Бесплатный фрагмент - Проще простоты

Моему городу

Область Оренбургская, степи и поля,

Есть одна жемчужина — родина моя,

Это не Швейцария, но особый шик,

Это мой любимый город Кувандык.

Две реки, излучина, детские мечты,

Многие здесь встретились волею судьбы.

Просто все, без зависти и больших интриг,

Родина любимая — город Кувандык.

Здесь тальянка грустная душу теребит,

Песня наша русская над рекой звенит,

Лещ в Сакмаре плещется, видно только блик.

Город мой любимый — славный Кувандык.

Улицы зеленые, низкие дома,

И весной уютно здесь, и когда зима.

Посредине области вот такой цветник,

Развивайся, город мой, город Кувандык.

Березовое

Тоской березовой по-русски я тоскую,

Ну как не погрустить у красоты такой.

Ты так красива, что к другим тебя ревную,

И как родная машешь мне листвой.

Расчешет ветер веточки тугие,

Омоет дождик кроны изумруд,

Нашепчут листики любви слова простые,

Я их спою потом своей любимой тут.

Спою с моей подружкою гитарой,

Они в гармонии с березкой и со мной.

В компании такой душа не будет старой,

Пока поет душа, я буду молодой.

Озвучат струны нежным перебором

Мое нутро, мою нагую суть,

И рухнет, окруженная забором,

Моя печаль, развеется и муть.

Брррррррр

Грустная осень, осенью грустно,

Мысль невеселая в сердце занозою,

Дождик за шиворот, холодно, пусто,

Один выходной и испорчен прогнозами.

Псина бездомная, жалкая, жалкая,

Взглядом затравленным просит пожрать.

Деревья качают — не ветками, палками

Грустно качают, нам не понять.

Виселиц ряд вдоль дороги засветится,

Будут отщипывать тени с людей,

Тень ваша вдруг по дороге размажется

И тут же исчезнет — подстилка ступней.

Капает, капает, льется из пропасти,

Напитана где-то чужая вода.

Промокшие ноги добавят отчасти

Осенней грустинки, что ждут города.

Печальна погода, выпить бы водки,

Чтобы Христос пробежал по душе,

Поджечь сигаретку и скинуть колодки

Осенней хандры, сделать рай в шалаше.

Дождливое

Я зарекался, но не очень,

Холодный дождь не вдохновлял,

Сижу пишу стишок про осень,

Как этот дождь уже достал!

Нордичный ветер без стесненья

Листву срывает, тучи рвет,

Он не приносит объясненья,

Он просто дует, просто прет.

И топчут небо в лужах ноги,

Мешают с грязью облака,

Разгневались, наверно, боги

На нашу жизнь наверняка.

Но есть у осени душа,

Она зовется бабье лето,

Там листья ласково шуршат

И люди думают про «это».

Морозное

Сегодня рявкнули морозы

Внезапно даже для зимы,

И люди — мини-паровозы,

Мечтают о тепле весны.

А озабоченный снегирь

Сидит качается на ветке,

Он тоже помнит лето, пыль,

Замерз в рубиновой жилетке.

Скулит бродячий пес, дрожит,

Его беднягу не кормили,

Он поскулит и побежит

Считать свои собачьи мили.

Уже кончается декабрь,

И кажется: еще немного —

Увидим скоро теплый май

И снова запылит дорога.

Но впереди февраль и март,

Еще завьюжат эти двое,

И им я буду очень рад,

Без них и лето неродное.

Ну как без этих снежных дней,

Без колдовства зеленой елки?!

Мы будем в сотни раз добрей,

Лекарством будут нам иголки.

Сегодня рявкнули морозы,

Без них тепла не оценить,

И снег на веточках березы —

Его ничем не заменить.

На восток

Шерсть клочками на старом верблюде,

Чуть хромает, идет великан

По пескам, по барханам, в безлюдье

Сорок суток таскал нас шайтан.

Мы последние, нет каравана,

Дервиш старый и старый верблюд,

Только строчки святые Корана

Нам на небо уйти не дают.

Получил я его верблюжонком,

Белоснежным и грустным таким,

Все ласкал, называл Салажонком,

Ревновал до безумства к другим.

Белый круг, словно око пророка,

Сверху смотрит, безжалостно жжет,

С другом старым бредем одиноко…

Ну зачем нас Аллах бережет?

Нет воды и нет мыслей, движенья,

Губы в кровь, язык к небу прилип,

И в мозгу начинает брожение,

Что верблюд в горбу воду хранит.

Солнце разум забрало и совесть,

Но скотине в глаза не смотрю,

Я закончу сейчас его повесть

И, быть может, продолжу свою.

Одурманенный зноем, на нервах,

Ятаганом кровавым клевал

Тело друга и душу, наверно,

Но напрасно я воду искал.

Засыпаю. Рыдаю. Устал.

Точно знаю, уже не проснуться,

И пронзительно воет шакал,

Он-то знает, что нам не вернуться.

Медью плавится солнце. Садится,

Подводя дня земного итог.

И спешит все земное напиться

Той прохладой, что дарит Восток.

Ночь. Иду

Ночь. Иду. Поднимаю башку,

конопатое небо, немое.

Встал. Стою. Ничего не хочу

и смотрю на него, живое.

Тихо. Классно. Хочется выть,

просто орать, прикольно.

Лето. Космос. Все позабыть,

и на душе привольно.

Лег. Трава. В небе луна,

смотрит в лицо, приятно.

Звезды. Ветер. Небо без дна,

все это здесь, понятно.

Встану. Пойду. Совсем не хочу,

скоро рассвет, надо.

Иду. Ворчу. Песню хочу,

завтра спою, ладно.

Перелетное

Припоздали нынче птицы,

Осень вечностью была,

И теперь сквозь снег сочится

Черная как смоль река.

Птицам слезы не знакомы,

Они слушают природу,

Лишь инстинктами влекомы,

Для них нету непогоды.

Снег мешая в небе сером,

Устают и мокнут крылья.

Птицам — маленьким галерам,

Уж не сладить с белой пылью.

И слезами мертвых тушек

Плачет стая, пролетая,

Их все меньше, птиц-веснушек,

На осеннем небе тают.

Леденцом холодным солнце

Тускло светит где-то справа,

Из небесных марафонцев

Лишь вожак летит упрямо…

Пыль

в ту далекую эпоху,

когда мамонты ходили

или даже динозавры

натоптали много пыли,

еще не было дорог,

пыль валялась где попало

и носилась по земле,

все собою засыпала

и пылиночка к пылинке

укрывала ровным слоем

позабытые могилки,

города, что брались боем,

нет преград для этой взвеси,

нет заборов крыш и стен,

даже время расступилось,

мир захвачен пылью в плен,

потихоньку век за веком,

день за днем и час за часом

пыль сдается человеку,

но за тем, чтоб вновь начаться.

Рассветы

Вы видели когда-нибудь рассвет?

Не на бегу, не сладко засыпая,

Рассвет, который даст ответ,

Как мир велик от края и до края.

Вот так сидишь в тиши, зарю встречая,

На горке, на песчаном берегу,

И видишь сразу, что страна без края,

И море сразу видишь, и тайгу.

Великие поэты рассказали,

Воспели эту сказочную Русь,

А у меня получится едва ли,

Но к этому, конечно, я стремлюсь.

Рассветы — это лишь начало,

Начало нового, начало дня,

И, чтобы жизнь нас меньше огорчала,

Вставай с рассветом, Бога не скверня.

И только ты рассветом насладишься

И повернешься медленно назад…

Закаты, снова загордишься

И будешь снова несказанно рад.

Сезонное

Мне бы знать наперед, где кукушка,

Сколько лет нам прожить, узнала.

Я бы зеркало там положил,

Пусть считала бы и считала.

И привел бы туда всех близких

Вместе музыку слушать эту.

Но уже опадают листья

И ее не призвать к ответу.

А зимой не поет кукушка.

Жду весну, эту теплую бабу,

Где квакочет с утра лягушка

И медведю обрыдла лапа.

Вот весна, и глухарь токует,

На рассвете павлином ходит

И кому-то уже кукует,

А меня снова не замечает…

Степь

Степь. Простор. Ковыль волнАми,

Гладит спину ветерок,

Солнце хвалится лучами,

Щурится стоит сурок.

Горьковат с полынью воздух,

Надышаться не могу,

Дайте мне немного роздых,

Щас разуюсь, побегу.

Степь звенит, гудит, живая,

С прожелтешками трава.

Это здесь кусочек рая —

Солнце, неба синева.

Шмель жужжит, цветы целует,

Неуклюж, как бомбовоз,

Даже, кажется, флиртует

После трех нектарных доз.

В даль дорога тянет душу,

Вслед за солнцем на закат,

И ручей — кровинка суши,

Он дороге сводный брат.

Степь весною как невеста —

Жизнерадостна, в цветах,

Нет на свете краше места,

Может, только в облаках?

Сутки

Ночь — царица хаоса земного,

Всепоглощающая тьма,

Себя ты ставишь вне закона,

Любви помощница и Зла.

И в сумраке твоем бездонном

Творят безумные дела:

Кому-то звезды стали домом,

Кому любовь звезда зажгла.

Но даже ты совсем не вечна,

Уж мелочь желтая тускла,

Светает там, у горизонта,

Приходит Утро, как всегда.

Конечно, Утро — это праздник,

Прогонит сумрак, свет зажжет,

И ветер утренний, проказник,

Остатки сонные смахнет.

Откроет тайны после ночи,

Росы напьется на заре

Или дождем возьмет намочит,

Напоит кофе с крем-брюле.

Светило выше на ступень,

Не видно грани меж событий,

На смену Утру входит День —

Здесь полновластный он правитель.

И вот он, День — средина суток,

Тебя встречают за столом.

Трудяга, светел твой рассудок,

Ведь столько сделать можно днем.

Напоишь светом все земное,

Теплом насытишь города,

И днем такое все родное:

Деревня, поле и река.

Звезда на запад пошатнулась,

Она как главный тут диспетчер,

Вот леса лучиком коснулась —

Уходит День, приходит Вечер.

Чуднеет. Вечер. Самый жданный,

Земля от суеты мирской

Покоя ждет, ведь он желанный

для жизни нашей непростой.

Романтик с маской полутемной

Накроет ужин, закадрит,

Дорога лентой транспортерной

Домой с работы побежит.

Ты полусказка-полусон,

Зачинщик праздника хмельного,

Тихонько уступаешь трон…

Царице хаоса земного.

А стоит ли рождаться?

под гармонь на старой телеге

с моросящим из неба дождем

мое тело болталось бездушно

этим грустным и пасмурным днем,

неживой, после взрыва снаряда

изувечена в месиво грудь,

только взгляд васильково-туманный

видит в небе прожитую суть

с самой преданной в мире подругой,

что всю жизнь меня тихо ждала,

я с ней встретился быстро и скупо,

это смерть моя, жизнь отдала

куча прелой травы, скрип усталых колес

меня молча везут на погост,

забросают землей, крест корявый воткнут,

и вся память поместится в тост,

я прожил двадцать пять,

только жизнь не видал,

зато смерть я успел разглядеть,

для чего я родился, наверно, чтоб жить,

а на деле дано — умереть,

на телеге со мной, свесив ноги, сидят

две бессмертные — смерть и душа,

про меня или нет разговор их идет,

ведь они больше не сторожа,

плач тальянки родной и сутулость берез —

это все, что запомню такого,

жизнь одна на земле, только много смертей

забирать будут снова и снова.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

в этой жизни умирать не ново,

может, и не стоило рождаться?

а кто тогда сыграет на гармошке

для того, кто все ж решил сражаться?

Боль

Почему не отпускаешь, Боль сердечная моя?

Ты, наверно, что-то знаешь, то, чего не знаю я?

Мы ж с тобой договорились и друг другу поклялись,

Что глаза на все закроем, наплюем на эту жизнь.

Что же ты неугомонна, почему так больно мне?

Так, наверно, это Совесть теребит тебя во сне?

Отгони ее подальше, вместе с Правдой отгони,

Не дают покоя эти две подруги в наши дни.

Боль моя, повеселимся? Я вина уже купил.

Улыбнутся наши лица, день по пьяни станет мил.

Запоем шальную песню, брата Хама напоИм

И пойдем потом все вместе или просто постоим.

Не согласна пить со мною или Совесть не велит?

Хорошо, сдаюсь, не спорю, только очень уж болит.

Вот и мучаюсь с тобою, Боль сердечная моя,

Может, ты уже отстанешь, отдалишься от меня?

Волчье

Я смотрю на него в прицел,

На изящное серое зло.

В этот раз он уйти не успел,

Провиденье его не спасло.

Не боясь смотрел на меня,

А давай-ка, брат, без ружья?

Матом совесть свою кляня,

Отпустил, пусть будет ничья.

Два неба

Взор затуманенный к небу вверх,

Губы неумелую молитву жуют.

Лишь небеса могут помочь из всех,

Кто раньше другом был, теперь плюют.

Из густого тумана завтрак пью,

Не насытиться мне этим варевом.

Болью с воздухом я дышу стою,

А мне кажется — елей с ладаном.

Берег обрывистый, река вниз,

Небо в реке отражает свое нутро.

Два неба на выбор, куда нестись,

Вверх — это в рай, вниз — это в ад, на дно.

До расстрела не видел я красоты такой,

Два восхода отталкиваются от себя.

Изогнулась река старой клюкой,

Мелкой волной небо в себе дробя.

Превращается в золотой из кровавого

След от солнца, хорошего, теплого,

И рыбешки из русла корявого

Гостя с берега ждут не первого.

Разорвусь, разделюсь, разомкнусь на два,

Душа вверх поспешит, отмываться в рай,

Вода тело возьмет, как похоронку вдова,

Не очистить водой, грехов через край.

Был такой же, как этот, восход,

Только я в числе тех, кто стрелял.

И смотрел сквозь прицел вперед,

Помню, кто-то меня умолял.

Все, конец моей жизни двойной,

Как прожил, так и издохну тут.

И два ворона — один надо мной,

По реке второй — оба тела ждут.

Один взмах руки и команда: «Пли!»

Солнце от выстрела дернулось,

В небе там, наверху, ждут меня журавли,

А внизу мне плевать, что осталось.

Попутчицы

Распахните предо мной даль бескрайнюю,

До чего ж ее люблю, Русь печальную,

Не объять тебя руками, не получится,

Лишь тоска со мной шагает как попутчица.

Не один десяток лет вместе шаримся,

От сумы и от тюрьмы зарекаемся.

До того она родная стала, гадина,

Чтоб ты, сволочь, у меня была украдена.

Не даешь моей душе ты веселиться,

Не пора ли тебе, сука, удавиться.

И еще ее сестра — одиночество,

Посещает иногда как пророчество.

Неужели у нас, православные,

Лишь тоска и одиночество главные?

У других в глазах я видел веселие,

Позитив там справлял новоселие.

Может, бросить сеструх да покаяться?

Улыбаться ходить, не печалиться.

Да боюсь, у меня не получится,

Больно близкие стали попутчицы.

Житуха

Постепенно, шаг за шагом,

Искурив все и испив,

На качелях накатавшись,

И морожена нажравшись,

И за партой насидевшись,

На работу находившись,

Заболевши, отлежавшись

И на море отдохнувшись,

Перелаявшись со всеми,

Полюбившись и расставившись,

На машинах накатавшись

И по лесу набродившись,

Витаминами наевшись,

Даже выспавшись слегка,

Мы встаем и продолжаем,

Даже если и мешаем,

Мы себе воображаем, что:

И совсем мы не курили,

И не жрали, и не пили,

И не ели, не ходили,

Просто бабу полюбили,

На машине прокатили,

Ну по лесу побродили,

В детстве в школу походили…

Постепенно, шаг за шагом,

Иногда еще зигзагом

Мы до старости дошли

И сидим и вспоминаем, что:

Ели, пили, жрали, спали,

Покатали, побродили,

Посидели, полюбили,

Между этим всем мы спали,

Да всю жизнь еще мечтали:

Повкуснее бы пожрать,

Пожирнее бы урвать

И машину дорогую,

Дом и бабу удалую,

Чтоб от зависти соседи

Со своими развелись.

Получилось? Жизнь прекрасна,

Ну а нет, то все напрасно.

Ночное, скорбное

Закарабкался месяц на небо,

Молчаливый историк Земли,

Повидал много горя и снега,

Видел радость и счастье любви,

Налюбуясь собой в синем море,

Будет слушать молитвы людей,

В основном они будут про горе,

К ним добавится крик журавлей,

Уже блекнут и тухнут соседки,

На востоке жжет ночь белый день,

А он слушает молча, как детки

Забывают своих матерей,

Просят мамы для деток здоровья

И чтоб счастливы были они,

Все молитвы пропитаны болью,

Разнесут эту боль журавли,

Рассвело, месяц тихо уходит,

Шумный день эту скорбь не поймет,

Но она не умрет, она бродит,

Она ждет, когда месяц взойдет…

Победа

Трещит морозец за окном,

Трещат дровишки в печке,

Бревенчатый крестьянский дом,

Полы — доска к дощечке,

На русской печке пять ребят

Сопят, бормочут что-то,

Сны как лекарство оградят

До самого восхода,

В углу, у старых образов,

Старуха бьет поклоны,

И просит бабка, чтоб был кров,

Чтоб были все здоровы,

Мать у детишек умерла,

Отец замерз в сугробе,

Старуха их к себе взяла,

Привыкла жить в галопе,

У бабки ночи коротки,

Встает до петухов,

Раздует бабка угольки,

Подкинет в печку дров,

Гудят поленья как живые,

Тепло от них и веселей,

Вот только руки вековые

Чугун столкнуть не могут щей,

Но все же стареньким ухватом

Старуха победила щи

И с незаметным детским матом

Себе сказала: «Не ропщи».

Глаза уже подслеповаты,

И не увидела она,

Как уголек прилип к ухвату,

Упал под печку, на дрова,

Надела тихо душегрейку,

Взяла ведро, пошла в сарай,

Там подоить ей надо Зорьку

Тут без коровы хоть сдыхай,

Ушла старуха, хлопнув дверью,

От двЕри тихий сквознячок

Понесся ловко к печке,

Нашел проклятый уголек,

Святые, ставьте свечки,

И тот в момент раздухарился,

Весь покраснел и затрещал,

Сухой запал воспламенился

И быстро силу набирал,

Проснулись дети, закричали,

Защиты ищут под накидкой,

На крики прибежала бабка,

Огонь потушен был, залитый,

Залила прямо из ведра

Парным и вкусным молоком,

Опять встает под образа

И снова падает ничком:

«Спасибо, мать тебе Мария,

Что нас опять уберегла,

Ведь мы же тезки, ты святая,

А я, как видишь, вся больна,

Сегодня завтрака не будет,

Дотерпят детки до обеда,

Но бабка долго не забудет,

Что стоила ее победа.

Поехали

Звонит с плеча нам первый класс,

худая рыжая девчонка,

пора, мой друг, ведь это глас,

не просто гласс, а выстрел гонга,

кому-то станет он набатом,

кому-то просто звон в ушах,

но не забудешь, что когда-то

был в первом классе, в малышах,

девчонок дергал за косички,

а позже дрался из-за них,

дарил измятые странички

стихов нелепых, но своих,

не вспомнишь ты уже ни разу,

когда пришла на Русь орда,

«садитесь дети» — эту фразу

ты не забудешь никогда,

пройдут года, забудешь ты

все интегралы и склоненья,

но школы добрые мечты

ты не забудешь, без сомненья,

звонит с плеча нам первый класс,

худая рыжая девчонка…

Пополам

Через тире две даты — это мало,

Еще есть фото, но оно не в счет,

На фото только миг — его не стало,

В тире вся наша жизнь и весь отчет.

И этот знак, похожий так на минус,

Который вычтет нас из жизни навсегда,

По-разному у всех в него вместилось,

Кому-то просто прочерк. Умер? Да.

Простой пунктир, но в нем века и годы,

Миры и страны уместились в нем,

Проходят дни, и утекают воды,

Она придет ко всем… Мы все умрем.

Придут другие с плюсом и цветами,

Посмотрят в наши даты и вздохнут.

И будут думать, что умрут они едва ли

И ангелы их души не возьмут.

Но при рожденье год уже записан,

Вторую дату каждый ищет сам,

А между ними, судьбами облизан,

Короткий знак, что делит пополам.

Потерянное

Она боялась стареть, плевалась на отражение.

В зеркале видела смерть, мозг распирало от процессов брожения.

Мысли всегда об одном: выглядеть и соответствовать.

Раздражал дежурный стиплом, еще больше желанье советовать.

Каждую ночь гламур и борьба с пропавшими венами.

Эти рожи накрашенных дур, потные руки между коленями.

Грязные кухни с утра, черные мошки усталости.

А душа так боится нутра и желает скорейшей старости.

У нее даже где-то дочь, да и муж был, наверно, иль не было.

Мать такая была точь-в-точь и опять это чертово зеркало.

Пустота, пустота везде: холодильник, душа и взгляд.

В этой жизненной борозде она не хочет смотреть назад.

С ней и стены уже говорят, обсуждают ее любовника.

Она сможет забыть этот ад, ей добраться бы до подоконника…

Про Жизнь

Ты помнишь, Жизнь моя, как начинали?

с роддома вышли на руках отца.

да, мы тогда отчаянно кричали

на этот мир, где люди ждут конца.

А помнишь, как болели мы с тобою,

когда ты еле теплилась во мне,

уже явилась девушка с косою

и вы боролись в бредовом огне.

И как бурлила в юности давнишней,

когда с тобой не спали до утра,

удача нам тогда была нелишней,

она же нам с тобой и помогла.

А был момент, когда почти уже расстались

и только врач тебя вернул на полпути,

вы где-то наверху с душой болтались,

но, слава Богу, это позади.

Бывало все, прошли огонь и воду,

и мы ни разу не стыдились за себя.

что наша Жизнь? сплошные хороводы,

и мы кружим, где небо, где земля?

Сидим вдвоем, кряхтим, уже седые,

не жду я от тебя уже того,

того, что было в годы молодые,

прошли года как длинное кино.

Пропажа

Я сегодня потерял вчерашний день,

Был он очень дорог для меня,

Там осталась молодости тень

И теперь уж взрослые друзья.

Слышу шум вчерашнего дождя,

Вижу свет звезды, которой нет,

Но вот в день прошедший, понял я,

Не войти, как не уйти от бед.

Дважды в реку, знаю, не войдешь,

Помню, что живем всего однажды,

Только память возвращает дрожь,

Что вчера казалось и неважно.

И я знаю, жизни все же две:

Жесткая, как мачеха, сегодня

И другая — где-то в голове,

В русле памяти, там вечно полноводье.

В этих всплесках близкие мои,

Первая любовь как на ладони,

Все родное, все кругом свои,

Даже молоко в большом бидоне.

День вчерашний ищем постоянно,

Там нам было по шестнадцать лет,

С настоящим нашим окаянным

Мы живем… а прошлого-то нет.

Роды

Ручкой погрызанной тихо вкатываю

В бумагу пожухлую капли истории,

Слова… как реальность я их проглатываю —

И скелетом на лист поэтической анатомии,

Топоры тут бессильны и огонь слабоват,

Эти буквы-слова — штука страшная,

Я не знаю, сколько они хранят мегаватт,

Знаю, сила у них бесшабашная.

Они лепятся фразами, составляя целое,

Подправляю, и вот он — шедевр-загляденье,

Это как стразами украшать платье белое,

Чуть сложнее, конечно, и больше волнение,

Их всего тридцать три, и я знаю их близко,

Те же самые мордочки со страниц пялятся,

Получается стих, а не записка,

Я очень надеюсь, что получается.

Зарифмую слова, разложу все по полочкам,

Каждой букве, как детям, частицу души,

Сердце мое растревожат осколочками,

И память забытое разворошит.

А закончив ваять, отхлебну кофе крепкого,

Написать что-то важное снова забыл,

Покурю и зажмурюсь от дыма едкого,

Пойду кофе налью, этот уже остыл…

Старею?

Почему-то в небе вижу образа,

Грустно и с мольбою они смотрят вниз,

Поднимать мне стыдно вверх свои глаза,

Все мы — как на сцене, только нет кулис.

На душе тревожно, как-то все не так,

Однобоко все — любовь и зависть.

Я хотел по полочкам, а опять бардак,

Многого хотел, осталась малость.

И живу нормально, полюбил врагов,

Я им благодарен за седины,

Говорят, седины красят мужиков,

Бьются в ребра бесы за грудиной.

Жизнь понять, наверно, не дано нам,

С легкостью мы можем лишь терять,

Счастья миг с весенним перезвоном

Даст мне силы дальше жить опять.

И опять я к небу взгляд свой устремлю,

Посмотрю тревожно… но с улыбкой

Все люблю под небом, жизнь свою люблю,

Пусть она и кажется нам зыбкой.

Стихийное

Я, как родился, полюбил стихию,

Когда ломает ветер дерева,

И от дождя впадаю в эйфорию,

Когда с грозою и когда с ведра.

Люблю весной разлив до помраченья,

Когда нет русла, только есть поток.

Ломает льды, как хрупкое печенье.

Безумен он, коварен и жесток.

Я обожаю вьюги завыванье,

Когда наотмашь и когда в лицо,

Метели сумасшедшее рыданье

И крепкое морозное словцо,

Когда штормам двенадцать баллов мало

И тучи ветром разрывает в небесах.

Такие чувства, сердце чтоб стонало,

И радость, чтобы слезы на глазах.

Люблю все настоящее, простое,

Когда мне правду в лоб или в глаза,

Без силикона чтобы все, живое

И водка с черным хлебом как слеза.

Вот так живу, мне в штиль неинтересно,

Когда не дует и когда не льет.

И говорить мне что-то бесполезно,

А то мой овен от спокойствия умрет.

Траурное

Под оркестр желтоватый гроб

Мимо глаз уносили вдаль,

Бил меня запоздалый озноб,

Разливалась в глазах печаль,

Вот и кладбище, все в цветах,

Я здесь несколько раз бывал,

За предательством следует крах,

После краха сюда — в отвал,

Похоронены здесь мечты,

Женихи на белых конях,

Мерседесы, принцессы, коты

И баранина на углях,

Здесь и теплый уютный дом,

Рай забытый лежит в шалаше,

Золотой и серебряный лом,

Просто курица в лаваше,

А ответной любви моря

И проколотые носы,

И про яхты мечтали зря,

Здесь и капли большой росы,

Тут запросы про трон и стул,

Про здоровье детей своих,

Кто всю жизнь свою спину гнул,

Здесь их стон про богатство стих,

Плюнул я и пошел назад,

Только как же прожить без мечты?

Помечтать я, конечно, рад,

Только пусть это будешь не ты…

Чужая жизнь

Я пью воду степную, целебную,

Что течет по просторам Руси,

Я люблю свою Родину хлебную,

Где в озерах живут караси,

И не нужен мне бургер заморский,

Мне бы сала и хлеба из ржи

Или масло и сыр вологодский

Для смиренья широкой души,

Никогда не заменит мне Темза

Тех красот, что на Волге-реке,

Не заменит картинок из детства,

Где держу я жука в кулаке,

Только к вечеру жизни беспечной

Понимаешь, что что-то не так,

И все чаще с обидой сердечной

Ощущаешь, какой ты слабак,

Не насытится сердце чужбиной,

И душой ты уже невелик

Подлетаем — и страх за грудиной,

«Здравствуй, Родина!» —

«Здравствуй, старик…»

Чуждое

Не принимают вас к себе погосты.

Бежали в смерть, поверив клевете.

На душах самомнения наросты,

Таких не распинают на кресте.

Послания, записки. Для кого?

Что прочитают в них живые люди?

Оправдываясь смыслом: «Жизнь г..но».

Не дождались, что поднесут на блюде?

Боитесь жить? Я логики не вижу,

Ведь смерть страшнее, это навсегда,

Идете к краю,

ближе,

ближе… Ближе                                                        Когда же разум слышит слово «да»?

Веревки, яды, бритвы и ножи,

Высоток крыши или просто речка,

А дальше темнота, вы — миражи,

Везет тому, кого хранит осечка.

Я презираю вас, кто выбрал суицид,

И вырву вас из памяти навечно,

Таблеток горсть — и обеспечен стыд

Друзьям, любимым и родне беспечной.

Ударит молотом известие друзей,

Родня узнает, как их сердце ноет,

Любимым будет в сотни раз больней,

Они свою любовь не упокоят.

Не ставят на могилах вам крестов,

И грех такой другие не оплатят,

Уйти смогли вы быстро и без слов,

А вот вернуться вечности не хватит.

Эмоции облегченный вариант

Измятой салфеткой лежат мои чувства

в сердце — на самом краю.

На арфе из нервов играет обида,

она не привыкла к вранью.

В мозг через уши влезает отрава

из яда истерик и лжи,

висит на ресницах усталость-шалава,

и совесть встает на ножи.

В глаза изнутри слабость тихо стучится,

толкает наружу слезу,

и клеткам уже не восстановиться,

слюна исчезает во рту.

Неспешно скользит вниз по сухожилиям

зло к небольшим кулакам,

по венам, по нервам, по вздутым прожилинам

эмоции бьют как там-там.

Душа, озираясь, сидит в уголочке,

ей чужды такие дела.

И мысли текут, заполняя здесь строчки

коктейлем из гнева и зла.

И прежде чем будете хлопать в ладоши,

раскрылся, мол, гад, посмотри,

поглубже себе загляните вы в души,

и кто-то захочет петли.

Я жил

Я всю жизнь прожил без вариантов,

Для меня не стоял так вопрос,

Пел я гимны под звуки курантов

В полный рост, в полный рост, в полный рост,

Как родился, уже не сгибался,

Годы шли, я отчаянно рос

И страною своей любовался

В полный рост, в полный рост, в полный рост,

А на свадьбе своей перед всеми

За тебя, дорогая, свой тост —

Я его произнес, как Есенин,

В полный рост, в полный рост, в полный рост,

И уже в сорок первом под Брестом

Не оставил фашисту свой пост,

Защищал его, раненный в сердце,

В полный рост, в полный рост, в полный рост,

И когда я умру на восходе,

Жизнь закрасит последний мой холст,