Бесплатный фрагмент - Проданные Империей

Проданные Империей. Записки оккупанта

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мысль описать события, произошедшие в Венгрии в восьмидесятых годах, пришла после того, как я закончил книгу про войну в Афганистане, которую Советская армия вела с 1979 года в течение десяти лет. Где-то в 2016 году. Потому что показалось, что происходящее на противоположной стороне глобуса будет интересно и молодым читателям, проштудировавшим первую часть моих воспоминаний.

Эта книга — взгляд со стороны на те процессы, которые происходили внутри СССР за несколько лет до его развала. Там, где не было проблем ни с колбасой, ни с верой в будущее. Там, где каждый день был настолько приятен, что запомнился как лучшее время в жизни тех, кто его прожил.

Кроме того, прошло более 30 лет с того момента, как я дал расписку о неразглашении всего того, в чём буду участвовать как непосредственный исполнитель второстепенных, нет, третьестепенных задач по спасению государства от катастрофы, к которой оно катилось. К сожалению, процесс очищения начался слишком поздно, и реанимировать мёртвое тело СССР было невозможно. Даже хирургическим путём.

Ошибки, допущенные политическим руководством страны, оказались фатальными. Решения КПСС — убийственными. Методы партийного руководства — безумными. А задачи, стоявшие перед Вооруженными Силами, — невыполнимыми. Ложью пытались объяснить провалы в экономике, а пустые полки прилавков — злыми кознями врагов.

Многое из описанного в книге давно известно. О многом сейчас говорят в полный голос. Но я попытаюсь раскрыть то, что чувствует человек после выхода из боя, оказавшись в мирной обстановке. Как в Советской Армии относились к людям, пережившим стресс войны? Думаю, это важно, особенно в нынешних условиях, когда огромное количество военнослужащих сейчас выполняет задачи по защите Отечества.

Немного сумбурные воспоминания построятся в логическую цепочку только после того, как вы перевернёте последний лист этой книги. И только тогда многое станет понятным. Уверен, многие мои поступки вы не оцените и с ними не согласитесь. Посчитаете, что я дал слабину, что нужно было иначе, не так и не вовремя. Но я жив, и это для меня самое главное.

Некоторые события, описанные в книге, — вымысел автора. Некоторые личности не соответствуют действительным и изображены исключительно для усиления драматизма и понимания того, что происходило в то время. Акцент на их характер обусловлен задачами художественного произведения и не всегда соответствует исторической истине. Даже в документальной повести некоторые подробности работы специальных служб надо отображать таким образом, чтобы не навредить, но в то же время раскрыть дух того времени. Надеюсь, у меня это получилось.

Читайте и думайте.

Глава 1

Судьба распорядилась так, что в 1982 году, когда Холодная война набирала обороты и возможность ядерной конфронтации возрастала, меня, вместо того чтобы дать время восстановиться после Афганистана где-нибудь в средней полосе России, отправили служить в Венгрию в ЮГВ. Вместо того чтобы залечивать психологические травмы, полученные в боях, я оказался на передовой этой глобальной напряженности, в самом её эпицентре событий. В первом эшелоне с рваной нервной системой, но чувством беззаветного желанию служить идеалам коммунизма. И был готов за это отдать свою жизнь. Как 28 панфиловцев за спинами которых лежала Москва.

«Мы смело в бой пойдём за власть Советов

И как один умрём! В борьбе за ЭТО!».

Двадцать седьмого декабря 1981 года я покинул 66 Бригаду и афганскую землю сжимая в руках два чемодана с джинсами и дублёнками. В карманах прижавшись друг к другу лежала стопка чеков, молчаливых свидетелей былых дней, партийный билет и предписание в ЮГВ — Южную группу войск в г. Будапешт. Взлетел самолет, унося меня под звуки турбин домой в СССР. Back in the U.S.S.R! Пели Битлы обо мне. Тьфу, не обо мне. Просто пели.

Приземлившись в аэропорту Тузель солнечного Ташкента через четыре часа лёту, я практически мгновенно прошёл таможню и вышел на площадь, забитую ждавших нас местных водителей. Из огромного выбора таксистов, предлагавших навязчивые услуги, остановился на самом худом очкарике. Знакомые мне повадки местных заставляли быть на чеку. В общем будучи на чеку берёг чеки. И не ошибся. Это был скромный доктор технических наук. Передовик производства и пламенный коммунист. В виде платы взял сто чеков. Вместо двадцати рублей. И всю дорогу рассказывал мне как в СССР плохо жить.

По старой и доброй традиции, первым делом направился в ресторан «Зеравшан». Это знаковый ресторан для всех ветеранов Афганистана. Там, где-то под столом после ужина и переночевал. А утром, переполненный чувством гордости за СССР и огромной радости от того, что остался жив, отправился дальше в город Алма-Ату. Туда, где два года назад нас всех подняли по боевой тревоге, чтобы отправить в Афганистан.

Как проходил процесс я подробно описал в первой книге «Преданные империей. Записки лейтенанта».

Пробыл в столице Казахстана не долго. Не позволяла обстановка. Сейчас мало кто помнит, но именно в те дни столица Казахстана бурлила от протестов. Демонстрации следовали одна за другой. Впервые за многие годы, с того самого момента, когда был расстрелян последний басмач, местная шпана ловила военных и избивала. Но длилась вакханалия не долго, пока не нарвалась на какого-то афганца. Скажу честно. Не на меня.

Начало 1982 года не предвещало ничего хорошего. Ни мне, ни стране. Уже тогда в магазинах стояли пустые полки. Из продуктов питания без очереди можно было купить только баклажанную икру и ламинарии. Сейчас это деликатесы. А также «Солнцедар». Креплёное вино настолько плотной концентрации, что, если после двух выпитых стаканов помочиться на забор, от него останутся только гвозди. Но такие полки были настолько привычны глазу, что никто не спрашивал почему пустые. А может это Партия приказала? А что Партия приказала — закон для холопов.

Дней пять из шестидесяти выделенных предписанием, собирался потратить на знакомство с Ленинградом и заодно побывать у своего армейского друга Андрея Сёмикова и только затем отправиться в Воронеж к девушке, которая обещала ждать с фронта. Стояла зима. Февраль. Начало 1982 года. Из этих дней в памяти осталось только то, как я переходил замерзшую Неву по торосам с одного берега на другой в «Веселый поселок» — пригород Ленинграда. В состоянии настолько невменяемом, что непростой процесс этого «ледяного» путешествия, рассказанного позднее родителям Андрея, вызвал у них ужас. Который читался в их глазах всё время пока я двигал языком.

Эрмитаж, куда попал, отстояв длинную очередь, меня впечатлил настолько, что практика лицезреть картины сохранилась на всю оставшуюся жизнь. Единственное, что меня смущало, так это желание ленинградцев, особенно ленинградок общаться со мной на английском языке. И все почему-то просили подарить жвачку. В своё время афганцы выучили русский, а первое выученное им слово было «подари». На мне были куртка дублёнка и джинсы с быком на жопе. На мой ему заданный вопрос он не ответил. Странно. Раньше разговор поддерживал.

В Воронеж попал в том самом стоянии души, когда от выпитого алкоголя стираются границы между мирами. Реальным и мнимым. Потому как попал в воздушное пространство СССР с чувством настолько обострённым, что не выходил из него до того момента как оказался в своей новой мотострелковой части в ЮГВ. Для дальнейшего прохождения службы. Во благо Родины. Переместившись с южных рубежей на западные называемые Южной группой войск. Но в Воронеже меня ждал сюрприз.

В истории Советского Союза ожидание любимого из армии было непростым испытанием для всех людей. И для молдаван, и для солдат. Особенно девушек. Время разлуки, наполненное тревогой и надеждой, могло стать настоящей пыткой для романтических отношений. Фольклор, а также задушевные песни на эту тему занимали первые места в музыкальных чартах СССР того времени.

— Солдат вернётся. Ты только — жди! — Умолял Лещенко с экранов телевизора. Да он над нами издевался!

Нередко случалось, что за долгие месяцы службы чувства остывали, но жизнь то шла своим чередом и инстинкты сохранялись. В таких ситуациях девушки, стремясь к продолжению рода, искали своё счастье с другим уже отслужившим человеком. Который ранее тоже не дождался своей девушки. И вот нежданный дембель наконец возвращается домой и обнаруживает, что его возлюбленная уже связала свою жизнь с другим. А если другой торопился выполнять супружеский долг, то дембель встречал её с ребенком, который, по законам физики, должен был быть его.

Появление «бывшего» на свадьбе своей бывшей невесты, как правило, не оставалось незамеченным ни для родителей, ни для милиции. Такие встречи были порой такими напряженными что приводили к выяснению отношений, переходящими в мордобой. В те времена правоохранительные органы зачастую не вмешивались в подобные конфликты, разумно считая их следствием естественных человеческих эмоций и рефлексов. Безусловно подобные эксцессы были болезненными для всех участников. Но, как и в природе, инстинкт продолжения рода играл важную роль в обеспечении Вооруженных Сил призывниками. И справиться с этим инстинктом было непросто.

Город, где Пётр Первый построил свой первый фрегат и город, который назвал своим именем были связана между собой ещё одним человеком. После Петра Первого, конечно. Мной. Потому что и тут, и там у меня были друзья. Которых я помню и которых люблю до сих пор. А также уже моим инстинктом размножения, названным учеными либидо. Именно в те дни в Воронеже я развил такую бурную деятельность забывая предохраняться, что итогом её стало долгое счастье отцовства, ранее мной не испытанного и поверьте, настолько необычного, что оно чувствуется до сих пор.

Дни отпуска пролетали со скоростью пули выпущенной из душманской винтовки Ли-Энфильд образца 1902 года. Знакомые и незнакомые лица тасовались перед глазами словно карты в руках факира. Не поверите, но я не помню, как попал в Венгрию. Из-за послестрессового состояния, в котором пребывал всё последнее время. Но это случилось и стало фактом, от которого уже не отвертеться.

Приближаясь к штабу общевойсковой армии, расположенному в Будапеште, я ощущал, как нарастает тревога, зародившаяся еще на вокзале Ньюгати. Эта железнодорожная станция, творение Огюста де Серреса и воплощение инженерного гения компании Eiffel, принадлежащей знаменитому Эйфелю, создателю парижской башни, вызывала смешанные чувства. И хотя было не ясно, кто кого прославил больше, сооружение архитектора или архитектор сооружение, вокзал, открывший свои двери 28 октября 1877 года, стал для меня временным порталом в Венгерскую Народную Республику.

Впервые в жизни я оказался в окружении огромного количества иностранцев без огневой поддержки и это было непривычно. Сердце колотилось с такой частотой и силой, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, стоило кому-то обратиться ко мне с вопросом. Однако, к счастью, мое волнение рассеялось благодаря появлению армейского патруля, который, потребовав предъявить документы, вернул меня к реальности и помог справиться с нахлынувшей фобией.

— Откуда прибыли? — Заинтересованные глаза капитана с красной повязкой на рукаве шинели.

— Афганистан! — Гордо отвечаю и рассказываю, насколько там плохо. А также почему прибыл из СССР в полевой форме. Он сочувственно качает головой и показывает дорогу к штабу Южной группы войск. И советует пожевать жвачку с ментолом.

Для справки. Я прибыл в ЮГВ в той форме, в какой вышел из Афганистана. Потому что парадная и повседневные складированные в городе Алма-Ата по приказу командира полка, кто-то спёр, пока я выполнял интернациональный долг в городе Джелалабад провинции Нангархар. В теперь уже знаменитой 66 Бригаде — единственном подразделении в СССР награждённым за вторжение орденом Ленина. Тырить чужие вещи при первой возможности — естественная реакция любого гражданина СССР.

Тогда воровали всё, что плохо лежало. Даже то, что лежало хорошо — пытались схапнуть. В основном то, что сами и производили. Везло тем, кто тащил то, что можно при случае обменять. Но что было делать тем, кто работал с сфере атомной промышленности? Атомы то не украдёшь! Но мы отклонились от курса….

Вы будете удивлены, если узнаете, что мне выпала честь стать первым офицером в Советской армии, кто прибыл в Венгрию из Афгана. Естественно, и почёт был на уровне. На меня приходили смотреть из всех отделов штаба группы войск как на неведомую зверушку. Мой внешний вид, мягко говоря, отличался от привычного. Во-первых, загар у меня был настолько тёмный, что я напоминал афроамериканца. Во-вторых, форма, в которой я прибыл для дальнейшего прохождения службы, кардинально отличалась от той, что носили тогда наши солдаты и офицеры за границей Родины в ЮГВ.

Но самое интересное произошло при входе в штаб. Часовой просто не хотел меня пропускать внутрь, решив, что я какой-то иностранец, возможно, даже американец. Потому что часто повторял слово «Nо!» и махал рукой. Моя «экзотическая» внешность и, видимо, нетерпение начать службу, которое выразилось в попытке перелезть через трехметровый стальной забор, показались ему подозрительными. Он воспринял это как попытку шпионажа.

Но хорошо, что всё хорошо кончается. Командующий правильно понял течение моих мыслей. Хотя не одобрял их суть. По каналам СВЧ связи нижестоящий штаб предупредили, кто к ним едет. И попросили отнестись с пониманием. А направили меня в штаб 93 дивизии в город Кечкемет, где происходило всё точно также как и в штабе Группы войск в Будапеште. Толпы зевак. Странные вопросы. Попытка арестовать за незаконное проникновение на территорию части. Последующая реабилитация. Внимательное выслушивание моих героических рассказов про войну. И направление в то самое воинское соединение, где прошла лучшая часть моей жизни. Город Сегед. В/ч 33513. Совьет локтонябо. Советский городок. Моя юность, отрочество и период взросление. Моя любовь. Чеми Сакартвело, чеми Самшобло! Это по грузинский, но сути не меняет.

Раздувая паруса бесшабашности, я гнал свой клипер сквозь рифы опасности, полный уверенности, что там, за ними, меня ждет тихая гавань покаяния. Потеющими ладонями мертвой хваткой сжимал штурвал, не оставляя места компромиссу. Сотни километров незнакомой трассы Кечкемет — Сегед были преодолены за два часа. Петляющая, как походка пьяной шлюхи, дорога от Кечкемета до воинской части была преодолена за час. Если бы не шоколад, купленный за чеки в «Берёзке» ещё в СССР ни за что бы не добрался да конца своего пути. Выпрыгнув на асфальт из кузова Газ-66, доставивший меня до места будущей службы, зашёл внутрь части под аккомпанемент жующего самого себя желудка в искрах зарождающихся звезд.

Прошёл через стальные ворота. Здесь я это знал из школьной программы, служат советские офицеры в большинстве случаев, происходящие от обезьян. Но только командир моего будущего полка подполковник Константинов был близким родственником дятла. Хотя об этом я узнал позднее. Представляясь ему он пристально взглянул мне в глаза, и я понял. Попал! Потому что столько презрения в глазах одного отдельно взятого индивидуума я не видел никогда.

Меня распределили в третью минометную батарею в батальон майора Шаповалова. Который получил через год подполковника за то, что лично принимал участие в моём перевоспитанием. Заместителем по политической части был капитан Сыч по тем-же причинам, получившим звание майора. Первую ночь я провёл в офицерском общежитии. На чей-то койке.

Через два дня моя фотография красовалась на огромном панно при входе на плац. Быстро сработали! Под фото текст — лучшие офицеры части. Бля! Никогда не стремился к популярности стараясь не светиться. И понимал свою задачу в ЮГВ несколько иначе, чем ту которую мне советовали при разговорах генералы. Не жалея своих сил научить современным правилам ведения боя тех, кто рядом. Наибольшие потери в Афгане были среди вновь прибывших. После года они снижались и существенно. Хотя по статистике оставались на уровне где-то пятьдесят на пятьдесят. И если способность выжить в первой половине командировки на войну зависела от мастерства, то вторая исключительно от удачи.

Я тогда не понимал, что руководящие принципы армейской жизни и законы войны в этом полку не совместимы. И возникли противоречия. Я оказался на острие тех противоречий. И тогда или они перевоспитают тебя, или ты перевоспитаешь их. Силы, к сожалению, были неравны. А битва было бескомпромиссной. Но война научила меня одному важному качеству. Не отступать и не сдаваться. Даже тем, кого ты считаешь друзьями или сослуживцами. Через неделю мой портрет с доски почёта сняли.

Вся моя дальнейшая служба проходила в окружении заклятых друзей. Как у разведчиков-нелегалов. В постоянном напряжении и чувством, что тебя или уже предали, или скоро предадут. И это произойдёт обязательно, если не сменить явку и пароли. Все пять лет, что служил Отечеству в г. Сегед только этим и занимался. Менял явки и пароли.

Словно забыв о тормозах, я в сознательно давил газ затекшей ногой. Гнали меня в спину жажда приключений и может быть совсем немного желание стать защитником. Дважды, чуть не слетев с катушек я молился Богу. Absit invidia! Пусть не будет зависти или злобы. Аминь. А грехи свои искуплю, ибо грешен. Убивал. Не от скуки ради, а во спасения души своей. Защищая себя и тех, кто рядом. А ты, там сверху, не слишком и дави на меня. Ступил на стезю сию не по воле случая, а по желанию. Ибо так хотел Родине послужить что до сих пор не отпускает.

На правой стороне шоссе ведущее в Будапешт замерли казармы 112 мотострелкового полка или в/ч 33513 из кирпича красного цвета в четыре этажа и плацем, разлинованным белой краской. Вход на территорию прикрывают большие металлические ворота, покрашенные зелёной краской с красными звёздами. Справа у входа застыл КПП №1. Промахнуться невозможно даже ночью.

Вот и кирпичное здание стоящий на возвышенности в свете прожекторов, словно рождественская ёлка на деревенской ферме. Расположенное на юге Венгрии, у самой границы с Югославией фортификационное сооружение времен Карла Великого вызывало восхищение и где-то даже страх. Толстые стены казались непреодолимой преградой для разума и одиноких путников. Но остановить не могли. За металлическими воротами лежала асфальтированная площадь, зеркалом отражающая грандиозное сооружение, исчезающее в низких облаках.

Как войдёшь справа — штаб слева — офицерская общага и столовая. На уровне второго этажа — перемычка, соединяющая оба здания. Сами казармы в четыре этажа застыли буквой П. На каждом этаже расположилось по батальону.

По форме представившись, первым делом командир полка приказал выдать мне обмундирование. В Тбилиси мы обычно его шили и сидело оно на теле с иголочки. Только позднее в отпуску я закажу такое в мастерской на территории Училища. Но пока приходилось терпеть, внимая словам главнокомандующего Сегедского полка. И каждое из них он произносил стальным голосом веря в то, что говорит.

Я чувствовал, слушая Константинова, это фамилия командира полка, что шпионы, заполонившие Сегед распускают слухи один страшней другого и подтачивают выдержку и боеспособность советских войск. Что мадьяры в 1956 никогда никого не оставляли в живых. Пленным советским солдатам рубили головы, а их жён расстреливали. Или наоборот? А также насиловали. И тех и других. Поэтому моё очко и кулаки сжимались настолько сильно, что на лбу выступил пот.

Хотя события случились во время восстания 1956 года, но до сих пор не забылись в некоторых военных умах. В ушах его голос не противоречил, а усиливал доводы генерала из Группы войск ЮГВ, говорившего мне тоже самое и с такими подробностями что стыла душа.

— Мы здесь тоже выполняем интернациональный долг. Знаете, что произошло в 1956 году? Нет? Так слушайте! Армия стоит на страже границ Варшавского договора. Бдительность и ещё раз бдительность. История ошибок нам не простит. Родина превыше всего! И тут как в любви, третий — лишний.

С его последней фразой я согласен. И на кой хрен он её произнёс?

Глава 2

Ночь опустилась на гвардейскую воинскую часть 33513, густая, как сгущенное молоко. Туман, словно плотное одеяло окутал всё вокруг стирая границы между городом Сегед, стоявшим неподалёку и деревней Кишкундорожмой через дорогу превращая знакомые очертания в призрачные силуэты. В такой мгле даже привычные звуки теряют свою определённость, и где-то там, в этой молочной пелене застыли почти неразличимые фигуры часовых.

Для меня эта ночь особенная. Это моё далеко не первое назначение начальником караула. Год и шесть месяцев адаптации в Венгрии, среди чужих пейзажей и незнакомых лиц, подошли к концу и вот я здесь в своей части с особой ответственностью перед будущим Родины. В моём подчинении около двадцати солдат-гвардейцев, молодых ребят, которым предстоит пройти этот путь под моим командованием. И остаться в живых.

Нам предстоит охранять шесть постов. Пять из них — это боевая техника, грозная и готовая к бою с вооружением, которое должно быть под надёжной защитой. Эти посты — наш щит от внешних угроз и от возможного мятежа, который, как нам говорят ежедневно политработники, может начаться в любой момент. И шестой пост у самого большого склада с продовольствием. И он, как и остальные, требует бдительности. Потому что угроза, как мне объяснили знакомые прапорщики, может исходить и от своих. По причине воровства продуктов питания, за границей не считавшегося уголовным преступлением.

Опустив лицо, я вижу в луже под ногами впавшие щеки черные от усталости и глаза, смотрящие на меня в упор. Этот взгляд демона, вышедшего на тропу войны, сверкал, напоминая вспышки электросварки, ненавистью и немного безумием. Неожиданно в сознание вторгаются глухие удары тяжелых барабанов. Где-то там реют флаги, ведущие к победе, там, вдали лежат наши судьбы, истоптанные чужими сапогами. Там горны взывают к мести за 1956 год. Если я еще не сошел с ума, то лишь благодаря этим, зовущим меня в поход трубам.

— Бдительность и ещё раз бдительность! — Инструктаж перед заступом на дежурство. — Помните, что случилось на этих землях. Вешали всех вне зависимости от возраста и национальности. Здесь недалеко есть мост, названный «Кровавым», думаю догадываетесь почему?

Эта ночь — проверка на прочность не только для солдат, но и для меня. А также на смелость и на умение принимать решения в условиях неопределённости, когда даже собственные глаза подводят. И не хотят открываться. Туман заслоняет многое, но он не может скрывать нашу бдительность. Мы должны быть готовы к любому развитию событий. Выдававший ПМ дежурный спросил у стоявшего рядом капитана Федосеева.

— Старшему лейтенанту Котову — тоже? — Имея ввиду выдачу боевого оружия. В армии к нему особое отношение. Не совсем осознанное, на уровне рефлексов.

— Да.

— С боевыми патронами?

Идиоты. Люди, которые не держали в руках оружия после двух литров кавы и не шмаляли в небо воспринимались мной как пионеры, у которых лучшие дни — впереди. Да, они были классными офицерами с чётким строевым шагом. И ко мне относились с пренебрежением, свойственным офицерам царской армии по отношениям к выскочкам из народа. Носившим такие-же погоны. Но после первых стрелковых соревнований отношение поменялось. В худшую сторону.

Полигон. Первые стрельбы из АК-74 после принятия Присяги молодыми солдатами. Выдают по десять патронов в одни руки. Магазины снаряжены. Молодые проинструктированы. Стрелковое поле с мишенями в полурост застыли в ожидании промахов. Все боеприпасы под строгим учётом. Никто не может позволить себе сделать очередь из автомата. Пристрелочные выстрелы делают офицеры, то есть стреляют первыми. Всё, как в классическом фильме про войну. Но в отличии от остальных, для меня это всё в прошлом. И чувство, что для остальных — всё это в будущем.

Я беру ствол и передёрнув затвор выпускаю по первой мишени пять коротких очередей. Последние два патрона летят на землю. Меня смущает отклонение ствола влево. Отскакивая от земли, они взвиваются в воздух, и, прыгая по камням, замирают в трех шагах от моих сапог. Эти — последние. Я делаю глубокий вдох, отгоняя демонов войны. Впереди ждет тяжелая работа, для кого-то слишком тяжёлая. Но не для меня! И то, что я сейчас испытываю, напоминает чувства Иисуса Христа после вечерней трапезы со своими учениками. Тогда тоже в начале было солнце, но разошлось непогодой.

Стоявший рядом со второй мишенью замполит части подполковник Кобзев с визгом бросается на землю. Ствол пристрелян, и я чувствую, а с этим чувством я расстанусь только лет через тридцать, все пули летят в мишень. Кроме последних двух. Потому что жму спусковой крючок приладив приклад особым способом с помощью ремня. Так кивок ствола меньше. И выше точность. Боковым зрением вижу, что кто-то ко мне бежит. Разворачиваюсь. Какие-то два капитана. Дымящийся ствол смотрит прямо им в лица. В магазине патронов нет. Но им это не известно. У того, что слева задёргалось веко. Что это с ними?

— Стой кто идёт? — Голос из тумана на чистом русском языке. Звучит настолько необычно, что руки даже не тянутся к пистолету, который находится в кобуре.

— Начальник караула с разводящим. — Отвечаю я. Строго по Уставу.

— Пароль!

— Амортизатор. Отзыв?

— Редюит. Проходите товарищ старший лейтенант. — Я приближаюсь к часовому. Солдат в шинели с автоматом на изготовку. Всё по уставу. Красные погоны и петлицы. Не придраться. Вот это да! Думаю и восхищаюсь Советской армией по-настоящему. С такими бойцами нам нестрашно никакое НАТО, никакие перевороты. Защитим южные рубежи нашей необъятной Родины и всего Варшавского договора. Наших братьев по оружию.

— Всё спокойно?

— Так точно товарищ старший лейтенант. — Боец бодр и внимателен.

— Хорошо. Доброй службы. — Я иду дальше. На остальных постах всё точно также. Полный контроль за окружающим нас миром. Враг не пройдёт. Мышь не проскачет. Удав не проползёт.

Последний раз в жизни, когда я проверял посты в Афганистане процесс проходил несколько иначе. Заснувшего бойца туркменской национальности я привёл в чувство с помощью кулака и мата. Тому не понравилось и то и другое. Он, передёрнув затвор, выпустил в мою сторону рой пуль. Упав на землю, я видел, как к нему бросилось несколько бойцов и отобрали оружие. Судьба того солдата оказалась печальна. Чтобы избежать смерти в бою он выпил позднее на базе бригады мочу больного желтухой. Заболел. Попал в госпиталь. Где и помер. Аллилуйя!

Удовлетворенный, возвращаюсь в караульное помещение. До конца смены еще почти сутки, а у меня четыре часа на отдых — с часа до пяти. Самое отвратительное время для сна. Место рядом с бойцами на тахте. Вместо меня — сержант Юнич, заместитель начальника караула. Самый подготовленный сержант в моей армейской жизни. Требовал отдавать честь даже у солдат. Непривычно. Дико. И от чего-то тоскливо.

В восемнадцать часов развод караула. На плацу части. Слышу звуки марша. Скоро начало сдачи. Караул прошёл без происшествий. Все живы. Процесс передачи полномочий занимает около двух часов. В девять иду домой. Там ждёт жена и дочка. Которая родилась в Сегеде. Они будут со мной около двух лет. Жизнь с ними меня немного успокоила. Утихомирила. С ними я оказался в тихой гавани, куда стремился всю свою жизнь. Каждая минута, проведённая бок о бок, превращалась для меня в маленькое чудо. Одно из них сейчас меня ждало дома — Лера. Валерия. Моя дочка. Маленькое существо однажды произнёсшая слово «папа». И я растаял. Как мороженное во рту.

Для справки. Единственный в полку кто на стрельбище выбил из 100 возможных очков 89 был я. Но тогда подполковник Кобзев — замполит части побежал домой стирать бриджи не дожидаясь финала. И мне он этого так и не простил.

Немного истории

Сегед, третий по величине город Венгрии, является сердцем Южной Великой равнины и административным центром округа Чонград. Здесь находится Сегедский университет — настоящая жемчужина Европы, славящаяся своими достижениями и считающаяся одним из чудес света. Не только для «советских» — для всей Европы. Этот город, известный своей историей, полной бунтарского духа и стремления к свободе, всегда был местом, где ценились честь, ум и совесть.

Каждый год Сегед оживает благодаря своему знаменитому летнему фестивалю под открытым небом, который впервые состоялся в 1931 году. Это событие, отмечаемое в День города 21 мая, становится одним из главных событий наступающего лета, привлекая множество гостей из разных стран в том числе и из СССР. Его ждут местные. Его ждут холостые офицеры, потому что в эти дни в город приезжают туристки из СССР. Но с особым чувством его ждут жены офицеров, приобретая в городских магазинах скалки и другие подручные инструменты воспитательной работы.

Особое время для одиноких офицеров части — период, когда город наполняется русскими туристами женского пола. Даже женатые мужчины из нашей части не остаются в стороне от такого важного события, хотя и действуют с меньшим энтузиазмом чем холостяки. Впрочем, даже если они не смогут угнаться за всеми возможностями, предоставляемыми туристками то хотя-бы согреются.

Артисты из СССР приезжают постоянно. Одесский академический театр оперы и балета живёт здесь второй год и не хочет возвращаться. Фольклорные ансамбли из разных городов России. Творческие группы и одинокие певцы шансона, называемые просто певцами. Чёс шёл по-взрослому. Будапешт — Сегед — Кечкемет. Толпы поклонников и аплодисменты. А после пьянки если повезёт — любовь. Быстрая, как выстрел. И практически без последствий. Главное, чтобы жены не разнюхали!

История названия венгерского города Сегед окутана тайной. Никто не может с уверенностью сказать, как оно появилось. Кто назвал Сегед Сегедом? Одна из самых интригующих версий гласит, что название — это искажённое и укороченное слово «Партикум». Именно так именовалась римская колония, основанная во II веке на месте, где сегодня раскинулся современный город. Но нужно обладать охренительным воображением, чтобы выдвинуть сию версию.

Руины, которые можно увидеть в центре и на окраинах, — это не просто камни, а свидетели бурной истории. Причём Советская армия к ним имела лишь косвенное отношение, ибо они могут относиться как к временам римского владычества, так и к разрушениям Второй мировой войны или к событиям 1956 года. Каждая находка — это кусочек мозаики, складывающейся в картину прошлого, а кое-где — бурного прошлого.

Но именно в этом и заключается очарование страны куда я попал волей случая. Полная сюрпризов, каждый шаг по её земле вызывал удивление, открывая новые грани истории и культуры. И Сегед — яркое тому подтверждение, город, где прошлое переплетается с настоящим, а его тайны манят исследователей. Эта повесть — желание вскрыть некоторые.

Существует две основные версии происхождения названия города Сегед. Одна из них связывает его со старым венгерским словом «szeg», означающим «угол». Это может указывать на изгиб реки Тисы, протекающей через город. Другая версия предполагает, что название происходит от венгерского слова «sziget», что переводится как «остров». Однако, это лишь предположение, а не установленный факт.

Говоря о венграх, нельзя не отметить их выдающиеся таланты. В качестве примера можно привести «кубик Рубика», изобретение которого принадлежит именно венгру. Трудно представить, что подобная игра могла появиться в СССР под названием «кубик Брежнева» или в Британии как «кубик Тэтчер». Это наводит на мысль о том, насколько уникальным было это изобретение. И, конечно, возникает вопрос: смог бы «кубик Брежнева» вращаться по осям так же, как знаменитый кубик Рубика?

Окрестности Сегеда дышат древностью. Это ощущение проступает в глазах его жителей, в морщинах, хранящих отпечатки прожитых лет. Особенно ярко история читается на женских лицах, на их юных чертах, словно в них отражается сама вечность. И хотя сам город, известный Птолемею под именем Партикум, давно запечатлён на страницах истории, его прошлое продолжает жить в лицах горожан.

Есть предположения, что именно здесь, в этих краях, располагалась резиденция легендарного Аттилы, царя гуннов. Эта связь настолько сильна, что в Сегеде до сих пор существует традиция давать новорожденным мальчикам имя Атилла. Мне лично доводилось знать троих носителей этого имени.

С течением времени Сегед становится важным стратегическим пунктом. В последующие эпохи вокруг него возводились фортификационные сооружения, защищающие жителей от напасти. Австрийцы построили свой форт, затем его сменили немецкие укрепления. И, наконец, в XX веке на месте прежних оборонительных сооружений был возведен советский форт, получивший название «Совьет локтонябо». И где разместился 112 гвардейский мотострелковый полк. Окруженный колючей проволокой. Чтобы напасть не разбежалась по Европе.

Из истории: Сознание лишь на короткое мгновение оставило главу города, чтобы вновь вернуться вместе с болью. Пот, точно изморось, каплями выступил на лбу и, стекая по его белой помертвевшей коже, будто душа выдавливала сквозь поры страх, наполняя воздух кислотными испарениями. Вывернутые в суставах руки безвольно покоились на досках. Глядя на них, с трудом представлялось, что они могли когда-то крепко держать кружку пива или обнимать женщину. Из отрубленной по колено правой ноги с чёрным, дымящимся мясом на срезе уже не сочилась кровь: палач прижёг её раскалённым на углях лезвием ножа. Турки изгалялись над посмевшим им перечить магистром Сегеда так, как считали нужным.

Толпа, с нескрываемым ужасом взиравшая на происходящее, точно рой жужжащих мух готовый в любой момент броситься на обрубки тела, жадно вбирала в себя запахи горелого мяса, которые пьянили и завораживали, вызывая приступы тошноты. А у некоторых — слюноотделение.

Скальп свисал над его бровями кровавыми лоскутами, мешая рассмотреть глаза: левое было вбито палкой в череп. Вместо него пустой обречённостью зияла глазница. Искажённое мукой лицо ещё выражало надежду на избавление от чудовищных истязаний, а свисающее на тонкой прожилке правое глазное яблоко продолжало выискивать в толпе того, от чьей милости зависела жизнь и смерть любого живущего в этом городе. Предсмертным желанием магистра было одно: пощадить граждан Сегеда. Он решил отдать свою жизнь за их. Это была высокая плата, но он был к ней готов.

Только спустя время я впитал историю Сегеда, полную трагедий. Во времена сурового монгольского нашествия город был разрушен, а неистреблённые и не взятые в плен жители скрылись в непроходимых болотах. Однако, несмотря на ужасы прошлых войн, дух граждан оказался несгибаемым, как лом, глубоко вбитый в асфальт. И они вернулись, чтобы отстроить свой город из руин, доказав свою стойкость и преданность родной земле, своей вере.

В XIV веке, под мудрым правлением короля Людовика Великого, Сегед начал свой путь к величию. Он стал важнейшим центром Южной Венгрии, играя ключевую роль в жизни королевства. С приближением грозной османской военной машины к границам государства стратегическое значение Сегеда возросло многократно. Осознавая это, другой король Венгрии, Сигизмунд, предпринял важный шаг, укрепив город мощной стеной, призванной защитить жителей от надвигающейся угрозы.

В 1498 году Сегед удостоился высокого статуса свободного королевского города. Он подчёркивал его роль как одного из ведущих городов Венгрии, готового встретить любые претензии истории и опровергнуть их. Согласен, Сегед пережил непростые времена, начавшиеся с его первого разграбления османскими войсками 28 сентября 1526 года. Последняя попытка разграбления пришлась на период, когда Венгрия стала частью Варшавского договора. Но это ограбление было цивилизованным и законным и подчинялось исключительно финансовым возможностям оккупантов.

Неожиданно налетевший шквал вспенил гладь Тиссы. Посеревшее небо, взирая на умирающего магистра, услышало его душераздирающий стон, который вырвался, пробившись сквозь выломанные ударом кулака зубы, и упал на струганные доски к ногам палача чёрным сгустком спёкшейся крови. Сейчас вместе с надеждой в морозном воздухе растворялась его душа, выползшая сквозь выломанные кости грудной клетки. Звук его голоса коснулся слуха ожидающих смертного приговора соратников, сидящих неподалёку в цепях, в застывших лужах собственной крови и мочи, и вызвал озноб публики, внимательно следившей за смачно поплёвывающим на ладони палачом.

— Падишах готов взять жизнь магистра вместо жизни жителей Сегеда!

Услышал глашатая палач и, слегка покачиваясь на шатком постаменте плахи, не обращал внимания на муки обречённого. Ухватился за рукоять огромного топора, ощущая приятную тяжесть в руках. Сплюнул на лежащее в ногах искорёженное тело. Немного постояв, прикинул, как бы лучше выполнить волю падишаха и сохранить обречённому сознание до той минуты, пока острое лезвие с хрустом не перерубит его шейные позвонки.

23 октября 1686 года город был окончательно освобожден венграми. К 1715 году Сегед вновь обрел статус свободного королевского города. В честь отважного магистра, спасшего жителей от полного уничтожения, была названа площадь в его центре. В 1719 году Карл III даровал Сегеду герб, положив начало периоду роста и процветания. Прибытие монахов-пиаристов в том же году ознаменовало развитие образования: уже в 1721 году открылась новая грамматическая школа. К моему приезду в 1982 году в городе насчитывалось около двадцати школ. Сегед превратился в центр научных дискуссий и театральных представлений, способствуя не только экономическому подъему, но и культурному просвещению всех его жителей. Наиболее оживленные события разворачивались именно на площади, где возвышается памятник тому самому магистру.

Середина XVIII века, период с 1728 по 1744 годы, стала для города мрачной эпохой. Охота на ведьм в пойме Тиссы достигла таких масштабов, что превратилась в театральное представление, собирающее толпы зевак. Особо выделялись события 1728—1729 годов. Они были настолько масштабны, а осужденные женщины — столь привлекательны, что, как мне показалось по прибытии сюда в 1982 году, в течение последующих пяти лет я не встретил ни одной по-настоящему красивой. Всех, как утверждают в летописях, сожгли монахи. Впрочем, это не совсем так. Двух женщин я все же встретил. Одна из них даже проявила ко мне интерес. Но она уехала в Австралию. Была журналисткой, и, надо признать, весьма талантливой. Именно ей я продал свой третий телевизор, привезенный в Венгрию. В виде благодарности.

Ходят слухи, что власти организовали эти жуткие судилища над красивыми женщинами, чтобы отвлечь население от бедствий, вызванных засухой — голодом и болезнями. Якобы, найдя виновных среди тех, кто, по слухам, заключил сделку с дьяволом, они пытались переключить внимание народа. Возможно, российские депутаты учли этот познавательный исторический опыт и активно применяют его в своей политической работе на благо страны. С некоторыми нюансами. Переключение внимания народа с насущных проблем на ненасущие — вопросы большой политики.

Интересно, что первая типография в городе была открыта в 1801 году, и в то же время были построены первая ратуша и гражданская больница. И первую книжку по каратэ в своей жизни я купил в местном магазине русской книги. На следующий день, как мне разрешили выйти в город. А перед этим было два часа инструктажа, что можно делать в Сегеде и что не желательно. Местные могут не так понять. Была ли в этом связь? А хрен его знает.

Кстати, Сегед славится не только своими красивыми ведьмами и смелыми магистрами, но и тем, что является родиной паприки! Да-да, той самой специи, которую получают из высушенных и перемолотых в порошок стручков перца. Интересно, что паприка попала в Венгрию только во второй половине XVI века, и изначально ее выращивали как декоративное растение. Представляете? А уже примерно через сто лет ее стали культивировать именно как пищевой продукт, в том виде, в котором мы знаем её сегодня. Именно этот овощ имел свойства, о которых не принято говорить вслух. Однажды наевшись его мой организм ближе к вечеру стал самоочищаться. Этот процесс в туалете вызывал такие острые ощущения в точке выброса отходов, что иногда хотелось орать благим матом. Соседи отнеслись к крикам с пониманием.

Венгерская революция 1848 года оставила глубокий след в истории Сегеда, сыгравшего в ней ключевую роль. Этот факт, а также активная поддержка революционного движения местными жителями, сделали город важным центром международных событий. Ямы от той революции, как метафора, постоянно мешали мне в общении с горожанами, потому что именно русские войска подавили её.

Особенно значимым для Сегеда стало пребывание в городе Лайоша Кошута, одного из лидеров революции. Для венгров Кошут — фигура, сопоставимая с Лениным в России. Он был пламенным оратором, способным зажечь сердца людей своими речами. Где бы ни появлялся Кошут, он стремился обратиться к народу, произнести вдохновляющие слова, даже когда, казалось бы, говорить было не о чем.

В июле 1849 года Сегед стал последним оплотом революционного правительства, что подчёркивало его стратегическую важность в борьбе за независимость страны. Однако поражение в революции обернулось для города трагедией. Габсбургские правители, как некогда турки, жестоко подавив восстание, обрушили свой гнев на Сегед. Вся городская администрация была казнена на центральной площади, превратив её в место скорби и памяти о цене, заплаченной за свободу. Хотя Лайош Кошут не был непосредственно причастен к этим казням, его роль в революции и выбор Сегеда в качестве последней резиденции правительства, несомненно, оставили глубокий след в судьбе города.

В 1854 году в город пришла железная дорога, а в 1860 он вернул себе статус свободного королевского города. Десять лет спустя, в 1869 году, Марк Пик открыл лавку, из которой впоследствии выросла знаменитая фабрика Pick Salami. Я несколько раз ездил на эту фабрику с солдатами на шефские работы. После «помощи» солдаты, побывавшие там, еще пару месяцев не могли видеть колбасу без содрогания.

Всё было просто отлично. Я об истории города. Но Сегед попал в период наводнения 1879 года. Погибло очень много людей. Помню мне мадьяры постоянно об этом рассказывали. И смотрели на меня так, словно я был в этом повинен. Приходилось доказывать, что ни я ни Советская армия ни причём. Только благодаря обещанию императора Франца Иосифа — «Сегед будет красивее прежнего» — и финансированию за десятилетие из руин вырос новый, современный город с величественными дворцами и просторными улицами.

После окончания Первой мировой войны Венгрия претерпела значительные территориальные изменения. Потеря южных земель, отошедших к Сербии, сделала Сегед приграничным городом, что изначально привело к снижению его прежнего значения. Однако, постепенно перенимая функции утраченных некогда важных центров, город начал восстанавливать свою роль.

Важным этапом в этом процессе стало перемещение Университета Коложвара (ныне Клуж-Напока) в Сегед в 1921 году, после того как Трансильвания отошла к Румынии. Помните графа Дракулу? Так вот, он был по национальности — мадьяром. Сегед также принял на себя роль епископской резиденции, ранее принадлежавшей Темешивару. Стоит отметить, что в 1919 году город ненадолго оказался под оккупацией румынских войск в ходе венгерско-румынской войны. Короткой и малоизвестной. Но от фактов не скроешься.

Он также стал центром правых сил, которые привели к власти Миклоша Хорти в качестве нового демократического лидера страны сразу после свержения Венгерской Советской Республики. Именно тогда в 1920-х годах цыганское и еврейское население Сегеда выросло и достигло своего зенита. Хотя историческая связь между этими событиями не столь очевидна.

До 1918 года адмирал Хорти занимал важную должность в австро-венгерском флоте, оставаясь не просто формальным лидером, а настоящим командующим военно-морскими силами. На тот момент в Австро-Венгрии на вооружении стояло два крейсера и один броненосец. Однако после распада империи Венгрия оказалась в сложной ситуации потеряв выход к морю. В конце того же года в Будапешт вернулся Бела Кун, революционер, который ранее сражался против Колчака и других политических противников Ленина в России. Его действия быстро изменили политический ландшафт страны: он сверг правительство и устранил своих социал-демократических союзников, что привело к началу красного террора.

В это время на сцену и вышел Хорти, ставший символом надежды для многих венгров. Его появление в Будапеште на белом коне стало знаковым моментом, олицетворяющим освобождение от коммунистического режима. Однако за красным террором последовал белый, когда иррегулярные формирования, возглавляемые Палом Пронаи, начали расправы над предполагаемыми коммунистами и еврейскими общинами. Тогда за одно досталось и цыганам.

Хорти, испытывая ненависть к большевикам, старался сдерживать и нацистские настроения в стране. Он не допустил еврейских погромов в Будапеште и активно боролся с венгерскими фашистами, арестовывая их и запрещая их партии. В это время главной целью венгерского общества было не противостояние между коммунистами и нацистами, а стремление вернуть утраченные территории, отторгнутые молдаванами. Себя они называли румынами.

Вторая мировая война нанесла Сегеду наибольший урон. К 1941 году в городе проживало 4161 еврей. После немецкой оккупации 19 марта 1944 года их, вместе с евреями из окрестных деревень, заключили в гетто. В июне того же года гетто было ликвидировано. Нацисты убили часть из 8500 узников, а оставшихся семерых отправили в трудовой лагерь Штрасхоф в Австрии. Лагерь был освобожден советскими войсками 2-го Украинского фронта 11 октября 1944 года в ходе битвы за Дебрецен.

В коммунистическую эпоху Сегед стал центром лёгкой и пищевой промышленности. В 1965 году недалеко от города нашли нефть. И жить стало веселей. Нефть, из моего жизненного опыта, всегда позволяет жить веселей. Правда не всем, а ограниченному количеству людей.

В 1962 году город став административным центром округа Чонград. В 1973 году к Сегеду были присоединены новые районы, а многие близлежащие деревни (Тапе, Серег, Кишкундорожма) стали частью города. Наш полк располагался внутри одной из них — Кишкундорожма. Как и раньше, Сегед оставался университетским городом полным достопримечательностями.

Но для нас, советских, самым главным местом пребывания был универмаг «Солнышко» недалеко от стометровки — улицы Ракоци. Местом тусовок всех женщин военного городка. Они специально учили венгерский, чтобы, попав туда произнести волшебные слова «тэшек, кетто на харум и пирош середина». Когда первая жена Ирина впервые произнесла эту фразу, я был настолько поражён её лингвистическими способностями, что желание с ней развестись появилось только через десять лет.

***

Вечернее построение полка. Луна над головой заползла за тучи. Природа застыла в ожидании приказов командира полка Константинова. Кусты почернели, лишь всполохи дальних зарниц будоражили темень, освещая застывшие куски неба. Тонкая линия горизонта размывается начинающим дождем. Но, кажется, это я уже видел. В Алма-Ате. В мотострелковом полку 77800. Но тогда было всё иначе.

Рота за ротой проходят мимо трибун. Из-под каблуков брызги, как в замедленной съемке, разлетаются в стороны до того медленно, что я успеваю за этот короткий промежуток времени несколько раз выхватить в сознании из кобуры пистолет проверяя свою ловкость и возвратить назад с гулким шлепком.

Впереди раскинулась площадь, залитая холодным сиянием фонарей. Белые линии разметки, словно детские рисунки, пересекают её по диагонали. Мокрый асфальт, как зеркало, отражает пёстрые огни иллюминации и суровые лица тех, кто стоит на страже Родины. Я иду вместе со всеми, ступая по звёздам, мимо мысленно брошенных игральных костей, утонувших в лужах, обрывая последние нити воспоминаний. Чёрные вороны, словно верные адъютанты, следуют за мной, выстроившись в боевой порядок. Там, впереди, ждут ответы на вопросы, которые я хочу задать командиру батальона Шаповалову. Но пока я в смятении: следовать ли велению сердца или голосу справедливости? И рассказать ли всё, что пережил в Афганистане? Всю правду. Правду о войне, которая скоро коснётся каждого на этом плацу. Но этого я еще не решил.

Поэтому проходя мимо подполковника Константинова по команде поворачиваю в его сторону лицо и чеканю шаг. Забрасывая сапоги далеко за уши. Муштра в Советской армии всегда была в приоритете. Вижу мужественное лицо командира. Его суровый взгляд пронзает каждого идущего в колонне. Он чертовски красив. Словно греческий Аполлон взирает на всех сверху постамента. Иногда мне казалось, что командир полка дома каждое утро подходя к зеркалу спрашивает:

— Свет мой, зеркальце скажи, да всю правду доложи! Я-ль на свете всех умнее, всех коварней и мудрее?

И зеркало ему отвечало:

— Ты, бля! Слов нет! Мамой клянусь… век воли не видать!

После вечернего построения мотострелкового полка вместе с остальными офицерами иду домой. Рутина. Но настолько приятная, что ради неё я готов шагать строевым шагом по двадцать четыре часа в сутки. Невзирая на порванные от излишнего старания бриджи и стоптанные каблуки.

Глава 3

В СССР мотострелковые войска, созданные в 1957 году, составляли основу сухопутных сил, играя ключевую роль в наземных операциях как самостоятельно, так и во взаимодействии с другими родами войск. К концу 1980-х годов они включали до 150 дивизий, около 500 полков и до 1800 батальонов. Организационно состояли из армейских корпусов (с преобладанием мотострелковых дивизий), мотострелковых дивизий, бригад и полков. Корпуса с преобладанием танковых дивизий назывались механизированными.

В 1982 году 93 советская мотострелковая дивизия представляла собой мощное и непобедимое соединение. Её основу составляли три мотострелковых полка (в том числе и 112 полк, стоявший в Сегеде), усиленные танковым и артиллерийским полками, а также зенитно-ракетным полком. Для повышения огневой мощи в состав дивизии входили отдельные реактивный и противотанковый артиллерийские дивизионы. Подразделения боевого и тылового обеспечения способствовали боеспособности и автономности дивизии.

Интересной особенностью мотострелковых полков было их разделение по типу используемой техники. Существовали полки, оснащенные бронетранспортерами (БТР), и полки, вооруженные боевыми машинами пехоты (БМП). Как правило, в дивизии было два полка на БТР и один на БМП. Это разделение отражало тактические соображения: полки на БМП, обладавшие большей огневой мощью и защищенностью, предназначались для действий в первом эшелоне наступления, в то время как полки на БТР, более мобильные и маневренные, должны были развивать успех во втором эшелоне. Наш полк на всех учениях всегда сидел в засаде.

93-я гвардейская мотострелковая Харьковская дважды Краснознамённая, орденов Суворова и Кутузова дивизия расквартировалась в городе Кечкемет ЮГВ. Была сформирована в апреле 1943 на Воронежском фронте на базе 92-й отдельной Краснознамённой и 13-й отдельной гвардейской стрелковых бригад как 93-я гвардейская Краснознамённая стрелковая дивизия. После ВОВ именовалась как 35-я гвардейская механизированная дивизия (с 1946 года), 35-я гвардейская мотострелковая дивизия (с 1957 года), 93-я гвардейская мотострелковая дивизия (с 1965 года).

Дивизия прошла славный боевой путь. Участвовала в Курской битве, освободила Белгород и Харьков, за что получила почетное наименование «Харьковская». Освободила более 100 населенных пунктов Левобережной Украины. В составе 2-го Украинского фронта освободила Новую Прагу и Новгородку. Весной 1944 года форсировала Днестр и Прут, вступив на территорию Румынии, за что награждена орденом Суворова 2-й степени.

В Ясско-Кишинёвской операции уничтожила и пленила тысячи гитлеровцев, награждена орденом Красного Знамени. Преодолев Трансильванские Альпы, участвовала в Дебреценской операции. Пересекла границу Румынии с Венгрией, участвовала в Будапештской операции, форсировала Тису, освободила Эгер и Мишкольц.

В составе 7-й гвардейской армии сорвала контрудар противника под Будапештом. За действия в Братиславско-Брновской операции награждена орденом Кутузова 2-й степени. Боевой путь завершила в Пражской операции.

Уволившись из ВС СССР в 1988 году уже в 1989 приехал в Венгрию вспомнить былое. Старые друзья в Сегеде встретили меня так, словно мы не расставались. За два месяца до моего приезда из полка ушла последняя машина. Цели приезда были две. Позаниматься у Ханши и узнать, куда перевели одного человека из этой части. Очень важного и близкого для меня человека. Обе цели были равны по значимости. Но со второй целью я опоздал.

Тогда же мне организовали интервью одного крупного венгерского издательства, находящегося на грани краха. Смысл беседы заключался в размышлениях бывшего офицера Советской армии служившего в Венгрии о возможности подавить восстание в случае желания страны присоединится к НАТО.

Уж и не помню, чего я тогда наговорил, но против исторического факта не попрёшь. Через 8 лет, хотя ещё до распада Организации Варшавского Договора о целесообразности вступления ВНР в НАТО заявлял министр иностранных дел Венгрии Дьюла Хорн, страна вступила в НАТО.

Путь к Североатлантическому альянсу оказался плодотворным. В 1997 году, на саммите в Мадриде, Венгрия получила долгожданное приглашение стать членом Альянса. Это предложение было незамедлительно принято. Для подтверждения народного волеизъявления, 16 ноября того же года был организован общенациональный референдум. В нем приняли участие более 42% граждан, и подавляющее большинство, а именно 85,3% проголосовавших (около 3,3 миллиона человек), выразили свою поддержку вступлению в НАТО. Важно отметить, что все политические силы Венгрии, независимо от их идеологической направленности, также выступили за присоединение.

Официальное оформление этого шага произошло в декабре 1997 года с подписанием соответствующего протокола. А уже 12 марта 1999 года Венгрия официально стала полноправным членом Североатлантического альянса. Меня до сих пор мучают смутные сомнения, не моё-ли то интервью стало катализатором всенародного голосования о вступлении Венгрии в НАТО? Не мои-ли слова так напугали обывателей, что при первой возможности они всем миром стали членом Альянса.

Но забудем о грустном. 12 февраля 1982 года я в полевой форме ступил на перрон Будапештского вокзала с такими чёрными мыслями в голове, что предложи мне тогда вновь отправиться в Афган вместо Венгрии согласился бы мгновенно. Но судьба играет нашими судьбами так, как мы шахматными фигурами. Переставляя их на черно-белой доске жизни. Впереди меня ждал цугцванг. Это когда любой твой следующий шаг приводит к ухудшению твоих позиций. И он стал определяющей датой не только для меня.

Я был равнодушен к тебе, прости меня господи. Иногда презирал за дела твои, иногда проклинал за ошибки, допущенные тобой. Поверишь, мне казалось, что тебя нет. Понимаю, сейчас тебе смешно, но не я определяю, где конец пути. Ad interim. Ты один решаешь эту головоломку. Я лишь исполнитель твоих желаний. И обращаясь к тебе я знаю, что возможно какая-то тысячная часть моей черной души хочет верить в твое существование. И начала верить именно тогда, когда я осматривал изнутри металлический каркас вокзала Келети.

Во мне, как ты понимаешь, есть противоречия, порой неразрешимые, но я уверен, что деяния мои не напрасны, что не рука дьявола ведет меня по жизни, что и ты приложился к поступкам моим, немного сумбурным и, как мне кажется, не адекватным идее. И если и гложет меня вина, то не за дела свои, а за судьбу страны. Расколотой и исчезнувшей, но всё такой-же любимой.

Прости, что не обращался к тебе в поисках истины, прости, что не советовался с собой и не ставил тебя в известность относительно своих планов, что грешил и прелюбодействовал. Но всё в прошлом. Коли ты такой, каким тебя представляют твои представители на грешной Земле, то найдешь в себе силы простить меня и поддержать деяния мои, ибо не со зла и не ради удовольствия совершены они, но во благо любви к Родине перешел я границы твоего понимания справедливости.

Извини, что не мог подставить другую щеку. Извини, что обманывал. Извини, что убивал. И говорю я себе: аминь! И прошу тебя, помоги в сей жестокий час. Дай еще немного сил. Не бросай одного в пустыне одиночества, на этой земле, непонятной для меня и немного зловещей. Хотя вокруг очень много людей с открытыми добрыми лицами и улыбками, но именно они и пугают меня.

***

Когда впереди ожидает сложная работа, мне необходимо отключиться от окружающей действительности, чтобы мозг отдохнул, а нервная система, как море после шторма, отражающая луну, расслабилась. В такие минуты я думаю о Лерочке — дочери.

— Я юбю тебя папуя. — Она смотрит на меня сквозь столетия долгим, пронзительным, взглядом, словно хочет что-то сказать. Мне кажутся понятными её мысли, когда она всматривалась в меня своим взглядом, обнажает свои желания. «И я тебя тоже люблю, милая», — шепчу в ответ треснутыми губами.

Открываю глаза, разбуженный назойливым солнечным лучом, пробравшимся в комнату сквозь щель в гардине, убеждаюсь, что в Сегеде наступило утро. Затем медленно встаю с кровати и босиком прохожусь по комнате, разминая затёкшие икроножные мышцы. У зеркала несколько раз имитирую атаку руками, сначала медленно, а затем хлестко разрываю коленом воздух перед собой. Спустя две минуты упираюсь костяшками кулаков в пол и не спеша отжимаюсь сто раз. Особенно тяжело даётся последняя десятка. В батальон! Принимать батарею и знакомиться с личным составом. Пора!

Глава 4

В Сегеде, среди советских военнослужащих, было одно особенное место, которое они ласково называли «стометровкой». Точное происхождение этого названия, увы, потерялось во времени. Кажется это улица Ракоци. Но именно она была сердцем городской торговли и культурной жизни.

По ней можно было добраться до знаменитого универмага «Солнышко», где, как говорили, продавались те самые, легендарные красные ковры. Здесь же находился и магазин грампластинок, куда стекались меломаны из военного городка. Отель с туристами из СССР как магнитом притягивал к себе. И конечно магазин русской книги.

А начиналась «стометровка» с бара «Гамбринус». Это место стало настоящим паломничеством для офицеров части, особенно после получения зарплаты. Именно здесь, за кружкой пива, разгорались жаркие дебаты о событиях 1956 года, где советские офицеры и венгры пытались разобраться, кто начал первым и что следовало сделать мадьярам сначала, а что — потом. Порой, под воздействием крепких напитков, некоторые офицеры, теряя всякую бдительность, пытались вновь подстрекать венгров к восстанию, совершенно не осознавая, с кем имеют дело. Ибо те были как порох: только поднеси спичку — вспыхнут.

Как правило, местные жители были согласны начать прямо сейчас, но жаловались, что нет оружия и боеприпасов. На что наши гарантировали обеспечить всем. Подробно рассказывая, где находятся места складирования боеприпасов и продовольствия. Там же проходили дискуссии по теме продажи оружия, пресекавшиеся местными контрразведчиками. А спустя пару дней на территорию СССР отправлялся очередной «оружейный» барон в регион, настолько удалённый от цивилизации, что спустя пару лет данный товарищ переставал понимать даже русский язык.

112 мотострелковый полк представлял собой сливки общества, где служили лучшие из лучших. Самый преданные делу партии и правительства офицеры из числа детей генералов и адмиралов. Иногда попадались дети полковников. Очень редко — подполковников. Как меня отправили в эту часть секрет не раскрытый до сих пор. Тайна под семью печатями. Но сразу хочу сказать, что ни в развале СССР и вступлении Венгрии в НАТО я лично не принимал никакого участия.

Старая казарма времён Наполеона из красного кирпича напоминала казематы Петропавловской крепости. Толстые стены, узкие окна — бойницы и туалеты, войти в которые становилось опасней с каждым годом. Сами казармы для проживания личного состава практически не отличались от аналогичных на территории СССР. Двухярусные кровати, застеленные синими одеялами с тремя белыми полосами выровненные настолько, что казалось попал в музей. Всё ровно. Баз морщин. Вычищено. После Афгана смотрелось по-особенному.

Казарма третьей минометной батареи, расположенной в углу на 3-ем этаже была местом проживания 78 бойцов из разных регионов СССР. Без особого отбора, но чувствовалось, что военкоматы постарались не отправлять лиц с явными признаками дебилизма в места, столь отдалённые для прохождения дальнейшей службы, что дорога занимала несколько дней. Все сто процентов личного состава говорили на правильном русском, непривычным для моего уха. И что самое удивительное, все на нём-же могли читать.

Какого-же было моё удивление, когда я узнал, что среди личного состава практически все солдаты и сержанты имели пап или мам из числа партийных активистов, работавших в райкомах или обкомах КПСС. За редким исключением, большинство военнослужащих пришло в армию после 10 класса. В части (кстати о птичках) служил брат знаменитого в СССР нападающего Тбилисского «Динамо». Фамилии не помню. Погиб при попытке сделать подъём переворотом на металлических футбольных воротах. Ворота не выдержали веса и упали. Прямо на голову брата. Брат два говорят сильно горевал.

Сержантский состав был непривычно подготовлен к службе. И самое интересное, рядовые сержантов слушались. В общем всё было как в хорошем кино. И внутрь этого кино я и попал. Удивительным было каждое мгновение. И то, как блестят сапоги у солдат. И ежедневное построение на утреннюю зарядку. Ежедневный развод. Прохождение маршем мимо трибуны, на которой застыл памятником подполковник Константинов. Занятия по 45 минут. Всё было иначе того, что я видел в Афгане.

Там мы учились воевать. Там было проще. Тут ты, там — враг. Чем быстрей приведёшь себя в боевое состояние, тем больше шансов выжить. Здесь всё было иначе. Скорость не главное. Главное — красота. Ровные линии при построении боевого порядка. Как на параде. И то, что в процессе можно потерять половину личного состава, никого не волновало. Главное — прямые линии, как мозги у командования полка. Ох, как всё было сложно. Иногда я просто не понимал, что от меня хотят. Но к этому нужно было привыкать, чтобы стать одним из них.

1982 год. Полигон рядом с частью. Все офицеры собраны чтобы посмотреть на то, как я буду действовать в бою. Цель: развернуть минометную батарею с выводом миномётов на огневую позицию и с развёртыванием передового наблюдательного пункта. Среди тех, кто ждёт чего-то особенного все старшие офицеры части. Все офицеры всех батальонов. Все командиры рот. Все командиры взводов. Шоу скоро начнётся. Все клоуны на местах в ожидании команды.

Ракета — зелёная! Вывожу батарею на ГАЗ-66 из бокса, сворачиваю в сторону полкового полигона. Он расположен сразу за забором части. Задача поставлена командиром полка понятна даже дебилам. Впереди в километре обнаружены вражеские войска. Мотопехота на бронетранспортёрах с личным составом на автомобилях. Движутся в сторону нашей части, чтобы захватить склады с продовольствием.

Я на полной скорости вылетаю на полигон. Останавливаю батарею и приказываю разворачивать миномёты в боевое положение. Рядом с машинами. Солдаты с сержантами чуть-чуть о… уевают. А как не о..уеть, если таких команд они никогда в жизни не выполняли. Но приказ, есть приказ. Развернулись прямо рядом с Газ-66. Привели М-120 в боевое положение. Рядом выгрузили ящики с БК — боекомплектом. Взвод разведки установил буссоли и дальномеры среди миномётов. Такого не показывали даже в кино про Чапаева. Начальник артиллерии полка о… уел сильнее солдат. Судя по его глазам. Ибо такого он даже не мог себе представить, чтобы дальномер и буссоль устанавливали между миномётами. Всё делалось на время. ВРЕМЯ!!!! Доложил командиру полка через 45 секунд о готовности открыть огонь.

Он останавливает секундомер. Смотрит на начальника артиллерии. Тот на начальника штаба, за спиной которого прячется подполковник Кобзев — замполит. Офицеры переглядываются. В глазах — непонимание. Что это такое они увидели? Миномёты стоят не в линию. Машины тут-же. Я-же в полной уверенности, что перекрыл норматив, на развертывание батареи даётся три минуты, принимаю мужественную позу. Всё-таки уложился за 45 секунд. В Афганистане я разворачивал батарею на марше за 30 — 40 секунд. И вот я готов к открытию огня. Механизированная колонна за это время прошла около 150 метров и сейчас в 600 — 700 метрах от меня. Огонь без дополнительных пучков. Успею положит с десяток мин. Победа будет за нами!

Но не тут-то было.

Не понимаю почему, но Константинов начинает орать, что я всё делаю не так и не то. Приказывает бывшему командиру батареи повторить всё специально для меня. Я должен сменить его в командовании батареей. Он повторяет, но не так. Перед глазами машины ровными рядами подходят к огневой позиции. Выравнены по фронту. Одновременно разворачиваются. Личный состав выскакивает из кузовов и приводит миномёты в боевое положение. Всё как на картинке. Все ровно и чётко. Красные флажки подняты. Батарея готова открыть огонь. Командир полка доволен. Начальник артиллерии доволен. Даже подполковник Кобзев доволен.

— Три минуты двадцать секунд. Время на «Отлично!». Лицо начальника артиллерии расплывается в улыбке. Мысль, «надрали жопу засранцу», читается на холёном лице. Счёт один ноль в пользу в/ч 33513.

— Вот как надо, товарищ старший лейтенант. — Все офицеры одобрительно гудят. Некоторые пытаются аплодировать. Кто-то кричит «Браво!» и пробуют обниматься.

Но не люблю быть идиотом. Это у меня с детства.

— Разрешите сказать, товарищ подполковник!

— Что у вас? — Взгляд полный презрения. Так смотрят на недоумков врачи психиатры или на амёбу ученые. — Ну говорите, товарищ старший лейтенант.

— Товарищ подполковник, вы поставили задачу нанести поражение колонне противника на БТР и транспортных машинах двигающихся в нашу сторону на расстоянии 1000 метров впереди. Скорость колонны до предбоевого развертывания составляет около 40 километров в час. Иначе 100 метров колонна преодолеет за 10 секунд. Я развернул батарею за 45 секунд. Расстояние между наступающей колонной противника и батареей на момент готовности к открытию огня составит от 550 до 650 метров. Минимальное расстояние огня по противнику из 120 миллиметрового миномёта составляет 480 метров. Предельно минимальная дальность. Одновременное открытие огня всеми минометами без пристрелки единственный способ не быть уничтоженным. Второе развертывание прошло в течении трёх минут двадцати секунд. К моменту поднятия красных флажков весь личный состав батареи будет уничтожен огнём пулемётов вражеской колонны.

Гробовая тишина. Молчат все. Молчит командир полка. Молчат все офицеры части. Все до одного. Некоторые достают логарифмические линейки. В основном офицеры — артиллеристы. Чувствую и вижу, практически все считают в уме. Уверен, среди них дураков нет. У всех высшее образование. Напряжение достигает высшей точки. Кажется майор Шаповалов, командир моего батальона, неожиданно произносит.

— А Котов — прав, товарищ подполковник!

С бывшим уже командиром батареи, назовём его так… Пётром, отношения натянутые. Вот кого я действительно не понимаю, так это его. Это довольно тучный мужчина лет тридцати со старше-лейтенантскими погонами. Во мне вызывает внутреннее отторжение. Не пойму почему. При пожатии его потной руки во мне возникает брезгливость. Как от пожатия руки капитана Князева в Афганистане. Когда принял всё имущество батареи по описи, он произносит что-то по венгерский.

— Ты говоришь на местном? — За всё время общения он меня заинтересовал. В Афганистане я изучал фарси. И к замене знал около пятидесяти слов. Венгерский язык был сложнее. И хрен выговоришь даже одно.

— Это ихняя поговорка. A féreg nem fél a sasoktól. A féreg fél a csirkéktől — Червяк не боится орлов. Червяк боится кур. — Это он меня так обозвал? Ну ладно…. Запомню.

***

Второй год моей службы в Сегеде начался после очень непростого первого. Год, который я провел, восстанавливаясь — и душой, и телом. Батарею так и не получил. Из Афганистана я вернулся, по сути, калекой с таким букетом фобий, что врачи из военного госпиталя, где я проходил лечение, в эпикризе постоянно отмечали необходимость ежеквартальных визитов к невропатологу.

Статистика сука серьёзная. Мне трижды пришлось проходить курс лечения от разных болезней, название которых давно забыл. Но именно они и мешали мне стать своим среди своих. Согласен, бываю резок при общении. Но видеть, как глупые, а поротой тупые приказы превращают жизнь солдат в ад, не мог. Потому что не знал, что в армии даже прямая линия имела несколько углов. Как в любовном треугольнике, где один из углов — тупой.

А про алкоголь я вообще молчу. Водка стала моим верным спутником, заняв место сразу после компота. Она была со мной всегда: до службы, во время нее и после. Настолько часто, что порой мне казалось, будто я уже попал в рай. Но всё изменилось. Словно кто-то пнул в мой зад, требуя срочно посетить Сегед. Этим и спас меня от беды. Хотя, это как сказать….

***

В тот знаменательный день я вышел за территорию части в воскресенье, когда жена с дочкой Лерой отправились в СССР чтобы отдохнуть и немного расслабиться от того напряжения, которое существовало на территории военного городка. Женщинам, которые не работали, было сложно. Да любому человеку сложно, если он не работает. Мозг и руки надо всегда чем-то нагружать. Иначе среди извилин появляются настолько криминальные мысли, что озвучь их и можно попасть в тюрьму. За разглашение правды.

Дочка родилась в конце 1982 года в октябре. Помню пришёл в роддом и попросил показать моё сокровище. Дежурная сестра принесла черный клубок с орущий беззубым ртом. Затем взяла за ногу и перевернула на моих глазах головой вниз. Я дёрнулся перехватить, думая, что сейчас она бросит мою прелесть на пол. Но — нет. Так мадьярки проверяют реакцию отцов. Моя ей понравилась.

Джинсы, купленные в Джелалабаде (ДРА) с быком на заднем кармане, как визитная карточка ветерана, как бы напоминали местным жителям, что связываться с их обладателем нежелательно. Потому что бык на жопе — это то же самое, что бык в сердце. Как говорится: метром выше, метром ниже. День был безоблачным, и после спортивного праздника, проводимого в части каждое воскресенье, холостяки и псевдохолостяки отправлялись погулять по городу. Попить пива. Побить морды мадьярам, припомнив им 1956 год. Правда, иногда, бывало, наоборот: они били морды советским офицерам, припоминая нам 1956 год.

Минуя колючую проволоку, опоясывающую по периметру всю воинскую часть, по «тропе Хошимина» — протоптанной дорожке сотнями ног в полосе лесопосадки — я вышел в сторону конечной остановки трамвая, идущего практически в центр Сегеда. С чистой совестью уселся на скамейку внутри, не покупая билет. Хотя смутные сомнения и сопровождали ту поездку, я надеялся, что от местных душманов отбиваться не придётся. Но был настороже, так как пистолета для выхода в город мне не выдали.

Мне дороже и милей узкие улочки среди домов готического стиля, ползущие лабиринтами под стенами старого города. Меня манит не асфальт и каменная плитка центральных проспектов, уложенная замысловатым узором, а булыжная мостовая старого римского тракта, что на окраине Сегеда. Вскоре мне станут дороги запахи раннего утра, насыщенного ароматами свежего теста и пивной дух окраин. Я буду влюблён в национальную кухню с её острыми приправами. Меня будет тянуть пройтись по рынку тряпья, где можно найти приличные записи давно ушедших из моды музыкантов или неожиданно обнаружить реликтовую фарфоровую вазу, когда-то завезённую в Европу китайцами. У таких блошиных рынков есть своё название — piacok.

И тогда город откроет тебе свои тайны. В самых затаенных уголках древнего города можно встретить «Халаш-чарду» — рыбный ресторан, с вяжущей язык «халасле» — венгерской ухой, чаркой терпкого красного вина и душистым запахом табака вместо кислорода. Я чувствую, что вскоре от мыслей о «хишлевеше» — мясном бульоне со специями — рот будет наполняться слюной.

А пока для начала посетил магазин пластинок, случайно встреченный мной в центре города. И чего я только в нём не увидел! Билз, Дип Пёрпл, Лэд Зепелинг, Манфред Мен. О! Бля! Сьюзи Кватро! Смоуки! А когда вышел наружу, оказалось, что уже вечер. Такое со мной уже случалось: в Кабуле, в магазине радиоаппаратуры.

В СССР в восьмидесятых годах был бум на западный рок. Пластинки были настолько дефицитным товаром, что вполне могли стать валютой. Пластинки обменивали и продавали. Иногда в местах обмена обладателей обдирали более сильные любители рока. Стоимость одной пластинки, в зависимости от того, где она была выпущена, составляла от 25 до 200 рублей. За «демократов» давали не более 50. «Демократы» — это Югославия, Венгрия и всё. При том что здесь, в Сегеде, одна пластинка стоила от 150 до 250 форинтов, которые на наши деньги котировались по курсу 1 к 6 или около того. За 500 рублей давали около 6000 форинтов. Зарплата старшего лейтенанта составляла 5200 форинтов. За такую сумму можно было купить от 15 до 17 пластинок и даже больше, если не новую. По уценке в Будапеште продавали даже за 50 форинтов и при их продаже выручали сумасшедшие деньги в рублях. Да, данный бизнес имел место быть, а раз мог, то и мы его тоже имели.

На проданные пластинки покупали цветные телевизоры «Электроника», которые делались в Воронеже. И стоили они от 800 рублей, которые продавались в Венгрии за 14 000 форинтов. Но эти трансакции можно было проводить только один раз в год. Именно они и закаляли волю и характер советского человека.

На прилавке пластинок меня ждал шок. Легендарные рок-группы — Manfred Mann, The Beatles, Deep Purple и другие — были доступны в изобилии. Некоторые прапорщики и офицеры в части готовы были голодать, чтобы накопить форинты и приобрести эти музыкальные сокровища. Питались они в солдатской столовой, где, честно говоря, еда оставляла желать лучшего. Те, кто отвечал за продовольствие, имели доступ к сырью, которое успешно продавали за те же форинты. Сценарий, до боли напоминающий Афганистан, только без выстрелов и смертельного риска.

Бросив мысленно кости, я увидел, как солнечный луч, скользнув по их граням, высветил две единицы. Не худший результат, подумал я, и, не дав эго опомниться, направился к началу стометровки, ведущей в «Гамбринус». Улыбчивый охранник, с которым у меня установилась какая-то особая связь, наверняка отметит моё появление. Внизу меня ждал ещё один страж порядка, которому я дружелюбно помахал. Пару месяцев назад мы едва не сошлись в рукопашной. Он сделал вид, что не замечает меня, продолжая сканировать толпу в поисках потенциальных нарушителей. В кармане звенело столько форинтов, сколько пива мог вместить мой желудок.

— Тэшек ни шёр «Вилагош», — промямлил я, усаживаясь за деревянный стол пивной. К тому времени я усиленно учил венгерский, хотя они считали, что их язык называется «мадьярский». Даже купил самоучитель Энико Сий «Полный курс венгерского языка». Эта книга была со мной лет тридцать, пока не затерялась в истории.

***

В детстве я был слишком слаб, подвержен простудам и неплохо пользовался этим, предпочитая пропустить уроки в школе, нежели встречу с друзьями, не слишком расстраиваясь пробелам в знаниях. Самгорский район в Тбилиси, где прошло мое детство, напоминал коммунальную квартиру, где каждый знал каждого. Мать ушла от отца и из моей жизни, когда мне не было и двух лет, хотя воспоминания о ней не часто, но тревожили мою душу. Мной, в основном, занималась соседка, тетя Манана — милейшее создание тридцати девяти лет от роду.

Мы жили в коммунальной квартире на две семьи. Соседи — ассимилированные армяне, дядя Самвел и тётя Манана (грузинка армянского происхождения) — и две их дочери. Иногда соседка подкармливала меня из своей огромной кастрюли. Иногда я подкармливался сам из той-же кастрюли, когда соседей не было дома.

Папаша, бывший сын полка и алкоголик, частенько знакомил меня со своим ремнем, считая эту методику воспитания портупеей самой эффективной для молодого строителя коммунизма, хотя с годами процесс сей давался ему с трудом. И тогда он сменил тактику, предпочитая философские беседы, когда спиртное особенно глубоко въедалось в его сознание, заканчивая невнятные наставления о будущей взрослой жизни почти всегда одной и той же фразой.

— Запомни, сынок, уличные дружки до добра не доведут. Скорее до тюрьмы. А тебе необходимо получить профессию. Станешь инженером, как я, а инженер — это не хухры-мухры, элита рабочего класса! — На этом он, как правило, засыпал.

Однако на жизнь у меня были другие планы. Слушая его наставления, я даже не подозревал, что скоро всё, что у меня останется от детства, — так это лишь воспоминания о нём, и весь мой мир, так бережно собранный по крупицам, рухнет на глазах карточным домиком. Но в тот вечер всё было иначе.

Однажды, вернувшись пораньше с работы, отец дождался, пока я не покажусь дома, и доходчиво, так, чтобы было понятно, о чем идет речь, объяснил.

— Завтра пойдем знакомиться с дядей Автандилом. Тренером по боксу.

Не зная лично дядю Автандила, я лишь пожал плечами, что могло означать и «хорошо», и «мне всё равно», и «а почему бы и нет». А на следующий день в субботу, надев лучший костюм, отец заставил меня взять спортивные шаровары с протёртыми коленками, и мы двинулись к мифическому дяде Авто, о котором я слышал лет пять, то есть столько, сколько учился в школе.

— Здесь, сынок, тебя сделают мужчиной, — поучал, он всю дорогу к спортзалу, не позволял себе попасться на крючок моего нытья, что, мол, именно сегодня мне не до спорта. — Он мой старый друг и попросил привести тебя лично.

Недолгая ходьба до остановки, час на трамвае до метро (метро в Самгори построят только в 1973 году), затем одна пересадка в центр, и вот мы приближаемся к невзрачному дому в шесть этажей, больше напоминающему тюрьму. Построенный в тридцатые годы, его подвалы с высокими потолками были вполне пригодны для спортивной школы. В одном из помещений разместилась боксёрская секция Мегреладзе Автандила — чемпиона Тбилиси 1957 года в лёгком весе.

Двери спортивного зала, вставшие на нашем пути, вынуждали сделать выбор. Не рассчитывая задержаться более чем на одну тренировку, я смело вошел внутрь. Дыхнувшие в лицо жаром — пот, адреналин и запахи сыромятной кожи — на миг окунули меня в неизведанный мир. Добывая пропитание воровством на местном базаре, я рассчитывал, что и спортивный зал мог бы стать объектом моего пристального внимания. Было бы что брать. Но, окинув его взглядом, разочарованно вздохнул.

Много лет спустя дядя Авто сказал мне, что мой отец был единственным, кто не предал его. Но «предательство», с точки зрения лингвистов имело иное значение, смотря с какой стороны смотреть. Иногда оно понималось как «целесообразность». Но об этом я узнал много позднее.

Бар «Гамбринус». 1983 год. Сегед

Передо мной официантка поставила две бутылки светлого пива, и я приступил к индульгенции, общаясь с Бахусом. Сидящую напротив компанию взрослых мужчин заметил только после того, как расслышал в их беседе слово «каратэ». Это были крепкие ребята со здоровым чувством юмора. Мадьяры вообще-то никогда не хихикают исподтишка, а ржут как лошади, открыто и во весь голос. Не помню, как и главное, по какой причине, но спустя некоторое время я оказался среди них. Тогда я по-венгерски знал счёт до пяти, пару слов типа «шёр» (пиво), «тэшек» (пожалуйста) и «мени бекерюл» (сколько стоит). И, конечно, слово «каратэ». Обходясь данным лексиконом, очень подробно рассказал новым друзьям, что я тоже каратист. Занимаюсь почти три года, но пояса нет, так как места в СССР, где их выдают, мне неизвестны.

Бенедек Ладонь к тому моменту имел третий дан и чёрный пояс, и в тот самый момент, когда я понял, что он мне хочет сказать про свои достижения в области боевых искусств, я записался к нему в рабы. Прямо там же, в кабаке, был готов чистить его ботинки, только чтобы он взял к себе учеником. К тому моменту я посмотрел пару китайских фильмов и знал, как надо проситься к Мастеру. Он понял и оставил мне свой номер телефона. Я его спрятал у себя на груди, не представляя, как вообще звонить и, самое главное, когда. По военному коммутатору? Или как? В части телефонов не было. Ближайшая телефонная будка стояла возле универмага «Солнышко». Был ещё вариант из кабинета командира полка. Но это было чересчур.

При расставании я сделал столько поклонов, сколько не делал за все предыдущие годы. Но понял главное: он не возражал и был готов посмотреть на мою технику, которую я хотел продемонстрировать прямо здесь, но был остановлен взмахом его руки. Вы можете себе представить, что такое демонстрация техники по-нашему? Да тупо драка. Я искренне считал, что надо показать ему, как я дерусь. Так, во всяком случае, показывали в китайских фильмах. Помню, даже посмотрел по сторонам, выбирая цель. Но после его жеста понял: не здесь и не сейчас. Наверное, позднее, подумал я, и он сам мне найдёт кого.

Возвращаясь в часть, я был переполнен эмоциями, которые до сих пор трудно выразить словами. Это было не потому, что не существует подходящих слов, а потому, что я впервые в жизни увидел Бога. Настоящего. Он был в баре, пил пиво, а вместо ремня у него был чёрный пояс. Честно говоря, я был немного озадачен и даже расстроен, что никто в баре не преклонял перед ним колени. Шёл 1983 год.

Моему удивлению не было предела, когда позже, в спортивном зале, куда меня привел Бенедек, я увидел сразу семерых или восьмерых обладателей черных поясов. Я смотрел на них, и мне казалось, что над их головами сияют нимбы. Аллилуйя! Бог услышал мои молитвы и послал мне не одного, а целых восемь мастеров, готовых поделиться со мной самыми сокровенными тайнами мордобоя.

А что произошло спустя год тренировок, не описать ни словами, ни языком жестов для глухонемых. Для справки: нахождение в одной ванне с гражданином США в СССР каралось десятью годами каторги. А я находился в бассейне сразу с двумя гражданами США. И если бы кто меня увидел и кое-кому донёс, то схватил бы я не менее двадцати лет без права переписки. И посадили бы меня в тюрьму, стоявшую в такой густой тайге, что до ближайшего поселения пришлось бы топать пару месяцев.

***

Ринг в углу зала оккупировали два юнца, безжалостно тузившие друг друга огромными перчатками. Длинные мешки, вывешенные вдоль стен, у которых, делая уклоны и рывки, имитирующие бой, прыгали более опытные атлеты, напоминали видения из мира братьев Стругацких, чьими книжками я интересовался в то время. Сквозь паутину давно немытых окон внутрь проникали солнечные лучи, пятнами устлавшие деревянный пол. Не будь этих лучей, жизнь здесь, казалось, была бы невнятной и скучной.

Тренер, дядя Автандил, завидев нас, помахал мне и отцу рукой из глубины зала. Одетый в синие рейтузы и кеды (китайские, по последней моде), в майке с большими буквами СССР на груди, он меня напугал. Острый взгляд и вечно кривая ухмылка делали из него кого угодно, но только не тренера. Отличаясь плотно сбитой фигурой, он, если честно, сразу и не понравился. Лишь по истечении года это чувство сменилось на противоположное.

— Привел, командир? — приветствовал отца дядя Автандил с улыбкой, не предвещавшей мне ничего хорошего. А может, мне сие просто показалось из-за выражения его лица, напоминающее физиономию пирата, только что взявшего на абордаж торговое судно?

— Да, Авто, посмотри мальчишку, совсем от рук отбился. В голове только гулянки. Курить начал, — интересно, откуда родитель узнал о сигаретах? Теряясь в догадках, я стоял за его спиной, рассматривая зал, прикидывая, кого из юнцов смогу на улице побить или в крайне случае попугать. Если без перчаток, то всех моего возраста.

— Ничего, парень, — крепкая рука дяди Авто впилась в мое плечо, и, как мне показалось, оставила на нем синие отпечатки. — Сигареты, это мелочь. Но дыхалку сбивает. А в боксе, главное — дыхание. Понял? — Это он мне.

Я на всякий случай кивнул в надежде, что всё на этом и кончится, но ошибся. Всё только началось. И всё могло быть иначе, но случилось так, как случилось. И только по истечении многих лет я понял, что именно там, в маленьком зале, у тренера дяди Авто, впервые испытал яркое чувство победы, преодоления и гордости. И всегда, проходя мимо зала, я чувствовал лёгкое покалывание в груди и влагу в уголках глаз.

Чуть меньше года я занимался боксом, до одиннадцати лет. Однажды, придя на занятие, я увидел закрытые двери подвала, где мы тренировались. В 1969 году горком КПСС города Тбилиси принял постановление, запрещающее занятия спортом в местах, не оборудованных для этого. Подвал мастера спорта Автандила Мегреладзе закрыли. Его попытки отстоять его привели к жёсткому противостоянию с горкомом партии. Последний раз я видел его летом. Он напоминал старика, шёл, ничего не видя перед собой. Я поздоровался, а он даже не оглянулся.

На следующий день папаша нажрался так, что в какой-то момент потерял над собой контроль и врезал собутыльнику по темени пустой бутылкой от шампанского. Тогда бутылки для шампанского делали с таким расчётом, что в случае войны их можно будет применять для «коктейля Молотова», поджигая вражеские танки. И, как и следовало ожидать, голова не выдержала. Три года «химии» мы отбывали в г. Кутаиси вместе.

А через шесть лет я поступил в военное училище ТВАККУ.

Иногда я поднимаюсь на крышу дома, где мне предоставили двухкомнатную квартиру в советском военном городке в Венгрии. Вокруг никого. Десять ступенек отделяют меня от тускнеющих звёзд. Я медленно взбираюсь вверх и уже на крыше вижу Млечный Путь. Где-то среди них затерялась и моя звезда. Когда-то кто-то сказал, что звёзды — это души погибших воинов, и Бог, зажигая новую, на краткое мгновение делает её особенно яркой. Если он прав, то после того боя в Харе на небе, возможно, зажглось восемь ярких звёзд. А может быть, больше. Туман сновидений отбрасывает меня в далёкое прошлое, отнимая последние силы.

Просыпаюсь под утро на крыше от холода. Спускаюсь по металлической лестнице в квартиру. Переодеваюсь и отправляюсь на службу — в мир, который я всё ещё изучаю. Воспоминания отбрасывали в прошлую жизнь, тасуя видения, как карты, падающие на зелёное сукно стола белыми квадратами предзнаменования. Засматриваясь на лужи, лежащие на чёрной земле, мне казалось, что их я уже видел, и не так давно. Окружающие меня люди, чьё поведение я наблюдаю постоянно, напоминали мне стадо животных с животными же инстинктами: пожрать, попить, поспать. Когда-нибудь такое поведение может завести нас в тупик. Потому что я был одним из них.

Отходя от зеркала, я, шаркая ногами, подошёл к окну. Без свежего воздуха, который очистит извилины от яда воспоминаний, мне не обойтись. Во всяком случае, я надеялся на это. Перед выходом пью водку из бутылки, присосавшись к горлышку. В такие минуты мне никого не хочется видеть и ни о чём не хочется думать. Очертания комнаты расплываются в голубых волнах моих фантазий. Ко мне тянутся ядовитые грибы, оккупировавшие стены. Брызнув водку в ладонь, я пою их, чавкающих от возбуждения. В какое-то мгновение понимаю, что они сосут из ладони кровь, и отдёргиваю руку. Шлепок гемоглобина оставляет след, напоминающий отпечаток чьих-то мозгов на валуне дувана в кишлаке Хара. Три года назад.

И хочется выть от тоски.

Глава 5

Выделенная двухкомнатную квартира на пятом этаже четвёртого корпуса напоминает склеп. Пока не приехала семья, сплю на матрасе, брошенном на пол. Ем в солдатской столовой. Сразу за моим корпусом школа для детей офицеров и прапорщиков. Построенная более десяти лет назад, представляет собой современный стиль социалистического реализма. Одноэтажная, с несколькими классами, актовым залом и спортивной комнатой, с матами и скамейками. Каждое 1 сентября выстраивалась линейка, и начинаешь понимать, сколько много в военном городке детишек.

Под окнами военный спортивный городок — это не просто место для тренировок солдат, а целый комплекс, где физическая подготовка, командный дух и здоровый энтузиазм переплетаются воедино так же сильно, как два несовместимых слова: «научный коммунизм». Представьте: ухоженный стадион для футбола, современные тренажеры, полосу препятствий, бассейн на территории части, площадку для игровых видов спорта — волейбол, мини-футбол. Всё это создано для того, чтобы военнослужащие могли поддерживать себя в отличной форме и совершенствовать необходимые навыки по защите Отечества.

По воскресеньям здесь проводятся соревнования, тренировки, спартакиады. Наиболее массовыми баталиями было первенство по мини-футболу. Собирая многочисленных зрителей, они превращались в отдушину концентрационного лагеря под названием «Совьет Локтонябо», где всё подчинялось делу Партии. Спортивные площадки предназначались для оттачивания мастерства, закалки характера и формирования команды единомышленников. Впрочем, военный спортивный городок — это не только про физическую силу, но и про дисциплину, выносливость и умение работать в коллективе. Это важная часть подготовки защитников Родины, где мы становились сильнее, быстрее и увереннее в себе под чутким руководством КПСС.

И эта радость лежит прямо перед моими окнами. Если смотреть сверху из квартиры, то справа и чуть дальше находились самые современные тренажёры, которые я тогда увидел. На столбы прилажены разрезанные пополам шины от «Уралов». Предназначались для отработки ударов прикладом автомата. Чуть левее — армейская полоса препятствий, построенная в соответствии с пониманием методики обучения защитников страны. Более совершенных полос препятствий мне видеть не приходилось. Даже в ТВАККУ — Тбилисском высшем военном артиллерийском командном училище, которое я окончил в 1979 году, она была пожиже.

Ещё левее — гимнастический городок: брусья и перекладины. Между ним и полосой препятствий — малое футбольное поле с небольшими воротами. За спортивным городком — тактическое поле, где проходят ночные стрельбы и слаживание подразделений Советской Армии. Помню, ночные стрельбы проводились настолько часто, что заснуть, пока они не закончатся, было невозможно от грохота выстрелов. Особенно после Афгана. Именно тогда все мои демоны вылезали наружу.

ПТС — после травматический синдром или ПСТР посттравматическое стрессовое расстройство воспринималось старшими офицерами в армии СССР как блажь тех, кто пришёл сквозь войны. И я уверен, что они ни хрена про это не знали, тем более не знал я. С момента окончания Великой Отечественной войны прошло почти сорок лет. Многое забылось. Но именно ПСТР стало причиной роста преступности в стране.

После окончания Второй мировой войны Советский Союз столкнулся с неожиданным и тревожным явлением сопровождавший жизнь людей — ростом криминальных группировок. Этот период, последовавший за великой победой, оказался омрачен всплеском бандитизма и неповиновения властям став серьезным вызовом для общества.

Причин для этого социального явления было несколько. Во-первых, война оставила глубокие шрамы в экономике и социальной структуре страны. Разруха, голод и нищета толкали людей на нарушение закона, особенно на кражи и грабежи, чтобы выжить. Во-вторых, демобилизация миллионов солдат, привыкших к насилию. Многие из них не могли адаптироваться и оказывались вовлеченными в криминальную сферу.

Кроме того, амнистии, проводимые после войны, вытолкнули на свободу значительное количество заключенных, многие из которых вновь встали на преступный путь. Не стоит забывать и о моральной деградации, вызванной войной, когда ценность человеческой жизни не стоила ни копейки.

Власти пытались бороться с этим различными методами, в том числе расширением функций милиции, ужесточением наказаний и проведение пропагандистских кампаний. Однако, несмотря на это проблема оставалась острой на протяжении многих лет. Сложный и многогранный феномен, отражающий трагические последствия тяжелых испытаний и трудности послевоенного восстановления напоминал, что в войнах нет победителей. И если выиграл на поле боя, то проиграешь в послевоенном устройстве.

Посттравматическое стрессовое расстройство и есть итог войны. Состояние, которое развивалось у человека после переживаний, травмирующих психику. Для меня тем рубежом был бой у кишлака Хара, когда из почти сотни солдат и офицеров в живых осталось восемнадцать. Согласен, это не просто «расшатанные нервы», а серьёзная реакция психики на сильнейший стресс. В 66-й бригаде мы глушили его водкой. Помогало? Не всем. Большинство превращалось в алкоголиков и подыхало, не дожив до 60 лет.

После инфекции ПТСР такие симптомы, как бессонница, сопровождали меня постоянно. Повторные переживания боя, навязчивые воспоминания смерти, кошмары продолжались довольно долго. И даже тогда, когда жизнь выравнивалась, болезнь почти всегда возвращалась. Не сразу. Жизнь иногда давала отсрочку. Но тогда медленно и неукротимо я становился агрессивным и замкнутым. Меня бесила малейшая несправедливость, вызывающая отторжение. Центром этой несправедливости была Партия, наша партия КПСС. И если со службой я кое-как справлялся, то от общественной работы во славу Партии бегал как чёрт от попа.

Наиболее эффективно на таких, как я, действовала система ограничения питания и обеспечения. Семьи наиболее упоротых «нарушителей дисциплины» в полку получали на складах гнилую картошку и капусту. От моркови исходил запах прелости, а «сухое молоко» для дочери жене порой не доставалось. Но так было не всегда. Первое время тем, кто управлял полком, казалось, что в их ряды влился ещё один «одобрямс» готовый плясать под их дудку. Они ошиблись. У меня был ПСТР.

Конечно, если стараться не думать о войне, не говорить и не вспоминать о травматических событиях, быстрей адаптируешься. Но как это сделать, если каждая пьянка с этого начинается и этим заканчивается? Как избегать людей и ситуаций, вызывающих эти неприятные ассоциации? Мне следовало покинуть ряды армии ещё тогда, до Венгрии, но решился только после. Потому что именно Венгрия меня и лечила. Сергею Заколодяжному, командиру роты в Харе, не повезло. Он остался служить и умер несколько лет назад, не дожив до 65. Из тех, кто остался тогда в живых, сейчас, в 2025 году, живы семеро.

Венгрия стала для меня той сменой обстановки, которая помогает при терапии. Но и тогда, в мыслях о себе и окружающем меня мире, в скорбном чувстве вины за погибших солдат, в отстранении от близких и потере интереса к жизни, я медленно катился в сторону ада. Алкоголь увеличивал скорость падения.

Но меня спас Бенедек Ладонь. Тот самый, перед которым я был готов встать на колени, чтобы взял к себе учеником.

Впрочем, существуют эффективные методы терапии, которые помогают людям справиться с последствиями военных болячек и вернуться к полноценной жизни. Для этого надо не оставаться наедине с проблемой. Вовремя обратиться за помощью к специалистам: психотерапевтам, психологам. Мне — повезло. Госпиталь города Сольнок стал для меня вторым домом. А Бенедек Ладонь моим психотерапевтом.

Кроме того, понимание и поддержка семьи играют огромную роль в процессе выздоровления. Если чувствуете, что нужна помощь, не стесняйтесь её искать. И я её нашёл. Но не в лице сослуживцев. В лице мадьяр, с которыми сдружился настолько, что они для меня стали моей второй семьёй.

Серый, затянутый плотной пеленой туч день опустился на военный городок в Сегеде. Это такое странное состояние в метеорологии, когда знаешь, что солнце где-то там, за облаками. Там оно светит, — но его тепла и света не чувствуешь. Мир вокруг становится приглушенным, будто кто-то убавил яркость. И это серое, безликое небо идеально отражает то, что творится внутри тебя.

А там тихо и пусто. Та самая звенящая тишина, когда даже собственные мысли кажутся чужими и далекими. Любимые занятия, которые обычно спасали от хандры — книга, музыка, даже простая чашка горячего чая уже не приносят радости. Руки опускаются, а взгляд бесцельно блуждает по комнате, не находя, за что зацепиться.

Мучительное чувство, когда всем своим существом понимаешь: вокруг что-то не так. Что-то сломалось, сбилось с привычного ритма. Но сколько ни вглядывайся в себя, сколько ни пытайся нащупать причину этого внутреннего волнения, оно ускользает как уж, оставляя лишь глухую тревогу. И страх. Может, это просто усталость? Или отголоски прошлого, которые нахлынули внезапной, непрошеной волной, вытащив на поверхность то, что старался скрыть? А может, это предчувствие неопределённого, что маячит впереди, скрытое туманом будущего?

Едва заметная дымка воспоминаний, лёгкая и почти невесомая, кажется зыбкой и обманчивой. Но сгущаясь становится плотной и тяжелой, падая на сердце ледяным торосом. И тогда понимаешь, что ты снова там. В кишлаке Хара. В окружении. Без шансов выжить. Без воды. С трупами под ногами. Измазанный кровью и воспоминаниями. Одинокий. И готовый умереть, но не отступить.

Тот бой не отпускает. Он живет где-то на периферии сознания, терпеливо ожидая своего часа. Иногда врывается в твою жизнь внезапно, как шальная пуля, сбивая с ног одним резким ударом полным запахом пороха и трупов или звенящим звуком стальных шмелей, пролетающих у виска. А иногда он подкрадывается медленно, накапливаясь день за днем, капля за каплей, как вода в переполненном сосуде. И я уже не замечаю, как прожитое заполняет разум, пока однажды понимаю, что уже не могу дышать полной грудью. И тогда серый день в венгерском Сегеде и выжженная солнцем земля далекого Афганистана становятся одним целым, и от этого прошлого уже никуда не скрыться. И тогда я замираю под жесткими лучами воспоминаний, в которых плавится моя совесть и честь.

Впрочем, не стоит бороться с искушением, иногда нужно просто позволить этому чувству взять тебя в плен. И напоить его до такой степени, чтобы оно не понимало, где находится. В такие дни я ухожу в город чтобы выполнить задуманное. Город лечит.

***

Стоявший на Тиссе паром, где работает дискотека, — место паломничества всех молодых людей Сегеда, а также советских офицеров и их жён. Она работает с десяти вечера до четырёх утра, но самый праздник начинается в двенадцать. И самое важное — музыкальная терапия. Лучшие мелодии, которые в СССР можно послушать только при большой удаче, здесь звучат до утра. Банана — банана-мама… дыра тыр бердык пердык — банана-мама. После литра пива тормоза спущены. Зад сам хочет вертеться. Мышцы под кожей пускаются в пляс. Венгерки становятся краше. И мысли только об одном: не попасть в плен к душманам!

От этих заводных диско-ритмов ноги сами несутся в пляс, и ты даёшь волю желаниям до полного изнеможения! Пот буквально разлетается в стороны от каждого движения. А ноги выделывают такие немыслимые па, что даже самые искушенные ценители танца застывают с открытыми ртами, пораженные зрелищем. Это не просто дискотека, это настоящий взрыв энергии! Мощностью в несколько мегатонн. В такие минуты хочется рвать на груди рубаху и бежать в горы чтобы целоваться с душманами.

Но позднее накатывает тошнота и не в силах сдержаться, спускаешься на нижний ярус. Взгляд падает на реку, усыпанную звездами, и начинаешь понимать, что сейчас не до красот. Блевота вырывается наружу. Мадьярки, стоящие неподалеку, с брезгливостью отворачиваются, но тебе наплевать. Ты — лицо советской армии, самой непобедимой и самой легендарной.

Поверхность воды в Тиссе будто живая притягивает к себе рыбу. Они всплывают со дна, чтобы полакомиться тем, что приносит им река. Тем, от чего выворачивает желудок советских офицеров. Этих рыб потом ловят в сети, превращая в «халасле» — традиционное блюдо, которое объединяет людей. Круговорот в природе, который продолжается, несмотря на все трудности жизни. И мы, советские офицеры, становимся частью этого процесса, не замечая, как мир вокруг нас вращается со скоростью винтов МИ-24.

И только на следующий день, открыв поутру глаза, понимаешь, как сильно насрали мухи в твой рот, ощущая полное опустошение сознания. Воскресенье? Хорошо. Не дай бог — понедельник. Пятница, суббота и воскресенье — три дня, когда можно снять стресс на этой дискотеке. Таких злачных мест в Сегеде несколько: «Гамбринус», дискотека в здании «Солнышка» и на Тиссе. Русиш офицеро — облико морале! А что там вытворяли наши туристки — ни словом сказать, ни пером описать.

Именно поэтому венгры и вошли в НАТО. Думали спастись. Сохранить свою веру в справедливость, даже когда мир вокруг кажется погруженным в хаос. Не дать сомнениям и разочарованию погасить этот внутренний огонь, который побуждает бороться за правду и защитить заблудших.

Какие же они были наивными!

Глава 6

В 1983 году полк под командованием полковника Константинова, да и все наши Вооружённые Силы, стали ареной для необычного и захватывающего события — чемпионата по плаванию на приз газеты «Красная Звезда». Кто их придумал — под грифом «секретно». Это было не просто соревнование, а настоящее испытание силы, выносливости и боевого духа Вооружённых Сил СССР. От каждого подразделения участвовала рота, и наш полк не стал исключением. Особо отличилась на всю страну 2-я гаубичная батарея артдивизиона, которая и запечатлена на историческом фото в «Красной звезде» в одном из номеров того года.

Правила были строгими и, признаться, весьма специфическими. Все сто процентов личного состава подразделения, как того требовала строевая записка, выходили на старт в полной боевой выкладке. В сапогах за спиной у каждого пловца был вещмешок и автомат. Представьте себе картину: бойцы, облаченные в форму, с полным снаряжением, преодолевают дистанцию в воде! Такого даже с моём воспалённом Афганом воображении произойти не могло. Но чувство разума превысило доводы ветеранов ВОВ. Сапоги решили снять.

Несмотря на все сложности и, возможно, даже некоторую абсурдность условий, наши ребята показали себя с лучшей стороны. Полк занял почетное место в Вооруженных Сил СССР. Это достижение было отмечено и в самой газете «Красная Звезда». Подполковник Константинов ходил гоголем по штабу группы войск ЮГВ. Я лично участвовал в этих соревнованиях. Как зритель.

И проходили они в части специфично. В первый раз проверяющего так напоили палинкой, что по итогам соревнований наш полк занял первое место в Вооружённых силах. На втором месте оказалось подразделение, расквартированное в Грузии, рядом с пустыней Гоби. Грузинское гостеприимство немного уступило венгерскому по очкам. Там спаивали проверяющих вином и шашлыками. Но в Москве не поверили и на следующий год прислали повторную проверку. На этот раз проверяющий не уходил в палатку для поправки здоровья, но всё равно часть с честью проплыла, никто не утонул, а следовательно, и не подвела.

Соревнования проходили в том самом бассейне, из которого я позднее с помощью багра вытаскивал подполковника Теслюка, ночью упавшего туда в таком пьяном состоянии, что, не будь меня рядом, он просто бы сдох, захлебнувшись водой. Но вместо ордена за спасение утопающего я получил нагоняй по партийной линии. Коммунисты посчитали, что лучше бы он сдох. Но время этой истории ещё не наступило.

Итак, шёл 1983 год. Лето

В 1983 году, в разгар афганской компании, служба офицера в Южной Группе Войск (ЮГВ) Советской Армии в Венгрии представляла собой уникальное сочетание рутины и скрытой напряженности. С одной стороны, это была служба в относительно спокойной, дружественной стране, вдали от реальных боевых действий. С другой — постоянное осознание того, что ты являешься частью мощной военной машины, готовой в любой момент к выполнению боевых задач, а также понимание, что опыт, полученный в ЮГВ, может пригодиться в случае переброски в Афганистан. Хотя если быть честным до конца, я не совсем понимал какой?

Условия службы в ЮГВ были значительно лучше, чем в большинстве частей Советской Армии, особенно по сравнению с теми, что находились в Афганистане. И это очевидно. Офицеры и их семьи проживали в благоустроенных военных городках, обеспеченных всем необходимым. В шаговой доступности были магазины, школа, детские сады, гауптвахта, клубы по интересам и спортивные сооружения, а также пиво и ковры красного цвета. Жизнь в Венгрии давала возможность познакомиться с другой цивилизацией, хотя контакты с местным населением были ограничены и не поощрялись военным руководством.

Любой контакт советского военнослужащего с иностранным гражданином в стране победившего социализма расценивался как подготовка к побегу.

Однако, не стоит идеализировать ситуацию. Служба оставалась военной с жесткой дисциплиной, строгим распорядком дня и постоянными учениями. Офицеры были обязаны поддерживать высокий уровень боевой готовности, регулярно совершенствовать свои навыки и знания. Согласно Уставу.

— Полк смирна! Равнение на середину!

Ежевечерняя поверка. Весь 112 полк выстраивается на плацу с огромным желанием спеть военные песни в составе строя. Ровные шеренги и горящие глаза солдат показывают, насколько это высокая честь — стоять на страже социализма. И ещё большая — петь об этом на весь голос. По вечерам у забора со стороны Венгрии собираются уличные псы, чтобы воем поддержать душевные строевые песни воинов-освободителей.

Дежурный по части печатая шаг подходит к замполиту части. — Товарищ подполковник. Полк на вечернюю поверку построен. Дежурный по части майор Лыков.

— Вольно!

— Во-ль-но! — Шаг в сторону чтобы пропустить подполковника. — Офицеры на середину!

Офицерский состав стройной колонной движется к трибуне. Через несколько минут, выровняв ряды, мы замираем в ожидании подполковника Кобзева. Никто не удивился его лёгкой пошатывающейся походке — подполковник явно был «под шафэ». Выпучив глаза, он внимательно осматривает строй пытаясь вычислить предателя. Предателя делу коммунизма. Взгляд его остановился на мне. Я сохраняю невозмутимое выражение лица, разве что скука проглядывала сквозь маску безразличия. Кобзев двигается дальше.

— Товарищи офицеры! — Начинает он. — Каждая партийная ячейка обязана принимать решения по каждому пункту июньского Пленума ЦК КПСС. Наш долг внедрять и ускорять внедрение научно-технического прогресса в Вооруженных Силах. Мы обязаны воспитывать патриотами молодых солдат готовых отстаивать интересы Партии в Африке и Восточной Европе. Не допускать проникновения в наши ряды оппортунистов и либералов. — Внимательный взгляд в мою сторону.

— Товарищи! Мы поддерживаем решения Партии о выводе из состава ЦК КПСС Н. А. Щелоков и С. Ф. Медунов за допущенные ошибки в работе. И сделаем всё возможное, чтобы учесть их в нашей повседневной работе!

Подполковника качнуло, но он устоял на ногах. Этот старый партийный волк всегда верил, верит и будет верить: самый действенный способ завладеть умами солдат — это громогласный голос. Через час мы разойдемся, полные надежды, что движемся верным курсом. Часы показывали десять минут двенадцатого. Ночи.

***

Основной задачей войск ЮГВ было поддержание стабильности в регионе и сдерживание потенциальной агрессии со стороны НАТО. Офицеры отвечали за подготовку личного состава, содержание техники в исправном состоянии, за умное военное планирование и проведение тактических учений. И этим мы занимались ежедневно. А также красили бордюры и заборы.

Устав предъявлял к офицерам жесткие и бескомпромиссные требования. Он должен был являть собой образец дисциплины, профессионализма и непоколебимой воли. На его плечах лежала ответственность за жизнь и здоровье подчиненных, успешное выполнение боевых задач, а также сохранность техники и вооружения. Однако, в реальности эти высокие стандарты часто игнорировались, особенно после второй бутылки водки, пока энтузиасты аплодировали решениям ЦК КПСС.

Несмотря на то, что войска ЮГВ не принимали непосредственного участия в боевых действиях в Афганистане, афганская война оказывала значительное влияние на службу и быт офицеров. Во-первых, постоянная готовность: «Мы все понимали, что в любой момент можем оказаться в Афганистане. Ну, кроме тех, кто там побывал». Поэтому не стеснялись тратиться при хождении по магазинам. Боевую подготовку вели с учётом опыта, который я получил в Афганистане. И мне очень нравились наставления старшего офицерского состава, рассказывающего про Афган байки. Таких я слушал, открыв рот.

— И тогда замполит Шорников в окружении сотен душманов принимает решение, до которого может додуматься только настоящий коммунист. Взорвать себя и тем самым позволить героическим бойцам занять более выгодные рубежи в реке Печдара. Правильно, товарищ старший лейтенант? — Спрашивает меня полковник из политотдела 93 дивизии на батальонном собрании.

— Так точно, товарищ полковник! — Я искренне хочу быть одним из них.

Да! Мы делали вид, что обучали тактике ведения боевых действий в горной местности, учили способам борьбы с партизанами, уточняли особенности применения вооружения и техники в жарком климате, что позволяло повысить уровень подготовки личного состава и адаптировать тактику и методы к реальным условиям боевых действий.

Согласен, в частях ЮГВ велась активная пропагандистская работа, направленная на поддержание морального духа и оправдание советского присутствия в Афганистане. Офицерам внушалось, что они выполняют интернациональный долг, защищая афганский народ от империалистической агрессии США. И я был непосредственным исполнителем такой пропаганды. Каюсь.

— И когда, оказавшись в окружении под палящим солнцем Афганистана, от жары наши доблестные солдаты начинали сосать… — Полковник из политотдела перелистывает страницу подготовленного доклада.

— Друг у друга? — Кто-то из шутников тихо спрашивает у соседа.

— … патроны, чтобы унять жажду! — Продолжает полковник и осматривает зал так, словно он — Гойко Митич и высматривает сквозь прорезь винчестера белых ковбоев с желанием отправить их к праотцам.

Осознание того, что где-то идет настоящая война, где гибнут советские солдаты, создавало непереносимое психологическое напряжение в умах прапорщиков — первых кандидатов для отправки на фронт. В то время как практически все офицеры ЮГВ чувствовали себя виноватыми в том, что находятся в относительно безопасном месте, когда их товарищи воюют и умирают в Афганистане, некоторые делают всё возможное и невозможное, чтобы туда не попасть. Таких в нашем полку было меньшинство. Их мы называли «меньшевиками», по сравнению с «большевиками» — тем суровым большинством, кто в Афганистан никогда не попадет по причине прямых родственных связей с бывшими и действующими генералами и маршалами СССР.