Бесплатный фрагмент - Проклятье мёртвой сети

Пролог

Молодая женщина задумчиво сидела перед ноутбуком. Рядом в колыбельке лежал её трехмесячный сын. Женщина моргнула. Раз. Другой. Нервы и недосып сыграли с ней странную шутку. Почему-то на заставке популярной сети вместо «Добро пожаловать в Масквол» она прочла «Добро пожаловать в ад». Как в каком-то дурацком американском ужастике. Проморгалась — «ад» превратился в «Масквол». И в самом деле, какой же ад? Самая популярная и продвинутая соцсеть. В которой были все, кроме неё. Подруга так и сказала:

— Ты что, не понимаешь, как важно быть в тренде? Вот была бы ты в Маскволе, давным-давно бы поняла, что Димка себе другую нашёл. Они там и в друзьях, и на фото друг друга отмечают, и в разных местах вместе чекинятся. А ты что? Сначала — работа и Димка. Потом — работа, Димка и беременность. Теперь — Ванька, свет в окошке единственный. Ты узко смотришь на жизнь. Может, потому Димка и сбежал. И если хочешь его вернуть, ну открой ты глаза, посмотри, как люди вокруг живут. И сколько есть всего, кроме работы, мужика и ребёнка.

Молодая женщина тогда усмехнулась горько:

— На жизнь, по твоему мнению, я именно через Масквол должна смотреть, да?

Подруга иронии не поняла:

— Конечно! Там все. И всё. Это… Это окно в мир, в возможности, в общение. Попробуй хотя бы.

И вот теперь женщина сидела перед монитором. Рядом гулил и улыбался её ребёнок. А она почему-то медлила над кнопкой «Зарегистрироваться». Вдруг малыш заревел. Да так, как не плакал ещё ни разу за свою коротенькую жизнь. Женщина захлопнула ноутбук и взяла на руки сына. Захлопотала, заворковала:

— Ну что ты, мой маленький? Ну что ты, моё солнышко?

Малыш постепенно успокаивался на материнских руках. Что бы он ответил, если бы умел говорить? Пожалуй, рассказал, что сработал единственный инстинкт грудного ребёнка — выжить. А выживание обеспечивает мать. Поэтому, когда мальчик увидел, как из странной штуки к его маме тянутся страшные дымчато-черные нити, он завопил во всю мощь крошечных лёгких. Не понимая, что происходит, он почувствовал угрозу матери. А значит — и себе.

Молодая женщина не верила в знаки. Но этот раз стал исключением. Она подумала почему-то, что отчаянный крик сына — это предупреждение. И больше не открывала вкладку, приглашающую её то ли в ад, то ли в мир. Масквол разочарованно клацнул невидимыми челюстями и втянул невидимые щупальца. И переключился на следующих гостей.

Глава 1. Жива и Морена

Март 2022 года

«Масквол умер. И не да здравствует Масквол», — с такими мыслями Арина выключила телефон. Некоторое время задумчиво смотрела на мертвый чёрный экран. А потом сказала вслух:

— Нет ментальной вони!

И пошла на кухню варить кофе. Десятилетняя эра Арины Черновой — известного автора мистических романов и активного масквольного блогера — подошла к концу. Наступала какая-то новая эра.

Оставленный на диване телефон вдруг включился. И высветил оповещение. О том, что в больше не существующем Маскволе кто-то лайкнул Аринин пост. Несуществующий пост. Потому что, под чутким руководством издательского программиста Кости, который много лет помогал Арине с гаджетами, она удалила свою страницу и снесла приложение с телефона. Однако Масквол явно был другого мнения. И пытался донести его до Арины.

Когда Степан вернулся домой, он увидел страшное. Даже не так. Страшное и небывалое. Его красавица и умница жена, заливаясь слезами, долбила молотком для отбивания мяса по своему мобильнику. Положив его в миску, в которой мариновали шашлыки для дачных посиделок. От мобильника уже мало что осталось, но долбежка продолжалась. И рыдания. Арина рыдала и долбила, долбила и рыдала.

Несколько секунд постояв в полной растерянности, Степан отобрал у жены молоток. Обнял крепко-крепко. Поцеловал в опухшие от слез глаза. Уселся на диван, Арину усадил к себе на колени. И только тогда спросил:

— Что ты, девочка моя? Что случилось? Расскажи мне.

Арина продолжала всхлипывать, уткнувшись в надежное мужнино плечо. Он терпеливо ждал. За годы брака выучил, как надо утешать собственную жену. Наконец, она вздохнула, встала, выпила залпом стакан воды. Закурила, нажала кнопку на кофе-машине и вышла на балкон. И уже оттуда сказала:

— Степ… Я написала двадцать страшных книжек. Двадцать, понимаешь?

Губы ее, как у маленькой девочки, снова повело в сторону. Верный признак, что рыдания возобновятся. Но Арина удержалась. И продолжила:

— Ты прекрасно знаешь всю мою историю. Ты знаешь, что я пишу про мистику, постоянно думаю и разговариваю про мистику. Я пугаю сотни людей книжками своими. Но я в мистику не верю!!! И не верила никогда!!! И не боюсь! И тебя, урод вонючий, не боюсь! Кем ты ни был!!!

Это, конечно, адресовалось уже не Степану. Последние фразы Арина прокричала в адрес своего телефона, покрошенного в мелкую труху. «Сейчас опять зарыдает», — подумал Степан. Но произошло неожиданное. Из миски, в которой лежали жалкие обломки некогда любимого Ариной и очень красивого гаджета, раздался какой-то звук. Да что там «какой-то». Очень даже понятный и знакомый — звук оповещения о некоей активности в Маскволе.

Арина застыла с открытым ртом, а потом инстинктивно потянулась закрыть балконную дверь, отгородившись таким образом от страшной миски. Степан же, наоборот, встал, чтобы в нее заглянуть. Не сказать, что он очень хорошо разбирался в «железе», но даже его знаний хватало, чтобы понять, что происходит что-то неправильное. Невозможное. В том, что раньше было телефоном, не осталось ничего, что могло бы какие-то сигналы принимать и звуки издавать. Мелкое стеклянно-пластмассово-металлическое крошево. Поэтому просто не могло быть никаких сигналов!

Жена выскочила с балкона и перехватила его на полпути:

— Степа, не ходи! Я нифига не верю в мистику, но происходит что-то неправильное. И… Ты знаешь, пахнет. Очень пахнет. Так, что не спасает даже серебряная прищепка моя.

Степан остановился. Прочистил горло, но голос все равно хрипел от волнения:

— Чем? Риша, чем пахнет, ты поняла?

Арина помедлила:

— Сложно разобраться. Я точно опознала ненависть, злорадство, желание убить и… И что-то похожее на психическую болезнь какую-то. Но это неточно. И это далеко не все. И… Мне страшно, Степа… Как ты думаешь, зло само по себе может чем-то пахнуть?

Тремя месяцами раньше

Арина резала салат на кухне. Краем глаза увидела приближающуюся фигуру.

— Степа, пять минут — и будем обедать, хорошо?

Тишина. Арина обернулась — никого. Тут же услышала шум воды в ванной — муж явно принимал душ. Но ведь она четко видела…

Руки затряслись. Во избежание травм Арина отложила нож. Села. Вдохнула и резко выдохнула. Что, собственно, она видела? Ей показалось — показалось!!! — что за спиной кто-то есть. Видела она это в очках. Точнее, некто или нечто показалось ей, как отражение в линзе. Воображение дорисовало остальное. А остальное — муж. Ибо кто еще мог подходить к ней в квартире, где они вдвоем?

Арина сняла новые очки. Покрутила в руках. Вспомнила, как физичка в школе считалась ведьмой. Потому что, когда на доске писала, видела все, что у нее за спиной происходит. Именно видела! Четко называла имена и действия: «Шарабанов, прекрати лузгать семечки! Миронова, помаду убери!». Один из одноклассников, самый умный, утверждал, что все дело в физичкиных очках. Якобы она как-то видит в стёклах отражение того, что сзади происходит. И что он о таком читал в книге про шпионов. Его подняли на смех. Были ещё учителя в очках, да и в классе имелись свои очкарики. И никому не удавался физичкин фокус. А теперь — здрасьте. Не прошло и тридцати лет с момента окончания школы, как Арина Чернова смогла этот фокус повторить. Так бывает?

Конечно, очки новые. Конечно, оправа нестандартная. И линзы под нее пришлось резать нестандартно. Возможно, поэтому что-то там не так преломляться стало, в линзах этих. Да. Точно. Так и есть. Арина выдохнула и успокоилась. Рациональный ответ был найден.

Спокойствие длилось до следующего утра. Когда Арина чистила зубы в ванной. Глядя в зеркало. Вовсе безо всяких очков. И в это время кто-то прошел по коридору у нее за спиной. Точнее, прошел никто. Поскольку даже Степы в этот момент дома не было. Арина взвизгнула. Выронила щетку. Нацепила старые очки, лежавшие на раковине. И с полным ртом пасты кинулась проверять квартиру. Никого. Вполне ожидаемо. И от этого не менее пугающе. Что, блин, на этот раз преломилось, а? В старом и надежном санузловском зеркале?

Арина дочистила зубы. В очках. Закрыв дверь в коридор, чтобы не видеть, что там происходит, но при этом не отрывая пристального взгляда от зеркала и боясь моргнуть. Сделала кофе. Выкурила сигарету. Удержала себя от желания занавесить чем-нибудь все отражающие поверхности и от желания немедленно позвонить Степану. И через какое-то время смогла с помощью самовнушения прийти к единственному правильному выводу: показалось. Она не выспалась. Она переутомилась с новой книгой. Вот и чудится Бог знает что.

Однако и самовнушения хватило ненадолго. На пару дней. До нового непонятного эксцесса. Позвонила лучшая подруга Машка. Разговоры у них всегда были долгие, а Арине надо было готовить ужин. Поэтому она надела наушники и сунула телефон в карман. Резала мясо, чистила картошку и болтала — красота же. Но тут у Машки что-то там случилось. Она пообещала перезвонить и отключилась. А у Арины руки грязные, отвлекаться от готовки не хотелось, поэтому она осталась в наушниках. И, как водится, через какое-то время о них забыла, сосредоточившись на процессе.

Вдруг — стук. Во входную вроде бы дверь. Арина изумилась — кто бы это мог быть? Степа всегда с ключами. Домработница Галя всегда сначала звонит по телефону, но и у нее есть ключи. Посторонние в подъезд не заходит, консьерж бдит. С соседями в их не элитном, но вполне дорогом доме принято вежливо здороваться, но не за солью друг к другу заскакивать. Да даже если и так — звонок же есть. В общем, не ясно. Но стук повторился. Пришлось мыть руки и идти к двери.

Арина подошла, заглянула в глазок. Темнота. Недоумение нарастало — свет что ли перегорел в коридоре? И тут в скважину замка просунулся ключ. В скважину неработающего замка. На который Арина со Степаном дверь давно не запирали и даже не помнили, где ключи от него. А ключ — вот он. И пытается повернуться.

На Арину душной волной накатила паника. Воры? Кричать? Звонить мужу? В полицию? Дрожащими руками она проверила работающие замки, щеколду. Все надежно заперто. Но страшно-то как, боженьки… И вдруг — плач. Тихий, явно детский. И шёпот, несчастный такой: «Впусти меня, тут темно». И столько мольбы в этом шепоте, что Аринина рука автоматически потянулась отодвинуть щеколду…

Музыка грянула внезапно. Мелодия вызова. Только тут до Арины дошло, что она в наушниках. В дорогих звуконепроницаемых наушниках. И все эти звуки слышала в них. К счастью, позвонил Степа, как почувствовал. Арина в полуистерике все рассказала. Попутно глянула в глазок — свет в коридоре горит. И никакого ключа с той стороны в скважину не лезет. Но ведь было! Она видела! И звуки слышала. И стук, и плач, и шепот.

Степа примчался в рекордно короткое время. Обнимал, утешал. Выслушал и про очки, и про зеркало. Задумался. А потом несколько смущенно спросил:

— Риша, я правильно понимаю, что это не отрывки из твоего нового романа?

Арина от возмущения даже рыдать перестала.

— Степ, ну ты совсем, да? Ты считаешь, что я могу устроить такую бучу на ровном месте? Ради чего? Чтобы тебя попугать что ли?

Степан улыбнулся.

— Не сердись. Просто я исключаю все вероятные версии. И следующее, что нам надо исключить — проблемы чисто физиологические. И, скажем так, невролого-психиатрические.

— То есть, ты хочешь сказать, что у меня опухоль мозга или манифестация шизофрении?

— Я хочу сказать, что именно это и все подобное нам надо исключить. Ну или подтвердить, чтобы понимать, что делать дальше.

Арине стало зябко. Она бы не смогла ответить на вопрос, что ее пугало больше. Наличие каких-то проблем со здоровьем и психикой или «виде'ния» и «слыше'ния» на ровном месте. Однако Степан предлагал единственный разумный вариант, поэтому она согласилась.

Следующие три недели прошли под знаком медицины. МРТ, КТ, рентгены. Анализы, обследования, тесты. В плане психиатрии Арина согласилась общаться только со своей давней знакомой, заслуженным профессором и академиком Эммой Семеновной. Когда-то Арина писала роман, в котором, помимо мистики, была психопатология. Ей порекомендовали в качестве эксперта Эмму Семеновну, и их сотрудничество быстро перетекло в доброе приятельство. Эмма подняла на уши всех своих коллег, чтобы в итоге два консилиума вынесли одинаковые вердикты. Арина здорова. Абсолютно. Никаких опухолей — нигде. Никаких неврологических проблем. И никаких психических заболеваний даже в зачаточном состоянии. Впрочем, Эмма Семеновна, когда Арина пришла к ней в гости с благодарственным букетом и ворохом бумажек, немного подколола:

— Конечно, тебе, Ариша, могла бы быть рекомендована работа с психотерапевтом. Ведь твои романы, как ни крути, это своеобразные болезненные сублимации. Но, с другой стороны, если тебя от них избавить, ты и писать перестанешь. А я, знаешь ли, эгоистка. Подсела давно на страшилки твои и с нетерпением всегда жду новых. Так что, душа моя, продолжай творить.

— Эмма Семеновна… Но… Хорошо, не как психиатр, просто как мудрый человек с огромным жизненным опытом хотя бы предположите, что такое со мной было, а?

Пожилая дама не спеша открыла портсигар, выбрала сигарету. В ее «академической» квартире курить можно было везде, чем Арина часто пользовалась. Ведь ни в кофейнях, ни в ресторанах нельзя. Дома, при некурящем Степане, она тоже для удовлетворения вредной привычки пользовалась обычно балконом. А балкон в декабре, даже застекленный и чуть утепленный, — это вовсе не то же самое, что уютное велюровое кресло в огромной захламленной «сталинке». Когда рядом кофе, вкуснющие конфеты и умный собеседник.

Эмма Семеновна закурила. Выпустила дым идеально-ровными колечками. Отпила коньяку — в отличие от непьющей Арины она себе иногда позволяла. И задумчиво произнесла:

— Знаешь, детка, чего я только в жизни ни насмотрелась. И, поверь, была масса историй, которые психиатрия в моем лице и в лице моих коллег просто не в состоянии объяснить. Да, мы их подтягивали под какие-то диагнозы. Выписывали препараты. Но, к примеру, если человеку в строго определенные временные интервалы являлась его умершая мама и давала ответы на какие-то важные для него вопросы, никакие таблетки это не убирали, понимаешь? Мама все равно приходила. И он выигрывал бешеные деньги в лотерею, потому что мама подсказала, какие именно числа надо на билете подчеркнуть. Да, можно говорить о подсознательном, бессознательном, о чем-то подобном. Фрейд и Юнг расчистили нам многое в человеческой психике. Но выскажу свое мнение: и по сей день та же шизофрения в ряде случаев — просто свалка неизвестных диагнозов. Мы пасуем перед какими-то симптомами, им не находится места в учебниках по психиатрии и психоанализу. А они есть. И они — либо какое-то неизвестное заболевание или состояние психики. Либо — не имеют отношения к психиатрии и психологии.

Арина молча курила. С одной стороны, увлеченная рассказом, с другой — недовольная тем, что Эмма рассуждает в общем, а не о ее случае. Околопсихиатрических страшилок и баек она сама знала немало, да от той же Эммы слышала. Но с ней-то что?!

А Эмма Семеновна продолжала.

— Вот смотри. Мой кот Басилий умер десять лет назад. Счастливой кошачьей смертью умер. Во сне и от старости. Но два раза в год, в день его рождения и в день смерти, я просыпаюсь от кошачьего мурчания. И от усов, которые щекочут мне щеку. Бася именно так меня и будил всегда: ложился радом и мурчал в ухо. И скажи мне теперь, я сошла с ума? Это шизофрения? Или моя кинестетическая память такой выверт сделала, посылая мне звуки и ощущения из прошлого? Или это призрак моего Басилия, приходящий меня утешать?

Арина от неожиданности поперхнулась дымом. На такие темы они с Эммой никогда не откровенничали.

— Эмма Семеновна!!! Вы что, в призраков верите?! Я думала, что вы вся такая коммунистка, материалистка и рационалистка…

Эмма Семеновна усмехнулась:

— Аришенька, так я тебе о том и говорю. Сложно оставаться материалисткой, почти полвека проработав психиатром. И часть этого времени — судебным психиатром. Когда в каждом очередном маньяке и серийном убийце тебе иногда чудятся демоны. Не метафорические причем, а весьма реальные. Что же до веры и неверия… Это настолько тонкие и зыбкие материи, что обсуждать их сложно. Скажем, один человек абсолютно верит во все потустороннее. И при этом за всю его жизнь ничего, даже отдаленно потустороннего, с ним не случается. А другой человек не верит ни во что подобное. И при этом…

Пожилая дама лукаво подмигнула Арине. Та смутилась, стала лихорадочно придумывать, что ответить. Но Эмма Семеновна все поняла.

— Детка, не смущайся. Мы с тобой не один год знакомы. И я все-таки психиатр. Понимаю, что что-то нечисто с твоей позой отрицания. И не просто так ты пишешь свои книги, пугающие даже людей очень смелых, типа твоего Степы. И при этом сама всему непонятному и необычному в жизни ищешь исключительно рациональные объяснения. Я никогда тебя об этом не спрашивала и сейчас не спрошу. Но может поделишься? Сгорел, так сказать, сарай, гори и хата?

Арина напряглась. О ее отношениях со всяческой паранормальщиной и «шизотерикой», как она подобное называла, знали три человека. Мама — очень урезанную и даже при этом оскорбляющую ее часть. Машка и Степан — более расширенные версии. Полной же картины не знал никто. И, кстати, может быть, на самом деле стоит уже поделиться с Эммой?.. Ведь никакие болячки не подтвердились. А странные звуки в квартире, неясные мелькания за спиной и прочие «чертовщины» все это время продолжались. Да, не такие вопиющие, как ключ в замке. Но не менее пугающие. Чего, к примеру, стоила кровь в лифте. Как-то Арина вошла в подъезд и увидела цепочку из капель крови. Перепугалась, конечно. Но консьерж объяснил, что пудель Арининого соседа поранил на улице лапу. И пока хозяин тащил его домой, крови и накапало. Но уборщица уже идет, сейчас все следы будут устранены. Арина успокоилась. Даже увидев, что кнопка ее этажа тоже измазана кровью, просто нажала на нее через бумажную салфетку. И без волнения обошла кровавые капли на своей лестничной площадке. Однако вечером, когда они со Степаном собрались на прогулку, возмутилась:

— Степ, ну ты только посмотри! Значит, с пола и лестницы они кровь отмыли, а на кнопке в лифте пусть остается что ли?

Степа посмотрел на кнопку. Потом на Арину.

— Риш, кнопка чистая. Наверное, тебе показалось. Просто свет так упал.

Угу. Свет упал. И продолжал падать все последующие дни. Потому что кровь на кнопке Арина видела все так же отчетливо. И даже пыталась ее стереть сама. Три раза. Кровь не стиралась. Арина махнула рукой. И в очередной раз подумала, что человек реально такая скотина, которая привыкает ко всему. Даже к кровавым кнопкам в лифте, постоянным невнятным звукам дома и странным теням, мелькающим в квартире. Да и не только в квартире. Так что да. Возможно, надо хотя бы попробовать разобраться с этой историей. И Эмма в качестве компаньона — отличный вариант. В чем-то даже лучше Степы и Машки. Чем она рискует, в конце концов?

И Арина решилась.

— Эмма Семеновна… Вы первая, кому я это рассказываю. Но, наверное, время пришло и обстоятельства так складываются, что… В общем, моя мама, она… Во время перестройки, когда многие так или иначе «потерялись», она забросила бухгалтерию, которой всю жизнь занималась. И начала искать себя. Во всем, что тогда модно было. Гипноз Гончарова и «Диагностика кармы» Лазарева. Дианетика Рона Хаббарда и «Магия» доктора Папюса. И еще масса всего такого. И все свои новые увлечения она проверяла на мне и со мной. Она пыталась меня лечить с помощью дианетики и чистить мою карму. Заставляла брать в руку маятник, сделанный из нитки и обручального кольца, и водить над фото, чтобы определить, живой на ней человек или мертвый. Якобы, над живым маятник качаться должен или там вращаться, а над мертвым — просто стоять. Пробовала меня в роли медиума использовать, чтобы духов вызывать. Выгоняла из меня молитвами сущности какие-то. В общем, это был ад. Длиной в несколько лет. Я поправилась на пятнадцать килограммов, заполучила аллергию непонятно на что, постоянно видела во сне кошмары. К счастью, в какой-то момент маменька сочла, что уже достаточно знает. И переключилась с меня на других людей. Пациентов, как я их называла. Тропа народная в нашу квартиру не зарастала. Папа, и до того любитель выпить, стал алкогольным «профессионалом». Съехал к бабушке и там пребывал в перманентном запое. И я стала сбегать из этой клоаки. Особенно, после одной «пациентки». Как сейчас помню, отекшая, одутловатая тетка с огромным животом. И когда она сидела на стуле в коридоре, ждала своей очереди, этот живот у нее чуть ли не ходуном ходил. Я была в полной уверенности, что она на последнем месяце беременности, и у нее там двойняшки толкаются — настолько живот казался огромным. А мама мне потом сказала, что не было у тетки никакой беременности. Духами она одержима была. Они в ней и толкались.

Арина почувствовала, что дрожит. Воспоминания давались тяжко, ведь столько лет она загоняла их самые дальние чуланы памяти и навешивала на эти чуланы самые крепкие замки. Но вот — двери открылись. И воспоминания выползли, неся с собой весь ужас, который Арина-подросток тогда переживала. Эмма Семеновна встала из своего кресла, подошла, погладила по волосам.

— Детка, если тебе так тяжело, то лучше не стоит.

Арина отрицательно помотала головой.

— Нет уж. Как мы в детстве говорили, замахнулся — так бей. Я должна это вслух проговорить. Так вот, после той якобы беременной я старалась вообще как можно реже дома появляться. Но… Мама со мной уже что-то сделала. Что-то во мне сломала что ли… Или наоборот. Понимаете, я никогда ничего не боялась. Не боялась темноты. Не боялась покойников. Под окнами моего дома был больничный морг, и мы постоянно заглядывали туда через плохо замазанные краской окна. А теперь — жила в постоянном страхе. Со мной начало случаться что-то. Потустороннее. А память стала подкидывать эпизоды из детства. Которые я вроде бы напрочь забыла, но они были. Тоже потусторонние. В общем, никаким медиумом и экстрасенсом я не стала, конечно. Но пугающие события начали происходить регулярно.

В какой-то момент меня это задолбало, вот реально задолбало. Помните, как вы восхищались моей силой воли, когда мы познакомились? Сразу после смерти моего папы и почти одновременного развода? Вот тогда, в юности, мне потребовалось еще больше сил, чтобы с ситуацией справиться. Но я справилась. Высказала маме все, что я думаю о ней и о ее «работе». Съехала в съемную комнатуху, на которую зарабатывала, моя полы в трех местах. Потом устроилась в казино крупье, поступила в институт, вышла замуж в первый раз. И запретила себе верить во всю эту ерунду. Завела специальный дневник, куда записывала все происходящие со мной странности и страшности. И в конце каждой истории придумывала рациональное объяснение случившемуся. И это всегда получалось, у Шерлока Холмса методику взяла. Типа, отбросьте все заведомо невозможное, и оставшееся и будет истиной. Какой бы неправдоподобной она ни казалась. Заведомо невозможным для меня стала паранормальщина. И, исключая ее, я научилась мастерски выстраивать реальные, пусть и лихо закрученные порой версии. Вот.

С мамой у меня до сих пор отношения такие себе. Хотя она уже довольно давно из православия перешла в католицизм, стала примерной прихожанкой и больше никаким целительством не занимается. Папа умер страшной смертью — в приступе белой горячки покончил с собой. Всех своих демонов я выпускаю в романы — и даже на секунду не верю в то, что пишу. В Бога я верю, даже очень. Просто знаю, что он есть. Но мне эта вера и это знание столько мучений причиняют, вы не представляете. Ведь если Бог существует, мне приходится признавать, что существует и его оппонент. Со всеми своими прихвостнями. А значит — все правда. И одержимость демонами. И призраки. И духи. А я не хочу в это верить. Не хочу, понимаете!

Арина разрыдалась. Но это были слезы облегчения. Практически впервые с того обвинительного монолога в адрес мамы она высказалась. Все сказала, без купюр и умолчаний. Не боясь, что не поймут, не примут, осудят. Эмма Семеновна оказалась таким слушателем, который словно даже своим молчанием давал понять: давай, продолжай, я слушаю тебя, я на твоей стороне, я с тобой. Вот оно, мастерство психиатра.

Когда рыдания утихли, Арина снова закурила. Отпила остывшего кофе. И спросила:

— Ну, Эмма Семеновна, и что вот мне теперь с этим всем делать?.. Я рассказала вам полную версию. Разве что без страшных историй, которые со мной происходили, но их я, как Шахерезада, могу очень долго рассказывать. Да и не суть. Они просто были. И есть. Но если раньше мне хватало ума, рациональности и настырности на то, чтобы описывать их в дневнике и объяснять, теперь во мне снова что-то сломалось. И я не могу и почему-то не хочу искать немистических объяснений мистическому. Я просто хочу понять, что со мной происходит. И, главное, что мне со всем этим делать. Вот. Надеюсь, после моего приступа откровенности вы не запихнете меня в психушку.

Эмма Семеновна улыбнулась:

— Нет у меня поводов для того, чтобы тебя туда запихивать, Ариша. Мы же начали с того, что ты здорова. Что же до всего остального… Я думаю, что тебе надо написать новый роман. О себе самой. И попытаться с его помощью разобраться, кто и почему изо всех сил пытается достучаться до тебя, доказать тебе свою реальность. Ведь это именно так и выглядит со стороны. Примерно, как, если бы был мужчина, который тебе цветы носил, ухаживал всячески, кольцо подарил обручальное, дом для тебя построил. А ты бы все убеждала себя, что он просто друг. Ну вот да, просто дружит он с тобой так оригинально. Ты объяснила, почему решила не замечать потустороннего или объяснять его непотусторонним. И я очень хорошо понимаю твои мотивы. А теперь, как мне кажется, пришло время понять мотивы того, что с той стороны. Что так долго пытается прорваться в твою жизнь периодическими выплесками. А теперь принялось буквально за «артиллерийский обстрел». Ведь не просто же так это все, правда? Если я могу чем-то помочь — обращайся всегда. И как к психиатру, и как к мудрой старой Эмме Семеновне. Только пообещай, что, если роман об этом напишется-таки, ты меня в качестве героини укажешь, пусть и не главной.

На этой шутливой ноте они и расстались.

Двумя месяцами раньше

Арина давно не просыпалась в таком прекрасном настроении. Радостно было дышать, чувствовать мягкость одеяла и простыни, лежать на удобной подушке. Сквозь прикрытые веки она видела, что к кровати подошел Степан. Сейчас будить будет. И на этот раз она совершенно точно знала, что подходит Степан. А не какой-то невнятный то ли призрак, то ли дух. Их она сегодня не чувствовала.

От приятного предвкушения Арина заулыбалась. И вдруг поняла, что в комнате витает удивительный совершенно аромат. Точнее, целый клубок ароматов, в котором можно вычленить отдельные «нити». Сладких плюшек, которые когда-то пекла ее бабушка. Можжевельника и базилика. Немного бензина и чуть-чуть хвои. И кофе.

Она с изумлением распахнула глаза и воскликнула:

— Степка! Ты купил новую туалетную воду? И плюшек сахарных напек? К кофе?

Степан от неожиданности чуть не подпрыгнул и не опрокинул поднос с тем самым кофе. Но устоял. Поставил поднос на прикроватный столик. И присел рядом с женой.

— Риша, с чего такие вопросы? Туалетная вода та же, ты же знаешь, что я традиционалист и ретроград. И да, как ты меня называешь? А, душнила! Так вот — у меня все то же самое. И плюшек нет, с чего бы, если в последние два года ты вообще хлеб не ешь. Захотелось плюшку? Давай сбегаю. Испечь не обещаю, везти будут долго. А пекарня в соседнем доме работает круглосуточно.

Арина покачала головой. Запахи стали гораздо слабее, почти исчезли, только кофе не сдал позиций. Любопытно, чем же это пахло? Впрочем, времени на праздные размышления не оставалось: Степан пришел ее будить не просто так. Уже через два часа встреча с читателями. А у нее зубы еще не чищены, какие плюшки?!

В общем, утро в семье Степана и Арины Черновых закрутилось по обычному сценарию. Степа уехал на работу. А Арина допила кофе, навела красоту и позвонила Максу — шоферу, который возил ее по всем делам. Сама она машину не водила, против такси возражал муж, а возить ее везде собственноручно не мог — дела, бизнес, заводы-газеты-пароходы. Довольно долго по этому поводу между супругами шли бурные дебаты. В процессе которых Арина ездила и на такси, и на метро даже. Но она была довольно узнаваемым автором, к тому же вела на одном из телеканалов передачу «Страшно аж жуть», поэтому общественный транспорт стал серьезным испытанием. С одной стороны, внутренний Аринин нарцисс ликовал: она популярна, она знаменита, ее узнают в метро и просят автограф. А с другой — ездить было невозможно. Потому что достаточно часто приходилось подписывать книги и позировать для совместных селфи. Да и издатели такие «выходы в народ» не поощряли совсем. Почему-то.

И вот, два месяца назад, было принято коллегиальное решение об отдельной машине с шофером для Арины. Машину ей купил муж — такую, какая ей понравилась. А водителя наняло издательство, почему-то начальству казалось, что они найдут лучшую кандидатуру. В итоге появился очень странный Макс. Он выглядел идеально, вел себя идеально. Но не нравился Арине до зубовного скрежета. Словно яблоко, которое всё наливное такое, а внутри — червяк. Вот она этого червяка видела, а другие — нет. Даже Степа, с его интуицией и чутьем, без которых удачного бизнеса не построишь. Объективных претензий не было, мотивация «он мне просто не нравится» казалась Арине глупой и стыдной. Именно поэтому она отчаянно маялась, но продолжала ездить с Максом.

Шофер ждал ее у открытой задней двери машины.

— Доброе утро, Арина Владиславовна! Вы изумительно выглядите! Ваши читатели будут в восторге! Прошу!

Арина скомкано поблагодарила, проскользнула на свое место, постаравшись как можно быстрее отделаться от Максовой руки, которую он всегда галантно ей подавал и при высадке, что логично, и при посадке, что несколько странно. Села, пристегнулась, достала наушники. Да, неприлично. Да, нехорошо. Да, идеальный Макс никогда не вступал с ней в диалоги самостоятельно. Но в наушниках было комфортнее. И такое отступление от этикетных правил Арина себе позволяла.

Макс занял свое место, посмотрел на нее в зеркало заднего вида и улыбнулся. Арина улыбнулась было в ответ, но тут же скривилась: в машине отвратительно пахло. Каким-то неидентифицируемым дерьмом типа протухшего мяса. Голову пронзила боль — запах был настолько неприятным и настолько интенсивным, что нервная система отреагировала бурно. Арина знала за собой эту особенность — небывалую «нюхачесть». Мама в шутку говорила, что дочь могла бы работать полицейской собакой, которая наркотики вынюхивает. И даже двадцать с лишним лет интенсивного курения этой способности не отбили.

Арина нажала кнопку и опустила стекло. Макс посмотрел с недоумением. Пришлось объяснить:

— В салоне чем-то очень сильно пахнет, Максим. Так, что у меня голова разболелась. Вы не заезжали на мойку или еще куда-то?

Водитель отрицательно покачал головой и принюхался:

— Арина Владиславовна, никуда не заезжал, никаких посторонних предметов в машине нет, я же знаю, как вы на запахи реагируете обычно. Да и не чувствую никаких запахов, все привычное. Хотя куда моему нюху до вашего!

Неуклюжий комплимент привел Арину только в большее раздражение. Ну ничего себе, началось в колхозе утро. Одни запахи! Причем, дома — приятные. А тут — словно… Противные, в общем. Может, у нее ковид? И вот так на обоняние повлиял? Многие же либо вообще запахи чувствовать перестали, либо очень странные ароматы стали унюхивать. Так может и с ней та же петрушка? Ведь ни Степа утром, ни Макс сейчас ничего не ощущали.

Арина поставила мысленную галочку: сходить к оториноларингологу. Включила музыку и откинулась на подголовник. С открытым окном дышалось легче, и так она проехала всю дорогу до книжного магазина, где должна была проходить встреча с читателями. На выходе из машины ее снова накрыло вонью, но быстро отпустило. Точнее, она со всей скоростью, на которую была способна в ботинках на шпильках, рванулась ко входу в торговый центр, в недрах которого ее ждала встреча с читателями. Умудрившись проигнорировать подставленную Максом руку.

У входа ее караулила Снежана — личный менеджер. Снежану приставили к Арине, когда ее третий роман вошел в список бестселлеров. И с тех пор эта милая, мягкая и вся какая-то уютная женщина стала вернейшим Арининым помощником и «поддерживателем». И сначала придирчивым первым читателем, а потом, когда появился Степан, — вторым. Дружбы у них с Ариной не сложилось, но очень теплые рабочие отношения — да. И Снежана, видя, какие пируэты Арина выписывает на обледенелой январской мостовой, подскочила, взяла под руку и аккуратно повела писательницу в нужную дверь. Сама Арина тут никогда не была и пути к месту своего выступления не знала.

— Привет! Ты чего так от машины-то рванула? Водитель что-то не то сказал?

Снежане Максим тоже не нравился, но она, как и Арина, вряд ли могла сформулировать — чем именно. Поэтому к нему она всегда относилась с некоторым предубеждением.

— Да нет, просто в машине сегодня стояла такая вонь несусветная, что я еле доехала. Пришлось окно открыть, в январе-то! Так что, если вечером буду вся в соплях — не обессудь.

— Не хватало еще. Ты помнишь, что в этом месяце у тебя еще два эфира и две встречи с читателями? Народ так изголодался по живым мероприятиям за время карантинов и локдаунов, что пригласительные нам сыплются как из рога изобилия. Так что — никаких соплей. Да, кстати, а чем пахло-то? У Макса новый одеколон «невкусный»?

Даже от воспоминаний Арина поморщилась и потерла висок.

— Ты знаешь, не могу сказать. Тухлятиной какой-то пахло. Дохлой органикой. А этот ехал, как ни в чем не бывало, представляешь? Даже не могу предположить, какой зловонный труп он мог в салон положить…

За такими «аппетитными» разговорами Арина со Снежаной дошли до книжного магазина. Встречающая их сотрудница радостно защебетала, показала стенд с последним Арининым романом и провела в подсобку, где можно было раздеться, привести себя в порядок и выпить кофе. Снежана убежала по каким-то делам, а Арина не спеша потягивала американо и думала. Перед встречей она не волновалась, они проходили регулярно и никаких неприятных сюрпризов не приносили. Мистика — не самый читаемый жанр, в отличие от фантастики с фэнтези или детективов. Но и у него есть верные поклонники. А Арине повезло дважды. Во-первых, с тем, что начинала она писать еще в Маскволе, первый роман сложился из серии постов. Там ее слог по достоинству оценили любители «страшилок». Там ее нашли издатели. И масквольные читатели стали с удовольствием читать ее бумажные и электронные книги. А во-вторых, Степан не жалел денег на ее раскрутку. Издательство в этом плане оказалось прижимистым — отчасти в силу того, что жанр Арининых книг был не самым ходовым. Муж же не скупился, поэтому всех любителей мистики, которых можно было охватить, охватили. И на встречах с читателями всегда был аншлаг, масса позитива и много букетов.

Поэтому Арина могла себе позволить думать о другом. А именно — о «запашистом». Сначала — очень приятные ароматы. Потом — очень неприятный. Объединяло их одно: и тем, и другому вроде бы совершенно неоткуда было взяться. Но — взялись ведь! Откуда? Додумать Арина не успела, Снежана заглянула и поманила на импровизированную сцену, установленную в центре магазина. Арина увидела много людей, большинство держали в руках ее книги — и последнюю, и более старые. Она уверенной походкой дошла до подиума, на котором стояли стол и кресло. Взяла микрофон, улыбнулась, сказала привычную фразу:

— Здравствуйте, дорогие мои читатели, почитатели, нечитатели и непочитатели!

Успела увидеть улыбки публики, и тут ее, словно колпаком, накрыло волной настолько омерзительной смеси запахов, что нервная система не выдержала. Известный автор мистических романов Арина Чернова упала в обморок прямо на сцене, на глазах у изумленных зрителей.

Месяцем раньше

Арина всегда видела сны. Всегда их помнила. И относилась к ним… По-разному. То есть, чуть-чуть ощущала их некую мистическую природу. Чуть-чуть чувствовала подсказки бессознательного, приходящие в сновидениях. Чуть-чуть почитывала сонники, чаще хохоча, но иногда признавая, что некое рацио в этих толкованиях присутствует. Про сны в том или ином ключе были два ее романа. Поэтому к своим ночным видениям Арина относилась довольно серьезно. Но при этом говорила всем и себе в первую очередь, что в вещие сны не верит вовсе. Вот совсем не верит.

В этом сне к ней пришла бабушка. Точнее, не так. С большой буквы Бабушка. Что характерно — не ее. Арина вообще не помнила, чтобы встречала в жизни подобную женщину. Очень пожилую, сухую, дочерна загорелую. С ярко-синими глазами, на удивление белыми зубами и платиново-белыми волосами, прикрытыми чем-то вроде красной косынки. Блондинистость и головной убор хорошо сочетались с сине-бело-красным старухиным нарядом, общий фасон которого Арина определить затруднялась, хотя модой интересовалась. Платье не платье, халат не халат, пальто не пальто. Больше всего почему-то с нарядом этим вязалось слово «кафтан». Но кафтан-то вроде мужская одежда, да? Так вот, этот самый кафтан, синий с красным, был надет на длинную белую рубашку, на ногах у Бабушки красовались крепкие кожаные сапоги. И да, сорочья Аринина суть сразу увидела кучу побрякушек: чем-то были расшиты и красный головной убор, и кафтан, на шее висела масса ожерелий. В общем, очень колоритная Бабушка, что и говорить. А вот с «говорить» и вышла незадача. Точнее, незадача вышла уже с началом сна.

Арина шла по пронизанной солнечными лучами березовой роще. Березы были стройные, белые, но почему-то, вместо обычной легкости и нежности исходило от них что-то другое. Сила и могущество, словно деревья были не березами, а древними дубами. И вдруг, словно из-под земли, перед Ариной выросла фигура. Она вскрикнула. Во сне испугалась! Фигурой оказалась та самая Бабушка. Которая выставила перед Ариной правую руку в странном жесте. И заговорила. Как будто по-турецки что ли. Забормотала точнее. Бормотание это казалось Арине родным и каким-то уютным, умиротворяющим. Но она не понимала ни слова. Слушала это бормотание — и уснула. Во сне — уснула! Прямо стоя! А проснулась — во сне тоже — от того, что старуха стоит рядом, близко-близко. Смотрит в глаза и бормочет совершенно по-русски, но стихами почему-то:

— Ава, Ава, красота мокшава,

Белая, чистая, лучистая,

Береза белая — мокшава смелая,

Не зря народилась, в путь пустилась,

Зло носом чуем, носом землю роет,

До нижнего мира дороет.

Зло глазами видит, глазам верит,

Глазами путь прокладывает.

Зло ушами слышит, страшное услышит,

Уши заткнет, до нижнего мира дойдет.

Из среднего мира в нижний пора,

Спасать медведя пора-пора,

Медведь запутался в сети черной, в сети горькой,

Надо спасать, яд убирать,

Надо лечить, сердце медведю чинить.

Мокшава сможет —

Медведь потом поможет.

Много лиц, много ртов, много глаз —

Везде яд, порча и сглаз.

Беги, мокшава, спасай,

Всех спасай, всем свободу дай.

Не Морена да ива,

А береза да Жива…

И посмотрела Бабушка на Арину вроде ласково. Но так, что у той холодная струйка по спине потекла. Старуха хлопнула в ладоши, и Арина проснулась. Не во сне уже, а по-настоящему. И первым делом — записала странный до невозможности стих, который запомнила с лету. Хорошо, что привычка записывать идеи, интересные словечки, любопытные диалоги была отработана за много лет. И Арина всегда таскала с собой несколько блокнотов, а дома они лежали на всех горизонтальных поверхностях.

В общем, записала. Удивилась. И сам сон записала. Чем-то он зацепил. Да что там — Бабушкой зацепил (даже проснувшись, Арина продолжала мысленно старуху с большой буквы величать), стихами странными зацепил, словами непонятными. Любопытство разгоралось все сильнее, и Арина решила пренебречь собственной же традицией — в телефон лезть только после того, как умоешься и зубы почистишь. Надо срочно погуглить. Филолог до мозга костей, Арина усмехнулась про себя. Вот ведь, всю информацию она всегда ищет исключительно в яндексе, а говорит — погуглить. Но слова «пояндексить» так и не появилось почему-то.

Впрочем, ни погуглить, ни пояндексить не удалось. Позвонила мама. По пустячному поводу. И Арина даже предположить не могла, что разговор этот окажется полезнее всех поисковых систем разом.

— Ариша, доченька, я тебя не разбудила?

— Нет, мам, как раз сон вещий записываю и расшифровываю.

Мама несколько настороженно хмыкнула.

— Ты решила-таки признать, что непознанное и неизведанное существует?

— Нет, просто интересная штука приснилась. И непонятная. Ты вот случайно не знаешь, мокшава — это что такое?

— Не уверена, но отчасти это ты.

Мама произнесла это совершенно спокойно. А у Арины дыхание почему-то сбилось. Аккуратно, как по камушкам маленьким реку переходя, она спросила:

— При чем тут я?

В мамином голосе прорезалась старая обида номер один:

— Ну вот ты почему-то только папашиными аристократическими предками интересуешься, а моими — нисколько. А если б интересовалась, знала бы, что «Мокшавами» звали твою прабабку — дедушкину мать — и ее родных.

Арина нарушила еще одно свое же правило: не курить на голодный желудок. Но разговор выходил настолько странным, что сигарета была ей жизненно необходима. Поэтому она включила кофеварку и вышла на балкон, не дожидаясь даже кофе.

— Мам, ну ты сказала «а», говори и «б». Почему их так звали-то? И что это слово значит?

Мама помолчала.

— Моя бабушка, а твоя прабабушка мне это рассказывала, как сказку. Ну или как былину что ли какую-то. Что и она, и ее муж — из одной деревни Березки. И все там носили одинаковую фамилию — Торгашовы. Но те, кто жил на одном берегу реки, были просто Торгашовы. А те, кто на другом, по-уличному звались Мокшавы. Ну, то есть, в метриках, когда те появились, все были Торгашовыми записаны. Но прадед твой был как раз просто Торгашов, а прабабушка — Мокшава. Ее родня считала, что когда-то давно их предки чем-то помогли славянской богине Макоши. Та их и одарила своим покровительством: и поудачливее они обычных Торгашовых стали, и побогаче, и девушки в их роду покрасивее рождались, и парни поумнее. Вот примерно так.

Арина, пропустив историю про богиню, заинтересовалась другим:

— Мам, так что, получается, они там все родственники что ли были, да?! Это ж кровосмесительство какое! Как мы не выродились-то!

Мамин голос заледенел:

— Арина, ну что ты говоришь! Пол-России так жило, когда в одном селе или деревне люди носили одну фамилию. Ну или две-три. И никто не выродился. Новую кровь всегда в родовую ветвь пускали. Это ж не аристократы европейские, которые на кузинах женились и за кузенов замуж выходили, чтобы кровь голубую не разбавлять. Красную наши предки инстинктивно и интуитивно разбавляли. Так что никаких вырождений не было.

Арина потушила сигарету и вернулась в кухню за кофе. Пришел черед осознания другой информации.

— Мам, а ты вот эту историю про Макошь сама придумала, признавайся? Покоя тебе не дает, что папин род тех самых голубых кровей аристократических, а твой — простые торгаши вроде как?

Маминым голосом можно было выстудить девятиэтажный дом.

— Арина, не начинай. При чем тут это? Папаша твой, голубых кровей который, давно спился и умер. Не спасла кровь. А про Макошь — чего мне выдумывать? Это правда, которой ты просто никогда не интересовалась. А я вот — очень даже. Если хочешь знать, мои целительские способности…

Арина скривилась, как будто в кофе ей плеснули лимонной кислоты:

— Ну мам… Ну не начинай. Ты прекрасно знаешь, как я отношусь ко всей этой твоей целительской истории. И насколько я в нее не верю.

На этот раз в мамином голосе прорезались другие обертоны — старой обиды номер два.

— Это твой выбор — верить или не верить. С тобой всю жизнь происходит странное и мистическое. Даже я была этому свидетелем. А ты продолжаешь упорно все отрицать. И мои способности отрицаешь, хотя видела, как я людям помогала. Хотя… Хотя не должна была помогать, оказывается…

Мама заговорила медленнее, с паузами. И вообще замолчала на полуслове. Арина щедро сыпанула в кофе сахар и терпеливо ожидала продолжения. И услышала неожиданное.

— Дочунь, а что именно тебе приснилось, расскажи?

Переход темы был странным. Обычно, когда мама садилась на своего «целительского» конька, ссадить ее с него было очень сложно. А тут — сама слезла. Несколько обескураженная таким поворотом Арина сон рассказала. Точнее, зачитала из блокнота. Со всеми подробностями. Мама отозвалась задумчиво:

— Хм… Знаешь, ты только не возражай, выслушай сначала. Я свои способности почувствовала, когда твой отец начала пить. У меня внезапно стало распирать руки. Ощущение было, словно кисти опухли. Визуально не проявлялось никак, но вот это ощущение раздутости и зуд не утихали. Я не знала, что делать. А ночью вдруг увидела во сне себя. Словно я иду по кладбищу, где люди не зарыты, а почему-то в гробах к деревьям подвешены. Страшно было невероятно. Темно, звезд нет, а от гробов словно какое-то свечение исходит. Причем, разное. От одних — мертвенно-белое. От других — словно голубоватое или зеленоватое. Но я подхожу к тому, от которого идет красный свет и словно какой-то пульсирующий. Там — отец твой. А я знаю, что он не умер, что его почему-то живого в гроб положили. Я кладу ему руки на грудь и чувствую, что в груди словно черный клубок какой-то. Из зловонных извивающихся нитей. И я пальцами как-то зацепляю кончик нити и начинаю тянуть. Разматываю этот клубок, и нить через свое правое плечо перекидываю. Тяну, тяну… И вдруг — пустота в руках. Кончилась нить. За плечом вспыхивает что-то алым, а папа твой глаза открывает. Я заорала и проснулась.

Мама прервалась. Голос ее дрожал, и Арина, несмотря на очень предвзятое отношение к маминым рассказам на подобные темы, тоже почувствовала странную дрожь. Понимая, что это не конец рассказа. И родительница действительно продолжила:

— А дальше все было как в моем сне. Многие целители алкоголизм видят, как болезнь, вызванную злыми сущностями, которые к человеку как пиявки присасываются и жизнь из него тянут. Кто-то лярвами их называет, кто-то еще как-то. А я этот алкоголизм в муже видела, как клубок в районе солнечного сплетения из чего-то, похожего на змей. Мерзких, ядовитых змей. И я, так же как в сновидении, стала этот клубок разматывать. И размотала. Помнишь, был период, когда папа твой почти год не пил вообще? Вытащила я из него аспидов этих проклятых. Но не навсегда, увы.

На этот раз мама молчала дольше. И Арина молчала. Думая про папу. Которого, увы, лярвы или аспиды так и погубили. Умер от белой горячки, в окно шагнул. Боль от папиной смерти, за пять лет вроде бы притупившаяся, снова в сердце ледяным колом заворочалась. Арина не сдержалась, всхлипнула. И мама тут же отозвалась:

— Доченька, прости меня! Я не хотела тебе больно делать. А рассказала это все исключительно к тому, чтобы про свою судьбу объяснить. Мне кажется, что не просто так тебе этот сон приснился. И Бабушка эта. Я ведь ее тоже видела. Пять лет целительством занималась, а на исходе пятого года она ко мне во сне и пришла. И одета, как ты говоришь. И бормотала сначала не по-нашему. А потом сказала что-то вроде: «Нельзя тебе целить, с тобой духи мертвых, авы. Они помогают, но ненадолго. И потом спасенных с собой забирают. Так что мертвая твоя помощь, раны зарастают, а жизни в них нет. Цветы расти, еду готовь, людей не трожь — смерть им несешь. Живе — не морить, Морене — не живить». И так меня тогда сон этот пробрал, до печенок просто. Почему-то я сразу поняла, что все — правда. Подумала, что это сама Макошь ко мне приходила, предостерегла. Я-то бабушкины рассказы хорошо помнила. Ну и решила, что не надо мне больше целить, бросила это дело в одночасье. А цветы из моей оранжереи продаются нарасхват. Так что вещим сон оказался. Думаю, и твой такой же.

Арина, все это время слушавшая с напряженным вниманием, выдохнула.

— Мам. Ладно. Давай допустим, только допустим, что все, тобой рассказанное — правда. Я готова это допустить. Но почему Бабушка эта или Макошь, или еще кто именно ко мне явилась? Я же даже не целительница. Я вообще в это во все не верю. Почему же ко мне? И, главное, что мне с этим всем делать, а? Какого медведя спасать, в какой мир бежать? Березы при чем тут? И ава при чем тут? Я только одно значение слова «ава» знаю — фото на странице в соцети, аватар, сокращенно — ава. Но это ж не про то, да? И еще. Тебе она явно сказала, что ты — Морена. А мне — что я Жива. Это что значит? Мы еще и богини что ли в глубине души? Славянские?!

Подкатывала истерика, как всегда, во время разговоров с мамой о «шизотерике». Арине было стыдно, но поделать с собой она не могла ничего. Как только мама заводила свою «магическую шарманку», Арина впадала в ярость. Вот и сейчас злоба горьким комком подкатывала к горлу. Но мироздание приготовило Арине совершенно небанальное окончание разговора с мамой. В трубке что-то щелкнуло, хлопнуло, хлюпнуло. И вместо маминого голоса раздалось бормотание Бабушки из сна:

— Ты чующая. И оживляющая. Иди по своему пути. Ава — не человек. Ава — зло. Победишь его, когда твой путь с путями других чующих сольется.

Трубка выпала из ослабевшей Арининой руки. Она слышала мамин голос из динамика:

— Ариша, доченька, ты меня слышишь? Нас что, разъединили? Арина? Ты меня слышишь?

Арина смотрела в одну точку. И вдруг сказала вслух:

— Интересно узнать, с кем меня соединили, мама… Разъединив с тобой…

Но трубка замолчала.

Двумя неделям раньше

— Степ, давай разведемся, а?

Степан, изучавший какие-то рабочие документы, перевел взгляд с экрана ноутбука на жену.

— Риша?.. С чего такие предложения? Ты мне изменила и как порядочный человек решила от меня уйти, мм?

— Степ, ну вообще не смешно, правда. Я всерьез предлагаю.

Степан вышел из-за стола и устроился на диване рядом с Ариной. Которая, вопреки всем своим привычкам, просто сидела и смотрела куда-то в пустоту. Ни ноута, ни планшета, ни телефона, ни книжки рядом не наблюдалось. Степан напрягся.

— Арин, хорошо, без шуток. Что случилось? Откуда такие мысли в твоей светлой головке?

Арина горько усмехнулась:

— Ты еще спрашиваешь?.. Пять лет назад ты женился практически на женщине-фрике — авторе мистических романов…

Степан поднял руку:

— Протестую, ваша честь. Я женился на экстравагантной, красивой и умной блондинке. Которая по совместительству оказалась известной писательницей.

Арина хмыкнула:

— Протест не принимается, но ок, пусть так. Вот. Женился. Холил, лелеял, деньги вкладывал. Отпускал ее в хлебеня книжки писать. Выдерживал творческие кризисы. Сквозь пальцы смотрел на крайне сложные отношения с мамой. Пару раз спускал с лестницы ее психопата-бывшего. Дальше — больше. Оказался привязанным к ней на двадцать четыре часа в сутки во время самоизоляции. Терпел истерики от того, что ее привычная публичная жизнь в одночасье рухнула. Но и этого мало…

Арина на несколько секунд запнулась, всхлипнула, но продолжила:

— Да, и этого оказалось мало. Три месяца назад у твоей жены начались реальные и регулярные глюки. Зрительные и слуховые. Не успел ты потратить кучу бабок на детальное обследование дражайшей супруги и выяснить, что она здорова, — новая напасть. Благоверная твоя начала ощущать запахи чувств и эмоций окружающих. Снова — обследования и масса предварительных диагнозов. И снова — пустышка. То есть, здорова жена твоя. Физически и психически. А то, что зависть ей дерьмом пахнет, а похоть — плотью разлагающейся, это милая такая особенность психики. Типа синестезии нам сказали, да? Кто-то звуки в цвете видит, а Арина Владиславовна — заботу как аромат булочек чувствует. Милота какая, да? Особенно, если учесть, что добрых чувств и эмоций по отношению к ней люди испытывают категорически мало. И удел ее — ходить с серебряным каффом на носу, чтобы всего этого не чуять. Тем самым выставив себя в еще более экстравагантном, чем обычно, амплуа. И да, надо искать нового шофера, потому что Макс чуть ли не маньяком оказался. И новую домработницу, потому что Галя меня ненавидела по-черному и даже ходила к какой-то бабке порчу на меня напускать.

Но и это еще не все. Оказывается, твоя по бумажкам здоровая, а по сути — на всю голову больная жена — еще и какая-то наследница тайных знаний. Не богини Макоши, конечно, тут мама или несколько приукрасила историю, или переврала. Потому что «мокшава» — это самоназвание народа мордвы. И супружница твоя, имея уже в предках почившего от алкоголизма князя и непроясненных немцев, теперь оказалась носительницей еще и мордовской крови. А вместе с ней — какой-то тайной миссии, о которой ей не устает напоминать некая дама, регулярно являющаяся в снах и требующая что-то сделать. Но не способная внятно объяснить, что именно, блин!

К концу тирады Аринин голос сорвался. И глаза слезами-таки наполнились. Степан уже открыл было рот, чтобы прокомментировать речь жены, но она, оказывается, недоговорила.

— Да, и еще. Как будто всего этого мало, но есть и «еще». И раз уж такая пьянка пошла, последний огурец я тоже порежу. Мне невыносимо стало в любимом Маскволе. Совсем невыносимо. Вчера я долго думала над этим и поняла, что невыносимость началась давно. По капелькам. Задолго до нашего с тобой знакомства, Степ. Просто раньше я этого не понимала, кусочки паззлов получала, но общая картинка никак не собиралась. Ну или я ее собирать не хотела. А теперь — все сложилось. И стало мне совсем тухло: много слишком эгоцентризма и агрессии, шизотерики и грязи. Более того, я поняла, что с Маскволом веду себя, как с Олегом.

Степан, внимательно слушающий, встрепенулся:

— Ты своего бывшего в виду имеешь?

— Именно. С соцсетью я веду себя, как с предыдущим мужем-психопатом. С которым я в какой-то момент стала просто молчать. Потому что разговор на любые практически темы мог окончиться взрывом бомбы с дерьмом. И я предпочитала не обострять. Примерно так и с Маскволом сейчас. Я долго думаю, на какую тему могу туда написать максимально безопасно. Чтобы не нарваться на порцию хейта. И не по поводу своих книг, а по поводу своих мыслей. И пишу максимально обтекаемо. И слова подбираю. И уже начала задумываться над тем, чтобы какие-то посты делать не для всех, а для близких друзей. Прикинь, до чего дошла? Это в Маскволе-то! Который считала вроде родным. И вот этого всего, что тебе рассказала сейчас, будто не замечала… А теперь с ним — тяжко.

Арина зябко передернула плечами. А Степан вдруг спросил:

— Я не ослышался? Ты уже не один раз повторила что ведешь себя и чувствуешь себя не в Маскволе, а с Маскволом?..

Предлоги «В» и «С» Степан выделил голосом. Арина, обычно на лету ловившая его мысли и еще более тонко, чем он, чувствующая слова, замерла. Прижала руку ко рту. И прошептала:

— А ты прав, Степ… Именно «с»… Он для меня как живой человек стал. И… Ты можешь прямо сейчас свезти меня в психушку, но я чувствую примерно то же, о чем мама рассказывала. Что это человек, внутри которого какая-то черная опухоль. Только мама у папы видела одну. А я у Масквола везде вижу какие-то черные ядовитые сгустки. И этот яд… Он, Степ, кажется, нас всех отравляет. Всех пользователей…

Март 2022 года

— Арина Владиславовна! Поскольку по телефону мы так и не смогли прийти с вами к консенсусу, мне пришлось прилететь в эту страну лично, хотя сейчас это крайне непросто. И очень надеюсь, что сегодняшняя встреча будет успешней телефонных переговоров.

Самый Главный Шеф — так в издательстве за глаза звали владельца с самым большим пакетом акций — давно и припеваючи жил в собственном замке где-то на Луаре. И в «эту страну» прилетал нечасто. А тут — смотри-ка — примчался. Уж точно не из-за Арины, не того она полета птица. Хотя и входит в топ-20 авторов издательства, но основные продажи не ее, конечно. А что в метро узнают, так это из-за телепередачи, издательство тут ни при чем. Может шеф какие-то активы не успел перевести в «цивилизованные», так сказать, страны. И его личное присутствие для этого понадобилась. А заодно решил и шухер в издательстве навести.

Шеф просто лоснился благополучием и при этом извергал массу недовольства. Выступить в полную силу ему мешал вовсе не Аринин писательский статус. А бизнес-статус ее мужа. Конечно, Степан рангом был помельче, делами поскромнее. Но где-то они с шефом пересекались в свое время. И портить отношения со Степаном шеф явно не хотел. Поэтому выразился более-менее корректно.

— А что это у вас на носу, Арина Владиславовна? Красивая какая штучка! В этой стране теперь так носят?

«Если он еще раз скажет „эта страна“, я сниму кафф. И грохнусь в обморок от омерзения, почувствовав смесь ароматов от „любимого“ шефули. Тут и похоть, ведь когда-то он ко мне клеился. И злость. И раздражение. И еще масса всего. Интересно, как он забегает», — подумала Арина. Но кафф, конечно, не сняла. И бесстрастно ответила:

— Нет, это моя личная фишка, Арсений Арсеньевич. В России эта мода пока не распространилась, но, глядишь, с моей легкой руки и пойдет. Хотя, не уверена, у нас все же довольно традиционная страна. Но, думаю, вы не про мои украшения хотели поговорить, так ведь?

Шеф поднял на нее тяжелый взгляд. Переложил какие-то бумаги на столе. И вдруг выдал:

— Прошу вас не называть меня так. Я давно живу среди людей, которые зовут меня Анри. Привык, знаете ли. И буду благодарен, если вы станете обращаться ко мне так же.

Арина чуть не расхохоталась. Ничего более неподходящего для абсолютно русопятого Арсения Арсеньевича, чем «Анри» даже придумать было невозможно. Пожалуй, разве что, «Мишель». Но она взяла себя в руки и пристойно кивнула, выражая согласие. Шеф приступил к больной теме.

— Вы нарушили условия договора. Удалили свой эккаунт в Маскволе. Хотя по условиям договора обязаны присутствовать в соцсетях.

Арина мило улыбнулась, мысленно расхохотавшись над претенциозным «эккаунтом»:

— У вас, боюсь, неверные сведения о моем договоре, Арсений Арсеньевич. Простите, Анри. Да, я должна присутствовать в соцсетях. И у меня есть страницы в Одноклассниках, Инстаграме, Твиттере, ВКонтакте. И официальная страница в Маскволе. Все они исправно функционируют, их ведут либо Снежана, либо копирайтеры издательства. Удалила я свою личную страницу, которая никакого отношения к издательству не имеет. И которую я завела гораздо раньше, чем начала с вами сотрудничать. Поэтому никакие условия я не нарушила.

Арсений Арсеньевич (ох, пардон муа, Анри) нахмурился.

— Всё это мне известно. Но вы ведь знаете, что новых читателей привлекает именно ваша личная страница. И трафик на сайт издательства идет, в основном, с нее. У вас там пять тысяч допустимых сетью друзей и более полумиллиона подписчиков. У официальной страницы охваты куда ниже.

Аринина улыбка стала еще слаще:

— Анри, но ведь и я, и мой муж много лет вкладывались в раскрутку моего профиля. Я трудом, он деньгами. Неудивительно, что она довольно популярна. А страница издательства никем не раскручивается, денег в нее практически не вкладывается, потому и выхлоп никакой. Вы же деловой человек, все понимаете.

Деловой человек, безусловно, все понимал. Но отступать не хотел.

— Хорошо, я готов сделать шаг вам навстречу. Исключительно из интереса к вашим романам и уважения к вашему мужу. Восстанавливайте страницу, и издательство примет участие в ее финансировании. Но есть одно условие. В свете, так сказать, текущих событий. Я никогда не лез в творческую составляющую вашей работы, но сейчас вынужден настаивать на смене ракурса. В ваших книгах, Арина Владиславовна, один лубок, простите. Лешие да русалки, домовые да банники. Шире надо смотреть, шире. В мировой культуре масса страшных персонажей. Вампиры. Вервольфы. Баньши всякие. Вот про них и пишите теперь. Про русских-славянских — не надо. Достаточно. И да… Герои пусть тоже будут такими… Ну, космополитичными что ли…

Серебряный кафф практически перестал спасать. От шефа смердело предательством так, как смердело от самого Масквола в последнее время. Арина от омерзения даже телефон в руки не брала, где соцсеть была установлена. Отчасти поэтому мобильник свой расколотила. В новом телефоне этого приложения не было, поэтому он никаких отрицательных эмоций не вызывал. А вот шеф вызывал. Арина набрала в грудь побольше воздуха. Наплевала на внутренний голос, который панически призывал не говорить непоправимого. И выдохнула:

— А если нет?

Шеф даже не стал переспрашивать, что «нет». Только смрад усилился. А изо рта у Анри вылетело некогда самое для Арины страшное:

— Тогда мы разорвем с вами договор. По форс-мажорным обстоятельствам. С выплатой вами всех возможных неустоек. Ваши книги, которые еще есть на складах, будут уничтожены. Из магазинов мы их тоже изымем и уничтожим. И все издательства в этой стране узнают, что дела с вами иметь нельзя.

Арина представила, что ее губы превратились в засахаренные розовые лепестки. Такими они ощущались шершавыми и чужими. Но голос не дрожал:

— Что ж… Я свяжусь с мужем и адвокатами. Будем бодаться. Мне очень жаль, Арсений Арсеньевич. Анри. Но все мои читатели — в этой, как вы выражаетесь, стране. И издательства у нас есть абсолютно российские. Да и книги можно выпускать в наше время абсолютно самостоятельно и денег с этого иметь гораздо больше, чем платили мне вы. Раньше мне было недосуг этим заниматься, а теперь — очень даже досуг. Поэтому — прощайте. Даже не могу сказать, что встретимся в суде, потому что уверена — до суда не дойдет.

Арина встала. Походкой манекенщицы продефилировала к двери, позволяя шефу насладиться видом ее безупречных ног и небезупречных, но вполне симпатичных ягодиц, обтянутых белыми джинсами. И, прежде чем переступить порог, вдруг обернулась:

— А еще — сходите к доктору. Ваша печень скоро совсем перестанет вам служить. И перейдите с фуа-гра на лягушачьи лапки, в них меньше плохого холестерина.

Шеф покраснел так, что, если бы проблемной у него была не печень, а, скажем, сердце, инфаркт от ярости приключился бы прямо сейчас. И даже что-то заорал вслед строптивой бабе. Но баба уже не слышала.

Вечером Арина рассказывала Машке по телефону:

— Конечно, эта толстая сволочь блефовала. Такое ощущение, что мозг вообще потерял, забыл, с кем разговаривает. Конечно, никаких неустоек он с меня не возьмет. А договор я сама расторгну. Не хватало еще!

Мудрая и спокойная Машка — всегдашняя тихая пристань для темпераментной и взрывной Арины. Вот и сейчас она спросила:

— Ришечка, это ты так решила сама? Или Степа сказал? Или адвокат твой?

Арина хохотнула:

— Это мы втроем решили. Так что все. Бросай наш родной город и твой родной музей, приезжай шампанское пить. За мое избавление от рабства.

Вдруг голос ее погрустнел.

— И вообще приезжай. А то, знаешь… Мне одиноко. Подруг, кроме тебя, почти не осталось. Из чертова Масквола, если мистическую составляющую убрать, я ушла, потому что там друзья, даже виртуальные, тоже кончились. Что они пишут — читать невозможно. Вышла неделю назад, а там — столько ненависти, злости, страха, предательства, тупости, больного возбуждения, что кровь не то что из глаз, а изо всех пор просто. Мерзко, Маш. Хотя, если объективно, то мне круто повезло в том, что все самые близкие — рядом. И мою позицию разделяют. Но страшно, ты знаешь… Не смейся, но я стала бояться Масквола. Реально бояться. И опасаться тех, кто остается ему, так сказать, верен.

— Ну, слушай, про тех, кто верен, все понятно. Они больные просто. Маскволнутные типа. И отравленные, конечно, дерьмом этим. Ты знаешь мое отношение к соцсетям и к этой — в частности. Я там была только из-за тебя. Но очень рада, что ты с этой заразы соскочила. И не маскволнулась окончательно, как многие. Спасибо твоим мозгам, чутью и Степе. А вот насчет самой сети… Знаешь, когда ты мне все свои сенсации вывалила, и мистические, и прочие, я взялась их анализировать и классифицировать. Ну музейный и научный работник, профдеформация. Знаешь, ты права, пожалуй. Только в обморок там не падай, но я сопоставила все, что с тобой в жизни происходило. Все, что мама твоя рассказала и что тебе Бабушка во сне сказала. Ты стоишь? Куришь, небось? Сядь. Я длинно буду рассказывать. У меня это и в бумажном варианте есть, пришлю потом. Но сначала поделиться хочу, вдруг я чего-то не учла?

Арина и в самом деле курила на балконе. Но от такого вступления быстренько затушила сигарету и зашла в дом. И увидела вернувшегося мужа.

— Машунь, а ты не будешь против, если я громкую связь включу? Пусть Степа тоже послушает, он же в курсе всего. И тоже, в случае чего, может какой-то совет дать.

Подруга расхохоталась.

— Когда это я против Степки была? Ради вас я готова даже по видеосвязи поговорить. Делайте себе кофе, наркоманы кофейные, и перезванивайте.

Супруги так и поступили. Сварили кофе, наложили в вазочки конфет, Степан, в порядке исключения, даже пепельницу поставил — чтобы Арина на балкон курить не бегала. В общем, приготовились внимать. И в очередной раз убедились, как ошибались недалекие люди, считающие Марию Петрову серой музейно-архивной мышкой.

Машка появилась на экране, как докладчик за кафедрой. В очках для чтения и с кучей бумаг в руках. Шутливо раскланялась, уселась и начала:

— Значит, так. Делайте скидку на то, что анализировать мы пытаемся вещи, так себе анализу поддающиеся. Но все же кое-какие выводы сделать можно. Хотя бы примерные.

Первое — ты, Арина, на самом деле человек уникальный. Я изучила твой «мистический дневник», спасибо за доверие. Честно — поулыбалась над твоими объяснениями необъяснимого. И, как сторонний наблюдатель, считаю, что рационально объяснить можно процентов двадцать случающегося с тобой по жизни. И эти двадцать процентов я отдаю на сны, кроме последнего. Просто потому, что, как в анекдоте про Фрейда, иногда сны просто так снятся. Ну и ты девочка у нас нервная, тонкая, легковозбудимая. Потому — приснилось и приснилось. Но вот остальные восемьдесят процентов — мистика в чистом виде. И твои попытки это объяснить притянуты за уши так, что уши эти уже оторвались практически. Поэтому — да, некий мир и некие сущности, в этом мире обитающие, с самого твоего детства пытаются выйти с тобой на контакт. Одни пугают, другие оберегают. Но все они — не отсюда.

Второе — версия с Макошью не выдерживает критики, тут я с тобой согласна. Но однозначно твои предки что-то такое, тайное и магическое сделали. Или с чем-то таким столкнулись. Увы, про мордву как народ я не успела много найти, времени не хватило. Потому кратко. Народности там две — мокша и эрзя. Но если твоих предков называли мокшавами, то ты точно мокша. И многое и из твоего сна, и из рассказа твоей мамы подтверждается. Они действительно раньше исповедовали что-то типа зороастризма. И потому придерживались ритуалов в рамках этого мировоззрения. Покойников не закапывали, и не сжигали, а привязывали к деревьям или оставляли в специальном помещении, типа мертвецкой. Высшими божествами были мужские фигуры, но поклонялись, в основном, женскому пантеону многочисленному. Тут и тол-ава — мать огня, и варма-ава — мать ветра. И еще много ав. Я так поняла, что ава — это в переводе и дух, и мать, женщина. Но и нечистый дух. Отчасти даже — некое скопище нечистых духов. А вот одним из «чистых» животных у мокши считался медведь. Есть даже легенда о том, как девушка вышла за медведя замуж. Так что и медведь из твоего сна объяснился. И березы — мокша считали, что человек создан из дерева, а береза была священным деревом. Ну и про миры все ясно: средний — наш, верхний — где боги, нижний — где Шайтан и его демоны. Так что, моя дорогая беловолосая мокшава (белый твои предки очень чтили), ты какая-то явно избранная.

Третье — мне кажется, именно твои предки приложили руку к тому, что у тебя почти одновременно открылись, так сказать, и глаза, и уши, и нос. Тебе явно хотят показать, что вокруг — что-то плохое, злое, ядовитое. И почему-то именно ты можешь с этим как-то справиться. Мама твоя — не смогла бы. Потому ее с корабля целительства и спихнули, но, что важно, не до конца как-то. А тебя, наоборот, на корабль тянут, не целительский, но спасательский. Значит — что-то ты должна сделать.

Четвертое — про Живу и Морену. Естественно, что богинями вы с тетей Аней в одночасье не стали. Но вот какие-то возможности вам даны в аренду, подарены, делегированы именно от этих славянских божеств. Потому, видимо, что, в принципе, древние пантеоны часто пересекаются в чем-то. Вам и мордва помогает, и славяне, которые тоже в предках есть. Не удивлюсь, если еще и православно-католические какие-то чудеса приключатся, поскольку вы обе христианки.

И пятое — подтвердить это сложно, но у меня есть ощущение, что все происходящее как-то накрепко завязано с этой дурацкой соцсетью. Которую ты в какой-то момент аж, простите за мой научный, антропоморфизировала, очеловечила, проще говоря. И что эта сеть — та самая сеть из твоего сна. В которой много лиц. В которой запутался какой-то медведь. И которого ты как-то должна спасти. На этом у меня все. Вопросы?

Степан зааплодировал. Арина присоединилась к аплодисментам, но вопросы у нее были. Много. Но самый основной она первым и озвучила:

— Машунь, ты слов нет, какая умница. И какой интеллект. Но. Вот если все это мы сейчас примем за правду. Все внутри меня против этого возражает, но факты вроде бы за твое изложение событий. Что мне делать-то со всем этим? Бечь куда? Спасать кого? Хоть какую-то информацию получить где?

Не успела Маша открыть рот, как ее опередил Степан:

— Мне кажется, это очевидно. Как там называлась деревня, где предки твои мокшавы жили? Березки? Ну вот в Березки и надо ехать, я считаю. Тем более, что для своих книг ты и не в такую глухомань забиралась. В этот раз, правда, я не только сожителей с тобой отправлю, но и сам поеду. А то, глядишь, и правда какой-то медведь на тебе жениться вздумает.

Маша развела руками:

— Ни добавить, ни убавить. Степа сказал все, что думала по этому поводу я. Тем более, договор с издательством у тебя лопнул. Новый роман тебе выкладывать негде, ибо из токсичной, как это принято нынче говорить, соцсети ты ушла. Поэтому — вперед. Пришло время новой книги — о тебе, Арина Чернова. Думаю, читателям она придется по вкусу не меньше, чем прежние.

Апрель 2022 года

В семье Арины и Степана такие поездки назывались «в хлебеня». Если литературно. Нелитературный вариант уважаемый читатель отгадает сам. Смешно, но Аринины читатели, с легкой руки издательства, были убеждены в том, что свои книги та пишет в старинном замке. Готическом. То ли в Венгрии, то ли в Румынии. Но где-то там, в мистических «вампирских» местах. Арина поклонников не разочаровывала. Впрочем, как раз этот пункт в договоре был прописан — не выдавать своего писательского «тайного убежища». На самом же деле книги писались совсем в других местах. Потому что — кто бы мог подумать! — Арина Чернова ненавидела путешествовать. Не просто не любила, а именно ненавидела. До такой степени, что даже загранпаспорт появился у нее почти случайно и уже в тридцать пять лет. А довольно немногочисленные поездки по России традиционно заканчивались тем, что на третий день Арина начинала ныть и канючить. И, оказавшись на родной земле, готова была эту землю реально целовать.

Не сказать, что такая нелюбовь Арину напрягала, на чужое же мнение ей всегда было плевать. Однако разбираться в себе она любила. Поэтому с психологом, несколько лет назад оказавшим ей помощь в выбирании из непростой любовной коллизии, она тогда обсудила и эту тему. Просто чтобы понять причины и вопрос закрыть. Выяснилось любопытное. Во-первых, Арина совершенно не могла оперировать мотивацией большинства путешественников «сменить картинку». Будучи ни разу не визуалом, картинку менять она потребности не испытывала. Но при этом, будучи абсолютнейшим кинестетиком, бесилась от отсутствия своей кровати, своего унитаза, своей чашки для кофе. И люди подбешивали запахами и разговорами, да. Во-вторых, для Арины очень важна оказалась самоидентификация. В родном городе, а потом и в Москве проблем не возникало. Везде она ощущала себя Ариной Черновой. В других же городах становилась абстрактной «туристкой». А в других странах — и того хуже, иностранной туристкой. Это раздражало, размывало Аринино «я» и заставляло испытывать дискомфорт. В-третьих, опять же в силу минимальной визуальной составляющей, Арина не могла и не хотела любоваться никакими там красотами. Ни картинами, ни зданиями, ни пейзажами, господитыбожемой. Даже в ее книгах всего этого было по минимуму, потому что на полторы страницы описывать закат или рассвет она оказалась не способна. В-четвертых, ее бесили все средства передвижения. На поезде — долго, жестко и поездной сортир на кучу народу. В самолет пока пройдешь — с ума сойдешь от терминалов, пограничников и прочих оргмоментов. И курить ни там, ни там нельзя еще. Единственный способ передвижения, который она могла вытерпеть — машина. Но только с проверенным водителем. И вдвоем. И… Еще райдер пунктов из десяти. Понятно уже, да, что путешественница из Арины Черновой была такая себе?

Но было и в-пятых. Арина каким-то странным образом чувствовала места, которые посещала. И это чувствование ничего приятного к путешествию не добавляло. В Волгограде и Варшаве она чувствовала смерть. Просто леденящую такую смерть. И хруст костей под ногами. Вена, на брусчатке которой ей делали фотосессию, нашептывала кровавые истории. Санкт-Петербург казался опасным чахоточным монстром, который улыбается тебе парадной улыбкой, а за спиной топор прячет. В общем, поклонники Арининого мистического творчества были бы в восторге, наверное. Но сама Арина в какой-то момент поняла, что с нее довольно. И ездить перестала, благо Степан до знакомства с ней успел посетить все, что ему было интересно. И больше в дорогу особо не рвался. А если накатывало — ехал один. Оба они относились к этому спокойно. Потому что Арина в свои «хлебеня» тоже уезжала одна.

Тема «хлебеней» возникла, когда, после десятого романа, Арина впала в творческий кризис. Пять лет она стабильно выдавала две книги в год. А тут и папа умер, и муж ушел. В общем, все было плохо. Не писалось категорически. Сроки горели. И тут судьба послала Арине Степана. Впрочем, может и ему ее — как посмотреть.

Познакомились они на какой-то издательской тусовке. Обоим было не до веселья, но возникла необходимость встретиться с нужными людьми. А все они, по стечению обстоятельств, оказались на этом мероприятии. Арина закончила свои дела и решила перед уходом выпить кофе и съесть какой-нибудь бутерброд. Домой, где никто не ждал, не хотелось категорически. Подруги на тот момент все были в парах, поэтому к ним не хотелось тоже. Вечеринка ей не нравилась, но тут хотя бы были люди. И еда. В Аринином холодильнике было примерно так же, как в ее душе — пусто.

В общем, Арина с чашкой кофе подошла к столу и потянулась за бутербродом с красной рыбой, одиноко лежавшим на тарелке. И в тот же момент к этому «сироте» потянулась еще одна рука, мужская. Ее обладатель рассмеялся:

— Гусары дам не объедают. Уступаю вам, прекрасная леди, этот великолепный образчик кулинарного искусства.

Арина невольно улыбнулась. «Гусар» оказался слишком в ее вкусе. И слишком обаятельным. И… В общем, надо было бежать. Но джентльмен уже подносил даме бутерброд. И беседа-таки завязалась. Сначала — светская. Потом — когда выяснилось, что они оба Черновы — почти приятельская. А после того, как Степан хохотнул, что такое везение упустить нельзя, ведь ей после свадьбы даже паспорт менять не придется, они с вечеринки сбежали. К нему. И поженились через две недели, о чем ни разу за пять лет не пожалели.

Когда сначала невеста, а потом жена жаловалась на творческий кризис, Степан, не имеющий к творчеству никакого отношения, никак не мог придумать, чем помочь. И снова вмешалась судьба. Партнер по бизнесу пригласил его на дачу — отметить сделку. С супругой пригласил. Дача оказалась неблизко, но примерно на полпути Арина, с любопытством что-то разглядывающая за окном, вдруг попросила остановить.

Они проезжали мимо заброшенной деревни. Арина в каком-то странном состоянии бродила по единственной пыльной улице, заходила в незапертые избы… И вдруг сказала:

— Степ, ты помнишь, что должен мне свадебный подарок?

Степан помнил. Они договорились, что Арина придумает что-то дорогое и необычное, чего ей на самом деле хочется, и Степан это оплатит. И вот — придумала.

— Степ, а ты можешь оборудовать мне тут одну избу так, чтобы жить можно было? Ну печку там, переносной электрогенератор, биосортир и все такое? Очень хорошее место. Не мертвое и с историей. И главное — прямо рвется из него история эта, я чувствую. Книжка отличная выйдет.

Новоиспеченный супруг, конечно, несколько обалдел. Он понимал, что женится на даме неординарной. Но даже не представлял, до какой степени она была неординарная. Однако ему даже не пришло в голову Арину отговаривать. Он все сделал, как она просила. Через день приезжал. А рядом, в удобном доме на колесах поселил двух своих парней-охранников. Строго наказав следить в оба, но на глаза писательнице не попадаться. Не мог же он бросить любимую женщину в этих вот «хлебенях» одну, пусть даже с генератором и биосортиром.

Книжку Арина написала тогда действительно крутую. И довольно быстро. С тех пор два раза в год она выезжала в «хлебеня». Правда, уже выбранные осознанно. У Арины был постоянно обновляемый список заброшенных деревень, в которых происходило раньше что-то загадочное, мистическое или просто необычное. Она выбирала место, выезжала на рекогносцировку. По каким-то одной ей известным параметрам определяла, пойдет или нет. И чаще всего угадывала с первого раза.

Писать книгу с ней отправлялись и «сожители». Это шутливое название появилось, когда Степан понял, что писать жена способна только заброшенных деревнях, самых, что ни на есть, «хлебенях». А он чисто технически не может постоянно оттуда работать. И отпускать ее одну туда просто невозможно. Поэтому была создана команда «Двое из ларца»: крепкие и надежные парни Витек и Ванек ехали на место, организовывали максимально комфортный быт для писательницы. А сами — в огромном и удобном «доме на колесах» — селились рядом. Чтобы и на глаза не попадаться постоянно, но и успеть добежать, если что. Ну и, конечно, дом, где Арина жила в периоды своих «творческих запоев» всегда увешивался камерами: чтобы парни не упустили момент, когда надо бежать и спасать. Надо сказать, такое понадобилось лишь однажды, когда деревня была довольно близко к дороге. И пара сумасшедших любителей «заброшек» в нее сунулась. Ну, и высунулась очень быстро. Витек и Ванек аккуратно и оперативно проводили экстремальщиков к их авто и убедительно попросили больше пока сюда не наведываться. А после того, как втроем они съездили в несколько «литературных экспедиций», Арина стала в шутку называть их своими «сожителями». Так и повелось.

Поездка в Березки оказалась сложной с самого начала. Доверенные люди, которые нарывали Арине в архивах информацию про деревни, донесли, что Березок уже лет пятьдесят не существует на картах. Фотографии со спутника мало информации дают, почти все заросло лесом. И далеко это даже от Арининого родного города, до которого из Москвы около тысячи километров пути. А до бывших Березок выходит еще почти четыреста.

С логистикой определились так. Первыми вылетают на поиски остатков Аринины «сожители». И, исходя из того, что они там найдут, будут действовать дальше. А действовать явно было надо. Тучи сгущались так, что даже Степан, считающий себя абсолютно непробиваемым, стал что-то не то видеть и слышать. Арина же вообще потеряла и сон, и покой. Потому что днями ее донимали сущности, а ночами — старуха. Которая все приходила и приходила. И все с одной и той же песней. Но самое плохое — Арину донимал Масквол.

В ее новый аппарат, который Степа быстро купил взамен разбитого, соцсеть самостоятельно установилась дня через три. Причем, Арина это поняла сразу — по запаху. Бить второй телефон, впрочем, не стала. Поехала с ним к уже почти родному программеру Косте из издательства, чтобы увидеть его изумленные глаза. Он, компьютерный волк, так и не смог понять, каким именно путем приложение попало в Аринин телефон. Оно не было скачано в магазине приложений. Не было установлено по какой-то левой ссылке. Но при этом — оно было. Костя снова его снес. Что-то там еще нашаманил. И отправил Арину домой. Чтобы на следующее утро проснуться от ее звонка и истерического вопля:

— Костя, оно снова здесь! Оно говорит, что мою страницу кто-то посещает и мои посты кто-то лайкает. Костя. Как такое может быть, а?.. Если нет уже ни страницы, ни постов? И да, оно так воняет, боженьки…

Но ответа не последовало. Костин телефон так больше и не откликнулся, все время отвечал, что неправильно набран номер. Спать Арина легла в полном раздрае, и тут — сон. Новенький. Арина видела себя в храме, в котором ее крестили. Во времена Арининого детства в этом величественном здании находился городской планетарий. А она первоклашкой поднималась на колокольню, чтобы посмотреть на звездное небо, которое транслировалось с проектора. И помечтать о том, что где-то там, среди этих созвездий, летает герой Юрий Гагарин, который точно не погиб. Про Бога маленькая Арина не знала. А вот большая, которая сейчас поднималась на колокольню, уже знала. Поэтому, увидев молодого Гагарина, который парил в скафандре под потолком планетария-храма, она спросила:

— Юрий Алексеевич, а вы там, в космосе, Бога видели?

Гагарин грустно улыбнулся.

— Его нельзя увидеть, Аринка. Он не в космосе, он — в сердце. Так что, если сердце тебя куда-то зовет, — иди. Это Он тебя направляет. Иди. Пора.

Арина как-то внезапно успокоилась. И проснулась с улыбкой. А вот Степа, который лежал с ней рядом и читал новости со смартфона, был, наоборот, мрачен. Увидев, что она открыла глаза, сказал хмуро:

— Тучи сгущаются, Риша. Ты знаешь, я помогаю нашим ребятам на фронте, как могу. Но, видимо, придется увеличить помощь. Запад озверел и шлет столько военной техники, что нам придется туго…

Не успела Арина осознать сказанного, как зазвонил ее телефон. Мамин голос в трубке звучал взволнованно:

— Доченька… Ты только не сердись, но, кажется, нам с тобой вместе надо куда-то ехать. Мне сегодня приснился отец Майкл. Помнишь, наш первый пастор в новом костеле? Он старенький был, больной, умер давно, а во сне был молодой и живой. Сурово так посмотрел на меня, вложил в руки четки и сказал: «Иди, Анна. Тебя ждут. Дочь ждет и другие дочери и сыновья ждут. Иди». Я проснулась, сердце где-то в горле колотится. И понимаю, что мне правда куда-то надо. Но вот куда? Может, ты знаешь больше?

Арина помолчала. И только собралась ответить, как в квартире началась форменная фантасмагория. С полок падали вещи. С громким треском взорвался выключенный электрический чайник. Сам по себе включился телевизор.

Крикнув в трубку «Жди, мама, мы летим за тобой», Арина под прикрытием Степана быстро собрала самые необходимые вещи. Не успели они сесть в машину, как Степе позвонил Витек с отчетом. Да, деревня в руинах, но добраться можно. Они на месте купили и внедорожники с полным приводом, и хорошие палатки, и даже «дом на колесах». Так что босс с женой могут вылетать до города Ойска, а там их встретят и до места довезут. Арина перекрестилась. И они рванули в аэропорт, чтобы сначала вылететь до родного города Арины — за Анной. Та встретила их, практически сидя на чемодане в прихожей. Снова аэропорт. И, поднимаясь в самолет до Ойска, мать и дочь одновременно сказали друг другу:

— Отсчет пошел.

Глава 2. Медведь

Март 2022 года

Он шел по лабиринту из сине-белых стен, оклеенных странными обоями. Сначала казалось, что это тысячи фотографий то ли человеческих лиц в натуральную величину, то ли очень правдоподобно сделанных масок. Но когда одно женское лицо привлекло его внимание, и он подошел поближе, чтобы разглядеть, лицо-маска вдруг открыло закрытые раньше глаза. Он от неожиданности отскочил. И наткнулся спиной на что-то мягкое. Обернулся — и еле сдержал крик. Это были не фотографии. Это были маски из реальных человеческих лиц. Женских и мужских, черных и белых, красивых и безобразных. Немало было и подростковых лиц. Все они выглядели, словно мертвые. Глаза закрыты, дыхания нет. Посмертные какие-то маски. Но, повинуясь какому-то неизвестному импульсу, в хаотичном порядке, лица внезапно распахивали глаза. Высовывали языки. Улыбались. Плакали. Беззвучно говорили и кричали. Чтобы потом снова превратиться в подобие восковой посмертной маски.

Ему надо было найти выход из этого жуткого лабиринта. А для этого — сосредоточиться и сконцентрироваться. Но лица мешали. Они пугали. Напрягали. Заставляли просто бездумно бежать вперед, не думая, куда поворачивать. И в какой-то момент ему показалось, что он останется в этом страшном месте лабиринте навечно. Стены стали сжиматься. Лица-маски приближались к нему, пытаясь лизнуть, поцеловать, укусить. От отчаяния и безысходности он закричал. И проснулся.

— Леш, боженьки, ты чего орешь-то так?

Жена Юлька или, на американский манер, Джулия, смотрела испуганно.

— Опять кошмар, да? Не помогают таблетки?

Лешка Медведев или, на американский манер, Алекс Беар тяжело дышал и пялился в потолок. Юлька прижалась, обняла.

— Лешенька, может доктора сменить, а? Что ж такое, третий месяц ты от кошмаров маешься, уже кучу лекарств перепил, а толку ноль. Хорошо хоть страховка медицинская есть, а то по миру б уже пошли.

Лешка поморщился. Юлька с трудом умела думать о чем-то, кроме денег. Все чаще ему казалось, что и о нем, муже своем, она думает не как о человеке, не как о крутом программере, не как о мужике, в конце концов. А исключительно как об абстрактном производителе денег. И чтобы он исправно делал свою работу, бесперебойно снабжал ее долларами, за ним надо ухаживать, содержать в чистоте и порядке. Впрочем, когда такие мысли накатывали, Лешка лишь плечами пожимал: а чего он хотел-то? Жена никогда его не любила, поженились случайно, так что все честно.

Думать о семейных отношениях не хотелось. Думать не хотелось вообще. Потому что тот ад, в который за каких-то три месяца превратилась Лешкина жизнь, никакому осмыслению не поддавался. Ну вот никакому! Хотелось спать, потому что за окном стояла темная американская ночь. Но спать было страшно. Поэтому Лешка легонько чмокнул в висок Юльку:

— Спи. Пойду чаю попью.

Жена снова закрыла глаза и свернулась клубочком под одеялом. А Алекс Беар, еще так недавно чувствовавший себя небожителем, сидел на своей крутой американской кухне, пил крепкий черный чай и размышлял, что лучше сделать. Покончить с собой каким-нибудь безболезненным способом или улететь в Россию ближайшим возможным рейсом. Россия перевесила. Там Родина. Дом. Катя. И, видимо, ответы на все вопросы.

Тремя месяцами раньше

Все чаще приходила в голову странная мысль: вот бы мама увидела! Странная потому, что директриса детского дома, в котором после дома ребенка жил Лешка Медведев, исповедовала примерно такую концепцию: мам и пап своим сиротам я за деньги не куплю, зато куплю такую жизнь, чтобы их мамы и папы локти себе от досады сгрызли. Марина Викторовна, женщина резкая, жесткая, но горой стоящая за своих воспитанников, реально давала им все, чтобы сиротская жизнь не была горькой. Причем, это распространялось не только на быт. Естественно, многочисленные спонсоры, которых она всеми правдами и неправдами добывала, первым делом хотели сделать в здании ремонт, купить игрушек, еды и телевизоров. Но эти потребности закрылись быстро, поэтому Марина Викторовна переключилась на другое. В каждом из своих детей она искала то, что может в дальнейшем привести ребенка к успеху. С сиротами работали психологи, спортивные тренеры, специалисты по профориентации, нанималась куча учителей по не входящим в школьную программу дисциплинам и масса репетиторов. В итоге чуть ли не каждый интернатский выпуск становился звездным. Сироты из провинциального волжского города поступали в лучшие вузы страны, били рекорды в разных видах спорта, становились танцорами, певцами, шахматистами. И Лешкина первая мечта сбылась — он без проблем поступил в крутейшую московскую Бауманку. Сдал квартиру, полученную от государства, и переехал в столичное общежитие — жить одному ему не хотелось, привык в коллективе, да и еще причины имелись. А на подходе была сбыча и второй мечты.

Лешка боготворил Кварка Дрейка. Вот как впервые прочел о нем, как Масквол увидел, так и забоготворил. Впрочем, Павла Дурова Лешка боготворил не меньше. Но расторопные представители Кварка нашли его первыми. И уже с третьего курса стали платить свою собственную стипендию и давать разные интересные задачки. А когда вуз с красным дипломом был окончен, Лешка собрался в Америку. Его там ждал собственный дом, огромная по его понятиям зарплата, куча плюшек и бонусов. И интереснейшая работа на его божество. Вот скажите, разве столько счастья безродному сироте может привалить, а?

Лешке привалило. Ложку дегтя в эту бочку с медом добавила только Катя. Они познакомились на программерской олимпиаде в десятом классе. Катя, конечно, от него отставала, но по-своему была тоже крута. Поэтому он занял первое место, а она — второе. Пошли отмечать победу. Потом встретились еще раз. Еще. А потом — любовь. Первая, страстная, горячая. И в Москву уехали вместе, Катя поступила в МГУ. Но на третьем курсе случилась беда: ее маму, совсем еще молодую женщину, разбил инсульт. И Кате пришлось переводиться на заочное отделение и переезжать обратно в волжскую провинцию. Деньги она зарабатывала приличные, как и все талантливые программисты, но представить себе, что мама будет лежать одна, с сиделкой, Катя не могла.

Поэтому в последние пару лет виделись они с Лешкой не так часто, как хотелось обоим. Но виделись. И он приезжал, Марину Викторовну проведать и с Катей встретиться. И она к нему в Москву выбиралась, то на выходные, то просто так. Однако, когда встал вопрос о переезде в Америку, все застопорилось.

— Леш, ну как ты не понимаешь! Я из Москвы уехала, чтобы с мамой рядом быть. А ты теперь мне предлагаешь что? Бросить ее на сиделок и в Америку укатить?

— Да, Катя, я не понимаю. Потому что моя мама меня, как ты знаешь, даже до дома ребенка не донесла, прямо у мусорки бросила. Поэтому я не понимаю, почему ты, обеспечив маме достойный уход, не можешь оставить ее на сиделок. Она все равно не говорит, тебя не понимает и не узнает. Так ради чего такие жертвы, а?! Ты жертвуешь нашей любовью, своей блестящей карьерой, счастливой совместной жизнью. Ради чего, я тебя спрашиваю?!

— Ради мамы…

Такие диалоги они вели месяц перед Лешкиным выпуском и месяц после. Американцы были готовы принять его и женатого, но вступить в брак следовало еще до отъезда. Лешка бесился, орал, бил посуду. Катя плакала, но стояла на своем. Понять друг друга не получалось. В конце концов, Медведев озверел. И наговорил такого, после чего Катя вытерла слезы, молча встала и ушла. Перестала отвечать на его звонки и письма. А когда он заявился к ней домой, открыла сиделка и ледяным тоном сказала, что Екатерина тут больше не живет. Сняла квартиру где-то, приходит только проведать маму всегда в разное время. Он пытался караулить у подъезда, но так ни разу Катю и не дождался. Ее подруги ему тоже не отвечали и встречаться не желали.

В совершеннейшем бешенстве и таком же горе Лешка переспал по пьяной лавочке со своей бывшей одноклассницей Юлькой, влюбленной в него класса с пятого. В ней даже пробивная Марина Викторовна особых талантов найти не смогла, поэтому после окончания школы Юлька получила диплом мастера маникюра и педикюра и работала по этой специальности в небольшом салоне. Интеллектом Юлька не блистала, но при этом было у нее то, что называют «житейским умом» или хваткой — этого не отнять. Но Лешке в этом проку не было. Да и разговоры он с ней не собирался разговаривать, а в постели интеллект не нужен. Особенно — после большого количества виски.

Проснувшись утром после грехопадения в Юлькиной квартире, Лешка застонал. И от того, что голова раскалывалась. И от того, что свое жилье, от государства полученное, девушка украсила так, что реально глаза слепило. Везде золотое, алое, розовое и черное. Блеск, рюшки, завитушки. И — апофеозом или, скорее, апофигеем — зеркало на потолке над кроватью. Посмотрев в него, Медведев заорал. Прилетела Юлька, по всей видимости принимавшая душ: без боевой раскраски, с мокрыми волосами и завернутая в черное с золотом полотенце.

— Медведев! Ты чего вопишь? Соседей перепугаешь!

Лешка с трудом заставил себя замолчать. Сердце в груди бухало молотом. Он с трудом разлепил сухие губы:

— Да сон плохой приснился, прости. А что это за зеркало у тебя на потолке? Дорогая, наверное, штука?

Юлька хмыкнула:

— Да щас прям, не тратилась я еще на такие вещи. Несколько раз в старушатник съездила — и вот вам материал для зеркального потолочка.

Лешка понимающе кивнул. Старушатником называли микрорайон, в котором доживали свой век практические одни пенсионеры. Молодежь оттуда сбегала сразу, как только возможность появлялась. А бабки жили и довольно часто умирали. Счастливые наследники, как правило, все вещи тут же выносили на помойку. Видимо, там рачительная Юлька зеркал и набрала.

— Юль, я, конечно, в отделке ничего не понимаю. Но мне казалось, что для потолка какие-то особые зеркала нужны, нет? Более тонкие, что ли? Ну и режут их не мелко, а одним большим куском.

Юлька раздраженно передернула плечами.

— Ну да, мастер, который ремонт делал, тоже что-то такое говорил. Но я настояла на своем. И он сначала на какой-то мощный клей все посадил, а потом еще на шурупы что ли какие-то, чуть ли не в палец длиной. А что кусками — так оригинально даже получилось. Один чел мне сказал — прикольный эффект преломления.

Лешка не стал расспрашивать про чела, который наблюдал эффект преломления с Юлькиной кровати. Ясно, что монашкой она не жила, да и не должна была. Но вот зеркало… Впрочем, нет. Об этом он подумает как-нибудь потом.

Вместо мыслей о зеркале потом приключилось еще несколько сексов с Юлькой — выгодно отличавшихся от разговоров с ней же. Лешка сделал еще одну попытку связаться с Катей — безрезультатно. И принял решение. Они с ошарашенной, но счастливой Юлькой поженились. И в Америку уехали вместе.

Пожалуй, это был единственный поступок, о котором он периодически жалел. Все же остальное складывалось как нельзя лучше. Американцы не обманули: и дом, и машина, и зарплата, и бонусы — все случилось. И работа мечты случилась тоже. Через несколько месяцев после его трудоустройства, аккурат перед Рождеством, в компании раздавали награды лучшим. В его подразделение неожиданно приехал сам Кварк Дрейк. Нет, не так. Сам!!! Дрейк!!! И самолично вручил русскому программисту Алексу Беару какой-то сувенир. И договор на новое назначение: Лешку перевели на так называемое «мертвое направление». В России это было не очень распространено, а вот в Америке и других странах профили умерших пользователей становились своеобразными «мемориальными досками». По заявлению близких странице присваивался особый статус. С нее активность больше не велась, а другие пользователи могли заходить и что-то на стене оставлять. Многим Лешкиным коллегам казалось, что на «мертвом направлении» и работа «мертвая». Но сам он чувствовал, что перспектив много. И даже поделился парой быстро пришедших в голову фишек с небожителем, когда тот ему руку пожимал. Кварк взглянул остро и заинтересованно, сказал, что «Алекс молодец», потрепал по плечу и отошел к другим сотрудникам. Но еще пару раз, пока великий босс общался со своими подчиненными, Лешка ловил на себе его взгляд. Но что было в этом взгляде — понять не сумел. Под ложечкой только как-то противно засосало, но Медведев списал это на пережитое волнение.

А в начале января Лешкина жизнь начала катиться под откос. Что характерно, с самого что ни на есть позитивного события. Он написал письмо своему божеству. В компании это не только не запрещалось, но даже приветствовалось — делиться идеями с самым главным начальником. Вот Лешка и написал насчет той пары фишек, которая придумалась на корпоративе. Шеф ответил быстро и с какого-то другого адреса. Спросил, как именно Медведев собирается реализовывать задуманное. И когда подчиненный все прописал, предложил чуть иное решение. Типа, а может, вот так? И Лешка реально растерялся.

Он был действительно хорошим программистом. Отличным даже. Но со своими тараканами и косяками, не без этого. И вот решение, которое предлагал Кварк, вроде было прекрасно всем. Но была в нем некая червоточина, которую Лешка чуял, но сказать, что конкретно не так, не мог. И посоветоваться не с кем, как назло! Не с Юлькой же.

Коллег, конечно, было много. Более того, они с женой жили в «славянском квартале»: в их коттеджном городке были только русские, украинцы и белорусы. Но почему-то близких, да даже приятельских отношений почти за полгода не сложилось ни с кем. Хотя Лешка отличался от классического программера из анекдотов: и общительным был, и мылся-брился регулярно, и ел не за компом, а за столом. Но вот найти себе приятелей — не смог. Со всеми — лишь вежливо отстраненные смолл-токи. Юлька каких-то русских девиц нашла, более того — даже маникюр им делала, типа по дружбе, так как работать права не имела. Но они договорились как-то. Потому она не скучала. А вот Лешка скучал отчаянно. Товарищи из Бауманки тоже по всему миру разъехались, кто-то женился, у кого-то уже даже потомство намечалось. Да и уезжал он в таком настроении и состоянии, что толком не попрощался даже с теми, с кем дружил и приятельствовал. Потому писать им сейчас было неловко. А в довузовской жизни из близких у него была только Катя. Катя…

Лешка подумал. Еще раз подумал. Сказал себе, что совершает двойную ошибку. Во-первых, потому что хочет проверить идею самого (!) Кварка Дрейка. А во-вторых, потому что хочет написать человеку, которого сильно обидел. Но и это осознание не остановило. Быстро, чтобы не передумать, Лешка написал Кате о своих сомнениях и нажал кнопку «отправить». Почта зависла. Леша изумился — сто лет уже такого не наблюдал, и техника, и интернет и в офисе компании, в поселке были высшего качества. Перезагрузил почту. Изумился, что не осталось даже черновика его письма. Наученный горьким опытом, написал заново — в ворде. Скопировал. Вставил в тело письма. Страница снова зависла.

Лешку окатило горячей волной. Он так хотел поделиться с Катей, что совсем забыл — слежка. Тотальная и постоянная. За всеми и за всем. Практически все программеры, которых он знал, в той или иной степени были параноиками. И были уверены, что даже если слежка не проявляется, она все равно есть. Лешка сначала над этим смеялся. Но чем больше становились его познания и умения, тем больше он параноил сам. Потому что понимал, как именно можно отследить то, что нужно. А сейчас, в порыве своем глупом, словно мозг отключил. И так по-дурацки спалился. Типа он на работе один, время — ночь, значит, можно делать все, что хочешь. Ага. Вот и сделал.

Для проверки и очистки совести Лешка набросал несколько слов о свой жизни, прикрепил пару фото и отправил директрисе Марине Викторовне. Она своих воспитанников продолжала любить и после выпуска и всегда радовалась весточкам от них. Письмо, несмотря на то, что с тяжелыми фотками, улетело тут же. Чтд. Что и требовалось доказать. Безобидная инфа ушла влет, небезобидная — не ушла.

Медведев плюнул. Терять было все равно нечего. Скопировал текст. Послал его себе на личную почту. Прошло почему-то. Вышел в почту с телефона. И скопированный текст переслал Кате в чате телеграма. Ушло. Уфф…

Руки тряслись от волнения. С одной стороны, очень хотелось получить от Кати ответ. С другой — было очень страшно, что именно она напишет. И не столько за идею Кварка страшно, фиг бы с ней. И так ясно, что из Масквола его погонят, не посадили б только. А вот что Катя пошлет подальше — страшно. Или вообще промолчит. Лешка попытался сделать себе чай, сначала чуть не обварился кипятком, потом, неловко взяв чашку, облил чаем любимую футболку. И тут телефон запиликал. Пришло сообщение. Катя писала:

— Медведев, у меня оооочень раннее утро. И хочу тебе сказать, что я бы решила такую фигню, что ты прислал, прописать куда-то, только при условии, что хотела бы сильно навредить. Вирус, к примеру, какой-то высшей степени зловредности запустить. Это если по существу. А не по существу — у меня ощущения, как у тебя. Код крайне странный, но объяснить эту странность не могу. Буду думать. Ты уверен, что тебе надо использовать эту штуку именно в таком виде? Если творческий кризис, могу накидать несколько небанальных идеек, как это красиво и технично сделать.

Когда-то Лешка читал про амбивалентность. И недоумевал, как одновременно можно испытывать полярные чувства. Вот теперь понял. С одной стороны, он был счастлив, что Катя ответила и не послала. С другой — испытывал страх и растерянность от того, что великий Кварк накосячил. С третьей — радовался, что оказался прав, пусть знаний не хватило, но чуйка не подвела. А с четвертой — пребывал в замешательстве от того, что именно ему придется говорить божеству о его ошибке. Замешательство было в данный момент актуальней всего, поэтому мозг начал обрабатывать именно эту проблему. И быстро нашел решение. Рабочий день давно закончен, на дворе ночь, Лешка в офисе один. А завтра прямо с утра он поговорит со своим непосредственным начальником, выскажет свои опасения. И переложит груз принятия решения и разговора с Дрейком на более подходящие для этого плечи.

Однако не успели его собственные плечи расправиться от такого замечательного варианта, как на личную почту свалилось письмо. От Кварка Дрейка. Звучащее примерно так: «Алекс, прошу запустить наше совместное решение в течение ближайшего часа. Пока ты будешь спать, хочу потестить, как все пройдет».

Во тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот палево так палево! Лешка покраснел до корней волос и подумал, что обошелся малой кровью. С таким же успехом Дрейк мог написать, что увольняет его за распространение конфиденциальной информации. И вообще сажает в тюрьму за это же. Но пока он не уволен и не в тюрьме, придется выполнять просьбу, которая, по сути, приказ. Даже несмотря на то, что с программой явно что-то не так. Спорить с великим Дрейком Лешка был не готов.

Он сделал все, как было велено, и ушел домой. А дома напился так, что Юльке пришлось волочь его до кровати, идти Лешка не мог. И ночью ему впервые приснился сине-белый лабиринт с человеческими лицами-масками. И он проснулся с воплем и стоящими от ужаса дыбом волосами.

Двумя месяцами раньше

Лешке казалось, что он сходит с ума. И на то были причины. Причина первая — он почти совсем перестал спать. Потому что ему снился либо кошмар с лабиринтом, либо не кошмар, а нечто похуже. Ему снилась мама, которую он никогда не видел. Мама была молодая, красивая, с длинными платиновыми волосами. Она лежала в гробу, который каким-то хитрым образом висел на толстой, суковатой березе. Гроб тихонько раскачивался, и казалось, что покойница качается на качелях. Тем более, несмотря на закрытые глаза, мертвой мама не выглядела. Щеки румяные, на губах улыбка. И нежный, как колокольчик, голос у Лешки в голове: «Сыночек, приходи, маму найди. Беги, мой медвежоночек, спасайся, в паутину не попадайся, в нижний мир не спускайся. Чернота на тебя прыгнет, тебя съесть захочет, да отскочет. Только дома силу найдешь, чтобы черноту прочь прогнать, чтобы людей от нее спасать. Приходи. И прости».

Ну вы поняли, да, каким Лешка просыпался после этих снов? Даже к психологу пошел, чтобы тот помог. Тот типа помог. Почему-то не стал разбираться ни с Лешкиным сиротством, ни с видениями, ни с прочим, мистическо-психологическим. Зато сказал, что сны у Лешки очень кинематографичны, поэтому ему надо освоить работу режиссера монтажа. Как только во сне становится страшно, сказать себе: «Монтаж!». И пугающий кадр вырежется. Лешка робко поинтересовался, что делать, если его пугает много кадров подряд. Психолог пустился в объяснения о том, как «переключать» сны с пугающих на хорошие. Но то ли объяснял он слишком сложно и путано, то ли Лешкин английский оказался не так хорош. Но «переключателя» он не нашел, и «монтажные ножницы» не помогли. Пришлось прибегнуть к снотворному и успокоительному. Которые успокаивали и снотворили ровно двое суток. А дальше — все то же самое.

Причина вторая — у Лешки появились проблемы на работе. Точнее, со стороны все выглядело, как и прежде, прекрасно. Не уволили его и не посадили. Дрейк молчал. Только вот творилось что-то в его некогда обожаемом Маскволе непонятное. И пугающее почти как сны. Возможно, не во всем Маскволе, а только в его «мертвом» секторе, но это напрягало еще больше. Кате, которая, к великому Лешкиному счастью, продолжала с ним общаться, пусть и исключительно на рабочие темы, он написал: «Мне кажется, мертвые просыпаются». И Катя тут же ответила: «Лешка, мы с тобой отупели! Или нам как-то мозги и глаза отвели. Пасхалка! В программе была пасхалка! Точнее, что-то очень похожее по функционалу, ибо пасхалок такого размера не бывает. Я когда пыталась ковырять код, меня все время выкидывало на какие-то несуществующие библиотеки. Не ясно, зачем. А оказывается, с помощью этой фигни твой кумир как-то мертвые страницы оживил, да? Вообще, Медведев, мне кажется иногда, что Масквол — это искусственный интеллект, а не просто соцсеть. Вот только обучают его словно бы и не люди».

Прочитав сообщение, Лешка аж замычал от досады. Но быстро заткнулся — от страшной догадки. Они с Катей, в здравом уме и трезвой памяти просто не могли пасхалку или что-то на нее похожее пропустить. Да, могли не расковырять, что в ней. Но то, что программа с секретом — очевидно же. А он — чуйка, чуйка… Хотя и правда — чуйка. Которая другими словами попыталась описать то, что мозг почему-то напрочь блокировал. Причем, с Катей случилось примерно то же. И о чем это говорит? Что на них кто-то как-то воздействует? Причем, Лешке тут, в Америке, могли хоть в воду что-то добавлять, хоть в воздухе распылять. Но Кате-то на Волге как мозги заблокировали, а?..