Бесплатный фрагмент - Пространство

Облачно

— А ты видел падающие звёзды с неба? Они как стая ракет взмывали в небо, одна за другой… и падали, падали, падали… Так что, мозгоправ? Ты видел?

— Мистер Джонас, я не видел никаких падающих звёзд, и весьма скептически отношусь к таким моментам, вы уж простите.

— А за что я плачу тебе тогда? За то, чтобы ты свой скептицизм засунул в задницу, не важно в чью. Я хочу говорить о звёздах — так поддержи разговор, старина. Не будь одним из тех ублюдков, к которым я ходил на консультации.

— Карл Лори и Патрик Квинз, на мой скромный взгляд, прекрасные специалисты. Зря вы так.

— Ещё раз. Я плачу вам, докторам, за разговоры, а не за умные фразы, или что вы там лепечите. Попытка номер два: как тебе падающие звёзды? Ты их видел?

— Нет, я не видел падающих звёзд, мистер Джонас. Но я более чем уверен, что они прекрасны, как вы и говорите.

— Прекрасны… — Коул Джонас барабанил пальцами по столу так, словно на фортепиано играли «Времена года» Баха. — А всё потому, что вы, чёртовы психотерапевты, не смотрите в небо. Тебе достаточно дебилов в день, я правильно понимаю? Всякие же уроды приходят и жалуются на свою никчемную жизнь. Ну а я простой человек, со своими заморочками насчёт неба и звёзд. Но я тебя уверяю, посмотрите хотя бы один раз в небо, и ты не пожалеешь!

— Сегодня облачно. Сомневаюсь, что на балконе вечером увижу хоть одну звезду.

— Да чёрт с ним, с небом! У тебя есть дома камин?

— К сожалению, нет.

— Так выходи на улицу, разведи огонь и сделай прямо там потрясающее жаркое из говядины. А в процессе обрати внимание на потрескивание огня, на его цвет, аромат, тепло. Не хуже, чем звезды, уверяю тебя!

— Надо попробовать как-нибудь. Не хотите поговорить о жене?

— К чёрту жену, мне хватает любовниц. Она умерла практически год назад, разве мне мешает ее смерть? Знаешь, в мой-то солидный пенсионерский возраст я все-таки имею право на отдых, в конце-то концов! А о жене поговорим, когда я вломлюсь к тебе домой, и трахну твою у тебя на глазах, старина.

— Ваше поведение выходит за рамки, мистер Джонас.

— Да шучу я, шучу. Шуток что ли не понимаешь? Купи себе журнальчик с анекдотами, и повышай уровень юмора в своей головке. Да, можно говорить о моей жене, но я устал. А раз ты не намерен поболтать со мной про звёзды, то я пошёл.

— Время нашего сеанса ещё не подошло к концу. Может, попробуем переключиться? Расскажите, как вы переживаете свой стресс? Вам действительно помогает взгляд в небо и наблюдение за костром?

— Пошёл к чёрту. С меня хватит.

Коул с досадой вскочил с мягкого кресла, и медленным шагом направился к выходу. Услышав вслед пожелания доброго здравия, мужчина поморщился и вышел за дверь.

На улице действительно было облачно — вот, что обнаружил мужчина, выходя из медицинского центра.

Оказавшись дома, пожилой мужчина скинул пальто в руки дворецкому. Чопорно кивнув, Коул направился в кабинет.

— Моя жена… моя жена… — подойдя к большому комнатному зеркалу, мистер Джонас расплакался. Любые походы к психотерапевтам, которые ему ежедневно советовали сыновья по фейс-тайму, не помогали. И он продолжал ходить все к новым и новым врачам под натиском сыновей, убеждая себя, что так они отстанут. — Она умерла, она меня бросила, грёбаная сучка! — треснув по зеркалу, мужчина на секунду удивился пронзившей его боли в кулаке, а затем принялся с еще большей яростной дубасить стекло — К чёрту ваших психоаналитиков — дегенератов, к чёрту всех! Зачем покидать меня, зная про мое больное сердце? Зачем оставлять записки по шкафчикам, в которых ты рисовала смешные фигурки нашим внукам? Зачем мне жить, если ты не рядом? И зачем умирать, если нет гарантии, что мы с тобой встретимся там, а не останемся флаконами с прахом у сыновей?

Неожиданно порывом ветра распахнулись балконные двери. Коул направился на балкон, чтобы закурить сигарету.

— И вправду, облачно…

Клуб анонимных оправданий

Меня зовут Элан. И я расскажу вам свою историю.

Все началось семь лет назад, тогда, когда моя жизнь была похожа на самый кошмарный ад. Так мне совершенно точно казалось. С самого детства во мне пытались взрастить различные ценности, которые я по большей мере считал стереотипными: нужно много работать, чтобы прокормить семью, и нужно уделять время семье, потому что это — самое главное в жизни. Да-да. Все это вызывало во мне единственное желание: показать средний палец, демонстрируя пренебрежение. Именно поэтому сложилось так, что к двадцати годам своей жизни я ненавидел работать, и ненавидел своих родных. А родители старательно поддерживали во мне это чувство. Моя тяга к видеоиграм тщательно пресекалась в попытках заменить ее языками, баскетболом, фортепиано. Я чувствовал себя никчемным, не оправдывая чьи-то ожидания. А своих у меня и вовсе не было.

В глубине души я чувствовал, что достоин лучшей жизни, чем имел, что у меня должно быть больше денег, больше связей, чем имел я и моя семья. Я предполагал, что должен иметь хотя бы минимальный набор молодого парня — машину и приставку, а мои родители из этого могли себе этого позволить только последнее, что они постоянно мне и повторяли. В определенный момент я принял решение жить один, и каким-то чудесным образом смог наскрести себе денег на съем квартиры.

Моя девушка Элли стала жить со мной, и тут ад возродился в полной мере. Она все время что-то от меня требовала, повторяя изо дня в день: «Элан, иди работать, мне сложно тащить все одной!», «Элан, убери квартиру, пока я хожу за продуктами!», «Элан, не кидай носки на пол!», «Элан, помой тарелку!». Эти фразы никогда не теряли свою актуальность, и мне приходилось жить под натиском упреков и замечаний. Родители постоянно мешали нашим отношениям, во всем поддерживая Элли, и в конечном итоге мы с ней расстались. Отец и мать считали, что всему виной моя лень, но я много раз объяснял им, казалось бы, элементарные вещи. «Если бы у меня не болела спина, я бы был лучшим в баскетболе, но я не могу!», «Мне сложно убирать квартиру, и вообще-то врач поставил мне остеохондроз!», «Я не могу идти работать, для физического труда я недостаточно здоров, а для работы в офисе или у меня нет образования!». Дискуссия приводила к тому, что все это — лишь обычные отговорки, но я знал, что мои возможности не позволяют жить так же хорошо, как живут другие люди.

В то время я имел близкого знакомого, которого я мог даже назвать приятелем. Мы с ним познакомились в баре, где я выпивал пиво по вечерам. Клэй, как я узнал, имел похожие проблемы в собственной жизни, и после нашего первого общения я нашёл в нем что-то вроде родственной души, своего человека. Мы очень много и долго пересекались, играли в приставку, пили пиво и что покрепче, наблюдали за танцовщицами в баре по входным, засовывая им небольшие купюры в трусики каждый раз, когда чрезмерно напивались. Это и была моя жизнь.

Но в один из вечеров все изменилось. Это был день, когда Клэй пришёл ко мне с ящиком пива, и заговорил прямо с порога:

— Элан, чувак! Я нашёл потрясающее место, просто офигительное! Ты просто обязан завтра пойти туда со мной!

— Что за место? — спросил я, не отрываясь от приставки. Если честно, Клэй постоянно находил «офигительные» места, которые на деле оказывались малоинтересными квестами, сходками любителей пива, конкурсами «Кто быстрее всех съест бургер?!» и всякое подобное. Он как раз из той категории людей, которых это интересует, а я скорее из тех, кто крутит пальцем у виска на столь неоднозначные предложения, но по настроению может и заскочить, но с условием «ла-а-адно, только на пять минут».

— Это просто бомба! Элан, я не буду ничего говорить, но я чувствую, что это место изменит наши с тобой жизни!

Я оторвался от приставки и косо посмотрел на него. Похоже, что Клэй говорит на полном серьезе.

— Хорошо, завтра мы сходим туда, но сейчас я хочу пить пиво и играть в мортал комбат.

— Чувак! Я думаю, что ты не пожалеешь!

На следующий день, примерно в половину пятого вечера мы отправились в это «офигительное место». Оно находилось на краю Ашвилла — небольшого города, где я живу, и поэтому Клэю пришлось взять машину отца. Местонахождение «места» меня немного насторожило.

— Клэй, тут не распространяют наркотики? Я не хочу сесть за решетку.

— Успокойся, чувак, мне про него все рассказали, это настоящий шедевр! И никаких наркотиков.

Мы припарковались у небольшого двухэтажного здания из красно-желтого кирпича. На вид ему было лет сто или двести, а около входа стоял контейнер с мусором, из которого воняло так, словно там похоронили далеко не первый десяток кошек или крыс. Едва почувствовав невыносимый смрад, желудок под действием провокации решил выпустить наружу мой обед. Когда меня стошнило, я вытер рукавом рубашки остатки желудочного сока с примесью картошки фри, а затем зашел внутрь, вслед за Клэем. Коридор первого этажа был пуст. Я поочередно заглядывал в комнаты, отметив, что те тоже пустовали.

— Элан, нам на второй этаж!

— Я тебя понял.

На втором этаже была ярко-фиолетовая дверь среди всех остальных, серых дверей. Я заметил, что она была практически новая, и выглядела так, словно ее сделали из пластика. Клэй дернул черную ручку. Дверь пронзительно заскрипела, словно мы влезли на давно заброшенный чердак, но легко поддалась. Из комнаты заструилось не менее яркое чем дверь фиолетовое свечение. Клэй поманил меня пальцем.

— Чувак, ну ты чего встал? Пошли!

После того, как Клэй зашёл внутрь, погрузившись в свечение, я после недолгих колебаний зашёл вслед за ним.

Передо мной предстала огромных размеров комната с высокими потолками, которые я даже не мог разглядеть, поднимая взгляд — настолько сильно все вокруг находилось в густом фиолетовом свете. Мне вдруг стало жутко и любопытно одновременно от этого странного явления. Неожиданно в этой мгле я стал видеть очертания людей. Их было так много, что я совершенно не мог понять одну вещь: как такое маленькое, казалось бы, пространство, каким-то образом вместило в себя удручающее количество народа?

Из фиолетовой густоты показалось лицо Клэя, и я потерял свою мысль.

— Чувак, сейчас начнётся! Нужно быстрее занять места, чтобы было хорошо слышно.

— Что слышно? — я пока не понимал, что происходит. На полу было выстелено множество темных, серо-черных ковров, на которые люди то и дело присаживались. Наблюдая за действием окружающих, я заметил, что ковры были расположены по круговой линии, и люди то и дело садились лицом к середине образованного коврами круга.

— Все увидишь, не торопи события. — Клэй странно причмокнул, погрузив нижнюю губу в рот, а затем взял меня за руку и потянул к коврам. Я молча пошёл с ним, то и дело задевая сидящих на коврах ногами.

— Простите… извините… простите…

— Элан, хорош тебе извиняться, им всем по барабану. Да и у тебя есть оправдание — они сами уселись таким образом, что хрен пройдёшь!

— Да… возможно, ты действительно прав.

Но что-то в его фразе показалось мне странным. Возможно, не в самой фразе, в интонации, с которой он ее произнес. Я попытался разглядеть лицо Клэя в фиолетовой густоте, но едва ли это представлялось возможным.

Когда мы нашли свободные ковры, то как можно быстрее уселись на них: видимо, я поддался массовому желанию занять места. Вокруг нас продолжали ходить люди, нервно шаркая обувью в поисках свободных ковров.

В начале шестого вечера все вокруг наконец уселись. В центр огромного круга из сидящих на коврах людей вышел человек. Он был одет просто — белые брюки и серая футболка в клетку. Когда он заговорил, я внимательно прислушался.

— Добрый вечер! Приветствую вас, дорогие мои, в клубе анонимных оправданий!

Пространство загудело приветствиями. Несмотря на то, что комната всё ещё была заполнена тем же густым, фиолетовым свечением, центр круга, в котором говорил этот человек, было достаточно хорошо просвечено, и поэтому мужчину было видно практически идеально. Всё, за исключением лица.

— Это — Эдвард Киви. — зашептал мне на ухо Клэй. — Один из самых известных людей двадцать первого века.

— Понятно… — сказал я, ничего не понимая. Голос этого Эдварда казалась мне смутно знакомым, но сочетание имени и фамилии ни о чем мне не говорило: этого человека я явно не знал. Так в одном ли с Клэем веке мы живем?

После утихшего гула приветствий Эдвард продолжил говорить.

— Я очень рад, что людей становится больше и больше день ото дня. И рад поприветствовать новых членов нашего клуба! Для тех, кто не в курсе, сейчас всё поясню. Меня зовут Эдвард Киви, и я являюсь основателем данного клуба. Целью создания была сверхценная идея о том, что каждый поступок, поведение, слово, действие, мимика, рукопожатие… абсолютно все производимые человеческими факторами взаимодействия между людьми имеют своё оправдание. И как я выяснил — это действительно так. Вы согласны, дорогие члены клуба?

Люди в один голос начали кричать «Да-а-а!», сопровождая возгласы громкими аплодисментами. Всё ещё непонимающий сути происходящего вокруг, я машинально тоже начал хлопать, когда Клэй ткнул меня локтем в бок.

— Хорошо, что вы со мной согласны. Я вам приведу простой, но интересный пример. Представьте, как хозяин кота изо дня в день обижает своего питомца: дергает за хвост, пинает, бьет руками, трясёт за шкирку. Кот терпит, терпит… в конце концов, у животных есть чувство самозащиты, что приводит к тому, что кот отвечает на задирания своего хозяина, царапая ему руки. Вот теперь кто-нибудь из вас скажет мне, имел ли кот право царапать своего хозяина? Кто ответит?

— Я отвечу… — На другой стороне круга встала девушка. Едва ли ее было видно, но по голосу пол определился моментально.

— Представься, дорогая.

— Мелисса.

— Умница, Мелисса… А теперь говори!

— Кот… кот имел право оцарапать… хозяина… — по интонации голоса стало заметно, что девушка сильно нервничала. — У него было оправдание.

— Какое же?

— Его обижали! — голос девушки начал срываться. — Это чудовище издевалось над котом, тем самым котом, который любил эту тварь, и ничего плохого ему… он ему ничего не сделал… а человек обижал его, и получил по заслугам! — Мелисса сорвалась на крик. — Вы считаете, я не права?! Не права?!

— Мелисса, ты совершенно права. У кота было оправдание. Присаживайся.

Я пока слабо соображал, что же всё-таки происходит вокруг. Я попытался спросить Клэя, нагнувшись к его уху с незаданным вопросом, но он дернулся от меня, будто я был раскалённым утюгом, а затем с недовольным «тшшш!» приложил указательный палец к губам, и снова переключил внимание на оратора. Очертания девушки скрылись в толпе, и Эдвард Киви продолжил свою агитационную речь.

— Дорогие мои, это пример обычного оправдания. У Мелиссы, которая нам только что отвечала, есть свой пример из жизни. Позволишь рассказать? — Эдвард обратился к Мелиссе.

— Да, конечно… — послышался негромкий ответ из густоты.

— Хорошо. — Эдвард причмокнул, и я был готов поклясться, что точно также причмокнул сегодня Клэй. Я даже попытался разглядеть лицо рассказчика, чтобы убедиться, что он заглотил нижнюю губу таким же образом, как и Клэй, но в фиолетовом тумане это было невозможно. — Отец и мать обижали Мелиссу. Они были плохими родителями, заставляли делать то, что она не хочет, есть ту еду, которую она не любила, общаться с родственниками, с которыми ей осточертело видеться… они каждый день давили на Мелиссу, навязывая ей против ее же воли свой образ жизни. Мелисса в данном случае — кот. А родители — хозяин-обидчик. Как нужно было поступить Мелиссе?

Со всех сторон послышались ответы.

— Убить!

— Зарезать!

— Задушить!

— Пристрелить!

— Уничтожить!

По телу пробежались мурашки. Мне не послышалось? Эти люди призвали… к убийству?

— Хорошо, вы все молодцы! — Эдвард продолжал говорить, словно он не услышал ответы. Так, будто темой обсуждения были милые котята на Youtube, мило шевелящие лапками. — Очень хорошо. Следующий пример — мой. Как вы все, а точнее, большинство из вас, знаете, меня обвинили в совершении тяжкого преступления. Я был приговорён к пожизненному заключению в тюрьме Алькатрас. Но, среди моих союзников и членов клуба нашлись те, кто помог мне сбежать по дороге. — Эдвард сделал многозначительную паузу, во время которой я нервно сглотнул. — Я не совершил ничего того, что нельзя было оправдать. Те, кто со мной с самого начала, наверняка знают о моем тяжёлом детстве. Тем не менее, настало время рассказать вам всем про него. Я рос без родителей, в семье, состоящей из моей родной бабушки, дяди — брата отца, его жены, двух старших кузенов. С самой смерти моих родителей они вели себя со мной ужасно… дядя насиловал меня по ночам, когда все крепко спали, и запрещал говорить о том, что он со мной творит, обещая при непослушании вырезать из меня все внутренности и скормить птицам. — Эдвард замолчал на пару секунд, а я тем временем никак не мог отойти от услышанного. С изрядно вспотевшего лица скатилась капля пота. — Мои кузены брали меня с собой на охоту в лес, но с тем условием, что я буду дичью. В пять лет я понятия не имел, что такое дичь, но когда впервые пошёл на охоту, то меня просветили. — Эдвард снова замолчал, и мне показалось, что его голос задрожал. — Они стреляли мне по ногам, по рукам, по животу, по спине… в общем, по всем уязвимым местам ружьем, заряженным солью, потому что я был «косулей». Они давали мне фору для того, что бы я смог спрятаться, а затем ходили по лесу, крича противными голосами «Ко-о-о-осуля, вы-ы-ыхо-о-оди-и-и!». В первую охоту я не знал, что выходить было нельзя.

Эдвард прекратил говорить. Возникла неестественно долгая тишина в комнате. Я почувствовал, к меня всего трясло то ли от страха, то ли от шока, или, что вероятно, от всего сразу.

— Дорогие мои, это был ужасный период моей жизни. Но я справился с ним. Двадцать лет назад я зарезал своего дядю, его жену, двух своих кузенов… — Меня передернуло от услышанных слов. — Бабушка умерла во время этого процесса от сердечного приступа. Они все были соучастниками одного большого преступления против меня, и потому я сделал то, что сделал. Они сами виноваты во всем, ведь каждый из них знал о преступлении против меня, но молчал. Через три года после своего первого масштабного убийства я стал вершить правосудие. — Эдвард говорил так, что я не видел его лица, но чувствовал улыбку в голосе. — Мы с моим лучшим другом из убойного отдела полиции находили преступников, которые были в базе данных в статусе не пойманных. Мы выслеживали там, где они залегли на дно, и кончали их вместе с их семьями, которые тоже были соучастниками. — Эдвард сделал паузу. — И, как вы теперь поняли, у меня есть оправдание своим действиям. Я — жертва жестокого детства, у меня есть глубокие психологические травмы… моя душа искалечена, и потому я имел и имею право поступать так с людьми, которые нарушили закон, а так же с их семьями, которые покрывали преступления…

Эдвард продолжал что-то говорить, но я перестал его слышать. В голове обрывки воспоминаний соединились воедино, а затем нарисовалась эта страшная картина.

Да, Клэй был прав — этого человека знают все.

За пять лет до нашей встречи все новости были забиты Эдвардом Киви и огромном числе жертв, которые были на его счету. Это лицо постоянно мелькало в передачах: Эдварда постоянно снимали на камеру в зале суда, а его реплики в суде постоянно прокручивали новостные каналы. Вот почему его голос показался мне смутно знакомым. Тогда я был совсем подростком: мне было пятнадцать лет, и все это казалось таким далёким и нелепым… а теперь вот он, сбежавший и пропавший без вести Эдвард Киви, которого до сих пор разыскивают по всем штатам США.

— Теперь вы понимаете, что у всего есть оправдание? Кот не виноват в царапинах, ведь его хозяин первый его покалечил. Вы достойны лучшей жизни, и не ваша вина, что вам ее не дали. На вас косо посмотрели? Ударьте! У вас всегда есть оправдание! Я ведь прав, дорогие мои?

Зал загудел. Я повернулся в сторону Клэя, который истошно орал: «Да-а-а-а, Эдвард Киви, да-а-а!», и мне стало чертовски страшно. Так страшно, что я был намерен пустить струю мочи прямо себе в штаны или обделаться прямо там. Хотелось сбежать из этого дикого места как можно скорее, но я боялся даже пошевелиться. Тем временем Эдвард продолжал говорить.

— А теперь перейдём к новичкам. Кто из впервые посетивших сегодня нас хочет рассказать свою историю?

— Можно? — услышал я рядом с собой, и я с ужасом осознал, что вызвался Клэй.

— Конечно можно! Вставай, представься.

— Здрасте всем! Меня зовут Клэй.

Со всех сторон послышались аплодисменты. Я тоже стал хлопать с неожиданно четким пониманием того, что лучше сделать вид, что я — такой же, я — в толпе. Эти люди пугали меня, заставляя подчиниться обстоятельствам и осознать всю беспомощность своего положения. И самое паршивое, что Клэй, которого я знал достаточно долго, с безумным восторгом восхищался всем, что происходит.

— В детстве меня постоянно обзывали косоглазым. Когда родители сделали мне операцию, этот дефект был исправлен, но кличка все равно осталась. — я наблюдал за Клэем, вникая в каждое его слово. — Однажды меня избили одноклассники. Им было мало обзывать меня, они хотели искалечить меня так, чтобы я не мог ходить. Каждый из этой банды ублюдков пинал меня ногами, бил палками… Общими усилиями они сломали мне руку, изрезали лицо и оставили сильнейшие гематомы. Они тушили об меня бычки, а пока двое держали мое лицо, не давая закрыть рот, третий ссал мне прямо в глотку. И знаете что? Мои родители после случившегося даже не подали на них в суд, потому что мои обидчики — это детишки «шишек» Ашвилла, они считались неприкосновенными. — Клэй нервно сглотнул, и мне на секунду стало его жаль. Страх сменился желанием похлопать его по плечу, и сказать, что я — его друг, и поддержу его лучше, чем кто-либо в этом безумном клубе. — Когда я закончил школу, то отомстил им по полной программе. Я выбрался ночью в маске, обойдя дома каждого из них, и прирезал их поодиночке, как свиней.

Меня резко бросило в пот. От жалости не осталось и следа. Парализующий страх словно заполз внутрь меня, и я ощутил, как шевелятся мои мозги. Ощутил физически. Что здесь происходит, черт возьми? С кем я пил пиво все это время? Что за человек вообще, этот Клэй?

— Ты молодец, Клэй. Это твоё оправдание — подонки из года в год мучили тебя, избивали. Ты им просто ответил. Но ведь ты знаешь, что твоему поступку есть оправдание, верно?

— Я абсолютно уверен, что я был достоин лучшего отношения к себе, я верю в это… верю! У меня есть оправдание — они унижали меня, а я… я… не заслужил этого!

— Хорошо, Клэй, садись.

Когда Клэй сел и взглянул на меня с безумной улыбкой, я чуть было не сорвался с места и не побежал к выходу. Но тело застыло в ступоре, я не мог пошевелить даже пальцем. Лицо горело, а внутрь головы ворвалась ужасающая болью мигрень. Клэй начал тыкать в меня локтем, и шептать:

— Чувак, сейчас ты встаешь и рассказываешь, не проспи! Это твой шанс получить оправдание!

Я ему ничего не ответил. Меня трясло так сильно, что был даже слышен звук стучащей челюсти. Казалось, будто мои зубы пытаются наиграть какую-то мелодию.

— Есть ещё новички сегодня?

Клэй начал более яростно тыкать меня в бок, от чего меня затрясло ещё сильнее. Животный страх парализовал меня полностью, и я попытался закрыть глаза, чтобы самый кошмарный в моей жизни сон закончился. Но я так и не смог проснуться у себя дома в кровати. Послышался голос Клэя:

— Вот он, новичок, он просто стесняется!

— Вставай, не бойся, мы не кусаемся. — Я поднял глаза и увидел сквозь фиолетовую мглу лицо Эдварда Киви. Он стоял почти рядом, и я ясно увидел его пристальный, буквально сканирующий взгляд. Он улыбнулся в попытке разрядить обстановку, и сделал пригласительный жест рукой.

— Тебя никто не осудит. Все, абсолютно все имеет оправдание. Представься.

Если честно, то я даже не понял, каким образом мне удалось подняться на ноги. Возможно, это Клэй меня поднял, а может я встал своими силами, поддавшись инстинкту самосохранения. Мне нужно было говорить, нужно, иначе меня никто и никогда не отпустит из этого чертового клуба. Язык онемел, но когда я предпринял попытку что-то сказать, изо рта стали постепенно вылетать слова.

— Меня… зовут Элан. — голос дрожал, но я пытался взять себя в руки. Нужно было делать вид, что все безумие вокруг — это нормально, что бы эти люди не накинулись на меня с ножами. — Я… у меня…

— Элан, мы все рады тебя здесь видеть!

Комната вновь наполнилась звуком хлопающих рук. Преодолев первый этап нервозности, я неожиданно сам для себя решил продолжить.

— Я… живу обычной жизнью. Не работаю… у меня есть на это причины — больная спина…

— Молодец, Элан! Есть что то ещё? — Эдвард не отводил ни меня взгляд ни на секунду, и у меня в голове неожиданно возник вопрос.

— У меня обычная жизни, правда… — я старался говорить без дрожи в голосе. — И у меня есть вопрос… — Секунду поколебавшись, я просто выдал. — А какое оправдание у хозяина кота?

Комната погрузилась в громкую тишину. Отсутствие звуков погрузилось в нечто мрачное, больное, преломляющее сознание. Я чувствовал на себе взгляд всех присутствующих, хотя большинство меня даже не видело сквозь свечение. И тогда я решил, что в этот момент меня точно убьют. И как у них заведено — безо всяких оправданий.

— Ты задал правильный вопрос, Элан. Я тебе на него отвечу. — Я выдохнул, а Эдвард тем временем продолжал. — У хозяина кота была тяжёлая жизнь — родители унижали его, маленького мальчика, ругали за мелкие шалости. При этом, никто из старших никогда не уделял ему время на ласку и заботу. Когда мальчик вырос, то на работе коллеги не желали общаться с ним: подтрунивали, оскорбляли, разносили грязные сплетни. Этот выросший из зашуганного мальчика мужчина был очень одинок. От безвыходности он завёл кота, который не избавил его от этого всепоглощающего одиночества. И человек стал привлекать кота таким вот способом, ведь даже кот — всего лишь кот! — не обращал на него никакого внимания, словно его хозяин — совершенно пустое место. Так вот, мужчина, причиняя боль коту, пытался обратить его внимание на себя, чтобы избавиться от внутренней боли. Это и было его оправданием. Теперь ясно? — Эдвард не сводил с меня глаз.

— А… а ваша семья? Ваш дядя, который… насиловал вас… кузены, которые устраивали на вас охоту… я не понимаю…

— У них есть свои оправдания. Моего дядю, когда тот был малышом, избивал и насиловал собственный отец. Это покалечило его психику. Естественно, он не хотел быть таким, как его отец, ведь это такое безумие — поступать так с собственными сыновьями… хотя желание было невыносимым… А когда мои родители погибли, он взял меня под опеку, чтобы предаваться своим утехам. Мой дядя — всего лишь жертва насилия. А мои кузены, выросшие под влиянием моего дяди, просто оказались заложниками обстоятельств, когда дядя просто избивал их, как когда-то бил его самого отец. Мои кузены вымещали злобу на мне, и имели на это полное право.

— А как же одноклассники Клэя?

— Я не знаю их судеб, но, могу предположить, что они хотели самоутвердиться. Подростки — что с них взять?

— Я… я понял…

— Тебе по прежнему нечего нам рассказать?

— Я рассказал все.

— Хорошо. — Эдвард развернулся и пошёл обратно в центр круга. — Поаплодируем Элану!

Когда мероприятие закончилось, и люди буднично стали покидать комнату, я вышел вместе со всеми с полным ощущением понимания всего, что происходит. Мы сели в машину, и Клэй стал без остановки делиться со мной впечатлениями. Но я не слышал, так как был глубоко погружён в свои мысли. Доехав до моего дома, Клжй предложил пропустить по стаканчику в баре напротив. Я отказался, сославшись на усталость.

Закрыв за собой дверь в квартиру, я позвонил маме.

— Ма, привет. Помнишь, ты говорила, что миссис Джонас искала садовника? Мне нужна работа.

Черт, я совершенно не умел работать в саду. И я не начал новую жизнь с понедельника. Помню, словно это было вчера, что тот день, проведённый в клубе анонимных оправданий, был вторником.

С Клэем мы с того дня больше не виделись. Его номер был недоступен, а в его съёмной квартире никого не было. Пусто. Когда с непонятным мне бесстрашием я решил проведать тот самый клуб, то приехав на своем новом (поддержанном и дряхлом) кроссовере я не обнаружил того двухэтажного здания из красно-желтого кирпича. Пустырь. Никаких фиолетовых дверей, черных ручек, густого фиолетового свечения. Даже контейнера, из которого сочился запах дохлых кошек, я не обнаружил.

Это было то самое место. Но оно было совершенно пустое. Странно, но я совершенно не удивился — то событие с тех пор казалось мне далеким сном.

Я вспомнил это не просто так. Сегодня, в один из очередных вторников, как раз спустя семь лет после посещения клуба, я получил письмо на свой новый почтовый адрес. Конверт был практически пустой. Внутри оказался лишь листок с одним единственным вопросом.

«Ты все ещё не нашёл себе оправдание?»

Альтернативный вариант

Полноватая блондинка лет тридцати пяти перестала плакать, и стерев остатки слёз рукавом рубашки, начала активно работать серым веществом, напрягая мозг. В голове было пусто, в горле пересохло, а всё тело ломило от дикого перенапряжения. Почувствовав металлический вкус во рту, Венди провела пальцами по губам, и, посмотрев на руку, обнаружила, что губа была прокусана до крови.

Она нашла маленького мальчика недалеко от своего мотеля. Он был мёртв. Его изуродованное тело с запёкшейся кровью по всей его поверхности начинало гнить, а черви понемногу начали питаться плотью. Затхлый запах далеко не свежего человеческого мяса проникал в ноздри, вызывая сильное желание вытошнить практически переваренным сэндвичем, съеденным накануне. Рядом с мальчиком был огромный муравейник, в котором активно копошились муравьи, неся микроскопические останки трупа к себе в логово.

Сначала, при виде этой картины Венди упала в обморок. Она не могла сказать точно, сколько пробыла в отключке, но когда женщина пробудилась, то начала истерически реветь, ничего не соображая: кусала губы, истошно кричала и плакала, хваталась руками за волосы и тянула их так сильно, будто пыталась избавиться от волосяного покрова. Венди всего лишь хотела сходить «по-маленькому», чуть глубже в лесополосу, потому что канализация мотеля три часа как была сломана, а сантехник всё ещё копошился в попытках наладить систему.

Женщина стала судорожно искать сотовый телефон, так как голову неожиданно посетила «гениальная» идея — вызвать полицию. Смартфона нигде не было, и Венди чуть было не рванула к мотелю, за помощью. Но не успела нога сделать шаг, как блондинку внезапно пронзила другая мысль.

«А что, если люди перестанут останавливаться в моём мотеле? Вдруг я вызову полицию, и этот труп будет показан по всем новостям? Мой мотель тогда обречен. Однозначно обречен…»