Бесплатный фрагмент - Проклятие Бессмертных: Король в Чёрном

Глава 1

Нина

— Здравствуй, моя дорогая.

Самир.

Его голос, низкий и бархатный, легко преодолел гнетущую тишину ночного леса, и от этого звука по коже побежали мурашки, а в животе что-то сжалось в холодный узел. Он был воплощённым кошмаром, ожившим из моих самых страшных снов. Его идеально сидящий костюм казался одновременно абсолютно чужеродным на фоне этого искажённого, больного пейзажа и в то же время — единственно уместной его деталью, словно специально созданной для этого проклятого места. Он был тёмным сердцем этого леса, его безраздельным хозяином и мрачной душой.

— Как же чудесно наконец встретиться с тобой лицом к лицу, Нина.

Я изо всех сил старалась не заплакать, не закричать во весь голос, не развернуться и не броситься бежать прочь, куда глаза глядят. Мне хотелось сделать всё это разом, немедленно. Колено пульсировало нестерпимой болью, всё тело ныло от усталости и многочисленных ушибов, полученных за эту бесконечную ночь. Бегство было бы абсолютно бессмысленным — я это понимала.

Самир стоял передо мной, не двигаясь с места, и лунный свет холодными серебристыми бликами скользил по его маске — гладкой, без единой черты, отлитой из чёрного металла, похожего на обсидиан. Казалось, он великодушно предоставлял мне право самой решать, как поступить, спокойно наслаждаясь моей немой внутренней борьбой.

Я могла попытаться бежать, хотя понимала, что далеко не убегу. Могла рыдать навзрыд или жалобно умолять о пощаде. Могла рухнуть на колени и молить о пощаде. Но ни один из этих вариантов не казался верным, правильным, отчего внутри всё будто застыло и оборвалось, словно я оказалась в вакууме. Я не могла ничего противопоставить тому, что Самир задумал сделать со мной. У меня не было абсолютно ничего — ни надежды на спасение, ни физической силы, ни тайных знаний, которыми можно было бы поторговаться, чтобы купить себе жизнь. Оставалось лишь одно-единственное, последнее, за что я могла ухватиться в отчаянии.

У меня оставалось только моё упрямство.

Итак, я подняла голову повыше, расправила плечи и постаралась выглядеть храброй, несломленной. Не потому, что действительно чувствовала себя таковой — внутри я дрожала, как осиновый лист, — а потому, что иного выбора у меня просто не оставалось.

Самир тихо рассмеялся, и этот звук, мягкий и смертельно опасный одновременно, легко донёсся до меня сквозь ночную тишину. Он медленно, не спеша, будто у него было всё время мира, направился ко мне размеренным шагом. Его шаги были длинными и плавными, будто он неспешно прогуливался по ухоженному парку в воскресный день. Одну руку он заложил за спину, отчего всё его движение обрело театральную, почти издевательскую утончённость. Он намеренно давал мне шанс дрогнуть первой, отступить, побежать прочь. Он видел мою ставку в этой игре и хладнокровно повышал её, бросая прямой вызов моей слабой решимости.

Боже правый, он был пугающим. Куда более страшным теперь, когда он стал реальным, из плоти и крови, а не бесплотным призраком из моих беспокойных снов. Я с ужасом понимала, что моё жалкое воображение наверняка не способно даже приблизительно дотянуть до того, что этот мужчина в чёрной маске собирался со мной совершить.

Когда он наконец оказался на расстоянии вытянутой руки от меня, он протянул свою руку в латной перчатке, чтобы прикоснуться к моему лицу. Острые, как бритвенные лезвия, когти на его пальцах зловеще поблёскивали в холодном лунном свете. Я инстинктивно дёрнулась назад, как от огня, но каким-то невероятным усилием воли удержалась на месте, не отступив ни на шаг. Самир издал короткий, одобрительный звук в горле — что-то среднее между мурлыканьем и рычанием. Он подобрал пальцы и провёл по моей щеке не острыми лезвиями-когтями, а тыльной стороной холодных металлических фаланг.

Адреналин постепенно отступал, и меня начало трясти — и от пронзившего до самых костей холода осенней ночи, и от горького осознания полного, сокрушительного провала моих попыток сбежать. Прикосновение ледяного металла к коже лишь усугубляло ситуацию, заставляя меня дрожать ещё сильнее. Самир снова проверял меня, снова настойчиво требовал доказательств моей стойкости.

Я мысленно вновь лихорадочно перебрала свои скудные, жалкие варианты. Рухнуть на колени и рыдать в голос. Повернуться и бежать, не оглядываясь. Умолять о пощаде, цепляясь за его одежду. Пытаться торговаться, предлагая что угодно. Пытаться драться, зная, что это бессмысленно. А вот потерять сознание теперь прочно и уверенно возглавляло этот скорбный список возможностей.

Один за другим я методично отвергала их в уме. Не в моём характере, не пробегу и десяти шагов с больным коленом, совершенно бессмысленно, абсолютно бесполезно, смехотворно бесполезно и… возможно, произойдёт именно в таком порядке. Не видя иного выхода, кроме как смиренно принять свою незавидную судьбу, я внутренне смирилась с тем, что бы ни задумал Самир, и позволила ему провести холодными металлическими пальцами по своей щеке без дальнейших протестов с моей стороны.

— Скажи мне, что это была за борьба, что я только что видел, ясно отражённая на твоих прелестных чертах? — произнёс Самир, и его голос, тихий и мягкий, от этого не становился менее угрожающим, менее опасным. Я взглянула на него с искренним недоумением, не понимая, о чём он говорит, и он слегка склонил голову набок, словно изучая интересный экспонат. Когда он заговорил снова, его голос зазвучал низким рокотом, от которого у меня неприятно свело живот. — Сделай мне одолжение… просвети меня.

Я дважды попыталась что-то сказать, разлепить пересохшие губы, но выдавила из себя лишь бессвязный испуганный лепет. Самир, однако, казалось, был абсолютно готов терпеливо ждать моего ответа сколь угодно долго. Я замолчала, закрыла рот, сделала глубокий вдох холодного ночного воздуха и попробовала снова, заставляя себя говорить внятно.

— Плакать совершенно бесполезно. Умолять — всё равно не сработает. Я не смогу убежать от тебя, а сопротивление лишь усугубит моё положение. Я… я окончательно проиграла эту партию. Единственное, что мне остаётся, — это встретить смерть с гордо поднятой головой, — выдохнула я, и лишь парализующий страх мешал мне просто закрыть глаза и безропотно принять свою участь.

— Мм, великолепно, — протянул Самир с явным удовольствием. Он сделал ещё один шаг вперёд, и я вся застыла, словно поражённая столбняком. Острые когти его латной перчатки медленно, почти нежно, словно ласково, пробрались в мои растрёпанные волосы, отводя непослушную прядь с разгорячённого лица и аккуратно закладывая её за ухо. Я невольно затаила дыхание, боясь пошевелиться. Даже если сейчас он не причинял мне боли, я уже успела на собственном горьком опыте убедиться, как резко и непредсказуемо могут меняться его настроения. — Значит, ты не глупа, моя смышлёная девочка, раз так легко и быстро узрела истинную суть вещей. Что ж, это определённо сделает наше дальнейшее знакомство куда более занятным и интересным.

— Если ты всё же собираешься меня убить, пожалуйста, сделай это прямо сейчас, — тихо проговорила я, и мой голос предательски дрогнул на последнем слове. Больше я ничего не могла у него просить, ни о чём не могла молить. Только одно, последнее: пожалуйста, не тяни это, не растягивай мучения.

Холодные металлические пальцы изогнулись у меня под подбородком, мягко, но настойчиво заставляя оторвать взгляд от его безупречного галстука с едва различимыми чёрными полосами на абсолютно чёрном фоне.

— О, моя дорогая. Убить тебя? С какой стати мне это делать? — Он проговорил это с такой неподдельной искренностью, будто я только что спросила о чём-то совершенно абсурдном и нелепом.

Он что, издевается надо мной? Шутит?

— Я имею в виду, в прошлый раз… ты же…

— Ах, да. — Он переступил с ноги на ногу, на мгновение отведя взгляд своей безликой маски в сторону, словно задумавшись о чём-то. — Полагаю, я мог создать у тебя несколько неверное впечатление о своих намерениях. То, что я тогда сделал, было всего лишь… необходимым уроком. Искренне надеюсь, что у меня больше не возникнет серьёзного повода преподать тебе ещё один подобный урок.

Самир вновь повернулся ко мне всем корпусом и остриём большого пальца своей когтистой руки мягко нажал на линию моих пересохших губ. Он приблизился так близко, что между нашими телами оставалось всего несколько сантиметров, и я могла различить тонкий запах старых книг, исходивший от него.

— Нет, моя прекрасная дорогая, ты — первое по-настоящему необычное событие, случившееся в этом забытом богом мире за долгое-долгое время. У меня нет ни малейшего желания убивать тебя. Совсем наоборот — я намерен сохранить тебя.

Мой мир вдруг резко закачался, поплыл перед глазами. Земля ушла из-под ног, закружилась, словно я оказалась в центре водоворота. Я в отчаянии судорожно ухватилась за руки Самира, пытаясь любой ценой удержаться в вертикальном положении и не рухнуть на землю. Он издал удивлённый гортанный звук, но, мгновенно поняв, что я вот-вот упаду без чувств, быстро обвил сильной рукой мою талию и притянул к себе, не давая мне упасть.

— Что ж, тебе стоило только вежливо попросить, — пошутил он, и в его голосе явственно прозвучала насмешка.

— Мне… мм… очень нехорошо, — прошептала я с трудом. Всё плыло и кружилось перед глазами. Должно быть, я всё же сильно стукнулась головой, когда неудачно падала с лошади, а теперь запасы страха и адреналина, державшие меня на ногах, окончательно иссякли. Вариант «потерять сознание» теперь не просто возглавлял мой жалкий список возможностей — он стремительно и триумфально воплощался в реальность.

— Бедная моя девочка, — тихо пробормотал он, и в его голосе на мгновение мелькнуло что-то похожее на сочувствие. — Всё в полном порядке. Ты ранена и измучена. Не сопротивляйся больше. Я о тебе позабочусь как следует.

— Каел… непременно убьёт меня, — выдохнула я, с огромным трудом выговаривая слова сквозь туман, заполнявший голову. Голова шла кругом, и я чувствовала мягкую дорогую ткань его пиджака под своей щекой.

— О? — От него снова явственно пахло старыми книгами, пыльным томом в потёртом кожаном переплёте, как в той огромной библиотеке.

— Чтобы удержать меня подальше… от тебя… Каел… — Я больше не могла держаться, сопротивляться. Сознание стремительно ускользало от меня так же быстро, как мои руки бессильно соскальзывали с его одежды.

Его холодная металлическая маска приблизилась к самому моему уху, и я услышала его последние слова — тихие, опасные, звучащие явной угрозой даже тогда, когда должны были нести утешение и успокоение.

— Он не причинит тебе вреда, обещаю. Со мной ты будешь в полной безопасности. Даю тебе слово.

Глава 2

Каел

Моя виверна приземлилась с глухим, тяжёлым стуком на пыльную дорогу, взметнув в воздух облако серой пыли. Удар молнии, прорезавший вечернее небо подобно раскалённому клинку, стал далеко не самым тонким намёком на то, где следует искать девушку. Я прибыл как раз вовремя — достаточно вовремя, чтобы увидеть, как её голова бессильно откинулась назад, а всё тело безжизненно обмякло в объятиях человека в чёрном, чью фигуру я знал слишком хорошо, чтобы ошибиться.

Самир наклонился над ней, подхватил её ноги одной рукой, а другой бережно обхватил плечи, поднимая на руки так, как выносят из церкви новобрачную после венчания. Сама мысль о том, что этот человек мгновенно вознамерился заявить свои права на пленницу, вызывала во мне такую ярость, что она вот-вот готова была вырваться наружу неуправляемым пламенем. В тот миг я не желал ничего большего, чем вбить его надменное, самодовольное лицо в утоптанную столетиями землю.

— А, здравствуй, Каел, — произнёс Самир небрежно, словно происходящее не имело ни малейшего значения. — Я как раз гадал, когда же ты соизволишь появиться. Прекрасный вечер выдался, не находишь?

Он откровенно издевался, пытался меня унизить, выставить случившееся сущей безделицей, недостойной внимания. Я спрыгнул со спины виверны, и земля глухо ухнула под моими ногами. Сжимая кулаки до побеления костяшек, я бросился к нему, не сдерживая накопившегося гнева.

— О, придержи свой пыл, великий болван! — Самир сделал шаг назад, прижимая девушку к груди. — Ты больше не владыка, ты, кажется, забыл об этом! Или годы изгнания выбили из твоей головы последние крохи здравого смысла?

Его голос, лишь секунду назад звучавший с показной скукой, внезапно зазвенел сталью — в нём проступила острая, ничем не прикрытая злоба, та самая, что всегда таилась под маской безразличия.

Я лишь гневно тряхнул головой, указал на девушку напряжённым жестом, а затем резким, требовательным движением направил палец на себя.

— Отдать её тебе? — Самир усмехнулся, и в этом звуке слышалась настоящая насмешка. — Ты с ума сошёл? Ты прикончил бы бедняжку назло мне, и ничего более. Просто чтобы причинить мне боль, просто чтобы доказать своё превосходство. Когда же ты стал таким чёрствым, Каел? Годы оказались к тебе безжалостны, не так ли? А ведь не ты ли всегда был тем самым, кто всех жалел и всем всё прощал? Тот, кто готов был бережно нести на ладонях бабочку, боясь, что без твоей заботы она погибнет от малейшего порыва ветра?

Он сделал паузу, и его взгляд потемнел, наполнившись чем-то похожим на разочарование.

— Должно быть, она наводит на тебя такой ужас, что ты готов оборвать её жизнь без всякой на то причины, без малейших угрызений совести, — Самир с показным сожалением покачал головой. — Каков позор. Какое падение для великого Каела.

Я ответил низким, яростным рычанием, что вырвалось из самой глубины груди, но чернокнижник даже не удостоил это вниманием, словно моя ярость была для него не более чем жужжанием надоедливой мухи.

Он склонил взгляд на девушку, чья голова покоилась у него на груди, прижавшись к чёрной ткани его дорогого костюма. Её белёсые, почти серебристые волосы рассыпались вокруг бледного лица, создавая разительный, почти болезненный контраст с тёмной одеждой мужчины.

— Мне необходимо позаботиться о Нине, — произнёс он тише, но в его голосе появились стальные нотки. — Она ранена, и поскольку Древние отреклись от неё…

Самир с явным, почти садистским удовольствием вонзал мне в рёбра этот невидимый нож, медленно проворачивая лезвие и подчёркивая всю серьёзность, всю непоправимость её отлучения от Источника.

— …она теперь беззащитна. Совершенно и абсолютно беззащитна перед этим миром. И я не позволю тебе прикоснуться к ней. Никогда.

С этими словами чернокнижник исчез — просто испарился из реальности, словно его никогда и не было на этой пыльной дороге. Он забрал Нину с собой, не оставив ни всплеска магии, ни раската грома, ни малейшего следа своего присутствия. Лишь гнетущая пустота оглушила меня следом, словно весь мир внезапно потерял краски и звуки.

Я издал бессильный, бессловесный рёв ярости, что эхом прокатился по притихшему лесу, и в приступе бессильной злобы со всей силы ударил кулаком по стоявшему рядом массивному дереву. Кора разлетелась вдребезги под моим кулаком, обнажив белую древесину, и по руке потекла горячая кровь. Когда первая волна гнева схлынула, оставив после себя лишь леденящую, всепоглощающую пустоту, я опустил голову и в гробовой тишине ночного леса признался самому себе в собственном провале.

Мне следовало убить эту девушку тогда, когда у меня был шанс. Когда она была в моих руках, беззащитная и доверчивая.

Теперь, возможно, будет уже слишком поздно для нас всех. Слишком поздно, чтобы что-то изменить, слишком поздно, чтобы предотвратить грядущую катастрофу.

Глава 3

Нина

Чья-то рука прижала ко лбу прохладную влажную ткань. Это было божественно — единственная часть моего тела, которая чувствовала себя хоть сколь-нибудь сносно. Всё остальное пребывало во власти тупой, ноющей ломоты. Ещё не боли, но вполне достаточной, чтобы испытывать невероятный, изматывающий дискомфорт, выжимающий последние силы.

Мне с трудом удалось приоткрыть веки, и взгляд мой упал на неохотно знакомое лицо. Торнеус, в своей лиловой маске, склонился надо мной с озабоченным видом.

— Нам надо перестать встречаться при таких обстоятельствах, — прохрипела я ему, пытаясь придать голосу хоть какую-то твёрдость.

Торнеус в ответ лишь едва заметно усмехнулся и покачал головой, убирая компресс с моего разгорячённого лба.

— Боюсь, если ты и впредь будешь предаваться подобным фантазиям, как прошлой ночью, наши встречи станут весьма частыми, — произнёс он с нотками сдержанного укора, и переходя на неформальное общение.

Его тон напоминал строгого родителя, отчитывающего ребёнка за то, что тот полез на дерево, с которого неминуемо свалился. Свалиться с дерева, впрочем, было бы куда приятнее, чем то, что случилось со мной — падение с внезапно вздыбившегося коня, едва не стоившее мне жизни. Казалось, Торнеус никогда не упустит удобного случая прочесть мне очередное наставление о благоразумии и осторожности.

— Не думаю, что я решусь на повторение этого трюка, — кряхтя от боли, я попыталась приподняться на локте. — Но не могу пообещать, что не выкину чего-нибудь столь же безрассудного в будущем.

Торнеус тихо рассмеялся, и в этом смехе слышалась какая-то горькая усталость.

— Признаюсь, я разочарован, что ты не Снизошла прямиком в мой дом, — сказал он, осторожно обрабатывая царапину на моём плече каким-то пахучим настоем. — Полагаю, мы бы «поладили», как говорите вы, современные отпрыски.

Всё тело ныло, но при этом ощущалось подозрительно приглушённым и онемевшим, словно между мной и болью протянули толстую завесу. «Обезболивающее», — догадалась я, чувствуя характерную вату в голове.

— Кажется, я снова должна вас поблагодарить. И за этот раз, и за предыдущий, — пробормотала я, стараясь не показывать, насколько мне на самом деле плохо.

— Пришли открытку, — невозмутимо парировал он, не отрываясь от своего занятия.

Я не могла не рассмеяться, хотя это причинило мне боль в рёбрах. Его мёртвая панорама — абсолютно бесстрастное выражение лица — делала ответ ещё комичнее. Оказавшись в том мире, где мне довелось недавно претерпеть столько ужасов, я бы всё равно предпочла падение с лошади, будь у меня выбор между этим и тем кошмаром. Сейчас, с лекарством в крови, я чувствовала себя странно, почти отрешённо, но по крайней мере не так, будто меня выкрутили в стиральной машине и повесили сушиться, как после Инцидента в Святилище Вечных.

— Я выживу, доктор? — спросила я, пытаясь придать вопросу лёгкости, которой не ощущала.

— У тебя лёгкое сотрясение мозга, множественные ссадины и ушибы различной степени тяжести. Ты потеряла сознание от перенапряжения и стресса, полагаю. В остальном же, да, твой прогноз, несомненно, оптимистичен, — отчеканил он, словно зачитывая медицинское заключение.

Я снова хихикнула, несмотря на боль.

— На сей раз я не шутил, — заметил Торнеус с лёгким недоумением.

— Знаю, но ты всё равно забавный, — призналась я. — В тебе есть что-то… освежающе прямолинейное.

— Ты просто обязана сообщить эту новость моей супруге. Она придёт в полнейший восторг, узнав, что кто-то находит меня забавным.

На этот раз я ограничилась слабой улыбкой, чувствуя, как веки наливаются свинцом. Наконец-то я удосужилась оглядеться вокруг, стараясь сосредоточить расплывающийся взгляд. Это была не койка в лазарете и не тюремная камера, как я опасалась. Комната оказалась на удивление уютной, даже роскошной по меркам этого мрачного мира. Я лежала на большой, дорогой на вид кровати с тяжёлыми резными столбиками. Чёрная ткань ниспадала балдахином со всех четырёх резных столбиков, создавая ощущение защищённого гнезда. Дерево было искусно вырезано так, что напоминало переплетающиеся друг с другом виноградные лозы, лишённые всякого порядка и смысла, извивающиеся в каком-то безумном танце. Древесина, из которой они были сделаны, казалась ослепительно белой, почти перламутровой, на фоне глубокого чёрного узорчатого полога.

— Где мы? — спросила я, всматриваясь в полумрак комнаты.

— В поместье Самира, — неохотно ответил Торнеус, и я заметила, как выражение его лица мгновенно сменилось с отстранённого на откровенно мрачное. Его жёлтый глаз, видный в прорези маски, сузился до щёлки. — Я настоятельно советую тебе быть предельно осторожной здесь.

— Почему? — напряглась я, чувствуя, как тревога острым когтем скребётся под рёбрами.

— Ты считаешь Жреца древним, прожившим без малого две тысячи лет? — Торнеус помедлил, подбирая слова. — Он — ничто по сравнению с Владыкой Каелом и Самиром. Эти создания даже не припоминают собственного возраста, настолько давно они появились на свет. Подумай хорошенько, что делает с психикой подобная продолжительность жизни, какие чудовищные метаморфозы происходят с разумом за столь немыслимый срок. Один пережил свой век через абсолютную вседозволенность и извращённое потакание любым своим прихотям, другой — через медленное погружение в пучины безумия. Думаю, излишне говорить, что именно хуже.

Торнеус медленно поднялся с краешка кровати, и матрас скрипнул, освобождённый от его веса. Он направился к выходу размеренным, усталым шагом. Его рука легла на холодную дверную ручку.

— Следи за своими словами рядом с Самиром, умоляю тебя, — произнёс он, не оборачиваясь, и в его голосе прозвучала неподдельная тревога. Он открыл дверь, впуская в комнату полоску тусклого света из коридора, и оставил меня наедине с его напутствием. — Иначе в следующий раз я могу не найти возможности исцелить тебя. Не уверен, что смогу собрать по кусочкам то, что от тебя останется.

Дверь защёлкнулась с глухим щелчком, и я осталась наедине со своими беспокойными мыслями, роящимися в голове, как потревоженный улей. Решила подняться — лежать без дела, предаваясь дурным предчувствиям, не принесёт никакой пользы. Нужно было взять себя в руки и оценить ситуацию. Пододеяльник был угольно-чёрным с изысканным золотым узором дамаск, переливающимся в скудном свете, а простыни под ним, что предсказуемо, тоже оказались чёрными, как воронье крыло.

Самир определённо умел выдерживать стиль, чего уж там. Мрачный, давящий, но при этом какой-то завораживающий в своей последовательности.

С тяжёлым вздохом я осторожно встала на ноги, стараясь не делать резких движений. Меня сразу же предательски закачало, пол поплыл перед глазами, и я судорожно ухватилась за прикроватную тумбочку, чтобы удержать равновесие. Со второй попытки мне это удалось — мир перестал вращаться вокруг меня в безумной карусели.

— Чёрт, Торнеус, недурное зелье ты мне дал, — пробормотала я в пустоту комнаты, чувствуя, как ноги наливаются ватой.

Комната была на удивление просторной, гораздо больше, чем казалось с первого взгляда. Вторая дверь вела, как я мельком заметила, прищурившись, в нечто, похожее на ванную комнату. Напротив кровати висело большое зеркало в причудливой ажурной раме, притягивающее взгляд своей жуткой красотой. Словно стиль модерн подружился с опиумом и провёл совместное время в компании Курчатова и его чертежей, создавая этот шедевр больного воображения. Рама была извилистой, нарочито асимметричной, мрачной и до тревожащей степени странной. С одной стороны зеркала было изображено искажённое лицо, застывшее в беззвучном крике отчаяния и поглощённое цепкими лозами, словно его медленно поглотили корни какого-то хищного дерева.

Я неуверенно подошла к зеркалу, чтобы оценить своё плачевное состояние. Синяки, расцветающие всеми оттенками лилового и жёлтого, множественные ссадины, аккуратная белая повязка на колене. Но, к моему искреннему удивлению, ничего по-настоящему серьёзного — все конечности на месте, кости целы.

Предостережение Торнеуса тревожным эхом отдавалось в моей пульсирующей голове. Владыка Каел жесток и беспощаден. Самир — безумен и непредсказуем. Интерьер поместья Самира красноречиво говорил сам за себя, не нуждаясь в дополнительных пояснениях. Чем дольше я разглядывала окружающее пространство, тем больше находила скрытых фигур и странных, тревожащих изображений смерти и насилия, искусно вплетённых в орнаменты обоев и резьбу мебели. С его извращённым вкусом я, увы, ничего поделать не могла. «Сосредоточься, — строго сказала я себе, стараясь унять дрожь в руках. — Разбирайся с проблемами по очереди. Не пытайся охватить всё сразу». Возможно, в ванной найдётся душ или хотя бы возможность как следует умыться.

Боже, принять душ сейчас было бы просто восхитительно — смыть с себя грязь, пот и страх.

Я отправилась на разведку, осторожно передвигая ноги. Там стояла большая медная ванна на изящных львиных лапах, словно из тех давних дней, когда слуги вручную таскали вёдра с горячей водой по бесконечным лестницам. Судя по современным трубам и блестящим кранам, эту антикварную вещь модернизировали для удобства, приспособив к нынешним реалиям. Вполне сойдёт для моих нужд.

Я осторожно присела на холодный край ванны и с надеждой повернула краны. Хлынувшая вода заставила меня невольно улыбнуться — мне до смерти, до одури захотелось погрузиться в горячую воду и смыть с себя всё: грязь, кровь, страх, отчаяние. Я принялась неловко стаскивать с себя порванное и основательно запылённое серое платье, морщась от боли при каждом движении. Осторожно сняла повязку с колена, бережно отложив её на край раковины, чтобы использовать после. Выключив воду, когда ванна наполнилась до краёв, я медленно забралась внутрь, опуская в воду сначала одну ногу, потом другую.

О, это было просто блаженство, граничащее с религиозным экстазом! Горячая вода обволакивала израненное тело, унося прочь боль и напряжение.

Я старательно принялась отмываться, отыскала кусок душистого мыла с каким-то пряным ароматом, грубую мочалку и нечто в изящном флаконе, что, как я искренне надеялась, являлось шампунем, а не какой-нибудь местной отравой. Это простое, такое привычное и земное действие утешило меня больше, чем всё, что случалось со мной до сих пор в этом кошмарном мире.

Я беспокоилась о Грише, гадая, где он сейчас и что с ним. Я переживала даже за Суён и Максима, хоть и встретила их совсем мельком, едва перекинувшись парой слов. Больше всего я тревожилась об Агне — той странной девушке, что пыталась мне помочь. Первые трое, по крайней мере, были живы на момент нашей последней встречи. А последняя… Кто знает, что с ней стало? Владыка Каел мог хладнокровно убить её в ту же секунду, как нашёл, безжалостно вырезав метку души с её лица и покончив с ней навсегда, не оставив даже воспоминаний.

Сейчас я ровным счётом ничего не могла с этим поделать, как ни крути. Позже попытаюсь осторожно расспросить Самира о её судьбе. Может быть, он не так уж и плох, как его малюют. Может быть, все эти мрачные предостережения вызваны лишь завистью или старыми обидами. Я отчаянно пыталась цепляться за слабую надежду, потому что сбежав из кровавых лап одного безжалостного тирана я попала прямиком к другому.

Абсурдность всей ситуации неожиданно заставила меня рассмеяться — тихо, почти истерично. Смех быстро перешёл в душераздирающие слёзы, и я дала полную волю рыданиям, пока пар от горячей воды поднимался к моему лицу, смешиваясь с солёными каплями. Я просто отпустила всё, перестала держаться из последних сил. Позволила всему, что так долго и упорно сдерживала, вырваться наружу бурным потоком. Когда я наконец закончила, обессиленная, мне стало искренне легче, словно тяжёлый груз свалился с плеч. Потрясающе, насколько исцеляющим может быть простой катарсис, когда всё уже сказано и сделано, когда больше нет сил притворяться сильной.

Я глубоко вдохнула и окунула голову под воду, чтобы смыть мыльную пену с волос. Когда я вынырнула, отфыркиваясь и отводя мокрые пряди с лица, то внезапно почувствовала чьё-то присутствие совсем рядом, нависшее буквально в считанных сантиметрах от меня. Тёмная зловещая тень заслонила и без того скудный свет.

— Устраиваемся поудобнее? — прозвучал насмешливый мужской голос совсем рядом с ухом, от которого по коже побежали мурашки.

Мои глаза испуганно распахнулись, я отчаянно рванулась в сторону, одновременно пытаясь ударить по направлению к тени и отползти прочь — всё сразу, в панике. Вода расплескалась во все стороны. Но в ванной комнате никого не было, совершенно никого. Мне удалось лишь щедро забрызгать водой холодную стену и каменный пол, создав изрядную лужу.

Я застыла как вкопанная, а сердце бешено, оглушительно колотилось в ушах, грозя выпрыгнуть из груди. В тесной комнате абсолютно никого не было, я могла в этом поклясться. Но я совершенно отчётливо почувствовала чьё-то незримое присутствие и услышала низкий голос Самира прямо у своего уха, ощутила дыхание на коже. Я была абсолютно в этом уверена. Это никак не могло быть просто игрой воображения или последствием сотрясения.

— Извращенец! — яростно крикнула я в пустоту, не зная точно, слышит ли он меня, да и не особенно заботясь об этом в данный момент. В праведном гневе было моё спасение, и я жадно ухватилась за это чувство.

«Помни, здесь всё устроено совершенно иначе, чем дома», — напомнила я себе, стараясь унять дрожь.

Как бы то ни было, прежний уют горячей воды бесследно растаял, испарился. Я поспешно встала, расплескав ещё воды, второпях обернулась большим полотенцем и бросила другое на пол, чтобы вытереть разлившуюся лужу — больше из желания не наступить босыми ногами в холодную воду, чем из-за особой заботы о состоянии дома этого странного мужчины.

Выйдя из ванной комнаты, я внезапно замерла как вкопанная, сделав всего пару неуверенных шагов в спальню. Там, на кровати, аккуратно разложенная стопкой, лежала какая-то одежда. Значит, кто-то действительно прокрался сюда, пока я была в ванной. Я подозрительно сузила глаза и недовольно проворчала себе под нос.

Самир пока не трогал и не причинял мне серьёзного вреда наяву, в реальном мире, в отличие от Владыки Каела с его кровожадностью. Он не угрожал моей жизни напрямую, не пытался меня убить. Я отчаянно попыталась найти в этом хоть какое-то утешение, хоть крохотный повод для надежды. Подкрадываться и пугать было определённо меньшей из моих многочисленных проблем в данной ситуации. Осторожно подойдя к кровати, я с любопытством разглядела его выбор одежды для меня.

Часть меня, честно признаюсь, ожидала увидеть кожаные ремни, металлический ошейник и больше ровным счётом ничего. Честно говоря, я бы особенно не удивилась, учитывая всё, что я о нём слышала. Вместо этого я с облегчением обнаружила вполне приличную длинную чёрную юбку, комплект нижнего белья, корсет и тёмно-серую блузу с изящными чёрными полосками, короткими рукавами и аккуратным рядом пуговиц спереди, а также чулки. Пара начищенных до блеска сапог аккуратно стояли на полу рядом с кроватью.

Могло быть и значительно хуже, чего уж там. К тому же, вполне возможно, у Самира просто не было под рукой ничего другого, более подходящего для пленницы. Чистый комплект одежды был несомненным одолжением, и грех было жаловаться.

С дрожью в прерывистом дыхании я нервно оглядела комнату в поисках любых признаков кого-либо, таящегося в глубоких тенях по углам. Казалось, я была совершенно одна, хотя после недавнего инцидента нельзя было быть абсолютно уверенной ни в чём в этом проклятом месте. Сбросив влажное полотенце на кровать, я поспешно принялась переодеваться, постоянно оглядываясь. Самир, как оказалось, счёл нужным выдать мне вполне современное нижнее бельё, а не какие-нибудь старомодные пышные панталоны. Для его блага или для моего собственного, я предпочла не знать и не задумываться.

На то, чтобы разобраться, как же, чёрт возьми, правильно надевать этот проклятый корсет, у меня ушло гораздо больше времени, чем я вообще готова признать вслух. Спереди были мелкие застёжки-крючки, сзади — запутанная шнуровка. Ладно, отлично, звучит легко. Легко сказать, но не сделать. Я самозабвенно колдовала над ним добрых минут пятнадцать, если не больше, прежде чем наконец-то поняла принцип: нужно просунуть большие пальцы в специальные петли, где шнуровка перехлёстывалась крест-накрест, и методично затягивать её ряд за рядом, сверху вниз.

Где-то далеко, на том свете, какая-нибудь покойная викторианская дама с неодобрением качала головой от стыда, наблюдая за моими жалкими потугами. Затянув корсет достаточно туго, чтобы он надёжно держался на месте, но не настолько, чтобы было невыносимо неудобно дышать, я решила, что это самое лучшее, на что я способна в полном одиночестве, без помощи горничной. Я накинула юбку и осторожно нагнулась чтобы надеть чулки, недовольно кряхтя от непривычного усилия в корсете.

Что ж, отдаю должное всем тем мёртвым викторианским дамам, что носили эту адскую штуковину постоянно, изо дня в день. Нагибаться в туго затянутом корсете — поистине отвратительное, мучительное занятие, скажу я вам. Наконец мне с грехом пополам удалось натянуть чулки и с облегчением обуться в удобные сапоги, мысленно строго отметив, что в следующий раз обязательно нужно обуваться до всех этих корсетных манипуляций.

Полностью одевшись, я встала перед зловещим зеркалом, чтобы критически оценить конечный результат своих трудов. Выглядела я так, словно собралась на какой-то мрачный костюмированный готический бал, но в целом было совсем неплохо. Корсет делал мою талию на удивление тонкой, почти осиной. Дышать особенно не составляло труда, так как я благоразумно не затянула его так туго и беспощадно, как, я уверена, следовало бы по всем правилам.

Я задумчиво провела пальцами по ещё влажным волосам, оставляющим мокрые следы на блузе. «Ну что ж.… а теперь что делать?» — спросила я своё отражение. Я могла покорно сидеть в комнате и пассивно ждать дальнейших указаний, или же проверить, заперта ли дверь, есть ли хоть призрачный шанс на свободу. Бегство в прошлый раз не принесло мне особенной удачи, скорее наоборот. По правде говоря, я физически была не в состоянии пытаться снова, будучи изрядно полуодурманенной лекарствами и с нешуточным сотрясением мозга. Но мне, по крайней мере, никто прямо и недвусмысленно не приказывал безвылазно оставаться в комнате под замком.

Любопытство неумолимо взяло верх над осторожностью, и я решила для себя, что если прямой приказ — оставаться здесь безвылазно, то дверь наверняка будет наглухо заперта снаружи. Проверить это будет несложно. Я неуверенно подошла к массивной двери и замерла с занесённой рукой над холодной ручкой. Раздумывала, стоит ли вообще повернуть её. Раздумывала, готова ли я выйти в тот непредсказуемый мир, в загадочное поместье безумца Самира.

Я испуганно взвизгнула, когда дверь внезапно распахнулась передо мной сама собой, едва не ударив меня в лицо.

Человек по ту сторону двери, судя по всему, был ничуть не меньше потрясён неожиданной встречей, громко вскрикнул в ответ и инстинктивно отпрыгнул назад, чуть не упав.

На меня с нескрываемым изумлением смотрел молодой мужчина, одетый во всё сплошь чёрное, с аккуратно подстриженными короткими волосами и без маски на лице, с широко раскрытыми от неожиданности глазами, прижимавший руку к груди. Чёрные витиеватые письмена были начертаны у него на подбородке и под нижней губой.

— Чёрт побери! — искренне выругался он и с облегчением опустил руку. — Ты меня до смерти напугала!

— Я напугала тебя? — не удержалась я от иронии, указывая на абсурдность ситуации. — Это ты влетел сюда как ошпаренный!

— Я совершенно не ожидал, что ты будешь стоять прямо за дверью, в полной боевой готовности, — бессмысленно возразил он, всё ещё приходя в себя. Поняв наконец, как глупо и нелепо выглядит спор с пойманной смертной пленницей, он резко дёрнул рубашку, нервно расправляя складки, и изо всех сил попытался вернуть себе утраченное достоинство. — Владыка Самир настойчиво желает твоего немедленного присутствия.

Я тяжело вздохнула, чувствуя, как тревога снова сжимает горло. Куда ещё мне было деваться, в самом деле? Что я буду делать, сидеть безвылазно в комнате и обиженно дуться на весь мир? По крайней мере, у меня появилась чистая одежда и возможность принять горячую ванну — уже немало. Я чувствовала себя гораздо более собой, более человеком, чем за всё последнее время. Забавно, что может сделать для душевного состояния человека такая простая и обыденная вещь, как горячая вода и чистое платье. Кроме того, избегать этой встречи было совершенно бессмысленно и даже опасно. Самир мог запросто прийти за мной сам, и тогда было бы только хуже. Встреча должна была неизбежно случиться — лучше на его условиях, чем в ещё более неприятных обстоятельствах.

— Хорошо, — коротко кивнула я, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Пойдём.

— О, слава Древним! — с нескрываемым облегчением выдохнул мужчина, явно ожидавший сопротивления. — Прошу за мной, — вежливо сказал он и учтиво жестом пригласил меня следовать за ним по длинному коридору.

Я послушно последовала за ним, изо всех сил стараясь не пялиться на окружающее здание с разинутым ртом, как провинциальная дурочка. Сама Екатерина Великая со своим легендарным Царским Селом покраснела бы от стыда и зависти, увидев подобное. Потолки были невероятно, головокружительно высокими, уходя ввысь, в непроглядную темноту, словно в какую-то бездну. Чёрные узорчатые обои с причудливым рисунком были щедро, даже расточительно усыпаны серебряными, золотыми и расписными деревянными резными украшениями, каждое из которых было произведением искусства.

Огромные зеркала в тяжёлых рамах были искусно размещены друг напротив друга вдоль всего коридора, так что, проходя мимо них, я с тревогой видела отражение себя самой, до бесконечности повторённое сотню раз, каждое последующее — всё меньше и дальше предыдущего, уходящее в какую-то иную реальность. Это было жутко и очень тревожно. Это было откровенно пугающе, моя кожа покрылась мурашками. Я чувствовала себя будто во сне, вернее, в кошмарном сновидении, или, как если бы сама реальность вокруг меня слегка, но необратимо сместилась со своих привычных осей.

Я остро подозревала, что именно это ощущение и было истинной целью всего этого показного великолепия — выбить почву из-под ног, лишить уверенности.

Заметив встревоженное выражение моего бледного лица, мужчина впереди ободряюще улыбнулся.

— Привыкнешь со временем. Первые пару недель всем не по себе.

— Да, конечно, — пробормотала я без особой уверенности, сомневаясь, что когда-либо привыкну к этому кошмару.

Это заставило его искренне рассмеяться, и он добродушно пожал плечами.

— Я здесь живу всего тридцать три года. Попал сюда в прошлое слияние миров перед нынешним. Поверь, всё не так уж плохо, как кажется поначалу. Просто нужно время. — Он дружески протянул мне руку для рукопожатия. — Меня, кстати, зовут Арман.

Было на удивление приятно встретить кого-то, кто не казался полностью и безвозвратно оторванным от нормального современного мира, кто помнил Землю. Я с облегчением вложила свою руку в его тёплую ладонь и слабо улыбнулась в ответ.

— Нина.

— Я уже знаю твоё имя, — Арман понимающе усмехнулся. — Слышал оживлённые перешёптывания среди многочисленной прислуги. Ты сейчас главная тема всех разговоров. Не могу удержаться от сплетен, каюсь.

Я обречённо вздохнула, совершенно не в восторге от осознания того, что стала предметом пересудов и сплетен. Но я абсолютно ничего не могла с этим поделать, как ни крути, и, честно говоря, даже не особо винила их за любопытство. Я была настоящей сенсацией, живой новостью в этом застывшем мире.

Мы прошли совсем недалеко по извилистому коридору, когда приблизились к большой белой двери с зеркальными вставками, отражающими искажённый свет. Аоман уверенно потянулся к витой ручке, но внезапно замер на полпути, напрягшись всем телом. С другой стороны массивной двери явственно раздавались громкие крики, эхом разносящиеся по коридору. Кто-то яростно орал на кого-то другого, и этот разгневанный кто-то звучал ужасно, просто неистово зло, на грани срыва.

Более тихий, сдержанный женский голос робко пытался вступиться, умиротворить, но совершенно безуспешно — его просто не слышали. Внезапно раздался резкий звук бьющегося вдребезги стекла, и осколки зазвенели по полу. Мы с Арманом синхронно вздрогнули от неожиданности и инстинктивно отпрянули от двери.

С другой стороны двери наступила напряжённая, гнетущая пауза, в которой можно было расслышать собственное сердцебиение.

— Просто заводи уже Нину, Арман! Немедленно! — рявкнул чей-то голос, и я узнала в нём Самира.

Арман обречённо протянул руку, решительно схватил холодную ручку, виновато посмотрел на меня и почти беззвучно пробормотал одними губами:

— Мне так искренне жаль, — и распахнул тяжёлую дверь настежь. Он почтительно отступил в сторону, чтобы пропустить меня внутрь, и, похоже, совершенно не собирался сам заходить в эту комнату, предпочитая держаться подальше от гнева хозяина. Его работа была окончена. Он доставил пленницу.

Я чувствовала себя так, будто медленно вхожу на собственную неминуемую казнь, шагаю на эшафот.

Я даже не подозревала, насколько была права в своих мрачных предчувствиях, пока не увидела Владыку Каела собственной персоной, грозно стоящего почти в самом центре огромной комнаты. Мои неуверенные шаги мгновенно замедлились, и я застыла у самого порога, вросла в пол. Владыка Каел неспешно повернулся, чтобы внимательно наблюдать за моим робким входом, и что бы ни думала эта массивная живая глыба из мышц и ярости, я совершенно не могла понять по его сдержанному языку тела, по неподвижной позе. Рядом с ним покорно стояла высокая женщина в изящном алом платье, склонив голову.

— Он не причинит тебе никакого вреда здесь, — раздался резкий, властный голос откуда-то от дальней стены библиотеки. — Теперь он находится в моём доме, а значит, обязан подчиняться моим правилам. Здесь я устанавливаю законы.

Наконец оторвав испуганный, широко раскрытый взгляд от внушающей ужас фигуры Владыки Каела, я осторожно проследила за источником знакомого голоса. Лишь тогда я с изумлением осознала, что нахожусь в поистине огромной, роскошной библиотеке. Она была целых два этажа в высоту, верхний ярус представлял собой узкую галерею, чьё единственное предназначение, очевидно, — обеспечить доступ к бесчисленным книгам, плотно покрывавшим абсолютно все стены от самого пола до высокого потолка. Даже специальные раздвижные лестницы были предусмотрены, чтобы взбираться к самым высоким, труднодоступным секциям. Вся эта причудливая роскошь напоминала барочное полотно, где реальность мягко расплылась по краям, теряя чёткие границы.

Старинные лампы Эдисона с их массивными, светящимися янтарём нитями накаливания щедро отбрасывали тёплый, почти медовый свет на деревянные панели из витых, похожих на живые лозы, бра на стенах. Потолок был искусно расписан какими-то сложными фресками, но что именно было изображено на них, я при всём желании не могла как следует разглядеть в мерцающем свете. Моё напряжённое внимание настоятельно требовалось совсем в другом месте.

Массивный мраморный камин величественно занимал всю дальнюю стену от пола до потолка. Весёлый огонь в нём отбрасывал причудливо мерцающие, пляшущие тени на отполированный деревянный пол. В центре комнаты стоял колоссальный деревянный стол, на котором золотистым отсветом играл свет пламени. Стол был гигантским, метров шесть в длину и не меньше двух в ширину. Он был буквально завален толстыми книгами, пожелтевшими от времени бумагами и разнообразными коллекциями странных инструментов, которые я даже не могла правильно назвать, не зная их предназначения.

Стоя у самого огня, на его ярком фоне, вырисовывался тёмный силуэт, резко и чётко очерченный против яростного пламени за его спиной. Самир. Он медленно поднял руку в перчатке и повелительно поманил меня ближе к себе одним пальцем. Я нерешительно замешкалась у порога, откровенно напуганная, совершенно не желая безропотно подчиняться ему, но одновременно и не желая своим непослушанием ввергать его в неконтролируемый припадок ярости.

Самир, по крайней мере, казался заметно терпеливее вспыльчивого Владыки Каела. Он приглашающе протянул свою руку в изящной перчатке ладонью вверх, пальцы мягко вытянуты в ожидании.

— Подойди сюда, моя дорогая девочка. Пожалуйста, не бойся, — голос Самира прозвучал на удивление мягко и утешительно, почти ласково. Это была вполне искренняя попытка проявить хоть какие-то манеры со мной, принять во внимание моё очевидное смятение и вполне обоснованный страх. Надо честно отдать должное там, где это действительно следует сделать.

Шаг за неуверенным шагом я осторожно обогнула массивный стол, старательно обходя его острые углы, и остановилась примерно в трёх метрах от фигуры Самира, не решаясь подойти ближе. Мои холодные руки беспокойно, нервно теребили ткань юбки, потому что у меня не было удобных карманов, чтобы засунуть их туда и скрыть предательскую дрожь — это была моя обычная уловка, чтобы спрятать нервозность от посторонних глаз.

— Ты как следует насладилась ванной? — вкрадчиво спросил Самир, и его голос прозвучал одновременно приятно и откровенно озорно, с плохо скрытым подтекстом.

Ах ты, подлый мерзавец! Самир только что совершенно открыто признал, причём без малейшего стыда, что это именно он был в ванной комнате со мной, наблюдал за мной.

— Да, большое спасибо за заботу, — натянуто проворчала я сквозь зубы, упрямо не давая ему ничего большего, никакого удовлетворения.

— Прекрасно, очень хорошо. Я искренне рад это слышать. Благодарю тебя, что явилась ко мне без лишних возражений и истерик. Весьма впечатляет, чего может легко добиться простая человеческая добропорядочность и элементарная вежливость. Не так ли, Владыка Каел? — нарочито громко сказал Самир, демонстративно поворачиваясь всем корпусом к гигантскому воину, явно желая его задеть.

Владыка Каел в ответ низко, угрожающе прорычал, и его могучие руки непроизвольно сжались в тяжёлые кулаки, готовые к бою.

Самир демонстративно проигнорировал более чем очевидный нарастающий гнев огромного мужчины и снова обратился непосредственно ко мне, словно ничего не произошло.

— Наш общий старый друг только что сообщил мне крайне тревожные, неприятные новости. Владыка Каел категорически отказывается возвращаться в свой положенный вековой сон, как было чётко оговорено священной клятвой, которую мы оба принесли так невероятно давно, в незапамятные времена. Что ты думаешь об этом вопиющем нарушении? — Самир явно ожидал моей реакции.

— Ты всерьёз спрашиваешь меня? — я недоверчиво рассмеялась единожды, совершенно поражённая и окончательно сбитая с толку происходящим. — Я даже приблизительно не понимаю, что вообще здесь происходит, какие у вас отношения!

— Тогда позволь мне обстоятельно объяснить суть ситуации, — Самир, похоже, был искренне рад неожиданной возможности подробно разъяснить сложную тему. Он просто обожал звук собственного голоса, упивался им. — Я постараюсь быть предельно краток, так что великодушно прости за неизбежно опущенные детали, которые я обязательно предоставлю тебе в самое ближайшее время, когда мы наконец останемся совершенно наедине, без лишних ушей.

Мне было крайне интересно, мог ли Самир вообще физически быть по-настоящему кратким, учитывая его явную любовь к пространным речам.

Чародей торжественно начал своё обещанное объяснение с широкого, театрального жеста когтистой рукой в латной перчатке.

— Давным-давно, в незапамятные времена, была великая и невероятно кровавая война, едва не уничтожившая этот мир. Мы с Владыкой Каелом в пылу нашей взаимной ненависти разрушили большую, значительную часть этого мира в наших безумных стремлениях к абсолютному доминированию, к единоличной власти. Когда всё наконец было кончено, когда мы выбились из сил, мы все заплатили поистине ужасную цену за эту бойню. Было решено мудрейшими, что ни один из нас двоих не может оставаться активным в этом хрупком мире одновременно с другим, если мы не хотим снова безвозвратно ввергнуться в кровавый хаос и окончательное разрушение. Мы торжественно договорились, поклялись, что будем справедливо меняться местами. Он будет править как единоличный король Нижнемирья, а затем я, в честный обмен, ровно на столетие, и так каждый из нас, по очереди.

Самир выдержал драматическую паузу, давая словам осесть. Я молча кивнула, давая понять, что внимательно слежу за повествованием, вникаю в суть. Как он и обещал, мне отчаянно захотелось узнать все опущенные подробности этой истории.

Из-за чего конкретно была та кровавая война? Какую именно непомерную цену они все заплатили за неё? Как сильно, до какой степени нужно ненавидеть человека, чтобы не мочь жить с ним в одном мире, неизбежно начиная опустошительную войну при каждой встрече? Но Самир прямо сказал, что сознательно опустит все эти подробности пока, так что я покорно хранила напряжённое молчание, не перебивая.

— Теперь же Владыка Каел внезапно решил в одностороннем порядке нарушить этот священный договор, игнорировать древнюю клятву. Он наотрез отказывается вернуться в свой положенный склеп, уйти в заслуженный сон. Он твёрдо намерен бодрствовать дальше, чтобы открыто бросить мне дерзкий вызов! — Самир неожиданно яростно ударил сжатым кулаком по резной спинке ближайшего кресла, и от этого внезапного агрессивного действия я невольно подпрыгнула на месте от испуга. — Так что скажешь на это вопиющее нарушение, моя дорогая? — спросил Самир, и его голос снова стал подчёркнуто спокойным, словно и не было вспышки. Тон этого загадочного мужчины менялся стремительно и непредсказуемо, как ртуть, перетекая из одной крайности в другую.

— Ты совершенно серьёзно спрашиваешь моё скромное мнение? — переспросила я, не веря своим ушам.

— Совершенно очевидно, что да, — подтвердил Самир с нажимом.

Я на долгое мгновение глубоко задумалась, тщательно взвешивая слова, прежде чем осторожно ответить.

— Полагаю, я бы для начала спросила «почему именно сейчас». В чём истинная причина.

— Ах! Да, разумеется! Скажи же ей наконец почему, дорогая Илена! — восторженно воскликнул Самир и выразительно воздел обе руки к потолку в театральном знаке глубочайшего разочарования.

Значит, вот как её звали. Илена, та самая загадочная женщина в алом платье, которая, судя по всему, говорила за упрямо немого Короля Владыку Каела, спокойно ответила ровным, бесцветным голосом.

— Владыка Каел искренне желает оставаться в бодрствовании до тех пор, пока загадочная тайна твоего необъяснимого Изгнания из Святилища Вечных не будет окончательно раскрыта, или же пока ему не будет официально позволено забрать твою жизнь, дабы гарантированно предотвратить возможное использование коварным Самиром твоих скрытых секретов в своих тёмных целях.

— У меня нет абсолютно никаких секретов, поверьте, и я категорически не собираюсь просто безропотно подойти и позволить вам хладнокровно свернуть мне шею, как цыплёнку! — резко ответила я, чувствуя, как внутри поднимается волна праведного гнева.

— Это совершенно не твоё решение, смертная, — холодно ответила Илена ровным тоном. — Если ты являешься орудием некой неизвестной нам силы, опасным оружием, твоё нахождение в полном распоряжении Самира неминуемо сулит нам всем погибель и разрушение, — спокойно, почти отстранённо объяснила Илена. Слова, казалось, не совсем принадлежали лично ей, звучали чужими. — Гораздо лучше умереть прямо сейчас, чем быть цинично использованной позже исключительно для его выгоды и наших страданий. Лучше покорно прими свою неизбежную судьбу перед лицом истинного Короля Нижнемирья, пока не поздно.

Я презрительно фыркнула, не сдержавшись.

— Нет. Чёрт возьми, нет! Ни за что!

— Значит, ты открыто признаёшь, что предательски служишь чародею? — настойчиво спросила Илена, пристально глядя на меня.

— Во-первых, — начала я откровенно сердито, чувствуя, как щёки заливаются краской, — я не безмозглое орудие в чьих-то руках! Я не нахожусь в чьём-либо распоряжении, понятно? Во-вторых, идите вы все, приятель, — я рефлекторно, не сдержавшись, шагнула прямо к массивному мужчине, забыв об осторожности. Мне уже было совершенно всё равно, страшно или нет, что со мной сделают. — Ваши идиотские божества сами решили это провернуть, не я! Не по моей воле! У меня нет абсолютно никаких секретных суперсил, никаких особых способностей! Я ни черта толком не знаю о том, что вообще происходит вокруг! Но знаете, что? Я не служу ни одному из вас, будь вы хоть трижды короли! Насколько я понимаю ситуацию, вы оба — законченные козлы, деспоты, а я просто отчаянно хочу вернуться домой, на Землю!

Моя гневная тирада наконец иссякла, выдохлась. Я с трудом подняла взгляд к расписному потолку, плотно закрыла глаза и тяжело, прерывисто выдохнула, стараясь успокоиться. Всё, теперь я точно умру, причём мучительно. Или, по крайней мере, лишусь почки на память, в лучшем случае.

Неожиданный звук приглушённых, размеренных аплодисментов крайне удивил меня, и я осторожно посмотрела на чародея в чёрной маске, прищурившись. Конечно же, это был именно он, единственный источник этого странного шума — латная перчатка методично стучала по обычной кожаной перчатке. Это совершенно не казалось сарказмом или издёвкой. Самир казался… искренне довольным, даже восхищённым.

— Я полностью согласен с её справедливыми заявлениями, Владыка Каел, — твёрдо сказал Самир и демонстративно непринуждённо облокотился на высокую резную спинку кресла, рядом с которым стоял. — Она всего лишь обычная смертная девушка, не более того. В ней не обитает никакой особой мистической силы, кроме разве что ясности непредвзятого наблюдения, щедро дарованной благословенным отсутствием душевного разложения, которым мы все страдаем. Именно эта редкая черта искренне интересует меня, привлекает внимание. Именно эту уникальную силу свежего взгляда я страстно желаю разумно использовать. Её поразительная искренность невероятно освежает в этом прогнившем мире, где абсолютно все остальные предлагают мне лишь либо унизительный страх, либо приторную лесть. Я твёрдо намерен предоставить ей надёжное убежище как моей почётной гостье, поскольку врата на далёкую Землю ныне наглухо закрыты на неопределённый срок.

Вот и окончательный конец этой призрачной идее о возвращении. Это ощущалось так, будто массивная железная дверь с грохотом захлопнулась прямо перед моей последней отчаянной надеждой на скорое спасение, и я болезненно поморщилась от этого осознания.

Самир задумчиво провёл острыми кончиками когтей своей латной перчатки по причудливо извилистым деревянным лозам на резной рамке кресла, оставляя едва заметные царапины на полированной поверхности.

— Возможно, в грядущие долгие годы она сумеет найти здесь, в этом странном мире, своё истинное место и предназначение. Возможно, она постепенно начнёт считать его своим настоящим домом, — продолжал Самир размеренно, словно обдумывая вслух. — Или же, когда Земля и Нижнемирье снова благополучно сойдутся в очередной раз, она сможет беспрепятственно вернуться в тот привычный ей мир без каких-либо помех. Будь я в бодрствовании именно тогда, когда всё это досадное происшествие произошло с ней, — он сделал выразительную паузу и медленно поднял голову в маске, чтобы в упор посмотреть прямо на Владыку Каела, и его голос стал угрожающе низким, острым и откровенно опасным, — я бы совершенно точно немедленно вернул её на Землю целой и невредимой. В тот же самый миг, не колеблясь.

Владыка Каел наконец сдвинулся с насиженного места, решительно сдвинулся с мёртвой точки, и сделал два тяжёлых, полных скрытой угрозы шага непосредственно к Самиру, его могучие кулаки снова крепко сжались до побелевших костяшек.

— Он настойчиво предупреждает тебя не нести такие откровенные, вопиющие лжи в его присутствии, — холодно сказала Илена, переводя его безмолвные мысли.

Самир в ответ громко, заливисто рассмеялся, взвизгнув так театрально и злодейски, что любой уважающий себя кинозлодей мог бы по праву гордиться таким исполнением.

— Это больше совершенно не твоя прямая обязанность — постоянно судить меня по моей истинной ценности, Владыка Каел, — отчеканил Самир с издёвкой. — Теперь именно ты являешься вероломным нарушителем здесь, преступником против древних законов. Так скажи же мне прямо и честно: что конкретно ты дашь мне взамен за твоё настойчиво продолженное бодрствование, не ввергая при этом наш и без того хрупкий мир обратно в кровопролитную войну? Какую цену ты готов заплатить?

Гневное, угрожающее продвижение Владыки Каела было внезапно резко остановлено этим прямым вопросом. Он застыл на месте, как изваяние, хотя его массивные плечи всё ещё оставались напряжённо подняты к ушам, выдавая внутреннее напряжение. Голос Илены оставался таким же бесстрастно спокойным и ровным, как и всегда, без малейших эмоциональных колебаний.

— Он настойчиво просит тебя говорить максимально прямо и ясно, чародей. Без обычных словесных выкрутасов.

— Хочешь, чтобы я использовал слова покороче и попроще? — откровенно насмехался Самир, явно наслаждаясь моментом. Владыка Каел лишь снова глухо и сердито зарычал в ответ, как загнанный в угол зверь. — Очень хорошо, будь по-твоему. Ты глубоко неправ в своих действиях, мой старый боевой друг. Древние Старейшины непременно осудят тебя как вероломного нарушителя клятвы. Они будут вынуждены встать именно на мою справедливую сторону в неизбежной войне против тебя, которую ты наверняка проиграешь с треском. Позволь напомнить тебе: я мог бы полностью стереть тебя с лица этого мира, не пропустив при этом и мгновения отдыха, без малейших усилий. Так что именно ты дашь мне взамен, чтобы я великодушно позволил тебе это вопиющее вторжение совершенно без серьёзных последствий?

Владыка Каел глубоко и тяжело вздохнул всей грудью, явно принимая нелёгкое решение.

— Он торжественно обещает больше не добиваться активно смерти девушки любыми средствами. Он великодушно позволит ей остаться здесь, в Нижнемирье, под твоей… опекой, — было предельно ясно, что Илена крайне тщательно и дипломатично цензурирует то, что в действительности исходит из разгневанного разума Владыки Каела, подбирая более мягкие формулировки. — Если только он сможет оставаться бдительным и бодрствующим в эти времена.

— Весьма разумно и благоразумно. Прекрасно, — кивнул Самир с видимым удовлетворением. — Мы вполне можем торжественно сказать почтенным Старейшинам, что искренне желаем продуктивно работать вместе, в тесном сотрудничестве, чтобы совместными усилиями разгадать эту загадочную тайну. Да будет долгожданный мир в наше непростое время! — Он снова звонко шлёпнул открытой ладонью по резной спинке кресла, почти комично акцентируя своё невероятно саркастическое заявление, прежде чем выдохнуть следующие слова откровенно сердитым, шипящим полушёпотом. — А теперь немедленно убирайся вон из моего дома. Проваливай, пока я не передумал.

Владыка Каел напоследок тяжело взглянул непосредственно на меня, и его пронзительный взгляд задержался на несколько долгих мгновений, словно пытаясь что-то передать. Что бы он ни пытался сказать или передать мне этим взглядом, послание было для меня безнадёжно потеряно, непонятно. Он резко развернулся всем корпусом и решительно вышел из библиотеки размашистым шагом, а Илена послушно следовала за ним по пятам, как верная тень. Массивная дверь с грохотом захлопнулась за ними, и с её громким щелчком Самир медленно повернул голову в маске, чтобы пристально посмотреть именно на меня. Он плавно двинулся вперёд, явно намереваясь сократить расстояние между нами.

Я инстинктивно подняла руки перед собой, словно для жалкой защиты от неизбежного.

— Прости меня, пожалуйста, прости! — Всепоглощающий страх снова безжалостно заставил моё измученное сердце бешено колотиться в груди, едва не выпрыгивая. Самир тоже был включён в мой гневный эмоциональный выпад, я оскорбила и его. В прошлый раз, когда я позволила себе грубить Самиру без оглядки, всё пошло совсем не так, последствия были ужасными.

Самир тихо, почти нежно рассмеялся, неожиданно быстро схватил меня за оба локтя своими сильными руками, властно притягивая вплотную к себе. Я испуганно взвизгнула и застыла в абсолютном ужасе, не смея пошевелиться.

— Успокойся, моя сладкая девочка, — мягко произнёс он почти ласково. Он медленно поднял свою острую когтистую руку в латной перчатке прямо перед моим побледневшим лицом и легко постучал самым кончиком острого указательного пальца по моему дрожащему подбородку. — И ты откровенно лжёшь мне прямо в лицо. Ты нисколько не сожалеешь о сказанном. Ты произнесла эти яркие слова в редкий момент абсолютной искренности, от чистого сердца.

Я растерянно залепетала что-то бессвязное и тут же замолчала, когда Самир плавно переместил свой острый палец, мягко приложив его к моим приоткрытым губам, недвусмысленно заставляя меня замолчать.

— Я совершенно не зол на тебя, поверь, — заверил он спокойно. — Твой сомнительный выбор подобных ярких, сочных слов был справедливо направлен меж нас обоих поровну. Твой праведный гнев был вполне правомерен и обоснован, и при этом послужил моим собственным насущным нуждам весьма изящно и своевременно. Мне очень, очень понравилось наблюдать со стороны, как ты смело и дерзко разносишь в пух и прах Владыку Каела, даже если, возможно, я тоже оказался случайно включён в твой справедливый гнев и досталось мне тоже.

Я снова предательски дрожала мелкой дрожью. Не могла с этим ничего поделать, особенно когда он находился так пугающе близко ко мне. О, Господи Боже, помоги мне.

— Ты всего лишь смертна, хрупка и уязвима. Я ни за что не причиню тебе серьёзного вреда в реальном мире бодрствования, моя дорогая, можешь не бояться, — заверил Самир убедительно. — Это было бы куда более окончательным и постоянным, чем то изысканное, что я мог бы искусно соткать специально для тебя в глубинах кошмара. Следовательно, это было бы куда менее занимательно и интересно для меня лично. Я имел в виду в точности свои слова, когда торжественно клялся тебе ранее, что ты в полной безопасности здесь, под моей защитой, — Самир позволил своему острому когтистому пальцу медленно, почти ласкающе скользнуть от моих дрожащих губ, плавно поднимаясь по чувствительной линии челюсти.

— И чтобы честно ответить на твоё более раннее справедливое обвинение в мой адрес? — Самир слегка наклонился ближе ко мне, и его голос заметно понизился, стал более интимным. Этот глубокий звук заставил мой живот предательски упасть вниз, словно я сорвалась с высокого обрыва скалы в пропасть. — Что я законченный извращенец? Этого неоспоримого факта я, увы, не могу и не стану отрицать даже под пыткой. Но если ты искренне думаешь, милая моя, что истинная глубина моего развращённого, извращённого разума ограничивается лишь невинным наблюдением за твоим купанием… ты очень, очень глубоко ошибаешься в своих предположениях.

Недвусмысленный намёк буквально стекал с его осторожно подобранных слов, как горячий воск со свечи. Я резко оттолкнулась от него обеими руками и почувствовала, как лицо мгновенно заливается густой краской смущения. Самир, похоже, не был ни капли оскорблён моей реакцией и лишь равнодушно пожал широкими плечами, словно красноречиво говоря: «как знаешь, твой выбор».

Он спокойно отвернулся от меня, уверенно подошёл к большому столу, вытащил тяжёлое резное кресло и грациозно уселся в него перед внушительной грудой пожелтевших бумаг и исписанных заметок.

— Прости великодушно, если мой выбор одежды тебе не вполне подходит по размеру или вкусу, — произнёс он, уже просматривая какие-то документы. — Слуги поспешно собрали всё, что только смогли найти в закромах в столь короткий срок. Арман вполне может достать тебе абсолютно всё, что только пожелаешь, из города уже завтра с утра. Его вкусы и предпочтения куда более современны и актуальны, чем мои устаревшие, — сказал Самир с лёгким, самоироничным смешком над своим собственным нарочитым преуменьшением. — Ах, да. Также у меня есть интересное предложение конкретно для тебя.

«Пожалуйста, только не секс, пожалуйста, только не секс», — лихорадочно молилась я про себя.

— Да? — крайне настороженно спросила я, напрягшись всем телом. — Какое именно?

— Я предлагаю нам с тобой проводить вечера здесь, в библиотеке, вместе. Я буду заниматься своими многочисленными исследованиями и важными делами, а ты будешь помогать мне в меру своих скромных сил. Взамен же я буду максимально честно и подробно отвечать на любые твои вопросы, насколько это будет в моих немалых силах и с максимальной детализацией. Полагаю, ты отчаянно нуждаешься в достоверной информации о происходящем, — предложил Самир вполне деловито.

— Что именно ты имеешь в виду под словом «помогать»? — уточнила я с подозрением, прищурившись.

— Ничего грязного, неприятного или постыдного, уверяю тебя. Убирать мои многочисленные книги на положенные места, помогать аккуратно сортировать и быстро находить нужные предметы, тому подобное. Совершенно обыденно и скучно, честное слово обещаю, — сказал Самир, и казалось, он искренне забавлялся тем, что я сразу предположила нечто совершенно иное, более пикантное.

Самир был безумцем, жестоким чародеем, который методично мучил меня в моих ночных снах, вторгаясь в сознание. Но это едва ли было самой травмирующей и ужасной вещью, случившейся со мной с самого начала этого кошмарного злоключения. Другой реальный вариант развития событий — безвылазно сидеть в своей комнате, совершенно одной и окончательно растерянной, медленно сходя с ума. Обещанные ответы на мучительные вопросы звучали крайне, невероятно заманчиво.

— Ты обещаешь, что не будешь меня пытать? — уточнила я на всякий случай.

— Если только ты сама не пожелаешь того по доброй воле, — ответил он с плохо скрытым весельем.

У этого странного мужчины было поистине порочное, извращённое чувство юмора, и красноречивый взгляд, который я ему выразительно бросила, заставил его искренне рассмеяться. Недолго думая, я быстро взвешивала в уме разумность и безопасность принятия его неожиданного предложения. Но я совершенно не видела другого реального пути отсюда, иного выхода из ситуации.

— Ладно, — выдохнула я наконец. — Я согласна.

— Отлично, просто превосходно! — воскликнул Самир с явным удовлетворением. — Тогда ты совершенно свободна в перемещении по моему обширному дому, как только сочтёшь нужным, в любое время. Сады тоже полностью в твоём распоряжении для прогулок, но настоятельно прошу не заходить дальше установленных границ. Это исключительно для твоей же собственной защиты, искренне уверяю. Многие опасные существа в этом диком мире откровенно жаждут попробовать на вкус нежную человеческую плоть, и для них ты не более чем невероятно редкое, изысканное лакомство, деликатес.

Он внезапно щёлкнул пальцами, явно вспомнив ещё одну важную деталь.

— Еда! Да, точно, совсем забыл. Ты, вероятно, изрядно голодна, прости мою невнимательность. Я, к сожалению, не ем обычную пищу в компании других по вполне очевидным причинам, — он сделал выразительный жест в сторону своей глухой чёрной маски, полностью скрывающей лицо. — Кухни находятся внизу, на нижнем этаже. Кто-нибудь из прислуги обязательно поможет тебе, когда бы ты ни нуждалась в еде или питье.

Самир снова сосредоточенно уселся обратно в своё кресло, взял изящное перо в свою правую, обычную, не-латную руу в перчатке и деловито принялся что-то писать размашистым почерком. Через короткую паузу он поднял на меня взгляд из-под маски.

— Можешь свободно остаться здесь со мной, если искренне хочешь, — слегка поддразнил он с лёгкой усмешкой в голосе. — Но я вежливо попрошу не пялиться на меня так пристально. Это крайне отвлекает от работы и мешает сосредоточиться.

Это был тот самый загадочный мужчина, что жестоко атаковал меня в моих ночных снах, вторгался в разум. Мужчина со взрывным, непредсказуемым характером — и который вовсе не был обычным мужчиной, но настоящим монстром, чудовищем. Безумец, причём по его собственным откровенным словам и признанию. И всё же, вот я здесь стою, почти разочарованная тем фактом, что наш разговор так быстро окончен, что он отпускает меня. Что, чёрт возьми, со мной не так? Почему мне было так невероятно, болезненно любопытно узнать о нём больше? Нет, категорически нет. Оставаться здесь наедине с ним было очень, очень плохой идеей, опасной затеей. Я решительно повернулась к выходу, направляясь к двери.

— Спокойной ночи, Нина, — неожиданно мягко окликнул меня Самир вслед.

Моя рука внезапно замерла на холодной дверной ручке, пальцы сжались. Чего бы я ни ожидала услышать от грозного Самира-чародея, это было совершенно не то. Такая простая человечность оставляла меня крайне неуверенной в своей позиции, в своём понимании ситуации. Как-то было бы гораздо проще и понятнее, если бы он просто грубо напал на меня, проявил жестокость. Моя усталая голова шла кругом, я была окончательно измотана физически и морально, и сон, глубокий сон был сейчас самой простой проблемой для немедленного решения. Долгожданный сон настойчиво звал меня в свои объятия.

— Ты не мог бы любезно остаться вне моих снов сегодня ночью, пожалуйста? — попросила я тихо, не оборачиваясь. — Хотя бы одну ночь.

— Я приложу все возможные усилия, чтобы сдержаться и не вмешиваться, хотя никаких твёрдых обещаний дать не могу, — ответил он с усмешкой в голосе.

Я изо всех сил попыталась не рассмеяться в ответ на его дерзость. Совершенно не хотела поощрять его подобным образом, давать ему такое удовлетворение. И всё же я снова поймала себя на невольной улыбке, несмотря ни на что, от его характерного тона. Определённо пора было уходить отсюда, пока не случилось чего-то ещё более странного. Медленно повернув холодную ручку, я в самый последний момент вспомнила об элементарных манерах, о приличиях.

— Спокойной ночи, Самир, — тихо произнесла я и шагнула за порог, закрывая за собой дверь.

Глава 4

Нина

Самир сдержал своё слово. Впервые за долгое время мой сон был безмятежным и спокойным, без единой тени кошмара, без призраков прошлого, что так часто терзали меня по ночам.

На следующее утро я проснулась, чувствуя во всём теле приятную, ноющую скованность — напоминание о вчерашнем падении с лошади. К моему удивлению, в остальном я чувствовала себя вполне сносно, даже бодро. Осмотревшись в комнате, залитой мягким светом множества лун, я обнаружила гардероб, полный разнообразных нарядов, куда более современных и практичных, чем то вечернее платье, в котором я прибыла сюда. Дверь оказалась незаперта. Я помедлила на пороге, сделав глубокий вдох, пытаясь успокоить внезапно участившееся сердцебиение, и затем решительно шагнула в поместье Самира, готовая исследовать его владения. Странное это было ощущение — быть вольной пленницей, этакой свободно гуляющей птичкой в позолоченной клетке, которая может порхать, куда вздумается, но не может вырваться за пределы прутьев.

Самир мог бы пытать меня, если бы захотел. Он мог бы бросить меня в тёмную, сырую темницу, уморить голодом, предать мучительной казни или совершить нечто ещё более ужасное, нечто такое, о чём я даже думать боялась. Я изо всех сил старалась гнать от себя эти мрачные мысли, не позволять разуму блуждать в лабиринтах тех ужасов, что он мог бы мне причинить, не давать воображению рисовать картины возможных пыток. Вместо этого он предоставил мне роскошные покои, мягкую постель, изысканную пищу и всё необходимое для комфорта и спокойствия.

Дело было не в неблагодарности — его доброта заставляла меня нервничать куда сильнее, чем откровенная угроза.

Поскольку Самир разрешил мне осматривать владения, я решила воспользоваться этим разрешением сполна. Альтернатива — сидеть в комнате, словно перепуганный мышонок, дожидаясь неизвестно чего, — меня совершенно не прельщала. Я проделала это какое-то время после пробуждения, но спустя три часа мне стало невыносимо скучно, и стены начали будто бы давить на меня. Остальная же часть дома Самира скучной не была никоим образом — наоборот, она будоражила воображение. Эти сводящие с ума коридоры, выстроенные в причудливом барочном стиле, заставляли меня то и дело останавливаться и застывать в немом восхищении перед открывающимися взору залами, каждый из которых был прекраснее и страннее предыдущего.

Всё здесь было наполнено странными оптическими иллюзиями, словно архитектор был одержим идеей обмана восприятия. Один из коридоров визуально уходил в бесконечность, создавая ощущение, что он тянется на километры, лишь чтобы внезапно сузиться посередине, обманывая глаз. Зеркала были расставлены таким хитрым образом, что возникало стойкое, почти болезненное ощущение, будто ты ходишь по кругу, возвращаясь в одну и ту же точку снова и снова. Но больше всего мне полюбился зал с зеркальным полом, в котором отражалась сложнейшая роспись на потолке, создавая иллюзию бездонной пропасти над головой и под ногами одновременно. Это было ночное небо, усыпанное лунами и завихрениями звёзд, словно целая вселенная, заключённая в одной комнате. По меньшей мере, десяток лун, каждая — своего цвета и размера, сияла там в безмолвном великолепии.

Подожди.

В Нижнемирье не бывает звёзд.

Странно. Возможно, местные жители заимствуют произведения искусства с Земли, как они это делают с технологиями и… ну, с людьми, что попадают сюда помимо своей воли.

В своих странствиях по дому я встретила нескольких человек, но большинство из них не испытывали ни малейшего желания со мной общаться или хотя бы разговаривать. Они либо были полностью поглощены своими делами, либо не отличались особой дружелюбностью, либо смотрели на меня с нескрываемой опаской, словно я была чем-то опасным и непредсказуемым. Особенно неприветливыми казались слуги без масок — похоже, их статус понимался здесь буквально, как клеймо их положения, — они будто бы боялись даже взглянуть на меня, опасаясь неведомых последствий. У них была своя работа, свои обязанности, а моё загадочное и противоестественное состояние всё ещё остававшегося человеком существа в мире нелюдей вызывало лишь недоумение, страх и, возможно, даже отвращение.

Как ни парадоксально, здесь ненормальной была именно я, а не они.

Когда я нашла кухню и решила сделать себе простой бутерброд с сыром, не утруждая никого лишней работой, работники чуть не попадали с ног, пытаясь одновременно приготовить для меня еду и избежать прямого взгляда в мою сторону, словно я была Медузой Горгоной, способной превратить их в камень одним только взглядом.

Никакие мои уверения, что им не нужно меня обслуживать, что я прекрасно справлюсь сама, не возымели действия. Я всего лишь хотела, чтобы мне показали, где что лежит, где хранятся продукты. В этой битве я потерпела сокрушительное поражение — они настояли на своём. Благодарность тоже, похоже, не произвела на них особого впечатления — они лишь кланялись и поспешно уходили, едва выполнив свои обязанности.

Бродить по дому Самира было занятием одиноким и несколько меланхоличным. Но это было похоже на исследование картинной галереи безумного гения, и это завораживало, притягивало, не отпускало. Мрачная архитектура и асимметричное прочтение классического стиля были одновременно прекрасны и тревожны, вызывали восхищение и трепет. Каждая комната походила на уникальный кошмар, сменявший предыдущий, словно листаешь страницы альбома с картинами художника-сюрреалиста.

Уже ближе к вечеру я нашла дверь, которая показалась мне знакомой, хотя я не могла припомнить, где именно её видела. Многие двери здесь были заперты, их тяжёлые замки не поддавались даже попыткам открыть, но эта — нет. Заглянув внутрь, осторожно приоткрыв массивную створку, я убедилась в своей догадке. Это была библиотека Самира — то самое место, где я уже бывала однажды.

Свет был выключен, в камине не тлело ни единого уголька, лишь холодный пепел лежал на дне. Казалось, здесь никого не было, царила абсолютная тишина. Я медленно переступила порог и внимательно осмотрела комнату в поисках признаков присутствия чернокнижника, прислушиваясь к малейшему звуку. К счастью, Самир отсутствовал, и я могла спокойно вздохнуть.

Я воспользовалась моментом, чтобы пройти вдоль массивного стола и по-настоящему рассмотреть помещение, не испытывая при этом давящего ощущения неминуемой опасности, которое обычно сопровождало его присутствие. Сказать, что оно было величественным, — значит не сказать ничего, не передать и доли того впечатления, что оно производило. Каждый уголок был проработан до мельчайших деталей с такой тщательностью, что дух захватывало. В каждой нише и щели скрывалась какая-нибудь резная фигурка или картина, каждая из которых заслуживала отдельного, внимательного изучения.

За окном в небе сияли четыре луны, их призрачный свет, причудливая смесь серебристых, янтарных и лиловых оттенков, отбрасывал на пол странные, многотонные тени, переплетающиеся между собой. Отблески играли на узорчатом паркете, создавая живой, дышащий узор. Этого было достаточно, чтобы разглядеть сюжет росписи на потолке, и я замерла, запрокинув голову.

Там была изображена великая битва, эпическая и ужасающая. Искажённые тела чудовищ и людей в таком количестве, что поначалу было невозможно разобрать, кто — или что — с кем сражается, кто друг, а кто враг. Я узнала двух персонажей в самой гуще схватки — Самира и Владыку Каела. Огромный меч Каела был занесён для сокрушительного удара, а за его спиной извивался красный дракон, раскрывший пасть в беззвучном рёве. Самира же окружало странное чёрное пламя, пожирающее пространство вокруг, и целая армия разлагающихся мертвецов недвусмысленно повиновалась его командам, двигаясь словно марионетки на невидимых нитях. Очаровательно.

Остальные персонажи были мне незнакомы, но впечатляли не меньше. Существо, похожее на оборотня, который истлел, оставив вместо лица лишь голый череп с пустыми глазницами. Женщина с тёмно-синими волосами, из которых прорастали длинные, эльфийские уши, в платье прекрасных сапфировых оттенков, переливающихся в лунном свете. Другой мужчина, который, не будь на его лице белой маски, смотрелся бы церковным ангелом — с белоснежными крыльями и сияющими платиновыми волосами, спадающими до плеч. И последний — гигантский лиловый паук, чьи множественные глаза горели злобным огнём.

Одна часть фрески была безжалостно выдолблена — значительный участок потолка аккуратно вырубили, оставив неровный шрам на штукатурке, именно там, где должен был находиться седьмой персонаж. Я тихо ахнула, прикрыв рот ладонью. Я вспомнила недостающий гобелен в доме Каела, ту дыру на стене, что так бросалась в глаза. А теперь вот это — ещё одно свидетельство чего-то, что пытались стереть из истории.

— Ты пришла раньше времени.

Я вскрикнула, и звук эхом отразился от высоких стен.

Моё сердце провалилось куда-то в пятки, когда я резко обернулась, едва не споткнувшись о собственные ноги и чуть не упав. Самир возник позади меня словно призрак, и его слова были прошептаны мне прямо в ухо тихим, почти интимным шёпотом. Он заливисто, по-волчьи хохотал, глядя на мой испуг, явно наслаждаясь произведённым эффектом.

— Не делай так! — выдохнула я, пытаясь отдышаться.

— А почему бы и нет? За этим было ужасно интересно наблюдать, — произнёс он с нескрываемым весельем, и в его голосе слышались нотки искреннего удовольствия.

— Ты меня доведешь до инфаркта! — Я отступила на шаг, прижимая руку к груди, пытаясь унять бешеный стук сердца, что грозил выпрыгнуть из рёбер.

— О, этого мы допустить не можем, — произнёс Самир с деланной серьёзностью. Он поднял руку и щёлкнул пальцами. Свет в зале вспыхнул, заливая пространство ровным, тёплым сиянием, а краем глаза я заметила, как в камине сам собой возгорелся огонь, весело затрещав поленьями. Я осознала, что на нём не было чёрной кожаной перчатки — он снял её. Неудивительно, что его кожа оказалась такой бледной, почти фарфоровой. На тыльной стороне ладони ярко выделялась чёрная окружность со странными знаками, словно сошедшими со страниц оккультной книги, пульсирующая слабым свечением. — Я ожидал тебя ближе к вечеру, когда солнце уже клонится к закату, — с лёгким любопытством произнёс он, изучая меня взглядом.

— Я просто зашла сюда, — призналась я, пожав плечами. — Дверь была открыта.

— Ах, какая досада, — протянул он с преувеличенным разочарованием. — А я-то думал, ты по мне соскучилась, не могла дождаться нашей встречи.

Самир сделал шаг ко мне, сокращая дистанцию между нами. Я инстинктивно отступила, чувствуя, как напряглись мышцы.

— Ты боишься меня, — констатировал он, и в его голосе по-прежнему звучала потеха, словно моя реакция его забавляла. Он шагнул вперёд, и я снова отпрянула, словно мы танцевали какой-то странный, тревожный танец.

— Конечно, я тебя боюсь, — выдохнула я.

— Но ты боишься меня иначе, чем остальных, — заметил он задумчиво. — Я вижу, ты испытываешь к Каелу больше презрения, нежели страха. Он мог бы убить тебя так же легко, как и я, одним взмахом руки. Более того, он прямо угрожал твоей жизни, обещал расправу, а я — нет. В чём же разница между нами, помимо очевидной степени интеллекта, которая и приводит к подобному положению вещей?

Он снова приблизился, и я снова отступила, чувствуя, как учащается дыхание.

В его словах была логика, и я не могла с этим поспорить. Мне потребовалась секунда, чтобы найти причину, помимо того, что Самир был жутковат и непредсказуем.

— Ты — садист, — наконец выдала я. — Не думаю, что он таков. Он просто жесток, но не получает удовольствия от чужих страданий.

— Весьма справедливое наблюдение, — одобрительно кивнул Самир. — Так ты боишься боли, но не смерти?

Он двигался вперёд, а я пятясь отступала, как загнанная дичь. Его движения были медленными и выверенными, словно хищник, загоняющий жертву в угол. Казалось, он получал удовольствие от самого процесса моего бегства, наслаждался каждым мгновением. Самир был хищником, как и всё остальное в этом мире, и я была добычей.

— Ну что? — настаивал он. — Отвечай.

Боюсь ли я смерти? Я никогда об этом серьёзно не задумывалась, никогда не заглядывала в эту бездну.

— Чтобы не было недопониманий, я, конечно, не хочу умирать, — медленно проговорила я. — Это было бы неприятно.

— Принято к сведению, — кивнул он. — Но боишься ли ты её? Саму смерть как явление?

— Все умирают, — пожала я плечами, стараясь говорить спокойно. — По крайней мере… там, откуда я родом. Это естественный процесс.

Самир рассмеялся, и звук получился неожиданно искренним.

— Снова справедливое замечание.

Я отступила к спинке массивного кресла и издала короткий испуганный взвизг, когда поняла, что мне некуда деваться. В ответ он сделал ещё один шаг вперёд, закрывая последнее пространство. Он прижал меня к деревянной поверхности, уперев руки по обе стороны от меня, словно заперев в клетке из собственного тела.

Я застыла, не в силах вырваться. Я не могла проскользнуть под его рукой, на это у меня не хватало смелости. Моё лицо снова запылало жаром, и я поняла, что ужасно краснею, чувствуя, как разливается румянец по щекам. Но с какой, чёрт возьми, стати? Почему моё тело так реагировало?

— Я видел в бесчисленных душах разницу между желанием жить и страхом смерти, — произнёс он задумчиво, изучая моё лицо. — Часто одно ошибочно принимают за другое, путают эти понятия. И лишь когда одно из них отсекают, подобно лишней ветви, второе предстаёт в своём истинном, уникальном виде. В тебе же я не вижу страха смерти. Почему? Что сделало тебя такой?

Его голос был низким, и по-прежнему напоминал нож, завёрнутый в бархат — опасный, но манящий.

Паника и ужас — эмоции нестабильные, я это знала по опыту. Со временем они истощаются и сходят на нет, выгорая дотла. То, что остаётся после них, — это странное, нервное предвкушение, смесь любопытства и тревоги. Меня оно совершенно сбивало с толку, не давало сосредоточиться, ничего не скажешь. Я молчала, пытаясь собраться с мыслями, и лишь когда он едва заметно склонил голову, приблизив маску к моему лицу, я вспомнила, что он задал вопрос и ждёт ответа.

— Я работаю со смертью, — наконец выдавила я. — Постоянно. Каждый день. Полагаю, я просто… смирилась с этой идеей. Всегда была смирена с ней, с самого начала своей карьеры.

Мой голос прозвучал тише и слабее, чем мне бы хотелось, почти шёпотом.

— И чем же ты занимаешься? — поинтересовался Самир, наклонив голову. — Какая работа заставляет человека так близко соприкасаться со смертью?

— Я судмедэксперт-лаборант, — ответила я.

Я нашла недолгое укрытие в привычности рассказа о своей работе, даже если теперь это осталось в безвозвратном прошлом, в той жизни, что была до Нижнемирья.

— Это значит, я…

— Мне известно, — перебил он меня. — Как чудесно! Неудивительно, что ты стойко переносишь все ужасы, свидетелем которых стала здесь. Уверен, способы, которыми вы, смертные, умудряетесь калечить друг друга, стали куда более изощрёнными с тех пор, как я в последний раз ступал по Земле.

Странный комплимент, если это вообще можно было назвать комплиментом, но ладно, я его принимаю.

— И когда это было, если не секрет? — спросила я, надеясь перевести разговор в более безопасное русло. — Когда ты в последний раз был на Земле?

— В год 1812 от Рождества Христова я последний раз пробуждался, и наши миры совпали, — ответил он просто, словно говорил о чём-то обыденном. — Это было интересное время. Много разрушений, много смертей.

— О, — было всё, что я смогла выдавить в ответ, осознавая масштаб его возраста.

Воцарилась краткая пауза, тяжёлая и напряжённая.

— Не мог бы ты отступить немного, пожалуйста? — попросила я наконец, набравшись смелости. — Мне… неудобно так.

— Полагаю, мне бы этого не хотелось, — ответил он с дьявольской, но игривой ноткой в голосе. — Если только у тебя нет на то веской причины. Предупреждаю, на сей раз отговорка о моей дурной воспитанности не пройдёт. Придётся постараться лучше.

— Я… э-э… — Я не ожидала отказа, растерялась. Он бросал мне вызов, точно так же, как и во сне тогда. — Это неудобно?

— Ты уклоняешься от истинной причины, по которой желаешь, чтобы я отступил, — заметил он с усмешкой. — Нет. Попробуй снова. Будь честна.

— Когда ты так близко, это заставляет меня нервничать, — призналась я, сжав кулаки.

— Из-за чего именно ты нервничаешь? — не отставал он. — Конкретнее.

— Что ты можешь что-то сделать, — выдохнула я.

— Лучше, — одобрительно кивнул Самир. — Куда честнее, хоть и не слишком точно. Но это уже прогресс.

Самир тихо усмехнулся, и звук получился низким, почти интимным. На нём по-прежнему была металлическая перчатка на одной руке. Я знала это, потому что он поднял её и поднёс остриё своего когтя-пальца к моему подбородку, заставив меня запрокинуть голову назад. Мне пришлось подчиниться движению, иначе он бы вонзил его в мою кожу, проколов её. Я боялась даже сглотнуть, чувствуя холодный металл у горла.

— Полагаю, твоё определение «что-то» охватывает множество категорий, целый спектр возможностей, и я должен упрекнуть тебя за слабую политическую увёртливость, — произнёс он с усмешкой. — Но я разрешу это, ибо не оговорил обратного. Считай это моей снисходительностью.

Он резко сменил тему, и его тон стал лёгким и непринуждённым, словно мы вели светскую беседу за чаем, даже несмотря на то, что я почти встала на цыпочки от его когтя у меня под подбородком.

— Хорошо ли ты провела день? — спросил он почти заботливо. — Не скучала ли? Не было ли тебе одиноко?

Я не могла вымолвить и слова, горло перехватило от страха, и он, вероятно, это прекрасно понимал и наслаждался этим. Используя самое минимальное давление, он развернул меня от кресла и начал плавно вести назад, словно мы танцевали.

— Мне доставило удовольствие наблюдать за тобой сегодня, — признался он. — Должен признаться, я не слишком преуспел в своих прочих начинаниях, исследованиях. Наблюдать за тем, как ты впервые открываешь для себя мой мир, как изучаешь его, было соблазном, которому я не в силах был противостоять. Ты очень выразительна.

Я снова пискнула, когда он прижал меня к стене, развернув резким движением. Самир встал прямо передо мной, почти вплотную, и лишь тогда, когда все пути к отступлению были отрезаны, он убрал коготь от моего подбородка. Он положил свою металлическую ладонь на основание моей шеи, словно ошейник. Самир не давил и не сжимал, во всяком случае, пока. Его когти лишь слегка касались кожи по бокам, оставляя едва ощутимые следы.

— Скажи мне, дорогая, что ты думаешь о моём доме? — спросил он мягко, почти нежно. — Мне интересно твоё мнение.

Я беспомощно залепетала, вжимаясь в стену ладонями, словно пытаясь провалиться сквозь неё. От нахлынувшего страха я поначалу не могла вымолвить и слова, язык не слушался. Самир, казалось, был счастлив подождать, терпеливо изучая моё лицо.

Наконец, я сглотнула ком в горле и сумела выдавить ответ.

— Он прекрасен, — прошептала я. — Но ужасающ. Одновременно.

Такова была правда, чистая и простая.

— Продолжай, — велел он. — Это ещё не всё. Расскажи мне больше.

— Как будто бродишь по кошмару наяву, — медленно проговорила я, подбирая слова. — Часть вещей я не в силах осмыслить. Это просто… головокружительно от всех этих деталей, от этого обилия красоты и ужаса.

Самир поднял свою неприкрытую перчаткой руку и нежно провёл кончиками пальцев по моей щеке, словно изучая текстуру кожи. Я дёрнулась рефлекторно, но это его нисколько не остановило и, похоже, даже не обидело. Его прикосновение не было грубым или мозолистым, как у Каела, натруженными руками воина, но и не хилым или слабым. Его кожа была тёплой, почти горячей, и он медленно погрузил пальцы в мои волосы, перебирая пряди. Я с утра кое-как привела себя в человеческий вид, и мои волосы сегодня решили быть кудрявее обычного, вьясь непослушными локонами.

Самир обвил прядку моих светлых волос вокруг своего пальца, лениво закручивая её, наблюдая, как она ложится витком, а затем отпустил, позволяя ей соскользнуть.

— Я рад, что ты так считаешь, — наконец произнёс он в раздумчивой манере, словно мой ответ действительно что-то для него значил.

Его рука вновь вернулась к моей щеке, на этот раз прильнув ладонью к моей челюсти, а подушечка большого пальца принялась скользить по моей коже медленными, гипнотизирующими движениями. Я повернула голову, пытаясь избежать прикосновения, но это его не остановило — он просто последовал за движением.

Мне хотелось попросить его перестать трогать меня, отойти, дать мне пространство. Но моё сердце по-прежнему застряло в горле, не давая возможности произнести слова, сдавливая дыхание. Пульс бешено стучал в висках, в запястьях, в горле, и я была уверена, что он чувствует его под своей ладонью, ощущает этот безумный ритм.

В воздухе вновь витал запах старых книг и кожи, словно в столетней библиотеке, что хранит тайны веков. Он был густым, опьяняющим, окутывающим, и смесь близости Самира с его прикосновениями заставляла моё лицо пылать жаром. Даже стиснув зубы изо всех сил, чтобы не издать испуганного всхлипа, я не могла сдержать румянца, что разливался по щекам и шее.

— Что ты хочешь от меня?.. — наконец выдохнула я, и мой голос был чуть слышен, едва различим. — Зачем всё это?

Самир усмехнулся, и его ответ прозвучал низким гулом в груди, вибрацией, что я почти физически ощутила.

— О, моя дорогая, какой же это глупый вопрос, — произнёс он с нескрываемым весельем.

— Почему? — не отставала я. — Почему глупый?

— Тебе не понравится мой ответ, — предупредил Самир, и в его голосе прозвучала какая-то тёмная нотка.

В животе у меня поднялась волна ужаса, холодная и тяжёлая, и странный, мучительный страх скрутил меня, пока я гадала, что же он собирается сделать, какие ужасы может совершить. Самир рассмеялся, глядя на моё выражение лица, явно наслаждаясь моим испугом, и закончил свою мысль:

— От тебя я получу всё.

Я побелела, чувствуя, как кровь отливает от лица. Его ответ оказался хуже, чего бы я ни ожидала, даже с его предупреждением, даже с учётом того, что он меня предостерёг. Самир цыкнул языком, видя мою реакцию, моё побледневшее лицо, и я почувствовала, как он сместился. Его локоть упёрся в стену рядом с моей головой, когда он наклонился ещё ближе, нависая надо мной. Его рука в перчатке скользнула вверх от горла, чтобы прикоснуться к моей щеке и развернуть мою голову к себе, заставляя смотреть прямо на маску. Металл был холодным, в отличие от тепла его другой руки мгновением ранее — контраст был разительным.

— Ты неправильно поняла меня, дорогая, — произнёс он, и в его голосе появились утешающие нотки. — Я не тот примитивный насильник, что Каел. Я не животное, что действует лишь инстинктами. Ты возбудила моё любопытство своей загадкой. Мой интерес к тебе отнюдь не ограничивается теми удовольствиями, что может предложить плоть, хотя и они имеют свою прелесть. Хотя…

Он многозначительно умолк, давая мне время осознать сказанное. Его голос стал тише, почти шёпотом, когда он склонился к моему уху. Длинные, тёмные пряди его волос коснулись моего лица, заставив меня содрогнуться от неожиданности.

Я бы не стала касаться этого комментария и десятиметровой палкой, предпочитая вообще игнорировать эту тему, поэтому просто обошла эту тему стороной.

— Я не знаю, почему ваши Древние отвергли меня, — начала я, умоляя Самира пересмотреть причины его интереса, найти другое объяснение, — и…

Но он снова отрицающе повёл головой, и маска оказалась опасно близко к моей щеке, почти касаясь кожи.

— Хотя это и очаровательная загадка, которую предстоит разгадать, восхитительная головоломка, не поэтому ты меня интересуешь, дорогая моя…

К этому моменту я, наверное, была восьми разных оттенков малинового, от бледно-розового до почти пурпурного.

— Я ещё не постиг всей твоей глубины, всех твоих тайн, — продолжил он задумчиво. — Пока мы будем это выяснять, знай — я не жалкий громила. Я не стану принуждать тебя силой или шантажировать, чтобы заставить совершить что-либо против твоей воли. Это было бы слишком… грубо.

— Спасибо, — выдохнула я с облегчением.

— Я буду испытывать твои пределы, проверять, где они проходят, — предупредил он, и голос стал жёстче. — Я буду искушать тебя и обманывать, манипулировать и провоцировать. Я буду с тобой играть, как кошка с мышью. Боюсь, я очень люблю игры, особенно те, где ставки высоки.

Его голос был подобен лезвию бритвы — острый и опасный, способный резать одним только звучанием.

— Но ты всегда можешь отказать мне, — добавил он. — Таково моё обещание тебе. Мой обет, который я не нарушу.

И вдруг, словно в мозгу у него щёлкнул выключатель, резко изменив настроение. Он резко отступил от меня, давая пространство. Тёмная, чувственная аура, что исходила от него, растворилась, словно её и не было. Самир коротко рассмеялся, снова заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

— Что ж, приступим к работе? — спросил он деловито, словно ничего не произошло.

— Ч-что?.. — растерянно переспросила я.

Самир повернулся ко мне спиной и направился к дальнему концу стола, оставив меня стоять у стены, как дуру, всю дрожащую и растерянную, не понимающую, что только что произошло. Он отодвинул стул, уселся и начал листать книгу, перебирая записи, словно пытаясь вспомнить, на чём остановился в своих исследованиях.

— Можешь начать с того, что вернёшь книги с того края стола на их законные места на полках, — распорядился он, не поднимая головы. — Они уже давно ждут своего часа.

И словно меня и не существовало больше в этой комнате, Самир погрузился в свою работу, весь уйдя в изучение того, над чем корпел, полностью сосредоточившись. Я так и осталась стоять у стены, чувствуя себя так, будто мимо меня на полной скорости пронёсся поезд, оставив меня одну на перроне с разинутым ртом и взъерошенными волосами.

Пока страх и адреналин постепенно остывали, отступая, а узлом затянувшийся живот понемногу расслаблялся, я вспомнила слова Самира, сказанные прошлой ночью во сне. Он просил меня помочь ему с исследованиями в обмен на ответы на мои вопросы, на информацию о том, как вернуться домой.

Выпустив долгий выдох, которого сама не осознавала, что задерживала, я стала перебирать варианты. Могла просто выйти и вернуться в свою комнату, запереться там и не выходить. Могла схватить книги и начать швырять ими в его голову, вымещая всё напряжение. Могла опуститься на пол и рыдать от бессилия и страха. Или же могла просто… начать расставлять книги, как он и просил.

Прямо сейчас не было причин для гнева, если подумать трезво. Если подумать здраво и рационально. Преследовать меня по комнате, вероятно, не считалось здесь чем-то из ряда вон выходящим, это могло быть нормой. Он не причинил мне боли, ни одной царапины. Не угрожал напрямую расправой или пытками. Всё, что он сделал, — это вторгся в моё личное пространство и немного попугал. Самир не требовал, чтобы я работала на него как рабыня; он предложил честную сделку, взаимовыгодное соглашение. Моя помощь в обмен на его знания — справедливый обмен.

Я прекрасно понимала, что Самир мог бы заставить меня стоять на коленях и лизать его ботинки — или что-то ещё, куда более унизительное, — будь у него такое желание. Как бы ни хотелось мне считать себя сильной и независимой, у меня не оставалось сомнений: если он нажмёт как следует, найдёт нужные точки, я сломаюсь. Сломался бы кто угодно на моём месте. В этом мужчине не было и тени застенчивости или сомнений, и я была уверена, что за его долгую жизнь, что длилась столетия, у него накопился изрядный опыт в причинении боли людям и не только.

Могло быть и хуже, — напомнила я себе строго. — Намного хуже.

Меньше двух дней назад я сидела в тюремной камере у мужчины, который всё ещё жаждал моей смерти, планировал её. Этот же был интенсивным и приставал ко мне, пугал и провоцировал, но вежливо просил расставить книги в обмен на информацию. Не ной, идиотка, сказала я себе. Соберись.

Наконец, я отлипла от стены и направилась к стопке книг в конце массивного стола, стараясь не смотреть на Самира. Я принялась перелистывать их и обнаружила, что большинство из них написаны не на русском языке, что усложняло задачу. Французский, латынь, немецкий, какие-то символы, что я вообще не могла опознать — о боже, расставлять книги на кириллице и, скажем, на иврите будет ещё тем испытанием, целым приключением.

— Как у тебя организованы полки? — тихо спросила я, боясь его потревожить в работе. — По какому принципу?

Мой вопрос, похоже, не вызвал у него раздражения, и он ответил ровным, спокойным тоном, не отрываясь от чтения:

— В алфавитном порядке по фамилии автора, затем по названию. Стандартная система. Ничего сложного.

Простой вопрос — простой ответ. Понятно и логично.

И я принялась за работу, решив не усложнять ситуацию. В первый час мне удалось водворить на место лишь две книги, пока я пыталась освоиться среди безумно высоких и замысловатых книжных шкафов, что тянулись до самого потолка. По ходу дела я с любопытством пролистывала книги, не в силах удержаться. Многие были о магии — заклинаниях, ритуалах, теориях энергии. Древние оккультные науки, история Земли, трактаты о природе души и тому подобное. Многие темы или авторы, как я подозревала, были нечеловеческой природы — имена звучали странно, неземно.

Конечно, у них была своя литература и своя письменность, своя культура. Мне следовало перестать думать о Нижнемирье как о мире-фантоме, призрачной копии реальности. Местные жители имели свою собственную культуру, развивавшуюся тысячелетиями. У этих людей был свой уклад жизни, свои традиции и обычаи. У них, вероятно, была своя музыка, искусство, театр, литература, они представляли собой полноценное общество со своей историей.

Это подтвердилось, когда я наткнулась на «Историю Нижнемирья» в десяти толстых томах, каждый из которых был размером с хороший кирпич. Я отложила свою стопку книг и вытащила первый том, тяжёлый и пахнущий старой бумагой. Он был написан на смеси языков, перескакивая с русского на другие варианты по мере необходимости, что делало чтение довольно затруднительным.

— Кайден, автор, хоть и методичен, но невыразимо скучен, — донёсся до меня голос Самира из-за спины, заставив вздрогнуть. Он не сдвинулся с места за столом и даже не поднял головы от своих бумаг. — Не рекомендую его труды, если только ты не наслаждаешься изложением истории в стиле инструкции по сборке кухонного комбайна. Крайне утомительное чтение.

Я фыркнула от его насмешливого комментария, не удержавшись от улыбки, закрыла книгу и поставила её обратно на полку.

— Всё равно я не могу прочитать и половины текста, — призналась я. — Почему она так написана? На разных языках вперемешку?

— Мы говорим на всех языках Земли, что когда-либо существовали, живых и мёртвых, и на многих своих собственных, — пояснил он, перелистывая страницу. — Некоторые языки лучше подходят для определённых целей, чем другие. Они точнее передают смысл. Поверь, из немецкого получается отвратительная поэзия, но он великолепен для технических описаний.

Его колкость заставила меня улыбнуться вопреки себе, несмотря на всё недавнее напряжение.

— А я думала, ваш язык — это все эти… закорючки? — спросила я, показывая рукой на символы на его ладони.

Я не знала, как сказать это, не звуча оскорбительно.

— Эти «закорючки», — повторил он моё выражение с оттенком юмора в голосе, — являются письменностью Древних. Никто, даже я, не может их прочесть полностью и понять истинный смысл. Эти знания были утрачены много веков назад, потеряны в глубине времён. И всё же они остаются источником нашей силы, фундаментом нашей магии. Лишь методом тыка, словно детскими кубиками, которые нужно подобрать по форме, мы находим комбинации, что воплощают нашу волю в жизнь, превращают желаемое в действительное.

Значки были источником их магии — вот оно что. Хм. Это объясняло знаки душ и отметину на его руке, тот странный символ.

— Так что, чем больше закорючек у человека, — медленно проговорила я, обдумывая, — тем большей магией он может пользоваться? И та, что на вашем лице, уникальна для каждого, но вы можете иметь и другие знаки?

— Именно так, — подтвердил Самир, и я услышала в его голосе одобрение. — Ты быстро схватываешь. Каждый знак на лице уникален и даётся при рождении или обращении. Он определяет, кто ты есть, твою сущность. Остальные же можно… приобрести различными способами. Некоторые через ритуалы, некоторые через жертвы, некоторые — через простую удачу или случайность.

Я кивнула, усваивая информацию, и вернулась к расстановке книг, обдумывая услышанное. С каждой минутой работы я понемногу расслаблялась, привыкая к его присутствию. Библиотека была тихой и спокойной, лишь изредка нарушаемой шорохом переворачиваемых страниц или моими шагами по паркету. Странным образом, это было даже… уютно, несмотря на всё произошедшее.

Может быть, я действительно смогу здесь работать. Может быть, это не будет так ужасно, как я думала. Во всяком случае, пока Самир занят своими исследованиями и не обращает на меня внимания, всё было вполне терпимо.

Я взяла следующую книгу и принялась искать её место на полке, погружаясь в монотонный, но успокаивающий ритм работы.

Он рассмеялся, качая головой, явно позабавившись моим легкомысленным обращением с тем, что, вероятно, было для них священной темой. Вторым вариантом развития событий могла стать его ярость на моё непочтительное отношение, так что я была безмерно рада, что он развеселился, а не разгневался.

— Да, моя дорогая, — отозвался он с мягкой усмешкой. — Именно так. Самые слабые из нас имеют лишь знак души и больше ничего. Сильные же обладают множеством других отметин, свидетельствующих об их могуществе.

— У Каела их… много, — вспомнила я красные узоры, сплошным ковром покрывавшие тело мужчины, словно кровавая вязь, выжженная на коже.

— Он — Владыка, — произнёс Самир после небольшой паузы. — Идиот, но Владыка. — Он сделал ещё одну паузу, более долгую, а затем спросил с тёмной, почти угрожающей ноткой, пробравшей меня до костей: — Откуда тебе это известно?

Я не думала, что Самир разозлился на меня, но не была до конца уверена в этом. Его голос звучал слишком ровно, слишком холодно.

— Меня заставили присутствовать на его кровавом турнире, — объяснила я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее. — А потом меня притащили на его, ну, послесоревновательную вечеринку. Он предложил мне переспать с ним.

— И? — В этом одном коротком слове звучало столько ненависти, столько едва сдерживаемой ярости, что я невольно повернулась к нему всем телом. Самир не поднял головы от бумаг, но перестал писать. Его рука замерла над пергаментом, словно застыв в воздухе.

— Я сказала «нет», Самир, — ответила я твёрдо, чувствуя укол оскорбления от того, что он мог подумать, будто я согласилась на подобное предложение.

Плечи Самира слегка расслабились, напряжение понемногу отступило.

— Тогда откуда тебе известно, сколькими отметинами обладает сей мужчина? — спросил он чуть мягче, но всё ещё настороженно.

Я не смогла сдержать смех.

— Его предложение было… э-э… в полный рост. Он не счёл нужным прикрываться.

Самир тяжело вздохнул и наклонился вперёд, прижав ладонь ко лбу своей маски, словно пытаясь унять головную боль. Даже если он и не знал точного значения моей фразы, я была уверена, что он прекрасно догадался о смысле. Когда он заговорил вновь, в его голосе явственно звучало раздражение, граничащее с изумлением.

— Он втащил тебя, перепуганную смертную девчонку, на одну из своих развратных вечеринок и выставил себя напоказ, словно отборный кусок мяса на рынке?

— Ага, — кивнула я. — А когда я отказала, он великодушно указал, что убьёт меня утром, так что мне стоит насладиться последней ночью в жизни. Он был искренне шокирован, что я всё равно сказала «нет».

Самир простонал, и в этом звуке слышалось столько досады.

— Неудивительно, что ты сбежала. Как я и говорил… он Владыка, и идиот. Причём второе определение подходит ему куда лучше первого.

Я рассмеялась, улыбаясь вопреки себе, радуясь его странному сочувствию к поступку Каела. Разговор естественным образом угас, словно исчерпав себя, и я вернулась к своему заданию, снова погрузившись в мир книжных корешков и незнакомых письмён. Спустя ещё минут двадцать монотонной работы я сделала паузу, собираясь с духом. Наконец-то я набралась смелости задать потенциально щекотливый вопрос, который терзал меня с самого начала нашего разговора.

— Можно тебя отвлечь? — осторожно спросила я.

— Да, конечно, — отозвался Самир, не поднимая головы от работы.

— С моими друзьями всё в порядке?

— Их зовут Гриша, Суён и Максим, верно? — уточнил он, наконец оторвавшись от бумаг.

— Да.

— Максим Пал в Дом Лун к Элисаре и её компании. С ним всё хорошо. Привыкает к новой жизни, но жив-здоров. Суён, кажется, уже вполне адаптировалась к своей новой жизни среди воинов у Каела в его доме.

В его словах прозвучало тяжёлое намёк, подтекст которого я старательно старалась не визуализировать в своём воображении.

— А ты сама видела, как хорошо Максим принял свой новый мир с Торнеусом и прочими учёными.

Я помолчала, собираясь с мыслями, прежде чем задать вопрос, ответ на который боялась услышать больше всего.

— А как же Агна?

— Она жива, — ответил Самир спокойно. — Вынесение её приговора теперь лежит на мне, поскольку я правлю как Владыка в отсутствие Каела. — Он откинулся на спинку массивного кресла. — Я не стану отнимать её жизнь.

Это было небольшим облегчением, временной передышкой, пока я не вспомнила слова самой Агны, произнесённые ею когда-то давно. Каел убивает; Самир пытает.

— Не вини её за случившееся, — попросила я, стараясь говорить твёрдо. — Она попыталась сбежать только потому, что это сделала я. Она просто помогала мне, не более того.

— Это по-прежнему тяжкое преступление, караемое нашими законами, даже если не считать её первоначального обвинения в покушении на убийство, — напомнил Самир беспристрастным тоном.

— Тогда раздели её судьбу со мной, — выпалила я, чувствуя, как отчаяние придаёт мне смелости. — Я не позволю ей одной страдать за мою дурацкую идею.

Самир ловко крутанул перо между пальцами, словно обдумывая мои слова.

— Ты не переживёшь и половины срока, уготованного твоей подружке, моя дорогая.

Я закрыла глаза, стараясь не думать о конкретике, о том, что именно могло ожидать Агну.

— Пожалуйста, я… — Я замолчала, сама не зная толком, о чём собиралась просить. У меня не было ничего для торга. Нечего было предложить взамен. Я была пустым местом в их мире.

— Я приму твою просьбу о помиловании к сведению, — произнёс он, и в его голосе прозвучала холодность. Нет, не совсем холодность, скорее просто… отстранённая деловитость. Слова Владыки, вершащего закон и поддерживающего порядок. У Самира был целый мир, который он должен был контролировать и защищать. Я никогда прежде не говорила с кем-то, кто даже мысленно обладал бы такой огромной властью, не говоря уже о том, кто действительно ею располагал и использовал её ежедневно.

— Спасибо, — было всё, что я смогла выдавить из себя на это. Самир прекратил вертеть перо между пальцами и вернулся к работе, снова погрузившись в изучение своих бумаг.

По крайней мере, с Максимом было всё в порядке, хоть я и не до конца понимала, что Самир имел в виду под фразой «привыкает, но жив-здоров». Я выспрошу у него подробности позже, когда представится более подходящий момент. Не хотелось испытывать судьбу и злоупотреблять его терпением прямо сейчас. Я вернулась к расстановке книг, пытаясь отвлечься от тревожных мыслей.

Спустя некоторое время кропотливой работы я начала понимать систему организации библиотеки, и это оставило меня с одной книгой на иврите и одной, написанной на латинице. Я не знала, что это был за язык. К счастью, для книги на иврите на полке нашлась подходящая пустая ячейка между другими томами на том же языке. Найдя раздел с латиницей, я стала тщательно подбирать место для последней книги, старательно сверяя формы букв с уже стоящими на полках томами. Я использовала существующий порядок на полках — предполагая, что он верен и логичен, — чтобы сузить круг возможных вариантов.

В итоге у меня осталось два варианта размещения. Я стояла, уставившись на две пустые ячейки, расположенные достаточно близко друг к другу, и прекрасно понимала, что понятия не имею, какая из них правильная. Я не хотела спрашивать у Самира. Я так старалась самостоятельно решить эту головоломку, и это была последняя книга из всей кучи. Мне казалось, что на кону стоит моя гордость, последние крохи моего достоинства.

Шанс пятьдесят на пятьдесят. Обычная русская рулетка. Я взяла книгу обеими руками и решительно направилась, чтобы вставить её в правую из двух щелей.

— Вторая, — раздался спокойный голос Самира.

Мне не следовало смеяться над его своевременным вмешательством или над тем фактом, что Самир явно наблюдал за моими попытками решить эту задачу последние несколько минут в полной тишине, не предлагая помощи до самого последнего момента, но я всё равно рассмеялась, не сдержавшись.

— Спасибо, — произнесла я скорее с лёгким сарказмом и послушно вставила книгу в левую щель, вторую по счёту.

— Как только ты поняла, что это обычная угадайка, ты могла бы просто спросить меня, — Самир мягко пожурил меня за моё упрямство, но в его голосе слышалась усмешка.

Я пожала плечами, признавая своё поражение. Он был совершенно прав, так что я великодушно позволила ему эту маленькую победу.

— Это была загадка. Я люблю разгадывать загадки самостоятельно.

— Подойди сюда, — после небольшой паузы сказал Самир негромко. Я замерла на месте, словно вкопанная, и, видя моё внезапное напряжение, всю мою скованность, он тяжело вздохнул. — В грядущее время я буду просить тебя о многом, что покажется тебе страшным или крайне нежелательным. Умоляю, воспринимай такие простые мои просьбы, как эта, со снисхождением и без лишних опасений.

Не желая спорить с тем очевидным фактом, что его тактика указания на возможность куда худших просьб в будущем не была самым лучшим аргументом для успокоения, я всё же подошла к нему, пересилив внутреннее сопротивление. Самир протянул мне свою неприкрытую перчаткой руку ладонью вверх, и я смущённо моргнула, не понимая, чего он хочет.

— Дай мне свою руку, глупое создание, — произнёс он с лёгким раздражением.

— Зачем? — осторожно спросила я, не двигаясь с места.

Он откинул голову на высокую спинку массивного кресла и снова вздохнул, на этот раз с явной досадой.

— С тобой невозможно, просто невозможно. Я не собираюсь отламывать тебе пальцы по одному. — Он произнёс это с видом человека, имеющего дело с упрямым ребёнком, который категорически сомневается в природе своих хлопьев для завтрака и подозревает в них яд.

— Ты уверен в этом? — спросила я, пытаясь найти хоть какую-то нотку юмора в ситуации.

— В основном уверен, — невозмутимо ответил Самир на моё колкое замечание.

Я недоверчиво прищурилась, оценивая его, прежде чем нерешительно положить свою руку в его протянутую ладонь. Я не имела ни малейшего понятия, что он задумал, какова его истинная цель. Но что бы ни населяло мой мысленный список возможных вариантов его действий, то, что он выбрал в итоге, в нём определённо отсутствовало.

Осторожно, почти нежно он притянул меня ближе к краю своего роскошного кресла. Но, похоже, это было не его единственной целью, поскольку он медленно, почти ласково переплёл свои длинные пальцы с моими. Он лениво поигрывал моей рукой, задумчиво изучая переплетение наших пальцев, пока его коготь-палец мерно отстукивал неспешный такт по лежащему перед ним пергаменту.

— Моя работа — это попытка возродить наше утраченное понимание этих древних глифов, — начал он объяснять спокойным, почти профессорским тоном. — Извини, древних магических закорючек, если говорить твоими словами.

Он говорил со мной как увлечённый наставник, делящийся своими знаниями с прилежным учеником, даже несмотря на то, что его большой палец медленно выводил неспешную, почти гипнотическую линию вдоль моего указательного пальца. Это простое движение делало невероятно трудным, практически невозможным сосредоточиться на его словах и их смысле.

— Я разбил их на простейшие составные формы — алфавит, если хочешь, — состоящий из более чем трёх тысяч уникальных элементов. Каждый из них может быть соединён с другими в любой возможной комбинации, какую только можно представить. Это, в сочетании с добавлением геометрических рамок, таких как круги, квадраты, шестиугольники и многосторонние фигуры, которые ты видишь здесь на этих листах, делает количество возможных комбинаций практически безграничным, бесконечным.

Самир ткнул острым когтем в другой лист пергамента, на котором были изображены невероятно сложные церемониальные магические круги — концентрические кольца, плотно заполненные архаичными символами, очень похожие на тот самый круг, что красовался на тыльной стороне руки, которая всё так же нежно и методично ласкала мою.

Символы на разложенных на массивном столе страницах были до боли, до пугающего знакомы — точь-в-точь как те, что я видела в своих любимых фильмах ужасов, в книгах об оккультизме.

— Это та же самая магия, о которой пишут люди на Земле? — спросила я с любопытством. — Типа Алистера Кроули?

— Хм? Кроули? — переспросил Самир. — Странный человек, надо признать, но чрезвычайно умный. Слишком уж сильно пристрастился к нашему либертинскому образу жизни, к нашим свободным нравам, боюсь. Это его в итоге и погубило.

— Ты знал его лично? — изумилась я, широко распахнув глаза.

— Да, разумеется. Мы с Кроули встретились, когда ему каким-то невероятным образом удалось призвать именно меня. Он стал моим знакомым, почти что другом на какое-то время.

— Он призвал тебя? Как это вообще возможно?

— Он полагал, что вызывает какого-то могущественного падшего архангела из древних легенд, — усмехнулся Самир. — Излишне говорить, что я оказался совсем не тем существом, кого он ожидал увидеть в своём магическом круге.

Я рассмеялась вместе с ним, представляя эту сцену. Внезапное появление Самира из магического круга вместо ожидаемого ангела должно было быть поистине незабываемым зрелищем.

— Ты не разозлился на то, что он вытащил тебя на Землю против твоей воли?

— Считай это больше вежливой просьбой, нежели жёстким приказом, — пояснил Самир. — Я ответил на его зов исключительно из любопытства, мне было интересно, кто посмел.

— Так… всё это действительно серьёзно работает? — с недоверием спросила я. — Все эти многочисленные книги о призыве демонов и контроле над людьми, все эти ритуалы действительно что-то делают, имеют реальную силу?

— Нет, не всегда, — честно ответил Самир. — Чаще всего это не срабатывает. Это может быть действительно эффективно лишь в те редкие периоды, когда наши миры сближаются, проходят рядом друг с другом или входят в мистический резонанс. Иногда такие периоды длятся годами, иногда — лишь днями. В противном случае, в вашем мире недостаточно сильны ткани реальности и магических ресурсов для использования подобной могущественной силы.

— Хм, — задумчиво протянула я. — Многое теперь обретает гораздо больше смысла. Все мифы и легенды были реальны, пусть и лишь иногда, в определённые моменты времени.

Самир снова медленно переменил положение моей руки в своей, чтобы провести подушечкой большого пальца по чувствительной внутренней стороне моих пальцев. Это неожиданное прикосновение вызвало внезапную дрожь, пробежавшую вдоль всего позвоночника, за которой последовал тёплый, почти обжигающий прилив где-то в глубине живота. Мне пришлось резко выдернуть руку из его крепкого захвата. Он отпустил её без малейших возражений, но его голова медленно повернулась от работы ко мне, и металлическая поверхность маски угрожающе отсвечивала янтарный свет пляшущего в камине огня.

— Что случилось? — Тон Самира был откровенно паршивой попыткой изобразить невинность. В нём витала отчётливая атмосфера шалости, явно говорившая мне, что он прекрасно знает, в чём дело, и получает от этого удовольствие.

Я была искренне благодарна, что в моих новых одеждах оказались глубокие карманы, куда можно было поспешно спрятать предательски дрожащие руки. Это была слабая, жалкая попытка укрыться, защититься, но иного выбора у меня сейчас не было.

— Зачем ты это делал? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.

— По двум причинам, — ответил Самир с лёгкой усмешкой. — Во-первых, просто потому, что мне этого хотелось, и я счёл возможным себе это позволить. Во-вторых, твои щёки обретают такой восхитительный, нежный румянец, когда я рядом с тобой, и я проверял свою теорию о том, что именно вызывает такую очаровательную реакцию. Почему ты так резко отпрянула от меня?

— Потому что… я твоя пленница, — напомнила я очевидное. — И…

Я снова столкнулась с его странным, непонятным мне вопросом. То, что он делал, было неправильным, это было ясно как день. Но на деле я была в настоящем ужасе от того, что это его прикосновение внезапно пробудило во мне, какие чувства всколыхнуло.

Самир плавно поднялся со своего массивного стула, чтобы встретиться со мной взглядом на одном уровне, и я инстинктивно сделала полшага назад, отступая, чтобы сохранить безопасную дистанцию между нами.

— Я искренне надеюсь, что однажды ты станешь видеть в себе скорее мою гостью, чем пленницу, — произнёс он с неожиданной искренностью в голосе. — Твоё положение незавидно, я это прекрасно понимаю. Я желаю сделать твоё пребывание здесь, в моих владениях, максимально приятным и комфортным.

— Ты пытал меня во сне, — добросовестно напомнила я ему этот неприятный факт.

— Я преподавал тебе необходимый урок, — поправил он спокойно.

— Пытая меня при этом, — уточнила я.

— Это сработало, не так ли? — В голосе Самира зазвучал густой, плотный слой откровенного изумления, почти довольства.

— Дело совсем не в этом, — возразила я.

— Мне порой легко забыть, что ты совсем не похожа на нас, что ты хрупка и не воспринимаешь насилие так буднично, как неизбежную часть жизни, — задумчиво произнёс Самир.

— Ты пытаешься извиниться передо мной? — недоверчиво спросила я.

— Возможно, — уклончиво ответил он.

— Тогда почему бы просто не сказать напрямую: «Прости за то, что я пытал тебя»? — предложила я. — Это было бы честнее и проще.

— Я — это я, моя дорогая Нина, — философски произнёс Самир и низко, почти театрально поклонился в пояс, изящно скрестив руку перед собой. Он медленно, с достоинством выпрямился из этого величественного жеста. — Если ты когда-нибудь сумеешь предсказать или логически объяснить моё поведение, ты напишешь самый популярный и востребованный трактат за всю древнюю историю нашего мира.

Я устало покачала головой и решительно отошла от него, чувствуя острую потребность в личном пространстве, в возможности перевести дух. Я сделала несколько неуверенных шагов в сторону и оперлась ладонью о резную спинку ближайшего стула, позволив пальцам медленно скользить по изогнутой, отполированной до блеска поверхности дерева.

— Я прекрасно знаю, что ты мог бы делать со мной куда более ужасные вещи, — тихо произнесла я, глядя в сторону. — Гораздо, несравнимо более ужасные. Я это отлично понимаю и осознаю. Я благодарна, что ты не подвесил меня на цепях в подземелье и не стал медленно сдирать с меня кожу. Я благодарна, что не отправил меня сразу на плаху. За то, что ты сделал до сих пор — за удобную комнату, тёплую одежду, съедобную еду, относительную свободу передвижения, — спасибо тебе. Прости меня. Я справляюсь с этой ситуацией как умею, как могу.

Воцарилась долгая, тягучая пауза, такая долгая и напряжённая, что я всерьёз задумалась, здесь ли ещё Самир, не ушёл ли он бесшумно. Я медленно обернулась, чтобы взглянуть на него, но он не сдвинулся с места, застыв как статуя. Наконец, спустя ещё одно долгое мгновение тишины, он резко вернул своё внимание к разложенным бумагам на массивном столе и снова уселся в кресло. Тишина повисла в воздухе тяжёлым, давящим облаком, и в конце концов мне пришлось её разорвать, не выдержав напряжения. Неужели я сказала что-то не то, что-то оскорбительное?

— Самир? — осторожно позвала я.

— Мм? — Он поднял взгляд от бумаг и, казалось, искренне удивился, увидев меня всё ещё стоящей здесь, в его кабинете. — А, снова здравствуй, Нина. Я не слышал, как ты вернулась сюда. Уже довольно поздно, судя по всему. Ты потерялась по дороге в свою комнату?

Подождите, что? Что он сейчас сказал?

Холодный страх медленно пополз вверх по моему позвоночнику, словно ледяные пальцы, когда я с медленно нарастающим ужасом осознала пугающий факт — Самир совершенно не шутит. Что бы только что ни произошло между нами, он, казалось, перепрыгнул далеко вперёд во времени в своей голове, словно прошли долгие часы, хотя на деле минули лишь какие-то секунды. Он, должно быть, искренне подумал, что я ушла из кабинета, время прошло, и я только что вернулась снова. Другие предупреждали меня, что Самир безумен, но я начинала всерьёз верить, что они имели в виду это буквально, а не метафорически.