Бесплатный фрагмент - Прощание с Гербалаевым

Прощание с Гербалаевым

Документальная повесть в двадцати шести эпизодах

Я сегодня

Мал и мелок,

Просто

Жёлудь-недомерок.

Завтра стану

Дубом взрослым,

Всех лесов

Владыкой грозным!

В. Петкявичус, «Приключения Жёлудя»

Капиталистическая экономика нарушила линию моей жизни, превратив ее в ельцинскую Загогулину. Которая вот такая, понимаш.

Без этого я бы остался средненьким дохтуром при медсанчасти Кировского завода. Именно туда, под конец ординатуры, планировал отправить меня главный невропатолог Питера профессор Скоромец. Но я принял иное решение, и накатанная магистраль сменилась подозрительной одноколейкой.

Будучи, можно сказать, ровесником всего нового, я вздумал попытать счастья в рыночной медицине. Всякий бизнес мне, однако, противопоказан. Но в 1993 году я этого не знал. Фабрика Здоровья рухнула, а я, напоровшись на Гербалайф, возликовал. Дело казалось новым, касалось здоровья, выглядело нехитрым, и я засучил рукава.

Мне долго не хотелось об этом рассказывать, но потом я подумал, что стыдиться, в общем-то, нечего. Я очень хотел состояться и проявиться, так что порыв был правильный, а вот точка приложения — нет. Вообще, бывало весело.

Эпизод 1: Гербалаев

Театр начинается с вешалки.

Главное — заманить клиента на свою территорию, а там уж горе побежденному.

Презентация — мероприятие оглушительное, эмоциональное, зрелищное, обезоруживающее. Мы, супервайзоры (именно так, не супервизоры) скидывались и снимали приличные залы для коварных манипуляций.

Был у нас такой Володя, брал ключи. У вахтерши.

Всякий раз, когда приходил, бабуля его строго спрашивала: «Кто?»

«Гербалайф», — отвечал Володя.

И бабуля успокаивалась.

Однажды Володя куда-то делся, и ключи пришлось брать кому-то другому.

Явился он, предстал перед бабушкой. Та, как обычно, лезет со своим «кто».

«Гербалайф», — говорит этот самозванец, дерзко и высокомерно.

Бабушка выдалась бдительная, сталинской школы.

— Не надо мне тут, — рассердилась она. — Гербалаева я знаю. А вы не Гербалаев.

Эпизод 2: Волк-Тим

Был и, наверное, есть такой Виктор Певзнер.

Очень, очень деятельный предприниматель, видный продавец Гербалаева с замечательной личной историей-результатом.

Об этом результате он рассказывал на всех презентациях.

Еще до всякого Гербалаева он угодил в автоаварию, откуда его вырезали автогеном и свезли поправляться или умирать — как он захочет.

Певзнер клялся, что его собирали и сшивали по кусочкам. У него нарушилось решительно все — зрение, терморегуляция, рассудок. Когда явился шестикрылый Гербалаев, Певзнер высмеял его и обошелся чуть ли не на манер обитателей несчастного Содома, которые возымели некие планы касательно ангелов.

Но потом прислушался к откровениям, поел и стал редкостный молодец.

Понес слово божье в народ. Публика попадалась доверчивая, да не настолько, насколько хотелось Певзнеру.

Тогда он принес фотографию. Мы все носили фотографии: до и после. Для наглядности результата. У кого-то лишай был и не стало, у кого-то живот втянулся, у третьего рога обломились, а один даже подрос. Вот и Певзнер подсуетился, приволок снимок: лежит весь загипсованный и забинтованный, со свекольным фингалом, с раздробленным носом.

Тут все, понятно, заахали.

Одно смущало: кто же его таким сфотографировал, когда про Гербалаева никто и не слышал? Удивительная дальновидность.

Этот же Певзнер рассказывал:

— Иду я как-то по Каменноостровскому проспекту. И тут меня начинают вербовать какие-то новообращенные в единого Гербалаева бабушки. Я расстегиваю плащ, под плащом — значок: World Team.

Это такое высокое звание среди Гербалаевых, Уорлд-Тим, Мировая Команда.

— Я, — говорит Певзнер, — Уорлд-Тим уже давно.

И бабки переругались.

— Пошли отсюда, — говорит одна. — Ты что, не видишь, что это Волк-Тим?

Эпизод 3: Дядя

Мой дядя активно ненавидел Гербалаева.

Инженер-самолетостроитель, в начале девяностых он остался без работы и собирал по Москве пивные бутылки.

Естественно, на него начали охоту.

— Я их спрашиваю: это гербалайф или не гербалайф? — ревел дядя мне в телефон. — Они, суки, не говорят! Приходите, мол, все увидите! Приходишь — ну ёптыть…

Потом дядя адаптировался.

— Они, сволочи, стаями ходят, — объяснял он. — Подходят: «Добрый день!» Я ему: «Добрый день, пошел на хер!»

Дальше дядю переплескивало через край.

— Фак ми нау, аск ми хау! — орал дядя.

Эпизод 4: Основы коммерции

У Гербалаевых верхи заинтересованы в успехе низов. Чтобы те выкупали побольше продукции, да набирали себе подобных. Тогда верхам капает мутное роялти.

Для этого самые-самые устраивают Школы. И всячески эти Школы преподносят: мол, вы услышите нечто невероятное, и будет вам тройной кисель на десерт, всегда. Хотите послушать — выкупайте Продукт и приходите.

В моей верхушке делами заправлял Леон Гальперин, богатый человек.

— Вы приходите на свадьбу, в гости. У вас при себе коробочка с таблетками. Подсаживаетесь ко всем по очереди и начинаете есть. Ваша задача на данном этапе — взять телефон, остальное пока неважно. Вы обходите все столы, и назавтра у вас есть прекрасный коммерческий случай обзвонить всех, не выходя из туалета.

Здесь Гальперин сооружал из мизинца и большого пальца русский народный алкогольный символ, который у него означал телефон. Он снисходительно подносил воображаемый телефон к уху, одновременно как бы присаживаясь на стульчак.

Другой лидер, сколотивший в Израиле мощную сеть, тоже Леон — Вайсбейн, по-моему — тоже любил ходить по свадьбам.

— Я даю гостям два тоста, — говорил он. — Потом свадьба переходит в другое мероприятие.

Он дал ряд ценных советов насчет презентаций и вербовки.

— Пусть думают, что мы в них не заинтересованы. Что мы, дескать, не всех берем.

Подумал немного, обрадовался:

— Да взять и нанять алкаша за доллар. И выгнать! Публично! Вот так мол!..

Эпизод 5: Сознание Кришны

Самыми крепкими орешками оказывались идейные собратья по рыночному разуму: всякие верующие, действовавшие по той же системе баптистско-протестантского маркетинга.

Однажды приступили ко мне мормоны, юные киборги с наганом в башке и Библией в руке. «Вы читали Библию?» «Читал.» «Но вы все-таки недостаточно читали Библию…»

Я не стерпел, распахнул плащ, показал им скромный гербалаевский трилистник-значок. Мне казалось, что это подействует как жетон тайного полицейского. «Имею радость предложить вам ответную услугу», — говорю.

Ноль внимания. Ни мускул не дрогнул. Бесполезно.

Потом, помню, выхожу из вагона метро. Подкатывается ко мне какой-то тленный колобок и сует в руки бумажку: приглашает на презентацию новой божественной ипостаси. Я был не в духе, рассердился, опять показал значок. Его логика меня подкосила. «Тем более, — гавкнул он раздраженно, — раз вы Гербалаев, то должны знать: когда зовут на презентацию, надо идти!»

Мне нечего было возразить и я устало пообещал ему, что приду. Мне тоже так многие обещали.

В общем, мне было расти и расти до моего спонсора. Спонсором Гербалаевы называют лицо, которое привело их в компанию. Оно, естественно, никого ничем не спонсирует — разве что опытом поделится, да и то далеко не всегда.

Моим спонсором был Валера Гаврилихин. Большого зла в нем не имелось, человек он был мягкий, но до того изолгался и наделал таких долгов, что кончил очень плохо: спился полностью, жена выгнала, завел себе страшную жабу из синяков, и все такое.

Он свято верил в чудодейственность продукта. Он так убедил себя в этом, что утратил всякую связь с реальностью. У Валеры был хронический гепатит В, и Валера на каждой презентации похвалялся, что печень его больше не то что не беспокоит, а вообще превратилась в собственную идею, весьма здоровую. Господь не стерпел, и в один прекрасный день Валера пожелтел, а потом позеленел. Он приобрел общий оливковый цвет, а глаза стали желтыми, как у дьявола. Я заклинал его лечь в больницу. Валера отмахивался, но все-таки лег, дня через четыре. Смена окраски не научила его ничему, он взялся за старое и гнул свое. История его личного результата преобразилась: он начал рассказывать, что поступил в больницу с анализами, при каких не живут, но дела пошли на поправку так резко, что врачи ничего не понимали — все потому, что он упорно кушал продукт.

При наличии времени Валера мог убедить кого угодно в чем угодно.

Никогда не забуду, как мы однажды явились на презентацию примерно за час до начала, ибо сами ее и вели. У нас образовался деятельный тандем: я кратенько описывал маркетинг, а потом «продавал» Валеру как воплощение успеха. Мне действительно казалось тогда, что у него денег больше, чем у меня. Это было именно так, да только деньги ему не принадлежали.

И вот к нам забрел торговый индуист. Может быть, он кришнаит был.

Маленький, заплеванный, в шерстяной шапочке, с трупной улыбкой и сияющими безумными глазами. Он тогда часто попадался на Невском, впаривал шизофреникам и домохозяйкам Бхагават-Гиту. И к нам пришел с рюкзачком.

Я, не находя в себе дара убеждения, просто махнул ему: мол, уходи. Буддист весело развернулся. Тут из кинобудки вышел Валера: он лопал йогурт, перемешанный с продуктом, и облизывал ложку заученным, позаимствованным из минета, движением языка для пробуждения в окружающих интереса и аппетита. Валера обрадованно вынул ложечку из бороды и сказал интимным баритоном:

— Минуточку.

Он подхватил буддиста под руку и увлек в кинобудку.

Валере помешали подоспевшие гости. Минут через сорок он с явным сожалением отпустил недоеденную жертву. Буддист был красный и распаренный, будто из бани. Сияние в его глазах сменилось уважением и сомнением.

— Круто у вас, — он отдувался и мотал головой.

— Я буду думать, — молвил он на прощание.

Торговец выкатился на свежий воздух, но там он сделался доступным для Вишны-Кришны; те кликнули Яму, Яма погрозил отступнику пальцем, и морок Гербалаева улетучился. Торговля пошла, освященная лотосом.

Эпизод 6: Автоответчик

Лидер должен быть прост. Чтобы каждый мог его скопировать и преуспеть.

У лидера костюм — и у группы костюм.

У лидера значок — и у группы значок.

У лидера автоответчик — и у группы тоже автоответчик.

Так нас учил, в частности, Леон Гальперин, долларовый миллионер. Он постоянно повторял, что лидеры должны легко копироваться. Чтобы любой дворник мог работать. Он же похвалялся тем, что по юности спалил в Разливе шалаш Ленина. Очевидно, скопировать лидера не удалось, и Леон осерчал.

Так или иначе, автоответчик у меня был. Телефон-панасоник стоит у меня до сих пор, я купил его у волк-тима Певзнера. Автоответчик давно сломался. Не вынес разбойничьих обязанностей. Он не преуспел, потому что копировал всякую шушеру. Он у меня пахал, как зверь. Я уходил на охоту, а тот, подражая мне бархатным голосом, приглашал названивающих явиться на презентацию. Даже не приглашал, а мягко предписывал. В конце он просил: «Оставьте ваш контактный телефон, и мы с вами свяжемся».

«Мы» означало нас с автоответчиком. Местоимение создавало иллюзию могущественной организации с длинными граблями.

Автоответчик постоянно портил себе желудок неприятными филиппиками.

Однажды я услышал молодой, учтивый голос:

— Меня зовут Петр Иванович. Я решил вас немного рэкетнуть. Думаю, что тысяча долларов в неделю вас устроит.

Петр Иванович не сказал, куда нести деньги, и остался на мели.

В другой раз позвонил мой московский дядя.

— На хуй мне с вами связываться? — орал автоответчик с похмелья, не узнавая меня. — Я звоню в Петербург!..

Извините за слово. Дядя сказал, я повторил. Легко копируемый лидер.

Эпизод 7: Родня

У Гербалаева много вредных и жадных родственников по фамилии Ньювейз, Санрайдер, Визьон, Орифлэйм, да еще спятившая тетушка Дианетика. Все они на дух не переносят друг друга, презирают, обижают, глумятся.

Будем справедливы: их скверный характер объясняется, в частности, контингентом, который они обхаживают. Тоже далеко, далеко не ангелы.

Вот что было с одной моей доброй знакомой, которая по сей день насаждает косметику. Пришла она к даме, интересующейся всяким дерьмом, стала рассказывать об успехах и новинках.

— Да пробовала я, — поморщилась дама.

— Что же вы пробовали? Вот у нас тут есть Гель Для Интимной Гигиены.

— Его-то и пробовала.

— Ну и как?

— Он сильно пенится.

— И хорошо!

Тоскливо:

— Да чего ж хорошего?

Понадобилось время, чтобы сообразить, что дама пользовалась гелем не до, не после, а во время. Конечно, это лестно партнеру. Такой результат копулятивных усилий не каждый день получается. Небось, похвалялся: уж так ублажил, так ублажил, что она вся в мыле стала.

«Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?»

Другие верят, когда им объясняют, что крем для ног надо накладывать на лицо. Потому что он впитывается и с кровью разносится по всем закоулкам, достигая противоположного полюса.

Впрочем, если бы это сказал мой спонсор Валера, я бы ему тоже поверил. Глядя в его честные глаза.

Гербалаев тоже мучается с людьми.

Одна промтоварная особа познакомилась с Гербалаевым и поражалась эффекту.

По ее словам, у нее, когда она стала высасывать Гербалаева, ужасно разболелась голова. Зато потом она вытянула из ноздри нечто длинное, тягучее, явного червяка. И все прошло навсегда.

Эпизод 8: Два супервайзора

Итак, я уже был матерым Гербалаевым в звании супервайзора, ходил при галстуке и пиджаке, соблазнял одиноких женщин. Мою бы энергию, да в мирных целях.

Познакомился на улице с девушкой. И пригласил ее — не в кафе и не в ресторан, и даже не в кино, а на презентацию. Как в анекдоте: «Товарищ полковник, давайте эту девчонку выебем! — Давайте, товарищ лейтенант! А за что?»

Она была кроткая, черноокая, звали Мариной. Я распушил хвост и привел ее не просто на презентацию, а на крупный шабаш, где орудовали наши мастера слова и дела. Там светили прожекторы, музыка играла («We are the champions») — полный набор. Марина околдовалась и пожелала продаться дьяволу. Принесла деньги на контракт. Удовлетворенный собой, но не сверх меры — дескать, так и должно быть, будничные труды, — я закупил коробку с продуктом и контрактом, поехал к Марине домой.

Но там уже караулила ее мама.

Она внимательно выслушала все, что я рассказал, но теперь у меня уже не было поддержки в виде прожекторов, Меркьюри и мастеров слова. Мама не без вкрадчивого торжества сказала, что Марина в этом участвовать не будет. И пусть я верну деньги, которые я уже потратил на вступительную коробку.

А дальше началась мистика. Оказалось, что над всеми нами господствует еще один, более могущественный супервайзор. Едва Марина раскрыла рот, как мама завизжала и припомнила ей покойного папу.

— А папа? Папа сейчас на тебя смотрит с того света? Что он скажет?

Под пристальным взором папы мне сделалось неуютно.

Марина попробовала ответить моими же доводами, но мама не отступала:

— А как же папа? Папа, который глядит?

Папа, примкнувший к воинству Михаила Архангела, плашмя ударил меня сверкающим мечом. Я выставил ладони и заявил, что всё-всё. Вышел в коридор и стал звонить коллегам, консультироваться. В этот момент входная дверь медленно отворилась, и на меня уставилось черное дуло пистолета. Я положил трубку и поднял руки. Подсознательно я давно был готов отправиться за решетку.

Призраки, науськанные иномирным папой, не дали двери захлопнуться, так что сработала сигнализация, приехала милиция в бронежилете.

— С вас штраф за ложный вызов, — объявила милиция с облегчением.

— И в этом я виноват? — спросил я злорадно у мамы.

Та потеряла самообладание и затопала ногами, воя:

— И в этом! И в этом!..

Невидимый папа радостно наблюдал за переполохом.

Эпизод 9: Автор сценария

Я уже тогда был опытный и подозревал, что Гербалаевская клиентура мало чем будет отличаться от неврологической. Но вот о Гербалаевской агентуре я так не думал. Намерение предаться бизнесу казалось мне несовместимым со слабоумием и распадом личности.

Однажды в Театр Марионеток пришло письмо на мое имя.

В Театре Марионеток — что показательно — мы устраивали презентации. Мы вообще славились богатой географией: Планетарий, Дворец Белосельских-Белозерских, Дворец Труда, Дворец Молодежи, Дворец спорта «Юбилейный», Дом Композиторов и так далее. Белая кость. Дом природы еще был. Ну и Театр Марионеток.

Эдик Ланда, высокого полета Гербалаев (о нем еще пойдет речь), накинулся на меня с кулаками. Он, оказывается, чуть ли не подпольно арендовал этот зал, так что за письмо, адресованное мне как Главному Специалисту-не-пойми-в-чем, его могли подвесить за яйца. Я вертел письмо и не понимал, в чем тут дело. Я давал рекламное объявление в газету, было дело, грешен. Указал адрес. И никак не ждал корреспонденции.

На счастье, директор театра письма не увидел. Я спрятал его в карман и пошел на презентацию. Она, как обычно, прошла на ура: гости недоверчиво загорелись и разбрелись по паутинам, где их уже ждали, подрагивая хелицерами, мои коллеги. Я хмурился: в мои сети никто не шел. Но тут Эдик выкрикнул мою фамилию, и я увидел, как ко мне приближается старик со сверкающим глазами.

Дед брызгал слюной. Это он написал письмо, причем не имел понятия, о чем идет речь. Но ему и нужно было иметь такое понятие. Увиденного и услышанного хватило, чтобы он схватил меня за руку, начал трясти ее и называть меня подарком судьбы, стекающим с ее же перста.

Я осторожно предложил ему контракт. В деде я не нуждался, но у деда были знакомые. Оказалось, что контракт ему не нужен. Он вынашивал грандиозные планы.

Выяснилось, что старик написал сценарий для сериала. И страстно хочет продать его в Голливуд или на Ленфильм. Для этого ему зачем-то понадобилось покровительство американского бизнеса. Покойный Марк Хьюз, патриарх всея Гербалаевых, показался ему подходящей фигурой.

Беда Гербалаевых в том, что они никого не могут послать на хер. Интересы безнеса запрещают это делать. Мало ли, кто попадется по наводке старика. Я вздохнул и выслушивал дедовы планы по отправке сценария лично Марку Хьюзу.

— Но какой же ему резон? — спрашивал я устало.

У деда на все был ответ.

— Мы вставим туда рекламу, — выпаливал он. — Герои будут употреблять. Вот, напишем мы, имеет смысл поторопиться. Американских компаний много! Кто первый, тот и сорвет банк!

Мы даже составили с ним письмо в штаб-квартиру Гербалаевых, да только не помню, отправили или нет.

Старик оказался не так уж прост. Его записная книжка оставалась для меня за семью печатями. Наконец он исчез. Через полгода.

С горя я начал читать сценарий, триста машинописных листов. Это был Чейз в переложении пациента с болезнью Альцгеймера.

Эпизод 10: Теория вероятности

«Нас так учили!»

«Всех так учили! Но почему же ты был лучшим учеником?»

Был ли я лучшим учеником? Видимо, нет. Но некоторой креативностью страдал.

Все дело в теории вероятности (правильно — «вероятностей», да языку ложное проще; того же Гербалаева называли и барбалаем, и ермолаем). Гербалаев поделился со мной этой тайной, и я ему благодарен, потому что в этом — и кое в чем еще — он оказался прав. Пять процентов из ста всегда соглашаются, и неважно, что им предложишь — выйти замуж за Гербалаева или лечиться дерьмом. Я это потом проверял в больнице, и все подтвердилось.

А потому ради пяти «да» приходилось выслушивать девяносто пять «нет». Или сто девяносто «нет» ради десяти «да».

У меня рождались творческие идеи.

Например, я взял амбарную книгу, разлиновал и записал туда телефоны, начинающиеся, как мой, с цифр 186. Чтобы не бегать никуда, а трудиться в своем районе.!860000, 1860001, 1860002 и так далее. Садился и начинал донимать людей «социологическим опросом». Я, конечно, ничего по телефону не предлагал и не объяснял, мне было важно забить стрелку. Как в анекдоте про старого козла, который всех поражал своими любовными успехами. Он делился: «Мне, главное, довести ее до рояля…»

А еще я придумал вот какое гнусное дело. Покупал газету, лез в раздел «Знакомства». Выискивал объявления типа «Беляночка-пухляночка ждет морячка».

Во-первых, пухляночка. Во-вторых, я морячок — запаса, правда.

Ну и вперед.

Эпизод 11: Евангелие от Марка

Пращур Гербалаева, американский дядюшка Марк Хьюз, сумел достать даже самых зомбированных.

Каждая презентация, каждая школа для неофитов начиналась с Закона Божьего: в начале были Марк и его больная бабушка Мими. Бабушка Мими, мистическая тортилла, страдала американским образом жизни: жрала все подряд, смотрела телек, распухала и последовательно приобретала ожирение, диабет, склероз, гипертонию и прочие диагнозы.

Марку страшно хотелось помочь бабушке. Еще больше ему хотелось разбогатеть.

Предание гласит, что некто — чуть ли не сам доктор Катцин, один из будущих Апостолов Марка — снабдил его банками с бракованным порошковым питанием для космонавтов. То есть ничего вредного там не было, но космонавты есть не стали.

Добрый внук приволок банки к бабушке и приказал съесть. Бабушке было не привыкать. Она употребила продукт и расцвела кладбищенским цветом. Все прошло.

А дальше заработало сарафанное радио. Я уж не знаю, что там у них, в Америке — лавочки у подъездов, национальные слеты паркинсоников или что другое. Всем захотелось чудесного космического порошка, и Марк вознесся на небо живым.

Бабушка Мими вызывала гримасу отвращения у многих Гербалаевых. Но эту гримасу приходилось давить и черпать энтузиазм из неизученных покамест запасников.

Те Гербалаевы, которым довелось побывать на зарубежных мероприятиях для Гербалаевых, рассказывали о Марке с таким неуемным восторгом, что было печально:

— Мы! Там! Сидим! И вдруг! Прибегает! (Какая-то сволочь — не помню уж, кто). Идите скорее! Марк будет играть на барабанах!

Позднее я увидел Марка Хьюза и составил о нем свое мнение. Но об этом потом.

В 1999 году Марк Хьюз помер в гостиничном номере, обожравшись водярой и наркотиками, о чем сразу же, с плохо скрытым злорадством, сообщил первый телеканал.

Эпизод 12: Издержки профессии

Гербалаев, как всякая деятельная фигура, неизбежно соприкасается с олигофренией и паранойей. Эти недуги косят ряды сотрудников и клиентов.

Клиенты, как правило, страдали бредом ущерба.

«У вас там наркотики», — хрипели они.

Им предлагали назвать хотя бы одного человека, который убил и ограбил кого-нибудь ради второй коробки Гербалаева. Кандидаты мрачно отступали, верные себе.

Одна, помнится, пила воду.

«Если что-то может быть сделано неправильно, это будет сделано неправильно» — один из многих законов Мерфи.

Гербалаевы велели ей побольше пить. Это правильно, надо пить около трех литров жидкости в день. Но эта пила тринадцать и дивилась, с чего бы это ей стало так нехорошо.

Другой разводил порошок на пиве и слишком медленно худел.

Третий ругался: нет результата — и все! Вскрытие показало, что он вообще ничего не принимал. Коробки стояли нераспечатанные.

Коллеги тоже не дремали.

Некий выдумщик дал объявление: «Чистка клетки». Потом он поражался: откуда взялись все эти птичники и крысятники, которые вдруг стали ему названивать?

Еще один, с восточным акцентом, пугал сдобную тетку: «У тебя полтора сантиметра злых подкожных шлаков!»

А сам Гербалаев, с которого я начал повествование, простодушно говорил сомневающимся дамам: «Сколько же в вас дерьма!» С неизменным и неподдельным изумлением.

Валере Гаврилихину, крестившему меня в Гербалаева, какой-то умник сказал, что таблетки под названием «формула 3» способствуют росту волос. Валера, по образованию фотограф, углубился в биохимию, сразу же сделал открытие и начал толочь таблетки в ступке. Добавлял воды и смазывал плешь. Каждый день он склонялся передо мной и обеспокоенно спрашивал: правда, чуточку заколосились? Я соглашался: конечно-конечно.

Иных и не жалко. Вот как с ними поступал Леон Гальперин: идет себе по иерусалимскому или какому еще базару, несет альбом с фотографиями. Находит толстую: смотрите какой результат — вот она была кубышка, а вот какая стала модель! Подруливает тощий: а можно наоборот? Можно! — не спорил Леон и показывал те же снимки. — Гляди: вот какая была модель, а вот она уже кубышка!

Эпизод 13: Марш Пустых Кастрюль

Это было такое мероприятие, году в 93-м. Еще до осенних событий.

Коммунисты, любители идиотских названий (типа «Большому молоку — большие яйца») назначили Марш пенсионеров. Тем и в самом деле жилось не то чтобы очень, и Марш должен был явить миру их негодование. И, конечно, возбудить в них надежды на отдаленную во времени сытость.

Набрали несчастных бабуль, снабдили кастрюлями — или кастрюли у них свои были, не знаю. Дескать, пустые они! И это их качество мы демонстрируем дерьмократам. Одна бабуля, памятуя о майских побоях-разгонах, строго смотрела в телекамеру. Надев кастрюлю на голову и подвязав тесемочкой. Но пасаран. Живой не дастся. В общем, дисциркуляторная энцефалопатия на службе у прогрессивных левых сил. Распад личности как оружие и диктатура пролетариата. (Кстати сказать: может быть, я сужу поверхностно, но не знаю ни единой бабули, которая в те годы померла бы от пустоты в кастрюле. Вот разве что Гришин помер, да и то в очереди за пенсией, с непривычки, и мне его не особенно жалко. Если кто помнит других, померших с голоду, готов немедленно поверить и устыдиться).

Однажды, работая на Гербалаева, я угодил с этими кастрюлями в положение вроде того, в каком оказались де Фюнес и Бурвиль в «Большой прогулке», когда внезапно зажегся свет и их вынудили вместе с немцами скакать на стульях вокруг стола, ликовать. Разгневанные бабули со своей грустной злобой, святой злобой добрались-таки до меня.

Я заарканил я одну почтенную матрону, лет пятидесяти-шестидесяти. Не просто продал ей продукт, а подписал на работу. И дал задание: соберите у себя дома маленький кружок, из хороших знакомых, а я приду и устрою презентацию. Вы сразу поймете, как надо делать дела.

Оказалось, что кружок затевался и без моих советов.

Эта женщина давно устроила у себя некий салон. В него приглашались самые близкие друзья, и я был этим странным, побитым молью людям представлен как еще один самый близкий друг.

Угощение было не самое бедное. Ни о каком маркетинге хозяйка не желала и слышать, а о продукте все знала лучше меня. Она читала Малахова, про очищение организма, Чумака и прочих мыслителей. Так что я в полной растерянности уселся за стол, а моя новая сотрудница и помощница объявила:

— Когда у меня случается большой сбор близких людей, мы играем на кастрюлях!

Запела туш и пошла на кухню. Продолжая петь туш, вернулась тяжелой поступью, с двумя кастрюльными крышками в руках. И стала бить ими, как литаврами.

Свет передо мною померк.

Эпизод 14: Экстраваганза

Высшим проявлением Гербалаева является Экстраваганза.

Под нею понимается ежегодный всемирный слет. Назначают себе Лысую Гору, готовят шабаш с прибытием главарей. Весь год после и до трубят о неимоверном успехе, который ждет каждого, кто услышит верховных демонов.

Очередной Лысой Горой Гербалаев избрал американскую Атланту.

Оглушенный призывным воем специалистов и комариным зуем Валеры Гаврилихина, я тронулся окончательно, благо немного и надо было. Я решил полететь в Атланту. Поэтому я занял пару тысяч долларов, для возврата которых у меня даже не было продукта на продажу, отдавать предстояло чистой прибылью. Это было едва ли не самое глупое и в то же время самое умное, что я сделал в жизни: полностью деморализованный, я в итоге расстался-таки с Гербалаевым, а иначе, быть может, и до сих пор бы с ним интимно водился.

Итак, солнце зависло над Лысой Горой. Прямо над олимпийским стадионом, который Гербалаев намеревался употребить в извращенной форме.

Морозным январским утром я выпрыгнул из парадной. В душе заливалась экзотическая птица. Меня остановили санитары, выносившие полутруп с первого этажа. Черт его знает, какой это знак — добрый или злой. Профессиональным взглядом я сразу определил: не жилец. Я помог донести груз и, расшалившись, пригласил санитаров и доктора на презентацию, да и полутруп, по-моему, тоже пригласил, положил ему листовку в носилки.

После долгого воздержания я опрокинул сто пятьдесят граммов в ближайшем шалмане. Гербалаев должен соответствовать занимаемой должности: я разгуливал в пинжаке и галстуке, регулярно брился и ничего предусудительного не пил. Но тут я ошибочно рассудил, что можно.

В результате я ошибся аэропортом, что стоило мне изрядной нервотрепки. Вместо международного Пулково-2 приехал в междусобойное Пулково-1. Однако и здесь я как-то вывернулся, успел.

Пройдя погранконтроль, я угодил на островок цивилизации, окруженный хищной российской пустошью. Островок был по совместительству баром. Заправившись топливом, я сам не заметил, как оказался в Хельсинки, а там уже пересел на дальнобойное судно финской компании. Рядом со мной сидел коллега: Эдик Ланда, в прошлом пилот, а ныне — волк-тим, то есть фигура, стоявшая на ступень выше меня. Нагнетая понты, Эдик самовольно присвоил себе высшую масть и заказал визитки, где назывался неизвестно кем.

Я умиротворенно откинулся в кресле. Сумка моя имела в себе две литровых бутыли «Спецназа». Из этого видно, что я был серьезно настроен и хорошо подготовился к захвату США.

Эпизод 15: Однажды в Америке

Трансатлантический перелет не произвел на меня большого впечатления.

Я вызвал недовольство стюардессы, которая нахмурилась, выпятила губы дяди Тома и погрозила мне пальцем, едва я потребовал не пятьдесят граммов виски, а в три раза больше. Но все-таки налила.

Запомнилась Гренландия. Гербалаевы братья бросились к иллюминаторам, вопя: «Белый медведь!» Я пригляделся, но ледники раздвоились, и я для верности щелкнул панораму своей «мыльницей». Впоследствии на снимке оказалось крыло самолета и удаленная для доступа ледяная пустыня. Я рассматривал фотографию, вооружившись лупой, да никакого медведя так и не нашел.

В аэропорту Кеннеди мне не понравилось, как нас быстренько отделили от других рас и наций. Погнали, как дурную скотину, какими-то стальными огородами к ихнему блокпосту; в каких-то — не помню, каких — бумагах, выданных мне, я значился как Alezei.

В ожидании рейса на Атланту я выполз подышать воздухом. Ко мне моментально подрулил дородный ниггер афро-американской наружности и знаком попросил закурить. Я доброжелательно выдал ему беломорину. Негр оцепенел, приняв ее за косяк, выставил перед собой и так и ушел, держа двумя пальцами.

Вообще, вокруг разливалось нечто нездоровое. Мне положительно не нравился американский континент.

Возможно, он понравился бы мне больше, имей я в кармане не сотню долларов на все про все, а сотни, скажем, две. Или три с половиной. Короче говоря, шесть тысяч четыреста рублей, как мечтал Балаганов.

В Америке довольно трудно прожить неделю на сто долларов.

Я этого еще не понимал, и в самолете компании TWA купил поганого и дорогого пива. Мне дали бесплатное приложение: холодный куриный сэндвич, совершенно пресный. Гербалаевы, занявшие денег больше, чем я, деловито галдели и строили планы туризма и отоваривания. Мне было неприятно слушать эти свободные цивилизованные речи, и я, как это часто бывает со мной в компаниях, замкнулся в себе.

И не размыкался до гостиницы.

В Атланте была ночь, и все, естественно, повалили в ночной бар, в том числе и барственный Эдик Ланда, с которым я разделил номер. Я остался один на один с литровым «Спецназом». Ко мне заглядывали разные Гербалаевы сестры, но одних я гнал, а другим предлагал поучаствовать в спецназе, и они уходили сами.

Эпизод 16: Дядя Сэм

«Спецназ» обратил свое оружие против меня самого, и утро, как было сказано в одной хорошей книге, «пришло в виде свирепого огненного ангела с мечом наперевес».

Плача над единичными, разобщенными долларами, я поплелся знакомиться с городом. Атланта произвела на меня гнетущее впечатление своими пустынными тротуарами. Машин было много, зато пешеходов — лишь я один. На пути к олимпийскому стадиону, где через сутки начинался шабаш Гербалаевых, я повстречал лишь одного американо-африканца, который отдыхал на газоне внутри какого-то сомнительного мешка; спящий напугал меня, зашевелившись.

Двери стадиона были распахнуты — заходи, кто хочешь. Рабочие ладили сцену под песню и пляску новой продукции Гербалаева. Отчаянно голодный, я потянул носом и уловил нечто волнующее, взял след и вскорости очутился в чистеньком павильончике, где жарилось и варилось много недоступных вещей.

Понимая, что мне тут ничего не купить, я стал озираться. Тут вышел дедок — вылитый Дядя Сэм: сухопарый, бородатый, в клетчатой рубахе и шортах. Доброжелательный дед просиял и предложил мне отведать, чем Бог послал. Я промычал в ответ, что по вторникам некредитоспособен. Дед ласково махнул рукой и соорудил мне исполинский бутерброд. Отказываться было глупо. В костюме, при значке с надписью «Mission is Nutrition» («Миссия — питание»), я присел за столик.

Старикан стал интересоваться моим происхождением.

— Russia, — сказал я строго.

Дядя Сэм ухитрился нахмуриться и улыбнуться одновременно.

— Oh, Russia! Chechnya!… — произнес он сокрушительно.

— Yeah, yeah, Chechnya, — согласился я с набитым ртом.

Подкрепившись у дяди Сэма, я покинул стадион и отведал в ближайшей рюмочной хваленого будвайзера. Исключительная гадость. На меня стали посматривать персонажи Тарантино, и я сбежал.

В номере я немного повеселел при виде российского «Спецназа», которого оставалось полбутылки. Посмотрел местную рекламу, дивясь полю деятельности для Гербалаевых. Любой отечественный ролик показался бы работой Феллини рядом с этим бесхитростным оповещением людей о существовании пяти-, десяти- и двадцатиэтажных гамбургеров.

Потом я, не зная еще, что за это придется платить, смотрел кабельное телевидение. Там сутки напролет крутили фильм Сталлоне со Сталлоне про Сталлоне. Под охраной «Спецназа» делать в этой Америке было решительно нечего, и я уснул.

Меня разбудил Эдик Ланда, который как был, в одежде и обуви, повалился на кровать и всю ночь проговорил с отечественными городами и селами, давая инструкции покинутым Гербалаевым.

Эпизод 17: Пушка, полька и вертолет

Марк Хьюз, президент всея Гербалаевых; лоза, для которой мы были ветвями, прилетел на вертолете.

Олимпийский стадион, битком набитый международными Гербалаевыми, восторженно загудел, когда над полупрозрачным потолком зависла рокочущая тень.

Через пять минут Отец международов показался на сцене.

Я сидел далеко и высоко, видел только пружинистую фигурку, многократно увеличенную составными экранами. Мелкие Гербалаевы, вроде меня, занимали трибуны. Крупные Гербалаевы сидели за столиками на арене, увеличиваясь в размерах по мере приближения к сцене. Самые здоровенные Гербалаевы устроили шествие миллионеров и миллиардеров. Они проплывали, недосягаемые, замотанные в широкие пояса, украшенные чем-то блестящим. Пояса делали их похожими на представителей Космической Гильдии из фильма Линча. Хотя я не помню, чтобы у тех были такие пояса.

Чем больше я вспоминаю Марка Хьюза, тем больше склоняюсь к мнению одного ядовитого вышестоявшего Гербалаева. Тот подозревал «Марека» во второстепенности и считал, что за «Мареком» стоят куда более серьезные люди.

Марек показался мне клоуном.

Он городил чушь, без конца повторяя, что мы должны продавать продукцию и вербовать людей. Это я и без него знал. Мне не терпелось услышать главное, от чего мой бизнес бы расцвел всеми цветами подбитой радуги. Я забывал, что радуга — мимолетное атмосферное явление. Марек, наверно, тоже понимал, что ему не хватит дозы для талантливой импровизации. Поэтому он постепенно превратился в конферансье, который одним за другим вызывал на сцену уже не просто крупных, а невиданных Гербалаевых, чьи имена давно сделались нарицательными. Мне самому было странно видеть, как члены божественного пантеона представляют косметику с провальным для российского рынка названием Dermajetics.

В перерывах крупные Гербалаевы, дразня мелких, водили на арене хоровод под специальную польку «Гербалаев». Им было ужасно весело, а всем остальным, по замыслу, должно было быть очень завидно.

В последний, пятый день Марк Хьюз выгнал на всеобщее обозрение динозавров: работницу номер два Джерри Цветанович (номером один был сам Марек), главного доктора компании Дэвида Катцина (у меня сложилось впечатление, что доктор давно утратил контакт с анатомической реальностью) и главного идеолога Джима Рона.

Джим Рон, явившийся прямо в длинном коричневом пальто и подметая пол хлястиком, затоптал всех. Это был гипнотизер милостью не знаю чьей. Он, как и прочие, не раскрыл ни одной масонской тайны, однако заколдовать зал ему не помешал даже синхронный перевод. К концу его речи я точно знал, что завтра же воссяду в Кремле и Белом Доме одновременно и наведу порядок. А именами остальных Гербалаевых нарекут далекие звезды сообразно заслугам этих звезд.

Окончание шабаша знаменовалось встречными выстрелами двух пушек, из которых что-то вылетело — серпантин, что ли, или конфетти.

Сцену быстренько переделали, и вышел Хулио Иглессиас, который, едва поздоровавшись, признался, что давно кушает Гербалаева, чего и всем желает. Потом запел. Под его песни, не особенно мне близкие, я покинул стадион, а Джим Рон вдруг вымелся из моего черепа. Внутри зашевелился ужас. Я подумал, что дома мне влетит за дружбу с бутылочным «Спецназом», ибо скрыть факта этой затянувшейся дружбы я уже не успевал, обзаведясь новыми друзьями. Еще я думал о двух тысячах, отдавать которые предстояло неизвестно каким местом.

Эпизод 18: Эдик Ланда

Сосед по номеру, бывший пилот Эдик Ланда, оказался неплохим человеком.

Я был из чужой команды, и Эдик не имел во мне никакого интереса. Тем не менее, он заплатил за мое кабельное телевидение, купил мне пива и даже пытался чему-то бескорыстно учить.

Поджарый, похожий на волка, он ослепительно улыбался пугающей, золотозубой улыбкой. Эдик расхаживал в зеленом пиджаке, который сверху донизу увешал значками от мировых Гербалаевых.

Он был при деньгах — при чужих, разумеется. Я в этом уверен на сто процентов.

И жил широко.

Хотя под занавес повел меня в долларовый магазинчик, где все товары стоили доллар.

Там Эдик украл носки.

Ему хотелось проверить, возможно ли это.

Я, понимая, что терять нечего, выложил предпоследний доллар за корзиночку в виде плетеного зайца. Эта корзиночка жива у меня по сей день, в ней хранится всякая дребедень.

Благодушный Эдик тоже купил зайца.

— Хороший, — мурлыкал он.

На обратном пути из Америки Эдик Ланда забыл в аэропорту пальто.

— Заяц еще тут этот сраный! — кричал он, роясь в багаже.

Эпизод 19: Москва за нами, или козни сионских мудрецов

Для серьезных Гербалаевых, которые закупили много продукции, были организованы торжественные приемы и пьянки. То есть самое-самое. Меня туда, конечно, никто не позвал — слишком мелок. А потому мне оставалось довольствоваться спевшим Иглессиасом и паковать чемоданы.

Настроение портилось. У меня зародились сомнения в ценности приобретенных познаний.

А в аэропорту нас ожидал вполне отечественный бардак. Его устроили Гербалаевы из братского Израиля.

Я впервые столкнулся с «коренными», если можно так выразиться, израильтянами. И сразу понял, что им по силам натянуть не только Египет и Сирию, но и прочих арийцев заодно с божественными славянами. Они ничуть не напоминали печальных скрипачей и стоматологов, рефлексирующих по поводу раздвоившегося отечества.

Масла в огонь, как всегда, подлила верная Америка. Израильтянам зачем-то выдали обратные билеты с открытой датой — садись, когда и куда хочешь. Они, конечно, захотели сесть в тот же самолет, что и мы. Галдя и хохоча, они вдруг все оказались впереди нас.

Мы не сразу поняли, что происходит. Мы разобрались в ситуации лишь тогда, когда в самолете улетела только половина нас.

По ходу перелета в Нью-Йорк бешенство созрело и оформилось.

В аэропорту Кеннеди к нам вышли какие-то сытые люди в костюмах и завели спесивый разговор о возвышенных материях. Тут я не выдержал. В тяжелые минуты мне уже случалось объявлять себя лидером — например, в горздраве, в 1992 году, когда нам не хотели платить зарплату. Я, помнится, организовал и направил восстание, в котором участвовало сорок человек. С таким же рвением я в одиночку отстаивал собственные права в петергофской поликлинике, где мне опять же отказались заплатить, потому что хотели себе премию.

Итак, я шагнул вперед, прицелился в белобрысого янки пальцем и обнаружил приличное знание английского языка, в котором уже давно не упражнялся.

Из всего сказанного я помню только свое зловещее шипение:

— You’ll have great troubles!..

Мол, пожалеешь.

Говоря это, я ощутил, как за спиной у меня неожиданно вырос не только родной Питер, но и Москва. Она сопела мне в затылок, молила о помощи и обещала вмешаться от имени родины-матери.

Не знаю, что подействовало на этих гадов. Их бездействию могла позавидовать любая жилконтора. Может быть, они испугались troubles. Может быть, числа недовольных. Как бы там ни было, нас отвезли в гостиницу на окраине, однако жрать так и не дали, и права позвонить бесплатно тоже не дали.

Из толпы выступил Виктор Певзнер, с которым я не раз уважительно здоровался и который не обращал на это никакого внимания. К тому моменту он был уже не волк-тим, ему присвоили очередное воинское звание: Гет. Гербалаевы-Геты, чтобы раззадорить мелюзгу и сподобить ее на торговые подвиги, принципиально с ней не разговаривают.

Вообще, вышестоящие Гербалаевы любят унижать нижестоящих, дабы те тоже захотели взобраться повыше.

— Вы хорошо говорите по-английски, — Певзнер протянул мне руку, улыбаясь из-под очков. — Меня зовут Виктор Певзнер.

Так мы и познакомились, и даже завязали добрые отношения.

Разумеется, у Певзнера немедленно отыскался американский брат-адвокат, который велел подавать на авиакомпанию в суд за срыв бизнес-плана. Он сказал, что это выигрышное дело.

Может быть, он его и выиграл, действуя от лица всех нас, но я об этом ничего не знаю.

Гербалаевых рассовали по номерам. Мне достался не отапливаемый номер с минусовой температурой. Я закоченел и оголодал, как зверь. Я сожрал бы ихнего техасского койота вместе с рейнджером.

В надежде повстречать аналог олимпийского деда-сэма, который меня угощал, я слонялся по гостинице и даже наткнулся на какую-то кухню с уже накрытыми столами, но меня выгнали, заявив, что все это съедят американские военнослужащие.

Эпизод 20: Возвращение

Гербалаевы исповедуют принцип: «поставьте себя в неудобное положение».

Неудобное положение — залог мотивированности. Коммерсант начинает с песнями вылизывать горчицу из-под хвоста.

К сожалению, одно неудобное положение влечет за собой следующее.

Задолжав за полукругосветное путешествие, я переночевал-таки в том отмороженном номере, а с утра тоскливо выслушивал неуверенные планы других Гербалаевых насчет скоротечного посещения Манхэттена и покупки там удивительно дешевой видеокамеры.

Времени на Манхэттен было в обрез.

В итоге мы никуда не поехали. Нас запихнули в автобус и свезли обратно в аэропорт; там уже дожидались обозленные отечественные Гербалаевы, которых не пустили в самолет Гербалаевы израильские.

В самолете я стал соседом Иосифа Хусинского, без пяти минут пожилого, солидного Гербалаева. Хусинский был некогда детским доктором и, в отличие от меня, считал, что ему все можно, потому что он все знает. Он медленно накачивался дармовыми напитками и вдруг разбуянился, потребовал водки. Может быть, он действительно все знал, но языки не поместились в умственный багаж. Поэтому Хусинский потребовал, чтобы я переводил.

— Скажи ему! — орал он, имея в виду стюарда.

Взбешенный стюард завис над нами.

— This mister wants vodka, — сообщил я грозно.

Стюард отрицательно покачал головой.

— You’ll have great troubles, — завел я прежнюю песенку, полюбившуюся с Нью-Йорка.

Белобрысый авиафинн побагровел и, грозя пальцем, потребовал от меня объяснить мистеру, что это не ресторан, а самолет.

Хусинский бушевал, но ответом ему было ледяное презрение.

Мне тоже отчаянно хотелось пить — чего угодно, хоть колы. Я встал и поплелся в служебный отсек. Там никого не оказалось, зато стоял шкаф с маленькими алкогольными бутылочками. Я быстро отворил его и стал распихивать бутылочки по карманам.

За мной выстроилась очередь.

Меня похлопали по спине. Старенький волк-тим, откровенный ветеран многих войн, доброжелательно включил меня в эстафету поколений. Орденские планки соседствовали у него с гербалаевской символикой.

— И вон ту бутылочку возьми, — шептал он. — И вон ту…

Между тем в иллюминаторах начинало светлеть, мы догоняли солнце. Видя, что часа через три случится Пулково, я сумрачно понимал, что уже не скрою туристических подвигов, написанных на моем лице.

Денег практически не осталось.

Томясь в ожидании скорого рейса на Питер в аэропорту Хельсинки, я побрел в бар. Наскреб на рюмку чего-то — как мне показалось. Выяснилось, что не хватает одной марки.

— Деньги — это всего лишь деньги, — заметил на каком-то языке добродушный бармен. И налил, что я просил. Я никогда не забуду этого милостивого самаритянина.

Питер встретил тучами, которые сгущались в прямом и переносном смысле.

Окружающая действительность показалась резиновой, готовой отразить любой натиск заокеанского коммерческого опыта.

Жена встречала меня возле дома, на автобусной остановке.

Вывалившись из автобуса, я, желая ее приободрить, с напускным восторгом похлопал себя по сумке:

— Вот наши деньги!

— Денег дали? — просияла супруга.

— Нет, — я посуровел лицом. — Я говорю про записи, которые я сделал.

Жена потом клялась, что в тот момент перед ней нарисовалась вся наша скорбная будущность, в подробностях.

Эпизод 21: Противостояние Церквей

Высшие Гербалаевы делали все, чтобы низшим Гербалаевым было легко работать.

Устроили шоу на олимпийском стадионе, объяснили тонкости мастерства, снабдили новой продукцией, показали Хулио Иглессиаса.

Не в коня корм.

Что до меня, мне показалось, что орудовать стало даже труднее. Особенно плохо шла вербовка. Американские фотографии с демонстрацией зарубежных пряников не помогали. «Это вы, вы — другое дело, вам легко», — вздыхали безработные.

На просьбу объяснить, почему я другое дело и в чем эта легкость, они отмалчивались.

Те же работники, что уже ходили подо мной, вконец распоясались. Воспользовавшись моим дурным либерализмом, они стали таскать меня ко всем потенциальным клиентам и агентам — продавали меня, как я сам продавал своего спонсора Валеру, который к тому времени сильно сдал и ходил с битой похмельной мордой.

Высшие Гербалаевы предоставили нам еще один шанс.

Этим шансом сделалось официальное «открытие России» для Гербалаевых.

Тут надо кое-что объяснить. Верховные Гербалаевы создают для каждой страны, в которой их деятельность официально зарегистрирована, специальные продуктовые наборы. Из каких они при этом исходят соображений — неясно. Уверяют, что учитывают климатические и этнические особенности, но мне всегда хотелось сказать на это «прикрой один глаз». Русского продукта еще не существовало, мы работали с продукцией для США и Израиля. Очень редко, случайно, попадались английские и немецкие наборы.

Так вот: весной 1995 года Россия сделалась очередным бриллиантом в дьявольской короне. Во-первых, был изготовлен «русский продукт». Он мало чем отличался от американской версии. Во-вторых, появились «официальные представительства» — те же склады, получившие теперь право пересылать в Лос-Анджелес сведения о баллах, которые начисляются за выкуп продукции. Баллы эти называются объемными очками, или volume points, или просто вольюмами.

Рядовых Гербалаевых заверили, что уж теперь-то все налоговые вопросы решены и бояться совершенно нечего. Мол, все налоги автоматически взимаются на таможне и «гасятся по закону о взаимозачетах с Америкой». Меня мучило подозрение, что это дикая чушь. Но тогда все было можно, и это тоже было можно.

Конечно, Гербалаевы не были бы Гербалаевыми, не попытайся они извлечь из церемонии открытия максимального профита. И вот они сняли под вальпургиев шабаш дворец спорта «Юбилейный», посулив незабываемое зрелище, телемост с Марком Хьюзом и бесплатное угощение от компании.

По странному стечению обстоятельств шабаш совпал с православной Пасхой.

Более того: дворец спорта «Юбилейный» находится прямо напротив Владимирского собора. Противостояние началось.

Оно заслуживает освещения в отдельном эпизоде.

Эпизод 22: Воистину аншлаг

Чтобы описать торжественную прописку Гербалаевых в нашем отечестве, уместно процитировать описание праздника из «Бесов».

«<…> и так как никто не мог представить, что это такое, то и возбуждала она («кадриль литературы» — АС) непомерное любопытство. Опаснее ничего не могло быть для успеха, и — каково же было разочарование!

Отворились боковые двери <…>, и вдруг появилось несколько масок. Публика с жадностью их обступила. Весь буфет до последнего человека разом ввалился в залу. Маски расположились танцевать».

Никакая отмороженная «Алиса», никакие заморские рокеры еще не собирали такого аншлага. Выставили орду ошеломленных милиционеров. Знаковый (увешанный знаками) люд все притекал; ведя под ручку двух барышень и ослепительно улыбаясь, важно прошествовал Эдик Ланда; Валера Гаврилихин весь дергался, как паяц, и порывался протиснуться поближе к заграждению. Все ненатурально обнимались, как будто не виделись сто лет и не хотели видеться следующие сто.

Гербалаевых теснила огромная толпа мирян, желавших убедиться в существовании официального Гербалаева. Заграждения гнулись, милиция отступала.

Владимирский собор, готовый к Пасхе, замкнулся в золоченых луковицах. Он явно проигрывал «Юбилейному» в массовости.

Одного не учли: одно дело — согнать в Атланту кровно заинтересованных со всего мира и напустить на них коммерческих тигров. Совсем другое — держать целый спортивный стадион кустарными силами, накачивая кого попало.

Зал был полон.

На сцене нарисовались отечественные породистые Гербалаевы-миллионщики: супруги Лана Гольденбланк и Олег Нешто. Не придумав ничего лучшего, они затеяли очередную презентацию.

— Все с удивительными результатами — на сцену! — звонко крикнула Лана.

Многие зрители вскочили с мест, чтобы лучше видеть.

Виктор Певзнер бежал первым, с нарочитым юмором работая локтями: чух-чух. Он приосанился и в который раз рассказал, как его вырезали автогеном из автомобиля. С каждым разом он все сильнее воодушевлялся, припоминая новые подробности.

Голос Певзнера, однако, терялся в насторожившемся колизее.

Презентация продолжалась часа полтора, так что осатанела не только публика, но и многие Гербалаевы. Вдруг включились составные экраны и стали показывать масонский знак Гербалаевых всех стран: вращающийся трилистник. Левый листок означает маркетинг-план, правый — продукт, а средний, самый длинный — личный рост самого Гербалаева.

— А что это там у нас крутится? — завизжала Лана.

Крутилось долго. По дворцу спорта бродили внеземные бабушки с угощением от Гербалаева. Угощали двумя маленькими сосисками с кетчупом, на бумажной тарелочке, и то не всем хватило. Народ валом повалил с трибун, когда вдруг на экранах нарисовался Марк Хьюз и объявил, что главный отечественный Гербалаев Андрей Маленкович ведет репортаж прямо с Красной площади.

И действительно: взволнованный Маленкович, подпираемый Кремлем, объявил открытым Гербалаева Всея Руси.

Тут его снова сменил Марк Хьюз, который шествовал к месту еще одной, уже американской, презентации. Сам по себе проход Хьюза считался у Гербалаева событием искусства и культуры; в его шагах усматривалась колдовская пластика, неимоверно облегчающая продажи и вербовки. Однако гостям было давно наплевать и на походку Хьюза, и на всех Гербалаевых. Уходили целыми секторами.

Я толкнул локтем своего верного работника, Рому Ефимова.

— Хлопай начальнику! — велел я.

Рома стоял и послушно хлопал изображению, как заведенный. До встречи с Гербалаевым Рома собирался работать в милиции.

Многие Гербалаевы тоже отчаянно хлопали под гербалаевский гимн, «Simply the Best» Тины Тернер, пытаясь завести рассерженное население. Но остановить процесс было уже нельзя. Зал разламывался на куски. Гербалаевы тоже образовывали кучки, выпадая из-под влияния сауроновского кольца.

Подавляющее большинство вообще не понимало, куда оно пришло и зачем.

В то же время первые посетители начали стекаться во Владимирский собор, который осветился огнями, попирая бесславный «Юбилейный». Из-за различия интересов потоки не пересекались. Правда, это не отразилось на газетном недовольстве; пресса возмущалась параллелизмом несовместимых событий. Я думаю, что если бы Русь тысячу лет веровала в Гербалаева, а «Юбилейный» захватили православные, то картина в печати была бы той же.

Эпизод 23: Нижеподписавшиеся

Вместо «завербовать» Гербалаевы говорят «подписать».

Не зная за собой вины перед клиентами, я не могу сказать этого об агентах. С одной стороны, я искренне хотел, чтобы у них все получилось, помогал им без меры и этим губил на корню. К тому же они, подписываясь, мало чем отличались от меня самого, когда меня обольстил Валера.

С другой стороны, они, я уверен, испытывали ко мне естественное раздражение.

Продукт я продавал прилично, а вот вербовка шла плохо.

Не довольствуясь амбарной книгой с районными телефонами, я завел другую, куда записывал не только знакомых, но и, как нас учили, знакомых их знакомых с адресами и телефонами; отмечал дату последней промывки мозгов, содержание этой промывки, назначал срок следующей.

Мне, как и многим прочим, попадались либо умные и ленивые, либо глупые и гораздые на выдумку. К тому же от них не шли гипнотические волны — по той причине, что они подражали мне, а от меня эти волны тоже не особенно распространялись.

Случались, конечно, исключения, но они подтверждали правило.

Помню, я очень радовался, когда ко мне так и не подписался один мрачный, полукриминальной наружности тип, ходивший на все презентации. Я дал ему анкету — это еще одно хитрое приспособление Гербалаева. Гость, явившийся на презентацию, записывал о себе (чаще всего) решительно все. Был там, например, каверзный вопрос: назовите людей с избыточным весом, которых вы знаете. Даже если соискатель не подписывался, от него оставалась анкета с телефонами тучных людей. А мотивированность соискателя выводили из предъявленных запросов: сколько вы хотите получать? Забирали анкету и важно обещали рассмотреть и перезвонить, если кандидат удовлетворит ожидания.

И этот субъект написал, что хочет получать «одну тысячу СКВ».

Исчез, слава богу.

Рома Ефимов, которого я заставлял аплодировать Марку Хьюзу, ходил со мной на охоту, перепоясавшись ремнем с пряжкой в виде черепа и костей. Я хватался за голову, топал на него ногами и выговаривал.

Убеленный сединами театральный режиссер Карнер, дотошный и въедливый, будил меня в полночь и делился идеями: «А что, если предложить рекламу на телевидение? Две птички, толстые, наскакивают друг на друга, хотят спариться, ничего не выходит. Им рассыпали таблеточки, они поклевали и похудели, все получилось».

Галя Сметанина, добрейшая и наивная душа, искренне хотела помочь людям, забывая о бизнесе. Мои осторожные разговоры о маркетинге ее возмущали. Бедняга перевербовалась от меня в параллельную сеть и кончила дианетикой.

Друг детства Серега никогда не унывал и серьезно твердил, что ему надо больше работать и учиться. Ни то, ни другое ему не давалось от природы, но он все равно гордился значком. За два года он продал всего одну банку порошка, неизвестно зачем. Я уж махнул рукой — пускай продаст хоть порошок, и даже цену снизил безбожно.

Еще я подписал институтского приятеля с женой. У них ничего не вышло, и они на меня рассердились. Но не научились ничему, записались в Ньювейз и стали соблазнять уже меня, новыми горизонтами. Они снова рассердились, когда я вежливо отказался.

Я развернул неслыханную активность в ревматологическом центре, который консультировал, и даже в психбольнице, которую консультировал тоже. Бродил со значком в океане шизофрении и белой горячки, а на меня показывали пальцем — эти насмешники явно шли на поправку. Из ревматологического центра меня выгнали за деятельность, несовместимую с консультациями. Я стал немедленно качать из этого коммерческую выгоду, держался молодцом, смеялся над гонителями на всех презентациях и школах, а прочие Гербалаевы восторженно выли и продавали мою историю как образец несгибаемости.

Наконец пришла пора подтверждать мое право на звание супервайзора. Такие вещи никто не делает, выкупая продукцию лично. Нужно создать под собой еще одного супервайзора — тогда его очки засчитываются и спонсору. Ну, и самому немного взять. Взять мне было не на что, но я подписал жену норильского гинеколога Лурье. Эта пара только что переехала в Питер заниматься бизнесом; вернее, бизнесом хотел заняться Лурье, простившийся с малобюджетными влагалищами. Для жены же он подыскивал занятие, чтобы та не скучала.

И вот они, с корабля на бал, ухнули прямо в лапы Гербалаевых. Я раскрутил их на супервайзорство, они заняли денег, да еще и для меня чуточку взяли, так как я еще не рассчитался за Атланту.

С этого момента крах сделался неизбежным.

Эпизод 24: Паранойя

Гербалаевы не лечат психические заболевания.

Они, конечно, говорят, что вообще ничего не лечат, а только помогают. Но при психических болезнях даже не помогают.

И мне, конечно, не помогли.

Начало 1996 года ознаменовалось неприятной ссорой с семейством Лурье.

Алла никак не хотела работать, как я ни бился. С ней не справился даже Леон Гальперин. Он мне активно помогал, так как я вдруг оказался у него в первом поколении, а основные дивиденды крупные Гербалаевы получают именно с трех первых поколений. То есть я это раз, подписавшийся под меня — два, подписавшийся под него — три. Все Гербалаевы, стоявшие между мной и Гальпериным, сошли с дистанции, и он оказался кровно заинтересованным в моей персоне и в персоне Аллы Лурье, новоиспеченного супервайзора.

Муж Аллы, наталкиваемый цепким гинекологическим прошлым, обеспокоился хронизацией процесса. Он потребовал от меня не только тех денег, которые занял я, но и тех, что занял он сам на приобретение продукта. Причем со сложными процентами. Он захотел, чтобы я лично продавал их продукт, хотя я неоднократно говорил ему, что не собираюсь этого делать и только покажу, как надо.

Освирепевший гинеколог вызвонил меня к себе домой и стал угрожать. Я в ответ пригрозил ему несуществующей крышей.

Догадываясь, что у человека с друзьями, одалживающими доллары, могут быть и другие друзья, я заметался.

Время стояло тревожное. Повсюду мне мерещился мафиозный гинеколог, спускающий на меня свору бритых ньюфаундлендов. Домашним я запретил подходить к телефону и отпирать дверь.

Напившись, пошел в магазин-погребок навестить супервайзора Арама. Арам действовал параллельно мне, мы ходили под одним спонсором. Он не ограничивался брачным союзом с Гербалаевым и крутил какие-то другие торговые дела. Занятие, неприличное для Гербалаевых, злостная ересь.

Арам уже почти откололся от Гербалаева. Тому немало способствовал сам Валера Гаврилихин, который, уже не стесняясь нижестоящего, однажды при мне объявил терпеливой жене, что «едет инструктировать Арама». Учебные материалы звякали и перекатывались в авоське.

И вот, шатаясь и убиваясь, я спросил у Арама совета. Выслушав меня, Арам серьезно подтвердил мою правоту и позвал эксперта. Экспертом был страшный, надменно снисходительный человек со шрамами, немногословный и конкретный. Он тоже меня послушал и равнодушно вынес вердикт:

— Надо искать ментовскую крышу.

Утвердившись в обоснованности страхов, я последовал совету и нанес упреждающий удар: сдал гинеколога знакомым органам, хотя сам он еще ничего мне не сделал. Органы, впрочем, оценили его бездействие и тоже ему ничего не сделали.

Знакомые органы недоверчиво все записали и обещали в случае чего убить и посадить всех виновных.

Эпизод 25: Крушение сказки

Встречная распальцовка и бряцанье воображаемым оружием завершились пшиком.

Никто не тронул меня, и я тоже никого не тронул.

Скандалисты угомонились, а я вернул им то, что брал; того же, что брали они, не вернул, как и предупреждал.

Прошли годы, а эта история так и покоилась камнем в душе. Вроде камней, которые будоражат мочеточник. Я чувствовал сильнейшие угрызения совести.

Пару лет назад, однако, камень вдруг тронулся и вышел. Алла Лурье неожиданно позвонила и стала сожалеть о доисторическом поведении супруга. Потом принялась вкрадчиво и заботливо интересоваться моими делами. Я насторожился. И не напрасно: она попыталась завербовать меня в «Визьон». Тут я вздохнул с облегчением, довольный, что не ошибся во время оно и правильно уловил дурную склонность к пирамидальной торговле. Супруги Лурье ничему не научились, но это была уже не моя забота.

Однако вернемся в скорбное прошлое. Дела мои неслись под откос. Никто не подписывался, ничего не продавалось. Размахивая американским альбомом, я уже не упускал случая с утра пораньше, до презентации, наведаться в услужливое кафе и насосаться там ядовитого топлива.

Презентации я вел в невменяемом состоянии. Автопилот работал исправно, хотя и не без досадных сбоев.

— Ты чего, рехнулся? — недовольно спрашивал меня Олег Иванов, волк-тим, которого я продавал как успешного человека вместо спившегося Валеры. — Ты зачем со сцены говоришь «Алё»?

Группа, которую я возглавлял, с удовольствием копировала лидера и совершенно распоясалась. Пили, задирали прохожих, несли околесицу.

Выходя на охоту под предлогом соцопроса, я никого не опрашивал и сочинял рассказ «Далеко — близко».

И вот наступил день, когда я, лежа на диване, почувствовал, что не могу встать. Я не находил в себе сил ни на что — не мог не то что разбросать листовки по почтовым ящикам или повесить на березу объявление, но даже не мог забрать честно заработанные деньги.

Мне хотелось одного: лежать и смотреть в потолок.

Гербалаевы тревожились за меня. Примерно через год после моего выхода в тираж я получил по почте новый, синий уже, супервайзорский значок и письмо, извещавшее меня о том, что я, несмотря на бездействие, был и остаюсь в рядах Гербалаевых; более того — мне присвоено почетное звание Национального Супервайзора, навечно. Чтобы двинуться дальше, окрыленным успехом, я должен был выкупить к такому-то числу столько-то и столько-то — тогда меня ждут фантастические школы и мероприятия в разнообразных городах мира.

Еще через год мне пришло озабоченное письмо, в котором меня лишали звания Вечного Национального Супервайзора и предлагали сделать те же закупки, чтобы его вернуть.

Эпизод последний: Небесные тела

Осознание необходимости заняться чем-то другим было для меня ужаснее всего. Это означало сокрушительное поражение, второе после разбитного заведования малым женским табуном.

Мне составили протекцию, и я пришел в итальянскую фирму по продаже мебели, плитки и прочей дряни. На собеседование, наниматься торговым агентом. Все в этой фирме стоило невероятно дорого, но директор местного филиала, капиталистический старикашка по имени Франко Бово, не унывал.

Работа казалась привычной: искать богатую публику с новыми домами-квартирами, совать этой публике проспекты, договариваться.

К моему появлению фирма сумела продать лишь винтовую лестницу, да и ту сломали при транспортировке.

Франко дотошно расспрашивал меня о коммерческом опыте. Я честно все рассказал.

— Дотторе, — мягко сказал Франко, прикрывая глаза, — удовлетворите мое любопытство.

И стал выпытывать про Гербалаевых. Я вяло и тускло обрисовал ему достоинства и перспективы, показал альбом.

— Это же очень дорого, — заметил он, думая о своей чертовой плитке.

Я мало-помалу воодушевился и, переживая рецидив, попытался втюхать ему продукт, но скаредный дед загадочно молчал.

Забрав проспекты, я отправился в Зеленогорск и долго бродил среди недостроенных дач, постепенно признаваясь себе, что дело не в плитке и не в лестнице — я просто не в состоянии снова кому-то что-то предложить и показать.

Придя в ярость, я зашвырнул проспекты куда подальше.

Вокруг меня тем временем плелся семейный заговор, имевший целью вернуть меня к прежней деятельности. Я почти не сопротивлялся. Я лежал на диване и вспоминал, как итальяшка назвал меня «дотторе», хотя это, как мне объяснили, означало не «доктор», а просто было уважительным обращением к человеку с высшим образованием. На потолке, тем не менее, проступали огненные Полумесяц и Крест.

Небесные тела, довольные моим послушанием, установили надо мной опеку, за которую я вновь отплатил им черной неблагодарностью.

Обосновавшись в тихой и сонной больнице, отдыхая от Гербалаевых, я блаженствовал полгода. Потом присмотрелся к окружающей обстановке и понял, что пора вернуться к перу.

© апрель — май 2005

Место №24

Дневник книготорговца в тридцати трех посланиях

Словосочетание «Начало века» всегда пробуждало во мне приятные ассоциации. Я вспоминал серебряных писателей и поэтов, огорчаясь их беззащитной хрупкостью перед лицом грядущего.

Начало нынешнего века представляется мне иным. Главной особенностью литературной ситуации мне кажется то, что я, как обычно, остался без денег.

Поэтому, когда Александр Николаевич Житинский, хороший писатель и бескорыстный держатель издательства «Геликон Плюс», обратился с призывом посидеть на книжной ярмарке с книжками талантливых, но никому не известных авторов, я откликнулся. Я уже пробовал себя в коммерции разъездной и не видел ничего зазорного в том, чтобы попытать счастья в коммерции стационарной. Особых иллюзий у меня не было. Трудовой договор заключили устно; на бумаге он уместился бы в два предложения. Не прошло и двух месяцев, как я объявился на знаменитой книжной ярмарке в петербургском ДК имени Крупской, в обиходе — «на Крупе».

И взялся вести дневник.

Мое место значилось под номером 24.

Послание первое

Новая жизнь на новом посту началась замечательно.

Поглазев на пустынные проходы-коридоры, я решил, что если за день мимо меня пройдут два-три человека, то это уже будет удача. Закрыл лавочку и пошел изучать спрос. Слушать разговоры.

Постоял возле взволнованной пожилой дамы. Та говорила в телефон:

— Значит, тут есть «Рецепты бабушки Травинки» и «Разыщи в себе радость». Тебе «Разыщи в себе радость», да? Рецепты есть?

Рецепты были. Удовлетворенный, я отошел.

Немного позже стали подходить разные люди. Приблизился один мудрец, убеленный сединами, с провалившейся пастью:

— Вы не найдете области знания, в которой я бы не был специалистом…

Вот что он сказал.

Ну, не найду, так не найду. Нет их. На нет и суда нет.

Я очень красиво расставил все книжки, как домино. Падали они тоже, как домино. Я уже возненавидел ряд наших авторов за то, что их труды все время падают.

В итоге я продал несколько книжек, одну — виртуозно. Девушки хотели купить в подарок серьезному молодому человеку что-нибудь «сразу про историю, авиацию и фотографию». Они ушли с книгой про художественный Петербург. Заодно они узнали, что на свете есть замечательный писатель, по странному стечению обстоятельств — мой полный тезка.

После этого я ощутил азарт, вообразил себя пауком в паутине и затих.

Послание второе

Сегодня выходной. Давайте, я вам немного расскажу собственно про место.

Это закуток со шторкой. Он запирается на ключ.

Завтра я установлю там ноутбук, и все вообще расцветет. Интернета пока не будет, но оно и к лучшему, я хоть отдохну от него.

Нет никаких бумаг, объясняющих или хотя бы оправдывающих факт моего там присутствия. Кассовый аппарат накануне сломался и был увезен, к моему большому удовольствию. Я ничего не боюсь больше кассового аппарата. Мне видится какая-то непоправимость в выбивании чека.

Нет у меня, как выяснилось, и санитарной книжки.

Большой беды в этом нет. Санитарную книжку вместе с трудовой, дипломом, больничным и прочими протоколами о намерениях можно купить в переходе метро. Я просто не понимаю, зачем она мне?

Я ведь не шаверму продаю. Да ходь бы и шаверму. Исправная санитарная книжка в этом случае говорит лишь о наличии в соусе здоровых, подвижных сперматозоидов, способных к оплодотворению и наполненных звериным генотипом, столь милым многим дамам и некоторым мужчинам.

А о чем скажет моя санитарная книжка, я не знаю.

Послание третье

Весь день караулил преступников.

Книжник, с которым мы делим место, рассказал мне, что преступников на ярмарке — просто не протолкнешься. Эти негодяи крадут кошельки. А потом бросают их на прилавки. Книжник однажды глядит — кошелек. Пустой. Поволок в администрацию, а там их целая куча.

Это ведь такие подлецы, что способны и книжку украсть. Но им же хуже. Вот украдут они, скажем, мою — что с ней потом делать? Читать ее просто смешно. Надо сбыть — ну, пусть попробуют. Для это им надо договориться с Геликоном и со мной, занять мое место, выложить ее и ждать, пока украдут.

От нечего делать начал листать товар книжника.

Заинтересовался двумя фолиантами: «Розенкрейцеры в Советской России» и «Эзотерическое масонство в Советской России». Ну, думаю, сейчас все выяснится. И выяснилось.

О чем могут быть написаны такие труды? Самый вероятный вариант — о сатанинских жидомасонах, погубивших страну. Менее вероятный, но тоже вполне возможный — о лютых чекистах, погубивших ростки тайного знания.

Оказалось, ни первое, ни второе. Добросовестные протоколы задержаний и допросов означенных оккультных фигур в 20-е годы минувшего столетия. И за что? Да за устроение повального пьянства и блядства, за что еще. Содержание притонов и так далее. Мне стало скучно, и я это бросил.

Но вообще здесь есть поистине удивительные книги. «Персидские принцы из дома Каджаров в Российской Империи». «История псковской городской полиции в 18 — начале 20 вв.». «Материалы к родословию смоленского дворянства». «Соколиная охота». «Д. И. Менделеев и таможенный тариф». Рядом с этим меня не спасет даже сочетание с Горчевым. Все это внушительные труды, на создание которых были брошены титанические усилия. Я ни секунды не сомневаюсь, что все это кому-нибудь нужно. Увы, не мне. Мне остается лишь бравировать моим убожеством. Мне, дворняге-разночинцу, неизвестна разница между Нащокиным и Голицыным, а также о чем они между собой разговаривали, если вообще встречались. Все они слились для меня в одно большое ваше благородие.

Не силен я и в других вопросах.

Например, в коридоре за столиком сидит автор и продает свою книгу под названием «Эволюционный круговорот материи во Вселенной». Там описаны его личные открытия. Распечатано краткое содержание, начинающееся словами: «Фундаментальная наука ошибочна на 100%». Дальше я читать не стал, потому что и без автора знаю, что верить никому нельзя. И разбираться незачем.

Еще у меня спросили Детскую Библию. Что это вообще такое, черт побери? Нет, я знаю, что это за книжка. Но как такое может быть? Вон, каббалисты считают, что в Библии вообще каждая буква имеет свой смысл и числовой аналог, а все вместе образует секретное послание. Это, выходит, еще неизвестно, в каком переводе ее читать. А детям что остается? Наверняка не все лучшее.

А вообще мне тесно. Пошевелиться нельзя — сразу повалится Пушкин, и все его современники заодно.

Послание четвертое

— У вас есть Справочник по кроссвордам?

— У вас есть Норбеков, про энергетическую клизму тети Нюры?

— У вас есть книжечка, которая поет?…

Да у меня других нет.

Они все поют, на разные лады, только не каждому слышно.

Вообще, «Геликону» давно пора кусать локти. Вот же где Эльдорадо.

— У вас есть «Похороните меня под плинтусом»?

Если вы будете настаивать на этом предлоге, то у меня нет, но я могу написать сам при условии, что вы поделитесь личным опытом…

…Бродили непонятные люди, отбирали какие-то деньги. Меня не трогали. Но это, я чувствую, до поры. Я сильно рискую, ежесекундно.

Вот однажды ночью к моим начальникам ворвется запыхавшийся шофер:

— Глеб Егорыч! Засаду в Марьиной Роще перебили!…

Они спохватятся, но мне-то уже будет все равно.

— …У вас есть «Лермонтов с подорожной по казенной надобности»?…

Экий диапазон. Нет, сударыня. Мы же не знали, что вы придете.

Послание пятое

У меня тут соседи.

Всякие знающие литературные господа.

Сегодня слева раздался хохот. Ничто его не предвещало. Никакого внешнего повода не было. Не велась даже беседа. Захохотав, сосед ни с того, ни с сего обратился к своему коллеге напротив:

— Слышал? Что Чавес сказал? Как надо беречь электричество? Ходить в туалет с фонариком!

Предложение Чавеса, повторенное вслух, посредством собственного ротового аппарата, привело его в исступление.

— В туалет!… — выкрикивал он, сотрясаясь. — В туалет! С фонариком! В туалет! С фонариком!

Монолог, никем не поддерживаемый, продолжался еще какое-то время.

— В туалет!… — одиноко хохотал человек. — С фонариком!…

Потом резко умолк и снова стал непроницаемым. Я высунулся посмотреть, чем он торгует.

Учебниками.

Чавеса я не приметил, хотя сложилось впечатление, будто он околачивается где-то неподалеку, за прилавком, реализует батарейки.

…Господин напротив меня продает детские книжки. Много, много пачек. Смотреть на это больно. Книжка — это же для ребенка что? Правильно, радость. Сюрприз. Неожиданность. Уникальная вещь, прежде не виданная. В смысле — каждый раз новая. А у этого господина такие чудеса лежат пачками.

И на них коряво написано: «Самолет + Едем». «В зоопарке + Хрюшечка». «Ряба».

Изнанка волшебства.

Между прочим, все это меня не особенно угнетает. Равно как и спорообразующие посетители, обремененные поиском книг про трансперсональную клизму. С ними веселее. Встречаются, кстати, весьма достойные люди, внушающие трепет. Например, пришел один монах, искал что-то про Лихолетье. Я хотел посоветовать ему купить какую-нибудь газету, да побоялся.

Но что меня задрало, так это хронические объявления по местной трансляции. Уведомительные. Тем, кто их составляет и оплачивает, я желаю скорейшей мучительной гибели. Информацию о том, что они уже в аду, я готов слушать бесконечно.

Послание шестое

Немного истории.

Не то чтобы ДК Крупской — Крупа — был мне родным домом, но бывал я там частенько.

Я застал времена, когда эта ярмарка еще не была ярмаркой и вообще имела какое-то отношение к Водоканалу. Она устраивалась в принадлежавших ему строениях на Шпалерной улице. Впервые я попал туда в 89-м году. И глаза мои, естественно, разгорелись. Я всегда был книжником, а там царило изобилие.

Это было место для посвященной элиты. Книжками не только торговали, но и обменивались, тогда еще существовал книгообмен. В ходу была своя терминология: к примеру, не говорили, что книжка стоит четырнадцать рублей, а называли иначе: один и четыре. Почему — не знаю. Найти там можно было что угодно, и стоило это бешеных денег. Желязны, Чейз, Толкин предлагались тогда в кустарных переводах, отпечатанных на машинке и размноженных через малодоступный ксерокс. В самопальных переплетах. О принцах Амбера, например, я и понятия не имел, они еще и не были дописаны. Цены на них устанавливались заоблачные.

Я этих принцев назвал исключительно для примера. Пруста тоже было нигде не достать, а там появлялся. И кто угодно еще. Сейчас это смешно перечислять, ибо оно повсюду лежит невостребованным.

Очень скоро там стало тесно, и началась Крупа.