надела свои, чтобы было удобно добираться до клуба, но была готова провалиться сквозь землю, потому что выглядела рядом с Кики смешно и нелепо.

— Все роли социума нечто навязанное нам извне и совершенно не имеют ничего общего с душой, — продолжала Кики, пока я размышляла. — Ты очень отстраненный человек, Анте, и совершенно не социальный. Но сегодня я покажу тебе социум, возможно, это поразит тебя до глубины души, — она повернула голову. — Вон и Аня идет.

Сивина шла быстрым шагом, понимая, что опаздывает. Она была в прямой коричневой юбке, открывающей пухлые колени и желтой блузке с воланами на рукавах и воротнике.

— Долго не могла найти косметику, взяла у матери, — сказала она, подходя к нам. Мы двинулись в сторону клуба танцев.

Окутанное сигаретным дымом помещение, вызывало у меня головокружение. Несколько девушек в коротких мини-юбках и в туфлях на шпильках стояли возле барной стойки. Их залитые лаком челки были выкрашены в белый цвет, от них веяло духами «Dzintars», а красные помады пачкались на зубах. Девушки громко смеялись и посматривали на двух парней за столиком в углу.

— Давайте выпьем чего-нибудь, — предположила Сивина. — Кики у тебя есть деньги нас угостить?

— Угощаю, — произнесла спокойно Кики и направилась к барной стойке. Она заказала два бокала какого-то спиртного напитка. Позже я узнала, что это был портвейн.

— Для вас, девочки, — поставив перед нами на стол.

Мои глаза встретились с голубым взглядом, в котором я прочитала любопытство. Возможно, Кики проверяла, что я буду делать.

— А себе? — спросила между тем Сивина.

— Я не пью, — спокойно ответила Кики.

Я судорожно сжимала бокал с портвейном, пытаясь его выпить. Как назло, мне не лезло.

— Давай-давай, за нас! За дружбу! — Выкрикивала Сивина, накрашенная словно ведьма, а затем, посмотрев на меня свысока, расхохоталась. — Я летом с одним парнем уже пила такое. Анте, ты уже присмотрела себе кавалера? — между делом спросила она, и в ту же минуту наши взгляды с Кики встретились.

— Я сама выберу ей поклонника, предоставь это мне, — ответила Кики и отвела от меня взгляд. — Твой же кавалер, с которым ты пила портвейн этим летом как раз пришел сегодня в клуб. Альберт учиться со мной в Институте и немного рассказал мне о тебе.

— О! Да, Альберт! — просияла Сивина, как майская роза. — Рассказал обо мне? Как романтично!

Я так и не смогла допить свой бокал портвейна и, отставив его на край столика, сидела со скучающим видом. Громкая музыка будоражила сознания, разливаясь неприятным чувством некомфортности, я с нетерпением ждала, когда же закончиться вечер. Кики заметила мое скучающее лицо, и пошла к Сивиной, чтобы выдернуть ее из танца. Одноклассница не хотела уходить, схватив мой недопитый портвейн она выпила его залпом, и хотела снова выбежать на танцплощадку, но Кики что-то шепнула ей на ухо, заставив переменить свое порывистое решение.

В тот вечер мы пошли в гости к Альберту, высокому блондину на мопеде. Сивина шла, раскачиваясь на шагу и пьяно улыбаясь. Мы шли с Кики, держась за руки.

— Анте, вижу у тебя отвращение к спиртному и это меня радует.

— Ты меня проверяешь?

— Я формирую в тебе определенные привычки, — она остановилась, оглянувшись вокруг. — Эти люди во что-то играют, примеряют на себя вещи, дела, характеры. Но на самом деле, это всего лишь эго. Ты уже знаешь что Эго — это один из инструментов, из нароста души, который покрывает её вместе с телом. Так вот, отождествление себя с кем-то — есть Ложное Эго.

Я впала в замешательство.

— Эго отличается от Ложного Эго, запомни, — продолжила Кики, и мы двинулись дальше. — Эго — это инструмент, созданный душой для того чтобы любить. Его функция любовь. Но ложное Эго это вот такая искаженная любовь, когда мы любим все, что услаждает наши чувства. Примеряем всякие социальные роли на себя.

— Мы поэтому были там? — спросила я, указывая на клуб рукой.

— Да, я хочу, чтобы ты усвоила несколько уроков. Ложное Эго — это сила, содержащая в себе корыстные желания человека. Вот если у этих девчонок отнять их косметику, их красивые шмотки, они будут плакать и обидятся, потому что думают, что это их образ, часть их самих. Потому что они отождествляют себя с этим телом. Твоя подруга Аня уже давно совершает такие вещи, о которых ты даже не представляешь.

— Совершает?

— Сейчас я тебе продемонстрирую картинку принятой роли.

— Анте, ты не представляешь какой он классный! Ты ему должна понравиться! — тараторила мне в другое ухо Сивина, когда мы подошли к дому Альберта.

Альберт был высокий блондин с зелеными глазами. Его голос наполнял комнату, и он хотел казаться вежливым, поднося чашку чая то мне, то Кики.

— А к чаю что есть? — Сивина вела себя жеманно, все время поправляя волосы и опуская глаза в пол.

— К чаю есть юмбрики, — ответил парень и ушел на кухню.

— Классный парень? — спросила Кики. — А юмбрики ты любишь, Анте?

Я кивнула.

В тот вечер было еще немного вина, которое Альберт принес вместе с юмбриками. Но мы с Кики к вину даже не притронулись. Сивина много пила, а затем удалилась с парнем в его комнату.

Улавливая обрывки разговоров, я постепенно кое-что узнавала. Он недавно приехал в Даугавпилс с родителями, и ему исполнилось 18 лет. Кики странно улыбнулась, когда из комнаты послышалось пьяное хихикание моей одноклассницы.

Я помню странную тишину и шуршание одеяла… А потом порывистые стоны, которые заставили меня всполошиться и пойти в комнату. Сивина лежала на кровати, ее распущенные волосы разметались на подушке, желтая блузка была задрана вверх, обнажая пухлую грудь. Альберт лежал на ней со спущенными до колен брюками.

Движения, которые он делал, вызывали у меня странное смешанное с отвращением чувство. Мне хотелось бежать, но ноги стали ватными и приковали меня как тогда в темной комнате на стройке, когда ко мне кто-то прикоснулся.

— Анте, сегодня ты присутствуешь при важном моменте в жизни! — Кики легко прикоснулась к моему плечу, оказавшись позади меня. На минуту я закрыла глаза, и темная стройка вдруг всплыла в сознании, узнавая ощущения того прикосновения. Теперь оба прикосновения то и это слились воедино, и я поняла, что тогда и сейчас на моем плече была одна и та же рука, все дело в восприятии.

Открыв глаза, я увидела перед собой искаженных джентльмена и даму. Волосы Сивиной касались пола, пока Альберт, не замечая меня в проеме двери, продолжал делать возвратно-поступательные движения, навалившись на нее обнаженным телом.

— Когда-нибудь ты должна была узнать это, а потому, считай, что это твое первое посвящение! — сказала Кики и отошла от меня.

Я дернулась и побежала прочь. Открыв замок двери, вырвалась на лестницу, где быстро спустилась вниз на улицу. Мне снова стало не хватать воздуха, а в голове молотками застучала тупая боль.

Присев на скамейку, я закрыла лицо руками. Нарастающая тошнота подходила к горлу. Наконец я не выдержала и встала, пройдя к пожолклым зарослям. Там меня вырвало.

— Возьми, — протянула мне платок Кики.

— Я не понимаю… — молвила я, утираясь надушенным платком.

— Это грехи, которым повержены люди. Они искажают настоящее. Присядь.

Я присела рядом с ней.

— Это черные тени, которых ты боишься, они пытаются к тебе прикасаться и пугать тебя каждый раз. Это демоны, которых посылает к тебе Майя, чтобы исказить твое представление о любви.

— Анартхи? Ты называла их анартхами?

— Да, только берутся они от первопричины грехов. Алкоголь, беспорядочный секс, вещизм, азартные игры… все это проявление нашего Ложного Эго, которое образовалось посредством наслаждения этими пороками. Эго — высший инструмент, на одну ступень выше Разума, о котором тебе уже известно, инструмент, созданный только для одного чувства — любить. Но люди применяют его по другому назначению. Ложное Эго — это искажение Истинного Эго. «Джентльмен и дама» являют на свет ту любовь, которая в данный момент находится внутри нас.

— Боже мой, Кики! — воскликнула я.

— Меня очень порадовало твое невосприятие этого, — сказала она спокойно и ласково заглянула мне в глаза.

Я дотронулась до ее руки и задумалась.

— Я начинаю понимать. Это как раз связано с Истинным Эго.

— Ты должна это нарисовать. Послезавтра я жду тебя в ИЗО-школе. Попробуешь?

— Да.

Она долго рассматривала мой рисунок. Это был набросок в карандаше. Огромные крылья бабочки, а в середине, где концы их сливаются с тоненьким телом, прорисовывались наши с Кики лица, повёрнутые друг к другу. Профиль Кики я рисовала уже ни первый раз, а потому он вышел у меня четко, свой мне предстояло нарисовать по памяти, постоянно вертясь возле зеркала.

— Необычный рисунок, — задумчиво произнесла Кики. — Теперь добавь в него цвета, а потом поговорим.

Я пошла за свою парту и достала краски. Мне предстояло наполнить эмоциями то чувство, которое я нарисовала, а потому я должна была подобрать соответствующую гамму цветов. Как ни странно, я не считала, что здесь должно присутствовать множество цветов. После того, что я увидела в клубе, столкнувшись со слабостью Сивиной, я посчитала, что в моем чувстве должен присутствовать только один цвет. Это должен быть тот цвет, который бы не отражал в себе ничего от этого мира Майи, не нес за собой информации о мирских грехах.

Склонившись над красками, я решала какой цвет выбрать? Красный отображал страсть, зеленый опьянение, желтый светомузыку дискотеки, черный ночь порока, синий и коричневый несли тяготы всяких острот. И только белый мне показался чистым и не порочным. Но как мне его использовать? Как мне раскрасить белым цветом то, где он уже и так есть?

Я так и сидела над своим рисунком, не возможная сделать выбор. Времени прошло много, и когда я почувствовала прикосновение к своему плечу, то в растерянности подняла глаза.

— С тобой все в порядке? — спросила Кики.

— Да, рисунок готов.

Она удивленно посмотрела на рисунок не тронутый акварелью.

— Но ты не прикоснулась к нему.

— Я не хотела испачкать его красками этого мира, потому что все они несут за собой оттенки грехов, — ответила я печально. — Мои чувства я оставила в оттенках белого цвета, как исключение всякого греха.

— Я восхищаюсь глубиной твоей души, Анте, — сказала Кики и ее глаза засветились. — Ты доказала еще один раз, что действительно не имеешь никакого отношении к этому миру Майи. Поэтому я уже готова открыть тебе Великую Тайну.

В тот день в классе мы были одни, так как с началом учебного года, многие родители считали, что заниматься изобразительным искусством в начале четверти не стоит. Я чувствовала себя свободно, купаясь в лучах славы единственной и любимой ученицы моей неординарной преподавательницы. Фактически она проводила этот урок лишь для меня одной.

— Однако, ты не действовала, Анте, и выдала свое активное действие за пассивное действие.

Я удивленно смотрела на нее.

— Поэтому я помогу тебе, как твой учитель искусства. Я абсолютно с тобой согласна, что чистота в белом цвете и другие цвета вовсе не нужны. Однако зная, в каком сейчас состоянии ты пребываешь после тех уроков жизни, которые тебе довелось увидеть со стороны, тебе все же предстоит сделать выбор. Выбор цвета, — она заглянула мне в глаза и сделала серьезное лицо. — Закрой глаза и скажи мне, какой цвет тебе пришел на ум сразу же. Не думай, отвечай!

Я закрыла глаза и выдала:

— Фиолетовый.

— Раскрась рисунок в фиолетовый цвет, — тут же сказала она.

Я удивилась, а она, сделав паузу продолжила:

— Художники и люди искусства часто отвергают фиолетовый цвет, считая его неприятным. Этнологические научные экспедиции, проводившие обследования среди народов Среднего и Дальнего Востока, не тронутых культурным влиянием, установили, что фиолетовый цвет является там самым их любимым. Вывод: чем выше и рациональнее культура, тем менее присуща человеку способность к счастливому слиянию, и тем чаще он отклоняет фиолетовый цвет.

Я уставилась на нее, восхищаясь ее познаниями в изобразительном искусстве.

— Если проанализировать, предпочтение фиолетовому цвету отдают неординарные школьники, особенно аутисты. Вспоминается изречение из Евангелия от Матфея: «Блаженны нищие духом в этом мире, ибо им принадлежит Царствие Небесное». Кто отклоняет фиолетовый цвет, тот из — за склонности к чувствительности боится потерять свою независимость и поступиться своим чувствительным эгоцентрическим «я». Между противоположным страстным красным и падшим синим, между фанатизмом желтого и фатализмом зеленого, между беспощадной силой и слепой любовью стоит примиряющий фиолетовый: гармония всех противоречий. Поэтому тебе, Анте, этот цвет поможет создать гармонию в твоих эмоциях и чувствах.

Я обмакнула кисточку в воду, затем в фиолетовую акварель и принялась разрисовывать крылья бабочки с нашими лицами. Легкое головокружение все это время толкало меня в глубину моего рисунка, и я начинала понимать природу своих чувств. Кажется, со мной что-то происходило, и этим глубоким чувством в фиолетовых оттенках я была обязана Кики.

Глава 7

Сивина и Альберт держались за руки и целовались, а у меня в это время покалывало в солнечном сплетении. Я закусила губу и постаралась сдержать отвращение. Кики повернулась ко мне, и я увидела выражение ее синих глаз.

— Это история еще не закончилась, — произнесла она тихо, чтобы никто кроме меня не услышал. — Нужно понимать, что все сводится к одному. И скоро ты это узнаешь. А я воспользуюсь случаем и покажу тебе нечто удивительное. Меня пригласил на концерт мой однокурсник и друг, талантливый музыкант Марис Ивва. Думаю, что это будет неожиданным подарком для нас всех.

Альберт купил мороженное, когда мы добрались до открытой сцены города. На концертной площадке исполнители настраивали музыкальные инструменты. Мы присели на деревянные скамейки, когда Кики махнула рукой темноволосому парню на сцене, и тот приветливо ей улыбнулся.

Я почувствовала ладонь на своей руке.

— В чем дело, Анте, почему ты грустишь? — спросила Кики.

— Я хотела тебе кое-что сказать… — замялась я.

— Я знаю, у нас будет время на этот разговор.

Со сцены вдруг полилась музыка и голос Мариса Иввы:

венум кванантам аравинда-далайатакшам

бархаватамсам аситамбуда-сундарангам

кандарпа-коти-каманийа-вишеша-шобхам

говиндам ади-пурушам там ахам бхаджами

говиндам ади пурушам там ахам бхааджйами

говиндам ади пурушам там ахам бхааджйами

говиндам ади пурушам там ахам бхааджйами

ангани йасйа сакалендрийа-вритти-манти

пашйанти панти калайанти чирам джаганти

ананда-чинмайа-сад-удджвала-виграхасйа

говиндам ади-пурушам там ахам бхаджами

говиндам ади пурушам там ахам бхааджйами

говиндам ади пурушам там ахам бхааджйами

говиндам ади пурушам там ахам бхааджйами

Марис Ивва пел завораживающим голосом на каком-то не понятном мне языке.

— Он поет не на латышском? — спросила Сивина.

— Нет, это древний язык, самый первый язык Вселенной, — отвечала Кики.

— А о чем эта песня? — тихо спросила я, так чтобы не привлечь внимание Сивиной, которая постоянно вертелась, кладя руку на колено Альберту и повторяя: «я танцевать хочу, я танцевать желаю».

— Что означают эти слова, Анте, я скажу тебе потом, а пока всецело предайся музыке и звукам. Музыка — это подарок, который сделали для нас те, кто живет в Духовном Мире, — шептала мне Кики на ухо, пока я слушала. — Бесчисленные материальные элементы Вселенной — это вибрации и звуки, чистый, гармоничный поток Законов Природы, создающий в пространстве упорядоченность и гармонию. Музыка может обладать магическим воздействием и унести в Духовный Мир, поэтому лучше всего слушать ее сидя удобно с закрытыми глазами. Закрой глаза, Анте.

Я прикрыла веки.

— Сейчас ты выйдешь за пределы материального мира и узришь гармонию и красоту Духовного Мира. Я буду с тобой рядом.

Я погрузилась в прекрасные звуки, откинувшись на спинку скамьи. Последнюю ночь я плохо спала, а потому меня разморило, и я стала медленно погружаться в сон.

Однако заснуть мне полностью не удавалось, так как звуки будоражили сознание, и я зависала где-то между сном и бодрствованием. Марис Ивва пел долго, и почти не делал пауз, подыгрывая на интересном инструменте, позже Кики рассказала мне, что это физгармония — самый древний инструмент и он из Духовного Мира. На сцене рядом с ним сидели еще несколько девушек в разноцветных шелковых платьях, они подыгрывали ему на звенящих тарелочках, справа в углу расположился юноша, он играл на «дынеобразном» барабане, который висел на толстом поясе у него на шее. Создавая ритм, я быстро погружалась в странное состояние, которое неожиданно склонило меня в полусон-видение.

Яркие образы вдруг привстали перед глазами, и я поняла, что вылетела за пределы бытия. Я еще не знала где нахожусь, а потому по инерции искала Кики, ведь последняя кого я слышала была она, и именно она рассказывала мне про эту чудесную музыку. В конце концов, она очутилась перед моим взором, но была совершенно иная, чем я привыкла ее видеть. Она протянула мне ладонь, и я взяла ее.

Когда я обернулась, то обомлела от той картины, что раскинулась передо мной.

Бесконечные просторы Вселенной открыли свои объятия. Маленькие планеты светились ярким светом, освещая беспредельное пространство, по которому мы летели. Мы держались за руки, и теплота наших ладоней передавалась, словно электричество, согревая тела. Кики была необычно одета, и я сразу не поняла, что эта странная одежда на ней с золотистой каймой привлекает мое внимание. Легкая и тонкая ткань зеленого цвета, обмотанная вокруг стройного тела, придавала ей столько женственности и изящества, которого раньше я никогда не замечала в ней. На мне была точно такая же ткань, только желтого цвета. Это было необычайно нежное одеяние, вызывающее самые приятные ощущения прикосновения к телу. Она сидела на нас так естественно, будто то была вовсе не одежда, а часть нашей кожи.

Дымки облаков собрались пониже нас и клубились, подталкивая друг друга, а поверх них перекатывались прозрачные шары, похожие на хрустальные планеты. Миллионы сверкающих звезд, похожих на огромные стразы, хаотично разбросались небольшими кучками в пространстве. Фигуры вычурной формы зависли в воздухе, танцуя и кружа вокруг собственной оси.

Я остановилась, чтобы взглянуть на эту прекрасную картину, и Кики почувствовала натяжение моей ладони и тоже остановилась. Мы застыли в невесомости, паря и любуясь раскинувшейся поляной, населенной невиданными космическими объектами. Цвета, краски и свечение вокруг них были настолько невообразимыми, что пересчитать все оттенки было невозможно, и едва им уступало количество форм и размеров.

— Здесь собраны все оттенки цветов, какие есть во Вселенной, — сказала Кики.

— Я не могу в себя столько вместить, — растерянно ответила я.

— Вместить это можно только с помощью чувств, и я попробую быть твоим проводником. Но для этого тебе нужно открыть свое сердце.

Она подтолкнула меня к себе легким движением. Ее тепло усилилось, излучая немыслимое притяжение, которому я не могла сопротивляться.

Заключив меня в объятия, она сказала:

— Сейчас я прикоснусь к твоему сердцу.

У меня не было времени подумать над этим. Прекрасное лицо Кики приближалось ко мне, и я закрыла глаза. И вот к моим губам прикасается что-то легкое, теплое, нежное, мягкое, влажное. И я осознаю, что это касание откликается в моей груди. Оно обжигает меня сладкой болью, вмещая всю гамму цветов и оттенков Вселенной, разбивая мое сердце вдребезги. А потом губы Кики сливаются с моими, накрывая меня сладкой негой, которая успокаивают эту боль. Мы сливаемся друг с другом и растворяемся во Вселенной, потерявшись в ее бесконечности.

— Анте, проснись! — похлопала меня по плечу Сивина. — Концерт закончился.

Я открыла глаза и посмотрела на профиль Кики. Во мне выросло чувство всепоглощающей беспомощности. Я хотела встать, но бессилие сковывало ноги.

— Тебе плохо? — заволновалась Кики.

— Я не могу встать…

— Идите домой, а я посижу с ней, — обратилась она к Сивиной. — Анте очень впечатлительная, похоже эта музыка очень ее поразила.

Они с Альбертом обрадовались, что мы не будем им мешать и побрели в сторону дома Альберта, где бывали уже ни раз.

— Анте, дорогая, я понимаю, что ты чувствуешь, — Кики прикоснулась к моим плечам.

— Не понимаешь, — взволнованно сказала я. — Пожалуйста… выслушай меня…

— Тебе надо успокоиться, — Кики попробовала успокоить меня, видя, что я на грани.

— Кики, я люблю тебя! — Мои слова были похоже на молитву. Теперь я была полностью в ее власти, готовая сделать что угодно, чтобы снова попасть туда, откуда мы только что прилетели.

И она ласково взяла меня за руки, нежно заглянув в глаза.

— Я коснулась твоего сердца.

— О… — выдохнула я.

— Мы были в Духовном Мире.

— О Боже! — воскликнула я.

— Остановись, дорогая, — Кики нежно положила свои руки мне на плечи. — Я давно знаю, что ты испытываешь ко мне чистую беспримесную любовь, в которой нет вожделения и зависти, нет корысти и желание наслаждать свои чувства.

Я смотрела на нее во все глаза и была счастлива, как никогда.

— Не смогла бы ты полететь со мной в Духовный Мир, если бы хоть капля грязи прилипла к тебе, — говорила Кики, нежно взяв мои ладони, мое сердце трепетало от радости. — В мире у каждой души есть родственная душа, к которой она тянется и с которой они проходят слияние сердец. Помнишь, ты рисовала картину «Джентльмен и дама»? Я тогда рассказала тебе, что в прошлом воплощении мы любили друг друга. Мы с тобой — родственные души.

— Я знала!

— В Духовный Мир попасть не просто, могут только по-настоящему искренне любящие души, в которых есть только одно желание — чтобы другие были счастливы. Теперь я знаю, ты, Анте, чиста и чувства твои ко мне возвышенные.

Она обняла меня и на мои глаза навернулись слезы.

— Моя дорогая Кики, — молвила я. — Моя родственная душа.

— Да, моя дорогая Анте, — отвечала она с трепетностью.

Я плакала и это были слезы высшего счастья, потому что я любила, любила впервые в жизни. Кики вытирала мне слезы ладошкой, и я видела, что и в ее глазах стояли такие же слезы счастья и любви.

— Я хочу, чтобы мы всегда были вместе. Я отдам тебе свое сердце, свою душу, все, что ты захочешь, мне ничего не надо, лишь бы ты была счастлива! — молвила я сквозь слезы.