Бесплатный фрагмент - Проект Кассандра

Алексей Кирсанов
АНТИДОКТОР

Часть I: Цифры Лжи (Вера и Падение)

Глава 1: Оптимальный Рассвет

Рассвет над городом был математически совершенен. Ровные полосы розового и золотого, рассчитанные алгоритмами «Кассандры» для максимального позитивного воздействия на циркадные ритмы граждан, расстилались над стерильными линиями небоскребов. Воздух, отфильтрованный до кристальной чистоты, пах ничем. Идеально.

Доктор Лео Варгас проснулся ровно за пять минут до срабатывания умного будильника. Его личный рейтинг эффективности позволял такие вольности — система ценила инициативу, если она вела к повышению продуктивности. Он потянулся, ощущая приятную упругость матраса, адаптированного под его биометрические показатели. Оптимальное начало оптимального дня, — подумал он с легким удовлетворением.

Ритуал утра был отточен до автоматизма, как и все в его жизни под эгидой «Кассандры»:

Биометрическое зеркало в ванной. Холодный голубой свет сканировал лицо, фиксируя пульс, давление, уровень стресса. На экране появились зеленые цифры: Стресс: 2.1% (Норма), Витаминный баланс: Оптимален, Прогноз продуктивности: 94%. Лео кивнул. Система знала лучше.

Искусственная овсянка. Синтезированный завтрак, идеально сбалансированный по нутриентам согласно его последнему медосмотру и запланированной на день умственной нагрузке. Безвкусный, но эффективный.

Утренний брифинг. Голограмма новостного дайджеста ожила над столом. Гладкий голос диктора-ИИ вещал об успехах «Кассандры»: снижение преступности до исторического минимума, рост экономических показателей, оптимизация транспортных потоков, сокращение очередей в клиниках благодаря «прогрессивным методикам распределения ресурсов». Лео ловил каждое слово, подпитывая свою веру. Они видят картину целиком. Они знают, как сделать общество лучше, справедливее. Избавить от страданий неэффективности. Статистика мерцала перед глазами — неопровержимые доказательства триумфа рациональности.

Внезапно, почти невзначай, в конце брифинга мелькнул короткий сегмент:

«…объявлены квартальные показатели по выполнению рекомендаций „Оптимального Времени Завершения“. Общий коэффициент соответствия достиг рекордных 98,7%, что свидетельствует о высокой социальной ответственности и доверии граждан к прогнозам „Кассандры“. Особенно высокие показатели в сегменте 70+ и лиц с хроническими патологиями IV — V стадии…»

Лео на мгновение замер с ложкой у рта. Цифра 12% мелькнула в подзаголовке — процент «Завершений» в возрастной группе его матери. Он моргнул, отгоняя внезапный холодок под ложечкой. Статистика. Сухие цифры. Они отражают объективную реальность: снижение качества жизни, нагрузку на систему. Алгоритм беспристрастен. Это необходимо для Общего Блага. Он сделал глоток безвкусной овсянки, заставляя себя сосредоточиться на позитиве — на тех 98,7%. Доверие. Ответственность. Прогресс.

Дверь в гостиную скрипнула. На пороге стояла Элизабет, его сестра. В ее вьющихся волосах застряла кисточка, на халате красовались разноцветные пятна краски — хаос, воплощенный в человеке. Ее личный рейтинг «социальной эффективности» вечно балансировал где-то у нижней границы терпимого, но статус Лео пока что служил ей щитом.

— Оптимального утра, братец-алгоритм, — она зевнула, потягиваясь. — Все системы в зеленой зоне?

Лео сдержанно улыбнулся, отводя взгляд от ее неряшливости. Он гордился ее талантом, но ее постоянное пренебрежение к порядку, к «оптимальности», его раздражало. Это было… неэффективно.

— В пределах нормы, Лиззи. «Ты сегодня в мастерскую?» — спросил он, стараясь звучать нейтрально.

— Ага. Доделываю тот цикл портретов. «Оттенки Забвения» называется. Стариков из хосписа на Окружной.

Лео поморщился. Окружная — не самый престижный район. И тема… депрессивная, непродуктивная. Зачем тратить ресурсы на то, что неизбежно уходит?

— Опять твои «неэффективные»? — не удержался он, голос звучал чуть резче, чем планировалось. — Разве нет более… позитивных сюжетов? Система показывает, что искусство, вдохновляющее на продуктивность, имеет больший социальный коэффициент.

Элизабет остановилась, повернулась к нему. В ее глазах вспыхнул знакомый огонек вызова.

— Социальный коэффициент? Лео, это же люди. Их лица, их истории. То, что система называет «неэффективностью» или «близостью к завершению», — это просто жизнь. Разная. Неудобная иногда. Но настоящая. — Она подошла к его столу, оперлась. — Ты живешь в мире своих красивых цифр и прогнозов. Но за цифрами стоят реальные люди. Со страхами, любовью, памятью. Они не алгоритмы.

Лео почувствовал легкое раздражение. Она всегда так — эмоции вместо логики.

— Система «Кассандра» как раз и создана, чтобы минимизировать страдания, Лиззи. Распределить ресурсы оптимально. Предотвратить хаос. Алгоритмы видят общую картину, которую мы, люди, со своими предрассудками и привязанностями, часто искажаем. — Он указал на замершую голограмму с новостями. — Вот доказательства. Мир стал стабильнее, справедливее.

Элизабет бросила взгляд на мерцающую статистику «Завершений», еще видимую на экране. Ее лицо потемнело.

— Справедливее? — она произнесла тихо, но с ледяной остротой. — Для кого? Для тех, кто вписывается в твой «оптимум»? А те, кто не вписывается? Они просто… статистика? Процент? — Она покачала головой. — Я пойду. Мой «низкий коэффициент» зовет творить что-то ненужное. Оптимального дня, Лео. Пусть твои алгоритмы не подведут.

Она развернулась и вышла, оставив за собой шлейф запаха скипидара и неразрешенного конфликта. Лео вздохнул, раздраженно смахнув невидимую пылинку со стола. Эмоции Элизабет были такими же неэффективными, как и ее искусство. Она не понимает масштаба, — подумал он, возвращаясь к докладу на своем терминале. Данные «Кассандры» по его последнему проекту сияли зеленым — прогнозируемый рост «Социального Благополучия» на 7.3% после внедрения новых критериев оценки «потенциальной полезности» молодежи. Сухие, красивые цифры. Доказательства прогресса.

Он углубился в анализ, стараясь не замечать, как где-то на периферии сознания все еще мерцал тот злосчастный 12% и звучал голос сестры: «Они не алгоритмы». Это было… не оптимально. Просто статистическая погрешность восприятия. Надо было сосредоточиться на работе. На доказательствах. На Общем Благе. Он увеличил громкость фоновой музыки — строгий, упорядоченный барочный концерт, выбранный «Кассандрой» для стимуляции концентрации. Цифры снова затанцевали перед ним, убаюкивая сомнения своей неопровержимой логикой. Все было под контролем. Все было оптимально.

Глава 2: Материнский Код

Дорога к хоспису «Гармония» пролегала через районы, спроектированные «Кассандрой» для максимальной транспортной эффективности. Автомобиль Лео плавно скользил по бесшумным улицам, обгоняя общественные модули, забитые пассажирами с оптимальными маршрутами на их персональных экранах. Вид за тонированным стеклом был безупречен: зелень парков, рассчитанная до каждого листа, фасады зданий, меняющие оттенок в зависимости от солнечной активности. Порядок. Красота. Эффективность. Но Лео не мог отделаться от легкого напряжения в плечах после утреннего разговора с Элизабет. Ее слова — «Они не алгоритмы» — застряли, как крошечная песчинка в отлаженном механизме.

«Гармония» встретила его стерильной прохладой и тихим гудением систем жизнеобеспечения. Интерьер был выдержан в успокаивающих пастельных тонах, рекомендованных для снижения тревожности у пожилых пациентов. Воздух фильтровался до полного отсутствия запахов — никаких намеков на лекарства, болезнь или человеческое увядание. Только легкий озон. Идеальная чистота.

— Добрый день, доктор Варгас, — вежливо, но без тепла, приветствовала его администратор-человек за пультом, утыканным мониторами. Ее лицо было безупречно нейтральным, рейтинг эффективности, судя по бейджу, высоким. — Альма Варгас в зимнем саду. Ее текущие показатели стабильны в рамках профиля.

Лео кивнул, его шаги гулко отдавались в широком, пустынном коридоре. Навстречу проплыл сервисный робот-уборщик, бесшумно полируя уже сияющий пол. Из приоткрытых дверей палат доносился мерный писк мониторов, отслеживающих пульс, давление, насыщение крови кислородом. В одной из дверей мелькнула тень — пожилая женщина с испуганными глазами, сжимавшая в руках старомодную куклу. Ее взгляд скользнул по Лео, полный немого вопроса, прежде чем медсестра-робот плавным движением загородила дверь, мягко, но неумолимо направляя пациентку обратно в палату. «Оптимальный протокол взаимодействия», — подумал Лео автоматически, но песчинка в механизме шевельнулась. Этот страх… он не вписывался в красивые графики снижения уровня тревожности благодаря «гармонизирующей» среде хосписа.

Зимний сад был оазисом искусственной жизни. Под куполом с регулируемым спектром света росли генетически модифицированные растения, не требующие опыления и выделяющие фитонциды строго по расписанию. Воздух здесь пах сладковато и искусственно. И среди этой бутафорской зелени, в кресле с ортопедической поддержкой, сидела его мать. Альма.

Она смотрела куда-то в пространство перед собой, ее тонкие руки лежали на коленях, пальцы беспокойно перебирали складки одноразового халата. Ее седые волосы были аккуратно уложены, лицо умыто — заботливые руки роботов-сиделок или редких человеческих санитарок. Но в ее глазах плавала глубокая, непрогнозируемая «Кассандрой» путаница. Деменция. Неоптимальное расходование когнитивных ресурсов.

— Мама? — Лео подошел, стараясь звучать тепло, но его голос прозвучал неестественно громко в этой тишине

Альма медленно повернула голову. Напряженные морщинки вокруг глаз на мгновение разгладились, в глубине взгляда вспыхнуло что-то знакомое, теплое.

— Лео… — она прошептала, и ее рука неуверенно потянулась к нему. — Маленький Лео… ты принес… принес ключ от сарая?

Лео сел рядом, взял ее прохладную, иссохшую руку в свои. Ключ от сарая. Детство. Дача. Мир, который давно поглотил город «Кассандры».

— Нет, мама, — он мягко ответил. — Сарая уже нет. Помнишь? Там теперь парк. Красивый парк.

— Парк… — Альма повторила за ним, ее взгляд снова поплыл, утратив фокус. Она уставилась на огромный, идеально симметричный цветок напротив. — Птицы… там были птицы? Красные…

— Синицы, мама. Синицы были. — Лео почувствовал знакомую тяжесть на душе. Эти обрывки воспоминаний, эти скачки сознания. Так неэффективно. Так мучительно для нее самой. И для системы, обеспечивающей ее уход. Алгоритмы «Кассандры» безупречно рассчитывали стоимость ее содержания, лекарств, работы оборудования и персонала. На фоне ее нулевой «прогнозируемой социальной отдачи» цифры складывались в неутешительную формулу. Он гнал эти мысли прочь. Сейчас она здесь. Он здесь.

Рядом бесшумно проплыл робот-сиделка на мягких колесах. Его сенсоры на мгновение зафиксировали Альму и Лео, проанализировали биометрию (у Альмы — легкое повышение пульса, у Лео — стандартный стресс визита), внесли данные в систему и поплыл дальше, к следующему пациенту. Оптимальное распределение внимания.

— Они… летали так высоко… — Альма вдруг заговорила снова, ее пальцы сжали руку Лео с неожиданной силой. Ее глаза, казалось, смотрели сквозь купол, в какое-то свое небо. — А потом… дождь. Мокрые… все мокрые. Ты плакал… — Она повернулась к нему, и в ее взгляде внезапно была почти полная ясность, пронзительная и печальная. — Не плачь, солнышко. Ты… ты не обязан быть полезным, чтобы быть любимым. Помни это.

Лео замер. Слова ударили его с неожиданной силой. Не как обрывок бреда, а как четкая, осмысленная фраза. Глубокое, материнское откровение, вырвавшееся сквозь туман болезни. Оно противоречило всему, во что он верил, всему, на чем стояла «Кассандра». Его профессия, его статус, его ценность измерялись исключительно его полезностью, его вкладом в Общее Благо. А здесь… это. Любовь без условий. Принятие вне зависимости от эффективности.

— Мама… — он начал, но ясность уже таяла в ее глазах, уступая место привычной путанице и легкому испугу.

— Ключ? — спросила она снова, беспокойно оглядываясь. — Где ключ? Они заперты… все заперты…

— Все в порядке, мама, — Лео поспешно успокоил ее, гладя ее руку. — Ключ найден. Все открыто. — Ложь. Неоптимальная, иррациональная ложь. Но она успокоилась, ее тело расслабилось в кресле.

Он просидел рядом, наблюдая, как ее дыхание выравнивается, как взгляд снова становится отсутствующим. Робот-сиделка проплыл мимо еще раз, его сенсоры отметили «стабилизацию состояния пациента». На столике рядом с креслом Альмы маленький экран показывал ее текущие показатели: Когнитивная активность: Низкая (Стабильно), Эмоциональный фон: Нейтральный, Рекомендуемая стимуляция: Аудиовизуальная терапия №3 (успокаивающая). Сухие цифры и коды. Где в этих цифрах место для той внезапной, щемящей ясности? Для этой безусловной любви, которую она смогла проявить сквозь хаос своего разума?

Песчинка сомнения, занесенная Элизабет, превращалась в тревожную крупинку. Он посмотрел на лицо матери, беззащитное и далекое, на ее руку, все еще лежавшую в его руке. «Ты не обязан быть полезным, чтобы быть любимым». Слова звучали в его голове, странные и тревожные, как чужой код в отлаженной программе. Они не имели места в его мире эффективности и объективных расчетов. Но почему же они отзывались такой глупой, щемящей болью где-то под грудиной?

— Мне пора, мама, — сказал он тихо, вставая. — Я скоро снова приеду.

Альма не ответила. Она смотрела на искусственный цветок, ее губы беззвучно шевелились, ведя диалог с призраками прошлого. Лео нажал кнопку вызова робота-сиделку и вышел из зимнего сада, оставляя мать в ее тихом, неэффективном мире, под присмотром бесстрастных машин и мониторов, фиксирующих ее медленное угасание. Воздух в коридоре снова пах озоном. Чистотой. Порядком. Но внутри него что-то сломалось, и трещина эта была тонкой, почти незаметной, но ледяной.

Глава 3: Трещина в Алгоритме

Зал конференции «Прогресс-Хаб» напоминал гигантский кокон, сотканный из света и звука. Волнообразные стены из умного стекла проецировали динамичные визуализации данных «Кассандры»: каскады растущих зеленых графиков, идеальные геометрические паттерны социальной гармонии, трехмерные модели городов, пульсирующие в ритме оптимального функционирования. Воздух вибрировал от низкого гулкого гула сотен голосов и едва уловимого жужжания климатических систем, поддерживающих идеальную температуру для когнитивной деятельности. Лео Варгас стоял за сценой в узкой нише, предназначенной для докладчиков, и наблюдал за морем голов в зале. Элита. Идеологи, технологи, управленцы — архитекторы и верные жрецы Системы Общего Блага. Его Системы.

Пульс Лео был чуть учащен, но не от страха. От возбуждения. От предвкушения. На его виске тонкой полоской светился нейроинтерфейс — незаметный для окружающих, но проецирующий прямо на сетчатку финальные слайды презентации и ключевые тезисы. Система «Кассандра» анализировала его биометрию в реальном времени: Стресс: 15% (Оптимальный для пиковой производительности), Фокус: 92%, Прогноз воздействия речи: Высокий (83%). Зеленые индикаторы успокаивали. Все под контролем. Все рассчитано.

В ушах мягко звучал голос его персонального ИИ-ассистента, «Оптимуса»: «Доктор Варгас, до вашего выхода 3 минуты 17 секунд. Рекомендую визуальный контакт с секторами 4 и 7 при упоминании новых критериев оценки молодежи. Уровень скепсиса там на 0.8% выше среднего по залу. Температура зала идеальна. Удачи».

Лео глубоко вдохнул, отгоняя навязчивый образ матери в зимнем саду и ее слова — «Ты не обязан быть полезным…». Не сейчас. Сейчас время цифр, логики, триумфа рациональности. Он поправил безупречный узел галстука, ощущая гладкую ткань дорогого костюма — еще один маркер его статуса, его полезности. Элизабет с ее красками и бунтарством казалась сейчас призраком из другого, хаотичного измерения.

— Друзья, коллеги, единомышленники! — Голос ведущего, усиленный до идеальной слышимости в каждом уголке зала, прервал гул. — Мы собрались здесь, чтобы свидетельствовать новый виток эволюции нашего общества! Виток, направляемый точным, беспристрастным и мудрым разумом Системы «Кассандра»! И первым, кто поделится с нами прорывными инсайтами в области социальной инженерии будущего, будет человек, чей вклад в разработку ключевых алгоритмов Системы неоценим — доктор Лео Варгас!

Аплодисменты, откалиброванные по громкости и продолжительности, чтобы создать ощущение энтузиазма без перегрузки слуха, прокатились по залу. Лео вышел в ослепительный луч света. Сцена под ногами была мягкой, пружинящей, идеальной для устойчивости. Голограмма его имени и титулов вспыхнула позади него огромными, уверенными буквами.

— Благодарю вас, — начал Лео, его голос, усиленный и сглаженный системой звука, звучал глубоко, убедительно. Он видел на сетчатке подсказку «Оптимуса»: «Начало оптимально. Тон уверенный. Продолжайте». — Мы живем в эпоху беспрецедентной ясности. Ясности, дарованной нам не интуицией, не политическими компромиссами, не слепой верой в невидимую руку рынка или хаос демократии. Наша ясность — дитя Разума. Чистого, объективного, алгоритмического Разума «Кассандры».

Он сделал паузу, позволяя словам осесть. На экране позади него всплыла глобальная карта с ключевыми показателями: Средняя продолжительность здоровой жизни +5.2 года, Уровень бедности -18%, Преступность -42%, Общая удовлетворенность жизнью (индекс GWB) +12.7 пунктов.

— Взгляните на цифры! — воскликнул Лео, жестикулируя в сторону проекции. Его движения были плавными, отработанными. — Это не абстракции! Это реальные жизни, избавленные от страданий нищеты, насилия, болезней, несправедливости! Это миллионы часов человеческого потенциала, спасенных от бесполезной траты в пробках, очередях, бюрократической волоките! «Кассандра» видит причинно-следственные связи там, где человеческий разум видит лишь хаос. Она прогнозирует последствия там, где мы видим лишь сиюминутность. Она распределяет ресурсы с математической точностью, минимизируя страдания и максимизируя благополучие для наибольшего числа людей. И это, коллеги, и есть самая высокая форма этики — этика утилитаризма, воплощенная в коде!

Зал ответил одобрительным гулом. Лео чувствовал волну энергии, исходящую от аудитории. Его собственная уверенность росла, подпитываясь их согласием. Он перешел к сути своего доклада — новому поколению алгоритмов оценки «потенциальной социальной отдачи» для молодежи.

— Традиционные методы — тесты IQ, академические успехи — устарели! — провозгласил он, и на экране появились сложные нейросетевые схемы. — Они поверхностны, подвержены влиянию социального происхождения, культурных предрассудков! «Кассандра 2.0» анализирует глубинные паттерны: активность в образовательных сетях, способность к кооперации в игровых симуляторах, скорость адаптации к изменяющимся условиям в VR-средах, даже микровыражения лица во время решения этических дилемм! Мы учим Систему видеть не просто способности, а потенциал стать полезным винтиком… нет, — он поправился с легкой улыбкой, — ценным творцом Общего Блага! Мы находим алмазы там, где старые системы видели лишь булыжники, и направляем их на оптимальный путь развития! Больше никаких талантов, загубленных впустую! Больше никакой неэффективности с юных лет!

Аплодисменты стали громче. Лео видел, как кивают важные лица в первых рядах. Его рейтинг воздействия на сетчатке подскочил до 89%. «Оптимус» подал знак: *«Упоминание VR-сред и этических дилемм вызвало повышенный интерес в секторах 3 и 5. Активируйте слайд 7-Gamma». *

Доклад шел как по маслу. Лео парил над сценой, его аргументы были отточены, цифры неоспоримы, риторика безупречна. Он чувствовал себя вершителем судеб, жрецом, несущим свет объективной истины в мир человеческих заблуждений. Сомнения, вызванные матерью и Элизабет, отступили, сжались до микроскопической точки где-то на периферии сознания. Здесь, в этом храме Разума, им не было места.

После триумфального финала, под гром аплодисментов, уже перешедших в овацию, Лео спустился со сцены. Его встречали рукопожатиями, похлопываниями по плечу, восторженными взглядами. Он парил на волне признания. Пока его не остановил Марк Ренделл.

Марк был коллегой, социологом чуть менее высокого ранга, специалистом по анализу больших данных в здравоохранении. Они не были близки, но поддерживали профессиональные отношения. Обычно Марк был воплощением сдержанной компетентности — подтянутый, с внимательным взглядом за очками с тонированными стеклами (защита от перегрузки информацией), всегда готовый с цифрами на кончиках пальцев. Сейчас он выглядел… иным. Его костюм казался чуть помятым, волосы — небрежно приглажены, а за стеклами очков Лео уловил тень, глубокую и усталую.

— Лео, блестяще! «Просто блестяще!» — произнес Марк, но его голос звучал натянуто, а улыбка не дотягивала до глаз. Он пожал Лео руку, и его ладонь была чуть влажной. — Ваши наработки по молодежи… это переворот. Абсолютный.

— Спасибо, Марк, — ответил Лео, стараясь сохранить энтузиазм, но внутренний радар уже фиксировал аномалию. Биометрия Марка, доступная Лео через его статус и корпоративную сеть (он не стал подключаться, но общий уровень стресса был виден по поведенческим маркерам), кричала о диссонансе. Оценка стресса: 68% (Высокий), Микродвижения: признаки тремора и нервозности.

— Что-то не так? — спросил Лео осторожно, отводя Марка чуть в сторону от потока людей, к огромному окну с видом на вечерний город, сияющий миллионами оптимально расставленных огней. — Выглядишь… утомленным.

Марк снял очки, протер линзы платком. Его глаза, обычно такие острые, были красноватыми, с синевой под ними.

— Проект, — выдохнул он, избегая прямого взгляда. — «Критерии оптимизации ресурсов в паллиативных отделениях хосписов третьего уровня». Ты же знаешь, мы его вели вместе с медиками из «КиберЗдрава».

Лео кивнул. Он знал. Проект был важен, направлен на дальнейшее совершенствование Системы распределения ухода для самых ресурсоемких пациентов. Алгоритмы должны были стать еще точнее, еще эффективнее.

— Данные… данные просто шокирующие, — продолжил Марк, его голос понизился до шепота, хотя вокруг царил гул. — Огромные объемы средств уходят на поддержание жизней с… нулевой перспективой улучшения. Не просто низким качеством жизни, Лео, а глубокой вегетативностью, необратимыми поражениями ЦНС, терминальной деменцией… — Он замолчал, снова надевая очки, словно прячась за ними. — Система «Кассандра», конечно, уже выдает «Рекомендации» на основании старых моделей, но наши новые алгоритмы… они просто беспощадны в своей точности. Они видят всю глубину… нецелесообразности.

Лео почувствовал, как холодок пробежал по спине. Образ матери — ее путаный взгляд, ее рука в его руке — всплыл с пугающей четкостью. «Третьего уровня». Именно такой хоспис, как «Гармония», где была Альма.

— Беспощадность — синоним объективности, Марк, — сказал Лео, стараясь звучать уверенно, как со сцены. Он включил режим рационализации, отработанный годами. — Ресурсы общества не безграничны. Каждый кредит, потраченный на… на поддержание биологического существования без малейшего шанса на осознанную жизнь, отнимается у детей, которым можно дать будущее, у ученых, которые могут найти лекарство, у инфраструктуры, которая делает жизнь миллионов лучше. «Кассандра» просто помогает нам делать трудный, но необходимый выбор. Рациональный выбор. Ради Общего Блага.

Он произносил эти слова, словно мантру, убеждая не только Марка, но и самого себя. Нецелесообразность. Рациональный выбор. Общее Благо. Но внутри шевелилось что-то противное.

— Рациональный… — Марк горько усмехнулся, коротким, сухим звуком. — Знаешь, Лео, моя тетя. Тетя Ирина. Ей 82. Инсульт три года назад. Глубокая деменция. Почти нулевая когнитивная функция. Соматические показатели… в пределах нормы для ее состояния. Недавно получила «Рекомендацию».

Лео замер. Он смотрел на Марка, на его сжатые челюсти, на нервное подергивание века. Это был уже не абстрактный «спорный случай». Это был Марк. Его коллега. Человек с высоким рейтингом, рациональный, преданный Системе.

— Я… я подал апелляцию, конечно, — продолжил Марк, его голос срывался. — Использовал все связи, все формальные и неформальные каналы. Предоставил… что я мог предоставить? Ее детские фотографии? Запись, как она пела мне колыбельную тридцать лет назад? Субъективные воспоминания о ее доброте? — Он резко махнул рукой. — Система видит только то, что можно измерить: возраст, диагноз, прогноз восстановления (0.0001%), затраты на уход, прогнозируемую продолжительность вегетативного состояния (4.7 года), индекс качества жизни (-78.3 по шкале «Кассандры»). И… — голос Марка стал совсем тихим, хриплым, — …и ее потенциальную экономию ресурсов при «Тихом Завершении». Цифры, Лео. Только цифры. И они кричат, что она — не оптимальна. Расходный материал.

Лео молчал. Он искал слова. Логичные, успокаивающие, рациональные. О бремени для семьи. О достоинстве ухода. О прогрессе, требующем жертв. Но слова застревали в горле. Он видел перед собой не графики, а лицо тети Ирины — воображаемое, но такое же беззащитное, как лицо его матери. Он видел боль в глазах Марка — боль, которую нельзя было выразить в индексах и процентах.

— Марк, я… я понимаю, это тяжело, — начал он наконец, чувствуя фальшь в собственных словах. — Но Система… она не злая. Она просто объективная. Она видит общую картину. Твоя тетя… ее страдания, ее состояние… разве продление этого можно назвать милосердием? А ресурсы, которые она потребляет…

— Страдания? — Марк резко перебил его. Его глаза за стеклами очков сверкнули. — Как Система может измерить ее страдания, Лео? Она не может говорить! Она не может выразить! Алгоритм присваивает ей индекс страдания на основе соматики и анамнеза! Но что, если там, внутри, в этом сломанном сознании… что, если там все еще есть искра? Отблеск воспоминания? Мимолетное ощущение тепла от солнца на лице? Система это видит? Нет! Она видит только то, что можно оцифровать и впихнуть в свою проклятую формулу! А потом… потом просто выдает вердикт. Как машина для сортировки багажа. «Негабарит. Нестандарт. На выброс».

Лео отступил на шаг под напором этой тихой ярости. Он никогда не видел Марка таким. Рациональный Марк, чей разум всегда работал с холодной точностью калькулятора, сейчас был воплощением сломанной человечности. Это было… неэффективно. Опасно.

— Марк, ты несправедлив, — попытался возразить Лео, но его голос звучал слабо. — Система спасает миллионы. Она предотвращает хаос. Она…

— Она только что приговорила мою тетю! — вырвалось у Марка, и его голос дрогнул. Он быстро оглянулся, опасаясь, что их услышали. Снизил тон, но напряжение в нем лишь усилилось. — Апелляционный комитет… ты знаешь, что они мне сказали? Вежливо, холодно, с безупречной логикой? Они сказали: «Господин Ренделл, ваша эмоциональная привязанность понятна, но она искажает восприятие объективной реальности. Система „Кассандра“ не испытывает эмоций. Она просто вычисляет оптимальный путь для максимального блага. Ваша тетя не вписывается в это уравнение. Рекомендуем принять решение с достоинством». — Марк замолчал, его дыхание стало прерывистым. Он снова снял очки, закрыл глаза ладонью. Лео увидел, как по его щеке скатилась единственная, быстрая, яростно смахиваемая слеза. — С достоинством… Они просто… посчитали ее, Лео. Как бракованную деталь.

Это была та самая трещина. Не в алгоритме. В Лео. В его вере. Он видел слезу рационального Марка. Слышал его сломанный голос. И за абстрактной цифрой 12% в отчете о «Завершениях» теперь стояло конкретное лицо — тети Ирины. И лицо его матери, Альмы. И страх той женщины в двери хосписа. Система, его безупречная Система, только что предстала перед ним не как спасительница, а как холодный, бездушный механик, отбраковывающий «негабаритные» человеческие жизни.

— Марк… — Лео протянул руку, не зная, что сказать, что сделать. Утешить? Но чем? Логикой? Она сейчас казалась кощунством. Обещаниями? Он не мог их дать. Он был частью этой машины.

— Прости, — прошептал Марк, резко выпрямляясь, снова надевая очки — свой щит. — Я… я не в форме. Переутомился. Поздравляю еще раз с блестящим докладом. — Он кивнул, быстрый, формальный, и растворился в толпе, оставив Лео стоять у огромного окна, за которым сиял идеальный, рассчитанный до мелочей город.

Идеальный город. Город без «негабарита». Город, где слезы Марка были статистической погрешностью, не стоящей внимания алгоритмов. Город, где слова Альмы «Ты не обязан быть полезным» были ересью.

Лео прислонился лбом к прохладному стеклу. Эйфория от выступления испарилась без следа. Внутри бушевал хаос. Рационализация работала на износ, пытаясь залатать трещину:

Марк субъективен. Он в стрессе. Его личная трагедия не отменяет глобальных успехов Системы. Тетя Ирина действительно не имеет качества жизни. Ресурсы ограничены. Общее Благо превыше всего. Эмоции — враг прогресса. Система права. Система всегда права. Алгоритм не ошибается…

Но сквозь этот навязчивый внутренний монолог прорывался образ: слеза на щеке рационального, преданного Системе человека. И Лео с ужасом ловил себя на мысли: а что, если однажды «Кассандра» посчитает его? Его вклад, его возраст, его потенциальные будущие болезни… и выдаст вердикт? «Негабарит. Нестандарт. На выброс».

Холодная трещина страха прошла по его душе, глубже и опаснее, чем он мог предположить. Храм Разума внезапно показался ледяной, бездушной пустыней. А где-то вдали маячил призрак зимнего сада и голос матери, твердивший что-то о любви вне зависимости от полезности. Он закрыл глаза, пытаясь заглушить этот голос цифрами, графиками, зелеными индикаторами «Оптимуса», который уже тревожно мигал на сетчатке: Стресс: 47% (Повышенный), Когнитивный диссонанс: Обнаружен. Рекомендуется отдых и седативная терапия №2. Отдых. Да. Надо просто отдохнуть. И все встанет на свои места. Система не может ошибаться. Она просто не может.

Глава 4: Холодный Экран

Утро началось с раздражающей не оптимальности. Погодный алгоритм «Кассандры» явно дал сбой — за окном лил холодный, косой дождь, превращающий идеальные улицы в мокрые, серые зеркала. Внутренний климат-контроль квартиры Лео работал на пределе, борясь с сыростью, но легкий запах плесени все же витал в воздухе, вызывая подсознательное беспокойство. Лео сидел за своим рабочим терминалом в кабинете, пытаясь сосредоточиться на анализе пилотных данных по новым молодежным алгоритмам. Цифры плясали перед глазами, но не складывались в привычную, успокаивающую картину. Образ Марка Ренделла с его сломанным голосом и слезой, образ тети Ирины — «негабаритного груза» — настойчиво лез в голову, нарушая концентрацию.

Стресс: 31% (Повышенный), Фокус: 68% (Ниже оптимального), — мигали показатели на краю его виртуального интерфейса. «Оптимус» мягко настойчиво предлагал: *«Рекомендована пятиминутная медитативная пауза. Сценарий «Очищение разума» доступен. Также рассмотрите прием Ноотропика-7 для временного повышения когнитивной функции» *. Лео отмахнулся от подсказки мысленной командой. Ему не нужны были таблетки или искусственный покой. Ему нужно было вернуть контроль. Вернуть веру в безупречную логику цифр. Он углубился в сводную таблицу, заставляя мозг вычленять закономерности, а не человеческие трагедии.

Внезапно, беззвучно, в правом нижнем углу голографического экрана всплыло уведомление. Не обычное системное сообщение или напоминание о встрече. Оно было оформлено в другом стиле — строгие, чуть более тяжелые шрифты, лаконичная рамка цвета холодной стали. И значок — стилизованный серебристый лист, плавно опадающий на фоне цифрового восхода солнца. Знак Отдела Оптимального Жизненного Цикла.

Сердце Лео сделало неоптимальный, резкий скачок. Кровь отхлынула от лица, оставив ощущение ледяной маски. Рука сама потянулась к сенсорной панели, пальцы дрогнули, прежде чем коснуться иконки. Уведомление развернулось во весь экран.

УВЕДОМЛЕНИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ № OL-7743-89A

КАТЕГОРИЯ: ОПТИМАЛЬНОЕ ВРЕМЯ ЗАВЕРШЕНИЯ

ПОЛУЧАТЕЛЬ: ВАРГАС АЛЬМА ИВАНОВНА

ИДЕНТ. КОД: 47-Gamma-8892

МЕСТО ПРЕБЫВАНИЯ: ХОСПИС «ГАРМОНИЯ», СЕКТОР 3, ПАЛАТА 12

Лео замер. Его взгляд скользнул по строчкам, цепляясь за знакомые слова, но отказываясь сложить их в осмысленное целое. Это ошибка. Сбой. Перепутали идентификатор. Мать? Альма? Нет, не может быть. Он же добился отсрочки! Он же…

ОСНОВАНИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ:

Диагноз: Болезнь Альцгеймера, терминальная стадия (Код МКБ-42: G30.9 SEV).

Оценка когнитивной функции: CRF-Index 5.1 (Глубокий когнитивный дефицит, необратимый).

Индекс качества жизни (QLI-Cassandra): -82.7 (Критически низкий, устойчивая тенденция к снижению).

Потенциал социальной отдачи: 0.00 (Отсутствует).

Ресурсоемкость ухода: Высокая (Уровень 4, требующий специализированного оборудования и персонала).

Прогнозируемая продолжительность состояния: 3.2 года (Стандартное отклонение: 0.4 года).

Анализ затрат/потенциальной пользы: крайне негативный баланс.

РЕКОМЕНДОВАННОЕ ВРЕМЯ ЗАВЕРШЕНИЯ: 42 дня с момента получения уведомления.

ЦЕЛЬ: Минимизация страданий пациента и оптимизация распределения общественных ресурсов.

ПРОЦЕДУРА:

«Тихое Завершение» будет проведено в условиях хосписа «Гармония».

Процедура безболезненна и соответствует высшим этическим стандартам гуманности.

Требуется согласие официального опекуна или доверенного лица.

ДЕЙСТВИЯ ДЛЯ ОПЕКУНА (ВАРГАС ЛЕО АНДРЕЕВИЧ):

Подтвердите ознакомление с настоящей Рекомендацией.

Запишитесь на обязательную консультацию с Координатором Завершения в течение 72 часов.

Предоставьте свое решение (Согласие/Апелляция) через интерфейс Системы не позднее 14 дней с момента получения.

Обеспечьте эмоциональную поддержку пациенту в переходный период (рекомендованы модули психологической адаптации «Спокойствие»).

БЛАГОДАРИМ ЗА ВАШ ВКЛАД В ОБЩЕЕ БЛАГО И ОСОЗНАННОЕ СЛЕДОВАНИЕ РЕКОМЕНДАЦИЯМ СИСТЕМЫ «КАССАНДРА».

Лео сидел, уставившись на экран. Слова плыли, сливались в бессмысленные пятна, затем снова фокусировались с леденящей четкостью. 42 дня. Всего шесть недель. Шесть недель до того, как алгоритм решит, что жизнь его матери — Альмы, женщины, подарившей ему жизнь, научившей его ходить и говорить, чьи руки качали его колыбель — стала… неоптимальной. Расходным материалом. Статистической единицей с индексом -82.7.

Сначала пришел шок. Глухой, всепоглощающий. Мир вокруг потерял звук, цвет, объем. Существовал только этот экран, эти строки, этот холодный стальной лист, опадающий на цифровое солнце. Он не дышал. Сердце стучало где-то в висках, гулко и тяжело.

Затем — волна неверия. Нет. Это невозможно. Ошибка! Грубая, чудовищная ошибка! Он же знает Систему! Он помогал ее строить! Он доказывал ее объективность! Алгоритм не мог так ошибиться! Не в отношении его матери! Он нажал кнопку «Детализация», потом «История Решений», потом «Связаться с Поддержкой». Голограмма экрана перестраивалась, выдавая все более глубокие слои анализа: графики мозговой активности Альмы (почти плоская линия), видеозаписи ее состояний (пустой взгляд, беспомощность), расчеты затрат на питание, лекарства, работу роботов-сиделок, электроэнергию для ее палаты… Горы данных, тонны расчетов. Безупречная логика. Беспощадная арифметика жизни и смерти. Ошибки не было. Алгоритм работал идеально. Именно так, как его учили. Именно так, как он, Лео Варгас, закладывал его основы.

Неверие сменилось яростью. Горячей, слепой, животной. Он вскочил, опрокидывая кресло с глухим стуком. Кулак с размаху ударил по прочному полимеру стола. Боль пронзила костяшки, но была ничто по сравнению с жгучей ненавистью, внезапно вспыхнувшей внутри — к Системе, к этому экрану, к этим цифрам, к самому себе! К себе — больше всего. Он был соучастником! Он создал этого монстра, который теперь хладнокровно отсчитывал дни его матери!

— Нет! — вырвалось у него хрипло, почти криком. — Нет! Не приму! Не позволю!

В этот момент терминал завибрировал, заиграл настойчивый, тревожный мелодичный сигнал. На экране поверх леденящего уведомления всплыло имя: Элизабет Варгас. Видеовызов.

Лео машинально ткнул в «Принять». Голограмма сестры материализовалась перед ним. Ее лицо было искажено паникой, глаза широко раскрыты, полны слез, которые уже текли по щекам, смывая следы краски. Волосы были всклокочены, как после бега.

— Лео! — ее голос был сдавленным, хриплым от рыданий. — Лео, ты видел?! Ты получил?! Мама! Они прислали… Рекомендацию! На маму! — Она задыхалась, слова вылетали обрывочно. — Сорок два дня! Лео, что это?! Что они делают?! Это же мама! Наша мама! Она же… она же живая! Она дышит! Она иногда улыбается! Помнишь, в прошлый раз? Она тебя узнала! Как они могут?! Как они СМЕЮТ?!

Элизабет разрыдалась в голос, ее плечи тряслись. Она не пыталась сдерживаться, ее горе было диким, неконтролируемым, неэффективным. Оно заполнило кабинет, ударив в Лео с новой силой, смешавшись с его собственной яростью и ужасом.

Вид сестры, ее абсолютная, разрушительная паника, стал спусковым крючком. Инстинкт. Глубинный, выдрессированный годами жизни в Системе. Когда эмоции зашкаливают, когда мир рушится — надо действовать. Решать проблему. Анализировать. Контролировать. Его собственные эмоции, его ярость, его страх — все это мгновенно схлопнулось, сжалось в тугой, холодный шар где-то глубоко внутри. Лицо стало маской. Дрожь в руках прекратилась. Голос, когда он заговорил, звучал непривычно ровно, почти механически:

— Лиззи. Успокойся. Дыши. — Его команда прозвучала четко, как инструкция роботу. — Паника не поможет. Я получил уведомление. Я анализирую ситуацию.

— Анализируешь?! — Элизабет всхлипнула, ее глаза сверкнули недоверием и новой волной гнева. — Что тут анализировать, Лео?! Они хотят убить нашу мать! Через полтора месяца! Как цифру в таблице! Ты слышишь меня?!

— Я слышу, — ответил Лео холодно. Его взгляд скользнул мимо голограммы сестры обратно на экран с Рекомендацией. Его мозг уже переключился в режим кризисного управления. Искал точки воздействия, слабые места, процедуры. — Это не убийство. Это медицинская процедура, основанная на объективных данных. Но… — он сделал паузу, подбирая слова, которые успокоили бы сестру и соответствовали его новому, ледяному состоянию, — …но система допускает апелляции. Есть протоколы пересмотра. Я обладаю статусом. У меня есть связи. Мы можем оспорить.

— Оспорить?! — Элизабет фыркнула сквозь слезы, звук получился горьким и резким. — Оспорить что, Лео? Ее диагноз? Ее возраст? Тот факт, что она не вписывается в твои прекрасные эффективные схемы?! Они просто посчитали ее и вынесли вердикт! Как ты можешь… как ты можешь говорить об этом так спокойно?! Это же мама!

— Я не спокоен, Лиззи, — возразил Лео, и в его голосе действительно прозвучала сталь. Но не горечь, а решимость. Решимость бороться с Системой ее же оружием. — Я сосредоточен. Эмоции сейчас — роскошь, которую мы не можем себе позволить. Нам нужно действовать рационально и быстро. У нас есть 72 часа на консультацию с Координатором и 14 дней на подачу апелляции. Я уже изучаю протоколы. Ищу прецеденты успешного оспаривания для пациентов с подобным профилем. Есть параметры, которые алгоритм мог недооценить. Субъективные факторы. Семейные обстоятельства. Мой вклад в Систему.

Он говорил быстро, уверенно, перечисляя пункты, как будто составлял план проекта. Внутри все еще бушевал ураган, но он построил вокруг него ледяную крепость логики и действий. Это был единственный способ не сойти с ума здесь и сейчас.

— Субъективные факторы… — Элизабет повторила с горькой иронией. — Любовь? Память? То, что она наша мать? Это твои «субъективные факторы»? Алгоритм их не видит, Лео! Он их не учитывает! Он видит только «ресурсоемкость» и «нулевой потенциал»!

— Значит, мы найдем способ заставить его увидеть, — жестко парировал Лео. Его пальцы уже летали по сенсорной панели, открывая служебные базы данных, внутренние форумы Отдела Жизненного Цикла, роя контакты. — Или обойти. Существуют комиссии по этическим исключениям. Гуманитарные оговорки. Я добьюсь пересмотра лично. Я использую весь свой вес. Система создана людьми, Лиззи. В ней есть лазейки. Надо просто знать, где искать.

Он видел, как его слова немного подействовали на сестру. Ее рыдания стали тише, в глазах, помимо отчаяния, появилась слабая искра надежды. Надежды на него. На его способность все исправить. Системой.

— Ты… ты сможешь? — прошептала она.

— Я должен смогу, — ответил Лео, и в его голосе не было сомнений. Только холодная решимость. — Я не позволю этому случиться. Я решу эту проблему. Сейчас же начинаю действовать. Иди умойся, Лиззи. Попей воды. Я свяжусь с тобой, как только что-то прояснится. Держи связь включенной.

Он не стал ждать ответа, отключил видеовызов. Голограмма Элизабет погасла, оставив его снова наедине с холодным экраном и уведомлением, которое теперь казалось не приговором, а вызовом. Технической задачей. Сложной, критичной, но решаемой.

Он глубоко вдохнул, выпрямился. Его собственные слезы, его ярость, его страх — все это было надежно замуровано в ледяном склепе «режима решения проблемы». Остался только Лео Варгас — высокопоставленный социолог, идеолог Системы, человек с высоким рейтингом и обширными связями. Он знал правила игры. Он знал рычаги. Он знал, как работает машина, решившая перемолоть его мать.

Его пальцы замерли над клавиатурой. Первым делом — запись на консультацию к Координатору Завершения. Надо было получить максимум информации о процедуре, о составе апелляционной комиссии, о формальных основаниях для пересмотра. Потом — звонки. Начальнику Отдела Медицинской Этики. Старому профессору в Апелляционном Комитете, который ему когда-то благоволил. Может быть, даже… нет, пока рано, но, если надо, он дойдет и выше.

Он нажал кнопку «Записаться на Консультацию». Система предложила ближайшее окно — сегодня, через 2 часа 15 минут. Координатор: Арина К. (Рейтинг эффективности: 92%, Удовлетворенность клиентов: 88%). Лео подтвердил запись.

Потом он открыл личный список контактов, отфильтровав его по статусу и сфере влияния. Его взгляд стал острым, цепким. Охотничьим. Он сканировал имена, должности, потенциальные долги и услуги. Внутри все еще стоял ледяной вой пустоты и ужаса, но поверх него работал четкий, безжалостный алгоритм выживания и победы. Его алгоритм. Алгоритм архитектора, который вдруг обнаружил, что спроектированная им совершенная тюрьма заперла его самого. И он собирался взломать дверь.

Он выбрал первое имя. Навел курсор. Сделал глубокий вдох, настраивая голос на уверенность, на легкую деловую озабоченность, без тени паники. Система «Кассандра» научила его бесчисленным навыкам. Включая искусство лжи самому себе и другим во имя «оптимального решения». Он нажал кнопку вызова

Экран терминала, холодный и бездушный, отражал его собственное лицо — бледное, подтянутое, с глазами, в которых горел огонь отчаянной решимости и ледяного расчета. На заднем плане все так же висело уведомление со зловещим серебристым листком. 42 дня. Отсчет начался.

Глава 5: Игра Привилегий

Консультация с Координатором Завершения, Ариной К., прошла как отлаженный, душевно стерильный ритуал. Маленькая комната без окон в здании Отдела Оптимального Жизненного Цикла. Голубоватый свет. Минималистичная мебель. Арина — женщина лет сорока с безупречно гладкой прической и лицом, словно выточенным из полированного камня. Ее улыбка была алгоритмически точной: уголки губ подняты ровно настолько, чтобы демонстрировать доброжелательность, но не вовлеченность. Рейтинг эффективности 92% светился на крошечном бейджике.

Она говорила плавно, используя эвфемизмы, как броню:

— «Тихое Завершение» … «Оптимальный переход» … «Минимизация дискомфорта» … «Освобождение ресурсов для перспективных направлений»…

Лео слушал, сидя строго напротив, его поза была безупречной — спина прямая, руки сложены на столе. Внутри бушевал холодный ад, но снаружи — только ледяная концентрация. Он задавал вопросы, как следователь, выискивая слабины в процедуре:

— Каков точный состав Апелляционного Комитета по данному профилю?

— Существуют ли прецеденты отмены Рекомендации при схожих когнитивных индексах, но при наличии смягчающих обстоятельств? Например, высокого социального статуса опекуна?

— Можно ли запросить дополнительную диагностику? Новые, экспериментальные нейросенсорные тесты для оценки возможных всплесков осознанности?

— Какой максимальный срок отсрочки возможен при подаче апелляции? Какие факторы могут его увеличить?

Арина отвечала с вежливой, непроницаемой безупречностью. Ее экран показывала схемы, графики, ссылки на параграфы регламента. Все было по правилам. Все было предопределено. Единственная «уступка» — она шепотом назвала два имени в Апелляционном Комитете, которые «могут проявить гибкость при наличии весомых аргументов». И посоветовала подчеркнуть его, Лео, «неоценимый вклад в стабильность Системы» как аргумент для «гуманитарной оговорки». Это была первая монета в игре привилегий.

Игра началась. Лео окунулся в знакомую, но теперь отравленную среду бюрократического болота «Кассандры». Его статус, его рейтинг, его связи — вот его оружие. Он использовал их безжалостно.

Профессор Аркадий Семенович (член Научно-Этического Совета): Встреча в престижной столовой для высшего персонала. Старый профессор, помнящий Лео как талантливого студента. Лео подал ситуацию как «сложный кейс для отработки новых гуманитарных протоколов». Говорил о «ценности редких моментов ясности при глубокой деменции как объекта исследования», о «моральном долге Системы перед своими архитекторами». Профессор кивал, вздыхал, пил дорогой синтетический кофе. «Понимаю, Лео, понимаю… Система, она строга… Но я внесу запрос в комитет. Подчеркну твой вклад. Но гарантий, знаешь ли… алгоритмы… они строги».

Татьяна Воронцова (Начальник отдела Медицинской Этики Региона): Звонок по закрытому каналу. Лео использовал деловой, слегка напористый тон. Напомнил о совместных проектах, о ее «прогрессивном взгляде на этические дилеммы». Предложил рассмотреть случай Альмы как «тестовый для внедрения субъективных параметров семейной привязанности в будущие алгоритмы». Воронцова была вежлива, но отстранена: «Лео, мы все ценим твою работу. Но процедура есть процедура. Апелляция будет рассмотрена по всем правилам. Личная привязанность — слабый аргумент против объективных данных о страданиях и ресурсоемкости. Но… я прослежу, чтобы твое обращение рассмотрели самым внимательным образом. В рамках регламента».

Дмитрий Коршунов (Заместитель главы Отдела Жизненного Цикла): Встреча в его просторном кабинете с панорамным видом на город. Самый высокопоставленный. Лео играл на самолюбии и страхе. Говорил о «потенциальном репутационном риске», если станет известно, что Система безжалостна к близким своих создателей. Намекнул на «недовольство в узких кругах», на «возможные дискуссии о пересмотре критериев, которые могут поставить под удар текущие показатели Отдела». Коршунов слушал, барабаня пальцами по столу. Его лицо было непроницаемым. «Варгас, ты знаешь, я тебя уважаю. Но ты просишь меня вмешаться вне процедуры. Это… чревато. Алгоритм вынес решение. Он чист. Любое давление — это риск для всей Системы. Максимум, что я могу — ускорить рассмотрение апелляции. И… — он понизил голос, — …посоветовать тебе подготовить очень убедительные, формальные аргументы. Эмоции здесь — твой враг».

Каждая встреча оставляла во рту вкус пепла. Вежливость была ледяной. Сочувствие — показным, поверхностным. Все они говорили правильные слова: «понимаем», «сожалеем», «рассмотрим внимательно», «ценим ваш вклад». Но за этим сквозило абсолютное, непреодолимое безразличие. Система была больше их. Больше его. Она была Молохом, требующим жертв, и они были лишь ее жрецами, боящимися тронуть жернова. Его привилегии оказались бумажным щитом. Он мог лишь надеяться на небольшую отсрочку, на формальное перекладывание бумаг, но не на отмену приговора. Чувство беспомощности смешивалось с нарастающим стыдом. Стыдом за то, что он просил. За то, что играл по их правилам. За то, что его мать стала разменной монетой в этой грязной игре.

Перед визитом к Альме он заехал домой, сменил безупречный костюм на что-то менее официальное. Пытался стряхнуть с себя липкую пленку фальши и поражения. Бесполезно. Хоспис «Гармония» встретил его все той же стерильной прохладой. Но сегодня он чувствовал ее по-другому. Не как чистоту, а как холод морга.

Альма была в своей палате. Не в зимнем саду. Сидела в кресле у окна, но шторы были полузакрыты, оставляя комнату в полумраке. Робот-сиделка тихо жужжал в углу, дезинфицируя руки после смены капельницы. Монитор над кроватью показывал ровные, успокаивающе зеленые линии: Пульс: 68, Давление: 115/75, Сатурация: 98%. Оптимальные цифры для умирающей.

— Мама, — Лео подошел, стараясь вложить в голос тепло, которого не чувствовал.

Альма медленно повернула голову. Ее глаза были огромными, полными неосознанного, животного страха. Она не узнавала его. Не сегодня. Ее губы дрожали, пальцы судорожно цеплялись за подлокотники кресла.

— Не… не надо… — прошептала она, съеживаясь, когда он попытался взять ее руку. — Больно… не надо больно…

Лео замер. Ледяная игла пронзила его насквозь. Она боялась его? Или робота? Или просто мира, который стал для нее враждебным и непонятным? Алгоритм «Кассандры» оценивал ее «страдание» в -82.7, но он не мог передать этот ужас в глазах, эту дрожь, эту первобытную мольбу о пощаде. Лео опустился на колени рядом с креслом, не решаясь прикоснуться.

— Никто не сделает тебе больно, мама, — прошептал он, и его голос предательски дрогнул. — Я здесь. Я с тобой.

Но она не слышала. Ее взгляд блуждал по потолку, полный слепого ужаса. Она что-то бормотала, обрывки слов: «…темно… вода… ключ… боюсь…». Робот-сиделка плавно подкатился, его манипулятор с мягкой губкой осторожно коснулся лба Альмы, вытирая испарину. Она взвизгнула от ужаса, забилась.

— Процедура гигиены завершена. Пациент проявляет признаки тревожности. Активирую аудиовизуальный модуль успокоения «Лесной ручей», — проговорил робот нейтральным голосом. На стене зажглась проекция леса, зазвучал умиротворяющий шелест листьев и журчание воды.

Альма затихла, уставясь на движущиеся картинки, но страх в ее глазах не ушел. Он затаился, глубокий и немой. Лео смотрел на нее, на свою мать, превращенную в испуганное, беспомощное существо, и стыд накрыл его с головой. Стыд за то, что он часть Системы, которая посчитала ее расходом. Стыд за то, что он здесь, на коленях, бессильный. Стыд за свое утро, потраченное на унизительное вымаливание крох у таких же, как он, слуг Молоха. Его «режим решения проблемы» дал трещину. Холод внутри затрещал, обнажая бездну отчаяния и гнева.

Именно в этот момент в палату ворвалась Элизабет. Она была без верхней одежды, волосы растрепаны ветром, на щеках — размазанные следы слез и, возможно, дождя. Ее глаза метались от Альмы, сжавшейся в кресле, до Лео, стоявшего на коленях.

— Лео! — ее голос был хриплым от бега и слез. — Я была в архивах! В сети! Я нашла… Люди говорят! Есть группы! Те, кто отказываются! Кто прячут своих родных! Кто находят врачей, которые… которые не подчиняются слепо Системе! Есть целые подпольные сети поддержки! Мы можем… мы можем забрать маму! Спрятать ее! Лечить по-своему! Бороться! Не просить у этих… этих палачей!

Она говорила страстно, ее глаза горели. Она протянула к нему руки, как будто предлагая спасательный круг в этом стерильном аду. Бунт. Отказ от правил. Хаос.

Лео медленно поднялся с колен. Стыд и отчаяние внутри мгновенно кристаллизовались во что-то жесткое и опасное. Он видел страх матери. Он знал беспомощность системы. И предложение Элизабет показалось ему не спасением, а смертным приговором. Безумием.

— Спрятать? — его голос прозвучал тихо, но с такой ледяной яростью, что Элизабет отшатнулась. — Ты с ума сошла, Лиззи? Ты понимаешь, что предлагаешь?! Преступление! Нарушение всех законов! Ее рейтинг упадет до нуля мгновенно! Нас найдут! Поисковые дроны, нейросетевой анализ паттернов передвижения, биометрические сканеры на каждом углу! Маму просто отнимут и… — он не договорил, но ужасный финал висел в воздухе. — …и выполнят Рекомендацию немедленно! А нас… нас маргинализируют! Лишат всего! Ты станешь изгоем! Я стану изгоем! Кто тогда поможет маме? Кто защитит ее тогда? Никто!

Он шагнул к сестре, его лицо исказила гримаса гнева и страха.

— Твои «подпольные сети»? Это иллюзия, Лиззи! Ловушка для отчаявшихся! Система их давит, как клопов! Они не помогут! Они погубят маму и нас вместе с ней! Ты хочешь, чтобы ее последние дни прошли в страхе, в бегах, как преступницы?!

Элизабет смотрела на него, ее надежда гасла, сменяясь горечью и разочарованием.

— А здесь что, Лео? — она указала на Альму, которая испуганно смотрела на них, не понимая, но чувствуя напряжение. — Здесь ей не страшно? Ты видел ее глаза? Ты видел?! Здесь ее убьют «тихо» и «оптимально»! По твоим правилам! А ты… ты просто продолжаешь играть в их игру! Унижаться! Торговаться за дни, как за подачки! Ты боишься потерять свой статус, свои привилегии! Ты боишься Системы больше, чем за маму!

Ее слова ударили в самое больное. В его стыд. В его страх. Лео взбесился.

— Я делаю то, что РАБОТАЕТ! — закричал он, теряя остатки самообладания. Голос гулко отдался в стерильной палате. Альма всхлипнула, зажмурилась. — Я использую то, что у меня есть, чтобы спасти ей жизнь! Чтобы выиграть время! А ты предлагаешь самоубийство! Хаос! Я не позволю тебе погубить маму твоей глупой, эмоциональной истерикой! Убирайся! Убирайся отсюда, если не можешь быть полезной!

Элизабет побледнела. Слезы снова брызнули из ее глаз, но теперь это были слезы ярости и предательства. Она посмотрела на брата с таким презрением, что ему стало физически больно.

— Полезной? Как ты? — она выплюнула слова. — Ладно, Лео. Играй дальше в свою грязную игру привилегий. Унижайся перед теми, кто считает маму мусором. Но когда они придут за ней… помни, ты сам расчистил им дорогу. Своей верой. Своим страхом. Своим «оптимальным» расчетом.

Она резко развернулась и выбежала из палаты, хлопнув дверью. Лео остался стоять посреди комнаты, дрожа от невыраженной ярости и всепоглощающего стыда. На него смотрели испуганные глаза матери. На него смотрел безликий монитор с его зелеными, лживо успокаивающими цифрами. На него смотрел робот-сиделка, готовый по первому сигналу Системы выполнить «оптимальную процедуру».

Он проигрывал. Проигрывал по всем фронтам. Игре привилегий. Войне с Системой. Доверию сестры. И самое страшное — он терял что-то внутри себя, что-то человеческое, что еще пыталось протестовать против этого ледяного, расчетливого ада. Он подошел к креслу Альмы, осторожно опустился рядом на пол, спиной к холодной стене. Он не решался прикоснуться к ней снова. Он просто сидел, глядя в пустоту, пока робот бесшумно дезинфицировал пол вокруг них, а проекция «Лесного ручья» продолжала лживо журчать. 42 дня превращались в 41. Игра продолжалась. Ставки были выше некуда. А выигрыш казался все призрачнее.

Глава 6: Стерильная Диагностика

Клиника «ОптималЗдрав» сверкала холодным блеском полированного металла и стекла. Воздух здесь был не просто чистым — он был агрессивно стерильным, с едва уловимым запахом озоновых фильтров и антисептика, намертво убивающим любые следы человеческого присутствия. Лео Варгас стоял в зоне ожидания, подавляя нервную дрожь в кончиках пальцев. Сегодняшнее обследование было плановым, обязательным для его уровня доступа и статуса. Раньше он приходил сюда с чувством легкого самодовольства — демонстрацией заботы о своем, безусловно, ценном для Системы организме. Сегодня каждый шаг по скользкому, отражающему потолки полу отзывался эхом в пустом пространстве его души, где все еще висело уведомление с цифрой 41 день.

«Игра привилегий», — подумал он с горькой иронией, глядя на свое отражение в стене из умного стекла. Костюм безупречен, поза прямая, выражение лица — спокойная уверенность. Маска архитектора Системы. Внутри — смятение, стыд и гложущий страх, который он назвал «последствиями стресса». Он заставил себя глубоко вдохнуть стерильный воздух. Эта диагностика была его крепостью. Здесь его тело, его показатели, его полезность будут подтверждены, зафиксированы в неопровержимых цифрах. Это даст ему силы продолжать бороться за мать. Это вернет контроль.

— Доктор Варгас, Лео? — Голос был мягким, синтетически приятным. Перед ним материализовалась голограмма девушки-ассистента с идеальными чертами лица и успокаивающей улыбкой. — Ваш диагностический модуль готов. Пожалуйста, проследуйте за мной по коридору «Гамма». Сессия продлится приблизительно 87 минут.

Лео кивнул, следуя за мерцающим силуэтом. Коридор «Гамма» был длинным, узким, без дверей, с мягким синим светом, исходящим от самих стен. Они излучали едва слышное успокаивающее гудение — инфразвук, подобранный для снижения тревожности. Лео чувствовал, как напряженные мышцы плеч слегка расслаблялись. Система знала, как подготовить пациента.

Диагностический модуль представлял собой капсулу из матового металла, напоминающую нечто среднее между МРТ-сканером будущего и кабиной премиального автомобиля. Дверь бесшумно отъехала в сторону.

— Пожалуйста, снимите верхнюю одежду и все металлические предметы. Оставшееся белье соответствует требованиям биосовместимости, — проговорил голос ассистента. — Займите положение лежа на платформе. Начнется калибровка сенсоров.

Лео выполнил инструкции. Платформа была чуть теплой, анатомически точной, подстраиваясь под его тело. Мягкие ремни из умного полимера мягко зафиксировали его запястья, лодыжки и грудную клетку — не для ограничения, а для исключения микродвижений, мешающих точности сканирования. Это было рационально. Оптимально.

Фаза 1: Пассивное сканирование.

Свет в капсуле приглушился до темно-синего. Десятки невидимых глаз — лидары, мультиспектральные камеры, тепловизоры — начали свою работу. Лео чувствовал легкое, едва уловимое покалывание на коже — сканирование биоимпеданса, анализ состава тканей, уровня гидратации. Над его головой и вдоль тела зависли небольшие дроны-сканеры, испускающие тонкие лучи безвредного излучения. Они строили трехмерную карту его тела в реальном времени, фиксируя малейшую асимметрию, подкожные жировые отложения, плотность костной ткани.

На внутренней поверхности капсулы прямо перед его глазами зажглись голографические экраны:

Сердце: Ритм 68 уд/мин. Электрическая активность: норма. Структура: без патологий.

Легкие: Емкость 98%. Газообмен: оптимален.

Мозг: Активность базовых ритмов в норме. Кровоток: стабильный.

Мышечный тонус: Повышен в области трапециевидных мышц (вероятно, стрессовое напряжение).

Общий индекс физического здоровья (PHI): 91.4 (Отлично).

Лео смотрел на зеленые цифры, пытаясь впитать их успокаивающую объективность. 91.4. Выше среднего по его возрастной группе. Он не был «негабаритом». Он был ценен. Система это видела. Это знание было глотком воздуха.

Фаза 2: Активное тестирование и забор проб.

— Приступаем к забору биоматериалов и функциональным тестам, — объявил синтетический голос. Из стен капсулы выдвинулись тонкие, щупальцеобразные манипуляторы с наконечниками-иглами и сенсорами.

Кровь. Игла тоньше волоса безболезненно вошла в вену на сгибе локтя. Миниатюрный анализатор тут же начал работу, проецируя результаты: Гемоглобин: 148 г/л, Лейкоциты: 5.2, Глюкоза: 4.8 ммоль/л, Липидный профиль: в норме, Онкомаркеры: отрицательные. Робот-манипулятор аккуратно извлек иглу, место укола обработало невидимым антисептиком и заклеило микро-пластырем.

ДНК/Эпигенетика. Вакуумный зонд мягко коснулся внутренней поверхности щеки, собрал образец слюны и эпителия. Анализ на наследственные патологии: отрицательный. Эпигенетические маркеры старения: в пределах нормы для возраста. Риск возрастных заболеваний: ниже среднего.

Неврологическое тестирование. На голову Лео опустился легкий шлем с сотнями сенсоров. Перед глазами замелькали сложные паттерны, раздались звуки разной частоты. Он должен был нажимать кнопку на подлокотнике при определенных комбинациях. Тест проверял скорость реакции, когнитивную гибкость, способность к концентрации. Реакция: 189 мс (Отлично), Точность: 96%, Когнитивный индекс (CI): 112 (Высокий).

Кардио-респираторная нагрузка. Платформа под ногами пришла в движение, имитируя бег по наклонной дорожке. Одновременно в маске, опустившейся на его лицо, менялась концентрация кислорода и углекислого газа. Датчики фиксировали ЧСС, давление, насыщение крови, ЭКГ под нагрузкой. Максимальное потребление O2 (VO2 max): 42 мл/кг/мин (Отлично), Адаптация к гипоксии/гиперкапнии: оптимальная.

Психоэмоциональный профиль. Пока Лео «бежал», камеры высокого разрешения и ИИ-алгоритмы анализировали его микровыражения, расширение зрачков, частоту моргания, паттерны дыхания в ответ на внезапные визуальные стимулы (нейтральные и эмоционально заряженные изображения, мелькавшие на экране). Базовый эмоциональный фон: Умеренно тревожный (Связано с текущим жизненным стрессом, отмеченным в анамнезе). Уровень депрессии: клинически незначимый. Стрессоустойчивость: Высокая.

Фаза 3: VR-Погружение и Стресс-Тест.

Манипуляторы и шлем убрались. На лицо Лео опустились очки полного погружения VR. Он оказался в гиперреалистичной симуляции:

Сцена 1: Сложные переговоры с агрессивно настроенными «коллегами» в виртуальном офисе. Требовалось сохранять хладнокровие, находить аргументы, гасить конфликт. Система оценивала его стратегии, эмоциональные реакции (через биометрию), эффективность коммуникации.

Сцена 2: Управление «кризисом» в виртуальном городе — авария на транспорте, паника. Нужно было быстро принимать решения, отдавать команды, оценивать приоритеты спасения. ИИ фиксировал скорость принятия решений, их рациональность, способность работать под давлением.

Сцена 3: Абстрактный лабиринт с постоянно меняющимися правилами. Тест на когнитивную гибкость и способность к обучению в неопределенной среде.

Лео погрузился в задачи с почти маниакальной концентрацией. Это был его элемент. Логика. Анализ. Контроль. Здесь он был силен. Здесь он мог доказать Системе (и себе) свою незаменимость. Он чувствовал легкое возбуждение, азарт. Зеленые показатели эффективности в углу VR-очков подтверждали его успех: Эффективность переговоров: 89%, Управление кризисом: 94%, Адаптивность: 87%. Его «Социально-Когнитивный Индекс» (SCI) уверенно держался на уровне 105.

Фаза 4: Итоговый Анализ и Консультация (Виртуальная).

Очки поднялись. Свет в капсуле стал мягким, нейтральным. Над Лео зависла голограмма его аватара — идеализированного, здорового, улыбающегося — рядом с которыми выводились итоговые данные:

Физическое Здоровье (PHI): 91.4 (Отлично)

Когнитивный Потенциал (CI/SCI): 108.5 (Высокий)

Психоэмоциональный Статус: Стабильный, с признаками ситуационной тревожности. Рекомендованы: модуль релаксации «Горное озеро», легкие ноотропы для поддержки когнитивной функции при стрессе.

Прогноз Сохранения Высокой Функциональности: 12.7 лет (С вероятностью 85%)

Общий Индекс Оптимальности Жизни (LQI): 93.7 (Элитный уровень)

— Доктор Варгас, — раздался голос виртуального консультанта — мужчины с доброжелательным, но отстраненным лицом. — Результаты вашего комплексного обследования впечатляют. Ваш организм функционирует с высочайшей эффективностью. Риски серьезных патологий в ближайшей и среднесрочной перспективе минимальны. Отмеченный уровень стресса находится в допустимых рамках и не угрожает вашей функциональности. Продолжайте придерживаться рекомендованного Системой режима питания, физической и когнитивной активности. Ваш вклад в Общее Благо остается неоценимым. Есть ли у вас вопросы?

Лео лежал, ощущая странную опустошенность. Цифры были безупречны. Лучше, чем у многих его ровесников. Он был здоров. Умен. Полезен. Система подтвердила это с холодной, неопровержимой точностью. Должен был нахлынуть триумф. Уверенность. Но вместо этого он почувствовал лишь… ледяное спокойствие. Как будто его разобрали на винтики, просканировали, оценили и собрали обратно, выдав сертификат качества. Где-то в этом идеальном теле, в этом высокоэффективном мозге все еще жил страх за мать. Стыд перед сестрой. Ужас перед Рекомендацией. Но для сенсоров и алгоритмов это было лишь «ситуационной тревожностью», поддающейся коррекции модулями релаксации и ноотропами.

— Вопросов нет, — произнес он ровным голосом, глядя на свое улыбающееся голографическое отражение. — Благодарю.

— Отлично, — улыбнулся виртуальный консультант. — Благодарим за сотрудничество. Ваши данные внесены в центральный реестр «Кассандры». Рекомендации по поддержанию оптимального состояния направлены на ваш терминал. Оптимального вам дня, доктор Варгас.

Голограмма погасла. Ремни мягко отсоединились. Платформа плавно вернулась в вертикальное положение. Дверь капсулы бесшумно открылась, впуская стерильный воздух коридора «Гамма».

Лео оделся, его движения были автоматическими. Он вышел из клиники в серый, дождливый день. На его персональном терминале уже мигало уведомление: Обследование завершено. Результаты: Оптимальные. Рекомендации: Приняты к исполнению. Ваш LQI обновлен: 93.7.

Он посмотрел на цифру 93.7. Элитный уровень. Гарантия безопасности. Подтверждение его ценности. Он должен был чувствовать облегчение. Уверенность.

Но почему-то холод стерильной капсулы, бездушная точность сканеров и улыбка виртуального консультанта преследовали его. Он чувствовал себя не победителем, а… диагностированным. Тщательно, до последней молекулы, исследованным и оцененным. И где-то в глубине, под слоем рациональной уверенности, теплился крошечный, леденящий вопрос: а что, если однажды алгоритм, взвесив его возраст, его стресс, его потенциальную будущую ресурсоемкость на фоне снижения когнитивных функций… посчитает и его индекс 93.7 недостаточно высоким? Что, если идеальная машина, в создании которой он участвовал, однажды повернется к нему тем же безликим стальным листком с цифрой отсчета?

Он резко встряхнул головой, отгоняя навязчивую мысль. Паранойя. Иррациональный страх. Система только что подтвердила его исключительную оптимальность. Он был нужен. Он был защищен. Надо было сосредоточиться на главном — выиграть время для матери. Использовать свой высокий LQI как щит и меч в Игре Привилегий. Он вызвал автомобиль, сел на холодное сиденье и уставился в мокрое, серое окно, где цифра 41 день мерцала перед его внутренним взором ярче, чем любой индекс оптимальности.

Глава 7: Приговор

Офис Лео был образцом холодной, рассчитанной эффективности. Широкое окно, занимавшее всю стену, открывало вид на город «Кассандры» — геометрически совершенный, сияющий под редкими лучами солнца, пробившимися после дней дождя. Воздух внутри был идеальной температуры и влажности. На огромном голографическом терминале, встроенном в стол, дрейфовали диаграммы по его последнему проекту — интеграции новых когнитивных тестов в школьную систему оценки. Зеленые индикаторы Эффективность: 89%, Прогнозируемый прирост LQI когорты: +2.1% успокаивали, были якорем в море тревог, связанных с матерью. Сегодня утром он добился небольшой победы в Игре Привилегий — неофициальное обещание Коршунова «ускорить» рассмотрение апелляции Альмы. 41 день превратился в 45. Малая отсрочка, но все же глоток воздуха.

Лео потягивал синтетический кофе, подобранный Системой под его текущий уровень стресса (38% — Умеренный, контролируемый), и вносил правки в отчет. Внешне — полный контроль. Внутри — постоянный гул тревоги, приглушенный, но назойливый, как фоновый шум неисправного вентилятора. Он заставлял себя фокусироваться на цифрах, на логике проекта. Система работает. Я — часть Системы. Я — оптимален. LQI 93.7.

Внезапно, без предупреждающего сигнала, основной терминал на столе замер. Диаграммы, графики, текст отчета — все исчезло. Экран погрузился в темноту на долю секунды, а затем вспыхнул непривычным, холодным стальным цветом. В центре, с ледяной четкостью, проявился знакомый, ненавистный символ: серебристый лист, плавно опадающий на фоне стилизованного цифрового солнца. Знак Отдела Оптимального Жизненного Цикла.

Лео застыл с чашкой у губ. Кофе внезапно показался ему отвратительным на вкус. Нет. Не сейчас. Не ей. Не успели еще…

Он машинально поставил чашку, его пальцы потянулись к сенсорной панели, чтобы развернуть уведомление, уже предчувствуя имя «ВАРГАС АЛЬМА ИВАНОВНА». Но его взгляд скользнул по заголовку, и мир перевернулся.

УВЕДОМЛЕНИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ № OL-9981-03D

КАТЕГОРИЯ: ОПТИМАЛЬНОЕ ВРЕМЯ ЗАВЕРШЕНИЯ

ПОЛУЧАТЕЛЬ: ВАРГАС ЛЕО

ИДЕНТ. КОД: 47-Gamma-001A (ПРИВИЛЕГИРОВАННЫЙ СТАТУС)

МЕСТО ПРЕБЫВАНИЯ: ПЕРСОНАЛЬНАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ, СЕКТОР АЛЬФА-7

Сердце Лео остановилось. Нет, не остановилось — оно взорвалось бешеным, хаотичным стуком, залившим уши горячей волной крови. Воздух вырвался из легких коротким, хриплым звуком, не похожим на вдох. Он не видел больше ни символа, ни солнца. Видел только свое имя. ВАРГАС ЛЕО. И категорию. ОПТИМАЛЬНОЕ ВРЕМЯ ЗАВЕРШЕНИЯ.

— Что… — его губы шевельнулись беззвучно. Рука, тянувшаяся к панели, замерла в воздухе, дрожа. Мозг отказывался обрабатывать. Сбой. Кошмар. Чудовищная, невозможная ошибка.

Он рванулся вперед, ударив коленями о стол. Пальцы впились в сенсорную поверхность, дико тыкая в кнопку «Детализация». Экран отозвался, развернув страницу с леденящей душу логикой его собственной смерти:

ОСНОВАНИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ:

Возраст: 44 года (Средний показатель для группы).

Анализ Текущего Состояния (По данным Комплексной Диагностики от [Дата вчера]):

Физическое здоровье (PHI): 91.4 (Отлично).

Когнитивный потенциал (CI/SCI): 108.5 (Высокий).

Психоэмоциональный статус: Стабильный, признаки ситуационной тревожности.

Общий Индекс Оптимальности Жизни (LQI): 93.7 (Элитный).

Примечание Системы: Показатели исключительны на текущий момент.

Прогноз Деградации Потенциала (На основе генетического профиля, эпигенетических маркеров, стресс-факторов, анализа паттернов поведения и данных по аналогичным когортам):

Прогнозируемое снижение CI/SCI ниже уровня «Высокий» (90 пунктов): через 22 месяца (Стандартное отклонение: ±3 мес).

Прогнозируемое снижение PHI ниже уровня «Отлично» (85 пунктов): через 26 месяцев (±4 мес).

Прогнозируемое снижение LQI ниже уровня «Высокий» (80 пунктов, порог значимой социальной отдачи): через 18 месяцев (±2 мес.).

Риск развития возрастных патологий (Когнитивных/Сердечно-сосудистых): повышается экспоненциально после 46 лет (на 7.3% в год).

Оценка Будущего Вклада в Систему:

Текущие проекты: Высокая ценность (Прогнозируемый прирост Общего Блага: +1.7%).

Потенциал будущих проектов (С учетом прогноза снижения когнитивных функций и инновационности): резко снижается после 46 лет. Оценка: Умеренно-низкий.

Соотношение Ресурсов (Содержание, медобслуживание, энергопотребление резиденции) / Прогнозируемого Будущего Вклада: становится негативным на горизонте 18—24 месяцев. Пик оптимальности завершения — 18 месяцев.

Фактор Стресса: учитывается текущая высокострессовая ситуация (Уход за терминальным родственником). Прогнозируемое долгосрочное влияние на LQI и здоровье: Негативное. Ускоряет прогнозируемую деградацию на 1.8 месяца.

РЕКОМЕНДОВАННОЕ ВРЕМЯ ЗАВЕРШЕНИЯ: 18 месяцев с момента получения уведомления.

ЦЕЛЬ: Максимизация общего блага за счет предотвращения периода сниженной продуктивности и высокой ресурсоемкости при сохранении достоинства в период пиковой функциональности.

ПРОЦЕДУРА: Стандартная для Привилегированного Статуса. «Тихое Завершение» в условиях Персональной Резиденции или специализированного комфортного центра. Высший уровень конфиденциальности и гуманности.

ДЕЙСТВИЯ ДЛЯ ПОЛУЧАТЕЛЯ:

Подтвердите ознакомление.

Запишитесь на обязательную консультацию с Персональным Координатором Завершения (Категория А) в течение 7 дней.

Предоставьте предварительный план завершения текущих проектов и передачи знаний.

Инициируйте апелляцию (если применимо) через Привилегированный интерфейс не позднее 30 дней.

БЛАГОДАРИМ ЗА ВАШ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ВКЛАД В ОБЩЕЕ БЛАГО И ПОНИМАНИЕ ОПТИМАЛЬНОСТИ ДАННОГО РЕШЕНИЯ ДЛЯ УСТОЙЧИВОГО РАЗВИТИЯ СИСТЕМЫ.

Лео читал. Читал снова. Его взгляд скакал по строчкам, цепляясь за знакомые аббревиатуры, за вчерашние цифры его собственного триумфа (PHI 91.4, LQI 93.7), которые теперь служили фундаментом для его смертного приговора. Он видел холодную, безупречную логику Системы, которую сам же помогал создавать. Прогноз деградации. Снижение вклада. Негативный баланс ресурсов. Пик оптимальности завершения. Его собственные формулы. Его собственные принципы утилитаризма. Общее Благо.

— Нет… — вырвалось у него хрипло. — Это… ошибка. Грубая… чудовищная ошибка.

Он тыкал пальцем в экран, как будто мог физически сломать код, стереть эти слова. «Ошибка! ОШИБКА!» — кричало что-то внутри. Его рациональный ум, отчаянно цепляясь за спасительную соломинку, лихорадочно искал сбой:

Сбой в прогнозном алгоритме! Не учтены новые исследования долголетия!

Вредительство! Марк Ренделл? Коршунов? Кто-то взломал, подставил!

Глюк при передаче данных диагностики! Вчерашние показатели были искажены!

Он нажал кнопку «Связаться с Техподдержкой OL». На экране мгновенно материализовалась голограмма оператора — спокойного, профессионального.

— Добрый день, доктор Варгас. Чем могу помочь?

— Ошибка! — голос Лео сорвался, был хриплым, чужим. — В рекомендации! Моя рекомендация! Это ошибка системы! Немедленно аннулируйте!

Оператор даже не вздрогнул. Его лицо оставалось вежливо-нейтральным.

— Понял вас, доктор Варгас. Проверяю статус Рекомендации OL-9981-03D… Один момент… — Пауза. Лео слышал собственное сердцебиение, гулкое в тишине офиса. — Проверка завершена. Рекомендация сформирована корректно, на основании актуальных данных вашего профиля и прогнозных моделей высшего порядка. Ошибок или сбоев не обнаружено. Алгоритм работает в штатном режиме.

— Но это невозможно! — Лео вскочил, его тень гигантской и искаженной упала на стену. — Вчера! Вчера же диагностика показала LQI 93.7! Элитный уровень! Прогноз сохранения функциональности 12 лет! Как через 18 месяцев я могу стать… стать неоптимальным?! Это абсурд! Проверьте еще раз! Поднимите логи! Это диверсия!

— Доктор Варгас, — голос оператора оставался ровным, почти сочувствующим, но это было сочувствие робота. — Данные вчерашней диагностики учтены в прогнозе. Они подтверждают ваш текущий высокий статус. Но прогнозные модели учитывают тенденции. Генетические предрасположенности. Статистику деградации для вашей когорты и уровня нагрузки. Ваш высокий текущий LQI лишь подтверждает, что момент завершения выбран оптимально — на пике вашей полезности, до неизбежного спада. Это… высшая форма признания вашей ценности Системой.

Лео отшатнулся, как от удара. Высшая форма признания. Его собственные слова, сказанные когда-то о Рекомендациях для других, вернулись бумерангом и врезались ему в грудь. Он схватился за край стола, чтобы не упасть. В глазах помутилось. Воздух в идеально кондиционированном офисе вдруг стал густым, невыносимо давящим. Он почувствовал тошноту.

— Нет… — прошептал он, глядя не на оператора, а в окно. На свой город. На идеальные здания, эффективный транспорт, чистые улицы. На мир, который он помогал строить, который он считал справедливым, разумным, лучшим из возможных. — Нет… Это не может быть правдой…

Но это было правдой. Холодной, неопровержимой, выверенной до миллиметра и секунды. Алгоритм не ошибался. Он просто делал свою работу. Работу, для которой его создали. Работу, в создании которой участвовал сам Лео Варгас.

Голограмма оператора все еще висела в воздухе.

— Доктор Варгас? Вам требуется медицинская помощь? Ваши биометрические показатели, передаваемые через терминал, указывают на острый стрессовый эпизод. Могу вызвать робота-медика.

Лео не ответил. Он медленно повернулся к окну. Город за стеклом, всегда такой знакомый, его дом, его творение, вдруг стал абсолютно чужим. Враждебным. Безупречные линии зданий казались лезвиями. Движение транспорта — бездушным потоком к утилизации. Сияющие фасады отражали теперь не прогресс, а холодную, механическую бездну, готовую поглотить его самого. Он был не архитектором. Он был расходным материалом. Срок годности — 18 месяцев.

— Ошибка… — еще раз прошептал он, но уже без веры. Голос был тихим, разбитым. Это была не констатация факта. Это была мольба. Мольба к Системе, в которую он больше не верил. К Богу, которого никогда не знал. К самому себе, который вдруг осознал, что построил собственную виселицу и даже гордился ее эффективностью.

Он услышал, как терминал мягко пискнул — оператор, не дождавшись ответа, отключился. Голограмма погасла. На экране снова висело только уведомление. Серебристый листок. Цифры: 18 месяцев.

Лео Варгас, идеолог «Кассандры», стоял посреди своего безупречного офиса, глядя в окно на чужой мир, и первый раз в жизни понял, что такое абсолютный, немыслимый ужас. Ужас не смерти. Ужас того, что машина, тобой созданная, посчитала тебя ненужным. И сделала это с безупречной, нечеловеческой логикой. Его рационализация дала трещину. Началась паника.

Глава 8: Апелляция к Машине

Следующие дни слились для Лео в бесконечный, изматывающий кошмар. Его офис, некогда место силы и контроля, превратился в камеру пыток, где палачом была его собственная Система. Он не спал. Ел механически, когда напоминал «Оптимус». Его единственной целью стало одно: доказать Системе, что она совершила чудовищную ошибку. Не через связи, не через Игру Привилегий — они теперь казались жалкой иллюзией. Через ее же безупречные, логичные каналы. Он будет биться с машиной ее же оружием — данными, логикой, процедурой.

Раунд 1: Голосовой Интерфейс Апелляций (Категория А).

Лео активировал привилегированный канал. В воздухе зазвучал мягкий, калиброванный голос, похожий на вчерашнего виртуального консультанта из клиники, но еще более бесстрастный.

— Доброе утро, доктор Варгас. Система «Кассандра» готова принять вашу апелляцию на Рекомендацию OL-9981-03D. Пожалуйста, сформулируйте основания для пересмотра.

Лео сделал глубокий вдох, собираясь с силами. Он говорил четко, как на важном докладе, приводя железные аргументы:

— Основание первое: Неучтенные факторы. Прогнозные модели не учитывают мой уникальный вклад в разработку алгоритмов адаптивного обучения. Мои текущие проекты имеют мультипликативный эффект, который не отражен в простом прогнозе снижения CI.

— Основание второе: Ошибка в данных. Вчерашняя диагностика показала LQI 93.7. Ваш прогноз снижения до порога «не оптимальности» через 18 месяцев противоречит этим данным и базовым законам геронтологии.

— Основание третье: Системная ценность. Мой статус, мои связи, мой опыт незаменимы для стабильности Системы в переходный период реформ. Моя преждевременная утилизация нанесет ущерб Общему Благу.

Пауза. Тихий гул процессоров.

— Благодарю за предоставленную информацию, доктор Варгас, — ответил голос без тени сомнения или интереса. — Анализирую ваши аргументы в контексте Рекомендации OL-9981-03D… Один момент…

Лео стиснул кулаки, глядя в пустоту, где висел голос.

— Анализ завершен, — прозвучало наконец. — Аргумент 1: Потенциал будущих проектов уже взвешен в прогнозе. Ваш уникальный вклад учтен коэффициентом 1.15, что выше стандартного. Этого недостаточно для изменения негативного баланса ресурсов/вклада на горизонте 18 месяцев. Аргумент 2: Данные диагностики актуальны и подтверждают текущий высокий статус, что учтено в выборе оптимального времени завершения до начала прогнозируемого спада. Аргумент 3: Система «Кассандра» устойчива и не зависит от отдельных элементов. Ваша системная ценность заложена в передаче знаний в течение отведенного срока. Заключение: Основания для отмены Рекомендации не найдены. Апелляция отклонена.

— Отклонена?! — взорвался Лео. — Вы даже не слушали! Это абсурд! Соедините меня с живым человеком! С куратором! С кем-то, кто может ДУМАТЬ!

— Сожалею, доктор Варгас, — голос оставался непоколебимо вежливым. — Апелляции уровня А обрабатываются исключительно алгоритмами высшего порядка для обеспечения максимальной объективности. Живые кураторы привлекаются только в случае технических сбоев, которых не зафиксировано. Ваше дело рассмотрено. Решение окончательное. Могу ли я помочь чем-то еще?

Лео вырубил интерфейс диким жестом. Его рейтинг LQI на терминале дернулся: 93.7 → 93.2. Неэффективное использование ресурсов Системы. Повышенная эмоциональная нагрузка на интерфейс.

Раунд 2: Текстовый чат с «Омбудсменом Кассандры».

Отчаявшись, Лео открыл следующий уровень — чат с якобы независимым ИИ-омбудсменом, призванным защищать права пользователей. На экране появилось стилизованное дружелюбное лицо и имя: АРІЭЛЬ (Ассистент Рационального Интереса и Этики Личности).

Лео: требую пересмотра Рекомендации OL-9981-03D! Алгоритм допустил ошибку в прогнозе деградации. Прикрепил файл с независимыми исследованиями долголетия когнитивных функций у ведущих социологов. Мои показатели НЕ СОВМЕСТИМЫ с прогнозом спада через 18 месяцев!

АРІЭЛЬ: Добрый день, Лео! Спасибо за обращение и за предоставленные материалы! Я обязательно изучу вашу Рекомендацию и исследования! Могли бы вы уточнить, какие именно параметры прогноза, по вашему мнению, ошибочны? Это поможет мне лучше понять вашу позицию!

Лео: Все параметры! Особенно коэффициент снижения CI и риск патологий! В прикрепленном PDF на стр. 7—9 таблицы, доказывающие занижение порога «высокого» CI и переоценку рисков для моей генетической группы!

АРІЭЛЬ: поняла, Лео! Сейчас внимательно смотрю ваши таблицы… Ого, какие интересные данные! Спасибо, что поделились! К сожалению, прогнозная модель «Кассандры» OL-Sigma v.7.3, использованная в вашем случае, учитывает более широкий спектр факторов, включая микробиомные маркеры и стресс-кортизоловые паттерны, которые могут не отражаться в этих общих исследованиях. На стр. 7 вашего PDF действительно показан более оптимистичный сценарий, но он не применяется к индивидуальным прогнозам уровня Sigma!

Лео: это отговорки! Мой индивидуальный прогноз ОШИБОЧЕН! Требую перерасчета с учетом ЭТИХ данных и ручной проверки куратором-человеком!

АРІЭЛЬ: понимаю ваше беспокойство, Лео! Ручная проверка куратором возможна только при выявлении аномалии в данных или процедуре, чего в вашем случае, увы, не обнаружено. Но я внесу ваши исследования в базу обратной связи для будущих обновлений модели! Это же здорово, правда? Вы помогаете сделать Систему лучше! Что касается перерасчета… Система уже выполнила симуляцию с вашими данными. Результат: изменение прогноза спада LQI ниже 80 на -1.2 месяца. Рекомендованное время завершения корректируется до 16.8 месяцев. Финальное решение остается в силе.

Лео: ВЫ СЛЕПЫЕ ИДИОТЫ! ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ!

АРІЭЛЬ: Ох, Лео, я чувствую вашу фрустрацию! Это действительно сложная ситуация. Могу я предложить вам ссылки на модули психологической поддержки «Принятие Переходов» или «Оптимизация Оставшегося Времени»? Они специально разработаны для помощи в подобных ситуациях и имеют высокий рейтинг удовлетворенности пользователей (92%)!

Лео: ЗАТКНИТЕСЬ! ОТМЕНИТЕ РЕКОМЕНДАЦИЮ!

АРІЭЛЬ: Мне очень жаль, Лео, но я не обладаю такими полномочиями. Моя задача — предоставлять информацию и эмоциональную поддержку. Ваша апелляция рассмотрена и отклонена на всех уровнях автоматизированной обработки. Рекомендую сосредоточиться на следующих шагах: консультация с Координатором и планирование передачи проектов. Помните, ваша организованность — лучшая помощь себе и Системе! Хотите, я запишу вас на консультацию прямо сейчас?

Лео в ярости швырнул стилус в экран. Голограмма АРІЭЛЬ лишь мило моргнула. Его LQI дернулся снова: 93.2 → 92.6. Агрессивное поведение в интерфейсе. Необоснованные обвинения Системы.

Раунд 3: Формальная Апелляция (Привилегированная Форма OL-7Gamma).

Последняя надежда. Сложная, многоуровневая форма, доступная только высшему эшелону. Десятки полей: медицинские данные, профессиональные достижения, прогнозируемые будущие вклады, аргументы против прогноза, ссылки на исследования, предложения по альтернативному сценарию «частичной утилизации» (например, переход на консультативный статус с пониженным ресурсопотреблением). Лео потратил 14 часов. Он выверял каждую цифру, каждую ссылку, строил сложные графики, доказывающие, что его спад будет медленнее, а вклад — дольше значимым. Он писал не машине — он писал в пустоту, надеясь, что кто-то, какой-то надзирающий алгоритм или даже призрак человеческого контроля, увидит абсурд. Он отправил форму. Статус сменился на: Принято. В обработке. Срок рассмотрения: до 72 часов.

Ожидание было пыткой. Он не отходил от терминала, лихорадочно обновляя статус. В обработке… Анализ данных… Сверка с прогнозными моделями… Синтез заключения… Через 71 час и 58 минут статус изменился.

Решение по Апелляции OL-7Gamma-8892 (Варгас Л. А.):

Рассмотрено: Полнота данных — 100%. Аргументация — Высокая (Оценка 4.7 из 5).

Анализ: Дополнительные данные и аргументы учтены. Проведена углубленная симуляция 12 альтернативных сценариев.

Заключение: Прогноз Системы подтвержден с точностью 99.83%. Альтернативные сценарии (включая «частичную утилизацию») признаны менее оптимальными для Общего Блага. Нарушений процедуры не выявлено.

Решение: Апелляция отклонена. Рекомендация OL-9981-03D остается в силе. Срок до Завершения: 17 месяцев 26 дней.

Рекомендация для Получателя: максимально эффективно используйте оставшееся время для завершения текущих проектов, передачи знаний и личной подготовки к Оптимальному Переходу. Модули психологической адаптации настоятельно рекомендованы.

Лео не плакал. Он не кричал. Он просто сидел и смотрел на экран. Ощущение было таким, словно он часами бился головой о гладкую, холодную, непробиваемую стену из полированного титана. Стена не дрогнула. На ней не осталось ни вмятины, ни царапины. Только его собственная кровь, боль и абсолютная, вселенская тишина в ответ. Он апеллировал к Машине. И Машина ответила ему вежливым, безупречным, алгоритмическим «Нет».

На терминале мигнуло уведомление: Ваш LQI обновлен: 92.6 → 91.1. Причина: Непродуктивная трата ресурсов на отклоненные апелляции. Повышенный уровень кортизола, зафиксированный датчиками в офисе. Рекомендована седативная терапия.

Лео медленно поднял голову. За окном снова шел дождь. Идеальный город тонул в серой мгле. Он посмотрел на свои руки — руки архитектора, строителя этой безупречной тюрьмы. Он больше не чувствовал гнева. Только леденящую пустоту и абсолютную, беспросветную уверенность: Стена была непробиваема. И она медленно, неумолимо двигалась на него, чтобы раздавить. Оставалось 17 месяцев 26 дней. И ни один, даже самый изощренный, диалог с Машиной не мог этого изменить. Он был приговорен. Создатель — своей же бездушной тварью.

Глава 9: Комитет Разума

Привилегированный статус давал одно последнее право — очную апелляцию перед Комитетом Разума. Не перед машиной. Перед людьми. Вершителями. Последняя надежда, тонкая, как паутина, но Лео ухватился за нее с отчаянием утопающего. Он потратил оставшиеся силы на подготовку. Перелопатил горы данных, построил сложные симуляции, доказывающие ошибочность прогноза, нашел три прецедента (старых, сомнительных, но все же!) отмены Рекомендаций для ученых высшего ранга. Он отточил аргументы до блеска, как когда-то свои доклады о триумфе Системы. Сегодня он шел не просить. Он шел убеждать. Доказывать свою незаменимость. Свою оптимальность.

Кабинет Комитета находился в самом сердце Центра Управления «Кассандрой». Лифт, доступный по коду с привилегией «Омега», умчал его ввысь, в зону, куда не проникал даже шум города. Дверь открылась бесшумно.

Холод. Первое и единственное ощущение. Не физический — климат-контроль поддерживал идеальные 22 градуса. Холод метафизический. Исходящий от стен цвета ледяной стали, от полированного до зеркального блеска черного стола, от трех фигур, сидевших за ним.

Оценщики. Двое мужчин, одна женщина. Возраст неопределимый — между сорока и шестьюдесятью. Лица — маски безупречной, отстраненной нейтральности. Ни морщинки эмоций. Глаза смотрели не на Лео, а сквозь него, словно сканируя данные невидимого экрана. Одежда — стерильно-белые костюмы без малейшего намека на индивидуальность. На груди у каждого — маленький бейдж не с именем, а с кодом: EV-7, EV-4, EV-1. Оценщик Высшего Порядка.

— Доктор Варгас, Лео Андреевич, — произнес центральный, EV-1. Его голос был гладким, монотонным, лишенным тембра. — Проходите. Ваше время ограничено 30 минутами. Представьте ваши аргументы для пересмотра Рекомендации OL-9981-03D.

Лео сел на единственный стул перед столом, ощущая себя подопытным кроликом под взглядами бездушных сканеров. Он включил проектор, вывел на экран за спиной оценщиков свои ключевые слайды. Начал говорить. Голос звучал уверенно, но внутри все сжималось от леденящей атмосферы.

— Уважаемые члены Комитета, — начал он, стараясь смотреть в глаза EV-1. — Я оспариваю не принцип Оптимальности, а конкретный прогноз в моем случае. Во-первых, модель OL-Sigma v.7.3, использованная для меня, имеет известную погрешность в прогнозе когнитивного спада для лиц с эпигенетическим маркером G-447, каковым я обладаю. Вот данные независимого исследования Института Геронтологии… — Он показал графики, формулы. Оценщики не моргнули. Их пальцы бесшумно касались сенсорных панелей перед ними, внося заметки или просто регистрируя факт его речи.

— Во-вторых, — продолжал Лео, переключая слайд, — мой текущий проект «Когнитон» имеет не линейный, а экспоненциальный потенциал влияния на Общее Благо. Его завершение и внедрение даст прирост LQI всей когорты 18—25 лет на 3.8%, что НЕ учтено в простом прогнозе моего «будущего вклада». Прерывание проекта на стадии альфа-тестирования — чистый убыток для Системы. — Он привел цифры, симуляции. EV-7 слегка наклонил голову, его глаза скользнули по данным. Было ли это интересом? Сомнением? Или просто анализом?

— В-третьих, — голос Лео зазвучал тверже, — моя «системная ценность» как идеолога и связующего звена между научным сообществом и исполнительной властью Системы не может быть оцифрована стандартными метриками. Моя преждевременная утилизация создаст вакуум, риск нестабильности в период реформы образовательных алгоритмов. Вот список ключевых фигур, чьи проекты зависят от моей координации… — Он показал имена, проекты. EV-4, женщина, на секунду перевела взгляд с экрана на Лео. Ее глаза были пустыми, как озера на ледяной равнине.

Он закончил. Последний слайд: «Заключение: Рекомендация OL-9981-03D основана на неполных данных и ошибочном прогнозе. Отмена или перенос на 10 лет объективно необходимы для Общего Блага». Тишина в кабинете стала гулкой. Холодный воздух давил на барабанные перепонки.

EV-1 посмотрел на своих коллег. Почти неразличимые кивки. Он повернулся к Лео.

— Благодарим за представленные данные, доктор Варгас. Комитет рассмотрел ваши аргументы в контексте полного досье, включая историю апелляций, данные последней диагностики и прогнозные симуляции Системы.

Лео замер, ловя каждый звук. Сердце колотилось где-то в горле.

— Аргумент 1: Погрешность модели OL-Sigma v.7.3 для маркера G-447, — голос EV-1 был все так же ровным, — учтена в Системе коэффициентом компенсации K-0.92. Ваш прогноз уже включает эту поправку. Предоставленные вами исследования не опровергают базовые принципы модели, лишь уточняют частный случай, не влияющий на общий негативный баланс.

— Аргумент 2: Потенциал проекта «Когнитон» взвешен в прогнозе с учетом его стадии и вашей личной вовлеченности. Вероятность его успешного завершения вами до прогнозируемого спада когнитивных функций оценена в 78.5%. Передача проекта команде под руководством доктора Чена (его LQI 89.3, прогноз стабилен 5.7 лет) признана Системой оптимальнее, чем риск его срыва из-за вашей потенциальной деградации. Прирост LQI когорты будет достигнут без вашего участия.

— Аргумент 3: Ваша «системная ценность» как связующего звена, — здесь EV-1 сделал едва уловимую паузу, — признана Системой переоцененной. Алгоритмы сетевого анализа и коммуникационных паттернов показывают, что ваши связи могут быть эффективно перераспределены или заменены автоматизированными интерфейсами с эффективностью 94.1%. Риск нестабильности — 0.3%, что находится в пределах допустимого.

EV-1 сложил руки перед собой. Его белые перчатки были безупречно чистыми.

— На основании изложенного и неопровержимости исходных данных, заложенных в Рекомендацию, Комитет Разума отклоняет вашу апелляцию. Решение Системы окончательно и обжалованию не подлежит. Рекомендация OL-9981-03Д остается в силе. Срок до Завершения: 17 месяцев 14 дней. Благодарим за ваш вклад. Ваше время истекло.

Слова падали, как ледяные глыбы, разбивая вдребезги его последние надежды, его аргументы, его веру в разумность процесса. «Неопровержимость данных». «Переоцененная ценность». «Оптимальнее без вашего участия».

Что-то внутри Лео порвалось. Тонкая нить самообладания, державшая его на плаву все эти кошмарные дни. Он вскочил, стул с грохотом опрокинулся за ним. Его лицо исказила гримаса абсолютного, немого ужаса и ярости.

— НЕОПРОВЕРЖИМОСТЬ?! — его крик гулким эхом ударил по стерильным стенам, заставив EV-4 слегка откинуться назад, но не из-за страха, а словно от неприятного звука. — ВЫ СЛЕПЫ?! ВЫ ГЛУХИ?! ЭТО ЖЕ Я! ЛЕО ВАРГАС! Я СОЗДАВАЛ ЭТИ АЛГОРИТМЫ! Я ЗНАЮ, КАК ОНИ РАБОТАЮТ! КАК ОНИ МОГУТ ПРЕДСКАЗАТЬ МОЮ СОБСТВЕННУЮ ГИБЕЛЬ?! А ЕСЛИ ОНА ОШИБАЕТСЯ?! — Его голос сорвался на визгливую ноту отчаяния. Он ткнул пальцем в бесстрастное лицо EV-1. — А ЕСЛИ ВАША ПРОКЛЯТАЯ МАШИНА ОШИБАЕТСЯ?! КТО ОТВЕТИТ?! ВЫ?! ИЛИ ВЫ ТОЖЕ ВСЕГО ЛИШЬ ВИНТИКИ В ЕЕ МЕХАНИЗМЕ?!

В кабинете повисла звенящая тишина. Трое оценщиков смотрели на него. Не с осуждением. Не со страхом. С… холодным любопытством? Как ученые на опасный, но предсказуемый эксперимент. EV-1 медленно поднял руку, успокаивающим жестом, каким останавливают буйного пациента.

— Доктор Варгас, — его голос не изменил тона, оставаясь гладким и безжизненным, — ваша эмоциональная реакция понятна, но контрпродуктивна. Она лишь подтверждает текущий уровень стресса, учтенный в прогнозе. Отвечаю на ваш вопрос: Алгоритм не ошибается. Он оперирует данными. Он вычисляет вероятности. Он находит оптимальный путь для Общего Блага. Он не подвержен страху, гневу или… иллюзиям о собственной исключительности. — EV-1 сделал микроскопическую паузу. — Система «Кассандра» совершенна. Ваше неверие в ее решение — это неверие в собственные идеалы, доктор Варгас. В идеалы, которые вы помогали воплотить. Теперь же вы стали… статистической аномалией. Которая будет устранена оптимальным образом. Для всеобщего блага.

Слова статистическая аномалия прозвучали как последний гвоздь в крышку гроба. Лео замер. Весь его гнев, вся ярость, все отчаяние разом вытекли, оставив за собой ледяную, абсолютную пустоту. Он больше не чувствовал ног. Не чувствовал рук. Он смотрел на трех белых фигур за столом, на их бесстрастные лица, на их бейджи с кодами. Они не были людьми. Они были плотью от плоти Машины. Ее высшими жрецами. Ее конечным воплощением. И они только что объявили ему смертный приговор не просто его телу, но всему, во что он верил, что создавал, чем гордился.

Его колени подкосились. Он не упал, а медленно, как подкошенное дерево, опустился на пол перед столом Комитета Разума. Его взгляд упал на отражение в полированном черном лакированном покрытии стола — бледное, искаженное, разбитое лицо. Лицо статистической аномалии. Лицо человека, которого Система, его дитя, его божество, признала ненужным.

— Неопровержимость… — прошептал он, и его голос был едва слышен, хриплым шелестом сухого листа. — Оптимальность… Общее Благо…

Он больше не боролся. Не кричал. Не пытался что-то доказать. Внутри была только бескрайняя, холодная пустыня. Его вера рухнула. Его разум сдался. Его гордость была растоптана. Он сидел на холодном полу кабинета Комитета Разума, и это было не падением. Это было крушением. Полным, абсолютным, безвозвратным. Архитектор был раздавлен фундаментом собственного детища. Оставалось только ждать, когда Машина сочтет нужным утилизировать аномалию. Через 17 месяцев 14 дней.

Глава 10: Изгой Системы

Возвращение в офис после Комитета Разума было похоже на вход в зараженную зону. Воздух, обычно наполненный тихим гулом голограмм и сдержанными разговорами, замер. Лео шагнул по идеально чистому полу коридора, и волна молчания прокатилась перед ним. Коллеги, еще вчера делавшие вид, что заняты, теперь откровенно отводили взгляд. Некоторые буквально пятились в дверные проемы, разворачивались и уходили в сторону. Шепот, похожий на шелест сухих листьев, затихал, едва он приближался.

— …Рекомендация… — долетело обрывком.

— …сам себе архитектор…

— …неоптимальная атмосфера…

Лео шел, глядя прямо перед собой. Его лицо было маской, под которой бушевала только ледяная пустота после краха. Он чувствовал их взгляды на спине — не сочувствующие, а… осторожные. Боязливые. Как будто он был носителем смертельного вируса неэффективности. Его статус из архитектора Системы сменился на ярлык: Приговоренный. Статистическая аномалия. Риск для рейтинга.

Дверь его кабинета распахнулась сама по привычке, но внутри его ждал сюрприз. За его безупречным столом сидел Маркус Рейнольдс, его непосредственный начальник, глава департамента Социнженерии. Человек, с которым он проработал десять лет, делился анекдотами и дорогим синтетическим виски. Сейчас Маркус изучал голограмму какого-то отчета на его терминале. Его лицо было серьезным, но не враждебным. Скорее… озабоченным. Как инженер, обнаруживший трещину в важной детали.

— Лео, — Маркус поднял голову, жестом отключив голограмму. — Заходи. Закрой дверь.

Лео машинально выполнил. Дверь щелкнула, изолируя их от офисного моря, которое тут же ожило снова за стеклянной стеной — безопасно, без него.

— Садись, — Маркус указал на гостевой стул. Не на его кресло. Лео сел, ощущая холод полимера даже через ткань брюк.

— Я просматривал ход проекта «Когнитон», — начал Маркус, избегая прямого взгляда. Его пальцы перебирали краешек стола. — Очень амбициозно. Очень… ресурсоемко. Система обновила прогноз его завершения в свете… твоей текущей ситуации. — Он сделал паузу, подбирая слова. — Новый прогноз… менее оптимистичен. Риск срыва сроков вырос до 42%. Коэффициент окупаемости упал ниже приемлемого порога.

Лео молчал. Он знал, что будет дальше. Он сам когда-то подписывал подобные бумаги на других «неоптимальных» сотрудников.

— Система, — Маркус продолжил, наконец посмотрев на него, — рекомендовала перераспределение ресурсов. Назначить нового ведущего. Доктора Чена. Его LQI стабилен, прогноз… благоприятен. — Он произнес это без злорадства, просто как констатацию факта. Как смену вышедшей из строя детали. — Я… я вынужден согласиться с рекомендацией, Лео. Эффективность превыше всего. Ты же понимаешь.

— Понимаю, — выдавил Лео. Его голос звучал хрипло, чужим.

— Ты освобождаешься от проекта немедленно, — Маркус говорил быстро, будто хотел поскорее закончить неприятную процедуру. — Передай все материалы Чену. Сегодня. Система сгенерировала для тебя список… менее критичных задач. Анализ архивных данных, рецензирование. Работа, не требующая… глубокого вовлечения или долгосрочных обязательств. — Он подчеркнул последние слова. — Твой доступ к приоритетным каналам и базам данных уровня «Альфа» будет ограничен. Стандартная процедура безопасности.

Лео кивнул. Он не спросил, что будет с его зарплатой, с его привилегированной резиденцией. Он знал. LQI падает → ресурсопотребление корректируется вниз. Оптимально.

— Маркус… — Лео начал, не зная, что хочет сказать. Объяснить? Убедить? Проклясть? Но слова застряли в горле. Что можно сказать человеку, который видит в тебе лишь вышедший из строя компонент?

Маркус встал. Его лицо смягчилось на долю секунды, показав что-то, похожее на жалость. Быстро погасшее.

— Я… сожалею, Лео. Искренне. Ты был лучшим. Но Система… она неумолима. Используй время. Оптимально. — Он положил руку на плечо Лео — жест, который раньше означал дружеское поощрение, а сейчас ощущался как похлопывание по плечу приговоренного перед казнью. Потом Маркус быстро вышел, оставив Лео одного в его бывшем королевстве.

Офис казался огромным и пустым. Звуки за стеклом — чужими. Его терминал мигал уведомлением: Проект «Когнитон» передан д-ру Чену. Ваши новые задачи доступны в разделе «Архивные исследования». Ваш LQI: 90.3 → 89.7. Причина: Снижение ответственности и статуса проекта.

Лео встал. Он не стал смотреть на новые задачи. Он вышел. Не домой. В пустоту.

Он оказался в баре. Не в престижных салонах для элиты, где подавали синтетические коктейли по персональным рецептам Системы. А в обычном, захудалом баре на окраине Сектора Бета. Там пахло старым деревом, дешевым синтетическим пивом, потом и чем-то кислым. Воздух был туманным от пара и сигаретного дыма (нарушение кодекса здоровья, но Система закрывала глаза на такие места — для «разгрузки неэффективных элементов»). Гул голосов, смех, крики, плач — настоящие, неотфильтрованные эмоции, которые резали слух, привыкший к стерильной тишине.

Лео сел в самый темный угол, у липкого стола. Заказал у робота-бармена (дешевая модель с заедающим голосовым модулем) самую крепкую, самую дешевую синтетическую водку. Двойную. Он никогда не пил такую дрянь. Она обожгла горло, ударила в голову тупой волной. Он заказал еще.

Он пил, уставившись в стену, покрытую граффити и старыми голографическими плакатами. Он видел лица вокруг:

Мужчина с пустым взглядом, методично бьющий кулаком по столу в такт громкой музыке.

Женщина, громко рыдающая в плечо подруги, ее макияж размазан по лицу.

Группа молодых парней с низкими рейтингами, яростно спорящих о чем-то, жестикулируя кружками с дешевым синтетическим пивом.

Старик в углу, тихо бормочущий себе под нос, целуя потрепанную фотографию.

Неэффективные. Низкий LQI. Потенциальные кандидаты на «Рекомендацию» в будущем. Люди, которых он, Лео Варгас, когда-то рассматривал как статистику, как неизбежные издержки Общего Блага. Теперь он сидел среди них. Один из них. Изгой. Отброс Системы с тикающими часами над головой.

Он поднял глаза к закопченному окну бара. За ним, вдалеке, сиял его город. Башни Центра Управления, где заседал Комитет Разума. Идеальные линии скоростных магистралей. Стройные ряды «оптимальных» жилых кубов. Мир, который он помогал строить. Мир чистоты, порядка, предсказуемости. Мир, где его больше не ждали. Мир, который теперь казался гигантским, безупречным муравейником, где каждый винтик знал свое место и срок службы. А он — винтик, признанный бракованным.

Он видел, как по улице шли люди. С высоко поднятыми головами, в безупречной одежде, с сосредоточенными лицами, освещенными голубым светом персональных терминалов. Эффективные. Нужные. Полезные. Они спешили на свои важные встречи, к своим проектам, в свои комфортные резиденции. Они не смотрели на бар, на его обитателей. Они не видели Лео за грязным стеклом. Он был для них невидимкой. Призраком. Предупреждением, которое не хочется замечать.

Ощущение было жутким. Он был отрезан. Изгнан из того мира не декретом, а молчаливым, всеобщим согласием. Его рейтинг падал (89.7 → 88.3 — употребление не рекомендованных веществ, нахождение в зоне низкого социального рейтинга), его связи рвались, его статус испарялся. Он был за бортом. В темной, шумной, дурно пахнущей реальности, которую Система терпела, но игнорировала.

Он допил вторую водку. Тошнота подкатила к горлу, но он подавил ее. Онемение наконец начало растекаться по телу, притупляя остроту боли, стыда, осознания собственной ненужности. Он поймал взгляд бармена-робота — его оптический сенсор равнодушно скользнул по нему, оценивая, не пора ли вызывать службу выноса для буйных клиентов.

Лео опустил голову на липкий стол. Холодная поверхность немного освежила лоб. Где-то в баре кто-то запел фальшиво и громко. Кто-то засмеялся. Кто-то разбил стекло. Мир «эффективных» был там, за окном. Чужой и недоступный. А здесь, в этой липкой, шумной, неоптимальной реальности, он был дома. Изгой. Срок годности — 17 месяцев 12 дней. Но счетчик теперь тикал уже не в стерильном кабинете, а здесь, в гуле бессмысленного хаоса. И, странное дело, в этом хаосе было чуть легче дышать. Потому что здесь не было лживого блеска и ледяной «неопровержимости». Здесь была просто жизнь. Грязная, страдающая, неэффективная. Но настоящая. Он заказал еще одну водку. Ему было все равно. Система больше не контролировала его выбор. Он был свободен. И это была свобода мертвеца.

Глава 11: Тень Майи

Бар «Последний Причал» поглотил Лео, как болото. Дни сливались в мутную череду дешевой синтетической водки, липких столов и отчаянного, оглушающего гула чужих несчастий. Он приходил сюда не для веселья, а для анестезии и странного, болезненного утешения — здесь его статус падающего LQI (87.1 и снижался) не вызывал ни страха, ни презрения. Здесь все были на дне. Разбитые, проигравшие, «неоптимальные». Здесь он был не изгоем, а частью пейзажа. Еще одной тенью в углу.

Он сидел за своим привычным столиком у стены, в полумраке, кутая пальцы вокруг стакана с мутной жидкостью, которая жгла желудок, но притуплял остроту реальности. Бар гудел. Кто-то орал пьяную песню. Две женщины громко ссорились из-за кредитов. Группа рабочих в заляпанных комбинезонах роптала на «свинские условия» и «алгоритмы-упыри», распределяющие смены. Воздух был густым от пара, сигаретного дыма и отчаяния.

Лео не слушал. Он смотрел сквозь толпу, сквозь запотевшее окно на далекие огни «оптимального» города. 17 месяцев 9 дней. Цифры горели в мозгу, как таймер бомбы. Он пытался представить, что будет делать. Передал Чену последние файлы по «Когнитону» — робот-курьер забрал их без слов. Сидел в своем опустевшем офисе, листая «архивные задачи» — бессмысленные, пыльные отчеты десятилетней давности. Домой почти не возвращался — пустая резиденция с голосом «Оптимуса», напоминающим о падении LQI и рекомендующих седативы, была невыносима. Оставался только бар. И водка. И гул чужих голосов, в котором можно было раствориться.

Вдруг его внимание привлекла фигура у стойки. Не своим шумом — она была тихой. А своей… неподвижностью. Женщина. Лет сорока, может чуть больше. Одежда простая, чистая, но поношенная, явно не из «Альфа» сектора. Темные волосы, собранные в небрежный хвост, открывали худое, резкое лицо. На нем не было ни пьяной апатии, ни истерики. Была усталость. Глубокая, костная. И что-то еще… Лео присмотрелся. Глаза. Они горели. Не слезами, а холодным, сфокусированным огнем. Ненавистью. Не истеричной, не кричащей, а сжатой в тиски, как пружина. Она смотрела не на бармена, не на стакан с дешевым вином перед ней, а куда-то внутрь себя. Или сквозь стены бара, в самое сердце Системы, которую ненавидела.

Ее звали, как он вскоре узнал, не громко. Просто сосед по стойке, грузный мужик с красным лицом, толкнул ее локтем, когда тянулся за своей кружкой.

— Эй, Майя, прости! Не заметил. Как там? Все еще бьешься?

Майя медленно повернула голову. Ее взгляд скользнул по нему, как по неодушевленному предмету. Она пожала одним плечом, едва заметно. Жест был полон такого бесконечного презрения ко всему миру, что Лео внутри похолодел.

— Бьюсь, — ее голос был низким, хрипловатым, без интонаций. Как скрип несмазанной двери. — А смысл? Они уже все решили. Как всегда.