Бесплатный фрагмент - Прохожий

Глава 1

Как хорошо, что у меня нет детей, подумала я, наблюдая за небольшими группами мамочек, сидящих на лавочках и стоящих неподалеку. К ним подбегают их дети: плачут, жалуются, хвастаются, хватают за руки и тянут их к горке, чтобы показать что-то безумно важное для ребенка. Мамы идут, смотрят, кивают головой и вновь возвращаются к разговорам с другими мамами — о питании, фитнесе, новом магазине, муже, детях и что там еще у них может быть важнее этого детского открытия. Некоторые мамы, конечно, ахают и просят показать им еще тот фокус, ради которого ребенок отвлек их. Но только и всего. Еще не встречала маму, полностью поглощенную ребенком. Даже не так — которая бы в момент прогулки с ребенком в каком-то смысле сама превратилась в ребенка. Которая, когда он тянет ее за руку, чтобы показать что-то важное, при этом отрывая ее от песочницы, где она творит куличи, посмотрев на представление ребенка с искренним интересом, потянула бы его в ответ, например, к муравейнику, смотреть, как муравьи-силачи тащат на себе мертвую муху, которая в десять раз больше их, в свое логово, да, именно логово. А еще у некоторых мам по несколько детей, которые тянут ее в разные стороны, а она параллельно ежесекундно трясет коляску и пытается еще соглашаться в чем-то с собеседницами-мамами. И вот на коляске я заостряю внимание. Я думаю: зачем они ее трясут? Причем все время. Я представляю в этот момент младенца, которого укачивает, а он держится за бортики коляски, периодически прикрывая рот своей маленькой ладонью — ну, типа, как во время качки на плавательном судне.

Вот так я провожу остаток своего обеденного перерыва. Сижу в парке недалеко от офиса, пью капучино и глазею на мам, детей и их псевдовзаимоотношения. О нет, конечно, я провожу драгоценные минуты свободного от работы времени за этим занятием не потому, что люблю наблюдать за тем, что навевает на меня смертную скуку. Мне просто очень нравится этот парк. В любое время года. А так как я работаю в компании, откуда ежедневно по будням сбегаю на обеденном перерыве, уже сто или двести лет (о боже, кажется, мне нравится заниматься тем, что навевает на меня смертную скуку), этот самый парк я видела в самых разных его проявлениях. И да, зачастую повторяющихся, но каждый раз воспринимаемых мной по-новому. Думаю, этот парк — самое лучшее место в ближайшем километре, если не во всем городе. Видимо, поэтому я столько времени и работаю в наискучнейшей компании, из-за него! Из-за парка. Сарказм.

Ну что я могу добавить, у кого-то мужчина может быть причиной терпений и лишений, а у меня — парк. Он населен множеством разнообразных деревьев. Они перешептываются, сбрасывают листья, играют солнечными зайчиками, они невероятные. Их разговоры можно слушать бесконечно. И если закрыть глаза и ощущать свет сквозь закрытые веки, то их разговоры — как сказка, как песнь. Листва то закрывает, то открывает солнце перед моим лицом, от чего становится темнее или светлее. Даже когда нет листвы, когда вся она на земле и шуметь им вроде нечем, то они сакрально молчат так тихо, что это слышно. Кайф, в общем!

Вот так, за мыслями о тоске и кайфе проходит мой обеденный перерыв, и я возвращаюсь в офис.

Глава 2

— Клара! — слышу я, сидя у себя в закутке на своем рабочем месте. Иногда я думаю: почему перегородки, что разделяют сотрудников, не сделаны до небес?

— Клара, — я подняла голову и увидела выглядывающее из-за перегородки лицо моей коллеги Дианы. Меня всегда веселила эта картина — ширма и голова, а если бы эта голова еще пела и передвигалась, как будто скользя вдоль перегородки, то я бы начала аплодировать и свистеть.

— Диана, спой! — в надежде говорю я. Кстати, я уже не первый раз ее об этом прошу, но она почему-то не поет. И в этот раз она ответила ровно так же, как и всегда:

— Перестань, я на работе, — как будто бы она споет вне работы или как будто бы то, что она отвлекает меня от дел рабочих, не является работой. Да и даже если она споет вне работы, до аплодисментов с моей стороны не дойдет, потому что не будет ширмы, за которой будет поющая голова. — Гоу с нами сегодня в бар после работы!

— Ну что за гоу! — в уме возмущаюсь я, но отвечаю: — Ок!

— Класс! Вот за что тебя обожаю, так за то, что уговаривать не надо! Всегда за компанию!

И в этот момент я вдруг задумалась: а что я делаю? Зачем мне бар с абсолютно предсказуемой Дианой, которая даже не может вдруг неожиданно появиться над ширмой и запеть? Зачем мне чье-то обожание, если меня даже не надо уговаривать? Зачем я живу за компанию? Значит ли это, что если я откажусь от компании и скучных встреч, которые были, кстати, не скучны только под сильным градусом, то меня перестанут обожать? И вообще, зачем мне вот это все? Почему я не в парке? Почему я не слушаю шелест деревьев и не наслаждаюсь их прикосновением в виде игры теней? Почему я не дуб, который живет пятьсот лет, ну или хотя бы тополь, он шестьдесят лет живет. Думаю, я тополь. С моим отношением к жизни я как раз столько и проживу.

Но спустя каких-то четыре часа я уже сидела в знакомом до боли баре через две улицы от работы, в окружении пяти женщин, и ждала свой мартини с водкой.

Думаю, эти вылазки в бар случаются в среднем раза три в месяц. Но когда это происходит, возвращение домой я не помню. И только безумные головные боли на следующее утро напоминают мне о том, что вчера я была не в себе. Однажды — я этого не помню — познакомилась там с парнем, о чем мне рассказали коллеги, с которыми я, собственно говоря, и провожу это время в баре. И судя по всему, мы друг другу очень понравились и, скорее всего, решили пожениться, со слов все тех же коллег, раз так яростно наши тела сблизились и не разближались. В общем, уже к закрытию бара, после очередного страстного танца меня вырвало прямо на него! По рассказу, я забрызгала ему даже лицо. О боже! Тогда мои оптимизм и смекалка направили меня к бару, где я купила бутылку воды. Вернувшись к обалдевшему и уже бывшему жениху, я вылила на него всю воду. Наверное, я его таким образом помыла. Затем была усажена коллегами в такси и отправлена домой.

И вот в этот раз, ожидая свой напиток, я размышляла, смогу ли ограничится двумя бокалами, двумя танцами и вернуться домой до одиннадцати, помня и контролируя все, как вдруг раздались слова:

— А знаете, я ведь беременна.

Все уставились на Анну. В первую очередь из-за того, почему она здесь, а не в шоке?

— О, поздравляю! — неожиданно сказала я, но, кажется, в моем голосе прозвучала жалость.

— Спасибо, — улыбнулась Анна.

— И ты решила как бы… Отметить это? — уже с сарказмом спросила я.

В этот момент нам принесли выпивку, перед Анной была поставлена бутылка текилы. Все смотрели на нее с недоумением.

— Не говорите ничего. Я скажу. Я утром узнала, что беременна, сделала тест, я весь день не в себе как будто. Максу ничего не сказала. Только сейчас осознала, что сижу в баре и заказала текилу. Что я делаю? Почему я здесь? Почему я не с Максом? — и она заплакала.

— О, милая, не надо! Ребенок — это же счастье, это же чудо! — сказала Вера. У нее была уже взрослая дочь, она училась где-то в другом городе и звонила Вере раз в месяц, обычно для того, чтобы попросить денег.

— Да, я знаю, но почему я снова здесь? Что с нами? — говорила плачущая Анна.

— А что с нами не так? — непонимающе проговорила Диана, осмотрев себя и всех сидевших за столом.

— Почему мы так живем? Когда в нашей жизни происходит что-то важное, мы не просыпаемся, чтобы осознать все волшебство этой важности, а автоматически, как роботы, продолжаем делать то, что привыкли. При этом пытаемся скрыть эту важность от посторонних, потому что она может нарушить сложившийся уклад автоматической жизни! — выпалила Анна.

— Я бы даже сказала, до чертиков наскучившей автоматической жизни, — задумавшись, дополнила я философскую тираду Анны.

Все перевели взгляды с таким одинаково идиотским и тупым выражением с плачущей Анны на унылую меня.

— Что происходит? Что с вами? — спросила Диана, искренне не понимающая, в чем дело, и, в общем-то, всем довольная.

А Анна, закрыв лицо руками, только качала головой.

Я выпила залпом свой мартини, как последний (может, так оно и было), расплатилась и без слов встала из-за стола. Через какое-то время Анна, так же молча, последовала за мной к выходу.

Оказавшись на улице, Анна упала ко мне на плечо и разревелась еще громче. А в баре остался оскудевший столик с женщинами, в которых, возможно, ничего и не екнуло внутри и которые после нашего ухода продолжили выпивать и некоторое время обсуждать нас, а потом работу, а потом мужчин, а потом других женщин и их жизни, находя в них погрешности, сравнивая их с собой и своими жизнями.

— Пойдем, я посажу тебя в такси. Поедешь домой, расскажешь все Максу. А после, счастливые, вы будете спорить, как назовете дочь или сына, — сказала я ей, поглаживая по голове и отстраняясь, чтобы поймать такси.

После этих слов Анна как-то вдруг быстро успокоилась и сказала, что не хочет сейчас ехать в машине, ее слегка тошнит. Было еще достаточно светло, и я предложила ей пойти в парк.

Глава 3

И мы, молча и медленно, зашагали.

Как-то грустно было. Я шла и думала о том, зачем я ее позвала. Чтобы развеять печаль и думы, я начала говорить:

— Еще сегодня днем я сидела в парке и смотрела на играющих детей и их мам, думая, как, должно быть, здорово иметь детей!

Ну и ну, так бессовестно вру!

— Правда? — почему-то с подозрением спросила Анна, как будто у меня на лице написано, о чем я на самом деле думала сегодня днем, глядя на детей и мам.

— А ты бы кого хотела? — я намеренно не стала отвечать на ее вопрос, чтобы не соврать дважды за двадцать секунд.

— Клара… — простонала Анна.

— Что?

— Я не думала об этом. Я вообще не знаю, счастье ли это. Но это однозначно к перемене в моей жизни. Думаю, что-то значительное происходит для того, чтобы человек задумался о своем пребывании здесь.

В бар мы всегда ходили толпой, и на работе во время утреннего кофе собиралась компания минимум из трех человек, поэтому я не знала, насколько глубоки мысли Анны. А что если каждая из нас по отдельности такая же? Ну, Диана, скорее всего, нет. Она поверхностна и когда одна, и когда не одна.

— Наверное, ты права… — я снова задумалась. — Буквально сегодня у меня были те же мысли, что и у тебя сейчас. Я никогда раньше не думала, что теряю время. Что трачу его не на то. Я вообще не думала о времени. А о своем пребывании здесь и подавно…

— Я рожу! — вдруг уверенно произнесла Анна. Ее лицо сияло гордостью за принятое решение.

— Конечно, родишь, ты же беременна! — сказала я это так, как будто другого варианта просто нет в природе.

Анна расхохоталась, и если внутри и оставалась какая-либо грусть, то ее снесло вибрациями смеха.

Был конец августа, конец пятничного дня, конец будней недели. И начало вечера. Воздух был теплым и ласковым, пахло асфальтом, машинами и кофе. Заходящее за крыши домов солнце светило в витрины помещений, мимо которых мы шли в сторону парка. А от витрин — в глаза прохожих. Навстречу нам шагали парочки, они смеялись, увлеченно общались, слушали музыку, закрыв глаза, и улыбались. Удивительные создания, могу только представить, что играло у них в наушниках. Очень медленно прогуливалась пара пожилых людей, они тоже улыбались и щурились — она крепко держала его под руку, а он накрывал ее руку своей ладонью, на них было приятно смотреть. Молодые люди, смеясь так заразительно, что и я широко улыбнулась, остановились возле кафе и оригинально прощались, выдавая абсолютно непонятные мне слова на современном сленге. Они были одеты как хиппи, панки, готы и что там еще есть. Почему-то мне захотелось прикоснуться к их миру, и я, проходя мимо, погладила одного тинейджера по плечу (не знаю точно, какого он был пола), но он не шарахнулся от меня, а приветливо подмигнул. Думаю, это был парень.

Мы шли спиной к солнцу, и я разглядывала каждого прохожего. Кстати, когда воспринимаешь человека как прохожего, то есть безличностно, он как персонаж из какого-то фильма, или игры, или книги. В общем, это отстраняет, и ты сам чувствуешь себя как будто незаметным. Я настолько увлеклась созерцанием прохожих, что забыла об Анне.

Когда я опомнилась, то не увидела ее рядом с собой. Я остановилась и начала вертеться на месте в поисках Анны. Я вернулась на несколько шагов назад, заглянула в кафе и магазины, что находились на нашем пути. Но ее просто нигде не было. Остановившись, я подумала позвонить ей, но у меня не было ее номера телефона. Я уже хотела позвонить Диане, но тут застыла и, уставившись на двух очень похожих женщин, что шли на меня, вдруг решила, что я ушла из бара одна и Анны со мной не было. Но разве такое может быть… Видимо, я выглядела очень растерянно, потому что те две женщины, поравнявшись со мной, приостановились. Та, что выглядела более солидно, спросила, все ли у меня хорошо. Я посмотрела ей в глаза. И будто увидела в ней себя. Моя озадаченность стала еще более озадаченной. Я перевела взгляд на вторую женщину — боже, как они были похожи!

— Вы так похожи! Вы сестры? — неожиданно для самой себя спросила я.

Они рассмеялись — и я тоже.

— Спасибо! Мы мама и дочь, — сказала та, что выглядела более солидно.

— Оу, ну да… — сказала я. — После вашего ответа у меня все стало хорошо, спасибо.

И я прикоснулась к плечу дочери так же, как прикоснулась к плечу того тинейджера. Она в ответ тоже прикоснулась к моему плечу.

Я повернулась, ускорила шаг и пошла к парку, уже не разглядывая людей, а думая о том, была ли вообще Анна со мной и что я увидела, глядя в глаза той женщине. И тут в мою голову пришла мысль о маме. Я не помню, когда мы с ней говорили. И о чем. Я подумала о том, что мы никогда вот так с ней не шли по улице навстречу заходящему за горизонт солнцу, что мы с ней не похожи, что мы вообще как будто разных кровей. Потом я подумала, что эта солидная женщина, должно быть, не такая мама, которых я вижу ежедневно в парке. Она как раз была из тех, кто показывает дочери муравьев и зовет лебедя и утку на пруду, придумывая разные смешные подзывания — что-то вроде: «Лебя-лебя, на-на! Ута-ута, на-на!», — а дочь повторяет за ней своим маленьким тонким голоском, коверкая все слова, и мама смеется и крепко обнимает свою дочь, целуя ее в макушку.

И тут до меня дошло! До сегодняшней встречи с этими похожими друг на друга мамой и дочерью я всегда замечала только таких мам, которую видела в детстве. Я и выросла такой, что если бы я родила, то не обращала бы на своего ребенка никакого внимания, общалась бы хоть с кем, но только не с ним. Боже! Это печально. Это осознание заполнило мои глаза слезами. Вот почему мы никогда не гуляли с мамой, и мы не похожи с ней, и не помню я наших разговоров. Да и называть ее мамой как-то не в тему. Нет, конечно, она не била и не кричала на меня в истерике, но она и не любила как будто и не показывала эмоций, хоть какой-то радости от того, что я есть. Прохожая… Да, она для меня сейчас прохожая…

Глава 4

Остановилась я уже в парке. Я оглянулась, не бежит ли за мной отставшая от меня Анна. Нет, не бежит. Странно, все же позвоню Диане.

Солнце уже скрылось за домами и освещало улицу только оранжевым закатом. Бродя по дорожкам, я набрала номер Дианы.

— Да! Клара, ты решила вернуться? Мы здесь! — кричала в трубку Диана, и было слышно, как гремит музыка, как громко разговаривают Вера и еще одна коллега. Диана была весела. На секунду мне захотелось к ним, подальше от одиночества и давящих мыслей. Но лишь на секунду.

— Нет. Я только хотела узнать, с вами ли Анна? — спросила я без лишних объяснений.

— Анна? Нет. Ты ушла, потом она, — отвечала Диана.

— Нет. Мы с ней ушли из бара вместе. Но она куда-то пропала.

— Клара, я не понимаю тебя. Плохо слышно. Анны нет здесь. Вы ушли не вместе, но почти следом друг за другом.

Я молчала в трубку, застыв, и пыталась сопоставить то, что говорит Диана, и то, что происходило час назад.

— Клара! Ты где? У тебя все в порядке? — продолжала кричать Диана.

— Да! — сказала я. — Все хорошо, пока! — и отключила вызов.

Я смотрела на телефон и не понимала, что мне думать. И думать ли вообще. С одной стороны, я четко помню Анну, ее признание в беременности, слезы, речь о жизни и то, что мы вышли вместе из бара. А с другой стороны, она бесследно исчезла, как будто ее и вовсе не было.

Я дошла до того места, где днем пила капучино. Усевшись на скамейку, я смотрела на неподвижные качели и карусели. Казалось, еще слышны их скрип, голоса и смех детей. Включили ночное освещение, но над тем местом, где сидела я, лампа не работала. Посмотрев наверх, я увидела первые звезды, их даже можно было сосчитать. Раз, два, три, четыре. Четыре. Уже пять и шесть. Они быстро появляются. Я выбрала самую яркую звезду и, глядя на нее, вслух спросила:

— Что было в баре? С кем я шла? С кем говорила? Что все это значит?

И в этот момент звезда как будто начала спускаться и размножаться, а я начала терять точку опоры. Чем ближе становилась ко мне звезда, тем ярче становилось в глазах и тем меньше контроля я имела над собой. Последнее, что я почувствовала и увидела перед тем, как невыносимо яркий свет сменился непроглядной тьмой, это то, что мое тело падает со скамьи на землю, а ко мне бежит пес.

Глава 5

Оказавшись где-то в забытьи, я смотрела в темноту, все было темнотой, и я тоже была темнотой. Я понимала, что смотрю, но я не видела ничего. Совершенно ничего. Мне показалось, что я кого-то позвала. Но звук как будто пропал сразу же, как только появился. Он даже не успел появиться. Он пропал, не появившись. Захотелось вытянуть руки и исследовать пространство. Казалось, что я вытянула руки и даже пошла, но ничего не менялось. Пустота и темнота были во всем, включая мои движения, смотрение и даже желание что-то сделать. Думаю, что в центре меня начали зарождаться страх и паника, очень быстро увеличиваясь и заполняя собой это пустое и темное пространство. Это происходило настолько быстро, что я чувствовала, как мечусь в этом эпицентре с огромной надеждой освободиться. И когда этот дико быстро нарастающий страх заполнил все собой, я с криком пришла в себя и открыла глаза.

Первым, что я увидела, была потолочная плитка. До меня не сразу дошло, что случилось и где я. И что кричала я на самом деле, до меня тоже дошло не сразу. Опустив голову, я увидела Анну, стоящую у ног кровати, на которой я лежала.

— Анна! — вырвалось у меня. А она улыбнулась и прислонила указательный палец к губам — ну, вроде жеста, чтобы я молчала. И в этот момент в палату буквально ворвалась медицинская сестра.

— Лежите. Вы находитесь в больнице. Сейчас я позову доктора. Как вы себя чувствуете? — не останавливаясь говорила сестра, все время что-то проделывая с моими запястьями, шеей, какими-то шлангами, иглой, воткнутой в мои руки.

— Все хорошо. А что происходит?

Мое воображение начало представлять картинки апокалипсиса за стенами больницы, ну, может быть, нашествие зомби или пришельцев. Я посмотрела на Анну. Она улыбалась, как будто видела мои мысли, мысли ребенка.

— Доктор сейчас подойдет. Лежите, пожалуйста, спокойно, — сказала сестра так, будто я действительно ребенок. Она поднесла к моим губам бумажный стаканчик с водой.

— Как скажете. Но почему я здесь? Это что, тайна? Вы же можете мне сказать, как я оказалась здесь.

Медицинская сестра вздохнула. Это была юная девушка, достаточно милая и добрая, как раз для работы в больнице, что-то вроде миссионерки. Жаль, я не такая, почему-то вдруг подумала я.

— Вы потеряли сознание. Ваш нашел прохожий, точнее, его собака, и вызвал скорую.

— И всего-то… — сказала я, слегка разочарованная, что нет конца света. А она, сестра-миссионерка, посмотрела на меня так грустно, что мое сердце сжалось от жалости к себе.

В этот момент в палату вошел врач. Он улыбнулся мне так, как улыбаются старому знакомому, и в его взгляде я заметила такую же жалость или грусть, что некоторое время назад увидела во взгляде медсестры.

— Добрый день! Как вы себя чувствуете? — будто в порядке вещей сказал он.

Добрый день? Что? Добрый день какого именно дня? Сколько времени я уже здесь? Говорите прямо, в чем дело! Все это вертелось в моей голове, но я не сказала ни слова, а лишь с подозрением смотрела в глаза врачу, наверное, пытаясь смутить его так же, как смущают меня они, посылая взгляды сочувствия и по очереди спрашивая, как себя чувствую.

— Вас сюда привезли на скорой сегодня ночью, — сказал он и замолчал.

Я посмотрела на Анну, она стояла за доктором и смотрела как будто ему в спину. Что вообще она здесь делает? Почему именно она? Где она была вчера? Мысли быстро проносились в голове, и в то же время я ждала продолжения уже захватывающей истории. Я молчала и испытывающе смотрела на доктора, иногда переводя глаза на Анну. Он заметил, что я смотрю за него и оглянулся. Видимо, он не заметил Анну, когда вошел. И было такое ощущение, что он не заметил ее и сейчас.

— По некоторым заключениям… — вдруг резко продолжил он, отчего я вздрогнула, снова замялся, потом тяжело вздохнул, — у вас опухоль головного мозга. Простите, никогда не знаю, как сообщать такие вести.

Сначала я не осознала, что он говорит. Какие вести? Я в принципе не поняла, что он сказал. Я только поняла, что у меня что-то такое, за что нужно попросить прощения.

— Что у меня? — переспросила я.

— У вас рак мозга, — смиренно ответил он.

И вот тут я осознала, что он сказал. Я внимательно смотрела на него, ожидая, когда он рассмеется и скажет, мол, да ладно, я пошутил, это я так флиртую, давай как-нибудь поужинаем. Но он только произнес:

— Мы проведем обследование, вам нужно сдать анализы. И окончательный вердикт будет после всех этих процедур.

— Что значит «окончательный вердикт»?

— На какой стадии рак и какие у вас шансы.

Боже, он не шутил.

— Постойте, — начала я, желая найти опровержение словам специалиста. — Вы сказали, что нужны обследования и анализы, значит, вы не можете утверждать наверняка, что у меня рак. Какие такие наблюдения и…

Глупо, но наверное именно это и имеют в виду, когда говорят «перед смертью не надышишься». Как же это мрачно.

— Я понимаю вашу реакцию, — он вдруг сел на край кровати и взял меня за руку. Какой, оказывается, сочувствующий здесь персонал. — Я могу сказать только одно: вам лучше сейчас связаться с близкими людьми. Хорошо бы, чтобы они приехали и побыли с вами.

Кому будет хорошо? — со злостью подумала я. И не с кем мне связываться… Мама… Последний раз я говорила с ней больше полугода назад, это был ее день рождения… Что я за дочь, что за отношения у нас? Да и живет она от меня за три тысячи километров. Если она и прилетит меня поддержать, то не успеет к обследованию и вынесению вердикта. Господи, да как же это мрачно!

И тут я вспомнила об Анне. Я посмотрела туда, где она стояла, но ее там уже не было. Я даже не заметила, как она ушла. Наверное, после того как услышала слова врача о том, чтобы со мной кто-то был. А может и раньше. Она, наверное, не слышала о том, что у меня якобы рак мозга. Якобы… Ха. Я, судя по всему, не верю в то, что у меня рак.

— Я не буду никому звонить. Не думаю, что это обязательно. Когда вы начнете и закончите?

Врач смотрел на меня так, будто я уже умерла от рака, тем не менее здесь сейчас и говорю с ним.

— Кажется, вы не вполне осознаете…

Тут уже я перебила его:

— Да все я осознаю. Вы потрогали мой пульс и сказали, что у меня рак мозга. Разве можно так с людьми! И вот, чтобы ни мне, а уж тем более ни вам уже не быть многословными, давайте просто все это аргументируем фактами!

Видимо, я выходила из себя. Мне не хотелось тут находиться. Мне хотелось вообще никогда сюда больше не возвращаться. Как же я хочу домой!

— Хорошо, — понимающе сказал он. — Сейчас подготовят аппарат. И вас.

Он вышел. Я повернулась к окну. Было солнечно. Свет падал на белую стену палаты. Я думала о том, какие все же мягкосердечные здесь люди работают. Почему-то я сравнила их с ангелами-вестниками. Еще я подумала о маме. О том, что я не имею права называться дочерью. Как можно не звонить своей матери так долго? Как хорошо, что у меня нет детей. И почему-то я подумала о прохожих. И об Анне.

Глава 6

Да. Все подтвердилось. Все подтвердилось самым печальным из всех печальных вариантов. Жить мне оставалось год или того меньше. Доктор что-то говорил об операции, различных терапиях, о том, что можно продлить мою жизнеспособность и жизнь в целом. Что-то еще говорил. Но я сидела как оглушенная. Я слышала лишь фон его голоса. Он как будто был эхом в моей голове. Наверное, это шок. Хорошо, что у меня нет детей, снова подумала я. Иначе как бы я им сообщила, что скоро они сами будут о себе заботиться? От этой мысли я почувствовала тоску. Еще вчера мысль об отсутствии детей доставляла мне радость и позволяла чувствовать себя свободной, а сегодня я, кажется, готова из-за этого расплакаться. Кто же меня вспомнит? Кто заплачет по мне?

Что я такое думаю? Что за бред? Приди в себя!

Я как будто взбодрила сама себя изнутри. В этот момент я моргнула, а из моих глаз закапали большие слезы. Вот предательницы! Я тяжело вздохнула и посмотрела на доктора, который уже давно перестал говорить и пристально смотрел на меня.

— Что вы мне посоветуете? Что мне делать?

— Для начала сообщить близким людям, — опять он за свое! — А следующий шаг — это лучевая терапия, так как химиотерапия в вашем случае будет бесполезна.

И он в красках начал рассказывать о том, что это за терапия и что меня ждет. Теперь, во время выслушивания истории о лечении или замедлении распространения моего рака — ну да, уже моего — по всему мозгу, все воспринималось мной совершенно иначе, чем несколько минут назад. Его голос казался самым громким в этом мире, он звенел, словно нависал надо мной, я казалась себе такой крошечной и беспомощной, слова отдавались в каждом нерве моего организма и даже больше. Казалось, что и рак это чувствовал.

Рак. Почему эту почти неизлечимую болезнь назвали членистоногим животным, подумала я. И забыла на миг о том, что я крошечная и беспомощная, а голос доктора металлический и утопающий.

— Я все поняла, — пробормотала я, как только он замолчал на 5 секунд. — Я могу уйти сейчас. Мне бы хотелось прийти в себя от всего, что произошло за последние сутки. И, возможно, уже позвонить близким, чтобы поделиться этой радостной вестью. — Я еще и язвлю!

— Решение, а лучше ваше согласие, нужно нам немедленно. И мы приступим к дальнейшим действиям. Вы должны понять. Чем быстрее мы с вами примем меры, тем дольше вы… — тут он замолчал. И я понимала почему.

— Тем дольше я промучаюсь.

Он посмотрел на меня, в его взгляде читалось, что он не это хотел сказать. Да до чего же они тут все милые, снова подумала я, только уже воротило от этой доброты с их стороны.

— Я могу подумать? Да, я понимаю что времени нет. Я могу оплакать все дома? Просто выплакать и пожалеть себя. Хотя бы дня два…

— Можете, — строго, почти как от отца, которого я никогда не знала, прозвучал его ответ.

По-моему, я буквально выбежала из больницы. Я бежала от здания, перебегая дорогу на красный цвет, мне засигналил автомобиль, потом второй и третий, донеслись крики о том, что я больная (даже прохожие в курсе, а ведь они не близкие). Я забежала за угол жилого дома и остановилась, тяжело дышала. Мне как будто стало спокойнее от того, что больница не видит меня, а я ее.

Прохожие подозрительно смотрели на меня, но не лезли не в свое дело. Прохожие же. Спасибо им.

Глава 7

Дом. Я дома. Только когда я захлопнула входную дверь, почувствовала, как меня накрывает. Я сползла по двери на пол, и по моим щекам точно так же сползли слезы, тысяча слез. Я не вытирала их, я даже не моргала, они текли из глаз, как из открытого крана течет вода. Они вытекали все, какие только я когда-либо сдерживала. Они текли по шее под блузку, оставляя на ней пятна, и где-то в районе груди высыхали. «Странно, ведь у меня не рак груди», — пришла в мою голову очередная идиотская мысль. Что за чушь я иногда думаю… Почему такие мысли возникают в моей голове? Ну вот какая разница, на уровне чего высыхают слезы!

Я была на себя рассержена. Но это привело меня в чувство. Я поднялась с пола, кажется, я просидела там минут пятнадцать, у меня даже затекла правая нога. Прихрамывая, я прошла в спальню. Встав у порога, я смотрела на комнату, в которой проводила ночи, ни много ни мало восемнадцать лет, не считая тех ночей, когда я не ночевала дома, если я посчитаю их, то будет семнадцать лет. Что? Всего год я не находилась тут? А, нет, год и одни сутки. Сегодняшняя ночь уже тоже в списке.

Я села на кровать и внимательно стала рассматривать пространство комнаты. Я ни о чем не думала. Просто вертела головой, разглядывая каждую вещь. Зачем я собирала их столько времени? В этой комнате не было ни одного предмета, что напоминал бы мне живые и теплые отношения с другими людьми. Ну, знаете, например, статуэтка от друга как сувенир из другой страны, или совместные с кем-либо фото, даже с мамой, или что там еще может быть. Все, что было в комнате, было мне от меня. Однажды мама подарила мне вязаный плед, вроде бы на мое восемнадцатилетие, как раз когда я стала жить самостоятельно, одна. Он был узорчатый, яркий и большой. Я подумала тогда, что это очень дешевый откуп от меня, и засунула его далеко на антресоль, что имелась в этой квартире. Сама квартира досталась нам (точнее мне, тогда еще пятнадцатилетней) от бабушки. Мама тогда долго бегала по разным организациям, чтобы оспорить завещание, и возмущалась. Говорила, что я еще сопливая для таких наследств. Она, кажется, и не плакала из-за того, что умерла ее мама. А я любила бабушку. Мы редко виделись, потому что жили в разных городах. И у бабушки я была только три раза. Но запомнила ее навсегда. Она любила меня по-настоящему. Мама твердила, что я ошибаюсь, я просто ее не знаю… Ну так вот, про плед. Это, пожалуй, единственная вещь, которую подарили мне и которую я не передарила и не выбросила, а все потому, что я начисто о нем забыла. И сейчас у меня возникло странное желание завернуться в него и уснуть.

Я полезла на антресоль. Стоя на табурете, который поставила на журнальный столик, я распихивала по сторонам вещи, о которых сто лет не вспоминала. Здесь были спальные мешки и палатка, кемпинговая обувь, куртка «Аляска» с меховым капюшоном (я и забыла, как ее люблю!), был даже мяч, были ролики и скакалка. Скакалка! Что? Что за походно-спортивный человек засунул сюда все это барахло? Чьи все эти вещи? Что со мной стало, почему моя жизнь сейчас на антресоли? Я вообще когда-нибудь пользовалась чем-то из этого?

Наконец-то я добралась до пакета с пледом. Он оказался в самом дальнем углу, самым забытым из всего, что здесь было. Подтянув его к себе, я наклонилась назад, и табурет наклонился вместе со мной. Он вылетел из-под моих ног, и я повисла, держась за дверцы антресоли. Следующим неожиданным обстоятельством, которое заставило меня задержать дыхание, был вылетевший с антресоли пакет с пледом. И с ним вместе полетела вся пыль, что годами копилась на нем. Дотянувшись цыпочками до столика, я встала на него, в этот момент дверка антресоли оторвалась, оставшись висеть на одной петле. А я, не ожидая такого поворота, все же слетела вниз, мягко приземлившись на пакет с пледом и попутно сломав ножку столика.

Как я расхохоталась! Я смеялась, лежа на спине на полу и смотря на качающуюся дверцу антресоли. Я смеялась и думала, что рядом с такими приключениями никакой рак не стоял. Это было очень экстремально! Я захотела жить!

В дверь позвонили, а я все еще смеялась. Наверное, соседи. Еще бы, после такого грохота! И снова такие чуткие и неравнодушные люди. Я дождалась еще одного звонка и встала, чтобы открыть. И как только я отошла от того места, где упала, дверца молниеносно слетела вниз! Что? В шоке я смотрела на глубокую царапину от дверцы на паркетной доске пола и понимала, что именно там секундами ранее лежала моя голова! Конечно, подумала я, рака мне мало в голове, пусть бы там еще была и створка антресоли. Меня эта мысль развеселила, и я пошла открывать дверь, довольная и уверенная в том, что расскажу эту шутку тому, кто стоит за дверью.

Глава 8

За дверью стояла Анна. Сказать, что я была удивлена — не сказать ничего.

— Откуда ты знаешь, где я живу?

— Это нетрудно было узнать. Ты впустишь меня?

Я шире открыла дверь, приглашая ее войти. Все же мне было бы трудно в выходной день узнать, где живет одна из моих коллег, — или даже не трудно, а лень. Какая она странная.

— Что у тебя произошло? — спросила она, глядя на груду валявшейся сломанной мебели и пакет с пледом на полу.

— Это моя забытая, неизвестная и уже сломанная жизнь, — с сарказмом ответила я.

И откуда во мне столько злобы к миру? Что со мной не так…