Бесплатный фрагмент - Прошлая жизнь

Глава 1. Урбсвин: город из пепла.

В суматохе повседневности я часто задумывался, доволен ли я своим нынешним положением. Образ жизни, который я веду, — это то, чего я действительно хочу? Или же я просто плыву по течению, жалея об упущенных возможностях прошлого?

Может быть, где-то остались незавершенные дела, которые не дают мне покоя? Или это просто ностальгия по беззаботным дням, которые уже никогда не вернуть?

Наверное, каждый человек хотя бы раз задумывался об этом. Не знаю, как вы, но я бы всё отдал, чтобы вернуться в прошлое…

Урбсвин — серый, застывший город, насквозь пронизанный внутренним разложением. Его улицы казались бесконечным лабиринтом равнодушия, где даже ветер дул безучастно, оставляя за собой только холод. Жители Урбсвин давно утратили что-либо человеческое — каждый был погружён в собственную скорлупу эгоизма. Им не было дела до чужих страданий, ни один взгляд не задерживался на чужой боли. Здесь не рождалась жалость, как будто сама природа вычеркнула её из сердец горожан.

Религиозные служители Этерилаизма неустанно повторяли: «Вера — единственный наш путь к спасению. Только через мир, смирение и покаяние мы сможем очистить этот город от гнили. Господь услышит нас, если мы придём к нему с чистыми сердцами.» Но их слова, пусть и проникнутые отчаянной верой, разлетались в пустоте, словно листья, гонимые ветром. Ни проповеди, ни мольбы не могли укротить хаос, царивший в душах и на улицах. Урбсвин, погрязший в собственной тьме, словно сам отверг руку, протянутую к спасению.

Будильник заверещал, разрывая паутину сна.

В кромешной тишине проклятый мистер Будильник со своим визжащим звуком снова вырвал меня из небытия. Измученный бессонницей и потоком мучительных мыслей и воспоминаний, я жаждал оглохнуть, лишь бы этот ненавистный звук больше не терзал мою и без того истерзанную душу. Но даже глухота не принесла бы облегчения. Каждый день был нескончаемой рутиной, как в фильме «День сурка». Дни, недели и годы сливались в одно серое однообразие. Ничто не менялось, и надежда на перемены таяла с каждым новым рассветом. Существование превратилось в бесконечный кошмар, из которого не было выхода.

В сумраке комнаты я боролся с пробуждением. Собрав волю в кулак, я встал и взглянул на своего извечного противника — мистера Будильника. Он стоял на тумбочке, уставившись на меня, словно ковбой в дуэли на рассвете.

Комната была наполнена лишь нашим присутствием и пронзительным визгом будильника.

В голове пронеслась мысль о том, чтобы выбросить его в окно, но я подавил этот порыв. Будильник не был виноват, он лишь выполнял свою задачу, которую я сам ему поручил.

Подойдя к тумбочке, я отключил будильник. Комната погрузилась в тишину, и я остался один со своими мыслями… снова.

Размышляя о своих мыслях, я осознал, что в свои тридцать лет остаюсь лишь взрослым ребёнком. Я не чувствую связи со сверстниками, в глубине души я — заблудившийся малыш, утративший смысл жизни где-то в прошлом. Мысли о будущем пугают меня — я не вижу его, настоящее представляется безразличным, а я застрял в воспоминаниях, словно ребёнок, мечтающий вернуться в беззаботное детство. Это абсурдно, я просто не могу признать себя неудачником. Упущенное время не вернуть, но я продолжаю гнаться за несбыточной мечтой.

Отключив будильник и оставшись в одиночестве со своими мыслями, я решил больше не медлить и шаг за шагом покинул спальню. С каждым шагом, словно преодолевая горный перевал, я приближался к уборной. Просыпаться день ото дня становилось всё труднее, и мои ноги отказывались слушаться, словно скованные невидимыми цепями. Наконец, я добрался до заветной двери и вошёл в уборную.

Зайдя в уборную, я посмотрел в зеркало и увидел малоприятное зрелище. Передо мной стояло нечто среднее между зомби и йети: небрежно подстриженная борода, мертвенно-бледная кожа, красные глаза из-за лопнувших капилляров и неестественно белый цвет лица. Но больше всего меня выделяла из толпы гетерохромия: один глаз серого цвета, другой — карий. Это было проклятие, которое делало меня изгоем и лишало возможности жить обычной жизнью.

Не в силах больше смотреть на собственное отражение, я решил умыться. Однако, включив кран, я с ужасом обнаружил, что из него не течёт ни капли воды. Выйдя из уборной, я заметил на полу чек. Подняв его, я вспомнил о своём огромном долге за воду. Уже три дня как её отключили, а я совершенно забыл об этом. Чувство вины и стыда захлестнуло меня. Я был не просто неудачником, я был обузой для самого себя.

К счастью, чувство вины моментально испарилось, когда я увидел своих жужжащих друзей. Подойдя к их домику, я вздохнул с облегчением. Да, это были они — мухи, мои верные товарищи. У них был свой небольшой домик, где жили Фели, Амич, Амор, Аттен и Кура. К сожалению, самок у них не было, просто у меня не хватило бы сил заботиться ещё и о детёнышах. Но даже без них эти мухи были моей семьёй, моим спасением от одиночества и уныния.

Противный звон будильника повторился, вызывая волну раздражения.

Проклятый мистер Будильник вновь разорвал тишину, словно мрачный вестник времени, беспощадно утекающего сквозь пальцы. Его пронзительный зов напомнил, что утро началось без меня: я всё ещё не умылся, а голодом саднящей пустотой отзывался в животе. Промедление грозило неминуемым опозданием на работу, но каждое движение тонуло в хаосе — ключи, как назло, вновь исчезли, будто нарочно прятались от меня. Я лихорадочно рылся в ящиках, глотая раздражение. Нужно выходить, нужно торопиться, но сперва — во что бы то ни стало — найти эти проклятые ключи.

После долгих поисков будильника… стоп? Что? Почему я ищу будильник? Я же должен найти ключи!

Проклятая бессонница! Я потратил уже минут пятнадцать на поиски будильника, который даже не отключил. Мысли в моей голове заглушили его звон, поэтому я его просто не слышал.

Отключив наконец назойливый будильник, я машинально заметил лежащую рядом школьную виньетку. Тряхнув головой, открыл её, и будто что-то замерло во мне — мысли и воспоминания вдруг затихли, уступив место странному ощущению пробуждения. Словно усталость, терзавшая меня последние дни, исчезла без следа. Но этот миг покоя оказался обманчивым: за ним нахлынули образы прошлого — издевательства, оскорбления, горькие и болезненные моменты, которые, казалось, я давно похоронил. Они накрыли меня с головой, но я не остановился. Перелистывал страницы, словно в поисках чего-то, чего сам не мог понять, пока взгляд не наткнулся на фотографию. На снимке я стоял рядом с другом, улыбаясь в тугую петлю прошлого. А чуть ниже, на этой же странице, лежали те самые ключи, которых я так отчаянно искал.

«Неужели мой старый лучший друг решил помочь мне?» — подумал я с горькой усмешкой. Звучало это почти абсурдно, но воспоминание о том, как он исчез бесследно в десятом классе, снова отозвалось во мне тупой болью. Мы были неразлучны, словно братья, и его внезапное исчезновение стало для меня ударом, от которого я так и не оправился. Помню, как тянулись бесконечные месяцы до конца одиннадцатого класса. Я словно был не в себе: прогуливал занятия, забывал об учебе, а в итоге провалил экзамены, хотя раньше считался настоящим ботаном. Его уход забрал с собой часть меня.

«Что бы ни случилось, спасибо тебе за всё, Эш», — прошептал я.

В тот миг, когда в моих руках вновь оказались ключи, я облачился в костюм и неспешными шагами двинулся к жилищу моих товарищей. Внутри скромного домика они взирали на меня. Я обратился к ним с обещанием: «Сегодня приду пораньше, и мы поужинаем все вместе, обещаю!» С улыбкой на устах я направился к выходу, но в душе не желал покидать стены этого пристанища, ибо там царили уют и покой, а за его пределами простирался мир суровый и неприветливый. Как я жаждал навечно остаться в этом раю, но нужда заставляла меня вновь ступить на путь, ведущий за порог. Взяв себя в руки, я распахнул дверь, и яркий свет улицы ударил мне в глаза. Несколько мгновений ушло на то, чтобы зрение приспособилось, и я, взяв в руки свой портфель, вышел навстречу беспощадному миру.

Я вышел на улицу, глотая прохладный утренний воздух, с робкой надеждой на перемены. Где-то глубоко внутри меня теплилась вера, что эта бесконечная жестокость, обрушившаяся на Урбсвин, наконец оставит нас в покое, словно тёмный кошмар, готовый рассеяться с первым светом. Я лелеял наивную мечту: однажды я проснусь юношей, в мягкой постели, утопая в солнечном свете и вкусе сладких хлопьев, и все это окажется лишь дурным сном.

Шаг за шагом я приближался к автобусной остановке, и то, что предстало передо мной, заставило кровь застыть в жилах, как в тот самый первый раз. Зрелище было невыносимым в своей жестокой реальности: пятеро мужчин, словно ожесточённые хищники, избивали на земле священнослужителя. Его безвольное тело лежало в пыли, облачение, некогда белоснежное, теперь было залито багровой кровью. Лицо, изуродованное до неузнаваемости, казалось, умоляло о пощаде даже в бессознательном состоянии.

Я лишь мог предположить, что он пытался предложить им свои священные услуги за деньги, и за это поплатился. Ужас захлестнул меня, сковав тело и разум. Перед этим чудовищным зрелищем я чувствовал себя маленьким и беспомощным, словно слабый огонёк, готовый погаснуть перед лицом безжалостного ветра.

Приближаясь к автобусной остановке, я уловил знакомые звуки голоса, зовущего меня: «Коллега, эй, дружище!» Обернувшись, я узрел мистера Смита, приближающегося ко мне.

Он подошел ко мне и спросил: «Дружище, как ты? Как жизнь?»

— Спасибо, все в порядке», — ответил я.

— Отлично. Не найдется ли у тебя времени пойти со мной?» — сказал Смит. Немного помолчав, я ответил: «Куда?»

— Да тут, рядом школа. Там учится мой сын. Ему стало плохо, и меня вызвали, чтобы я забрал его», — пояснил Смит.

Немедля я дал согласие, ибо не мог отказать тому, кто многократно протягивал мне руку помощи в стенах нашего общего места служения. Итак, мы направились в указанное им место.

Глава 2. Там, где когда-то было моё имя.

Отойдя на некоторое расстояние от места нашей встречи, я невольно остановился, глядя на знакомые очертания здания, которое когда-то называл своим вторым домом. Это была школа «Профессора Вайлда 276», хранящая в своих стенах множество воспоминаний. Именно здесь, как я позже узнал, учиться и сын мистера Смита. Он окончил её, как и я, хотя, возможно, мы могли бы оказаться в параллельных классах. Тогда мы даже не подозревали о существовании друг друга.

Мистер Смит был человеком, чьи принципы и поведение отличали его от других. Он не стремился к одобрению окружающих, не пытался выделиться или произвести впечатление. Его жизнь была простой и понятной: он желал лишь спокойствия, любящую жену, детей и дом — и всё это у него было. В отличие от меня.

Осознание этого било по мне болезненно и остро. Мы ровесники, но наша жизнь сложилась настолько по-разному. Он проживал дни в гармонии, а я, изолированный от мира, страдаю от бессонницы и нахожу утешение лишь в беседах с мухами. Нет, нет, нет они не просто насекомые — они мои друзья. Вещи не могут заменить мне того, что я потерял. Эти существа — недостающие части моей души, с ними я чувствую себя… счастливым. Или хотя бы пытаюсь в это поверить.

Ступив за порог школы, Смит тут же завязал беседу с охранником, намереваясь забрать сына. Его голос звучал спокойно, уверенно, но я почти не слушал. Моё внимание было приковано к окружающему пространству, где каждый уголок, каждая деталь казались пропитанными воспоминаниями. Внезапно мой взгляд остановился на знакомом объекте — списке отличников, висящем на стене.

Меня будто притянуло к нему. Забвение окутало меня, и я, не замечая ни Смита, ни охранника, медленно подошёл ближе. Мои пальцы едва не коснулись стекла, скрывающего список, и в этот момент меня охватил поток воспоминаний. Там, среди имен, когда-то значилось и моё. Тогда моё лицо красовалось на стене, но лишь затем, чтобы стать объектом насмешек. Безобидные на первый взгляд карикатуры в виде нарисованных усов быстро сменились более жестокими выходками. В итоге, мой портрет оказался сожжённым, словно символ того, что меня никогда и не должно было быть среди тех, кого называют «гордостью школы».

Я стоял, погружённый в свои мысли, пока не уловил странный звук. Он доносился словно издалека, будто голос человека, утопающего в глубинах, который тщетно пытается докричаться до поверхности. Голос становился всё отчётливее, постепенно пробивая толщу воспоминаний.

— Эй… Эй, ты меня слышишь? Оглох, что ли?

Я вздрогнул и обернулся. Это был охранник, настойчиво пытавшийся окликнуть меня. Его хмурый взгляд возвращал меня в реальность, холодную и бесстрастную, где моё прошлое уже давно никого не интересовало.

— Куда это ты собрался? Школьник? Учитель? Или еще один охранник? Может, ты тут работаешь? — голос охранника прозвучал резко, почти насмешливо.

— Я здесь учился, — ответил я спокойно, стараясь не показывать раздражения. — Решил взглянуть, как всё изменилось.

Охранник скривился, его лицо стало жёстким и неприветливым.

— Мне плевать, чего ты там решил, — произнес он с откровенным презрением. — Из-за таких, как ты, меня могут уволить. Так что слушай внимательно: либо ты сейчас же выходишь отсюда, либо мне придётся тебя вышвырнуть. А если вздумаешь жаловаться копам, скажу, что ты педофил и шастаешь в эту школу не первый раз. Уяснил? Даю тебе три секунды.

В его тоне не было ни капли сомнения, ни намёка на шутку. Я стоял, глядя на него, и вдруг почувствовал ледяную тяжесть, обрушившуюся на грудь. Вновь меня накрыло осознание того, что Урбсвин кишит не людьми, а бесчеловечными созданиями, выживающими за счёт чужого унижения.

Не желая создавать проблем, я решил подчиниться. Словно подавляя остатки своего достоинства, я медленно развернулся и направился к выходу.

Но едва я сделал несколько шагов, как внезапный удар в спину сбил меня с ног. Я упал лицом в грязь, стараясь быстро подняться, но на это ушло несколько долгих секунд. Оглянувшись, я увидел охранника. Его лицо исказилось в жуткой, почти безумной улыбке, словно у него не было ни кожи, ни мышц, лишь натянутая маска злорадства.

Этот человек — или существо, как мне начинало казаться, — наслаждался своей властью, своей безнаказанностью. А я, запачканный грязью, стоял перед ним, чувствуя, как что-то внутри меня трескается и ломается под тяжестью осознания того, в каком мире мы живём.

В густой трясине этого мрачного мира, в грязи, липкой и обволакивающей, я ощущал себя брошенным и измотанным, словно бездомный пёс, оставленный на произвол судьбы. Гнусная реальность, в которой пороки и беззаконие замазывались безразличием, словно плевок прямо в лицо, угнетала меня своей невыносимой мерзостью. Желание провалиться сквозь землю и оказаться в самой глубине ада становилось всё сильнее. Возможно, там, среди бесов и огня, мне было бы легче, чем здесь, в этом холодном и бездушном мире.

Я медленно поднялся, стряхивая грязь с рук и одежды. Мой взгляд встретился с глазами охранника. В его лице застыла язвительная усмешка, которая словно бросала мне вызов. Внутри меня кипели все возможные эмоции — ярость, унижение, отчаяние. И всё же я сдержался. Я стоял прямо, будто ничего не произошло, хотя в мыслях уже представлял себя мстительным палачом, жаждущим восстановить справедливость.

В этот момент из дверей школы вышли мистер Смит и его сын. Их появление нарушило тишину, вернув меня из пучины мыслей к реальности. Увидев меня, мистер Смит нахмурился и спросил:

— Что случилось, друг мой? Почему ты весь в грязи?

Я заставил себя улыбнуться и, стараясь скрыть дрожь в голосе, спокойно ответил:

— Да пустяки. Просто неудачно споткнулся и упал в лужу, когда выходил из школы.

После затянувшейся паузы мистер Смит, словно решившись после долгих раздумий, предложил мне зайти к нему домой, чтобы привести себя в порядок — помыться и постирать одежду. Я принял его предложение без лишних раздумий, прекрасно осознавая, что не могу появиться на работе в таком состоянии. Вода у меня была отключена уже третий день из-за долгов, и выбор у меня был невелик.

Мы с его сыном вызвали такси и отправились к дому Смита, который оказался совсем неподалёку. Однако мой вид — мокрая, грязная одежда, источающая неприятный запах, — вызвал у таксиста явное отвращение. Он категорически отказался везти нас, пока Смит не предложил дополнительную плату. Лишь тогда водитель нехотя согласился.

Я молча сел в машину, чувствуя, как стыд охватывает меня всё сильнее. Щедрость Смита — это тихое, почти невесомое проявление доброты — казалась мне чем-то, чего я не заслуживаю. Я нарочно отводил взгляд, избегая встречи с его глазами, понимая, что благодарность и неловкость не позволят мне спокойно выдержать этот молчаливый обмен взглядами.

Я чувствовал себя изгоем, каким-то безвольным существом, оказавшимся в унизительной ситуации, где моя беспомощность так явственно бросалась в глаза. И хотя во мне горела совесть, болезненно остро осознающая глубину моего долга перед этим человеком, я не мог избавиться от мучительного чувства, что выгляжу словно равнодушный к его доброте человек, неспособный хоть как-то отплатить за неё. Но на самом деле это было далеко не так. Я просто не знал, как выразить свою благодарность, не утопив себя в ещё большей неловкости.

Покидая такси, я невольно замедлил шаг, позволяя взгляду скользить по окрестностям района, где обитал мистер Смит. Всё здесь дышало каким-то потусторонним спокойствием, словно я оказался в ином измерении, далёком от суеты и тревог. Тишина, о которой я давно мечтал, заполнила каждую щель. Порядок и чистота этих мест создавали иллюзию совершенства, какого-то земного рая. Это было место, где, казалось, можно было бы встретить конец своих дней с достоинством и умиротворением. Мой собственный дом не мог даже приблизиться к этому идеалу.

Я остановился у двери дома Смита, и что-то неуловимое внутри меня заставило занервничать. Мой взгляд скользнул по моей одежде, и я невольно подумал: «Как воспримет меня его жена? Не сочтёт ли она меня кем-то чуждым, неуместным здесь? Вдруг она решит, что я бродяга?» Этот страх был глупым, но упорно вцепился в сознание.

Когда мы вошли внутрь, я оказался застигнут врасплох: интерьер дома Смита был воплощением гармонии. Минималистичный, но тёплый дизайн словно обнимал каждого, кто переступал порог. Здесь всё кричало о комфорте и изяществе, словно в королевских покоях. Мои глаза расширились от восторга, а сердце сжалось от странного чувства — желания. Нет, это было не просто желание иметь что-то подобное. Я хотел именно этот дом.

Зависть, как тёмная тень, накрыла мою душу, пробуждая в ней порочные стремления. Я не хотел строить или создавать — я хотел отнять. Это прозрение испугало меня. Стыд обжёг сознание, словно холодный душ, но даже он не мог мгновенно изгнать это чудовище, пробудившееся во мне.

Дверь напротив распахнулась, и передо мной появилось лицо, знакомое до мельчайших черт. Айрис, супруга мистера Смита, моя бывшая одноклассница, стояла на пороге с лёгкой улыбкой, слегка приподняв брови от удивления. Она почти не изменилась с тех времён, когда мы учились вместе. Те же гладкие, острые волосы тёмно-шоколадного оттенка ниспадали вдоль лица, а круглые очки, которые она теперь носила, добавляли её облику интеллигентного шарма. В школьные годы они ей не были нужны, но сейчас, казалось, стали частью её элегантности.

Несмотря на то, что Айрис и её супруг уже перешагнули за тридцать, выглядели они так, словно время решило не тревожить их своим ходом. Айрис явно принадлежала к тем людям, которые заботятся о себе с редким усердием, и её внешность была тому доказательством.

— Не может быть! — воскликнула она, узнав меня. — Я и представить себе не могла, что мы когда-нибудь снова встретимся!

Её голос звучал искренне, словно она искренне радовалась встрече с человеком из прошлого.

— Для меня это не менее неожиданно, — ответил я с лёгкой улыбкой, стараясь скрыть неловкость.

Мистер Смит, очевидно, озадаченный нашим внезапным узнаваньем, осторожно взял сына за руку и проводил его в соседнюю комнату. Вернувшись, он остановился рядом с нами и, бросив на жену короткий взгляд, спросил:

— Так вы знакомы?

— Ещё как, — кивнул я. — Мы учились в одном классе. Довольно забавное совпадение, не находите? Никогда бы не подумал, что встречу кого-то из одноклассников в таких обстоятельствах.

Смит лишь понимающе хмыкнул, не пытаясь скрыть лёгкой отстранённости. Ему явно было не до воспоминаний о чужом прошлом. Я же, чувствуя себя всё более неловко, решил поскорее разрядить обстановку.

— Если вы не возражаете, я бы всё-таки хотел воспользоваться душем, — сказал я, благодарно глядя на своего неожиданного благодетеля.

— Конечно, — отозвался Смит. Его голос звучал безразлично, но при этом не грубо. — Это обычный жест вежливости, не более. Пойдём, я покажу вам, где находится ванная.

Его спокойствие внушало странное ощущение: то ли холодного равнодушия, то ли искреннего великодушия. Впрочем, в тот момент мне не хотелось разбираться. Я лишь кивнул в знак благодарности и последовал за ним.

По пути к душевой я не мог перестать восхищаться великолепием дома Смита. Сочетание бордового и золотого оттенков придавало пространству утончённую роскошь, которая захватывала дух. Каждая деталь интерьера, от изысканной лепнины на потолке до сверкающих светильников, казалась воплощением идеального вкуса. Всё это вместе создавало ощущение, что я нахожусь не в доме, а в зале какого-то дворца.

Наконец мы добрались до ванной комнаты. Смит спокойно и лаконично объяснил, как пользоваться душем, а затем оставил меня одного, чтобы я мог привести себя в порядок. Я снял свою изрядно запачканную одежду, чувствуя, как с каждым слоем грязи и пыли уходит накопившаяся за день тяжесть. Собравшись с духом, я передал одежду Смиту через приоткрытую дверь, испытывая лёгкое смущение, как будто обнажение перед этим домом, а не перед человеком, делало меня уязвимым. Взамен он протянул мне чистую домашнюю одежду — простую, но мягкую и уютную. Это временное облачение мне предстояло носить, пока мою собственную одежду будут стирать и сушить.

Закрыв за собой дверь, я направился к душевой кабине. Когда я включил воду, на меня обрушился мощный поток ледяного потока, будто рождённого где-то в самом сердце Антарктиды. Я инстинктивно отскочил назад, замерев на мгновение от неожиданности. Протянув руку, я начал на ощупь регулировать температуру. Поток то становился невыносимо горячим, словно раскалённая лава, вырвавшаяся из недр вулкана, то вновь превращался в ледяной шквал. После нескольких попыток мне удалось достичь идеального баланса — тёплой, обволакивающей воды, которая снимала усталость и напряжение.

Наконец я расслабился, стоя под струями, которые словно смывали с меня весь груз пережитого дня. Я остался наедине с собой, позволяя мыслям свободно струиться, как эта вода.

Встреча с Айрис пробудила во мне давно утихшие воспоминания. Школьные годы вновь ожили перед глазами, обнажив всё то, что я так старательно пытался забыть. Учителя, насмешки хулиганов, глухие коридоры, где скрывались от мира самые болезненные моменты… И Эш, мой лучший друг, чьё присутствие делало эту жизнь чуть легче. Слишком много было того, что хотелось исправить, и слишком много того, что я так и не смог отпустить.

Мысли накатывали, захлёстывая волной сожалений и гнева. Я вдруг почувствовал себя загнанным в угол. «Нет, оставьте меня! Я не хочу, чтобы вы преследовали меня всю мою жизнь! Исчезните, я ненавижу вас, мои мысли!» В отчаянии я включил холодную воду, надеясь, что холод вытеснит этот водоворот из моей головы.

Ледяные струи ударили по телу, заставив вздрогнуть. Словно тысячи мелких иголок, вода пробивала каждую клетку кожи.

Когда я закончил, то вытерся полотенцем и подошёл к зеркалу. Моё отражение смотрело на меня с вызовом, словно требовало ответа. Я пристально вглядывался в свои глаза, пытаясь понять, кто передо мной — слабак, который не может избавиться от прошлого, или человек, который всё ещё способен двигаться вперёд.

Мой взгляд скользнул ниже, и тогда я заметил нечто странное. На коже в области мочевого пузыря виднелся шрам. Бледный, почти незаметный, он лежал тонкой линией, как след от ножевого ранения.

Я замер. Это было как удар молнии. Я осторожно прикоснулся к шраму, словно от этого могла вернуться память, но ничего не происходило. Моё сознание оставалось пустым. Где, когда и как я мог получить этот шрам? Ни одной подсказки, ни одного воспоминания.

«Может быть, я лунатик?» — эта мысль промелькнула внезапно, заставив меня вздрогнуть. Всё это могло бы объяснить многое, о чём я боялся даже думать. Возможно, я совершил что-то, о чём сам не знаю, или стал жертвой чего-то, что заблокировал мой разум.

Но одно я понял с уверенностью: этот шрам был причиной моих давних проблем с мочеиспусканием. Словно запоздалая разгадка, он наконец объяснил то, что я до сих пор не мог понять.

Я долго смотрел на своё отражение, словно ожидая, что оно ответит мне на вопросы, которые разрывали мой разум. Но зеркало молчало. А вместе с ним молчало и моё прошлое.

Я долго стоял перед зеркалом в душевой, наблюдая за своим отражением. Влажные волосы прилипли к лицу, капли воды медленно стекали по щекам, оставляя прохладные дорожки. В зеркале я видел себя таким, каким нечасто бываю — уравновешенным, отдохнувшим, словно утренний дождь смыл накопившуюся усталость. Наконец, я оторвался от своего размышляющего взгляда. Решив, что пора выйти, я взял комплект одежды, оставленный для меня Смитом. Удобные штаны и мягкая футболка сели идеально, даря ощущение домашнего тепла.

Глава 3. Кровь из чашки

В гостиной царила уютная атмосфера. Там уже были Мистер Смит и Айрис. Легкий аромат свежесваренного кофе переплетался с приглушенными звуками их неспешного разговора. Они выглядели расслабленными, словно этот вечер был одним из тех, что случались часто и всегда приносили радость.

— Извините, у вас есть чай? Кофе я больше не пью, — сказал я, чуть смущенно, стараясь быть вежливым, но в то же время отклоняя предложенный напиток.

— Конечно, сейчас принесу, — ответила Айрис с теплой улыбкой и, мягко ступая, скрылась в направлении кухни, оставив меня наедине со Смитом.

Неловкое молчание длилось всего мгновение, прежде чем я решился задать вопрос, который не давал мне покоя.

— Прошу прощения за личное, но вы давно знакомы?

Мистер Смит слегка улыбнулся. В его глазах зажглись искорки доброты, которые редко увидишь в людях. Он чуть наклонился вперед, словно готовясь поделиться чем-то сокровенным.

— Мы познакомились в девятом классе, но по-настоящему близки стали только в десятом, — начал он, его голос был мягким, размеренным. — Тогда я случайно оказался рядом, когда Айрис донимал один неприятный парень. Ну, знаешь, из тех, кто любит самоутверждаться за счет других. Я заступился за нее. С тех пор мы начали общаться. Сначала просто дружили, потом — свидания… И вот теперь у нас двое детей.

Он говорил спокойно, с легкой улыбкой, но в каждом его слове звучала глубокая привязанность. История, которую он рассказал, не требовала лишних деталей, все и так было понятно. Это был не просто рассказ о прошлом, а подтверждение, что их связь проверена временем и укреплена взаимной поддержкой.

В голову внезапно пришел вопрос, который показался мне одновременно странным и немного смешным.

— Так что, вы столкнулись с Айрис случайно в девятом классе, как в тех фильмах, где девушка роняет листы, а герой помогает их собрать? — спросил я, но тут же пожалел о своих словах. Это звучало до абсурда тривиально, словно я пытался упростить их историю до уровня шаблонной сцены.

Но вместо раздражения или снисхождения Мистер Смит разразился искренним, громким смехом.

— Ну, не совсем так, но что-то в этом есть, — ответил он, весело покачав головой. Его реакция неожиданно сняла с меня напряжение, словно этот смех растворил мою неловкость.

— А вы часто вспоминаете то время? — спросил я, теперь уже всерьез заинтересованный.

— Довольно часто, — ответил он после небольшой паузы, и в его глазах появилась теплая, светлая искра. Это был взгляд человека, который бережно хранит свои воспоминания, и в то же время — человека, который по-настоящему любит.

Мгновение спустя Айрис вернулась из кухни. В ее руках была изящная фарфоровая кружка, из которой поднимался тонкий ароматный пар. Она поставила ее передо мной, одарив нежной улыбкой, от которой все мои тревоги растворились, как утренний туман под первыми лучами солнца.

— Спасибо, — произнес я, принимая горячий чай и чувствуя, как ее тепло передается через керамику прямо в мои ладони.

Я огляделся вокруг. Все вокруг дышало умиротворением. Комната, наполненная мягким светом, их голоса, которые перекликались в идеальной гармонии.

— У вас здесь так тихо и уютно. Причем не только в доме, но и на улице. Наверное, и соседи у вас такие же, — заметил я, пытаясь выразить свое восхищение.

Смит посмотрел на меня, и его взгляд вдруг стал тяжелым, словно в глубине души всплыла болезненная тень прошлого. В его глазах мелькнула печаль, тихая и глубокая, как затянувшаяся рана.

— У нас нет соседей. Все дома поблизости пустуют, — сказал он, его голос прозвучал почти шепотом, будто он боялся потревожить хрупкую тишину, окутывающую это место.

— Вот как… А где же они? Или их изначально здесь никогда не было? — осторожно спросил я, чувствуя, как в душе загорается тревожный интерес.

Смит на миг задумался, словно решая, стоит ли мне знать правду. Его лицо потемнело, а плечи чуть поникли, будто под тяжестью воспоминаний.

— Это довольно неприятная история, — начал он, наконец, и я увидел, как в его глазах промелькнула горечь. — Урбсвин — город сложный. Он всегда был на границе с Маррландом, страной, где царят криминал, наркоторговля, оружие… и потоки мигрантов. Все это неизбежно проникало к нам через границу.

Он сделал паузу, его пальцы слегка сжали подлокотник кресла, будто он старался удержаться на плаву в водовороте воспоминаний.

— Джеймсон Крамп, бывший мэр, обещал построить стену, чтобы защитить нас от этого хаоса. Этих людей, которые, по его словам, были «тварями». Но проект провалился. Вместо этого начался хаос. Наши соседи… кто-то поддался влиянию банд, кто-то сам стал частью этого криминального мира. Другие погибли от их рук.

Смит замолчал, будто слова с трудом шли из глубины его души.

— Всех, кто был замешан в банды, посадили в тюрьму. Но что это изменило? Убийства, наркотики, грабежи… Это стало нашей реальностью. И однажды люди начали уходить. Сначала семьи, потом одиночки. Остались лишь пустые дома.

Его слова резанули, словно лезвие. Они рвали на куски ту безмятежную картину, которую я успел нарисовать о городе.

Я опустил взгляд на кружку с чаем, но вместо спокойного аромата горячего напитка почувствовал, как в моей голове оживает яркий, мучительный образ. Чай казался кипящей кровью, а в ней отражались безликие лица невинных жертв, тени их страхов и боли. Простая фарфоровая кружка вдруг стала символом кошмара, адским котлом, в котором варилась жизнь целого города.

Тишина комнаты давила. Я больше не видел уюта, который так недавно восхищал меня. Вместо него — мрачный груз страданий, тихо вписанных в стены этого дома, в каждый предмет, в каждое слово Смита.

Помолчав несколько мгновений, Мистер Смит неожиданно задал мне вопрос, которого я боялся больше всего.

— Кстати, расскажи о себе. Чем ты занимался в школе? Какие-нибудь интересные истории? У тебя был лучший друг или, может, друзья?

Его слова долетели до меня, но, казалось, отразились где-то далеко, словно эхо, звучащее в пустом пространстве. Я отключился. Мой разум погрузился в лабиринты воспоминаний, темные и извилистые, будто созданные специально для того, чтобы запутать и уничтожить.

Комната вокруг словно исчезла. Ее уютный свет сменился мрачным полумраком, похожим на вечные сумерки. Меня окутал пугающий туман, в котором витали бесформенные тени. Приглушенные голоса звучали откуда-то издалека, шептали неразборчиво, тревожно. Я чувствовал, как по коже пробегает ледяной холод, будто невидимое дыхание смерти коснулось меня.

Внезапно по комнате пронесся порыв ветра. Все вокруг пришло в движение: предметы срывались с места, кружились, как в безумном танце, и с глухим стуком ударялись о стены. Меня охватил непередаваемый страх. Меня трясло, словно я был тонущим кораблем в шторме, и каждое движение делало дыхание все труднее. Грудь сдавило, будто невидимая рука пыталась задушить меня.

Я опустил взгляд на кружку с чаем, но вместо теплого напитка увидел, как из нее льется огненная лава, ярко-красная, обжигающая. Лава стекала по моим рукам, и в мгновение от пальцев остались лишь черные, обугленные кости. Ужас застыл в моих глазах, я чувствовал, что схожу с ума.

Но тут, словно пробиваясь сквозь этот кошмар, я услышал голос Смита. Спокойный, уверенный, почти отрезвляющий.

— Приятель, эй! Ты в порядке?

Словно ледяная вода, его слова вернули меня в реальность. Я вздрогнул, комната вновь обрела четкость, а тени исчезли, растворившись в воздухе.

— Да… Да, я в порядке, — произнес я, стараясь взять себя в руки, хотя голос предательски дрожал. — Насчёт вопроса… Ничего интересного. Я даже… я даже ничего не помню.

Я отвел взгляд, надеясь, что он не заметит, как мое лицо стало бледным, а руки дрожат. Но Смит ничего не сказал, лишь наблюдал за мной с мягким, понимающим выражением. Его молчание словно давало мне передышку, позволяя прийти в себя, хотя туман моего прошлого все еще витал где-то неподалеку.

Недолгий покой, словно хрупкая весна, быстро сменился ледяным ветерком, который прошел сквозь комнату, оставив за собой напряжение. Айрис, словно стремясь развеять тяжелую тишину, заговорила. В ее голосе звучала ностальгия, теплая и мягкая, как солнечный луч в холодный зимний день.

— Неужели ты не помнишь? — начала она, пристально глядя на меня. — Это был такой интересный и незабываемый период. А как же Эш? Вы ведь были не разлей вода. Особенно ваш макет вулкана! Помнишь? Вы тогда заняли второе место. Эш забыл принести пульт для активации извержения, и вы оба были в шоке, что хотя бы второе место взяли. Это было так забавно…

Ее лицо озарила теплая улыбка, почти детская, полная искренности. Эта улыбка словно на миг осветила комнату, разогнав мрак.

Смит тоже улыбнулся, глядя на нее, а затем перевел взгляд на меня.

— Как ты мог забыть такую историю, мой друг? — спросил он, его голос звучал легко, почти весело. — И своего друга… Что-то случилось?

Слова Смита прозвучали неожиданно громко, словно разломили невидимую оболочку вокруг меня. Я почувствовал, как время замедлилось. Взгляд Айрис, наполненный теплом, вдруг изменился. Ее улыбка угасла, как свеча под внезапным порывом ветра. Она знала. Знала так же, как и я, что Эш пропал. Пропал бесследно, оставив только боль и вопросы без ответа.

Я замер, словно дерево, сраженное молнией. Вся комната потемнела, и я погрузился в бездну воспоминаний. Внутри меня все будто застыло. Мой взгляд стал пустым, лишенным жизни, как окошки дома, в котором давно уже никто не живет.

Мое тело предательски задрожало. Слова застряли в горле, язык не слушался. Я хотел что-то сказать, но не мог. Казалось, что даже дыхание стало невозможным.

Когда я поднял глаза, передо мной все еще были Смит и Айрис. Но между ними я увидел… его. Эша. Его силуэт был нечетким, словно вытканным из тумана. Безликий, бесформенный, он двигался ко мне медленно, будто прокладывал путь через вязкую тьму.

Это был не просто призрак прошлого. Я понял, что это нечто большее, страшное и живое. Не воспоминание, а нечто гораздо сильнее, чем мой разум мог бы вынести.

Комната погрузилась в тьму, словно мир вокруг исчез, оставив меня один на один с призраком Эша. Ноги словно приросли к полу, каждая попытка пошевелиться была тщетной. Он стоял напротив, вытягивая руку в мою сторону, его силуэт мерцал, будто созданный из тени и тумана.

Дыхание перехватило. Невидимая рука сжала мою грудь, лишая воздуха. Каждый вдох давался с мучительным усилием, но Эш продолжал приближаться. Его прикосновение к моему плечу было ледяным, будто сама смерть коснулась меня.

— Я жду тебя, мой друг. Скоро мы увидимся, — прошептал он, его голос был холодным и пустым, как зимний ветер, несущий обрывки забытого сна.

Резкий толчок вырвал меня из этого кошмара. Я вскочил, ощутив, как сердце гулко бьется в груди. Его слова все еще звучали у меня в ушах, звеня зловещим эхом.

— Нет! Нет! НЕТ! Прошу, закроем эту тему! — выкрикнул я, хватая ртом воздух, мои руки дрожали, а тело словно налилось свинцом.

Смит вмиг оказался рядом, его голос звучал тревожно, но мягко:

— Успокойся. Тебе плохо? Мне вызвать скорую?

Я замотал головой, стараясь унять дрожь.

— Нет… не надо. Все хорошо, — произнес я, хотя ни в словах, ни в голосе не было уверенности.

С трудом поднявшись, я сел обратно на стул. Тишина окутала нас, как густой туман, тяжелый и давящий. Мы долго сидели, молча, словно каждый из нас боялся разрушить зыбкое равновесие между реальностью и тем, что только что произошло.

Но тишина была невыносима. Она словно висела над головой могильным камнем, давила на грудь и мешала думать. Я чувствовал, как холодный пот стекает по спине. Смит и Айрис осторожно оставили меня одного, будто чувствуя, что их присутствие только усугубляет мое состояние.

Я сидел перед остывшей кружкой чая, теперь напоминавшей символ пустоты, что заполнила мою душу. Их забота, их доброта казались мне сейчас не более чем театральным жестом, неспособным унять бурю, бушующую внутри.

Сил терпеть больше не осталось. Я поднялся, стремясь сбежать от этой удушающей тишины, от самого себя.

В соседней комнате, где сушилась моя одежда, я медленно надевал рабочий костюм. Казалось, это была не просто одежда, а броня, которой я надеялся оградить себя от этого мира, от их взглядов, полных сожаления, от их слов, что звучали бы, как пустое утешение. Они ничего не знали, ничего не могли понять. Как можно осознать то, что спрятано глубоко внутри, то, что не имеет формы, не поддается объяснению?

Когда я вернулся в гостиную, их лица встретили меня немым ожиданием. Смит стоял у окна, его силуэт резко выделялся на фоне неба, будто тень, вырезанная из серого света. Айрис сидела на диване, напряженно сжав руки в кулаки. Ее взгляд, лишенный теплоты, будто ожидал чего-то неизбежного.

— Ты уже уходишь? — спросил Смит, его голос прозвучал неожиданно мягко, как будто я нарушил какой-то невидимый договор, который он не успел озвучить.

Я ответил резко, почти бросив слова, как камни в стекло:

— Разве это не очевидно? Я ошибся, приняв это место за убежище. Я думал, что найду здесь хоть каплю покоя, но оказался только глубже в своей боли. За одежду и душ спасибо, долг верну, если это так важно. Но я ухожу. И, надеюсь, больше никогда сюда не вернусь.

Айрис опустила глаза, ее кулаки разжались, а Смит слегка повернул голову, но продолжил смотреть в окно, как будто мои слова были не для него, а для чего-то там, за стеклом.

Я отвернулся, чтобы не видеть их лиц, и шагнул к двери. Ключевые слова уже были сказаны, а молчание, повисшее в комнате, было тяжелее любого ответа.

Смит застыл, словно молния парализовала его на месте. Он не мог поверить в услышанное, не мог осознать, что именно сломало меня, что заставило отвернуться от их доброты и тепла. Его взгляд пытался проникнуть в глубину моих глаз, словно ища там ответы, но натолкнулся на бездну — на пустоту, которая теперь была моим единственным спутником.

Айрис не выдержала. Ее голос разорвал тишину, как грозовой раскат. Слова, сорвавшиеся с ее губ, били по мне, словно осколки разбитого стекла, острые и болезненные.

— Как ты смеешь говорить с нами таким тоном в нашем доме? Ты — муха! Жалкая, ничтожная муха! Неудивительно, что твой единственный и лучший друг пропал без вести. Может, это даже к лучшему! Ты не заслуживаешь друзей, счастья, любви. Ты просто завидуешь всем вокруг, потому что сам — никчемный неудачник. Именно поэтому в школе тебя так и называли!

Ее слова вонзились в меня, словно кинжал, каждый удар попадал точно в цель. В них не было ни жалости, ни сочувствия, лишь холодное, расчетливое желание ранить, уничтожить. Она не просто задевала мои чувства, она топтала их, словно хотела полностью стереть меня с лица земли.

Гнев взорвался во мне, как пламя, вырвавшееся из-за плотины. Он хлынул в голову, в руки, в грудь, захлестнув все остальное. Кулаки сжались так сильно, что пальцы впились в ладони, оставляя болезненные следы. Кровь стучала в висках, обжигая, кипя. Мне стало все равно — на их дом, на их жалость, на их доброту, которая теперь казалась мне фальшивой.

Передо мной была только она. Она, эта низкая тварь с круглыми очками и злым оскалом. Она, которая посмела унизить меня и оскорбить память о моем друге. Эша, которого я потерял. Эша, чье отсутствие резало по моей душе каждый день, оставляя открытые, гноящиеся раны.

— Замолчи, — прошипел я, чувствуя, как гнев вытесняет остатки разума. — Просто замолчи, Айрис. Ты понятия не имеешь, что такое боль.

Но она не замолкла. Её лицо исказила злорадная улыбка, как будто ей нравилось видеть, как я разрываюсь на части.

Голос в моей голове стал настойчивее, словно чужой шепот прорвался сквозь стены моего разума: «Ответь ей. Ну же, чего ты ждешь?» Он звучал так уверенно, так требовательно, и одновременно с этим казался пугающе знакомым, почти родным.

Да пошла ты на х##, тварь! — Взорвался я, слова слетали с губ, словно раскалённые угли. Ты что, совсем берега попутала? Как ты смеешь поминать Эша своим вонючим ртом?! Нос свой суёшь куда не просят, крыса обооссанная!

Айрис резко отшатнулась, но я продолжал, не в силах остановиться, поднимая голос всё выше, словно пытаясь перекричать внутреннюю боль:

Ты называешь меня мухой? А ты кто? Паразит, который питается чужими страданиями! Ты смеешь упоминать Эша только для того, чтобы пнуть меня, добить, как последний трусливый шакал!

Ты знала, знала, как мне больно от его пропажи, и всё равно упоминала о нём, чтобы снова ранить! Ты ничем не отличаешься от тех хулиганов, что всегда издевались надо мной! Такая же бездушная мерзавка, наслаждающаяся чужими страданиями!

Айрис замерла, её лицо побелело, но я уже не мог остановиться.

— А знаешь, кому действительно не повезло? Мистеру Смиту, который вынужден терпеть такую злобную, вонючую крысу, как ты!

Моя ярость, словно ураган, не знала границ. И прежде чем я успел осознать свои действия, рука сама сжалась вокруг кружки.

ААААА! Закричал я, и с размаху бросил кружку в её сторону.

Кружка разбилась о стену, чай брызнул в стороны, растекаясь по стене и полу, как багровые пятна крови. Осколки с мелодичным звоном разлетелись в разные стороны, как отражение моего внутреннего хаоса.

Айрис вскрикнула и закрыла голову руками, её лицо застыло в маске страха. Смит, стоявший неподалёку, неподвижно смотрел на разбитую кружку, словно не веря в происходящее. Затем его взгляд медленно поднялся на меня. Его глаза горели диким гневом, в них не осталось и следа прежней мягкости.

ВОН ОТСЮДА! — проревел он, и прежде чем я успел осмыслить его слова, он схватил меня за воротник. Его руки были сильными, хватка железной. Я не сопротивлялся.

Он вытащил меня наружу, будто выбрасывал мусор, и швырнул на холодную землю. Я упал, ощущая жесткость камней под собой, но боль была ничтожной по сравнению с той, что разрывала мою душу.

Смит, глядя на меня сверху вниз, тяжело дышал, его грудь вздымалась от ярости.

Больше никогда не возвращайся.

Его слова звучали как приговор. И в этом моменте, под холодным небом, я вдруг понял: в этом доме для меня больше нет места.

Я всё ещё не мог прийти в себя после сказанных слов и брошенной кружки. Упав на землю, я внезапно осознал, насколько далеко всё зашло. Мистер Смит возвышался надо мной, словно сама смерть, стиснувшая косу в ожидании момента забрать мою душу. Его силуэт казался мрачной статуей — грозным и неумолимым. Я лежал, ошеломлённый случившимся, внезапно осознавая, что мой конец может наступить здесь и сейчас.

Его взгляд был холодным, немилосердным, и в нём пылал не просто гнев. Это было что-то большее — жгучее желание стереть меня с лица земли. Инстинктивно я протянул руку, словно этот жест мог хоть на мгновение остановить его ярость, отогнать неизбежное.

— Прошу, мистер Смит, я… я не хотел… — голос мой дрожал, слова срывались, как обломки корабля в бушующем море. — Всё вышло на порыве ярости, я не контролировал себя! Я… только сейчас понял, что наделал. Простите меня, пожалуйста. Я прошу прощения у вас, у вашей жены… за всё, что натворил. Я не хотел этого.

Молчание. Невыносимая, давящая тишина. Мистер Смит не проронил ни слова, лишь смотрел на меня сверху вниз с непроницаемым лицом. Но, заглянув в его глаза, я вдруг увидел что-то новое. Это было не сострадание, не прощение, но намёк на внутреннюю борьбу. В глубине его взгляда мелькнуло нечто — крупица сомнения или, может быть, подавленной боли.

— Ты… ты… — его голос дрогнул, оборвавшись. Словно слова застряли где-то в глубине горла, отравляя его изнутри. Мистер Смит закрыл глаза.

Я видел, как его плечи едва заметно вздрогнули, как в его лице застыла мучительная борьба. Это была не просто ярость, это была боль — неизмеримая, всепоглощающая боль, от которой он едва держался. Он поднял голову, медленно открывая глаза, и я увидел в них то, что ледяной ком страха в моей груди не ожидал увидеть: пустоту. Не было больше гнева, лишь мрачная, опустошающая тишина, будто вся энергия его существования покинула тело.

Он смотрел на меня, но словно видел не меня, а что-то далёкое, недостижимое. Он не знал, как жить дальше, как справиться с этой невыносимой тяжестью. И всё же в этом взгляде я уловил другое — едва заметное желание понять, найти в себе силы простить.

Я поднялся на ноги, будто только что вырвавшись из дурного сна. Шатаясь, я сделал несколько шагов к Айрис. Голова гудела, а мысли путались, но мне нужно было что-то сказать, хоть как-то объясниться.

— Прости, — мой голос прозвучал хрипло, будто я пережил страшную бурю. — Я был не в себе. Разбил кружку… Сам не понимаю, что на меня нашло. Прошу прощения за этот… за всю эту ситуацию. За моральный и материальный ущерб. Я просто… свихнулся. А потом… потом ты назвала меня мухой, как в школе. Это вывело меня из себя.

Айрис смотрела на меня так, словно я говорил на каком-то чужом, ей незнакомом языке. В её взгляде застыло искреннее недоумение.

— Какая муха? О чём ты вообще? — спросила она, медленно качая головой.

Я замер, пытаясь осознать её реакцию. Может, это какая-то игра? Или они решили выставить меня сумасшедшим? Я сглотнул, чувствуя, как холодный пот стекает вдоль позвоночника.

— Ты же назвала меня мухой… — пробормотал я, глядя прямо ей в глаза, в которых не было ни капли насмешки. — И ещё… сказала пару неприятных вещей. После этого я… сорвался.

Айрис всё так же стояла неподвижно, словно статуя, застывшая в полной растерянности. Её лицо ничего не выражало, кроме искреннего непонимания.

— Ничего подобного она не говорила, — вмешался мистер Смит. Его голос был ровным и спокойным, но в глазах я уловил тревогу. Он смотрел на меня с явным беспокойством, словно пытаясь разгадать моё состояние. — Айрис просто хотела узнать, что с тобой случилось. Может, у тебя проблемы? Мы хотели помочь.

Слова мистера Смита звучали странно, словно чужеродный шум, пробивающийся сквозь туман в моей голове. Что-то во мне дрогнуло, но я не был готов это признать. Я смотрел на них, на их лица, которые не выражали злобы или осуждения, и чувствовал, как внутри всё рушится.

Мир вокруг меня поплыл, утратил очертания, словно реальность растаяла в дымке странного сна. Я чувствовал себя потерянным, как будто всё, что произошло несколько минут назад, было частью какого-то абсурдного кошмара, из которого я никак не мог вырваться.

— Что происходит? — прошептал я, глядя на свои руки, будто они принадлежали не мне, а кому-то другому. Взгляд скользнул к лицам мистера Смита и Айрис, и я вдруг ощутил их отчуждённость, будто они были незнакомцами, далёкими, чуждыми. — Может, это сон?

Я надеялся. Отчаянно надеялся, что скоро проснусь, что этот кошмар рассеется вместе с утренним светом. Но реальность не отпускала, давила своей неотвратимостью.

Смирение и стыд, подобно тяжелому грузу, заполнили меня. Я осознавал, что натворил, и не мог найти себе оправдания. Мои плечи поникли, и голос задрожал.

— Прости… — слова прозвучали тихо, обращённые к Смиту. — Мне очень жаль. Я… я явно не из тех людей, с кем стоило связываться. Моя беда, мой проклятый характер — всё это разрушает не только мою жизнь, но теперь задевает и вас.

Я остановился, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить:

— Несмотря на то, что я… бесполезный кусок дерьма, вы приняли меня как друга. Особенно вы, Смит, — я посмотрел на него, и в моём взгляде было больше благодарности, чем я мог выразить словами. — Вы всегда меня выручали. Вытаскивали из самых мерзких ситуаций, где, казалось, уже не было выхода. И даже сейчас… На вашем месте, я бы убил этого скота. Убил и спрятал где-нибудь в заброшенных домах.

Мои губы горько скривились в слабой попытке улыбнуться, но эта улыбка тут же увяла.

— Но вы не такой, — продолжил я после паузы. — Вы… хороший человек. Настоящий. Спасибо вам за это. Спасибо, что вы есть.

Слова повисли в воздухе. Вокруг царила звенящая тишина, но в груди что-то сжалось и заболело так, как будто этот последний извиняющийся монолог был не попыткой искупить вину, а прощанием.

Я протянул руку к Смиту, стараясь вложить в этот жест всё то, что не мог выразить словами.

— Надеюсь, вы проживёте долгую и счастливую жизнь с женой и детьми, — произнёс я, чувствуя, как голос дрожит. — И пусть этот день, когда вы вышли из себя, будет последним таким в вашей жизни. Я желаю вам счастья, друзей, любви, внимания и заботы.

Смит посмотрел на меня, его лицо смягчилось, и уголки губ приподнялись в едва заметной улыбке. Он тоже протянул руку, словно пытаясь установить мост между двумя нашими мирами, такими разными и такими одинаково сломленными.

Время вокруг нас замедлилось, растеклось, как густая патока. Каждая секунда тянулась мучительно долго, будто мир специально хотел заставить нас прочувствовать каждый миг этой странной встречи. Я ощущал себя одновременно здесь, на потрескавшейся земле, и где-то далеко, в бездонных просторах космоса, среди холодной звездной пыли и бескрайних туманностей.

Небо, тяжёлое и низкое, словно покрывало, спустилось на землю, окутав нас густым туманом. Над головами пронеслась стая ворон, чёрных, как ночные тени, и громоздких, как предвестники беды. Это было странное зрелище для майского дня, полного знойного света и привычной летней суеты.

В моей голове закрутилась дикая карусель мыслей и воспоминаний. Всё смешалось, прошлое и настоящее, лица людей и звуки их голосов. Я чувствовал себя чужим и одновременно безнадёжно застрявшим здесь, в этом моменте. Лишённый крыльев, как птица, которая однажды узнала вкус полёта, но теперь обречена ползти по земле.

Как часто мы не ценим то, что имеем, пока не теряем? Эта мысль, болезненная и холодная, будто осколок стекла, застряла где-то внутри. Я ощущал себя не человеком, а этим самым осколком — острым, бесполезным, отражающим чужой свет, но не имеющим собственного. Мир застыл вокруг меня, словно поставленный на паузу. Я не мог ни двигаться, ни говорить, запертый в своей собственной бездне.

— Я, словно тень смерти, лишил жизни… — шептал я самому себе, но эти слова звучали пусто, как ветер, бьющийся в закрытые окна.

Этот Май, жаркий и аномально тихий, стал самым незабываемым за многие годы. Все мои негативные чувства сжались в тугой комок, отравляли меня изнутри, превращая во врага самому себе. Я ненавидел жизнь, как никогда прежде. Воздух вокруг словно загустел от жары, давил на грудь, не давал дышать. Казалось, мы уже в аду, но просто не осознавали этого.

Мистер Смит, протянувший мне руку секунду назад, вдруг замер. Его взгляд опустел, лишённый тепла и искры, которая хоть ненадолго вспыхнула в его глазах. Он стоял, как сломанная марионетка, и в следующий миг рухнул на землю, рядом со мной.

Мы оба оказались на коленях перед этим днём, перед нашими судьбами, такими горькими и нелепыми.

Мир вокруг застыл, будто кто-то нажал кнопку паузы. Всё погрузилось в неестественную тишину. Я и Айрис стояли, словно окаменевшие, не в силах пошевелиться. Сердце в груди колотилось, как дикая птица, запертая в клетке. Моя рука, протянутая к нему секунду назад, повисла в воздухе, неподвижная и бесполезная.

Мой взгляд упал на мистера Смита, лежащего на полу. Он был без сознания. В голове звенела пустота, мысли разлетелись, как листья на ветру, и я не мог сложить их воедино. Где-то на краю восприятия я услышал крик, приглушённый и далёкий, словно доносящийся из густого тумана.

Айрис бросилась к Смиту. Слёзы блестели на её щеках, она отчаянно трясла его за плечи, звала, но он не отвечал. Я остался стоять на месте, будто прирос к земле. Ступор сковал всё моё тело.

И вдруг из этого тумана, как призрак, проявилось ещё одно лицо. Это был незнакомец, случайный прохожий. Его глаза широко раскрылись от ужаса, когда он увидел нас.

— Что с ним? Что случилось? — спросил он, глядя на меня с беспокойством. Его голос звучал тихо, почти шёпотом, но каждое слово резало меня, как нож.

Я не мог ответить. Губы не слушались, а язык словно прилип к нёбу. Всё происходящее казалось чужим, будто я смотрел на это со стороны, наблюдая за чужими судьбами.

Айрис всё ещё пыталась привести Смита в чувство. Её руки дрожали, голос ломался от отчаяния. Но Смит лежал неподвижно, словно его дух покинул тело, оставив только оболочку.

Незнакомец быстро достал телефон и вызвал скорую помощь. Его движения были чёткими, отточенными, будто он привык действовать в критических ситуациях.

Спустя двадцать мучительно долгих минут подъехала машина скорой помощи. Вой сирены разорвал неподвижность этого странного, застывшего времени. Врачи бросились к Смиту, их профессиональные, уверенные руки проверяли пульс, готовили носилки.

К счастью, ближайшая больница была недалеко. Но никто не мог сказать, чем закончится этот день, который начался как обычный, а теперь стал чересчур реальным кошмаром.

Мы — я, Айрис и тот, кого я тогда ещё не знал по имени, — оказались заперты в стенах больницы, словно птицы в клетке, лишённые крыльев. Дети Айрис находились в отдельной палате под присмотром медсестёр, а мы… мы пытались осознать произошедшее.

Я лежал на жёсткой кровати, вцепившись взглядом в безупречно белую плитку потолка. Воспоминания о событиях дня медленно возвращались, как размытые очертания предметов в тумане. Казалось, я собираю разбитую мозаику — кусок за куском. Мои глаза скользнули по фигуре незнакомца. Мужчина примерно моего возраста: светловолосый, в кожаной куртке, чёрных брюках, серой футболке. На голове — чёрная кепка, в ушах поблёскивают серые серьги, а по шее тянется татуировка крокодила. Образ, который явно не вписывался в рамки этой больничной реальности.

Почему он здесь? Кто он? Он явно не знал мистера Смита. Возможно, его привела сюда какая-то случайность — прогулка или беспокойство, не находившее выхода. Или, может, это был порыв вырваться из привычной рутины и взглянуть на мир под другим углом.

Вскоре мне стало невыносимо оставаться в палате. Я встал и вышел в коридор. Холодный свет флуоресцентных ламп резанул по глазам. Пустота больничных стен, тишина, прерываемая лишь мерным звуком шагов медсестёр, давили на меня, будто невидимый груз. Я направился в сторону хирургического блока, туда, где врачи боролись за жизнь мистера Смита.

Но вдруг сзади раздались торопливые шаги. Незнакомец настиг меня и, положив руку на плечо, проговорил с лёгкой усмешкой:

— Чувак, если ты идёшь в хирургический блок, то тебе нужно развернуться на сто восемьдесят градусов. А если ты в туалет, то всё верно, продолжай в том же духе.

Я замер, словно натолкнулся на невидимую стену. Эти слова выбили меня из мыслей, и я взглянул на него с недоумением.

— А? Я?.. Да… мне нужен хирургический блок, где мистер Смит, — ответил я, стараясь сохранить серьёзность, но голос звучал будто чужим, лишённым жизни.

— Пойдём, я покажу», — сказал незнакомец, и его голос звучал как-то легко, даже непринуждённо, будто мы не находились в больничных коридорах, а просто гуляли по парку. Я последовал за ним, хотя внутри всё дрожало от напряжения.

Мы остановились перед дверью с чёткой, лаконичной цифрой «11».

— Вот он, шестой блок, — сказал он, слегка кивнув на дверь. — Хирурги там пытаются спасти этого мужика. Но, скажу честно, ситуация, похоже, паршивая. Они уже долго там. Это ничего хорошего не сулит.

Его слова ударили меня, как молот. Я поднял взгляд на дверь, за которой сейчас мистер Смит, возможно, сражался с самой смертью. Где-то в глубине души, сквозь слои отчаяния, тлела надежда, как слабый огонёк свечи, которая вот-вот погаснет.

— Мне… Мне нужно к нему, — проговорил я, почти задыхаясь от эмоций. — Я должен попробовать. Попробовать достучаться до него. Попробовать вернуть его!

Мой голос дрожал, мольба звучала слишком громко, слишком отчаянно. Но прежде чем я успел двинуться к двери, незнакомец схватил меня за руку. Его хватка была крепкой, но не агрессивной — он просто не хотел, чтобы я сделал что-то глупое.

— Слушай, — произнёс он твёрдо, хотя в его голосе тоже ощущалась тревога. — Вряд ли ты сейчас к нему достучишься. У него инфаркт. Да, скорая приехала быстро, но, знаешь, иногда и этого недостаточно. Особенно когда всё настолько серьёзно. Честно, я удивляюсь, как он ещё держится. Не человек — киборг-убийца какой-то.

Я почувствовал, как его слова пробивают мои эмоции, как холодный ветер пробивает тонкую ткань. Он пытался звучать спокойно, но я уловил в его тоне неуверенность. Она была в каждом слове, в каждой паузе между ними.

Я опустил голову, позволяя его словам утонуть в тишине. Тяжесть беспомощности пронзила меня, и единственное, что я смог сказать, это:

— Да… ты прав. Спасибо.

Незнакомец только кивнул, но не убрал руки с моего плеча. И в этот момент я почувствовал странное — будто мы, совершенно чужие друг другу люди, были связаны одной невидимой нитью. Нитью, сотканной из боли, надежды и бессилия.

— Кстати, я Карл. Рад знакомству. Момент, конечно, не самый подходящий, ты уж извини за это, — произнёс незнакомец, теперь уже не такой незнакомый.

— Ничего… Ты тут ни при чём. Мне тоже приятно познакомиться, я… — начал было я, но Карл перебил меня с неожиданной лёгкостью, словно давно знал, что я хотел сказать.

— Можешь не представляться. Я и так знаю, кто ты. Та женщина, что была с нами, всё рассказала, — его голос прозвучал уверенно, но не высокомерно, а просто как факт.

Я лишь кивнул. Слов не находилось. Вместо этого я просто смотрел на дверь одиннадцатого блока, за которой шла борьба за жизнь мистера Смита. Где-то внутри меня бушевала настоящая буря: надежда, страх, отчаяние — всё смешалось в бесконечный хаос.

Мы молчали. Карл тоже ничего не говорил, словно понимая, что тишина в этот момент говорила громче любых слов.

Внезапно двери хирургического блока с глухим щелчком распахнулись. Я вздрогнул и, едва осознавая свои действия, бросился к врачу, вышедшему оттуда.

— Доктор, скажите, как он? Как мистер Смит? Всё ли в порядке? Он будет жить? Когда мы сможем его увидеть? — слова вырывались из меня, как неуправляемые порывы ветра, быстрые, хаотичные. Я дрожал, мои руки чуть заметно тряслись.

Врач снял маску. Его глаза, усталые и полные сожаления, встретились с моими. Он опустил взгляд на пол, как будто там могли быть ответы на мои вопросы, а затем, всё же собравшись с мыслями, произнёс:

— К моему глубокому сожалению, мы сделали всё, что могли. Но, увы, спасти его не удалось. Когда он поступил в больницу, было уже слишком поздно. Честно говоря, обычный человек в его состоянии умер бы мгновенно. Но ваш друг… Он был невероятно силён. Он боролся до самого конца. Однако и его силы не бесконечны. Мне жаль. Очень жаль.

Его слова ударили меня, как волна ледяной воды. Я застыл, словно меня сковали цепи. Мир, который только что ещё держался на шатком балансе надежды, рухнул в один миг. Всё померкло. Всё исчезло.

Доктор, отвесив короткий, сдержанный поклон, медленно удалился. А я так и остался стоять, не в силах произнести ни слова. В голове бился один-единственный вопрос: «Почему? Почему он?»

Молчание нарушил мой собственный голос, мёртвый и лишённый жизни:

— Пойдём отсюда, Карл. Я не могу здесь оставаться. Я… Я не смогу смотреть в глаза его жене. Не смогу вынести этого. Мне будет стыдно до самой смерти. Ведь это из-за меня он… умер. Пойдём, Карл. Пожалуйста.

Карл ничего не сказал. Только кивнул. Мы шагали медленно, почти механически, словно наши тела двигались сами по себе, а души остались там, за дверью одиннадцатого блока.

И когда за нами закрылись тяжёлые больничные двери, за ними осталась пустота. Пустота, которую ничем нельзя было заполнить.

Глава 4. Падение в самого себя

Мы выбрались из больницы. Тьма уже давно опустилась на город, затопив улицы густой, почти осязаемой тишиной. Никого: ни людей, ни машин, ни даже бродячих собак. Лишь мы вдвоём, два странника, шагавшие по безмолвному, безлюдному миру.

— Я бы отдал всё, лишь бы вернуться назад, в прошлое, и никогда не пересечься со Смитом, — прошептал я, будто боялся потревожить этот хрупкий покой ночи.

Карл остановился на мгновение, его взгляд скользнул куда-то вдаль, прежде чем он произнёс с лёгкой усмешкой:

— Чувак, это уже, наверное, сороковой раз, как ты говоришь одно и то же.

В его голосе не было ни раздражения, ни упрёка. Лишь мягкое, едва уловимое сочувствие, как у человека, который понимает, что слова не помогут.

— Прости, — пробормотал я, проведя рукой по лицу, словно пытаясь стряхнуть с себя тяжесть этих мыслей. — «Я сам не знаю, что говорю. Всё это… всё такое бессмысленное.

Карл хмыкнул и после короткой паузы добавил, не глядя на меня:

— А знаешь, если вдруг у тебя когда-нибудь получится вернуться в прошлое, лет так на пятнадцать назад, скажи юному мне, чтобы не связывался с сектой «Ганмен».

Я замедлил шаг, обернулся к нему. В его словах звучал странный оттенок — не то иронии, не то печали.

— Секта? Ганмен? — спросил я, чувствуя, как внутри поднимается неясное любопытство.

Карл кивнул и, опустив взгляд на тёмный асфальт, с какой-то почти нежной горечью произнёс:

— Ладно, ладно, слушай, начал Карл, задумчиво глядя куда-то вдаль, словно мысленно возвращаясь в прошлое. Его голос стал немного ниже, словно он говорил не только мне, но и самому себе.

— В школьные годы я вступил в секту под названием «Ганмен». Их философия была до смешного простой: «Слабые теряют всё, что у них есть, в пользу сильных. А сильные владеют всем». Звучало круто, правда? Я считал себя сильным, считал, что это делает меня кем-то значительным. Но на деле… На деле у нас ничего не было. Никакой силы. Единственное, что выделяло нас, это «Биг Анкыл». Этот мужик точно знал, что делает. По слухам, он был первым и старейшим членом секты. Он снабжал нас огнестрельным оружием.

В один день мне и ещё одному парню поручили ограбить дом местного миллионера. Мы всё тщательно спланировали. Узнали, что 1 марта он будет играть в гольф со своим клубом эту информацию нам раздобыл один из наших, у которого дядя был в этом клубе. Мы решили всё подготовить заранее и даже сняли номер рядом с его домом 28 февраля.

Но… мы кое-что упустили. Этот год был високосным. Был ещё один день 29 февраля. А мы, гении, этого просто не учли.

На следующий день, 1 марта, мы пробрались в дом. Всё шло по плану. Пока нас не застукал сам владелец. Мы, конечно, наставили на него пистолет, чтобы без лишних проблем забрать деньги и уйти. Он вёл нас к сейфу, мы думали, что всё под контролем. Но в один момент он вытащил откуда-то шокер. Выстрелил в меня. Я упал, потерял сознание.

Мой напарник… он просто замер. Не мог ничего сделать. Он не хотел убивать. В этот момент появилась охрана. Они избили моего друга до смерти. Меня же арестовали.

Мне было шестнадцать. Изначально посадили на двадцать лет. Но я вышел раньше через тринадцать лет. Срок сократили, когда нашли «Биг Анкыл’а». Его арестовали. Мужик умудрился оставить на пистолетах надпись «Произведено Биг Анкылом». Как тебе такое?

Карл рассмеялся. Смех был сухим, полным горечи.

— Какая нелепица… — выдохнул я, ощущая, как внутри что-то сжимается. Слова прозвучали спокойно, но каждое из них отдавалось болью. Я знал, что должен выполнить обещание Карла, но сама ситуация казалась мне абсурдной.

В голове не укладывалось: идиотская секта с громким названием, два подростка, которые возомнили себя грабителями, и вся эта трагикомедия с фатальным финалом. На первый взгляд, это могло бы стать сценарием для какой-нибудь чёрной комедии — вот только смерть друга убирала из этой истории всякий намёк на смех.

— Смешно, да? Такая глупость. Так что, если вдруг тебе когда-нибудь удастся вернуться в прошлое, скажи юному мне, чтобы я держался подальше от этой секты. Окей?

Я мельком взглянул на Карла. Его лицо не выражало ни боли, ни сожаления. Он говорил об этом так, словно пересказывал чужую, далёкую историю, не имеющую к нему отношения. Но я чувствовал — где-то в глубине души он всё же жалеет. Не о тюрьме, не о годах, потраченных впустую, а о чём-то большем. О том, что всё это вообще случилось.

Только он никогда этого не покажет. Карл казался человеком, который привык жить с грузом прошлого, но научился не давать ему себя сломать. И всё же мне показалось, что в его голосе звучала тень горечи, едва уловимая, почти незаметная, но слишком настоящая, чтобы её можно было игнорировать.

— Эту татуировку ты в тюрьме сделал? — спросил я, указывая на крокодила, который располагался на его шее.

— Да, черт возьми! Помню этот момент, будто это было вчера! — Карл широко улыбнулся, будто вновь переживая тот день.

— И что она означает? — я решил развить тему.

— Крокодил символизирует терпение, — объяснил он, не теряя своей улыбки. — Когда ты работаешь с идиотами и влезаешь в неприятности, терпение — единственное, что тебя спасает. Мне показалось, что это вполне подходит. Так что я и согласился на эту идею.

Его слова заставили меня усмехнуться. Беседа приобрела легкость, и на какое-то время мне удалось отвлечься от того, что происходило сегодня. Мы болтали и смеялись, как два мальчишки, забывшие обо всех невзгодах.

Но вот мы подошли к моему дому, и легкость сменил легкий оттенок грусти. Прощание оказалось неизбежным.

— Ну что ж, кажется, приехали, — сказал я, чувствуя, как ком подступает к горлу. — Пришло время расстаться. Спасибо, Карл. Ты действительно помог мне пережить этот день. Надеюсь, еще увидимся.

— Чувак, ну ты что, доведешь меня до слез, — засмеялся Карл, явно смягчая тон разговора. — Только давай без всей этой драмы. И запомни: улыбка тебе идет больше. А если решишь сделать татуировку, зови меня — у меня есть отличный мастер!

Он подмигнул мне, изображая телефон рукой, и в этом простом жесте была настоящая забота.

Я смотрел на Карла с улыбкой. Он был как солнечный луч, пробивающийся через серое небо, согревающий всё вокруг. Карл не был идеальным — немного странный, с сомнительным прошлым, но всё же хороший человек. Его тепло останется со мной.

Мы попрощались, и я, закрыв за собой дверь, ощутил, как дом поглощает тишина. За этой дверью остался тот свет, который он подарил мне за эти несколько часов.

Дом. Наконец-то.

Я сбросил одежду, как будто вместе с ней пытался стряхнуть тяжесть прожитого дня. Каждое движение давалось с трудом, словно тело решило объявить забастовку. Рухнув на кровать, я позволил себе затеряться в тишине, как корабль, оставленный на милость волнам в пустынном океане.

В голове мелькали образы, неумолимые и тягостные, как призраки прошлого: звуки жужжащих мух, круживших вокруг, лица… Их лица. Лица моих друзей.

Вдруг, словно от толчка, я вскочил с кровати. Тишина стала невыносимой. Грусть, эта всепоглощающая пустота, давила на грудь. Я не мог больше лежать, зарываясь в беспомощность. Обещание. Я обещал им! Я сорвался с места и побежал к их маленькому домику, этому хрупкому оазису посреди пустыни моей души.

Но там меня встретила гробовая тишина. Домик, который я привык видеть оживленным, был неподвижен, как и то, что я боялся больше всего. Аттен умер. Не от голода, нет. Просто пришел его срок. Я забыл, что мухи живут недолго. Их время истекает так быстро. И вот, этот момент настал. Я стоял на пороге, понимая, что ничем не могу помочь.

Возвратившись в свою комнату, я снова рухнул на кровать, но сон не приходил. Я смотрел в потолок, где плясали тени, и чувствовал, как ночь вытягивает из меня последние остатки сил. За окном темное небо постепенно светлело, но для меня утро не несло ничего, кроме очередной порции пустоты.

Ночь плавно перетекала в день, но прошло несколько часов, прежде чем сон, подобно хищнику, наконец настиг меня. Однако это был не покой — это была сделка с собственным бессилием, в которой я потерял больше, чем мог предположить.

Вечером я нашел мертвого Куру. Неделю спустя настал черед Амича. Следом за ним ушел Амор. Остался только Фели.

Недавно я получил письмо об увольнении. Должно быть, они устали ждать. Я давно не появлялся на работе, не отвечал на звонки, но в этом не было ничего неожиданного. Меня больше не интересовала работа. Вся моя жизнь была сведена к одному — быть рядом с теми, кто стали для меня семьей. Моей маленькой, хрупкой семьей, которая исчезала прямо у меня на глазах.

Увольнение? Пустяки. Что оно значит по сравнению с тем, что я потерял?

Я сидел, не отрывая взгляда от Фели. Мой последний друг. Его крылья едва шевелились. Я боялся даже моргнуть, чтобы не пропустить его последний вздох. Что я могу сделать для него, прежде чем он уйдёт навсегда, оставив меня в одиночестве, в пустоте?

В голове всплыли воспоминания. Как я нашёл его — маленького, хрупкого, запертого в своем мире, незнающего свободы. Тогда я пообещал себе, что подарю ему лучшее, что смогу. И вот сейчас, когда его время почти истекло, я решил исполнить своё обещание. Последний дар. Последний полёт.

Я осторожно поместил Фели в банку и отправился к Мосту Судьбы — самому прекрасному и заброшенному месту в городе. Никто сюда не ходил, слишком уж неудобное это место. Но для меня мост всегда был особенным. Здесь открывался вид, от которого захватывало дух, а лес позади защищал от ветра, наполняя пространство тишиной, наполненной только шёпотом листвы.

— Разве тут не прекрасно, мой друг? — тихо произнёс я, глядя на банку, в которой сидел Фели.

Я встал посередине моста. Открыв крышку, я поднял банку к небу.

— Надеюсь, ты найдёшь своё счастье, пусть даже в последние мгновения своей жизни — сказал я и выпустил его на свободу.

Фели взлетел, его крылья задвигались с неожиданной силой. Он поднялся выше и выше, устремляясь к звёздам.

— Фели, найди своё счастье! — произнёс я, улыбаясь сквозь слёзы.

Я наблюдал за его полётом до тех пор, пока он не скрылся в ночи. На миг я ощутил радость. Радость за друга, который, быть может, обрёл то, что искал. Но вместе с этой радостью пришла и тоска. Теперь я остался один.

Оглядевшись, я поднял глаза к небу. Сегодня оно было особенно ясным. Множество звёзд сияли над головой, и среди них я разглядел созвездие Райской птицы. Может, это был знак? Знак, что перемены неизбежны? Что, подобно птицам, которые мигрируют в поисках лучшей жизни, мне тоже предстоит найти своё новое место в этом мире?

Я улыбнулся, почти незаметно. Ветер прошелестел листвой, и в его шёпоте мне послышалось прощание.

Настал миг, когда я должен был уйти. Вернуться домой, попытаться начать новую жизнь — с чистого листа, но без друзей. Новый мир, где я буду один, жалкий неумеха, пытающийся обрести своё счастье.

Я уже собирался уходить, когда заметил фигуру на краю моста. Сначала не придал этому значения — в этом городе никто ни за кого не отвечает. Но что-то внутри меня заставило остановиться. Человек за ограждением был слишком мал для взрослого. Это был мальчик.

Он стоял, цепляясь за холодный металл перил, явно собираясь прыгнуть вниз, прямо в бурлящую реку. Обычно я проходил мимо таких сцен, даже не пытаясь вмешаться. Но сейчас всё было иначе. Что-то в этом моменте, в этой ночи, заставило меня действовать.

Я медленно приблизился, стараясь не издавать ни звука, чтобы не спугнуть его. Шаг за шагом. Ещё ближе. А потом он заговорил:

— Нет смысла останавливать меня. Это судьба. От неё не убежать. Она уже предначертана, — его голос был тихим, безжизненным, будто говорил не мальчик, а тень, уставшая существовать.

— Ты прав, — ответил я, стараясь звучать спокойно. — От судьбы не убежишь. Но кто сказал, что твоя судьба такая, какой ты её себе представляешь? Почему ты решил, что твоё предназначение — прыгнуть с моста? Что случилось? Расскажи мне, я постараюсь помочь.

Он молчал. Ни звука, ни движения. Его взгляд был устремлён вдаль, туда, где темнота воды сливалась с ночным небом.

— Я помогу тебе, — сказал я чуть тише, уже не стараясь убедить, а скорее умоляя. — Я обещаю. Ты будешь первым, кому я по-настоящему помогу. Потому что я даже себе помочь не могу. Я мешаю всем вокруг, порчу жизни другим, жалуюсь на свою судьбу, надеясь, что кто-то придёт и спасёт меня. Но знаешь, — я сделал ещё один шаг вперёд, — в этом городе всем плевать на чужие беды. Каждый старается справиться со своими.

Мальчик по-прежнему молчал, но я видел, как дрогнули его плечи.

— Я недавно потерял всех, кого мог назвать друзьями. Я не знаю, что ждёт меня дальше, но пытаюсь бороться с этой болью. Каждый день. Каждый чёртов день.

Я вдохнул глубже, чтобы продолжить, хотя внутри меня всё дрожало.

— Как и все, я привык не замечать чужих бед. Видел самоубийц, видел тех, кто сломлен, но проходил мимо. Потому что так проще. Но ты… ты другой. Увидев тебя, я почувствовал что-то странное. Будто внутри меня зажёгся огонь. Ты стал для меня символом надежды, которая может изменить мою жизнь.

Он чуть повернул голову. Не полностью, но я видел, что он слушает.

— Ты можешь считать меня эгоистом, — продолжил я. — Но я хочу помочь тебе. Потому что помочь тебе — значит помочь себе. Это мой шанс. Шанс для нас обоих. Ты ещё можешь быть счастливым. Мы оба можем. Пожалуйста, дай мне попробовать.

Тишина затянулась. Только ветер разносил её по мосту. И в этой тишине я видел, как мальчик постепенно отпускает перила, будто обдумывая мои слова.

Потеряв всё, что у меня было, я приобрёл нечто новое — надежду. Надежду на светлое будущее. Надежду, что всё ещё можно исправить. И я хотел начать этот путь, остановив его. Всего лишь остановив одного мальчика.

— Я могу стать тебе братом, — произнёс я, чувствуя, как дрожит мой голос. — Я обещаю. Я помогу тебе, только не делай этого. Прошу.

Мальчик тихо рассмеялся. Его смех прозвучал неожиданно, резко, как треск веток в ночи.

Я застыл, объятый недоумением. Смех звучал неправильно, пугающе. В нём не было ни капли радости, только какая-то странная, жутковатая издёвка.

— Что смешного? — спросил я, чувствуя, как холод проникает в меня.

И тогда мальчик, не прекращая смеяться, произнёс слова, от которых холод стал ледяным.

Отпуская перила моста, мальчик произнес с укором: «Я знаю, как ты даешь обещания. Ты неизменно их нарушаешь. И мы из-за этого страдаем, друг мой».

Его голос вдруг стал знакомым. Слишком знакомым. Но времени думать не было.

Я резко схватил его крепче, чувствуя, как паника нарастает.

— Нет! Не смей! — закричал я, утягивая его к себе.

Но он продолжал бороться. Его тело было худым, почти невесомым, но в нём таилась какая-то нечеловеческая сила. Он дёргался, рвался вперёд, ближе к краю.

Я тоже делал всё, что мог, чтобы удержать его. Схватил за капюшон, другой рукой вцепился в его тонкое запястье. Я чувствовал, как мои мышцы горят от напряжения, но не собирался отпускать.

И вдруг — ужасающий скрип! Казавшиеся незыблемыми перила проломились, воздух вокруг словно разорвался, и металлическое ограждение, увлекая нас за собой, обрушилось в бездну.

Мы падали.

Время замедлилось, и в этом страшном моменте я видел всё. Мою руку, которая уже не могла удержать его. Бесконечную чёрную реку внизу, раскинувшую свои воды, словно пасть огромного зверя.

В этот миг я понял, что моя жизнь закончилась. Здесь. Сейчас.

В голове пронеслись обрывки воспоминаний — счастливые, горькие, бессмысленные. Всё моё существование превратилось в быстро сменяющиеся кадры. Рождение. Детство. Потери. Мост.

И я увидел её. Она ждала меня внизу, река, но её воды уже не были водой. Это был монстр, разинувший пасть. Она превратилась в огромную мухоловку, чьи зубцы тянулись ко мне.

Но это было лишь видение.

Мы упали.

И на этом моя жизнь закончилась. Раз и навсегда.

Глава 5. Начало всех концов

Бездна поглощала меня. Холодная, бескрайняя вода сжимала грудь, лишая малейшего намека на воздух. Вокруг — только вязкая, непроницаемая тьма, которая заполнила все мое сознание, все мое существование. Страх перед этим безмолвием уже не имел значения — в нем не осталось ничего человеческого, только первобытный ужас перед пустотой. Неумолимая сила тянула меня вниз, в глубины, где нет ни света, ни спасения.

Легкие горели, вырываясь из груди в попытке вдохнуть то, чего уже не существовало. Я не мог больше бороться. Измученный, обессиленный, я расслабился и позволил себе упасть в это бездонное ничто.

Где-то на краю моего сознания мелькнула мысль: вот так, значит, я и умру. Один. В темноте. Смерть не пугала меня — страшила лишь та завеса неизвестности, что стояла за ее порогом. Парадоксально, но я усмехнулся. «Как нелепо, — подумал я, — даже не зная, что такое любовь. Я никогда не любил, никогда не был любим».

Перед глазами возникали призрачные образы того, чего мне никогда не удалось испытать. Радость дружбы, захватывающие приключения, решения трудностей вместе с теми, кому небезразличен. Я хотел снова поговорить с родителями, хотя и знал, что они больше не хотят этого. Слишком долго я бежал от своих ошибок, считая, что самостоятельность — это свобода. Только позже я осознал, что быть самостоятельным, не став взрослым, — это бремя, почти непосильное.

Мысли становились размытыми, словно вязкий туман окутал мое сознание. Я умираю. Я видел смерть, или это был лишь обман разума, жаждущего вырваться из этой муки? Мне было жаль. Хотя я ненавидел свою жизнь, умирать я не хотел. Исправить прошлое — вот единственное желание, которое горело внутри, последнее, что осталось от меня.

И вдруг — свет. Он был далеким, почти нереальным. Это конец? Рай? Что-то за гранью моего понимания? Я протянул к нему руку, но мои силы покидали меня. Свет становился ярче, теплее, он манил меня, обещая что-то необъяснимое. Но мои глаза сомкнулись, и я провалился еще глубже, в пустоту.

И в этой глубине что-то изменилось. Я услышал звук. Сначала слабый, раздражающий. Звук? Откуда? Я же утопал в холодных глубинах! Почему я могу слышать? Почему… могу дышать?

В замешательстве я распахнул глаза. Меня ослепил яркий, почти болезненный свет. И тогда я понял — я еще жив.

Мир вокруг застыл, будто задержал дыхание в ожидании моего пробуждения. Я открыл глаза и осознал: это не моя комната. Лежал я не в своей кровати, в окружении странной тишины, словно само время решило сделать паузу. Пространство вокруг окутывал едва ощутимый туман непонимания.

Резкий, раздражающий звон будильника прорвался сквозь мой сон, выдергивая меня из его глубин. Но неожиданно его перебила мелодия — нежная, теплая, словно шепот забытых воспоминаний. Она была почти неуловимой, но пробудила что-то внутри. Перед глазами вспыхнул образ: мама, уютное утро, запах свежеиспеченных оладий, музыка на старом радио. Теплая волна нахлынула на меня, и мурашки пробежали по коже, оставляя за собой щемящую радость и грусть.

Я сел на кровати, ощущая, как сердце бьется то ли от волнения, то ли от растерянности. Комната вокруг казалась огромной, непривычно высокой, словно я стал меньше, словно превратился в ребенка. Незнакомая пижама лежала на мне свободно, чуждо. Это точно не та, в которой я засыпал. Кто переодел меня? Где я вообще нахожусь?

В голове всплыли обрывки воспоминаний: мост, падение, ледяная вода, страх… Я вздрогнул. Все это казалось таким реальным, таким близким, но сейчас казалось, что это был лишь сон.

Я поднялся и медленно направился к двери. Взялся за ручку, чуть поколебался, затем повернул ее. Коридор встретил меня пустотой. Ряды дверей, старинный шкаф в углу. Справа угадывался выход, но мой взгляд привлекла другая дверь — из-за нее доносилась та самая музыка. Она звучала теперь отчетливее, мелодия словно манила меня.

Я подошел ближе, толкнул дверь, и в лицо хлынули яркие солнечные лучи. Мои глаза не сразу привыкли к свету, я зажмурился, но музыка оборвалась так же внезапно, как и началась.

— О! Ты уже проснулся? — раздался женский голос, мягкий, теплый, до боли знакомый. — И не верится, что тебя разбудил будильник. Ты же у нас такой соня!

Я замер. Знакомое тепло этих слов ударило в самое сердце. Постепенно глаза привыкли к свету, и я увидел ее.

— Н…н…неужели это ты? — выдохнул я, с трудом веря своим глазам.

Она стояла передо мной, словно видение, словно ангел, сошедший с небес.

— Мама, — прошептал я и, бросившись к ней, заключил в объятия, крепкие, полные тоски и любви. — Я так скучал…

Она обняла меня в ответ, но в ее глазах читалось недоумение.

— Мы не виделись так долго? — спросила она, ласково прижимая меня к себе.

— Да, — едва слышно ответил я, отступая, чтобы снова взглянуть на нее. Слезы подступали к глазам, но я сдерживал их, не желая разрушить этот миг.

И вдруг дверь в комнату вновь отворилась. Свет очертил мужской силуэт, и мое сердце пропустило удар.

— Доброе утро, — произнес он.

— Папа, — выдохнул я, и новые слезы радости потекли по моим щекам.

Я обнял его так же крепко, как маму, словно это был сон, который я не хотел отпускать. Но их взгляды, полные растерянности, говорили мне, что они не понимали причины моей бурной радости.

— Сынок?, что-то случилось? — спросил отец, слегка отстранившись.

Я молчал. Что я мог ответить? Почему они казались выше меня? Или это я уменьшился? Почему эта комната, их лица, даже их голоса казались такими… далекими, но в то же время такими близкими?

Вопросы рвали меня изнутри, но ответа не было.

Оказавшись в стенах родного дома, я вдруг осознал, что окружён великанами. Родители возвышались надо мной, словно величественные горы, заслоняющие небо. А я… я будто затерялся в их тени, как путник, одиноко бредущий по бескрайней пустыне.

Сердце застучало быстрее. Я поспешно направился в уборную, встал перед зеркалом и…

Долго смотрел на своё отражение, не в силах осмыслить увиденное. Я стал юнцом? Нет, это нелепо, невозможно! Меня охватил холодный ужас. Я выскочил из ванной и почти бегом добрался до своей комнаты.

На тумбочке лежал телефон — взяв его в руки, пальцы лихорадочно скользнули по экрану, я открыл календарь… и замер.

2019 год.

Перед глазами всё поплыло. Грудь сдавило ледяной рукой паники. Это шутка? Розыгрыш? Возможно, на мне грим, тщательно сделанный, чтобы омолодить лицо? Но кто и зачем устроил бы подобное?

Я прижался спиной к стене, пытаясь отдышаться.

«Сон ли это? Или, может быть, правда то, о чём говорят теории бессмертия души и квантового бессмертия? Я умер и возродился вновь, но в теле подростка?» Нет, всё слишком реально. Слишком осязаемо.

Но тогда… что это значит?

Я судорожно сглотнул, а затем пришёл к выводу, который был страшнее всех предыдущих догадок.

«Неужели всего того, что было… моей жизни до тридцати лет… не существовало вовсе?»

Колени подломились, я рухнул на пол, сжав голову руками. Висках билась лихорадочная мысль: «Неужели… неужели это был всего лишь сон? Но как такое возможно?! Всё было так чётко, так ясно! Я… я не понимаю…»

Я сидел на полу, свернувшись в позе эмбриона, не зная, что делать, как принять происходящее. И вдруг откуда-то издалека донёсся голос:

— Завтрак готов! — раздался звонкий голос матери.

Я вздрогнул.

Медленно поднялся на ноги, заставил себя глубоко вздохнуть. Теперь всё стало на свои места. Почему родители так удивлялись моему поведению? Я не видел их больше десяти лет, а они — всего один день, перед сном.

Я ещё молод. Я не вырос. Но память… память и сознание остались прежними.

Похоже, я каким-то образом попал в прошлое.

О, небо… Это то, о чём я мечтал всю жизнь!

Да! Да! Да!

Меня захлестнула волна ликования. Я начал прыгать от радости, не в силах сдержать восторг.

В тот миг я парил на седьмом небе. Судьба явила мне свою милость, предоставив второй шанс — возможность исправить ошибки, изменить ход событий, прожить жизнь иначе. Радость, захлестнувшая меня, была подобна океанскому приливу — необъятная, всепоглощающая, она захватывала меня целиком, оставляя лишь трепещущее сердце, охваченное восторгом.

— Honey Metal? — мамин голос долетел до меня, мягкий и знакомый, будто тёплый ветер из далёкого прошлого.

Я замер. Это прозвище — маленький осколок моей детской беззаботности.

Когда-то давно отец, желая приобщить меня к своим музыкальным вкусам, показал мне старые кассеты. Среди них была одна с записями группы Honey Metal. Их музыка пленила меня с первых же аккордов, погрузив в мир звуков, где эмоции переплетались с мощными риффами и мелодичными переливами. Я переслушивал их снова и снова, пока песни не стали для меня чем-то большим, чем просто мелодии.

— Honey Metal? — снова позвала мать, и её голос, наполненный теплом, вернул меня в реальность.

— Иду! — отозвался я.

Я поспешил в гостиницу, где родители уже сидели за столом, наслаждаясь завтраком.

— Я немного задумался, — сказал я, садясь на своё место.

Передо мной красовался мой любимый завтрак — румяный, горячий тост с сыром и ветчиной. Запах был невыносимо аппетитным, и я вдруг понял, как давно не пробовал этого.

Я взял в руки горячий, хрустящий ломтик и на мгновение прикрыл глаза. Всё казалось таким простым, таким привычным… но лишь мне одному было ведомо, насколько драгоценным оказался этот момент.

С каждым новым укусом во мне вспыхивали новые, ещё более яркие ощущения. Тёплый, пряный аромат наполнял рот, пробуждая воспоминания о самых чудесных утра моей жизни. Хрустящая корочка поддавалась лёгкому нажатию зубов, уступая место нежной начинке, где сливочная мягкость сыра таяла, сплетаясь с терпким вкусом ветчины. Всё это дополнял крепкий чай — горячий, насыщенный, с лёгкими нотками бергамота. Он мягко обволакивал горло, оставляя после себя тёплый шлейф уюта. Каждый глоток смывал остатки вкуса, словно подготавливая мои рецепторы к новому наслаждению.

Но этот завтрак был чем-то большим, чем просто трапеза. Он утолял не только голод, но и наполнял меня ощущением жизни, давал редкое, почти забытое чувство умиротворения. В эти минуты мир сужался до небольшого островка, где существовали лишь тепло, вкус и покой.

Я так глубоко погрузился в наслаждение, что не сразу заметил её.

Анака — Моя сестра.

Она сидела за соседним столиком, и я не понимал, как мог не увидеть её раньше. Может, я слишком увлёкся мыслями, нахлынувшей ностальгией… а может, этот тост оказался слишком хорош, чтобы отвлекаться.

Но теперь я смотрел на неё и чувствовал, как внутри что-то дрогнуло.

Анака всегда была особенной. Сгусток чистой, искрящейся энергии — человек, чьё присутствие ощущалось даже в молчании. В ней была удивительная способность: просто находясь рядом, она могла приносить утешение и покой, а порой — пробуждать желание меняться, становиться лучше.

Я смотрел на неё и вдруг понял: в этот момент я наслаждался не только завтраком. Я вкушал саму жизнь — с её простыми, но бесценными радостями, с людьми, которые наполняют её смыслом, делают её настоящей.

И всё же… я забыл о ней.

О сестре.

О самом близком, самом дорогом человеке.

Эта мысль больно кольнула, оставив во мне горький привкус утраты. Но следом пришло и другое осознание: передо мной был не просто тост и чай, не просто воспоминания и уютное утро.

Передо мной был второй шанс.

Позавтракав в этом маленьком райском уголке, я направился в свою комнату и, улёгшись на кровать, задумался: с чего начать этот день в прошлом? Я никогда не задумывался о подобном. А теперь, когда у меня был этот шанс, голова вдруг опустела.

Размышления прервал стук в дверь.

— Входи, — сказал я, не вставая.

Дверь отворилась, и на пороге появился отец. Удивление мелькнуло на его лице.

— Ты ещё не надел школьную форму? — воскликнул он. — Можешь опоздать!

Я замер.

— Школьная форма? Опоздание? — переспросил я, словно эти слова не имели смысла.

— Похоже, ты забыл, что сегодня первый день учебы, — с лёгким укором произнёс отец. — Анака уже одета и ждёт тебя. Твой портфель тоже готов.

Я моргнул, позволив этим словам осесть в сознании.

«Значит, сама судьба указывает мне путь. Что ж… не стану ей противиться».

— Ждите меня в машине. Я мигом.

Когда дверь закрылась, я медленно поднялся и шагнул к шкафу.

Раздвинув створки, я вдохнул аромат, которого не чувствовал долгие годы. Это был запах ткани — лёгкая затхлость, перемешанная со свежестью мыла, едва уловимый шлейф детства.

Мой взгляд скользнул по аккуратно сложенным вещам.

Я взял в руки белую рубашку. Гладкая, хрустящая, она будто хранила в себе дыхание утренней прохлады. Я провёл пальцами по ткани, ощутив нежную шершавость, еле заметные следы от недавней стирки. Чиста, безупречна — словно специально приготовлена к началу учебного года.

Следом я достал фиолетовый галстук. Широкий, строгий. Воспоминания нахлынули, и я невольно улыбнулся: как же я мучился в детстве, завязывая этот узел, краснел, когда он получался кривым… Этот галстук был символом времени, когда я уже не был ребёнком, но ещё не стал взрослым.

Затем — чёрные брюки. Свободные, удобные, мягкие, как старые друзья.

И, наконец, пиджак. Тёмно-фиолетовый, почти чёрный, с бархатистой поверхностью. Я провёл ладонью по лацкану, ощущая его шероховатость. Этот пиджак всегда делал меня старше, увереннее. Надевая его, я переставал быть просто школьником. В нём я чувствовал себя кем-то большим.

Я начал одеваться. Белая рубашка мягко легла на плечи, галстук лёгкими движениями скользнул в привычный узел, брюки сели идеально, словно сшиты по мне заново. И, наконец, пиджак.

Я застегнул верхнюю пуговицу и взглянул в зеркало.

Отражение смотрело на меня с лёгкой полуулыбкой.

Я видел не того, кем был вчера.

Я видел себя юного.

Впервые за долгое время.

Дверь моей комнаты тихонько скрипнула, когда я вышел в полумрак коридора. Возле окна, погружённая в чтение, сидела мама. Тёплый свет утреннего солнца мягко ложился на страницы её книги, создавая иллюзию спокойствия и уюта.

Она подняла глаза, и на её лице появилась ласковая улыбка.

— Удачи, Хани Метал. С первым днём учёбы, сынок!

В её голосе звучала невысказанная забота, скрытая за лёгкой, почти игривой интонацией.

— Спасибо, мам, — ответил я, стараясь не выдать дрожь, пробежавшую по телу.

Я направился к выходу, ощущая на себе её тёплый взгляд.

Покинув родной дом, я вдохнул прохладный утренний воздух. Он был свежим, чистым, наполненным лёгкой влажностью — напоминанием о ночном дожде. На стоянке у подъезда уже ждала машина. Отец сидел за рулём, Анака терпеливо ждала на заднем сиденье.

Когда я сел в машину, двигатель ровно заурчал, и мы тронулись в путь.

Глава 6. Свет гаснет?…Или…

По дороге я внимательно вглядывался в город, словно видел его впервые. Хотя, возможно, так оно и было. За все эти годы Урбсвин нисколько не изменился. Экономический застой и кризис оставили на нём свой след: облупленные стены старых зданий, потрескавшийся асфальт, пустые витрины магазинов, в которых когда-то кипела жизнь. Людям едва хватало денег на пропитание и крышу над головой, но при этом они не выглядели бедными. Они просто жили — так, как умели.

Мой взгляд скользил по городской инфраструктуре. Урбсвин, как и прежде, оставался «ни рыбой ни мясом» — слишком развитым, чтобы называться провинцией, но недостаточно процветающим, чтобы быть мегаполисом. Я никогда не бывал в других городах, а потому не мог сравнивать, но знал одно: Урбсвин был большим. Почти две тысячи квадратных километров, включая городские поселения и близлежащие сёла.

Справа мелькнула река — Серебристая Долина. Своё название она получила благодаря удивительному явлению: солнечные лучи, падая на её поверхность, рассыпались на тысячи мерцающих бликов, создавая иллюзию жидкого серебра, особенно прекрасную на закате.

А чуть дальше начинался Дремучий лес. Густой, величественный, он был украшением нашего края, местом, где можно было раствориться в тишине и забыться среди вековых деревьев. Многие приезжали сюда ради кемпинга, но это была лишь малая, безопасная его часть. Настоящий же Дремучий лес начинался там, где заканчивались туристические тропы.

Там начинались непроходимые болота.

Школьный двор встретил нас всё тем же привычным, неизменным обликом. Казалось, что время здесь застыло: тот же потрескавшийся асфальт, те же школьные клумбы с поникшими цветами, тот же старый забор, за которым начиналась дорога в мир взрослой жизни.

— С первым днём, дети! Удачной учёбы! — пожелал нам отец, тепло улыбаясь.

— Спасибо! — ответили мы с Анакой в унисон.

Отец одобрительно кивнул и, прежде чем уехать, добавил:

— Помоги сестре с портфелем и отведи её в класс, сынок.

— Хорошо, — послушно кивнул я, взяв в руки тяжёлый портфель сестры.

Машина мягко тронулась с места и скрылась за поворотом. Я повернулся к сестре, но… её уже не было рядом.

— Анака? — позвал я, оглядываясь по сторонам.

Пусто. Сердце сжалось от тревоги. Ещё мгновение назад она стояла здесь, а теперь словно растворилась в воздухе. Мир на секунду пошатнулся, оставляя меня в растерянности. Но внезапно я заметил её — она мчалась к школе, ловко лавируя среди учеников.

— Чёрт, почему она такая быстрая?! — выругался я про себя и, крепче сжав в руках её розовый портфель, бросился вслед за ней.

Со стороны это, вероятно, выглядело забавно: я, изо всех сил стараясь не отставать, несусь через двор, размахивая девчачьим рюкзаком.

— АНАКА! — выкрикнул я, надеясь, что она услышит.

Но она уже скрылась за школьными дверями. Я тоже вбежал внутрь, лавируя между спешащими учениками, пока, наконец, не заметил её — она догнала своих друзей и остановилась, весело болтая с ними.

Я резко затормозил рядом, тяжело дыша. В груди колотилось сердце, лёгкие горели огнём.

— Фух… давно я так не бегал, — промелькнуло в голове.

— Анака, больше так не делай, — выдохнул я, протягивая ей рюкзак.

— Спасибо, братик! — беззаботно улыбнулась она.

Я перевёл взгляд на её друзей. Они странно смотрели на меня — то ли удивлённые, то ли сдерживающие смех. И только теперь я осознал, как, должно быть, нелепо выглядел, запыхавшийся, с растрёпанными волосами, всё ещё сжимая в руках этот розовый портфель.

— Привет, — коротко бросил я, чувствуя, как в груди поднимается лёгкое смущение.

И, не дожидаясь ответа, развернулся и ушёл.

Поднимаясь по лестнице, я услышал пронзительный звонок — сигнал к началу урока. В груди вспыхнула паника: я забыл, где находится мой класс, и, скорее всего, опоздаю!

Тревога охватила меня, и я, не разбирая дороги, бросился вперёд. В страхе заглядывал в окна и двери, цеплялся взглядом за любые знакомые лица, но, похоже, удача в этот день прошла мимо. Коридоры тянулись бесконечным лабиринтом, а каждая пройденная секунда только усугубляла ощущение беспомощности.

Я почти сдался, когда краем глаза заметил движение. Кто-то крался по коридору, стараясь слиться с тенями, но выглядел настолько подозрительно, что сразу привлёк моё внимание.

Не раздумывая, я ускорил шаг и окликнул незнакомца:

— Привет, не подскажешь, где находится мой класс? Я что-то заплутал и уже опаздываю.

Фигура передо мной замерла. Затем, неохотно обернувшись, произнесла с ноткой раздражения:

— Верь мне, братан, мне тоже этого не хочется.

Я почувствовал, как внутри всё обрывается. Время замерло, воздух стал гуще, а реальность внезапно дала трещину. Мне казалось, что я вижу призрак, что мир играет со мной злую шутку.

Но это лицо я узнал бы из тысячи.

— Эш… — мой голос прозвучал сдавленно, почти охрипло.

Я шагнул вперёд и обнял его, желая убедиться, что он настоящий, что это не мираж, не фантом.

— Тише, нас могут заметить! — Эш резко отстранился, оглядываясь. — С чего такая радость? Неужели соскучился за лето?

Я отступил, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Как мне сказать ему? Как объяснить, что в моей реальности он был объявлен без вести пропавшим, что я уже почти смирился с тем, что больше никогда его не увижу?

— Д-да… точно. Прости. Просто… по тебе скучал. Давно тебя не видел.

Эш хмыкнул и хлопнул меня по плечу.

— Ну что поделать, Кейн, я тоже скучал. Но сейчас не время для сантиментов — мы опаздываем.

Я моргнул, пытаясь осознать происходящее.

— Точно! Я как раз собирался спросить у тебя, где наш класс.

— Ты сегодня явно не в себе, — Эш покосился на меня с подозрением. — Обычно это я у тебя спрашиваю, куда идти, а ты изображаешь знатока, который знает всё на свете. Теперь, похоже, роли поменялись.

Он махнул рукой вперёд.

— Наш класс. 101-й. Прямо перед нами.

Я уставился на дверь. В груди творилось что-то странное: тревога смешивалась с азартом.

— Не знаю, что со мной, но что-то явно необычное происходит… И мне это нравится.

— Главное, чтобы тебе нравилось, — усмехнулся Эш. — Заходим?

Я посмотрел на него — живого, настоящего, улыбающегося.

— Если получим наказание, то только вместе.

Эш рассмеялся:

— Вот это я понимаю! Помнишь!

Мы переглянулись, и я впервые за долгое время почувствовал, что всё идёт так, как должно. Мы шагнули внутрь.

— Здравствуйте, профессор Джекерстоун. Простите нас за опоздание в первый же день учебы. Нам очень стыдно, — виновато произнёс Эш, склонив голову.

Но я заметил, как его губы предательски дёрнулись в сдерживаемой улыбке. Что его так развеселило? Я недоумённо посмотрел на него, но, не найдя ответа, повернулся к профессору.

Я перевёл взгляд на профессора — и понял, в чём дело.

Подняв голову, я невольно задержал взгляд на профессоре. На его носу красовались очки, украшенные фигурками лягушек, и это выглядело настолько неожиданно, что я едва сдержал смех. Такое эксцентричное зрелище совсем не вязалось с его строгим обликом и преподавательским авторитетом.

Я быстро опустил голову, стараясь сохранить серьёзность, но предательская улыбка всё же тронула уголки губ. Позже я узнал, что эти очки он приобрёл чтобы развлекать своего внука — профессор просто забыл дома обычные, а без них читать было невозможно.

— Здравствуйте. Простите нас, профессор, — произнёс я, стараясь говорить как можно серьёзнее.

Профессор невозмутимо посмотрел на нас поверх странных очков.

— Ну что же поделать… Проходите, — наконец произнёс он с лёгким вздохом.

Мы с Эшом вошли в класс и окинули его взглядом. Почти все места были заняты, кроме двух в самом конце, у окна, откуда открывался отличный обзор на учительский стол.

— Вот, Кейн, наши места. Пойдём, — бодро произнёс Эш, явно не смущённый тем, что весь класс следит за нами.

Я шагал за ним, мельком разглядывая лица одноклассников. Они были мне до боли знакомы — я знал их слишком давно, чтобы забыть хотя бы одно выражение, хотя бы один жест. Каждый из них напоминал мне о каком-то моменте из нашей общей жизни.

Мы сели. Не успел я удобно устроиться, как Эш склонился ко мне и тихо прошептал:

— Парта сломана. Стулья тоже. И солнце прямо в глаза светит.

Я нахмурился.

— Но это не наши места. Мы всегда сидели за третьей партой в середине.

— Да, но теперь там сидит наши громилы. Если попробуешь их подвинуть, сначала взбучку устроят, а потом всё равно заявят, что наши места в самом конце. Так что лучше уж сразу смириться, чем огрести и вернуться обратно, — усмехнулся Эш, хитро прищурившись.

Я вздохнул. — Ладно. Ты прав.

— Вот и отлично.

Он откинулся на спинку стула, скрестив руки за головой.

— Посмотри на это с позитивной стороны. Мы сидим рядом с батареей — зимой нам будет тепло, в отличие от остальных, — произнёс Эш

Я покачал головой, но губы невольно тронула улыбка.

— И здесь ты нашёл плюсы…

— Ну, а что? Надо уметь находить хорошее даже в самых неприятных ситуациях, — пожал плечами Эш, довольный собой.

Я лишь покачал головой, но почему-то его слова заставили меня почувствовать себя немного легче.

Монотонный голос профессора, выводящего химические элементы на электронной доске, тянулся вязкой рекой, заглушая последние проблески бодрости. Лучи солнца, безжалостные и неумолимые, прожигали спины, заставляя воздух в классе дрожать от зноя. Я украдкой вздохнул, мысленно умоляя: скорее бы конец урока.

И вдруг — тьма.

В школе погас свет, окутав переднюю часть класса непроглядной чернотой. Там, где висели жалюзи, теперь царил абсолютный мрак. Мы же, сидящие в задних рядах, все еще могли различать очертания предметов в золотистых бликах умирающего дня.

— Что случилось? Электричество отключили? — голос профессора звучал глухо, словно его поглотила эта внезапная темнота.

Я едва сдерживал ликование — внутри все бурлило от восторга. В голове пульсировала единственная мысль: урока не будет!

Но радость длилась недолго. Над головами раздалось низкое, гудящее жужжание — словно оживал некий древний механизм. Проектор.

Он не должен был работать, ведь электричества больше не было. Однако он включился, разрезая темноту ярким лучом. Изображение вспыхнуло на электронной доске, и по классу пронесся шелест удивленных голосов.

На доске появилась надпись:

«В стенах этой школы сокрыт предмет. Разгадайте подсказки и найдите его.

Подсказка первая:

Я состою из букв, но не являюсь алфавитом.

Я помогаю творить, но не являюсь художником.

Я позволяю говорить, но у меня нет голоса.

Я имею пробел, но не являюсь космосом.

Что я?»

Наступила затаенная тишина. Кто-то нервно сглотнул. Кто-то судорожно зашептался.

Я почувствовал, как по коже пробежали мурашки.

Весь класс замер в недоумении. Что это за загадка? Никто не осмеливался заговорить, словно слова могли нарушить хрупкое равновесие этой странной, почти мистической тишины.

Я бросил взгляд на Эша. Он, как ни в чем не бывало, мирно дремал, опершись лбом на сложенные руки. Видимо, ночь выдалась для него непростой. Но во мне уже разгорался азарт. Загадки, тайны, квесты — все, что напоминало приключение, пробуждало во мне жажду действий. Я твердо решил: мы с Эшем найдем этот предмет первыми.

Но сначала его нужно было разбудить.

И это оказалось настоящим испытанием.

Я толкал его в бок, шептал на ухо, пытался трясти за плечо, но он лишь что-то невнятно бормотал, не открывая глаз. Наконец, спустя несколько мучительно долгих минут, он нехотя зашевелился и приоткрыл веки.

— Э-э… Уроки закончились? Свет вернули? — пробормотал он, лениво потирая глаза.

— Нет, но появилось кое-что гораздо интереснее, — я не смог скрыть волнения. — В школе спрятан загадочный предмет, и мы должны его найти. Для этого придется разгадывать подсказки.

Эш наконец сфокусировал на мне взгляд и усмехнулся:

— Отлично! Это будет куда увлекательнее, чем просто спать. Ну, и с чего начнем?

Я кивнул в сторону доски, на которой мерцала первая загадка.

Эш вслух начал рассуждать:

— Так… «Я состою из букв, но не являюсь алфавитом»… Может, книга? «Я помогаю творить, но не являюсь художником»… 3D-принтер? «Я позволяю говорить, но у меня нет голоса»… Письмо? «Я имею пробел, но не являюсь космосом»… Пространство?

Я вздохнул, чувствуя, как лоб покрывается испариной.

— Сложная загадка, дружище. Пока не могу понять…

Тайна только начиналась.

Ветер за окном лениво трепал голые ветви деревьев, а в классе царила тягучая, почти осязаемая тишина. Я бросил взгляд на Эша. Он явно был чем-то обеспокоен — его пальцы нервно постукивали по столу, а глаза метались по комнате, будто выискивая спасительную лазейку.

— Выйдем на свежий воздух, может, там нам будет легче разгадать загадку, — предложил я.

Эш на мгновение задержал дыхание, словно раздумывая, но затем кивнул.

— Хорошо.

Мы молча вышли в коридор. Я не выдержал.

— Что-то случилось?

Эш остановился, опершись плечом о стену, и приглушённым голосом произнёс:

— Выйдем, и я всё расскажу.

Мы шагнули за порог школы. Холодный воздух пронзил лёгкие, прогоняя остатки сонливости.

— Ну? Рассказывай, — я повернулся к нему.

— У меня неприятности, — начал он, сжимая кулаки. — Помнишь Джерри Томсона? Я встретил его в магазине видеоигр. Они как раз привезли новые диски, и он велел мне купить ему «Легенды Апокалипсиса» к первому дню учёбы. Но, как ты видишь, никаких дисков у меня нет.

Я молча кивнул.

— Самого Джерри я не боюсь, — продолжил Эш, — но он будет не один. Его друзья… Они хулиганы. Спортсмены.

Я покачал головой. Мысли путались. Зачем Эш вообще ходил в магазин видеоигр?

— В магазине видеоигр? Тебе купили компьютер?

Эш оживился, его губы тронула улыбка.

— Да! Недавно мама купила мне компьютер для учёбы. Но сам понимаешь, как я буду им пользоваться, — он хмыкнул. — Монитор, мышка и… такая удобная клавиатура!

Что-то в его словах зацепило меня. Щелчок в сознании, словно одна деталь пазла наконец встала на место.

— Подожди… Клавиатура?

Эш посмотрел на меня с недоумением.

— Да, с подсветкой. А что?

Я широко улыбнулся.

— Эш, ты гений! Кажется, мы разгадали загадку. Это клавиатура!

Глаза Эша расширились.

— Значит, ответ на первую подсказку — это клавиатура? Вот это да! Но… где же нам её искать?

Я сделал шаг вперёд, предвкушая следующий ход.

— В кабинете информатики, разумеется. Пойдём?

— Конечно, пойдём! — воодушевлённо отозвался Эш.

И мы рванули вперёд, вглубь школьных коридоров, навстречу новой тайне.

Коридоры школы были полны едва слышного гула — отголосков разговоров, шагов и скрипов старых деревянных дверей. Мы с Эшем быстро шли к кабинету информатики, но, как оказалось, были далеко не первыми.

Перед дверью уже собралась небольшая группа из шести человек. Среди них я сразу узнал Аларика — вундеркинда из параллельного класса, чьи знания выходили далеко за пределы школьной программы. Рядом стоял Лазло, парень с нашего старшего потока — умный, но странноватый, будто он из другого мира. Чуть поодаль — Нора, младше нас на год, но не по уму. Она даже представляла школу на каком-то крупном мероприятии, вот только я не мог вспомнить, на каком именно.

Двух парней я знал только в лицо, а последний — высокий, с внимательным взглядом — был мне совсем незнаком. Наверное, новенький, переведённый в этом году. В нём было что-то загадочное, даже немного жутковатое.

Мы стояли перед дверью, напряжённо ожидая.

Внезапно она распахнулась, и из-за порога выглянула учительница информатики.

— Входите, ученики, — её голос прозвучал строго, но не без нотки любопытства. — Здесь вы найдёте решение первой загадки, а также подсказку к следующей.

Мы вошли в кабинет.

— В каждой клавиатуре спрятана своя подсказка, — продолжила учительница. — Мы рассчитывали как минимум на десять участников, но, как я вижу, из восьми собралось лишь пять команд. Теперь пусть каждая команда займёт своё место.

Мы с Эшем подошли к одной из клавиатур. Остальные тоже заняли позиции.

Когда я взглянул на нашу клавиатуру, меня охватило странное чувство. Все клавиши исчезли, кроме пяти: U, I, S, C, M.

Я нахмурился. Что это может значить?

Рядом Аларик уже собирался уходить.

— Какое слово получилось у тебя, Аларик? — спросила учительница.

— «Art». Следующая подсказка в кабинете ИЗО, — уверенно ответил он и вышел.

Слово? Кабинет?

Я прищурился, снова посмотрев на оставшиеся буквы. И тут меня осенило.

— Music! — выдохнул я. — Это кабинет музыки!

— Пойдем, Эш, я нашёл ответ! — сказал я, хватая друга за руку.

— Отличная работа, Кейн! — радостно воскликнул Эш.

Не теряя времени, мы направились в кабинет музыки, чувствуя, как азарт подталкивает нас вперёд.

Коридор был пуст, лишь наши шаги гулко раздавались в тишине. Мы почти дошли до кабинета музыки, когда из-за поворота показались трое.

Эш резко остановился.

Первый — громила под два метра ростом, его массивные плечи едва не задевали стены. Второй — типичный спортсмен, бицепсы выдавали в нём завсегдатая спортзала. А третий — среднего роста парень в чёрной ветровке, капюшоне и маске, надвинутой кепке. В его походке было что-то ленивое, но при этом опасное, словно он заранее знал, что всё под контролем.

— Чёрт, это они, — прошептал он, голос его дрогнул.

— Кто «они»? — нахмурился я.

— Джерри со своей шайкой.

Я почувствовал, как внутри всё сжимается.

Среднего роста парень в чёрном шагнул вперёд, оставаясь в тени, но даже сквозь маску было видно — он ухмыляется.

— Ого, кого я вижу! Эш Виксон и его дружок, — в его голосе сквозило самодовольство. — Эй, Эш, ты ведь не забыл, что обещал мне диск?

Эш чуть наклонился ко мне и зашептал:

— Кейн, беги в кабинет музыки другой дорогой. Я задержу их.

Я замер.

— Ты шутишь? Я не брошу тебя одного против этих троих.

— Эй! Ты что, оглох? — рявкнул Джерри, начиная терять терпение.

Эш не реагировал, продолжая говорить так тихо, что только я мог его слышать:

— Успокойся, драться я не собираюсь. Я убегу, а тебе не сбежать. У тебя ни скорости, ни выносливости. Поэтому я сдержу их на время, — прошептал Эш.

Я сжал кулаки. Всё внутри протестовало, но в глубине души я понимал: он прав.

— Береги себя, — только и смог выдавить я.

Эш улыбнулся, поднял большой палец вверх — мол, всё будет в порядке.

Я развернулся и бросился прочь, оставляя Эша один на один с Джерри и его дружками. Сердце гулко стучало в груди, а в висках пульсировала мысль: Что, если я оставил его в беде?

Мне предстояло обойти их, спуститься вниз, затем снова подняться, но уже на два этажа выше. Коридоры мелькали перед глазами размытыми тенями, каждый поворот казался слишком долгим, каждое мгновение — бесконечным. Я мчался что есть сил, но разум всё время возвращался к Эшу. Что, если я зря ушёл? Что, если ему нужна помощь прямо сейчас?

Наконец, я добрался до кабинета музыки.

Я распахнул дверь и замер. Комната была пустой, наполненной тишиной, нарушаемой лишь глухим эхом моих шагов. На столе в центре комнаты лежали саксофон и записка.

Я подошёл ближе и развернул листок.

«Сыграв на саксофоне, ты получишь подсказку к следующей загадке. Зажми четыре клапана: левой рукой — первые три верхних, правой — один нижний.»

Я сжал записку в пальцах. Время поджимало. Теперь главное — не ошибиться.

Я растерянно смотрел на саксофон, не понимая, как звук может содержать в себе подсказку. Но выбора не было — я должен был следовать инструкции.

Взяв инструмент в руки, я прижал левой рукой три верхних клапана, а правой — один нижний, затем глубоко вдохнул и дунул в мундштук.

Из саксофона вырвался протяжный, глухой звук, больше похожий на гудок поезда.

Поезд?

Я нахмурился. Какое отношение поезд может иметь к разгадке?

— Музыкой увлекаешься? — вдруг раздался голос за спиной.

Я вздрогнул и резко повернулся.

Передо мной стояла Айрис — моя одноклассница.

Я замер, словно парализованный.

Но причина была вовсе не в неожиданной встрече.

В этот момент я будто выпал из реальности. Перед глазами пронеслись события, которые, казалось, остались далеко в прошлом. События, которые произошли со мной — тридцатилетним.

Всё это — школа, квест, саксофон — вдруг заставило меня забыть о настоящем. Но вместе с этим воспоминания прошлого обрушились на меня тяжестью.

Я сглотнул, пытаясь взять себя в руки.

— А-айрис? — голос прозвучал натянуто. — Что ты здесь делаешь? Вот так неожиданная встреча…

Она слегка пожала плечами.

— Проходила мимо. Уроки отменили, а сидеть одной скучно. Сначала этот квест не особо заинтересовал, но потом услышала, как кто-то пытался сыграть ноту «фа» на саксофоне, и решила посмотреть, что тут происходит.

— Понятно… — пробормотал я, всё ещё пытаясь прийти в себя.

Айрис внимательно посмотрела на меня.

— Так что, ты увлекаешься музыкой?

— Нет, просто участвую в квесте. Это одна из загадок, — я протянул ей письмо.

Она развернула листок, пробежала глазами строчки и кивнула.

— Как я и думала. Это нота «фа».

Я удивлённо взглянул на неё.

— Ты разбираешься в музыке?

— Не совсем, — Айрис улыбнулась. — Иногда, когда мне скучно, я смотрю обучающие видео о том, как играть на разных инструментах — гитаре, пианино, саксофоне. Хотелось бы научиться играть на чём-нибудь. Это полезный навык и приятное хобби.

Я кивнул.

— Полностью согласен.

— Ну и как, есть мысли по поводу ответа на загадку? — спросила Айрис, склонив голову набок.

Я покачал головой:

— Ни малейшего понятия… Ты говорила, что я извлек ноту «фа»?

— Да, в этом я совершенно уверена, — кивнула она.

Я задумался, нахмурив брови.

— Значит, нам нужно выяснить, что означает эта нота. Может, у них есть какое-то скрытое значение?

В глазах Айрис вспыхнуло озарение.

— Точно! Как же я сразу не вспомнила? Я же знаю их значения наизусть!

Она быстро загибала пальцы, перечисляя:

— Do — Dominus — Господь.

— Re — Rerum — материя.

— Mi — Miraculum — чудо.

— Fa — Familias Planetarium — семья планет, то есть Солнечная система.

— Sol — Solis — Солнце.

— La — Lactea via — Млечный путь.

— Si — Siderae — небеса.

Я с восхищением посмотрел на нее:

— Ого, ты невероятно начитанная!

Айрис слегка смутилась, но улыбнулась:

— Спасибо.

Я снова пробормотал себе под нос, словно пробуя слова на вкус:

— Солнечная система… Солнечная система… Солнечная система…

И вдруг догадка вспыхнула, словно молния в голове.

— Мы же сейчас изучаем планеты на географии! Там на стене висит огромный плакат с изображением Солнечной системы! Айрис, ты гений! Спасибо!

Я сорвался с места, вылетая из кабинета музыки и устремляясь по коридору.

Айрис, кажется, была немного озадачена моей детской восторженностью, но когда я обернулся, то увидел, что она улыбается. Наверное, ей было приятно помочь мне продвинуться в этом загадочном квесте.

Но сейчас меня волновало лишь одно — кабинет географии. Я должен был туда добраться как можно скорее.

Тяжесть прошлого давила на плечи, словно груз, который невозможно было сбросить. Я шел по пустому коридору, а в голове вихрем крутились события, приведшие меня сюда — в это странное, мучительное прошлое. Смерть Смита. Этот кошмар, прочно засевший в памяти. И тот жуткий момент, когда я, ослепленный ужасом, метнул кружку в Айрис.

Зачем?

Зачем я так поступил?

Я вновь и вновь задавал себе этот вопрос, но ответа не находилось. Я получил то, о чем мечтал, но прошлое, которое, казалось бы, уже утратило власть надо мной, продолжало терзать, словно раскаленное лезвие, оставляющее на душе невидимые ожоги. Всё было перепутано: то, что сейчас стало реальностью, принадлежало прошлому, а настоящая жизнь превратилась в призрачное воспоминание, расплывчатый силуэт в тумане сознания.

Но не имело значения, где и когда я находился — прошлое преследовало меня, как проклятие. Замкнутый круг, из которого не было выхода. Я ощущал его хватку в каждом шаге, в каждом вздохе. И снова перед глазами вставал тот момент — кружка в моих руках, взмах, удар, глухой звук столкновения. Айрис…

Зачем?

И вдруг, словно молния пронзила сознание, я сам себе ответил.

Потому что увидел нечто ужасное.

Потому что страх сковал меня, подчиняя рефлексам, и я метнул кружку не в Айрис. Нет.

В сторону того, что пряталось за ней.

В сторону знакомого силуэта, вынырнувшего из мрака.

Я мчался по коридору, словно пытался убежать от самого себя. В памяти вспыхивали обрывки воспоминаний — разрозненные, словно разбитое зеркало, чьи осколки я отчаянно пытался собрать воедино. Что же я тогда увидел?

Ответ был рядом, почти осязаемый, скрытый за завесой забытого. И вдруг он начал проявляться, словно изображение на старой фотопленке.

Лицо… знакомое и одновременно чужое.

Это… Это был Эш?

Мысль ударила по сознанию с такой силой, что я не заметил, как врезался во что-то — или, вернее, в кого-то. Удар, вспышка боли — и вот я уже на полу, тяжело дыша.

— Ай, больно… Что произошло? — выдохнул я, потирая ушибленное плечо.

Рядом, морщась, на полу сидел Эш. Он с раздражением потер голову и бросил на меня недовольный взгляд.

— Слепой! Смотри, куда бежишь! — огрызнулся он, поднимаясь на ноги.

Я замер, ошеломленный.

— Эш! — выдохнул я, всматриваясь в его лицо, еще недавно мелькавшее в хаотичных вспышках памяти. — Прости, я задумался и просто не заметил тебя.

— Повезло, что это был я, а не учитель. Или, что еще хуже, директор, — буркнул он, отряхивая одежду.

Я быстро осмотрел его, убеждаясь, что с ним все в порядке.

— Значит, ты сумел от них оторваться? Надеюсь, ничего плохого не случилось?

Эш ухмыльнулся, явно наслаждаясь ситуацией.

— Ты сомневаешься во мне? Я — лучший бегун в нашем классе! Как я мог не сбежать от какой-то кучки хулиганов?

Я скептически прищурился.

— Вообще-то ты далеко не самый быстрый в классе.

Эш мгновенно нахмурился и сложил руки на груди.

— Ну вот, спасибо! Я уже начал чувствовать себя главным героем истории, уже гордился этим, даже зная, что это не так… А ты взял и похоронил мою уверенность глубоко под землей.

Я невольно улыбнулся.

— Впредь постараюсь умерить свой пыл.

— Вот и правильно, — буркнул Эш, но в глазах его мелькнуло веселье.

— Ладно-ладно. Удалось ли тебе что-нибудь прояснить в кабинете музыки? — спросил Эш, его голос звучал беззаботно, но в нем явно сквозило любопытство.

— Не совсем, — пожал я плечами. — Но я встретил Айрис, и она помогла мне разобраться.

Эш мгновенно оживился, в глазах вспыхнул лукавый огонек.

— Ого! Так ты, похоже, ей приглянулся, друг мой!

Я закатил глаза.

— О чем ты говоришь? Она просто оказалась рядом. К тому же, Айрис всегда готова помочь, она очень доброжелательная.

— Да-да, конечно, — протянул Эш, хмыкнув. — Просто случайно оказалась рядом, когда никого не было… Очевидно же, что она следила за тобой!

Он посмотрел на меня с той самой загадочной улыбкой — смесью гордости, ехидства и легкого превосходства, которое бывает у друзей, когда они уверены, что знают тебя лучше, чем ты сам.

— Ну же, расскажи, Кейн. Ты же понимаешь, о чем я.

Я почувствовал, как лицо начинает предательски гореть.

— О чем ты вообще? Ничего особенного не произошло!

— Да ладно тебе, — не унимался он. — Я же твой лучший друг, никому не расскажу.

— Эш, говорю же, ничего не было!

Он прищурился, будто оценивая, насколько искренни мои слова, а затем усмехнулся.

— Как скажешь, братан. Я тебе верю.

Но по выражению его лица было ясно: не верил он ни единому моему слову.

— Кстати, спасибо, Эш. Ты всегда меня выручаешь, — произнес я, глядя на него с искренней благодарностью. — Ты пожертвовал собой, чтобы спасти меня, зная, что я бы не сумел сбежать от этих хулиганов.

Эш лишь фыркнул, закатив глаза, и уставился в потолок. Было видно, что мои слова его не особо впечатлили.

— Вроде бы ты умный, знаешь кучу всего, можешь анализировать ситуацию, понимаешь, когда и как действовать… Но иногда я поражаюсь, насколько же ты бываешь глупым, — протянул он и легонько стукнул меня по голове.

— Ай! За что?! — возмутился я, потирая макушку.

— За то, что не понимаешь очевидных вещей, — ответил Эш, скрестив руки на груди. — В моем поступке не было ничего героического. Я просто сделал то, что сделал бы любой настоящий друг. Мы ведь знаем друг друга, Кейн. Я знал, что ты не убежишь, и знал, что мне проще от них оторваться. Вот и все.

Он выдохнул, а потом посмотрел мне прямо в глаза.

— Дело не в слабости, понимаешь? Мы все разные, но вместе дополняем друг друга. Ты — мозг, а я — сила.

С этими словами он поднял кулак вверх, словно подтверждая, что именно так устроен наш идеальный дуэт.

Я ухмыльнулся.

— И скорость.

Эш расплылся в довольной улыбке.

— Ты чертовски прав.

— Всегда наилучшие, — громко провозгласил я, подняв руку.

— Друзья навеки, — эхом откликнулся Эш, хлопая ладонью по моей.

Гулкий звук нашего рукопожатия разорвал тишину, став немым свидетелем связи, которую ничто не могло разрушить.

— Во что бы то ни стало, — произнесли мы в унисон.

«Итак, куда направимся теперь?» — спросил Эш, слегка наклонив голову, словно уже предвкушал наш следующий шаг.

«В кабинет географии», — ответил я без тени сомнения.

Эш улыбнулся. «Тогда вперед!»

«Пойдем!» — поддержал я его, и мы зашагали по коридору.

Кабинет оказался пуст. Лишь тишина да старый плакат на доске — огромное, завораживающее изображение Солнечной системы — напоминали о присутствии науки. Планеты, спутники, их названия… В центре, среди прочего, бросалась в глаза надпись:

Юпитер — Европа

Сатурн — Энцелад

Уран — Титания

Что их объединяет?

И чуть ниже, словно вызов:

Подсказка: мы проходили это в прошлом году. Для особо одаренных: 3 ряд, 1 парта, учебник, страница 138.

А в конце… зловещий смайлик.

Я едва сдержал ухмылку. Узнаю почерк нашей учительницы географии — доброй, но не терпящей глупости. Говорят, если ее вывести из себя, маркер, брошенный меткой рукой, легко пересекал класс и попадал точно в виновника. Смотреть на это всегда было забавно.

«Давай разгадаем загадку сами… Эш?» — я повернулся, но моего друга рядом уже не было.

К моему удивлению, он уже достал учебник и, с торжествующей ухмылкой, раскрыл нужную страницу. Его глаза вспыхнули азартом.

«Кейн, давай разгадаем тайну вместе», — предложил он.

Я вздохнул и кивнул: «Окей».

Мы склонились над страницей. В разделе о спутниках газовых гигантов выделялись строки:

«Ледяные спутники: Европа (Юпитер), Энцелад (Сатурн) и Титания (Уран) покрыты толстым слоем льда, обладающего высокой отражающей способностью. В некоторых случаях его поверхность настолько гладкая, что создает эффект зеркала».

Внизу страницы насмешливо ухмылялся тот же смайлик.

«Лед?» — Эш выпрямился, словно молния пронзила его разум. — «Холодильник!»

Я нахмурился. «Вряд ли они спрятали что-то в холодильнике. Но теория с зеркалом мне нравится больше».

«Нет, Кейн, посмотри!» — он ткнул пальцем в текст. — « Дважды упомянут лед: «ледяные», «льда». Это не случайность!»

Я задумался, затем кивнул. «Хорошо. Давай проверим зеркало, а если ничего не найдем — займемся холодильником».

Эш усмехнулся. «Идеальный план».

Глава 7. Человек в маске

Мы с Эшем решили: речь идёт о зеркалах в школьной раздевалке — тех, что над раковинами.

Оказавшись там, я тщательно осмотрел зеркала, но поиски оказались тщетными.

— Черт возьми, неужели разгадка скрыта в холодильнике? — пробормотал я.

— Забудь про подсказку с зеркалом, братан. Давай лучше проверим холодильники в столовой. Но сперва позволь мне ненадолго отлучиться, — сказал Эш, указывая на дверь в уборную.

— Хорошо, я подожду, — кивнул я.

Эш удалился, а я продолжил изучать зеркала. Вглядываясь в свое отражение, я лишь убедился, что все происходящее не сон, но это нисколько не успокоило меня. Вопросов становилось все больше, а ответов не было. Как я здесь оказался?

Изучая отражение, я вдруг заметил нечто странное: зеркало висело непропорционально относительно умывальника. Заглянув сбоку, я обнаружил узкую щель между ним и стеной. И тут меня осенило: зеркало было подвижным. Осторожно отодвинув его, я увидел фотографию, спрятанную за ним.

«Неужели? Я нашел ее», — пронеслось у меня в голове.

Я внимательно изучил снимок. На нем был изображен улыбающийся подросток в очках. На обороте значилась подпись: «Стив Джекерстоун, 1978 год».

«Профессор Джекерстоун?» — мелькнуло у меня в мыслях. Вероятно, следующая подсказка или даже разгадка находится у него.

В этот момент в раздевалке раздался неприятный скрип открывающейся двери. Я обернулся и увидел Джерри в сопровождении его высокого друга.

— Кого я вижу! Приятель Эша? Эй, как тебя зовут? Разноглазик? Отлично, так тебя и буду называть, — усмехнулся Джерри.

Я невольно отступил назад, стараясь держаться подальше от него и его спутника. Сердце гулко билось в груди.

— Оливер, будь начеку. Если появится кто-то из учителей, ты знаешь, что делать, — приказал Джерри.

— Да, босс. «Орел, красный», — четко ответил Оливер.

— Отлично. А пока что я вытрясу из Разноглазика все, что мне нужно, — ухмыльнулся Джерри.

Оливер без лишних слов вышел, прикрыв за собой дверь. Теперь в раздевалке остались только мы двое.

— Ну что, Разноглазик, выкладывай… Где Эш?

Я застыл, не в силах ни двинуться, ни заговорить.

— Отвечай! — голос Джерри стал жестче. — Из-за этого мерзавца Элтон пострадал. Во время погони он врезался прямо в директора. Так что говори! Где этот Эш?!

Я пытался дышать ровно, но страх сковывал каждое мое движение. Джерри был всего лишь чуть выше меня, примерно как Эш, но его холодный взгляд, уверенность и спутники, готовые выполнить любой его приказ, вселяли ужас. Он был как всадник смерти — закрытый, непроницаемый, опасный.

— РАЗНОГЛАЗИК! — прорычал Джерри.

Я будто очнулся от транса, сердце сжалось в комок.

— Где Эш? Спрашиваю в последний раз, — его голос звучал так, словно выбора у меня не было.

— О… он отправился в столовую, — выдавил я, сглотнув.

Джерри усмехнулся:

— В столовую? Ха-ха! Значит, денег на видеоигры у него нет, а на еду есть? Вот гаденыш. Спасибо за информацию, Разноглазик.

Он развернулся к двери.

Я почувствовал, как напряжение отпускает меня. Только сейчас осознал, что весь этот разговор держал дыхание. Легкие, наконец, наполнились воздухом, а тело пронзило волной облегчения. Я был рад, что Джерри поверил моей лжи.

Что произошло? Время замерло… и что? Я лежу на полу? Что со мной?.. А-а-а! Почему так больно?! Челюсть… Откуда эта жгучая боль?

Я медленно поднял взгляд и увидел Джерри, стоящего спиной ко мне. Его рука была вытянута вперед — как раз в том месте, где я находился всего мгновение назад. Всё стало ясно: он ударил меня с разворота.

— Знаешь, Разноглазик, я презираю тех, кто не выполняет обещаний, даже если они их не давали, — холодно произнес он. — Мне плевать. Если я что-то сказал, значит, так и будет. Но знаешь, кого я ненавижу еще больше? Лжецов. Ты правда считаешь себя умнее меня? Думаешь, я не заметил, как вы с Эшем скрылись в раздевалке? — он усмехнулся и покачал головой. — На том пути, что вы проделали, нет выхода в столовую. Единственный возможный путь — через спортивный зал. Но Оливер проверил дверь, ведущую на улицу, перед тем как ты зашел. Она была заперта на ключ. Значит, Эш не мог уйти. Он все еще здесь. Так в каком шкафу он прячется, Разноглазик? Я не собираюсь проверять каждый. Говори! — в его голосе зазвучала угроза.

Я почувствовал во рту металлический привкус. Кровь… Она стекала с разбитых губ. Удар оказался настолько сильным, что я даже не мог пошевелиться. Ноги будто онемели.

Джерри опустился на корточки и посмотрел на меня с притворной жалостью.

— Ты жалкий слабак, который не может постоять за себя. Надеюсь, я хоть немного прояснил ситуацию, — произнес он с ледяной усмешкой.

Джерри протянул мне руку.

— Давай-ка помогу тебе встать, — произнес он с легкой ухмылкой.

Я нерешительно ухватился за его ладонь, хотя разум подсказывал, что это может быть ловушкой. Но, к моему удивлению, он действительно поднял меня на ноги.

— Теперь ударь меня, Разноглазик, — сказал он.

Я моргнул, не веря своим ушам.

— Что?.. Ударить тебя? Ты серьезно этого хочешь? — переспросил я.

— Именно. Пока ты в сознании, мне нужно понять, с кем я имею дело, — пояснил Джерри, скрестив руки на груди.

Я был сбит с толку. Кто в здравом уме попросит, чтобы его ударили? Но, несмотря на всю абсурдность ситуации, я понял: это мой шанс. Один хороший удар — и, возможно, он отстанет. Я просто должен сделать его неожиданным, иначе у меня не будет ни единого шанса.

Черт, губы все еще кровоточат… Кровь… Вот оно!

— Дверь! — воскликнул я тревожным голосом, устремив взгляд за его спину.

Джерри рефлекторно дернулся, повернув голову в сторону. Именно в этот момент я рванулся вперед, и, когда он вновь взглянул на меня, выплюнул в его лицо кровь, а затем, вложив всю оставшуюся силу, ударил его в челюсть.

Джерри явно не ожидал такого. Он рухнул на пол, словно сломанная кукла, и не двигался. Я застыл, переводя взгляд с его неподвижного тела на свою дрожащую руку. Внутри бушевал вихрь эмоций, но разобрать их я не мог. Превосходство? Месть? Торжество? Или нечто более темное, скрытое в самых глубинах сознания? Но какая, в сущности, разница? В этот миг я чувствовал удовлетворение. Я наслаждался моментом.

Однако это длилось недолго.

Тело Джерри вдруг вздрогнуло, затряслось в неестественной конвульсии. Из-под маски тонкой нитью стекала слюна.

«О, нет… Только не это!» — паника вспыхнула внутри меня ярким пламенем.

Я опустился на колени, трясущимися руками пытаясь привести его в чувство. В голове гудел рой мыслей. Я боялся позвать на помощь. Я попал в прошлое всего лишь сегодня, а уже натворил нечто ужасное. Да и вообще, меня просто исключат из школы или, еще хуже, посадят за это. Что мне делать?! Я просто смотрел на Джерри, в моих глазах была пустота…. Что теперь?!… Что теперь делать?

Я вцепился взглядом в лицо Джерри, но видел только пустоту — пустоту, отраженную в его мертвенно-стеклянных глазах. И в тот же миг произошло нечто неожиданное: он пришел в себя. Наши взгляды пересеклись — и прежде чем я успел осознать это, меня ослепил удар. Глухая боль раскатилась по черепу, мир качнулся.

Джерри уже стоял на ногах. В его глазах плясали дьявольские искорки. Он медленно снял кепку, стянул маску, открывая ухмыляющееся лицо. Короткая стрижка, черные серьги, шрам на правой щеке.

— Один-один, Разноглазик, — сказал он, ухмыляясь. — Превосходный удар. Честно, не ожидал. Ты меня удивил. Но знаешь, что самое забавное? Ты угодил в собственную ловушку.

Он сделал шаг вперед, и мне показалось, что воздух вокруг нас стал гуще. Казалось, даже стены затаили дыхание, ожидая, чем закончится эта встреча.

— Я даже горжусь тобой, — продолжил он, склонив голову набок. — Любой другой уже давно бы сдался. Но не ты. Ты оказался смелее, чем думал. Кстати, знаешь что?…Да начнется третий раунд.

Он усмехнулся, но его глаза говорили о другом. В них читался холодный расчет — и тень безжалостного предвкушения.

Все происходило так стремительно, что я едва успевал осознавать происходящее. Из раны снова сочилась кровь, но я, стиснув зубы, поднялся на ноги. В груди закипала уверенность. Я был готов поставить этого мерзавца на место. Проведя рукой по губам, стирая алый след, я принял боевую стойку и произнес твердым, насмешливым голосом:

— Жри мою перхоть, Ублюдок!

Но Джерри лишь усмехнулся и, неожиданно, вытащил из кармана бутылку шампуня, протягивая ее мне. Мгновение я просто смотрел на него, ошеломленный. Абсурдность ситуации зашкаливала. Шампунь? Почему у него шампунь?

И тут я услышал голос. Чей-то знакомый, настойчивый голос, пробивающийся сквозь завесу моего сознания. Кто-то звал меня, пытался достучаться…

— Кейн, берегись!

Реальность рванула назад. Я пришел в себя как раз в тот момент, когда Эш схватил вантуз и со всей силы метнул его в сторону Джерри. Вантуз описал дугу в воздухе и с глухим шлепком впечатался прямо в лицо врага, заставляя того отшатнуться. Я услышал смешок Эша, а затем его голос:

— Прямо в цель, верно, Кейн?

Я нахмурился, понимая, что это было всего лишь в моих мыслях.

На самом деле, я просто поднялся… и тут же снова получил удар.

Эш пытался мне помочь, но я слишком глубоко ушел в свои фантазии.

Я перевел взгляд на Джерри. К его лицу прилип вантуз, который он отчаянно пытался оторвать, его руки беспомощно скользили по резине.

— Прямо в цель, верно, Кейн? — Эш бросил на меня насмешливый взгляд.

— Абсолютно, брат, — усмехнулся я.

— Позволь помочь, — он протянул мне руку.

— Спасибо, — выдохнул я, крепко сжав его ладонь и с трудом поднявшись на ноги.

— Тебе сложно стоять? — спросил он, не отпуская моей руки.

— Удар отдался во всем теле, — ответил я, пытаясь устоять на ногах.

Мы наблюдали, как Джерри отчаянно пытался избавиться от вантуза, прилипшего к его лицу. Его яростные попытки лишь усугубляли ситуацию, а мы с Эшем не могли сдержать смех.

— Чёрт! Какого чёрта?! — разразился он гневным возгласом, беспомощно дёргая вантуз.

Но наша веселье длилась недолго.

— Орёл! ОРЁЛ! Красный! — внезапно прокричал Оливер.

Эш нахмурился.

— Что это?

Я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Всё стало на свои места.

— О нет, Эш! Нам нужно срочно спрятаться!

Не теряя времени, Эш перекинул мою руку через своё плечо и бросился к ряду шкафов. Дёрнув одну из дверец, мы замерли: внутри, связанный верёвками и заклеенный скотчем, сидел Аларик. Его умоляющий взгляд говорил красноречивее любых слов.

— Что за…? — Эш тут же захлопнул дверцу.

Он открыл следующий шкаф, и мы поспешно юркнули внутрь, едва успев притворить дверь. В ту же секунду раздался щелчок входной двери.

— Джерри Томсон? Что это у тебя на лице? Элтон, Оливер, что вы творите? В первый же день учёбы от вас одни проблемы! — послышался строгий голос директора.

— Кейн, посмотри, что там, через щель в двери, — прошептал Эш.

Я осторожно заглянул наружу. Директор, ухватив Джерри за ухо, увёл его прочь, оставив дверь открытой. Мы с Эшем переглянулись. Ситуация становилась всё более абсурдной — и крайне неудобной, ведь в тесном пространстве шкафа дышать становилось всё сложнее.

— Как думаешь, они уже ушли? — прошептал я.

— Не знаю, но давай выберемся отсюда. Мы тут уже минут пять торчим, — тихо ответил Эш.

Я осторожно приоткрыл дверцу шкафа и, убедившись, что вокруг никого нет, выбрался наружу. Эш последовал за мной.

— Фух, мы это пережили, братан, — облегчённо выдохнул он.

— Точно. И, похоже, мы нашли последнюю подсказку, — сказал я, вытаскивая из кармана старую фотографию и протягивая её Эшу.

Тот взял снимок, внимательно изучая его. На фото был молодой человек лет двадцати, а на обратной стороне чётко выводилось: «Стив Джекерстоун, 1978 год».

— Это что… наш профессор в молодости? — недоверчиво спросил Эш.

— Похоже на то. И, думаю, теперь нам нужно к нему наведаться, — ответил я.

— Тогда чего мы ждём? Пошли, — кивнул Эш.

Мы направились к выходу из раздевалки, но вдруг раздался приглушённый звук:

— Ммммм!

Я резко остановился.

— Ты это слышал? — настороженно спросил я.

— О чём ты? — Эш нахмурился.

— Только что… будто кто-то стонал, — я огляделся.

— Может, тебе показалось? — предположил он.

— Нет, я точно слышал что-то странное, — настаивал я.

Эш прислушался, но в помещении было тихо, если не считать слабого гудения вентиляции.

— Наверное, просто звук из шахты вентиляции, — сказал он. — Школа старая, ничего удивительного. Сейчас это не важно. Главное — добраться до профессора раньше наших конкурентов.

Я кивнул, но беспокойство не отпускало.

— Всё равно кажется, что мы что-то забыли, — пробормотал я.

— Забей. У тебя, возможно, сотрясение или что-то в этом роде. Давай уже к профессору, — сказал Эш, похлопав меня по плечу.

Я глубоко вдохнул и последовал за ним, но странное предчувствие не покидало меня.:

Я и Эш направились в кабинет химии, где нас уже поджидал профессор. Лампы отбрасывали мягкий свет на его седые волосы, а в воздухе витал терпкий запах реактивов.

— Профессор Джекерстоун, — я шагнул вперёд, протягивая фотографию. — Мы нашли это. И нам кажется, что на снимке — вы.

Профессор взял фотографию, и в его глазах вспыхнуло узнавание. Он долго всматривался в снимок, словно он перенёс его в другое время, в мир воспоминаний.

— Ребята, — наконец произнёс он, и в его голосе прозвучало неподдельное восхищение. — Вы меня удивили. Третий год подряд Аларик выходил победителем в наших квестах, но вы прошли его раньше. Я поздравляю вас!

Сердце колотилось в груди, но я лишь кивнул, не в силах подобрать слов. Эш же, как всегда, был прямолинеен.

— Спасибо, профессор. Но… что насчёт награды? — с лукавой улыбкой уточнил он.

Профессор усмехнулся, будто забавляясь этой нетерпеливостью.

— Ах да, Эш. Простите, что затянул с этим. Вы заслужили высшие оценки за этот год. Более того, ваш класс теперь становится самым значимым в школе. До сих пор наша академия славилась лишь одним интеллектуальным классом, но теперь всё изменится. Благодаря вам общий рейтинг вашего класса взлетит выше, чем когда-либо.

Мы переглянулись. Осознание случившегося накрыло нас волной ликования.

— Спасибо! Спасибо вам огромное, профессор! — воскликнул я, едва сдерживая восторг.

— Нет, Кейн, — профессор посмотрел на меня с лёгкой улыбкой. — Это целиком и полностью ваша заслуга. Благодарить здесь некого, кроме самих себя.

— Вы правы, профессор. Кейн просто ослеплён счастьем и несёт что попало, — вмешался Эш. — Позвольте мне вывести его на свежий воздух, чтобы он немного остыл. До свидания.

— До свидания, профессор, — добавил я, всё ещё ощущая дрожь в голосе.

— До свидания, ребята, — кивнул профессор.

Мы вышли в коридор, и воздух показался мне насыщеннее, чем прежде. Мир вдруг стал шире, а будущее — ярче.

— Чувак, ты это слышал? Слышал!? — Эш толкнул меня в бок, его глаза сверкали от возбуждения. — Нам в этом году не нужно учиться! Обалдеть! Это же просто невероятно! Жалко, что мы не побеждали в предыдущих квестах…

Я замер.

— Подожди… В предыдущих? Это не первый раз, когда школа устраивает нечто подобное?

Эш оторопел, затем нахмурился.

— Ты серьёзно? Ты не слушал профессора? Это уже четвёртый год подряд. А, точно… — Он хлопнул себя по лбу. — Ты же всегда говорил, что не видишь смысла приходить в школу в первую неделю. Мол, ничего важного не происходит, учителя только и делают, что спрашивают, как мы провели лето. Даже если и проходят что-то, на следующем уроке повторяют то же самое. Так что ты просто не приходишь.

Я отвёл взгляд, пытаясь вспомнить.

— Да… Совсем забыл про это. Спасибо, что напомнил, Эш.

Мой голос прозвучал глухо, и Эш тут же это заметил. Он остановился и пристально посмотрел на меня.

— Кейн, что с тобой? Ты стал… другим. Кейн, которого я знал, никогда не оглядывался назад. Ему было плевать на прошлое, он шёл вперёд, будто ничего не происходило. А теперь… Ты ведёшь себя странно. Твои поступки, твои слова. Что-то случилось?

Вопрос Эша ударил в самую больную точку. Всё внутри меня сжалось. Я не хотел говорить. Не хотел снова вспоминать. Если я начну, это выведет меня из равновесия. Я боялся снова потерять себя, снова погрузиться в кошмары… Но я собрался с духом, решив раз и навсегда закрыть эту тему.

— Может, потому что раньше у меня не было жизни, — сказал я тихо, но твёрдо. — Я устал от прошлого. Я хочу всё изменить.

Эш нахмурился ещё сильнее.

— В смысле? Что ты имеешь в виду, Кейн? Ты хочешь сказать, что всё, что было раньше, не имело значения? Что тебе это не приносило никакой радости? Ты жалеешь обо всём?

— Нет… Я не это имел в виду, я… — я сглотнул, чувствуя, как сжимаются кулаки. — Забей.

— Забей? — в голосе Эша зазвучала горечь. — Что значит «забей»? Кейн, ты отдаляешься от меня? Я тебе противен? Я сделал что-то не так? Просто скажи, что ты имел в виду, когда сказал, что у тебя не было жизни? — его голос дрогнул. — Мы прошли через всё вместе. Мы страдали вместе. Мы дали друг другу обещание: быть рядом, несмотря ни на что. Ты же знаешь — мы единственные, кто по-настоящему понимает друг друга.

Я молчал. Но он был прав.

— Эш, давай просто закроем этот разговор, — устало выдохнул я. — После удара у меня в голове каша. Да и ты был прав… Я ещё и чертовски сонный.

Эш усмехнулся, бросив на меня долгий, изучающий взгляд.

— Да, прости, братан. Я перегнул палку. Ты столько всего пережил сегодня… Прости ещё раз. Но знаешь, я всё равно тебе благодарен.

Я удивлённо поднял голову.

— Благодарен? За что?

— За то, что ты есть. — Эш ухмыльнулся, но в его голосе прозвучала искренность. — Мы прошли через всё это вместе. Разгадали все загадки. Добрались до финиша первыми, даже раньше этого всезнайки Аларика.

И тут меня словно осенило.

— Подожди… Аларик! Чёрт, мы же забыли его в шкафу!

Эш распахнул глаза, а потом хлопнул себя по лбу.

— Вот блин… Да, ты прав. Но, думаю, его уже вытащили. Физрук наверняка наткнулся на него.

Я кивнул, соглашаясь.

— В этом ты, пожалуй, прав.

Эш на секунду замолчал, затем снова заговорил:

— Слушай, Кейн…

— М? — я посмотрел на него, ловя странную нотку в его голосе.

— Спасибо, что решил прийти в школу на этой неделе. Если бы не ты… Чёрт знает, что со мной сделал бы Джерри. Но теперь он нас точно не тронет. Я уверен.

Я усмехнулся.

— Да брось, мы же друзья. Это даже не обсуждается. К тому же… — я потёр затылок, ощущая лёгкую боль. — Все удары за тебя получил я.

Эш рассмеялся.

Я только улыбнулся в ответ.

Глава 8. Эхо света

После всей неразберихи в школе наконец включили свет. Мы с Эшем молча переглянулись и направились в класс. Он первым толкнул дверь, и мы шагнули внутрь.

Нас встретил гул аплодисментов. Одноклассники стояли вокруг, улыбались, кто-то даже свистнул. Из толпы вышел Фредерик, староста, и протянул мне руку.

— Поздравляю вас, ребята. Спасибо, что прошли этот квест. Теперь наш класс официально признан лучшим в школе, — произнёс он с лёгкой улыбкой.

Я пожал его руку, затем он сделал то же самое с Эшем.

В груди разлилось странное, непривычное чувство. Ещё недавно я был никем, тем, чьё мнение не значило ровным счётом ничего. Меня не замечали, не воспринимали всерьёз. Но теперь всё изменилось. Мы с Эшем стали важными фигурами в классе, быть может, даже до конца учебного года.

Мы направились к своим местам, но Фредерик жестом остановил нас.

— Нет, ребята, вы будете сидеть там же, где и в прошлом году, — сказал он, кивая в сторону нашей привычной парты: средний ряд, третья парта

— Спасибо, Фредерик, — произнёс я, всё ещё не до конца веря в происходящее.

— Не стоит благодарить. Это наш класс благодарен вам, — ответил он.

Эш прищурился, окидывая старосту оценивающим взглядом.

— Новая причёска тебе идёт, — заметил он.

Фредерик усмехнулся, провёл рукой по волосам.

— Спасибо. Долго не мог решиться, в итоге выбрал фейд. Думаю, с этой сединой даже круто смотрится.

Это и правда смотрелось необычно. В его облике теперь было что-то особенное — нотка уверенности, подчёркнутая этой серебристой прядью.

Мы молча подняли портфели и поставили их на привычное место, словно пытаясь вернуть хоть какую-то стабильность в этот день. Но стоило нам перевести дух, как дверь класса с грохотом распахнулась.

Внутрь вошли двое — Тобиас и Милтон. Громилы, у которых всегда была своя версия школьной иерархии. Они направились прямиком к нашей парте, их ухмылки уже предвещали неприятности.

Тобиас склонил голову набок, изображая удивление.

— Так, так, так… Милтон, мне вот что-то не ясно. Почему эти неудачники сидят на нашем месте?

Милтон пожал плечами, театрально вздохнул.

— Не знаю, брат, но одно могу сказать точно: бедняжки явно заблудились. Может, им нужна наша помощь? — он усмехнулся и без стеснения швырнул свой портфель на парту, рядом с нашими.

Эш и я обменялись взглядами. Напряжение повисло в воздухе.

— Слышь, горилла, — голос Эша прозвучал резко, как удар хлыста. — Помощь нужна тебе, а не нам. Это наше место, и мы вернули то, что принадлежит нам. Так что бери свой хлам и проваливай!

Он сжал кулак, глядя Милтону прямо в глаза.

На мгновение повисла тишина, а затем Милтон разразился громким, показным смехом.

— Эш, ты, конечно, хорош, но знаешь, что самое смешное? Вся школа уже знает, как ты улепётывал от Джерри. Серьёзно? Ты боялся Джерри?

Милтон покачал головой, ухмыляясь.

— Да ты просто жалок. Джерри — одиночка, сбежавший из дома. Недавно и брат у него откинул копыта. Его жизнь трепала, как уличную собаку… И ты, Эш, испугался такого? Того, кто уже проиграл всему миру? Да ты ещё больший неудачник, чем он.

Он расхохотался, а Тобиас поддержал его, хлопнув по плечу.

Воздух в классе вдруг стал тяжёлым. Я видел, как напряглась челюсть Эша, как его пальцы дрогнули, прежде чем сжаться в кулак ещё сильнее.

Буря была близко.

Эш сделал шаг вперёд. Затем ещё один. В его глазах горел огонь — дикий, неуправляемый. Он больше не думал, не анализировал. Он просто хотел ударить.

— Эш, не надо! — я схватил его за плечо, чувствуя, как он весь напрягся. — Ты потерял контроль. Остановись!

Он усмехнулся, не отводя взгляда от Милтона.

— Контроль? Забавно, но я не припомню, чтобы он у меня когда-то был.

Голос Эша был ледяным, но в нём кипела злость. Сейчас он не шутил.

— Эш, стой! — я вцепился в него крепче, не давая подойти ближе.

Тобиас, наблюдавший за нами с самодовольной улыбкой, наконец заговорил.

— Правильно, мелкий, — он чуть склонил голову, глядя прямо на меня. — Мухи не бросаются на хищников. У тебя хоть инстинкты работают.

Я замер.

— Что ты только что сказал?

— Что услышал, то и сказал — ухмыльнулся он.

— Ты назвал меня мухой?

Тобиас хмыкнул, склонившись чуть ниже, так, чтобы наши взгляды встретились.

— Именно. Никчёмная муха.

Моему гневу не было предела. В груди что-то взорвалось, захлестнув меня целиком. Я почувствовал, как ярость поднимается, заставляя забыть обо всём.

Я сделал то, чего от себя не ожидал.

Я толкнул его.

Тобиас отшатнулся назад, едва удержав равновесие. В его глазах мелькнуло удивление — он явно не ожидал, что слабак, которым меня все считали, осмелится на это. Возможно, он ждал, что я просто сожмусь от страха, что снова стану тем, кем был всегда.

Но я изменился.

С тех пор как я столкнулся с Джерри, я понял: хватит. Хватит быть тем, кого можно топтать. Хватит бояться.

Тобиас медленно выпрямился, его лицо исказилось гневом.

— Ты пожалеешь, насекомое. — Его голос был низким, зловещим. — Я вырву тебе лапки по одной и засуну их тебе в задницу.

Он двинулся ко мне, и я понял: сейчас он не остановится.

Я больше не чувствовал страха. Внутри пылал гнев, готовый выплеснуться наружу. Я был готов драться, защищать себя и Эша, даже если шансов не оставалось. Но прежде чем что-то случилось, между нами встал Фредерик.

Он спокойно, почти лениво, посмотрел на Тобиаса.

— Ещё один шаг, дружище, и ты об этом пожалеешь.

В его голосе не было угрозы, только холодная уверенность.

Тобиас нахмурился.

— Уйди с дороги, не вмешивайся в чужие дела.

Фредерик усмехнулся.

— Послушай, горилла, — его голос прозвучал твёрдо, словно сталь. — Я перед этими двумя в долгу. И как староста класса, я защищаю своих ребят. С этого дня их никто не тронет.

Тобиас фыркнул.

— И что ты сделаешь? Будешь, как мамочка, всюду таскаться за этими неудачниками? Поверь, в конце концов мы покажем им их место. Особенно мухе. Я ему лапки переломаю.

Фредерик тихо рассмеялся и прикрыл рот ладонью, словно услышал что-то нелепое.

— Ты и правда считаешь меня дураком? Думаешь, мне нужно быть рядом, чтобы защитить их? — он покачал головой. — Поверь, после сегодняшнего дня ты сам будешь держаться от них подальше.

Тобиас нахмурился. Что-то в голосе Фредерика было не так.

— О чём ты?

— У меня есть компромат на вас двоих. Достаточно, чтобы вас исключили. А может, и хуже.

Тишина в классе стала почти осязаемой.

— Ты блефуешь, — процедил Тобиас, но в его голосе прозвучала нотка сомнения.

Фредерик усмехнулся.

— Думаешь, если я мог покрывать ваши грязные дела, я не мог подготовиться на случай, если мне придётся их использовать? — он наклонился чуть ближе. — Помнишь Киллиана? Бедный малыш Киллиан, который теперь навсегда прикован к коляске?

На лице Тобиаса мелькнуло беспокойство.

— Помню, как вы пришли ко мне со слезами, умоляя прикрыть вас. Как я солгал, что вас там не было. Но если это всплывёт… — Фредерик пожал плечами.

Он улыбался, но в глазах светился холодный расчёт.

— Ваше влияние? Пустое место. В этом классе, да и в школе, вы ничто. А против вас — я. У меня уважение учителей, доверие директора.

Он сделал паузу, давая им осознать сказанное.

— Ты всё ещё хочешь ввязаться в эту игру, Тобиас?

Глаза Тобиаса метались. Раньше он смотрел на всех сверху вниз, но сейчас в его взгляде было что-то новое.

Сомнение.

Тобиас и Милтон молча опустили глаза. Не говоря ни слова, они подняли свои портфели и направились к своим местам — туда, где всегда сидели.

Но Фредерик не дал им просто так уйти.

— Тобиас! — его голос разрезал повисшую в классе тишину. — А как же извинение? Ты оскорбил Кейна, угрожал ему, говорил, что сломаешь ему руки… Но все мы знаем, что ты на это не способен, верно?

Тобиас застыл. Его спина напряглась, пальцы крепко сжали лямки портфеля.

— Да, всё верно, — выдавил он сквозь зубы. — Я… я прошу прощения. Ты не муха.

Слова давались ему с трудом. Он даже не повернулся, будто боялся, что встреча взглядов с нами окончательно раздавит его гордость.

Фредерик удовлетворённо кивнул.

— Я так и думал. Кейн, ты прощаешь Тобиаса?

Он повернулся ко мне, и его глаза сверкнули, словно две холодные звезды.

— А? Д… да, я прощаю, — пробормотал я, но сам не был уверен, что говорю искренне.

Мне казалось, что, как только я это скажу, что-то случится. Будто невидимый нож воткнётся мне в спину.

Фредерик медленно улыбнулся.

— Вот и славно.

Его улыбка была широкой, ослепительной, но в ней не было ни капли тепла.

Она сияла, будто яркий свет, озаривший класс, но за этим светом скрывалось что-то жуткое.

Остальные, возможно, этого не видели, но я… Я видел.

Фредерик был волком в овечьей шкуре.

В классе повисла мёртвая тишина. Она окутала нас, словно вязкое болото, засасывая и поглощая любой звук.

Теперь Фредерик был не просто старостой.

Если раньше у него была лишь власть, теперь он стал чем-то большим.

Он стал воплощением страха.

Другие этого ещё не осознавали.

Но они это почувствуют.

Ребята сидели за партами, воздух в классе был густым, наполненным утренней ленью и неизбежностью учебного года. Казалось, что само время двигалось медленнее, словно ленивое солнце, заглядывающее в окна.

— Ребята, ну вы чё? Даже на кладбище веселее, — раздался голос Фредерика, звонкий, уверенный, слишком громкий для этой сонной обстановки. — Сегодня первый день школы. Я так скучал, давно вас не видел.

Он говорил почти напевно, словно перечислял участников важного ритуала:

— Кейн, Эш, Тобиас, Милтон, Эндрю, Марко, Флойд, Мартин, Габриэль, Саймон, Кристофер, Хатео, Джейк… и Боевой Бык.

Фредерик улыбался, его лицо было живым и открытым, но в этой улыбке читалось что-то, что заставляло остальных затаить дыхание. Маска — вот что это было. Маска, скрывающая истинные намерения.

И тут вдруг — короткий смешок. Он разорвал тишину, как внезапный порыв ветра в глухой ночи. Звук был резким, почти неуместным, как треск сухой ветки под ногой.