Бесплатный фрагмент - Проныра

Пролог

Едва за соседний дом улетает желтый окурок солнца, и Ночь садится на скамью у подъезда, как во дворе появляется худой и нескладный человек. Это Кукольник. Он ставит на землю старый деревянный чемодан и молча смотрит в наши окна. А когда какое-нибудь из них гаснет, достает из чемодана тряпичную куклу, вдыхает в нее сон и отправляет на свидание.

Каждый раз он приносит разных кукол. Но всегда среди них есть женщина в странном малиново-желто–зеленом наряде. У женщины длинные седые волосы и озорные веселые глаза. Высокий раздвоенный колпак, тонкие крылья за спиной и скрипка… Это Оодьма, крылатая вестница перемен. Если она залетела к вам в окно, значит, Судьбе стало скучно наблюдать за вашей спокойной и размеренной жизнью….

ЧАСТЬ I. ОЗЕРО

Глава 1

Не так уж сложно поймать себя на чужой мысли. Всего лишь немного внимания.

В тот день я стоял у окна, пил горячий кофе и наблюдал за чудаками на улице, которым не спится в семь часов утра. Настроение было хмурым — сидеть весь отпуск в городе к началу августа просто осточертело.

— А почему бы тебе не съездить к Ваньке? — спросил я себя.

С Ванькой Плотниковым мы когда-то вместе учились в институте — грызли гранит педагогической науки. Запивая его по вечерам пивом и дешевым — на разлив — вином из ближайшего ларька. Но гранит он и есть гранит, чем его не запивай. На третьем курсе Ванька обломал зубы и уехал фермерствовать в родную деревню. У меня зубы оказались покрепче. Я все–таки догрыз его до последней крошки, заработав гордое звание «учитель начальных классов» и гастрит в придачу.

Ванька жил в какой-то маленькой деревушке на берегу озера — самое то, чтобы провести остаток отпуска вдали от цивилизации. На рыбалку схожу. Я ведь, стыдно сказать, ни разу не был на рыбалке! И повод потратиться на цифровой фотоаппарат, наконец-то, появится. Потом можно будет весь год рассматривать фотографии и хвастаться проведенным отпуском. Да и Ваньке сюрприз. Сколько ж лет мы не виделись? Семь? Мама дорогая…

Аргументы в пользу поездки были мои. А вот сама мысль о ней….

Если бы она была моей, то звучала бы так:

— А почему бы мне не съездить к Ваньке?

Но я был невнимателен. Я ведь не знал, что ночью ко мне в гости заходила Вестница перемен. Играла на скрипке, рассказывала странные истории и негромко хихикала, подсматривая в зеркало за моим будущим. А, уходя, Оодьма оставила мне чужую мысль. С которой всё и началось.

Автобусы до Ванькиной деревни не ходили. От райцентра до нее было километров пятьдесят через поля и перелески Барабинской низменности, большой озерной страны посередине Западной Сибири. Сорок пять я проехал на попутном грузовике, а остальное пришлось пешком — впрочем, не за тем ли я и направлялся? Дорога окончательно перестала следить за собой, опустилась, лежала неряшливой грязной колеей под ногами, но самое удивительное — на свертке в деревню стоял шлагбаум, а возле него будка с двумя солдатами. Они сидели на широкой деревянной скамье и лениво резались в карты. На меня солдаты даже не посмотрели.

Ванька сильно удивился моему приезду и, как ни странно, не очень-то обрадовался. А может, мне просто показалось — все–таки за семь лет я сильно отвык от его замкнутого немногословного характера. Он сильно раздался в плечах и талии, носил полосатые брюки и клетчатую рубашку, принципиально не брил бороду и выписывал районную газету, в которой, впрочем, читал лишь программу телепередач и некрологи. Зачем некрологи — еще понятно, но вот зачем читать телепрограмму, если у тебя нет телевизора — это выше моего понимания. А просить у Ваньки объяснений всё равно, что заставлять теленка петь арию Ленского. Как ни старайся — выйдет опера Тургенева. Сами знаете какая.

Однако через час меня ждал стол с копченым свиным окороком, аппетитной деревенской колбасой, огромной тарелкой огородной зелени и холодным брусничным напитком.

— Процветаешь? — поинтересовался я, присаживаясь на добротный самопальный стул.

— Процветешь тут, — вздохнул Ванька и достал из шкафчика бутыль с самогоном. Взялся за пробку, но словно что-то вспомнив, отставил «сельское шампанское» в сторону, встал и зачем-то запер дверь на крючок.

— Видишь на мне эти брюки? — спросил он, возвращаясь.

Брюки я видел. Ничего нового — две штатины и замок–молния как на любых других. Поэтому просто поднял вопросительный взгляд на Ваньку.

— Раньше я одевал их только на Пасху, — сообщил он.

— На какую Пасху? — опешил я.

— Классику читать нужно, — ухмыльнулся Ванька и разлил самогон по стаканам.

Отвык я, однако, от милых Ваниных шуточек — это же цитата из «Золотого теленка»! Книг за свою жизнь он прочел всего две, но обе помнил практически наизусть.

— А дверь-то зачем закрыл? — спросил я, запивая самогон брусникой.

— Надо.

Вот и поговори с ним. Опера Тургенева, однозначно. Впрочем, на воспоминания Иван не скупился. Часа полтора мы неторопливо пережевывали косточки общему Прошлому, улыбаясь былым проказам и отыскивая на пыльном чердаке памяти старые никому не нужные тайны. Секреты личной жизни с давно просроченным сроком давности. Мы снова были юными, ведь когда люди вспоминают юность — зеркала отворачиваются.

Но любые воспоминания заканчиваются. Обычно вместе с застольем. Ванька встал из-за стола и отправился управляться по хозяйству, а я решил прогуляться по деревне.

— Ты это… — задержавшись в дверях, неожиданно заявил он, — не обращай внимания особо…

— На что? — не понял я.

— Ну… если что странное увидишь… деревня глухая у нас, — он потоптался на пороге и ушел, тихо прикрыв за собой дверь. То ли дробить зерно для коров, то ли поить гусей обратом — я в этом сельском хозяйстве все равно, что утконос в игре на бирже Так что я накинул ветровку, сунул в карман банку пива и отправился на озеро знакомиться с местными красотами. Никаких особых странностей по пути мною замечено не было. Ванькин сосед, чинивший старенький трактор через улицу, молча кивнул в ответ на мое «здрасьте», а бабка, попавшаяся навстречу, поинтересовалась, не племянник ли я Попрушкиных. Вынужден был ее огорчить.

На Озере — именно так, с большой буквы, называли его местные — было тихо. По небу плыли косматые белые облака, а возле камышей роняли головы в воду дикие утки. На узкой полоске песка стыли следы чьих-то босых ног, исчезая в невысокой траве чуть поодаль от берега, и любопытный ветерок, словно следопыт, шуршал между травяных стеблей, ища потерянное детство. Я стоял и чувствовал, как время наслаивается друг на друга: прошлое на настоящее, а будущее на прошлое, и получается сладкий пирог воспоминаний и грёз. Воспоминаний о будущем и грёз об ушедшем — неосознанных, зыбких, почти эфемерных, но чарующих своим терпким ароматом чудесного. Несколько долгих мгновений, а затем чары развеялись, оставив горьковатое послевкусие неслучившегося.

На другом берегу, утопая в яркой солнечной луже, виднелась небольшая деревенька с мельницей у самого озера. Мельница была старой, будто с иллюстрации к роману старика Сервантеса. Залюбовавшись, я открыл прихваченную с собой банку пива и тут же услышал за спиной легкое покашливание.

— Кхм… Вы, я вижу, нездешний, вуаля? — фраза была сказана в нос, вплоть до запятых и знака вопроса.

Обернувшись, я обнаружил босого долговязого гражданина с длинными соломенными волосами и редкой бороденкой. Одет сей субъект был в светлые летние брюки на подтяжках и узкий короткий галстук. Я невольно поежился: плюс десять вовсе не та температура, при которой комфортно ходить босиком и без рубашки.

— Позвольте представиться, — гражданин отвесил шутовской поклон, — Архипыч.

— Миша, — осторожно ответил я, с изумлением разглядывая странного аборигена.

— Не сочтёте ли за бестактность, любезнейший мон шер ами Михаил… эээ…

— …Федорович.

— …Михаил Федорович, если я попрошу вас угостить меня пивом? Да–да, перед вами жертва радикального стремления к нетрезвому образу жизни.

Я посмотрел на мятый галстук радикальной жертвы и неожиданно для самого себя предложил:

— А давайте обменяемся. Я вам пиво, а вы мне расскажите, что это за село — вон там, за озером? Где мельница старинная…

— Мюле? — переходя на ломанный немецкий, переспросил Архипыч. — Ах, майн херц… Это Колдуны.

— Что за Колдуны? — заинтересовался я, протягивая собеседнику банку пива.

— Деревня, в которую нельзя попасть простому смертному, — нормальным голосом ответил Архипыч, осушил долгим глотком банку и, развернувшись, зашагал в сторону рощи.

— Домо аригото, Миша–сан, большое домо аригото за бир! — выкрикнул он, не оборачиваясь и исчез среди зеленой листвы тополей.

Ваньку я застал в сарайке. Он кормил каких-то ушастых зайцев… или кроликов?…и тихо напевал шлягер десятилетней давности. Зайцы смотрели на него ласково, словно на Деда Мазая.

— Колдуны? — переспросил Иван. — Брехня. Нет там никакой деревни.

— Как это нет? А мельница?

— «Где же электростанция? — сказал председатель, ковыряя палкой в трещинах фундамента», — процитировал в ответ Ванька.

— Не понял!

— Мираж то. Нет там никакой деревни.

— Мираж? — усомнился я. — А почему название такое странное — Колдуны?

Ванька оторвался от кормления братцев–кроликов.

— Байка местная, — нехотя пояснил он. — Легенда. Вроде лет восемьдесят назад стояла там настоящая деревня. И жили колдуны. А потом пришли большевики, и колдуны от них спрятались.

Ванька замолчал и вернулся к спасению кроликов от голодной смерти.

— И что дальше? — не выдержал я.

— Всё.

— Вся легенда?!

— Да.

— Тьфу на тебя.

Я направился к дому, захватил свой новенький цифровик, купленный специально в поездку, и вернулся на Озеро. Солнечная лужа, в которой купались Колдуны, сильно обмелела, но снимок должен был получиться ярким и качественным. Достал фотоаппарат из футляра, навел объектив на мельницу, посмотрел на экран и обомлел. Монитор не показывал ни мельницу, ни маленькие домики — только зеленую полоску поросшего камышом берега. Что за чертовщина? «Он посмотрел на членов комиссии, которые, в свою очередь, сказали „гм“. Электростанции не было»…

Глава 2

— Убедился? — хмыкнул Иван, встретив меня у ворот.

Он вручил мне лопату и, кивнув на огород, отправил копать червей для вечерней рыбалки. Огород у Ваньки был небольшим. Пара грядок огурцов, несколько рядов помидор, пузатые вилки капусты, лук, чеснок и прочая зелень. Пока мой друг готовил удочки и вытаскивал надувную резиновую лодку, я успел натереть лопатой пузырь на ладони и наковырять десятка три толстых красных червей. Черви отчаянно извивались, предчувствуя свою незавидную участь. Я поместил их в стеклянную банку, подошел к водопроводному крану, торчавшему у самого забора, и тщательно отмыл от грязи. И только тут заметил соседскую девчонку лет двенадцати, которая залезла на забор и с любопытством наблюдала за мной.

— Ты чего это делаешь? — раздался за спиной удивленный ванькин голос.

Девчонка на заборе ехидно хихикнула.

— Он червей моет!

— Зачем?!

— Как это зачем? — теперь уже удивился я. — Мы что на грязных червей будем рыбачить?

— Чистюля, блин, — Ванька отобрал у меня банку с мокрыми недовольными червями и расхохотался. Вместе с ним засмеялась и девчонка. Я смущенно посмотрел на друга, повернулся к девчонке и остолбенел. Сквозь конопатое смеющееся лицо, ставшее вдруг полупрозрачным, проглядывало второе — хмурое и злое. Взрослое лицо тридцатилетней женщины с неприятным тяжелым взглядом. Та, вторая, пристально посмотрела на меня, и смех внезапно оборвался. Девчонка спрыгнула с забора и умчалась в соседский дом.

— Что это? — обернулся я к Ваньке.

Но он лишь недоуменно посмотрел на меня. Несколько секунд я колебался, но затем потянул его за рукав и, утащив с огорода, рассказал о своем видении. Ванька сразу помрачнел.

— Пить меньше нужно, — бросил он.

— Да я ведь…

— Рыбачить пошли, — оборвал он меня. — Вечер уже.

На рыбалке мы оба молчали. Ванька по привычке, а я… Как бы не увлекался современный человек историями о магии, колдовстве, клыкастых вампирах или зеленых человечках с Альфа Центавры, в душе мы все рационалисты. И когда сталкиваемся с явлениями, не укладывающимися в привычную картину мира, то первым делом пытаемся найти им рациональное объяснение. Что я и делал, пока мы шли на Озеро, надували лодку и плыли на ней между высоких камышей. А потом выкинул все из головы. Подумаешь, мираж! В пустыне, говорят, они вообще на каждом шагу. А интеллигентный алкоголик может наплести таких небылиц, что и сто мудрецов не разберутся. Сложнее было с видением, но… мало ли что иногда привидится человеку.

Лодка выплыла на чистую воду, остановившись у самого каря камышей, Ванька привязал ее к мокрым стеблям и закинул удочки. Солнце лениво каталось по линии горизонта, стирая о нее края, в камышах тихо плескались караси, устраиваясь на ночлег, а над водой, зорко выглядывая добычу, парили большие белоснежные чайки — мартыны и бакланы. Все–таки нет лучшего способа медитации, чем рыбалка, куда там всяким восточным гуру с их гуризмом. Сидеть в лодке, покачиваясь на волнах и смотреть на спящий поплавок в ожидании, что его вот–вот разбудит позарившаяся на приманку рыба, и наслаждаться тишиной… Человечество погибнет от шума — в вечной суете города просто нет места тишине. И только выезжая на природу….

— Ага, есть! — Ванька бросил карася на резиновое дно и расплылся в довольной улыбке. Вытащил из банки мокрого червя, нанизал на крючок и снова забросил в воду. Я посмотрел на свой поплавок, но он даже и не думал просыпаться. О чем я там думал?

И только выезжая на природу…

— Смотри–ка, еще один! — улыбка приятеля стала еще шире. — Крупняк какой… Может ты и прав… насчет чистых червей.

Крупняк затрепыхался на дне лодки, вызывая легкую зависть. Мне бы такого поймать! Я вытащил удочку, убедился, что приманка на месте и снова закинул. Поплавок недовольно покачался на волнах и впал в привычную дрему. И только выезжая на природу…

— Пошел клев, пошел! — заявил Ванька, снимая очередного карася..

Да что же это такое? Почему у него клюет, а у меня нет? Ну вот еще один, и еще…. Так не бывает, чтобы только забросил и сразу клев! Пусть я не рыбак и мою червей, но так точно не бывает!

— Завидуешь? — ухмыльнулся Ванька. — А ты не за… тащи, тащи! Клюет же!

Я вскочил на ноги, чуть не перевернул лодку, схватился за удочку и рванул на себя.

— Осторожней же! — донесся до меня Ванькин голос.

В воздухе мелькнула небольшая рыбина, переливаясь в лучах закатного солнца, сорвалась с крючка и… приземлилась точно в лодку. Это был окунь. Не очень крупный, скорее даже маленький с полосками на спине и странным красноватым отливом. Я торжественно поднял его со дна и предъявил очевидцу моего успеха. Вот, мол, мы какие — тоже кое–что можем! Очевидец, однако, отчего-то нахмурился, взял окуня в руки и.. выбросил обратно в озеро.

— Ты чего?! — опешил я.

— Мутон это.

— Какой еще мутон?! Мутант что ли?

— Пусть будет мутант. Полосы красные видел? Негожая рыба. Съедим — отравимся.

Я отложил удочку в сторону и пристально посмотрел на товарища. Ванька на взгляд не ответил. Оглянулся на почти растаявшее солнце и глухо произнес:

— Сворачиваемся. Пора скотину загонять.

— Мы никуда не свернемся, пока ты толком не расскажешь, что тут творится! — решительно заявил я. — Деревни–миражи, рыбы–мутанты… Здесь что, какие-нибудь испытания проводили? Секретные?

— Сворачиваемся. Дома расскажу.

Солнце растаяло окончательно, на небо выползла большая круглая луна, бледная и унылая и привычно занялась океанскими приливами и лунатиками. Вслед за ней появились любопытные звезды: они мерцали, подмигивая друг другу, а некоторые особо резвые еще и падали за деревню. Говорят, пока звезда падает, нужно успеть загадать желание. Если бы жизнь была устроена так просто!

Ванька загонял коров и управлялся по хозяйству, а я приготовил на ужин толстых глазастых карасей и покрошил в большую тарелку огурцы с помидорами. Залил их подсолнечным маслом — ну не люблю я салаты со сметаной — и вышел на крыльцо покурить. И что же у них тут все–таки происходит? С крыльца была видна калитка и часть дороги — асфальт, положенный еще при советской власти, давно выкрошился, ямы засыпали мелким гравием, и редкие прохожие обходили их, спеша по своим делам. Крупная пятнистая дворняга выбежала на дорогу и застыла, повернув морду в мою сторону. Она стояла и смотрела на меня, и ее взгляд не был собачьим! Так смотрят люди: внимательно и изучающее, пытаясь понять, кого же черт занес на твою территорию. Кто этот тип? Что он здесь делает?

Я нервно затянулся и вместо закончившейся сигареты вдохнул горький привкус подгоревшего фильтра. Оглянулся, ища пустую банку, выставленную для окурков, а когда повернулся обратно, собаки уже не было.

— Мечтаешь? — Ванька подошел так тихо, что я вздрогнул от неожиданности. — Ужинать пошли, мечтатель…

И снова меня удивил этот странный церемониал: прежде чем отвинтить пробку с бутылки, Иван закрыл на крючок дверь избы. Мы выпили по полстакана за встречу и налегли на рыбу и салат.

— Ну? — промычал я, напоминая об обещании раскрыть мне здешние тайны.

Ванька недовольно вздохнул, прожевал очередной кусок и ответил:

— Никаких испытаний здесь не было.

— А откуда тогда красные окуни?

— Понимаешь… рыбины эти очень редко попадаются. Что за дрянь такая — никто не знает. Но несколько сельчан у нас сильно… скажем так, потравилось. С тех пор мы красных окуней не едим — выбрасываем. Даже цыпам своим не даем.

— А что, на женщин они как-то по особому действуют? — удивился я.

— На каких женщин? — не понял Ванька.

— Ты ж сам сказал: «цыпам не даем»!

— Цыплятам, дурень!

— Ну, хорошо, — смущенно хмыкнул я, — с цыпами понятно. А что ты про Колдуны скажешь?

Ванька потянулся к бутылке и задумчиво посмотрел за окно:

— Давай выпьем, Миш! Сдались тебе эти Колдуны. Что знал — сказал.

— Ну давай… Только погодь, я до ветру схожу.

Ванька судорожно завернул пробку. Именно этого я и ожидал. Вышел на крыльцо, постоял пару минут, любуясь на звезды, и вернулся в избу.

— Дверь прикрой! — услышал я из-за стола.

— Ага, сейчас.

Нарочито громко щелкнул крючком о петлю, а затем взял и разлучил старинных дверных приятелей. Ванька отвинтил пробку, разлил по стаканам и… громко хлопнув входной дверью, на пороге кухни появился Архипыч. Еще более растрепанный, грязный и лохматый, чем несколько часов назад.

— Пуэдо ентрар? — поинтересовался он.– Что в переводе с испанского означает: можно ли мне войти?

— Я же сказал: дверь закрой, — с досадой поморщился Иван и, повернувшись ко мне, пояснил, — это учитель наш, бывший. Степан Архипыч. Когда-то иностранные языки в школе преподавал.

Бывший учитель подошел к столу, заграбастал хозяйский стакан, затем мой и поочередно их опустошил. Радостно выдохнул, поискал глазами, чем закусить и прихватил со стола огурец.

— Ты, эль хермано, наливай, — обратился он ко мне, — наливай, Михаил. Чего добру зря пропадать? Добро должно пропадать не зря!

— Степан Архипович, — я придвинул к себе бутыль, но наливать не спешил, внимательно разглядывая бывшего учителя. — Может, вы мне объясните… как коллеге… я ведь тоже учитель. Что у вас здесь творится в деревне?

— Вкусные у тебя огурцы! — обернулся к Ваньке незваный гость, поддевая вилкой пару зеленых кружков. — Сочные. Ни у кого в деревне таких нет. Никак удобряешь чем?

— Пометом куриным, — буркнул Ванька.

— А и то верно… — согласился Архипыч. — Как это раньше руский патан, то бишь мужик, говорил? Артамоны едят лимоны, а мы, молодцы, — одни огурцы. Миша, гость угощения просит, а ты медлишь! Это нихт хорошо и даже совершенно ужасно.

Как ни странно, но гость не выглядел пьяным — так, слегка навеселе. Я посмотрел на почти пустую бутылку и нацедил еще полстакана.

— У нас в деревне, — Архипыч выдохнул, влил в себя самогон и довольно крякнул, — все полный окей. А ежели ты, минун армас устава, что в переводе означает «мой милый друг», опять о колдунах, то вот что я тебе скажу. Не ходи…

Он внезапно оборвал свою речь и повел носом, словно собака, учуявшая дичь. Сунул в карман пару ломтей хлеба и, не говоря больше ни слова, стремительно вылетел из дома.

— Куда не ходить-то?! — выкрикнул я ему в спину, но дверь за Архипычем уже хлопнула, слова ударились о нее и отскочили обратно в дом.

— Куда не ходить-то? — я торопливо подобрал их и протянул Ваньке.

— А я знаю? — пожал он плечами, потянулся к подоконнику за сигаретами и неожиданно предложил. — Давай в шахматы сыграем, а? Лет пять уже ни с кем не играл.

Я не играл всего месяц, но продул вчистую пять партий подряд.

Глава 3

Ночью ко мне пришел Архипыч. Ввалился в мой сон без стука, уселся рядом на берегу озера, вытащил из кармана кусок хлеба с нашего стола и, жуя, заявил:

— Нет на Земле ничего более загадочного, чем озера.

Круживший над водой баклан обернулся в нашу сторону и зашипел, словно змея.

— Во, гляди! — толкнул меня локтем Архипыч. — Не нравится… В озерах, мин херц, таятся настолько необычные, настолько чудесные силы, коих мы ни представить, ни объяснить себе не можем. Ты когда-нибудь задумывался, Михаил, почему именно в озерах все время замечают доисторических чудищ? Шотландская Несси, североамериканские Огопого и Та–Зам–а, чукотский Калиглу и Стушерское чудо–юдо в Швеции… Десятки! Десятки страшных монстров от Южной Африки до Северной России живут в озерах и пугают местный пипл. Когда-нибудь ты задумывался над этим странным фактом? Куда тебе! Ты все пьешь и пьешь!

Словно фокусник, ловким движением руки он вытащил из моего пустого кармана бутылку вина, осушил ее одним глотком и с неожиданной злостью запустил в баклана. Тот ловко увернулся, прошипел что-то нецензурное и исчез.

— Демос чувствует страх, исходящий от озер, — продолжал тем временем Архипыч, — и не может его объяснить. И тогда он «населяет» озера монстрами, русалками и злыми духами. И как ему не чувствовать этот страх, ежели вокруг озер происходят странные, необъяснимые вещи? Ты знаешь, что по дну американского Рэйспэка перемещаются валуны, оставляя за собой борозды? А возле аргентинской Салантины человеки неожиданно становятся невесомыми и взмывают в воздух? Что по турецкому Тузу можно летом ходить пешком прямо по поверхности? Что над новгородским Светлояром слышен колокольный звон, а в его воде отражается несуществующая церковь? Нет, ничего ты не знаешь, жадный пожиратель огненной воды!

Из второго кармана столь же эффектно появилась еще одна бутылка. Неожиданно для самого себя я вцепился в нее двумя руками, не отдавая Архипычу.

— Расскажи про Колдуны, — потребовал я.

— А я о чем? — удивился он. — Именно, что о колдунах! Где еще селиться магам и колдунам, как не на озере? Бачут, что сюда они пришли лет сто назад. Только, можно сказать, обосновались, обустроились, яранги свои поставили, говоря простым чукотским языком, как бац — и революция. Октябрьская. Большевики с красными звездами на чугунных головах. С этими не забалуешь. Но зато озеро оказалось что надо — его силы хватило, чтобы свой берег зачаровать. Так и живут с тех пор: вроде здесь, а вроде и нет их.

— И вижу берег зачарованный,

И зачарованную даль, —

задумчиво процитировал я.

— Просыпайся, — сказал Архипыч и потянулся за бутылкой.

— Рано еще, — помотал я головой. — Девчонка, что по соседству живет, она…

— Просыпайся!

— Нет, погоди! Про девчонку и собаку…

— Да проснись же ты, якорный бабай!

И я вылетел из собственного сна, оставив там Архипыча, бутылку вина и зеленые заросли камышей на берегу озера.

— Бужу его, бужу, — раздался ворчливый ванькин голос. — Сам же говорил, что с утреца на рыбалку пойдешь.

— А что? — с трудом продирая глаза, я сел на кровати. — Оно уже приперлось?

— Кто оно? — не понял Ванька.

— Утрецо…

Свой сон я вспомнил по пути на озеро. И даже улыбнулся: приснится же такая ерунда. Солнышко уже карабкалось по веткам деревьев, где-то за околицей урчал работающий трактор, а навстречу неожиданно выбежала та самая дворняга, которую я вчера принял за шпиона. Собака как собака, добрая. Подбежала, обнюхала, а когда я наклонился и погладил ее по голове, завиляла хвостом. Тени вчерашних подозрений окончательно растаяли, и по тропинке, утонувшей в высоких зарослях полыни, я спускался, насвистывая популярный в городе шлягер. Собака, некоторое время бежавшая следом, куда-то запропала, тропинка вильнула в сторону и повела меня мимо покосившегося забора. Хотя, забор — это сильно сказано. Пара длинных жердей, прибитых к торчащим из земли столбам, лишь бы скотина не заходила. В огороде за оградой работала пожилая женщина в светлой косынке и резиновых перчатках. Приглядевшись, я увидел, что она собирает… божьих коровок. Брезгливо берет их пальцами, складывает в небольшой полиэтиленовый пакет, уже наполовину полный и идет дальше в поисках новой жертвы.

Я хотел тихо пройти мимо, но, услышав шаги, женщина резко обернулась. Выражение ее лица мне не понравилось. Недоброе было выражение, нехорошее. Болезненная бледность и синие круги под глазами делали женщину похожей на вставшего из могилы мертвеца. Темный язык облизал пересохшие губы, реальность неожиданно задрожала, и я вновь увидел, как сквозь одно человеческое лицо проступает иное — испуганное личико ребенка. Оно посмотрело на меня умоляющим взглядом и… исчезло.

— Ты чей будешь? — хриплым голосом спросила меня женщина. Теперь она выглядела лет на семьдесят.

— Ничей я… К Ваньке Плотникову приехал.

— Ты это, — старуха торопливо оглянулась по сторонам и, понизив голос, произнесла, — рыбу красную поймаешь ежели, не выбрасывай, понял? Мне принеси, я тебе заплачу.

Я коротко кивнул и ускорил шаг. Лучше пообещать и поскорее смотаться.

— Хорошо заплачу! — громкий шорох царапнул меня по спине и стих. Забор закончился, и я снова нырнул в заросли полыни.

На Озере было тихо и безлюдно. Даже вчерашние бакланы и те куда-то исчезли. Лениво покачивались камыши, плескался карась да солнечные лучи чертили по воде косые яркие линии. Волны касались кончиками пальцев берега, нежно поглаживая его по белому песку, и что-то невнятно шептали влажным языком. Чуть поодаль, на лугу, паслась спутанная лошадь — белая, словно единорог. Пейзаж был сказочным и таинственным, красочной иллюстрацией к еще ненаписанной сказке.

«Сумасшедшая», — решил я, пытаясь выбросить из головы неприятную встречу. Но выбросить никак не удавалось. Вытащил сигарету, неторопливо закурил, положил рядом спиннинг и просто сидел и смотрел на прозрачную водную гладь. Густые заросли камышей скрывали от меня Озеро, и мельницу на том берегу, и весь остальной мир вместе с ней. Постепенно я успокоился, затушил окурок о сапог и принялся насаживать вялого вчерашнего червя на крючок. Встал, попытался «выстрелить» леску, как показывал мне Ванька, забросил ее куда-то в сторону, попытался еще раз… Наконец, крючок улетел под самые камыши, я успокоился, пристроил спиннинг на стоявшую у берега рогатину и уселся рядом. Колокольчик, привязанный к леске, уныло молчал, утро уплывало на запад, устроившись на мягких подушках облаков, и охотница на беззащитных божьих коровок, наконец, окончательно отвязалась от меня.

Первого карася я упустил. Он сорвался в воздухе, шлепнулся в воду и был таков. Попеняв себе за излишнюю суетливость, я приволок валявшийся неподалеку обрезок горбыля, и только устроился на нем, как колокольчик оповестил о визите следующего гостя. На этот раз я был осторожен. Потихоньку наматывал леску, стараясь не делать резких движений, но… вытащил только пустой крючок. Вот же зараза!

Забросил снова, уселся на горбыль, достал сигарету, стал мять ее в руках, ожидая, что вот–вот клюнет. Но время тянулось и тянулось, колокольчик молчал, утро наливалось теплом и солнцем, а клева больше не было. Второй окурок полетел в воду, за ним третий. И тут поплавок дернулся, я схватился за удилище и вытащил… красного окуня. Осторожно снял с крючка и принялся рассматривать. Окунь как окунь, жаль, что ядовитый… Хотел уже бросить его обратно в воду, как услышал за спиной чье-то рычание. Метрах в десяти от меня стояла та самая дворняга, с которой я повстречался по дороге на озеро.

Я не боюсь собак, даже самых злых. Но то, что находилось передо мной, не было собакой. Не было зверем. Напротив меня, угрожающе скаля прозрачные клыки и напряженно следя за каждым моим движением, расположилась потусторонняя тварь. В ее морду, словно в целлофановый пакет, были упакованы чьи-то лица, чьи-то глаза, чья-то злость, горячая и жаркая, словно огонь преисподней. Они сменяли друг друга, отталкивающие и жуткие и что-то беззвучно кричали мне. Тварь сделала несколько осторожных шагов, приноравливаясь к прыжку, я не выдержал и запустил в нее тем, что было в руках. Красным окунем–мутантом. Это оказалось единственно правильным решением. Тварь подпрыгнула, схватила зубами рыбу и, опустившись на землю, принялась жадно расправляться с ней, превращаясь обратно в собаку.

Завороженный этим жутким зрелищем, я даже не сразу сообразил, что нужно бежать отсюда, сломя голову. А когда все же сообразил, в кармане ветровки, неожиданно зазвонил мобильник. Я покосился на лежавшую на земле одежду. Телефон не мог звонить! В деревне, где жил Ванька не было мобильной связи, и я выключил свой сотовый, едва отъехав от райцентра. Выключил! И, тем не менее, из кармана доносилась знакомая мелодия старого блюза. Входящий звонок. Медленно,. стараясь не делать резких движений, я присел на корточки и потянулся за ветровкой, не сводя глаз с собаки. Вытащил трубку, посмотрел на экран — он был темен и пуст. Что за чертовщина? Я поднес трубку к уху и тихо произнес:

— Алло.

— Вам ну… ходить, — сквозь треск помех нельзя было даже разобрать кто со мной говорит, мужчина или женщина.

— Кто вы?

— Не бой… обаки… чинит вреда.

— Откуда вы говорите?!

Треск в трубке внезапно стих, и голос прозвучал вполне отчетливо:

— Немедленно уходите!

Говорила женщина.

— Послушайте, я ничего не понимаю…

— Поздно, — в трубке раздался разочарованный вздох и женщина смолкла. Но не отключилась, легкое потрескивание продолжало чуть слышно щекотать мое ухо.

Не успел я задать новый вопрос, как на тропинке, ведущей к озеру, показалось трое мужчин. Явно нездешних. Недеревенских. Высокие шнурованные ботинки, кожаные куртки, темные водолазки…

— Вот он! — коротко бросил тот, что постарше.

Возглас мне не понравился. Первые пятнадцать лет своей жизни я прожил не в самом лучшем районе города, и твердо усвоил: если о тебе говорят в третьем лице, дело пахнет керосином. Машинально я сделал тоже, что и в детстве. Шагнул в сторону, словно в меня собирались стрелять, и принялся твердить слово-заклинание «мимо, мимо, мимо». Собственно, я просто отпустил это слово на волю, и «твердилось» оно само.

— В озеро! — ожила трубка. — Отходите в озеро. Не выходите на берег, через полчаса за вами приедут.

— Эй, парень! — почти одновременно раздалось с берега. — Ты шуточки с нами не шути. Покажись обратно.

Я удивленно посмотрел на своих преследователей: куда я им должен показаться? Стоявшие на берегу вели себя очень странно. Вертели головой по сторонам, настороженно прислушиваясь к шорохам и не обращая на меня никакого внимания. Словно меня вовсе и не было в десяти метрах перед ними. Может, рядом с Озером, я тоже превратился в мираж?

— Не серди меня, — в голосе Старшего звучала угроза. — Не покажешься, стрелять буду. Шальная пуля — тоже пуля, смотри, прилетит.

И он действительно вытащил пистолет. Если бы не эта угроза, я бы не тронулся с места. Плыть на другой берег немыслимо. Плавал я хорошо, но преодолеть километра четыре, а то и пять, мне не под силу. Да и кто сказал, что через пару секунд этот озерный морок не развеется, и парни не бросятся в озеро вслед за мной? И все же, увидев оружие, я развернулся и как был — в кроссовках, брюках и ветровке, бросился воду. Она обожгла холодом, но страх оказался сильнее — через несколько секунд я уже плыл вдаль от берега, жалея, что не успел сбросить обувь. Но разве у меня было на это время?

Сколько я пробыл в воде, не помню. Время никогда не отвечает нам взаимностью. Просишь его течь помедленнее — летит, словно ошпаренное. Просишь не томить ожиданием — тащится, как потерявший колесо дилижанс. Кажется, действительно прошло полчаса, но, скорее всего, гораздо меньше. На берегу появлялись и исчезали какие-то люди — все неместные, они патрулировали берег, что-то докладывали и приказывали друг другу, они искали меня… И это было удивительнее всего? Я никак не мог взять в толк зачем им понадобился. Наконец, я увидел лодку, плывущую в мою сторону. С берега ее увидели тоже: раздались негодующие выкрики, а затем самый настоящий выстрел. Это подстегнуло меня — я рванул навстречу своему спасителю. С трудом перевалился через борт, упал на дно и мелко–мелко затрясся от холода.

— Потерпи, — услышал я густой мужской бас и отрубился.

Глава 4

Очнулся я в высокой траве на берегу. Прямо надо мной проплывало большое белое облако, почесывая мягкое пузо о верхушку сосны. Я лежал и нежился, словно в теплой солнечной ванне в разгар пляжного сезона.

Какой пляж? Какая жара?

Несколько мгновений я искал себя, собирая осколки воспоминаний. Рыбалка — озеро — незнакомцы — лодка… Стремительно приподнялся на локте и обнаружил, что лежу в странном переливающемся солнечном круге абсолютно голый.

— Очухался? — услышал я чей-то голос и обернулся.

Тот самый гребец, что приплыл за мной на лодке, стоял рядом и колдовал над моей одеждой. У него была небольшая вьющаяся бородка и большие зеленые глаза. Огромные глаза. Как у забавных человечков на японских анимэ. Мои одежда лежала в таком же солнечном пятне, только значительно меньше и жарче, она сохла….

— Закрой глаза, — попросил гребец. Я послушно опустил ресницы, а когда распахнул их, солнечных кругов уже не было. Дул прохладный ветерок, окружающая температура понизилась градусов на пятнадцать, и я зябко поежился.

— Где мы? — спросил я, вставая и спеша натянуть на себя штаны и рубаху.

— В Колдунах, — усмехнулся мой спаситель.

Я оглянулся. Совсем рядом — в полукилометре — виднелась уже знакомая мельница. А за ней деревянные домики, над крышами которых поднимался необычный зеленоватый дым. И несколько маленьких, словно игрушечных тучек, плачущих над деревней.

В молчании мы пересекли луг и вышли на широкий проселок, по которому неторопливо ползла телега с копною сена. Мужчина, правивший лошадью, приветственному помахал моему спутнику и, бросив на меня внимательный взгляд, поехал дальше. Глаза у него были такие же большие и зеленые. Проселок проводил нас до окраины деревни и вильнул в сторону мельницы, а мы двинулись мимо живых зеленых изгородей: колдуны предпочитали огораживать свои дворы кустами сирени, малины и шиповника.